Пространство времени

Д. С. Лихачев. "Историческая поэтика русской литературы"

конспект

Средневековое искусство схематизирует реальность. Ренессанс и пост-ренессанс выхватывают открытый кусок реальности, то есть выходящий за рамки произведения. Наше время опять хочет схематизировать, найти тенденции, чистые идеи, архетипы.

Летописи в древности сводились к простому перечислению фактов без связного рассказа, без причинно-следственных отношений. Автор

1) предполагал, что основа всех причин и следствий — воля Божья, а все остальное — мелочи,
2) предоставлял читателю самому разбираться с причинами и следствиями,
3) хотел создать ощущение мелочности и суетности событий жизни.*
* При этом Лихачев все время употребляет фразы "еще не умел связывать", "время еще было замкнутым", "открытие уже явило прогресс". Наверно, не средневековый летописец "еще не умел" выстраивать историческое время в летописи, а его читатели еще умели достраивать его в голове. Так что можно было на бумаге оставить жизнь в том сумбуре и сложности, в котором она предстает перед нами сама.

Время. Мы считаем, что прошлое сзади, мы тут, а будущее впереди, потому что для нас время — это дорога, по которой мы идем.

Лихачев пишет, что у древних понятия будущего вообще не было, а прошлое было впереди, причем самые ранние события далеко впереди ("передняя история") а последние — совсем близко, сзади ("задние события"). Как это понять?

У древних не было ощущения линейности времени. Время состояло из циклов (год, день, жизнь) и кусков (праздник, пост, сев, урожай). Для нас жизнь — это линейное время, потому что мы живем долго, и видим на своем веку довольно мало рождений и смертей. Так что, жизнь для нас — это что-то длинное и однонаправленное.

В старые времена люди умирали и рождались гораздо чаще, так что жизнь имела вид комнаты, в которую постоянно входят и выходят люди, и сам ты недавно вошел и скоро выйдешь.

А прошлое виделось, как рассказ, записанный на свитке и положенный на стол прямо перед собой — вот откуда образ прошлого впереди человека. Самые ранние события — впереди, в первых строках, последние — только выходят из-под пера, "задние".

Вот почему у жителей планеты Плюк галактики Кин-дза-дза была эта присказка: "Это твое заднее слово?"

27.

История со свитком пришла мне в голову, когда я стал пересказывать папе мнение Лихачева о древнерусском времени. До этого у меня в голове был некий цельный образ, и я уже знал, что он там есть, но еще не знал, что за образ такой. Несотворенный, потенциальный образ. А когда пошло время рассказа, то начало твориться объяснение. Вот в чем смысл творения! Творение разделяет вещи по времени и в пространстве. Он заставляет одно слово выстраиваться за другим, и таким образом создавать цепь осмысленных символов. Вот главное слово: разделение!

И в Книге Бытия сначала начинается отсчет дней (разделение времени) и сразу после этого — разделение воды и земли, то есть создание структуры, пространства. Значит, человек, творя мысль, действует точно по инструкции Книги Бытия, так же, как Бог творил мир. Говорят, что наш мир — это мысли в голове Бога. Нет! Наш идеальный мир, мир наших понятий и образов — это Его мысли, а наша физика, вещественный мир — это слова, которые Он произносит одно за другим.

28.

Первые три дня

(Название навеяно научно-популярной книжкой о теории Большого Взрыва "Первые три минуты")

Для чтения дальнейшего текста необходимо обладать следующими знаниями, которые очевидны представителям соответствующих мировоззрений, но доказывать которые для остальных — дело долгое и мучительное:

1) Религия.
а) Книга Бытия на иврите называется по первому слову текста "В начале" (Брейшит). Так же начинается Евангелие от Иоанна: "В начале было Слово". б) Еврейская мистика — каббала — считает первые абзацы Брейшита закодированным описанием творения пространства и времени. Все слова там следует понимать в символическом смысле, причем одно слово в разных контекстах может обозначать разные вещи. У них на этот счет есть своя сложная наука, которую я не знаю. Для того, чтоб ее изучить, нужно заниматься много лет и быть верующим евреем.

2) Кибернетика.
а) Весь мир описывается в системных терминах. б) Основное понятие кибернетики — иерархия, структура. Для описания системы часто важнее описать не элементы, ее составляющие, а структуру их связей друг с другом. в) Иерархия — оптимальный способ построения систем. г) В теории программирования любая последовательность осмысленных символов может быть программой или набором данных.

3) Эзотерика.
а) Окружающая нас вселенная построена по тем же законам, что и внутренний духовный мир каждого. б) Мир построен на бинарности, сложном сочетании двух противоположных начал: Янь и Инь. Янь — это все мужское, творческое, активное, духовное, эфемерное, сильное, дающее, небесное, дающее содержание. Инь — женское, консервативное, пассивное, материальное, принимающее, вскармливающее, земное, дающее форму. Форма без содержания инертна и бессмысленна. Содержание без формы неощутимо и непонятно. в) Вода — символ рождающей среды, колыбели всего.

4) Физика и здравый смысл.
а) Четырехмерное пространство-время — это не абсолютное бытие, а лишь конкретное строение нашей Вселенной. Нет теоретических запретов на иное строение иной вселенной. б) Течение времени задается осциллятором. Равномерно колеблющийся осциллятор — это единственный способ воспринимать и отсчитывать время.

5) Литература.
а) Рассказ рождается на бумаге. Сначала писатель чувствует лишь образы, а когда начинает их выписывать, они становятся героями, обретают свойства, с ними начинают происходить события. б) Стильное изложение помогает понять суть явлений, которые нельзя передать точными формулами.

Итак, в начале:

сотворил Господь небо и землю: то есть сначала положил основы бинарности как таковой, которая потом облечется в формы Янь и Инь, мужчина и женщина, дух и тело, небо и земля, содержание и форма. Земля же была безвидна и пуста: "земля" — это половина еще неовеществленной бинарности. Позже она будет строить форму вещей, но пока ничего не построено, она "безвидна".

И Дух Божий носился над водою: "вода" — это весь хаос, все, что может быть, но без всякого порядка. Бинарность, инструмент для наведения порядка уже готов, но еще не пущен в дело. Поэтому и "дух божий" — все возможные потенциальные идеи о мире — носился в этом хаосе, не зная, куда деваться.

И сказал Бог: да будет свет: чтоб прекратить бардак, нужно крикнуть что есть мочи, что Господь и сделал. Что — неважно. Он не знал что это такое — "свет". Только крикнув "Свет!", он заметил, что бардак стал утихать, и увидел Бог, что свет хорош.

И отделил Бог свет от тьмы: Как только свет Ему понравился, он решил закрепить понятие "хорош". Единственный инструмент, который у него для этого есть — бинарность. Так что он создает противоположность "хорошему свету" — тьму. Теперь можно видеть, что хорошо, а что плохо.

Итак, свет имеет пока одно практическое применение — называется хорошим, и отличается от тьмы, которая (хоть в тексте этого и нет явно) имеет одно практическое применение — называться плохой.

И назвал Бог свет днем, а тьму ночью, и был вечер и было утро: день один: Бог придумывает второе применение для света и тьмы — считать время. Он придумывает им еще по одному названию: день и ночь, и дает силу, которая перещелкивала бы день в ночь и обратно: вечер и утро. Так начинается маятник, отсчитывающий время. Когда завершился один оборот, который есть день (сутки), появляется возможность счета оборотов, возникает число: один.

И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет воду от воды: Бог увидел, что идея с разделениями очень хорошо пошла, и решил еще что-нибудь разделить, а именно воду — первозданный хаос, над которым все еще в недоумении носился дух. Поделив хаос, он создал структуру — основу пространства.

И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. И был вечер и было утро, день второй: Здесь Его производительность стала падать — столько слов и ничего принципиально нового. Видно, Он не очень хорошо понимал, что же ему делать с этой только что появившейся структурой.

И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями: Не зная, чем заняться дальше, Бог решил повторить операцию разделения — поделил половину воды еще пополам. И дал четвертинкам имена. Вот тут-то и увидел Бог, что это хорошо. Потому что, поделив половинку пополам, он создал иерархию, которая вдруг оказалась очень плодотворной: И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя, дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его в земле. И стало так.

Так что первые абзацы Брейшита — это создание пошагового времени, и создание пространственной иерархии. То, что наше пространство именно трехмерно — не очень существенно. Современная физика не может найти веских причин, почему пространственных измерений именно три, а не четыре и не пять. Но наличие иерархии — это фундаментальное свойство пространства любой размерности, это структура.

Кстати, вот спекулятивная мысль — сначала Бог создал воду, потом поделил ее пополам, потом еще пополам. Он совершил три действия, это и есть три пространственных измерения.

Но бинарность, творение словом и творение как разделение — эти свойства нашего мира более фундаментальны, чем пространство и время, и соответственно, чем все основывающиеся на пространстве-времени физические законы.

На четвертый день Бог решил, что не только Он сам должен знать о времени, но и его творения на земле должны иметь какие-нибудь явные по этому поводу знаки, и сказал Бог: да будут светила на тверди небесной для отделения дня и ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов... одно светило большое для управления днем, и светило меньшее для управления ночью, и звезды.

Потом Бог сообразил, что твари когда-нибудь Его спросят: откуда Ты взял свет? А Он и сам не знает. Так что решил он, что да будут они светильниками на тверди небесной, чтоб светить на землю. И стало так, чтоб не задавали лишних вопросов.

И дальше уже кончается физика, и начинаются биология и история.

29.

опять Инерция страха

Пресса — это метасистема, которая не зависит от низших слоев иерархии.

Строго говоря, именно пресса и зависит от низших слоев иерархии. Король, как высший слой иерархии, руководствуется своими высшими королевскими принципами. Пресса, во-первых, ориентируется на массового читателя, то есть на низшие слои иерархии, во-вторых, в идеале оплачивается массовым читателем, то есть и не может ориентироваться иначе. Так что, рассуждая в лоб, мы сразу получаем, что пресса — плохой пример независимой метасистемы.

Кибернетика пытается рассмотреть более тонкие механизмы. Она говорит, что хотя общественное мнение рождается в низшем иерархическом уровне, но его интегральный характер, суммирование и усреднение по огромному числу источников объективизирует его. До известной степени это так, но все же нельзя утверждать даже теоретически, что не сохраняются никакие корреляционные цепочки от низших инстинктов каждого человека до высшего усредненного общественного мнения. Как раз наоборот, по той же статистической теории, при суммировании источников случайные отклонения от своего уровня в характерах людей должны взаимоуничтожаться, а базовые функциональные структуры данного (низшего) уровня должны складываться и структуризироваться. Известная истина: толпой владеют звериные чувства. Это более тонкий механизм, чем просто суммирование агрессивности или взаимная раскрутка. История с Моникой Левински показывает, как работает проникновение достаточно нежных чувств низших слоев в верхние уровни иерархии.

Вообще, история западной демократии говорит, что пресса, как орудие низших слоев, ставит в верхние слои людей и цели, угодные низшим. То есть, пресса — это способ низших иерархических слоев давить на высшие. Казалось бы, это хороший механизм обратной связи. Именно это, видимо, и имеет в виду Турчин. Но механизм обратной связи должен работать против постоянного внешнего источника силы. Этим источником всегда был авторитет аристократии, самодурство правителей и власть денег. Если бы этот источник был неиссякаем, то обратная связь ему очень пригодилась бы. Но в том то и дело, что пресса не только корректирует действия высших слоев, но и размывает авторитет аристократии, обличает самодуров и заставляет деньги работать на себя. Пресса как обратная связь не только корректирует, но имеет необратимый эффект на корректируемый объект: она равномерно подтачивает ту силу, против которой борется, хотя само ее существование зависит от этой силы. Как все в мире, существование прессы имеет инерцию. Авторитет аристократии и самодурство правителей уже умерли, а пресса работает на всех парах. Она уже ничего не компенсирует, но сама, являясь самым сильным средством давления на верхние слои иерархии, становится основой иерархии и вступает в сговор с верхними слоями иерархии. Хотя на словах продолжает выражать интересы самого нижнего слоя иерархии. Но лишь на словах. Не тоталитаризм, а четвертая власть переворачивает пирамиду власти вверх ногами.

30.

В конце концов Турчин пытается сконструировать теоретически лучшее устройство общества. Для этого ему приходится ввести еще одно эмпирическое свойство человека, которое имело бы какие-нибудь аналогии в неживой природе. Он делит отношения, в которые человек вступает в жизни, на валентные (в-связи) и множественные (м-связи). Валентные связи — это, грубо говоря, личные отношения: дружба, любовь, родственные связи. Множественные — это все остальные: шапочное знакомство, случайное знакомство, знакомство по работе, по телевизору и так далее.

Турчин справедливо замечает, что в-связи намного надежнее м-связей. Их труднее установить, но и труднее разрушить, они более гибкие, и так далее. Управление современным обществом строится на м-связях — выборные и назначенные начальники всегда достаточно далеки от человека. Хорошо бы установить выборную систему, которая основывалась бы на в-связях. Но человек не может иметь много в-связей, от силы пять-десять. Примерно столько близких друзей у среднего человека. Вот и нужно, пишет Турчин, чтоб пять-десять человек выбирали своего представителя, потом все представители чтоб знакомились (устанавливали между собой в-связи), выбирали своего представителя и так далее.

У этой схемы есть три интересные свойства:

1) В применении к современному миру она совершенно утопична (с чем согласен и ее автор)
2) Теоретически она твердо обоснована — это прямой и единственный вывод кибернетической теории общества
3) Она в точности описывает патриархальный уклад общества — феодализм с натуральным хозяйством и крепостным правом

Объединение пяти-десяти человек — это семья. Десять семей — это клан, хутор, соседство. Следующий уровень — община. Дальше — помещичье владение, уезд, волость, губерния, царство и империя. На каждом уровне люди знают друг друга лично и часто проводят время в обществе друг друга. И каждый начальник знает всех своих подчиненных лично. И представляет их интересы среди своего и высшего слоя.

Замечательный вывод! Вперед к победе феодализма!

31.

Прежде чем попасть в компьютер, все это было написано на бумаге. Вот почему: чтоб физический процесс был достаточно трудоемким, чтоб я решался на него только если содержание этого действительно стоит. Это очевидный закон соответствия физического и духовного. Чем проще писать — тем меньше ответственность, тем больше соблазн писать глупости.

32.

А. Солженицын, 1976, английское радио, Вестник Русского Христианского Движения:

И тем не менее, до тех пор, пока я сам не попал на Запад и не провел два года, наблюдая за этой частью света, я не имел представления о том, насколько сильно Запад хочет оставаться слепым по отношению к ситуации в мире; насколько сильно Запад уже стал миром, который потерял силу воли, который парализован перед лицом опасности; и более всего — миром, обездушенным необходмостью защищать свою свободу.

33.

Священник Григорий Дьяченко в книге "Область таинственного" обращает внимание на случаи, когда во сне человека длинная цепочка событий вдруг заканчивается резким событием — звон колоколов, падение с обрыва, и т.д. — и мгновенным просыпанием, которое явно тождественно реально произошедшему событию: звону будильника, падению с кровати, и т.д. Дьяченко это интерпретирует как сжатие длинного внутреннего времени сна в один внешний миг. А мне привиделось другое — развертка предшествующих событий назад по времени в зависимости от последующего итога.

Вообще, во сне человек освобождается от времени.

34.

Нынешнее научно-техническое мышление не имеет эффективной обратной связи, борющейся с 1) неудержным разрастанием человечества и 2) обеднением духовного и интеллектуального потенциала.

Синхронность физического и духовного роста — это высшая ценность современного общества. Это наш Бог. В конечном счете мы всё поверяем по этой шкале: ведет ли оно к росту физическому и духовному. Подразумевается гармоничная связь одного и другого.

Тот набор фактов жизни, которые мне кажутся существенными, заставляет меня склоняться к мнению, что синхронности между этими двумя ростами нет, причем, это не случайная неудача, а врожденное свойство развития мира как такового. Физический рост происходит неограниченно и не чувствует рамок заданного ему физического ареала, пока в них не упрется, а духовный рост тормозится прямо пропорционально росту физическому.

Заметив такой эмпирический факт, я пытаюсь найти ему обоснование в самой "материалистической" теории — кибернетике, теории иерархий — и нахожу его.

То есть, даже теория, принимаемая публикой за основание своей веры в синхронный рост физического и духовного, при внимательном рассмотрении опровергает эту веру.

Самообман насчет несоответствия духовного и физического роста — это главная проблема нынешнего времени, потому что касается наших высших ценностей. Все остальные "грехи цивилизации" — стресс, болезни, разводы, преступность — не связаны напрямую с высшими ценностями, и люди совершенно справедливо привыкли считать их побочными явлениями, неизбежно сопутствующими стремлению к высшим ценностям. Именно об этом ужасном самообмане и написано в Апокалипсисе.

35.

Альтернативой влияния человечества на себя является включение биологических и иерархических регуляторов.

--Edith Kramer. Childhood and art therapy. 1998. p. IX:

В промышленных районах птицы, которые обычно вьют гнезда из прутьев, оказываются перед соблазном вить гнезда из проволоки, которую легче гнуть, чем прутья. Неистовое рвение, с которым привыкшие к супер-прутьям птицы пускаются на поиски этого мертвецки холодного строительного материала, имеет характер наркотической зависимости. Проволока с лихвой удовлетворяет некоторые поведенческие аппетиты птиц — гибкость, прочность, простота обращения, но в то же время она не выполняет функции, существенные для выживания — она не сохраняет тепло в гнезде. Птицы, столкнувшиеся с проволочными супер-прутьями, не могут противостоять их мертвящей привлекательности. Должен появиться новый биологический подвид, имеющий внутреннее отвращение к проволоке. Можно надеяться, что мы, люди, можем дать нашим достаточно тепла и понимания, чтоб помочь им жить с технологией, но не зависеть от нее.

Здесь речь идет о том, что для срабатывания рефлекса иногда используются чисто внешние свойства определенной ситуации. Например, птица отбирает материал для гнезда по его гибкости и прочности. Существенное свойство материала — способность удерживать тепло — не участвует в запуске рефлекса. В живой природе не существует иного гибкого, прочного материала, кроме древесных прутьев. Любой природный материал способен выполнять функции утеплителя.

Далее Эдит Крамер отмечает, что отношение современных детей к видео- и компьютерным играм похоже на отношение птиц к проволоке.

Материалист скажет: ну вот, природа может научиться избегать проводов. Правда, при этом погибнет вид, но возникнет другой. И человек может научиться избегать технологии. Он сам не погибнет, потому что он умеет учиться. Погибнет одно поколение, следующее уже будет осторожнее.

Но, что такое человеческое умение учиться, как не умение сравнивать? А для этого нужно по крайней мере чтоб было, что сравнивать. То есть, нужно, чтоб было два поколения, одно из которых воспитано на технологии, а другое старое. Но, во-первых, эти эффекты могут не проявится в первом поколении, а только во втором-третьем, когда помнящее поколение уже будет мертво, и сравнивать будет не с чем. Тогда человеческий способ регулировки выключится и включится природный — замена вида. Во-вторых, даже за время одного поколения технологическое поколение растет и набирает силу, а старое стареет и слабеет. Технология меняется быстрее, чем поколения. То есть, чем дальше, тем у корректирующего поколения меньше возможность влиять на подопытное. Опять положительная обратная связь.

36.

Хотя, с другой стороны, нечувствительность к обнаженному женскому телу можно интерпретировать как "пренебрежение телесным" — то, к чему мы и стремились, к чему призывают духовные учителя. Это еще не совсем то, но можно сказать, что это предварительный шаг — пресыщение...

37.

Вот в чем смысл гения — соединять несоединимое. Прогресс разъединяет, гений соединяет. Пафос и анекдот — противоположности, которые не могут существовать в одном человеке. А Гоголь женит высшей пробы патетику и смешнейшие анекдоты, и ребенок выходит — сам-красавец.

Гений также соединяет эмоциональность и интеллектуальность. Бах достигает вершины аналитики и математичности, и он же дает пример эмоциональности на три века вперед.

А зачем нужно снижать пафос? Вот зачем: Когда человек начинает патетически говорить, то стремится, чтоб его слушатели задумались, увидели. И к тому времени, когда он заканчивает, музыка пафоса так затуманивает мозги ему и публике, что слышно уже только требование веры и следования. Патетика очень ритмична, а человеческая натура легко поддается на ритм. Затем и нужно снижать стиль — чтоб сломать этот ритм, чтоб читатель вышел из транса и все же задумался.

38.

Фридл пишет, что человек мал и не может познать молниеносное совпадение мириада событий. Откуда у нее это чувство?

Посмотрев на ее угольные портреты, думаешь: вот откуда. В этих портретах она могла молниеносно соединить мириад событий. Одним движением угля она выписывает десятки черт, отблесков, теней, повороты кожи, стекло очков. Несколько тысяч событий на одном листе — за пять-десять минут. Только человек, который это смог, может осознать, как мало на самом деле он может смочь, по сравнению с тем, что происходит на белом свете.

Здесь можно вспомнить Сократа с его "я знаю, что ничего не знаю". Также стоит вспомнить евангельскую историю про римского сотника:

Когда же вошел Иисус в Капернаум, к Нему подошел сотник и просил Его: Господи! слуга мой лежит дома в расслаблении и жестоко страдает.

Иисус говорит ему: Я приду и исцелю его.

Сотник же, отвечая, сказал: Господи! я недостоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой; ибо я и подвластный человек, но, имея у себя в подчинении воинов, говорю одному: пойди, и идет; и другому: приди, и приходит; и слуге моему: сделай то, и делает.

Услышав сие, Иисус удивился и сказал идущим за Ним: истинно говорю вам, и в Израиле не нашел Я такой веры.

...

И сказал Иисус сотнику: иди, и, как ты веровал, да будет тебе. И выздоровел слуга его в тот час.

(Матфей 8:5-13)

Человек, которому дана власть малая, но настоящая, может понять, что это значит — большая власть.

39.

Ученый человек, обложенный книгами, проводящий свои дни за праздным размышлением, всегда будет вызывать у толпы благоговение. Это ведет, во-первых, к нескромности ученого, и во-вторых, к зависти толпы. Если ученый находится в кругу таких же как он, то эти вещи могут не проявиться. Если этого круга нет, то, чтоб не возгордиться самому и не вызвать низких чувств у окружающих, ученый должен постулировать высшую инстанцию, по отношению к которой и его разум и его праздность пренебрежимо малы.

Конечно, есть второй путь — говорить толпе, что работаешь на нее. Но этого не всегда хочется.

40.

Фридл написала в одном из своих последних писем: "...теперь я прихожу к выводу, что все что нужно — это бесконечное терпение и выдержка..."

Чудо — это сжатая до мгновения реальность, а реальность — это чудо, растянутое на тысячу лет. Выдерживая достаточно долго реальность, можно сотворить то, что впоследствии будет называться чудом.

Творец (творческий человек) запечатывает мгновение в упаковку, в которой оно может продолжаться вечно. Так что в конце концов все сводится к одному — времени.

41.

Подлец Фаддей Булгарин писал записки в Третье отделение. Надавно их издали отдельным томом. Там оказалось много интересных фактов. Дилемма нравственного человека: Если закрыть глаза на то, что он подлец, и прочесть записки (грех), то узнаешь кое-что новое и усовершенствуешься (благо). Если не закрывать глаз и не читать записок (благо), то ничего не узнаешь и останешься невеждой (грех). Как быть?

Ответ: по-настоящему благому человеку не требуется много информации для усовершенствования. Поэтому следуя своей благости и отвергая записки, он не так уж много теряет.

Греховный (нормальный) человек не много прибавит к своей греховности, прочитав какие-то там еще записки. Но информация, в них содержащаяся, может ему помочь бороться с грехом.

То есть: решение однозначно зависит от степени благородства человека,

То есть: чтоб принять правильное решение, нужно правильно себя оценить без иллюзий. А избавление от иллюзий и является главной задачей человека вообще.

42.

Рабовладельческий строй — а можно ли это называть общественной формацией хоть в каком-то смысле? И если нет, то что это?

...рабовладельческий уклад, связанный с развитием товарно-денежных отношений...

...сторонники рабовладельческой концепции неоднократно отмечали, что их противники понимают рабовладельческое общество слишком односторонне, распространяя черты, характерные для стран так называемого классического рабства (Рим и Греция) на формацию в целом. Однако Рим и Греция составляют исключение — это тот предел, к которому ведет основная тенденция развития. В большинстве стран Востока основными производителями являлись земледельцы-общинники, рабы действительно составляли меньшинство. Однако для всех этих стран характерен процесс размывания общины и порабощения некогда свободных общинников. (не помню, откуда это выписано)

То есть, в стандартной исторической модели рабовладение — это всего лишь процесс, сопутствующий переходу к империи. То, что называется "классический капитализм XVIII-XIX века" — это по сути рабовладельческая стадия. В США рабовладение было явным. Потом наступил нынешний капитализм, где все опять — свободные "общинники", но владеют не своей землей, а своей рабочей силой. Опять, кстати, отрыв от материи, от земли.

Ага, вот еще одна точка, в которой Европа уходит с наезженной исторической дороги. И понятна тогда "особенность" российского пути. Общая дорога — это когда вместе с централизацией власти происходит порабощение общины. Так произошло и в России, то есть, Россия как раз идет стандартной исторической дорогой, как и все империи, которые были до нее. А в Европе в том же XV-м веке этого не произошло. В Европе разорившиеся общинники не прикреплялись к земле, а шли работать на мануфактуры. Там условия были немногим отличные от рабских, так что для себя они ничего не выигрывали по сравнению с русскими или древними крепостными. Но начала развиваться совсем другая система — промышленная. Она тоже прошла путь от независимых мануфактур (родо-племенной уклад) к независимым заводам (феодальный уклад) к монополиям и финансовой олигархии (империя).

Но откуда взялись мануфактуры? Почему их не было в Греции и Риме? Потому что за век до ключевого момента никто не сделал нескольких технических открытий, которые подняли рентабельность массового производства. А в Европе сделали.

43.

Пару месяцев назад замечательную фразу сказал проезжавший через Иерусалим Сергей Бардин: "Бывают времена, когда с тебя облетают все накопления, и ты видишь, как мало остается собственно тебя". Он говорил сразу в двух смыслах: и о распроданных и розданных перед отъездом из России вещах, и в смысле духовных сил. "Но главное, — продолжал Бардин, — что ты видишь, что что-то все-таки от тебя осталось. Мало, но есть, и уж это никто у тебя не отнимет".

Это можно назвать "избавление от иллюзий".

44.

Иногда так и хочется какого-нибудь труса и слабака хряснуть по морде, все отобрать, избить до полусмерти, а потом подойти, пожалеть, перевязать и спросить: "Ну, будешь еще бояться?" В смысле: ты настолько слаб, что тебя любой прикончит, хоть ты бойся, хоть не бойся. Так что лучше не бойся. Если уж хочешь о чем-то беспокоиться, то беспокойся не о том, чтоб тебе не врезали, а чтоб перестать быть трусом и слабаком.

Или какому-нибудь дураку в споре так и хочется наговорить столько аргументов, чтоб он понял свою дурость и застыдился, и замолчал. Чтоб понял, что вся его суета зряшна, а если и есть в нем какой-то смысл, то совсем в другом. И потом спросить его об этой одной конкретной небольшой вещи, которую знает или умеет только он.

45.

Я проверил на опыте, понял умом и ощутил душой, что постоянства нет, и в этой жизни у человека нет своего угла и все надо делать на бегу, короче: "все — движение". Окончательно.

Но все равно мне хочется постоянства. Может быть, это и есть доказательство бытия Божья? Ведь движение должно быть относительно чего-то.

46.

Модель "прогресс — это расщепление" идет довольно далеко! Например, она отлично описывает то, что происходит во всяком искусстве на пути от классики к декадансу. Впрочем, про всякое искусство я могу только догадываться по аналогии, но путь расщепления европейского искусства я однажды почувствовал лично.

К Мише Щиголу, художнику, у которого я жил в Праге, приехал в гости из Германии его приятель, киевлянин, Владимир Будников, тоже художник. Будников привез каталог своих работ. Вполне качественный авангард: огромные мазки краски сложены в некие разумные композиции. Смотрится вполне красиво и напоминает что-то до боли знакомое. Ах-да! Конечно! Если взять полотно Рембрандта, вырезать из него с краю кусочек площадью один квадратный сантиметр и увеличить его до размера холста, то получится Будников. Будников — это Рембрандт под увеличительным стеклом. Тут я и понял все про расщепление искусства.

Классическое искусство синтетично. На одной картине слиты в единое целое: сюжет, точность, композиция, линия, светотень, фактура, цвет и ритм. Каждый из этих элементов передает настроение и эмоции, все они главные, все играют роль. При этом очень точно соблюдается мера, и никакой элемент не мешает другому. Потомки начинают раскладывать творчество на составляющие, разрабатывать отдельные детали. Сначала теряется мера гармонии различных элементов, и на смену ей приходит строгий академизм — боязнь нарушить строгие правила, которые гарантируют стандартный уровень качества. Молодое поколение ощущает дисгармонию и решает пренебречь линией и точностью изображения ради передачи настроения. Получается импрессионизм — настроение, цвет, композиция, пасторальные сюжеты. Затем отбрасывается "красивость"; получается пост-импрессионизм — обрезанная композиция, женщины в неловких позах.

Как реакция на пост-импрессионизм появляется сецессион — восстанавливается линия и романтический сюжет, но опять теряется настроение. Затем ради настроения опять отбрасывается линия и сюжет, а вместе с ними большая часть содержания — получается кубизм и ранний авангард, где остались только композиция и ритм, иногда цвет и фактура. Поздний авангард теряет фактуру и всякие намеки на содержание — остаются чистые цвета и простые геометрические фигуры. И, наконец, приходит время "Черного квадрата" Малевича, в котором нет ничего, кроме факта наличия картины. Но довольно быстро находятся сюрреалисты и дадаисты, которые отрицают даже это немногое.

После "Черного квадрата" и движения "дада" западноевропейский художественный процесс перестал существовать. То, что происходит с тех пор в галереях — это смесь бизнеса и психотерапии. Настоящие художники существуют, но только в глубине народа, никому неизвестные, рисующие для себя. У них есть настроение, есть мастерство и есть мера гармонии. Но у них нет школы, потому что для школы нужен национальный художественный процесс, а он давно закончился.

Авангардисты начала ХХ века обманули самих себя и всех нас. Их картины являются истинными произведениями искусства, с вышеупомянутыми оговорками, только потому, что они учились у старой школы. Малевич, Клее, Кандинский, Мондриан, Пикассо, Дали — все умели рисовать и начинали работать во вполне классической манере. Но авангардисты вдруг "открыли" для себя основные законы изобразительного искусства — те самые композицию, цвет, ритм и так далее. Сказанные словами, эти законы оказались настолько просты, что классики авангарда стали учить своих учеников только этим словам, а не собственно рисованию. На этом европейская школа и закончилась. Прервалась связь времен.

Впрочем, обвинять их в этом бессмысленно. Даже если бы они научили своих учеников рисовать натуру, тем нечего было бы рисовать. Процесс расщепления изобразительного творчества к тому времени закончился.

С музыкой происходит то же самое. Современный транс — это басовые партии диско, и так далее. Венская классика — разработка канонов Баха, и так далее. То есть, последующее поколение берет часть наследия предыдущего и раздувает его до размеров целого.

Выгода: Эта конкретная часть развивается, воплощается, разнообразится. Проигрыш: профанация, потеря связи с целым, потеря порождающей способности.

Басы без мелодии
Композиция без глубины
Форма без содержания
Крем без торта
Сначала привозят торт и едят его целиком. Потом кто-то соображает, что можно есть только крем (он вкуснее), и начинают есть только крем. Возникает вопрос, что делать с коржами, и через некоторое время придумывают теорию, которая говорит, что можно обойтись без коржей. Дальше продолжают есть только крем. На коржи смотрят с удивлением и в толковом словаре ставят против них подозрительное сокращение "устар". До тех пор, пока не заболит живот.

47.

Я все хвалюсь, что в теориях опираюсь на собственный опыт, а вот и пример:

В последнее время я вправду стал ощущать прошлое не позади, а перед собой, как в древности. Что это означает реально?

Раньше я воспринимал время по-современному, то есть, я представлял себя идущим по дороге — спереди накатывается будущее, прошлое отступает назад. Во всем этом была определенная смысловая структура: сначала одно, потом другое, после этого третье. Одно из другого вытекает или предваряет. И жизнь сама имела линейную временную структуру: школа с первого по десятый класс, потом институт с первого по пятый курс, потом работа — от новичка к аксакалу. Жизнь была дорогой, размеченной четкими вешками.

Теперь моя жизнь потеряла всякую направленность. Сначала я начал выписывать круги — жертвовать достигнутым, возвращаться в то же состояние, где и был. Потом почувствовал, что перескакиваю через какие-то вешки. И сейчас моя жизнь совершенно потеряла всякую направленность. События и занятия обособлены, связаны сложными связями или замкнуты, часто самодостаточны и вообще не ведут ни к чему внешнему. Будущие события не накатываются предсказуемо спереди — они появляются то там, то здесь, без простой связи между собой. Во внешней жизни я ощущаю себя именно стоящим неподвижно, не идущим ни по какой дороге, и меня обдувают с разных сторон ветерки событий.

Но, конечно же, я ощущаю в себе очень четкую направленность, очень сильное движение — внутреннее. Оно не выражается во временных измерениях, это движение я могу лишь весьма искусственно прилепить к временной шкале прошлого, но оно сразу отлипает. Перечитывая свои старые дневники, я вижу, что мысль моя и ощущения блуждают по путям, им одним ведомым, и делать какие-то прогнозы о их временной зависимости не получается. Конечно, многие мои чувства были вызваны определенными жизненными ситуациями, но обычно люди, которым я об этом рассказывал, очень удивлялись тому, какие чувства вызывали у меня определенные ситуации. Так что, видимо, чувства были первичны, они были готовы появиться, и любая мало-мальски подходящая ситуация их раскручивала.

48.

Я без горечи вспоминаю периоды безделья, потому что не имел никаких целей, так что и неудач в их достижении тоже не имел. А вот периоды с целеполаганием, даже более "успешные" — с горечью, потому что какие-то из целей-то остались недостигнутыми.

Впрочем, в моем бесцельном существовании я видел одну большую цель — освободиться от мнительности, беспокойства и всего такого. И я этой цели с блеском достиг. Поэтому-то и вспоминаю эти годы с таким удовольствием.

49.

"Осевое время" заключается не в том, что появляются одновременно Будда, Конфуций и Сократ, а в том, что люди одновременно начинают их слушать. Мудрецы есть в каждом времени, но кто их слушает?

50.

Продолжение про эволюцию:

Но все же, — говорит материалист, — эволюционное спонтанное упорядочивание слишком часто встречается в нашем повседневном опыте. Вещи самонастраиваются: песок укладывается в горку, звери образуют симбиозы, люди мирятся, государства успокаиваются.

Вопрос: локальный это процесс или глобальный? Ведь разом созданная система, постепенно разрушаясь, все же может иметь некоторые саморемонтирующиеся части. Скажем, те, которые проще формализовать. Скажем, экономика. А вот, художественное творчество — более сложная вещь, она сама не настраивается.

51.

Расщепление, мысль... Аналитическая мысль — расщепление на части, вынесение за скобки. Синтетическая — объединение. Определенное количество синтетичности нужно и для анализа — ведь нужно охватить весь материал одним взором и решить, что выносить.

Чтоб с толком разделять, нужно выделить категории. Категоризация — это объединяющее действие. Но все же слишком элементарное — всего один шаг после взгляда на весь материал, простое сличение повторяющихся элементов. Нахождение простейших категорий в материале — это один квант синтетического процесса мышления. Но если вдруг открываются сложные, неочевидные категории — значит это квант более высокого порядка? Состоит ли он их элементарных квантов? Или "раскладывается в ряд" по закону о вложенности пространства, идентичности структуры на каждом уровне?

То есть, никакой реальный процесс нельзя представить как чисто синтетический или чисто аналитический. Всегда смесь.

Постулат:

1) аналитические действия происходят сами по себе в материальном мире
2) синтетические действия происходят по воле — Бога или человека, как подобия Божия.

Это — кванты. Все реальные действия являются комбинациями тех и других квантов разных уровней. Пока этот постулат не доказан, только интуитивно почудился. Но будущее покажет, что к чему.

52. Передохнем. Займемся легким занудством.

"Пушкин — наша гордость", — издевается Довлатов в "Заповеднике".

Что значит эта фраза? Мы горды тем, что у нас есть Пушкин, то есть:

1) у нас что-то есть,
2) это "что-то" очень хорошее.

Гордиться можно каким-то своим достижением, иначе это просто бахвальство собственника. Но, Пушкин — это не наше достижение, скорее наоборот — мы его достижение.

Попробуем по другому: Пушкин — это достижение России, а мы — это Россия. То есть, Пушкин — наше достижение. То есть, мы гордимся Пушкиным.

Но Пушкин — это тоже не только достижение России. Он и сама Россия, и Божий дар, и все остальное. А мы — не только сама Россия, но и ее достижение. Причем, про Пушкина точно известно, что он "достижение" в хорошем смысле этого слова, а про нас такого с определенностью сказать нельзя. Может быть, завтра выяснится, что мы — позорные достижения. То есть, налицо две глупости:

1) отождествление себя маленького с великим целым, следовательно — право говорить от имени целого.
2) почитание гения, как частного продукта этого целого.

53.

Человеческая глупость бывает безгранична. По телеку показывают спасение вымирающей во Флориде пантеры. Осталось всего тридцать штук. Люди за ними следят, летают на вертолете, делают прививки и так далее. Хорошо?

Арифметика:

1) Пантер тем меньше, чем больше людей на том же ареале. Эти четверо, которые о ней заботятся, живут на том же ареале, то есть своим существованием уменьшают количество пантер.

2) Летают на вертолете и жгут горючку, жрут ананасы и рябчиков, на добычу и производство которых идут ресурсы и земли, необходимые для каких-то других пантер.

То есть ситуация похожа на то, как если бы слон сел к зверям в шлюпку, она стала бы тонуть, а он всех спасать.

Что же делать, чтоб исправить эту глупость? Вовсе не отбирать у них вертолет, пусть летают. Зато надо смотреть на них, видеть их глупость и двуличие и самому никогда не быть глупым и двуличным. То есть, опять требуется то же самое — смотреть и избавляться от иллюзий.

55. Клайв Льюис "Любовь"
бывает шести видов:

1.

Есть два вида любви: любовь-дар, когда ты любишь от щедрости, и любовь-нужда, когда любишь по необходимости. Казалось, бы "дар" — это более высокая форма любви, потому что она свободна в выборе. На самом деле — наоборот, потому что в "даре" есть гордыня. Любовь-дар могущественна и велика, она сходна с божественной любовью и может стать фетишем. Сходство с Богом — это еще не приближение к нему.

Раньше детей поправляли, когда они путали love (любить) и like (нравится).

Примеры:

а) "не могу жить без тебя" — нужда
б) "защищу тебя" — дар
в) "как ты прекрасна" — оценка, слава

2. Патриотизм бывает пяти видов

1) Любовь к месту, семье
2) Особое отношение к прошлому своей страны. Оно помогает многим людям вести себе гораздо лучше в трудную минуту, чем они вели бы себя без него. Опасен этот патриотизм ровно в той мере, в какой он подменяет серьезное историческое исследование. Чтобы он не приносил вреда, его надо принимать как сказание. Если героическую легенду загримировать под учебник, мальчик волей-неволей привыкнет думать, что "мы" какие-то особенные.
3) Уже не чувство, а вера в то, что твоя страна лучше всех.
4) Долг править остальными нациями. Это относится ко всем империям.
5) Патриотизм сжирает себя. Киплинг: "Была бы Англия слаба, я бросил бы ее". Любовь сильной Англии превращается в любовь к любой силе. Или в иллюзию, в уверенность, что Англия слабой быть не может. Эта иллюзия может подвести как раз в трудную для Англии минуту.

Там где разрушен патриотизм, придется выдавать любой международный конфликт за чисто этический, за борьбу добра со злом. (В последние десятилетия страны Запада перестали воевать друг с другом, и возник некий "патриотизм западной цивилизации". Он элегантно совмещается с шовинизмом — считается, что западная цивилизация самая лучшая и что только она может именоваться собственно Цивилизацией и отождествляться с добром. Так что все военные действия Запада теперь проходят под вывеской борьбы добра со злом, а вовсе не патриотизма. Патриотизм остается уделом отсталых врагов и именуется фундаментализмом.)

Хорошему человеку нужно знать, что его страна защищает правое дело, но все же это дело его страны, а не правда вообще. Я не стану ханжой и лицемером, защищая свой дом от грабителя, но если я скажу, что избил вора исключительно ради правды, а мои драгоценности тут ни при чем, ханжество мое невозможно будет вынести.

Старый патриотизм тем и был хорош, что, вдохновляя людей на подвиг, знал свое место. Смерть героя не путали со смертью мученика. И потому чувство это, предельно серьезное в час беды, становилось в дни мира смешным и легким, как всякая счастливая любовь. Оно могло смеяться над самим собой. Старую патриотическую песню и не споешь, не подмигивая, новые поют торжественно, как псалмы. (Вот где всплывает характеристика старого юмора, данная Лихачевым. Раньше люди могли совмещать пафос с юмором, могли смеяться над самими собой. Потом произошло расщепление: одним людям только смеяться, другим — держать высокие чувства.)

Национализм — очень положительная вещь, когда нация находится в изоляции. Тогда национальная гордость идет на развитие самобытной культуры. А если нация слишком тесно и свободно общается с соседями, то в национализме быстро перевешивает соревновательность.

3. Привязанность

1) может быть между совершенно разными существами,
2) требует долгого времени,
3) смиренна, мы ей не гордимся, как любовью или дружбой (не всегда),
4) допускает недостатки.
5) Но привязанный человек требует ответной привязанности к себе, что не всегда получается,
6) потому что привязанность дается даром, а дружбу и влюбленность нужно заслужить.
7) Привязанность не терпит перемены.

4. Дружба

Дружба "нынче исчезла", — пишет Льюис, но это только в западном обществе. В патриархальном — в России, в Израиле — вовсе нет.

Дружба не связана с биологией. Эта противоестественность дружбы объясняет, почему ее так любили в старину. Главной, самой глубокой идеей античности и средневековья был уход от материального мира. Природу, чувство, тело считали опасными для духа, их боялись, или гнушались ими. Привязанность или влюбленность слишком явно уподобляют нас животным. ...

Светлый, спокойный, разумный мир свободно избранной дружбы отдаляет нас от природы. Дружба — единственный вид любви, уподобляющий нас богам или ангелам.

Сентиментализм и романтизм восстановили в правах природу и чувства.

Многие сейчас ставят общественное выше личного. Дружба соединяет людей на высшем уровне их личного развития. Она уводит их от общества, как одиночество, но в нее уходит не один человек, а по меньшей мере двое.

Демократическому чувству она тоже противна, в ней есть избранничество...

Дружба не знает ревности. Если друг ревнует — то это уже привязанность, а не дружба. Двое друзей рады, что нашли третьего, трое — что нашли четвертого.

Приятельство, связь по делу — заготовка дружбы.

Влюбленные ищут уединения. Друзьям его искать не надо, они и так отделены стеной от толпы. Дружба всегда имеет предмет интереса или общность взглядов. Он уникален, поэтому он автоматически отделяет тех, кто его разделяет, от всех остальных. Влюбленные соединены универсальным предметом, так что, чтоб почувствовать свою обособленность им надо уединиться. (А вот муж и жена имеют между собой уже достаточно уникальных вещей, так что им не нужно уединяться.) Если друзья, нашедшие друг друга, разного пола, к дружбе очень быстро, иногда в первые полчаса, присоединяется влюбленность. И, наоборот, влюбленные могут подружиться.

Плохие качества дружбы:

1) Люди могут объединиться и вокруг злого предмета.
2) Сектантство.
3) Гордыня.

5. Влюбленность

Я не считаю, что без влюбленности соитие нечисто, низко, постыдно, — пишет Льюис. — Если все, кто совокупляются без влюбленности, гнусны и ужасны, то происхождением мы похвастаться не можем. Почти всех наших предков женили родители, и они зачинали детей, повинуясь только животному желанию. И ничего низкого тут не было, а было послушание, честность, верность и страх Божий.

Св. Франциск называл человеческое тело братом-ослом. Осел — то самое слово. Ни один человек в здравом уме не станет ненавидеть осла или ему поклоняться. Это полезная, двужильная, ленивая, упрямая, терпеливая, смешная тварь, которая может и умилить нас и рассердить. Сейчас он заслужил морковку, сейчас — палку. Красота его нелепа и трогательна. Так и тело: мы не уживемся с ним, пока не поймем, что среди прочего оно состоит при нас шутом. Да это и понимают все — и мужчины, и женщины, и дети, — если их не сбили с толку теории. То, что у нас есть тело — самая старая на свете шутка. Смерть, живопись, изучение медицины и влюбленность велят нам иногда забыть об этом.

(Вот по телеку они поют, прыгают, танцуют полуголые, и все у них так здорово получается. Я тоже так хочу. Вот я знакомлюсь с ослепительной девушкой, привожу ее домой — что дальше? Прыгать и танцевать, постепенно раздеваясь и приходя в экстаз? Нет. Достаточно сесть на диван и обняться. Вся телевизионная красота оказывается просто лишней.)

Обнажение — это маскарад, игра, ритуал. Разве обнаженный человек не больше "похож на себя"? В определенном смысле — нет. Обнаженный — причастие страдательного залога, результат какого-то действия. Человека облупили, как яйцо, очистили, как яблоко. Нашим предкам обнаженный представлялся ненормальным. (И Бог Адама и Еву из рая выпустил уже одетыми.)

На пляже видно, что нагота стирает индивидуальное, подчеркивает общее. В этом смысле на себя больше похож одетый человек. Обнажившись, влюбленные уже не только Петр и Анна, но Он и Она. Они облачились в наготу, как в ритуальные одежды, или обрядились в них, как в маскарадные костюмы.

Муж — глава жене ровно в той же мере, в какой Христос — глава церкви, а Христос "предал Себя за нее". Тем самым, главенство это воплощено лучше всего не в счастливом браке, а в браке крестном — там где жена много берет и мало дает, где она недостойна мужа, где ее очень трудно любить. У Церкви лишь та красота, которую даровал ей Жених. Он не находит красавицу, а создает ее. Миро, которым помазали мужа на царство — не радости, а горести — болезни и печали доброй жены, эгоизм и лживость дурной, нетленная и скрытая забота, неистощимое прощение.

(Здесь Льюис не заметил, что жена, может быть, и может сыграть роль недостойной Церкви, но никакой муж никогда не станет Христом. А если решит, что может стать, то это уже называется "гордыня". Муж тоже должен чувствовать свое несовершенство по сравнению с идеальным мужем, и свою недостойность своей прекрасной жены.)

Влюбленность не ищет земного счастья, и все же она не Любовь. Когда влюбленные говорят: "Мы это сделали ради любви", то в этом слышится гордость, гордыня. За несколько недель у влюбленных создается свое прошлое, к которому они благоговейно обращаются, как псалмопевцы к истории Израиля. Любовь становится высшим законом. Но влюбленность — самый непрочный вид любви.

6. Милосердие

Милосердие прекрасно, но в нем тоже может проявиться любовь-дар, то есть гордыня.

В конце концов Льюис пишет, что все эти виды любви недостаточны, не абсолютны. Это все подходы к настоящей Любви. Все эти виды любви так или иначе происходят из природы человека, и поэтому неполны и нечисты. Нужно их всех замесить на вере в Бога, которая не имеет ничего общего с природой и чисто духовна, чисто человечна. Пройти все эти любови, и получить настоящую Любовь — вот зачем человек живет.

Такая вот теория.

56.

еще Клайв Льюис

За понятием "подсознательное" легко спрятаться. Если бы в этом кресле лежала невидимая кошка, оно казалось бы пустым. Оно кажется пустым. Следовательно, в нем лежит невидимая кошка.

Природа не учит никакой философии или этике. Природа — это слава творению, как бы оно не происходило. Она подтверждает любое учение. Единственное, чему она учит: смотри и слушай.

Когда мы обзываем человека животным, мы не хотим сказать, что у него много черт животного — у всех их много. Речь идет о том, что он проявил только эти свойства там, где нужны были чисто человеческие. Cловом же "зверский" мы называем поступки, до которых никакому зверю не додуматься.

57.

"Бритва Оккама" обрезает то, что не сущность. А как знать, что сущность, а что не сущность? Бритва Оккама склонна к забреданию в локальные максимумы.

Научное мышление — это построение моделей, то есть сужение мировоззрения. Нынешнее научное мышление основано на двух противоположных принципах:

1) построение моделей, то есть отбрасывание части реальности
2) доказательство всеобщности этих моделей, то есть охват как можно большего пространства реальности Такой разброд не очень-то подходит нормальной человеческой голове. Поэтому хорошим ученым может быть только редкостный и странный индивид, который может видеть микро и макро одновременно. Несумасшедший ученый — вещь довольно бесполезная.