Уралов А., Рыжкова С. : другие произведения.

Псы Господни.Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Когда говорит он ложь, говорит своё; Ибо он ложь и отец лжи". (Иоанн VIII, 44) Написано в соавторстве с Александром Ураловым. Полностью текст произведения одним файлом в разделе Александра на сайте "Самиздат" Псы Господни (Domini Canes) прочесть и скачать по частям: ЧАСТЬ1 ЧАСТЬ2 ЧАСТЬ3 ЧАСТЬ4 ЧАСТЬ5 ЧАСТЬ6


   Александр Уралов, Светлана Рыжкова
  
   DOMINI CANES
   ПСЫ ГОСПОДНИ
  
   "Когда говорит он ложь, говорит своё;
   Ибо он ложь и отец лжи".
   (Иоанн VШ, 44)
  
  
   КНИГА 1
  
   ЧАСТЬ 2
  
   Глава 13
  
   Илья
  
   - Всё просто, - сказал мне Дмитрий. - По определению просто! Человек может обратиться напрямую к Богу, а мы обрекли себя на то, чтобы обратиться через посредника - Сатану. А он, понимаете ли, до ужаса капризен...
   Я знал этого парня по работе. Белокурый, в меру спортивный, в нашей нервной фармацевтической конторе он был самым грамотным, отзывчивым и спокойным. Единственное, что выделяло его из молодёжной толпы офисных работников - врождённая аккуратность, по-моему, слегка смахивающая на манию чистоплотности. Даже сейчас светлая рубашка его была застёгнута на верхнюю пуговицу... в нынешнюю-то жару!
   Я относился к нему, как к слегка назойливому, но умному парню, нет-нет, да и втягивающему меня в разговоры на темы, как правило, не пережёвывающиеся в офисных буднях обычными сослуживцами.
   До остановки троллейбуса нам было по пути. Он частенько уходил с работы вместе со мной. Иногда это меня раздражало, но чаще всего я снисходительно излагал перед ним свои соображения по религиозным вопросам, стоя, в общем-то, на атеистических позициях. "Это вам в школе мозги запудрили! - обычно заканчивал я разговор. - Знаний в вас вложили чуток, а туману напустили. Со всеми этими вашими ЕГЭ и законами Божьими". Иногда мне казалось, что Дмитрий вырос в семье баптистов. Иногда - что он представлял собой типичное новое поколение, планирующее свою карьеру, не отвлекаясь на мелочи. А в принципе, мне было всё равно. По возрасту я годился ему в отцы и мне было приятно, что среди офисного планктона есть один из тех, кто по-настоящему относится ко мне с определённым пиететом.
   Вчера он предложил мне прийти на вечеринку, посвящённую его двадцатипятилетию. Мимоходом упомянул, что будет много девчонок... что и подвигло меня на согласие. В конце концов, мне хотелось встряхнуться, а среди волнующегося моря девушек всегда находятся любительницы зрелых мужчин.
   Мы стояли на лоджии девятого этажа. Под нами стелились смутно угадываемые в безлунной ночи тёмные крыши хрущёвок. Кое-где слабо светились редкие огоньки окон. Глухую ночь не могла разбудить даже музыка, играющая в комнате, где гости уже отодвинули стол для танцев. Саму комнату не было видно - окно и часть проёма двери на лоджию закрывали тяжёлые светло-жёлтые и гладкие шторы. Рядом с нами, в тёмном углу лоджии крепкого вида подвыпивший парень обнимал дамочку лет тридцати, что-то сладко бормоча её на ухо. Дамочка хихикала и слабо вырывалась.
   - Не понял, - машинально сказал я, думая о том, что ловить машину в этом районе будет проблематично... а вот прицепиться к симпатичной молодушке из тех, что выплясывают сейчас в комнате, вполне вероятно. Меня слегка раздражал этот ненужный сейчас философский спор... да и сам спокойный и трезвый, как всегда, собеседник. - Я не расслышал, Дима, что ты сказал?
   Он усмехнулся:
   - Вы всё услышали правильно.
   Женщина рядом слабо вскрикнула. Внезапно я понял, что она не хихикает, а всхлипывает, почти парализованная ужасом. Парень гоготнул. Сквозь музыку прорвался короткий вскрик, перебитый глухим рыком.
   Голос моего собеседника становился низким и хриплым:
   - Я гляжу, вы уже обо всём догадались...
   - Нет, - как можно более твёрдо сказал я, - гадать мне сейчас неохота, а вот домой мне, пожалуй, пора.
   Господи! Мне надо будет пройти через всю квартиру!
   - Не торопитесь, - прошептал он, вдруг обняв меня за шею одной рукой. Другой он крепко ухватил меня за кисть правой руки и поднёс её к лицу, рассматривая. Он стал выше ростом. Я чувствовал, как вздуваются бугры мышц его тела.
   - Учитель, - ласково прохрипел он и укусил меня за суставы пальцев. Дыхание его стало горячим и влажным.
   В этом не было ничего гомосексуального. Я чувствовал жаркую вонь его пасти... я старался не смотреть ему в лицо... по моему сомнительному счастью, он прижал меня спиной к ограждению лоджии я мог видеть только меняющийся силуэт его огромной головы, нависающей надо мной...
   - Кровь, - пророкотал он, - мясо...
   - Дмитрий! - как можно строже сказал я, чувствуя, что вот-вот сорвусь и закричу...
  
   Нельзя кричать, нельзя!!!
  
   - Дмитрий! Слышишь, что я говорю! - в панике я чуть было не произнёс "Плохая собака!", как когда-то, воспитывая своего, не в меру разыгравшегося ротвейлера. - Прекрати! Ну-ка...
   Я попытался вырвать руку. Он уже прикусил мне пальцы почти до крови. Один из передних зубов впился в сустав. Было больно, но ещё можно было... нужно было прекратить это! Левой рукой я упирался ему в горло... в густую и сальную шерсть.
   Он с наглой усмешкой, ещё более обезображиваемой клыками, торчащими, как у волка, из нижней и верхней челюсти, отпустил мою руку, продолжая горячей мускулистой лапой развязно обнимать меня за шею. Пахло псиной и тухлым мясом. В углу булькала разорванным горлом девушка.
   - Что мне может помешать? - насмешливо прорычала тварь, откинув когтистой лапой мою ладонь со своего горла. - Ты уже давно всё понял, наставник!
   - Я? Я ничего не понял! Я собираюсь уйти!
   Я надеялся, что мой голос звучит твёрдо. Откуда-то снизу, из самых глубин моего разума уже карабкалось безумие, хватаясь цепкими пальцами за нервы и жилы, заставляя закипать в венах кровь. Я осознавал, что от меня резко воняет потом... предсмертным потом... и тварь с наслаждением вдыхает этот запах.
   В его лице не осталось почти ничего человеческого. Движения его стали грубыми и бесцеремонными повадками огромного зверя. В комнате Борис Гребенщиков завёл "Под небом голубым". Там уже не вскрикивали. Кто-то хрипел, кто-то с хрустом разгрызал кость. Донёсся почти человеческий смешок и шторы пересекла брызчатая красная струя. В голове у меня бушевал ураган:
  
   ...молитва... серебро... молитва... осиновый кол...я ничего не помню!!!
  
   Я не мог вспомнить даже имя Иисуса.
   - Кол? Мы не вампиры! - сказал Дмитрий, внезапно отпустив меня. - Сегодня мы просто празднуем мой день рождения.
   Он снова был спокоен и аккуратен. Глаза его смотрели на меня
  
   ...c собачьей преданностью...
  
   с обычным уважением. Он облокотился на перила и мечтательно посмотрел на город:
   - Чудесная ночь, просто чудесная! Зря вы уходите! Наташка хотела, чтобы вы её проводили, - он чуть виновато улыбнулся. - Теперь-то, конечно, поздно... она уже ушла. Вам вызвать такси?
   - Если можно, - слабо сказал я, стараясь помнить о том, что нельзя у него на глазах вытирать о рубашку обслюнявленную его пастью руку.
   В тёмном углу лоджии тварь поднялась на задние лапы и сгорбившись бесшумно шагнула к нам. Я слышал её дыхание у себя над ухом. Тварь сопела, глухо взрыкивая... а потом чихнула и затылок мне обдало брызгами омерзительно тёплого. На заляпанном каплями крови плече я боковым зрением увидел волокна чего-то красного.
   - Ну-ну, - оторвавшись, наконец, от созерцания ночной темноты, укоризненно сказал Дмитрий.
   Дыхание над моим ухом отдалилось. Тварь снова принялась грызть труп.
   - Зачем такси? Дорого! - сказал, улыбаясь, Дмитрий и снял с моего плеча ошмёток плоти. - Я вас провожу до перекрёстка с Посадской. Там всегда бомбилы толкутся, спокойно договоримся. - Он бросил то, что держал в ладони, в рот, причмокнул и улыбнулся. - Нет, честно, зря вы уходите!
   Он повернулся и вошёл в комнату. Гребенщикова сменили старые добрые ACDC.
   Надо было идти за ним... или прыгать с девятого этажа вниз, на асфальт.
   Было настолько страшно, что я не мог даже дышать.
   "Я - трус!" - думал я и никак не мог заставить себя cтронуться с места...
  
   ***
  
   Илья проснулся в поту. Сердце бухало так, что глаза изнутри выдавливало. Рот пересох, руки тряслись.
   Господи! Ну и сон!
   Немного успокоившись, он сел на кровати. Из соседней комнаты доносилось дыхание девчонки. Сашка посапывал на полу, по-детски положив обе ладони под щёку. За плотно зашторенными окнами стояла тишина. Свеча почти оплыла. Надо было зажечь новую... но руки всё ещё ходили ходуном.
   Никогда, никогда он не видел настолько реальные сны!
   Он чувствовал, как понемногу, вместе с кошмаром, из него уходит чужая личность.
   - Николай... - прошептал Илья. - Николай Андреевич, начальник отдела закупа... вот как его звали... и он всё-таки прыгнул...
   В гробу Илья видал такие сны!!! А уж тем более - от первого лица.
  
  
   Мёрси
  
   Последнее время судьба колбасила нашу Мёрси не по-детски.
   Эх, Марина-Машенька-Мария-Маруся-Муся-Мёрси! Дожила ты, дурище, до семнадцати лет, а счастья как не было, так и нет! "Выросла, а ума не вынесла", - говаривает мать. Вот уж точно. В кои-то веки мамашка оказывается права.
   Мёрси посмотрела в отверстие дула. Может, нажать на курок... и - всё?
   Пистолет был неприятно тяжёлым. От него слабо пахло чем-то кислым, чего не мог перебить даже ненавидимый Мёрси запах машинного масла...
   - Брюля, сука ты... - пробормотала Мёрси. - Ненавижу.
   За углом снова зашуршали по полу брюки покойника и Мёрси, взвизгнув от страха, рванула по коридору. Лишь бы повезло, лишь бы повезло!
   Повезло!!!
   Дверь оказалась открытой и Мёрси с размаху вылетела на лестничную площадку. Не удержавшись на ногах, она кубарем скатилась вниз, удивительным образом не переломав себе руки и ноги, и неосознанно сжимая пистолет. Осталось преодолеть только один пролёт. Вот тут места были уже знакомыми. Вниз, вниз!
   Мёрси, подвывая от страха, выскочила в вестибюль первого этажа. Как и следовало ожидать, в будочке прохода никого не было. В окошке отдела пропусков смутно виднелась милицейская фуражка, лежащая вверх околышем. На стенде "Их разыскивает милиция" кривились отвратительные хари. У банкомата, раскинув ноги, лежал на спине человек, скрючив руки. Пальцы его судорожно перебирали ткань футболки, собрав её на груди, отчего синий безволосый живот с красными рубцами свежих шрамов выглядел, как шляпка белой поганки.
   Мёрси блевала бы прямо на ходу... но было уже нечем.
  
   Она проскочила мимо ног лежащего и с размаху перемахнула через "вертушку" проходной. "Макарка на физкультуре мне бы пятак сходу влепила за такие прыжки!" - мелькнула удивительно неуместная мысль. Мёрси ударилась всем телом в двери, пролетела тамбур, распахнула входную дверь... сделав два шага, по инерции врезалась в ветви голубой ели.
   Особенность входа в ГУВД Ленинского района в том и состоит, что вплотную к нему растут густые ели... и выходя из дверей, вам нужно сразу же повернуть направо, иначе вы либо рухнете с метровой высоты бетонной площадки, либо, подобно несчастной Мёрси, оседлаете колючую ветвь.
   Мёрси очумело покрутила головой, поднялась с земли и побежала по подъездному пути к воротам. Ей казалось, что сзади всё ещё кряхтит покойник... а может, распахнув окно второго этажа...
  
   ...Мё-о-орси-и... Мё-о-орси-и ...
  
   ...смотрит ей вслед мёртвыми побелевшими глазами. И его вялый светло-коричневый член, измазанный засохшей кровью, беспомощно болтается, как перебитый палец. Его брюки волочились за одну штанину, так и не стянутую с ноги. Синяя раздутая мошонка торчала, как инородное тело, наподобие распухшей от выпитой крови пиявки. Разбитые губы тянули своё:
   - Мё-о-о-рси-и-и... не будь с-с-суко-ой... я зна-а-аю...
  
   В будке КПП никого не было, но Мёрси протиснулась между створок ворот и побежала через улицу, сама не понимая, куда её несёт. Она даже не чувствовала, что палец её судорожно нажимает на спуск. Побелевший палец неосознанно давил и давил на него... но пистолет стоял на предохранителе.
   Она обогнула огромный джип, косо торчавший в тумане посреди проезжей части и с размаху врезалась в огромного человека, больно ударившись лбом о ствол охотничьего ружья.
  
   ***
  
   Собственно говоря, если бы не Брюля, в миру Бронислава Пашкова, ученица 11-а класса сто тридцать девятой школы города Екатеринбурга, не сидеть бы нашей Мёрси в ментовке, не держать в руках тяжёлый и мерзкий пистолет и не трястись от страха.
   А начиналось всё вполне безобидно. Брюля сдёрнула со своего "старого ботинка" Станислава Робертовича (Мёрси всегда считала, что следует всё-таки писать "батинок", от слова "батя") приятную глазу сумму в двести баксов. Правда, баксы были, как всегда, потёртыми и с какими-то чернильными пометками, но всё-таки это были баксы! Старенький "ботинок" чмокнул Брюлю в щёку, явно стесняясь топчущейся рядом Мёрси, и с облегчением укатил на своём джипе. Он опять ушёл от Брюлиной мамашки... что, в общем-то, было неплохо, потому что в такие дни он был щедр со своим чадом. Откупался.
   Впрочем, стеснялся он, наверное, не столько только закадычной подружки своей доченьки, сколько её самой. На Новый год, когда Брюля с Мёрси ввалились к Пашковым домой, наклюкавшись и пославши на три буквы своих ухажёров, покрасневший Станислав Робертович, заехавший в бывшую семью, тоже не решался поднять глаза, когда полногрудая Брюля, окончательно окосев в тепле, задрала юбку и, сверкая подвязками и стрингами, с визгом полезла на стол танцевать стриптиз. Мамашка стянула её со стола, вытолкала в коридор и дала пинка под зад. Мёрси схлопотала подзатыльник. Брюля заорала на мамашку, но та влепила ей пощёчину, обозвав "пьяной скотиной", и уволокла в ванную. Мёрси сочла за благо испариться.
   Торопливо одеваясь в прихожей и чувствуя, как голова начинает кружиться всё больше и больше, Мёрси отчётливо слышала, как пьяненькие гости завели базар о том, что, де, ничего страшного, - ещё и не то мы откалывали в годы нашей юности! А корова Ладыгина, сама заторчавшая не меньше, чем Брюля, заявила, что в её семнадцать лет ножки у неё были такими, что мужики из машин вываливались... и не то, что руку и сердце, а все кишки и душу впридачу предлагали.
   Станислав Робертович вышел в коридор, отобрал у Мёрси куртку и повёл её прямо в сапогах на кухню. Мёрси не сопротивлялась. Брюлин "ботинок" был не то, чтобы мрачен, но как-то печален. Он усадил Мёрси на табуретку и сунул ей в руки чашку кофе.
   - Если тошнит, то где туалет, ты знаешь, - сказал он и закурил, приоткрыв окно.
   - Знаю, - вяло сказала Мёрси. - Извините, мы больше не будем...
   - Чисто дети малые, ей-богу, - пробормотал Станислав Робертович. - Напакостите, а потом, как первоклашки: "Мы больше не бу-у-удем!"
   - А чего это - "напакостите"? - старательно выговорила Мёрси, с неудовольствием чувствуя, что язык начинает плохо ворочаться во рту и благородного негодования, должного звучать в голосе, не получается. - Мы нич... ничего плохого...
   - В ваши годы и мы куролесили, - сказал хмурый Брюлин "ботинок". - И таких девчонок, как вы с Брониславой, в компании у нас тоже было много. Очень неприятно видеть, что такими же... э-э-э... эскорт-девицами становятся моя дочь и её лучшая подруга.
   - Вы сами-то... к моей матери бегали... когда мы с Бронькой ещё в третий класс ходили, - негромко, но чётко и ясно сказала зачем-то Мёрси.
   Гости орали и топали. Похоже, под ёлкой начались танцы. На улице хлопали ракеты и петарды. Станислав Робертович курил, глядя в окно. Разноцветные огни салюта играли на его лице. Мёрси устремилась в сортир - маленький сортир у кухни - опередив какого-то гостя, топавшего по коридору в том же направлении...
  
   Итак, всё начиналось хорошо. Правда, пришлось обойти три обменника. Баксы не принимали, даже под комиссию. Не новенькие, видите ли!
   - За границей любые баксы принимают! - возмущалась Брюля. - А что, если вас в магазине не будут обслуживать за то, что у вас рубли помятые?
   - Девушка, я-то здесь причём? - переходила в оборону очередная смазливая коза за бронированным стеклом. - У нас такой приказ!
   Обращаться к своим, из тусовки, не хотелось. Надо было хранить сумму в тайне - это подружки знали твёрдо. Как говорится, жизнь научила! Помыкавшись, они всё-таки поменяли злополучные баксы на рубли, смотавшись для этого к автовокзалу. Комиссия была зверской, но деваться было некуда.
   Охранник в задрипанном обменнике положил на них глаз и предложил дождаться окончания его смены.
   - А что делать будем? - невинно спросила Брюля.
   - Погуляем, потрахаемся! - радостно сказал охранник. Коза за стеклом бросала на него ревнивые взгляды, отсчитывая деньги.
   - У тебя, наверное, большо-о-ой? - артистически хлопала глазами Брюля, изображая невинность и до тошноты напомнив Мёрси картинки из серии, типа: "Руский секс! Девачки ис коледжа трахаються с риальными пацанами!" - которые они с Брюлей, хихикая, напропалую качали из файлообменника сети "Кабinet".
   - Большой! - радостно сообщил верзила.
   - Како-о-ой? - положив пальчик в рот и вытаращив глаза, лепетала Брюля. Ножки она поставила "козликом", а попу оттопырила так, что стринги из-под юбочки торчали.
   - Вот такой! - показывал руками счастливый придурок, пустив заранее слюни.
   - Вот и соси его сам у себя, мудила! - заорала Брюля, пулей выскакивая наружу.
  
   На улице подруги ржали, как лошади, покупая "Пепси-лайт" и сигареты "Парламент". Продавец-реализатор, чернявый кавказец, сходу предложил им потусоваться. Подружки кокетливо отказались и поспешили смыться от греха подальше.
   К вечеру вся тусня на пустом школьном стадионе основательно надоела Мёрси. Как-то не клеилось повеселиться. Школа заканчивалась, впереди были ЕГЭ и дурацкая, тоскливая взрослая жизнь. Теперь уже не пустишь соплю "дяденька, я больше не буду!", теперь ты самостоятельная, взрослая кобыла...
  
   ...отсоси у меня, Мёрси! Я же знаю, ты сосала у Пикачу!
  
   Пикачу - это кликуха. Был такой парень у Мёрси в прошлом году. Так... ничего, конечно, парень... но какой-то невезучий. В армию забрали, представляете, девки? В армию! Маманя его отмазать не смогла. В военкомате сто пятьдесят тысяч запросили, а откуда у неё?
  
   Мёрси хлебнула "Охотника" крепкого", но стало ещё хуже... особенно после уже выпитого. Тоска наваливалась, хоть плачь. Сидеть на коленях у Волкодава было неудобно - жарко. Тем более, что Мёрси щеголяла сегодня в джинсах. Волкодав лапал её и порывался расстегнуть пуговицу, а потом плеснул ей пиво сзади, в джинсы. Шутка юмора такая, понимаете ли. Холодное пиво протекло по крестцу, намочило стринги и образовало мокрое пятно на заднице.
   С этого, собственно, всё и началось. Мёрси заорала, все заржали, Брюля поперхнулась дымом и завизжала от восторга. Потом они долго мирились с Волкодавом и зачем-то пили на брудершафт водку "Зелёная марка"... "На брудершафт только водку! Только водку!"...
   Потом Мёрси пыталась объяснить Волкодаву, что от пива на джинсах могут остаться пятна. Потом три раза подряд звонила мамашка, пока Мёрси не отключила телефон.
   Потом... потом Мёрси помнила уже какие-то обрывки. Стемнело. Она ревела почему-то... а Волкодав тискал её за грудь, видимо, утешая. Потом Брюлю повели куда-то за трибуны... это уж, как обычно. Потом она, кажется, съездила Чапсу по физиономии... или это был Дрон?
   В какой-то момент Волкодав пытался снять с неё жакет, а Мёрси икала и отбивалась. А потом...
   А потом Волкодав, он же Волков Алексей, восемнадцати лет, Екатеринбург, Россия, тяжело опираясь на Мёрси ныл в подъезде:
   - Мёрси... ну, не будь сукой... Я знаю, мне Пикачу говорил...
   Год назад Мёрси пыталась сделать минет Пикачу, видит Бог, пыталась! По-честному. Ей было любопытно... и, в конце концов, девственность она потеряла (идиотское слово - "потеряла") в четырнадцать лет, на даче у Брюлиных родителей, а точнее - на пляже озера Лесное, в двух шагах от дачи...
   - Когда это он тебе говорил?
   - Он в письме написал... из армии...
   - Пикачу... придурок... наврал он.
   - Не-е-е... Пикачу сказал, что ты у него отсоса-а-ала... - бормотал Волкодав, покачиваясь вместе с Мёрси.
  
   ...Мёрси присела на корточки, Пикачу пыхтел, как паровоз, расстёгивая джинсы непослушными пальцами. Мёрси, хихикнув, взяла его член в руку, глубоко вздохнул, открыла глаза... и её вырвало густой струёй. Она окатила и немытый член Пикачу, и его идиотские нестиранные трусы, и джинсы...
  
   - Пикачу - вонючий козёл, - искренне сказала Мёрси. - Он тебе, Лёша, лапши на уши навесил, а ты и поверил.
   - Не-е-е... - гнул своё Волкодав, наваливаясь на Мёрси.
   "Опять вся спина будет в извёстке!" - подумала Мёрси.
  
   А потом он обиделся и пошёл домой. Мёрси побежала за ним, - куда ему идти, он же на ногах толком не стоит! Волкодав орал на всю улицу... пока не подъехали менты и не забрали их обоих. В "воронке" менты пообещали Волкодаву "весёлую ночку", а тот только плевался и орал, что, мол, у него папа - депутат Областной думы. "Завтра вы все, козлы, уже не работаете в ментовке! Понял, ты, долбак недорезанный?!"
   Брехня, конечно. У ментов каждый второй, когда его под руки берут, заявляет, что он с Путиным учился и с губернатором водку пьёт, и что завтра все менты гурьбой по миру пойдут... а у арестованного завтра будут ноги мыть и воду пить, а также целовать его в попу до полного изнеможения...
  
   На улице Фрунзе, в ГУВД, Волкодава вежливо уволокли куда-то по лестнице, а хмурой Мёрси весёлый мент предложил отпустить её в обмен на минет. "Помешались вы все на своих минетах!" - зло подумала давно протрезвевшая Мёрси.
   - Я просто хотела отвести его домой.
   - Да-да-да! Нам тут тьма звонков было. Надоело людям в три ночи битый час слушать вопли: "Ты не хочешь сосать у меня, сука!"
  
   Потом Мёрси сидела в коридоре третьего этажа и её знобило.
   А под утро пришёл весёлый мент и повёл её на второй этаж, на свидание с Волкодавом, у которого нашли пакетик "травки", как сказали ей три здоровых мента в штатском. Волкодав, скрючившись, пускал кровавые слюни, лёжа на полу... видно было, что он обмочился. Заплывший глаз косил. Он дрожал и всхлипывал. В комнате пахло дерьмом, мочой и застарелым табачным дымом. Когда за Мёрси хлопнула дверь, Волкодав вздрогнул и жалобно заскулил.
   Пол начал плавно уходить из-под ног...
  
   ... эй, эй! а ну, хватит прикидываться!..
   ... нашатырку давай в обмороке она...
   ... да ну прикидывается сучка прикидывается сучка...
   ... сучка...
   ... прикидывается...
  
   ...c-с-с-с... ш-ш-ш-ш... с-с-с-с...
  
   ***
  
   Мёрси проснулась ... а точнее, очнулась, если уж говорить начистоту, - не сразу поняв, где находится. Она сидела на стуле, облокотившись на стол и положив голову на руки.
   В кабинете никого не было. За открытым окном смутно виднелась верхушка голубой ели. Туман. Стояла тишина... и только где-то далеко, кто-то брякал чем-то железным. Мёрси сидела бы в кабинете и дальше, но ей очень хотелось по-маленькому.
   В коридорах было пусто. Добежав до туалета, Мёрси обнаружила, что из кранов не идёт вода. Нет воды, представляете? Ладно, хоть хватило на смыв. Вернувшись по пустому коридору обратно в кабинет, Мёрси мстительно открыла початую бутылку "Аква-минерале", стоявшую у следователя на столе, и смочила платок. Обтерев лицо, она почувствовала себя лучше.
  
   Волкодав... Лёшка!!! Что они с ним сделали?!
  
   Мёрси испугалась. Ей представилось, что Алексей - да-да-да! - умер, забитый тяжелыми ментовскими ботинками... и все-все менты сейчас собрались внизу. Они решают её, Мёрси, судьбу. Она же свидетель! Она свидетель их преступления! Вот-вот они придут и втихую задушат её... а к вечеру труп Мёрси найдут где-нибудь в ЦПКиО имени Маяковского... в кустах, со стянутыми до щиколоток джинсами и стрингами на шее... она будет валяться голая в тумане... и по лицу её, по ногам и животу, будут ползать муравьи, жирные мухи и разочарованные клещи. Или они кусают и мёртвых тоже?
   Господи, Господи, Господи! Надо бежать! Надо бежать отсюда к чёртовой матери!
  
   Пистолет Мёрси вытянула из ящика стола, сама не зная, почему она туда полезла. В голове крутились только какие-то обрывки из фильмов-ужастиков. Обойму она запихала в карман курточки, а пистолет попыталась засунуть за пояс... но проклятые джинсы и так-то болтались "на лобке", как говорила мать, поэтому холодный пистолет чуть было не стянул их окончательно.
   Держа пистолет в руке, под полой курточки, Мёрси тихо выскользнула в коридор.
   Волкодав был там. Он покачивался в полумраке, глядя на Мёрси мёртвыми глазами. На животе и бёдрах его темнели кровоподтёки. Мошонка посинела и страшно раздулась. Из члена, похоже, недавно текла кровь.
   - Мёрси-и-и... - прошептал он и пошевелил в воздухе отдавленными скрюченными пальцами. - Мё-о-орси-и-и ...
  
  
   АННА
  
   Что есть время? Точнее сказать, не время само по себе, а его движение? Люди придумывают хронометры, календари... минуты отсчитывают часы, сутки... день-ночь... времена года... смена погоды, дождь, солнце, ветер. Так жизнь идёт, перетекает из одного состояния в другое...
      Что есть безвременье? Покой, остановка, стоп, машина! Вот так как сейчас - здесь. Здесь - безвременье. Оно чувствуется в тишине, в отсутствии ветра, в странном, неменяющемся, безвкусном запахе этого непонятного города. Листья на деревьях не двигаются, пыль не метёт вдоль замершей улицы. Хотя вроде время как-то движется: ведь на смену сумеречному дню приходит вязкая ночная темень. Но уж очень странно это. Как пелось в песне: "И вечная весна"? Вечный май...
      И листья всё-таки растут! Вытянулась трава. И именно там, где она всегда вымахивала по весне. И даже упрямая крапива, которую не могли извести бесконечным скашиванием под лоджией первого этажа, зловеще торчала в полумраке. А как же фотосинтез и прочие мудрёные штучки, о которых так много говорилось на уроках ботаники?
   Господи, цветы в тёмной комнате постоянно чахнут, а здесь-то - вечные сумерки! "Это тени того, что живёт где-то там, где светит солнце!" - мелькнула в голове непонятная ей самой, но тревожащая мысль.
     
      Анна заводила механические часы на кухне каждый раз после пробуждения. На циферблат она даже не смотрела. Стрелки показывали ерунду, запутывая и без того непонятные ощущения. Часы насмешливо поглядывали на Анну маленькими выпуклыми циферками, отбивая свой собственный ритм. Словно капризные злые дети они выкидывали свои фокусы тогда, когда Анна отворачивалась. Иногда ей казалось, что они прокручивают свои стрелки назад, а то и вовсе останавливаются... продолжая назойливо тикать в душной тишине комнаты.
      Но Анна всё равно жила по своему внутреннему времени! Часы ей были нужны для того, чтобы слышать хоть какой-то привычный звук из прошлого. Тиканье часов - это голос её дома. Сколько прошло дней (ночей?) по большому счету - даже неважно!
       Как странно всё же... на смену страхам пришло непонятное состояние неизбежности происходящего. И... пожалуй, впервые за многие годы, Анна почувствовала, что свободна от всех обязательств - никому ничего не должна... работа, деньги, зависимость от существующих условностей - всё исчезло... простой процесс ЖИЗНИ, простые цели: вода, еда, сон, чистота, спокойное течение мыслей, ложащихся строчками на бумагу. Не об этом ли мечтала всю жизнь? - вырваться из тисков этих страшных слов "ты должна"? Иногда она чувствовала себя почти счастливой.
     
      Обо всём этом Анна размышляла сидя на маленькой скамеечке посреди детской площадки во дворе. На одиноком американском клёне распустившаяся зелень радовала глаз: майские листочки, ещё не потемневшие от пыли и не отмытые дождями от жёлтой клейкости распустившихся почек. Эти клёны всегда выпускают листочки позже других городских деревьев.
      Сегодня было почти солнечно. Во всяком случае, нечто похожее на солнечный свет пробивалось сквозь затянутое неподвижной дымкой небо. Потрескивали дрова. На краю невысокого мангала в уже закоптившейся кастрюльке варился суп из тушёнки с перловкой. Рядом, над побелевшими углями, на шампурах пеклись небольшие картофелины.
      Из глубины двора - со стороны детского садика, до середины окон окутанного плотным туманом, - к мангалу подошёл большой добродушный пёс. Он смотрел сквозь Анну, но как будто прислушивался к её присутствию. Они встречались не первый раз.
   - Привет! - Анна протянула ему банку, в которой осталось ещё немного тушёнки. - Ты не будешь, я знаю. Ты же меня не замечаешь, - или не видишь? - но я всё равно тебе рада. А знаешь, у меня всё получается! Я думала, что не получится, а - смотри - всё-таки кое-что могу, да?.. А что тут такого сложного? Сходила с супермаркет - воды вот натаскала в пятилитровках - там ещё полным-полно осталось. Консервы всякие, деликатесные даже! Крупа, макароны, сок, газировка... Представь, на сколько мне тут хватит! До конца жизни, да... до конца... или до начала. Может я уже умерла? Ты не знаешь, собака?..
      Пёс вальяжно уселся возле ног Анны, по-прежнему игнорируя её присутствие.
      - Вот смотри - полевую кухню себе устроила. Не в квартире же костры разводить?! Да, я всё могу, а куда деваться-то?
     
       ...Шок после внезапного развода с мужем подкосил Анну. Целый год она жила как в тумане. Механически выполняла работу в офисе и по дому, старалась больше внимания уделять сыну (на которого, кстати, уход отца не произвёл большого впечатления) Помимо того на неё свалились чисто бытовые проблемы и материальные трудности. Помощь мужа деньгами была ничтожной, а потом и вовсе прекратилась. А уж что касается всего остального - Анна вообще никогда не дружила с техникой и электроникой. А уж в том состоянии у неё вообще всё валилось из рук! Протекающий кран и нагревающаяся розетка становились настоящей проблемой. Приходилось приглашать мастеров по объявлениям, платить им деньги за смешную работу. Периодически отваливающиеся кафельные плитки в ванной Анна прилепляла на место универсальным клеем "Момент" из тюбика...
         Господи, неужели это всё было когда-то? И ведь что получается? - Тогда она умудрялась всё делать сама, как-то справляться с ежедневными проблемами. А сейчас куда деваться-то?
        Нет, не поддаваться воспоминаниям. Жить сегодняшним днём. Существует только сегодня, сейчас, вот этот двор, готовящийся обед, вечером - стопка листов, тиканье часов - и это правильно...
     
      Анна рассмеялась, вспомнив свой первый поход за самым необходимым. Пёс поднял одно ухо и слабо тявкнул. Он смотрел куда-то в сторону, в туман.
   - И не хихикай, - сказала Анна. - Это было страшно!
     
   * * *
     
      Конечно - страшно и даже жутко. Но - последний стакан воды она мужественно вылила в горшок с жасмином и решилась.
      Анна шла строго посередине улицы, держась подальше от туманных сгустков, которые (похоже на то!) тоже не проявляли к ней большого интереса. Такой своеобразный нейтралитет: ты не трогаешь меня, я не трогаю тебя. Нервно усмехнувшись, Анна вошла в помещение супермаркета. Вот оно - решение проблем: море продуктов, напитков, воды, всяких нужных вещей. Мясные и колбасные изделия - лучше не рисковать, а вот консервы и сырые овощи - это хорошо. Вместительные тележки на колесиках - можно загрузиться и прикатить прямо к подъезду.
      И всё бесплатно, без ограничений. Чем не жизнь?! Темновато только... но нам теперь не привыкать.
      В центре зала громоздилась майская выставка садового-огородно-туристических товаров. Ух, ты! Это то, что надо! Анна придирчиво выбрала невысокий складной мангал, комплект шампуров, готовые дровяные поленья. Если на мангал сверху положить решетку для барбекю - то на неё можно поставить кастрюлю. Чем не плита? Что ещё? Ах, да - уголь и (отличное решение!) походные спички - такие длинные в большой коробке. Вот и замечательно. Даёшь обустройство быта в новых экономических условиях! (надо же, я ещё и шутить могу?)
       Рядом Анна увидела небольшой садовый прудик - искусственную ёмкость причудливой изогнутой формы размером... да примерно два на полтора метра, почти доверху заполненную водой. На поверхности плавали искусственные кувшинки и детская пластиковая уточка с наивно-хитроватым взглядом круглых глаз. Анна задумчиво попробовала воду рукой - а ничего... не холоднее, чем летом в озере.
     
       ...Ты, Анечка, следи - самое главное, чтобы голова, да задница чистыми были! - говорила бабушка, лукаво улыбаясь и ошпаривая кипятком скамью в бане. - Что "от сюль - до сюль и от сюль - до сюль" - мужик тебе простит, - сам, как правило, не шибко большой чистюля. А вот волосы и это самое... это - да! Это - чистым должно быть.
     
      Кто бы ей раньше сказал, что можно испытать наслаждение зачёрпывая прохладную воду и моясь без мыла и мочалки, сидя нагишом в пластмассовой "корыте", предназначенном для дачного участка какого-нибудь продвинутого садовода? И плевать было на сверхъестественное подглядывание из-за спины, и на клубы тумана на улице, и на таинственную пустоту огромного зала суперсовременного супермагазина.
      Ах, водичка!!! Анна зажмурила глаза и погрузилась в воду вся, целиком, как в ванной. Хорошо, что здесь не плавают золотые рыбки. Их было бы жалко... а так - хорошо!
      А потом она (в чём мама родила!) неторопливо прогулялась до соседнего ряда с банными принадлежностями, выбрала большое махровое полотенце и халат. И ещё долго сидела на складном стульчике рядом с прудиком, вытирая волосы и размышляя о том, что всё-таки происходит.
  
   * * *
  
   - И вот, представляешь, - я каждый день теперь после завтрака хожу в этот магазин. Это прогулка у меня такая, и персональное купальное место имеется. Вот только вода уже не очень свежая, хотя я оставила запас в вёдрах и тазике и теперь в тазике моюсь, а мыльную воду на улицу выливаю. Да... А ты живёшь в подсобке в киоске, правда? Там всегда закрыто, - ты выходишь сквозь стену и гуляешь, где вздумается. Ищешь кого-то, или просто так?
   Какое-то ощущение легкого дружелюбия коснулось кожи Анны. Пёс лениво поднялся, потянулся, припадая на передние лапы, и пошёл по направлению к старому тополю.
      - Ничего, ты вернёшься, я знаю, - сказала ему вслед Анна. - Они - вы - все возвращаетесь, время от времени, или кто-то новый появляется. Но я совсем не боюсь. Мне даже жалко всех - им страшно, и меня не замечают, а я - вижу и не боюсь. Я же дома - поэтому НЕ БОЮСЬ!!!
     Первой была девочка лет десяти в детском ситцевом купальнике, стоящая на углу дома. Анна кинулась к ней, на секунду представив: вот они - привычные заботы, радость, хлопоты быта, разговоры вечерами, счастье, защиту, жизнь! - ребёнок повернулся и - девочка освещена ярким солнцем! Вокруг сумрачная тень, а у неё лучи золотятся в волосах, отблёскивают в глазах! Девчушка прикладывает ладошку ко лбу, щурится, смеётся и бежит. Мимо Анны, не замечая её. Бежит куда-то...
  
     ...Оля! Вернись, вода холодная... мы уже собираемся уезжать!
   ...мама! я ещё разочек окунусь... ещё разочек... ещё один... последний разочек... последни-и-ий...
     
   Это было жутко, страшно, безнадёжно и... совершенно реально... и так чуждо - здесь!
     
     Женщина с потерянным взглядом, измотанная жизнью, разочарованная, измученная в стареньком домашнем халатике. Смотрится в витрину, расчёсывает изрядно поседевшие волосы щёткой.
  
     Ах, если бы я была лет на десять моложе... Я всё сделала бы иначе, и он любил бы меня по-прежнему, и мы были бы счастливы... Жизнь так пуста...
  
     Анна сочувственно гладит женщину по плечу, но та ничего не замечает.
     
     Старик с трясущейся головой, мерзкий на вид, франтовато и совсем уж старомодно одетый. Почему-то в соломенной шляпе с низкой тульей. Солома нелепо торчит сбоку колючими иголками. Шаркая ногами, прогуливается вдоль по Московской улице, самодовольно ухмыляясь и постукивая тросточкой.
  
     ...девочки мои... такие сладенькие, аппетитные... длинные ножки, упругие попки, податливые грудки, розовые ротики... как люблю девочек... двоих, троих сразу... Деньги... я дам много, много денег... для вас это большие деньги, а для меня... девочки всё сделают за деньги... всё, что захочет папик, сделают мои сладенькие... как захочет, сделают... блондиночки... черненькие... рыженькие...
  
      Гадливая похоть захлёстывает Анну, и она старается держаться от старика подальше и не слышать его бормотания. Как хорошо, что ему нет никакого дела до неё!
     
   Молодая пара - красивая, счастливая. Новенькие обручальные кольца блестят, пальцы рук крепко переплетены. Они всегда сидят рядом где-нибудь - на скамейке, на бордюре, просто на траве. И всегда смотрят друг другу в глаза. Через плечи перекинуты ремни безопасности самолётных кресел.
  
   ...Ты любишь меня? - Да, а ты? - Конечно да! - Я так боюсь летать! - Ничего, милая, всё будет хорошо! - Мы всегда будем вместе? - Да, всегда, родная! - Вечно? - Вечно! До самой смерти. - Не говори так! - Нет, не буду, просто будем рядом вечно... вечно... вечно...
  
   Любовь, восторг, счастье, рев турбин, свист падающего лайнера... Они сидят рядом, вдвоём и им нет дела ни до кого. Анна с нежностью смотрит на молодых, и проходит мимо. Зачем мешать?
        Неясные мимолётные тени, неожиданно появляющиеся то тут, то там. Они живут искорками своей жизни... сполохами. Анна пытается уловить их настроение и мысли, чтобы потом (вечером, при свете свечи!) перенести их на бумагу. Но всё настолько смутно, что иногда она задумывается - не её ли это мысли, придуманные в бреду одиночества? Что же всё-таки происходит здесь, с ней?
        Не дойдя до дерева пары метров, старый Пёс исчез, просто растворившись в воздухе...
   Анна, вздохнув, подошла к мангалу. Сняла с шампуров готовые картофелины. Поставила миску с картошкой в пластиковый пакет-маечку. Побрызгала на огонь водой. Щурясь от дыма, прихватила полотенцем и убрала с решётки кастрюлю. Пристроив пакет на сгиб локтя, взяв двумя руками кастрюлю с супом, по-хозяйски оглядела свою "полевую кухню". И пошла к себе, в квартиру, в тишину и домашний уют.
      Вечером она привычно зажжёт свечи. Одну поставит на подоконник. Вторую на стол. Нальёт себе в кружку персиковый сок. Возьмёт чистый лист бумаги и начнет писать. Писать о том, что произошло, о том, что помнит из прошлого, записывать свои мысли и ощущения. И это будет правильно...
        Призраки сегодня не беспокоили, и взгляд этот отвратительный тоже исчез куда-то, только Пёс составил компанию (неужели он всё-таки меня видит?). Это был хороший день...
   День?..
   Неважно!
     
  
   Глава 14
  
   Илья
  
   Подумаешь, фифа какая! Вылетела из тумана, налетела на Сашку, стукнулась лбом о ружьё и свалилась в обморок. Просто нежное создание, да и только! У Ильи даже руки затряслись от испуга - никогда в жизни он не видел, чтобы люди в обморок падали. Как от наркоза отходили - видел. Как отключались после изрядной порции спиртного - видел. Как наркоманы вырубаются - тоже довелось наблюдать. Более того, как-то на глазах у Ильи, сосед по палате грохнулся в эпилептическом припадке. А тут - обморок. Просто девятнадцатый век какой-то...
   "Расстегните у графини корсет! - глумливо пропел кто-то в голове. - И потрите ей виски розовой водой! Вы же видите, граф, она без чувств!"
   И что делается в таких случаях? Голову надо держать выше ног или, наоборот, положить тело так, чтобы ноги пациента были выше головы? Лить на лохматую башку воду, или, наоборот, согревать обморочную девицу с синяком под глазом и камушком в пупке?
   Слабонервную девицу, свалившуюся Илье и Сашке, как снег на голову, усадили спиной к рюкзаку и побрызгали в лицо водой. Сашка пустил, было, слезу, но Илья резко оборвал его, приказав достать из рюкзака водку и бутылочку "Пепси". Сашка послушно полез в рюкзак. Странно, но даже в обмороке (или у неё это от удара в голове помутилось?) девица крепко сжимала пистолет. Илья попытался разжать пальцы, но они, как закаменели. Ладно, чёрт с ней... пистолет всё равно на предохранителе. Сашка вдруг ловко вытащил обойму и щёлкнув предохранителем, передёрнул затвор. На асфальт выпал патрон и откатился в сторону. Сашка понял его, вставил в обойму, а потом стеснительно сунул в карман обморочного создания. В кармане что-то металлически звякнуло.
   - Очухается и перестреляет нас обоих, - недовольно фыркнул Илья.
   - Нет, она не умеет... - почему-то печально ответил Сашка.
   - Ладно, хрен с ним, пистолетом... поверю на слово. Значит, так, Сашка... смешаем водку с "Пепси" и вольём ей в рот.
   - Невкусно получится, - робко сказал Сашка. - Девушки такое не пьют.
   - От неё за километр несёт перегаром и пузо облёвано. Так что, не волнуйся. Опохмелим эту сильфиду... эх, зубы бы ей разжать, да поломаем мы их... лей, как получится!
  
   Девица закашлялась и оттолкнула пластмассовый стаканчик. Удивительно, но первым делом она спросила Илью, склонившегося над ней, опираясь на палки:
   - Ты чего, на лыжах покататься собрался?
   - Ты пей, давай, - ответил Илья. - От тебя жутко воняет. Прополощи рот.
   Девчонка скривилась и действительно взяла из рук Сашки бутылочку. Прополоскав рот она выплюнула "Пепси" на асфальт и отхлебнула ещё.
   - Что за дрянь вы мне вливали?
   - То же самое, но только с водкой. Кстати, пиво есть, последняя банка. Будешь?
   В животе у девчонки, - теперь Илья ясно видел, что это самая, что ни на есть девчонка, лет шестнадцати, - в животе у неё заурчало так, что Илья невольно улыбнулся.
   - Голодная?
   Девица не ответила, присосавшись к бутылке. Илья взял в руки банку "Балтики 7", обтёр верхушку носовым платком и открыл. Девица, заколебавшись на секунду, взяла банку и сделала глоток. Лицо её наконец-то начало розоветь. Илья аккуратно долил в стаканчик водки, привычно прижимая его к груди предплечьем и придерживая кончиками пальцев скрюченной кисти. Передав бутылку "Матрицы" Сашке, он выпил и, крякнув, сунул стаканчик в карман.
   - Ты кто?
   - Мёрси... в смысле, Мария.
   - Мёрси, говоришь... это пикантнее звучит, конечно, чем Маша.
   - А вам какое дело?
   - Да никакого, собственно говоря. Откуда ты так вылетела и как все эти дни жила? Кто-то ещё уцелел? Ты кого-нибудь видела живого?
   Мёрси передёрнуло.
   - Живого не видела... - она вдруг громко рыгнула, виновато прикрыв ладошкой рот. - Извиняюсь...
   - Душа с Богом разговаривает, - сказал Илья. - Ну, красавица, меня зовут Илья, я инвалид первой группы, а это - Александр. Считай, всех групп инвалид. Можно просто - Саша. Как ты всё-таки уцелела?
   - Уцелела? Бежала быстро, вот и уцелела... - Мёрси передёрнуло. - Он такой... мёртвый, - она глядела в сторону ворот ГУВД. - Он такой... - она снова рыгнула.
   - Эй-эй! Не блевать! "Пепси" на дереве не растёт!
  
  
   Мёрси
  
   Мёрси очень хотелось уйти подальше от проклятого ГУВД, но Илья заставил её зайти в "Охотник".
   - Мы тут уже, как минимум, неделю живём. Так что бери, что надо, и переоденься.
   В злости и страхе Мёрси не обратила внимания на эти слова. Да и то сказать, особо раздумывать не приходилось. Нижнего белья в "Охотнике" не было, женскими размерами тоже не обзавелись. Мёрси попросила всех отвернуться и быстро сняла с себя одежду. Да... пахла она не очень. И одежда, и Мёрси. Сама того не желая, она попросила Илью жалобным голосом:
   - Дайте воды, а?
   Она смочила водой футболку цвета хаки... именно в такой щеголял Жан Клод Ван-Дамм в фильме "Отсчёт"... и обтёрла всё тело. Грудь покрылась пупырышками гусиной кожи. Чёрт... этот инвалид наверняка наблюдает за ней, чёртов онанист! Она натянула на себя пятнистую футболку, заранее прикинутую по размерам, но всё равно, большую, и посмотрела на себя в полумраке свечи. Получилось чересчур сексуально. Напрягшиеся соски вызывающе торчали под тканью. Ноги белели в сумраке...
   "Волкодав бы просто кончил, увидев меня такой... а теперь он мёртвый... он бродит по коридорам ментовки, тыкаясь головой в двери и мыча: "Мё-о-орси! Я знаю, что ты зде-е-есь!"... и его потрескавшиеся губы раздуваются...
   Он весь раздувается... ведь он же мёртвый... и гниёт.
   Мёрси встряхнула головой. Девочка, чем дольше ты здесь стоишь, чем быстрее Лёша тебя найдёт! Она стала натягивать на себя штаны и куртку. И что этот перекорёженный Илья имел в виду, когда говорил о том, что они живут в тумане уже не меньше недели? Туфли на каблуке к пятнистым штанам, конечно, не годились. Носки, кипой лежащие на прилавке, все были какого-то великанского размера. Натянув их на ноги, Мёрси поглядела на себя в зеркало. Носки дошли до колен и даже чуть выше. Пятка болталась на голени. Чулочки, просто чулочки, да и только! Ладно... сойдёт и так.
   С ботинками повезло больше. Видимо, маленькие размеры были не в ходу... как и самые здоровенные. Впрочем, в обувных магазинах всегда так. Либо не влазишь, либо болтаешься. По счастью, ступни Мёрси были аккуратными, она это прекрасно знала, мысленно называя их "точёными". Прекрасное слово... старомодное и элегантное.
   А вот в зеркале Мёрси сейчас выглядела совсем не элегантно. Какая-то девочка-боец, задохлик из многосерийного телевизионного "Терминатора" с засученными по локоть рукавами. Не особо раздумывая, Мёрси прошла за прилавками к стенду с оружием. Слева, на оленьих рогах висели ремни и какие-то замысловатые кожаные ремешки. Мёрси выбрала себе ремень и портупею. Странно, но в кармане своего модного жакетика, она обнаружила две обоймы. Переложив их в карман пятнистой куртки и стараясь не сильно заморачиваться этими чудесами, она забрала портупею, сунула свою одежду в рюкзачок и направилась к выходу, где на стуле сидел Илья, держа ружьё.
   - Долго копаешься, - сказал он и аккуратно потушил сигарету. - Свечи забери с собой, пригодятся ещё.
   Мёрси послушно отлепила оплывшие свечи от прилавка. "Странно всё это, - подумала она. - Война, что ли случилась, пока я в ментовке дрыхла?"
   - Ты где живёшь? - спросил Илья, когда они выбрались на улицу. - Далеко?
   - На Эльмаше, - сказала Мёрси и в очередной раз безуспешно попыталась включить свой сотик.
   - Ни хрена себе... далековато. Учти, трамвай не ходит.
   - Я уже поняла, - сухо сказала Мёрси. - Ну, мальчики, я пошла домой, - и сразу пожалела о своих словах. Куда, ну, куда могла пойти семнадцатилетняя девушка в этом тумане... через весь город, внезапно опустевший... если только два этих странных чудика не врут. Но с другой стороны, несмотря на абсурдность такого предположения (глупости какие! город видите ли опустел, ха!) Мёрси чувствовала всей кожей, всеми нервами и всей душой мрачную пустоту мегаполиса. Это трудно было объяснить, но она верила этому неожиданному чувству.
   - Куда ты пойдёшь? - удивился Илья. - Я же тебе говорю - нет никого! Ни трамваев, ни троллейбусов, ни телефона, ни воды. Нет даже этих чокнутых мародёров... кроме нас с Сашкой.
   Видно было, что он уже изрядно приложился к водочке. "Не хватало мне ещё одного пьяного", - подумала Мёрси. Она поглядела в сторону ГУВД. Слава Богу, его по-прежнему не было видно. Из серой ваты тумана угловато торчал только огромный джип, рядом с которым стоял давешний молчаливый верзила... бугай с исчирканным шрамами лицом и виноватыми глазами. Ружьё он держал как-то знакомо... где-то Мёрси уже видела такую повадку...
   Ах, да! Военные в кино! Ствол ружья вниз, приклад у правого плеча. И повязка на голове, как у спецназовцев в любимых DVD Волкодава...
   Словно откликаясь, обрадовавшись, что, - да-да, наконец-то и обо мне вспомнили! - из тумана вдруг совсем рядом знакомо завыли:
   - Мё-о-орси!..
   - А говоришь, одна! - хохотнул Илья. - Друган тебя зовёт...
   - Он мёртвый, понимаешь? Мёртвый он! Как зомби, как покойник! - заорала перепуганная Мёрси, нашаривая пистолет в кармане объёмной куртки. Пальцами она чувствовала его, но никак не могла вытащить, не сообразив, что сунула руку в соседний карман. - Он за мной тащится!
   Илья не успел ничего сказать, как Сашка скользнул за джип. Из-за крыши мелькнула его голова и нырнула в туман. Волкодав завыл снова и вдруг резко замолчал. Неосознанно, Мёрси прижималась к Илье... и слушала, слушала, слушала... Господи, что же это такое творится здесь, на этой долбаной улице, в этом отвратительном городе, на этой мерзкой планете? Илью била крупная дрожь.
   Из тумана медленно вышел Сашка. У Мёрси скрутило желудок... она со страхом смотрела на огромные руки... но руки Сашки были чисты.
   - Что там? - надтреснутым голосом спросил Илья.
  
   ...да-да-да! что там?! ты убил его убил ножом ты убил Лёшку убил навсегда...
  
   - Он ушёл, - сказал Сашка. По лицу его катились слёзы. - Он ушёл.
   Где-то далеко-далеко, на самом краю слышимости, мощно вздохнуло что-то огромное... и через несколько секунд пласты неподвижного тумана лениво взвихрил слабый порыв пахнущего сырым мясом воздуха.
  
  
   АННА (одна в тумане)
  
   "До войны дедушка Григорий работал в железнодорожном депо в Балашове. Родом из донских казаков, перебравшихся после революции в город - роста невысокого, рыжий, живой, своенравный. Состоял в числе лидеров профсоюза железнодорожников. Справедливый был человек, жёсткий и честный. Уж кому он там на хвост наступил, так и осталось неизвестным, да только пришли однажды ночью люди в кожанках и увезли мужика в "воронке". Известное дело - тогда всё быстро делалось. Слава Богу, не расстреляли - отправили в трудовые лагеря.
   А бабушка с двумя детьми на улице оказалась: семья "врага народа" как-никак. Квартирку их быстро к рукам прибрали, с работы уволили, а родные отвернулись. Все разом, как один. Знать, мол, не знаем. Из-за твоего муженька жизнь портить? Уволь - уж давай сама как-нибудь. Вот так вот - ни работы, ни угла своего.
   Приютила Надежду Ивановну с дочкой Тамарой и сыном Сергеем дальняя родственница в Златоусте. Так, седьмая вода на киселе, непонятно кем и как им приходится. Однако жила баба Дуня одна в маленьком домике на самой окраине. Там и войну встретили. Надежда Ивановна ходила по людям - стирала, мыла за копейки или за продукты. Баба Дуня за жалким хозяйством, да за ребятишками приглядывала.
   Ох, и несладко жилось! Голодали. Дети собирали по огородам корешки, крапиву и щавель - варили похлёбку. В лесу - грибы, ягоды, орешки иногда попадались. Папа рассказывал - налопаются с Тамаркой зелёных орехов и диких яблок, потом пузом маются. Бывало, рыбки наловят - и скорее домой, пока никто не увидел и не отобрал. Чудом купленную по весне проросшую картошку высаживали на огородике. Баба Дуня строго следила: "Ребятки, глазки-то аккуратно вырезайте - из этих росточков потом цельный кустик картохи вырастет - будет что покушать". Дети аккуратно, высунув от усердия языки, разрезали сморщенные клубни на кусочки. На каждом - росточек. А из оставшихся обрезков и счищенной кожуры - опять же похлёбку варили. А зимой и вовсе плохо было. Папа так всю жизнь потом и мучился, как он говорил, "кишками" - наследие военного детства.
   Конечно, если бы Надежда Ивановна устроилась в тыловой госпиталь санитаркой - было бы попроще. Там помимо жалованья можно ещё и кровь сдавать - а за это усиленный паёк полагается. Да вот только клеймо "жена врага народа"...Не принимали в госпиталь с такой репутацией. Так и мыкались. Выжили, однако.
   Дедушка Григорий вернулся уже после войны. Худой, больной и озлобленный на весь мир. За столом съедал всё, что ему накладывала жена - никогда с детьми кусочком не поделится. Крошки со стола руками собирал - и в рот. Любил дочку и сына, но видать тоже так намаялся да наголодался... папа не любил рассказывать, как они жили все вместе после войны.
   Дедушка умер от рака пищевода, заработанного в лагерях. Умирал тяжело и страшно. Надежда Ивановна, упрямо стиснув зубы, ухаживала за мужем до последней минуточки. Сильная женщина была. Я девчонкой побаивалась свою бабушку - строгая всегда, придирчивая. Это сейчас понимаю - жизнь её такой сделала. А баба Дуня умерла от грыжи. Дрова колола во дворе, подняла полено, да силы не рассчитала. Скрутило её враз, два дня промаялась - и всё, нет человека.
   Такая вот простая история..."
  
   * * *
  
   Анна отложила ручку в сторону. "Ну вот, вроде как уже и мемуары писать начала! Мариэтта Шагинян", - подумала с печальной усмешкой. Хотя - чего тут усмехаться-то? Правду пишет, не роман. Так тысячи семей жили - в войну и после тоже. Мы всё жалуемся на трудности - денег платят мало, работа не нравится, кризис...ёлки-зелёные! А вот ведь как - людям и выбирать не приходилось, живи, как сможешь... или умри.
   И сейчас нечего Анне киснуть! Поди, не в пустыне очутилась - вон, сколько всякого добра и продуктов вокруг осталось. Всё для вас, Анна Сергеевна! Скучно тебе стало? - так иди и развлекись.
   Анна заглянула в Вовкину комнату. Поливая свой любимый жасмин, она задумчиво смотрела на здание детского садика во дворе. Ей очень хотелось зайти на территорию "дошкольного учреждения" и посмотреть что там и как? В садике на кухне, наверное, есть большой запас воды и ещё много чего полезного. А если честно, Анну всегда тянуло туда, где много ребятишек. Именно такого - детсадовского возраста! Ну, на крайний случай - начальных классов. Любила она этот возраст - от трёх лет до семи-восьми...
   Смущало Анну одно обстоятельство: двухэтажное стандартное здание детского садика было до середины второго этажа затянуто туманом. Причём тот же туман покрывал, как чехлом всю территорию детских площадок - качели, карусели, невысокие горки и песочницы, тропинки между участками, крыльцо у главного входа.
   "Чего его так туда тянет? - подумала Анна. - И вообще, странный он - туман этот. Живёт какой-то своей жизнью. Может он и вправду живой? Только понять его невозможно... да и не очень-то хочется, наверное. Он есть. И всё". Анне казалось, что ещё чуть-чуть, и она поймёт суть этой взвешенной желто-серости.
   Но в то же время, ей почему-то было совершенно ясно - в тумане происходит...
  
   ...живёт...
  
   ...нечто, что не укладывается в её понимание. Суть, сердцевина, больное сердце этого мира. И ещё - Анна хорошо помнила своё первое знакомство с туманом у подъезда. Это жуткую, влажную, липкую попытку РАСТВОРИТЬ её тело и пугающе легко выпить душу...
  
   ...Вот ты есть живая... и вот тебя уже нет... ты - часть меня... ты - часть всего...
   ...Тебя нет... ты одна...и ты - всё...
  
   ...с-с-с-с-с...ш-ш-ш-ш-ш.....с-с-с-с-с...
  
   ...это оно идёт за мной в тумане...
   ...о, эти страхи, их жестокая непреклонность, их предвкушение мучительного зла...
   ...это Нечто, облизывающееся во мгле...
  
   Внезапно Анна решилась: "Всё, хватит себя пугать! Я пойду туда прямо сейчас! Оно не убило меня тогда, не тронет и сейчас. Ну, не захочет пропускать - попробую договориться как-нибудь. В конце концов, я тоже здесь живу и имею на что-то право!"
   Её решимость немного испугала её саму... но отступать было нельзя. Нельзя!
   Почему она так думала? Сейчас она не смогла бы ответить на этот вопрос, но ей казалось, - нет, она была просто уверена! - что женщина сможет пройти и этот путь. Такой короткий... и такой неимоверно длинный...
   Анна аккуратно сложила стопки листов, придавила их на всякий случай округлым розовым камушком, привезённым давным-давно из Сочи...
  
   ...несколько раз муж намыливал этот камень и подсовывал в мыльницу...поутру Анна, торопясь, хватала "обмылок" и какое-то время пыталась вымыть им руки... а папа с сыном смеялись... и Анна фыркала на них...
   ...это было было было... не вернётся... было...
   ...этот МИР - такой же камень-обманка!
  
   ...и упрямо сказала кому-то, циклопически огромному и окутавшему весь свет, но зачем-то пристально разглядывающему её, одинокую и усталую:
   - Ну, ладно, разберёмся! Если нужно, женщина сможет пройти любой путь, понятно?
  
   Никто не ответил ей в тумане. Стояла тишина. Она не знала, что сидящий там, у подъезда, у затушенных угольков костра, лохматый сонный пёс поднял голову и внимательно посмотрел в сторону скрытых туманом веранд и качелей детского сада. Подождав некоторое время, он спокойно встал и потрусил в свой киоск. Он не увидел ничего угрожающего.
  
  
   Илья
  
   Мёрси ревела навзрыд. Она размазывала по щекам остатки туши, пыталась что-то рассказать про того, кто так жутко подвывал в тумане. Что-то о том, что он был, в принципе, хорошим парнем... правда, и у него были свои тараканы в голове... но всё-таки... всё-таки!
   Сашка стоял неподалёку, не решаясь подойти. Он вообще не мог видеть, как кто-то плачет. Сейчас, слава Богу, приступа с ним не случилось, но лицо его блестело от слёз. Вот, привалило счастье Илье... все такие нежные и ранимые... просто огромным мешком привалило счастье!
   В тумане кто-то откликнулся сдавленным рыданием, и Илья почувствовал, как холодеет. Зомби. Наверное, этот проклятый Джордж Ромеро был прав. Зомби существуют. И сейчас они полезут на них из тумана, шаркая ногами по асфальту, приволакивая ступни и болтая сизыми вывалившимися внутренностями...
   - Машенька... Мёрси... девушка! - сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал твёрдо. - Нам бы оружие проверить, слышишь? Мы тут, как голые на стадионе. Даже защититься нечем. Ты реви потихоньку, а мы с Сашей...
   Мёрси истово закивала головой:
   - Во... во... вод-ки... налей... налей-те...
   - Самолечение. Это по-нашему, - засуетился Илья, всей кожей чувствуя, как проклятый туман угрожающе сжимается вокруг них. - Сашка, налей даме водочки на два пальца... да поживей ты!
   Мёрси смогла выпить полстаканчика водки, не поперхнувшись. Сашка всё-таки налил ей больше, чем просил Илья... и наверное, был прав. Запив водку "Пепси", Мёрси судорожно всхлипнула и, через несколько длинных, чересчур длинных, секунд, встала с колен. Дыхание её было прерывистым, нос покраснел, глаза опухли, но в руки она себя уже взяла.
   - У меня тоже есть пистолет, - сказала она.
   - Да мы уж в курсе, - пробормотал Илья.
   - Мёрси, - неуверенно сказал Сашка, топчась неподалёку и не решаясь подойти. - Я не трогал твоего друга. Он ушёл.
   - Хватит, Сашка, - заорал Илья. - Она опять разревётся!
   - Нет, не разревусь, - тихо сказала Мёрси, исподлобья глядя на Сашку. - Ты не врёшь?
   - Нет... я не трогал его, я не трогал его, я...
   - Ладно. Поверю тебе на слово, не дёргайся...
   Илья протянул своё ружьё Сашке:
   - Давай, давай, Сашок, не раскисай! Не дай Бог, случится чего, а мы...
   Мёрси вынула пистолет и с недоумением посмотрела на него. Сообразив, что в рукояти ничего нет, она достала из кармана тяжёлую обойму и попыталась вставить её на место.
   - Эй, девочка, - обеспокоено схватил её за руку Илья...
   ...какая нежная упругая кожа... горячая и нежная...
   - Эй, подожди... подожди! Сашка разберётся. Да убери ты его в сторону! Не хватало нам ещё, чтобы ты всадила мне пулю в живот...
   Мёрси мрачно улыбнулась, но оставила попытки вставить обойму задом наперёд.
   Сашка споро вогнал пару патронов в двустволку, взвёл курки, приложил приклад к плечу и прицелился куда-то в небо... точнее, в эту мерзкую кашу, нависшую над ними. Мысленно представив себе улицу, скрытую сейчас в тумане, Илья с удивлением понял, что пуля не попадёт ни в один из домов, а просто уйдёт в небо...
  
   ...где, наверное, уже нет тумана... и пуля будет лететь в лучах закатного солнца, пока не достигнет высшей точки и не пойдёт на снижение, нырнув в туман где-то в районе бывшего цыганского посёлка... и ударится о землю, зарывшись в затоптанную землю обширной стройки...
  
   Сашка нажал на спуск.
  
  
   Глава 15
  
   Кремль
  
   Президент не стал устраивать обычных идиотских торжественных выходов. Это удивило Коваленко. Всегда и везде собравшиеся на "высокие" совещания, волнуются, сидя в зале и поглядывая на отдельную дверь, откуда должно появиться начальство с многозначительной миной на лице.
   Сегодня, входя в конференц-зал, он увидел президента, недавнего премьер-министра. Тот уже сидел на возвышении за столом президиума. Перед президентом помимо обычных бутылок с водой, лежали стопки папок. Президент что-то говорил. Несколько человек, открыв обозрению увесистые задницы, обтянутые дорогой тканью строгих костюмов, опирались на стол руками. Президент привстал, кивнул головой входящим и снова сел. Стоящие обернулись и закивали, кроме одного, досадливо дёрнувшего локтем. Тот тыкал пальцем в бумаги, лежащие перед президентом и что-то торопливо объяснял. Его сизая лысина раскачивалась над внимательно слушающим главой государства, как будто он хотел укусить президента за нос. Вот он дёрнулся вперёд... президент досадливо поморщился и покачал головой. Лысый едва заметно пожал плечами.
   "Ясно дело, вводят начальство в курс дела", - подумал Коваленко, нахально устраиваясь в первом ряду. Он решил действовать по вечному праву: "Кто первый встал - того и валенки!". Президент Академии Наук, распространявший вокруг себя запах дорогого одеколона, неодобрительно покосился, проходя мимо и уселся через два кресла. Рядом с ним с обеих сторон плюхнулись сразу четверо замов и дружно загалдели, перебивая друг друга и поминутно окликая главного академика по имени-отчеству.
   Зал забился до отказа. Коваленко с удивлением увидел Романа Коврова, присевшего на корточках у боковой стены. Вид у Романа был взъерошенный. Рядом с ним уселась незнакомая длинноногая шатенка лет тридцати с загорелым до кирпичного цвета лицом. Вид у неё был таким, будто она только что прилетела откуда-нибудь с алтайских раскопок, не удосужившись одеть что-либо в стиле бизнес-вумен. Она по-турецки скрестила длинные ноги, обтянутые джинсами и с любопытством слушала Романа, беспрестанно тычущего в кнопки наладонника. "Симпатичная! - с завистью подумал Коваленко. - Ай, да Роман!"
   Дамочка встряхнула головой, лихо повязанной цветастой косынкой на пиратский манер. На обнажённом загорелом предплечье Коваленко увидел чётко прорисованное тату: ящерицу, взбиравшуюся по гладкой коже на плечо незнакомки. Роман поднял голову и, не удивившись, помахал Коваленко рукой. Дамочка тоже сделала ручкой. Коваленко улыбнулся в ответ и приветственно отсалютовал. Ему очень хотелось усесться рядом с парочкой, но все места у стены уже были заняты. Интересно, как это Романа пропустили с наладонником? Всем объявили, что мобильники и прочие устройства связи необходимо отключить, а у персон помельче, - в частности у самого Коваленко, - сотовый просто-напросто изъяли до окончания совещания.
  
   - Итак, начинаем, - сказал президент в микрофон. - Мы собрали вас здесь, как будущее российское отделение организующегося сейчас МЕНАКОМа. Сегодня речь пойдёт не о текучке, предупреждаю сразу. Все вопросы финансирования и обеспечения мы обсудим позже, на уровне начальников подразделений, входящих в МЕНАКОМ. Сегодня я прошу не поднимать эти вопросы совсем. - Он негромко прихлопнул ладонью по столу. За спиной Коваленко кто-то с досадой крякнул. По залу прошёл невнятный ропот.
   - Первым сегодня выступит Коваленко Игорь Антонович. Как вы все знаете, он и его группа единственными смогли подойти к кокону на минимальное расстояние. Игорь Антонович, прошу вас к трибуне.
   Коваленко, несколько удивлённо кивнул головой и встал. Значит, никаких преамбул, вводных академических речей и начальственных монологов о значимости российской науки не будет... это хорошо. По-деловому, значит. Ну, держись, синяя птица! По-деловому, так по-деловому...
   Коваленко говорил около часа. К его удовольствию, для демонстрации материалов всё было готово. Правда, начав показывать видео, Коваленко обнаружил, что у изображения отсутствует звук и прервал показ. "Вот оно всегда так, - подумал он. - Даже и здесь, второпях..." Президент побагровел. Где-то, видимо, техникам сгоряча уже сулили Сибирь, рудники и компанию уголовников с гомосексуальными наклонностями, потому что через три тягостных минуты президент, дождавшись паузы, вставил:
   - Всё в порядке, Игорь Антонович, можно смотреть видео.
  
  
   Выдержка из сводного отчёта РО МЕНАКОМ (предварительные выводы)
  
   ...вполне вероятно, что кокон представляет собой определённого вида силовое поле неясной природы. Тем не менее, выводы отдела Коваленко И.А. о "квантовом сдвиге пространства" принять за основную рабочую гипотезу, удовлетворяющую на данный момент всем известным фактам. Частичное взаимодействие "сдвинутого пространства" кокона с материей нашего пространства позволяет разбить подход к изучению кокона на пять основных направлений, таких, как...
   ...основным направлением на данном этапе следует считать хозяйство д.ф-м.н. Коваленко И.А. ...
  
  
   - Ловко ты устроился, Роман! В центре Москвы, с симпатичной дамой в квартире. А мне пришлось остановиться в гостинице "Турист". Правда, возят на машине с охраной, но всё равно - кочевой столичный быт... отвык я уже от него, честно-то говоря. Одно дело в поле работать, а другое - мотаться по министерствам и ведомствам и везде клянчить, клянчить, клянчить...
   - Ну, сегодня нам карт-бланш дали. Так что ничего клянчить не придётся, - сказал Роман, ковыряющий вилкой картошку в мундире, до краёв заполнившую большую кастрюлю с кипящей водой. - Блин... всё ещё твёрдая.
   - Наивное дитя! - басом сказал Коваленко, поглядев на Вику. - Помяни моё слово - будут ещё трудности, стуканье кулаком по столу, подковёрная борьба, запутанные интриги, доносы и жалобы. Все вопросы будут решаться только тогда, когда придётся обращаться напрямую к царю... пардон, к президенту. А это не добавит нам друзей среди бояр.
   - Бояр бояться - за науку не браться! - сказала Вика.
   - А вот это - правильный подход, - поднял палец Коваленко.
  
   Они засели в охраняемой и спокойной Жуковке, на квартире Вики, - Виктории Шиловской, - той самой длинноногой шатенки. Её родители отбыли в Лос-Анджелес на пару месяцев. "Неплохо быть дочкой главы торгового дома! - подумал Коваленко. - И чего её в науку понесло?"
   В соседней комнате томились от скуки два охранника. Вика, сжалившись, поставила им DVD со сборником лучших научно-популярных программ канала "Discovery". Охранники поглядывали на экран, где интересно говорили о телескопе Хаббл, и спокойно жевали печенье, запивая его минералкой. Поначалу они отказывались, но слегка выпивший Коваленко заверил их в том, что никому ничего не расскажет. Дежурившим в подъезде охранникам они передали целый пакет печенья и две бутылки минералки. От выпивки охранники отказались и Коваленко, пожав плечами, присоединился к Вике и Роману, суетящимся на кухне. Охрана тотчас переключила телевизор на новости.
   - Вот чёрт! - подсолнечного масла осталось на донышке! - сказала Вика, делавшая салат. - Этот, как его... майор, да?.. сказал, что мы можем позвонить и заказать всё, что нам нужно. А то Серафима Львовна сегодня не придёт... не ждала..
   Видимо, в этом доме Серафима Львовна была мажордомом, домоправительницей, хранительницей ключей или кем-то в этом роде. И получала она явно не меньше, чем доктор физико-математических наук И.А.Коваленко. Впрочем, эта мысль почему-то не испортила ему настроение.
   - Нам нужно только одно - усесться за стол и выпить ещё по одной рюмочке! - бодро сказал Коваленко. - В кои-то веки армия стоит на службе науки, так не будем перенапрягать её нашими капризами.
   Роман засмеялся. Удивительно, но он не производил впечатления человека, ухаживающего за симпатичной дамочкой. В свои пятьдесят с небольшим, Коваленко, - всю жизнь проработавший среди молодёжи, - безошибочно определял признаки даже самой лёгкой влюблённости. Они отсутствовали. Это привело доктора наук в весёлое расположение духа.
   После рюмочки, Вика, накладывая Роману и Игорю Антоновичу салат "со следами подсолнечного масла", спросила:
   - Всё-таки, как оно там... у кокона?
   Коваленко хотел ответить что-то шутливое... но не стал ёрничать. Он вспомнил, как вдавливало виски и резало глаза...
  
   ...Глаза резало. Проклятый манипулятор снова заело и Коваленко, ругаясь сквозь зубы, неестественно оттопыривал локоть, пытаясь поднести контейнер пусть боком, но всё же вплотную к извивающемуся щупальцу-протуберанцу. В стальной коробке было тесно. Единственная дверца открылась и хлопала. Лязг стоял такой, как будто черти молотили кувалдами по листовому железу.
   В голове зловеще пел безумный хор... во всяком случае, много позже, другого определения Коваленко дать не смог. Тягучий ветер, казалось, проходил сквозь стальной щит, наспех сваренный на Уралмаше военными. Как всегда, смотровая щель оказалась неверных размеров и жёлтое освинцованное стекло, обложенное прорезиненной лентой защиты, чтобы держаться в чересчур широком отверстии, перекосилось, угрожая выпасть в любую минуту. Поправлять его было некогда - Коваленко впервые был так близко. Из-за перекоса поверхность стекла бликовала, заставляя Коваленко мучительно вытягивать шею куда-то вбок. Несчастный позвоночник ныл, напоминая о всех травмах.
   - Не берёт, Антоныч! - заорал в ушах Прохоров. - Не берёт, сука... на всех режимах не берёт!
   - Прохоров, иди на х...й, - пробормотал Коваленко. - Ты меня ближе, ближе подтолкни... хер с ними, с замерами, Прохоров, милый! Полметра всего! В жопу целовать буду, дочку замуж отдам, только подтолкни меня своим ё...ным трактором!!
   Ветер завыл, заглушив ответ. Дверцу оторвало и она наконец-то перестала греметь. По шлему забарабанила какая-то чёрная труха. Чёрный лоскут с размаху шлёпнулся на стекло шлема. Скосив слезящиеся глаза, Игорь Антонович увидел, как в нескольких сантиметрах от его носа проклятый ошмёток шевелил тысячами корешков, впивающихся в тонкое стекло. Коваленко мотнул головой, пытаясь потереться поверхностью выпуклого стекла шлема о пульт и соскоблить проклятую дрянь. Часть её действительно прилипла к железу и пластику. Оставшаяся часть была уже не такой активной... и во всяком случае, уже не загораживала весь обзор... впрочем, думать сейчас об этом было некогда.
   Кабина дёрнулась и проползла вперёд метра на полтора. Хор в голове взвыл. Коваленко отчётливо увидел, как манипулятор косо воткнул контейнер в протуберанец кокона... и почувствовал удар такой силы, что потерял сознание.
   На записи хорошо видно, как отбрасывает импровизированное укрытие Коваленко. Манипуляторы торчат переломанными лапками гигантского насекомого. Стальная коробка укрытия, пролетев над толкавшей её штангой, сминает кабину трактора. Видно, как из неё вываливается Прохоров. В спину ему впивается один из чёрных лоскутов, неведомой силой выброшенных из кокона. Название "брызги", подхваченное прессой, довольно неудачно. Более всего эти образования походят на мокрые клочья одежды.
   Прохоров падает и из спины его начинает расти "чёрный саксаул". Одна из боковых камер, установленных на тракторе, показывает это с пугающей чёткостью. Прохоров пригвождён к земле. К вечеру от его скафандра останутся только окровавленные клочья, грязными перекрученными тряпками обвивающие основание ствола...
   Кабина-укрытие Коваленко откатывается ещё несколько метров, будто подталкиваемая ураганом... и замирает, упёршись в землю обрубками начисто срезанных оконечных захватов манипулятора. Из сорванной дверцы безжизненно выпадает Коваленко. Шлема на нём уже нет. Из помятого короба укрытия вымахивает ствол "чёрного саксаула". Спасатели тянут к Коваленко длинные штанги. Одна из них цепляет его за рукав. Игоря Антоновича осторожно тянут на асфальт проезжей части улицы Серова. Там уже безопасно.
   Спирали чёрных вихрей вокруг кокона становятся толще. По-прежнему, рядом с коконом нет никакого движения воздуха. Вешка, поставленная Коваленко накануне, вяло трепещет полосатым флажком - его шевелит приятный июньский ветерок. Камера, установленная на вешке, выдаёт четыре кадра чёрно-белых геометрически правильных полос и оплавляется. Термометр вешки передаёт температуру окружающей среды: плюс двадцать семь градусов Цельсия.
  
   - Плохо там, Виктория, плохо, - сказал он. - Выматываешься. Если уж честно говорить. А самое главное - страшно. Это я вам, молодёжь сразу говорю - жутко там, - он вздохнул, крутя пальцами рюмку. - Это вам и Джефферсон скажет, и Бриджес, и даже беспечный Зайков...
   - Бриджес - хороший мужик, - зачем-то говорит Роман. - А Джефферсону я не верю. Не мог он это распределение просчитать, не мог! Без аксонометрической расстановки датчиков...
   - Знаете что, давайте-ка выпьем! - решительно говорит Вика, мягко положив Роману руку на плечо. - Послезавтра мы будем уже в Ёбурге... когда ещё доведётся хорошо посидеть втроём! Кстати, Зайкова я помню - не такой уж он беспечный!..
   Это как-то разряжает обстановку. Повеселевший Коваленко уверяет молодёжь, что более трёх рюмок сегодня пить не будет. Завтра "с самого сранья" его повезут к люберецким вертолётчикам экспериментального завода имени Камова, а потом ещё и на совещание. Вика, - к удивлению Коваленко, "один из ведущих специалистов по криптологии", как представил её ещё в Кремле Роман, - говорит ему, что в нынешних условиях чрезвычайного положения, да ещё и с карт-бланшем президента, Коваленко может спокойно явиться куда угодно в безобразно пьяном виде. Она вспоминает, как на одной из недавних конференций, приехавший почётным спонсором олигарх не вязал лыка.
   - Под руки вели и пылинки сдували!
  
   Потом Роман пытался популярно объяснить, что такое "квантовый сдвиг пространства", а Виктория мотала головой, говоря, что популяризатор из Романа никудышный. Игорь Антонович прервал заблудившегося в терминах коллегу и привёл в качестве примера навязшие в зубах "параллельные миры".
   - Понимаете, Вика, кокон - это нечто вроде портала...
   - А я думала, что порталом является золотой Кубок Огня... или старый башмак! - хохотала Виктория. Когда она смеялась, то становилась очень мила. Впрочем, когда хмурилась - тоже.
   - ...квант времени... - бубнил Роман.
   - Тот же мир, только на долю секунды назад... или вперёд! - перебивал его Коваленко.
   Беспрестанно пищали все телефоны. Коваленко как-то вдруг понадобился всем сразу. Романа и Вику тоже нет-нет, да и дёргали звонками. Вика пролила на себя кофе, а Роман, размахивая руками, сшиб со стола бутылку коньяка. К счастью, вылилось совсем немного. Достали вторую, литровую.
   Вика переоделась в домашний халатик, что её очень красило. Размякший от коньяка Коваленко умилённо вздрогнул, увидев на левой ножке Виктории изящную золотую цепочку. Вика поймала его взгляд и улыбнулась. Не растерявшийся Игорь Антонович показал ей большой палец, мол, чудесно, прекрасно, восхитительно! Вика засмеялась и крутнулась на каблучке. Сердце Коваленко сладко заныло...
   Словом, сидели хорошо и весело. Ночевать Коваленко остался здесь. Вика постелила ему на диване, на котором охранники оставили множество колючих крошек от печенья. Осмелевший Коваленко, вняв призыву своего сердца, поцеловал хозяюшку в губы... и она была не против!
   Мягко отстранив Игоря Антоновича, она шепнула ему на ухо: "Успеется! Мне сегодня нельзя, увы! Да ещё и..." - и кивнула в сторону соседней комнаты, где раскисший Роман укладывался на софе.
   Коваленко подумал, что переждёт с полчасика и проберётся в комнату Вики... а там будет действовать по обстоятельствам... но сразу же уснул. Оставшийся включённым телевизор беззвучно показывал пожары, взрывы, беснующиеся толпы народа и тёмные шеренги полицейских, укрывающихся за щитами. В нижней части экрана ползла бесконечно повторяющаяся бегущая строка: "Earth under attack!"
   Сменившаяся в подъезде охрана шепталась о Пришествии.
   - Я говорю, крестить надо тёщу! А та - некрещёной родилась, некрещёной и помру.
   - Она же врач...
   - Ну и что! Видал, что творится? Игоря Антоновича записи видел?..
  
  
   Анна
  
   Дикий полосатый зверь медленно пятится от смелой женщины с хлыстом. Шаг за шагом - отступая, скаля клыки и недовольно ворча - тигр низко опускает голову и ... подчиняется с неохотой. Он делает вид, что уступает ей, но только и ждёт случая броситься на укротительницу и показать, кто здесь главный.
   Дрессировщица, ёлки-зеленые! - усмехаясь про себя, подумала Анна, медленно шагая по дорожке к главному входу в детский сад. Именно так вёл себя туман, расступаясь и освобождая женщине дорогу. Оглянулась - асфальтированная, покрытая сетью трещин дорожка оставалась чистой. Вроде никакой ловушки. Ну, спасибо. По-прежнему держим нейтралитет? Ну-ну...
   Она прошла невысокое крыльцо. Дверь свободно открылась. В нос ударил специфический запах детского садика: смесь ароматов кухни, пыли, дезинфицирующих средств и... детства. Внутри было пусто и тихо. Для начала Анна почему-то поднялась на второй этаж по лестнице. Группы старших, кабинеты заведующей, медработника. Музыкальный и спортивный залы. Разбросанные на столах бумажки, раскатившиеся по полу мячи, открытое пианино. Анна потыкала пальцем по клавишам - звук, неимоверно громкий в окружающей тишине, неприятно полоснул по нервам. Показалось, что где-то далеко детвора нестройными голосами тянет: "Мишка с куклой ножкой топали, ножкой топали, посмотри! И в ладоши громко хлопали, громко хлопали, раз-два-три..." Тоска, тоска по сыну давила на грудь - она всегда плакала от умиления на детских "садишных" утренниках. Для матери ребёнок всегда остаётся маленьким, даже если ему уже за двадцать.
   Анна закрыла пианино. Стой, жди, когда по твоим клавишам снова пройдутся холёные ручки музработника... ведь иначе, зачем тебе здесь быть?
   На первом этаже Анна заглянула на кухню. Действительно - несколько огромных многоведёрных кастрюль до верху наполнены водой. Нарезанный на ломти хлеб укрыт салфетками - он уже немного подсох.
   "Кстати, я ни разу и нигде ещё не видела испорченных, заплесневелых продуктов. А ведь времени прошло немало...интересный факт..."
   Но наличие запасов и прочего почему-то не показалось столь уж важным. Главное было в другом! В помещении было удивительно спокойно и... комфортно. Здесь, в детском саду, было хорошее место - по настоящему хорошее. Заходя в детские спальни и касаясь рукой покрывал на кроватках, Анна "слышала" отголоски детских снов - иногда волшебно-счастливых, иногда тревожных, даже страшных. Но всегда очень искренних и чистых - только в раннем детском возрасте можно так чувствовать - почти безгрешно.
  
   Игрушки...так много кубиков - я построю большо-о-ой дом с башней... мама и папа придут жить в мой дом ... и они не пойдут на работу - нам будет весело, всегда вместе играть... весело! Все машинки стоят рядышком, как у папы в гараже... жжжж... брр-бррр... не заводится... Лиля Пална-а-а! А Борька опять у мишки ухо откручивае-е-ет! Ему же бо-ольно...
  
   В самой младшей группе Анна задержалась дольше. Подошла к полке с книжками - Агния Барто "Игрушки" - задумчиво полистала странички со знакомыми иллюстрациями. На полу возле окна валялся брошенный медвежонок. Ну что, бросила тебя хозяйка? А в стихотворении говорится, что "зайку бросила хозяйка".
   Мишка был порядком потрёпан, искусственная шёрстка местами полысела и чем-то заляпана. Из шва торчал потрёпанный ярлычок с надписью "Made in CHINA". Ну конечно, где ещё было родиться этому одинокому медведю? Медвежонок был симпатичный, очень славный и очень печальный. Одно ухо на его большой голове наполовину оторвано.Наверное это тот самый, которому Борька ухи крутил... таскал за собою всюду, пытался забрать домой и тайком кормил "пирожками" из песка. И крутил Борька эти ухи потому, что...
  
   ...марш к себе в комнату я кому сказала! сказала! весь в папашу, лишь бы шляться!..
   ...шляться...
   ...папашу...
  
   ...потому что было у Борьки нехорошо на душе.
   Анна посадила мишку на один из низеньких стульчиков, стоящих в ряд. Сама села напротив и открыла книжку. "Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу...." Почему-то казалось очень важным вот именно так - вслух прочитать всю книжку, от начала до конца. Подняв глаза она увидела призрачные силуэты сидящих напротив ребятишек, Это были дети разных возрастов, человек пять или семь... нескольким из них было явно неудобно на низеньких стульчиках, но все послушно сложили руки на коленях и внимательно слушали.
  
   ...это хорошая тётя... ХОРОШАЯ...
   ...она пришла из милиции, чтобы всех защищать, да?..
   ...это волшебница! фея из мультика!..
   ...нет, это Димина мама... наверное... но она ХОРОШАЯ...
  
   Один пацанёнок усердно ковырялся в носу, а маленькая девочка крутила кончик жиденького хвостика белокурых волос. Анна заворожено смотрела на детей понимая, что это не те призраки, к которым она уже начала привыкать. Эти дети были живые, они были где-то здесь, совсем недалеко от неё, и ждали... чего они ждали?.. непонятно.
  
   ...помощь...им нужна помощь, тепло, забота... они ждут её, Анну, или ещё кого-то...взрослого...надёжного...
  
   Силуэты детей постепенно растаяли. Анна снова была одна, с книжкой в руках и медвежонком на стульчике напротив. Анна взяла плюшевого зверька в руки, прижала к груди и подошла к окну. За окном было солнечно. И никакого тумана - голубое небо, яркая молодая зелень, жёлтый песок в песочницах, свежеокрашенные качели и скамейки на участках. Как будто это был взгляд в другой мир - тот самый, прежний, только безлюдный. Может поэтому здесь, внутри, так хорошо и чисто на душе? Но Анна чувствовала, что на самом деле за стенами её ждёт всё тот же безмолвный замерший тусклый свет.
   Почему? Да просто знала. Потому и уходить отсюда - из этой самой младшей группы, и вообще из здания, хранившего запах детства, не хотелось.
   И ни к чему бить стёкла... или распахивать окна и пытаться выпрыгнуть в сияющий ласковый мир...
   - Да что же это за такое проклятье? - в сердцах воскликнула Анна. - За что же меня сюда-то забросило? Чистилище что ли... так за какие грехи?!
  
   -Ты знаешь, врачи советуют прервать беременность. Подлечиться, а потом опять попробовать. Хотя можно и рискнуть, проблема не такая уж и серьёзная, медики страхуются просто - как думаешь?
   - Ну, раз врачи советуют - надо прислушаться ... к советам. - В глазах мужа мелькнул огонёк радости, и она поняла - он не хочет второго ребёнка... просто не хочет, и всё тут, только сказать прямо смелости не хватает...эх, мужчина...
   - А вдруг будет девочка? Представляешь, как здорово!
   - Не знаю... тебе рожать - ты и решай...
   ...и она решила...она согласилась... она сделала выбор... она...
   ...она...
  
   ...мальчик! хорошенький был бы мальчишка! сказал зачем-то сволочуга-врач...
   ...А мог бы, скотина, и промолчать!!!
  
   Когда женщина решается на аборт - для неё ребенок становится существом бесполым, она никогда не думает кто это там внутри - мальчик, или девочка. Так мозг выключается - иначе можно свихнуться. Если женщина не может мозги отключить на эту отстраненность - она до акушерского стола просто не доходит.
   Но если собирается вынашивать и рожать - тогда наоборот, придумывает пол, имена, разговаривает с плодом. Поэтому психологически неожиданный выкидыш воспринимается тяжелее, чем сознательный аборт.
   А вот как встретится такой врач-сволочуга, озлобленный на весь мир и на своих пациенток за компанию, который не преминет обалдевшей от боли (несмотря на обезболивание!) женщине вставить шпильку по поводу пола тех ошмётков, которые из неё вычищаются. Женщина ведь всё слышит во время процедуры, только как сквозь вату. А после таких слов иногда от стресса действие обезболивания сразу сходит на нет.
   Бывают ещё ситуации, когда муж задает совершенно глупый риторический вопрос: "А кто там был, интересно?!"...
   Вот уж точно можно убиться об стену!
  
   Когда Анна вышла на крылечко - уже смеркалось. Если это можно так назвать - "смеркалось". Надо же, она весь день по детскому садику пробродила - и даже не заметила! Дорожки к выходу были по-прежнему свободны, туман устроился на газонах по обеим сторонам и, похоже, не собирался возвращаться на асфальтированную поверхность.
   Во дворе Анна присела на лавочку, утомленно прикрыла глаза. Образ белокурой девочки не шёл из головы.
   Ей захотелось посидеть у костра. Дома всё валилось из рук. Медвежонка она посадила в комнате, попросив его постеречь её записки. Медвежонок весело смотрел на неё блестящими глазами. Ухо его было аккуратно зашито, шёрстка почищена. Мордашка была ещё влажной - Анна отмыла его, сама не замечая, как ласково выговаривает, словно ребёнку:
   - Ну, и кто у нас тут весь извозюкался, как поросёнок? Сейчас мы тебя вымоем, высушим... спать уложим. Смотри, больше не пачкайся, а то будешь Пачкулей Пёстреньким! И не пищи... мыло в глазки не попало...
   Подсушивая мордочку пушистым полотенцем, Анна подумала, что описав это в дневнике, она обязательно закончит фразой: "Это не казалось ей ни сумасшествием, ни глупостью. Всё было так, как должно было быть!"
   - И пусть тот, кто не был одинок, первым бросит в меня камень, - решительно сказала Анна, усаживая медвежонка на стол.
  
   * * *
  
   У костра действительно было уютно. Анна завернулась в плед, слушая потрескивание дощечек и веточек, постепенно превращающихся в угольки. "Вот так, наверное, и безумие постепенно охватывает мозг, превращая его в пепел", - спокойно подумала она. Мысль не казалась пугающей. Нет, напротив, она несла с собой какое-то странное успокоение. Анна будет ходить по пустому туманному городу с улыбкой на лице, раскланиваться с призраками, болтать с воображаемыми друзьями... медленно стариться... и жить долго и счастливо...
   Внезапно, сквозь полудрёму, она почувствовала как бы шевеление ребёнка в себе - удивительное ощущение, которое понять может только женщина, выносившая и родившая хотя бы раз. Сладостное движение новой жизни внутри себя...
   Конечно, это иллюзия...
   Но движение переросло в тянущую боль внизу живота, грудь напряглась, в промежности стало влажно и жарко, кожа покрылась мурашками. Не открывая глаз, Анна облизнула внезапно пересохшие губы, неудержимое желание захлестнуло вдруг, сразу всю её.
   - Ну что, Аннушка, загрустила? - раздался рядом низкий приятный голос. Словно в трансе она медленно подняла голову.
   У костра, скрестив ноги по-турецки, сидел мужчина в надвинутой на глаза ярко-красной бейсболке с крупной чёрной надписью "GO!" и участливо смотрел на неё. Бейсболка смотрелась дико - ведь мужчина был одет во что-то пятнистое... солдатское... подумалось Анне. Чёрт, эта американская кепка просто резала глаза!
   Рядом с мужчиной зачем-то торчали воткнутые в землю лыжные палки.
  
  
   Глава 16
  
   Илья
  
   - Дурость какая-то, - сказал Илья, рассматривая патроны с аккуратными вмятинками на капсюлях. - Может, высыпать порох и поджечь?
   - Бабахнет, - сказал Сашка, глупо улыбаясь.
   Илья старался подавить в себе раздражение. Ясно, что порох может запросто "бабахнуть", а капсюли - грохнуть, если тюкать по ним молотком или камнем... вот только толку для них, лишенцев, не будет никакого. Та же история, что и с батарейками, бензином и автомобилями. По отдельности всё работает так, как надо, а вместе - пшик.
   Пистолет Мёрси всё-таки оставила при себе. Впрочем, Сашка тоже закинул за спину двустволку. Пусть тешатся... старый, да малый. Вреда от этого никакого, а уверенности придаёт. Эх, жаль, нет в магазине пневматического оружия! Впрочем, что бы Илья с ним делал? Застрелился? Пугал призраков? Пулял в мишень и пустые пивные банки? Здесь даже ворон не видать, не то, что кого-либо...
   Тащить пришлось многое чего. Основной груз, конечно, взвалил на себя Сашка. Илья тоже постарался набить свой рюкзак и теперь проклятые лямки давили на плечи. Идти на вывороченных носками внутрь ногах и так-то не сахар, а тут ещё лямки сползают, а поправлять их получается только правой рукой.
  
  
   Мёрси
  
   Мёрси волокла свой рюкзак молча, прихватив ещё и сумку с керосинкой. Чего-чего, а керосиновые премудрости она знала хорошо. Брюлькин папа ещё не был богатым человеком, а садовый домик у них уже был замечательным. Бабушка Брюли почему-то терпеть не могла переносную портативную газовую плиту-чемоданчик. Не то газа боялась, не то привыкла в войну управляться с керосинкой. Говорила, что греть на ней приходилось всё - вплоть до кастрюли воды, чтобы помыться.
   Правда, заливать в керосинку бензин вместо керосина Мёрси ещё не приходилось, но она надеялась, что это будет несложно. Единственная бутыль импортного керосина, прихваченная из подсобки была не такой уж и большой, так что рано или поздно нужно было идти к ближайшей тачке и...
   ...отсосать...
   ...отлить бензина из бака. Очень хотелось сесть где-нибудь в сторонке и пореветь. Просто пореветь и всё. Ну что она, железная что ли?
   Подлый Пикачу нахвастал Лёшке-Волкодаву невесть чего... а ведь Мёрси - только говорить об этом нельзя никому! - Мёрси никогда в жизни не пробовала никакого минета.
   В классе её считали шилом. Оторва! Особенно, когда в позапрошлом году попёрла мода на готов. Мёрси достала хранимый в ящике стола браслет из бритв, сделанный ещё Ленкой, старшей двоюродной сестрой. Иногда она одевала браслет и демонстративно показывала его шлюшкам из центра, когда они всей шарашкой ездили на Плотинку. Мол, знай наших, уралмашевских! Тут, главное, чтобы менты не засекли...
   Брюльке повезло... она кайф со всего этого ловит... говорит, что по три, а то и четыре оргазма за раз имеет. Может, и врёт, конечно... но бедная Мёрси в ванной получает намного больше, чем с потным и пахнущим пивом, хорохорящимся пацаном, изображающим из себя мачо. "Пальцы веером, сопли пузырями!" - как говорит мамашка...
   Бред какой-то в голову лезет...
   А почему - бред? О чём-то думать надо?
   Бред, потому что бессмыслица. Думай лучше о том, куда это несёт тебя, дурочка Мёрси, с двумя подозрительными типами? Ну, Илья этот, с ним всё понятно... на крайняк - удрать можно... или отбиться. А вот Сашка ... он хоть и производит впечатление большого младенца с напрочь сорванной башней, но ручищи-то у него - будь здоров! От такого не отобьёшься, не отвертишься тем, что, мол, месячные пришли или, там, таблетки дома забыла...
   Правда, он ни разу к бутылке не приложился... это уже хорошо...
   Чем?
   Не знаю. Но было бы хуже, если Сашка ещё и водку жрал...
  
  
   Илья
  
   - Меня вот что интересует, - сказал Илья в полумраке уютного магазинчика, - бывшей квартиры, в угловом доме на Серова-Сурикова. - Хрен знает, сколько времени прошло, а ничего не протухло. Ни колбаса, ни фарш, ни пельмени...
   - А чего им протухать? - буркнула Мёрси, боязливо поглядывая на тени в углах маленького зала.
   - Так ить, матушка! - воскликнул Илья, откусывая кусок черкашинской полукопчёной колбасы "Таллиннская". - Я уже со счёту сбился, сколько мы тут с Сашкой болтаемся. Слышь, Сань, зря мы с тобой мясо в ведре с водой храним! Ни черта ему не сделается. - Он аккуратно налил в стаканчик водки. Стаканчик он пристроил на стеклянной крышке контейнера-холодильника, в котором грудой красовались пакеты разнообразного фарша и пельменей...
   - Мне видится только одна причина, почему здесь ни фига не портится, почему разгуливают покойники и почему бродят призраки непонятно кого, - вновь разговорился Илья, когда вся троица собралась на кухне, пропахшей дымом костра лоджии. Мёрси возилась с керосинкой, споро разогревая куриные ножки, пахнущие так вкусно, что даже у Сашки потекли слюнки.
   - И что за причина? - недоверчиво спросила Мёрси.
   - Ты будешь приятно удивлена, дитя моё, но мы все померли! - радостно воскликнул Илья. - Мы померли по разным причинам и теперь находимся где-то между раем и адом... то есть, у Бога в заднице, у чёрта на рогах!
   Мёрси промолчала. У этого мужика полквартиры книгами заставлено... ботаник хренов. Может, он и знает, чего болтает. Послушаем.
   - И будем мы тут сидеть до второго пришествия Иисуса Христа, пока основательно не свихнёмся. А когда крышу нам окончательно свернёт набекрень, явится к нам этакий Судия в белой мантии и отвесит нам полную пазуху говна за грехи наши тяжкие, правда, Сашка?
   - Грехи... - эхом отозвался Сашка, с трудом втиснувшийся между неработающим холодильником и окном кухни.
   - Вот-вот! - с воодушевлением поднял палец Илья и потерял нить разговора. Чтобы заполнить неловкую паузу, он налил себе немного водки "Пугачёв". - Ты будешь, Машенька?
   - Для вас обоих я - Мёрси, - ответила девушка.
   - Пардон, мадам... в смысле, мадмуазель! Водки откушаете?
   - Потом. Я думаю вот что... - рассудительно сказала Мёрси, снимая закрытую сковороду с огня. - Так... разбирайте... да осторожнее ты! Горячее же! Если аджики мало - сами намазывайте. Так вот, я думаю, что это всё - правительственный эксперимент, вырвавшийся из-под контроля!
   Илья захохотал, уронив куриную ножку обратно в сковороду, поставленную в центре кухонного столика. Сашка испуганно смотрел на него.
   - Ну, милочка, ну, ты насмотрелась кинушек! "Идентификацию Борна", поди что, раз десять смотрела?
   Мёрси подумала, что этот инвалид зря смеётся... сама она не любила боевики, но пацаны всегда тащат девушку в кино и там либо подпрыгивают от восторга, когда главный герой мочит врагов так, что брызги летят... либо лезут под юбку потными руками... либо и то, и другое вместе.
   - А что ещё? - сказала она упрямо. - Или америкосы...
   - А, да-да-да! Ну точно! Как я сразу не догадался! Проклятые империалистические ястребы используют великий русский народ в качестве подопытных кроликов!
   Илье всегда нравился этот этап любой пьянки. Есть закуска, есть выпивка и пиво на утро. Никто и ничто пока не отвлекает от разговора. Назовите это как угодно: разговор, толковище, обсуждение, обмен мнениями... чёрт возьми, можете назвать это коллоквиумом или семинаром! Суть от этого не менялась - люди начинали говорить. Говорить свободно... просто и прямо. Так, как думают. А думают они все по-разному.
   - Эх, Мёрси-Мёрси... тогда уж забирай шире! Зловещее общество иллюминатов, руководимое сионистами, плетёт интриги, сидя в подземельях Тель-Авива... или Ватикана. Смотрела "Код да Винчи"? Впрочем, иллюминаты, это уже из "Ангелов и демонов". Я думаю, что мозги у тебя битком набиты невесть чем... что, в принципе, не стыдно в семнадцать лет. Я тоже был блаженненьким дурачком в то время. И даже просил маму в 91-м году, чтобы она сшила мне флаг России.
   - Зачем? - удивилась Мёрси, даже не успев обидеться за "набитые невесть чем мозги".
   - Ну... понимаешь, путч, толпы народа, всеобщий подъём. Все куда-то рвутся, все чувствуют, что вот-вот начнётся что-то свободное и очень хорошее. И я - шестнадцатилетний пацан, бредящий переменами... как и вся Россия, впрочем. И мне очень хотелось, чтобы у нас на крыше развевался триколор. Как символ борьбы с прогнившим коммунизмом... - усмехнулся Илья.
   - ...Однако, милая Мёрси, даже тогда я не верил ни в какие тайные козни ЦРУ, Моссада и прочие Джеймсо-Бондовские штучки. Миром правит бардак, Мёрси! В наше время ни наше, ни американское правительство не могут скрыть ни одного мало-мальски крупного секрета. А уж затеять что-то круп... ик... пардон... крупномасштабное - гнилая затея. Всплывёт наружу моментально... Что-то меня повело... пропустим пока принятие алкоголя и покурим сигареты "Winston one", да благословит Господь их создателей...
   - Пойдёмте лучше на лоджию? - попросила Мёрси, которая не любила чересчур прокуренные помещения.
   - Тогда уж на ступеньки... Саня, помоги мне... прихвати мой пузырь и Мёрсино вино... в общем, у нас пикник! Икотное слово - пик-н-ик...
  
  
   Мёрси, Илья, Сашка, туман, ночь
  
   Как известно, в доме 21, как, впрочем, и во всех домах этой серии, есть два входа. Один приводит в двум лифтам и дверям квартир первого этажа. Ко второму ведёт крыльцо с бетонными ступеньками. Через эту дверь жильцы дома тащатся пешком, если лифт не работает.
   Сидеть на ступеньках крыльца вполне удобно. А если вспомнить, что у подъезда совсем недавно жильцы с седьмого этажа сложили солидную кучу каких-то старых досок и древесно-стружечных плит, то можно соорудить себе какое угодно седалище... и развести из всей этой благодати костерок. Деревянные плинтусы, которые сосед хранил в подъезде для предстоящего ремонта, уже превратились в пепел и угли. На очереди была куча строительного мусора. За неё представитель управляющей компании уже сделал жильцам втык... но - смотрите-ка - пригодилась!
   Мёрси сунула под зад сложенную пятнистую куртку. Сидеть было удобно... только страшновато. Ночь, не ночь, муть какая-то... но костерок так уютно горит.... и вино с сигаретами под рукой. И пистолет в кобуре подмышкой. Сашка ей подогнал по размерам все эти ремешки. А в поясном ремне дырочки провертел.
   А Илья в магазине дал ей нож. Точно такой же, как у них обоих.
   У Мёрси вдруг навернулись слёзы.
   Она сидела у чужого дома с двумя инвалидами, из которых у одного голова была изрезана страшными розовыми шрамами... она курила сигареты "Данхил" и пила "Мерло" из горлышка, закусывая...
   ...красное вино, Машка, к мясу, а белое - к рыбе, поняла?..
   ...закусывая обжаренными с аджикой куриными ножками. И тяжёлый, маслянистый на ощупь, пистолет подмышкой... и ремешки натирают плечи... и нет нижнего белья.
   Господи, как это всё произошло? В какой момент она умерла?
   Умерла, если верить Илье...
  
   -...переход! - с глупой торжественностью говорит основательно опьяневший Илья. - Переход из жизни в смерть. И мы в нём застряли. Застряли к х...ям собачьим.
   Он тупо смотрит на огонь. Сигарета из его пальцев выпадает и катится по едва заметному наклону бетонной поверхности к костерку.
   Мёрси поднимает лицо к небу. Неба нет. Есть стена дома, косо уходящая вверх, в отвратительную муть. Мёрси чувствует, как слезинки скатываются по вискам куда-то, мимо ушей, к нежной шее... и за ними ещё и ещё...
   Ей хотелось умереть.
   Но не так, как сейчас... а чтобы рай...
   Илья ошибается, правда? Он ошибается! Я никогда раньше не молилась... я никогда раньше не молилась! Я никогда раньше не видела, как покойник с распухшей мошонкой и окровавленным пенисом бредёт по коридору. Я никогда раньше не разговаривала с людьми с вывороченными ногами и руками. Я никогда раньше не говорила с ненормальными!!!
   Я ничего в своей жизни не видела, Господи!
   Что же ты делаешь со мной? Мне же всего семнадцать лет!
   Мне всего семнадцать лет, Господи!
   И вдруг она вспомнила. Бабушка Брюли рассказывала ей, как в 1941 году осколок бомбы попал в живот её тёти. Они уходили из Киева по дороге, разбитой бесчисленными ногами и колёсами. Натерпевшаяся лиха ещё в гражданку, тётка закутала Наточку в грязную шаль и размазала ей и себе грязь по лицам. Нельзя было быть молодыми и красивыми среди уходящих из города обезумевших толп... ни своим нельзя показаться красивыми, ни чужим.
   "Своим?!"
   "Да, девушки... своим тем более. Изнасилуют и тут же в кустах пристрелят... а то и штыком приколют, чтобы втихую. Война, она всё спишет - так уже тогда говорили".
   Красавице тётке осколок вошёл прямо в живот, чуть выше пупка. Наточка ревела, просила проходящих людей помочь. Кто-то сунул ей в руки сатиновую рубашку. Натка пыталась прижимать вываливающиеся внутренности тёти Нади этой рубашкой...
   Потом она ждала полтора дня. Она и какая-то обессилившая и брошенная своими старушонка. Тётя Надя умирала трудно. "Молодая была, здоровая. Вот и не отходила душа!"
   А потом Натка с чужой бабушкой тащили раздувшееся и почерневшее тело к рытвине с засохшей грязью на дне... и засыпали тело, ковыряя землю всем, что подвернулось под руку. Натка справилась. Она слушала, как бормочет молитвы чужая бабушка и чувствовала, что безумно устала... и что всё вокруг сошло с ума и стало грязным, жестоким и страшным.
   "Конец Света настал!" - торжественно сказала чужая бабушка, крестясь и моргая подслеповатыми глазками...
   Натка... она справилась. Натка не сошла с ума и выжила. Она выросла и родила четверых детей.
   И ей было девять лет.
   Мёрси передёрнуло.
   Девять лет!
   Наверное, это воспоминание и был ответом на её молитву.
  
  
   Анна (у костра)
  
   Откуда он появился? И он - говорит с ней?!
   Он в меру спортивный на вид. Из-под дурацкой бейсболки торчат рыжевато-русые волосы. Спокойные серо-зеленые глаза... как и у неё, у Анны. Ему лет двадцать, не больше... и он очень на кого-то похож.
   - Ну что, Аннушка, загрустила?
   - Да так... вспомнилось разное...
   - А что же вспомнилось, Аннушка? Прежняя жизнь? Дом, работа?
   Сумерки густеют. Анна никак не может отчетливо увидеть его лицо.
   - За сына волнуюсь... ты чем-то похож на него...
   - На него, на Вовку, или на тебя, Аннушка? - Отблеск костра выхватывает гладко выбритую щёку. - С ним всё в порядке, не волнуйся. Он ещё даже не заметил твоего отсутствия.
   - Правда?
  
   ...Господи, как он похож на ...того, не родившегося. Но...абсурд - этот (парень?) здесь - живой, а моего мальчика нет... и никогда не было.
  
   Анна проглотила вязкую слюну:
   - Да, вот, думаю, чем я так плоха, что здесь очутилась? И что это за место? Ты знаешь?
   - Да, конечно! И ты знаешь, Аннушка, - молодой мужчина усмехается. - И почему же это ты плоха? Не-е-ет, ты замечательный человек! Тебя все любят. Вспомни...
  
   ...Она не торопясь, шла по улице и вспоминала прошедший рабочий день. В офис пришла проверка, и, как всегда, на Анну привычно свалили решение всех проблем. И, как и раньше, она опять не смогла отказаться. Шеф часто просил своего ведущего экономиста о помощи в непростых ситуациях.
  
   Анне казалось, что кто-то у неё в голове ровным голосом читает её характеристику... пусть! Но её кольнула едва уловимая насмешка... чуть пафосная интонация... словно кто-то зачитывает приветственный адрес уходящей на пенсию начальнице.
  
   ...Анну Сергеевну ценили и любили в конторе: профессионализм, вежливость, доброжелательность и уравновешенность никогда не подводили её. Анне не надо было изображать политкорректность. Её манера общения с людьми была совершенно искренней. Все, кто соприкасался с Анной, неизменно попадали под её удивительное обаяние и надолго запоминали эту женщину.
   "Ну вот, всё получилось, конфликты улажены, сроки согласованы, документы подготовлены, инспектор - нормальная женщина, хороший человек. Проблем нет, остальное - дело техники... Я молодец, у меня всё получается, я всё могу... Почему так бывает, когда я что-то делаю для других? Почему не выходит - для себя?"
  
   - Почему не получается для себя?
   - Да потому что ты не умеешь жить для себя, и не умеешь слушать себя, и не умеешь говорить "нет", - незнакомец уже сидит рядом с ней на скамейке.
   Внимательные, заботливые глаза (карие глаза!), в которых отражался отблеск костра, двухдневная щетина на смуглой коже. Лет сорок пять, не меньше, и даже ближе к пятидесяти. Он меняется!..
  
   ...он переливается... как текучая вода...как оплывающая воском свеча...
   ...он настоян на крепком... он глубок... и на дне его - густой, сводящий с ума, хмель...
  
   - Но ведь я же не виновата, правда? Он так хотел... вернее - не хотел. Он не хотел этого ребёнка. Он бы не любил его, и меня тоже... А я хотела... я мечтала о девочке... но похоронила эту мечту... окончательно... тогда, когда вернулась домой после аборта... Он даже не встретил меня в больнице... Я сама добиралась... на троллейбусе...
   - Конечно, ты не виновата! - незнакомец накрывает её руку своей широкой ладонью.
  
   Какая горячая у него рука! Он так нежно смотрит на Анну. Он... так похож на Него - в те минуты, когда...когда... они ещё были так близки, и...Он так желал её...Он точно также брал её за руку и заглядывал в глаза.
   Господи, как же она доверяет ему...подчиняется ему...хочет его!
  
   - Ты просто нежная, нерешительная и очень доверчивая женщина, Аннушка! У тебя заниженная самооценка. Ты хочешь быть со всеми доброй... но ведь так не бывает, правда?
   - Правда. - бессвязно лепечет она в ответ - Это так... Меня часто обманывали... и Он обманывал тоже. Я же знала.
   - А ты, никогда?
   - Нет, никогда...никогда... всегда делала, так, как правильно...
   - Милая, нежная, глупая... - незнакомец стоит перед ней на коленях, взяв обе её руки в свои. - Жизнь не складывается, да? Мужчины приходят и уходят. Никто не хочет понять бедную Анну. Всем нужно только тело, а до души нет дела? А может и тело уже тоже не хотят, а?..
  
   Он - такой самоуверенный, жёсткий, жёсткий. В нетерпении он постукивает ладонью по столу. И подрагивает в такт словам ногой. Ёлки зелёные... я же забыла купить ему носки!.. а зачем теперь говорить об этом?.. чушь... чушь!
   - Я больше тебя не люблю.
   - У тебя появилась другая женщина?
   - Какое это имеет значение? Я просто тебя не люблю. А раз не люблю, то и жить с тобой не могу... и не хочу.
   - А как же сын?
   - Я буду помогать.
   - А как же я? Что будет со мной?
   - Ты ещё молодая, выйдешь замуж.
   - Смеёшься? Кому я нужна в 39 лет с сыном-студентом на шее?
   - А я не могу жить с тобой. И спать с тобой не могу.
   - Я стала толстая и некрасивая? Но ты же знаешь, с моими венами никаких нагрузок кроме плавания. Не смогу я стать такой, как в 19 лет!
   - И это тоже. Вспомни, какая пикантная фигурка у тебя была - я же талию мог пальцами обхватить. Все парни на потоке завидовали. Такую девчонку урвал: 90-60-100! Куда всё у вас девается?
   - Как "куда"? А беременность, а роды? Мы же на Севере сколько лет одним мясом и макаронами с кашей питались. Ну не могу я похудеть... Господи, о чём мы говорим!.. Разве это главное? Я же всегда тебя только и любила.
   - Вот это уже твоя проблема - кого и почему ты любила. Ты что, не понимаешь, что Я не люблю больше? Ничего не хочу - ни секса, ни заботы твоей.
   - Куда же ты пойдёшь... принципиальный такой?
   - Я квартиру купил, буду жить один. Хочу побыть, наконец, свободным человеком, делать что хочу, а не то, что должен. Как ты не понимаешь, женщина?
   - Я понимаю, но как же я и сын?..
   - Завтра еду в командировку на три дня. В Москву. Собери мои вещи в сумки. Вернусь - сразу заберу и уйду. Квартиру и мебель оставляю тебе. Машина и гараж - мои.
   - Хорошо, как скажешь... Но я люблю тебя! И всегда любила, ты же знаешь...
   - Разговор окончен. Я всё решил. Так и будет!
  
   - Да, да, Анна! Он не знал, так и не понял, сколько в тебе страсти, и жажды любви, и нерастраченной нежности! - мужчина небрежно разворачивает бейсболку козырьком назад, открывая лицо - волевые морщины, чувственный рот и седые виски.
   - Да, не знал... не понял... я и сама не знала... - она заворожено смотрит в (чёрные?!) глаза незнакомца.
   Он сжимает её руки всё крепче. Желание... безумное, одуряющее, как густой сладкий дым... этот хмель... он переполняет всё её существо...
  
   ...Как он хорош! Нет, ему уже слегка за пятьдесят - тот самый возраст, и тот самый мужской тип, который так ей нравится - темноволосый, крепкий, невысокий, уверенный в себе, жёсткий и сильный, знающий цену жизни, себе и... женщине.
  
   Анна не в силах унять бешено колотящееся сердце, то и дело облизывает внезапно вспухшие от вожделения губы. Она непроизвольно слегка отклоняется на спинку скамейки и расслабленно раздвигает колени. Груди готовы лопнуть, соски болят от прикосновения к ткани бюстгальтера. Сок льётся из неё, как месячные.
  
   ...хмель... на самом дне - хмель и сладкая горечь...
   ...желание...
   ...отдать себя...
   ...всю...
   ...утонуть...
  
   - Анна, Анна. - Гортанный низкий голос с хрипотцой напряженно повторяет её имя. - Мужчины... они нужны тебе, милая... ты хочешь любить их, заботиться о них, ты хочешь от них детей...
   - Да, да... ДА!!!!
  
   ...да возьми же меня, наконец!!!
  
   - А они, они хотят только одного ... хотят трахнуть тебя, Анна! А ты - такая легковерная дурочка... твоя женская жизнь кончена, Анна... Баба - ягодка опять, а какая ягодка - знаешь?..
   - ...Ты так и будешь жить здесь одна, медленно умирая от неудовлетворённой похоти... Ты пойдёшь вдоль по Московской улице вслед за тем, в соломенной шляпе... Вот подходящая пара для тебя! Анна-праведница и старый мертвый извращенец...
   Его руки холоднее льда. Анну бьёт озноб - холодный пот на горячей коже. Она открывает глаза и в ужасе смотрит на незнакомца. Он поднимается с колен, встаёт перед Анной в полный рост. Он красив... и неприятен. Его лицо меняется - рот искривился в жестокой ухмылке-оскале. По его лицу проходит волна гримас и отвратительных ужимок... он словно...
  
   ...вытекает из одной сущности в другую...
   ...о, эти страхи, их жестокая непреклонность, их предвкушение мучительного зла...
   ...это Нечто, облизывающееся во мгле...
  
   - Жизнь - дерьмо, Анна! - мужчина запрокидывает голову и хохочет.
   Её лицо оказывается на уровне его бёдер. Она чувствует его жаркую вонь. Анна видит, как под пятнистой тканью солдатских брюк растёт и набухает его плоть. Анна отталкивает его одной рукой, а второй, совершенно непроизвольно, хватается за гранатовый крестик, мерцающий в вырезе блузки...
   И просыпается?!
  
   ...просыпается...
   ...Анна...
  
   Она вздрогнула. Костер уютно потрескивал. Он дарил ощущение безопасности. Женщина постепенно приходила в себя.
   Анна вдруг поняла, что огонь, горевший в глазах незнакомца (это было во сне? - конечно, она просто задремала тут, на лавочке!) огонь в его глазах был слишком ярким для отблесков уютного маленького пламени.
   Конечно - это был просто сон... на грани кошмара. Не мудрено - в одиночестве ещё и не такое приснится!..
   Да только сон в руку. Или как там - "наверное, это что-то значит для тебя, Анна!"
   А может быть, я действительно умерла. И Господь создал для меня своё собственное, персональное Чистилище? Может быть, у каждого человека есть такое Чистилище - в наказание за грехи? Вот, живи Анна, живи и жди, когда ты искупишь свою вину нерешительности. Ведь не один раз в жизни ты могла настоять на своём... и в тот раз тоже...
   Но если ты подумаешь обо всём, то признаешься себе (сможешь признаться честно?) - тобою руководил эгоизм и РАСЧЕТ. Да-да! Это горько, Анна, горько, но это правда. Ты всегда старалась уходить от конфликтов, потому что тебе были неприятны выяснения отношений с людьми. Ты побоялась не угодить мужу и лишиться его расположения. Не надо винить никого - это был твой выбор и твоя вина. Это было НАСИЛИЕ над самой собой!
   И вот теперь - расплата...
   Женщину могут насиловать... и это грязно. Но не хуже ли, когда ты сама насилуешь свою душу, и старательно затыкаешь уши, когда она вопит от боли?
  
   ...о, эти страхи, их жестокая непреклонность, их предвкушение мучительного зла...
   ...мальчик! сказал сволочуга-врач...
  
   Да, я каюсь.
   Я не раздираю одежды, не катаюсь в истерике по полу, не надеваю вериги. Легко Тебе, Господи, решать, что правильно, а что дурно! Ты - Создатель всего сущего... а мы всего лишь маленькие ниточки и узелки вышиваемой Тобою ткани бытия... и нам нелегко. Я каюсь, но и Ты должен понять меня, слышишь, Господи?
  
   ***
  
   Анна поднялась со скамейки, собираясь идти домой, и вдруг осознала - да! Да, Он понимает это! Именно поэтому Анна сейчас здесь в сытости и покое, томимая лишь одиночеством и простыми человеческими страхами и желаниями. Здесь... а не в аду!.. каким бы ни был этот ад.
   Лежащий у костра пёс слегка тявкнул, не поднимая головы. И когда это он успел появиться? Погруженная в свои думы Анна и не заметила, как он пришёл и привычно улёгся у костра.
   - Ты говоришь со мной?.. - удивленно прошептала она? Громко и вслух было неловко... как не принято кричать во весь голос в исповедальне. - Ты говоришь, что я всё поняла правильно?
   Она смотрела на пса со смутным страхом, одновременно и желая, и боясь того, что он как-то подтвердит - да, я слышу тебя, Анна, и понимаю, что дело твоё - труба. Ты будешь жить здесь вечно... пока Господь или Сатана не придут окончательно по твою душу.
   Пёс уселся и стал лениво чесать задней лапой ухо... а потом снова лёг и закрыл глаза.
   Наверное, на собачьем языке это означало: "Понимай, как хочешь".
   - Ладно, - сказала Анна,- может, со временем ты и разговоришься...
   Костёр почти догорел. Анна аккуратно загасила подёрнутые пеплом угли и пошла домой, волоча за собой большой клетчатый плед.
   Она не заметила, что на утоптанной земле у костра остались отпечаток... вернее, дырки в земле от лыжных палок. Она не знала, что у неё за спиной пёс поднял голову и хмуро глядел ей вслед. Взгляд его был пристальным.
   А дома - прежде, чем заснуть - Анна долго плакала в подушку. Медвежонок со стола смотрел на неё сочувственно. Часы на кухне тикали свою песню. Господи, как ей было одиноко! Ну, хоть бы один живой человек рядом - поговорить, поделиться своими мыслями, выслушать кого-то, пусть даже поругаться, поспорить!
   Она то успокаивалась, то опять начинала тихо плакать. И даже засыпая, продолжала всхлипывать. Большой полосатый кот вспрыгнул на диван, устроился в ногах у женщины и принялся умываться, негромко мурлыча.
  
   ...муррнняяя... муррннняяя... Аннняяя... Аннняяя... мрррр... мрррр... вздоррр... вздоррр...
  
   Всхлипывания на подушке стихли. Женщина задышала ровно и спокойно. Только иногда постанывала во сне. Кот свернулся клубочком и тоже задремал. А под утро спрыгнул на пол, зевнул и неторопливо вышел из комнаты, гордо задрав полосатый хвост. И исчез, не дойдя до коридора...
   "Мурня... это уж точно!" - прошептал кто-то далеко-далеко на самом краю сна Анны... там, где сон уже почти смерть.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"