Щелкнул английский замок. Дверь открылась. Вошла мама.
Ну что бывает лучше того мгновения, когда приходит мама!
У каждого мальчика и каждой девочки ежедневно наступает это ласковое чудо -- приходит мама! Усталая мама приходит с работы, приносит в двух руках три сумки, в которых полно таинственных пакетов. А если это выходной день, то сумок и пакетов ещё больше, и если даже в этих пакетах всего лишь толстые макароны и мелкий сахарный песок, всё равно это удивительные пакеты. Их хочется любить и гладить, их хочется вытащить и поставить на стол. Они, конечно, опрокинутся, а кое-что, может быть, даже упадет на пол, но всё равно, всё равно надо помочь маме вытащить всё-всё, а потом развернуть что-нибудь самое маленькое и вдруг обнаружить там арахисовую халву или плиточку козинаки, или скрюченные земляные орешки, или вдруг чудо из чудес -- широкие тыквенные семечки!
Нет, это главное событие дня, когда приходит мама!
Федя только что изображал из коридорной вешалки парашют и спускался вниз с необыкновенной высоты, но парашют не раскрылся, и вешалка со всей одеждой оказалась на полу. Только что было так хорошо, только что на лице у мамы была такая замечательная улыбка, но сейчас мама заметит обрушившуюся вешалку, и все хорошее кончится. Мама немедленно начнет всякую дезинфекцию, примется всё чистить и гладить, и замечательно улыбаться ей будет некогда.
-- Ёрик... Ёрик... -- взмолил о помощи Федя. Глаза Ёрика на миг полыхнули зеленым кошачьим огнем, и тут же он снова стал обыкновенным задумчивым Ёриком.
-- Господи боже мой, это ещё что такое? -- пробормотала Федина мама, останавливаясь посреди коридора.
Федя проскользнул под её локтем и увидел, что вешалка по-прежнему лежит на полу, зато вся одежда, прицепленная к ней, аккуратно стоит вверх -- ну так, как растут цветы из ящика на балконе, но при этом все ровное и гладкое, ничто не мнется и никакая дезинфекция не нужна.
-- Федор, ты не мог бы точно определить, я стою головой вверх или головой вниз? -- спросила Федина мама, осторожно трогая себе лоб.
-- Это точно определить нельзя, мамочка, -- тут же ответил Федя. -- Бабушка сказала, что ни верха, ни низа не существует, потому что земля круглая.
-- По-вашему, если земля круглая, то вы должны ходить на голове? -- спросила Федина мама и нагнулась, чтобы повесить на вешалку свою пушистую розовую кофту.
Кофта послушно повесилась, мгновенно расправилась и встала вверх, как огромный розовый колокольчик.
-- Что ж, -- меланхолично проговорила Федина мама, -- если кому-то удобней правой рукой чесать левое ухо...
И она спокойно прошла на кухню, чтобы расставить по местам все принесенные пакеты и начать варить воскресный обед.
Федя и Ёрик с интересом посмотрели друг на друга и одновременно почесали правыми руками левые уши.
-- Ничего особенного, -- разочарованно сказал Федя.
-- Вполне чешется, -- подтвердил Ёрик.
-- А такая вешалка мне нравится больше, -- сказал Федя.
-- Ну да, -- сказал Ёрик, -- в этом случае на нее не нужно тратить гвозди.
-- А мама, по-моему, хотела сказать, что я очень глупый.
-- Если бы она хотела это сказать, то она бы так и сказала,-- возразил Ёрик.
-- А что нужно сделать для того, чтобы не быть глупым? -- на всякий случай спросил Федя.
-- Ну, это очень просто, -- ответил Ёрик. -- Чтобы не быть глупым, надо быть умным, только и всего.
-- И тогда мама не станет из-за меня расстраиваться? -- спросил Федя.
-- Почему не станет? Станет, -- сказал Ёрик. -- Только тогда она будет огорчаться не потому, что ты глупый, а потому, что умный.
-- А какая разница, если и так огорчается, и так огорчается?-- не понял Федя.
-- Большая разница, -- ответил Ёрик. -- Ты вот дрался с Жекой из шестого подъезда?
-- Я не дрался, -- сказал Федя. -- Я своего друга Назара защищал, потому что Жека его дразнил.
-- А нос кто кому разбил?
-- Жека мне, а я Жеке.
-- И тебе было больно?
-- Ну, было.
-- А Жеке?
-- А ему ещё больнее! Он плакал, а я нет!
-- А почему ты не плакал, мальчик Тамтуттам? -- спросил Ёрик.
-- Потому что я защищал, -- ответил Федя. -- Бабушка сказала, что когда защищаешь, про себя можно забыть. Вот я и забыл.
-- Вот тебе и разница, -- сказал Ёрик.
-- Какая разница? -- удивился Федя.
-- Если ты умный, то это не значит, что тебе никогда не расквасят нос, -- засмеялся Ёрик. -- Но ты не будешь об этом думать, потому что будешь разбивать нос не для себя. А твоя мама увидит, что ты разбиваешь нос не для себя, и будет не только огорчаться из-за того, что тебе больно, но и гордиться тем, что ты смелый.
-- Разве для того, чтобы быть умным, нужна смелость?-- спросил Федя.
-- Для этого-то и нужна самая большая смелость, -- сказал Ёрик.
Федя задумался.
-- А почему, -- спросил он, -- почему получается так, что хорошим быть труднее, чем плохим? Разве это справедливо?
-- Это справедливо, -- кивнул Ёрик. -- Потому что трусы и подлецы не захотят заниматься тем, что трудно. Трудным занимаются только настоящие люди и герои.
Федя вздохнул.
-- Почему так, Ёрик? Я то понимаю, что ты говоришь, то нет, -- виновато проговорил он.
-- Это потому, что ты ещё маленький, -- ответил Ёрик.-- И не можешь участвовать в самых важных делах.
-- А какие дела самые важные? -- спросил Федя.
-- Общие, -- ответил Ёрик. -- Те, которые устраивают общую жизнь.
-- Разве жизнь ещё не устроена? -- удивился Федя.
-- Конечно, не устроена, -- ответил Ёрик. -- Как она может считаться устроенной, если какой-то Жека из шестого подъезда бросает бутылки под ноги слоненку?
-- Может быть, теперь я понял, -- подумав, проговорил Федя. -- Очень может быть, что теперь я кое-что понял. А то я считал, что всё везде уже готовое, и удивлялся, зачем готовому нужны Жеки из шестого подъезда и почему бывает не только хорошее, но и плохое. А теперь я понял, что плохое было раньше, а хорошее появилось потом, и хорошему трудно потому, что место занято плохим.
-- Я знал, что поймешь, мальчик Тамтуттам, -- ласково проговорил Ёрик.
-- А ты, Ёрик, откуда всё знаешь? -- спросил Федя. -- Ведь ты появился на свет только позавчера!
-- Я сам ничего не знаю, -- сказал Ёрик. -- Но лучше тебя чувствую, что знаешь ты.
-- Выходит, ты -- это тоже я? -- проговорил Федя.
-- Ну, конечно, -- сказал Ёрик.
-- Но ведь у тебя и хвост, и пончики, и всякие чудеса,-- сказал Федя.
-- Ну и что? -- сказал Ёрик. -- Просто всё это сначала было у тебя.
-- В моей голове, да? И горячие пончики -- в моей голове? -- засмеялся Федя. -- А что ещё может быть в голове?
-- Там всё может быть, -- сказал Ёрик. Федя осторожно ощупал голову.
-- И все умещается в гаком небольшом шарике... Вот чудеса!
-- Ты прав, мальчик Тамтуттам, -- сказал Ёрик. -- Это одно из немногих настоящих чудес.
Федя, естественно, хотел спросить и о других настоящих чудесах, но не успел, потому что в дверь позвонили.
У Фединой мамы на кухне что-то жарилось-парилось, и Федя, чтобы не отрывать её от важных дел, крикнул, что откроет сам. Он подставил табурет и отпер замок. Но дверь открывалась внутрь, и нужно было слезть с табуретки, чтобы её распахнуть. Пока Федя слезал, защелкнулся. Федя опять приставил табуретку и оттянул язычок замка и быстро спрыгнул. Но замок опять защелкнулся.
-- Ну, кто к нам пришел? -- спросила мама из кухни.
-- ещё неизвестно, мамочка, -- ответил Федя. -- Как только я найду веревку, я сразу это узнаю!
-- Какую веревку? -- удивилась Федина мама. -- Ты ищешь веревку, а гость стоит за дверью?
-- А где же ему стоять, мамочка, если он не может войти? -- сказал Федя. -- Я сейчас найду веревку, привяжу к язычку, и тогда все будет в порядке.
-- Веревку! К язычку! -- всплеснула мокрыми руками Федина мама. Она отодвинула ногой табурет и открыла дверь.
-- Ох, здравствуйте! У меня руки, у сына тоже... Извините, пожалуйста!
-- Феодор! -- строго сказала Федина мама. -- Будь добр называть Игоря Николаевича по имени и отчеству.
-- Здравствуй, дяденька Игорь Николаевич! -- тут же исправился Федя. -- Ты пришел поиграть со мной в настоящее?
-- Вероятно, -- согласился Игорь Николаевич и положил свою шляпу на чье-то растущее низом вверх пальто. -- Боюсь, что я снова пришел не вовремя, но я не мог оставаться один после того, как вернулся от Волка.
-- От кого? -- спросила Федина мама.
-- И сегодня ему хуже, чем было вчера, -- сказал Игорь Николаевич.
-- Это печально, -- сказала Федина мама. -- Хотя я и не понимаю, о чем вы говорите.
-- Ну, как ты не понимаешь, мамочка! -- воскликнул Федя.-- Мы же тебе рассказывали! Это тот Волк, который не ест и не пьет и не хочет ни на кого смотреть. Он не хочет потому, что его привезли из его леса в наш город.
-- Да, -- подтвердил Грустный Человек, -- он не хочет забывать свой дом. Я попробовал доказать ему, что в зоопарке тоже можно жить. Но он мне ответил, что он не человек, чтобы жить в клетке.
-- Ну да, -- сказала Федина мама. -- Животных следовало бы помещать в зоопарк только с их согласия.
-- Вот именно, -- грустно сказал Грустный Человек. -- Но спросить других о согласии мы, как всегда, забываем.
-- Ему очень-очень плохо? -- дрогнувшим голосом спросил Федя.
-- Он умирает, -- ответил Грустный Человек. -- Он сказал, что умрет сегодня ночью.
-- Не надо... -- едва слышно выговорил Федя, прижавшись к коридорной стене и видя перед собой непокорного зверя в вонючей клетке. -- Не надо, Рыжий!
-- Надо, -- возразил Рыжий, не двигаясь. -- Раз другого выхода нет, то надо.
-- Я не хочу! -- Федя оторвался от стены и бросился к своей маме и стал стучать в нее крепкими кулачками, как стучатся и запертую дверь. -- Я не хочу, чтобы он умер! Сделай что-нибудь! Сделай, потому что я не хочу, чтобы все из-за нас умирали!
Елена Дмитриевна с упреком посмотрела на Грустного Человека.
-- Нужно ли было об этом говорить, Игорь Николаевич?-- проговорила она, стараясь удержать руки сына, но не отступая.
-- Нужно, -- виновато сказал Игорь Николаевич. -- В том-то и дело, что нужно.
-- Не знаю, -- возразила Елена Дмитриевна, взглядом показывая на стучащегося в запертую дверь сына. -- Не знаю...
-- Надо, -- упрямо повторил Грустный Человек. -- Потому что умирать заставляют те, кто не знает, что такое смерть. Поэтому пусть он знает.
Елена Дмитриевна прижала к себе голову Феди и посмотрела в окно на тихий день, посмотрела на кухонный стол, уставленный досками с рядами пельменей. Она подумала о мирной и счастливой жизни, которой они живут. Она подумала, как хорошо всем вместе садиться за обеденный стол и какие вкусные будут пельмени.
Но почему её мальчик стучится в закрытую дверь?
Елена Дмитриевна отстранила от себя сына и сказала:
-- Ты зря молотишь меня кулаками. Я не умею ловить волков, и у меня нет для них клеток. И ключей от этих клеток у меня тоже нет.
-- А у кого ключи есть? -- с надеждой спросил Федя. -- Где живет тот, от кого всё зависит?
-- Он нигде не живет, -- сказала Елена Дмитриевна. -- Потому что того, от кого зависело бы всё, не существует совсем.
-- А что же существует? -- спросил Федя.
-- А существуют все, от которых зависит немного, -- ответила Елена Дмитриевна.
-- Тогда немного зависит и от меня? -- спросил Федя. Федина мама на это не ответила и повернулась к Грустному Человеку, который смотрел на них с непонятной улыбкой.
-- Игорь Николаевич, может быть, нам обратиться к директору зоопарка и попросить? -- предложила Елена Дмитриевна. Грустный Человек отрицательно покачал головой.
-- Я обращался, -- сказал он. -- Я просил. Но он заприходован.
-- Кто? -- не понял Федя.
-- Волк, -- ответил Грустный Человек. -- И все остальные тоже.
-- Как он может быть заприходован, если он пришел не сам?--спросил Федя.
-- Ну, можешь считать, что он запривозован, -- сказала Федина мама. -- Просто это значит, что Волк числится в ведомости.
-- Пусть его отчислят! -- сказал Федя.
-- Правильно, -- сказал Грустный Человек. -- Но для того, чтобы его отчислили, нужно сдать его шкуру.
-- Игорь Николаевич! -- возмущенно воскликнула Елена Дмитриевна. -- Ну, что вы говорите, Игорь Николаевич!
-- Да, ну да, -- виновато взглянув на Федю, согласился с Еленой Дмитриевной Игорь Николаевич. -- Но именно так мне сказали в дирекции.
Федя перестал стучаться в свою маму. Федя перестал задавать вопросы Грустному Человеку. Он отступил от всех на шаг и крикнул:
-- Я все равно его спасу!
Грустный Человек кивнул:
-- Я это знал, потому и пришел.
-- Тогда пойдем со мной, -- позвал Федя.
-- Пойдем, -- согласился Грустный Человек и протянул маленькому мальчику свою большую руку.
Коридор был длинным, и им показалось, что они опоздают. Они постучались, и дверь открылась бесшумно.
Грустный Человек увидел грот из цветных камней, протянувшийся вдоль целой стены. Грот был освещен, заполнен водой, в нём плавали золотые рыбки с длинными хвостами, круглые серебряные склярии, бархатисто-черные моллинезии, на дне рылись темные усатые таракатусы. С потолка свешивался восьминог, похожий на лешего. На другой стене висел настоящий парус, и Грустный Человек тут же почувствовал вокруг себя простор и прохладные брызги и понесся в смутную даль, совсем не уверенный, что имеет на это право.
-- Бабушка, мы пришли спасать Рыжего Волка, -- услышал он сзади голос Феди и торопливо вернулся из смутной дали к темному берегу. -- Мы должны его спасти, потому что он умирает, чтобы не сдаться.
-- Я давно вас жду, -- ответила на это удивительная Федина бабушка, освещенная живым светом из каменного грота. -- Я давно жду вас, -- сказала им прекрасная женщина в одежде светлой и яркой, как морская вода под солнцем, сказала им женщина с мягкими руками, простертыми над миром. -- Я так давно жду вас, -- сказала она, печальная и бесконечная, с глазами матери и белым лицом судьбы. -- Я жду...
"Со мной опять что-то происходит, -- подумал Грустный Человек. -- Я опять хочу того, чего нет, и опять надеюсь. И опять мне кажется, что всё возможно, всё рядом, что нужно сделать только шаг и протянуть руку -- и мир поверит и родит в ответ красоту, но я боюсь испугаться себя и обмануть, пусть кто-то поможет мне, пусть этот мальчик и этот голос проведут меня через страх, и эта комната будет -- как станция пересадки, и голос -- как ответ на незаданный вопрос".
-- Тогда мы пойдем, бабушка, -- произнес мальчик, полный мужества и веры в то, во что взрослые забыли или стыдятся верить. -- Мы пойдем!
Мальчик подошел к стене, на которой голубым мелком был нарисован Волшебный Голубой Город с остроконечными крышами. Мальчик толкнул нарисованную дверь.
"Она откроется", -- подумал Грустный Человек.
Дверь открылась.
"И я туда войду,--подумал Грустный Человек.--Я войду в Волшебный Город с остроконечными крышами. Я войду, потому что передо мной открылась волшебная дверь".
И он позволил себе стать ребенком и поверить в придуманный мир. Он неудержимо жарким желанием пожелал справедливости и не заметил стены, преграждавшей путь.