Если бы...

  1.

  Ночь еще трепала своей прохладой. Но восток уже светлел, от черного к темно-фиолетовому, напоминая слегка о грядущем дне. Люська еще сладко спит прижавшись к теплому Славке, улыбается во сне. У них любовь. Катя даже позавидовала. Вот так прижаться, уткнуться носом под мышку своего мужчины ранним утром и не будет прохладно, будет хорошо и замечательно. Он посапывает во сне и морщится, а ты уже проснулась, лежишь, боишься пошевелить рукой которую залежала, не дай бог вспугнуть волшебные секунды близости.

  Бррр, холодно. Зачем они со Славкой пригласили ее вчера? Что бы она полюбовалась на их бурную ночь? Нет, что то еще произошло вечером. Что же? Они о чем-то долго говорили и пили горячий чай перед тем, как Катя провалилась в сумасшедший калейдоскоп пронзительно-ярких картинок. Скорее всего, эти картинки и были самым важным происшествием, или до этого? Люська сказала: "Катушка, ты же сможешь, у тебя получится..." Но взорвавшиеся цветные осколки нереально-реальных снов заслонили собой все.

  Вдруг резко и противно задребезжал будильник, вырывая нервы с мясом. Мысли, такие спокойные и плавные, вдруг завращались вокруг звонка, словно мухи вокруг своего зловонного лакомства. Зачем Славке понадобилось заводить эту злобную машину с колотушкой на медном колпаке в такую рань? Но Катя не будет подниматься с дивана, сам ставил, сам и подойдет к нему. Пусть трезвонит, она потерпит. Клубок переплетенных тел сонно зашевелился, Люська вздохнула, а Славка всхрапнул и забубнил ругательства. Затем резко, по-военному вскочил, перепугав Люську.

  - Подъем!

  - Эй! Ты что? Бешеный.

  - Вставайте, работу проспим.

  Занял ванную, долго там фыркал и сморкался под шум воды. "Тоже мне, рыцарь!" Конечно же, любимый мужчина нужен, но такого эгоизма Катя не смогла бы извинить. Вот интересно, а если бы у нее был мужчина, допустил бы он эту мелочную оплошность?

  - Так, девочки, - бодрый и жизнерадостный Славка уже колдовал над миниатюрными медицинскими приборами, - вместо сладкого по паре кубиков вмажем.

  - Славка, не надо! - Возмутилась Люська. - На работу идем ведь.

  - Для поддержки духа надо. Попробуйте другое, посмотрите, на меня как действует. Кто первый? Давай, Катька, ты.

  - Катушке два кубика, наверное, много, она же новичок, - с сомнением произнесла Люська, - да и вчерашние мультики еще не отпустили.

  - Нормально, выживет, - он уже держал в руке наполненный одноразовый шприц.

  Катя подала руку молча. Вдруг затрепетали ноздри от предвкушения ночных видений и сладко потянулась слюна. Она впервые столкнулась с этим, и бог свидетель, лучшего ощущения не испытывала никогда. Только слабая боль в месте прокола, и вдруг волна, горячая волна удовольствия пробежит по крови, ударит в сердце, захлестнет, закружит мозг летучими замками.

  - Все, по коням, и так времени потеряли... - Славка сделал укол Люське и засуетился. - Быстро, девочки, быстро.

  Когда они садились в машину, Катя уже любила всех, ей нравилась нервная суетливость Славки и капризная лень подруги. И ночь, подрагивающая робким светом на востоке. Придорожные фонари лучились снежинками в глазах, Катя специально ловила их боковым зрением, сторонне наблюдала, как они искорками проносились мимо, исчезая где-то сзади, уходя за пределы сознания. Ей не хотелось повернуться, чтобы увидеть, куда они уплывают, просто знала, что в никуда, и от этого было хорошо.

  - Вот, приехали. Квартира на первом этаже, - удовлетворенно сказал Славка, но, подозрительно глянув в счастливые глаза Кати, добавил: - Ты-то хоть помнишь, что должна делать?

  - Нет, - честно призналась Катя, она понятия не имела зачем она здесь.

  - Ну вот, - разочарованно протянул Славка. - Начинается. Мы же вчера обговаривали все? Ну-ка, Люсь, объясни нашей детке все заново, только быстро, а то народ скоро на работу потянется.

  - Кэтрин, ты же маленькая как мышка, ведь я видела, как ты неделю назад домой в форточку залезла. Помнишь? Мы с тобой пришли ко мне, а моя мама уехала, ключа не было.

  - Короче! - рявкнул Славка нервно.

  - Ты же сможешь! - затараторила Люська, торопясь пересказать всю вчерашнюю беседу. - Ты залезешь в вон ту форточку, и откроешь нам дверь. Больше тебе ничего делать не надо будет. Хозяин живет один, и богатый, падла, по заграницам разъезжает. Вот вчера он уехал во Францию, сведения совершенно достоверные. Это наше первое дело, и если...

  - Она все поняла, - поторопил Славка. - Давай, Кэт, форточка в третьем окне. Вот тебе магнит, скотч и стеклорез. Перед тем как открыть форточку, прилепи магнит над датчиком. Да что ты, дура, что ли, объяснять тебе все? Если зазвонит сигнализация, бегом назад в машину. Иди.

  Катя вспомнила все. Люська тогда красочно расписывала их возможности, когда они станут богатыми. Вот накупят они тысячу порций мультиков. Да что там тысячу, миллион! "Тебе ведь понравилось? Да? Понравилось?" Славка в деталях описывал сигнализацию в квартире, и как ее нужно отключить, не наделав паники. "А так ты маленькая, щупленькая, любая форточка тебя полюбит."

  И Катя сказала, улыбаясь: "Да запросто!" Она даже не думала, что этот бестолковый треп настолько серьезен и что сегодня они наконец станут богатыми. Никогда не просить у матери деньги на понравившиеся ей туфли. Никогда! Как здорово быть богатой.

  Бодро зашагала к своей цели. Мысли ясные и чистые, тело, как у пантеры в цирке, сидящей у огненного обруча, напряжено готовящейся прыгнуть в узкий просвет огня. Катя даже прищурилась, как пантера, рассчитывая прыжок. Сегодня она будет королевой бала, так Славка сказал.

  Никакого нервного напряжения, все легко и свободно. Она как спортсменка, как будто всю жизнь готовилась к такой работе. Форточка. Надрез стеклорезом по краю. Руку надо было обмотать чем-нибудь, слегка порезалась стеклом. В следующий раз будет умнее. Магнит внутрь, прилепить его скотчем к датчику. Повернуть ручку внутри, и форточка готова распахнуться. Осторожно приоткрыла ее, вслушиваясь в малейшие щелчки. Пронесло. Сигнализация молчит. Расправила немного плечи, подготавливаясь, скользнула внутрь. Все на хрупких руках. Взяться за подоконник, осторожно переместить тело внутрь, аккуратно подобрать под себя ноги. "Я в комнате, я молодчина!". Теперь надо неслышно слезть, и к двери.

  - Привет! - услышала она тихий возглас, неожиданный, как если бы с ней заговорил сам Бог. И ужас, умноженный двумя кубическими сантиметрами героина, переломил, согнул, покорежил ее волю и силы, как землетрясение - железнодорожное полотно.

  Радужное состояние души и тела вмиг превратилось в свинцовую десятипудовую гирю. Надо бы бежать! Но отнялись ноги и онемели руки. Она обессилено опустилась на пол.

  2.

  Звонок. "Черт, как все надоели! Идите все подальше, не буду подходить".

  Телефон трещал и трещал, требуя к себе внимания. Если не подойти сейчас, то нервное истощение обеспечено. Надо подойти.

  - Чтоб вы сдохли все там, - Роман резко поднял трубку. - Да!

  - Эй, ты что там, спишь, что ли?

  - Нет, дядька, - соврал Роман, попробуй скажи дядьке правду, хуже будет. - Я в душе был.

  - Значит так, племяш, сейчас еду в командировку, так что принимай дела, как обычно. Приедешь в аэропорт, заберешь машину со стоянки, там ключи от квартиры и дачи, - на том конце провода хохотнули. - Вступай во владения. Через месяц приеду. Баб не водить, приеду - уши оборву. Хотя... Черт с тобой води, вырос уже, все равно не послушаешься. Только чтоб порядок был. Понял? Но уши все равно оборву.

  - Хорошо, дядь Эдик.

  - То-то же!

  Трубка запищала отбоем, и в такт гудкам радостно запрыгало сердце. "Баб не водить... На-ка, выкуси!"

  "Фаусту позвоню, он гений насчет организации таких дел."

  Долго набирал номер. Занято, занято. Занято! О чем можно столько говорить? Хотелось срочно поделиться радостью. "Ты, зараза! Долго еще трепаться там будешь?" И со злости хотел было бросить это бесполезное занятие, но телефон вдруг откликнулся хрипловатым голосом Федора.

  - Алло, я на проводе.

  Так и сказал - "Алло, я на проводе". Как министр какой. А впрочем, всегда так говорит.

  - Слышь, Фауст, дело на четверть миллиона.

  - Деревянных, что ли? - в голосе промелькнули нотки сарказма.

  - Неее, я по другому. Дяхон мой уехал во Францию. Дача и квартира мои на месяц. Вечеринку сделать бы?

  - О! Да это как раз четверть лимона и стоить будет.

  - Организуешь?

  - Какие вопросы, старик! Для тебя все что угодно.

  - Вот и ладненько, созвонимся.

  - Давай, жду звонка.

  Здорово. Редкая удача и к нему заглянула. Прошлый раз дядя Эдик уезжал в позапрошлом году, и Ромке так и не удалось реализовать свои планы, салагой был еще. Он, как идиот, проторчал на даче полтора месяца, но так и не извлек из этого никакой выгоды. Строил глазки девушкам в метро. Пытался заговорить, но от него шарахались, как от чумного. Если бы он тогда был взрослее.... Сейчас не то! Сейчас он почти мужчина, вон и усы начал отращивать. Солидно.

  Завтра, завтра, завтра! Он ликовал. От вчерашнего похмелья не осталось и следа. Завтра наступит его эра, он покажет, какой он молодец. От перевозбуждения не хочется даже есть.

  - Сынок. Поди покушай, - мать осторожно заглянула в проем двери. Сын вчера пришел пьяным, за полночь, назревал крупный разговор, а она боялась этого. Упустила свой шанс, когда это случилось впервые. Может, сейчас попробовать?

  - Не, мам, - Роман скривился. - Я не хочу. Кстати, вечером перебираюсь в дядину квартиру, он поручил мне охранять ее.

  - Хорошо, как скажешь, - вздохнула она. Ведь был таким послушным мальчиком, всегда целовал на прощание и при встрече. А сейчас... Вырос, возмужал.

  Ромка остался один. Мечтательно закинул руки под голову и стал рассматривать потолок.

  Вот он сидит на даче за широким столом под хмелевой беседкой, стол ломится от угощений, подъезжают машины, а оттуда веселой стайкой выпорхнули девушки. Одни девушки, много девушек! Стройные, как королевы с подиума его дяди. И он один. Класс! Или нет. Пусть Фауст тоже будет, он же все это организовал. Одному все слишком много, нужно делиться с друзьями.

  Или так, Они с Фаустом идут по улице, а навстречу две обалденные девушки... "Эй, девчонки! Пойдемте с нами!" Это Фауст. И бровями вот так делает. "Хи-хи-хи" О! Да они веселые даже очень, сегодня ночка обеспечена. Классно-то как!

  Звонок подкинул его над постелью.

  - Да! - выкрикнул Роман с надежной.

  - Ромашка, ты чего не звонишь?

  - Так я от тебя звонка жду.

  - Ага, договорились же, ты позвонишь.

  - К тебе дозвонишься. Говори, не томи.

  - Ничего не вытанцовывается на ближайшую неделю, все телки забиты. Вот через недельку может наступит прояснение.

  - И что теперь? И у тебя ничего нет в запасе?

  - Почему же? Есть. На костылях одна, старушка. Если устроит.

  - Нет.

  - Я так и знал. Так что подрочи сегодня, и завтра подрочи.... Полегчает.

  - Пошел ты в ж... - Роман с ненавистью бросил трубку. - Гавнюк!

  Рушится. Все рушится. Уныние - препаскудная вещь, если дать ему овладеть собой. "Хрена с два! Сам себе найду, не маленький. А ну встать! На работу."

  - Ма! Я за машиной в аэропорт, а потом к дяде на квартиру.

  - Но ты ведь так и не поел....

  - У дяди что-нибудь поем. Ты мне сегодня не звони, я буду занят.

  Долгожданного разговора так и не получилось, а она так его готовила. Может, в следующий раз?

  "Фауст - скотина. Вращается же среди проституток, каждый день что-нибудь подворачивается. Просто не захотел мне помогать"

  Лихорадочные поиски. Девушек много идет навстречу. Как с ними заговорить? Это только в мечтах он смел и крут.

  Роман едет на дядиной блестящей машине. И вдруг! Она! Точеная модель, с бронзовой кожей, полученной где-то под Адлером, с разлетом бровей гордой грузинки, и грудь, и рост. "Девушка, я тебя люблю, с первого взгляда." С замиранием сбавил скорость. Надо решиться, иначе все, каюк. Такие просто так не ходят по тротуару. Опустил автоматическое стекло. С жалкой надеждой посмотрел на нее.

  - Девушка, один вопрос можно?

  - Один вопрос можно.

  - Вы сегодня совсем свободны?

  Она насмешливо оценила его взглядом. Под таким взглядом даже цветы вянут. Нарвался! Нарвался на неприятность. Поник весь и втянул голову в плечи.

  - Езжай по своим делам лучше, а?

  Ну почему? Почему девушки его сторонятся. Что в нем такого неприятного? Он столько раз ревниво рассматривал себя в ванной. Гибкое тело дельфина, ни жиринки, твердые, даже где-то мужественные скулы, глаза-миндалины с дымчатой загадкой. Аполлон, красавец. Что же их пугает? Надо бы у матери спросить, неудобно, но надо спросить.

  Он прекратил поиски. Стало совсем неловко и как-то пусто. Маразм, какой маразм, лихорадочно искать то, что недоступно. Поставить машину в гараж, забиться в дядину квартиру и забыться, завернувшись в одеяло.

  Не сомкнул глаз всю ночь, сдавшись таки на милость своей хандре, иногда бегал по комнатам в тихой истерике, несколько раз забегал в дядин кабинет, где в столе лежал пистолет. "Спокойно, спокойно. Я же не самоубийца".

  Утро. Почти утро. Вот уже рассвет забрезжил розоватой дымкой. День придет и застанет на этом свете еще одного несчастного человека, разбитого неутешным горем. Шорохи ночи вдруг превратились в настойчивый и наглый скрежет за окном. Кошки скребутся? Какие кошки, право! Это воры. Срочно пистолет и наручники. У дяди есть, там же, в столе. "Что делать, что делать? В ментовку звонить?". Нет, эта мысль придет ему в голову позже, сейчас пистолет, направить в слабый просвет меж занавесок. Мелькнула тень в окне. "Тьфу ты. Подросток, форточник."

  Вор, стараясь не шуметь, скользнул с подоконника на пол.

  - Привет, - тихо сказал Роман.

  3.

  - Что-то долго ее нет.

  - Да не стони ты! Я сам уже не могу, - Славка нервно барабанил по пульту машины. - Видишь, рассвет уже во всю, первые люди появились, это очень плохо. Ждем еще немного и, если не появится, сваливаем.

  - А Катушка? Я же тебе говорила, для нее два кубика много. Может быть ей стало плохо там?

  - Хрен ли с ней? Скорее всего, она нас предала. Залезла в квартиру, забрала все деньги и давно уже где-то на пути домой.

  - Она не такая! - почти выкрикнула Люся.

  - А какая? Как будто ты ее хорошо знаешь.

  Люська хорошо знала Катю. Они учатся с ней вместе в школе. Не то чтобы очень хорошо знала, просто давно, еще в пятом классе она пришла к ним из другой школы. Тихоня. Чуть что, сразу глаза в пол, и ни слова не выдавишь. Никто ничего не знал про ее семью, она никогда не рассказывала и не водила к себе домой. Не заводила друзей, и к ней никто не лез с дружбой. Малахольная, коротышка. На переменках тихо сидела за партой почти все время, когда другие бушевали. Лишь изредка улыбнется кому-нибудь, с кем пересечется взглядом. Хотя... Совсем недавно она немного ожила и потянулась к людям. А спасибо кому?

  Люська как сейчас помнит. На школьной дискотеке с месяц назад. Вспышки разноцветных ламп, зеркальный шар бешено играет цветными пятнышками на возбужденных лицах. А эта сидит, забилась в уголке и наблюдает меланхолично за всем происходящим. Чего, спрашивается, приперлась? Сидела бы дома. Тогда у Люськи прорезался интерес к этой инфантилке. В общем-то даже и не интерес, а так, проверка на слабо. Сможет расшевелить - медалей на всех грудях. Не сможет... Как это не сможет?

  - Эй, - Люська подсела к Кате, подмигнув своему кавалеру, с которым поспорила. - Чего сидишь, пошли танцевать? Весело же.

  Катя подняла на Люську свои коровьи глаза, вопросительно, с удивлением взглянула. Как будто впервые увидела. Что в этой головке-то варится? Жуть. Если бы узнать.

  - Сидишь чего, спрашиваю? Веселиться пошли.

  - А я и так веселюсь. Мне хорошо.

  - Прааавда? - Люська недоверчиво глянула на Катю. - Слушай! Мне по нашей цыганской почте дошла информация. Вооон того мальчика видишь?

  Она указала пальцем на парня в центре зала в окружении девиц, который демонстрировался словно на выставке петухов.

  - Вижу, - тихо сказала Катя, вспыхнув, заволновавшись, заметав вдруг ставшие бесполезными руки.

  - Почта никогда не врет. Скажу тебе по секрету, он любит тебя, но боится, что ты прогонишь его. Ты ведь такая, такая... строгая.

  - Я не строгая.

  - Ну не важно. Я вижу, ты сама его боишься.. А у меня есть средство как раз к такому случаю. На.

  Она протянула на ладони горошину. Горошина блеснула в мелькнувшем зайчике от стеклянного шара.

  - Что это?

  - Экстази, совершенно безвредная конфетка. Просто ты станешь смелее. И я тебя умоляю! Не упусти свой шанс. Видишь, сколько крыс вокруг него вьется с параллельных классов?

  Люська ускользнула так же быстро, как и появилась, оставив Катю в смятении и с горошиной в руке. Примет пилюлю или нет? Конечно, примет! Она что, дура, упускать свой шанс?

  Утром по школе ходили легенды о взбесившейся Катушке. Но сама звезда вчерашнего вечера в школу не пришла. "Идиотка."

  - Слышь, подруга, я-то конечно проспорил, бери свои пять баксов. Но скажи, что ты с ней сделала?

  - Ничего. Волшебное слово.

  "И все-таки я дура набитая", - думала Люська, когда, украв из журнала домашний адрес Кати, с бумажкой в руке разыскивала ее дом. - "Набитая этой дурацкой добродетелью. Нафиг она мне впала, бегать за ней?"

  В общем, когда жилье все же отыскалось, она была порядочно взбешена. День целый в пустоту. Наконец она нашла обшарпанные, покрытые столетней унылой краской двери под нужным номером. "Живут же, блин" - выругалась Люська, когда кнопка вместо ожидаемого звонка ударила током.  Она постучала громко и требовательно. "Ну, щас я ей врежу". Но дверь открыло жалкое, помятое существо, зареванное, в стареньком дранном халатике. Катя тряслась и рыдала, когда рассказывала про возлюбленного.

  Они же вчера договорились таки! "Та ты што? Неужели? Да ведь ты молодчина!"

  - Нет, - Катя горько усмехнулась - Я привела его к себе домой, моя мама в рейсе, а Вадик...

  И новые рыдания, после громкого истерического всхлипа.

  - Что Вадик?

  - А Вадик сказал... - с трудом можно было разобрать слова сквозь сопливые всхлипывания.

  - Да не реви ты... На, тебе таблетку.

  - Что это?

  - Не боись, это успокоительное, только без воды нельзя, пойдем на кухню.

  - У нас нет кухни.

  - Боооже. Как вы живете?

  - Вот и он тоже самое сказал, - новый рев потряс нервную систему Люськи.

  - И ты из-за этого? Дуреха ты пушистая. Ну пей таблетку, я подожду пять минут, а потом буду говорить, и твоя жизнь покажется не такой уж и безнадежной.

  Катя проглотила таблетку, чуть не захлебнулась водой из стакана во время очередного всхлипа.

  - Теперь слушай меня. Ты-то хоть трахнула его?

  - Да. - очень тихо, шепотом сказала Катя.

  - Вот и замечательно! Забудь про него, пусть даже это был твой первый парень. Это же конь педальный, знаешь, есть такие детские разрисованные лошадки. А внутри он пустой, как та лошадка. Ну с лошадками-то все понятно, это чтоб деток случайно не задавить, когда на пол свалятся вместе. А с Вадиком, ну знаешь ли, его трахнули все наши девчонки, разумеется, кто хотел, и я трахнула.

  - Ты?

  - Ну да. Что я, последняя, что ли? Он просто шлюха. Не правда ли звучит забавно применительно к парню. Ни внутреннего стержня, ни гордости. Он готов кинуться на любую, пусть даже она будет... ээээ с сифоном. Так что не жалей о нем, о красивом детском конике. Покаталась и ладно.

  - Да, - Катя успокоилась моментально, таблетка и слова подруги подействовали. - Да, не думать о нем.

  - А мы с тобой такого парня отхватим! Сопли-то утри! Вот я из тебя королеву сделаю, увидишь... Ты же обладаешь таким богатством. - Люська взмахом руки обвела комнату.

  - Каким богатством? - Катя уже улыбалась, сделав затроенный глоток воздуха, похожий на былой всхлип.

  - Твоя мама в рейсы ходит....

  -Она не такая... - Люська вновь упрямо тряхнула головой.

  - Ну скажи, почему ты так уверена? - Славка клокотал яростью.

  - Она мой хвостик...

  - Тихо ты! Какое-то движение там у двери, неужели проснулась? Ага, идет. Ну злыдня, я тебе задам трепку! Ё! Маё! Не одна идет. Пригнись!

  - Она в наручниках! Милиция! - захрипела Люська, не в силах удержать голос на шепоте.

  - Какая в трубу милиция? Глаза-то разуй, салага с ней. Но кто знает, какой фортель может выкинуть этот сосунок, может и в ментовку сдаст. Так что уходим. И смотри, если твоя тихоня-хвостик заговорит, ни ты меня не знаешь, ни я тебя. Ты меня поняла?

  - Ты что, Славик? - Люська ошарашено посмотрела на своего взрослого парня.

  - Что услышала, то и есть. Ты поняла? Если она тебя сдаст, тебе ничего не будет- малолетка. А если меня? Эти суки еще и наркоту раскопают, и растление, и организация... Тогда все. Ты этого хочешь?

  - Давай ее просто отобьем у него?

  - Ты что, совсем спятила? Глаз столько. Нас тогда уже вечером возьмут.

  Славка яростно дернул рычаг скоростей.

  4.

  Наручники дружелюбно клацнули на запястье воришки. Еще одно движение, и второе кольцо защелкнулось на трубе батареи.

  Порядок! Теперь надо занимать оборону. Наверняка здесь еще есть его сотоварищи. Один уже обезврежен, полезут ли другие? Ну это уж вряд ли. Роман поймал себя на мысли, что с пистолетом он выглядит если не идиотом, то по крайней мере по-дурацки. Да и тяжел, собака, в карман его, чтобы не мешал. Быстрая победа над вором возбудила его и прибавила значимости в своих же глазах. "Каков герой, а? Дядька будет пищать от восторга."

  Первичная эйфория сменилась наконец острым приступом любопытства. Робость совсем прошла по мере того, как адреналин отпустил мозг. Кто ж такой? Надо взглянуть.

  - А ну-ка, покажи свою рожу, ублюдок? - Роман легонько подпнул босой ногой бесформенное тело. Воришка пребывал в обмороке от шока. - Эй? Не сдохни только тут, ладно?

  Наклонился, чтобы рассмотреть лучше в сумеречном свете, взял за лицо. И. Сердце остановилось, замерло, толкнув судорожно кровь в вены. "Девчонка!" Роман вскочил, словно пытался выпрыгнуть из адски раскаленной сковородки. Остановился в нескольких шагах. "Тьфу, сыкун". Что за прыжки? Ведь не далее как с десяток часов назад бегал в истерике, искал девушку, хоть какую-нибудь. А тут сама пришла и не из дурнушек. "Правда, маленькая еще..."

  Он потоптался в нерешительности еще немного. Медленно подошел в к ней. Что делать? Почему-то расстегнул ширинку. Вынул вялый перепуганный насмерть отросток. "Блин! Ну стоял же! Стоял, когда дрочил" Невозможно, совершенно невозможно в таких условиях. Может, перетащить ее в постель? "Ага, еще удерет." Он никак не мог принять решения. О, эта ужасная привычка перекладывать решения на других!

  " А что, если? Если я позвоню Фаусту, скорее всего он знает, что делать."

  Трясущимися руками путаясь в цифрах и чертыхаясь, он наконец набрал нужный номер. Трубка долго призывала там душераздирающими звонками - здесь мягкими гудками. Что-то не подходит... Еще раз надо набрать. Вот же черт. Когда надо, либо не пробьешься сквозь болтовню, либо не дозовешься к аппарату. Наконец там подняли трубку.

  - Что надо? - хрипло рявкнула трубка. Ух, какой Федор сегодня невежливый.

  - Это я, - робко признался Роман.

  - Ромашка, а ты не мог пораньше позвонить, например, часика в три?

  - Нет, не мог, тогда у меня не было еще воров.

  - Ага, а сейчас, значит, есть?

  - Да, а сейчас есть, одна воровка. Я ее к батарее приковал.

  - Так какого многочлена я тебе нужен?

  - Я просто не знаю, что с ней делать.

  - Как что? Порвать задницу и напихать полный рот огурцов. Ты же этого хотел недавно?

  - Да хотел, но сейчас не могу.

  - Это почему же?

  - У меня не стоит, - почти шепотом сказал Роман, озираясь.

  - Детский сад, чес слово. Дай подумать. А она хорошенькая?

  - Да, вроде, - Роман выглянул из-за дверей в соседнюю комнату, где, прижавшись к батарее, сидел сгорбленный, жалкий комочек-заморыш, как цыпленок, потерявший теплое крыло мамки. - Я не сильно ее тогда рассмотрел, темно было.

  - Так симпатичная или медуза какая?

  - Надо посмотреть, погоди немного, уже достаточно рассвело.

  Положил трубку на стол, подошел к пленнице. Она подняла огромные глазищи и устало, почти отсутствующе посмотрела на него. "Красавица!"

  - Фауст, она очень красивая, как, как, как Афродита. Я тебе говорю, Фауст - Афродита.

  - Да, ладно тебе, Афродита, - язвительно рассмеялся Федор- Тебе-то избытком спермы глаза замазало, так что и ишак в Андромеды сгодится. Короче, тащи ее на дачу, разберемся. Понял?

  - Понял, - буркнул обиженно Роман. На ишака он обиделся сильно. "Еще чего не хватало. Ишаков иметь... Брррряяяя."

  Он еще раз взглянул на девушку. "А может, не тащить ее на дачу? Сам как-нибудь справлюсь? Нет, надо. Обещал же!"

  - Ну-ка, пойдем, милая, - он отстегнул кольцо от батареи и приковал себя к ней. Подумал пару секунд. Нет. Лучше к левой руке, правая на пистолете. "На случай, если компаньончики станут ее отбивать. Ведь пристрелю на месте, всех."

  Вывел шатающуюся девушку на улицу, тревожно озираясь по сторонам. Если люди, то никуда он не поведет ее в наручниках. Вздох облегчения, ни души, только машина стоит, а внутри никого. Вот до гаража ее дотащить незаметно, а там совсем не страшно. В машине. "А что, с девушкой нельзя прокатиться?"

  Взревел мотор. И машина, только что казавшаяся безлюдной, визжа на поворотах шинами, рванула в подворотню. "Компаньоны! Облажались-то как!"

  5.

  Она медленно приходила в себя. Сначала что-то жужжащее донеслось до слуха, словно жук, попавший за двойную раму, бился из последних сил, ища выхода из замкнутого пространства. Бьется, бьется и никак не возьмет в толк. Ведь прозрачное! Все я вижу, там мой дом. Нет, это жужжит громадный холодильник, вот он выключился, нахолодив достаточно, и стал урчать, все еще гоняя холодильную жижу в своих медных кишках.

  Медленно приоткрыла глаза. Какой-то растерянный парень, похожий на галчонка, выпавшего из гнезда, мечется по комнатам. Он-то как здесь оказался? "А я?" Сознание возвращалось вместе с ужасающей действительностью. "Я! Я забралась в эту форточку. А парень этот - хозяин квартиры, почему-то не уехал в свою Францию. Как же так?" Как же так? Она попробовала пошевелить рукой. Рука висела в воздухе! Неестественно скрючившись. "Ах! Сломала." Сломала, когда пролезла в форточку. Нет. Она не сломала руку, она прикована к батарее холодной и жгуче-острой своими ободками железкой. Это открытие едва не вытряхнуло еще раз сознание из ее тела. Значит, хозяин ее приковал. А что, если он сейчас позвонит в милицию? Нет! "Только не в милицию пожалуйста. Лучше...." А что лучше? Вот он стоит с расстегнутой ширинкой и мнет свой огромный член в руках и смотрит на ее разметавшиеся по полу ноги. "Боже! Только не это!" Она даже не в силах собрать свои ноги в более приличный вид.

  Что-то будет. Ее сейчас изнасилует этот неприятный человек, по нему видно, что вот-вот он бросится на нее. Как ужасно и противно. Но что это? Он передумал? Быстрым шагом пошел в другую комнату, стал набирать номер телефона. В милицию, он звонит в милицию! "Тогда они увидят, что я наркоманка, тогда узнают про Люсси, она же моя лучшая подруга, все это знают" Как плохо... Как мерзко.

  Парень вернулся в комнату, наклонился над ней, внимательно рассматривая лицо. А он красив, не Аполлон, но что-то такое в нем есть. "Что это? Я кокетничаю?" Надо посмотреть ему пронзительно в глаза, может, пожалеет? Так, наверное, маленький пушистый лисенок, попавший в капкан, пронзительно и с отчаянием смотрит в глаза охотнику - вдруг дрогнет сердце.

  Он опять убежал к телефону и все повторял как заклинание.

  - Фауст, Фауст, Афродита, Афродита..

  Вернулся. Посмотрел на нее с таким сожалением и болью, что сердце вдруг кувыркнулось, переворачивая за собой внутренности. В милицию, так решило начальство. "Помоги мне! По-мо-ги мне!" Нет. Не видит он и не чувствует импульсов, просьб о пощаде, посылаемых ему со всей силы.

  - Пойдем, милая, - парень, вздохнув, взялся за наручник на батарее.

  На ватных ногах, чувствуя, что скоро ее вывернет наизнанку тошнота, она пошла за строгим парнем, сделавшим наконец свой выбор. Во дворе стояла машина, их машина! "Так они не уехали! Они ждут удобного случая, чтобы спасти меня!" Все же Люська настоящий друг, Катя не видела еще преданней человека.

  Видно сгорбленные спины в машине, они прячутся, лишь мелькает иногда огненная копна Люськиных крашеных волос. Правильно. Осторожность обязательна. Вдруг этот маньяк вооружен?

  "Вот сейчас мы поравняемся с машиной, и они нападут на нас... чтобы спасти меня"

  Что такое? Машина рванула наутек с ревом бомбардировщика. Это не правильно! "А я?" Тошнота с болью в висках застилала глаза, а может, это слезы так льются?

  6.

  Федор ждал. Он давно приехал на дачу дяди этого слюнявого маменькиного сыночка. "Ну рожают же!", - презрительно думал он, жадно выкуривая которую уже сигарету - "Нарожают, а потом носятся с этим ублюдочным эмбрионом почти до самой смерти" А ведь парадокс, тот, что гения друг. Зародышам достаются все деньги. А они, они толком распорядиться не могут своим потенциалом. Федор-то рвет жилы изо всех сил, недаром Фаустом прозвали. И только силой своего ума и духа воздвиг то, что сейчас из себя представляет. Если бы они знали, как он их ненавидит!

  "В дырку черную, помохнатее, их всех", - то ли вслух, то ли про себя подумал Фауст, доставая еще одну сигарету. Да, он Фауст, великий ученый и учитель этих желторотых писюнов. Вот и еще один из них пройдет жестокую жизненную школу. А урок будет называться "Думай своей башкой, а не тем, что у тебя за ширинкой."

  Сколько таких через него прошло... Не сосчитать. И все были благодарны. "Вот даже моду взяли с козы с нострой. Кольцо мне стали целовать. А что? Пару десяток лет, и стану папашкой этих ублюдков"

  Машина, торопливо тянущая за собой пыльный шлейф, наконец появилась на проселочной дороге у луга.

  - Ага, едет. Ну, ну.

  Мэрседес притормозил и остановился напротив Федора.

  - Вот, - сказал Ромка услужливо и пристыжено.

  Вытащил из машины за кольцо наручников почти бесчувственную девушку. Цепкий наметанный взгляд Федора выискивал из общих закономерностей фигуры девушки то, что могло так поразить мальчишку, и не находил. Угловатые тинейджерские коленки, узкие бедра, плеточки руки и груди-прыщики. "Хм. Ну хоть что-то в этой девчонке есть?"

  - Уууу. Синенькая, тощенькая. Знаешь, есть в магазине куры такие, их еще на цыплят-табака переделывают. Так вот. Эта из таких. Красивая, говоришь? Афродита, говоришь? Ну веди свою Афродиту в дом.

  Они вошли, утонув с порога по самые каблуки в персидском ковре. "Жирный козленыш" Федор всегда знал, с чего начинать - запугать почти до смерти жертву, а потом вить, вить из нее тончайшее руно послушной подстилки.

  - На колени! - рявкнул он так, что и у Романа подогнулись колени в порыве раболепия, но тот вовремя спохватился и удержался на дрожащих ногах. Девчонка же рухнула на пол.

  - Ты, сука страшная! Зачем полезла в его дом?

  Федор был настолько грозен, насколько и смеялся в душе, лишь подрагивающие губы, чуть припушенные бородой, и особый блеск глаз мог бы рассказать знающему человеку о его добром и игривом расположении духа . "Театр Карабаса-Барабаса."

  Он представил этот ковер сценой театра. Три актера. Бог, Адам и Ева. Они согрешили. Они согрешили тем, что разучились размножаться. Только бог может им помочь, добрый, справедливый, но беспощадный. Только вот так, хирургическим путем, избавляются от недуга, поразившего слабых людишек, что за спокойным течением жизни забыли, как бороться за свое собственное я. Как он любит их и сострадает! Он плачет от боли вместе с ними, но он единственный знает путь к спасению.

  Девчонка силилась что-то сказать, но вместо слов послышался нечленораздельный хрип. "Совсем девку уморил салажонок, иногда и пить надо давать"

  - Дать ей воды. Ты что, не видишь, что твоя Афродита пить хочет?

  Ромка сорвался с места выполнять приказ. Лишь литровая кружка коснулась ее губ, как она с жадностью рыбы, долго пролежавшей на солнце,. стала глотать.

  - Вот теперь полегчало. Сейчас сможет говорить, и не только... Все вас учить нужно, молодееежь.

  "Ха, да она и так запугана, можно начинать" - он покосился на бледного, трясущегося виновника сегодняшнего торжества - "И этот запуган. Не сможет, из жидких, эх, все сам, все сам."

  - Надеюсь, девушка, Вы осознаете все, что Вам здесь говорят, все что Вы сделали до этого, и готовы принять любое наказание, которое постигнет Вас в ближайшем будущем?

  Внутренняя борьба. Бог мой! Какое зрелище. Наслаждение для сверхчеловека. Сколько раз Федор наблюдал за подобной борьбой, сколько раз люди, поставленные им на колени, делали выбор между "Я человек!" и "Я мерзкий раб, о мой господин!" Никогда еще не было осечки. Девчонка мучительно боролась, при этом она все смотрела и смотрела своими огромными глазами, полными мольбы, на юношу, что так бездумно привез ее сюда. Но так и не нашла в нем сострадания и поддержки.

  Она слабо, едва заметно кивнула.

  - Ага, значит согласна? - Федор вложил в свой вопрос всю едкость и сарказм, всю ненависть к этим неприспособленным думать существам. Выдержал паузу, дожидаясь следующего кивка, добавил ровным тихим голосом. - Тогда сосать.

  Он сказал это, глядя с издевкой прямо в изумленные глаза девушки. Понявшей приказ, но еще пребывавшей в недоуменном ожидании. Это шутка?

  - Я сказал, сосать, - громко и четко повторил приказ Федор.

  Девушка вздрогнула, словно ее подстегнули плетью, заметалась, но через несколько секунд уже поползла на четвереньках к нему, неумело стала расстегивать брюки, чтобы достать оттуда сизый от частого употребления орган. Ее била крупная дрожь, лицо с размазанными слезами, тушью и соплями корежило нервными судорогами, налившиеся кровью глаза, сбившиеся сосульками волосы. "Горгона Медуза" Федор молча наблюдал, наслаждаясь безграничной властью. Он не Фауст, он Мефистофель. Он талантливый кукловод, чувствующий все до единой ниточки любой куклы в своем театре.

  - Да не мне! Ему! - он брезгливо отстранился..

  - Мне? - ужаснулся Роман и отступил на шаг, увидев, что девушка подползает к нему. - Нет. Не надо!

  Она приблизилась к Роману, схватилась за молнию на джинсах, суматошно и бестолково развернула ширинку, и вырвала. Ее рвало безудержно прямо в открытый зев брюк ошалевшего мальчика, который так и не догадался отскочить.

  - Фауст, Фауст. Она меня облевала! Не надо больше, не надо.

  - Что не надо? Не видишь - это наркоманка, - Федор с силой схватил запястье девушки и развернул ее руку тыльной стороной. Две малиновые точки от свежих уколов светились на прозрачной коже - У нее ломки начались. У дяди твоего есть что-нибудь в аптечке?

  - Я не знаю, я никогда не видел наркоманов!

  - Ее нужно привести в порядок. Хотя бы полкубика того, что она принимала. Ладно. Все равно от тебя ничего не добиться.

  Бросив корчившуюся в судорогах на ковре девушку и растерянного мальчишку с полными штанами остро пахнущей желудочной жидкости, он подошел к телефону и набрал номер.

  - Эй, ты, Славик! Что за дрянь продаешь? - выждал паузу - Короче, мне нужно с десяток кубов героишки, ну и мультиков с пяток. Услуга за услугу, ты понял? Сейчас приедет к тебе мой мальчик, и ты ему все выдашь.

  - Я не поеду, - сказал Роман, стараясь не смотреть Федору в глаза.

  - Поедешь!

  - Я не поеду, - уже твердо сказал Роман и глянул прямо в зрачки Фаусту. - Ей нужна моя помощь. Я остаюсь с ней.

  Федор с неподдельным интересом посмотрел на Ромашку. Будто даже с уважением. "О! Мужает мальчик."

  - Хорошо. Я поеду, - он улыбнулся, не хищно, нет. Просто по-отечески.

  7.

  Огромное солнце, прожигающее насквозь тонированные стекла автомобиля, подпрыгивало в окне кулаком боксера и било, било не по правилам в лицо, в голову, грудь. От него никуда невозможно деться, оно слепит шершавые глаза, спекает муфельной печью органы. Пить. Если Катя сейчас не выпьет воды, то потеряет сознание. Парень сидит за рулем и лишь изредка и хмуро поглядывает на нее в зеркало заднего обзора. Они куда-то едут. Катя не понимала, зачем, куда? В милицию? Вроде нет. Милиция в городе, а они едут по проселочной дороге и давно уже выехали из города. Каждая попытка думать вызывала пульсирующую боль в голове, оловянной волной отдаваясь во всем теле приступом тошноты.

  Она никак не могла понять причину своего состояния. Так было лишь однажды в детстве, когда она болела скарлатиной. Тогда ей казалось, что ее засунули в маленький почтовый ящик, закрыли его, а там письма, газеты, телеграммы, остро пахнущие пылью, и узенькая щель наружу, где мелькает, как в тумане, встревоженное лицо матери. Сейчас было гораздо хуже.

  Автомобиль резко затормозил, и Катя ударилась лицом о кресло водителя. Приехали? Куда? Зачем? Какой-то страшный дядька с бородой, похожей на потрепанную посудную мочалку. Это милиционер? Нет же! Катя видела милиционеров, они не такие, юноши в серой форме, но ведь это были постовые милиционеры. Она никогда не видела тех, кто сидит в кабинете, следователей. Может быть, они как раз такие?

  Ведут на цепочке в дом, где оранжевый ковер, похожий на поле ромашек. Но ромашки желтые, с белой юбочкой? Нет, ковер похож на ромашковое поле. Катя вдруг подумала, и эта мысль не отдалась болью: "Я умру на этом поле?"

  - На колени! - громко и грозно крикнул дядька.

  И наступило облегчение, боль отпустила, захотелось упасть, вытянуть исстрадавшееся тело, и предаться смерти. Она рухнула в ромашки. Пить, пить, пить. Выпить воды и тогда умирать.

  - Воровка, - воскликнул дядька. - ты залезла в его дом.

  "Я не воровка!", - хотела крикнуть ему в тон Катя и не могла. Что-то мешает. Раскаленный песок внутри.

  Катя наконец разлепила пересохший рот с прилипшим к гортани языком, силясь что-то сказать. С удивлением услышала свой хрип, сравнимый с мычанием. Онемела!

  - Воды! Воды ей.

  И вода полилась в горло, гася адское пламя внутри. Она даже явственно услышала шипение внутри себя. Или это был просто шум глотков? Стало легко и удивительно от этого. Глубоко и чисто, как в роднике у скалы.

  Мысли Кати заметались быстрее ткацкого челнока, что вяжет огромное оранжевое полотно, на котором она полулежит поджав под себя ноги. Только тошнота волнами охватывала все ее существо вместе с сжимающими виски позывами затухающей боли. И страх, вдруг вернувшийся в ожившее тело. Он как будто выждал освобождения пространства от сухой боли и схватил липкими, влажными лапами.

  Бородач, словно проповедник, говорил и говорил что-то про преступление и возмездие, про наказание, что должно ее постигнуть, и которому она обязана подчиниться, как року. Требовал, он требовал.

  "Господи, что же они от меня хотят? Я и так делаю все, что прикажут. Я устала. Я хочу спать. Я хочу просто умереть. Отпустите меня?"

  - Сосать, - сказал бородач.

  "Что сосать? Как?" Она не умела и не знала, что это такое. Только лишь вспомнила, как об этом говорила Люсси. Тогда Люсси рассказывала о чем-то хорошем, приятном. "Ты повелительница мужчины, теряющего сознание от удовольствия... Он, недавно такой активный и агрессивный, вдруг превращается в порцию желатинового мороженого, и ты делаешь из него воющий, подчинившийся и доверившийся тебе комок экстаза и нервов. Как классно!" При этом ее чувствительные губы подрагивали и трепетали ноздри. А сейчас? Катя не чувствовала то же самое, что испытывала во время рассказа. Не было того приятного щекотания под ложечкой, были только ужас и гадливая тошнота.

  "Неужели все это произойдет совсем не так, как говорила Люсси?" Она мечтала об этом, мечтала слиться с любимым мужчиной в едином порыве... Быть с ним жаркой оболочкой желаний и страсти. А сейчас противный дядька требует от нее то, что должно принадлежать только одному из всех миллионов мужчин на свете. И слезы, душившие ее, прорвались наружу, взрывом горячего напалма залили лицо.

  Она сделала шаг ему навстречу. Ужас подхватил ее подмышки и волок, волок волю по разбитой дороге к падению и унижению, разбивая в кровь сознание. "Господи, как тошнит" Она увидела в складках одежды то, что не принадлежало ей. Она видела это только однажды, когда приводила к себе в квартиру Вадика, но тогда было совсем по-другому.

  - Не мне. Ему, - бородач жестко указал пальцем на трясущегося парня.

  "Ему?"

  Катя посмотрела на парня сквозь мутные разводы слез. "Помоги мне!" Может быть, это и произошло бы когда-нибудь, в другой обстановке. Вдвоем с ним, во время страстной любви. Но не здесь, не в этом страшном доме и не под пристальным взглядом бородатого чудовища.

  "Помоги мне, спаси от унижения. Будь мужчиной моей мечты"

  Она все смотрела и смотрела в его глаза, полные изумленного ужаса и боли. Ей стало плохо, так плохо, что тошнота схватила за желудок через горло и рванула его наружу вместе с уставшим бороться сознанием.

  8.

  - На колени! - Фауст был в страшном гневе.

  У Романа по лицу забегали мурашки отхлынувшей крови. Он покачнулся. Испуг. Нет, он не боялся Фауста, Фауст друг, старший друг, почти как отец. Испуг от осознания того, что ситуация пошла не так, как думалось и мечталось.

  В эту минуту Роман ненавидел себя, ненавидел и презирал. Он - безвольная медуза, плывущая в прибрежном течении. Волны бушуют там, на берегу, а медуза у опасной черты. Вот-вот волна подхватит за капюшон, игриво взбросит на гребень и, протащив в прибое, обваляв в песке, выбросит на берег изодранную в клочья горстку соплей.

  Почему все не так? Почему Фауст их не встретил, не обнял по-отечески обоих, сняв наручники с девчонки, не повел в дом, не балагурил, как это он делал все время. Роману ведь только нужно было снять напряжение, осмелеть и начать ухаживать за девушкой, ему нужен был лишь дружеский толчок. И тогда было бы все по-другому. Они бы выпили вина, ели бы фрукты, смеялись, и девчонка смотрела бы на него игриво и с интересом, не затравленно, как сейчас. Смотрит и молит, его молит о пощаде взглядом, переполненным слез.

  "Что-то нужно делать. Что-то нужно делать.", - ходила ходуном единственная мысль, заслонившая собой способность думать и сделать наконец то, что нужно.

  Поздно. Поздно что-то предпринимать. "Я сам это начал." Он сам породил снежную лавину и уже не в силах был ее остановить. Как страшно. Как страшно смотреть на лишенного страхом разума человека, превратившегося в жалкого котенка, которого злые мальчишки подбрасывают в воздух и ловят. Котенок выпучил глаза, вращает хвостом, чтобы как-то удержать равновесие, и не в силах остановить издевательства.

  - Дать ей воды! - жесткий приказ Фауста.

  Зачем он это делает? Зачем несется выполнять приказ, вместо того, чтобы сказать твердо: хватит, хватит. Хватит. Чтобы заполнить образовавшийся вакуум в себе и оправдать себя перед собой же. Занять простыми физическими действиями свой мозг и не думать, не думать, не думать.

  Девчонка пьет, захлебываясь, воду, вода стекает по подбородку струйкой, собирается в ложбинке между грудей. В другой бы раз это вызвало бурю сексуальных впечатлений, а сейчас.... Только тупое сожаление. "Надо было остаться с ней в квартире, поговорить." Просто поговорить. Познакомиться. Тогда бы он не ненавидел себя, не съедал свое я в огрызок яблока, не стирал в порошок последнее уважение к себе.

  А Фауст все говорит и говорит, словно школьный учитель, назидательно и правильно. Он, конечно, прав. Только почему так гадко?

  И вдруг...."Сосать!" Нет! Никогда! Схватить ее за плечи. Встряхнуть. Слышишь! Не делай этого. Нет. Подхватить на руки и сбежать с ней от Фауста. От позора. В машину. Вдавить акселератор до самого пола. И просить, просить у нее прощения.

  Ее вырвало. Горячая жидкость с липкими крошками еды полилась в брюки по его голым ногам.

  - Так она наркоманка! У нее ломки. Ей нужна помощь.

  Ромка с удивление посмотрел на Фауста. Пожалел? Неужели все наконец закончилось?

  - Сейчас поедешь к Семену за наркотой, ей надо вколоть полкубика, иначе так и будешь ходить облеванным.

  Не пожалел... Когда девушка придет в себя, экзекуция продолжится. Ромка не поедет, не оставит ее с этим страшным человеком.

  - Я не поеду! - твердо сказал Роман и посмотрел с ненавистью на Фауста. - Я останусь с ней.

  - Ладно, - усмехнулся Фауст своей извечно желчно-ехидной улыбкой - Я поеду. Только присматривай за своей Афродитой, чтоб не сдохла.

  Облегчение. Послышался шум двигателя отъезжающей машины. Господи! "Фауст, ну не возвращайся!" Забудь про них, закрутись в своих важных делах, дай им самим разобраться между собой. Роман медленно приходил в себя от лихорадки и ужаса, девчонка затихла, сжавшись на оранжевом ковре, на полпути превращения в маленькую точку. "Умерла." Эта мысль стегнула плетью, Роман бросился к ней. "Не дышит!"

  - Дыши! Дыши, тебе говорят. Не умирай.

  Нужно сделать искусственное дыхание, прощупать пульс, послушать сердце. Тук. Тук. Тук. Едва слышно, но ровно. Жива. Без сознания. Дышит cлабо, даже не видно.

  "Боже мой, что делать? Мамочка! Фауст!"

  Душ! Нужен горячий душ. Когда Роман напился в первый раз, то едва не умер от отравления алкоголем. И мать его силком затащила под душ, прямо в одежде. Но тогда душ был сильно холодным. Холодный душ это плохо. После него Роман долго хлюпал носом.

  Схватил девушку в охапку, поволок в ванную комнату, раздел ее и положил в ванну. Горячей воды не было. Кому могло прийти в голову нагревать котел заранее? "Ладно, так сойдет, потом разотру сухим полотенцем"

  Ему было некогда, он сосредоточенно возвращал к жизни человека, но мельком все же глянул на ее тело. Нимфа! Ровная гладкая кожа, правильные пропорции, только уменьшенные. Лицо, отточенное до совершенства, губы, маленькими дольками сложенные в спокойную полуулыбку. Глаза. Глаза закрыты. Но Роман помнил - огромные, таинственные, полные надежды. Она красива, очень красива.

  Лишь холодные струи коснулись девушки, она вздрогнула, изогнулась, всхлипнула и открыла глаза. Еще ничего не понимая, попыталась вырваться из неприятной среды.

  - Спокойно, - как можно более ровным голосом произнес Роман. - Тебе нужно прийти в себя. Я помогу тебе. Не бойся меня.

  Он все говорил и говорил, мягко, удерживая ее от попыток выскочить из ванны, и поливал холодной водой, затем выключил воду, обернул ее большим полотенцем, прижал к себе, как ребенка. Она дрожала всем телом, громко стучала зубами, силясь что-то сказать посиневшими губами.

  - Пойдем, я уложу тебя спать, тебе станет лучше, вот увидишь. Ты проснешься и не будешь вспоминать всего этого. Пойдем, - говорил он, неся на руках удивительно легкий сверток.

  Уложил ее в дядину кровать, не разворачивая полотенца, укрыл теплым пушистым одеялом. Присел на краешек кровати. Она смотрела на него, укутанная матрешкой с головой в полотенце, как бельчонок из своего дупла, и взгляд не был уже таким жалким и затравленным. Она смотрела с интересом! Смотрела, как бы выискивая в Романе что-то.

  - Как тебя зовут?

  - Катя, - произнесла дрожащим от холода голосом. - А тебя?

  - Рома.

  Вот и познакомились. Боже мой, как просто! И нужен ли был весь этот кошмар, чтобы вот так просто познакомиться?

  Они ни о чем не говорили, но смотрели друг другу в глаза. Зачем слова? Зачем придумывать темы для разговора, лихорадочно ища, чем заполнить паузы? Можно просто смотреть и объяснить все. Катя едва заметно улыбнулась, неуловимо, лишь дрогнули слабым розовым светом ее губы, и Ромка понял. Он ей небезразличен, у него есть шанс, и совсем не боязно сделать тот первый шаг к полному взаимопониманию. Наклонился над ее лицом, неумелым теленком ткнулся своими губами, она не отклонилась, чуть приоткрыла рот, отвечая на первый поцелуй.

  Нахлынуло. Теплой мягкой судорогой в груди, перехватив дыхание. Первое прикосновение к женщине, реальное, не в мечтах, когда подушка - воображаемое лицо девушки неземной красоты, когда мысли и только мысли вызывают эрекцию, когда любой стук или шум извне хватает за волосы и тащит в реальность, чтобы с горечью и стыдом обнаружить себя в постели, держащим обеими руками горячий орган наслаждения. А сейчас обыкновенная девушка, не красавица с Марса, заставляет трепетать и томиться дух. Ее зовут Катя. "Ка-а-а-тя" Протяжное как стон имя. Он попал в свой сон. Сколько раз так бродил на грани полудремы, рука в руке с любимой. Она здесь, вот здесь близко, и он спасет ее от всех ужасных валькирий, что хищно оскалились у края скалы.

  Шум снаружи. Опять этот шум снаружи, что выволакивал его из сказки. На этот раз машина Фауста. Федор, ты не нужен этим двоим сейчас! Неужели так и не понял, насколько ты здесь лишний? Чужой, жестокий бог, заставляющий всех играть по своим правилам.

  9.

  Плыть и нежиться в пушистом воздухе после страданий, лишь краешком сознания через полуприкрытые веки цепляться за реальность. И наблюдать. Она плавно взлетает над оранжевым ромашковым полем. Хорошо. Вернувшаяся в тело легкость после боли. Вот так бы лететь и лететь, покачиваться, словно на волнах.

  Ее несут на руках. Куда? Какая разница, хорошо ведь! Ее бережно, словно личинку, извлекают из кокона одежды. Так лучше. Ничто не мешает, ни одна складочка одежды, ни застежка от лифчика. Вновь рожденная в белой купели, ожидая омовения.

  Вода, холодная вода, как скальпель, как тугой жгут, бьющий изо всех сил. "Не надо!" Не надо! Ведь было так хорошо.

  Резко очнулась. Все тот же парень. Погрузил ее в холодную воду. Она голая перед ним! Жгучий стыд и дискомфорт. Он все же решил изнасиловать ее? "Не надо" Он что-то говорит ласково, она не понимает ни слова, но интонация голоса заставляет подчиниться, поверить. Он не сделает ей плохо. Он заботится о ней, просто завернет ее в большое, мягкое полотенце и отнесет в комнату на постель.

  - Ты поспи, поспи. И все будет хорошо... Все будет хо-о-ро-о-шо-о.

  Да, Катя поспит. Но сначала узнает, кто он такой. Почему вдруг такая перемена? Почему, сначала наручники, издевательства, а потом такая нежность?

  - Меня зовут Рома. А тебя?

  - Катя, - ответила она чуть слышно и улыбнулась дрожащими от холода губами.

  Рома. Он хороший. "Почему мне сначала показалось по-другому?" Он наклонился над ее лицом и тронул губами ее верхнюю губу. "Может, он мой мужчина?" Почему так хочется выпутаться из полотенца, взять ладонями его волосы? Но Катя только отвечает слабым поцелуем. После, после, может быть. А сейчас не шевелиться, иначе спугнет короткий миг счастья.

  Зачем он провел ее через страдания, чтобы потом вот так поселиться в ее сердце? Катя простит его, распахнет душу перед ним. Ожидание любви? Томление созревшей плоти? Так весенняя пашня парит, дымится на солнце, жадно ожидая семени. Семя попало в свою землю. Земля ее примет, а потом будет, что будет - пусть сорняк, пусть повилика.

  Роман смотрит на нее в упор, не мигая. Совсем нет смущения и робости, он так близко, волнение, приятное волнение и слабость во всем теле, вот-вот что-то произойдет сейчас. Пожалуйста, не сейчас! "Пойми меня, я буду твоей, но не сейчас", дай насладиться этим трепетом, что впервые поселился в ней, которого никогда не было. Так не было никогда, даже с Вадиком. Вадик был красивым и недоступным, но он знал свое дело хорошо. Положил ее в мамину кровать, точными движениями задрал блузку, обнажив грудь, провел ладонью по телу, потом методично разделся, демонстрируя мышцы, лег рядом. Ничего! Только осознание необходимости в механической любви. Вадик тоже смотрел на нее, но. Снисходительная полуулыбка и движения, давно наскучившие ему.

  "Рома, Ромочка, не смотри на меня так! Я сейчас взорвусь изнутри" Взгляд, полный восторга и нежности. Только ей одной, только ей.

  Что-то не так? Почему у Ромки напрягся взгляд? Он вдруг превратился из восторженного юноши в сердитого солдата. Она ошиблась? Напридумывала себе за несколько секунд поцелуя? Безнадежная кретинка и романтичная дура. Шум мотора во дворе ворвался в Катю ужасом и воспоминаниями. Вернулся тот бородатый дядька с глазами-гвоздями, сейчас он вновь поставит ее на колени и будет кричать, кричать. Превратит ее в маленького ничтожного суслика. "Рома, спаси меня! Будь моим мужчиной."

  10.

  Фауст вошел в дом, как всегда, энергичной целеустремленной походкой.

  - Так! Где наша Афродита? Сейчас мы сделаем ей укольчик и она будет живее нас всех.

  Совершенно непроизвольно Роман вскочил, инстинктивно заслоняя собой то слабое существо, к которому успел проникнуться нежным чувством. "Фауст не прикоснется к ней, пока я жив" Он стена непробиваемой крепости на пути врага к вожделенным сокровищам. Если стена рухнет, враг будет топтать, грабить, издеваться над слабыми людьми. "Оружие!" Только оружие может усилить крепость в тысячи раз. Роман медленно достал пистолет, взвел затвор. Патрон с холодным щелчком занял боевое положение в стволе.

  - Ты охренел совсем, да? - изумился Федор, увидев ствол, направленный ему в лицо. - Брось пушку!

  - Не подходи к ней! - четко выговаривая слова, сказал Роман. - Еще один шаг, и я буду стрелять.

  - Ты балбес, Ромашка. Ей нужна инъекция.

  Фауст сделал один шаг вперед. Выстрела не было. Лишь короткой болью отдалось в руке, и внезапно на лице Фауста появился третий глаз, вздувшимся за секунду до извержения кратером вулкана. Выше переносицы у правой брови. "Я не стрелял!" Свистящая вата в ушах и запах горелого пороха. Ведь была осечка. Правда? Но Фауст падал с перекошенным от удивления лицом, роняя на оранжевый ковер ампулы.

  Что же? Что же подхватило Романа, подбросило в воздух с захватывающей дух невесомостью и затем с размаху ударило о землю, возвращая в пустую реальность? "Я убил!" Почему? "Я не хотел!" Но горечь вся в том, что хотел. Он хотел убить и был полон решимости. Хладнокровно стоял на стенах крепости великим полководцем, с уверенностью, что отстоит свой дом и свое будущее от врага, будет стрелять и лить горячую смолу на головы внизу, будет биться изо всех сил, пока последний раненый им неприятельский солдат не отползет от стен.

  "Неееет!" - крик отчаяния и безысходности человека, впервые распорядившегося чужой судьбой легким, почти случайным нажатием на спусковой механизм смертоносной машины. Завращалось все в голове. Лежащий на ковре человек, которого когда-то считал за отца, подражал ему и верил как в Библию, перепуганная девушка в постели, которую уже успел полюбить и возвести в мыслях в ранг королевы, комната, где собрались в тугой узел нервов и боли события, чтобы наконец сделать из него мужчину.

  Он не выдержал испытания, посланного с неба. Он не мужчина, лишь убийца, терзающий свой мозг. Надругался над любовью, не сохранил жизнь, опозорил себя перед собой. Как жить с этим? Как нести этот груз всю свою ничтожную жизнь амёбы? Он вдруг представил себя самураем, гордым, с силой духа, сравнимой с горой Фудзияма. Самурай, преклонив колено, созерцает исподлобья. Разрушенный дом, мертвая семья, над которой на его глазах издевался враг. Враг хохочет, сидя на лошади, малиновые бурки в серебрянном стремени, сабля в жесткой руке готовой отрубить голову. Позор, не смыть. Голову нанижут на саблю и пронесут сквозь стройные ряды его солдат, подчинившихся врагу. Медленно достает свой острее бритвы ритуальный кинжал из-за пояса. Он сделает это, непреклонный и непревзойденный в своем величии самурай.

  Он сделает это! Единственный поступок мужчины, настоящего мужчины. Дрогнула рука, поднимая пистолет ко рту. Врут всё, когда говорят, что бывают последние мысли после выстрела.

  11.

  Рома вскочил с постели, резко повернулся, доставая из кармана что-то. Пистолет? Зачем? Он не будет стрелять, просто скажет тому дядьке - уходи. Он уйдет, он должен понять. Ведь все так просто! Он не нужен здесь.

  - Уходи! Ты лишний здесь, - сказал Роман.

  - Но как же? Ты сам просил меня помочь, я здесь для этого!

  - Сделаешь шаг вперед, я выстрелю, - в голосе Романа металл.

  Бородач удивлен, удивлен неслыханной наглостью юнца, решившего противостоять ему. Почти неуверенный шаг вперед. Катя видела этот напряженный шаг, как в замедленной съемке. Сомнение, борющееся с самоуверенностью. А вдруг?

  - Ромочка, нет!

  Выстрел. Сухой и громкий, лопнувший льдом на реке. И дым, и ужас, и падающий человек в ромашковое поле, неловко, лицом, не по-живому, и рассыпающиеся из мертвой руки ампулы.

  Долгие секунды звенящей невидимыми мухами тишины. Рома стоит над телом, упрямо склонив голову. Он в шоке или полон решимости? Господи! Да не молчи ты, не стой там! "Подойди ко мне, обними, разразись слезами, и я помогу тебе, я буду плакать вместе с тобой"

  И это движение рукой с пистолетом! "Нееееет!" Она кричала или это была мысль, такая ясная и четкая, что показалось? "Боже мой! Миленький, нет!" Но Рома уже лежал безвольным штрихом буквы Т к телу бородача.

  Она забыла все, забыла как ходить, забыла, что раздета. Ползком, ползком по ковру к своему мужчине. Волосы, такие красивые волосы у Романа, недавно она хотела запустить в них свою ладошку, потрепать их с нежностью и шепнуть, превозмогая стыд: "Я тебя хочу" Присела на корточки, поддавшись импульсу, запустила ладонь в волосы. С ужасом отдернула руку - под волосами ничего нет! Там мокрая пустота. И рука в сиреневой пульсирующей жиже. Мозги? Они сиреневые? Они должны быть белыми. "Боже мой, какую чушь я несу!" Он умер. "Мой мужчина умер".

  Сиреневое с красным от головы любимого, живой фантастический цветок, ползущий по оранжевому ковру к лимонным кристаллам-ампулам, что гроздьями лежали у руки мертвого бородача.

  Катя не плачет, машинально вытирает руку о бедро. Природа знает, что делать в таких случаях. Ступор, полный ступор в голове - минимум мыслей, минимум эмоций. Как защитить психику, сохранить остатки здравого смысла? Только лишь обрывки каких-то действий, абсурдных, но со своей внутренней логикой.

  Стала на колени около кристаллов. Нет, не все лимонные, есть и прозрачные, собравшие своими линзочками оранжевый цвет ковра. Точно такие же, как были у Славки. Там же пакет одноразовых шприцов. Она видела, как это делал Славка. Надломить стеклянный шарик на сосульке ампулы, пропустить во внутрь ампулы иглу шприца и выкачать оттуда всю жидкость. Вот как попасть в вену самой? Как-нибудь. Перехватило дыхание и защекотало внизу живота от предчувствия. Тонкая струйка из иглы теплым ветерком нежит вену.

 Ничего не пришло. Не так, как в квартире Славки, когда на нее как с неба упала огромное красочное панно из живых картинок. Может быть, это от лимонной ампулы? Она сломала головку у лимонной ампулы. Повторила шприцом то же самое. Немного теплее стало, чище на душе, но не то. Еще! Еще один укол... И еще один. Мало, мало, мало!

  Что за гул там в стороне? Что так искажает все в комнате? Лавина. Девятый вал, сметающий реальность, разваливающаяся комната, сворачивающийся рулоном ромашковый ковер, и Катя попавшая в эту воронку. Вдруг увидеть себя снизу со спины, летящую в бездну с разорвавшимся вдребезги сознанием. Сторонне наблюдать за этими осколками и без удивления видеть в них обрывки своих воспоминаний.

  И черная пленка, вдруг опутавшая тело, скользкая, холодная. Ни света, ни воздуха. Воздуха! Один глоток, только один. Борьба не на равных. А потом пустота, ничего, кроме маленького комочка сознания, заблудившегося в пространстве, не понимающего, где оно, кто оно. Так вот ты какая, смерть? Как грань между желанием жить и глубоким безразличием ко всему.

  Ночь уже трепала своей прохладой. Запад еще мерцал от горячих рубиновых разводов, напоминая слегка о прошедшем дне. Солнце ушло на ту сторону земли творить свои дела.