Деревушка, к которой они подъехали, так и стояла в лесу, лишь к противоположному её краю примыкали небольшие прямоугольники полей, но за ними тоже темнел лес.
В деревне было тихо и пусто. На плетнях, надетые на колья, выжаривались на солнце молочные кринки.
-- А это зачем? -- спросил Федя про кринки.
-- Чтобы молоко в них не кисло, -- ответила Федина бабушка.
Они остановились у дома с красивыми окнами. Таких окон мальчики не встречали: будто кружевной воротник был натянут вокруг каждого. И с крыльца тоже свешивались просвечивающие деревянные кружева.
Из дома, прикрывая рукой глаза от солнца, вышла старушка в белом платке, в широкой кофте в цветочек и в длинной темной юбке.
-- Ба-атюшки... -- молвила старушка, всплескивая руками и проворно скатываясь с крылечка. -- Сестра Софьюшка! Внучек! Ой, да сразу два! -- Тут она увидела, как Назар старается вытащить из машины костыли. -- Ой, да дитятко ты моё!
И, забыв об остальных, она бросилась к Назару, поцеловала его в голову, одной рукой гладила его по плечу, другой выдергивала из машины проклятый костыль.
-- Я сам... -- тихо возразил ей Назар.
-- Сам, сам, -- тут же согласилась старушка. -- Конечно, сам, милый!
Федя узнал свою бабку Клеопатру. Она приезжала к ним два раза. Раньше она жила у своей дочери, тоже в городе, только в другом, а недавно поселилась почему-то в деревне, и Федя у нее ещё не бывал. Это она присылала им угли для самовара. Бабушкина сестра, тоже Федина бабушка. Баба Клёпа.
-- Ой, милые, ой, да мои расчудесные, вот хорошо-то! -- пела баба Клёпа. -- То-то у меня с утра сердце прыгает, и полы-то я намыла, и скатерть чистую постелила, и всё на дорогу смотрю, а дорога через три дома в лесу пропадает -- что увидишь? Ой, сердце-вещун, ой, всё знает, старое!
И баба Клёпа обнимала Федю, громко чмокала в темечко, приговаривала:
-- Волосики-то льняные, шелковистые, радость ты моя светлая...
И, раскинув руки, шла обниматься с Фединой бабушкой.
-- Ой, да ты либо ещё выросла, сестра моя Софьюшка, пташка моя залетная, птица редкая, ну, длиннее стала, да и только!
Федя, открыв рот, смотрел на бабу Клёпу. И где в ней, маленькой, помещается столько слов? Но от её слов было тепло и уютно, как зимой в маминой пуховой шали. А эту пуховую шаль, как теперь вспомнил Федя, как раз и связала баба Клёпа и привезла Фединой маме в подарок.
-- Баба Клёпа, а ты мамину шаль из своих слов связала, да?-- спросил Федя.
-- Шаль-то? -- замерла на миг баба Клёпа. -- А как же, родной! Сидишь вот одна в избе*, да ниточку из пуха тянешь-потягиваешь да на веретено** накручиваешь, а сама родных-близких в гости зазываешь.
----------------------------------
*Тоже дом, только из бревен и лучше, чем в городе, потому что в нём много чуланов, чердак и подвал. А чулан - это большая комната с маленьким окошком, в которой живут не люди, а вещи. А подпол - это под полом, там картошка и бочки: с капустой, грибами, с огурцами и помидорами. А бочка - это тоже интересно, это кастрюля из досок и с обручами. А обруч - это...
** Палочка такая пузатая, сама прыгает и сама в воздухе крутится. Наверно, волшебная. (Примечание Феди.)
-- ...Вот слова-то и вьются, а ниточка знай себе вяжется, от ласкового слова пушистой становится, в узоры сбивается. Всё точно, родной, всё правильно, из слов шаль-то, из слов...
-- А на окнах у тебя что? -- спросил Федя. -- Вон то, которое вокруг?
-- А тоже узор, -- охотно отвечала баба Клёпа. -- Чтобы окошечки веселее глядели, гостей привлекали. А тебя-то, как звать, гость милый? -- спросила баба Клёпа у Назара, зачарованно её слушавшего.
-- Назар! -- радостно улыбнулся ей мальчик. -- А ты мне будешь бабушка?
И он припрыгнул на костылях поближе.
-- Назарушка, воробушек мой! -- тут же протянула к нему обе руки баба Клёпа. -- И то, бабушка я тебе, бабушка. Сможешь на крылечко-то? Крылечко у меня крутое, для молодых сделанное, и как я по нему прыгать стану, как состарюсь?
-- А зачем тебе ещё стариться? -- возразил Федя. -- Ты и так уже добрая. Это те до конца старятся, которые добрыми никак не получаются.
Баба Клёпа засмеялась серебряным колокольчиком.
-- А что, Клеопатра, -- сказала своей сестре Федина бабушка, -- Фёдор-то прав -- ты с прошлого раза моложе стала.
-- А на таком-то воздухе скоро в девки вернусь! -- опять засмеялась баба Клёпа. -- На кой ляд столько годов в городе сгубила, когда истинное мое место тут? Ох, сестра моя Софьюшка, да я только тут жить-то начала, право. А знаешь ли? Меня тут колдуньей прозвали -- одной-де такую прорву не поднять. Ну, коль пинком да рывком, да без ума -- и не поднимешь, понятно. А право, сестра: что дом, что земля -- за ласку мне сторицей платят. Стосковалась земля по добру... Ты посмотри, у меня на огороде-то прёт -- куда девать, не знаю. А вам в городе, как всегда, есть нечего, верно говорю? А с чего оно там для вас будет-то?.. Ой, да чего же это мы стоим? В дом пошли, в дом, гости дорогие! Ну, Назарушка, ну, милый... Вот и хорошо, воробушек ты мой!
В доме был свежий, прохладный воздух. Пахло мятой, чистыми, отбеленными на солнце половиками и непросохшим ещё полом. На столе пошумливал сияющий медный самовар. Пока мыли руки, самовар запел веселее, а на столе появились запотевшая кринка с молоком, творог и мёд, широкое глиняное блюдо с малиной и маленькие румяные пирожки -- кому с крыжовником, кому с морковкой, кому со свежими грибами.
Какие пирожки! А какое молоко! А какая малина! Да если её смешать с молоком да полить медом! А как ясно и добродушно ворчал самовар! А как громко мурлыкала на печке трехцветная кошка Трёшка, у которой лежали в решете три котенка -- черный, белый и рыжий! Котята были совсем маленькие, слепые, ползали, дрожа на коротеньких лапках с крохотными острыми коготками. Трёшка охотно позволила мальчикам подержать каждого котенка в руках и, заглядывая в глаза и жмурясь, спрашивала:
-- Хорр-рошие? Хорр-рошие?
-- Очень хорошие! -- сказали ей мальчики, и Трешка, очень довольная, полизала им пальцы жестким маленьким язычком.
Бабушки поднялись из-за стола и повели мальчиков показывать то, что было за домом.
За домом был двор, где ходили черные птицы с красными гребешками. У одной был особенно большой и особенно красный гребень и совершенно замечательный хвост с зелеными и огненными перьями, изогнутыми, как струи фонтана в детском парке.
Увидев гостей, птица с замечательным хвостом настороженно вытянула шею и спросила:
-- Кто-кто-кто?
Баба Клёпа бросила на землю зерен и позвала:
-- Куры-куры-куры!
-- Куры? -- не поверил Назар. -- Разве это куры?
-- Курочки, милый, курочки, -- пропела в ответ баба Клёпа.-- А этот, с хвостом-то, петушок.
-- Разве они ходят? Разве они живые? -- в полном смятении воскликнул Назар.
-- А как же, милый? -- замерла баба Клёпа. -- Да каким же им быть? Ясное дело, живые!
-- А мама приносит не таких, -- сказал Назар. -- Они голые, совсем без перьев и... Я не знал, что они бывают живые!
Назар всхлипнул, по щекам у него покатились слезы. Он хотел смахнуть их рукой, но не смог устойчиво поставить костыль, чтобы освободить руку, и вытереть слезы было нечем.
-- Ну-у, милые... Вишь, дело-то какое... -- растерялась баба Клёпа. -- Так ведь у вас городские куры, которые мама приносит, магазинные! Да и то сказать, какие же в магазине куры? Они там и не куры вовсе, так что ты по ним не плачь. Батюшки, вот дела-то... Да чего нам тут, пошли-ко в сад, в моем саду-огороде чего только нет!
Баба Клёпа открыла деревянную калитку, и все вошли в сад-огород.
-- Вон яблонька у меня, сорвите по яблочку, попробуйте. А понравится -- ешьте на здоровье сколько захочется... Ох, сестра моя, голубушка-Софьюшка, оставь ты мне ребятишек на недельку? Гляди-ка ведь что -- совсем ничего не ведают...
Баба Клёпа повернулась к мальчикам, которые хрустели под яблоней ещё жестковатыми её плодами.
-- А ну, мужики, -- позвала она, -- чего вы знаете? Расскажите-ка, чего умеете?
-- Я на роликах кататься умею! -- похвастал Федя. -- Я этим летом научился!
-- На роликах? А что это такое? -- спросила баба Клёпа.
-- Так это же коньки на колесах! -- Федя обрадовался, что может что-то объяснить доброй бабе Клёпе. -- Они по асфальту без всякого льда могут!
-- Коньки на колесах? -- очень удивилась баба Клёпа. -- Надо же!
-- А я умею картинки вырезать, -- сказал Назар.-- И марки собираю.
-- Будешь письма писать? -- спросила баба Клёпа. -- Должно быть, у тебя знакомых много?
-- Я не для писем, -- сказал Назар. -- Я для коллекции.
-- А коллекция для чего? -- спросила баба Клёпа.
-- Ну, чтоб большая была, -- неуверенно ответил Назар.
-- А ещё мы изобретаем, -- пришел на выручку своему другу Федя.
-- Ну-ка, ну-ка, -- обрадовалась баба Клёпа, -- и что вы изобрели?
-- Мы Ёрика изобрели! -- с гордостью ответил Федя.
-- Это кто же такой? -- спросила баба Клена.
-- А это, бабушка, наш чёрт! -- объяснил Федя.
-- Осподи Сусе! -- испугалась баба Клёпа. -- Для чего его изобретать, окаянного?
-- Он не окаянный, он добрый, -- возразил Федя. -- Он для нас чудеса делает.
-- Ага, -- подтвердил Назар. -- И его гладить можно.
-- ещё он маму на руках качает, -- добавил Федя.
-- Это как? -- заинтересовалась баба Клёпа.
-- А вот мама рассердится из-за чего-нибудь, скажет: "Черт меня возьми!". Он её и возьмет. Он покачает, она успокоится и опять не сердится.
-- Так, так... -- покачала головой баба Клёпа и взглянула на сестру: -- Твои фокусы, сестра Софьюшка? Чёрт-то тебе зачем?
-- Нечаянно получилось, -- виновато призналась Федина бабушка. -- Да и с кем-нибудь умным поговорить хочется.
-- Гм... -- совсем по-бабушкиному протянула баба Клёпа.-- Оно, конечно, и у меня домовой в подпечке живет, лаптем щи хлебает. Так ведь он только по вечерам о себе напоминает, когда я вона сколько дел переделаю! И подою, и накошу, и прополю, и полью, и печку истоплю, и за грибами схожу. Натрудишься, спинушку заломит, вот перед сном и поговоришь с домовым, о делах посоветуешься. А если проленишься весь день, пустопорожним чем займешься, так он к тебе и не выйдет, обидится. Он ведь хозяин, он лентяев не любит. Вот и сегодня -- ох, не успела я!
-- Чего ты не успела, баба Клёпа? -- спросил Федя.
-- Да горох полущить не успела, ох, беда! -- закручинилась баба Клёпа.
-- А давайте мы вам поможем, -- предложил Назар, которому хотелось узнать, как лущат горох.
Она притащила из сарая лукошко гороховых стручков. Все устроились на крыльце, кто на солнышке, кто в тени, и стали раскрывать сухие створки и выгребать из них сыроватые желтые горошины.
-- Ох, вот хорошо-то, вот помощнички приехали! -- радовалась баба Клёпа. -- А то когда бы у меня руки до гороха дошли! Все в долгий ящик откладываю да откладываю!
-- А где у тебя долгий ящик? -- спросил Федя.
-- Ох, да, милый, да хоть где! -- ответила баба Клёпа. -- Он ведь такой, ящик-то, -- чем больше откладывать, тем больше становится, ну, прямо, прорва! А уж как последнее дело в долгий ящик отложу, так, видать, и сама в долгий ящик сыграю.
-- А как в ящики играть? -- спросил Федя.
-- Ох, милый, да в эту игру только старикам можно, -- усмехнулась баба Клёпа. -- А маленьким да молоденьким это неинтересно. Невеселая игра, уж ты мне поверь, касатик.
Так они сидели на крыльце. Бабушки истории всякие рассказывали да родню вспоминали, шутили да посмеивались. Язык свое делал, руки -- своё.
Солнышко стало поворачивать на запад, осветило целиком крыльцо нежарким светом. Тут как раз и лукошко с горохом кончилось. Шкурки баба Клёпа на огород для удобрения выбросила, а горох рассыпала по мешковине, чтобы просох.
-- Вот и потрудились, вот и на душе легко, -- пропела баба Клёпа.
Мальчикам и правда было приятно, что они сделали нужное дело и помогли старому человеку.
-- Вот приедете в следующий раз -- гороховый суп сварим,-- пообещала баба Клёпа. -- А если бы вы горох-то сами посадили да сами вырастили, так суп-то был бы и полностью ваш. А уж вкусным бы от этого получился -- ну, прямо не описать!
-- А мы к тебе весной приедем и посадим, -- сказал Федя.
-- Вот и договорились, -- улыбнулась довольная баба Клёпа.
Тут кто-то медленно прошагал по улице за высоким плетнем и гулко стукнул в калитку. Калитка слегка приоткрылась и захлопнулась.
-- Вот она, моя хорошая, -- ласково проговорила баба Клёпа и пошла навстречу.
В калитку опять стукнули, посильнее прежнего, и она распахнулась. Мальчики увидели, что на улице стоит огромное, бурое, рогатое, стоит и смотрит, потом протискивается в калитку и трубно мычит.
-- Что это?... -- Назар побледнел, хотел встать, но ноги его не послушались. -- Что это... это?
Федя отчего-то посмотрел на небо. Оно уже по-вечернему поблекло, и на нём ярко светилась одна звёзда.
-- Да чего ты на небо-то смотришь, внучек? -- засмеялась баба Клёпа. -- Ты на лоб ей глянь -- видишь пятнышко? Сама-то она тёмненька, а пятнышко светло, вот вам и звёздочка.
-- А она -- зачем? -- с осторожностью спросил Назар.
-- Да как зачем-то, милый? -- откликнулась баба Клёпа.-- Сам видишь, молочко у нее. А из молочка и творог, и сыр, и сметана к борщу, и масло сливочное. Коровушка это, кормилица.
-- Так она корова? -- поразился Федя. -- А молоко у нее где? В животе, наверно? Вон какой живот -- как бочка!
-- Ой, да батюшки! -- не вынесла этого баба Клёпа. -- Да, деточки, да чего же вы дикие-то такие? Ни яблони, ни коровы не видали, да и кур только магазинных... Ой, сестра моя Софьюшка, да чего вы делаете-то? Как из них люди вырастут? Ой, да батюшки, да пойдемте-ка покажу, как молочко добывается...
-- Подожди минутку, Клёпа, -- остановила её Федина бабушка, протягивая Назару его целлофановый мешочек с кусками хлеба.
Назар вопросительно посмотрел на бабу Клёпу. Та охотно закивала.
-- Покорми, милый, покорми...
Назар достал из мешка хлеб и протянул подрагивающую ладонь.
Звездочка подхватила кусок широким языком и стала жевать, усердно двигая из стороны в сторону нижней челюстью и задумчиво смотря на Назара выпуклым темным глазом.
Назар осмелел и протянул ей второй кусок. Потом потрогал трепещущей рукой широкую коровью щеку. звёздочка шумно понюхала руку мальчика и попросила ещё хлеба.
Назар и Федя вошли за бабой Клёпой в сарай, где тепло и густо пахло сеном, старыми вещами и навозом. Баба Клёпа зажгла свет, вытащила из-под сена два ящика, перевернула их вверх дном и подождала, пока мальчики сядут.
-- Не шумите, милые, тихо сидите, -- попросила она. -- Если уж захочется что сказать, говорите тихонько, без голоса, спокойно говорите, ласково. Животное без ласки не может, оно и так человеку и жизнь, и труд свой отдает, а зарплаты не получает. Вот только лаской и может человек отблагодарить животину. Сидите, милые...
Баба Клёпа легко и бесшумно, будто подплыла, подошла к звёздочке и села на скамеечку около её бока.
-- Звёздочка, кормилица ты наша, давай подою, давай, моя красавица, -- зашептала баба Клёпа. -- Вон вымечко-то нагуляла, натрудилась за день-то! Сколько травушки пережевала, чтобы молочко приготовить... Стой, моя звёздочка, стой, матушка. Вот я тебе вымечко водичкой теплой обмою, чистым полотенцем вытру, ну, вот теперь и подоимся...
Напряженно ударились белые струйки о дно ведра. Корова успокоенно вздохнула. Баба Клёпа быстро перебирала руками, выдаивая из сосков скопившееся в вымени молоко.
Вот уж не думали Федя и Назар, что молоко получается таким образом! Сколько же надо коров, чтобы всем людям хватило молока и на манную кашу, и на суп, и на сметану! И сколько надо бабушек, чтобы они надаивали это молоко!
И вообще -- разве не удивительно, что такой большой зверь, тяжелый и сильный, вооруженный острыми рогами; сам добровольно заходил к человеку во двор, потом шел в сарай и там позволял забирать у себя молоко, стоя, спокойно жуя что-то, и его даже не требовалось при этом привязывать.
Чудеса, честное слово!
Нет, замечательное у них путешествие! Ничуть не хуже, чем в Волшебный Город с остроконечными крышами. И огромный, взаправдашний зверь, эта добрая корова звёздочка, одаривающая белым и сладким молоком всех людей на земле, разве этот зверь не такое же сказочное существо, как придуманный Ёрик?
-- Нет, -- прошептал Федя, -- она даже волшебнее всех, правда?
-- Правда, -- кивнул Назар. -- Потому что она добрая и настоящая.
-- А мы этого не знали, правда?
-- А теперь знаем. А правда, что мы как бы в Волшебной Стране? В этой Волшебной Стране обычное молоко из магазина делают добрые животные, а яблоки растут на высоких деревьях, а совсем не в ящиках со щелками. В этой стране всё-всё волшебное, всё-всё не так, как в настоящей жизни, которая в городе. Правда?
-- Правда...
Мальчики притихли, слушая теперь уже мягкий, шипучий голос молочных струй. Баба Клёпа всё доила и доила. Над ведром все выше поднималась, не проливаясь, пышная пена.
-- Ну, вот и всё, -- удовлетворенно вздохнула баба Клёпа и погладила корову по крутому боку. -- Спасибо, матушка, спасибо, родная...
Звездочка тоже вздохнула и отправилась в дальний угол, где через деревянную решетку у стена свисала свежая трава. Корове опять пора было работать, непрестанно двигая челюстями, чтобы накопить за ночь ведро нового молока. Накопить и отдать его утром человеку. А человек будет молоко пить, снимать с него сливки и давить творог. Корова работала.
Баба Клёпа протянула Феде и Назару по большой кружке. Потом подняла ведро и .налила им молока вместё с оседающей пеной.
-- До дна пейте, до дна! -- приговаривала она. -- Пейте, деточки, сколь можете, пейте, пока живая сила не успела испариться.
Они пили, и оседающая пена постреливала им в лицо летучими брызгами. Молоко, видать, и правда было живым, раз они слышали его исчезающий шепот.
Они двинулись за бабой Клёпой в дом. В темных сенях что-то потрескивало по углам и непонятно шелестело под потолком.
Она зажгла в сенях свет и стала процеживать через чистую марлю принесенное молоко.
-- Как какого, баба Клёпа? -- сказал Федя. -- Того, который под печкой живет и лаптем щи хлебает.
-- Ах, который лаптем... -- усмехнулась баба Клёпа и налила свежего молока для кормящей кошки Трёшки, которая энергично гладила своими боками бабы Клёпины ноги. -- Так ведь, милые, я его показать не могу. Он старичок строгий. Чуть что не по нем--и проси, не допросишься.
-- А он очень старый? -- спросил Назар.
-- Как не очень, -- ответила баба Клёпа. -- Ясное дело, очень, касатик. Уж этому-то дому больше ста лет, а раньше тут прежний дом стоял. А уж что до прежнего было -- никто не помнит. Может, и ещё какая-никакая избенка была. Так, может, домовой-то этот ещё в той избенке обитал.
-- А он разве сам не знает? -- спросил Федя.
-- Да он-то знает, как не знать, -- ответила баба Клёпа, -- он всё знает. А вот знает, да не скажет.
-- Почему? -- спросил Назар.
-- А с характером, -- ответила баба Клёпа. -- Не любит, когда его спрашивают. А не спрашиваешь -- так зачем ему говорить?
-- А какой он? -- страшно заинтересовался упрямым старичком Назар.
-- Ну, какой-какой... -- задумалась баба Клёпа. -- Борода длинная да седая. Ну, с горбиком, конечно...
-- Они что -- все горбатые? -- спросил Федя.
Тут за дверью стукнуло, брякнуло. Федя и Назар замерли.
Дверь отворилась. Вошла Федина бабушка.
-- Ну, и надышалась! -- устало-радостно вздохнула она.-- И даже наплакалась. И хорошо, и печально, и опять хорошо... Могилки вот только маминой нет.
-- А я без могилки березку посадила, -- сказала баба Клёпа.--Хоть и нет здесь её могилки, а березка пусть растет. И мне место там будет.
-- Да когда-нибудь да придется, -- спокойно сказала баба Клёпа. -- Никто не избежал. Да это я к слову. Пошли в горницу, молока выпьешь.
Они вошли в комнату. Впереди степенно вышагивала Трёшка. Баба Клёпа поставила на стол кринку парного молока.
-- Баба Клёпа, ты про домового начала, -- напомнил Федя.-- Ну, что он горбатенький. В домовые только горбатых берут?
-- Да не сказать, чтоб только горбатых, -- проговорила баба Клёпа. -- У других домовые как домовые, а у нас, вишь, увечненький. Печка, понимаешь, у нас состарилась, прогорела да ослабла. Вот его кирпичиком и придавило, сердечного.
-- Что же он так? -- огорчился Федя. -- Под печкой живет, а не видел, что авария может быть?
-- Ну, как не видел? -- возразила баба Клёпа. -- Видел, ясное дело. Он, милый, всё видит. Сколько раз деда нашего предупреждал: "Сложи новую печь! Сложи, а то обрушится!" А дед вот не послушал.
-- А зачем он под печью остался? -- спросил Назар. -- Разве он уйти не мог, если знал, что обрушится?
-- Ну, как не мог? -- сказала баба Клёпа. -- Он, понятно, всё может. Да вот не захотел. Я же говорю -- упрямый. А потом опять же: как домовому со своего места уйти? У них так не положено. Терпят, пока могут. А наш-то уж так терпелив, что и сказать трудно. Вон сколько годов в пустом доме сиротствовал, какой-никакой порядок поддерживал. А ведь как трудно-то ему -- маленький да один! А вот терпел. А как я сюда вернулась -- осерчал: целый месяц заслонкой гремел и сажей швырялся. Я уж его уговаривала-уговаривала! И медку в подпечек ставила, и бражку для него завела, и печь обмазала да побелила, и топила по два раза на дню, чтобы согрелся, горемычный. А он все свое -- дует сажей, да и только! Тут я тоже осерчала, села посередь лавки да и говорю: "Нечего делать, к дочери вертаюсь, внучка меня там ждет. Завтра истоплю печку напоследок и поеду". В подпечье сразу стукнуло, брякнуло да и затихло. Наутро печку топлю -- никакой тебе сажи. Дым больше в избу не валит. Самоварная труба, как паровоз, гудит. Потом, гляжу, и медок съел, и бражку выпил. Так и помирились. Тоже ведь понять человека можно: охота ли опять одному оставаться? Ясное дело, не охота. Вот и простил меня, грешную. Посердился да и простил. А то ведь беда! Уж как совсем осерчают да уйдут -- беда!
Федина бабушка улыбнулась чему-то и покивала сестре: так, мол, правильно говоришь, беда!
-- А что тогда будет? -- спросил Федя.
-- Ну, как, что будет? -- сказала баба Клёпа. -- Печь греть перестанет, тепло из дома уйдет, везенья ни в чем не дождешься-- одна незадача.
-- Ну, бабушка Клёпа, ну попроси его, пусть покажется! -- не мог отстать Федя.
-- Да его и просить не надо, -- возразила баба Клёпа, -- он и так все слышит. Захочет, так сам выйдет. А уж если осердился на что -- лучше не трогай! А то мусором из-под печки швыряться начнет, или в трубу завоет, или ещё что. Ну, а понравитесь, так, может, и покажется.
Тут под печью что-то стукнуло, брякнуло, маленькие ножки слышно протопали, и всё стихло.
Назар и Федя с любопытством и не без страха посмотрели в полукруглый проем под печью, где лежали ухваты и самоварная труба. В проеме засветились огоньки. Огоньки один за другим собрались на кирпичном выступе.
-- Бабушка, что это? -- прошептал Федя.
-- Ну, светлячки, наверно, -- ответила Федина бабушка, тоже посматривая в подпечек. -- Домовой светлячками пользуется, электричества не признает.
Когда на выступе собралось десятка два светлячков, они от содружества загорелись поярче и осветили сидящего на самоварной трубе старичка с седой бородой, в одном лапте -- другой он, должно быть, забыл, когда щи хлебал. На коленях у старичка лежали деревянные счёты.
-- Ох, беда, опять считать начнет! -- проговорила виновато баба Клёпа и поклонилась старичку: -- Здравствуй, батюшка-домовой! Как живешь-можешь?
-- Спину ломит, -- пожаловался старичок и щелкнул на счётах.
-- Ох, батюшка, да неужто дождь будет? -- всполошилась баба Клёпа. -- А я горох-то не убрала!
-- И крышу в сарае не починила, -- сердито сказал старичок и опять щелкнул на счётах. -- Теперь вот корову намочит. Не простудилась бы!
-- Так я ее, батюшка, сейчас к овечкам пущу, пусть там ночует, -- заторопилась баба Клёпа. -- Там крыша-то крепкая.
-- Ну, пусти, -- разрешил старичок и снова щелкнул. -- Шубейка на плетне осталась.
-- Ох, батюшка, и точно! -- вскрикнула баба Клёпа. -- Да внесу сейчас, внесу!
-- Топор в пенек воткнут -- заржавеет, -- щелкнул старичок.
-- Ох, и топор, батюшка, и топор...
-- Сухари в наволочке, что в чулане на стене, мыши поели,-- недовольно пробурчал старичок. Счёты щелкнули.
-- Ох, батюшка, -- стала оправдываться баба Клёпа, -- да у Трёшки-то котятки малые, никак ей надолго не отойти. Вот мыши и осмелели.
-- Котята -- котятами, дело -- делом, -- сурово сказал старичок.
-- Батюшка, а много ли у тебя ещё считать-то? -- спросила баба Клёпа. -- Гости ведь у меня, да и гости-то какие! Чего же ты меня перед ними срамишь?
-- Бур-бур-бур... -- донеслось из-под печки. -- К-хе! Горох чистили, корову хлебом кормили, парное молоко пили... -- Старичок быстро стучал костяшками счетов. -- Ну, так и быть. Чего уж тут. Раз гости... Бур-бур-бур, кхе! Редко больно приезжают, бур-бур-бур... Парное молоко пили, корову кормили, горох лущили... Ладно уж!
Старичок сгреб в ладошку светлячков с кирпича, сунул их в карман и сразу пропал, как его и не было. Только стукнуло, брякнуло под печкой, протопали маленькие ножки, и все стихло.
-- Ох, -- вздохнула облегченно баба Клёпа, -- а у меня ведь ещё зола не высыпана, огурцы не солены и галоши не мыты! Добрый он сегодня, хозяин-то! Из-за вас, видать, добрый, не все грехи пересчитал.
-- Это он добрый потому, что мы тоже работали? -- спросил Назар.
-- А почему же, касатик, -- ответила баба Клёпа. -- Одно слово -- выручили вы меня, старую, а то хоть со стыда провались!
И баба Клёпа поспешила скорей убирать горох, переселять звёздочку, вытряхивать золу. Федя побежал снимать с плетня шубейку. Назар стал мыть галоши. А Федина бабушка солить огурцы.
И только успели всё переделать, как вдали громыхнуло, и по крыше застучал дождь.
В город они вернулись так поздно, что Федя и Назар не помнили со сна того, о чем говорят бабушка и Грустный Человек, который ждал их на скамеечке у подъезда, чтобы поставить машину в гараж. Тут же была и Федина мама. Она говорила что-то про клетку, про то, что была в зоопарке и что там кто-то куда-то убежал. А Грустный Человек сказал, что вот и хорошо, что он этому рад.
-- Кто убежал? -- сонно спросил Федя. -- Кто, мамочка?
-- Волк, -- сказала Федина мама. -- Тот Волк, который не хотел жить в клетке. Он убежал на самом деле.
-- Ну, конечно, -- пробормотал сонный Федя. -- Он давно убежал на самом деле. Ещё вчера.
-- Конечно, давно и вчера, -- подтвердил Назар, не открывая глаз и прекрасно видя бегущего Рыжего. -- Он даже нашел Серую Волчицу... Серую-серую...
И Федя и Назар заснули совсем.
Они уже не чувствовали, как Грустный Человек брал их на руки -- сначала взял Назара с его костылями и отнес в квартиру номер 233, потом взял Федю и отнес в квартиру номер 265.
Они спали. И видели во сне двух бегущих рядом волков -- одного совсем серого, а другого с рыжими подпалинами на задних лапах.
