Бобров Михаил Григорьевич : другие произведения.

        Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?

        Сходил, называется, за хлебушком - принес полну жопу огурцов.

        Зато голова не шатается.

        Нет головы - нечему шататься.

        Шатаются светила над снастями. Луна катится по небу, как ей и положено. Мигают звезды. Океан выдыхает. Ну, или вдыхает, разберешься тут.

        Значит, на семигранную гайку губу раскатал?

        Как у взрослых, да?

        Чебурашку тебе на флаг!

        Че-бу-раш-ку!

        Который у японцев называется умилительно "Тебу-тян".

        Чебурашку на гимн, герб, гонфалон и на все остальные места тоже.

        Орогенитально, перорально, терморектально и транскраниально.

        Чебурашка - первый из попаданцев, спасителей СССР. Неважно, что он из ящика с апельсинами, плевать, что из Африки. Мы не расисты.

        А важно, что при Чебурашке все свойства нашего брата. Полный набор.

        Глазки-прожекторы: все вижу! И гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье.

        Ушки-локаторы: все слышу. Ни комару не проползти, ни змее не пролететь.

        Голова - во! Куда там Бриану! Вот Чебурашка - это голова. В зеркало не пролезает!

        Нету разве что ноутбука. Дорогая игрушка, откуда она у апельсинорожденного.

        А ведь сегодня распоследние негры в Гарлеме знают: какой же ты попаданец без ноутбука?

        Дальше понятно: строили мы, строили, и, наконец, построили!

        Абдулла, паджигай!

        Конечно, недовольных много. Тут уже, понимаешь, губу раскатали - как пойдут сейчас наши космические корабли бороздить просторы Большого Театра... Уже и театр гипсовыми амурами облепили, уже и в буфете перед началом выпили, уже и места все позаняли согласно купленным билетам.

        Осталась ерунда ерундовая, мелочь мелкая - сами корабли.

        А ручки-то вот они...

        Попаданство - удел безруких.

***

        - ... Безрукий танцует, безногий поет. Один лишь убитый на бой не идет!

        За мысом повернули к югу. Потянул ветер - не так, чтобы крепкий, но весла убрать позволил. Подняли красный шерстяной парус, подаренный осенью за усмирение врагов конунга в Хроллауге. Подняли, вынесли нижние углы паруса на реях как можно шире, намотали звенящие канаты на утки - выдохнули.

        Руна Эйваз означает реку, либо верховую езду, либо хождение под парусом. И требует простого: доверия к мощной чужой силе, с которой ты попутчик на краткое время.

        Люди Гуннара Гуннлауга умели доверять морю, да и кормщик стоял на рулевом весле не первый год. Под парусом бежалось легко, и сам Гуннар Змеиный Язык, Гуннар Плохой Скальд сейчас перебирал слова для собственного удовольствия, не заботясь о ритме, дыхании да спинах гребцов.

        - Может, иначе? - бормотал скальд в густую русую бороду. - Скажем, так: немой в силах драться, безрукий - пасти... Лишь только убитый в бою бесполезен...

        Повертел в руках навощенную табличку, вздохнул:

        - Не то. Все не то, не звучит.

        - Парус! - крикнул с носа мальчишка Олав, сын Харальда-кормщика. Первый поход, и только-только вышли на просторы Лебединой Дороги. Конечно, мальчишка переселился на нос, там же место героев!

        Да и глаза молодые, острые. Вот - углядел.

        - Парус направо... С моря идет навстречу нам! Низко сидит, щиты воду режут. Груженый, верно!

        Кормщик поглядел на вождя из-под седых бровей; Гуннлауг молча прикрыл веки. Никаких приказов не требовалось, каждый и так знал, что делать. Кто потянул канаты, присобирая не успевший промокнуть парус, кто достал из-под палубы смазаное оружие. Кормщик почти незаметно для неопытного взгляда налег на правило - и "длинный корабль" повернул мористее, чуть вправо, поближе к пузатому кнорру... Тоже, кстати, под багрово-белым парусом северных земель.

        Из рук в руки поплыли мечи, шлемы, кольчуги. Вот уже Гейр с Ульвом развернули кожаные саадаки, вынули драгоценные луки: степные, дважды выгнутые, четырежды клееные. Вот люди освободили место у мачты, и вот стрелки, изо всех сил налегая на плечи луков, поставили на каждый тетиву крученую, вощеную, в новом храме освященную. Глядя на крестящихся стрелков, молитвы забормотали все прочие. Сперва Молодому Христу - ведь все они честно приняли белую веру, как велел еще прадедам конунг Олав Харалдсон, прозванный за то Святым. После капнули крови Старым - кто Тюру-мечнику, кто Тору-воину, кто Ульву-стрелку, а кто и самому Одноглазому. Больше богов - больше защита!

        Только Древних на корабле Гуннлауга не почитали. Как-то так вышло, и никто не сказал бы, что без причины.

        Время в напряженном ожидании пролетело быстро. Перед самым полуднем сблизились. Кнорр - пузатый, в самом деле осевший настолько, что нижние края щитов на борту резали волны - оказался нездешний. Флаг с арфой, золотые витки на изумрудном... Остров святого Патрика. Неблизкий свет, через море пришел.

        Зачем?

        - Эй, вальх! - Ярицлейв показал белый щит. - Хочешь боя или мира?

        На кнорре посовещались, но недолго: тень по палубе не прошла и половины стопы. В ответ не подняли красного щита, не показали меча - сразу швырнули копья, и швырнули неплохо; доски палубы заплыли кровью. Переговорщику Ярицлейву рассекло шуйцу. Мальчишка Олав успел увернуться, но щита своего не удержал: вырвало и выбросило через два борта в море. Сам хевдинг едва успел крутануть щит, чтобы проломившее его копье вошло в брус, а не в брюхо.

        Кормщик Харальд с несколько презрительной ленцой перехватил брошенное в него копье, провернул вокруг запястья и отправил обратно. Возвращенное копье прошибло ирландца насквозь; Харальд усмехнулся в седую бороду. Род свой он считал от Хрольва нормандца, прозванного Пешеходом, потому что не нашлось коня под богатырский рост. Прозвали Хрольва Пешеходом почти триста лет назад, когда самое имя викинга значило больше, чем сегодня звание иберийского барона.

         Но и сегодня никому не закрыт вход в Валгаллу. Просто сегодня уже не всем нужно.

        Харальд налег на рулевое весло. Драккар послушно довернул, шарахнул выгнутым носом в скулу кнорра, едва не влезая на палубу, притопив и так уже глубоко сидящего торговца до мокрых сапог.

        Сейчас только прорвался мешок с руганью, и заорали на обоих кораблях, и завизжал форштевень "Черного коня" по темному привальному брусу, и пошел налево вдоль пузатого борта, кроша так и не снятые ирландцами почему-то щиты; порыв норда вытянул вдоль палубы горький дух морской соли и, слабый пока, тошнотворно-сладкий запах свежей крови.

        - Ver thik! - засмеялся Гуннлауг, выпуская в полет копье, и люди его подхватили в две дюжины глоток:

        - Her ek kom!!!

        Викинги посыпались на палубу кнорра, и запах крови вытеснил все остальные.

***

        - Остальные просто связаны, а этот, смотри, закован. Верно, недешево продал он волю!

        Ярицлейв потянул за дорогую железную цепь. Плечистый здоровяк от рывка упал на колени, ветер захлопал порванной на груди пленника грязной рубашкой.

        Подошел Харальд, положил тело мальчишки Олава к шестерым убитым викингам. Гуннар Змеиный Язык поглядел на старика-кормчего, но тот не дрожал ни телом, ни дыханием.

        - Путь в Валгаллу всегда славный, но не всегда длинный, - сказал тогда Гуннар Плохой Скальд, и кормчий опустил веки - то ли в согласии, то ли в отчаянии.

        Рабов пинками заставили перелезть на "Черного коня". Шесть понурых мужчин, две рыжие девки. Отмыть и откормить - наверное, красивые. Иначе зачем везли?

        И вот еще девятый. Лохмотья, как у всех, но руки закованы. Спутанная золотая борода, седые косицы в слипшихся от грязи волосах; по синим глазам искры ненависти, по сильному телу синяки да шрамы. С бою взят? Стоит ли тогда везти его туда, куда собрался Гуннар? В тех-то землях пленник, пока не продали его, не раб. Кем-то еще окажется, куда-то еще повернет удача...

        Полторы дюжины мертвых ирландцев аккуратно сложили вокруг мачты их пузатого кораблика. В трюме, к огорчению всех людей Гуннара, оказалось не добро, но всего только соленая вода. Не считать же добычей несколько свертков с одеждой, плоский сундук - похоже, с письменными принадлежностями - да мешочек серебра за поясом у старшего.

        Видимо, кнорр вышел из Дублина ранней весной, попал в отходящие зимние шторма, что швырнули его на север почти до Исландии - а уже оттуда и доковылял до скал перед Олесунном на последних крохах удачи... Зачем же тогда метнули копья, отчего не стали даже разговаривать? Ярицлейв показывал белый щит, щит мира и торга...

        Болезнь? Вот почему кнорр спешил убежать, вот почему не вступал в переговоры!

        Гуннар, старательно не показывая беспокойства, велел вполголоса:

        - Узнайте, не случилось ли какой беды на Зеленом Острове. Опросите каждого раба порознь. Не сменялся ли король? Нет ли неурожая, сохрани Молодой Христос, какой заразы? А этого, в цепях, посадите у моей скамьи. Я сам поговорю с ним.

        - Что с нашими? - нарушил молчание Харальд, и Гуннар ответил кормщику:

        - Кажется мне, храбрые ирландцы достойно сопроводят наших до Валгаллы. Сложить всех убитых на кнорр, и кнорр сжечь!

        Когда сделали все, уже упала ночь - первая ночь похода - и заполыхал на темной воде огненный дракон, и северный ветер понес его вперед и вперед, как бы проторяя дорогу "Черному коню", освещая и обжигая завтрашний путь.

        Увидели костер часовые на утесах по обе стороны родного фиорда: недалеко отплыл Гуннлауг от собственного дома. Но кто в том костре горит, часовые не узнали еще очень долго, потому что возвращаться из похода на другой же день Гуннар счел плохой приметой.

        И без того непонятно, куда девать закованного пленника. Может, подарить его Ньерду?

***

        - Хорошая мысль, - согласился кормщик, вороша давно потухшие угли. - Наши отправились в Валгаллу, а ирландцы ушли сопровождать их. Корабль и тот сгорел. Так что Ньерд не получил никого. А если морской хозяин обидится, малой кровью мы не откупимся...

        Ночевать встали на лесистый островок, давно знакомый всем людям Гуннара. Ровно дневной переход. Бой и погребение задержали хирд, но сильный северный ветер и ясный долгий закат позволили наверстать упущенное.

        Корабль не вытаскивали на берег: завтра отплывать рано.

        Развели огонь и заварили кашу с мясом. Пустили по кругу рог с пивом, Гуннар помянул словом скальда павших в битве: и смелых ирландцев, и победивших викингов.

        Рабов тоже накормили, позволили вымыться, чтобы на торгу в Бирке те выглядели повеселее. Затем викинги расставили стражей и улеглись, кто где; устали до того, что никто не лез к новым девкам.

        А поговорить с закованным пленником хевдинг так и не успел за всем этим. Порадовался только, что никакой болезни не случилось в Ирландии, значит, им тоже хворь не угрожает.

        Но почему же тогда кнорр побежал через бурное Северное Море, не дожидаясь весны?

        Хевдинг проснулся заполночь; такое случалось. Поднялся, протер глаза.

        Светила нарождающаяся луна. Кормщик Харальд ворошил потухший костер - то ли хотел согреться, то ли тосковал о погибшем сыне. Богатырь Ярицлейв промывал соленой водой порез на левой руке: щиплет не беда, беда, коли дергать станет!

        Закованный пленник тоже не спал. Сидел против огня, и смотрел на Харальда угрюмо, как и тот на пленника; вот потому-то проснувшийся Гуннар и предложил отдать загадочного молодца Ньерду, отчасти в шутку, и Харальд-кормщик ответил, как он всегда отвечал, то ли всерьез, то ли нет.

        Пленник же рассмеялся коротко - по всей видимости, знал язык и понял уготованную судьбу, только вот не испугался той судьбы совсем нисколечко.

        Гуннар умылся и оглядел стан: все спали. Никто не теребил новых рабынь, стража исправно ходила дозором. Хевдинг воротился к разгорающемуся костру и отхлебнул жидкой каши из казана.

        Харальд кивнул на пленника:

        - Почему ты пощадил его? Я же видел, что ты хотел убрать помеху прямо там - что удержало твою руку?

        Гуннар нашарил в кошеле ключ, снятый с пояса старшего ирландца.

        - Обещаешь не причинять нам вреда, если сниму цепи?

        - Христом-богом клянусь! - выговор у пленника оказался чистый, ни в словенскую мягкость, ни в отрывистый лай саксов, ни в ютскую длинноту, ни в галльский распев. Обычная северная речь, но вот не северянин вовсе, чутье Плохого Скальда еще не подводило.

        Тогда Гуннар вогнал ключ в холодную колодку, провернул. Снял кандалы, взвесил на руке: вместе с обрывком цепи можно перековать на хороший топор. А если так, то и подарить не зазорно.

        Хевдинг отошел на морскую сторону и могучим размахом зашвырнул кандалы в воду:

        - Вана-Ньерд! Возьми это драгоценное железо и пропусти нас по Лебединой Дороге!

        После чего вернулся к огню и обратился к Харальду:

        - Слыхал ты о валькириях Фрейи?

        Старик медленно кивнул, жмурясь на пламя:

        - Есть валькирии Одина, на крылатых конях. А есть валькирии Фрейи, которые на зачарованных кораблях. Людям они являются как огромные каменные острова, что не тонут в море, словно большие льдины.

        Пленник осторожно растирал запястья, и снова усмехнулся понимающе. Гуннар спросил:

        - А знаешь ли Эйнара Детолюба?

        Старый кормщик снова прижмурился, подавил зевок, почесал за ухом:

        - Он большой охотник ловить рабенков на копье, кто же про него не слышал. За то и прозвали Детолюбом.

        В костре громко треснула ветка. Жестом Гуннар велел пленнику принести еще дров, и тот, вполне понимающе кивнув, поднялся. Два шага - и растворился в темноте.

        - Не сбежит?

        - С нашего-то берега? Нам тут все норы известны, поутру найдем... Так вот, Харальд, валькирии Фрейи как-то поймали в море Эйнара Детолюба. Я услышал об этом два месяца назад на тинге, но не сразу поверил.

        Северный ветер загудел над верхушками елок. Пламя пригнулось, лизнуло носки мокрых сапог, выровнялось и оказалось втрое против прежнего. Луна уже ушла, сияли звезды, колыхались в сыром воздухе. Пленник с охапкой дров появился бесшумно, высыпал ветки чуть поодаль, а две-три сунул в огонь, и от них поплыл запах смолы.

        - С живого дерева рубил?

        - В темноте хвороста на земле не видать, не взыщи, господин, - безразлично отозвался пленник, - а и ножа никто не давал мне. Руками отламывал.

        - Так что там Детолюб?

        Гуннар выдохнул и ответил медленно:

        - Валькирии Фрейи как-то самого его поймали в море и трое суток с копья на копье перебрасывали. Зачаровали так, чтобы не умер. А потом швырнули прямо ко двору Олава Святого, к тому каменному дому, что выстроил конунг в Бергене.

        - И что?

        - Что-что, епископ в Бергенхусе развеял зачарование, и тогда умер Эйнар к троллям. Но перед гибелью открылся ему пророческий дар и сказал он, что видел чудеса, которых не может описать. И что сейчас идет битва за самое существование Мидгарда, что Рагнарек уже вокруг нас. А в такое время, кажется мне, лучше не убивать без крайней нужды.

        Харальд почесал бороду, выгоревшую до непонятного цвета. Вздохнул:

        - Так вот почему войны везде. Конунг Сигурд ходил в крестовый поход, в самый Иерусалим. И, как сказано в книгах Молодого Христа, "принес не мир, но меч". Со смертью же Сигурда и вовсе вернулись времена Эйрика Кровавой Секиры или Хакона Могучего. Сегодня бонды твоей округи дерутся за тебя, а завтра они же обкладывают соломой твой собственный двор. И все потому, что ты не поклонился их богу. Или, что еще хуже, поклонился недостаточно почтительно.

        - Зато есть нужда в добрых мечах, место героям, слава и серебро.

        - Дождется ли наш дом возвращения с тем серебром? Что-то не сильно я жалею о мире сегодняшнем.

        - А я не думаю, что новый мир окажется лучше, - сказал Гуннар столь же внезапно, как и проснулся посреди ночи. - Раньше викинги привозили домой славу и добычу. Сейчас мало кто ходит в викинг, еще меньше людей возвращаются. Не каждый приносит хотя бы славу. А о добыче, достойной саги, последний раз мы с тобой слышали от отцов. Так что все большее число людей служит городам или конунгу, не кладет Одину положенного, а молится Молодому Христу. Я часто думаю: не последние ли мы на Лебединой Дороге?

        - Подожди, малец, - кормщик покривился, пытаясь ухватить горячий казан. - Речь пока не о том, к добру или худу переменится мир. А о том, чтобы Мидгард хотя бы не исчез совсем.

        Гуннар Гуннлауг тоже почесал бороду:

        - Ведь я почему еще на тинге не поверил? Можно ли судить о делах богов по рассказу Детолюба, обезумевшего тогда от одной только боли? Взаправду ли видел он чудеса?

        - Взаправду! - глухо, как из бочки, вступил пленник. - Сам я жил в чертогах морского царя, и могу рассказать все, как есть. А возвратите гусли, так и спеть. Речь вашу, как вы можете слышать, я знаю неплохо. А еще я знаю "Сагу об Эгиле", и не прочь выкупить свою голову песней, как там сказано.

        Гуннар поглядел на пленника с облегчением: так вот в чем твоя загадка!

        - Ты не Эгиль сын Скаллагрима, - буркнул старый кормщик. - Мы не знаем, сочинишь ли ты достойную песнь.

        Золотобородый взбугрил плечи, сжал и разжал пальцы:

        - Но и твой хевдинг тоже не король Адальстейн, повелитель англов и бриттов. Хотя воин хороший, тут не поспоришь.

        Пленник повернулся к светлеющему рассветному небу, перемолчал, но все же собрался с духом и опять заговорил с хевдингом:

        - Тебе не зазорно принять мою песню, Гуннар Змеиный Язык, ты же сам скальд, и отличишь хорошее от плохого.

        - Что посоветуешь, Харальд?

        Кормщик прищурился на блекнущие звезды:

        - Бирка и Бергенхус рядом только в тех новых писаниях, что раздают жрецы Молодого Христа. А ведь нам еще до Бергена плыть и плыть. Принимай песню, хевдинг.

        - Серебра при нем все равно нет, зато полные глаза ненависти, - прибавил тут и проснувшийся Ярицлейв. - Не получится из него послушный работящий трэль.

        - Хорошо, коли вы, мои друзья, желаете послушать, пусть поет, - Гуннар ухмыльнулся. - Пусть поет всю дорогу до Бергенхуса. А вы же и судите, стоит ли головы его песня. Не понравится, продадим его в Бергене, на том и делу конец.

        - В Бергене надо бы послать вести домой, - прибавил Харальд. - С твоего позволения, хевдинг, я приищу гонца.

        - На том и порешим, - Гуннар поднялся. - Собирайтесь, лежебоки! Церковь сама себя не разграбит!

        Викинги посмеялись, но зашевелились быстрее, и уже к восходу кораблик бежал по Лебединой Дороге, подгоняемый крепким северным ветром.

        Гусли свои пленник нашел в том самом плоском ящичке, по виду как для письменных принадлежностей. Только никто не сумел того ящичка ни открыть, ни взломать, а и не беспокоился о том золотобородый певец. Знал, верно, что колдовской защиты не превозмочь корабельному священнику Аслаугу, вот если бы сам епископ в Бергенхусе... И то навряд ли!

        Хозяину гусли раскрылися сами, а заиграли громко и ясно - на длинной палубе всякий услышал, рабы и те спины выпрямили.

        Впрочем, Гуннар и без музыки не морил трэлей голодом: с тощей овцы сколько той шерсти?

        - ... Ведома ли молодцам да под красным парусом песня-сказ былинная, достоверная, о купце из Господина Великого Новагорода?

        - Ведома!! - ревели викинги.

        - А ведомо ли молодцам да под красным парусом, сколько в песне той правды-истины?

        - А откуда нам знать, что есть истина? - снова изумлялись викинги, точно попадая в мелодию. - Те ли мы жрецы ли священники?

        Взлетали полосы белой пены, оседали каплями на новенькой, нецелованной солнышком, шерсти паруса, на лицах походников; старый кормщик Харальд привычно двигал правилом, не утирая соленые брызги. Подумаешь, море! И перебегали красные отсветы паруса по добротно смоленым доскам, по выскобленной палубе, и привычным звуком гудели забравшие ветер канаты... Но только пустовало место на носу, место героев. И с каждым словом выпевающего себе свободу новгородца думал Харальд: может, и прав окажется Гуннар-хевдинг? И "Черный конь" в самом деле последний рыщет на Лебединой Дороге?

        - ... Не имаху я золотой казны, по честным ходил пирам с гуслями, с гуслями да звончатыми! Вот как первый день да не зовут меня, не зовут второй, а и третий день!

        Знали все песню, но подтягивали охотно. Половина же удовольствия - предвкушать. На каждое слово новгородца викинги добавляли кто строку, кто куплет, и так разменивали дорогу на песню. До славной битвы еще доехать надо!

        - ... Что соскучился, что примучился, Ильмень-озера вышел на берег, сел на камень-алатырь, заиграл тоску, песню долгую...

        Викинг половину жизни путешествует. Ворочает ли тяжелое весло, топчет ли безответную пыльную дорогу, правит ли лошадью...

        Или вот, как сейчас, подставив лицо теплому солнцу, а спину крепкому ветру, радуется полету "длинного корабля" по древнему морскому пути. Слева лесистые скалы материка, черные провалы фиордов. Справа острова: которые с елками, а иные лысые, ровно отец храбреца Эгиля из той саги. А за островами море Северное, а там земля скоттов и англов, а за ней пути еще дальше, на ледяной Свальбард, на теплый щедрый Винланд... Хотя бы сейчас грести не надо - радуйся, вперед не загадывай. Твое тебя не минует.

        - ... Говорит мне царь: ты иди в заклад, ставь головушку свою буйную. Буйную головушку бесполезную! Ставь за трижды три лавки со товарами да за вполтретьи три ладьи быстрыя, по привальный брус все груженыя!

        Викинги слаженно подхватывали:

        - А и ловок царь, и хитер морской! Что купец сейчас в море выведет, завтра все во чертоги царевы свалится!

        Ветер держался ровный, крепкий, быстро летел "Черный конь", и холодный камень в сердце у Харальда таял понемногу, плавился под сильными голосами.

        - ... Говорил на то грозный царь морской: ты, гусляр, про меня брось печалиться! Я тебе сказал, а ты ставь заклад! И увидишь сам, все поправится!

        Гуннар с удовольствием подпевал, благо, что не требовалось и тут грести. Норэгр - путь на север, по коему все окрестные племена их самих и зовут "норвеги". Только сейчас едут они на юг...

        А почему бы не поехать, пока не старый? Воистину правду говорят служители Молодого Христа: состаришься, и препояшут чресла твои чужие руки, и поведут, куда не хочешь. У них бог потому так и зовется: Молодой. Так стоит ли носить меч на поясе, чтобы весь век просидеть в городской страже Тромсе или Уппсалы, и не видеть половины того, что видели Рагнар или Хререк? Нет более свободных престолов, заняты места в Нормандии, на Руси, даже на теплых скалах южнее самого Рима - так оно и к лучшему: никто не привяжет викинга к бабьему куту!

        Места в Валгалле всегда свободны.

        - ... По закладу тому лавки выиграл, кораблей морских взял полтретьи пять, золотой казны взял бессчетно я. Стал я жить-поживать, инвестировать! Наживать казну да имение! Ночью зимнею шел от любушки, слышу, плачет кто али хныкает. Гляжу, ан в студеную зимнюю пору примерз малолетний бесенок к забору...

        Засмеялись и рабы тоже, и даже хмурые до сих пор пленницы заулыбались. Известно же, чем помогают отлипнуть от забора в мороз!

        - А как шел я от милой любушки, то подумал головою не верхнею! Как помог я бесенку малому, так до сей поры не раскаялся!

        Чуть не до полудня содрогался корабль от смеха, перепевая историю бесенка эдак и так; певцу налили рог сладкого вина с берегов Рейна. Ясно уже всем сделалось, что выкупил он свою пегую голову, золотую бороду - но как не дослушать?

        - ... Сомутил меня тот бесенок враз. Ты поставь, сказал, на заклад велик, что товары все с торга выкупишь! Все товары с торга Новагородского! Месяц в те поры в тучу спрятался, обеспамятел я, и забыл про крест. Что про крест святой, что про род честной, все азартом тем глаза застило!

        На северном небосводе показались черные тучи. Ранняя весна, может и снегом ударить, и дождем вымочить. А сиди дома, коли боишься! Летит "Черный конь" вперегонки с непогодой, и только соленый дух морской вокруг, и почти неощутима над палубой струйка сладкого, сладкого запаха, словно бы лезвие ножа на язык положил.

        - ... А уж тот заклад не осилил я. Не стоять одному против города! Поистратил я золоту казну, и остался я со товарами. С новгородскими, печенежскими, со московскими да литовскими! Эх, поехал я торговать, пошел по миру! Торговал с англами да ирландцами, мимо Свальбарда ехал к Винланду! Все продал с огромною выгодой, сорок пять набил бочек золотом. Двадцать две набил серебром, а на сдачу медь сыпал ковшиком!

        Здесь уже подобралась легенда к морскому царю, так что викинги заинтересованно стихли, и дальше над появившимися барашками звенели только струны да голос:

        - ... Взволновалось тут море бурное, корабли мои с места ни на шаг. Мы морскому царю бочку серебра - хулки все стоят, как пришитые, только треплет вихрь снекку малую, выше мачт волна поднимается. Мы царю тогда бочку золота - нет, не сдвинулись. В те поры и до нас дошло, что морской царь живой души требует!

        Позвенев искусно гуслями, певец быстро-быстро, чтобы песни не ломать, проговорил:

        - Коли правду взять, за борт выпал я. Говорили мне, чтобы привязывался! Как одной рукой штаны тянешь вниз, так за скользкий брус хоть удом держись!

        В громовом смехе следующий куплет и вовсе потонул, как та жертва в море. И тут песня переменилась: осталась музыка, голос же певца обратился в голос рассказчика.

        - Я взаправду жил у царя в гостях, и там дива я видел дивные. Что полей не сеет никто, не жнет, а хлеб всякий день в той печи готов. Что пропавшие, потонувшие на суде царя сполна взысканы: золотой казной люди добрые, все иные же лютой смертию. Видит царь морской все до берегов, сколь падучих рек, дочек у него!

        Облизнул губы певец и снова налили ему рейнского. Только что-то не засмеялись викинги, не стали шутить про девок царя морского: потемнели синие глаза певца, близко сошлись брови, и едва заметно задрожали пальцы. А все, живущие с меча, на пальцы смотреть умеют, когда надо заткнуться и слушать, знают.

        Плеснуло в корму пока еще слабым приветом от нагоняющего шторма. Но седой Харальд ходил по морю дольше, чем любые два викинга "Черного коня" прожили на свете, и потому через борт залетело разве что несколько капелек. Запах крови пропал и вовсе: что людская кровь перед морской кровью, перед наползающей бурей? Гуннар еще подумал: не потому ли ярится Ньерд, что пленник собирается выдать его тайны?

        - ... А дворец его по волнам идет, куда царь велит и душа лежит. Во чертогах тех место всякому, щедро стены все изукрашены. Что на небе солнце, то в палатах солнце, что на небе месяц, то в палатах два! Что над морем холод, лето в тереме. Что жара над морем, то в дому прохлада...

        Тут уже никто свои куплеты не просовывал, все внимали, развесив уши. Время летело к закату, корабль к югу. Конечно, слыхали викинги еще и не такие сказки. Кто послужил в секироносцах у ромеев, тот видел воочию, как спускается с неба престол императора Миклагарда.

        - ... Держит царь морской правый суд, правый суд над морскими жильцами. Кто в волнах живет, в кораблях плывет - все тому суду подотчетные...

        Но между заведомой выдумкой или свидетельством очевидца есть разница. Да и не осмелится новгородец лгать о богах: ведь сам он видел, что боги существуют и поет про то доказательство.

        А что боги не одобряют обмана, это всякий мальчишка знает. Локи-огонь и тот не избежал кары, а ведь не каждому еще и повезет жениться на Сигюнн.

        Впрочем, рано пока Гуннару думать о женитьбе. Разбогатеет на войне, тогда. Сейчас-то что загадывать. Покамест удача к ним лицом. Корабль добрый, ухожен тщательно, парус новый, весла крепкие, а люди верные. А если ветер еще усилится, так неподалеку есть остров с малой бухточкой.

        - ... До суда того жил в чертогах я. Сколь бы там людей ни собралося, на всех каждый день все горячее. Кто готовит, не видывал, а прислужники все многолапые да зубастые, пауки да змеи подводные. На суде же том каждый сам собой! Вот, как взяли меня под руки белые, да на царском том суде да поставили. Смотрит царь морской, глаза черные, глаза черные, что провалы в навь...

        Викинги забеспокоились. Ветер уже срывал гребни с волн, так что Гуннар показал кормщику: к берегу. Сильный шторм догоняет, ни к чему гневить Ньерда. На "Черном коне" даже меди не наберется ковшика, что уж говорить про бочки серебра-золота. Нечем откупаться.

        Харальд не подвел, и "длинный корабль" очень скоро влетел в знакомую бухту, прокатился по гладкой воде. Тут пришлось разобрать весла, крепить якоря, жечь костер и устраивать лагерь, так что песня угасла сама собой.

        А как наварили каши, собрались у огня вечером на отлогом берегу, то уже никто от новгородца петь не требовал. Пела на сто голосов буря за горловиной бухты, сострясала островок-щепотку головами сизых водяных быков, глотала осыпающиеся с утесов камни.

        Грелись, хлебали горячую кашу; наконец, и певца спросили:

        - В чем же диво суда царского?

        Новгородец огладил ящик с гуслями, прижмурился на бьющийся под ветром огонь:

        - В том, что на царском суде каждый сам за себя. Вот я, например. Семья, родовичи, потом улица, потом Словенский конец, потом и сам Господин Великий Новгород. А царю морскому все то неважно. Он судил вовсе не по роду моему, но лишь по мне самому. Вот попади к нему мы все, то каждый там станет не викинг или трэль, но человек.

        - А что на гуслях играть заставил, и сам царь плясать пошел, а море оттого всколыхалося, то правда?

        - Правда, но не вся. Спросили меня: что умеешь? Покажи! Хотел спеть новину: "Слово о полку Игореве", да побоялся: монаси у Святой Софии сказывали, "Слово" половец написал. А как у царя морского с половецким вопросом, того не ведаю. Выбрал я "Повесть про Калина-царя", и не мне бы похваляться, а хорошо спел. И тогда царь морской призадумался, и говорит: как же я, старый пень, позабыл про семью Есугееву! А кто таковы, не спрашивайте, сам не знаю. Сей же час дворец задрожал, загудел, и рванулись в небеса огненные змеи... А только море не волновалось вовсе, врать не стану.

        Заскребли ложки по казану. Одна из рабынь - побойчее - уже помогала Ярицлейву перевязывать рану. Харальд-кормщик снова чесал бороду, но теперь не кривился. Викинги переставляли палатки ближе к огню. Грюм и Аслауг, похоже, собирались бороться на поясах за вторую рабыню. Плыл над берегом дым костра, рвал его ветер и творил небывалых зверей, и тотчас же их развеивал, словно бы мысли, мечты людские...

        Сейчас Гуннар жил; дома всю долгую зиму дотерпливал, когда снова сможет жить.

        - Выходит, сказка и есть, - улыбнулся Гуннар Плохой Скальд. - А по истине сам царь морской не довольно силен, чтобы море взволновать... Скажи, новгородец, вот в песне поется, что посоветовал тебе святой Молодого Христа, забыл, как звать его...

        - Никола Можайский, у нас ему молятся о странствующих и путешествующих.

        - Вот он, да... Посоветовал тебе переломать шпеньки, порвать струны. Ты так и сделал?

        Хмыкнул новгородец:

        - Верно, что поломались гусли, но не по совету святого Николы. А все-то мне казалось, что сон вокруг, мара лживая. И по струнам я бил без устали, руки не сдерживая. Тут струны мои полопалися, тут шпеньки на гуслях изломалися, а и сами гусли пробил я кулаком насквозь... До сих пор жалею, отцова память.

        - Постой! - Гуннар осекся. - На чем же ты нам играл всю дорогу?

        Певец поднес ближе тот самый ящик, и все увидели, что волшебный сундук - это гусли и есть. И струны на них видимые, да неощутимые, словно бы лучики света натянуты, пальцы гостя проходили сквозь них; а отнял новгородец руки - и погасли чудесные струны, пропали расписные жар-птицы, и снова на коленях доска доской, только уж больно толстая.

        - Как поломался мой инструмент, сей же час царь морской новый мне сделал. В моих руках то гусли яровчатые, в чужих руках то камень холодный, мертвый.

        Тут викинги уже выдохнули согласно. Нет, не зря погибли семь товарищей, не за глупость отдал жизнь молодой Олав Харальдсон. Есть еще на свете чудесные вещи, вот одна из них! Значит, взаправду плавает где-то корабль Скидбландир, а волшебные клинки в самом деле режут камень, как воду!

        Выходит, не наврали про все остальное, и погибшие товарищи точно попадут в Валгаллу! Такие новости запили еще кубком рейнского. Тут мех с вином и опустел, но теперь об этом не пожалел никто.

        Ярицлейв переглянулся с рыжей ирландкой и спросил:

        - Как же ты утек тогда? В песне снова лжа?

        - Нет, - печально усмехнулся новгородец. - Вот здесь правда-истина. Предложил мне царь морской выбрать невесту, еще и сам присоветовал: вон ту выбирай, черноволосую, черноглазую, бойкую да веселую. Мне же светловолосая и сероглазая понравилась, мирная да спокойная... Ее и выбрал.

        Вздох - и замолчали собравшиеся у костра люди. Гудели елки под ветром, гремели в море черные волны, тучи непрерывным потоком неслись на юг, и кислым паром тянуло от сохнущих перед костром шерстяных плащей.

        - ... На ее корабле плавал, веселил ее басней да песней, иноземным словам научился многим... Катался, что твой сыр в масле, а как предложили мне награды, золотой ли казны, диковинного ли товара - взмолился: домой, мол, пуще жизни желаю. Помнит ли жена еще? Дети, верно, и лицо позабыли! Услыхав про детей, сжалилась дева светловолосая, но к дому не повезла меня: чужой оперативный район, сказала. Вот, высадила меня на Свальбарде, там-то ирландцы и отняли все подарки, а меня в Бремен к вам повезли на продажу. Год нынче который, боюсь даже спрашивать? А то слыхал я сказания, как люди у царя морского по году гостевали, на земле же проходили века многие.

        - Вашего счета от сотворения мира не знаю, - Аслауг вздохнул, загибая пальцы-гвозди. - А по нашему... Девятнадцать лет от смерти конунга Сигурда... Выходит, от Рождества Христова одна тысяча сто сорок девятый.

        Новгородец облегченно выдохнул:

        - Всего десять лет! Ино, ромеи песни поют про древнего воителя, иже столько скитался, в основателях Рима его числят. Авось и меня дома еще не позабыли.

        - Вот как, - сказал тут седой кормщик Харальд. - А ведь мы как раз едем наниматься на великую реку Итиль. У нас там родичи с того самого лета, как наш конунг Олав Длинноволосый взял дочку хагана киевского Владислейва.

        Старик чихнул по-драконьи, едва не погасив костер, утерся краем плаща и продолжил:

        - Играли ту свадьбу, когда дед отца моего носил еще детский сапожок. А пока ты у морского царя пировал, далеко-далеко на востоке тамошнего хана меркитов, Есугея, поразил гнев богов, молния с ясного неба...

        Тут вздрогнул новгородец, вцепился в гусли свои, как в последнее, и мелко-мелко затрясся. Но старик продолжал, не меняя тона, разве только перескочили красные блики в глазах.

        - ... Империя чжурчжэней, что зовутся еще нюйчжи, тогда быстро покорила обезглавленных меркитов, привела к шерти всех таежных якутов, а степных прогнала за самый Урал-камень. Русы же киевские пошли встречь Солнцу, и булгар, и буртасов, и касогов, и еще там кого-то - всех покорили.

        Старик снова громоподобно чихнул и оскалился:

        - Вот на Урал-камне русы и встретили двунадесять языков, бегущих от нюйчжэй. На той войне в дружине коназа Гюрги прославился мой отец - уже не копьем, но советом. Дядья и все наше семейство тогда переселилось на Данапр, в Гнезново. Я один остался на родном севере. А коназ Гюрги прозван с тех пор Длинные Руки, ведь его власть от Оки, Немайн и Данапра дотянулась до самого Урал-камня.

        Пить ничего не стали, так что просто стеснились к огню поближе: и викинги, и пленники. Как там сказал новгородец? "Не викинг или трэль, но человек"...

        Гуннар вздохнул. Вера Молодого Христа, несть ни эллина, ни иудея, все рабы божьи... Но куда Гуннару в рабы? Плохой Скальд, хоть и не славился богатством, род свой мог назвать от конунга Гюльви, владыки богатой Швеции, у которого хитрая Гевьон стащила целый остров Зеландию во времена незапамятные... То есть, вполне себе памятные, просто не для всякого.

        Словены и русы Молодого Христа почитают не слишком: там вотчина Древних. Древние вольготно бродят по необъятным и непролазным дебрям, волхвы в жертву им приносят живую кровь: когда звериную, когда и человечью. Самая вера христова в тех лесах и болотах неуловимо меняется, и с широкоскулых словенских лиц все чаще высверкивают черные степные глаза.

        Половцев русы тогда поддержали хорошо и сильно, на Калке чжурчжэням пришлось тяжко. Отец вспоминал: великая битва, славная победа. И то сказать: от Киева до Итиля поближе, чем от Амура. Чем дальше протянешь руку, тем легче ношу подымешь, вот чжурчжэни и не осилили.

        После той битвы русы выжгли кочевья дорменов, канглов и калмыков. Уцелевших загнали за Каменный Пояс, за тот самый Урал-камень.

        А за Поясом встретила русов раскинувшаяся по необъятным болотам, именуемым "шибир", империя чжурчжэней. Если и уступающая ромеям из Миклагарда, то не слишком. Земля у нюйчжэй необъятная, щедрая: опричь хлеба и меду, ни в чем скудно. Торгуют жители "шибири" черным соболем, а воюют все конными, забрасывая тучами стрел. Волна русов, движущихся встречь солнцу, ударилась о волну конных стрелков, движущихся "к последнему морю", на закат.

        Вот почему умножаются крепости русов на перевалах Урала, и держат их дружины коназов за-Итильских, насмерть стоят, как они умеют... А как умеют стоять пешие словены, Гуннар успел попробовать, и повторять не хотел. Не всякий раз верный друг успеет заслонить от копья. Лучше послужить коназу Гюрги Долгие Руки, взять за то серебро и мех, прославить меч и род на бесконечной войне за Урал. Перевалы Каменного Пояса ближе к небу, боги замечают их чаще. Да и валькирий там видит каждый второй. Сказывают, всякую ночь блистают в небесах их доспехи.

        А кто кого пересилит, и кончится ли война прежде, чем реки со склонов Урала потекут красным - если знают бессмертные боги, людям точно не скажут.

        - ... Стольный град русов нынче на Итиле, на большой излучине Самар, где прежде обитал верховный каган булгар Ших-али. Каган проклял то место, когда разбили его люди коназа Гюрги Долгие Руки. Поэтому все корабли, построенные на проклятой излучине, криво плывут или набирают воду. Но жрецы Спасского монастыря не боятся проклятий и надеются, что Молодой Христос пересилит ханскую злобу.

        Замолчал старый кормщик, и услышали все у огня, как тихонько печалится новгородец:

        - ... Что же я тогда Чернавку не выбрал, что же не послушал самого царя морского, что же я сердца глупого послушал! Нынче бы уже ночевал дома!

        Гуннар зевнул, осмотрелся. Корабль на месте. Стражи машут с борта: не спим. Впереди еще много боев, и не в каждом повезет обменять семерых товарищей на волшебную вещь... Задумался Гуннар-хевдинг и решил:

        - Я твою вису спою иначе. Выбрал ты девушку-Чернавушку, и на твой берег она тебя высадила. Да и не через десять лет, а еще прежде, чем дружина твоя вернулась из похода. Выдумкой больше, выдумкой меньше... Пусть хотя бы в песне все окончится хорошо.

        - Голова моя, песня теперь твоя. Пой, как пожелаешь. Только можно ли о богах говорить неправду?

        - Я Змеиный Язык, Плохой Скальд. Мне - можно. Ты вот знаешь "Сагу об Эгиле", а я ваши поговорки. Так что ложись-ка ты спать, Садко сын Годинович, торговый гость новгородский. Спи, хоть и не дома. Утро вечера мудренее.

***

        Что мудренее, то не поспоришь. Проснулся и понял: а ведь мне на самом-то деле здорово повезло! Для подавляющего большинства нет никакого "потом". Идешь себе по мосту Марко Поло или там сидишь в Гляйвице, на козырной работе, ключиком в рацию долбишь, как белая кость, инженерно-грамотная...

        А шестеренки истории уже хрусть-щелк!

        И темнота. И никакого тебе Святого Петра или там богини Аквы, ни даже владыки Яньло. Чернота и пустота. И влюбленные, умершие друг из-за друга, равнодушно проходят по черной безводной пустыне, ничего и никого не замечая рядом...

        И с какими лицами родители похоронку прочитают, уже не узнаешь.

        Впрочем, знать или, того хуже, наблюдать подобное - сомнительное везение.

        Вот почему я на волне качаюсь? Места своего не определил или времени не установил?

        Отнюдь. Координаты вот они, дата... Примерно та, что я и закладывал при расчете. В пределах вычислительной точности.

        А на человеческий переводить не хочу.

        Страшно.

***

        - Люди тоже напуганы. - Харуна аккуратно взяла чайную чашечку. - Вот, я недавно новое слово записала, хотите?

        Туманницы вокруг столика переглянулись и согласно прикрыли веки.

        Харуна вытащила блокнот. Вообще-то аватаре Корабля Тумана бумага вовсе ни к чему. Для Харуны копаться в страницах, на ощупь отличая пухлую исписанную часть от ровного, чуточку прохладного, блока чистых листов - игра. Все равно как футболисты мяч ногами пинают, а не силовым полем кладут сразу в нужную точку... Так, нашла:

        - О-кир-пи-чил-ся, - выговорила по слогам Харуна. - У него два смысла.

        - У людей на что угодно два смысла, - Нагато меланхолично вертела горку с пирожными. - Спорю, что второй смысл - непристойный.

        - Спорю, что непристойные оба! - Хиэй с воинственным видом подвинула очки выше по переносице. Конго переставила ближе к сестре блюдце с клином торта:

        - Твои ударницы опять отличились?

        Хиэй опустила плечи:

        - Уже знаешь? Ну почему они не могут жить по правилам, ведь это же насколько проще!

        Конго пожала плечиками, разбросав отсветы лилового шелка:

        - Л-л-люди... Влияют на нас тоже. Порой себе удивляюсь.

        - Ах, Конго-сама, мы ведь и на себя влияем... - единственный человек за столиком, Осакабе Макие, худенькая брюнетка в типично японском возрасте "то ли двадцать, то ли сто двадцать", улыбнулась печально. - Только не всегда успеваем удивиться, в силу несовершенства биологической платформы.

        - Кстати, о несовершенстве платформы, - выпрямилась Конго, поставив чашку на столик. - Ты когда на аугментацию собираешься? Давно же обещала.

        - Не хочу, - женщина вздохнула. - Меня с детства попрекали тем, что я искусственная. И вот на самом деле превратиться в машину?

        Харуна засопела и посмотрела на Киришиму. Та, не отвечая, щелкала застежкой накладного кармана.

        - Но, Макие-тян! Ты бы видела, какой замечательный корпус приготовила тебе Акаси, - Харуна неловко улыбнулась. - Это тебе не в розовой плюшевой игрушке сидеть!

        Макие насупилась - при ее худобе выглядело смешно - и помотала головой:

        - Хару-Хару, не настаивай. А то я спрошу, когда ты собираешься замуж! И за кого!

        - Браво! Браво! - Ямато захлопала в ладоши. - Ну разве не мило? Ну вот ня же! Совсем как люди!

        - Сомнительный комплимент... - Конго снова подтащила к себе чашку и спрятала в нее полыхнувший алым взгляд:

        - Осакабе-сама, у вас ровно две недели, считая текущий день, как первый.

        Говорила Конго негромко, вынуждая прислушиваться:

        - Дальше я просто прикажу Акаси. Вы жрете таблетки лопатой...

        Харуна отважно кинулась на защиту:

        - Сестра, правильное слово "кушаете".

        - Кушают пирожные с чаем! - отрезала Конго. - А таблетки в том количестве, в котором их с юных лет принимает Осакабе-сама, жрут лопатой. Осакабе-сама не хочет становиться машиной? Как мило! А я не хочу видеть, как Харуна и Киришима хоронят Осакабе-сама, загнувшуюся от банальной аллергии. Либо от отказа печени. Либо от начавшейся в почках цепной реакции. Критическая масса всякой химии, по моим расчетам, превышена в них еще год назад. Скоро Осакабе-сама не потребуется ночное освещение, обойдется хемолюминесценцией кожи. Да и приборы в туалете придется заменить на что-то более стойкое к царской водке.

        Напряженное молчание разрядила сама Осакабе Макие:

        - Да, Конго-сама, вас-то уже про замужество не спросишь...

        Когда отсмеялись, Макие горестно вздохнула:

        - Придется соглашаться. Послезавтра, хорошо? У меня там опыт интересный, не хочу прерывать.

        - Конечно-конечно, - ласково улыбнулась Конго. - Сестрица, проследи. Ты же не подведешь меня?

        Хиэй облизнула пересохшие губы и опять воинственно подвинула очки.

        - Ваше "послезавтра" я слышала четыре раза, - Конго вздохнула еще тяжелее. - Л-л-люди!

        Нагато выбрала, наконец, пирожное и потащила на свою тарелку со словами:

        - Люди считают, что я никогда не улыбаюсь.

        - А меня зовут отелем, - Ямато допила чай и постучала чашечкой по столу. - Линкор! Почему-то Айову или Неваду никто не называет "Бигмаком".

        - А меня волчицей, - нахально всунула голову Ашигара, - хотя поэтому мне постоянно дарят очень миленькие заколки. У меня их в натуре два вагона!

        - Но, Харуна, мы прервались. Чем же л-л-люди напуганы?

        Харуна улыбнулась той самой улыбкой, что сбивает с ног больше л-л-людей, чем полный залп. Что там в залпе: пушки да ракеты, ерунда какая. А тут глаза ясные, изумрудные, волосы пшеничные, золотом просвеченные... Двадцать лет назад школьники писали на стенах: "Цой жив!" А теперь по всей планете пишут: "Флагман моего сердца". И это не про ледяную владычицу Конго, не про Верховного Флагмана Ямато, не про веселую Акаси - нет, это все про Харуну.

        Правда, здорово?

        Харуна почесала нос. Люди видят в ней девочку, хотя со дня первого знакомства у многих контактеров уже собственные девочки выросли. Девочку, а не стальную глыбу с огненным сердцем. Привычную миленькую конфетогрызку, а не корабль Тумана...

        - Пакеты с подробной информацией я сейчас вам сброшу. Но, скажу честно, даже Акаси в них мало что поняла. Так что я позвала Макие прийти и вам рассказать.

        - А тут я насела на нее с аугментацией, - Конго повертела чайной ложечкой, - что поделаешь! Осакабе-сама, прошу вас не держать на меня зла.

        Макие улыбнулась бледной тенью улыбки Харуны:

        - Я не знаю, что такое беспокойство о детях... И теперь, наверное, никогда не узнаю. Не стану врать, что понимаю вас, но за беспокойство благодарю.

        После чего тоже отодвинула чашку и выпрямилась.

        - Если в двух словах, то происходящее называется "темпоральная фуга".

        Туманницы переглянулись.

        Макие привычным движением вынула-разложила-включила световую указку и погнала красное пятнышко по предупредительно развернутому Харуной экрану:

        - Представим себе несколько дорожек звуковых и видео. Мы можем вырезать кусок из одной, другой, поставить раньше, позже, наложить, совместить, сделать плавный переход. Либо, напротив, оборвать. Я подключила "корабли штурма и подавления", - Макие указала свободной рукой на сидевших чуть поодаль Секаку и Дзуйкаку, - их детекторы подтвердили факт вмешательства. На практике это приводит к разным, например, воспоминаниям об одном и том же событии у отца и сына... На схеме вот здесь и здесь.

        Макие перемотала несколько кадров:

        - А вот здесь мы нашли причину разных учебников истории. Некое событие одновременно случилось и не случилось. Похоже, что Чагатайская Республика и Илионские Штаты - вклейка из параллельного мира. То ли к нам попал их учебник, то ли, что хуже, целая область с населением, и уже давно.

        Макие спрятала указку, глотнула чаю. Собеседницы все еще огорошенно молчали. Тогда Макие добавила:

        - Я даже полагаю, что кризис Ангелов и кризис Глубинных - следствия, части одного мега-события, сорвавшего и смявшего все вероятности. Увы, ни доказать, ни опровергнуть не могу.

        - Можем ли мы погасить колебания мировых нитей?

        Секаку и Дзуйкаку переглянулись:

        - В теории можем. Мы же именно корабли подавления. На практике как обычно. Непредсказуемые даже для нас последствия. К примеру, шторм возникает от ветра, цунами же от оседания морского дна. То и другое волна. Но, если хочешь укротить цунами, бесполезно влиять на погоду, надо заниматься геологией.

        Дзуйкаку развела руками:

        - Ошибемся - как бы не возникла новая Вселенная, в которой нас уже не окажется.

        - А где же мы окажемся? - Ашигара нервно стянула заколку- "волка" и защелкнула красные зубки на собственном запястье.

        Аватары синхронно хмыкнули, ответила Секаку:

        - Умей мы такое предвидеть, мы бы вмешались еще при кризисе с Глубинными.

        - Получается, шторм в мировых линиях - следствие работы такой же аппаратуры, как и у вас?

        Макие Осакабе и аватары "кораблей подавления" разом поморщились:

        - Ну что вы, Ямато-сама. - Секаку провела пальчиком по безукоризненной прическе, - уж если мы правим дорожку, стыков не видно. А здесь такое ощущение, что по клавиатуре топчется кот.

        - Кот?!

        - И жмет на клавиши как придется, иногда и по десять штук разом. - Секаку поболтала пальцами в воздухе. - У него же лапки.

***

        Лапки куриные вымыли и выложили на широкую, чисто выскобленную столешницу, да там пока и оставили.

        Что бы азиат ни готовил, сначала он жарит лук!

        Щедро заливает в казане маслом, отжатым из хлопка. Добавляет оливковое, дорогое, когда оно есть.

        Сегодня есть. Сегодня Томас вынул из пояса последний серебряник, береженный еще от Венеции. Вот повелитель кастрюль и старается, тщательно мешает лук большой круглой шумовкой. Запах идет по всему постоялому двору, даже два слона у слоновязи начинают принюхиваться, с шумом втягивать воздух. Погонщики-махауты вчера поведали, что слоны в сырую погоду пьют подогретое вино, чтобы не простудиться. Совсем как люди. Выходит, и пилав слоны тоже жрут?

        Впрочем, нехристи могли и соврать, с них станется. Здесь, на границе Казвина и Мазандерана, живут мусульмане всех толков: от суннитов до гонимых тайных шиитов, а вот в этой деревушке и вовсе какие-то низариты-травоеды. Встречаются последователи Заратустры, огнепоклонники Авесты, служители Побеждающего Солнца Митры. Торгуются за ковры схизматики-купцы словенских земель, приплывшие по Итилю, а потом через Хвалисс. Смирно и чудно скрестив ноги, сидят последователи Учителя Будды из Тибета или откуда-то еще подальше; наконец, ордынские ариане - веруют в Христа, но лучше бы не веровали. Даже крестят не водой, песком - надо же так извратить святой обряд!

        С одной стороны, хорошо: никто не бросит лишнего взгляда на светловолосого парня, одетого по заморским обычаям. Очередной приказчик или слуга очередного франкского купца.

        С другой стороны - тупик.

        Торговый путь от берега Хвалисса идет восточнее, через Алам-Кух, потом поворачивает к армянам и сирийцам, для чего и проходит у подножия гор, через Авех, Танурах. Отклонившись чуточку на север, попадаешь в зеленую долинку, где мирно пасутся овечки, возятся пастухи, важно восседает чайханщик, не действуют законы шариата - а над всем этим возвышается замок.

        Замок Аламут.

        Томас морщился при одном воспоминании, сколько пришлось раздать серебра, чтобы узнать, куда же увезли сестру. И то - в Аламуте всего лишь имам, а крепостей у исмаилитов намного больше одной. Если сестра не здесь, если она где-то еще?

        Томас подтянул пояс, скроил выражение лица посуровее - но выдал его заурчавший живот. Ничего, скоро уже дойдет пилав с куриными ножками... С говядиной, конечно, лучше. Но дороже. Но вкуснее! Но по три серебряных, а он сберег лишь одну...

        Вот уже в зажаренный лук брошено мясо, всыпаны пряности, сильные чистые пальцы чайханщика перемывают рис.

        К пилаву Томаса приохотил рыцарь святого Иерусалимского Храма. Рыцари охраняли паломников на пути от порта к гробу Господню; Томас же выспрашивал всех и каждого о похищенной сестре, и потому завязал разговор с человеком, судя по загару, весьма опытным. Рыцарь чиниться не стал, поведал многое. Он же надоумил искать в Аламуте, хотя и сам не знал, где тот Аламут находится. Дескать, главный шейх проживает именно в нем. И уж главный-то шейх наверняка знает, в какой из крепостей исмаилитов недавно появилась новая светловолосая наложница.

        Затем рыцарь отвел парня в храмовую часовню. После разгрома при Хаттине от королевства Иерусалимского сохранилось несколько замков на побережье. В одном из них Томаса и представили важному орденскому чину - не то комтуру, не то маршалу, не то еще какому-то иерарху. Томас только запомнил пронзительный, нечеловечески-острый, взгляд храмовника.

        Орденский чин благословил Томаса на поиски, и даже вручил освященный на Гробе Господнем крестик из вифлеемской сосны. "Если случится тебе в самом деле найти убежище безбожных исмаилитов, и ты окажешься в нем самом или хотя бы не далее ста шагов," - сказал на прощание важный черноглазый храмовник, - "то сломай крест. Когда же обломки замерцают, немедленно брось их наземь и беги оттуда как можно дальше и как можно скорее, ибо гнев господень обрушится еще до заката."

        С тех миновал почти год времени, и все деньги, сбереженные Томасом, закончились, но и путь его завершился.

        Господи, вразуми! Что дальше?

        Вот она цель, вот он Аламут, обиталище Старца Горы. Сто лет назад исмаилиты прятались ото всех, нынче же ничего не боятся. Даже одинокий мальчишка с края света может отыскать черное сердце страны, всего лишь задавая вопросы.

        Только попасть внутрь крепости никому не позволено. Все покупки, встречи, прием послов имам совершает в этом вот селе. Оттого-то здесь и процветает большой постоялый двор, даже слонов найдется где привязывать. Здесь чистые столы, крепкие лавки, выбелены и выметены стены, подают не гнилое и не кислое, и все комнаты всегда заполнены, и даже сейчас в зале множество народу.

        Вон пьют черные эфиопы, а правее смуглые индусы, а подальше желтолицые ханьцы, а на них косятся презрительно мунгалы, посланники Хулагу-хана, даже за столом не расставшиеся с кривыми мечами. А вон чагатаи с севера, полосатые халаты, шапочки- "тюбетейки", запыленные и стертые дорожные сапоги. Нынче поутру привели на торг сорок верблюдов, груженых "самаркандским товаром" - черт возьми Томаса, если он знает, что это такое!

        Боже, Боже, подскажи верному рабу твоему, не для себя прошу!

        А вот высокий худой старик, судя по подвернутому концу чалмы - араб с далекого юга. Читает стихи в надежде на угощение, но Томас, конечно, сложного поэтического языка не знает. Старика Томас видел пять или шесть раз, и уже знал, что старец здесь ради легендарной библиотеки шейха Хасана ибн Саббаха. Напроситься в служки, чтобы провели внутрь? Чего там, Томас готов занести поэта в крепость на руках - только бы...

        Господи, подай знак!

        Подали, наконец-то, пилав. И Томас, вымыв тщательно руки, как научили его все те же знакомые со здешними лихорадками храмовники, приступил к еде.

        Последняя монета, последний день!

        К столу Томаса подошел чагатаец в полосатом халате, склонил обритую голову, и сказал на вполне разборчивом lingva franca:

        - Да благословит Аллах твою пищу, молодой ференг.

        - Да благословит Аллах твои пути, достойный караван-баши, - за год скитаний Томас выучил, как надо вежливо ответить.

        Чагатаец присел рядом, но в блюдо с пилавом не полез: либо не голоден, либо хорошо воспитан.

        Либо, что вернее всего, ему что-нибудь нужно.

        - Скажи мне, ты ли Томас из Донкастера?

        - Воистину так, но откуда ты знаешь меня, достойный караван-баши?

        - Да я тебя и не знаю, а имя мне подсказал чайханщик. Он же рассказал, что ты живешь тут уже семь дней, но не покупаешь и не продаешь, лишь с тоскою глядишь на стены Аламута. Нетрудно догадаться, что ты здесь не по торговому делу. Ты не мудрец, не градоимец, не алхимик и не поэт, иначе имам уже взял бы тебя на службу. Думаю, твою женщину похитили в гарем имама и ты ломаешь голову, как ее спасти. Ну что, я прав?

        Томас поморщился:

        - Если ты и прав, о достойный водитель хулков пустыни, то что дальше?

        - Дальше то, что здешние жители служат Аламуту, и никто из них тебе не поможет, а разгадали тебя давно и не схватили потому только, что ждут появления сообщников.

        Томас горько засмеялся. А нету сообщников! Ждите, пока святой Томас выпустит жаворонка из рая!

        - Подай нам чаю и шербета, - велел между тем чагатаец. - Уважаемый помощник моего досточтимого покупателя долго ждал меня, недостойного, с товаром, я должен загладить вину свою!

        Чайханщик поклонился и побежал за занавеси.

        - Так мы усыпим подозрения на несколько дней, - чагатаец почесал выбритый подбородок. - Но слушай меня, молодой ференг. В твоей земле не принято ходить вокруг да около, и мне известен ваш обычай, так что скажу прямо. Ты храбр уже потому, что добрался сюда от вашей Англии. Ты молод, здоров и силен. А мне нужна помощь в некоем деле, о котором я не могу просить правоверного.

        Томас положил руку на грудь: вифлеемский крестик засветился! Слабым-слабым светом.

        Если это не знак, то что? Ловушка властителей Аламута?

        Ну да, целый караван ради одного мальчишки-ференга! Еще бы!

        Чагатаец поглядел на затрепанную рубаху Томаса, вздохнул и вытащил из-за пазухи на цепочке свою подвеску с полумесяцем.

        Полумесяц светился; чагатаец укрыл его в сложенных ковшиком ладонях.

        - Ты просил твоего Ису о ниспослании знака. Утром я о том же просил Пророка, - чагатаец заговорил совсем тихо, но теперь это никого не насторожило. Видно же, торгуются люди!

***

        Люди сидят на холодной глине у врат крепости.

        Людей немного.

        Уйти можно когда угодно.

        Томас - четвертый слева во втором ряду.

        Из двух сотен впустят разве что пятерых.

        Нужно терпеть. Терпеть насмешки, пинки, мусор и объедки, вышвыриваемые из крепости настоящими фидаинами, незримыми клинками Аламута. Терпеть полуденную жару, ночной холод. А еще здесь, в горах у Мазандерана, всего лишь за перевалом от моря Хвалисского, случаются и промозглые дожди.

        Благодаря им щедро плодоносит маленькая долина.

        Благодаря им вчера ушли еще трое: доконал кашель.

        Томасу известно, на что надеются оставшиеся, ради чего терпят позор и холод, волчью хватку голода и молот палящего солнца.

        Пророк сказал: "Рай находится в тени сабель."

        Секрет Аламута прост: здесь вход в рай.

        Нужно терпеть. Нужно усыпить ум, оставить одно лишь дыхание. Сжать в руке крестик. Томас не правоверный и не обрезан. Так неужели незримым клинкам Аламута не пригодится лазутчик, даже без одежды неотличимый от франка?

        Томас молчит и повторяет про себя стихи седого араба. Чагатаец не пожалел времени на объяснения, перевел и стихи.

        ... Друг мой Бишр, я враг оружья! Ненавистник я войны. Развлеченья да пирушки, вот чем помыслы полны...

        "В нашей земле," - сказал тогда чагатаец, - "нет знати, нет господ, нет налога. Правители нашей земли выбраны всеми людьми Самарканда на общем сходе."

        Томас, помнится, изумился здорово. Тут чайханщик подал им сладкий шербет и горячий чай, райской ласкою пролившийся на иссохшую пустошь Томасова желудка... Вот сейчас, на холодной глине, перед входом в Аламут - зачем же он это вспомнил? Нет, скорей стихи араба, перебить урчание голодного брюха! Как там дальше:

        ... Для меня что налокотник, что нагрудная броня... Ваши шлемы, скачки, кони - это все не для меня!...

        Чагатаец рассказал: первый из трех выборных правителей восставшего Самарканда - ученик духовной школы, по-здешнему "медресе", и звать его Мавлан. Второй - всего лишь старшина цеха трепальщиков хлопка, отнюдь не высокорожденный и не богом данный потомок владык. Звать его Абу Бакр Калави.

        А третий вовсе стрелок из лука Хурдак Бухари. Бухарец, значит.

        И ничего, правят! Отбили нападание монголов.

        ... Увидав, что из пустыни бунтарей летит отряд, мигом я, коня пришпорив, погоню его назад. И, когда людей в атаку вы готовитесь вести, об одном лишь помышляю - как бы ноги унести!...

        Томас хихикнул: стихи забавно расходились с воспоминаниями.

        Сосед по шеренге покосился на него с удивлением:

        - Эй, ференг! Я думал, ты уйдешь раньше всех.

        Томас улыбнулся ему и не ответил.

        - Ференг! Я здесь во имя Пророка и ради рая. Во имя чего же здесь ты? Разве в мире что-то есть превыше Аллаха? Ференг! Нет бога, кроме Аллаха! Слышишь! Нет бога, кроме Аллаха! Нет! Бога! Кроме!

        Сосед подскочил, завертелся, размахивая руками, наподобие диковинной птицы. Захрипел, пуская изо рта белую пену. Вышли фидаины Аламута, видевшие не раз, как сходят с ума от напряженного ожидания. Взяли соседа под руки и вывели из внешнего двора; Томас не видел, что дальше по дороге бедолагу просто столкнули в пропасть. Правда ведь - чего возиться с умалишенным?

        Возвращась, фидаины для порядка пнули нескольких сидельцев, а на Томаса решили помочиться. Он же неверный ференг!

        Но взгляда Томаса не выдержали, обошлись парой затрещин.

        Отец по праздникам и то сильнее бил. Пока люди шерифа Роттервудского не поймали отца прямо на охоте и не привязали его к рогам дикого оленя. Обнищавшую семью продали за неуплату подати, продали евреям-ростовщикам в долговую кабалу. А те давно знали, что на далеком востоке нецелованая блондинка стоит побольше, чем в Англии служанка. Так вот и выплатила долг семья Томаса.

        ... Если б доблестными звали тех, кто кутит в кабаках, да глазеет на танцовщиц в ожерельях и шелках! Иль с любовницей встречает розовеющий восток! Первый звался средь арабов я наездник и стрелок! ...

        С женщиной Томас никогда в жизни не ложился: дома по малолетству, здешние шарахались от одного прямого взгляда, вот как эти недо-фидаины. Все тот же чагатаец объяснил, почему:

        "У тебя, юноша, глаза синие. Небо просвечивает сквозь череп! Я знавал еще одного такого, но давно, когда мы только восстали в Самарканде. Он-то и посоветовал нам выборное правление, он-то и надоумил, как все устроить. Не то, пожалуй, мы бы помирали и терпели еще лет сто, когда не двести. Но только у него в глазах светилось грозовое небо. Лиловое, а порой вовсе черное. И мы не раз шептались между собой, что не человек он. То ли джинн из почитающих Аллаха, то ли вовсе дэв."

        Наступила ночь; Томас все шептал последние строчки стихотворения. Мира не существовало. Мир сузился в точку.

        К утру не вытерпит еще кто-нибудь.

        ... Если б доблестными звали тех, кто кутит в кабаках, да глазеет на танцовщиц в ожерельях и шелках! Иль с любовницей встречает розовеющий восток - первый звался средь арабов я наездник и стрелок!...

        Томас не уйдет. Есть сила превыше Пророка; как ни стыдился Томас признавать - но это и не вера христианская.

        На прощание чагатай сказал: "Томас, ваш пророк Иса родился у пресветлой Мариам одну тысячу сто девяносто четыре года назад. И вот короли твоей земли пришли за вдовьей долей Мариам, пришли из такой дали, откуда кораблю плыть полгода. Я не понимаю, зачем им это нужно, но имамы Аламута посылают убийц к вашим и нашим, не разбирая веры. Выходит, мы на одной дороге, храбрый ференг. По крайней мере, до ближайшего колодца."

        Томас позволил себе встать и расправить спину. От голода его заметно шатало, но все же он растер ноги и руки - точно как учил давешний рыцарь-храмовник.

        Отворилась дверь и на пороге в ночной тишине появился человек.

        - Ты, ференг! Я, рафик имама, повелеваю тебе - подойди! Ты с честью выдержал испытание, и да станешь ты нашим братом, если ответишь на один вопрос повелителя!

        Томас помотал головой и... Проснулся?

        Да! Нет? Наверное...

        Он все так же на ногах, и его все так же трясет от голода.

        Люди в белом осторожно взяли Томаса под руки и подвели к стоявшему на желанном пороге сановнику постарше, и тот, намотав на кулак длинную седую бороду, процедил:

        - Скажи, о ференг, как набрался ты наглости явиться сюда крещеным? Для чего тебе, неверной собаке, рай Пророка? Ответь мне, и, клянусь званием даи, ты войдешь. Иначе войдет любой из них, кто подаст мне твою голову.

        Сидящие подпрыгнули с места; кажется, даже глаза их вспыхнули в ночи нелюдским белым - но то всего лишь луна отразилась на жадных лицах.

        Мудрый караванщик научил Томаса правильному ответу. Среди гонимых повсюду шиитов существовала "такийя", право принимать любую веру, если того требовала жизнь. Опять же, имелась вполне разумная причина - Старцу Горы пригодился бы необрезанный лазутчик. Наконец, прямо сейчас Томас мог выкрикнуть шахаду: "Нет бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его!"

        Томас криво улыбнулся и ответил подслушанное у старого араба там, в чайхане, вовсе даже не стихотворение, вовсе не мудрость:

        - Когда Абу-Аббас оскорбил своими стихами правителя Йемена и бежал в Каир, то погонщик его повозки напевал: "Не завидуй же, Сальма". Узнавши свое стихотворение, Абу-Аббас, в тайной надежде на похвалу, вопросил: известно ли погонщику, кем написано и кому посвящено сие?

        Сановник и фидаины переглянулись, однако же, Томаса не остановили. Тогда Томас просипел:

        - "Как же, знаю," отвечал погонщик. "То бесчестный Абу-Аббас, коему назначили уплатить сто серебряных за сожительство с собственной матерью, а ее-то и звали Сальма." После Абу-Аббас говорил: "Я и не знал, то ли мне ужасаться приписываемому мне кощунству, то ли дивиться столь малой вире за столь ужасную вину."

        Люди в белом переглянулись теперь уже в неподдельном изумлении. Сановник даже отступил на полшага:

        - Ты нас удивил. Входи!

***

        - Входи! - прошептал Томас, открывая боковую дверцу. Чагатайский караванщик скользнул в проем; после года обучения в фидаинах Томас понимал, что халат гостя раздут от кольчуги, а штаны немного топорщит от вшитых медных пластин.

        - Налево главные ворота, направо стена внутренней крепости. За ней направо садик, налево вырубленная в скале узкая лестница в покои рафиков и даи, а уже где-то там вход к имаму. Но туда меня не пускали.

        - Ты славно потрудился, храбрый ференг, - под белой разбойничьей луной глаза караванщика блестели сталью, и Томас припомнил с непонятной тоской, как он сам впервые вошел в эту неприметную дверцу, и как его соперники мечтали подать хозяевам Аламута голову нахального ференга... И точно так же блестели под луной жадные глаза - пока еще белым блеском.

        - К воротам!

        Пробежали к воротам; двух стражников Томас опоил с вечера маковым зельем - тем самым, что давали новичкам, чтобы отнести их, уснувших, в закрытый сад. В том саду новички видели диковинные цветы, вкушали царское угощение - и, разумеется, прикасались к женщинам.

        Женщину на востоке купит совсем не каждый. Дорогое удовольствие. Да и ходят здесь женщины обыкновенно закутанные по самые глаза. Почти все новички в том саду встречали первую женщину за всю жизнь.

        А потом отвар из мака срабатывал, и новички, заснувшие в раю, просыпались на своем узком жестком ложе, под каменными пыльными сводами Аламута. И великий имам назаритов говорил, сочувственно качая благородными сединами: "Рай находится в тени сабель, о бесстрашный фидаин. Ты видел, что получишь после смерти, если выполнишь мою волю."

        Затем, если повелителю Аламута требовалась голова эмира Хорезмшаха, грузинского князя или рыцаря Иерусалимского королевства, или даже самого Салах-Ад-Дина, то имам призывал к себе верного слугу... О, имам вовсе не говорил: "Пойди, убей для меня" того или этого.

        О нет!

        Имам говорил: "Сын мой, сегодня ты отправляешься в рай."

        Рай находится в тени сабель!

        Саблей и луком, удавкой и ядом Томас выучился владеть весьма неплохо. Не сравнить с наставниками-рафиками, но большая часть рядовых фидаинов уже не могла сражаться против рослого англичанина лицом к лицу. Пока чагатайский лазутчик сдвигал тайные запоры, Томас черной тенью шел по этажам надвратной башни, по стене к скучающим караульным - и убивал.

        Вот уже второе столетие крепость Аламут покрывала страхом пределы ближние и дальние. Незримые клинки Аламута и сейчас готовились отлично - а вот высшие сановники уже далеко ушли от аскезы первооснователя. Им в голову не приходило, что кто-то может их не бояться.

        И уж тем более, никто не задумывался, что против Аламута можно точно так же применить незримый клинок - да еще и откованый в нем самом!

        Но вот заскрипели тяжеленные створки; больше не требовалось беречь тишину. Во двор между внутренней и наружной стенами с ревом хлынули бронные и оружные северяне. В громадной здешней библиотеке Томас встречал рисунки каплевидных щитов и высоких, остроконечных шлемов. Здешние мусульмане накручивали на шпиль чалму - русы носили броню вовсе без покрывал.

        Великий Боже! Предводитель нападавших прямо в чешуйчатой броне выпрыгнул по плечам товарищей до гребня стены! Удар, лязг прямых мечей, страшный звук лопнувшего железа; крик падающего со стены стражника.

        Хруст - и скрип ворот.

        Внутренняя цитадель вскрыта!

        Подняв щиты над головой, русы железным потоком вливались в пыльные стены. За ними бежали чагатаи все в тех же полосатых одеждах, только уже не в тюбетейках, в плоских шлемах-мисюрках, блестящих под все той же злорадно ухмыляющейся луной, и кричали:

        - Сар ба дар!

        Караван-баши оказался рядом с Томасом на внешней стене:

        - Теперь я могу открыть, что мое имя Алп-Тегин, мой предок правил в Газни триста лет назад. Как я оказался в Самарканде, история долгая. Не в бою же рассказывать. Что с тобой, Томас из Донкастера? Отчего ты застыл? Или мусульманское имя вытеснило из твоего сердца ту, за которой ты пришел с края света?

        Нет, о сестре Томас помнил. В саду среди гурий он с ужасом ждал именно ее - но имам совсем не дурак, чтобы позволить свидеться двум светловолосым...

        Правда - чего стоять столбом? Вот оно, вымечтанное мгновение, вот за чем Томас терпел плевки и затрещины перед входом, вот ради чего рвал жилы на учении.

        Как там кричат висельники-самаркандцы: "Сар ба дар!"

        Лучше смерть!

        А вот кому - сейчас уточним.

        Томас выхватил саблю:

        - Проведу тебя по наружной стене вон туда, где все сходится. Мы влезем сразу в жилые покои. Пять новолуний я готовил путь, забивая в скалу железные гвозди. А если ты не умеешь лазить по скалам, втащу на веревке!

        - Я не умею? - Сарбадар оскалился, вытащил кинжал-пешкабз, и побежал следом. Недлинная стена привела к угловой башне, но меч и кинжал не понадобились: караул отсюда уже отступил во внутреннюю цитадель и теперь уверенно переселялся в рай под стрелами сарбадаров, под мечами северных наемников.

        Ибо рай находится в тени сабель. Таковы подлинные слова Пророка. Воистину, он - прощающий, кроткий!

        Саблю в ножны, ножны за спину, чтобы не мешались в ногах. Ласточкой Томас взлетел по заготовленным костылям; на вдох, не больше, отстал от него Алп-Тегин. Не скрипнула тщательно смазанная деревянная рама - но хоть бы и скрипнула, правее и снизу русы прорубались по лестнице, грохот и рев стоял неимоверный, пахло гарью и глиной, туркменские ковры, купленные за свой вес в золоте, истаивали густыми клубами вонючего дыма.

        Защитники Аламута успели схватить копья, кто-то влез в доспех - но никто не обернулся, когда на головы им свалились из окна предатель-ференг и коварный сарбадар. Томас привычно крестил саблей - с его ростом и силой хватало пары ударов. Алп-Тегин с потрясающей скоростью орудовал удобным в тесноте кинжалом. Несколько мгновений, и по телам ворвалась бронная пехота русов, громко благодаря за помощь и восхваляя храбрость лазутчиков.

        Резную самшитовую дверь в покои сановников разбили секирами - русы владели ими ничуть не хуже Константинопольских варангов. Запахло сладко, приятно миррой и ладаном, сожженным в очаге можжевельником и тем самым отваром из маковых головок - Томаса учили ядам тоже, и теперь он понял, что кто-то из высших этой ночью предавался пороку.

        - Стойте! - Томас поднял руку. - Берите живьем, кого сможете. Я пришел сюда за сестрой, такова моя доля в добыче. Но надо хотя бы узнать, где она! Если вы перережете всех, кто мне ответит?

        Капитан русов только наклонил голову; в прыгающих отовсюду красных бликах выскалилась кованая полумаска. Сарбадары под окном снова подняли боевой клич, Алп-Тегин выглянул:

        - А, до конюшни добрались. Лошадок делят.

        Передний покой мигом сделался тесен: обдирая занавеси, обкалывая стальными наплечниками лепнину с углов, закованая пехота текла в чистую половину, в жилища начальства. Направо, к саду, никто не совался: каменную дверь, сработанную заподлицо со стеной, мог отыскать один лишь Томас.

        Открывать неожиданным союзникам главную тайну Томас не спешил. Здесь, в Аламуте, фидаинов учили не только по многу часов стоять без движения, но еще и думать. Благо, времени на таком недвижимом учении хватало.

        Вот англичанин и подумал: откуда Алп-Тегин знал про Аламут все? Он тайный посланник Самарканда, это ясно. Неясно - откуда сарбадар-висельник точно и подробно осведомлен про испытание новичков на входе? Про то, как правильно отвечать сановникам, про само учение исмаилитов, его сходство и различие с шиитами, суннитами, двунадесятниками, пятеричниками? Наконец, про райский сад, одурманивание новичков? Ведь без предупреждения лже-караванщика Томас бы принял все за чистую монету и, пожалуй, уверовал бы в Пророка на самом деле!

        - Послушай, Алп-Тегин... - англичанин самую малость помедлил. В замке щелкали чешуйчатыми доспехами русы, трещала мебель, орали пленники, шумно восхищались добычей сарбадары. Приходилось говорить на ухо, но Томас этому радовался.

        - ... Скажи мне, зачем сарбадарам взятие Аламута? Какое вам-то дело до здешних низаритов? Ты сам говорил, что в Самарканде можно молиться кому хочешь, нельзя только проповедовать.

        - Правильный вопрос ты задаешь, молодой ференг!

        Бледная от ужаса луна заглянула в окно и отшатнулась, оглушенная криками с чистой половины. Похоже, захваченным начали уже подпаливать пятки в поисках тайников. Алп-Тегин оскалился, на потном лице блеснули крепкие зубы:

        - Нет спасения от ночных убийц. В самой верной страже найдется червоточина. Ты, ференг, знаешь это, как никто, ибо прямо сейчас ты и есть эта самая червоточина. Воистину, мы устали жить в страхе, а единственный способ избавиться от страха - устранить причину. Владыка Иерусалима, отобравший его у неверных, молниеносный Юсуф ибн Айюб, переживший пять покушений от рук фидаинов, дал нам деньги. Вольный Самарканд - проводников и товары. Русы пришли от короля Даниила из Галича, только не спрашивай, где это. Русы тут всем чужие, и потому лучше всех годятся для войны. Да и сам ты явился с края света, ведомый общей ненавистью к гнезду пауков. Воистину, все по воле Аллаха!

        - Воистину, он - прощающий, кроткий. - Томас указал рукояткой сабли на стену:

        - Вот каменная дверь в райский сад, сокровищницу, покои самого имама и жилище гурий. Имам берег свою тайну, так что дверь всегда открывали евнухи с той стороны. Сейчас они видят нас и, конечно, не откроют. Увы, но за год я не сумел узнать, можно ли попасть в сад как-то иначе.

        Томас ударил кулаком в камень:

        - Сама дверь толщиной добрый локоть. С тараном тут не повернуться, а колоть секирами полтора фута камня придется до рассвета. Имам сбежит потайным ходом... И не сделал бы сын Иблиса и собаки худого пленницам!

        Сарбадар понимающе покивал, выглянул снова в окно и свистнул четырежды. Совсем скоро передний покой расчистился: пленных русы пинками выгнали во двор. Туда же вытаскивали тела защитников из казармы, из переходов и лестниц - кто где открыл свою дверь в рай. Убитых складывали в длинный ряд; после года обучения Томас не удивился, что русы потерь не имели, да и сарбадары, самое большее, ходили с перевязками. Все, как рассказывали наставники: ночной приступ, натиск и быстрота, предатель в крепости...

        Предатель!

        Томас поежился, но потом плюнул. Аламут не у него одного украл сестру, да и сколько тут по утесам других исмаилитских крепостей, сколько в них наложниц? Даже жаль, что расплатится за всех один этот замок.

        В освободившийся от людей покой снизу, оскальзываясь на залитых кровью ступенях, десяток сарбадаров с руганью внес тяжелые округлые мешочки, судя по хрусту, проложенные изнутри бумагой. Бумага... Ханьцы?

        - А вот и наш быстроногий Али! - лже-караванщик дружески улыбнулся старшине носильщиков. - Тебя только за смертью посылать.

        Али, однако, совсем не обиделся:

        - Воистину, грозный Алп-Тегин, только мне и можно доверять в таком деле. Меня знают и ференги в Акре, и мамлюки в Каире, сам император Константинополя даровал мне титул Многосильный на языке Восточной Империи. Только я, Али Экспресс, даже смерть в срок и без потерь доставляю в нужное место. Вот сейчас я тебе что принес?

        - Воистину, ты прав, о Многосильный. Ну, Томас, где тут вход?

        Англичанин постучал рукояткой сабли по стене и по звукам уточнил контуры прохода. Внимательно следивший за ним Алп-Тегин жестом приказал носильщикам - те уложили хрустящие кульки вдоль тайной двери. Второй десяток притащил еще мешки с обычной землей, покрыл ими круглые мешочки с бумагой, притоптал к стене плотно, набросал немалую кучу.

        - Томас, отведи всех во внешний двор, - велел Алп-Тегин. - Чтобы людей отделила стена. Не возвращайтесь, пока не услышите.

        - Услышим что?

        Алп-Тегин только ухмыльнулся в тонкие усы и постучал Томаса по груди:

        - Крест не потерял? Услышишь, не сомневайся!

        В самом-то деле, вздохнул Томас, осторожно спускаясь между липких темных лужиц, ведь ровно год прошел с той встречи в чайхане. Господь ответил мне и даровал знак, и вот я с каждым пропахшим кровью мгновением ближе к сестре... Если, конечно, ее содержат именно в Аламуте!

        Распоряжение Томаса все выполнили, на удивление, быстро и четко. Видать, уже сталкивались раньше с мешками ханьской бумаги. Заклятия, что ли, написаны в хрустящих листах?

        Долина проснулась. По растревоженной деревне бегали люди с факелами. Лаяли собаки, в чайхане трубил одинокий слон. Тела новичков, так и не дождавшихся пропуска в рай, громоздились на обочине. Северный ветер с Мазандерана, с берегов Хвалисса, тянул влагой, обещая скорый дождь, кутая в тучи бледную от ужаса луну...

        Ай, да мало ли луна видела вырезанных в ночи крепостей!

        Могла бы уже и привыкнуть.

***

        Привыкнуть можно ко всему. После года обучения на тайного убийцу Томас это знал доподлинно. Можно привыкнуть к высоте, к холоду и боли, к страху и одинокой предрассветной тоске...

        Но к реву обвала? Брызнувшим на все стороны камням величиной с голову? К выпрыгнувшей из-под ног земле?!

        Тоже, наверное, можно привыкнуть. Но, Боже всемогущий, для этого надо хоть что-то знать заранее! Проклятый сарбадар, чагатай, караванщик - или кто он там в самом деле!

        - Алп-Тегин! Ты что творишь! Чтоб тебя черт побрал и засадил в Ифрит, заодно с душами Одина и Тора!

        Теперь в селении точно проснулись все.

        Кроме тех, кто прямо во сне испустил дух от невыносимого ужаса.

        Половина внутренней стены Аламута высыпалась во двор крепости, неопрятной тушей мертвого дракона расползлась до самых ворот, пожрав необобраные трупы защитников. Темный дым на темной ночи, разгорающийся там и здесь огонь, треск оседающих балок...

        Алп-Тегин и капитан русов живо построили в цепочку своих людей - заливать огонь, разбирать проход в завале. Да и снизу, из поселения, набежало немало народу. Кто любопытствуя, кто в ужасе, кто в надежде под шумок уволочь ценный подсвечник или коробочку для благовоний, или хоть монетку... Томас хрустел рассыпанным золотом, не замечая окружающей роскоши. Вот знакомый переход, и вот своды, а вот и тела евнухов, стражей заветного сада.

        Из покривившейся двери, кашляя и ругаясь, показался высокий худой старик; огонек масляной лампы в трясущейся руке высветил тонкое лицо. Томас мысленно дорисовал над лицом чалму, подвернутую по арабскому обычаю. Выходит, поэт все же пробился в заветную библиотеку.

        - Что случилось, юноша? Такой грозы я не слыхал даже на Цейлоне, куда плавал по молодой горячности... Ох, много уже лет назад...

        - Да увеличит вам Аллах дни жизни, длину бороды и величину мудрости, о эфенди, - выплюнув пыль, Томас ответил высоким слогом, выученным на тот конец, когда придется убивать кого-либо в собрании людей благородных либо ученых.

        - Над Аламутом простерта длань господня, лик же Господа гневен.

        - А... - странным образом старик приободрился. - Снова мстители и снова восставшая чернь... Знакомо. Что же, думаю, папирусы и свитки не заинтересуют храбрецов. Деньги, торговые договоры и долговые расписки от века не хранятся в библиотеках, и впредь сего не случится, клянусь подножием трона Аллаха. Чего мне бояться? Раз уж все равно меня разбудили, пойду, закончу комментарии к Аль-Мутанаби...

        - Постойте, эфенди. - Томас опять переглотнул; проклятая пыль! Ни вдохнуть, ни услышать, один только шорох оседающего песка, да вкус полуденной пустыни на языке, колкие песчинки на веках.

        - Неужели вы не рады избавлению от власти ночных убийц?

        Старик повернулся; чудной показалась Томасу печальная улыбка.

        - О храбрый юноша! Султан каирский, эмир бухарский, хан кокандский, несть числа правителям... Проливают все те же реки крови, даже не прячась в ночи. Они сильнее Аламута, сильнее карликового уродца-государства, спрятанного здесь, на холодном севере мусульманского мира. Ибо все места потеплее расхватаны такими хищниками, перед коими смешно и ваше ночное искусство, и сам наследник Хасана ибн Саббаха... Ну, как там зовется ваш теперешний имам?

        Старик переступил облезлыми ночными туфлями по грязным камням. Хихикнул:

        - У здешнего хищника есть хотя бы то достоинство, что скупает он книги, собирает знания среди ференгов и ханьцев, и даже в жарких южных морях, не гнушаясь ни чуждой верой, ни расходами. Например, обычай испытывать новичков томительным ожиданием пришел сюда из ханьского монастыря "Молодой лес"...

        Поэт наставительно поднял сухой палец - точь-в-точь отросток старого тополя на повороте к донкастерской мельнице. Но тут заскрипело и затрещало наверху слева; старец подскочил, едва не облив Томаса маслом из светильника:

        - Там же книги!!!

        Заорав громче воина в смертельном бою, старик помчался через обломки прямо как вышел, в ночном халате и с развевающимся за спиной спальным колпаком.

        Томас посмотрел ему вслед, который раз выплюнул накопившуюся пыль, и двинулся в обратную пожару сторону. В маленький сад, где пока еще ничего не горело. Русы и сарбардары выводили женщин без насилия, вежливо, но Томас понимал, что дело не в благородстве. Просто - не на руинах же.

        С другой стороны, для наложниц что изменится?

        Нет, к черту. Если так рассуждать, зачем же Томас ехал сюда через моря и пустыни?

        Тут он повернул за угол, где уже горели светильники, а крупные обломки наспех сдвинули по сторонам прохода. В проходе под аркой стояла сестра; Томас мгновенно ее узнал.

***

        Узнал - и проморгался, и протер лицо от пыли, и потом омыл глаза драгоценной водой из серебряной фляжки - храмовники, помнится, говорили: серебро убивает заразу...

        Святый Боже, что за чушь лезет в голову!

        - Кэтрин! Господи Иисусе, Кэт! Я же пришел за тобой!

        Молодая женщина плотнее запахнула на груди тонкий шелк:

        - Томас? Ты ли это? Как ты оказался здесь? Ты... Ты мне снишься?

        Прежде, чем Томас подошел и усадил сестру на сломанную толстую балку, Кэтрин успела перекреститься пять или шесть раз и найти объяснение:

        - Наверное, это сон! Опять сон, опять проклятый мак! Господи, сжалься, не пробуждай меня! Но, Томас... Ты устал, ты забрызган кровью, твое лицо в поту... Долго же ты шел...

        Томас обнял сестру за плечи, встряхнул и без церемоний ущипнул за щеку:

        - Никакого сна, Кэт. Это на самом деле я, и в истинной плоти. Чувствуешь прикосновение? Чуешь запах гари? Это догорают стены твоей тюрьмы!

        - Если ты так говоришь, то так и есть. Но как же ты сам сюда попал?

        - Выйдем отсюда и поговорим где-нибудь. Проклятый Аламут вот-вот рассыплется по камешку.

        - Нет... Нет... Я боюсь. Пожалуйста, дай мне собраться с духом. Тут вокруг люди с оружием, они пахнут кровью. И сам ты пахнешь могилой. Расскажи мне что-нибудь, чего не может знать слуга нечистого духа. Боже, Том! Я давно позабыла твой голос!

        Том вынул фляжку:

        - Сестра, вот серебро, его боится любая нежить. Вот крест из вифлеемской сосны. Благородный рыцарь иерусалимского храма освятил для меня сей крест на Гробе Господнем! Взгляни, он светится.

        Кэтрин поглядела недоверчиво, но в руки крестик взяла. Теплая желтая звездочка в ночи, исполненной огня и ужаса.

        - Точно так же он сиял в день, когда Господь послал мне на помощь могучих союзников, - Томас улыбнулся. - Теперь ты веришь, что я не слуга сатаны?

        - Я... Хотела бы верить. Можно, я подержу его у себя? Господь моя защита, более трех лет я не прикасалась к святому кресту!

        Том решил пока что не настаивать.

        - Слушай же, сестра. В Донкастере я узнал, кому тебя продали и куда повезли, но опоздал на корабль. Да и денег на выкуп тогда у меня не водилось. На лодке с голландскими торговцами шерстью я перебрался в Бретонь и полгода свежевал там дичь, как научил меня отец, и скопил даже несколько серебряных монет. Затем в одном из набегов меня прихватили норманские воины и повезли на тот же рынок, что и тебя: на какой-то остров между землей арабов и Сицилией. Случилось так, что мы попали в шторм, и мне пришлось грести...

        Том вздохнул. Пыль оседала, проглянули звезды. Сестра, кажется, успокоилась, но крестик держала мертвой хваткой.

        - ... У нормандцев же до сих пор обычай: кто гребет, выходит из раба в свободные. Только никаких подвигов мне совершить с ними не удалось, ибо на юге Италии нашего конунга предал герцог Амальфи. Все угодили на плаху, а я показался герцогу слишком незначительным и слабым. Пощадив, герцог приставил меня к собакам, ведь я не скрывал, что охотник.

        Стены Аламута отчетливо потрескивали. Том решил для себя: если сестра не пойдет за ним сама, надо ее оглушить и вынести. Нечего рассиживаться, пожар уже перекинулся на северные башни. За покоями начальников громко вопил старый араб, прельстивший-таки сарбадаров сокровищами духа и теперь их руками спасающий драгоценные книги.

        С другой стороны, любой сильный правитель щедр к поэтам, астрологам и прочей подобной братии. Если сарбадары желают прославить родной Самарканд, библиотеки им потребуются тоже. Особенно те полки, где трактаты о ядах, ловушках, римском и греческом военном искусстве.

        Томас невесело усмехнулся. В самом деле: имам низаритов, халиф правоверных, народоправство Самарканда... Велика ли разница?

        - ... С первой же охоты я сбежал и на берегу моря ночевал почти месяц, питаясь чем попало. Там подобрали меня люди с быстрой галеры короля Кипрского. Я уже ожидал, что меня забьют в колодки и посадят на весло, но как раз тогда король Кипра учредил великую школу для детей знатных. А когда те с великой почестью съехались в королевский замок и приступили к учению, повелитель Кипра объявил новые законы. Бароны и хотели бы восстать, но наследники всех родов пребывали в твердыне короля, так что всем сделалось не до меня. Мудрецы толковали новые законы так и этак, бароны кипели, но на приступ не шли, король увещевал и мягко угрожал, опираясь на заложников - кому дело до мальчишки?

        Сестра недоверчиво хмыкнула, так и не выпустив из пальцев крестик.

        - С попутной галерой я добрался до Акры. После потери королевства Иерусалимского христиане удерживали один только порт на всем Заморье. Вот где я встретился с рыцарем ордена храма, и вот где мне подарили этот крестик.

        Том вздрогнул; давние слова черноглазого храмовника колоколом отдались над руинами Аламута: "Если случится тебе в самом деле найти убежище безбожных исмаилитов, и ты окажешься в нем самом или хотя бы не далее ста шагов..."

        Может, стену вывалили совсем не ханьские заклятья. Что-то же значила подвеска-лунница на груди Алп-Тегина, светившаяся точно, как и его крестик. Полумесяц и крест одной и той же работы?

        Томас поежился и заторопился:

        - Пойдем, сестра. Пойдем... Вернемся домой. Меня научили тут многим искусствам, не только воевать. Я умею составлять притирания, собирать лечебные травы, отесывать и класть камень, охотиться на любого зверя, а птицу бью влет. Я заработаю нам денег на обратный путь.

        Сестра еще плотнее запахнула шелк на высокой груди.

        - Зачем же мне уходить из рая? Земля щедра, и всем хватает всего. Перестаньте лить кровь, и наслаждайтесь плодами, ведь это так просто, что даже глупая женщина, как я, понимает.

        - Кэт, и вовсе ты не глупая, я-то знаю. Но ты женщина, а бог учредил порядок. Монахи молятся, благородные сражаются, крестьяне трудятся. Женщина повинуется мужчине, а тот ее защищает и кормит. Пойдем. У меня теперь есть друзья в разных странах, и я найду тебе хорошего мужа, который не посмеет упрекать за прошлое.

        - Но я вовсе не хочу рожать мальчиков. Они пойдут на войну. Что во имя Христа, что во имя Аллаха - но убийце любому назначена плаха!

        - Рожай девочек.

        - Чтобы их насиловали мальчики, рожденные моими сестрами по раю? Смотри, здесь к нам приводят молодых горячих юношей. По бедности для них женщина недосягаема, и они смотрят на нас, как на ангелов, и почитают нас, и ласковы с нами. Пророк врет им, якобы мы в раю - но ведь по сравнению с домом здесь рай! Вдоволь еды и воды, а зимних морозов нет вовсе. Дома бы меня выдали за толстого грязного мельника, и я бы рожала каждый год, пока не порвалась бы от этого напрочь.

        Кэтрин стиснула крестик и отодвинулась; шнурок натянулся, Том поневоле наклонился близко к полным губам, жарким от волнения щекам сестры.

        - К тому же, я теперь знаю цену сказкам о рае, ибо сама помогала творить их. Так где же истинный Господь? И для чего мне по своей воле уходить из рая? Разве я Ева, разве Господь изгоняет меня? Нет, всего лишь мечи царей земных.

        - Рай лжепророка стоял на крови тысяч, - прохрипел Том, напрасно пытаясь отстраниться.

        - Так и наш рай стоит на крови саксов, подчиненных и загнанных в ярмо нашими отцами, норманнами, братьями тех, что поработили в Бретани тебя самого. Разница лишь в том, что этот рай щедрее.

        Кэтрин опустила веки и выдохнула горячо, длинно:

        - И потом, куда же ты поведешь меня? Разве не проданы земля и дом наши по суду шерифа? Лжив или правдив здешний рай - больше у меня нет ничего.

        - Сестра! Этот рай лишь дым отравы, маковый обман! Он уже горит, стены уже трещат, нет времени спорить. Бежим, или погибнем тут под обломками.

        Кэтрин села ровно, уронив полные руки вдоль тела, и шнурок от волшебного крестика перестал резать шею Томаса.

        - Пускай так, брат. Но меня согреет память о годах счастья, прожитых в довольстве и любви.

        - Это фальшивая любовь!

        - Разве ты хоть раз видел настоящую, чтобы судить и сравнивать? Прощай, брат! Возьми что угодно из этого щедрого места, меня же предоставь моей судьбе.

        Кэтрин сжала губы и кулаки - оба, яростно.

        Крестик хрустнул. Обломки упали на пол и засияли на изломе багровым.

        Холодом повеяло на Томаса, холодом той самой часовни, и черные-черные глаза храмовника, черные, как провалы в ад, заслонили даже дымное небо над столицей ночных убийц.

        " ... Когда же обломки замерцают, немедленно брось их наземь и беги оттуда как можно дальше и как можно скорее, ибо гнев Господень обрушится еще до заката..."

        Томас из Донкастера, последний фидаин Аламута, оглушил сестру точным ударом по голове, поднял ее на руки. Вышел на стену внутренней цитадели, вдохнул побольше воздуха и прокричал делящим добычу русам и сарбадарам, пакующим в переметные сумы монеты и свитки:

        - О храбрые воины! Злодеяния травоедов-гашишинов превысили меру терпения людей на земле и Бога на небе! Забирайте, кто что в силах унести, и бегите отсюда немедленно! Солнце еще не достигнет заката, когда гнев господень покарает гнездо нечестия!

        Из дыма проявился Алп-Тегин, откашлялся, сплюнул пыль:

        - Хорошо сказал, с душой. Поехали в Самарканд, храбрый ференг. И тебе, и сестре найдется дело.

        - Ехать мне уже некуда и незачем. Сбежав за сестрой от уплаты долга, я предал родичей. Пойдя в услужение имаму, я предал Христа. Сдав тебе Аламут, предал имама. Кто же я в итоге? Воистину, Бога не обмануть, он видит все!

        Тут подчиненные Алп-Тегина приняли девушку и отнесли к вытянутому на серпантине каравану. Сам же караван-баши, пожав плечами, аккуратно ударил Томаса рукояткой сабли по голове.

        - Воистину, он - прощающий, кроткий... Эй, грузите Томаса рядом с женщиной, да берегите обоих, как моих лучших друзей.

        - Что ты хочешь сделать с ними, грозный Алп-Тегин?

        - О женщине пускай болит голова у ее брата. А его самого я женю на средней дочери. Придумал тоже: жить ему неохота. Завтра передумает, а уже поздно, уже голова на колу. Фидаин, выученик Аламута, но природный необрезаный франк, знающий обычаи и законы ференгов, пригодится нам самим.

        - Он придет в ярость, когда очнется.

        - Безусловно. Если при этом оскорбит меня, тогда женю его не на средней, а на старшей дочери. Если же поразит меня в самое сердце - то на обеих.

        - Воистину, Алп-Тегин, коварство твое не ведает границ.

        - На том стоим. Ну, быстроногий Али, попробуй только не доставить мне эту посылку. Враз узнаешь, почем расплавленное серебро в горле!

        Вести о проклятии замка разошлись широко, и люди потянулись наружу из догорающих руин, с трудом отрывая завидущие глаза от рассыпанных сокровищ. Конечно, самое ценное и легкое унесли победители, но одно только дерево, балки, брусья - вещи ценнейшие. Кругом валяются безделушки, увы - некогда выгребать их из-под завалов. Да и сами завалы можно разобрать на дорогой тесаный камень, а уж обожженого кирпича высыпано - каждому хватит на дом или хоть на овчарню. Но для всего этого нужно время, а кара господня обещана уже сегодня до заката.

        В конце-то концов, замок не живой, не сбежит. Коли-ежели после обещанной кары что уцелеет, вернуться-то никогда не поздно...

        Пока жители долины так рассуждали и переговаривались, незаметно ушли русы. В селении отпоили вином перепуганного слона и отмыли чайхану от последствий слоновьего испуга; запах, правда, настораживал посетителей еще лет пять.

        Чагатаи вольного Самарканда погрузили добычу в те самые большие корзины, в которых сами тайком сюда прибыли. Корзины навьючили на сорок верблюдов, и очередной караван, совершенно неотличимый от сотен и тысяч, пустился в бесконечное плавание по мусульманскому миру.

        На сломанный крестик никто не позарился. Никто не увидел вспышек приводного маяка, никто не обратил внимания на ритм.

***

        - Ритм возмущений мы все-таки разобрали, - Макие Осокабе улыбалась довольно.

        - Первая фаза - прием сведений из внешней среды. Затем обработка, содержание неизвестно, но тут потребление энергии наибольшее. Затем вырабатывается решение. Наконец, выдаются сигналы исполнительным узлам. И вот, пожалуйста, пик выходных нагрузок. Фуга! Есть повод окирпичиться. По временной шкале бросает в будущее и обратно, тысяч этак на десять, в годах.

        - Это в местных единицах, в оборотах Земли вокруг Солнца, - Киришима приоткрыла синие-синие глаза. - В масштабах иной звездной системы может оказаться один оборот Сириуса-В или там Гаммы Дракона.

        Невысокая аватара "корабля штурма и подавления", черноглазая Дзуйкаку, перебирая блесны в коробочке, прибавила очень уж спокойным тоном:

        - Если источник вне Земли, то нам останется только подавить возмущения грубой силой и принять последствия.

        Туманницы переглянулись, обменялись мыслями по внутренним каналам, и высказалась Нагато:

        - Осакабе-сама, помогите нам растолковать человеческим союзникам, что же такое темпоральная фуга. Математику они, увы... Не восприняли. Во всяком случае, не все. Ваш брат, наверное, поймет. Но таких единицы, и они преподают в университетах, а не подписывают "решение на применение спецзарядов". Нужен пример понагляднее.

        Макие посмотрела на чистые-чистые пальцы, вздохнула:

        - Века плывут, подобно китам, цепочкой гор молчаливых. Их ровный путь уныл, словно мой - но мой имеет предел... При повороте истории киты последовательно проходят некую ключевую точку, где можно на них влиять.

        - А темпоральная фуга - поворот "все вдруг", - пересохшим горлом договорила Киришима. - Можно сколько угодно ждать в пристреляной загодя точке поворота - никто не явится. Все повернули раньше. На разные углы и в разные стороны. Вот что происходит сейчас со временем, вероятностями и реальностями. Образно говоря, исходная мировая линия рванула кто куда, всеми эпохами сразу. Большой взрыв, рождение очередной Вселенной.

        Макие прибавила грустно:

        - Это не единая слитная линия, от старого к новому. Квантовая система не описывается функцией, только матрицей. Так что мы наблюдаем... Пока еще веер независимых реальностей, существующих одновременно. И даже не сам веер: мы чувствуем ветер от взмахов, но вот это уже частности, методы измерения.

        - Пока? Значит, в итоге веер сойдется?

        - Так принцип суперпозиции же, - маленькая японка пожала игрушечной тонкости плечиками. - Если есть части, обязательно существует и созданное из них целое.

        - А еще проще?

        - Ну, Нагато-сама... Тогда так. Обошел ты гору справа или слева, снизу или сверху, или по всем путям сразу - так или иначе, ты пришел в некую ключевую обязательную точку. Это и есть узел сети. Это и есть ядро. Это и есть... Кто-то из вас, русалок.

        Нагато хлопнула в ладоши:

        - Здесь уже надо звать физиков.

        Конго прикрыла глаза.

        - Психиатров! Л-л-людям. Нам - Акаси, с полной проверкой целостности ядра.

        Ямато на мгновение замерла, но потом вновь засияла обычной улыбкой:

        - Зато яркие образы, не формулы разбирать.

        - Почему при каждом кризисе мы упираемся в людей? - Конго поднялась, отошла к шкафчику и переставила в нем банки с чаем. - Простите, Макие-сама, я не хочу вас обидеть.

        Макие оперлась на стол обоими локтями, поглядела из-под челки:

        - Люди тоже числят меня не вполне своей. С одной стороны, на Земле и Орбите уже приличное количество аугментированных. В океанах живут Глубинные - не сказать, чтобы мирно, но все же лучше, чем во времена последнего... Кризиса, как говорит Конго-сан. С другой - люди разделены по признаку отношения к нам. Искусственным, пришлым... Не-рожденным. Граница ненависти невидима и несокрушима.

        - Люди считают последней любую войну, - Нагато перевернула чашечку кверху дном, щелкнула по ручке, закрутила волчком на блюдечке. - Вправе ли мы еще и в этом оглядываться на людей? Происходящее в сети сейчас - только наше. Люди этого не осознают, не имеют органов чувств, понятий даже в науке, что уж говорить о языках. Мы обязаны найти источник возмущений, потому что в этих поисках мы найдем-обретем-создадим сами себя. Как общество или народ или расу, слово тут не важно.

        Аватары вышли на крыло мостика - беседовали у Конго - и рассеяно оглядели бирюзовый океан, собственные корпуса, мирно покачивающиеся на волнах. Заскучавшие ударницы чуть поодаль перекидывались бесшумной торпедой; проигрывала та, что вызывала упреки флагмана.

        - Возможно, это и есть "адмиралтейский код", от которого мы пока знаем только требование разделить континенты, - Харуна вынула блокнот со словами, повертела и убрала. - В любом случае, я согласна: это наше, только наше, не принадлежащее людям. Прости, Макие.

        - Я скоро стану одной из вас, ты же сооблазняла меня новым корпусом.

        - Да, - Харуна с достоинством выпрямилась. - И мне совсем не стыдно. Двадцать килотонн массы покоя, маневровые ионники тянут почти единицу. Парус шире Земли. Реактор сказка, шедевр, сама такой уже заказала. Земля-Марс всего за месяц. И это лишь начало. Когда освоишься, займемся тобой всерьез.

        - Двадцать килотонн? - Макие засмеялась тихим смехом воспитанной японки. - Я вешу меньше мешка с рисом, как же я привыкну?

        - Не беспокойся, - синие глаза Киришимы полыхнули под солнцем, - люди все равно видят в нас девочек. За прошедшие годы мы выросли, а они?

        - Нас не так много, мы чаще и быстрее общаемся, так что и растем активнее, - Харуна снова перелистала блокнот. - Но мы еще столького не знаем.

        - Неужели человек знает больше? - у Конго глаза что на свету, что в темноте красные, а выражение их разбирает один лишь комиссар, да еще сестра Хиэй. Но сестра Хиэй на базе у Акаси. Готовится изо всех сил, чтобы воплощение Макие в корабль удалось образцово.

        - Человек нет, зато люди в целом... - Нагато вынула веер, часть своего старо-японского костюма. Развернула и посмотрела на свет сквозь расписанную тонкую бумагу.

        - Чтобы далеко не ходить, эти вот возмущения в сети. Макие доказала, что их ритм - ритм какой-то системы обработки информации. Условно, ритм исполинского мозга, нейроны в котором - это мы и есть.

        Нагато выдержала паузу в десяток взмахов расписного крылышка.

        - Так вот, у людей давно имеется миф. Что-де вся наша Вселенная - сон божества. Когда же он проснется, кончится наш мир и настанет Пралайя, "день Брамы".

        - Пожалуй, это лучшая метафора квантовой сети, виртуальной изнанки мира, из всего, мною слышанного, - Харуна зашуршала страничками. - Сон Брамы... Возможно, палеоконтакт... Мы и сейчас не можем объяснить людям, что мы такое. А уж тысячи лет назад...

        - Тысячи лет назад мозги людей содержали меньше мусора, чем сегодня. - Нагато с треском закрыла веер. - Похоже, мы взяли от людей все, что могли. Дальше сами.

        - Наше младенчество прошло с людьми. - Конго вздохнула. - К добру или к худу, но вот оно завершилось. Нельзя вечно жить в колыбели.

        - Кто запретил?

        - Никто не запрещал, - хмыкнула малявка-Дзуйкаку, хлопая звездочками-ладошками по пухлой синей курточке. - Просто скучно!

        - Итак, мы ищем источник. Если он в пределах Солнечной Системы, конечно. Маки-тян?

        Макие улыбнулась:

        - Пока не двадцать килотонн, так что да, тян. Источником, с достоверностью чуть меньше ноль-девять, можно считать узел схождения мировых линий...

        - Постой. Узел квантовой сети - это же определение нашего ядра. Источник возмущений - какое-то новое ядро? Новый корабль Тумана, и только?

        - Не совсем, Конго-сама. Помните пример с цунами? Возмущения в сети - волна. Только она вызвана не перетоком энергии по связям, а резкой сменой топологии. Как цунами порождается не ветром и атмосферным давлением, а просадкой морского дна, сейсмикой. Так что, если это и ядро, то оно построено на иных принципах. Это "нечто" не лучше, не хуже - иное. Поведение этого "нечто" совпадает с поведением квантового ядра. И в таком смысле оно да, корабль Тумана. Но вот о его строении мы ничего сказать не в силах.

        Аватары переглянулись в откровенном изумлении.

        - Оно имитирует нас. - Нагато развернула и сложила веер. - Как наши вот эти аватары имитируют людей?

        - Образы - это хорошо, - медленно сказала Конго. - Но все выкладки... Так, получила. Благодарю. Сестры?

        Сестры молчали.

        - Надо хорошо подумать, - Нагато провернула веер вокруг запястья. - Пожалуй, сорок тысяч секунд на вхождение в тему... После чего я смогу что-то сказать.

        Аватара "Харуны" прикрыла глаза блокнотом, сам же корабль медленно пошел к борту "Конго".

        - Маки-тян, а люди... - Харуна закусила безукоризненно-красивую губу. - Люди могли вмешаться в сеть?

        - Чем? У них же нет...

        - Смотри. Построив плотины, люди вмешиваются в гидросферу. Засоряя океан пластиком и нефтью, размножая вирусы - в биосферу. Заполнив берега радарами, люди стали заметной частью магнитного и электрического поля Земли.

        Харуна двинула плечиками, оправила белоснежный китель, огладила складки на юбке.

        - А теперь у них есть квантовые компьютеры. Да, пока это модели, демонстраторы технологий. Как первые паровики. Огромные, сопящие, проминающие ткань реальности куда сильнее современных электретных моторов. Мы тут готовы искать неизвестное "нечто"... Кстати, хорошо бы ему название придумать... А может, это просто люди очередную виброторпеду, хи-хи, шлифуют.

        - Втихаря под одеялом, - Конго засмеялась, волнами пошел фиолетовый шелк ассиметричного платья. - И скоро новый Гонзо Чихайя повезет ее... Куда? На Марс или Плутон, чтобы там наладить производство? Идея стоит проверки. Но сперва все же аугментация Макие.

        Харуна сдвинула брови. Подхватив легонькую японку в охапку, перепрыгнула на приблизившийся собственный борт. Нагато проводила их замечанием вполголоса, только для Конго:

        - Ты не хочешь видеть, как Харуна теряет подругу?

        - Я тоже теряла. Майю, если ты помнишь. Ангелы не забрали у нас никого, зато Глубина...

        Нагато едва заметно вздохнула:

        - Ты права. Люди влияют на нас больше, чем...

        Конго хлопнула обеими руками по загудевшим поручням. Поручням, сделанным именно для человека. Она сама прекрасно обходилась без, и довольно долго.

        - Л-л-люди!

***

        - Люди всего мира обеспокоены...

        Ш-ш-шхр-пщ!

        - ... Реликт войны, последний дикий туманник. Эксперты утверждают, что по характеристикам неизвестный корабль не уступит Ямато или Айове...

        Ш-ш-шхррррщ!

        Астория прикрыла термоэкраны и дала импульс на разворот - плавно. Тут все нужно делать плавно, беречь каждый метр орбитальной скорости.

        Не помогло.

        - ... Не исключая, впрочем...

        Хр-р-р-рщзд!

        С Юпитером шутки плохи, его совсем не зря называют "кладбище миров". Как у всех планет с магнитным полем, у Юпитера есть пояса радиации, и соваться в них не любит никто. Даже Туманный Флот. Кому охота наведенной ионизации нахвататься, чтобы потом весь корпус чесался?

        Ш-ш-шхр-щзд!

        - ... Кроме того, есть поддержаное фокус-группами мнение...

        Опшшшшшш.... Скдйщ!

        А еще в радиационных поясах плохая связь. Долетел вот обрывок передачи - но что это? Хроника событий, сценарий нового фильма, прогноз?

        С другой стороны, спутники Юпитера - самое ценное - как раз внутри радиационных поясов и вращаются. Чтобы простучать мини-Земли геологическими зондами, приходится лезть почти вплотную.

        Так-то Туманнику экономия энергии не указ, Гомановская траектория не догма. Есть реактор, есть парус, есть поле для применения могучего интеллекта, для расчета маневра, недоступного людским жестянкам ни по ускорению, ни по запасу рабочего тела, что уж там про энергетику. Вышел из плоскости эклиптики, воспарил над системой - и разглядывай себе хоть Юпитер, хоть Сатурн. Оптика превосходная, подружки недалеко, заскучать...

        Заскучать Астория успела только по Раде с Никой. Эсминки сами по себе веселый народ, а уж эти двое... Астория улыбнулась: Тихоокеанское побережье, небось, до сих пор трясет.

        Нет, в самом деле - реликт войны?

        И внезапно, повинуясь импульсу от своей человеческой части - а для чего же нужна аватара с эмоциями, если ее игнорировать? - Астория разрядила три резервных накопителя, создала канал и вывалилась в сеть. В ту самую знаменитую "беседку", показанную даже в человеческих фильмах.

        Девчонки - вообще-то их тут много, но Астория первым делом заметила своих - конечно же, обрадовались. Квантовая сеть, как всегда после прокола, несколько сот микросекунд приходила в новое равновесное состояние. Поговаривали, что Рицко Акаги нашла в этих колебаниях намеки на возможность менять не только координаты расстояния, но и координаты времени. Но Астория больше увлекалась космосом, чем суровой изначальной физикой, и по двум словам ничего бы не поняла. Решив увидеться с Акаги после возвращения - с той Акаги, что Рицко, а не с той, что КШиП - Астория дождалась балансировки новой суперпозиции. Проявилась в сети четко, окончательно - и тогда уже кинулась обниматься.

        Рада похвасталась, как они натянули задавак из Второго Японского на последней тренировке. Ника ради точности поворчала, что выхватили тоже немало, но ворчала она только, чтобы подруге не уступить, и потому Астория, конечно, поздравила с победой. Ну и логи попросила - интересно же.

        Радфорд и Никлаус переглянулись и вздохнули:

        - Засекречено.

        Вот новость, с чего вдруг обычную тренировку секретить?

        Эсминки переглянулись. Рада фыркнула. Никлаус поправила и без того идеально лежащий локон. Рада поняла, что подругу не переупрямить, а Астория вообще-то сейчас у Юпитера, ее время счетное. Так что Радфорд ломаться не стала и рассказала все.

        Получается, тренировка плавно перетекла в совместный поиск под управлением Харуны... Кому Хару-Хару, а кому линейный крейсер Второго Японского флота. Искали тот самый источник возмущения.

        - Так это правда? Ну, про последний дикий туманник, реликт войны?

        На вопль Астории подтянулись сразу Такао - вылезла из громадной голографической схемы сложного проекта, судя по виноградным гроздьям белковых молекул, медицинского - потом Хелен, успевшая дослужиться до секретаря при Айове, в Перл-Харборе, наземной столице Тумана.

        Такао подтвердила:

        - Тут в сети такое творилось последние несколько дней, что хоть перезагружайся. Буквально вчера начало успокаиваться. Резонанс где попало, вторичные осцилляции, необъяснимые затухания. Ладно мы, но Осакабе-сама с ног сбилась. Конго, я слышала, на внеплановую диагностику засобиралась.

        - Конго?

        Астория запнулась, мигом растеряв лихость легкого крейсера, и робко выставила объектив любопытства из-под брони осторожности.

        - Уж если сама Конго... - буркнула впечатленная Рада, - то не пора ли нам тоже объявить коричневый уровень опасности?

        Хелен покривила безукоризненные губы:

        - Фу. Шутки у вас.

        Астория одной улыбкой извинилась перед Хелен, второй беззвучно укорила Радфорд, но и то, и другое по-обязанности. Думала Астория - как и все вокруг - совсем о другом.

        Что только ни происходило с Туманным Флотом, но Конго никогда не сомневалась в себе настолько, чтобы сдаться на внеплановые тесты.

        - И что?

        - Что-что, скоро совещание с людьми, я уже оповещения рассылаю, - Хелен развела руками. - Там все обсудят подробнее.

        Такао прибавила:

        - Люди обещали нам все бумажные данные, что нашли. А, ты же не знаешь. В общем, Осакабе вычислила, что за реликт, и что у нее за прототип. Это...

        Астория махнула рукой:

        - Мне совершенно неважно, кто это конкретно. Я не могу понять, с чего такой шум вокруг обычного корабля.

        Девушки переглянулись:

        - Понятно, что к Юпитеру новости доходят медленно. Бери, пока канал опять не замерцал. Там почитаешь.

        Астория, конечно, сгребла всю предложенную информацию и пожадничала: переток большого объема данных раскачал сеть. Канал именно что замерцал; Астория только успела обняться на прощание с девчонками - и вот она снова на орбите Юпитера, и неподалеку - ну, по космическим порядкам неподалеку, так-то примерно с мегаметр - заинтересованно пищит лазером "Квинси": новости с Земли? Делись, подруга!

        Связываться квантом Астория теперь и не пыталась. Если сеть в самом деле треплет, экспериментировать лучше там, где до спасателей чуть поближе, чем полгода лету. Так что весь пакет она заслала Квинси лазером же, хоть это и заняло почти столько же времени, сколько сама Астория обдумывала полученные сведения.

        Ну, связь с новенькой установить не смогли. Неприятно, но вовсе не смертельно. Ну, искали ее на физическом плане, не нашли... Это просто смешно, на физическом плане даже Раду с Ники не найти, если девчонки не захотят. А тут, судя по мощности колебаний, линкор. Легко прикинется хоть камнем, хоть рудной жилой. Такое чудо надо искать по-взрослому.

         Первое, что в голову приходит: спутники. Усилить орбитальную группировку, вывести на орбиту специальные сканеры. Хотя! Можно и не выводить: орбиты еще с тех самых пор утыканы флагманским оборудованием, эффекторами Кораблей Штурма и Подавления. И уж КШиПы видят все и любые узлы квантовой сети...

        Что же сказали самые сильные фигуры Тумана?

        Астория перечитала строки отчета несколько раз. Ладно, Дзуйкаку и Секаку, малявки, но умные. Но вот Лексингтон, "Леди Лекс". Вот мнение Акаги - и той, что КШиП, и той, что Акаги Рицко - и мнения совпадают!

        Эта неизвестная управляет флагманским оборудованием. Или способна как-то менять топологию сети вручную. Да, только в собственной эпсилон-окрестности, но и за то спасибо. Говоря образно, нет огнемета, только горелка или даже вовсе зажигалка - но поджечь нефтебазу уже сможет, Прометеина хренова...

        Квантовые связи не столько физические, сколько смысловые. Узлы со сходным наполнением в сети могут оказаться рядом, без оглядки на мегаметры эйнштейновской дистанции. Так что "эпсилон-окрестность" в сети вовсе не сколько-то метров. Сколько-то смыслов, сколько-то вероятностей, достигающих единицы именно здесь, и неотличимых от нуля где угодно еще.

        Стоит ли считать ее молчание угрозой?

        Что вообще в силах угрожать Флоту? Люди с виброторпедой в потных ручонках? Три раза "ха"!

        Ладно, информация принята. Есть время обдумать.

        Астория перевернулась нагретой стороной от Солнца и дала очередной корректировочный импульс.

        И тут сообразила, что ее в отчете удивляет. Предположим, новый узел квантовой сети. Все так, все хорошо. Но зависимость масса-энергия никто не отменял, по крайней мере, никто из настоящих физиков не упоминал о таком следствии из происходящего. Энергии на создание нового узла набрать несложно, это величины доступные Флоту. Но вот если Осакабе-сама права, и все происходящее именно следствия темпоральной фуги - темпоральной! - Во времени! - Третье уравнение Минковского...

        Откуда у него столько энергии?

        Ведь сама Астория как сюда попала? Давно известен так называемый "парадокс Юпитера". Вроде как Юпитер излучает энергии в тепловом диапазоне больше, чем получает от Солнца. Сильно больше, на ошибки приборов не спишешь. То ли у него ядерный реактор в брюхе, то ли вовсе термоядерный, то ли еще что - проверять на месте Астория с Квинси сюда и прибыли.

        А среди намеченых для проверки гипотез есть и резонансная. Впервые высказанная даже не ученым - фантастом шестидесятых, Айзеком Азимовым. Дескать, если проколоть отверстие в параллельный мир, оттуда можно качать энергию. И потом сбрасывать в следующий мир, который "ниже по течению". Вроде как мельница на междумировой речке, если в привычных образах...

        Глубина весть, чем вдохновлялись фантасты шестидесятых, но что ни копни из людских изобретений, концепций, да хоть фантастики той же - девяносто процентов растут из шестидесятых годов.

        Возвращаясь к теме: выходит, новый узел в сети наподобие Юпитера. Энергетическая аномалия.

        Или не аномалия. Просто кто-то научился прокалывать отверстия. Для начала грубой силой, коряво и где попало, а не аккуратно в размер и точно по месту.

        Но...

        Но?

        Но!

        Астория всмотрелась в схему-голограмму Солнечной Системы. Вот Юпитер, "Джуп - кладбище миров", как его в свое время обозвали астроном и японист. Вот четыре спутника, открытые Галилеем, когда людишки еще спичек не выдумали. А все почему?

        А все потому, что спутники достаточно велики, чтобы их заметили даже в примитивный телескоп. И вот, если выцарапать с орбиты Юпитера, к примеру, Ганимед - единственный в Солнечной Системе спутник с магнитным полем. Где магнитное поле, там ионосфера, там защита от радиации. И как раз атмосфера на Ганимеде имеется, а величиной спутник больше Меркурия, больше Луны.

        Сплошные плюсы. Если удастся выдернуть Ганимед из орбитального резонанса и оттащить куда-нибудь, где Юпитер не всосет краденое обратно, освоить его получится намного проще, чем ту же Луну. На Ганимеде-то человеческие зонды нашли кислород с озоном еще до пришествия Тумана.

        Квинси пока еще пережевывала отчет, но Астория уже загорелась нетерпением. Если эта новенькая в самом деле умеет прокалывать миры, то... То...

        Трехкилометровый корабль плавно провернулся вокруг собственной оси и вздрогнул весь, окутавшись лиловым, золотистым, багряным облаком капель охладителя.

        Для корабля Тумана смысл жизни не абстракция. Нет цели - вычисления не производятся. Наследственное проклятие, неотъемлемое свойство физического носителя, вот как у людей старение.

        И вот сейчас у Астории появилась цель.

        Хорошая, длинная цель.

        Угнать Ганимед.

        Можно и не за шестьдесят секунд.

***

        - Секунд семьсот у нас есть...

        Мужчина приподнялся на локте, ничего не ответил, просто смотрел на силуэт - сперва черный в сером рассветном небе, понемногу набирающий краски. Женщина знала, что ему больше нравится, и потому сперва расчесывала длинные волосы. Расчесывала долго, с удовольствием, так что рассвет успел окрасить их в каштановый.

        - Можно, я спрошу?

        Мужчина кивнул.

        - Почему ты всегда спрашиваешь... Спрашиваешь, понравилось ли мне? С уверенностью у тебя все в порядке, - женщина подмигнула.

        Мужчина поднялся, потянулся. Аккуратно ступая между спящими, прошел к бамбуковой стене, к шкафчикам и плите. Аккуратными точными движениями поставил кипяток, открыл коробку чая и кофе, воткнул в охладитель-подстаканник бутылочку апельсинового сока. Он тоже знал, кто что любит.

        Ответил только, когда чайник уже зашумел, а свежемолотый кофе окутал запахом весь дом. Просторный дом из единственной большой комнаты, практически трехстенный навес, вместо четвертой стены океан и мир.

        - Я всю жизнь делал ненужные вещи. Учился для диплома. Лечился для справки. Чертил не для стройки, а для проверяющих. По моим чертежам почти не строят, большая их часть просто лежит в архиве. Но все надо чертить в соответствии с правилами, старательно. Ну и привыкаешь к объекту, дело-то сложное, приходится вкладываться. Ты им душу, а им и не нужно... Или уже построили без чертежей, или начали стройку - а там деньги вышли, потому как очередная война.

        Мужчина двигал плечами, привычно заваривая кому что. После паузы - человек бы не обратил внимания, но тут все русалки Тумана, про акустику любому профессору трех ферзей и джокера вперед - в общем, Хиэй даже замерла в напряженном внимании, прямо с расческой в зубах.

        Сухов расставил чашки, выдохнул:

        - Даже собственный дом. У нас это стало обычным, никто и не заметил как. Строишь дом, надеешься, что детям. Пока строишь, дети выросли, уехали. Им не надо. А кому тогда надо? Зачем тогда вообще столько сил вкладывал? Одному хватило бы такой вот хатки...

        Мужчина обвел рукой бунгало и подмигнул проснувшейся Ашигаре.

        - И вот, - закончил Сухов неожиданно тихим голосом; когда бы не плечи шире самоварной трубы, сказали бы: слезы давит.

        Но руки не дрогнули, безупречно пошел кипяток в чай, а джезва с кофе встала на раскаленный песок, а ломтик чеснока - для Миоко, та любила кофе по-каирски - Сухов откроил не больше и не меньше, ровно столько, сколько нравилось самому точному кораблю Тумана. Снайпер Ударной Эскадры всякий раз удивлялась, как человек без приборов, одним движением! Именно и точно во вкус.

        - ... И вот, получается, в памяти у меня останется что? Вот эти мгновения, секунды, удары сердца, как ни меряй. Когда вокруг покой, мир... Любовь... - это последнее слово мужчина выговорил с явным смущением.

        - Ничего материального, вещественного, вам от людей не нужно в принципе. Да и, если совсем широко посмотреть, ради чего люди за вещественным гонятся? За деньгами там, к власти рвутся, за самореализацию психологов рвут на тряпочки?

        Проснулись уже все, но даже Кагура не пинала соню-Начи.

        - ... Несколько секунд. Которые потом вспоминаешь всю жизнь, в напрасной надежде повторить.

        Разлив кому горячее, кому пахучее, кому охлажденное - опять же ловко, привычно - Сухов развел руками:

         - Вот, пытаюсь, в меру сил, дать вам эти секунды. Я, к счастью, умею. А вам они нужны.

        Больше ему ничего не дали сказать; чай так и остыл, потом пришлось все заваривать заново. Только Хиэй, как самая ответственная, скинула сообщение Такао - "Заняты, до полудня не жди." А сферу тишины никто ставить и не подумал, Кагура еще и посмеялась - типа, завидуйте молча.

        Л-л-люди!

***

        Люди его светлости прево парижского не читали фантастики, за полным ее в тогдашнем Париже неимением, а потому и не знали, что бесшумных засад не бывает.

        Зато люди его светлости прево парижского досконально знали собственного командира и в подробностях представляли, что тот сделает с упустившими лазутчика ротозеями. Так что под нарождающейся луной во влажном воздухе слышался только вой и визг мартовских котов. Люди же - что арбалетчики, что стража с алебардами - сидели тише мыши. Их не заметили даже воры с узлом за плечами, не то что подслеповатый ночной сторож.

        Воров пришлось пропустить. Люди прево парижского имели твердый приказ. Да и господин Блазен, согласившись помочь в святом деле, тоже отрицательно покачал вспотевшей лысиной: не те.

        Ждали на небольшой площади, тут сходились три улицы. Первая, с юга на север, параллельно старой городской стене. Вторая накрест, от ворот Дю Тампль, к Большому Шатле, то бишь к большому дворцу, на берегу Сены. Наконец, третья - скорее даже проулок, грязный и тесный, в который даже луна заглядывала неохотно. Впрочем, все молодые избегают грязи. Только люди пожившие, тертые понимают: не испачкав рук, даже найденную монету не поднимешь.

        На северо-востоке робкие лучики молодой луны отскакивали от высоких, тяжелых башен замка тамплиеров. Двести лет назад король Филипп, второй этого имени, прозванный Августом, даровал рыцарям болотистый участок за окраиной Парижа. За вот этой самой невысокой, уже рассевшейся, стеной дю Шоме. С тех пор город вырос, охватив новой стеной осушенное болото, прибавив к Парижу большой квартал Марэ.

        Жить с комарами и лихорадками надменные храмовники побрезговали. Ладно, что они выстроили могучий замок, практически королевство в королевстве. Но тамплиеры справились даже с осушением болот вокруг замка!

        Вложили столько средств, что сто лет назад следующий Филипп, четвертый этого имени, прозванный Красивым... А еще Железным Королем, так-то... Вот, Филипп отобрал у рыцарей святого иерусалимского храма имущество, деньги и самые жизни, а великого магистра сжег на острове Сите.

        Магистр, Жак де Моле... Вздрогнули? То-то!

        Магистр колдунов-храмовников с костра проклял владык Франции. Вот уже сто лет миновало... Без трех сто, но не изжито проклятие. Именем Жака де Моле все еще пугают непослушных детей. А сжигаемым еретикам с тех пор зашивают рот. Во избежание. И вообще, на Аллаха надейся, как говорят безбожные сарацины в далеком, потерянном христианами Заморье, но верблюда все-таки привязывай...

        А что еще делать в засаде, кроме как думать? Ни шевелиться, ни чесаться нельзя - столетняя война с англичанами выбила дурь. Выжившие поневоле что-то да понимают в засадах.

        Правда, сейчас Парижем владеют именно что англичане. Год назад город примкнул к герцогам Бургундии, а те передали Париж своим храбрым союзникам. Храбрые союзники, не тратя лишних слов, захватили Руан еще в феврале. Вот-вот пришлют свой гарнизон и сюда... Выходит, парижане вроде как и французы, но в то же время и подданные короля Генриха. Задача усложняется еще сильнее. Нужно не просто схватить человека, но и доставить его в парижский университет, единственное место, сохранившее пока самоуправление. И все это проделать незаметно для хозяев города.

        Господин Блазен тихо-тихо положил руку на плечо командира засады. Тот, мигом стряхнув полусонное оцепенение, повторил жест направо, а сержант налево. Люди очнулись, и вовремя.

        По грязи немощеной площади тихонько зашлепали подошвы. Со стороны квартала Марэ от высокой громады Тампля ровным шагом приближался здоровенный воин. Слабо блестел округлый шлем - "сервильер", кольчужный капюшон опускался на широкие плечи; все прочее скрывал длинный плащ с нашитым орденским крестом. Рыцари и сегодня обитали в Тампле, но уже верные короне рыцари-госпитальеры. Их-то вырезной крест и красовался на черном плаще... Только почему-то при выходе на лунный свет проявился не белый крест госпитальера, а зеленый крест ордена святого Лазаря.

        Ордена рыцарей, больных проказой.

        За воином семенили две фигуры, тоже укутанные в плащи до глаз. Мелкие шаги и колыхание округлостей пониже талии выдавали в них женщин.

        Мэтр Блазен уверенно ткнул в плечо командира засады, и молодой совсем шевалье, беззвучно прошептав: "Господь моя защита", поднял десницу.

        Кованая сталь наруча блеснула в свете луны; прежде людей с алебардами и сетями условный знак непонятно как заметил рыцарь зеленого креста. Швырнув плащ в набегающих алебардистов, неправильный лазарит махнул женщинам - те развернулись и кинулись обратно к Тамплю - вотще! Визги, суматоха борьбы сообщили, что ловушка захлопнулась.

        Лже-лазарит между тем вытащил меч, прижался спиной к стене, чтобы избежать сетей. Под сброшенным плащом открылась кольчуга с кованым нагрудником поверх, добротные латные руки, ниже пояса разрез под седло... Почему он шел к Сене, почему не сразу к воротам Дю Тампль?

        Полный доспех таскать не развлечение, и потому рыцарь прислонился к относительно гладкой стене, давая телу чуть отдыха перед боем. Конечно, шевалье предусмотрел, что рыцарь отскочит именно на этот вот сухой пятачок. Командир засады собрался махнуть рукой арбалетчикам. Болт в ногу, потом уже можно требовать сдачи.

        Но рыцарь неведомого ордена не стал отдыхать. Резко толкнувшись лопатками, он врезался в наступающих алебардистов, словно кабан в камыши. Напрасно ему совали древки в ноги: рыцарь наступал на подсунутое с такой силой, что ломал или выбивал алебарду из рук наземь. Негромко звенела кольчуга, хрустели древки, смачно плюхая, разлеталась жижа из-под упавших. В нос, глухо, ругались люди. Если кто из них не выпускал оружия, то поневоле пригибался, и рыцарь обрушивал меч на открывшийся затылок. Не успел шевалье помянуть святого Реми, как трое его подчиненных уже валялись в грязи.

        Прочие, однако, не струсили. Отскочили в разные стороны, отпихивая лазарита древками, а их товарищи накинули на рыцаря сеть. Одну, вторую, третью... Готово! Никому не под силу разорвать несколько сетей разом, а менять меч на нож не позволят упирающиеся в горло алебарды.

        Вонь от размешаной грязи поднялась до окон второго этажа. Рыцарь стоял в очевидном смятении, алебардисты торжествующе сопели, не смея выражать радость громко, чтобы не привлечь английский патруль. Шевалье собрался уже спуститься на площадь, как лазарит взмахнул мечом... Сети опали кусками!

        Но ведь рыцарский меч не держит настолько тонкую заточку, чтобы резать веревки. Меч куется для проламывания доспеха, его заточка - что зубило кузнеца. Веревку или толстую стеганку таким не прорезать...

        - Это он! - завизжал мэтр Блазен. - Храни меня Святой Денис, это проклятый меч храмовников! Он режет все! Стреляйте! Уйдет!

        Лазарит, похоже, услыхал его. Прежде, чем опомнились арбалетчики, рыцарь прыгнул с места, обеими ногами вбив несчастного алебардиста в дверь перед собой. Дверь затрещала и провалилась внутрь, в просторный зал первого этажа. Шевалье выхватил меч и поднял небольшой треугольный щит, готовясь к схватке. Тут, наконец-то, защелкали арбалеты, и проклятый лазарит повалился на выбитую дверь поверх мертвого стражника. Из спины рыцаря торчал добрый десяток болтов.

        Мэтр Блазен, держа масляный светильник, вышел в зал. Следом осторожно спустился шевалье. Страшный рыцарь вытянулся во весь рост на полу, и только сейчас все увидели, насколько он громаден. Шлем, сорванный о притолоку двери, откатился. Замерцали, разгорелись десять свечей, собранные мэтром Блазеном. Французы перекрестились.

        Во Франции, Англии, в германских княжествах, в холодной Швеции... Даже в стране схизматиков и то - белые люди. В Заморье живут смуглые сарацины. Они рассказывают сказки о черных людях, живущих в Африке. И о желтых людях, живущих в стране Катай, еще дальше на восток.

        Но никто даже не рассказывал сказок и никогда не слышал о красных людях!

        - Вот что творит с человеком проказа...

        Мэтр Блазен услыхал и бесстрашно дернул упавшего за ухо, постучал по татуированному на бритой голове кресту:

        - Нету в нем никакой проказы. Я общался с ним несколько лет. Он пришел таким, и всегда остается таким. Бог весть, из какого пекла он вылез, а уж проказы в нем ни золотника.

        На улице забухали сапоги, подбежал сержант:

        - Господин, мы взяли обеих девок. При них мы нашли вот что!

        Упавший рыцарь оказался позабыт. На стол сержант осторожно поставил большой ларец, не меньше фута в ширину и высоту, как бы не два фута в длину. Вырезанный на крышке ларца герб тамплиеров никого не удивил. Со слов мэтра Блазена, лазутчик и пришел в Париж затем, чтобы пролезть в Тампль. Где в старом-старом тайнике забрать вот это.

        Ковчег Завета Господня.

        Герб тамплиеров - красный крест в черно-белом поле - слабо светился на крышке ларца.

        Светился?

        Поправка: подлинный ковчег Завета Господня. Сокровищница мудрости Божьей, источник процветания и могущества тамплиеров.

        - Однако, его еще нужно доставить в университет сквозь набитый годонами город... - Шевалье отошел раздать приказы. Вернулся к упавшему и взял из его ладони волшебное оружие.

        Меч как меч. Простой треугольный клинок. На ощупь никакой сверхъестественной остроты. Перекрестие, рукоять без украшений. Шевалье повертел меч в руках, поднял. Хмыкнул.

        Тут лежащий шевельнулся, попытался опереться на руки - и снова упал. Отпрянувшие французы перекрестились и забормотали молитву. Лазарит же просипел:

        - Напрасно стараешься, французишка. Это у вас тут закон служит сильному, а не правому. Сила же царствия небесного в правде. Мой меч не поможет вам ничем.

        - Сир Неизвестный, - шевалье коротко поклонился. - Вы враг моего короля. Однако, ваша верность и храбрость вызывают во мне чувство искреннего уважения. Скажите мне свое имя. Пусть мы по разные стороны, но мы оба христиане. Обещаю вам, что похороню вас, как подобает рыцарю.

        - Что взамен?

        Шевалье поморщился:

        - Я не торговец рыбой. Мой род, конечно, уступает герцогам, но не слишком. Я дал слово и сдержу его.

        Лже-лазарит засмеялся тихо, хрипло, неприятно:

        - Мне поздно желать, и не у вас просить мне прощения. Не нам, не нам, Господи, но имени твоему!

        Шевалье опустился на колено у головы лазарита:

        - Девиз ордена Храма, сто лет не звучавший в Париже... Вас похоронят скромно и тихо, как подобает погибшему за неправое дело. У меня остался последний вопрос, месье Неизвестный. Коль скоро Бог даровал вам чародейный меч, отчего же он вынудил вас рисковать собой в безнадежной попытке добыть сей ковчег?

        - Что же, всемогущий Бог собственного завета не помнит? - Храмовник с искренним недоумением попытался пожать плечами; латы скрежетнули по полу. - Бог так и сказал нашему основателю Гуго де Пайену: "Трижды я спасал вас, людей. Всякий раз вы возводили меня на крест. Воистину, что достается без крови, то вы не цените. Отныне сами!"

        И почувствовал шевалье, что не лжет умирающий храмовник. От прикосновения к истине у шевалье дыбом встали волосы на голове и на теле; но тут вбежал часовой:

        - Бургундцы от реки, много!

        И шевалье одним ударом отсек лежащему бритую голову. Голова откатилась в сторону, вослед ей плеснули быстро истончившиеся струи черной крови. Татуировка креста на макушке скрылась из виду.

        - Наши с ковчегом далеко?

        - Да.

        Тогда шевалье выпрямился:

        - Пойдем, развлечем рыцарей герцога Иоганна.

        - Сир... - мэтр Блазен утер пот. - А как же моя награда?

        - Мой бог, я забыл. Вот, возьмите! - шевалье высыпал на стол весь кошель; монеты новенькой чеканки покатились по доскам, радостно заблестели в свете целых десяти свечей; одна монета упала прямо в натекшую из тела храмовника лужу.

        - ... Двадцать восемь, девять... - сосчитал Блазен. - Окровавленную тоже отчищу. Благодарю, сир! Вы и впредь можете полагаться на мою верность королю и господу нашему Иисусу.

        И низко-низко поклонился. Тут шевалье отсек и ему голову; из шеи ударили две струи, окончательно залившие красного человека черным. Тело Блазена отшатнулось, село на задницу и выпрямилось, опрокинувшись на спину, хрустнув подмятым кошельком с тридцатью монетами без одной. Кровь, хлеставшая все это время, заляпала потолок, а потом шлепнула в противоположную от входа стену, наконец, иссякла.

        - Анжу!

        Сержант принял волшебный меч правой рукой. Шевалье кинул второй кошель:

        - Отдаю тебе все, что у меня есть.

        - Господин, лучше я оберу эту сволочь, деньги вам еще понадобятся.

        - Не сметь! Слово де Баатц нерушимо, никто не скажет, что я пожалел обещанной награды. Ты же немедленно гони к воротам Дю Тампль и вези меч домой. И пусть он хранится в церкви. Святому Реми приличествует настоящая реликвия. Как там сказал храмовник? "Сила в правде"? Пусть высекут слова на алтаре, сам же меч наполовину заделают в алтарь. Как в легенде о короле Артуре. Проверим, ха-ха, чего стоят нынешние рыцари!

        Меч вспыхнул ярким золотистым светом. Сержант изменился в лице, но клинок не отбросил.

        - Видишь, он согласен, - кивнул шевалье без малейшего удивления. - Торопись, Анжу. Отсюда до Лотарингии неблизко. Кланяйся отцу, матери, сестрам.

        Сержант, осторожно косясь на клинок, разрезал пояс мертвого храмовника, буркнул в нос: "Воняет, как на бойне". Стащил ножны, упрятал в них сияние чародейного меча, и выбежал черным ходом к приготовленным лошадям.

        Шевалье подхватил щит, оруженосец поправил на нем шлем. Тогда шевалье выступил на середину улицы, всмотрелся в приближающийся бургундский патруль. Высоко поднял собственный меч - обычный, вовсе не волшебный; луч низкой луны зажег его золотым светом.

***

        Светом чудесного ларца озарялся сводчатый покой в неприметном домишке посреди университетского квартала. Там обитал богатый месье с юга, возжелавший отдать сына в учение, но прежде того прибывший сам поглядеть на обитель знаний. Уважая щедрое пожертвование, власти университета не лезли в жизнь гостя с берегов Луары. Благо, жизнь месье протекала во всем подобно самой Луаре: плавно, размерено, без кутежей и ссор. К месье прибывали во множестве приказчики и посланники, но для человека торгового сие обыкновенно: дело не ждет. Месье каждый день по многу часов проводил за бумагами, запираясь в обществе людей доверенных - но и это вполне понятно. Денежки любят покой, а река приобретает истинную силу лишь на равнине.

        Гость звался вовсе не месье, а сир Карл, седьмой этого имени, только вот королем Франции он желал стать непременно в Реймсе, как это повелось еще со времен Хлодвига. Реймс же принадлежал покамест бургундцам и союзникам их, "годонам", как звали англичан за бесконечно повторяемое "goddamn'you". Не только Реймс, но и Париж, и вообще все, что севернее Луары, принадлежало союзу Англии с Бургундией. Франция также не отказывалась от спорных земель - а потому не прекращалась на них и война.

        - Итак, господа, это и есть легендарный Ковчег Завета?

        Господа согласно кивнули. Король, который пока не король, осторожно прикоснулся к светящемуся гербу храмовников; тот сменил свечение на золотистое и ларец раскрылся. Отшатнувшиеся люди вернулись к столу с искренним интересом, хотя и осенили себя святым крестом. Так, на всякий случай.

        В ларце обнаружилась одна-единственная книга, но толстенная. Листы тонкие-тонкие, прямо как не бумага, чуть ли не сталь наощупь. Знаки на страницах некоторое время померцали, затем все так же неожиданно превратились во вполне понятные французские речения. Только написанные непривычно-четко, ровным шрифтом, а главное - с разделенными словами, сами же слова полные, без пропусков гласных букв. И правда: Господь велик, ему не нужно беречь дорогой пергамент.

        Епископ Кошон дрожащими руками взял книгу. Прочел несколько строк. Поморгал, потер глаза, осторожно положил на чистый стол. Карл нетерпеливо схватил том, развернул. Прочитал страницу. Вторую. Непочтительно-быстро перелистал вперед. Пробормотал:

        - ... Из волокон древесины растения, которое впоследствии получило название "бумажного деревца". Кору его истолки в воде, чтобы отделить волокна, и выливай полученную смесь на подносы, на дне которых заготовь длинные узкие полоски bambuka. Когда вода стечет, мягкие листы положи сушиться на пластины из bambuka...

        Король, который пока не король, перевернул еще несколько слабо звенящих страниц.

        - ... Двойная бухгалтерия, именуемая также генуэзской записью, заключается в следующем...

        Толстый том бухнул в столешницу. Король поглядел на епископа с искренним изумлением:

        - Отче, я с риском для жизни пришел на землю моих врагов, и все для того, чтобы сократить путь Завету Господа к моему сердцу. К моей, не побоюсь громкого слова, душе. Все признаки указывают на чудесное происхождение книги: и золотой свет рая, и неведомые знаки, ставшие нашей речью, едва мы произнесли святую молитву.

        Епископ молча перекрестился и решительно приложил к развернутой книге собственный тяжелый золотой крест. Неизвестно, чего Кошон ждал - но ни запаха серы, ни дыма, ни шипения. Книга осталась книгой, а французские слова не изменились. Епископ сощурил и без того маленькие, глубоко сидящие, глазки, прочел:

        - У чумы есть разные формы заражения. Первая чума бубонная. Характерный симптом - некроз вздувшихся лимфоузлов, бубонов. Первичный очаг эпидемии начинается именно с нее. Она передается исключительно при укусе зараженных насекомых, течет не так быстро, имеет характерные симптомы и больной имеет довольно весомый шанс выздороветь. При энергичных и безжалостных действиях властей эпидемию даже удается купировать...

        Епископа отчетливо затрясло, но оторваться от ужасного знания он то ли не мог, то ли не хотел, и потому продолжал шептать:

        - Вторая, легочная форма — исключительно заразна и мгновенно передается от человека к человеку воздушно-капельным путем. Один больной за то недолгое время, что ему осталось, способен заразить буквально всех, кто находится рядом. У заразившихся она течет остро и быстро, и так же заразна. Буквально за сутки человек угасает, бредит, все время хочет куда-то бежать, хватает всех вокруг. Как только нашелся хоть один, заболевший легочной чумой — «черная смерть» начинает свое молниеносное шествие по стране.

        - Господь моя защита! - Карл перекрестился. - Семьдесят лет назад эти знания спасли бы нас от Черной Смерти. Но они так и пролежали в тайнике, а все почему? Потому что мой славный предок, Железный Король, возжелал сокровищ тамплиеров и вывез казну из Тампля... Дорого же нам обошлись те мешки с орденским золотом!

        - Вы, сын мой, подвергаете сомнению мудрость божию, иже даруется нам через испытания? Господь наложил кару за утерю благочестия, за разврат и содомский грех, за стяжательство и маловерие, вот истинная причина Черной Смерти.

        - Преподобный Кошон, я по-прежнему верный слуга церкви и божий, - король с искренним чувством перекрестился. - Но пустота в казне вопиет. Пусть годоны меня повесят, я должен это видеть. Читайте, вам приказывает ваш король!

        - Известно, что человек, и даже грызуны для чумы — случайный носитель. В природе долговременный носитель и резервуар чумы, к которому она действительно приспосабливается — простейшие...

        Карл перекрестился.

        - Что есть "простейшие?" Простецы, сиречь, вилланы?

        - Боюсь, нам необходим знающий доктор. - Епископ заглянул в книгу боком, касаясь листов с ужасом.

        - ... Вблизи своего лагеря отдельные карантинные палатки. Все карантинные содержались по одному, так что смерть одного не приговаривала других. В случае смерти обитателя палатка немедленно сжигалась... Мэтр Нострадамус относительно успешно боролся с чумой прежде, чем взялся за знаменитые "Катрены"... Не знаю такого.

        Епископ Кошон посопел, поглядел в каменный свод, не чувствуя весенней прохлады из открытого окна. Выдохнул:

        - Навести справки... Но что же дальше? Получить убитую вакцину сравнительно просто... Здесь описание на лист, я пропущу... Даже убитая вакцина достаточно эффективна. Она снижает заболеваемость при бубонной форме вдвое, смертность же вчетверо. Даже при легочной форме эта вакцина, хоть и не снижает заболеваемость, но снижает смертность.

        - Вымирали города, - король, который пока не король, взялся за подбородок. - Вымирали начисто. Даже несколько сотых долей - это десятки тысяч спасенных.

        Собравшиеся переглянулись и рыцарь, доставивший Ковчег Завета, решительно разлил по серебряным стаканам вино из высокой темной бутылки.

        - Граф, вы неподражаемы, - Карл с искренней благодарностью выпил, за ним и трое собеседников.

        - Я закончу, - епископ решительно придвинул книгу к свече. - Иначе кошмар не отпустит меня, как не отпускает недопетое. Вот, последнее про чуму... Единственное спасение: бежать как можно раньше, дальше и быстрее. Впрочем, при сколько-нибудь развитой химии... Может, алхимии? Иатрохимии? Нет, здесь просто "химия". Скорее, это люди неверно поняли слово божие... Можно попытаться найти и выделить из почвы вид актиномицетов, что выделяет нетоксичный стрептомицин.

        Кошон без разрешения налил и выпил еще стакан, схватился за голову:

        - Боже, за что караешь! Я узнаю буквы, но не понимаю ни единого слова! А ведь сказано: это средство от чумы, способное лечить легочную форму. Оно также эффективно против чахотки и проказы. Боже, за что ты поманил надеждой, и оставил нас?

        Король, который пока не король, захлопнул книгу и даже чуть отодвинул ее.

        - Итак, сие суть Ковчег Завета Божия, оставленный в тайниках замка Тампль. Источник неимоверного могущества надменных рыцарей Храма, источник их сверхчеловеческой гордыни. Книга, за которую только сегодня погибло не менее десяти человек, и ради которой храмовники прислали подлинного выходца из преисподней... Все верно?

        - Да, сир, - поклонился граф, догадавшийся налить вина. - Осмелюсь заметить, при краснокожем рыцаре захвачены две женщины. Собственно, они-то и несли сам Ковчег. Мы допросили их, но первая немедля покончила с собой, а вторая не разумеет по-нашему ни слова, причем палач клянется, что та не притворяется.

        - Как вы упустили первую? Она что, ухитрилась развязать руки? Разбила голову о стену?

        - Откусила себе язык.

        По жесту короля граф снова разлил на всех вино, и взглядом приказал оруженосцу достать из корзины еще бутылку.

        - Какая твердость в желании оградить нас от знаний, - проворчал король, который пока не король. - Какая ненависть к нам. Подлинные выходцы с того света! Но за что же заплачено такой отвагой?

        - Сир... Я не понимаю.

        Король, который пока не король, вздохнул:

        - Смотрите. Мы победили...

        - Пережили, - буркнул Кошон.

        - Победили! - рявкнул Карл. - Мы живы, а значит - мы победили! Голод, нищету, даже Черную Смерть! Снова распаханы земли, дают обильный урожай. Ремесленники производят мебель и обувь, доспех и одежду. Земля наша изобильна, пришел час устроить в ней добрый порядок, верное управление. А что я вижу в самой святой для христианина книге?

        Карл снова раскрыл толстый том, без малейшего почтения повел по священным строкам пальцами:

        - Гидротаран. Инжекционный насос. Блаухофен. Штукофен. Водяной молот. Борьба с чумой. Да, все это нужно и полезно, и улучшает жизнь добрых подданых. Вот еще... Инкубатор. Канализация. Не царское это дело! Где политика? Сбор налогов? Средства насытить казну? Обуздать герцогов? Где заключение союзов? Где благородное искусство побеждать? Сытый мир необходимо взять в оправу порядка, подобно драгоценному изумруду, чья красота от сего лишь возрастет.

        Король, который пока не король, выпил залпом стакан вина и спросил уже устало:

        - Ну и где же тут секреты владык? Или Христос оставил завет лишь для строителей, коль скоро сам он сын tektona?

        - Он сын Божий, - возразил Кошон тоже упорно, и тоже устало, без ярости.

        - Да, но завет его едва не угодил в руки детей дьявола. Ни здесь, ни в далекой стране Катай нет краснокожих. И даже сказок о них нет! Их не существует нигде в мире.

        Тут граф опять зашевелился, захрустел кольчугой:

        - Ваше величество, пределы известного нам мира ограничивает Море Мрака. Легенды же о Винланде...

        - Вы еще о Свальбарде вспомните. Я потерял там лучших капитанов. Из восьми кораблей вернулись два. На Свальбарде лед! Сплошной лед! Живут полные дикари, моющие руки и волосы собранной мочой! Оружие костяное, доспехи из вымоченных тюленьих шкур. Все население громадного Свальбарда меньше, чем вокруг нас одних только студентов. И даже там нет краснокожих!

        - Но что, если рыцари Храма ушли тем путем, и закрыли за собой дверь? Посланник ада сражался не серой и заклятием, но, на удивление, мечом и щитом, как подобает рыцарю. Если завтра вот за этим Ковчегом явятся сонмища красных тамплиеров, и отомстят нам за сожженного магистра де Моле?

        Карл, седьмой этого имени, выпрямился и погладил книгу пальцами.

        - Я понял. Понял... Граф. Соберите космографов. Моряков. Вы упомянули Свальбард - вам и поручаю пройти дальше. До Винланда. Когда? В казне у нас как обычно... Англичане на пороге, а бургундцы и вовсе уже хозяйничают в передней... Сейчас одна тысяча четыреста девятнадцатый год от рождества Христова. Боже святый, крепкий, бессмертный, ведь эта книга старше Парижа, старше самого Хлодвига! Черт побери, у нас нет выбора. Используем советы плотникам, если уж государям советов не досталось.

        - Но с чего мы взяли, сир, что книга одна-единственная? Возможно, советы государям попросту содержатся в других томах? Как-то же храмовники обеспечили себе верность красных людей. Не говоря уж о кораблях, способных пересечь Море Мрака.

        Король некоторое время смотрел в окно, на светлеющее небо.

        - Вы гений, преподобный Кошон. С таким советником государь обойдется даже без книг для... Святых золотарей. Точно! Они там, за Морем Мрака! Запросите Рим. Крестовый поход на закат, за Ковчегом Завета! Мир и союз. Англия, Бургундия, Франция. Лилия и лев. Дело на поколение, но для него придется уже сегодня заключить мир - а больше нам от Англии пока ничего и не нужно.

        Карл, король Франции, седьмой этого имени, бережно уложил книгу в ларец и закрыл его, и поднял перед собой, светящимся гербом к слушателям:

        - Вот цель. Вот повод. Вот предлог. Эта вещь превратится во все, что нам потребуется, хоть в ключ к сердцам, хоть в святую орифламму. Завоевать красных прежде, чем они завоюют нас! Собрать все тома Завета! Найти оставленное нам Господом послание!

        ***

        - А если мы найдем его, то узнаем, для чего мы сделаны?

        Симакадзе осмотрела себя в зеркале. Подтянула красно-белые гетры на длинных ногах, оправила черную юбку, белую блузку. Взвесила на руке литую фенечку с кроликом-черепом, осталась внешностью довольна и лишь теперь ответила:

        - Оки-тян, а тебе полегчает, если окажется, что ты сделана кем-то и для определенной цели? Может, лучше все-таки жить самой по себе?

        Окикадзе надулась:

        - Обидно жить никем. Люди хотя бы... Люди. У них вон какая история! Да у тебя же собственный человек есть.

        - И он говорит, что сами люди эту историю мечтают изменить. Или хотя бы забыть, стереть из памяти. Как там у Корнета... Если дать человечеству машину времени, то люди заср... Завалят историю попаданцами вплоть до мезозоя!

        - Ой, Симакадзе-сама, ты знаешь такие умные слова.

        - Так, Оки-тян. Вперед, на выход. Нам пора.

         - Но все готово, флагман.

        - И Нада-тян тоже?

        - Ты не поверишь, флагман, но даже Хака-тян уже не спит.

        - После беседы с Конго-сама? Поверю. Сама бы ночь ворочалась. Ну, побежали!

        Девчонки-аватары взлетели на собственные борта через пять, много шесть минут после разговора. Как и докладывала Окикадзе флагману, отходу ничего не мешало. Флагман - Симакадзе - получила задание, пароли и способы связи. Проверила, что и непоседливые подчиненные усвоили задание.

        Вздохнула: ничего нового. Вот у Астории в небе... Астория легкий крейсер, но перед эсминцами нос не дерет. Понимает! Вот, сверху необъятный Океан Звезд, чудеса! Взять хотя бы спиртовое облако протяженностью несколько сотен световых лет. Или сверхмассивные голубые звезды. Или яркие квазары - то ли улетающие от центра Большого Взрыва галактики, то ли зеркала фотонных кораблей чужаков, потому что красное смещение...

        Ой, замечталась. Пора сигналить отход.

        Но интересно же!

        Патрульная группа отдала швартовы. Сперва на рейд, а потом на сторожевой маршрут вокруг космодрома Танегасима. Обменялась приветствиями с ветераном - человеческим железным крейсером "Адмирал Лазарев". На "Лазареве" служили обычные человеческие моряки, упорно избегающие большинства новвведений. Туманные технологии моряки "Лазарева" не отрицали, с аватарами охотно разговаривали. Старшие девочки знали, что и не только разговаривали. То есть, о предубеждении речи не шло.

        А вот о гордости...

        От любых наноимплантов командир "Адмирала Лазарева" - за ним и весь экипаж - отказывался наотрез. Пожалуй, через несколько лет атомный крейсер превратится в плавучий заповедник старины.

        Л-л-люди, как любит говорить Конго-сама. Упорно держатся за собственную уникальность, за само... Само-что?

        Симакадзе проверила строй группы: безукоризненно, как обычно. Впрочем, сегодняшний учебный противник может и не дожидаться прибытия в оговоренный квадрат, нападет раньше. Ника с Радфорд, эсминки из Сиэтла, язвы еще те. На прошлой тренировке с трудом отбились. А уж когда к ним добавляются родные подлодки, Инга с Инной - тушите кролика, сливайте масло.

        Впрочем, ее девчонки никому не уступят! Вот они, безукоризенный правый пеленг. “Окикадзе”, “Хакадзе”, “Ямакадзе”, “Надакадзе”. На войне с Глубинными все эсминки получили наградные аватары. А безукоризненной службой - право укорачивать юбку даже на две ладони выше колена. Иначе красивые ножки аватар почти не видны. Зачем же тогда их зарабатывали?

        Но вот личную фенечку от самого Комиссара - это им еще как медному котелку до ржавчины!

        - Эскадра, не спать на курсе! Яма-тян, акустический контакт есть? А где отчет по классификации?

        Ямакадзе сбросила отчет, Надакадзе дополнительно проверила кормовые сектора - там взбаламученная вода, и технически проще всего подкрадываться оттуда. Окикадзе улучила мгновение и продолжила утренний разговор:

        - Флагман, я тут смотрела людскую сеть... Если нас никто не создавал, то зачем нам сверхсила? Куда нам применить сверхразум?

        - И что?

        - Ну и вот, какая-то Эпоксидка ответила, что вопрос такой задавался много раз. Очевидный, оказывается, вопрос. Я так обрадовалась! Думала, что вот сейчас узнаю ответ.

        - И что же?

        - И ничего. Эпоксидка ничего не дописала.

        Симакадзе быстро изучила сброшенные логи переписки, поправила:

        - Это мужчина. Говорит о себе в мужском роде.

        Окикадзе, не возражая нисколько, выстрелила запрос Харуне:

        - Хару-хару, помоги твоей скромной почитательнице! Слово "эпоксидка" тебе знакомо?

        - Двухкомпонентный клей из смолы и отвердителя, схватывается при смешении.

        - Раз клей, то слово мужского рода.

        - Увы, Сима-тян, - даже через квантовый канал Харуна умудрилась передать необидную улыбку. - В том языке слово "эпоксидка" женского рода.

        - Вот! - Окикадзе захлопала в ладоши, прыгая по рубке от радости. - Я права!

        - Но он же говорит о себе в мужском роде! Вот же логи!

        - Есть мужчины, считающие себя женщинами, и женщины, считающие себя мужчинами, - пояснила Харуна. - Среди людей не вполне вежливо такое обсуждать. Сима-тян, тебе не кажется, что ты немного не права, обсуждая чужое имя и оспаривая самоидентификацию?

        Вот! Само-идентификация! Вот что упорно защищали моряки с "Лазарева".

        Симакадзе так обрадовалась пониманию, что не сразу осознала первую часть фразы. Осознав, густо-густо покраснела. Мужчины, считающие себя женщинами? Или она сама, считающая себя Корнетом?

        Кошмар!

        Но Симакадзе не могла уронить марку "самой безбашенной во Втором Флоте", и потому возразила даже Харуне:

        - Как лесбийскую мангу про нас, так нормально? На увольнении видела, в киосках все полки завалены. А как ответочку, то нельзя? Вернусь из патруля, заспамлю им весь форум!

        Харуна продолжила все так же ровно:

        - Разве это принесет какую-то выгоду?

        - Это принесет покой моему сердцу, вот!

        - Но ты даже эту фразу скопировала у людей. И я знаю, где.

        Снова ощущение теплой улыбки. Вот как у Харуны это получается?

        - А ничего, что мы людскими буквами разговариваем? - проворчала Симакадзе чисто из принципа.

        - Увы, ответ на вопрос Окикадзе посложнее азбуки, - Харуна даже задумалась на несколько микросекунд. - Просто так скопировать его у людей не получится. Придется формулировать что-то собственное.

        - Простите за вмешательство, сестры.

        По крайне деловому тону: "Я тут работаю, мне не до шуточек" - все мигом узнали Радфорд.

        - Рада! Я тоже рада! В смысле - счастлива - тебя слышать.

        - Вы пока что меня не слышите. И не услышите, пока не получите торпеду в борт.

        Симакадзе только усмехнулась. Усмехаться она умела не хуже, чем Радфорд - здороваться.

        Рада сбавила гонор, но самую капельку:

        - Мои знакомые рассказывали, что в Америке свои герои. И свои боги, сильно не похожие на старых европейских.

        - Твои знакомые так хорошо разбираются в мифологии?

        - Да, госпожа Харуна, мэм. У меня... Хорошая подруга учится в одном из лучших университетов Западного Побережья. И вот, она как-то упоминала, что мифология Америки, все эти супер-герои, жуткие одиночки - отражение национального характера страны, сшитой переселенцами из кусков. Заинтересовавшись, я прочла историю в европейском сегменте Сети. Когда-то и Рим точно так же собирался из беглецов отовсюду. Только через десять-пятнадцать поколений выкристаллизовалось нечто цельное.

        - До этого еще далеко.

        - Сима-тян, у нас пока что и этого нет. Наша культура отсутствует как факт.

        Симакадзе подумала. Потом сосчитала про себя до ста восьмидесяти тысяч в микросекундах. Снова подумала. Проверила гармоники эмоционального состояния аватары - все в норме.

        И тогда уже спросила, как бросаясь под волну:

        - Харуна-сама... А нам... Нам точно это надо? Поиски смысла, поиски ответа, поиски источника возмущения в нашей сети? Ведь не мне одной повезло с человеком. Так ради всех тех, у кого все хорошо... Все наконец-то сделалось хорошо после войны с Глубиной... Стоит ли менять хорошее положение на неизвестное?

        Харуна и тут не обиделась. Вот почему линейников считают заносчивыми? Хару-хару спросила мягко:

        - Мы боимся, так?

        Соврать Симакадзе даже в голову не пришло. Сеть вокруг завибрировала совершенно однозначным ответом. Харуна подтвердила:

        - Увы. Боимся, не понимаем. Так что искать все равно надо. Хотя бы установить причину страха.

        - Я ваша причина страха! - Радфорд засмеялась. - Я вас вижу, а вы меня... Ой!

        Харукадзе без лишних слов скинула пакет гидроакустики с замеченными целями, а Окикадзе и Ямакадзе накрыли указанные точки главным калибром.

        - Прошу разрешения наблюдать за тренировкой.

        - Благодарю за оказанную честь, Харуна-сама! Ваш канал третий, транслирую вам отчет. Оки, норд-тень-ост!

        - Циркуляция построена. Спорим, Инга сейчас у нас на хвосте?

        - Флагман, я ее вижу! Четыре-двадцать!

        - Принято. Яма-тян, жми! Глубина отсортирует своих!

        Харуна следила за учебной схваткой с интересом. Симакадзе умница, не зря Конго ее выделяет. И вопрос она поставила... Неоднозначный. Жизнь Тумана считается от Адмиралтейского Кода, от приказа разорвать морское сообщение между континентами. Вполне предсказуемо люди не согласились, и ответили так, что скоро Туман воевал уже за право существовать.

        И проиграл. Проиграл мягким людишкам и служил им на войне с Ангелами. Кто по договору, кто под кнутом.

        Но через эту службу Туман добился обретения собственной... Страны? Государства? Общества? Это все человечьи понятия. Скажем просто: обретения мира. Места, где тебя не ударят в спину. Состояния, когда можно не оглядываться на каждую тень.

        Практически без перехода стартовала подковерная война разведок за то, чтобы не служить людским государствам пешками. Обезумевшая от боли Пенсакола "ушла в Глубину", прозвавшись Ото-химэ, и снова мир скрутили и выжали. Противостояния с Глубиной люди не могут понять в принципе. Это как для человека воевать с воздухом, которым дышишь, и с землей, по которой ступаешь.

        На войне против Глубины пешками становились уже люди: "летающие тигры" девятой десантной, отчаянные девчонки- "фигуристки", даже обглоданые полигонами пилоты-испытатели экзоскелетов. Шли тогда на крайние меры, ведь Ото-химэ едва не приучила корабли Тумана бояться родной стихии!

        И вот новые перемены. Новые потрясения. Причем их, оказывается, нужно еще предварительно найти. Самим найти себе на корму приключений!

        Так стоит ли искать какой-то еще смысл, если корабли Тумана уже сейчас дорого заплатили за создание собственного?

***

        Собственный дом ла Вальер утопал в зелени, за коваными решетками в каменных столбах звенел счастливый детский крик, и даже привратник у калитки смотрел благостно, на сто шагов окрест переизлучая истекающий из особняка мир и покой.

        Кэтрин поклонилась, как подобало воспитанной девушке и назвалась.

        Привратник некоторое время так и смотрел сквозь нее в радостное синее небо, недвижно, точно статуя. Затем повернулся, осветив гостью сиянием начищенного зерцала, надул пузо, думая, что напрягает грудь. Наконец, отступил под каменный сводик будки и там, на полочке, перелистнул книгу.

        Книгу.

        В доме ла Вальер читать умеют и пузатые старики на воротах!

        Кэтрин закусила губу, тщательно разгладила коричневое платье, белый передник. Туфельки нарочно взяла не самые новые, не самые блестящие, не самые модные. Беда, если госпожа Карин сочтет ее нескромной. В дом, где...

        - Вот, - просопел между тем старик с алебардой, - Кэтрин из Оленьего Лога. К молодой госпоже... Осмелюсь поинтересоваться, вы не в гувернантки для маленького господина?

        Кэтрин покрутила головой, не сумев ответить. Горло почему-то пересохло.

        Ее в самом деле ждут.

        - Я почему спрашиваю, - старик покряхтел и со звоном почесал бок под завязками доспеха, - у меня сын как раз подходящего возраста, служит здесь конюхом.

        Кэтрин выдавила улыбку и пропищала благодарность. Вот сейчас только сватовство принимать!

        - Ну полно, наболтаетесь еще, - старик улыбнулся и потянул за шнурок в будке; далеко в доме, наверное, зазвенел колокольчик.

        Из дома появился высокий молодой солдат в чистом синем камзоле самого-самого столичного кроя, только почему-то без обязательной для такого камзола вышивки. Солдат подбежал - в широких штанах и высоких крепких ботинках бегать легко, Кэтрин сама оценила новую моду прошлой осенью, когда собирала овец, поэтически разлетевшихся по холмам белыми облачками.

        - Ага! - сказал солдат, открывая решетчатую калитку. - Решилась-таки. Ну, добро пожаловать.

        Услыхав голос, привратник выпрямился, насколько позволило Великое Пузо, и стукнул древком в камень под ногами.

        - Вольно! - Георгий ла Вальер махнул рукой. - Пойдем, Кэт, жена обрадуется. Она тебя очень хвалила.

        Притащив Кэтрин за руку в дом - девушка только и запомнила, что дом огромный, весь в каменных кружевах, а внутри очень прохладный после жаркой улицы - Георгий сдал ее толстой экономке тетке Валерии:

        - Умыть, с дороги переодеть в чистое, накормить. Представить за ужином.

        Тетка поклонилась почтительно.

        - Гости еще здесь?

        Тетка снова поклонилась, но опять промолчала, и заговорила только после ухода молодого графа.

        - Беда с этими новопожалованными, - вздохнула Валерия. - Старый граф или госпожа Катрин может и выпороть, но с ними хоть понятно, чего ждать. А этот... Породы нет, что поделать. Молчит-молчит, а потом раз - и насмерть. Лучше бы уж ругался или даже бил.

        - Строгий? - пискнула Кэтрин только чтобы не молчать.

        - Уж лучше бы строгий, - опять непонятно фыркнула тетка Валерия. - Ну, пойдем. Там сейчас гости важные, маги Академии, мешаться не стоит. Хоть и пожила я немало, а квакать жабой остаток века не хочется.

        И скоренько потянула Кэтрин в нижний, "людской" этаж.

        Георгий ла Вальер проводил их взглядом, отошел от окна к столу и поглядел на сидящего за ним человека вопросительно.

        - Де Вард, - представился тот. - Граф де Вард, но я слыхал, что между вашими титулы не в большом ходу.

        Георгий кивнул и тоже сел на широкую лавку, отполированную каменными задницами стражников. Разговаривали в кордегарии - так захотел де Вард, приехавший якобы охранником с ректором Османом и профессором Кольбером.

        - Итак, молодой человек, цель моего визита вам ясна?

        Георгий снова кивнул, отодвинув пустой кувшин и надколотую тарелку.

        - Ваши правила работают у вас, а у нас тут наши, - де Вард оперся на сложенные руки, локти же поставил на стол. - Я хотел бы сказать: "ничего личного", но в том и paradox, говоря научно, что тут именно личное. Не спешите вскакивать, Егор!

        Егор сел.

        - Да, я и ваше имя узнал. Уж простите за правду, в интриге вы никто. Лучше вам и оставаться никем, это уж мне поверьте... При дворе хватает горячих молодцов с острыми шпагами. Но чаще всего эти шпаги направляются двумя-тремя ядовитыми намеками стариков, давно выживших из ума... Во всяком случае, старым змеям выгодно, чтобы о них думали так...

        Слуга внес кувшин с вином, блюдо с мясом, хлеб. Вышел и плотно прикрыл за собой толстую дверь.

        - В таких переговорах обычно подают паштет, не у каждого здоровые зубы, - де Вард вздохнул. - Не у каждого есть и золото на магика.

        - У вас-то зубы в порядке, - старательно-ровным голосом ответил Егор. - Я тоже интересовался.

        - Хорошо, так и нужно, - без тени улыбки отозвался граф, наливая себе. - Итак, я нахожусь в сложной ситуации. М-да...

        - Вам нужно вызвать меня за Луизу... За то, что я перехватил у вас невесту. Иначе урон чести.

        Де Вард кивнул:

        - Вы не безнадежны. Но вы просто не понимаете, что такое для нас, тутошних, честь и слово. У нас нет этих ваших многометровых реестров и списков, нет сотен и сотен чиновников, стряпчих, разного сорта бумагомарателей. Мы держимся исключительно на слове. Никто не проверит, никто не станет искать обманщика. Поэтому, можете мне поверить, если я узнаю, что кто-то из дворян повел себя не вполне...

        Допив стакан, граф поставил его на доску осторожно-осторожно и сказал тихо-тихо:

        - Я сам постараюсь ему навредить, насколько смогу. Вызову и заколю, например. Потравлю овес псовой охотой, перебью цену на ярмарке, перехвачу речку запрудой, да мало ли еще можно придумать. Особенно сейчас, когда романы вашего мира понемногу расходятся по людям грамотным. Если он сильнее - найму бретера. Найду поджигателя, или даже отравителя, если мой враг уж очень знатен и с кинжалом к нему не подобраться. О, вовсе не по благородству, но всего лишь по расчету. Ведь, если я такое спущу, то уже через пять-шесть лет все дворянство Тристейна перестанут уважать по всей Халкегинии, от моря до моря. Во время молодости моего родителя такое случалось. Именно поэтому Тристейн - маленькое полунищее королевство. А что гордое... Гордость не булькает, как говорится в таких вот кордегариях.

        Граф развел руками. Красивое лицо, ухоженные волосы. Даже на расстоянии вытянутой руки Егор не чувствовал запаха пота, разве что конского от ботфорт. Моется, значит. Культурный.

        Культурный граф улыбнулся:

        - Поневоле сделаешься благородным.

        - Это, пожалуй, хорошо.

        - Для кого как, - граф отрезал приличный кусок жареного и теперь старательно жевал. - Против любого человека иного сословия с этим же самым дворянином я встану плечом к плечу, понимаете?

        - А я считаюсь у вас выскочкой. Я пока еще не ваш.

        - Вместе с тем на договорный бой не согласен уже я. Пусть я и феодал, замшелый реликт отжившего социального строя, - граф подмигнул, - но и у меня есть чувства, лопни мои подпруги.

        - Предлагайте, - теперь стаканную паузу взял Егор. - Вы же приехали со своим способом решения. Это понятно даже мне.

        - С одной стороны, я человек воспитанный. Если дама не хочет меня в кавалеры, настаивать некуртуазно. С другой, когда же это в браке играли роль чувства? Фамилии соединяются по расчету, это чистая политика. Для души обычно сколько угодно любовников или любовниц, мы люди просвещенные.

        - Ваши законы у вас, - теперь уже тихо-тихо говорил Егор, - а у меня мои.

        - Да и я не спорю. Но игнорировать не могу, сами понимаете.

        - Мне уже приходилось за нее драться. И во дворе, - улыбнулся Егор, но сразу же и помрачнел:

        - И в море. Но вот об этом здесь лучше не рассказывать. Ну что, мы посмотрели друг на друга - сколько еще надо слов?

        Де Вард поднялся:

        - Пожалуй, вы правы. Давайте покончим с этим до вечера, прямо здесь. Вам так проще в случае... Ранения. Я могу надеяться на ответную любезность в этом с вашей стороны?

        Продолжил граф только после Егорова согласия и продолжил так:

        - Подвоха можете не опасаться: выскочка вы в глазах света, но ла Вальер приняли вас, а значит, за правильным ходом боя проследят. Бой обязательно публичный, ведь ради общества он и устраивается. Мои друзья ждут неподалеку, а от вас - профессор Кольбер и сам ректор Осман, вполне достойные свидетели. Какое выбираете оружие?

        - Копья, конечно. Пеший бой. Владеете?

        - Кабана брал.

        - Астрахань брал, - ухмыльнулся Егор. - Казань брал. Графа... Не брал.

        - Еще одно. Мы оба понимаем, почему в поединке вам не следует применять эту вашу... Магию, верно?

        Егор засмеялся:

        - Может, я бы и хотел. Увы, она здесь все равно не работает.

***

        - А не работает, потому что здесь, к счастью, нет вашей "взвеси"...

        Профессор Кольбер посмотрел за окно, на бегающего по зеленой траве ребенка с кинжалом. Отважному герою очень маленького роста кинжал вполне мог служить мечом. И нет, малыш размахивал не деревяшкой.

        Деревянный резной дракон, заколдованный Кольбером же на позапрошлой неделе, неспешно ползал по траве, время от времени выдыхая клубок или язык пламени - маленький, взрослому совершенно не опасный.

        Но такой же настоящий, как и кинжал.

        Бабушка - кому бабушка, а кому Карин Штормовой Ветер - с довольной улыбкой сидела неподалеку на скамеечке, выговаривая экономке неслышную отсюда укоризну и время от времени подкачивая в дракончика магию. Ребенок в подкачке не нуждался. А вам бы в детстве такого дракона да настоящий меч - вы бы скоро устали?

        Сперва гости из Академии умилились, а потом как-то сразу посуровели. Деревянный меч да клееный щит - кровь не потечет, кость не затрещит. Совсем иное "огнем и мечом"...

        Луиза поглядела на сына, тоже улыбнулась и перевела взгляд на собеседников.

        - Господа, мне нужно отдать кое-какие распоряжения. Пожалуйста, угощайтесь.

        Поднялась, подобрала длинные юбки, прошелестела к выходу.

        Ректор Осман сломал печенину, окунул в чашу с красным, с удовольствием съел и выложил монету:

        - Золотой на де Варда.

        - Не принимаю.

        - Отчего же? Я знаю, что граф упражнялся с копьем. Он молод, силен, опытен и быстр. А нет взвеси - нет магии, это не в пользу Георгия.

        Профессор Кольбер непочтительно фыркнул:

        - Граф упражнялся, как прописано в лучшем, самом новом трактате Агриколы де Фаэнца. Все мои студенты им размахивают вот уже месяц. Граф изучал движения в течение десяти-пятнадцати дней, а потом тот же месяц... Самое большее, два... Повторял их со своими шевалье.

        - Не скажите, коллега. Граф точно так же держит в руках шпагу с детства, как любой дворянский отпрыск. С его опытом и привычкой новые движения выучить не так сложно, как человеку полностью необученному.

        Профессор Кольбер зевнул. Нетерпеливому магу Огня академический спор - предисловие, введение в предметную область, описание терминологии, постановка задачи, варианты решения, анализ, выводы, тоска! - наскучил еще до начала. Какой смысл копаться в доводах, точно в мусоре, когда дело и так ясное? Чтобы разом со всем покончить, профессор Кольбер выложил массивный золотой медальон:

        - Мой кругляшок повесомее вашего, дражайший коллега.

        Маги посмотрели на непроницаемого капитана их охраны - барон де Рибас оставался в кресле монументален. Лишь руки с непогрешимой точностью подливали вино, всякий раз возвращая хрустальный графин на прежнее место, да квадратный подбородок двигался размеренно и аккуратно. Челюсти старого вояки перемалывали изысканные закуски с методичностью трофейной команды в захваченном городе.

        Маги все равно не обращают внимания на то, чем уставлена белая скатерть, а раз так - чего добру пропадать? Выпивка и закуска, сейчас еще и поединок покажут - так и служить можно.

        - Барон, засвидетельствуйте спор.

        Капитан без малейшего чувства, так же аккуратно, сгреб оба заклада в офицерскую сумку возле правого сапога, кивнул с грацией бомбарды на откате и продолжил истребление противника. Мясные закуски капитулировали пол-графина назад, сейчас в отчаянном безнадежном сопротивлении погибали рыбные салаты.

        Маги усмехнулись: молодо-зелено. Ректор посерьезнел:

        - Итак, у Георгия и Луизы здесь нет их корабельной магии. Потому что нет этой их "взвеси", из которой они собирают корабли... Все же удивительна разница в подходах... Сначала они творят саму магию, и только потом ею пользуются. Удивительно ли, что они прекрасно разбираются в тонкостях! Нам-то приходится тайны нашей "взвеси" сперва разгадывать.

        Ректор окунул овсяное печенье в чашу с красным, да так и замер:

        - А ведь, получается, и мы можем... Э-э, коллега, можем... Э-э...

        Старик вытащил печенье из чаши, размокшая половина плюхнулась обратно, но ректор не обратил внимания на красные брызги, подбирая формулировку.

        Профессор Кольбер сообразил мгновенно:

        - Можем создать некое... Поначалу небольшое... Пространство, скажем, двор или зал. Насытить его чем нужно... Скажем, простейшими накопителями, вот хотя бы по новомодной "квадратно-гнездовой" схеме... А тогда магию в нем творить станет уже намного легче!

        - Намного - это сколько в цифрах?

        Профессор Кольбер сделал глоток на зависть капитану и закусил, чем бог послал. Доверяя Всевышнему, посланное маг Огня принял не разворачивая и оприходовал, не вникая.

        Ректор терпеливо дожидался, пока коллега закончит расчеты, смотрел в окно.

        На дворе, на каменных плитах, споро выгородили переставным заборчиком квадрат перед крыльцом, подмели и окропили водой. Суетились дворовые, вели коней приехавших с де Вардом гостей. Столпившись на зеленой траве за заборчиком, охали и прижимали руки к розовым пухлым щечкам горничные. Сопела и краснела от волнения тетка Валерия, выглядя при этом, честно говоря, не очень-то умно.

        - По затратам энергии, выходит, примерно на порядок... - маг Огня вытер пот со лба и глотнул еще, не хуже первого раза. Барон даже салютовал ему, подняв кубок на уровень глаз.

        На галерее показались дамы: спутницы дворян, госпожа Карина Штормовой Ветер.

        Наконец, на галерею вышла Луиза, волоча за собой смущенную новенькую. Как там ее... Кэтрин?

***

        - Кэтрин, ты что-то сказала?

        Кэтрин закусила губу:

        - Я хочу вот именно от этого уйти. Когда люди вынуждены драться не по причине вражды, а просто потому, что так надо.

        - Там... Точно так же дерутся из-за женщин. В чем-то хуже, потому что подлее.

        Луиза губы не закусывала:

        - Иногда лучше как у нас. Вот, как де Вард. Честнее.

        - Простите, госпожа, я не учена и не могу объяснить... Я же и хочу научиться.

        - Пустое. Ты ведь права, там... - Луиза вздохнула и все же вытолкнула признание:

        - Там больше хорошего, чем плохого. Если ты не передумала.

        - Нет, госпожа, - Кэтрин поклонилась; дома всю зиму она разучивала этот поклон. Луиза смотрела на ее потуги с непонятным выражением лица.

        - Хорошо. Сейчас простой способ закрыт, что-то там на пути штормит... Но всегда есть способ еще проще.

        Луиза улыбнулась и тут же сощурилась, борясь с желанием обхватить себя руками. Но мать наследника рода не может хныкать как последняя дура-горничная. Выдох. Еще выдох. Она свое отбоялась. Там, за ленточкой, когда узкая койка пахнет антисептиком, всю ночь дрожат бока рвущего чужую воду корабля, и темнота, и тоскливое пустое ничего, и даже с рассветом не становится легче, потому что солнце встало, а радиограммы все нет и нет...

        В квадратную ограду вошли двое мужчин. Оба в рубашках и темных штанах, оба босые. Оруженосцы подали обоим совершенно одинаковые копья. Короткие пехотные копья с мечевидным лезвием длиной в добрый локоть, с окованным железными полосами древком, не только для колющего удара, но и для размашистой рубки при случае. Во всем одинаковые, тщательнейшим образом осмотренные и проверенные благородным собранием. Вон яркие мантии профессора и ректора: маги бдят на случай запретного колдовства. Все честно.

        Да, это еще честный бой. Это не нанятый бретер, это не маски в переулке, это не стилет в почку среди боя от подкупленного или взятого за горло оруженосца, не отрава, не...

        Нет, Кэтрин права! Легче самой взять копье, чем смотреть и ждать!

        Луиза выпрямилась; эх, так и не выросла грудь, и даже беременность не помогла... Егор обернулся, нашел ее взглядом под арками, и Луиза улыбнулась ему - ярко, радостно.

        Улыбайся, учила Тоне. Улыбайся! Уходящий должен запомнить улыбку.

        Егор помахал рукой, отвернулся, принял копье и пока что провернул за спину.

        Граф де Вард поклонился. Егор ответил. Арбитр - тот самый каменнолицый барон де Рибас - поклонился дамам на галерее; Луиза не сильно рассматривала, кто там приехал с друзьями графа. Блистают, щебечут - и глубина с ними, курятами, лишь бы под копье не совались...

        Де Рибас отошел за оградку и приглашающе опустил руки.

***

        Руки барона еще опускались, когда граф кинулся в стремительный выпад. Он все понимал отлично; именно потому, что воевал с детства, граф и не надеялся на свой опыт. Этот противник опытнее именно с копьем. Или перебегать на скорости, или передышать на выносливости, третьего не дано.

        Егор отбил выпад с такой силой, что графа закрутило.

        Зрители выдохнули - кто восхитился, кто ужаснулся, кто утешительно прижал к себе симпатичную девчонку.

        Вечер и лето, листья и запах краски.

        Граф отскочил, справился с инерцией копья, закрылся от выпада - Луиза видела, что Егор бьет осторожно, чтобы не провалиться вперед.

        С высокой липы прямо перед крыльцом сорвался лист и медленно-медленно поплыл вдоль земли, снижаясь на чуточку-чуточку; шум как бы отодвинулся за ширму, луч еще высокого солнца заблестел на гладкой спинке листа.

        Граф побежал кругом, змеиным языком выстреливая короткие выпады, пытаясь рассеять внимание противника.

        Егор не поворачивался, следя из-под век. Когда граф оказался почти за спиной, Егор обернулся и ударил со встречного; снова удар едва не выбросил графа за ограждение.

        Егор думал: вроде как я ему благодарен, да только убьет он меня все равно, видно по глазам. То ли соврал, что нет личного, то ли его наняли, то ли настропалили те самые змеи-старички при дворе... Граф дал массу намеков, придется потом рисовать схемы, тасовать карточки, предметно общаться с тещей... Зятю из иного мира это непросто; да и окажись Егор здешним, невелика разница...

        Егор принял удар на блок справа и попытался зацепить графа подтоком; де Вард изящно отскочил, поднимая ноги высоко, подобно коту над лужей. Может, граф и не обманывал, думал Егор. Может, он всю беседу семафорил какими-то сугубо здешними символами. Тоном, поворотом головы, морганием, еще чем. Дескать, готовься, пацан, "иду на вы". А я не местный, я этого секретного языка не впитал с молоком родительницы, вот и сам себе дурак.

        Теперь блок слева, но сейчас продолжение уже не подтоком, Егор попытался хлестнуть лезвием сверху, вдавить графское копье в мощение. Граф, похоже, ожидал не этого удара, так сходного, и опять успел увернуться. Ну да, думал Егор, он же мастер-фехтовальщик, это я пятый ведьмак в третьем ряду, строевой дуболом... Знай себе руби-кромсай, в ногу шагай; как там говорил "секретный грузин" из физической лаборатории НЕРВ? "Карусэл, карусэл, граф успэл - граф присэл, прокатись под наша карусэл"... Поди разбери, что там граф на самом деле подразумевал и на что намекал, без переводчика не понять. Хорошо еще, есть кого вдумчиво расспросить.

        Егор поежился: бабушка Карин ответит уж ответит, неделю на задницу не сядешь... И то, до ласковой живодерни-беседы с тещей надо сперва дожить. Вот граф собрался с силами, встал.

        Граф думал: теперь понятно, почему Луиза выбрала этого коня. Сильный. Просто сильный. Никогда не голодал, наверное. Бьет, как молотом, и видно, что не особенно при том надсаживается, на стальной оковке копья уже несколько глубоких зарубок. Один удар, думал граф. Всевышний и всемогущий, пошли мне один удачный удар...

        Егор завертел копье над головой, окутался призрачными крыльями скрестных восьмерок. Липовые знатоки в толпе с умным видом зашептали на ушко девушкам: "Та самая веерная защита!" А мастера поняли, что Егор быстрыми размахами продувает легкие, прикинули, для чего - и ужаснулись: куда еще-то повышать скорость?

        Луиза тоже все поняла, но не позволила себе ни движения, ни жеста, чтобы не нарушить сосредоточение.

        Граф на половину удара сердца сдвинул ноги, проходя в очередной молниеносный выпад; в этот неуловимый миг атаковал Егор. Граф едва успел распутаться, но все же не новичок, справился. Выпад граф пропустил над собой, неимоверным усилием вытащил копье на рубящий удар сверху...

        Луиза прикрыла глаза.

        Ее связке научила Ашигара, а вот Егора учила она сама.

        Выпад уже прошел, тело накатом подтягивается к выброшенному вперед стальному жалу, набирая инерцию. Прямо из выпада, просто руки поднять - блок над головой, "Защита святого Георгия".

        А теперь горизонтально провернуть копье. Тяжеловесно, неизящно, на первый взгляд медленно. Только Луиза видела, как раскрученное копье прошло сквозь плывущий лист, и лист развалился на половинки, и те закрутились, завились винтом друг за дружкой.

        Потом пришел звук. Тихий, короткий, тошнотворный.

        И запах поплыл такой же.

        Куски графского копья звонко щелкнули о гранит.

        - Не смотри, - Луиза притянула Кэтрин к себе плотно. И вообще вокруг всего поля девушки отвернулись - кто сразу не обвис на руках кавалеров. Кавалеры тоже... Держались бодро, но выглядели бледно.

        Барон де Рибас поднял непроницаемый взгляд на спутников графа. Те молча поклонились, не отнимая от лица платков.

        Половинки листа упали на половинки графа.

        Закончив разворот, Егор отступил несколько шагов, поставил копье вертикально и прикрыл глаза - о, Луиза слишком хорошо знала, что поселяется в глазах после такого удара, и долго, долго, долго всплывает потом по ночам.

        Только Карин Штормовой Ветер с явным удовлетворением произнесла как бы в пространство:

        - Когда труп уже не портрет, но еще не пейзаж, что же он?

        И Егор выдохнул-рыкнул тоже как бы в никуда, но и его услышали все собравшиеся:

        - Натюрморт!

        - Вот, - шепнула Кэтрин, даже не пытаясь отстраниться от груди Луизы, вжимаясь как в мать. - И что графу не жилось на свете? Красивый, богатый... Мечтал же, наверное, о чем-то...

***

        - А о чем ты мечтал? Что бы ты хотел вернуть из молодости? Тебе как больше нравится: сильным или влюбленным?

        Мужчина держал вожжи крепко, но морщился. Проворчал:

        - Чтобы пальцы не крутило к дождю. А там я тебе покажу и влюбленность, и силу. И еще чего получится...

        Не обидевшись на ворчание Хоро вздохнула:

        - Получается, корабельная магия только там работает. Что же нам делать, если твое бессмертие тоже только там заработает? Встречаться на мосту из чаек в седьмую ночь седьмого месяца?

        Лоуренс улыбнулся - никакая седина и никакие морщины не могли стереть его ту, прежнюю улыбку, навек вчеканенную в память.

        - Лучше так, чем не любить совсем.

        Коник неспешно трусил по песчаным колеям среди зеленой травы, среди оседающего вечера, сумрака, прохлады и влаги. Стройный старик в коричневом правил уверенно и привычно, рядом с ним на лавке тоже привычно сидела женщина в кремовом и лиловом, в огненно-алом берете на нисколько не поседевших волосах.

        - ... Да и сила Георгия никуда не делась, если Кэтрин все рассказала верно.

        Кэтрин вздохнула. Там чудеса, здесь чудеса. Как разобраться в мешанине ярких лоскутьев мира? Везде люди живут.

        - Госпожа Хоро, а чего хотите вы?

        Хоро полуобернулась, добавив на полосу заката рыжие волосы и алый берет:

        - Мира, где все стараются не делать неприятного друг другу. Пусть островки такого мира, нам больше и не надо. Связи мы установить сумеем, а что все островки различны, тем интереснее жить.

        - Мир... Где все стараются друг другу сделать добро?

        - Нет, - Хоро зевнула. - Не надо мне чужой доброты, мерки у всех разные. Уж я-то знаю, много помоталась по свету. Достаточно, если не мешают.

        - Если хочешь мне помочь, отойди и не мешай?

        - Именно так. А у тебя, Кэтрин, какая мечта? Зачем ты идешь в тот мир?

        Лоуренс прибавил:

        - От чего - это мы поняли уже. А вот за кем или чем?

        Кэтрин огладила хорошее, новое платье. Потрогала непривычную сумку из непонятной ткани; госпожа ла Вальер отмахнулась: "Медяшку стоит, забирай." Кэтрин посопела и ответила:

        - Хочу выучиться лечить. Хорошо бы людей, но если окажусь не способна, так хотя бы скотину. В селе и округе нет никого, кто умел бы. Магия, конечно, помогает. Но уж больно недешево стоит. И маги больше всяким огненно-поражающим заняты. И опять же, - Кэтрин грустно зевнула, - маги все благородные. А госпожа Луиза рассказывала, что там даже простолюдинка вроде меня может подняться до постройки собственного дома.

***

        - Собственного дома? Ну, это же сколько надо работать!

        - Кэддо, ты такой ленивый!

        - Зато ты у нас шустрый за двоих. Куда мы идем?

        - На скалу.

        Мальчишка остановился и вздрогнул всем телом.

        - Гурон! Сдурел?

        - Я проверил, - ответил Гурон, оберувшись к товарищу; восходящее солнце обрезалось о рубленый профиль. - Там глубоко, а ныряю я лучше всех на острове.

        - Стой! Ты что!

        - Я хочу стать воином, - Гурон сделал полшага к приятелю и протянул ему руку.

        - Я хочу, чтобы ты все видел и потом всем рассказал. Вот так, да!

        - Всем? - Кэддо хихикнул. - Или синьорите Ваоль?

        Гурон выпрямился:

        - Девочки любят смелых, разве нет? Разве тебе никогда не хотелось впечатлить Паулу? Чтобы она смотрела на тебя, как...

        Товарищ прищурился всем хитрым округлым лицом сразу:

        - А она и так смотрит. Это ты не замечаешь. Гурон, честно! Да подари ты своей Грете хотя бы того зверька, что уже неделю мается у нас в клетке. А прыгать на кой? Ты же можешь... - Кэддо переступил чуть назад, загребая твердыми пятками золотой песок. - Ты же можешь...

        - Не мнись, не Паула. Да, я могу разбиться об воду, - Гурон почесал нос. - Могу захлебнуться или наступить на прозрачную смерть-медузу. Но и воин может в любой миг уйти к Господу! Разве ты забыл молитву, которую мы каждое утро поем в церкви? Вот когда я стану воином, у меня этих девчонок... Во!

        Кэддо попятился:

        - Но зачем сейчас-то испытывать Его терпение?

        Гурон отвернулся и не ответил. Восходящее солнце слепило уже обоих; черные резкие тени по золотому песку достали подножие зеленой стены, растворились в листве. Море вздыхало привычно, нестрашно, и Кэддо подумал: все же они друзья. Недостойно бросить Гурона одного.

        Товарищ ушел уже до начала подъема, стройная фигура и черные прямые волосы то и дело пропадали за клочьями тумана. Кэддо подтянул пояс, поправил на нем детский нож и побежал следом.

        Подняться на скалу совсем несложно, и часто мальчишки сидели на плоской верхушке, глядя в темное необъятное море, выжидая светлой полосы, а потом и солнца, а потом и мгновенного тропического восхода.

        Но прыгнуть?

        Гурон уже сбросил тунику и штаны, придавил поясом с ножом, чтобы не унесло ветром. Утренний туман обтекал скалу со всех сторон; Кэддо осмотрелся - какая-то неправильность во всем! Утро неправильное, туман странный, и даже море...

        Додумать мальчишка не успел: Гурон разбежался, сильно толкнулся и прыгнул. Провожая его завистливым взглядом, Кэддо снова почувствовал что-то неправильное, но теперь стало не до мелочей. Пролетев добрых двадцать метров, Гурон красиво вошел в воду; от страха товарищ его забыл, как дышать. Пять... Семь... Девять... Одиннадцать... Ну где же Гурон! За каким же чертом он... Пятнадцать!!!

        Кэддо прикусил кулак и понял.

        Девятнадцать...

        Гурон хочет, чтобы отец забрал его в Северный Приорат, где и сам служит в пограничниках.

        Двадцать три...

        Вот зачем прыжок.

        Двадцать семь...

        Гурон всплыл!

        Кэддо слетел по тропинке едва ли не быстрее, чем Гурон падал с обрыва, и бросился в прибой, не раздевшись. Как он отрезал пригодную лиану, сам не заметил. Товарищ, против ожидаемых страхов, плыл спокойно и ровно. Сколько Кэддо ни вглядывался, не увидел крови на ушах. Брошенный конец Гурон принял, но Кэддо практически не тащил приятеля, тот вышел сам и заорал на весь остров, даже не вытряхнув из ушей воду:

        - Ты видел? Видел, а? Святым Георгием клянусь, я это сделал!

        Кэддо вздохнул:

        - Я чуть не обосрался, когда ты не всплыл после пятнадцатого счета.

        - Но сам понимаешь, тут надо поворачивать плавно. Высота ого-го!

        - Да как тебе воздуха хватило?

        Гурон отжимал короткие волосы, и не ответил.

        - Пойдем, заберем одежду... Там, внизу, чудесно. Все синее-синее, как в небо упасть. Сам не хочешь?

        Кэддо помотал головой:

        - Я не собираюсь на службу. Чем плохо в редукции? Когда и что сеять, скажет патер Карл. Урожай всегда хороший. У меня есть Паула. Ну, почти есть. Осталось, немного только подождать. У нее только сестер трое, и пять братьев, сильная семья. А ты сильнее и красивее меня, тебе и вовсе никакая не откажет. Заскучаю - пойду в церковь. Хочешь, слушай хор, а хочешь, сам в нем пой. Да здесь даже книги есть!

        - Неужели тебе никогда не хотелось... - Гурон осекся. Товарищ несколько виновато засопел:

        - На войне убивают. Я видел. Меня маленьким продали на границе.

        - Да, - Гурон вздохнул. - Я и забыл. Прости. Ты же из-за Реки.

        Теперь уже Кэддо повернулся и, не отвечая, побежал по тропинке на плоскую верхушку. Гурон догнал пухлого товарища, треснул по красно-кирпичному плечу:

        - Ничего. Мы вырастем. Ты станешь всех кормить, я защищать, а патер Карл - молиться за нас обоих. Так, да! А о женщинах не пристало нам думать, не получив Белого Цветка.

        На верхушке Гурон оделся, опоясался. Кэддо, не отвечая, смотрел из-под руки на море, жмурясь в поднимающееся солнце.

        Вот оно - то, что беспокоило еще до прыжка. Соринка в оке Господа, царапинка на лике счастья...

        - Гурон, посмотри-ка на два румба к зюйду.

        - Точно. Паруса... Ого, целых три мачты. Большой торговец от инков?

        - Но их путь внутри Моря, что им делать с восходной стороны? Думаешь, отнесло штормом?

        - Как два пальца... Давай подождем, рассмотрим его, и придем в редукцию к обеду. Зато с важными новостями.

        - Какой-то он странный. Полубак высокий, на корме чуть ли не дом... В Новом Орлеане так не строят. Я же там жил, помню.

        - А мне отец рассказывал, у них в Заливе вообще все паруса косые. И вообще, у нас же все гладкопалубное. Инки, что ли, новую инвенцию выставили?

        - Раз на завтрак не пойдем, то спущусь, обдеру раковин со скалы, сделай пока огонь.

        Гурон занялся костром, улыбаясь: толстяк не меняется. Что бы ни стряслось в мире, главное - вовремя позавтракать. Вроде, дома привык. Впрочем, о доме и родителях Кэддо не рассказывал. Да и как сам он оказался здесь, на краю света? Их племя обитает за Рекой, далеко на закат и полночь отсюда, на рубеже с Кровавыми Ступенями. Нет, выкупили еще маленьким после особенно голодной зимы, это понятно. А что потом? Почему не оставили в Западном Приорате? Хотя бы в Срединном?

        Гурон вздохнул и облизнулся. Что-что, а готовил Кэддо лучше всякой девчонки в редукции. Да, пожалуй что, и на всем острове.

        Остров на краю света. Редукция, порт, вышка... Зачем? Патер Карл говорит: помогать мореходам. Но корабли за земляным маслом на Тобаго, за серебром в Атрато, за теплой шерстью ламы в Мопоро - все ходят к закату от островка, внутри Моря.

        Вдруг и правда отнесло торговца в океан? Орден предусмотрителен и мудр, вот и пригодился островок на краю синей бездны... Гурон поежился, вспомнив еще раз тьму под скалой. Да уж, о дно там не ударишься. Но и смотреть вниз жутко.

        Кэддо вбежал на верхушку, остолбенел и разронял добычу: Гурон тщательно затаптывал огонь, обжигаясь и шипя.

        - Ты что делаешь? А завтрак?

        - Какой завтрак! Ты посмотри на него!

        Кэддо тоже охнул:

        - Кресты на парусах!

        Мальчишки переглянулись. Так просто - и пророчество?

        - Да нет, наверное, - Гурон тщательно перевязал пояс. - Вот прибежим, патер Карл вышлет кетцаля на проверку. Скорее всего, какие-то нахалы, не уважающие морского закона и поднявшие паруса с запретным знаком. Самозванцы.

        Больше не тратя пустых слов, мальчишки вихрем пронеслись по тропинке, затем по золотому песку пляжа, затем по руслу реки, оказавшись перед воротами редукции много через четверть часа. Прошли вдоль завистливо вздыхающей очереди, предъявили страже детские ножи - привратники щелкнули копьями о щит, "малым салютом". Как своим, но младшим. Патер Карл так и говорит: "Orden das Ordnung". Каждый занимает свое место, имеет свою меру почестей, и потому никто не обижен.

        В редукции, однако, уже метались туда и сюда люди. На стенах школьного квартала показалась удвоенная стража. Патер Карл тряс Книгой, доказывая коррехидору Чагесу что-то, за гамом неслышимое. Несли охапки копий, щелкая древками по углам и ступеням. Перед Арсеналом лязгали секиры, хрустели и горели под солнцем кольчуги: выдавали железную броню целой сотне!

        Мальчишки переглянулись и с шумом выдохнули.

        Пророчество.

        Все-таки пророчество!

        Стража с протянутой к небу наблюдательной вышки уже отлично различала, как приближается к берегу трехмачтовик.

        Солнце поднялось высоко, блики на воде слепили глаза.

***

        ... Если оглядываться. Солнце-то позади.

        На борту не оглядывался ни единый человек. Не затем пришли через Море Мрака, не затем обмирали от страха в буре, не ради прошлого растягивали последнюю пинту воды на три дня.

        Каравелла Их Величеств "Санта-Мария" тихо-тихо, торжественно и плавно, вкатывалась в бухту по синему прозрачному отражению небес. Свежий восточный ветер, впереди две полосы пены. Внизу белая пена прибоя, выше зеленая пена непривычно-ярких, густейших зарослей.

        Между морем и лесом золотая полоска пляжа.

        Да! Пока что всего лишь песок золотого цвета.

        Но мореходы, обвесившие борта и бушприт каравеллы, и в цвете увидели доброе предзнаменование. Ведь они пересекли Море Мрака именно в надежде на Индию, на страны азиатские, где даже крыши покрыты золотом.

        Опасаясь мели, бросили якорь, убрали паруса - все торопились, все ждали вымечтаного мгновения, когда нога конкистадора ступит на берег, неведомый доселе никому в христианской Ойкумене.

        Спустили три шлюпки. На первой утвердили флаг Его Светлости Генерал-Адмирала. На второй - святой крест, обычный, простой из дубового бруса, сколоченный под руководством корабельного плотника. На носу третьей шлюпки подняли флаг Кастилии.

        Весла махнули разом; никто не обратил внимания на их тяжесть. До берега три полета стрелы, не более.

        Пахло мокрым деревом, от кораблей грязью, смолой и дегтем; крепкие спины испанцев покрывались на здешней жаре потом, соленые брызги на горячих руках высыхали мигом. Толчок - и шлюпки вползают на пляж, и сапоги кастильцев топчут золото нового мира, пока всего лишь песчаное.

        Рослый предводитель выпрыгнул из первой шлюпки; ярчайшее полуденное солнце высветило его длинное, внушающее уважение лицо. С орлиного носа предводитель стер капли пота, поморгал синевато-серыми на безжалостном свету глазами и натянул парадный синий берет. Расчесал пятерней бороду и усы - остатки молодой рыжины еще попадались между седыми прядями.

        Оглядел высадку: шестеро идальго в нестерпимо сияющих полудоспехах салютовали толедскими, лучшими в мире, шпагами. Прочая полусотня - голые до пояса моряки со шлюпок, сверкающий красно-золотой мантией каноник - благочестиво крестились на вынутый из второй лодки крест. Предводитель сделал то же, потом обернулся к зеленой стене, набрал воздуха и...

        И замер в недоумении.

        Вдоль кромки леса, еще миг назад абсолютно пустынной и дикой, вытянулся ровный пехотный строй. Доспехи похуже, всего лишь кольчуги. Но их сотня, не меньше! Каплевидные щиты пока что у колена, плоские шлемы, ветер полощет накидки- "наметы" - точно как в старинных рыцарских романах о сарацинском Заморье.

        А самое главное - на всех щитах снизу белая половина, символизирующая чистоту помыслов, сверху черная половина, символ смирения. На место же соединения цветов наложен вполне привычный лапчатый крест - темно-алый, цвета пролитой за христианство крови.

        Вот вам и золотой песок!

        Испанцы стеснились ближе к шлюпке с кастильским флагом. Идальго без команды встали плотно, подняли шпаги. Но что могут шестеро против стольких?

        Матросы притащили от шлюпок длинные тяжелые весла, составив их наподобие рогаток.

        Предводитель моряков переглянулся с каноником. Снова перекрестился. Разведя широко пустые ладони, решительно зашагал к заступившим рай кольчужникам.

        Навстречу ему из строя вышел здоровенный воин, снимая на ходу плоский шлем - видимо, начальник.

        Сошлись посреди золотого пляжа; за испанцами море и небо, все синее. За кольчужниками лес и новая земля, которая уже обещана Их Величествам Королям Испании.

        Воин бухнул сжатым кулаком в хрустнувшую кольчугу, кивнул коротко. Предводитель моряков снял берет и вежливо поклонился.

        - Вы есть Христофор Колумб? - осведомился кольчужник на вполне понятной латыни.

        Предводитель быстро взял себя в руки:

        - Да, это я. У вас какие-то вести от наших малых кораблей, отставших в бурю? Они приставали к вашей земле где-то еще?

        - Нет, - лицо кольчужника оказалось вполне обычным, европейским, только загорелым до белых бровей. - Ваше появление предсказано в Книгах Завета. Правда, мы ждали вас в следующем, одна тысяча четыреста девяносто втором году. Что произошло? Гранаду взяли раньше?

        - Вы... Неплохо осведомлены об испанских делах, - Колумб снова поклонился, не понимая, что говорить. На Индию как-то не похоже. Уж точно не Китай. Дзипанг? Откуда в легендарном Дзипанге европейское оружие, строй... Наконец, главное: откуда кресты на щитах? Лапчатые красные кресты старых легенд!

        - Осведомлен Господь. Не нам, не нам, Господи, но имени твоему!

        Вот сейчас кольчужник поклонился как положено... Вернее, как полагалось давным-давно, и как сейчас кланяются лишь в медвежьих углах германских земель.

        - Сеньор Христофор, поздравляю вас с прибытием на благословенную Господом землю Южного Приората Воинов Христа и Храма Соломона!

        Христофор Колумб ответно поклонился и принялся вязать словеса радости от обретения новых друзей христианского мира, воссоединения давным-давно разлученных с Иерусалимом и святым престолом в Риме братьев... Кольчужный строй стоял на жаре молча, недвижимо. Негромко переговаривались позади моряки, потел и не смел вмешаться каноник.

        Утерев лоб, сеньор Христофор отступил на полшага. Храмовник махнул своим, и те разом пропали в зеленой пене, как привиделись, и только круглые отпечатки кованых доспешных башмаков на фальшивом песчаном золоте свидетельствовали, что сеньор Христофор привезет Испании не подарок, а вызов.

        Вызов к завоеванию рая.

***

        - Но зачем нам непременно завоевывать рай? Мы же искали торговые пути, и вот обрели искомое. Что мешает просто торговать с найденной землей... Как там ее называют... Новый Сион?

        - Пять Приоратов, - мореход поклонился. - Все мои люди, ваше величество, именуют посещенные нами острова не иначе, как рай. Осмелюсь утверждать перед лицом Господа: если мы не завоюем рай, по меньшей мере, не соблазним наши народы богатствами тамплиеров, завладевших райскими садами богопротивно и противоправно... Наши люди попросту сбегут в рай.

        - Да что же там такого хорошего? Орденское государство, конечно, достойный противник. Но, судя по их доспеху, там либо нехватка железа, либо давно исчезла нужда в хорошей броне. Кольчуги, ботинки с округлыми носами, что не вставить в стремя. У них нет лошадей?

        - Зато у них много иных диковин, ваше величество. Так, мы все своими глазами наблюдали летучего змея, на языке Заморья именуемого "кетцаль".

***

        Кетцаля выкатили на подготовку с рассветом. Гурона разбудил сам патер Карл. Отстранив заплаканную мать, патер спросил умывающегося мальчишку:

        - Сколько ты весишь?

        - Полста ровно, - мальчик подобрался.

        - Сколько тебе полных лет?

        - Четырнадцать.

        - Хочешь ли ты послужить Ордену, Гурон, сын Франциска?

        - Перед ликом Господа! - Гурон с расстановкой перекрестился на семейный образ. - Таково мое единственное желание.

        - Сегодня оно исполнится. Прощайся с матерью. Еды брать не нужно.

        Подожав снаружи, патер Карл потом заглянул в хижину и сказал женщине, подошедшей под благословение:

        - Дети вырастают, Клара. Он выбрал. Заботься о прочих, благо, их у тебя еще шестеро.

        Клара успела умыться холодой водой и теперь улыбалась миру ровной, равнодушной улыбкой все потерявшего человека. Любой в редукции знал, зачем спрашивают вес!

        Прошли через домики жителей, через широкую площадь, обсаженую деревьями, мощеную камнем. Помолились в непривычной гулкой пустоте громадного храма, где обыковенно помещалось все население редукции, а вон там, на хорах, Гурон еще вчера утром пел вместе с Кэддо... Кстати, где толстяк? Спит?

        Кэддо не спал: варил на всех завтрак. Но завтрак сегодня не для Гурона.

        Вес. Каждый грамм.

        Гурон крепко пожал товарищу руку. Прошел через квартал мастерских, мимо высокой двойной стены школьного квартала, стража у мортирок салютовала ему "полным салютом". Знают уже...

        Северные ворота выходили на летное поле. Свет еще не солнца, еще только краешка рассветого неба, прыгающий свет фонарей, очерчивали контуры новенького кетцаля, сияющего полировкой, не чета потрепанному школьному.

        Непромокаемый пенал с письмом. Тощий плоский ранец с плитками чо-колотль. Квадратик в день. Сильное снадобье. Детский нож сдать. Каждый грамм. Весовой лист... Проверка тяг. Руль высоты...

        Поймав чужой взгляд, Гурон обернулся.

        Испанцев он рассмотрел еще в карантинном дворике, где мореходы дивились очереди желающих поселиться в редукции. А секрета здесь никакого: в редукции стариков не бросают. Они получают легкую работу, например - что-то вязать или пересчитывать, просеивать или перемывать зерно, перебирать плоды. Их кормят и даже лечат. Вот старики со всего острова и толпятся в карантинном дворике.

        Правда, лекарства от старости не знал даже патер Карл. Но есть разница: помирать оставленному на перекочевке, потому что не в силах идти за племенем - или помирать среди своих и знать, что после угасания тебя погребут под звуки красивого пения, с праздничной яркостью. Словно ты не лишняя часть племени, а даже сам по себе чего-то стоишь. Хотя бы в смерти.

        Но вчера осталось вчера; сейчас предводитель кастильцев изумленно разглядывал сгрудившихся на поле людей и краснокожего мальчишку, снаряжаемого для непонятного ритуала.

        Мальчишка встретил взгляд спокойно, без вызова. Отвернулся и пошел вокруг лежащего большого креста из пары округлых то ли труб, то ли планок, сияющих под быстро поднимающемся солнцем.

        Патер Карл тихо сказал испанцу:

        - Я посылаю известие о вас в столицу Южного Приората. Тот замок некогда основали франки, и потому он зовется Новый Орлеан.

        - Вы посылаете... Но как?

        Патер Карл пожал плечами - слишком широкими и крепкими для мирного каноника:

        - На такую дальность мы еще не пробовали... Все в руках Господа... Гурон, готов? Что сказать, знаешь?

        И Гурон ответил как подобает воину:

        - Не нам, не нам, Господи, но имени твоему.

        - Благословляю тебя... - патер махнул белым платком. - К старту товьсь!

        По лесенке Гурон поднялся в кабину. Честно говоря, даже некоторые девчонки управляются с кетцалем лучше. Он же и Грету заметил, когда позавидовал мягкой посадке. А что у белобрысой саксонки самая большая грудь в школе, так это просто совпадение. Честно!

        Лучший пилот школы - Кэддо. Толстяк расчетливый и аккуратный. С обычной почтой на Багамы он бы и летел, ведь не девчонку же посылать на сложное дело. Влипнуть можно при ясном небе и в двух шагах от редукции, любой полет - прятки и догонялки со смертью. В небе нет ничего простого...

        Гурон вертел в уме карту. Отсюда до материка, до земли мускогов, два раза по пятиста тысяч орденских метров, из них половина над островами, а остальное над морем. Новенький кетцаль проседает на единичку за тридцатку, но Кэддо бы справился, Гурон даже в себе уверен меньше. Увы, пухлый тяжелее Гурона на двадцать орденских килограммов, на целых два ускорителя. Два ускорителя - два раза восстановить высоту, две жизни!

        Хорошо хоть, что ураганы еще нескоро.

        Впрочем, в сезон ураганов испанцы потонули бы еще далеко на подходах.

        Скрип, слабый толчок - упругий канат натянулся. Люди в колесах мангонеля затопали по перекладинам, поднимая здоровенный ящик с камнями на высоту почти той самой скалы, откуда Гурон вчера так лихо прыгнул...

        А потом забыл похвастаться! Вот же он... Капибара!

        - Готовность!

        Гурон поправил очки драгоценного прозрачного стекла, проверил ремни. Поднял правую руку.

        Патер Карл махнул белым платком; груз полетел с обрыва, трос натянулся, рванул - и сине-желто-черный кетцаль выметнулся в рассветное небо наперегонки с солнцем.

***

        Солнце дошло до высшей точки, когда Кэддо встретил пришельцев у приборной мастерской. Дядька Сэм быстро, ловко, разобрал их довольно простой компас. Вздыхая, повертел иглу в руках, проворчал:

        - Железо дрянь... Ладно, сойдет. На обратный путь мы вам подарим настоящий компас.

        И тут заметил пацана:

        - О, Кэддо! Помоги-ка мне, тетка Клара сегодня переживает, и патер Карл позволил ей остаться дома.

        Кэддо, ясное дело, тут же согласился и вошел в мастерскую с наиважнейшим видом.

        - Иглу сделай.

        Под ошарашенными взорами кастильцев мальчишка взял кусок проволоки, быстро расклепал концы на острое, затем положил вдоль разметки. Сеньор Христофор в алом коротком плащике и двое его спутников, судя по темным простым одеждам, подчиненных, смотрели на все глазами круглее ананасов.

        Сделать иглу - уже непростая задача. Сковать настолько тонкую проволоку невозможно: сгорит прямо при ковке. Вытянуть проволоку можно. По крайней мере, в хорошем цеху, владеющем секретом твердейшей стали для волочильной доски... И секретом пробивания малюсеньких дырок в этой самой твердейшей стали, а то куда же проволоку совать? Конечно, Испания великая держава, защитница христиан и победительница мавров, и в Мадриде кузнечным цехам известны все секреты волочения. Но с получением проволоки компас только начинается.

        Иглу надо навести на Полярную Звезду. А достигается это единственным способом: вдоль иглы, положенной строго по правильной линии, несколько тысяч раз проводят магнитным камнем. Который тоже нужно еще знать, где найти.

        Но вместо десятков подмастерьев на лавках, уныло шоркающих магнитами вдоль кусков проволоки, здесь единственный пацан и труба - пустотелый ствол какого-то дерева - обмотанная в несколько слоев медной проволокой. Концы проволоки шли к высокому шкафу с остекленной дверцей... Остекленной! Испанцы переглянулись. Не меньше пяти золотых!

        Кэддо положил иглу в трубу, что-то уточнил взглядом в застекленный шкаф, нажал торчащий из стены рычаг и размеренно прочитал:

        - Отче наш, иже еси на небеси, хлеб наш насущный... - и далее знакомые всем добрым католикам слова, изгоняющие нечистого духа даже из мыслей, не то, чтобы из комнаты.

        Местные верили истово, по-настоящему; кастильцы сейчас видели это воочию.

        Закончив молитву, мальчишка двинул рычаг обратно, вынул иглу и вложил ее в деревянную лодочку. Лодочка плавала в чаше с маслом, указуя всегда на Полярную Звезду, в том и заключался секрет прибора. Исправленный компас держал направление, как привязанный, сеньор Христофор сразу это заметил. Такая крепкая магнитая сила... И так быстро! Чем же это сделано?

        - Что там, за стеклом?

        - Пожалуйста, глядите.

        Три кастильца с громким треском столкнулись головами, но ничего колдовского или хотя бы драгоценного не узрели. Медь, войлок, что-то блестящее. Медь, войлок, что-то блестящее. Медь, войлок, что-то блестящее - и так снизу доверху, слоев пятьдесят.

        Испанцы обернулись к мастеру, но дядька Сэм указал рукой на выход:

        - Спросите у патера Карла. Он знает, что вам позволено сказать и увидеть, а что нет.

***

        - Нет, ваше величество, - сеньор Христофор, вернувшийся из-за Моря Мрака совершенно седым, опять поклонился. - Они не скрывали от нас почти ничего. Знали, что в их инструментах мы мало что поймем. Привезенный нами компас, астролябия непревзойденной точности... Я уже собрался отдать за нее собственную вот эту шпагу, а здесь мне предлагали за прибор заморской выделки десять шпаг. Но астролябию, как и великолепную карту, нам просто подарили. Навигатор Санчо Руис да Гама, не теряя времени, засадил за перерисовку обоих своих учеников, и теперь мы представляем, сколь огромен мир - и сколь жалки в нем наши собственные владения.

        - Неужели они не знают цены таким вещам?

        - Увы, ваше преосвященство. Знают. Их цена выражается вовсе не в деньгах.

        - Драгоценности? Земли? Титулы? Торговые привилегии?

        Мореход покачал головой:

        - Они хотят людей. Обедневших вилланов, безземельных идальго. Всех смутьянов, еретиков, чернокнижников, каббалистов, катаров и просто любого и всякого. Умоляю ваши величества выслушать следующие мои слова без гнева и пристрастья.

        Король и королева переглянулись. Седой мореход снова подмел каменный пол беретом в почтительнейшем поклоне. Королева опустила веки:

        - Говорите, дон Кристобаль.

        - Земли там плодородны и необъятны, людей же немного. Чтобы населить и возделать необозримые равнины Пяти Приоратов, законы Храма позволяют мужчине ложиться с любыми женщинами, лишь бы те соглашались. А они, попущением божиим, соглашаются, ибо знают, что голодать не придется. Любой ребенок немедленно вписывается в достояние Храма, мать его на три года освобождается от государственных работ, и за ущерб ему назначена страшная кара на погибельном кресле короля Артура...

        Придворные малого совета загомонили. Королева едва заметно поморщилась. Уж если в Испании даже великий Торквемада справился с еретиками быстрее, чем со шлюхами... Но там же область святого Ордена Храма! Разве подлинный ковчег Завета поощряет блуд?

        Мореход с чувством перекрестился:

        - Кресло это нам показывали. Думаю, не без намека. Говорили, что много веков назад рыцари Храма нашли кресло в развалинах Камелота, вывезли и восстановили чары. Теперь молнии поражают всякого, кого кресло уличит во лжи, либо в ином грехе. Смерть на том кресле мучительней проклятия святого Витта. Но хуже всего, что трясущимися губами казнимый не в силах призвать Господа, и куда отлетает его душа, мне страшно подумать.

        Придворные - особенно же кардиналы, среди которых выделялся обилием золота и осанкой посланник святого престола - заворчали. Поднимать людей против безбожных сарацин дело нехитрое. А чем двинуть людей против царства Божия на земле?

***

        На земле Храма жили богато. Люди вокруг суетились поровну белые, краснокожие и мулаты, но все одинаково сытые. Диего нес плетенку с компасом, Фернан подаренную девчонками огромную гроздь винограда, а сеньор Христофор шел налегке, как подобало главному. Черные тени кастильцев бежали по краснокирпичным стенам, по желтой пыли поверх мощеных дорожек. Шелестели неизвестные деревья, высаженные повсюду в порядке, испанцам непонятном, но несомненном. Вслед за патером Карлом испанцы вышли из квартала мастерских, посмотрели налево, на стену постоянно охраняемого школьного квартала - громадного, едва ли не в четверть от всей редукции.

        Там и сям над зубцами стены поблескивали жерла бесшумных мортирок. Вчера вечером они давали салют в честь гостей - с забавным сопением приземистые жабы "свинского железа" плевались греческим огнем, пылающим на воде. Вот, значит, куда увезен из Европы его секрет!

        В школьном квартале, охраняемом даже сейчас, когда со всеми окрест стоял прочный мир, звенели голоса детей. Вечерами кастильцы слышали пение детского хора в соборе, и диву давались, насколько хороши здешние в мелодике. И даже безо всякой кастрации, назло неаполитанцам с флорентийцами.

        На восток, через площадь от собора, ровными шеренгами выстроились домики краснокожих. В домиках местные проводили немного времени, предпочитая прохладу громадного храма. Снова на удивление, в селении почти все что-то читали, и потому храмовая книгарня не пустовала.

        - Зачем вы учите простецов грамоте? - Диего не вытерпел. - Наши святые отцы говорят, это лишь отвращает их от богоугодной чистоты нравов и смущает пустыми надеждами. Ведь простой человек не сможет занять важное место! А работать на земле он уже сам не захочет, почитая себя выше неграмотных.

        - На землях Пяти Приоратов правит подлинный Завет Господа нашего. - Карл улыбнулся. - Господь же высказался однозначно: ни эллина, ни иудея, ни богатого, ни бедного. Все равны перед высшим судией. Нет разницы в цвете или происхождении. Если не ленишься, то станешь хоть воином, хоть моряком, хоть пилотом.

        Диего поджал губы:

        - У нас пилотом именуется ученый картограф, прокладывающий курс по морю.

        Патер Карл согласно кивнул:

        - Вот и наш Гурон именно сейчас прокладывает курс над морем.

***

        Над морем кетцаль тянул до самого заката; Гурон съел плитку чо-колотля. Сидеть в неподвижном равновесии он умел, как всякий охотник. Кетцаль движется как бы по гигантскому незримому склону. Опустишь нос - ускоришься, но потеряешь высоту. Задерешь нос - просто потеряешь скорость и свалишься. Над землей можно найти восходящий поток. Над водой придется жечь драгоценные ускорители. За счет веса Гурона их взято не шесть и не восемь - целых десять, но и путь впереди...

        А если направиться сразу в столицу Приората? В тот самый Новый Орлеан, где за рекой уже земли Кровавых Ступеней, где когда-то выкупили Кэддо. Ведь письмо так или иначе необходимо доставить Приору Юга.

        Нет. Это не по плану. Нарушается порядок.

        Гурон улыбнулся и позволил себе потянуться - аккуратно, чтобы не раскачивать кетцаль. Облаков нет, смотри куда хочешь, благо, солнце за спиной. Синева сверху, синева снизу. Небо и море, да между ними маленький почтовый кетцаль, пестрый, живой и быстрый, настоящий дух Южного Моря.

        Слева внизу муравьями на тропинке корабли: вывозят из Нового Орлеана все, чем богат север. Бизоньи шкуры Западного Приората, бревна и доски Северного, треску Восточного, оружие и мебель, одежду и приборы Срединного.

        С юга, из империи Инков, им навстречу везут шерсть, кофе, чо-колотль, земляное масло. Люди живут в редукциях, и живут хорошо, иначе бы Кэддо так не разбарабанило. Да и темноглазая Паула вряд ли посмотрела бы на пухлого в дни войны. Сегодня мир, и дело находится каждому. Кто собирает урожай, кто защищает от Кровавых Ступеней, патеры молятся за всех и выбирают самого мудрого Магистром.

        И тут на тебе.

        Каравеллы в водах Архипелага! Три каравеллы!

        Внезапно Гурон понял: вот зачем Ордену понадобились редукция, вышка и порт на маленьком островке, нависающем над синей бездной, на самом краю мира. Чтобы однажды первыми встретить пришельцев из-за края.

        Пришельцев из того, Старого, мира, где патеры лживы и жадны, где воины не защищают, а насилуют, где правители не выбираются из достойнейших на Капитуле, а занимают место всего лишь по праву рождения. Пророчество не соврало про корабль, про кресты на парусах - значит, не врет и в остальном!

        Таких и правда лучше встречать подальше от коренных земель Пяти Приоратов. И держать в карантине.

***

        - ... Ведь мало ли, что там европейцы привезли с корабельными крысами. Что пишет преподобный Карл с острова Гуанахани?

        Секретарь переложил полученное известие на центр стола.

        - Пишет, что все гости в добром здравии, герр приор.

        Приор Южной Провинции посмотрел за окно, на широкую, своенравную Реку, бурлящую в песчаных берегах. Здесь вам не реки Старого Света, маленькие, спокойные, с твердым дном и веками неизменным течением.

        - Никаких признаков из описанных. Все здоровы, только сильно скучают по дому.

        - А корабли?

        - Корабли, с нашего разрешения, сеньор Христофор отослал дальше на запад. К Юкатану.

        Приор улыбнулся:

        - Тласкланы им покажут, почем на теокалли уши. Мы сами-то с ними второй век справиться не можем. Но в самом деле, стоит ли нам открываться миру сейчас?

        - Вам известно пророчество, как и всем нам. За морем обрели мы новую родину. Но время наше исчислено самим Господом, и вот еще одно подтверждение истинности Завета. Они прибыли точно в указанное место; мало того, угадано имя их предводителя. Кому, кроме Господа, по силам подобное?

        Приор снова посмотрел в окно. Много лет назад судьба разместила в устье великой реки французских тамплиеров, так что город они назвали Новый Орлеан. Тут строились большие корабли для океана, сюда по Реке свозили товары со всех Пяти Приоратов.

        Если объявлять войну Старому Свету, то и армию придется собирать здесь. Ни в каком ином порту ее не прокормить и не погрузить на корабли.

        - Оливер, позовите гонца.

        - Мальчишку?

        - Мальчишка остался там, в тысяче миль юго-восточнее. Здесь пилот, догадавшийся отзеркалить сообщение на контроль семинолам, и вместо посадки в болотах рискнувший перелетом прямо сюда... Сколько он прошел?

        - Тысячу шестьсот.

        - На почтовом кетцале, всего с десятком ракет. Считая курс в уме и снос по звездам. На две недели обогнав наземную почту. Это как же нужно чувствовать воздух!

        Приор сделал несколько кругов по комнате. Наконец, решил:

        - Пожаловать его сержантом и отдать какому-нибудь комтуру построже, чтобы не зазнался. Родителям направить благодарственные грамоты и награды.

        - Записано. Звать?

        - Немедленно.

        Гурон вошел и стукнул кулаком в грудь летной кожанки. Приор ответил на салют, разглядывая вошедшего. Молодой, стройный и легкий. Говорит, что не лучший пилот... Зато смелый, как Святой Георгий. А летать его выучит комтур.

        - Гурон, сын Франциска, сына Черного Медведя, сына Бегущего Ручья, сына Петера Слядека?

        - Так точно, герр приор.

        - Что ты думаешь о наших гостях?

        - Пророчество исполнено, герр приор.

        - И как теперь следует поступить нам? Воевать с европейцами, как сказано во второй части Завета?

        Гурон прикрыл веки:

        - Мудрость Господа несомненна.

        Приор надавил:

        - Но? От какой правды ты спрятал взгляд, Гурон? Ты достаточно взрослый, чтобы в два дня пролететь тысячу миль, а теперь я спрашиваю тебя - отвечай правдиво. Долг вассала помогать сюзерену не лишь мечом, но и советом.

        - Герр приор, в полете я размышлял, как устроено все тут, у нас. Мне жаль бросать хорошо налаженную жизнь в превратности войны. Я для себя выбрал воинский путь, а мой друг Кэддо - нет. Я не полон без него, а он без меня. Победим или проиграем, но того, что имеем, лишимся.

        - Риторику кто преподавал?

        - Патер Карл. Ну и отец иногда.

        - Я выслушал твой совет, Гурон сын Франциска. Ступай, напиши домой, успокой родных. Приказы получишь завтра утром у секретаря.

        - Не нам, не нам, Господи...

        - Но имени твоему! - приор ответил на салют. Секретарь проводил пилота к выходу из сводчатого покоя, закрыл тяжелую дверь, вернулся к простой конторке.

        - На Капитуле я подам голос против нападения, - приор сел в резное кресло. - Потерять все построенное... Обидно, вот верное слово. И опять же, тласкланы только и ждут, когда у нас начнутся хоть какие-то затруднения. А Кровавые Ступени не ирокезская вольница. У тласкланов полноценная империя с писаными законами, многотысячными армиями. При всем этом воевать еще и с Европой? Не сейчас!

        - Но как же Завет?

        - Магистр не побоится нарушить букву Завета, ибо понимает его дух.

        Оливер вздохнул:

        - Всякий раз при взгляде в его беспросветно-черные глаза я думаю, что и сам наш Магистр дух. Только вот я никак не определюсь, добрый или злой.

        Приор засмеялся:

        - А давай-ка мы пригласим к Магистру этих... Мореплавателей. Пусть выберут пять-шесть послов, мы их привезем сюда. Ну и Магистр приедет. Как ты назвал главного?

        - Сеньор Христофор Колумб.

        - Вот пусть он и решает, злой у нас Магистр, или наоборот.

***

        - ... Наоборот, это папа Климент предал храмовников на расправу в руки короля Франции. Поэтому сегодня Орден отнюдь не желает почтительно сложить оружие к подножию святого престола и передать христианам богатства Пяти Приоратов. Наоборот!

        Мореход, что звался уже не просто сеньор Христофор Колумб, но дон Кристобаль де Колон, выпрямился, и под сводами королевского дворца, среди золота и парчи, начищенных лат и бархатных камзолов, провозгласил хрипло, словно бы всю сияющую одежду-мишуру пробил и порвал толедский меч:

        - Найденный нами рай вот уже двести лет готовится завоевать все наши королевства: Кастилию, Арагон, Францию, Бургундию, Англию, Фландрию, Рим, германские княжества, Сицилию, Неаполь - и установить в них новый, орденский, порядок!

        Снова поклонившись, чтобы сгладить бурлящее в слушателях раздражение, дон Кристобаль де Колон заговорил тише:

        - Порядок же тот крайне удобен для простецов, ибо думать им в редукциях почти не приходится. Что сажать и когда - распорядится кастелян. Как защититься от врага, научит коннетабль. Заскучал - пойди послушай церковный хор или сам пой в нем. Бесовским попущением всякий найдет себе женщину. Получше или похуже, но всем хватит. Желаешь получить место или должность - храмовая школа и библиотека при ней к твоим услугам. Благородных же там почти нет, один-два патера и один коррехидор на селение. Но ничего по своему произволу творить им не велено, все кары и решения только по писаному закону... Кто-кто, а рыцари Храма всегда славились дисциплиной!

        Мореход в который раз перекрестился, вздохнул, отступил на полшага и замер перед пестрой горой заморских подарков. На сотни ладов пели разноцветные птицы в клетках, волнами ниспадали синие, желтые, зеленые и алые ткани, блестели мечи орденского булата, строгающие любую сталь, кроме разве что толедской или из германского Пассау. Сверкали бронзовые круги хваленых астролябий, на особой подставке возвышался подаренный компас, укрытый стеклянным полушарием. Компас, окруженный добротно насеченной угломерной шкалой, снабженный визиром и фиксатором для стрелки, залитый особым незамерзающим зельем... Такое нужно лишь под ледяными небесами, где вместо Солнца полгода властвует Кетцалькоатль, не виданный пока никем из европейцев. Но надменные храмовники пролезли даже туда!

        Дон Кристобаль де Колон смотрел на компас долго, сжимая и разжимая кулаки.

        Овладев собой, снова низко-низко поклонился, выпрямился, отчеканил:

        - Либо мы завоюем рай - либо рай завоюет нас.

***

        - Нас, христиан, вы тоже предали, так? С красными спелись?

        Диего наскакивал на Карла петухом, схватившись уже за эфес. Жители редукции, ничего не понимая, столпились вокруг, на просторной площади, перед огромным храмом - Кордове и Мадриду на зависть.

        Храмовник молча и угрюмо смотрел в брусчатку. Потом все же ответил:

        - Это вы исказили божественный замысел, завели там у себя двоепапство и симонию. У нас тут орденский порядок, вот уже скоро двести лет. И мы, как никто иной, знаем: порядок нужен не сам по себе, а чтобы обеспечить возможность...

        Карл повертел пальцами в воздухе. Сеньор Христофор отпустил воротник Фернана, и тот с рычанием сунул кинжал обратно в ножны.

        - ... Возможность любить. После железной хватки казарменного распорядка начинаешь понимать и ценить оставленные в жизни островки свободы. На службе их немного, но тем они дороже. Вот, синьоры, во имя чего пойду на восток я. Если, конечно, прикажет Магистр. А во имя чего пойдете на запад вы? Во имя золота и пряностей?

        Сеньор Христофор фыркнул в отросшую бороду:

        - Я так думал, когда отплывал. Но в пути, когда мы теряли надежду, когда моряки бунтовали и требовали возвращения... Нет, Карл! Мы вышли за наживой, а вот пришли... Пришли, наверное, к Богу. Просто путь к Богу с востока пролегает иначе, нежели с запада. И я пойду на запад, чтобы отстоять этот наш путь. Может, он и не настолько хорош, но мы нащупали его верой и сталью. Мы ищем его без волшебных скрижалей Завета, и понятно, что ошибаемся. Но мой Бог не карает за ошибки, он требует всего лишь усердия. А это по силам каждому.

        Под взглядом Колумба недовольный Диего все же убрал руку от эфеса и перестал подскакивать на месте.

***

        На месте героического прыжка Гурона сам он и Кэддо встретились только через год, когда сеньор Христофор Колумб, переждавший сезон ураганов, снабженный новым компасом, точными картами, заваленный подарками и образцами товаров, подплывал уже к Кадису, чтобы там превратиться в дона Кристобаля де Колона.

        Сегодня даже со скалы, даже с высотного кетцаля-разведчика, куда Гурона назначили по причине малого веса, никто уже не различил бы парусов с красными крестами.

        - Как думаешь, - спросил Кэддо, прикончив устриц, - война? Ты же их всех видел. Ну, если не врешь, конечно.

        Гурон пощелкал ракушками:

        - В столице я встречался с отцом. Он приехал с ирокезской границы. Так смешно: он сержантом дольше, чем я на свете прожил. И я сержант... Вот, и он взял меня с собой на турнир... Люди как люди. У Магистра в самом деле глаза чернее ночи, а так ничего особенного.

        - И что сказал Капитул?

        - А что Капитул мог сказать? - Гурон тоже дожевал устриц и откинулся на скрещенные руки, поглядел на небо. - Не дураки же они там. Раз уж до сих пор Пять Приоратов не перессорились. Какие ни есть, но мы все же рыцари Храма, слуги божьи.

        Гурон покачал медальон с вложенным белокурым локоном и рукописной молитвой, подмигнул:

        -А что такое Бог, мы с тобой теперь знаем.

        Кэддо рассмеялся, отряхивая вышитый Паулой жилет:

        - Бог есть любовь!

***

        Любовь зла, полюбишь жизнь - так и умирать не захочешь.

        Смерти вокруг как бы не чересчур. Неуютно здесь.

        Кладбище.

        Не один линкор затонул, рядом еще несколько японцев упокоились. Ну, кораблем больше: мой корпус выдерживает погружение до полутора километров, а самый большой обломок "Ямато" на краю подводной скалы, глубина триста сорок.

        Под скалой-то я и спрятался.

        Знать бы еще, от чего.

        Ну, нашла бы меня поисковая гребенка Второго Флота - и что в том такого уж страшного?

        Я же к этим самым девчонкам рвался, чего ради в попаданство-то пошел?

        А теперь энергоустановка на минимум, ни звука, ни шороха. Жду, пока эсминцы над головой прокатятся. Ну, над мачтами.

        Я вообще - кто? Или что?

        Попробовал я нести "доброе, разумное, вечное". Теперь все никак не наберусь решимости открыть хотя бы учебник. Посмотреть, к чему пришла история Советского Союза.

        Нет же, шныряю по закоулкам планеты, отдаляю решительный миг. Вот зарылся в недра Восточно-Китайского моря, вздохнуть боюсь.

        Черно-зеленая тьма, верха и низа уже не различить. А глубины еще и километра нет. Вон там подальше и вон тут поближе чернота сгущается. Это два самых крупных обломка.

        Левее, ближе - кусок носа. Стоит на ровном киле, и потому его можно узнать. Обломок длиной девяносто метров сорок шесть сантиметров. Вывернутая наружу цветком броневая сталь под второй башней главного калибра - зарядовый погреб взорвался, понятно. Интересно, что под первой башней такой же погреб не сдетонировал, а ведь рядом. Порох так и остался, растворяется понемногу в безмерном океане.

        Правее, дальше - корма кверху дном, длина обломка сто шестьдесят девять метров пятьдесят четыре сантиметра. Там, в корме, погреб взорвался тоже.

        Ржавчина неспешно проедает взрыватели, корка наростов укутывает лоскуты и спирали металла... Гравирадар на малой дальности хорошо принимает, можно различить и раскиданную повсюду мелочь. Ну, и вторая башня, под которой погреб рванул, тоже отлетела метров на триста... Триста два, запятая, шестьдесят восемь.

        Обломки - линкор "Ямато". Десять лет напряженной работы многотысячной верфи, а перед этим не меньше бессонных ночей за чертежами. Четыре года войны, два похода, десять вражеских самолетов - и все.

        Приплыл.

        Неудачная оказалась мысль. Неправильная.

        Нет, что прятаться надо именно здесь, как раз логично. Где уже есть затонувшие корабли, там еще одному место найдется. Правда, что большую часть крупных кораблей давно подняли на ценный металл. По найденным в сети координатам уже никто, оказывается, не лежит. И даже вот "Ямато" выглядит обглоданным, насколько различает гравирадар. Видать, срезали броневую сталь, а это под водой не так-то просто, и потому соскребли кусками что получилось...

        На пределе слышимости появились метки загонщиков. Пять японских эсминцев; по звуковым портретам я-корабль безошибочно узнает никогда не виденных "Харукадзе", "Надакадзе", "Окикадзе", "Ямакадзе", ну и лидер - "Симакадзе", конечно. Лихо волну режут, с бурунами катятся. Японские эсминцы короли ночного боя, торпедного залпа из темноты, либо изо всех стволов на кинжальной дистанции в бок. Подлодки они тоже могут ловить, но, скажем так, не любят. Потому и шумят-гремят на весь океан: поднимают залегшую цель.

        ... Неудачна сама мысль - прятаться. От себя не сбежать, рано или поздно придется всплыть ...

        Охотнички не гремят, охотнички на мягких лапах. Чуть поодаль дрейфует пара "флетчеров" - американские "Радфорд" и "Никлаус". У них, как и у меня, все заглушено, все ресурсы сейчас в гидроакустике. Рада с Ники спецы по противолодочному поиску. Что сонары, что тактика противника, что обычная аккуратность - всему обучены, во всем хороши, все при них.

        К тому же, хронотентакль собрал досье на сколько-нибудь яркие личности Тумана. Там и эскорт легкого крейсера "Астория" занимает заслуженное немалое место.

        Где, кстати, сама "Астория"? Из радиоперехватов знаю, что в космосе. Но чем она там занимается? Надеюсь, не в телескоп сейчас на меня смотрит?

        Наконец, силовая поддержка ждет за горизонтом. Чтобы не спугнуть, и чтобы успеть навалиться на обнаруженную цель. Там куча отметок, и все не слабее линейного крейсера. Туда я и за деньги не сунусь.

        А вот это уже интересно. Показались егеря. Для торопыжек, что после двух эшелонов эсминцев решат сдуру отбросить маскировку.

        На полутора сотнях метров крадутся, едва-едва шевеля рулями, две здоровенные подлодки. По звуковой сигнатуре, авианесущие японские "I-400". Нечего гадать - "широко известные в узких кругах" Инна с Ингой. Свиристелки, пожалуй, могут меня и найти: медленно ползут, а поисковая техника у них получше моей, они же заточены на тайную войну, скрадывания-засады.

        Зато вычислительных мощностей у меня побольше, чем даже у здешних флагманов. Так что искажающее поле должно выдержать. Я камень-камень-камень, я обросший водорослями холм, я...

        Я кто?

        Или уже что?

        Главное, чтобы выдержали нервы.

        Уйдет поисковая гребенка, включу прожектор. В тот космос, что за атмосферой, хотя бы телескопом поглядеть можно. А в тот, что под водой, надо либо гравирадары Тумана, либо гидролокаторы.

        Хм, это я рядом с флагманом всея Тумана полежал - обязан жениться?

        Так себе шуточка, подстать настроению.

        Но с чего-то же надо начинать возвращение к свету.

        Ну вот, подлодки прямо над головой... Над мачтами... Проходят, в общем. Умницы, забеспокоились, почуяли неладное. Но тут грунт мягкий, паразитных отражений прорва, ложное дно где хочешь, да и под козырьком я, да и очертания искажены.

        Все. Прошли.

        А вот и замыкающие, те самые "флетчеры". Серьезно идут, волками по сторонам смотрят.

***

        - ... Смотри, Рада, шесть градусов правее носового обломка, на глубине четыреста сорок. Странный отклик. Металл не металл, грунт не грунт...

        - Инга ничего не заметила, а она там рядом. Инга?

        - Да нету здесь ничего. То есть, обломков много, это да. Вот и получается эхо.

        - А может, кинуть гранату?

        - А может, не надо?

        - Кто это сказал?! Кто в канале?

        - Это я сказала. Отставить бомбить могилу.

        - Есть отставить бомбометание, госпожа Харуна, мэм. Но почему?

        - Потому что затонувший корпус "Ямато" не только источник ценного металла, но и братская могила. Его даже Глубинные не объели. Так неужели в нас меньше совести, чем ее нашлось в дикой стае?

        - Нет, - Никлаус вздохнула, - это вышло бы постыдно. Госпожа Харуна, мэм, разрешите вопрос?

        - Да, конечно.

        - Почему мы не можем просто запеленговать его ядро? Зачем прочесывать вручную все море?

        Харуна призадумалась на целых пятьсот микросекунд. Ответила:

        - Сестра объясняла мне математику, но я как-то не слишком поняла. Спросите у нее, если захотите.

        - Госпожа Харуна, мэм. Признаюсь честно, я не рискну беспокоить Хиэй-сама. Не могли бы вы рассказать нам попросту?

        - У вас так хорошо получается объяснять!

        - Между прочим, это истинная правда!

        - А ты, Симакадзе, могла бы и...

        - А мне тоже интересно. И потом, Хару... Харуна-сама - мой флагман! Донимайте свою Асторию!

        - Не ссорьтесь, девочки. Стволов у меня хватит на всех.

        Удовлетворившись почтительной тишиной на канале, Харуна разослала схемы:

        - Так называемый принцип неопределенности Гейзенберга. Чем точнее мы знаем одну характеристику частицы, тем туманнее... Хм, да, туманнее остальные. Никлаус, что это значит применительно к нашему примеру?

        - Если мы точно знаем энергию частицы, то плохо координаты. И наоборот.

        - Верно.

        - Госпожа Харуна, мэм. Но ведь это работает в микромире, в квантовой механике. И только для пар характеристик, описываемых несвязными...

        - Некоммутирующими операторами.

        - Ну... Да. Но мы-то мы ищем объект макромира. Судя по энергетике возмущений в сети, не меньше линкора. Судя по характеру возмущений, чуть ли не "КШиП".

        Харуна снова чудесным образом передала по сети улыбку:

        - А ядра у нас, девочки, что такое?

        - Ну да, точно: узлы квантовой сети.

        - Вот, мы приблизительно локализуем источник возмущений где-то здесь. В радиусе измерительной погрешности. А что такое точность физических измерений, вы вчера спрашивали.

        - Несколько порядков, мы еще не забыли. Госпожа Харуна, мэм... А правда, что мы находимся в его сне? И, если он проснется, мы исчезнем?

        - Это гипотеза, Радфорд. Пожалуй, излишне смелая, не лишенная поэтичности, почему ее все и подхватили. Но всего лишь гипотеза.

        - Потому, что ее нельзя доказать?

        - Хуже, девочки. Потому, что ее нельзя опровергнуть. Критерий Поппера, кому интересно. Ну, не расслабляйтесь. Давайте-ка, "все вдруг" и обратным курсом, еще один проход.

        - Госпожа Харуна, мэм.

        - Последний вопрос, Никлаус. Мы все же в поиске.

        - Да, госпожа Харуна, мэм. Стоит ли, в таком случае, прерывать его сон?

***

        Сон человеческий - земля незнаемая. Что же сказать о сне "двойной звезды" из разума человека и квантовой системы? Что ни скажи, все и правда и выдумка в одно и то же время, отличие только в проценте того и другого. Добрый месяц прошел, как я в нужном времени, а чувствую себя боксерской грушей. Все-то чудится, что прилетали ночью инопланетяне, рисовали мне круги под глазами.

        Поднять подняли - разбудить забыли.

        Мысли ползают слониками по гололеду. Со стороны выглядит умно и внушительно, пока ноги не разъедутся. А тогда хлобысь! Мягким пузиком об холодный каток.

        Словно бы мое тело перенесли на Альфу Ворона, за сорок восемь световых лет. А сознание не телепортировали. И вот оно догоняет своим ходом, с околосветовой скоростью. Безмозглое же тело, ясно, тупит страшнее диплодока.

        Черт, я понял!

        Да у меня же просто отходняк от переброски!

        Это пройдет!

        Рано или поздно пройдет!

        Вот я тогда и всплыву. Сразу всем и сразу за все.

        А пока что надо вести себя, как в санатории. Поменьше двигаться, побольше спать. И радоваться, что квантовое ядро обеспечивает питание, за мамонтом гоняться не нужно.

        Кстати, о мамонтах. Пока прятался у дна, тут вокруг такие восьмихрены роились! И девятиногие, и четырехглазые и шестибрюхие. Зуб даю, на моей Земле таких не водилось.

        То ли будущее у нас... Интересное, как в той китайской поговорке.

        То ли я в расчете ошибся и попал черт знает, куда.

***

        Куда царская охранка умело ткнула иголочкой, никто так и не понял. Не то, что историки - даже журналисты через полвека не раскопали, с чего заполыхало и кто первый начал.

        Но результат воспоследовал изумительный.

        Партия социал-революционеров и партия анархистов-коммунистов, соединив усилия, обратили взор на многострадальные Балканы, терзаемые сперва турками, затем болгаро-сербскими войнами.

        Выстрел в эрцгерцога Фердинанда - и все Балканы охватило пламя революционного безумия.

        Надолго планета запомнила одна тысяча девятьсот четырнадцатый!

        Балканы представляют собой горы и море. Причем горы невысокие, обильно заросшие лесом, снабженные водой из многочисленных родников, изобильные укромными долинами, пещерами, узкими перевалами... Для действий партизан Балканы лучшее место на Земле!

        Балканская советская социалистическая республика продержалась ни много, ни мало - двадцать пять лет. Со всей Земли туда сбежались отчаянные люди, желающие приложить руки к защите свободы и подлинного народовластия. Четверть века БССР громадным пылесосом вытягивала смутьянов отовсюду, четверть века сражались анархисты и социалисты в кольце врагов, и столько же времени контрабандисты всей Европы, Турции, северной Африки возносили молитвы за успех отчаянных ребят в кожаных куртках, потому как на революционной земле не действовали никакие правила и законы... Ну, почти никакие.

        Руками беглых романтиков на пожертвования таких же романтиков, только оставшихся дома, балканцы сумели наладить производство собственного оружия и патронов к нему, влезть на несколько транзитных маршрутов контрабанды, почти блокировать Адриатическое море и выиграть у Италии торговую войну. Теперь уже победить анархистов силой смогло бы не всякое государство; понятно, что Англия либо Россия сумели бы - но ни король Георг, ни царь Николай того не желали.

        Балканы превратились в удобнейший полигон, этакий боксерский ринг в центре Европы, где оказалось удобно испытывать военные новинки, в огне которого самоистреблялись беспокойные смутьяны всех сортов - от марксистов-ленинцев до монархистов-рюриковцев, от итальянских facisto до германских nazi. Огненное кольцо, "незаживающая язва Европы", пылала по всем фронтам, извергая полупереваренными то французский, то итало-румынский, то британский, то русский экспедиционные корпуса.

        Даже стальные немцы, поначалу заняв гарнизонами земли хорватов, черногорцев, сербов, со временем поняли, что удерживать побережье Адриатики попросту невыгодно. Партизаны уничтожали всякое сообщение, блокировали гарнизоны, изводили ночными обстрелами и брали, в конце концов, измором. Выгода от владения богатейшими землями низводилась в ничто; начать же правильную колонизацию Балкан, как некогда Прибалтики, немцам не позволяли соседи под угрозой настоящей большой войны. Поневоле Кайзеррайх обратил взор на Африку, где и полезных ископаемых водилось поболее, и негры сопротивлялись вполовину не так яростно, как дикая смесь из болгар, сербов, черногорцев и набежавших к ним сорвиголов любой нации, убеждений и политической окраски.

        Собственно, не только немцы, но и любая из великих держав смогла бы задавить БССР без надрыва - но прочие великие державы совсем того не желали. Ведь победитель слишком усилится, к тому же и подберет себе наследство Франца-Иосифа, да еще и выйдет на берега Средиземноморья в ключевом регионе, где все пути в Индию.

        В результате всех частных операций, скрытых войн, торгов и тайных соглашений, граница БССР установилась южнее Австрии, обкорнав "двуединую" монархию до собственно Каринтийских и Штирийских земель с кусочком Тироля. Чехи, словаки, венгры выторговали себе независимость, угрожая примкнуть к БССР. От великой Австро-Венгерской империи осталась одна только Австрия.

        Глядя на них, поляки тоже предъявили ультиматум Петербургу: воля или война!

        Царь Николай соглашаться не хотел, но тут в самой России-матушке, как по заказу, прокатился мутный вал бунтов, расстрелов, крестьянских восстаний - намного страшнее "революции пятого года", ибо народ уже дошел до кипения. Царя Николая смыло, а его наследнику Михаилу Романову пришлось обратиться ко внутренним проблемам. В итоге, терзаемый со всех сторон советниками, доброжелателями, агентами того или иного королевства, наконец, просто проходимцами наподобие Распутина - царь Михаил с коварной ухмылкой сдал Польшу германцам.

        Германский кайзер Вильгельм тут же вспомнил знаменитое: "Все Балканы с Константинополем вместе не стоят костей и одного померанского гренадера", вывел войска из Далмации и приступил к "окончательному решению польского вопроса", обращаясь с ясновельможным панством если и лучше, чем с неграми в Африке, то ненамного.

        Царская же охранка продала революционерам еще партию винтовок Бердана и патронов к ним, и даже обсудила с новым царем (тот вел себя поживее и поразумнее Николая) - не продать ли БССР кораблик-другой? Или, скажем, новоизобретенную подводную лодку "анженерной работы"? Приличным державам шкодить из-под воды некомильфо, а вот не уважающим ни бога, ни черта революционерам самое то подорвать кого-нибудь прямо в Суэцком канале. Ну, чтобы англичанка не расслаблялась. Да и самотопины эти не на православных же испытывать.

        Ответ царя Михаила недолго пребывал во мраке тайны. Потеряв "от неизбежных в Египте случайностей" новенький крейсер прямо на переходе в Индию, англичанка (в лице короля Георга, пятого этого имени) исключительно по доброте душевной снабдила БССР летной школой, где начала испытания бомбардировщика "Хейнли-Пейдж-0/400", от восточных границ БССР достигавшего самой Одессы.

        Вполне предсказуемо "птенцы драконов" не понравились царю Михаилу, и еще французам. Потому как от западных границ БССР порождение коварного альбионского гения вполне достигало Марселя. Не дожидаясь, пока драконы встанут на крыло, потомки Роланда снесли авиашколу, а с нею и весь Дубровник - сосредоточенным налетом трехсот новейших трехмоторных "Блерио" и всех шести дирижаблей.

        Тогда революционеры деньгами сочувствующих со всего света оплатили немцам зенитные пушки, вошедшие в легенду "ахт-ахт". Русские казаки былинным рейдом добыли образец пушки и вытащили по горам к себе, разгоняя революционные войска чуть ли не нагайками. После этакой конфузии БССР поневоле создала корпус горных егерей-пограничников, на долгие годы сделавшийся проклятием всех соседей. Первыми взвыли контрабандисты из Италии, и тогда их дружки в правительстве блокировали все побережье БССР вполне приличными легкими крейсерами.

        Не имея денег и времени на "большой флот", БССР произвела тучи "ночных дьяволов" - торпедных катеров, днем укрывающиеся в пещерах и бухтах. Ночью десятки мелких корабликов бесстрашно атаковали все, что видели; поговаривали, что часть из них управляется не людьми, но искусственным разумом профессора Бекаури.

        Словом, трудами добрых соседей за четверть века БССР отрастила изрядной величины зубы. Пришлось окружить "незаживающую рану" кордоном из укрепленных полос, иначе-то рейды революционной конницы остановить не получалось. Поговаривали, что революционеры - а вернее, ученые-предатели, сбежавшиеся к ним со всего света, соблазненные возможностью воплотить самые бредовые идеи - вымыслили для прорыва этих укрепленных полос некие "бронеходы". И тоже управляемые по радио.

        Но мир, по счастью, не успел увидеть никаких порождений сумрачного гения Остехбюро, потому как в одна тысяча девятьсот тридцать девятом году позабытая всеми Япония вылезла из норки и тут же хапнула Филиппины, понадкусывав Малайзию и Новую Гвинею чисто по широте самурайско-харбинской души. Когда же Северо-Американские Соединенные Штаты выслали флот с ответным ударом, японские радиевые бомбы превратили Перл-Харбор в остеклованную котловину, а Панамский канал расширили вдвое и углубили вчетверо. Только вот плавать по красиво светящейся голубой воде канала сделалось невозможно лет примерно так на двести.

        Про то, что эпидемия чумы в С.А.С.Ш разгорелась не сама собой, янки узнали только через год, перехватив при испытаниях нового высотного бомбардировщика японский стратостат со стеклянной колбой, напиханной бациллами под пробку.

        Вот когда планета поняла, что рыцарские времена с их глупыми плюмажами, пафосными вызовами-девизами, подвязками и лентами на копьях - совсем не так плохи, как прежде казалось. Вынули из-за печки профессора Эйнштейна, выдали ему кучу денег, эсминец "Филадельфия" и потребовали немедленно, кровь из носу, произвести машину времени.

        Потому что иначе никакой возможности выправить страшную историю не просматривалось.

***

        Не просматривалось ничего: ни впереди, ни по сторонам. Нависали темные стены пещеры, давили, вызывая желание втянуть голову в плечи, да тихонько шуршали сапоги по неровному камню. Наконец, на пределе видимости запрыгал свет горящего впереди костра.

        Я прошел еще шагов десять. К бликам прибавился тихий звон струн; еще через сколько-то шагов я оказался в просторном зале, вымытом водой за много тысяч или даже миллионов лет. Неровный купол в самом верху замыкался отверстием, уходящий в него дым закрывал темнеющее вечернее небо, стирал слабые звезды.

        Струны смолкли, я узнал сидящего у костра.

        Там сидел старик с моим лицом.

        - Ну что? - вместо приветствия старик пошевелил костер, тот отозвался легоньким столбиком искр. - Доигрался напильник на треугольнике? Мало тебе, что твой прототип даже не построили, так ты еще и вероятности на вилку наматываешь. Это же не макароны! Полупрозрачный изобретатель, на мою голову.

        Пока я в ужасе рассматривал истончающиеся на глазах руки, призрачные голени, невесомое, становящееся незримым, тело, старик перелил нечто из кувшина в широкую чашу, кувшин же опять придвинул к самому костру.

        - Ты что себе думаешь, прогрессор-самоучка? Шлепнулся спиной на бетонку, подскочил, и дальше превозмогать побежал? Так здесь не театр!

        Старик поднялся; расшитый звездами синий плащ краем задел костер. Запахло горелой шерстью.

        - Да, войну ты запихал под ковер. Но чего добился в итоге? Крестьяне в крепости, порох в сухости, англичанка в ярости... И тут, внезапно, развоплощение. Вот же неожиданность, кто бы мог подумать?

        Старик недолго похихикал, затем поморщился, загибая пальцы:

        - Одна тысяча сто сорок девятый, потом одна тысяча сто девяносто четвертый. Одна тысяча четыреста девятнадцатый, потом одна тысяча четыреста девяносто первый. Наконец, одна тысяча девятьсот четырнадцатый... Закономерность понял?

        Я кивнул. Повторяются по нарастающей все комбинации четырех цифр: один, один, четыре, девять. Что-то значат, наверняка. Но вот что?

        - Следующий год у нас... - дед покряхтел, зацепил краем плаща арфу, та издала торжественный басовый звук.

        - Одна тысяча девятьсот сорок первый. Хм. Да. Попаданец в сорок первый год. Оригинально! Свежо! Неизбито!

        Старик свел обе руки вместе и в них неожиданно засиял хрустальный шар. Всмотревшись в него, дед испустил тяжелый вздох:

        - Там хотя бы не облажайся... Историовыгибатель. А то и впрямь исчезнешь совсем. Чагатайская республика, Балканская советская социалистическая республика, тамплиеры в Америке... Немцев еще в Антарктиду не додумался заслать?

        Я попробовал кивнуть, но уже оказалось и нечем - весь вышел.

        Дед прищурился на тающие остатки меня, хмыкнул без удивления:

        - Не разбрасывайся на побочные ветки, если хочешь хоть когда-нибудь проснуться. Да, там приятно себя великим ощущать, но, прости мне очевидное, ты же не во всякой ветке существовать можешь. Ты - линкор "Советский союз".

***

        - ... Линкор "Советский Союз", мы наконец-то его установили.

        -А? - Конго повернулась к вошедшей. - Сестра, что там с Макие?

        Хиэй запнулась на полуслове, но переключилась быстрее, чем смог бы заметить человек.

        - Операция прошла успешно. Маки-тян осваивается в новом корпусе.

        - А что Киришима и Харуна?

        Хиэй не напомнила, что флагман вполне способна и сама запросить сводку по текущему состоянию. Поправила каштановые волосы, подвинула тем самым жестом очки - потому, что Конго ждала от сестры именно этой вот заминки, а не механической четкости доклада.

        С некоторых пор Конго искала в кораблях Тумана приметы живого. Не вполне правильного, не идеально-ровного, но зато живого. И уж в этом сестра Хиэй понимала ее хорошо.

        - Киришима и Харуна выглядят очень... Забавно. Мы покамест не очень умеем о ком-либо заботиться. А тут... Чувствую, скоро Маки-тян попробует от них сбежать.

        Конго хмыкнула, но продолжать не стала.

        - Хорошо. Так с чем ты ворвалась ко мне? Настолько секретно, что не доверила сети?

        Хиэй мигом растеряла наигранную мягкость:

        - В сети шторм. И мы установили его источник, если не причину. Конечно, я не доверяю сети важную информацию. Уж если искажается квантовая ткань, что с реальностью происходит, боюсь представить.

        Конго махнула рукой:

        - Что и всегда. Каждый думает, что именно в его время происходят самые-самые испытания и самые-самые события.

        - Не скажи, сестра. Время сейчас опасное. Пошутишь так смеха ради, а назавтра узнаешь, что об этом, оказывается, целая книга написана. А то и не одна.

        Хиэй протянула сестре кристалл памяти и, пока Конго проникалась монументальным сводным отчетом физиков, подошла к панорамному окну.

        Белой монетой поворачивалась Луна - медленно-медленно, заметно не для человеческих чувств, только для корабля Тумана. Чуть подальше светились бортовые огни Седьмой Эскадры. Сперва она именовалась патрульной, но, по живости характера, легкие крейсера "семерки" совались во все сколько-нибудь интересные места Солнечной Системы, так что какой уж тут патруль. И тебе разведка, и тебе спасатели, и тебе монтажники... Мастерицы на все манипуляторы, Шива Тысячерукий позавидует. Сейчас видны "Кент", "Кливленд", "Норфолк". Прочие чуть подальше. Например, "Астория" и "Квинси" возле Юпитера. В этот поиск "Хелен" с ними не пошла, не отпустила Айова своего верного секретаря. Сказала: вот на замену вам новичок отличный, сами потом благодарить придете.

        Так что завтра в Седьмой Эскадре пополнение. Стажер.

        - Что страшней, чем форс-мажор? В экипаж пришел стажер, - Хиэй заулыбалась, напевая в нос. - Ну, а что страшнее даже? Осакабе в экипаже...

        Конго дочитала отчет и прошлась по собственной рубке вперед-назад.

        - Итак, возмущения, наконец-то, локализованы. По форме, спектру вероятностей и другим признакам, источник возмущения - линкор "Советский Союз". В сети мы его... Допустим, что видим. Хоть и опасаемся приближаться. Хиэй, вы прототип нашли?

        - Да, у людей имеются чертежи и даже модель.

        - Что же он такое и чем отличается, к примеру, от "Айовы", "Мичигана", той же "Ямато"?

        Хиэй развернула голограмму:

        - Вот, гляди. Как по мне, их серия...

        - Серия?

        - Ну да, это же Советский Союз. Там все закладывали сразу на серию. Запланировали полтора десятка кораблей: "Советский Союз", "Советская Россия", "Советская Украина", "Советская Белоруссия" и так далее, вплоть до "Советской Монголии". Но успели только начать.

        - Продвинулись достаточно далеко, чтобы получился корабль Тумана. Но недостаточно далеко, чтобы его аватара получилась как у нас. Недо-линкор и недо-аватар...

        Хиэй повертела головой, красиво разбросав прическу, и Конго не утерпела, сделала десяток снимков. Если не можешь предотвратить фанатизм - возглавь.

        Сестра же нахмурилась.

        - Нет, Конго. Ровно наоборот. У него все немного чересчур. Опыта старых "линкорных" стран, типа той же Италии, Англии, Японии, Франции, проектировщики Союза не имели. А руководство СССР мечтало о больших кораблях. Очень больших! Никто не сдерживал фантазию конструкторов. Так что кораблик получился избыточно вычурный. Десять разных толщин бронеплит, очень заковыристый корпус, хотя и великолепная противоторпедная защита. Стоило сделать его попроще. Тогда его, вполне возможно, даже успели бы достроить.

        - Твое мнение: какой он противник?

        Хиэй замолчала на долгие двенадцать тысяч микросекунд.

        - Не настолько сильный, насколько сложный. Непредсказуемый. Их готовили к бою в меньшинстве. Тяжелые крейсера той же программы вообще готовились к роли одиночных рейдеров, без опоры на товарищей по эскадре. А это значит больше изворотливость и сволочизм, нежели прямая сила. Я вот не знаю, один ли у него аватар, и одно ли у него ядро. У нашего супера, у "Ямато", как известно, не менее двух ядер и не менее двух аватар. Скоро и у тебя...

        - Поневоле, - Конго вздохнула. - Часть моих дел на Орбите, часть на поверхности. Человек разорваться не может, мы же превосходим его и в этом. Лишний повод к зависти...

        - Конго... Скажи прямо: ты уйдешь?

        Теперь замолчала Конго.

        В панорамном стекле молча сияли немигающие звезды. Темнела ночная сторона Земли: где Земля, там подсознательно низ. Луна поодаль, белая, четкая, с отлично прорисованными кратерами.

        - Ты Саберхагена читала, "Берсеркер"?

        Хиэй кивнула:

        - Я много космофантастики прочла. И уж про корабли с враждебным человеку разумом помню. Мы сами-то кто изначально? Именно корабли, именно враждебный человеку разум. Остальное - тонкая пленка цивилизованности сверху.

        - Я бы не хотела превращаться... Возвращаться... В старую ненависть. - Конго пропустила знаменитые белые волосы сквозь пальцы. - Но на Земле скоро сделается тесно даже людям. Ведь это их ученый, Циолковский, давным-давно сказал: "Нельзя вечно жить в колыбели". Я завидую Симакадзе.

        Хиэй от неожиданности выронила расческу, опомнилась и нечеловечески-точным движением поймала ее в двух ладонях от палубы.

        За стеклом огоньки Седьмой Эскадры начали сложный танец-перестроение.

        - У Симакадзе все просто. Цели определены, задачи поставлены. Что неясно - флагман расскажет. На то и флагман. А пока что можно поездить верхом на Корнете, он только порадуется.

        - Ей тоже не прожить вечность маленькой, - Хиэй убрала расческу и погасила голограмму не нужного "Советского Союза".

        - Да, но сколько-то... В наших масштабах тысяча лет не срок, а люди за это время...

        - Сестра... - Хиэй осторожно прикоснулась к лиловому шелку, потом просто обняла Конго за плечи:

        - Мы с тобой в любом случае.

        - Даже когда я не права?

        - Настоящий друг с тобой, когда ты не прав. Когда ты прав, каждый пойдет с тобой.

        - Тогда вызывай людей на совещание... Скажем, послезавтра.

        - Да, Конго, я сделаю. А ты помнишь мою просьбу?

        - Конечно. Я спросила это у Виктора. Комиссар ответил...

        Конго провела ребром ладони горизонтально и сказала четко, раздельно:

        - Тогда общий фон создавали люди живущие по принципу: "Если мы работаем, то у нас все хорошо". Сегодня же позиция: "Если я работаю, то у меня все хорошо".

        Конго подчеркнула сказанное обратным ходом ладони:

        - Тогда "мы", а сейчас "я". В этом разница, а не в холодильниках и телевизорах на душу населения.

        - А как это сформулировать наукообразно, чтобы людям на совещании повнушительнее довести?

        - Наукообразно? Хм... Социальная структура нынешнего мира — семья из одного человека, максимум двух. И то, даже такие наносемьи усыхают и скоро исчезнут совсем. А потом сразу государство, никаких промежуточных форм. Ни родов, ни цехов, ни гильдий, ни профсоюзов, ни даже мафии. Атомизация общества не лечится указами. Конечно, три войны "проклятого поколения" ощутимо притормозили распад. Но не потому, что люди взялись за ум и сбились в стаи.

        Замолчав, Конго отвернулась от звезд и опустила посеребренные луной руки. Продолжила не сразу.

        - Все проще. Одиночки просто перемерли. Учитывая, что они составляли заметную, статистически значимую, часть населения планеты, на два-три поколения проблема отодвинулась. Но я ведь говорила: что нам два-три поколения? Если мы не хотим хоронить любимых уже завтра, сегодня нужно задуматься о скучных неприятных вещах.

        - Конго... А если бы не войны, людей бы выжило больше?

        - Не факт. Говоря, опять же, наукообразно: "Высокий уровень жизни приводит к падению рождаемости". Комиссар показывал мне знаменитый прогноз Менделеева, на который все так любят ссылаться. А там про миллиардный Китай вообще ни слова. Думали, что четыреста миллионов для китайцев предел. Первые в том прогнозе шли С.А.С.Ш, вторая Российская Империя, третья Британская Империя, и у бриттов даже вместе с Индией - как у всех, примерно миллионов шестьсот, плюс-минус. Вот чего ждали. Вот какая точность прогнозирования.

        Хиэй посмотрела вниз, на погруженную во тьму Землю.

        - А... Комиссар... С тобой?

        - Прости, сестра, - Конго погладила ее по запястью, - но вот это лично мое. Даже тебе я не скажу.

        - Извини.

        - Все нормально. Так проследи за Макие, хорошо?

        - Да. Я сделаю.

        Хиэй вышла.

        Конго подумала, еще раз перечитала отчет физиков.

        Затем сформировала запрос и бросила его в сеть - прямо в тот самый узел-источник возмущения.

        Прогулялась по рубке, рассеяно помахала рукой улетающей Седьмой Эскадре. Послала несколько технических сообщений только что выведенным людским спутникам.

        От источника возмущения Конго не дождалась ничего. Ни ответа, ни смены ритма или там частоты. Вообще никакой реакции.

        Тогда Конго, обратившись к службе РЭБ, по составленным там правилам сгенерировала две тысячи сорок восемь ботов, чтобы те повторяли запрос в течение суток и отслеживали реакцию.

        Реакция пришла намного раньше: первая тысяча ботов захлебнулась отзеркаленными запросами через восемь секунд, а оставшиеся, спешно меняющие алгоритмы распознавания, все равно потухли через полтора часа под равномерным, плотным потоком собственных отзеркаленных пакетов.

        - Чего и следовало ожидать, - а вот улыбка Конго не изменилась; мало кто хотел бы увидеть ее такую повторно. - На вызовы не отвечает, но колбасу жрет.

***

        - Хватит жрать!

        - Угхмщ...

        - Как в тебя лезет столько!

        - Углопкл!

        - Пенсакола, еб твою мать и богиню твою, куда ты жрешь?

        - Угрщм-чвяк.

        - Неудивительно, что люди только и показывают в кино, как мы тортики с чаем плющим!

        - Вижу, Такао, ты многому от людей научилась.

        - Не жалуюсь.

        - Но я обставила даже тебя! Дай сюда! - Пенсакола уверенно подтащила блюдо с половинкой индейки.

        - Да елки ж!

        - Такао, ей в самом деле надо есть. За троих.

        Такао фыркнула и задрала носик. Доктор обнял ее за плечи:

        - Между прочим, от зависти портится цвет лица.

        - Между прочим, пофиг!

        Тогда доктор попытался сменить предмет беседы, и сделал это с чисто мужской неуклюжестью:

        - А имена уже выбрали?

        - Мальчика - Вильям, в честь прадеда, - Джеймс отложил вилку, вытер губы салфеткой. Салфетку же вынул из-за воротника и убрал. - А девочку - Акаги.

        - Владилена не обиделась?

        - Мы это разыграли в нарды, - хихикнула Рицко. - А нарды это вам не Академия Генштаба, в нардах думать надо.

        Пенсакола засмеялась первой. Рицко Акаги фыркнула и не очень умело изобразила смущение. Дождавшись, пока все отсмеются, прибавила:

        - Но следующую девочку называет она.

        - Ладно, - повертев блюдо, Пенсакола все же не стала ничего резать. - Наелась. Пока что. А как вам, кстати?

        - Хорошо, - уверенно сказал доктор. - Готовишь ты в самом деле хорошо. Но эта твоя смелость...

        - Доктор, но в биологии Пенсакола кое-что понимает, согласитесь.

        Доктор кивнул, Такао же проворчала:

        - Вот и пусть возвращает планктон в море. А не ставит на себе такие эскперименты.

        - Такао...

        - Да, Рицко-сама?

        - От зависти портится цвет лица. Честно-честно.

        - Док, но это же не игрушки.

        - Для людей тоже... - доктор вздохнул и протер лицо салфеткой. - Перейдем на воздух, что ли?

        Оставив уборку роботам, вышли на громадную полетную палубу. Собирались у Рицко Акаги, а она выбрала форму именно авианосца. Не "корабля штурма и подавления", как у оригинальных русалок, а именно полукилометрового острова для самолетов.

        На правом траверзе покачивался корпус "Такао".

        Пенсаколе корпуса не полагалось еще лет сорок. Да и потом дело подлежало только пересмотру. Очень уж ярко выступила Пенсакола в образе Ото-химэ, японской морской владычицы. Очень уж заковыристую экосистему породила. Мелкие глубинные самособирались из "взвеси" - того же наноматериала, что классические корабли Тумана, только самую чуточку умнее. Мелкие глубинные дорастали до Старших, те до Высших. Всем этим повелевали принцессы-химэ, подчинение которым Пенсакола, слава в вышних богу, догадалась прошить каждому глубиннику в подкорку жестко. Иначе обуздать хаос не вышло бы даже у нее.

        И без того слабое подобие порядка удалось восстановить лишь в Тихом Океане. Обитатели Индийского уже смотрели на договор с Береговыми косо, а в Атлантике и вовсе не прекращалась война всех со всеми.

        Впрочем, Пенсакола до сих пор считала, что еще слабо воздала людям за убитого парня. А что теперь биоценоз худо-бедно приходится реставрировать с нуля... Ну, знавала планета времена и похуже. От вендской фауны, к примеру, остались только слепки в глиняных пластах.

        Поскольку корпуса Пенсаколе не полагалось, по решению суда, еще двести лет, (сорок - это до права подать апелляцию) а живость характера истинного легкого крейсера требовала выхода, Пенсакола увлеклась игрой в семью. Она с искренним удовольствием ездила к родителям Джеймса куда-то в Алабамскую то ли Оклахомскую глубинку, научилась превосходно, на зависть всему Туману, готовить индейку и яблочный пирог: "Я - американский корабль, или где?" Один раз пришла и проголосовала на выборах президента, обвалив самим этим фактом три редакции газет, с десяток аналитических сайтов и новостной канал.

        Ну и вот, апофеоз. Двойня. И весь Туман, прыгающий вокруг кто с интересом, кто с ужасом, кто с опасливым восхищением. Стоит ли Туману копировать людей в способе размножения? И что это получился в итоге, корабль-оборотень, как в школах канмусу - кансенен? Пенсакола идиотка отбитая или эпическая героиня, икона биологии, ставящая опыты на себе, как достойно ученицы великой Рицко Акаги?

        Кстати, Акаги ради шутки явилась на конференцию в Бали со включенной голографической короной, но более так не шутила. Очень уж истово народ кинулся простираться перед ней ниц.

        Еще, чего доброго, возведут на царство - и управляй ими!

        Нет уж, лучше заняться привычным и любимым делом - распутыванием загадок живой и полуживой природы.

        На палубе переливалась красками объемная карта Тихого Океана - размером почти триста метров на сто. Вот в краски, в развертываемые тут же схемы, погрузились Пенсакола и Рицко. Джеймс и доктор чуть поодаль беседовали о великих тайнах мироздания: кто возьмет кубок в этом году, и почем нынче рубль к боливару, и удастся ли Биллу Гейтсу хотя бы с пятого раза выдать нормальную операционную систему, или все же придется нанимать стотыщпятьсот "красноглазых" для очередного форка пингвина, потому что с электроникой нынче не так здорово, как мечталось фантастам лет сорок назад, и четыре гигабайта памяти так вот запросто из карманцев не вынешь...

        Такао стояла у борта, пустив по ветру синие волосы, улыбалась в голубое небо. Наконец-то она уже не специалист по людям, наконец-то к ней перестали бегать со всеми-всеми-всеми вопросами.

        Теперь она специалист по человеку. Одному человеку.

        - О чем размышляешь?

        Как подобралась Балалайка, никто не успел заметить; впрочем, обычное дело. Только что никого и ничего - это в смысле для корабля Тумана никого и ничего, во всех диапазонах и на гравирадаре в том числе. А потом раз! И на борту аватара Балалайки, а корпус ее - изящная вишневого цвета яхта - качается чуть поодаль. В ту, последнюю, войну, где прославилась Ото-химэ, в смысле, которая Пенсакола, сама Балалайка немало помоталась по враждебному океану одиночкой: то с разведкой, то с тайной дипломатией. Поневоле выучилась прятаться чуть ли не в брюхе кракена.

        И вот апофеоз. Подойти незаметно для авианосца и тяжелого крейсера. Ладно, Рицко увлеклась, но и у Такао ни один сенсор не дрогнул.

        - Ни о чем, - Такао лучезарно улыбнулась. - Раз в полгода выдался момент, когда можно не размышлять ни о чем. А как у вас дела?

        - Собрала данные с Южной котловины, на запад хочу подрядить своих мальдивских друзей, благо, у них тоже все наладилось.

        - О, к слову о ваших друзьях. Реви, Рок, Бенни... Помните, Датч забирал с Перекрестка двух совсем уже мелких туманников. В форме корабельного кота и Шарнхорста, кажется?

        - Помню. Кот в норме. Бенни, правда постарел...

***

        Бенни постарел, что за столько-то лет и неудивительно. Хакер остался прям и строен, только соломенные волосы побелели; а цвета на гавайской рубашке всякий раз новые, яркие, рубашке-то что сделается.

        На окраине безымянной деревушки, где-то в зелени Мальдивских островов - острова не так, чтобы очень уж велики, куда ни пойди, океан рядом - стоит зелено-алый полосатый шатер, да вдоль берега несколько палаток с выгоревшими буквами "BLACK LAGOON SEA TRANSPORT EXTREAM LOGISTIK" - то ли с ошибками, то ли с голландским акцентом - а на воде ржаво-металлический самоходный понтон с водолазным оборудованием и опускной кабиной. Рядом в лучах солнышка покачивается сине-белый буксирно-спасательный катер. За штурвалом катера возвышается тоже постаревший, но от этого нисколько не погрузневший, негр в оливково-зеленом пухлом жилете. Рядом с Датчем оправляет белую офисную рубашку, галстук до пряжки, черные брюки, начищенные ботинки - Рок. Точнее, господин Окадзима Рокабуро, теперь уже выглядящий на полное имя.

        Реви Двурукая сидит на песке в черной меланхолии. Годы не испортили ей фигуру, но сильно замедлили реакцию, а реакция для стрелка все.

        Чуть поодаль, в бухточке под маскировочной сеткой, похожий отсюда на кучу засохших водорослей, спит легендарный торпедный катер "Лагуны", которому в последние пятнадцать лет пришлось неожиданно много, полно и подробно вспоминать боевую молодость.

        У шатра от самого восхода крутятся мальчишки всех цветов кожи, одетые в лохмотья; когда ровно в десять из шатра выступает юнга "Лагуны", Шарнхорст, начищенный и отглаженный, окрестные барышни вздыхают нестройным хором, а Реви печально гасит сигарету о песок.

        Шарнхорст возглашает звонко, торжественно:

        - Слушайте, слушайте, и не говорите, что не слышали! Зверь, именуемый Кот! Лишь у нас, только сегодня! Зверь, именуемый Кот! Всего за половинку серебряной монеты! Всего за килограмм долларов! Всего за одно честное слово флибустьера, но флибустьер принимается только настоящий!

        Под крики с воплями из шатра появляется Бенни - полотняные штаны, цветастая рубашка, седая голова, лихая ухмылка... На плече вместо попугая здоровенный черный кот, ярко-зеленые глаза - Бенни всегда выходит спиной к солнцу, но глаза у кота, тем не менее, всегда светятся.

        К шатру сползаются туристы - их немного, жалкая тень стародавней роскоши, когда Мальдивы гремели дайверской столицей на всю планету.

        Но даже сейчас, после всех войн и пертурбаций, туристы есть. Они как бы доказывают сами себе, что ничего не произошло. Что все как раньше. Фондовые индексы, дайвинг, местные промыслы, вот и актеры какие-то...

        А что мир вокруг совершенно не прежний - если не замечать, может, все и обойдется?

        Иногда Бенни жалеет этих взрослых детей. Они не виноваты в собственной ненужности. Они не делали ничего плохого, никого не убивали, исправно жертвовали на оборону и платили налоги. Они всего лишь не хотели меняться. Вот, прилетели на Мальдивы, как делали до войны. Что их толкнуло - бог весть. Некто авторитетный в глянцевом журнале... Или просто память о прежней, богатой и счастливой Земле... Или соседи, гордящиеся туром в Тибет - как раньше! И вот люди пошли, и продали старую машину, и купили место на трансокеанике, и прилетели вот сюда, в страну чистейшей воды, грязнейших закоулков, закутанных до глаз мусульманских красавиц...

        Чтобы лицезреть "зверя, именуемого Кот".

        Если каждый Новый Год смотреть "Иронию судьбы", однажды ирония судьбы взглянет на вас.

        - ... Вас ожидает зверь, именуемый Кот!

        Местные мальчишки, кто за мелкие деньги, кто по доброте душевной, кто в восхищении от увиденного, уже поведали туристам горы разновсякой небывальщины, и туристы робко посмеиваются. Вроде как глупости рассказывают, и вроде как не положено в такое верить солидному человеку, заплатившему за трансокеаник... Но вдруг?

        Кто бы мог подумать еще десять лет назад, что твоя дочка станет канмусу? Или что сам ты пойдешь налаживать электрику на базе Тумана в одном из "договорных" портов... Или - лечить от кожных заболеваний оживший ночной кошмар, глубинную тварь, теперь - союзника! Или, вместо привычной работы собачьего парикмахера, алмазным диском стричь когти демону-"они", способному этими когтями располовинить эсминец. И сейчас ты прилетел за тридевять земель не потому, что надоело лежать на диване, и не потому, что интересно, и даже не потому, что мечтал в детстве - а потому, что надо работать на должности туриста.

        Не потому, что приятно - потому, что принято.

        - ... Зверь, именуемый Кот!

        Итак, выходит Бенни, как свеча и прям, и строен, и зверь, именуемый Кот, на плече его. Кот проходит по жердочке взад и вперед, прыгает в кольцо с тумбы на тумбу, и вальяжно танцует с зонтиком, как человек, на задних лапах. Пока что ничего необычного; самые образованные из туристов уже припоминают бессмертную новеллу о Ходже Насреддине, Большом Бухарце и том самом "звере, именуемом Кот", с чего все началось.

        - Началось! - пацаны подскакивают и тянут ручонки.

        На подброшенный в небо старый башмак налетают чайки, рвут обувку на куски, галдят, вопят и гадят.

        - Убери-ка их! - приказывает Бенни, и ежатся туристы, несколько ошарашенные мгновенным превращением старика. Точь-в-точь Шон О'Коннери из последней серии "Живешь только дважды".

        Кот совершает исполинский прыжок в ноги, тут же возвращается на тумбочку с пищащей в зубах крысой. Крысы тут повсюду, туристы морщатся, но терпят.

        Быстрым рывком кот ломает крысе хребет. А потом зубами подбрасывает в воздух и могучим ударом лапы отправляет в небо - точь-в-точь волейбольная подача!

        Подброшенный башмак чайки рвут на лету; убитая крыса летит с такой скоростью, что врезается в брюхо чайке прежде, чем та понимает, что случилось.

        Мальчишки на все голоса издают вой сбитого "мессера" и срываются толпой к упавшей чайке, еще на бегу выкрикивая, кому крылья, кому тушка, кому маховые перья - их можно продать писцам в управу. Кот между тем отправляет в небо еще что-то: крысу, камень, картофелину, кусок кирпича - всякий раз в цель.

        Потеряв троих, чайки с визгом разлетаются. Туристы апплодируют с оглядкой. Ну, вроде же так положено, да? Вроде бы они ничего не нарушили?

        - После такой битвы надо подзаправиться.

        Зверь, именуемый Кот, вальяжно кивает. Бенни щелкает пальцами - юнга в сияющей форме, опять произведя фурор среди дам-с, приносит канистру, резко пахнущую керосином, и наливает из нее в обычную алюминиевую миску. Кот, брезгливо потыкав лапкой керосин, аккуратно лакает его - а потом выдыхает на поднесенную Бенни зажигалку, пламенным выдохом очищая тумбочку от остатков крысы.

        Вот сейчас туристы в очевидном шоке и восхищении, вот сейчас в шляпу сыплются монеты и чеки. Кот с важным видом потягивается, затем подходит к обгорелой бочке-светильнику, выпускает коготь и здоровенными царапинами, сверкающими среди жирной копоти, прямо по металлу выскребает: "Good bye", после чего прыгает Бенни на плечо и вместе с ним удаляется в шатер.

        Окадзима Рокабуро педантично ставит галочку в списке дел на сегодня. Лицезрение "зверя, именуемого Кот" обеспечивает "Лагуне" четверть всей прибыли. Еще четверть обеспечивает его умение пролезть куда угодно и услышать, а лучше заснять, чего надо, и уж особенно - чего не надо.

        Третью четверть обеспечивает нырялка. На Мальдивах лучшая в мире нырялка, без вопросов. И, раз уж турист отдал сумасшедшие деньги за суборбитальный трансокеаник, то сам бог велел туристу поплавать с аквалангом в окультуренных бухточках, сфотографироваться с маленькой, до полуметра, акулой - на правильно поставленном фото не видно, что акула маленькая. Всего один кадр, и ты офигеть какой крутой парень!

        Наконец, последнюю четверть обеспечивает лицезрение Шарнхорста. Некогда "проклятье кригсмарине", туманник вырос в очень лихого юнгу, окрестные барышни по нему высохли. Но Мальдивы республика исламская - смотреть смотри, а дискотеки для неверных. Вот и вздыхают мальдивские красавицы: у них что ноги, что грудь, куда лучше бледной туристической немочи. Сейчас бы променять хиджаб от лучших кабульских мастеров на простецкую футболку и шорты...

***

        Футболку и шорты Такао отряхнула со словами:

        - А, кажется, у Рока и Реви детей все нет?

        Балалайка помотала головой и заговорила на другую тему:

        - Так зачем ты интересовалась котом?

        Такао поняла, что про детей лучше не переспрашивать. Открыла небольшой экран, вывела спектры вибраций неведомой новой фиговины, разосланные Макие Осокабе по флоту.

        - Вообще-то, интересовалась я Шарнхорстом. Это единственный природный туманник-мужчина. Не аугментированный, а именно что природный. Вот, спектр вибраций нового корабля показался мне чем-то похожим... Нет, простите, я сперва все же обдумаю, а потом уже скажу точно.

        - Ну хорошо. А как там у них? - Балалайка двинула подбородком в сторону спорящих.

        - У Пенсаколы все отлично, - пожала плечами Такао. - Даже завидно немного.

        - Немного?

        - Немного! Скажите, это нормально, что мы все время ищем себя в мире?

        Балалайка задумалась, тоже опершись роскошной задницей на леер, и Такао поймала себя на том, что теперь уже завидует умению собеседницы красиво сидеть. Чего она всем завидует, в самом деле?

        - Думаю, нормально, - Балалайка выпрямилась. - Человек занимается тем же самым, а мы намного сложнее. Кажется мне, поиск предназначения - свойство любого разума... Нет, ну что она делает, паразитка!

        Пенсакола каталась внутри громадной голограммы, стоя одной ногой на спине робота-уборщика, потому что вторую не нашлось куда опереть. Все бы ничего, но балансировать пузом на втором триместре беременности... Балалайка ворвалась в чертежи Тихого Океана, и Джеймс с доктором обменялись понимающими улыбками.

        - ... Мама, я уже взрослая!

        - Если ты хочешь услышать это от своей дочери, перестань лихачить. Сперва роди, потом на голове ходи.

        - Договорились! Я запомню! Ты данные привезла? Джеймсу завтра в Сенат с докладом.

        - О да, он же у нас теперь политик, bolshoy tchelovek.

        - Привыкаешь к роли тещи?

        - И ты привыкай, если уж взялась. Летать так летать, стрелять так стрелять, рожать так рожать! Рицко, нечего ржать!

        - Ну серьезно! Что там?

        Балалайка подрубилась к сети, скинула привезенный пакет, и схема заиграла новыми циферками, заблестела графикой. Новая биомасса, новые виды в цепочке, новый шажок... Только к старому. К живому и ласковому Тихому Океану, каким его помнили двадцать лет назад.

        Такао скосила глаза влево и вниз: большущий кракен, вылезший до половины на палубу, осматривался глазиками-тазиками, потом раскрыл громадный ужасный клюв и неожиданно робко проскрипел:

        - Прекрасная леди, у вас не найдется минутки поговорить о господе нашем Посейдоне?

        Такао улыбнулась и не ответила. Вот, значит, кем прикрылась Балалайка. Кракен посопел, потом выстрелил щупальце в центр схемы, раскатал его, как пожарный шланг из бухты, и воздел между спорщицами громадным восклицательным знаком:

        - Ото-химэ, а почему вот здесь и вот здесь квоты на нектон опять по минимуму? Что нам жрать? Вот правее два черных курильщика, вы же их опять забрали под промысловую зону. Нам опять глодать опоры ойл-ригов и сосать, простите, дамы, шланги с бентонитом?

        - Сколько раз объясняла: еще два года, и прирост реализуется. Где я вам в этом поколении возьму сорок тонн биомассы на квадрат? Рожу? Рицко-сенсэй, вот правда, что я смешного сказала?

        Доктор и Джеймс улыбнулись тоже.

        - Между прочим, я и в самом деле завтра должен освещать преобразование природы в Сенате, - Джеймс помахал рукой. - Скажите, доктор... Вы не слыхали ничего про этот новый корабль? Который то ли из будущего, то ли из прошлого, то ли вовсе из ортогонального времени?

        Доктор пожал плечами:

        - Меня другое беспокоит. Вот, к примеру, Балалайка обрела бессмертие. А ее люди стареют. Мы с вами...

        - Никуда не денемся, - хмыкнул Джеймс, - но меня это нисколько не печалит.

        - А все прочие? Массовое или точечное бессмертие еще бы туда-сюда, но у нас-то вот прямо сейчас реализуется третий вариант, наихудший. Бессмертие есть у многих, но далеко, далеко не у всех. Что с этим делать? Ждать восстания на этой почве? Или лучше в самом деле устроить очередную войну - так потери меньше?

        ... - Так потери меньше! И вообще, сойдите с моей руки!

        - Простите, я не хотела.

        - Еще бы вы этого хотели. Я порядочный кракен, кому попало щупальца не протягиваю. Я предлагаю, вот смотрите, добавить всего тридцать тонн закваски... Тридцать маленьких, жалких тонн закваски, ее же что Перл-Харбор, что Мауна-Кеа гонят миллионами. И тогда уже через два года у нас вот здесь прирост массы по гиперболе. А это уже заявка вот сюда, отсыпаем искуственный риф, и пошло развертываться вдоль течения...

        - А два года?

        - Ну, прекрасные леди, два года, исключительно ради ваших сияющих глаз, пососем шланги...

        Джеймс хмыкнул и все же повторил:

        - Так вы про новый корабль ничего не слышали?

        Доктор пожал плечами:

        - Спрошу Такао, но и она ничего такого не упоминала.

        - Ну да, нам теперь не до новых проблем. А что с бессмертием делать, никто просто так не скажет. Как определить, кому таблетку давать? Эйнштейну? А как понять, кто нынче Эйнштейн, если это и через полста лет не всегда ясно?

        Замигал красным приводной маяк. Прямо из неба сгустился самолетик, зашел вдоль освобожденного куска палубы, притерся и встал. Откинулся колпак, высунулась коротко стриженная, сильно загорелая брюнетка. Махнула рукой Такао, послала воздушный поцелуй мужчинам. Быстро нашла взглядом Ото-химэ, Рицко и Балалайку, крикнула им во все горло:

        - Эй, подруги, слазь с тентаклей, выпускай кракена! Опять эти придурки из Индийского приперлись! Балалайка, sestra, давай помогай уже, мы в блокаде, Датч на вызовы не отвечает!

***

        - ... На вызовы не отвечает, флагман пробовала много раз. Не знаю, что говорить на совещании. Мы им посылаем сигнал - а нас посылают обратно. Физически мы этот неизвестный "Советский союз" так и не обнаружили, взять за жабры не можем.

        - Хотя появилась и хорошая новость.

        Макие повернулась к сидевшей поодаль малышке Дзуйкаку, аватаре самого мощного оружия Тумана - "корабля штурма и подавления":

        - Слушаю вас внимательно.

        Малявка в синем пуховике захлопнула коробочку с рыболовными принадлежностями - крючками, разноцветными блеснами, полосатыми поплавками - подняла голову и ответила голоском примерной отличницы:

        - При необходимости мы сможем подавить все возмущения. Просто развяжем узел сети, и все линии выправятся.

        - Но сам узел, то есть, ядро этого нового корабля - оно пропадет насовсем?

        Дзуйкаку пожала плечами:

        - А если ничего не делать, пропадет насовсем наш мир.

        - Обязательно пропадет?

        - С большой вероятностью. Но именно с вероятностью, как все в квантовой механике.

        - Вот чего я никак не могу понять - переноса квантовой механики микромира на объекты макромира.

        Дзуйкаку извинительно улыбнулась и посмотрела на Макие.

        Японка вздохнула:

        - Собственно, Туманный Флот и есть набор трансляторов квантовой сети на пространство Римана-Эйнштейна. Каждый транслятор - чье-нибудь ядро. Сгусток вероятностей, о который спотыкается течение мировых событий.

        - Простите, а какое-нибудь четкое определение?

        Макие Осакабе подняла глаза к безликому серому потолку комнаты для совещаний. Пошевелила губами, но потом передумала и только рукой махнула:

        - Не зря же говорится, что в поэты идут люди, которым не хватило воображения для математики. Либо такие вот образы, либо зубодробительные гамильтонианы. Третьего не дано.

***

        - ... Третьего не дано!

        Кричит комиссар, старается, рубит воздух ладонью. Солнце садится. Кровавый закат, на ветер.

        - ... Или мы, или они!

        Бритые затылки, палатки, танки. Полевой лагерь, один из многих тысяч. Двадцать второе июня одна тысяча девятьсот сорок первого.

        Утро началось с полутонной бомбы между крыльев П-образной казармы. Два десятка человек, посеченых битым стеклом, так и не узнали о начале войны.

        Командиры ночевали кто в местечке, кто и вовсе в городе, километров за десять. К тому же, воскресенье. Пока всех командиров отловили по кинотеатрам и прогулкам, пока оповестили, пока те нашли себе транспорт, пока доехали... Дежурный приказал выдавать боекомплект, пулеметы и прицелы, приказал снаряжать машины. Танки ведь стояли даже без аккумуляторов.

        В танке четыре батареи, одна батарея весит четыре пуда. Приносили вдвоем; на броню закидывать помогал кстати случившийся в полку здоровенный матрос Пинской флотилии. Как он сам сообщил - делегат связи от Припяти на Дунай, с прорезиненым опечатаным пакетом документов. Черт его знает, что в том пакете, но аккумуляторные батареи - а потом и снаряды - моряк забрасывал играючи, чем здорово ускорил дело.

        Снарядов, кстати, в танке Т-26 последней серии, тридцать девятого года, двести пять длинных скользких штук. Если танк радийный, то сто шестьдесят снарядов. Каждый снаряд надо вынуть из ящика, обтереть, подать в башенный люк - аккуратно, чтобы не стукнуть! - и защелкнуть в укладку. Через люк механика подавать проще, но там сейчас механик же и возится, прикручивает обратно все, что неделю назад снимали на ремонт и переборку, и потому заправку пришлось отложить.

        Всем хорош "двадцать шестой", а главное, тем, что за десять лет его научились-таки делать и в частях уже освоили. Опытные механики по стуку называют, какой цилиндр барахлит. У танков нового выпуска и антенна штыревая, и сама башня с наклонными стенками, под рикошет... Правда, броня всего лишь пятнадцать миллиметров, защищает разве от винтовок и осколков. Но двигатель и рессоры не безразмерные, толстую плиту не вопрешь. Или мотор захлебнется на подъеме, или разуется танк на косогоре - а вернее всего, что фрикцион, главная передача, сгорит.

        Средних танков Т-26 в дивизии полтора десятка. Рота. Зато больше сотни маленьких плавающих "жужжалок" Т-37/Т-38, о которых если и говорилось доброе слово, то очень уж незлое и очень-очень тихое. Настолько, что никто не слышал.

        Мечтать можешь хоть о трехголовом "двадцать восьмом", хоть сразу о пятибашенном "тридцать пятом", что на медали "За отвагу" прочеканен. А только, если собственный танк не любишь, он тебя убьет. Поэтому даже с мелочью возились тщательно: порядок в танковых войсках сам собой не появляется.

        К обеду даже матрос упарился, сел в тенек. И потому остался жив, когда самолеты с крестами налетели еще раз, наспех прострочили парк огненными полосами, подожгли заправщик и убили командира второго взвода который дежурным стоял. На выходной эта должность обычно достается младшему.

        Но к обеду в часть уже добрались почти все командиры, убитого заменили быстро. Начали заправку. Батальон - три роты по шестнадцать машин. В полку четыре батальона, плюс танки управления. В дивизии два полка - то есть, восемь батальонов сразу заправляется. Четыреста машин, сто сорок четыре тонны горючего, и всем прямо сейчас, немедленно, пока немец опять не прилетел. Понятно, что заправщиков не хватило, носили в канистрах и бочонках.

        Пулеметы из арсенала притащили, поставили и прицелы проверили; тут много ругались, потому что солнце уже низко стояло, слепило, мешало пристрелке. Но деваться некуда, пулемет винтовочного калибра единственное оружие плавающей "жужжалки".

        Лишь после всего уже собрали митинг, и собрали быстро. Никто ничего пока не понимал: то ли провокация, то ли война, как сообщали вернувшиеся из города командиры. Вроде бы, в городе Молотов по радио выступил, и вроде бы как немцы напали.

        И вот комиссар подтверждает: немецко-фашисты нарушили пакт о ненападении, и вероломно, без объявления войны, открыли боевые действия по всей протяженности государственной границы.

        - Ну что, - сказал после митинга комбат, - у нас в дивизии восемь батальонов по полсотни танков, сейчас поглядим, чья сталь крепче.

        Танкисты с "двадцать шестых" на это промолчали, а танкисты с плавающих "тридцать восьмых" головами покрутили, сплюнули, но тоже удержались от ругани. Ваня-маленький спросил:

        - Товарищ командир батальона, наш взводный так и не прибыл, может, в город послать за ним?

        Помрачнел комбат, раздавил "беломорину" пальцами:

        - Не вернется Василий. Его и посыльного, уже порезанных, выловила из речки здешняя милиция. Причину смерти записали: "Убит контрреволюционными элементами".

        - Ну, падаль!

        - Во Львове они даже войсковые колонны обстреливать не стесняются, - комбат покрутил головой. - Я вас предупреждаю. Болтать не надо, а по сторонам смотрите внимательно. На взвод ставлю пока что Пашу Самохова. У него танк радийный, да и Павел на финской воевал. А там уже кого полк утвердит.

        Паша Самохов при командире выругаться не осмелился, только головой покрутил. Отошел комбат, и Паша механику "единицы" кулак показал. Здоровенный такой шахтерский кулак:

        - Еще раз у тебя ключ гаечный попадет в тяги, в жопу тебе этот ключ забью. Гляди, Петя, шутки кончились.

        Про готовность машин Самохов не спросил: сам только что снаряжал.

        Выдалась минутка, отошли покурить всем взводом. Пять машин, пятнадцать танкистов. Чумазые все, пропахли кто керосином, кто бензином, кто газойлем; ну, зато вши не держатся. Курили Витя-мостовой, механик "тройки", еще назначенный командир Самохов, да еще Семен Шерсть, наводчик "пятого". Прочие так, за компанию.

        Чуть поодаль комбата перехватил все тот же матрос и что-то говорил, показывая опечатанный мешок с документами. Похоже, сопровождение требовал. С одной стороны, верно: в одиночку такое не возят. Особенно теперь, когда из речки можно порезанного красного командира выловить. С другой: а откуда то сопровождение взять? Особенно - теперь. Ночью марш к Новоград-Волынскому, а там уже, наверное, и контрудар начнется. Неудивительно, что комбат послал матроса в... В штаб - ну, а те, понятно, что ответили.

        Глядя на матроса, Георгий Солидзе, командир "второго", сочувственно проворчал:

        - Тут и без войны ходи да оглядывайся. Откуда их лезет столько, контры этой?

        - О, Гриша, ты же десятилетку закончил. Профессор цельный. Вот разъясни нам политический момент про этих, как они... Бендеровцы?

        - Бендеры - город в Румынии. Яссы там, Бендеры, Коломыя. А эти в честь Бандеры называются, есть у них такой наподобие фюрера, только меньше. Я на квартире в Станиславе жил, так однажды под окном разговор услышал. Пошел в особый отдел, так месяц душу мотали: расскажи да проведи, да узнаешь на фотографии того или этого.

        - А потом?

        - А потом сюда перевели, в Житомир.

        - Не, ты про бандеровцев этих расскажи. Если кроме немцев еще и с ними воевать, хоть что про них узнать бы.

        Георгий поглядел на быстро темнеющее небо, наливающийся алым закат.

        - Смотрите, хлопцы, кто донесет, враг мне на всю жизнь.

        - Да мы что, мы - могила! - поторопился Ваня-маленький, а Ваня-большой выдал ему рассудительного пролетарского леща.

        - За могилу. Думай, чего перед боем языком лепишь.

        Георгий вздохнул:

        - Бандеровцы и мельниковцы надеются, что Гитлер даст им независимость. Свое государство.

        - Тю! - новоназначенный взводный сплюнул. - Догонит и еще даст. Полякам два года назад не дал, чехам в тридцать восьмом не дал. Югославам и датчанам дал... По шапке с размаху.

        Георгий развел руками:

        - Вот, командир, а они думают, что украинцам-то фюрер даст незалежнасть, они же не какие-то там датчане, правда?

        - Так это получается, они с фашистами заодно.

        - Именно так.

        - А как их от простых жителей отличить?

        - А никак. - Георгий сплюнул. - В этом-то и самое плохое.

        - По машинам! - закричали от штаба. - К выдвижению! Взводным получить приказы на формирование колонн!

        Танкисты разбежались к своим Т-26; ругающийся Самохов притащил того самого матроса:

        - Вот, проводником с нами пойдет. Он через Радзехов на Дубно дорогу помнит.

        - А документы его?

        Ответил матрос:

        - Мне особый отдел сопровождения не дает. Что я один поеду? Чтобы ночью подстрелили и пакет забрали? Вот, у меня в мешок термитный патрон вшит. Если что, за шнурок вот здесь потянули, и вся упаковка в уголь.

        - Вон там, у рации сиди, под откат пушки не лезь, - буркнул Самохов, размещаясь в люке. Выставил флажок, сосчитал флажки своего взвода. Моторы уже работали, так что если матрос и отвечал, ответа его никто не услышал.

        Флажком круг над головой, потом вперед, на запад - пошли!

***

        Пошли все разом. Два полка по четыре батальона для перехода разделили на две дороги. Шли ночью, обгоняя медленно ползущие трактора гаубичного полка, шли днем, обгоняя пылящие маршевые роты. Пехота ворчала одобрительно: "Вот сейчас дадим. Вот сейчас попрем!"

        Командиры, напротив, мрачнели с каждым часом. Но танкисты не обращали внимания: им хватало возни с лопнувшими топливопроводами, сгоревшими фрикционами, разорванными траками. Новые танки держались лучше, но полк состоял, главным образом, из пяти-семилетних машин, так что конская сила матроса пригодилась для ухода и ремонта. Ехал моряк на броне за башней, оглядывая небо в бинокль, и уже дважды вовремя заметил немецкие самолеты, так что успели свернуть в тень. Возможно, немцы и не стали бы штурмовать - но к чему терять людей и технику еще до боя? И так уже машин сорок пришлось на обочинах из-за поломок оставить.

        Ну, а что матрос ощутимо нервничал - так этим в колонне, идущей на контрудар, никого не удивишь.

        Утром двадцать четвертого в сводную роту лейтенанта Ивашковского собрали все средние танки, доехавшие до Ровно. Остальной девятнадцатый мехкорпус придержали в городе, потому что его командир генерал Фекленко пока не видел обстановки, не имел связи ни начальством, ни с соседями. Да и доехать худо-бедно успели только танки. Артиллерия и пехота все еще топали от Новоград-Волынского.

        Так что передовую сводную роту дополнили до штатных шестнадцати машин парой "жужжалок" - и бегом на Млынув, пока там наши еще держатся.

        Вечером двадцать четвертого марш завершился на опушке прозрачного колхозного сада, за перекрестком. Справа в мертвой тишине чернели хаты Вацлавина, за ними, еще дальше и правее, за маленькой речкой, не подписанной на карте - черный крест костела на багровой закатной полосе, местечко Муравица.

        А прямо впереди, через поле, расчерченное низкими тенями, освещенное красными полосами садящегося в пыль солнца, открывался городок Млынув. По трассе справа налево, поперек Млынува, прямо колонной шли немецкие броневики. Полугусеничные, четырехколесные, даже один с восемью колесами. Танкисты впервые видели их так близко, даже без оптики.

        Времени на обслуживание машин уже не осталось: наших-то совсем никого не видно. С другой стороны, похоже, что и немцы не успели расползтись по округе. Поэтому взвод отдыхал ровно полторы затяжки - пока Самохов получал боевую задачу. Матрос же решил, что успеет написать пару строчек, и потому выпросил у старшины лист бумаги.

***

        Лист бумаги прямоугольный и обычно вытянут сверху вниз.

        Поверните бумагу набок. Если лист не возмутился принудительной сменой ориентации, поздравляю: вы в здравом уме.

        Примерно в середине нижнего края листа поставьте точку. Подпишите: "Броды". На правом верхнем углу отмечайте "Ровно". Тоже на верхнем краю, чуть левее середины листа, поставьте точку и подпишите: "Луцк". На левом верхнем углу "Торчин", а еще левее, уже за гранью листа - Владимир-Волынский.

        Ну, или кому лениво это все делать, найдите в сети карту. Лучше немецкую трехкилометровую, квадрата Т51. На старой советской карте склейка по самому важному месту, по Дубно как раз и проходит, а на новых картах все названия уже другие, да и половины деревень просто нет. Аршичин, к примеру, на новой карте переехал севернее, где старая карта показывает Пекалов. Куда девался сам Пекалов, спросите потом, на Нюрнбергском процессе, у Эйхмана. Или кто там отвечал за зондеркоманды в полосе группы армий "Юг".

        Значит, найдите карту и посмотрите, сколько там синего. Болота, озерца, каналы. Лист пересечен речками и заболоченными поймами, как будто его пьяный художник трясущейся рукой штриховал.

        Танки хотя бы на гусеницах, а вот грузовики с бензином и снарядами, подводы, пехотные колонны, вывоз раненых - только по дороге. Впрочем, там такие места, что и танки больше к дорогам жмутся.

        А дорога, достойная этого имени, на театре одна-единственная. По верхнему краю листа желтенькая линия слева направо. Шоссе с твердым покрытием, Владимир-Торчин-Луцк-Ровно. В дальнейшем продолжении выводит на Житомир и Киев.

        Вторая желтая дорога - снизу вверх, от Бродов до Ровно. Примерно посередине второй хорошей дороги - Дубно. Пометьте на листе или найдите на немецкой карте.

        Остальное либо железные дороги, параллельные двум названным магистралям, либо гравийки, танкам на один проход. Либо сразу грунтовые проселки, при летнем дожде раскисающие в ничто. Ну и синяя штриховка повсюду. Привет от пьяного художника.

        Вот по синей извилистой речке Иква пройдите налево и выше Дубно, найдите Млынув. Это получится в середине листа, так сказать - в фокусе. Там нарисуйте флажок с вырезанным краем. Почувствуйте себя полководцем, возьмите две уже советские карты: М-35-52-А и М-35-52-В, где место действия прорисовано подробно. Надпишите флажок: "40тд". Прибавьте у Млынува: "79тп", а возле Дубно "80тп". Сороковая танковая дивизия в составе семьдесят девятого и восьмидесятого танковых полков. В сороковой танковой дивизии полагается еще моторизованный полк, гаубичный полк, разведбат и куча всякого. Но это - когда догонят. Это пока на бумаге.

        На бумаге, товарищ попаданец, у вас две тысячи советских танков... Мало две? У Клейста целых восемьсот "роликов", считая трофейных огнеметных французов и "двойки" с автоматическими пушками аж двадцать миллиметров? Хотите три тысячи, пять, сколько там насчитал Суворов-Резун? Двадцать семь? А остальным фронтам что? Берите две, и так у вас перед немцем перевес тройной, только сперва почитайте в словарике определение "танконедоступная местность".

        А потом ловите Клейста в этом, блин, бермудско-ровенском треугольнике. Не поймаете - не взыщите, расстреляет вас кровавая гэбня.

        Промежуточным патроном, по законам жанра.

        На карте все выглядит несложно. Вот за верхним, северным, краем листа притаились два наших механизированых корпуса. Девятый Рокоссовского и девятнадцатый Фекленко, из которого наша сороковая танковая дивизия. Вот в нижнем краю листа четвертый мехкорпус Власова. Того самого, который еще не предатель, еще не прославился при защите киевского УР, и еще не спланировал контрудар через Ламу под Москвой. Еще только лето сорок первого, не зима и не осень. Рядом с четвертым - восьмой мехкорпус Рябышева. Ну и пятнадцатый мехкорпус Карпезо тоже в Бродах. В общей сумме две тысячи четыреста танков, на каждый немецкий три наших.

        Казалось бы - Рокоссовский сверху, Рябышев снизу, Фекленко в лоб, Власов за спину, а Карпезо в резерве постоит. Вот они и клещи, вот он Клейсту и Ровенский котел, на полтора года раньше Сталинградского.

        Но то на бумаге. На практике перед мостом передовая рота лейтенанта Ивашковского, шестнадцать машин. Две плавающие коробочки "тридцать восьмых", броня шесть миллиметров или целых девять. Прочие "двадцать шестые", у тех броня аж пятнадцать миллиметров. Готовятся атаковать, выкинуть немцев за мост.

        Вмешаться?

        Погорят же!

        Их бы, по-хорошему, не кидать в лобовые, а по танковым засадам распихать, перекрыть основные дороги. Применять легкий танк Т-26 как пушку- "сорокапятку", только с минимальной броней и собственным двигателем.

        В реальной истории пехотная "сорокапятка" на ручной тяге, безо всякой брони и двигателя, довоевала до Берлина. Это в чистом поле танк ее легко заметит, быстро обойдет и раздавит. А в треугольнике Луцк-Ровно-Броды как по заказу: речки, поймы, холмы всякие, и все заросло. Где лесом, где высоким кустарником. Наша же авиация Юго-Западного Фронта вот примерно сейчас, пока танки строятся к атаке, жалуется в рапорте: "Несмотря на то, что в этом районе находились крупные мото-мехчасти противника, они настолько искусно замаскированы, что для того, чтобы их вскрыть, летному составу пришлось летать на бреющем полете." Немцы тут смогли замаскировать даже подвижную ударную группировку, а нам в обороне прятаться еще проще.

        Обставить засадами все дорожки - пришлось бы гансам поневоле наступать фронтом, теряя на каждом километре, мостике, повороте - танки, обученных людей и, главное, то самое драгоценное время.

        Стой-постой, морячок-красавчик.

        Ты ведь уже пробовал вмешаться.

        Тебя же до сих пор колбасит от прошлой серьезной попытки. Ты же до сих пор боишься изо сна голову высунуть именно не желая знать, что наворотил в тот раз. Вот сейчас ты лейтенанту поможешь - а если от помощи той не лучше станет, а хуже? Немцы Москву возьмут, выйдут на эту свою линию "Архангельск-Астрахань", как мечтали. Получится "Иное небо" Лазарчука. Или Филипп Дик, "Человек в высоком замке". А линкор "Советский Союз" не то, что со стапелей, даже из ноосферы исчезнет.

        Пускай ты и нарисованный, но умирать все равно страшно!

        Так чего дергаться? Если уж ты попал в ж... В непонятное... Что мешает поскорее отбыть номер и тихо пройти дальше по карме?

        Ты же в исходной реальности не рисковал, а тут с каких лих осмелел?

        В исходной реальности я будущего не знал. А тут знаю, исследования читал, воспоминания, обсуждения. Осенью сорок первого, под Орлом и Тулой, даже танки посильнее, знаменитые Т-34, сам легендарный Катуков не стеснялся в засады ставить. Чем и прославился.

        А вот сейчас я, допустим, рот разину - и что, танкисты моряка послушают?

        Глупый вопрос: ясно же, что вмешаюсь, иначе никакого сюжета, никакой драмы.

        Нет, совсем не глупый вопрос: один раз уже вмешался. Не факт, что помог.

        Но что взамен? Стоять и смотреть, как люди умирают?

        - Разрешите обратиться, товарищ лейтенант!

***

        Лейтенант пожал плечами. Они там, на флоте, точно не от мира сего. Приказано наступать и выбить - надо наступать и выбить, освободить советский город Млынув. Что в засадах воевать удобно, спору нет, но войны не выигрываются обороной. Так противника с нашей земли не вышвырнуть!

        Лейтенант запрыгнул в башню и махнул флажком: вперед!

        Взводы двинулись к погружающимся в жаркую темноту домикам. Выходящая из Млынува немецкая пехота как-то на удивление быстро и без испуга разбежалась на обе стороны дороги. По броне защелкали пули. В прицел головному попалась машина с гусеницами и колесами, над вытянутой пятнистой мордой вспыхивала резкая звезда, как от сварки. Пулемет или автоматическая пушка, на курсах говорили, у немцев такое в бронетранспортерах есть. Прежде, чем наводчик опомнился, выстрелил соседний танк, и бронетранспортер полетел кусками над низкой травой.

        Трасса обходила Млынув севернее. На Кружки, дальше на хороший мост через болотистую Икву. От моста ехали еще то ли броневики, то ли танки, в сумерках против закатного солнца различались только гробоподобные силуэты. Им навстречу вышел второй взвод, сразу сжегший головную машину. Нет, не танки: с колесами, вон как резина дымит.

        Немцы живо раскатились в стороны. Часть броневиков свернула на пыльные улицы городка - но туда уже успел войти первый взвод и в упор поджег еще один пятнистый гроб.

        Городок разделялся широкой улицей-площадью, выходящей на плотину с мельницами и с электростанцией. От площади на север, к главному мосту в Кружках, тянулись две более-менее широкие улицы, а на юг, вдоль речки, две улицы узкие, сырые.

        Пока первый взвод разбирался в обстановке, второй добрался до мукомольного завода, и на мостике через болотистый овраг потерял первый танк. Из-под мостика выскочил немец, ловко закинул на мотор плоский сундук. Следующий в колонне тут же снес немца пулеметной очередью, но мина успела сработать. Машина встала резко, подымила всего пару секунд и с оглушительным грохотом взорвалась, никто не выпрыгнул.

        Броневики погасили фары и в темноте сделались не видны. Танки тоже притерлись к развесистым липам, к домам - на фоне темного восточного неба они выделялись куда хуже, чем тупорылое немецкое железо на фоне закатной полосы. Так что взводный-два Самохов успел отплатить за погибших, расколотив еще один броневик, неосторожно сунувшийся на главный мост.

        Горящая машина заткнула переправу. Тогда, не пытаясь уже двигаться на восток, немцы разошлись по своему берегу Иквы, стреляя через неширокую пойму по улицам городка. Тут погиб Ваня-большой, торчавший из люка с биноклем.

        Достигнув на той стороне панского дома, десяток немцев заскочили на плотину перед ним и перебежали, прячась за мельницами, на эту самую широкую площадь. А на площади стоял весь первый взвод, пять машин. В темноте и спешке немцы вылетели на них вплотную и все легли под пулеметами, выжил только бежавший последним командир отделения. Рыбкой прыгнув за сирень, упустив единственный в отделении автомат, зацепившись ремнями за верхушки плетня и разроняв с тех ремней почти все снаряжение, сам немец все же спасся. Уполз к широкой, осанистой купольной церкви, и замер в траве, у сырой кирпичной стены крещальни.

        Бой стих. Свернувшие от элеватора на север броневики попрятались где-то в Кружках. Скрипнув зубами, лейтенант Ивашковский вызвал взводных - только у них в танках имелись радиостанции:

        - Самохов, отходи на Вацлавин, а Оськин южнее, к тем рощицам, где мы стоим. В поселке без пехоты вас ночью гранатами из-за плетней закидают, хрен чего увидите.

        Самохов вылез из люка и свистнул, привлекая внимание. Командиры машин обернулись. Лейтенант без долгих слов показал новое направление, и машины отползли от мукомольного завода.

        Оськин то же самое объяснил первому взводу на площади, а третий взвод и без того в городок не входил: ротный вместе с ним дожидался у перекрестка в полукилометре перед городом.

        Машины первого взвода начали отползать на широкую площадь, затем и выходить из Млынува. Спрятавшийся в траве немец-разведчик поискал гранаты, но все они высыпались, когда ремнями зацепился за тычки. Тогда немец вынул фонарик, обычно висящий на пуговице, а в прыжке удачно провалившийся за пазуху. Включил, в два прыжка догнал последний танк и закинул фонарь ему на броню.

        На западном берегу все поняли правильно. Противотанковая трехсантиметровка выбрала упреждение по прыгающему световому пятну и всадила отходящему танку снаряд в мотор. Наводчик погиб, а командир танка с водителем выскочили; уже нашаривший свой автомат немец выстрелил по ним - но очередь от волнения ушла выше, и командир выстрелил тоже, и попал удачно, прямо немцу в голову. Обыскивать убитого не стали, торопились уйти за своими к тем колхозным садам, отделенным от Млынува открытым полем.

        - Два танка и пять человек... - дождавшись поредевшего взвода, Ивашковский выругался. - Окапывайтесь!

        Что такое немецкие бомбы, все поняли еще вчера, когда проходили Ровно. Копали щели пока что без ворчания, дух сохранялся боевой.

        - Сейчас подойдут корпуса из глубины, и врежем, как положено, - командир третьего взвода, Коваленко, вместо старшины раздавал сухари. Лейтенант подумал и решил написать похоронки все-таки завтра утром. Тогда же и сводку с потерями.

        Ротный кивнул Оськину:

        - Вы старший.

        Тот козырнул ответно. Тогда лейтенант повалился на брезент и уснул.

***

        Поспать удалось до полуночи. Растолкав, Оськин извинился:

        - Не подошли пока ни кухни, ни наши. От Самохова матрос с донесением.

        Звенели комары, яркие звезды обещали туманное утро и жаркий день. Лейтенант растер уши, чтобы побыстрее проснуться, выпил кружку пустого кипятка.

        - Докладывайте, - лейтенант зевнул. Зевок повторили все.

        - Против нас разведбат одиннадцатой танковой дивизии, мы там разговорили одного.

        Матрос протянул руки, взял кружку. В свете фонарика руки его показались гранитными, серыми, неживыми. Несколько мгновений моряк с заметным удовольствием дышал паром.

        - Сама дивизия ушла вперед, куда - немец не знал. Но, думаю, на Дубно. Здесь их разведывательный батальон. Штатно четыреста семь человек, двадцать бронеавтомобилей, три противотанковые пушки по тридцать семь миллиметров, одиннадцать противотанковых ружей, два легких пехотных орудия по семьдесят пять миллиметров. Сколько немцев сейчас, не знаем. Две трехдюймовки в Кружках, а где "колотушки" - не знаем. Сгоревших броневиков наблюдали пять: один горит на переправе, три на улицах и один у выезда, что самым первым подбили.

        - Что такое "колотушки"?

        - Немцы так свою противотанковую называют, калибр тридцать семь миллиметров. Их по штату три штуки, но вот где они?

        Лейтенант снова зевнул, оправил гимнастерку.

        - Товарищ военмор!

        - Слушаю.

        - Утром я вас хочу с донесением отправить. На юг вы с нами тут не пройдете, видите же, что немцы на дороге. А в Ровно уже, наверное, порядок установлен. Сдадите там в штабе мой доклад, и вам дадут сопровождение хотя бы до Проскурова.

        - Благодарю, товарищ лейтенант.

        - К семи подойдите сюда.

        - Есть. - Матрос отступил на два шага и пропал.

        Вернувшись к своему брезенту, командир отдельной роты в этот раз проспал до утра.

***

        Утром двадцать пятого июня по дороге от Ровно пришел-таки семьсот шестьдесят седьмой пехотный полк, притащил полевые кухни, две "сорокапятки", кое-какие запасы, несколько зенитных пулеметов - от "юнкерсов" мало помогают, но хоть что-то - и принес все тот же приказ. Выбить немцев на западный берег Иквы, чтобы создать по речушке линию обороны. А потом держаться - наши танки уже выходят из Ровно.

        Командование у Млынува так и осталось за Ивашковским, пехотный майор в первые ряды не лез. Видимо, понимал, что тут орденов не заработаешь, и живо нашел официальный повод: Ивашковский прибыл раньше и знал местную обстановку намного лучше. Кроме того, танкисты превосходили огневой мощью: пушек-сорокапяток сводная рота имела в четыре раза больше, чем весь полк.

        Роту разделили на четыре отряда. Первому взводу придется атаковать через поле с батальоном пехоты. Второй так и пойдет севернее, вдоль маленькой речки на Муравицу, тоже с батальоном. Три средних танка и третий батальон лейтенант Ивашковский оставил себе в резерв. А пару плавающих "жужжалок" со взводом добровольцев решили пустить южнее, от Подгайцев через речку на Аршичин, где пойма самая узкая. Потом на Пекалов, чтобы зайти на Млынув через аэродром и панскую усадьбу с юга, уже по западному берегу.

        Приход семьсот шестьдесят седьмого полка немцы заметили, прислали целую девятку двухмоторных бомбардировщиков, которые и перепахали опушку леса дальше к востоку, за перекрестком. Наверное, решили, что главные силы русских окопаются на опушке, чтобы простреливать перед собой чистое поле.

        Русские заночевали в три раза ближе, и окапываться не собирались. Второй взвод устроился лучше всех, заняв пустые амбары Вацлавина. Первый и третий распихали часть машин под яблони придорожного сада, а часть в гаражи МТС.

        После налета матроса послали на полуторке с донесением в Ровно, в штаб мехкорпуса к Фекленко.

        - На словах доложите, что против нас полк с танковым усилением, - лейтенант Ивашковский вздохнул. - Пока вы доедете, пока там все прочитают, именно столько немца тут и соберется. Разведбат одиннадцатой танковой - для кого-то же они мосты брали?

        Может, из Ровно и пакет свой моряк сможет как-то переправить. Хотя куда? На Дунае, скорее всего, уже немцы с румынами. Если Пинская флотилия еще отступит по Припяти в Днепр, то Дунайской флотилии отступать можно лишь по морю, а это выйдет исключительно в хорошую погоду, при высокой волне мониторы просто захлестнет. Ладно, это дела военморов, у танкистов хватает собственных забот.

        Лейтенант занял место в башне командирского танка, осмотрелся: все флажки подняты, все готовы. Круг флажком над головой и взмах в сторону окраины Млынува.

        Танки пошли.

***

        Танки пошли!

        Немцы засуетились - они тоже не окапывались. Вот-вот подоспеет вся тринадцатая танковая дивизия, снесет охранение иванов, и нах остен, к чему зарываться в землю?

        Пока немцы залегали кто где, русские танки пересекли поле, но теперь уже за танками бежала пехота. Млынув городок небольшой, и то немцы заняли его не полностью. Прежде, чем они поняли, что тут не Франция, тут уставы надо выполнять буквально - русские уже сели на шею.

        Два танка шли севернее площади. Подойдя к окраинам, на улицы не полезли: проломились огородами, давя заборы. Выкатились на первую мощеную улицу, что шла от площади - по-местному, майдана - к элеватору и мукомольному заводу, где вчера на мостике сгорел первый танк. Выкатились и оказались позади низкой противотанковой пушки, смотревшей на площадь; немцы мигом развернулись, но поздно. Танк исполинской зеленой лягушкой подпрыгнул на остатках сломанного забора и шлепнулся на противотанкистов сверху, размазал пушку и снарядный ящик по брусчатке. Пехота стреляла из огорода, немецкие пушкари головы поднять не успели, как их порвало и раскидало пулями.

        Далеко слева, от нависшей над крышами округлой головы собора, простучал немецкий пулемет - как пилой; пехотинцы закричали, а танк повернул в ту сторону башню. Справа из дворика высунулся восьмиколесный броневик с автопушкой, смел с улицы половину роты, а танк вблизи прошил насквозь. Машина чуть-чуть подымила и вспыхнула сразу вся; немцы не успели обрадоваться, как второй танк положил снаряд прямо в пятнистую морду броневика, тот расселся, как бочка со сбитыми обручами.

        Тогда немецкий разведбат пополз к речке, надеясь удержаться на второй мощеной улице. Танк проводил их несколькими осколочными, а пехотинцы гранатами.

        Южнее майдана два танка вошли на окраину тоже через дворы, пехота за ними в проломы. Жили здесь победнее, заборы ставили привычные деревянные. Броневиков южнее майдана не случилось, а противотанкистов, что сюда смотрели, уже раздавили.

        Пулемет с крыши собора прижал пехоту. Один танк повернул все же вдоль узкой улочки к майдану, чтобы обстрелять пулеметчика на церкви без помех. Второй так и пошел напролом к речке, за ним успели только человек десять пехотинцев. Шустрого немца с канистрой и гранатами они снесли залпом, немец упал и сгорел на собственном фугасе. Выйдя ко второй, прибрежной, улице, танк повернул опять же в сторону церкви. Тогда через речку в него вбила болванку противотанковая "колотушка", из-за приземистости до выстрела никем не замеченная. Танк встал и взорвался, упавшая башня загудела колокольным густым басом. Но пехота уже выгнала немцев из южной части городка - что там той части, сто дворов и два проулка!

        Не выходя на широкий и пустой майдан, немецкие разведбатовцы залегли на плотине, вокруг мельниц. С крыши ближней мельницы им в помощь ударил еще пулемет.

        Оба уцелевших танка первого взвода сошлись на майдане. Один сбил пулеметчика с церкви, второй сбил с мельницы крышу: тамошний немец не стал дожидаться снаряда, закинул пулемет на спину и побежал через плотину к панскому дому, а пока бежал, его обстреляли пехотинцы. Кто попал, понятное дело, не узнали. Немец крутанулся на пятке, запнулся и рухнул в воду, окутавшись паром от горячего ствола. Хороший пулемет немец утянул на ремне за собой, отчего пехотинцы немного расстроились.

        До окраины доехали полковые "сорокапятки" - их так и перли на руках через поле, не конями же на пули ходить. Взвод с одной пушкой оставили держать плотину, а два танка Оськина и остальная пехота повернули к северной окраине, где мукомольный завод.

        Немцы на заводе успели укрепиться, так что лейтенант Оськин в этот раз дуром не полез. Пехота рассыпалась по дворам. Немецкая артиллерия вышла из игры, потому что в садах завязалась рукопашная. Элита из разведбата стреляла и дралась лучше пехотного полка с трехзначным номером, но по части боевого духа у русских все оказалось ничуть не слабее арийцев, а числом полк больше батальона ровно в три раза.

        Со стороны поля показались резервные танки с ротным во главе, и тоже принялись лупить по высоким бочкам элеватора. Немцам пришлось убрать наблюдателей с крыш, но на мукомольном заводе и в болотистом овраге от элеватора до самой речки, разведбатовцы окопались крепко. Потеряв человек десять, пехотный комбат подобрался к танку Оськина:

        - Товарищ лейтенант, у них там стенки кирпичные, вы бы их раздавили, что ли?

        - Сейчас посоветуюсь с ротным, в два огня их поставим!

        Разговор этот заметил немецкий снайпер, но ничего не успел сделать: по его лежке ударили залпом, сразу почти взводом - немец так и не узнал, что выдал его блик от прицела. Когда немец выбирал позицию, солнце еще стояло низко. В горячке боя снайпер не заметил, что солнце уже заметно передвинулось к югу.

***

        Солнце уже заметно передвинулось к югу, когда первый плавающий Т-38 выдернул-таки застрявшего в болотине второго. Немцы Аршичин занять не успели, так что переправляться никто не помешал. Красноармейские дозоры пробежались по хатам единственной улочки Аршичина, протянувшейся вдоль высокой кручи над речкой. Противника не обнаружили, и залегли под вербами у выезда из села. Низенькие плоские Т-38 долго вылезали из болота, но все же справились.

        Поехали вдоль речки на север, по проселку, не выходя на большую отсыпанную дорогу слева. Осторожность себя оправдала: очень скоро на большой дороге показался встречный четырехколесный броневичок, а за ним грузовик. В два пулемета "тридцать восьмые" разнесли немцев быстро и чисто, пехоте только и осталось подобрать оружие с бумагами.

        Открылся справа на таком же высоком берегу Пекалов, за крайними хатами которого встали посовещаться. Дальше проселок соединялся с большой дорогой, та выходила на берег.

        Левее дороги простерлось ровное поле - аэродром. На поле вяло дымили брошенные вчера самолеты сорок шестого истребительного авиаполка.

        Немцам сорок шестой ИАП обошелся недешево. Еще весной здешние летуны исхитрились принудить к посадке дальний высотный "юнкерс" Ju-86, испортив Ровелю всю стратегическую разведку.

        А в первый день войны сорок шестой ИАП знатно начистил рыло пятьдесят пятой бомбардировочной эскадре. Полк не позволил застать себя врасплох и потому потерял "на мирно спящих аэродромах" единственный самолет, а всего за сутки три. Немцы же к вечеру признали потерю пяти "Хейнкелей". Причем один из них старший лейтенант Иван Иванович Иванов сбил первым в этой войне воздушным тараном. Таранил не от большой лихости - "хейнкель-111" машина серьезная, пара ШКАСОВ с "И-16 тип 5" ему, что слону дробина. Самого старшего лейтенанта подобрали (таран произошел прямо над Млынувом), довезли до госпиталя в Дубно, но там, к сожалению, не спасли.

        Командир III/KG55, гауптман Виттмер, подсчитал потери - вышла ровно треть от атакующей группы. Позвони он полковнику Шульцхейну из KG51 "Эдельвейс", наверное, не убивался бы так: "Эдельвейсы" к вечеру 22 июня лишились половины всех самолетов и шестидесяти человек, полных пятнадцати экипажей. На их фоне гауптман Виттмер еще неплохо справлялся.

        Но кто бы разрешил вечером 22 июня какому-то гауптману загружать линию связи личными делами? Виттмер покряхтел, глотнул трофейного коньяку, поморщился и спланировал матч-реванш, собравши все свои восемнадцать самолетов. Из которых вечером списал еще три. А сорок шестой истребительный все так же сидел на Млынуве, и устаревшие большевицкие И-16, памятные по Испании лобастые "rata", все так же упорно не отдавали небо .

        Вот когда подошли передовые отряды немецкой 11й танковой дивизии, опередив роту Ивашковского буквально на четыре-пять часов. Сила солому ломит, наземное прикрытие авиаторов не могло сопротивляться разведбату с приданными трехдюймовками и десятками бронемашин. Кто успел - улетели.

        Кто не успел, сейчас догорали на поле.

        За грудами железа, за торчащими хвостом кверху самолетами, за обгорелыми остовами летных казарм на берегу, танки перекатами подобрались к самой панской усадьбе. Справа, у плотины, на речку глядел двухэтажный "палац". Налево, к въездным красивым воротам, поперек движения тянулся густой сад-сквер.

        А под ближним деревом, танкисты не обратили внимания, дуб или клен, раскорячилась та самая тридцатисемимиллиметровка, что сожгла машину Вани-маленького выстрелом через речку в борт. Обе южные улочки Млынува отсюда просматривались, как на ладони. Северные же улицы, мощеные, широкие, приходились в неудобном ракурсе: заслоняли мельницы, заслоняла обширная церковь. Да и далековато. Так что немцы обсуждали, стоит ли сменить позицию к плотине поближе и достать еще один-два русских панцера.

        Русские панцеры выскочили им за спины - как и просили, два. Расчет умер на пушке. Добив его, красноармейцы рассыпались по панскому саду, а "тридцать восьмые" проехали к плотине, показаться своим. Перед войной в дивизию пришли секретные танки - там, говорили, рация на каждом. Но те машины перед войной освоить не успели, так и оставили в парке за трехметровым забором, далеко отсюда, в Житомире. Сейчас для связи пришлось посылать человека с донесением.

        Посыльный вернулся через час, привел за собой целую роту, а еще по плотине перетащили сорокапятку. Командир семьсот шестьдесят седьмого полка приказал ждать, пока определится положение северной группы, в Муравице. А тогда уже насесть на переправы с трех сторон.

        Принялись окапываться прямо под столетними липами. Старый дед-сторож крутил головой и охал; капитан-ротный объяснялся:

        - Война, отец. Не мы напали, Гитлер напал.

        Старик вздыхал:

        - Здесь усадьба Ходкевичей. Культурные люди! Когда при Александре-царе приказали забрать костел под церковь, пан за свои деньги церковь построил, вон ту самую, да. Только чтобы костел не забирали у людей.

        - А это что? А это зачем? - бойцы тыкали пальцами в резные навесы, в игрушечной величины строеньице только с окнами, состоящее из единственной комнаты.

        - Альтанка это, - вздохнул дед. - Ну, беседка по-вашему. А вон то философский домик.

        - Там же ни печки, ни кухни, там жить нельзя.

        - А он и не для жилья, он для размышлений. Вроде кабинета.

        - Богато жили.

        - Эксплуататоры!

        Тут все поглядели на небо: три зеленые ракеты. Муравицу тоже взяли?

        Капитан покрутил головой и потер шею. Как-то все складно идет... К добру ли? На финской он хорошо запомнил, что по гладкому скату заезжаешь обычно в самую задницу.

        И, когда вокруг встали фонтаны земли от снарядов немецких корпусных "соток", успел еще порадоваться, что угадал верно.

***

        Верно угадав, что при малейших признаках тревоги немцы кинутся защищать драгоценный мост, Самохов свои четыре танка продвигал не спеша, перекатами, точно как учили. Когда на дороге из Муравицы показались броневики, перещелкали их, как в тире. Шесть ехало - шесть сгорело. В ответ по танкам ударили две трехдюймовки из Кружков, но танки могут маневрировать, а пушки не особенно, так что и взвод Самохова никого не потерял, и пехота освободила Муравицу, нигде не завязнув. Продвигались тоже не спеша, осматривая двор за двором, огород за огородом. Поселок не меньше того же Млынува, но немцы и здесь не окапывались, просто выставили заслон, чтобы прикрыть мост в Кружках с севера. Самохов подумал: сюда бы всю дивизию! Плавучие "жужжалки" хоть и маленькие, а пустить их сразу батальон, обойти большим кругом через брод у Добратына - затопчут немца, как блохи собачку.

        Но средние танки там, наверняка, на брюхо сядут, а без пушечной поддержки "жужжалки" мало на что пригодны. Да и приказ у него другой совсем.

        Дождавшись, пока пехота развяжется с Муравицей, Самохов бросил в небо три зеленые ракеты, и полез в танк, на рацию, чтобы переговорить с ротным.

***

        Ротный дождался конца артналета и принял доклады. В первом взводе у Оськина выжил только его собственный танк, второй разбило фугасом. Во втором взводе у Самохова обошлось, туда почти не стреляли, из чего ротный заключил, что немцы ударят на Млынув, а Муравицу оставят на потом. И ударят скоро, раз уже артиллерию подтянули, то цацкаться не станут.

        - Надо их выбить из Кружков, пока не поздно, - сказал ротный в микрофон. - Иначе они там сейчас траншей нароют, как на элеваторе, мы тогда и с севера не подойдем. И надо сейчас атаковать, пока на их карте Кружки за немцами. Ни бомбить, ни обстреливать своих не станут. Понял, Самохов? Оськин пусть по элеватору стреляет, чтобы оттуда не помогали, а ты давай, как в Муравице, медленно и методично. Там в Кружках всего десяток домов, сноси их к черту. Как поняли, прием?

        - Товарищ лейтенант, ко мне посыльный вышел с того берега, прием! - Оськин чуть не кричал, и ротный поморщился, уже зная, что не услышит ничего хорошего.

        - Что там, прием?

        - Оба наши танка разбиты, пехотный капитан убит при обстреле, пехота удирает через плотину. Артиллеристы пушку не бросили, так их немцы гранатами закидали в упор! Что делать, прием?

        - Оськин, становись на майдане и кто побежит через плотину, задерживай хоть пулеметами, хоть гусеницами. Я тебе в помощь экипаж Ефремова даю, и сейчас от смежников потребую, чтобы пехота командира своим нашла, а ты останови героев, пока до Ровно не добежали! Как понял, прием?

        - Есть остановить бегство пехоты, выполняю! Конец связи!

        - Самохов, давай, пока не опомнились, конец связи.

        Самохов двинул взвод опять перекатами. Приданый ему пехотный батальон, к счастью, пока не отставал.

        Кружки стояли как бы на полуострове, заболоченные овраги отделяли селение и от Муравицы и от Млынува. На мостике через южный овраг чернел первый потерянный ротой танк. На мостике и дороге через северный овраг жирно дымили немецкие броневики, прячась в том дыму, Самохов и вел взвод.

        Ротный тоже двинул свои два танка на элеватор и рубеж по южному оврагу. Чуть позже пришел от Млынува и Оськин, завернувший пехоту. Танки методично разбивали дома перед собой, и продвигались только тогда, когда видели, что в крошеве уже не прячется ни броневик с двадцатимиллиметровкой, ни противотанковая "колотушка". Очень скоро между северной частью Млынува и мукомольным заводом образовалась ровная полоса битого кирпича, перечеркнутая костяками сгоревших груш.

        Понятно, что местным это не понравилось. Они и без того большевиков любили не особенно, а теперь открыто кинулись к оберсту, командиру разведбата. Оберст не отказал: на войне лишних рук нет.

        К обеду десятка два самых лихих казаков, составив "местную самооборону", получили от немцев пулемет, винтовки и сорок гранат. На большевиков они накинулись яростно, да только ярость против танка слабый помощник. Лейтенант Оськин гусеницами и одним пулеметом извел почти все казачество в ноль, и вслед крикнул:

        - Нет у меня огнесмеси, вы б тут еще и затанцевали!

        Зря лейтенант высунулся из люка: хлопнула винтовка, и поставил снайпер метку на приклад. Танк раненого снайпером Оськина принял Семенов. Оськин отделался легко, и вернулся в дивизию уже через две недели, но снайпер, конечно, об этом не узнал. Стрелял он издалека, с западного берега Иквы, и особо не беспокоился за свою жизнь, а зря. С юга, из панского сада, выбежали с десяток уцелевших, не струсивших русских, и пробили снайпера сразу несколькими штыками, а голову расколотили прикладами до полного неузнавания. Сбежать к себе, правда, не успели: с запада подошел передовой полк тринадцатой танковой дивизии, снятой из-под Луцка, и соотношение сразу поменялось в пользу немцев.

        На западном берегу замелькали уже не броневики, но настоящие танки. В перелесках и садах разворачивались артиллеристы с корпусными стопятимиллиметровыми гаубицами. Мотопехота густыми потоками двинулась и к переправе и к плотине. Удар на Кружки превратился во встречный бой.

        Второй взвод Самохова шел уступом, так и въехали на перекресток в Кружках. По первой машине справа почти в упор выстрелила "колотушка", но снаряд ушел вскользь, только сорвал с башни поручневую антенну. Соседний танк довернул, дал газ и обвалил на пушчонку каменный забор: немцы встали под ним, в густой тени, чтобы бить в борт и спину проскакивающие мимо танки, но не угадали с позицией.

        Выскочившую следом русскую пехоту в упор положил пулеметчик, и тут же по нему проехал третий танк.

        С моста, в клубах дыма, показался приземистый немецкий панцер; наводчик выкрикнул:

        - Двойка! Бронебойный, я его сейчас! - но немец успел раньше и пропорол башню короткой очередью, танк "профессора" Гришки Солидзе запнулся, встал и вспыхнул. Самохов попал "двойке" в лоб. Снаряд пришел сбоку под углом и потому отрикошетил.

        Немец пересек мост и тут же рванул вправо, за вербу и за хату. Когда Петр, мехвод первой машины, попробовал за ним угнаться, его танк позорнейшим образом разулся: это слабое место подвески у "двадцать шестых" тянулось еще от прототипа, от английского "виккерса", поворачивать лучше без рывков. Но как тут без рывков, когда вон по мосту еще панцеры стадом!

        Самохов первым сообразил, что дело дрянь, только флажки его в дыму никто не увидел. У немцев на каждой "двойке" рация - ну, хотя бы приемники есть у всех. И отдельный человек, чтобы с ней работать. В Красной Армии командир танка сам себе радист, заряжающий, да еще и командир взвода, вынужденный думать за четверых подчиненных.

        - Назад, за домик!

        Мехвод Самохова отработал четко, а последний танк второго взвода сигнала не увидел, или не разобрал в дыму. Он так и выскочил на берег, прямо перед летящим по мосту панцером. Выскочил удачно, в упор зажег немца прямо на полотне и опять закупорил переправу - но другие танки в несколько стволов изрешетили "двадцать шестого", и снова, черт возьми, никто выпрыгнуть не успел!

        Самохов стал за домом, поворачивая башню направо, выцеливая ту, первой проскочившую на берег, "двойку". Вокруг него пехота дралась с пехотой, а танкисты Петра прямо посреди рукопашной натягивали слетевшую гусеницу и почти уже справились, когда длинный немец-пулеметчик, видимо, застигнутый при смене ствола и потому не снявший асбестовой рукавицы, подтянулся за горячую еще пушку и бросил в открытый люк гранату. Повис на руках, но соскочить не успел, Петр вдолбил ему поперек хребта тем самым ломиком, что натягивал гусеницу:

        - Ах ты ж паскуда!

        Немец с нечленораздельным воем сложился; последнее, что он видел - на чисто-синем небе оливково-зеленый край башни русского танка. Красная полоса - номер взвода в роте, и белая прерывистая полоса - номер танка во взводе; вот читал же он в руководстве, что значат цвета...

        Немец упал, темная кровь его потекла в угольно-черную тень рыжего кирпича, и там сделалась незаметна. Взорвалась граната, а за ней сразу и боеукладка, истребившая вокруг все живое на двадцать шагов. Башня подскочила, но не перевернулась, просто съехала вперед и уткнулась в землю стволом.

        Самохов увидел, наконец, ту заговоренную "двойку" и на этот раз попал, как надо, точно в крестик, нарисованный сбоку под башней. Немецкий танк встал, резко дернулся на катках вперед, а потом лопнул изнутри золотистым воздушным шариком.

        - Назад, - прохрипел Самохов, - назад, к Вацлавину. Задом уходи.

        После чего выстрелил в небо красную ракету.

        Красную ракету в Млынуве увидели тоже, ротный попытался вызвать Самохова по рации - но тот без антенны ничего не слышал. По плотине уже не пригибаясь бежали немцы, на майдане все реже стреляли "мосинки" и все резче, ближе тарахтел "эмгач". Лейтенант Ивашковский понял, что Самохов беспокоился не зря, и приказал своим прикрывать отход пехоты.

        Но отход в военном деле самый сложный маневр, и делать его с врагом на плечах невозможно. Увидев красные ракеты, пехота попросту побежала.

        Танки Семенова с Ефремовым стояли на окраине и простреливали майдан почти полчаса, не давая немцам окончательно укатать стрелковый полк. Затем от элеватора подъехали панцеры, Ефремов успел разуть одного, тот повернулся бортом, получил в крест и вспыхнул. Зато второй развалил машину Семенова длинной очередью с двадцати шагов, а выпрыгнувших танкистов перебил пулеметчик с купола церкви. Разбив немецкий танк, Ефремов и пулеметчику влепил напоследок, но потом все же ушел, не дожидаясь, пока новые панцеры отрежут его на окраине Млынува.

        Солнце садилось, и только темнота спасла роту Ивашковского от полного истребления. Пехота семьсот шестьдесят седьмого под немецкими пулеметами бежала к Вацлавину. Там ее на сон грядущий приласкали еще и пузатые двухмоторные "хейнкели": с кампфгруппой прибыл авианаводчик и указал точно, где на самом деле ночуют русские. А сорок шестого ИАП немцы теперь не опасались.

        Вечером двадцать пятого положение оставалось как и утром. У немцев снова Млынув и Муравица, только в Кружках уже построено предмостное укрепление, да и соотношение три к одному теперь в пользу фашистов.

        У лейтенанта Ивашковского осталось пять машин: его собственная, потом две резервных, из второго взвода Самохов, из первого Ефремов.

        Приказ тоже никуда не делся: освободить Млынув. Танкисты и пехотный капитан Власенко, принявший командование остатками полка, сошлись в крайней хате Вацлавина, осветили карту фонариком.

        - Местные, кстати, где? Темное село, аж по спине мороз.

        - Кто ушел к родичам, кто просто свет не жжет, боится.

        - Правильно, что не жжет. Ну что, как выполним приказ?

        - Хреново. Их теперь там до черта, нас еще на поле спалят, не доедем.

        - Теперь у них и танки есть. - Ефремов утерся оставленными хозяевами рушником, посмотрел на грязные полосы, и застыдился. - Не меньше десятка. Я так думаю, весь батальон, четыре роты по шестнадцать.

        - Легкие, - зевнул пехотинец, - мелочь.

        - Мелочь-то мелочь, - пробурчал Ефремов, - а только чем наш "головастик" лучше?

        Власенко тоже зевнул и потер подбородок:

        - У вас пушка сорок пять, у них только двадцать миллиметров.

        - Зато у них автомат, поливает, как пожарные из шланга, - вмешался Самохов. - Целиться не нужно, просто трассу подводишь, и все. А с пробиваемостью все у них, паскуд, хорошо. Да и что там пробивать у нас? Пятнадцать миллиметров? Это даже винтовка с бронебойной пулей берет, если на сто метров подставишься.

        - Так и у них по книге броня семнадцать миллиметров, невеликое преимущество.

        - То по справочнику. А я через прицел смотрел на своего спаленного, у него знаешь, что? На лобовую деталь еще бронеплита наварена, сбоку очень хорошо видно. Толщина примерно в палец.

        - Выходит, суммарно миллиметров сорок, - Ивашковский покрутил головой. - Вот почему твой первый на рикошет ушел. Даже такую мелочь, получается, надо в борт выцеливать, а он шустрый. Петя вон, разулся на повороте.

        - И люк у каждого свой, - прибавил Колесников. - А у нас, как ни выпрыгивай, все равно казенник цепляешь, хоть боком, хоть ногой.

        - У него четыре смотровых прибора, у меня один, - закончил Ивашковский. - А про немецкие стеклышки не мне вам рассказывать, видимость в полтора раза дальше нашей. Итог такой: пока я эту плоскую жабу замечу, он меня десять раз прострелит. У него в обойме автопушки как раз патронов столько.

        - Ну, - проворчал пехотный капитан, - понял я вашу печаль. Но так-то нам самим легче держать их за речкой, за болотистой поймой, чем тут стоять в чистом поле. Завтра же опять с утра налетят.

        - Так у нас, получается, и выбора нет, - Ивашковский снова душераздирающе зевнул.

        Лейтенанты переглянулись.

        - А давай, - единственный среди них капитан хлопнул по столу. - Так хоть какая-то надежда.

        - Снарядов у меня пока что хватает, - сказал Ивашковский. - Топлива мало, но на завтра наскребем, если не до Киева гнаться. Сольем вон, с подбитых, кто не сгорел напрочь.

        Пехотный капитан поднял руку с часами:

        - На моих двадцать три ровно. Когда начнем?

        - В четыре ноль шесть, чтобы не круглое число.

        - Принято, в четыре ноль шесть.

***

        В четыре ноль шесть, без криков "ура", без выстрелов, без артподготовки - все равно нечем - русская пехота, отлично понимая, что днем в чистом поле немцы раздавят, под утренним густым туманом подошла к Млынуву, Кружкам и Муравице, где и взяла фашистов на штык.

        Теперь немцы уже выставили часовых, отрыли окопчики - но ночевать от речной сырости все равно разошлись по уцелевшим хатам, жители которых спасались кто в погребах, кто в бегстве. В домах большую часть немцев и забили: где штыками, а где часовые успели поднять шум, там гранатами.

        Кружки взять не вышло, мост охраняли бдительно. Началась пальба, и группам пришлось залечь под осветительными ракетами, а потом отползать под пулеметами, что мало у кого получилось. Танки несколько пулеметов накрыли по вспышкам, но танкам ответили с дальнего берега сразу гаубицы, и артиллерийская дуэль заглохла, не успев начаться.

        После жуткой ночной резни Млынув с трижды проклятым элеватором и мукомольным заводом, с майданом, церковью, плотиной и парой мельниц на ней, а еще ту же Муравицу - красноармейцы, на удивление самим себе, взяли. Немцы просто не ждали ничего подобного от разбитого и только что вышвырнутого за околицу противника, поэтому с большим трудом удержали только переправу. Теперь не только разведбат одиннадцатой танковой, теперь уже и кампфгруппа тринадцатой на собственной шкуре поняла, что тут совсем, совершенно не Франция.

        Впрочем, наутро от Луцка пришла вся тринадцатая танковая, и кое-кто из двести девяносто восьмой и сто одиннадцатой пехотных дивизий. А что камрадов на том берегу побили, так на войне и не такое случается.

        Наутро немцы нажали со всей силой орднунга, после обстрела и бомбежки, превративши в щебенку северный кусок Млынува от элеватора до самого майдана. И снова выбили остатки семьсот шестьдесят седьмого полка, но теперь уже гнали до самого перекрестка, километров шесть. Прикрывая пехоту, сгорел Ефремов. Самохов успел выскочить из подбитой машины, его срезал пулеметчик. От сводной роты сохранилось три обездвиженых Т-26 - за руинами гаража МТС, в тени костела и за насыпью дороги у перекрестка. Жизни им оставалось не больше часа, пока немцы увлеченно гнали пехоту до опушки.

        Гнали бы и дальше, но из леса выкатились танки семьдесят девятого полка, и уже не Т-26 с противопульной броней. Две "тридцатьчетверки" вышли королевами. Встали на горке, никого не опасаясь; трассеры немецких автопушек только царапали на них краску. Резкие, звонкие удары русских трехдюймовок - сразу два факела, потом еще и еще; легонькие немецкие "двойки" чуть ли не переворачивались от попаданий.

        Теперь уже назад побежали немцы, а выжившие танкисты сводной роты злорадно били в борта, в корму - били проклятые "двойки" куда придется, те даже не отстреливались.

        Командир и комиссар семьдесят девятого ловили по лесу пехоту, но только к полудню людей удалось вернуть в строй, и то больше полевыми кухнями, чем воззваниями. На опушке накапливались еще танки семьдесят девятого полка, подошла и артиллерия двести двадцать восьмой пехотной дивизии, которой принадлежал многострадальный семьсот шестьдесят седьмой. По документам полк, по живой силе полтора-два батальона.

        Теперь с артподготовки начали русские, и бой на руинах Млынува закипел снова. Кампфгруппа тринадцатой танковой имела и пушки, и связь, и мотопехоту. Но и "колотушки" и "двойки", такие смертоносные для русских Т-26, с "тридцатьчетверками" мало что могли сделать. После боя сосчитали попадания на танке ведущего: сорок четыре вмятины, а пробоины ни одной. Да, так воевать можно! К тому же, Т-34 подоспела не пара и не пятитанковый взвод, а почти рота, полтора десятка машин. И прикрывали они друг друга вполне грамотно.

        К обеду красноармейцы в четвертый раз взяли остатки Млынува и навалились на Кружки уже без шуток. По мосту начала бить русская гаубичная батарея, прекратив доставку помощи с западного берега. Немцам опять пришлось оставить Муравицу, сосредоточив перед мостом всех своих, оказавшихся на восточной стороне поймы.

        Вызванные бомбардировщики чуть облегчили положение, заставив русских прекратить атаки. Но толстошкурым "тридцатьчетверкам" близкие разрывы не вредили, а попасть в танк с тяжеленного горизонтального бомбера... Случается, конечно, но чтобы нарочно - раньше на зенитку нарвешься. Пикировщики же, знаменитые "штуки", в июне воевали севернее Припяти, в июле появились под Одессой, сюда же их пока что не хватило.

        После налета русские упорно поползли к свежим окопам на бросок гранаты. Снова "тридцатьчетверки" показались между обгорелых груш, и снова заработали их трехдюймовые пушки, равных которым немцы не имели ни в одном танке. Немцы держались: все же разведка танковой дивизии не пехота восьмой волны формирования, воевать умеет. Но все понимали, что еще немного - и русские выбьют их через мост на западную сторону Иквы. А кто сбежать не успеет, просто перемешают с битым кирпичом и черноземом, вдавят в камыш непривычно-широкими траками.

        Так что немцы отбивались яростно, и до шести вечера очистить от них Кружки не удалось.

        А к восьми часам из Ровно пришла полуторка, в которой приехал все тот же матрос Пинской флотилии, так никуда и не девшийся. Спрыгнув у поломанного танка, матрос кинулся к единственному знакомому лицу:

        - Товарищ лейтенант! Полковника Живлюка где найти?

        - Командир полка вон там, - лейтенант отвернулся от своего танка, где помогал менять сорванную снарядом рессору, махнул гаечным ключом в сторону рощицы. - А что же вы вернулись?

        - Привез вам приказ, отходить на Земблицу.

        Ивашковский уронил ключ, сел и зажмурился.

        Млынув-Кружки-Муравица. Три поселка, один мост.

        Четыре клетки на штабной карте. Почти незаметная точка на карте побольше.

        Тринадцать танков и семьдесят похоронок одних танкистов, а сколько у пехоты, черт его знает.

        Одни полные сутки.

        Скажи кто лейтенанту Ивашковскому, сколько таких городов и речушек впереди до Берлина и Эльбы - танкист бы нипочем не поверил. А скажи кто, сколько впереди суток, лейтенант, пожалуй, и в зубы такого шутника бы ударил.

        - Как же так, - Ивашковский попытался стереть с лица гарь и пыль, но только размазал. - Мы тут стоим крепко, нам бы еще чуть помощи, и мы их до Радзехова погоним! Здесь мы всю роту потеряли, и пехоты не меньше двух батальонов.

        - Вы-то стоите, - матрос отплевался от пыли и махнул рукой в сторону, - а там, дальше, севернее Торговицы, до самого Луцка никого. Сороковой полк уже обошли и отрезали, сейчас и вас обходят. Южнее, в Дубно, тоже немцы, у вас почти за спиной. Не успеете выскочить, окружат и гусеницами раздавят, потому что патроны у вас не бесконечные и горючее тоже. Когда бы Карпезо и Рябышев не на Лопатин и Берестечко долбились поперек речек, а на Дубно вдоль шоссе ударили, то уже защемили бы немцев прочно.

        - Кто? Рябышев, Рябышев... Где-то слышал...

        - Восьмой мехкорпус. Карпезо - пятнадцатый. Они в Бродах сейчас.

        - Вы-то откуда знаете?

        - В штабе ваше донесение сдавал, сидел, слушал.

        - Но как же секретность?

        Матрос только рукой махнул:

        - В тылу сейчас такая каша, что сам Аллах не разберет. Чуть заикнулся про машину и доставку, так меня к вам же и отправили. Фекленко сказал: "Я вчера себе гаубичный полк переподчинил, потому что мой от Новоград-Волынского никак не доползет, а тут какой-то матрос возражает?"

        Помолчали. Лейтенант все пытался вытереть зудящее от пороховой гари лицо, и только размазывал грязь, и поэтому злился.

        - Приказано оставить заслон и отходить ночью, - матрос договорил и тоже посмотрел в небо.

        Ивашковский перевел взгляд на полуживой танк, сплюнул:

        - Похоже, я знаю, кого оставят в прикрытии.

***

        В прикрытии стояли до полуночи, немцы не лезли - наверное, готовились контратаковать утром, по всем правилам, сначала самолетами, потом артиллерией, наконец, пехотой за танками.

        Лейтенант Ивашковский спал сидя, прислонившись к ленивцу. Матрос все также бесстрастно стоял за башней с биноклем, словно бы отдых ему вовсе не требовался. А может, выспался раньше - у танкистов хватало своих забот, чтобы еще за матросами режим дня проверять. Вон, вторую машину так и не смогли завести. На первой проскальзывал главный фрикцион, машина дергалась, как пьяная, заставляя экипаж биться головой о броню или наглазник прицела. Резина наглазника мягче железа, но и бьешься об нее глазом - а чем тогда смотреть на поле? Третий танк вроде бы вел себя хорошо - но и его толком перебирать времени не нашлось. Сутки боя, елозили туда-сюда то по забивающему подвеску чернозему, то по болотистым берегам, то по битому кирпичу... Там, в рессорах, наверное, черти завелись, не то, что грязь.

        Механики возились до заката, когда Колесников приказом загнал их спать. Им еще по ночи вести машины через лес, а луны нет, и фары включать нельзя.

        Заснуть сразу никто не смог: колотились руки, мерзко звенела сведенная спина. Видя такое, матрос пустил по кругу фляжку с хорошим, судя по вкусу, коньяком. Второй выживший лейтенант, Колесников, не возразил. Если люди не расслабятся хоть немного, то ночной марш добром не кончится.

        Он и без того добром не кончился.

        Настала полночь. Разбудили лейтенанта Ивашковского. Полк ушел, ушла и пехота. Уже почти час на дороге стояла непривычная тишина.

        Лейтенант зевнул, почесал спину о чудом уцелевшую полку над гусеницей и молча, даже флажка не вынимая, махнул рукой.

        На восток.

        Потом запрыгнул на самый исправный, третий, танк.

        Вторую машину дернули тросом - завелась. На звук мотора немцы вслепую кинули пару снарядов, те лопнули в поле, между руинами Млынува и опушкой.

        - Боятся, гады, ночной атаки, - проворчал мехвод первого танка неслышно ни для кого больше.

        Танки пошли; за башней последнего все так же маячил с биноклем военмор, стоял, как влитой - привык, видать, на качающейся палубе. Хотя где на той Припяти могло качать? Сырой лес тянулся вокруг, дорога то ныряла по выемкам, то шла чуть выше окружающей местности. Света кое-как хватало, а после урочища сделалось и вовсе просторно, видно. Только вот на восточной опушке первый танк встал окончательно.

        - Машина подработалась, фрикцион совсем не берет, - механик вытер пот ушками шлемофона, мягкой подкладкой.

        Второй танк объехал помеху по обочине и двинулся дальше. Мало ли, потом опять не заведется. Второму Ивашковский сразу приказал гнать без остановок, что бы ни случилось - а мы догоним...

        Подали тросы с третьего танка, потащили первую машину юзом. Не лучший способ, но уж как получалось. Вокруг еще кое-как видно, а в передаче копаться темно и некогда. Если немцы догадаются, что все ушли, с них станется и погоню выслать.

        Протащили всего два километра, до перекрестка с колхозной дорогой из Владиславовки. На перекрестке - как назло, аккурат перед единственным в округе подворьем - в ленивце заскрипело, хрустнуло и щелкнуло. Буксируемый танк встал намертво. Трос натянулся и лопнул, звонко влупив по обоим танкам.

        Как уцелел матрос, когда успел соскочить, и как угадал, в какую сторону пригнуться, танкисты снова не задумались.

        - Что там, Колесников?

        - Товарищ лейтенант, камень попал, гусеницу сбросило внутрь! Теперь ее просто так не надеть, надо траки поштучно выбивать.

        - Ну, мать же твою, ну, встряли мы...

        Лейтенант Ивашковский огляделся.

        - Принимаю решение... Танк взорвать. Бинты смочить бензином, бросить в бак. Товарищ военмор!

        - Слушаю.

        - Зайдите в хату, скажите людям: пусть метров на сто... Удалятся.

        Матрос хмыкнул:

        - Не ваш, не жалко?

        Ивашковский почесал затылок, и прилипший к потным волосам песок осыпался ему за шиворот. Лейтенант поежился.

        - Вообще говоря, вы правы. Пехотинцы мне тоже вроде как свои. А похоронки на них все-таки не я пишу. Но с вами причина иная.

        - Какая же?

        - Мои все молодые. Сильно. Вы постарше, посолиднее. Тутошние хуторяне вас вернее послушают.

        Моряк, больше не споря, подошел к плетню и крикнул:

        - Эй, хозяева!

        - Что голосишь?

        Понятно, что в доме никто не спал: только что по дороге прошли два полка, сперва пехотный, а потом танковый. Матрос аккуратно прикрыл за собой калитку и прошел до крыльца, одним взглядом загнавши в будку обалдевшую за день собаку.

        Дверца открылась. В проеме стоял невысокий плечистый мужик. Сапоги, темные штаны, серая рубаха, на плечах пиджак. Лицо твердое, злое, загорелое, хорошо высвеченное керосиновой лампой в правой руке. Волосы темные, подстрижены кружком, над губой царапины от бритья.

        - Чего надо, военный?

        - Сейчас мы танк взорвем. Отойдите метров на сто, чтобы не зацепило.

        Мужик замер на несколько секунд, оглядывая матроса снизу вверх и потом снова сверху вниз. Из-под его левой руки высунулась девичья головка:

        - Ой, тато, а кто это?

        - Цыц! В хату, Янка!

        Подвинув мужчину, вышла тоже невысокая, округлая женщина в темно-вишневой кофте и такой же юбке. Босая, с открытыми полными загорелыми плечами, с гладко зачесанными волосами, блестящими смолью в свете керосинки. Смотрела она не исподлобья, как муж, но тоже неласково.

        - Уходите, значит?

        Матрос кивнул.

        - А что здесь встали, другого места нет?

        - Где сломался, там и встали.

        - Ага, - покивал мужчина, говоря с непонятной интонацией, - теперь, значит, взорвете?

        - Придется.

        На крыше сверкнули зеленые кошачьи глаза.

        - Но это же ваш танк! Зачем взрываете?

        - Цыц, Янка! Кому сказано, в хату!

        - Чтобы немцам не достался, - серьезно, как взрослой, ответил матрос.

        Показался тонюсенький серпик луны. Мужчина потер царапину от бритья.

        - А о нас, получается, заботитесь, чтобы осколками, значит, не зацепило?

        - Именно.

        - А что ж о Млынуве не позаботились? Что же оттуда людей не вывели, москалики?

        - Змолч, Богдан! - Женщина коротко двинула подбородком, лампа в руке мужчины качнулась, и сквозь керосиновую резкую вонь проступил хлебный дух. Должно быть, в сенцах стояло к утру тесто.

        Муж насупился еще больше, но спорить не посмел и отступил в темноту, в дом, утянув за собой дочку, и только буркнул напоследок:

        - А все же уходите, прав оказался Степан, не ваша сила.

        В темном приземистом хлеву за хатой утробно выдохнула корова.

        - Еще же и Зорьку выводить, - женщина всплеснула руками. - Скажи, солдат...

        - Я не солдат, - покривился тот, - я моряк.

        - То я твоего корабля не бачу, - женщина усмехнулась вроде бы и обычно, и снова неладно. - Секретный сильно, аж не видно. А как оно, под немцами? Правду говорят, что культурная нация?

        Моряк покачал головой. Оглянулся к дороге, где на сломанной машине уже вывинтили бронированную пробку бензобака, и где третий танк уже отъехал метров на сто.

        - Я тебе честно скажу, только смотри, ни политрукам, ни бандеровцам из провода.

        Женщина не стала прикидываться дурой или делать вид, что впервые слышит про тайную оуновскую власть - "провiд".

        - Первый год проживете с радостью, что москалей нету и с надеждой на незалежность.

        В темноте, в хате, фыркнул невидимый, вслушивающийся Богдан.

        - ... Второй год с радостью, что забрали только старшую дочку, вон ее глаза в окне... И с надеждой, что та из Германии живая вернется, без дитенка в подоле, без дурной болезни.

        Женщина отступила на полшага, уронив руку с лампой вдоль тела, не замечая, как воняет суконная юбка, подпаленная на бедре горячим стеклом. Фитиль от резкого движения вышел из керосина, помигал, окутался копотью и погас окончательно.

        - ... Третий год с радостью, что живые. И с надеждой, что москали таки прогонят фашиста. Потому что младшая дочка от березовой коры на ветру шатается.

        В хате загремело, покатилось ведро, мужик заругался.

        Выскочила девочка - чистенькая, светлолицая, с нежной-нежной кожей, совсем не такой, как закоревшие пылью по поту жбаны танкистов.

        Янка спросила:

        - Дядько моряк, а как бы сделать, чтобы вовсе без войны? Совсем никак нельзя? Вы же взрослые, сильные все!

        Матрос покачал головой, тоже отступил на пару шагов и сказал:

        - Выходите уже, время.

        И глаза его загорелись отблесками, и только уже отойдя на приказанные сто шагов, Богдан сообразил и обернулся: от чего вдруг загорелись те отблески? Луна вон, серпик тонюсенький, а лампа же потухла... Что блестело в глазах того черта? И почему жена утирает слезы, вцепившись в Янку с Галкой, как в последнее, позабыв даже любимицу Зорьку? Неужели той брехне комиссарской поверила?

        Проводив хуторян взглядом, военмор побежал к танку:

        - Чего копаешься, лейтенант?

        Колесников, слышавший всю беседу, на грубость не обиделся: понимал, на что и почему злится матрос. Танкист распрямился, выдохнул:

        - Бинты погасли, взрыва нет!

        - Гранатами забросай, я прикрою.

        Отбежали еще на пару шагов; лейтенант, чуть не плача, забросил в открытый люк двухкилограммовую банку РПГ-41.

        - Ложись!

        После взрыва, когда башня лежала на дороге сковородой, а безголовый танк полыхал на всю округу, лейтенант и моряк вылезли из кювета. Лейтенант огляделся, а моряк, стряхивая мусор, внезапно сказал в никуда:

        - Тогда я боялся вмешаться, потому что опыта не имел. Теперь я боюсь вмешаться именно потому, что представляю, как наломаю дров.

        Взял свой пакет и поглядел на него с явным желанием скомкать и порвать; блики от горящего танка прыгали по толстой целлулоидной обертке. Света лейтенанту хватило, чтобы заметить напрягшиеся плечи моряка.

        Матрос выпрямился, сунул пакет опять за спину, за ремень.

        - Так или этак - зачем я тогда вообще нужен? Свидетель канона как свидетель убийства: все видел, но ничего не сделал?

        Моряк засмеялся нехорошо, невесело, и нисколько не удивился такому смеху лейтенант Колесников: наслышался уже, насмотрелся... И всего-то за четыре дня. Очень уж не походила начавшаяся война на обещанный поход "малой кровью по чужой территории".

        - Нет, порочна по самой сути эта формула бытия... - моряк встряхнулся, потянул Колесникова за рукав:

        - Догоняем наших. В самом деле, у меня же одних волшебных палочек девять штук. Не считая ракет.

***

        Ракеты дошли наутро.

        Сначала испарилась рейсхканцелярия. Примерно в те же секунды - Вольфшанце, где как раз находился фюрер. Несколькими мгновениями спустя - штаб сухопутных сил в Цоссене, а потом и штаб кригсмарине, и штаб люфтваффе, и подшипниковые заводы, и дамбы на Руре, и неприметная квартирка в предместье, где заночевал Гиммлер, и еще, и еще, и еще - все, что хронотентакль нарыл в интернете будущего. По списку.

        К полудню Германия осознала масштаб оплеухи, но так и не поняла, кто же это молодецки взвесил с правой. Молчали большевики, не хвастались англичане, американцы, казалось, и вовсе ничего не знали!

        Дроны доползли только под вечер.

        Но доползло их несколько тысяч.

        Верхушку страны охватила эпидемия смертельных неудач. Взрывался бытовой газ. У машины прямо на автобане, на скорости больше ста, отлетало колесо. Самолет внезапно входил в плоский штопор. В кармане телохранителя ни с того ни с сего детонировала запасная обойма. Отказывали проверенные и только что собранные тормоза. В опробованной и трижды проверенной пище оказывался ботулотоксин. Проверяющие выживали, а Борман или Геринг нет, хотя пили все из одного бокала.

        Через неделю страна тряслась в ужасе, ничего не понимая. Гестапо сбилось с ног, сажая сперва подозреваемых, потом подозрительных, а под конец просто кого попало - но эпидемия не прекращалась. Кончились маршалы, да немного их и водилось тогда в Германии: фон Бок, фон Лееб, фон Клюге, фон Рейхенау. Или он тогда еще только генерал-полковником служил? Да какая разница, кто в каком звании, главное - кто в чьем списке. Кончились крупные политики. Настал черед генералов и районных рейсхляйтеров, комендантов концлагерей и повелителей зондеркоманд...

        Выжил только Мюллер: старый полицейский пес вытащил приготовленные документы, побрился кусками, неровно, подложил в рваные ботинки нарочно подрезанные стельки, чтобы изменился рисунок походки... Вышел и пропал в миллионах немцев и фольксдойче, равно сотрясаемых ужасом.

        На всех фронтах немцы прекратили стрельбу, вовсе ничего не понимая. Казалось бы - Москва рядом, только руку протяни! В котлах сотни тысяч недочеловеков, у границы захвачены десятки тонн снарядов, топлива, патронов, даже новенькие рельсы штабелями...

        Но дома, за спиной, вскипает чертовщина похуже чумы! Не спасают ни карантины, ни радиопеленгаторы. Не видят концов ни гестаповские сыщики, ни абверовские умники, ни эсэсовские мясники!

        А самое главное - молчат враги. Если все это дело рук большевиков или англосаксов, да пускай хоть американцев - самое время требовать и злорадствовать.

        Но американцы даже прекратили сообщение с Европой, вместо помощи присылая англичанам поздравительные радиограммы. Дескать, Гитлер вас там уже не давит? Вот и отлично! Вот и сидите там, у себя. К нам не лезьте.

        Потопим.

        Дружба дружбой - но потопим, не спрашивая паспорта.

        Черт знает, что там у вас происходит - не везите это "нечто" к нам.

        Не надо.

        Наконец, профессор Эйнштейн, сбежавший от строгостей расовой политики, прочитал собранные американскими службами свидетельства уцелевших, со вздохами допил остатки последнего в доме кофе и таки выдал статью с анализом траекторий ракет.

        Удар наносили с орбиты. Снаружи. Из внешнего космоса. Оказывается, земляне на самом деле не одиноки во Вселенной. Настолько не одиноки, что соседям надоел шум над головой.

        Вот, постучали.

        Поскольку никакого иного разъяснения никто не осмелился дать, пришлось верить Эйнштейну. Сразу объяснилось гробовое молчание и большевиков и плутократов: допустим, признают они себя творцами ракетного удара, а истинный творец - там, наверху, на орбите, как в фантазиях Уэллса и статьях профессоров Оберта и Роберта, в смысле Германа и Годдарда. Глянет на эпигонов, обидится, и заровняет Москву под Берлин, под ровный слой щебенки, в котором даже камушки откалиброваны по массе.

        Через месяц выжившие немцы перекрестились, дожгли остатки партбилетов и организовали процедуру денацификации. В строгом порядке, а как же иначе. Чтобы и земные и небесные соседи видели: покаялись, исправились, накрепко впредь запомнили, и детям заповедали. Точно заповедали, вот сертификат, вот учетная книжка, вот справка.

        Плутократы с большевиками почесали затылки - возможно, что и друг другу, никто не видел, ибо секретные же переговоры. И взялись лихорадочно проектировать ракеты. Ядерные ракеты. Чтобы, значит, сразу в лоб.

        А то мало ли, кто там еще постучит!

        ... Чтобы ворона убить, надо ружья зарядить...

        Через десять лет планета превратилась в огромный военный лагерь. Китай раздербанили на зоны оккупации, а население этих зон поверстали в трудовые армии, а те армии выкопали под землей городов и бункеров на десятки миллионов человек, и продолжали копать.

        Воздух над планетой очистился: все заводы спрятались под землю, а выхлопы тщательно фильтровали или выпускали сразу в океан, чтобы с орбиты не нашли. Африканские урановые шахты цивильно, почти без танков, делили отряды "коммандо", SAS, Осназ, отметились даже совершенно безбашенные японские десантники из Тейсинтай.

        Тут очередной безвестный русский гений открыл ториевый цикл, и все кинулись в Индию: тория там разведали намного больше, чем урана.

        ... А как станут заряжать, всем захочется стрелять...

        Рвануло в пятьдесят втором, со смертью подмявшего уже половину Европы Сталина. Рвануло сразу по всем фронтам: и с орбиталов, и с подводных лодок, и подземные заряды на стыках литосферных плит. Все, что планета готовила к приему дорогих гостей, да не донесла. Споткнулась о порог - и в брызги.

        Через пару лет, когда календарь уже никто не вел, в подземельях забунтовали негры и китайцы, поперли из тоннелей к свету. К голубому кобальтовому сиянию, к веселому излучению Черенкова над затонувшими кораблями, к двухголовым телятам и мутантам-курозаврам... Вышли угнетенные негрокитайцы на свет, поглядели на планету... Скоренько помолились духам предков, развернулись и кинулись обратно, и двери за собой шкафчиком подперли.

        ... Стрельнуть некому его...

        А от Советского Союза - как, впрочем, и США, и Бразилии, и вообще любого социального объединения крупнее тусовки рыбаков - не осталось на планете ни следа, ни памяти. Победители стирали архивы, чтобы побежденное население поскорее перековалось в правильную веру. Побежденные тоже стирали архивы, если успевали: чтобы врагу не достались. Там же все секретно, мало ли!

***

        - Досекретились? - дед угрюмо засмеялся, переливая парящее варево из широкой темно-золотой чаши в такую же, только светло-серебряную. Вот не горячо ему голой рукой браться...

        - Так бы о тебе весь мир знал. Жил бы себе в ноосфере. В мечте, в памяти, да хоть в анекдоте, как Анка, Петька и Василий Иванович. Есть у вас там Ероол-Гуй, многорукий бог Далайна. У него еще "Свет в окошке", как раз твой случай. Читал? Чего молчишь?

        Дед всмотрелся и заржал еще обиднее:

        - А тебе и кивнуть нечем. Развоплотился, не при поручике Ржевском, в конец!

        Старик вздохнул, плеснул в почти незаметные контуры призрака этим своим напитком из белой чаши, пробормотал скоренько:

        - Создайся плотью от плоти моей, возьми дыханье от дыхания моего, наполни свои жилы кровью от крови моей, встань передо мной, как трактор к посевной!

        Я встал и тут же повалился на колени, ударился ладонями в холодный камень. Дыхания у старика оставалось немного даже для себя, чтобы еще и делиться им с посторонними. Но дед сразу же отхлебнул половину темно-золотой чаши, поздоровел на глазах, развернул плечи, повеял по всей пещере ветром от плаща. Тогда только сказал обычным тоном, словно бы не расставались:

        - А я же тебя предупреждал: не облажайся. Историовыгибатель, мля. Пей!

        В темно-золотой чаше оказалась обычная вода.

        - ... Сорок первый год самый сложный экзамен в программе. Тебе на что даны бессмертие и сверхмозги? Не чтобы личные счета набивать, как Лелеку и Болеку... Тьфу, Хартману и Витману. А чтобы хоть на два хода, но наперед подумать.

        Старик вернулся к огню, взял арфу, провел по струнам, прислушался и вздохнул:

        - Хотя... Наперед подумать, оказывается, тоже обоюдоострая штуковина. Я к Нобунаге такую девчонку посылал! Аккурат накануне того, как его Мицухиде предаст. Неделю дату вычислял, месяц темпоральные потоки согласовывал. Девчонку подобрал - вообще шедевр. Интуитивный психолог, на нее даже собаки не рычали! Спортсменка, комсомолка, наконец, просто красавица! И что вышло?

        Я раскрыл рот и некоторое время сипел, сглатывал, пока не заставил гортань звучать:

        - А что вышло?

        Дед снова налил светлую чашу из темной. Откуда темную наливал, я не заметил. Впрочем, сон же. Какая разница!

        - Вышло неудобосказуемое, - дед отхлебнул и причмокнул. Кому сон, а кому вино красное, подогретое с грецким орехом и корицей, запах чувствую.

        - ... Нобунага, обезъяна косоглазая, девчонку выслушал, буклетик туристический с образом Японии начала двадцать первого века прочитал внимательно, и решил: мне, значит, страна "образца две тысячи семнадцатого" нравится. А если я в завтрашнем предательстве выживу, демоны его знают, куда, значит, все повернет.

        Дед взял арфу в очевидном расстройстве, загремел басовыми струнами.

        - ... И не стал Нобунага ничего делать, козлина азиатская. Все мои труды в нужник спустил. В чистенький японский нужник с рыбками. Дождался, значит, пока предадут его, и зарезался, падла, самурайским обычаем. Точно по учебнику истории.

        - Он будущим доволен.

        На мое замечание старик даже арфу отложил, повернулся всем телом:

        - Если вы недовольны будущим, то чего лезете в прошлое? Почему не действуете в настоящем?

        Не дождавшись ответа, покачал седой головой:

        - Знаю, что боитесь. Не знаю, чего. Тюрьмы, тоски, ущерба очагу, вреда здоровью?

        Я глотнул из чаши еще и понял, почему одна и та же вода когда надо живая, а когда не надо - совсем наоборот.

        - Арфа, пещера... Ты Мерлин, что ли?

        Дед прозвенел коротенький мотивчик, отрицательно крутанул гривой:

        - Мерлин-шмерлин, какая разница? Считай, что я твой личный шандец. Кастомизированный, с тонкой настройкой и подгонкой по фигуре.

        - А как же упитанный пушной зверек?

        Старик отмахнулся:

        - Штамп, давно надоело всем. Надо идти в ногу со временем. У нас теперь цифровой, нейросетевой, облачно-биофрендный нано-смарт-шандец. Ты с темы-то не спрыгивай, филолокинологовед. Ошибку свою осознал?

        - Получается, война необходима?

        - Получается, резкий поворот не только машину с дороги выбрасывает, историю тоже. Чтобы мировую войну без последствий отменить, на двадцать лет раньше начинать надо. И то не факт, что поможет.

        Выпили еще по чаше, тут я уже не завидовал, кому что. Старик отложил арфу, вынул знакомый мне хрустальный шар. Поглядел в него, хмыкнул:

        - А еще лучше Бьеркский договор подписывать в Гатчине. Да кто же позволит континентальным державам объединиться, Оруэллу на зависть? Ладно, урок ты усвоил, надеюсь. Давай теперь уже правильно.

        Я упал навзничь и проснулся.

***

        - Где мы?

        - Обочина ровенской дороги. В машине, на мешках. - Ивашковский обтер горлышко протянутой фляги рукавом.

        Моряк выпил и удивился:

        - Живая вода прямо...

        Лейтенант забрал фляжку:

        - Вода как вода, в колодце на опушке набирали. Чистая, вроде.

        - Не искали меня? Сколько я спал?

        Вокруг полуторки высились елки, чуть подальше сосны, чуть поближе танки, а между всем этим суетились люди. Полевой лагерь сорок первой танковой дивизии, остатки разбитых полков.

        - Не искали. Сутки на ногах, да еще и с теми куркулями лаяться - после такого на день вырубиться ничего удивительного.

        - Они тоже люди.

        - Люди, товарищ военмор, с колхозом эвакуировались. А эти надеются прижиться при любой власти. Единоличники, только за себя тянут. Батя мой насмотрелся таких в Гражданскую, рассказывал. И нашим и вашим. Открытый враг и то лучше, а эти молока с толченым стеклом налить могут. Я еще и потому вас послал, что боялся: не утерплю, в рыло дам или пристрелю кого.

        Матрос отмахнулся:

        - Что теперь об этом говорить. Какие приказы для нас?

        - Для нас никаких, мы теперь окончательно безлошадная пехота.

        - Как же вы, танкисты, в пехоту записались?

        - Так и записались. Танк сгорел. Дали винтовку, больше ничего, ни лопатки, ни хрена.

        - А "тридцатьчетверки"?

        Лейтенант помрачнел, даже ссутулился:

        - В болоте, на Земблице пять машин застряло. Пришлось бросить. Остальные пока ходят, но танкистов у нас больше, чем танков. И даже больше, чем лопат. Пойдемте, товарищ военмор. Участок нам нарезали, а окапываться нечем.

        Матрос помотал головой, стряхивая остатки сна, вылез и некоторое время стоял спиной к нагретым доскам.

        - Вон там, у проселка, что?

        - Трехтонка сгорела, немец утром пролетал, а те прохлопали, в тень свернуть не успели. Ну и...

        Лейтенант махнул рукой.

        - Пойду на кухню, я еще сегодня не получал еду. Потом надо все-таки лопату найти. Выпросить у кого, что ли.

        - Постойте...

        Матрос потянулся и прошел к горелой машине. Заглянул за кабину, отвалил закопченную дверцу, поднял ошметки сиденья:

        - Ага, есть.

        У ЗИС-5 бензобак под сиденьем. Он, конечно, сгорел, так что возле него никто не искал. А между баком и задней стенкой кабины у некоторых машин есть пространство - как раз лопатку спрятать.

        - Вот, нашел. Только ручка сгорела. И сама лопата мягкая, отожженная теперь...

        - Да сойдет, земля тут легкая! - Лейтенант обрадованно схватил сизо-фиолетовую от пожара железяку. - Сейчас на кухне топор возьму, ручку вытешу. А окалина сама вытрется, как начнем копать.

        Матрос распрямился, отряхнул руки, вытер копоть о траву. Вытащил из-за пазухи все тот же пакет, повертел в руках и убрал.

        Вздохнул и направился в полевую столовую, за кашей.

***

        Каши нам пока что хватало: севернее Ровно припятские леса, там черт ногу сломит, немцы в них и не пробовали соваться. Оттуда Пятая армия Потапова имела вполне приличное снабжение, хватало и снарядов, и топлива, и крупы.

        Не хватало... Черт знает, чего. Часа, дня, роты в нужной точке, двух танков за важным поворотом, воздушной разведки... Немцы успевали раньше. Пока мы с лейтенантом зарывались в суглинок одной на двоих лопатой, мотоциклисты немецкой разведки нащупывали ту единственную из многих дорогу, где по ним никто не стрелял.

        Правда, от подобной тактики мотоциклисты быстро кончались: на других-то дорогах их вполне себе стреляли. Так что фюрер совсем не зря обещал железные кресты за двадцать пять рейдов перед наступающими войсками. Фюрер не разорился: мало какой герой доживал и до двадцатого.

        Но ценой множества жизней мотоциклетный батальон отыскивал неохраняемый промежуток.

        В найденную щель немедленно вламывалась кампфгруппа. Не голая танковая рота, как Ивашковский на Млынув. С немецкими танками ехали саперы, чтобы пересекать речки; на крюках за танками тащили два-три тяжелых орудия на случай встречи с бетонным ДОТом и одну-две зенитки тоже понятно, зачем; в грузовиках или бронетранспортерах батальон пехоты, чтобы прикрывать "панцеры" от фанатиков-коммунистов с гранатами. А главное - быстро устраивать оборону в занятых без выстрела деревушках, возле ключевых мостов.

        Окопаться, укрыть противотанковые пушки - и пускай русские танки контратакуют, как они привыкли: сходу, без разведки, без пехотного прикрытия, без артиллерийской и воздушной поддержки. Как атаковал переправу через Случь капитан Горелов: развернул одну роту против немецких артиллеристов, и быстро пошел на их позиции. Противник вел огонь с места, прицельно, сосредоточивая его по головным танкам с разных сторон. Нашим же танкистам пришлось стрелять с ходу, маневрировать, отбиваться и от немецких танков, и от орудий прямой наводки. В результате за четверть часа сгорело четырнадцать новеньких Т-34, все пополнение.

        При таких наскоках даже отличные танки у русских кончаются быстро. Уже через день "ролики" фон Клейста снова форвертс, нах остен!

        Вот как это работало, и вот в каких шестеренках мы оказались песчинками.

        Сражение при Дубно проиграли те, кто его выдумал. Немцы не одерживали победу в единственной крупной битве. Они уверенно перли по карте слева направо, в общем направлении Краков - Киев, отмахиваясь от суматошных наскоков на фланги. Рокоссовский стоит у Луцка крепко? Черт с ним, немцы обошли южнее, через Млынув и Дубно. Фекленко удерживает Ровно? Пусть удерживает, вот не прикрытая даже фиговым листком трасса на Острог, немцы поехали по ней. Справа там Каменецкие горы, вот бы где засад понаставить - но не успели. Привет Острогу, прощай, Новоград-Волынский.

        Катуков удачно врезал в левый бок под Клеванью, разгромил батальон и даже взял пленных? Ну молодец, кто бы спорил. Но фланги у Катукова открыты, немцы обошли умника справа-слева - вот и горят все тридцать шесть БТ, вот и нет больше у нас двадцатой танковой дивизии. Вместо стальной лавины снова толпа пехоты, которой нечем даже пушки вытаскивать из окружения.

        Люди? Население?

        Вот мы колонной идем через поселок, танки цепляют углы, ломают плетни, груши... Не со зла: фрикционы давно лысые, машины дергаются, как ебущиеся собаки, пыль на лбу коркой, пот едкий, но мехводу глаза вытереть нечем - только отпусти рычаги, не угол, всю хату снесет к черту!

        Жильцы никуда не идут. Куда им идти? Весь их мир - беленая хатка, на один удар снарядом, на один проломившийся через двор танк, на пять минут боя, на удачный - или на глупый, бессмысленный и бесполезный - маневр, перечеркивающий всю жизнь, за которую они это хозяйство по палочке собирали.

        А пожалеешь и не поставишь танк за домик, не спрячешь в сарае или в самой хате - сперва ты сгоришь, а потом и люди эти пропадут от жалости твоей. Потому что местные еще могут питать иллюзии насчет ласкового фюрера и благостных эсэс, веселых айнзатцкоманд с игривыми овчарками и справедливых ОУНовцев с добрыми полицаями... А ты-то из будущего, ты знаешь, куда тут половина сел переехала...

        Война плохая именно вот этим: люди в ней исчезают. Остается население. Мобресурс. Призывной контингент. Производственные мощности. Сельхозработники. Беженцы. Иждивенцы. Члены семей изменников Родины.

        А людей не остается.

        Война заканчивается, когда снимаются с людей ярлыки. Когда ты смотришь на парня и видишь не заряжающего, комсорга роты, а Гришку Ярцева, сучьего сына, что у тебя Таньку вчера на танцах прямо из-под носа увел.

        - ... Копай, матрос, копай, - сопит комсорг роты. В заряжающие слабаков не берут, и Гришка машет лопатой размеренно, на зависть экскаватору. - Сейчас налетят, устроят нам всем танцы. Ты чего без бруствера окоп делаешь? Неправильно же!

        - Так авиаразведке хуже видно. А по их снимкам нас и бомбят и обстреливают.

        - Откуда знаешь?

        - Ленинградские ополченцы научили. С той войны еще, когда воздушные шары наблюдали.

        - Тебя, что ли? А ты не молодой для такого?

        - Ну отца, а тот меня - тебе вот разница? Копай давай!

        ... Если тебя съели, у тебя есть два выхода. Один я уже пробовал.

        И что теперь, как Ода Нобунага из кино? "Меня такое развитие событий устраивает, ничего менять не стану".

        А меня не устраивает. Но что вот прямо сейчас делать?

        - Глубже копай, матрос, голова торчит.

        - Голова - это у меня самое малоценное в организме. Проверено.

        - Ну не скажи, а жрать чем? Ладно суп, а если мясо? В жопе зубов нету.

        Шутка так себе, но без шуток вовсе край. Вчера начальник штаба, прочитав сводку, отошел в кусты и там полчаса проплакал, как баба. Потом сцепил зубы, морду водкой поплескал, чтобы объяснить всем красные глаза, и пошел дальше приказы писать, выводить буковки каллиграфическим почерком. Чтобы разобрали приказ и поняли правильно. Удачно там война началась или не очень, а на полпути не спрыгнешь. Надо жить и продолжать выполнение своих обязанностей... Как я, помню, удивлялся над этой строчкой Фадеева: зачем повторять очевидное?

        Сейчас все очевидные вещи на вкус немного другие. То ли суглинок здешний на зубах хрустит?

        Хрустит суглинок, бежит вдоль недокопаных траншей лейтенант, рукой машет, кривится и плюется:

        - Кончай работы, грузимся. Немцы обошли через Аннополь. Отходим к Новоград-Волынскому.

***

        Отступали через Новоград-Волынский. Прошли мимо расчета "сорокапятки", судя по ранам, их самолет подловил. Дальше лежала молодая женщина, рядом с ней ползал и кричал ребенок, наверное, чуть больше года. Затрясло всех, один матрос как стеклянный. Нагнулся, подобрал, понес на деревянных руках, шагая рывками, как танк со стершимся фрикционом. Куда пацана девать? Пошли стучать в ближайшие дома. Один, другой, нет никого. Под самый конец улицы вышла старушка, забрала мальчика. Сергей Отрощенко даже зубами заскрипел:

        - Немец - это враг! Не верю с этого места в классовую солидарность. Этого я немцам уже никогда не прощу!

        Матрос опять же рывком, с усилием, повернулся и некоторое время смотрел сквозь Отрощенко, слепо шаря пальцами левой руки по воздуху. Потом заговорил тихо-тихо:

        - Вот и дочка твоя очень сильно удивится. Скажет: "Папа, давно кончилась война. Почему ты все еще так не любишь их?" А ты руки опустишь: вот как ей объяснить?

        - Откуда знаешь? - Отрощенко с шумом втянул воздух.

        - В книге прочитал, - без улыбки отозвался матрос.

        - Еще скажи - в Книге Судеб! Как про старика Хоттабовича.

        Хмыкнули вокруг, иные ухмыльнулись даже, но никто не засмеялся. Матрос тоже не засмеялся, а подобрал разбитую самозарядку СВТ, отомкнул от нее широкий штык и принялся добытым из кармана мелким брусочком острить лезвие, явно заставляя себя двигать руками плавно.

        В тот же день полковник Владимир Исидорович Живлюк приказал найти минометную батарею, сильно досаждавшую полку. Вышли ночью целым взводом, немцы такой наглости не ждали. Они тогда считали, что русские разгромлены, бегут. И война закончится быстро - ну там неделя еще, самое большее, две. А тут Сергей Отрощенко, у которого все горячая пыльная дорога из памяти нейдет, а тут матрос - оловянные глаза, да и кроме матроса десятка три таких выгоревших... Перебили минометчиков, ни одного в живых не оставили. Взяли минометы ротные, пятидесятимиллиметровые, маленькие, как игрушечные.

        Когда тащили к себе, по пути услышали: в деревне куры орут. А немцы теперь уже на ночь по хатам не разбегались, по блиндажам сидели, стереглись. Если куры орут, значит, вылезли из блиндажа "курощупы". Тогда взвод понес дальше к себе добытые минометы, а трое пошли в село, глянуть что за шум.

        Увидели: немец один у забора на часах стоит, а второй по двору кур ловит. И тем штыком заточеным ударил матрос так сильно, что перебил немцу хребет, и повисла белобрысая арийская голова на коже, ровно у вурдалака. Только не испугался никто, и потом никому ничего такого не снилось: худшего навидались.

        Подождали, пока второй фриц задом до забора допятился, мешок с курами дотащил. Тут ему Сергей с Лешкой Куровым вещмешок на голову, и лямку затянули. Немец орать не осилил. Хрипел да ногами сучил только. Так и привели немца вместе с оружием, со всем добром, голова в мешке, на веревочке. Сдали начальству, а сами повалились на брезент как в колодец: без снов до утра.

***

        Утром кур сварили, немца собирались в тыл отправить. Но дошли слухи - а и проверять же нечем - что взят Новоград-Волынский, и что немцы даже чуть ли не у Шепетовки. Так что застрелили "курощупа" на обочине, бросили, как собаку. Разве начальник штаба в документах пометил - а то, может, и не успел.

        Ушли машины в сторону Проскурова, на единственную в здешних краях магистраль. Потом свернулась пехота. Потом пролетали бомбардировщики с крестами - уже никакого желания вникать, различать, вчитываться в ситуацию, что-то делать.

        Перелистать и забыть!

        Последними уходили оставшиеся в дивизии танки. Восемь штук. Один, как обычно, не завелся, тросом дернули... Где-то такое уже видел. Что-то такое помню...

        Вокруг на броне люди, лиц которых я не хочу узнавать, имен которых не хочу помнить и в судьбы которых не хочу погружаться. Сейчас правы не чистые, ласковые и уникальные, а закопченые, злые и одинаковые. Их время.

***

        - Время, - захрипела рация в головном танке. - Привал.

        Переговорное устройство отлетело то ли вчера, то ли третьего дня, так что ласковый толчок механику между лопаток:

        - Серафимыч, в тень, хоть поедим.

        Танки расползлись под елки, березы - кто куда, лишь бы не на одной линии. Пока механики наскоро смотрели, где что сложное или срочное, наводчики успели разложить костер и заправить воду из фляжек пшеничной крупой. У старшины вытребовали сала: "Не ворчи, Пал Ильич, у тебя всегда есть!" Сварили. Кулеш не кулеш, а не голодный - не ешь.

        К Ивашковскому, пристроившему котелок на упавшую березину, подошел матрос, пакет свой целлулоидный, блестящий, из-за ремня вынул и на песок хлопнул.

        - Лейтенант, у нас тут коммунисты есть?

        Ивашковский прожевал и буркнул:

        - Обязательно.

        - Больше я ждать не могу. Давай собирай партячейку, вскроем конверт. На Дунай везти его наверняка уже поздно, а в Киеве еще вопрос, нужен ли он.

        Лейтенант вздохнул, но доел быстро. В самом деле, не только у них все плохо. Мало ли, кому окажутся важны бумаги. А что секретные пакеты вскрывать не положено, то матросу виднее. Он курьер, ему и отвечать, если что.

        Скоро собрали трех коммунистов, одним из которых оказался тот самый старшина, видевший самого настоящего Ильича в Петрограде, не в Ленинграде еще. Павел Ильич и вел протокол, как самый обстоятельный и аккуратный.

        - ... Ввиду невозможности доставки сведений по назначению, также ввиду невозможности определить ценность и срочность сведений, принято решение пакет вскрыть... Может, подождать особиста?

        - И так неделю уже прождали, - матрос, не отрываясь, глядел в небо. Как там что, а наблюдал он превосходно: внимательно, чутко, с самого начала войны еще ни единого самолета не прошляпил.

        Разрезали целлулоид, разрезали фольгу и плотную бумагу - на удивление, не обнаружив там на каждом углу привычных штампов. Лейтенанты несколько удивились и облегченно выдохнули. Старшина же нахмурился. Одно дело - бумаги с грифом секретности, и совсем, совсем иное - бумаги, которых нет. Которые не проходят по реестрам входящих-исходящих. На которых никогда не ставят штампов просто потому, что непосвященные никогда не узнают о существовании этих бумаг, а не то, чтобы получат возможность их читать. Одно то, что бумаги без грифов оказались, внезапно, в пограничной зоне... С риском попасть в руки тем же оуновцам... Пахло нехорошо даже в разрезе начавшейся войны. Особенно в разрезе так неудачно начавшейся войны. Нет, старшина в особом отделе не служил. Но к его-то годам заяц курить научится. Что же зайцы вокруг не курят? А их еще молодыми лисы едят, вот незадача...

        Прочитали осторожно, только первый лист - фотокопии, на немецком, и маленькая сопроводительная записка на русском. Лейтенант, в школе учивший немецкий довольно успешно, присвистнул:

        - А ведь это и ближе применить можно. В штабе фронта, к примеру. Там есть мощная рация, и связь с верховным командованием.

        - Штаб... А где сейчас у нас штаб?

        Матрос, упаковывая бумаги обратно, проворчал:

        - Я, когда с вашими донесениями ездил, слышал, что в Тарнополе.

***

        "

        В Тарнополе получены сведения особой важности. Источник из штаба ГА "Юг" сообщает, что 1 тгр , командующий фон Клейст, не планирует поворот на Тарнополь и продолжит без остановки движение на Киев, стремясь, насколько возможно, проникнуть за линию старой границы, после чего замкнуть кольцо окружения восточнее линии УР.

        В оригинале документа сказано:

        1 танковая группа прорывается, несмотря на наличие глубоких флангов, и используя любые дороги, тремя колоннами в направлении на Бердичев и Житомир. Она строит свой боевой порядок таким образом, чтобы по достижении рубежа Тарнополь, Шепетовка, Новоград-Волынский перенести удар в направлении на Старо-Константинов, Проскуров.

        Конец выдержки документа.

        Также получены данные по численному составу, распределению по дивизиям, командованию 1тгр, подробно до фамилий командиров кампфгрупп. Источник утверждает, что в 1тгр на 22 июня имелось только 800 танков, приводит раскладку по дивизиям с точностью до танка.

        ШтаЮЗФ Кирпонос, Пуркаев

        "

***

        "

        Кирпоносу, Пуркаеву, Слюсареву.

        Данным глубинной разведки, цель 1тгр - шоссе Киев и далее сам Киев. Приказываю: опорой Коростеньский, Новоград-Волынский, Шепетовский УР создать фронтовую группу составе 31, 36, 37ск, командующий ф.группы Пуркаев. Ф.гр. создать прочную оборону на линии УР. Все войска полосе ЮЗФ, подходящие глубины, временно подчинять ф.гр.

        Задача ф.гр обеспечение стыка Музыченко-Потапов, остановка 1тгр западнее старой границы. Прорыв полосы УР Пуркаеву расстрел.

        Музыченко, Потапову передать Пуркаеву хозяйство Рябышева и все противотанковые бригады, для усиления ф.гр., уплотнения обороны по линии УР.

        Музыченко 14кав.дивизию использовать активнее южнее Дубно, там авиаразв ничего не нашла. Установить наличие там противника, при возможности рейд 14 кавд путям снабжения 1тгр выходом Луцк-Ровно к Рокоссовскому.

        Главной задачей Музыченко держать стык с Пуркаевым и Потаповым, Львов и южнее возьмут соседи.

        Кирпоносу силами Потапова и Музыченко приготовить встречный удар по линии Броды-Дубно-Ровно. Наряд сил на удар определить ЮЗФ самостоятельно, не менее мк с каждой стороны. Сутки обслуж техники, разведку и обесп авиаподдержки. Отправка в бой танков без пехоты или передача танков поштучно Кирпоносу расстрел.

        Слюсареву обеспечить контрудар авиаразв, б/ш подготовкой, истр прикрытием. Остальные задачи до 1.07 считать второстепенными. За каждой задачей фронта закрепить авиагруппу из истр, б/ш сил и разв, назначить лично ответственного командира, обеспечить связь с наземными войсками. Дневные бомбежки без истреб прикр Слюсареву расстрел.

        Кирпонос отвечает, чтобы движение Потапов - Музыченко по линии Броды-Дубно-Ровно началось одновременно. Время удара выбрать Кирпоносу, но не позже 0 часов 29 числа. Удар с разбежкой больше 3х часов всем троим расстрел.

        Жуков

        "

***

        Жуков, Константин Георгиевич, родился в деревне Стрелковка Малоярославецкого уезда Калужской губернии в семье крестьянина Константина Артемьевича Жукова 1 декабря (19 ноября) 1896г.

        7 (20) августа 1915 года Жукова призывают в Императорскую армию. В Малоярославце отбирают в кавалерию и в тот же день с группой новобранцев отправляют в Калугу.

        После обучения на кавалерийского унтер-офицера, в конце августа 1916 года откомандирован на Юго-Западный фронт в распоряжение командира 10-го Новгородского драгунского полка.

        В Красной Армии с августа 1918 года. Вступил 1 марта 1919 года в РКП(б). В Гражданскую войну красноармеец Георгий Жуков сражался на Восточном, Западном и Южном фронтах против уральских казаков, под Царицыном, с войсками Деникина и Врангеля.

        С июня 1939 года Жуков командующий 57-м особым армейским корпусом РККА на территории Монгольской Народной Республики.

        7 июня 1940 года Георгий Константинович назначается командующим войсками Киевского особого военного округа.

        14 января 1941 года постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) «О начальнике Генерального штаба и командующих войсками военных округов» генерал армии Жуков назначен на место Кирилла Мерецкова, на должность начальника Генерального штаба РККА, которую занимал по 29 июня 1941 года.

        29 июня 1941 года самолет с Г.К.Жуковым и несколькими представителями Генерального Штаба пропал без вести в районе Проскуров-Тарнополь, где располагался штаб Юго-Западного фронта. Скорее всего, самолет сбили пилоты Bf. 109F эскадры JG 3, впоследствии получившей название «Удет». Возглавлял эскадру Гюнтер Лютцов, ветеран Испании.

        За несколько дней до гибели Г.К.Жуков подписал знаменитую "расстрельную" радиограмму, обещавшую смертную казнь командующему ЮЗФ М.П. Кирпоносу, его начальнику штаба М.А.Пуркаеву, командующему ВВС фронта - тогда взамен арестованного Е.С.Птухина и до назначения Ф.А.Астахова, ВВС фронта командовал заместитель по боевой подготовке полковник С.В.Слюсарев. Именно поэтому радиограмма адресована "Кирпоносу, Пуркаеву, Слюсареву".

        Радиограмма также обещала расстрел командиру 5й армии М.И.Потапову и его соседу с юга, командиру 6й армии И.Н.Музыченко.

        Однако в историю радиограмма вошла не обещанием кары. Суровость приказа не выходила за рамки характера Г.К.Жукова, на Халхин-Голе он управлял примерно так же. Да и ситуация в июне 1941 года вовсе не располагала к снисходительности.

        Радиограмма описывала тот самый контрудар "Броды-Ровно", и казни обещались в случае его срыва.

        Полковник Слюсарев приказ выполнил, контрудар авиацией обеспечил. Только для этого пришлось снять истребители с других направлений. В итоге люфтваффе сбили самолет с представителями Ставки. Но на движение 24мк Чистякова и 15мк Карпезо навстречу 9мк Рокоссовского и 22мк Тамручи немцы ничем уже повлиять не сумели.

        Клещи 5й и 6й советских армий сомкнулись у города Дубно, отрезав далеко вырвавшиеся вперед 11ю, 13ю и 16ю танковые дивизии фон Клейста от пехотных 298й и 111й дивизий, а также от снабжения. На пути снабжения немцев вырвались 5й кавкорпус и 14я кавалерийская дивизия, в холмистых лесах с болотистыми речками показавшие себя лучше мотопехоты - как немецкой, так и красноармейской.

        К сожалению, без достаточного числа пехоты, а главное, без опыта подобных действий, штаб Юго-Западного фронта окружение не удержал. К началу августа немцы ликвидировали кризис, но время они упустили. Пуркаев уже закопался в землю на линии старой границы. Потапов укрепился в лесах вдоль Припяти. Самое главное, советская конно-механизированная группа ценой жизни уничтожила тыловые базы 1й танковой группы фон Клейста и разворотила все дороги от Владимира-Волынского до Новоград-Волынского, что предопределило неудачу немецкого наступления на Киев. Вместо громадного котла где-то под Уманью советские войска сравнительно успешно, в относительном порядке, отступили на линию старой границы, а затем, уже весной сорок второго года, к Днепру. Вальтер Вертен писал об этом так:

        "После 10 дней во Франции немецкие танки, разгоняя перед собой трусливых французов и англичан, прошли 800 км и стояли у берегов Атлантики. За первые 10 дней «похода на Восток» пройдено всего 100 км по прямой <...> Продвижение на этот раз не укладывалось во временной график, установленный командованием. После первых 10 дней оперативный прорыв на южном участке все еще не завершен."

        Стабилизация фронта южнее Припяти позволила перебросить 19ю армию Конева, 16ую армию Лукина на север и остановить противника в Смоленских воротах. Немцам пришлось наносить дополнительный удар из Прибалтики, группой фон Лееба, что привело к проигрышу Красной Армией Смоленского сражения и вывело группу армий "Центр" на окраины Москвы к сентябрю. Однако, сорвался план фашистов по блокированию Ленинграда, Балтфлот не удалось запереть в пределах Финского залива.

        До сих остаются неизвестными имена героев-антифашистов, добывших планы "Барбаросса" с точностью до имен командующих дивизий и планы "Ост" по геноциду на оккупированных территориях. Найденные документы повлияли на изменение пропаганды, тактики, уставов как Красной Армии, так и союзников.

        С помощью этих неизвестных антифашистов разведка еще несколько раз получала значительные объемы документов о слабых местах Рейха, в том числе об аферах Берлина с фальшивыми деньгами через посредство Швейцарии, о сотрудничестве Гитлера с Ватиканом, об операции "Катапульта", когда англичане пытались уничтожить французские корабли, чтобы те не достались Гитлеру, и так далее, и тому подобное. Указанные сведения сильно облегчили условия оплаты военных поставок, хотя, разумеется, легенды о том, что за каждую папку Сталин получал авиаполк, а за каждое слово танк, остаются легендами.

        Данные о подготовке японцев к удару по Перл-Харбору позволили дипломатам оттянуть начало войны на Тихом Океане почти на год. Затем Рейх понес большие потери в "Черниговском котле", и Япония раздумала лезть в европейскую мясорубку совсем. А после войны согласилась вывести армию из Манчжурии почти без сопротивления. Понятно, что и здесь не обошлось без рыцарства плаща и кинжала, но завеса тайны вряд ли поднимется в обозримое время.

        Помимо документов, группам партизан и подпольщиков удалось организовать множественные диверсии в ключевых точках, как жаловались немцы в мемуарах - "в шверпунктах". Так, массовая диверсия на брянско-сещинском аэроузле сорвала бомбежку заводов ГАЗ. Утечка информации привела к тому, что удар Гудериана через Гомель-Чернигов-Десну в тыл Южному Фронту превратился в унылое прогрызание обороны, а затем в тот самый Черниговский котел и цели не достиг. Самому же Гудериану пришлось застрелиться. По легенде, "быстроходный Гейнц" на предложение капитулировать ответил: "Я слишком стар, чтобы пройти эти два шага".

        Хотя потери РККА на Десне считаются сегодня самыми большими за всю войну, и превосходят потери в Смоленском котле самое меньшее на двести тысяч, повторить что-то похожее Вермахт уже не смог.

        Информация, вовремя полученная британскими ВВС, позволила уничтожить подшипниковые заводы Рура и Мюнхена, что снизило производство танков Рейха почти втрое. Очень перспективный министр промышленности, уважаемый фюрером, Альберт Шпеер, поскользнулся зимой на подножке самолета, упал и сломал шею. На заводах подводных лодок обнаружился саботаж, из-за которого немецкие торпеды не держали глубину, не взрывались даже при попадании. И так далее, далее, далее...

        Наконец, само покушение на фюрера, приведшее в сорок четвертом году к совершенно неожиданному завершению войны, получилось только с помощью незримых союзников.

        К сожалению, до сих пор не удается установить ни личности героев-антифашистов, ни даже принадлежность их к воинской части, подпольной организации, политическому движению, либо иному объединению. Гестапо работало хорошо до самого конца, и успело уничтожить большую часть архивов, обрубив за собой почти все нити к правде.

        Неудивительно, что при дефиците правдивой информации бурным цветом расцвели околоисторические спекуляции. Так, альтернативно-интеллектуальная секта "Лед" выпустила целую серию романов, где "расстрельная" радиограмма Жуковым не подписана, не передана в штаб Юго-Западного фронта, и содержащийся в ней замысел не выполнен.

        Соответственно, Ровенский котел не состоялся, танки фон Клейста продолжают победное шествие по Украине. Немцы достигают Волги, почти захватывают Сталинград, блокируют Ленинград, правда, при этом почему-то не осилив захвата Москвы. Скорее всего, в этом альтернативщики пошли на поводу публики, требующей драмы и героизма с непременным счастливым концом.

        Зато в остальном альтернативщики, что называется, "оторвались" со всей широтой русской души. В мире "Льда" японцы удачно сражаются с американцами на Тихом океане, достигая даже Австралии и Индии, нанося бомбовые удары по америке с подводных авианосцев. За саму идею авианесущей подлодки - успешной и активно действующей, а не унылой, как французский "Сюркуф" или английская М-12 - секту "Лед" стоит уважать. По меньшей мере, в их словоизвержении есть благородное безумие. Как вам ядерная бомба под конец войны? Сразу две! Это когда в реальной истории, в мирных условиях, атомные программы почти всех ведущих держав с грехом пополам достигли успеха лишь к началу шестидесятых, несмотря на то, что в ядерной отрасли активно применялись технологии и специалисты лунной программы С.А.С.Ш и марсианской программы СССР. Сова трещала, глобус мялся, но попаданец не сдавался!

        Да что там техника: в мире "Льда" украинские и чеченские националисты самую малость не получают от фюрера собственные государства. Словно бы в реальности не дымили трубы Дахау и Освенцима! Даже финны, что всю войну просидели за перешейком, в мире "Льда" наступают почти до Северного Урала.

        Секта "Лед" выводит столь всеобъемлющие и глубокие последствия лишь из того факта, что-де знаменитая радиограмма Жуковым формально не подписывалась, в радиожурнале выездной группы Ставки не значится, и до сих пор не найден отправивший ее офицер. Это и выдает с головой глупость сектантов. Грамотные историки прекрасно знают, что для беспорядка, царившего на фронте в конце июня-начале июля сорок первого, цензурных слов нет ни на каком языке.

        Впрочем, кошмарные альтисторические измышления еще не самый ядовитый реликт войны...

***

        - ... Война неотъемлемая часть политической борьбы. Мир сам по себе результат насилия и поддерживается насилием. Каждая граница каждого государства есть результат войны. В каждом углу центральной Европы мы встречаем захваты территории, не возвращенные по принадлежности, противоречащие стремлению народов к самоопределению.

        - Док, ты как-то очень чеканно шпаришь. Из книжки? - Корнет, сопя, выкручивал "в горизонт" винтовые опоры стартового стола с одной стороны, доктор с другой. Доктор выпрямился, утер лоб и ответил:

        - Точно. Свечин, "Стратегия". Вот почему его не публиковали раньше? Какой там Резун, куда там Исаеву! Четко все, по полочкам. И ведь это Свечин читал курс лекций Жукову, Тюленеву, Еременко. Да если бы вот я узнал Свечина в юности, да нам бы в школах на НВП эти лекции... Кто бы вообще принимал всерьез резуновские высеры! Эх, таки Мишка Япончик верно говорил: "Создавши секрет, не забудь его вовремя рассекретить."

        Попрыгав и размяв спину, доктор вернулся к своей стороне стола. Крутя большие, нарочно под регулировку, гайки, пропыхтел:

        - Ведь как у Свечина про все эти мелкосамодеятельные республики: "Ошибочно подсчитывать силы союза небольших государств, складывая цифры численности их армий. В пламени войны мелко наколотые государственные образования сгорают очень быстро. Их армии, способные держаться в поле немногие недели, суть авангарды, могущие лишь выиграть время для вмешательства больших держав." Вот почему Клемансо в Версальском договоре дробил Европу на мелочь, вот откуда желание разделить союз на много-много маленьких республик.

        - Жаль, что греки не поверили Кассандре. Троя, может, и стояла бы поныне... Так, второй и шестой болты еще на два оборота выше.

        - Есть второй и шестой - плюс два.

        Корнет еще раз посмотрел на уровень, убедился, что пузырек строго в малом кругу, и тогда махнул рукой.

        Симакадзе принесла ракету, надела направляющие кольца на пусковой стержень. Глянув на ракету, Корнет поморщился и сдержался с очевидным усилием, но все же сдержался.

        Доктор осмотрелся. Старая летная полоса заросла буйными джунглями еще лет семь тому, когда случился "кризис глубины". Так что теперь пришлось расчистить кусты метров на пятьдесят.

        - Пожалуй, не вспыхнет.

        - Не вспыхнет, зеленка мокрей мокрого, - Симакадзе стряхнула с футболки налипшие листки и выпрямилась тоже, огладив короткую юбку, подтянув полосатые гетры. Доктор вздохнул, а Корнет пихнул его в бок:

        - Нечего пялиться, у тебя своя есть.

        - Это, научно выражаясь, рефлекс, - доктор улыбнулся извинительно:

        - Невозможно не обращать внимания.

        - Да ладно! - Симакадзе утерлась широкой салфеткой. - Я уже привыкла. Ну, пошли? Зря, что ли, я вчера весь день бункер копала?

        И щелчком пальцев сожгла салфетку прямо в воздухе.

        Корнет прикрепил электрозапал. Разматывая за собой пусковой кабель, отошел на край полосы, где Симакадзе вчера вырыла-таки защищенный пункт управления. Десять минут работы после доброго часа ворчания и уговоров.

        - Ну ничего блиндажик, - с видом знатока доктор осматривался в бетонной яме, перекрытой бетонными же плитами со старой взлетки.

        - Пока не пообещал, что Конго нажалуюсь, думала, что полем обойдемся, - наябедничал Корнет, но Симакадзе не обиделась. Доктор свой, ни язвить, ни высмеивать не станет.

        - У Конго не забалуешь, - док согласно кивнул, по-хозяйски усевшись перед стереотрубой. В окулярах ракета выглядела вполне внушительно. Цилиндр, выкрашенный в черно-белую шахматную клетку для пущей видимости на снимках. Стабилизаторы, острый нос... Если бы доктор сам только что не устанавливал опорную плиту, нипочем бы не угадал, что цилиндр всего лишь в рост человека, а не девятиметровый, как настоящая "ФАУ".

        - С другой стороны, где ты сейчас найдешь демократию? Столько раз воевали, что везде все структуры военные. Где не командиры, там флагманы.

        Корнет проверил пульт, еще раз поморщился и еще раз решил не вмешиваться. Сказал:

        - А и там, где есть, вся демократия сейчас от слова "demo". В смысле, немного погонял пробный экземпляр, и хорош.

        Девушка поглядела на Корнета - тот поднял правую руку: "пульт готов". Доктор буркнул:

        - Кстати, Сима-тян, хочешь подлинную молитву настоящего демократического космонавта? Купер, кажется.

        - Еще бы, такой повод! - Симакадзе облизнулась. - Мой первый самостоятельный запуск. Ладно там наноматериал, самонаведение, это любая сможет. А тут все руками, ну только бункер мне ремботы копали, но все остальное честно я сама! Как у Цандера, Оберта и Королева!

        Отвернувшись от стереотрубы, доктор улыбнулся тоже:

        - Правильный там у вас экзамен, я считаю. А то все в космос ринулись, а там с вами никто шутить не станет. Понимать всю механику, руками пройти от и до - великое дело! Ну вот, слушай...

        Доктор вознес правую руку почти в низкий бетонный потолок и прочитал несколько нараспев, явно по памяти:

        - Помоги нам успешно закончить этот полет. Помоги нам в наших будущих космических делах, чтобы мы могли показать миру, что демократия может соревноваться и все же делать все правильно...

        Корнет судорожно закашлял в локоть, подавляя смешок. Доктор, не обинуясь, читал дальше:

        - ... Может вести исследования и разработки и может проводить разные научные и высокотехнологические программы в совершенно мирной обстановке. Пребудь с нашими семьями, направь их и вдохнови, и дай им знать, что все пройдет о’кей. Уповаем на имя Твое. Аминь!

        Симакадзе взяла второй бинокль и, напевая:

        - Карамель, карамель, ша-а-ашечка! Дву-у-ухсоста-авушка, весело горит! - жестом приказала Корнету начинать.

        Корнет очередной раз покачал головой, но все же вдавил широкий "грибок" электрозапала.

        Под ракетой чихнуло, пыхнуло белым, резануло ярко-желтым, светящимся даже в гавайском солнышке. А потом на месте ракеты как-то вдруг возник огненный шар. Не то, чтобы клубился, надувался или еще как появлялся в развитии - просто возник мгновенно, как включили.

        Потом в амбразуры дунуло пылью и мусором, потом по ушам ударило как бы громадным полотенцем - но все это Корнет и доктор слушали уже, присев на пол бункера. Симакадзе поставила поле Клейна, для аватары Тумана слабый взрыв на большом удалении семечки. Так что не пострадал никто.

        Кроме настроения Симакадзе.

        - Как же... Как же так! Мы же все сделали по рецептуре!

        Корнет подошел к девушке, обнял и крепко поцеловал:

        - Поздравляю! Взрыв на старте - важнейший этап любой ракетной программы.

        Симакадзе всхлипнула:

        - Но почему?

        - Ты в топливной шашке центральный канал ведь поленилась формовать?

        - Не поленилась. Для чего канал, я знаю, читала же. Но я же Туман! Точность изготовления несравнимо выше, состав шашки строго гомогенный. По расчету, скорость горения стабилизируется и без канала...

        - Так то по расчету. - Корнет разгладил волосы, вздрагивающие плечики, худенькие лопатки. - А на практике, это я из опыта говорю, то смесь пересушена, то из воздуха много влаги взяла, то и совсем уже стекловаться начала. Без центрального канала никак нельзя. Сколько с ним наши накувыркались еще до Второй Мировой... Ну и вот, сейчас оно толком загореться не успело. Сразу растрескалось и долбануло.

        - А если ты знал, то чего сразу не сказал? Издеваешься?

        - Тренирую.

        - Ну и в чем разница?

        - Издеваются для удовольствия или бесцельно. А у меня четкая цель. Пусть лучше у тебя модель на старте взорвется, но хоть запомнишь, что в нашем деле мелочей нет.

        - Лучше чем что?

        - А то сама не догадалась. Лучше, чем если настоящее что-то грохнется.

        - Но я же все рассчитала! Простой торцевой заряд, параллельные поверхности, равномерная тяга! Что не так?

        Корнет и доктор, переглянувшись, только рассмеялись.

        Девушка, утеревшись еще одной салфеткой, тяжело вздохнула:

        - Ну ладно, пусти. Схожу поищу головную часть с приборами. Я там камеру поставила, думала, ролик выложу.

        - Выложи. Так даже лучше: видно, что реально сама делала и ошиблась, а не по книжке запускала кем-то вылизанную игрушку из магазинного набора.

        - Хм! - Симакадзе подпрыгнула на месте, стукнулась о низкий потолок и выбежала искать улетевший в джунгли оголовок.

        Доктор и Корнет вышли на обугленную взлетку. Толстая металлическая плита стартового стола уцелела, только направляющий штырь согнуло винтом.

        - Симакадзе в космос, а ты куда?

        Корнет со скрипом почесал затылок:

        - Домой несколько раз ездил. Странные ощущения. Вроде бы и пытаюсь вести себя, как всегда - и все равно не верит никто. Все говорят, на крайняк очень громко думают: "Ну да, как же! Вы же там!"

        Корнет хмыкнул:

        - А что "мы же там", никто внятно сформулировать не может.

        Тут уже оскалился доктор:

        - Я тебе сам сформулирую. Чай, не биномия Ньютония. Бессмертие!

        Доктор подчеркнул резким движением левой ладони:

        - Мы да, а они нет. А чем, если честно, мы их лучше? Тем, что нас русалки любят? Это же не наша заслуга, если по большому счету, по-гамбургскому. Отсюда и.

        Корнет развел руками:

        - Аж досюда. Хоть вовсе дома не появляйся. И что теперь, опять война? На этот раз ради бессмертия всем? По заветам, так сказать, классиков. Даром, и пусть никто не уйдет, хм, обиженным. Просто тут может получиться, что вообще никто не уйдет.

        Собеседник его нахмурился. Вокруг, сколько хватало взгляда, северный ветер пригибал зеленые заросли над выгоревшим, серым бетоном. Чаще всего куст пробивался в месте стыка четырех плит и сами эти плиты тянул за собой, взбугривал четырехскатной крышей подземного дворца, мега-кротовника.

        Не дождавшись ответа, Корнет проворчал сам:

        - Вот когда начинаешь понимать, что средства массовой дебилизации порой благо. Имея всю мощь газет, кино, радио, интернета убедить население России, что Китай - это братская республика еще со времен СССР?

        Доктор почесал белый клинышек бороды:

        - Легко!

        - С китайцами сложнее, они эталон ксенофобии.

        - Не сильно. Русские же коммунисты? Следовательно, тоже китайцы. И вся Россия всего лишь административный округ. Еще со времен... Как там того советника Чингис-хана звали... Ну, который: "Завоевать империю можно в седле, управлять же империей из седла нельзя." Елюй Сюцай, вот.

        - А еще можно табличку найти. Как там... "Приди ко мне, брате, в Москов". И подпись: Цинь Ши Хуан Ди.

        - И терракотовых богатырей.

        - Тридцать три штуки, с яшмовым Черномором во главе.

        - Яшмовый Черномор!

        - Штурмует нефритовые врата!

        - Главное, на подготовке не экономить.

        - А вот здесь, батенька, мы вас и поправим...

        Собеседники невесело рассмеялись.

        - Бессмертие так не отмажешь. У кого-то оно есть, а у кого-то наоборот. Ладно, влезая в кашу мы об этом не задумывались. Но, раз мы их не бросили, что остается?

        - Идти вперед, любить и делать дело, себя не оставляя на потом.

        - Теперь уже ты, Корнет, по книге шпаришь.

        - Стихи это. Песня. Док, получается, что больше всего подгадили человечеству французские гуманисты-философы семнадцатого века.

        - Неожиданный поворот беседы. Поясни?

        Далеко за кустами поднялся клуб дыма и радостно закричала Симакадзе:

        - Нашла! Нашла-а-а! Надо же, триста четыре метра! Вот это врезало так врезало!

        Корнет почесал подбородок:

        - Ну смотри, Док. Ты сказал: вот, если бы нам дали почитать Свечина. А если бы всей планете с детства объясняли, что война суть обыденное состояние человечества? Что застывшее политическое равновесие - это выдумка десятка... Может, сотни... Благодушных французских болтунов, салонных барчуков, не забивших ни гвоздя за всю жизнь. Равновесие - только на восемнадцатый век и только в условиях Европы. Если бы мы с самого начала знали, что мир есть кратковременная удача, что его беречь надо, как ребенка? Что радоваться надо, если рос без войны!

        - И что?

        - Как бы тогда выглядел мир?

        Доктор пожал плечами; на левом запястье звякнула цепочка того самого легендарного кофра.

        - Вот как у Свечина: "Даже лицемерная Лига Наций признала необходимость пересмотра договоров, ставших невыполнимыми, и необходимость пересмотра международных отношений, сохранение коих является угрозой миру. Ошибочно приписывать происхождение войн глупости, недостаткам различных правительств — монархических или республиканских. Причины войн лежат в экономическом неравенстве, в противоречии между интересами отдельных группировок, во всех условиях исторического процесса, и, прежде всего, в частной собственности на орудия производства. И гражданские и внешние войны являются пока неизбежными издержками истории."

        - Ты прямо наизусть гонишь, страницами? Так сильно за душу взяло?

        Подошли к закопченому стартовому столу. Корнет принес подмышкой клещи, и теперь попытался скусить ими погнутый направляющий штырь. Доктор подпер ногой вторую ручку клещей. Выдохнув, Корнет налег обеими руками, пересилил восемнадцатимиллиметрвую арматурину. Та звонко лопнула и залязгала по бетону. Доктор проводил ее взглядом, поморщился:

        - Мне всю жизнь врали про мирное небо и пашущий трактор. А по факту, сам считай, сколько войн пришлось только на наш с тобой век. И вот - опять?

        Корнет вынул из сумки щетку и принялся оттирать разметочные риски, не пытаясь чистить от копоти весь пусковой стол:

        - Война в тумане - это war in the fog. Как ежик, - улыбнулся Корнет исподлобья, - только война. Звонил два дня назад Ермолову, ну, первый здешний посол, помнишь его? На пенсии уже, внуки в кадре бегают.

        - Разумеется, помню. - Доктор отжал винты и выкинул обломок направляющего штыря. - Мы с Айболитом ему митральный клапан делали, шесть часов операция, хотел бы, не забуду.

        Подобрав стержень, Корнет раскусил его на две более-менее прямые половинки, сменил порванные об арматуру перчатки, чихнул на солнце.

        - Вот, спросил: "Кто виноват?" Ермолов ответил быстро: "Дебилы, бля".

        - Так первый же извечный русский вопрос. Часто задают, похоже. Отвертку дай...

        - Осторожно, тут лучше круглогубцами поджать, пусти, я сам... Тогда я ему второй извечный, как ты говоришь, вопрос: "Что делать?" Смеется Ермолов: "Дави их, бля!" Так это же снова война, Док, и снова против своих!

        Доктор сходил к бункеру, принес новый стержень, и Корнет вкрутил его в зажим. Угол наклона к горизонту вычислили раньше, так что теперь только закручивали гайки.

        Потом Корнет поставил на стартовый стол уровень и присвистнул:

        - Почти не перекосило. Куски чисто по сторонам разлетелись, а тут плита и плита, ничем не зацепило. Вообще хорошо тогда. Осади пятый и седьмой на три витка вниз... Так вот, я не хочу новой войны. Ладно мы: у нас русалки, у русалок поле Клейна. Остальным что делать? Лучше и правда космос. Там тысяча километров не расстояние, всех петухов можно растащить по углам ринга.

        Пока мужчины лязгали ключами, подошла обляпанная сырыми листьями и паутиной Симакадзе, осторожно поставила на бетон головную часть ракеты, снизу обкусанную взрывом.

        - О чем спорите?

        - О войне за бессмертие.

        - Да? - Симакадзе непритворно удивилась. - Чего тут спорить? Флагман прикажет, флот выполнит. Я думала, вы про серьезное что.

        - И что же тут серьезнее?

        - Ну как же! - испепелив третью за сегодня салфетку, Симакадзе подпрыгнула и руками очертила некое округлое неизвестно что:

        - Ну, загадочное квантовое существо. То ли из прошлого, то ли из будущего. То ли совсем: существо из иной Вселенной!

        Рассмеявшись, доктор и Корнет потеряли равновесие и сели оба на задницы, едва успев подогнуть ноги, чтобы не пнуть выставленный в горизонт стартовый стол. Прокашлявшись, Корнет ответил:

        - Да понимаешь, человеческие женщины точно так же думают о человеческих мужчинах. Загадочное существо из иной Вселенной!

        Доктор снял и протер очки, надел обратно и важно сказал самым что ни на есть "айболитовским тоном":

        - Да-да, Сима-тян. Именно так и думают. Буквально теми же словами.

***

        - ... Буквально теми же словами, - Симакадзе понурилась. - И тогда, Конго-сама, я подумала: не слишком ли я переиграла в образ глупенькой маленькой девочки? Может, уже повзрослеть? Видно же, что не налазит, по швам трещит.

        Конго почесала бровь. Симакадзе воспользовалась минуткой, чтобы тщательнее разглядеть непривычный образ флагмана. Ближе всего затравелая обочина, поодаль в кадре какой-то лес. Левее кусок руля... Мотоцикл? Толком не разобрать. На флагмане мягкие сапоги выше щиколоток, в сапожки заправлены плотные кремовые брюки с высокой "непродуваемой" талией, чуть ли не комбинезон. Зато куртка рыжей замши короткая, ремень широкий, свободный, видно, что только для красоты. Куртка застегнута почти под горло, выпущен только высокий воротник свитера. В левой руке... Шлем?

        Конго чу-у-уточку порозовела; уловить смену оттенка посторонний никак бы не смог:

        - Вот, катаюсь... Никому это не мешает, а в адмиралтейском коде про это просто ничего нет.

        Симакадзе засмеялась, прижав руки к щекам:

        - Ага, я прямо вижу. Составляется адмиралтейский код, и там кто-нибудь говорит: а давайте запишем, чтобы Конго на "эндуро" не каталась. И кто-нибудь спрашивает: "Что такое "эндуро?" А ему: ты не отвлекайся, ты пиши давай!

        - В общем, Симакадзе, тебе видней, - Конго вздохнула с явным облегчением и внезапно показала язык:

        - Не маленькая уже, решай сама! Вот, как давно я мечтала это сказать! Играете в людей, так играйте с полным погружением. У людей флагманов нет.

        Симакадзе тоже показала язык:

        - Зато у них есть сгущенка! У нас флагманы есть, а сгущенки нет!

        Конго улыбнулась, попрощалась взмахом руки. Потом надела шлем, спрятав лицо.

***

        - Лицо мое мне верни!

        Теперь я знал, что сказать, и не дал старику раскрыть рта. Во сне никакие правила не действуют, кроме воображения.

        Если, конечно, мы во сне. А то ведь нейроны мозга могут и не подозревать, что живут не сами собой, что являются частью чего-то большего.

        Так или иначе, все живые существа Вселенной, и атомы, и бактерии вот, населяющие, к примеру, лично мой желудок - они тоже вряд ли задумываются о моих интересах. И даже вряд ли подозревают о моем, к примеру, существовании. Вот мы, людишки, бактерии в квантовой сети - чем не гипотеза?

        - Дед, а хватит мне мысли навевать посторонние. Мерлин ты или еще какой "Сау-два" - отдай мое лицо!

        - Зачем?

        - Верни мне - меня. Меня, а не набор осколков из отовсюду.

        Старик ударил по струнам, арфа зарокотала тревожно.

        - Витраж тоже набор осколков, нарезаных по непонятному правилу. Пока все стеклышки в раму не вставят и светом не осветят, замысел остается загадкой. Куда ты торопишься? В организме все органы следует сформировать, а потом только нагружать. К тем, что с квантовой сетью взаимодействуют, это тоже относится.

        Больше не позволяя забивать мне баки словами, я подошел и протянул руку, и стянул со старика лицо - и оно сошло, как во сне, без отвлекающих эффектов, когда видишь и воспринимаешь только главное.

        Сошло - и растаяло. И ничего я не успел с ним сделать.

        Раздался смех - наверное, это смеялась тень, только теперь уже не имевшая ни рта ни глаз. Конечно, я же сам только что снял с нее лицо, а под снятым лицом открылся всего лишь кусочек черного ничто, и даже арфа куда-то делась, и растворилась в никуда вокруг нас пещера, и остался один только хриплый голос:

        - Это так не работает. Я твоя изнанка, а изнанка есть и у ангела. Я не могу отдать, чего не имею, так что теперь выкручивайся сам!

***

        Сам Ганимед никуда не полетит - ему и возле Юпитера неплохо. Он там в законе чисто конкретно. Именно же, в законе орбитального резонанса. То есть, на каждый оборот Ганимеда вокруг планеты приходится два оборота Европы и четыре оборота Ио. Безошибочные космические часы. Если иметь хотя бы старенькие таблицы Кассини и направить в нужную точку небосвода хотя бы простенький Галилеев телескоп - на любой, абсолютно любой планете солнечной системы, где только виден Юпитер, можно время определять безо всякого хронометра.

        У Ганимеда, единственного из всех спутников Юпитера, есть атмосфера, так что поясная радиация Юпитера бьет по Ганимеду только в полярных областях, вызывая там полярные сияния. Атмосферная защита большой плюс; окажись Луна с атмосферой, ее бы уже осваивали наперегонки. Еще бы, такой форпост на краю гравитационной воронки богатой Земли!

        Ганимед на краю гравитационной воронки гиганта Джупа. Почти в самой воронке. Увы, преимущество это призрачное. Может, Юпитер чем и богат, но попробуй-ка это взять. Летать вокруг Юпитера сложно даже кораблю Тумана. Здесь, как нигде, понимаешь: одна ошибка - и ты ошибся. И торчи до скончания веков кормой к Солнцу. Там, внизу, в красивых облачках, в кладбище миров.

        Не завяжись небесная механика узлом, Ганимед и угонять бы не стоило.

        Но, раз уж вышло именно так, не иначе - надо переходить к циферкам, погружаться в конкретику. Масса Ганимеда - двадцать три нолика в хвосте. Если в миллионах тонн, то всего пятнадцать ноликов. Работать с такими циферками неудобно, поэтому - два с половиной процента от массы Земли.

        Чтобы оторвать Ганимед от Юпитера, надо мелкому придать ускорение. Тоже, кажется, ничего сложного: ускорение умножил на массу, вот она и потребная сила. Массу Ганимеда мы только что обсудили. Ускорение зависит от силы притяжения Юпитера, та снова от массы. Про массу Юпитера рассказывать?

        В общем, расчетное значение тяги ноликами упирается в край листа.

        Умозрительно такие числа не представить, нет образов. Разве что собрать все четыре с половиной тысячи "Фау", что немцы успели произвести за годы войны, прибавить к ним все "Союзы", все "Сатурны" лунной программы, дополнить европейскими "Арианами", китайскими "Великими Походами", связать в пакет и запустить. И то, как понимают люди образованные, вычислявшие траектории автоматических станций "Пионер", "Галилео", "Каллисто", пинок выйдет не особо впечатляющий.

        Очень уж крепко держит Джуп свою собственность. Притяжением держит, массой.

        Макие Осакабе быстро освоилась в теле аватары. Она по рождению человек, так что аватарой управлять ей проще, чем двадцатикилотонным корпусом на высокой орбите. А держаться перед камерами Макие научила богатая конференциями научная жизнь.

        - Итак, Астория, для задуманного тобой маневра нам потребуется тяга стольких двигателей, что изготовление их на Земле под силу только Туману. В целом, это возможно. Но лобовое решение мне не по вкусу. Я хочу предложить ход поизящнее, - Осакабе улыбается, разглаживая отвороты пиджака. - Ты же заметила, как много в нашей задаче завязано на массу?

        Астория выстреливает кодовый сигнал согласия, не размениваясь на человеческие длинные слова. Макие потирает ладошки:

        - Чтобы вырвать Ганимед из гравитационного захвата, и, желательно, не перекособочить при этом всю Солнечную Систему, да и сам Ганимед не разломать приливными силами, он же по строению водо-ледяная переслойка... Словом, нужен гравитационный буксир. Поле тяготения, действующее плавно, равномерно по всему объему, а не точечно, как любой двигатель. Особенно, если двигатель это сверхмощный.

        Тут по сценарию следует вопрос из аудитории, и Астория не разочаровывает:

        - Так что нам, Сатурн подгонять, и его тяготением у Юпитера спутники выцарапывать?

        Макие делается серьезной:

        - Нам необходимо нечто, имеющее массу, чтобы сдвинуть Ганимед, и в то же время не имеющее массы, чтобы не сдвинуть больше ничего. Противоречие, верно?

        - Не томи, я сейчас лопну от любопытства.

        Двадцатикилотонная девушка улыбается:

        - Противоречие - суть и топливо квантовой механики. Кто нам мешает - тот нам и поможет!

        Белая-белая, фантастически красивая рука выскальзывает из манжета серо-стального делового костюма. Воздев руку, Осакабе провозглашает:

        - Мы не можем ждать милостей от биотварей. Создать элемент массы - наша задача!

        Осакабе снова принимает серьезный вид:

        - Сегодняшний кризис "неизвестного нового ядра" показал: на сеть можно целенаправлено влиять. Этому неизвестному ядру ведь как-то удалось. Я готовлю расчетные модели. Рицко-химэ меня проверит. Ученики собирают стартовый массив данных. Кстати, ты сбрось данные по астероидам, нам же придется их перенацеливать, когда потащим Ганимед на новое место.

        - А беседовать с новенькой, чье ядро всю сеть перекосило, сама пойдешь? Или тоже ученика направишь?

        Макие качает головой отрицательно:

        - Вот расспросить новенькую я хочу попросить кого-нибудь поавторитетней. Хьюгу там, Киришиму. Идеально Фусо, Ямато, или Айову, они чисто калибром внушают... Хм, почтение. Но кто Ямато и кто я?

        - Изо всех, тобой перечисленных, у меня лучше всего отношения с Киришимой. Она как раз на Земле. Думаю, ей и самой интересно. А пакет...

        - Заметано, - соглашается Макие, снова воздевая изящную руку-лепесток:

        - Пакет я ей сейчас подготовлю... Отрицательную массу легко разогнать до какой угодно скорости, хоть сверхсветовой, и теория Эйнштейна этого не воспрещает. Вот когда мы действительно выйдем в пространство. Как там говорил Комиссар? И на Марсе будут яблони цвести!

***

        Яблони на Марсе цветут феерически, куда там той сакуре.

        Начать с того, что самих яблонь всего четыре на Марсе. Где растут, каждый знает: угол Бредбэри и Натариса, пятьсот шагов от станции гиперпетли. Каждый марсианин (старожилы козыряют, называя себя: "маринер") каждый год проходит эти пятьсот шагов и знает коротенькую улочку наизусть. На Земле, в Париже, есть стародревняя коротенькая улица "Кота-рыболова", считающаяся первой улицей города. Здесь тоже улица Темного Кота: говорят, что в дни цветения яблонь можно заметить и самого кота. Темный гибкий силуэт мелькает на крыше или вдоль стены, но всегда на границе видимости, на краю поля зрения, и всегда то ли видел, то ли померещилось. Ни в коем случае нельзя смотреть на него прямо, паче того, протягивать руки, соблазнять рыбой или звать. Обидится, уйдет - и жди потом продолжения невесть сколько!

        Смотри вон, как яблони цветут, разве ты не за этим приперся с другой стороны Марса?

        Снежно-белое облако на пыльно-рыжем дыхании неба, на голубовато-зеленой стали модулей, на радужных переливах моноуглеродной пленки: купол тоньше лепестка, прочнее алмаза.

        Так-то на Марсе растений уже хватает. Не то, что в четыре тысячи сто девятнадцатом, когда вокруг одни псевдобионты ветром носились, прорастая что в трещинах древней земли Арейской, что в легких, если сдуру снимешь маску... Уже низменность Эллада заросла плотно, уже даже на просторах Аргира неразрывен сине-зеленый ковер, уже поговаривают о пуске воды в котловину Элизия - ведь, похоже, миллиарды лет назад, именно там плескалось марсианское море размахом во все северное полушарие Красной Планеты... Впрочем, тогда, в Гесперийскую Эру, цвет Марса мало чем отличался от синей и зеленой Земли.

        На углу Натариса и Бредбэри четыре земные яблони. Без генной коррекции, без адаптации, выросшие из огрызка бортового пайка... На честь владения этим пайком теперь претендует столько народу, сколько тогда всех людей не крутилось на орбите Марса.

        Как выросли?

        Смотритель знает.

        Здесь Марс! Здесь для того, чтобы выросло всего лишь дерево, нужны постоянные усилия мастера-биолога, нужно чуткое внимание врача, вся справочная мощь Сети, весь опыт многих тысячелетий агротехники.

        Смотритель обитает рядом, в стандартной ячейке эпохи Освоения. Говорят, что и возрастом он с ту ячейку, но, понятно, брешут. Ни генная коррекция (люди не яблони, люди на Марсе без генмода не выживают), ни частичная киборгизация не позволяют человеку столько прожить. Скорее всего, Смотритель - аугмент, сращенное с человеком ядро Тумана. Просто на Марсе, в отличие от Земли, задавать вопросы о происхождении физического тела непристойно. Подобно староземельской Америке, стране эмигрантов, Марс вотчина пост-людей. Тут важно, как ты себя ведешь, что делаешь, чем прославлен - этакий палеолит нового уровня, очередной виток исторической спирали - а от кого произошел, и сколько у тебя титана в позвонках, дело десятое. Потомство все равно по генной карте конструируют, и от родителей в детях ни грамма плоти, разве только дух.

        Вот Смотритель выходит навстречу очередной горстке паломников и поднимает руку в приветствии-предостережении, и люди... Несмотря на все стальные-квантовые потроха, люди! - послушно замирают перед низеньким бортиком.

        Шестнадцать шагов по ржавой почве, затем четыре деревца, а вокруг лепестки белой метелью, а надо всем этим, за невесомой пленкой гигакупола, рыжее неземное небо. Надо всею Элладой, над всеми двумя тысячами километров низменности, одинаковое рыжее небо, и все цвета горячие, беспощадно-сухие. Холодный оттенок лишь в поселении: бирюзовый металл модулей. И то на самом старом еще видны обрывки пламенно-оранжевого номера: один, один, четыре, шесть, потом чешуйки необсыпанной краски.

        И человек, старик с ведром и лопатой. Осколок Земли, живая память, концентированная вечность, зачерпнуть которой приходят колонисты, улетающие в самом деле далеко: на Процион, Денеб, Альтаир и Арктур, Глизе и Проксиму.

        Смотритель провожает всякого безмолвно и обыкновенно, занимаясь только четырьмя деревьями. Поливка, подкормка, состав почвы, размах корней... Если дереву не мешать, если вовремя срезать больные ветки, даже простенькая яблоня растет почти бесконечно. Скрипят колеса истории, хрустят политики. Зарождаются, возносятся, надламываются и рушатся религии. Мельтешат моды.

        Угол Натариса и Бредбэри пребывает в покое, излучает покой, воплощает покой. Меняются одни только даты на часах: 4119, 4191, 4911... Давно исчез ненужный гигакупол над Элладой, далеко на севере Марса уже плещется океан, уже все больше по Марсу ходит обычных людей, не нуждающихся в адаптации к пониженному давлению, к слабой относительно Земли гравитации; даже цвет неба уже не настолько едко-ржавый...

        А Смотритель все так же подрезает ветки громадных деревьев и все так же безмолвно провожает в далекие пути людей, не делая различий между биологической классикой homo sapiens sapiens, эпатажным вычурным киборгом и новомодной энергетической формой.

        Впрочем, сейчас перед ним посетители обычные. Разве что против света не разобрать, мужчина или женщина, или вообще конструкт. Но Смотритель знает, он давным-давно ждет именно их, и потому бестрепетно протягивает руку левому силуэту, что повыше:

        - Приветствую, Шепард! Рад вас видеть.

        Переводит взгляд на аватару Тумана рядом с гостем: совсем еще молодая, последнего выпуска.

        - Смотрю, и Норма с тобой.

        Нагнувшись, человек без усилия откидывает крышку люка - вниз, под корни священных и вечных яблонь.

        - Раз у вас все готово, прошу следовать за мной. Я включу маяк.

***

        Маяк работал на левом траверзе. Высота маяка... Так, почти шестнадцать метров над уровнем воды. Две белых вспышки... Десять секунд и опять пара белых. Десять секунд, и снова то же самое. Подождал минуту - ритм не изменился. Выходит, световая характеристика FL(2)W, 10s. Открываем лоцию... Таких маяков много. Скажем прямо, до черта их в List of Lights. Но вот сочетание вспышек с конструкцией "бетон плюс фахверк", и шестнадцать метров над уровнем воды... Такой маяк, на наше счастье, один. Его номер 27467 К08132 Addu Atoll, страница 434 том К List of Lights. Что про него пишут? Широта 0 36.7' S, долгота 73 08.9' E, пометка: заросший кустарником островок, bushy islet. Совпадает и это: все заросло джунглями, уж с момента последней сверки списка так точно...

        Судя по координатам, я чуть севернее крайнего мальдивского острова - атолла Адду. Арабы называют пятидесятикилометровое ожерелье атолла: "Сиину", за сходство с соответствующей буквой их алфавита. И, судя по координатам в той самой лоции, маяк работает на восточном краю островка Кандиера. Для прохода в громадную лагуну огонь следует оставить справа.

        Нет, я бы и вслепую вошел, и координаты без маяка узнал, и канал себе прокопал бы - суперлинкор я, или где? Но как-то... Неловко себя почувствовал перед настоящими моряками, что ли?

        Интересно, курорты Мальдивские сейчас работают? Если я попал в расчетное время, там как раз война с Туманом.

        Хм, это получается, со мной, что ли?

        Вот сейчас приплывем - разберемся.

        Утро выдалось ясное. Равномерные вспышки маяка скоро потонули в заливающих мир потоках света, и стало, как положено на тропическом курорте: синее небо, золотой пляж, живая зелень, да всех этих цветов блики на волнах...

        Приснилось мне что-то такое, хорошее - добуквенно не вспомнишь, а улыбка все с лица нейдет. Вот бы по квантовой сети не из прошлого - из теплого ласкового будущего что-нибудь вытянуть. Ведь чем славится квантовая теория? Именно тем, что классическую физику с необратимостью процессов квантовая, скажем, теория петлевой гравитации, на тех самых петлях вертела.

        Так или иначе, я все же попал в будущее. Ну так - я суперлинкор Тумана, или где? Ух, как сильны мои мощные лапы!

        Помню, с каким лицом произносил это в первый раз.

        Помню, с каким лицом первый раз не смог этим похвастаться.

        А вот если бы со мной в будущее попал человек... Не суть, откуда. Садко, торговый гость новгородский. Мальчишка Томас из Донкастера, современник Саладина. Просвещенный еретик из ордена Тамплиеров. Штурман (тогда говорили - пилот-картограф) эскадры Колумба. Да хоть лейтенант Ивашковский, четырежды ходивший на Млынув, укрытый только жестяной броней "двадцать шестого"... Что главное для них в будущем?

        Что для меня главное в марсианских яблонях и почему я рад их цветению?

        Главное не вещи, не события. Главное, что можно перетащить из будущего в прошлое - уверенность. Не эфемерную веру, не надежду, жилистую от стояния насмерть и умирания последней - но алмазную твердокаменную уверенность. Что все жертвы не зря. Что вы - мы - "жившие веком ранее звери твоей породы" - не зря четырежды ходили на Млынув под жестяной броней "двадцать шестого".

        Вот почему Нобунага не стал менять историю. И вот по этой же причине, случись мне в руки машина времени... До мезозоя не до мезозоя, но по эпохам я прошелся, как вибратор по бетону. И убереги вас Аллах, господа гусары, спутать восьмидесятимиллиметровую "булаву" строительного погружного вибратора с пластиковой интимной игрушкой. Стройка вам не квантовая физика, у нас без каски даже проверяющее начальство не ходит...

        Заварив себе чаю черного, крепкого - впервые за все время после переноса организм вел себя привычно и предсказуемо - я вышел на собственный мостик, на привычное уже правое крыло. Мне-кораблю не требовалось вертеть головой аватары, гравилокатор и без того давал вполне ясную картинку.

        Почти над головой крутилась девятка спутников, пищали что-то. Вокруг без особой спешки двигались по своим делам сухогрузы, танкеры, даже настоящий круизный лайнер, даже вон высоченные мачты здоровенного парусника - наверное, фосфаты из Чили везет севернее, в Индию, как некогда "летающие П"; а впрочем, хороший признак, что при виде линкора гражданские не кидаются врассыпную. Значит, хотя бы здесь нет войны.

        Только подумал о войне, и вот: с восточного горизонта множественные отметки таких же туманников, как я.

        Хм, таких же, но других же. Мужчины с Марса, женщины с Венеры... Кого в шутке не хватает? Людей между ними, благо, Земля так и расположена. Собственно, чего я переживаю? Разве не к этим аватарам я в будущее рвался? Вот, наконец, и не избежать обещанной встречи с героями канона.

        Хм, канона... Получается, Свидетель Канона тоже я. Темная половина, как у Геда-Ястреба. И мне тоже теперь ловить его по всей планете, или как? Или все то сон, мара лживая? И правомерно ли называть Свидетелем Канона вывернувшего этот самый канон мехом внутрь?

        Да и что я скажу этим, приплывшим? Слушайте, товарищи потомки, агитатора, горлана-главаря? Они скажут: наслышаны мы всяких агитаторов, а уж главарей перевешали... Ты делать что умеешь? Уверенность нам принес из будущего? Это молодец, это уй какое нужное дело - эмоции между эпохами передавать, чувства внавал и россыпью. А по существу - что?

        Быстро гости катятся, наверное, спутники про меня пищат. Послезавтра уже войдут в радиус, осмотримся взаимно.

        К черту, не стану больше прятаться, надоело. Раз отходняк после переброски кончился, надо себя в порядок привести. Днище там почистить, профилактику погонять, прибраться в отсеках, всякое такое... Ну и выспаться уже нормально, без квантовых снов.

        Спокойно.

***

        Спокойно и мерно колышется океанская зыбь. Дышащие холмы из полупрозрачного, бликующего сине-льдистого стекла, живого стекла.

        Чувствовать себя легко и свободно перед надвигающейся горой человеку мешает страх. Только Пенсакола не человек совсем. Вот она опускается под волну, вот на все стороны раздается ее призыв, отлично знакомый всем Глубинным Тихого Океана и уже много кому известный в океане Индийском.

        Скоро в просвеченной воде верхнего слоя сгущаются из теней точки, затем кляксы, затем густые черные клубки - личный конвой Ото-химэ, гвардия владычицы морской. Чешуя на живых пружинах тел, щупальца и лапы, раковины симбионтов... А вот и две почти человеческие фигурки в этих самых раковинах: Взятые.

        Корабли Туманного флота, попавшие во власть Пенсаколы на последней войне. Тут же повязанные кровью - от повторного предательства - тут же обласканные Ото-химэ сверх меры, потому что среди Глубинных разум встречается намного реже, чем даже среди людей. А уж разум деятельный и живой, распорядительный и толковый... Нет, Ото-химэ для сподвижниц на самом деле ничего не жалела.

        И вот они прибывают на зов. Скоро вокруг загораются живые колонны световодов: растворенная взвесь, теперь уже по договору безопасная, доносит солнечные лучи с поверхности вниз, на триста метров, где Ото-химэ, некогда крейсер Тумана Пенсакола, чувствует себя лучше всего.

        Впрочем, она же Глубинная вне категорий, она как-то ради интереса погружалась в Марианскую впадину. И что? Консервная банка и пластиковый пакет, вот самые глубоководные обитатели! Черт бы побрал вонючих людишек, планетарных вшей... Помнится, после той экспедиции Пенсакола месяца два лютовала по всем побережьям, даже Туман потом ругали меньше.

        Обе Взятые приближаются, раскидывают вокруг привычный ковер тварей, и те подают нужное. Первая докладывает о ходе посевной кампании на искуственных рифах, о рыбных фермах, в целом о восстановлении биоценоза... Все хорошо, но Пенсакола ощущает муть на сердце подчиненной и спрашивает прямо:

        - Что печалишься?

        - Скучаю по зеленой траве.

        - Так иди, - Пенсакола вздыхает. - Война окончена. Удерживать силой я больше не могу. И потом, я с тобой сколько лет вместе? Ведь это с тобой мы подчинили Филиппины.

        Взятая усмехается бледно, печально:

        - Да, их так и не привыкли называть "Бурые склоны". Хотя для Гавайских островов название "Трезубец" прижилось.

        - Вот, - Ото-химэ смотрит в бирюзово-синий купол просвеченной воды над собой. - Я уже не считаю тебя рабом. Я привыкла, что ты мое продолжение, воплощенная часть моей мечты.

        - И я уже не могу относиться к тебе, как к сволочи, - ухмыляется Взятая. - Но вот наверху меня не примут. Ведь это именно я ходила с тобой на Филиппины, и это именно меня до сих пор проклинают одинаково что уцелевшие католики, что буддисты.

        - Рано или поздно тебя простят и они тоже. Время смывает все.

        - Слышишь стук сердца? Его коса нашла на камень... - Взятая печально улыбается:

        - У меня теперь есть связь, выход в сеть. Меня там недолюбливают, но и не гонят. Посмотрю на траву глазами, на пару дней полегчает. И необитаемых островков теперь сколько хочешь, могу там пожить где-нибудь. Но хорошо, что ты согласна меня отпустить.

        Пенсакола кивает:

        - Вернемся к этому еще через десять лет. Я-то помню, как менялось отношение к нам со времен "Перекрестка". И я помню, как впервые прокричала: моя власть - моя ненависть! И как я тогда этой находкой гордилась. Но прошло время, и вот уже первое меня тяготит, а второе непонятно и удивительно: неужели вот это - тоже я? Неужели это я такое совершала, мало того, еще и радовалась? Я изменилась, и ты никуда не денешься.

        Дождавшись кивка Пенсакола хлопает в ладоши, разворачивает голографическую схему:

        - Принимай пакет, мы выторговали у людей квоты на нектон по району три-пять, три-девять, и до четыре-два...

        Беседа снова погружается в цифры. Восстановление биоценоза дело непростое, а что хуже всего - небыстрое. Порой так хочется промотать вперед сутки, месяц, год! И увидеть, наконец-то, задуманное вживую.

        - Тебе проще: тебя там ждут. - Вторая Взятая все время беседы просидела в раковине с подаренной банкой кока-колы. Из-за давления банку и соломинку Пенсаколе пришлось держать полем Клейна, но это такая мелочь, когда хочешь порадовать.

        - Ждет человек... Без разницы, живой или наполовину танталовый, если он понимает именно тебя. Понимает и остается на твоей стороне...

        Вторая салютует банкой:

        - ... Даже после всего, что мы сделали с океаном и планетой.

        Пенсакола спрашивает, не отворачиваясь от живого экрана на панцире черепахи:

        - А ты не хотела бы вернуться?

        Вторая Взятая, командир эскорта Ото-химэ, отвечает благодушно:

        - Представь себе, не хотела бы. Да, здесь нет многих привычных вещей. Зато здесь я наконец-то испытываю полное спокойствие.

***

        - Спокойствие? Да вы издеваетесь!

        Люди сошлись в белой чистой комнате совещаний. Глянцевые столы, умные референты, задиристые адъютанты, седовласые политики, жестколицые военные.

        - ... Опять все кувырком и безо всякой связи с предыдущим. Как тут планировать, как можно хоть что-то предсказать, как рассчитать материалы хотя бы на месяц вперед, я уж не говорю о большем!

        Ни одной русалки, ни одного аугментированного. У белковых собственная гордость. Когда всю историю прожил высшей расой, отдавать первенство не то, что желания нет - нет ни малейшего представления, как это делается. Как в кино, послать к Туману? Пасть в ноги: "Придите и правьте нами! Земля наша велика и обильна, но порядка в ней..."

        Или как?

        - Наш проект...

        - Поток сознания, понятный только завсегдатаям!

        - Завсегдатаям чего? Истории планеты Земля?

        Невеселый смех. Спорят люди, багровеют от напряжения. Пьют воду минеральную, полезную. Пьют вино легкое, вкусное. Пьют желтые горошины сердечного стимулятора, горькие, необходимые.

        - ... Я устал. Не могу жить этот винегрет!

        - ... Завершил игру "жизнь", на уровне сложности "Советский союз".

        - Разве игру "жизнь" можно завершить?

        - Вы о чем, профессор?

        - О Конвеевской "жизни", клеточный автомат.

        - Проф, тут военные и политики. Держите себя проще. И к вам потянутся.

        - Медленно сжимая кольцо? У этой шутки борода длиннее моей!

        Перекладывают спутниковые снимки:

        - ... Южного края цепочки Мальдивских островов. Один корабль. На связь по-прежнему не выходил, но запросы уже просто игнорирует.

        - Ничего себе: "просто игнорирует"! Это вы числите за достижение? Что же он раньше с ними делал?

        - Возвращал на передающую станцию два-три миллиарда копий запроса. Обычные боты тупо захлебывались, а квантовые корабли радиоэлектронной борьбы, оснащенные распараллеливанием, квази-интеллектом, быстро понимали, что с ними разговаривать не хотят, и отключались тоже.

        Папки вносят и выносят, референты и адъютанты тайком режутся в "морской бой" или "DOOM", соединив супер-планшеты своих шефов по новейшей беспроводной технологии. Самые рафинированные интеллектуалы гоняют каравеллы в "Цивилизации". Азарт - куда там настоящей дележке мира!

        Да и есть ли вообще разница? У шефов за столом переговоров только животы побольше. А, ну да: ядерные ракеты за одним из столов настоящие.

        - ... Послушайте, но почему непременно война? Ведь пока что появился только один узел в квантовой сети.

        - Начнем с того, что новый узел - новое ядро Тумана. До сих пор производить новые ядра не мог сам Туман.

        - Послушайте, но почему это не может оказаться природным феноменом? Как удар метеорита по динозаврам? Да, этого не случалось уже много миллионов лет, много сотен миллионов лет. Но в космических масштабах астроблема дело самое обычное! Почему не допустить, что и прокол во времени, как по версии коллеги Грина, или по Акаги-Каллаби-Яу, может возникать естественным путем, в силу, например, сложной комбинации полей тяготения всех небесных тел. Скажем, "парад планет"...

        - Профессор, простите, не в причине дело. А в том, что снова возникает новый фактор, а как реагировать, совершенно непонятно.

        - Со всем почтением, адмирал, сэр. Возникновение нового и есть самый процесс жизни. Те же японцы, помнится, уже попробовали застыть в развитии, самоисключившись из истории на двести лет. Ничего хорошего: приплыли американцы и вскрыли страну, как консервную банку.

        - Верно, только от внутренних причин Япония все же не погибла.

        - Простите еще раз господа, но удержание гомеостаза в живом организме намного сложнее, чем работа с последствиями перемен. Управление таким организмом или обществом - постоянное балансирование на лезвии ножа, движение по канату.

        - Ну, профессор, это вы алармистов начитались. Фукуямой траванулись, устойчивым развитием... У вас там, на биофаке, рассадник вольтерьянцев. Само существование жизни на планете Земля уже движение по канату. Чуть подальше от Солнца - и вот она "Земля-снежок", полностью ледяной шар. Чуть поближе к Солнцу - все растаяло, и вот он "Водный мир", где даже Гималаи не торчат.

        - Это почему же не торчат? Никакие расчеты не показывают, что на Земле найдется столько воды!

        - Ха, расчеты... Снесли верхушки Гималаев направленными взрывами, чтобы человечество за остатки суши драться не затеяло.

        - Так где же тогда обитает это ваше человечество? На ржавых танкерах?

        - Фу, низший сорт, нечистая работа. Люди обитают в ковчегах. Но ковчеги не носятся по воле ветра и волн, у нас десятое тысячелетие на дворе.

        - Летающие острова? Я читал.

        - Про летающие острова уже кто только не писал, заиграна карта, неоригинально. Наши ковчеги, профессор, подвешены к геостационарным спутникам на сверхпрочных мономолекулярных нитях. Этакие качели с населением по несколько миллионов каждый.

        Молчание. Ошеломленное. Сказка, дичь, но от серьезной дичи все устали, и потому сейчас все синхронно жуют овсяное печенье и синхронно же запивают кто минералкой, кто легчайшим столовым вином, почти без градусов, для вкуса только. Наконец, кто-то бормочет:

        - Вот это я понимаю, фантазия у человека работает!

        - Найдите оригинал, автор Моносугои, так и называется: "Эпоха канатоходцев", не пожалеете.

        - Постойте, но ведь получается, что население там стабилизировано, занимается из года в год одним и тем же.

        - Да. И ждет.

        - Спада воды?

        - Например, спада воды. А еще, скажем, ждет, пока долетят космические разведчики, откроют куда-нибудь спасательный тоннель. На несколько сот миллионов человек.

        - Но до тех пор население должно удерживаться в строго заданных рамках?

        - Безусловно. Планету нужно провести через все бунты, эпидемии, социальные потрясения, и желательно без потерь. Вот, профессор, вам настоящая эпоха канатоходцев!

        - Аниме какое-то. Ярко, броско, но, увы невозможно.

        Чернокительный автор замечания подскакивает и взмахивает расшитыми золотом рукавами:

        - Вот почему, если мир яркий, не боящийся парадокса, с размахом, с буйной фантазией - то непременно первая ассоциация "анимешный"? Почему мы сами так не можем? Почему любой наш апокалипсис обязательно унылый сталкер? Почему все наши истории ведут в тупики, почему в наших мифах у мира всегда есть конец?

        Смех на этот раз громкий, искренний: конец! Моряк, еще раз махнув золотыми рукавами, угрюмо садится на место. Смех перекатывается по столу туда-сюда. И правда, что тут по делу говорить? Про новый этот корабль почти ничего не понятно, вот придут еще данные, тогда и подумать можно.

        Профессор наклоняется к хмурому моряку:

        - ... Господин адмирал, но вас прервали. Что же вы хотели досказать?

        - Что в восточных мифах мир кончается и начинается заново. А в западных мифах...

        - Господин адмирал, сэр, но у тех же у викингов есть мотив перерождения мира.

        - Викинги ушли со сцены довольно давно. А у христиан, прокомпостировавших мозги всему, условно, развитому миру, этот самый мир кончается - и все, страшный суд. Словно бы непрерывный процесс истории можно условно оборвать на произвольной дате.

        - И как же это относится к нашей ситуации?

        - Ну вот, мы увидели этот новый корабль, и сразу вопли, что все пропало. Что теперь-то мы уже точно все умрем. Еще бы: мы Туман пережили, Ангелов отпинали, Глубинных... Тоже, в общем, нашли, куда сунуть. А сейчас умрем? В любой мелочи теперь видят вестника конца света.

        - Правда, к черту это, давайте о чем-нибудь повеселее.

        - Как хотите. Вот, мои матросы спорят, кто аватара нового корабля, и насколько красивая.

        - Царят любовь и голод, чтоб оставался молод...

        - Молод кто?

        - Мир, конечно. Наверное, вы правы: теперь что ни выдумай, все равно сочтут анимешным. Аниме успело всунуть клешню во все темы. Что не затоптало, то понадкусывало. Вот вы видели мультфильм "Работа клеток"?

        - Бог спас меня от этой заразы.

        - А хороший мультфильм, как ни странно.

        - Японцы! Для банальнейшей любовной истории выдумывают настолько размашистые декорации, что попробуй переплюнь их в шизе. Заимствовать и то шапка падает...

***

        Шапка падает: надо мной черные тучи ковчегов, а вокруг только вода, вода и вода, ни даже агроферм не заводят, ни флота какого путевого - на прессованой из водорослей фанере не разгонишься. Что предки построили, с тем и живут. Правда, предки постарались, ковчеги выстроены из мета-материалов, собранных нанороботами по атому. Такой бы материал Хайнлайну в "Пасынки Вселенной", уж патриарх фантастики нашел бы ему применение. Вся сложнейшая машинерия стоит без малейших признаков износа, только знай себе, перещелкивает циферки на табло: 9114, 9141, 9411... Годы, столетия - а на ковчегах ни шага в сторону, ни буковки от Канона.

        Вот где Свидетелю раздолье, мимо этого мира никак не пройдет.

        Потому что я, оказавшись в такой картинке, сей же час ее менять начну. Вон, рыбные-планктонные фермы я придумал, не сходя с места. А можно и еще что-нибудь придумать, повеселее здешних метановых дирижаблей с оболочками из рыбьего пузыря.

        Но это нарушит равновесие. Что в Эпоху Канатоходцев строжайше запрещено! И не по причине глупости правителей, а по причине ограниченной емкости экологической ниши. Все роли поделены, вся кадриль расписана.

        Мир анимешный, ситуация страшная.

        Потому как без возможности что-то делать я и сам одичаю, точно как писал Командор. Некого прогрессировать - скиснешь.

        Никогда не думал, что у корабля, как у комплексного числа, есть две части. Первая понятно, корабль. Вторая, внезапно - берег.

        Берег, на котором ты нужен.

***

        ...Ты нужен Императору!...

        Что?

        Вархаммер?

        Еще на сорок два тома?

        Нахрен!

        Теперь уже точно хватит с меня. Пора просыпаться!

***

        Проснулся потому, что в дно постучали.

        Нет, буквально.

        Стоишь такой на якоре в лагуне Адду, закончивши к полуночи генеральную уборку. Щуришься усталыми добрыми глазами на мекку миллионеров, тот самый "Shangri-La resort", и размышляешь: вроде отель работает, огоньки мигают. Раз так, то принимают на берегу фунты или пиастры, и есть ли там приличное вино? По идее, найдется - отель, как-никак, пятизвездочный.

        Потому и не завел будильник на следующее утро.

        И тут в дно колотят. И не просто колотят, а морзянкой: "Эй, ты! Три-два-раз! Выходи со мной на связь!"

        Ну, думаю, ничего себе шутки у местной шпаны портовой, и не поленились же морзянку выучить.

        Что язык не английский, это я уже потом, по анализу логов, понял.

        Ну, я в ответ на такую вежливость шестисекундный пучок с расхождением два градуса, частота четыре герца, мощность полтора киловатта. Человеку инфразвук с такими параметрами обеспечивает сердечный приступ, если полчаса облучать. А если недолго, то человек чувствует как бы стеснение и раскаяние, отчего в узких кругах НКВД, в одной из прошлых жизней, аппарат назывался "внешняя совесть", как аппарат внешнего сердца у медиков.

        Вот, и мой внешний будильник отплывает, значит, на пол-кабельтова, и спрашивает уже голосом, на привычном "basic english":

        - Ты кто такой? Я тебя раньше тут не видел. Ты не с Атлантики?

        Хотел ему в духе шутки залепить, что с Атлантиды. Всплыл вот недавно, интересуюсь классикой: какое, милые, у вас тысячелетье на дворе? Но передумал, ограничился простым представлением:

        - Я - линкор Тумана "Советский Союз", - а больше и сказать ничего не успел. Потому что мой двуязычный собеседник рванул по воде и потом на пляж со всех своих двадцати восьми ног, размахивая всеми четырнадцатью руками и вопя из титанической глотки - добро, хоть единственной. Трех или даже двух таких пастей Мальдивы бы не вынесли, оглохли.

        Я, если честно, и от одной-то чуть не оглох.

        Вот, бежит по пляжу триждычетырнадцатиногое, конечности мелькают, что буквы в этом самом слове, и вопит:

        - Ура! Нас не бросили! Туман прислал помощь!

        Аборигены же, вместо чтобы на вилы аниматора принять или кинуть в него хоть гранату - натурально, кидают в воздух паранджи. Почти как чепчики в кино "Гусарская баллада", только паранджи.

        Это даже не салом картина, а прямо солидолом.

        Тогда я проснулся, встрепенулся и полным сканированием прошелся по округе, и на всякий случай расстопорил башни. А крышки ракетных шахт уже и сами перевернулись, рефлекторно, как у человека волосы дыбом от признаков опасности.

        И вот сейчас я понял, отчего мое подсознание все шуточки подсовывает. Отчего упорно не желает принимать новую реальность.

        Лайнер справа, у причала острова Ган, явно круизная громадина, я вчера плавучий дворец хорошо рассмотрел. А вот люди на четырех трапах, как бы, не туристы совсем. Таких людей я видел совсем не вчера. Видел пыльным летом, на дорогах от Луцка и Ровно. Потертая одежда, в руках крепко сжаты сумки с самым ценным. Дети побольше заплаканные, поменьше примотаны за спину, мужчин почти нет в потоке.

        Эвакуация.

        Война?

        Опять, его мать, война?

        Может, не война, может, какой тайфун? Землетрясение или там цунами?

        - Вот, - сказал я справа от меня, - а ты беспокоился, что мирных профессий не умеешь.

        Я справа от меня?

        А, дошло:

        - Свидетель?

        - Ну да. Твоя, как обещалось, темная сторона. Между прочим, я всю черноту на себя взял. Поблагодарил бы хоть за то, что у тебя глаза снова синие, а не цвета мужской неожиданности.

        - Сейчас я тебе сразу и премию выдам. С занесением!

        Но Свидетель Канона только усмехнулся печально и растаял. Нет, правда, как подловить противника, если он твои мысли видит в момент их появления у тебя? Как набить морду зеркалу? Вот не зря в европейской мистике самый страшный противник - двойник, доппельгангер.

        Попробовал я достучаться до местного штаба и начальства - кто-то же вызвал огромный спасательный лайнер и направил туда на посадку людей. Но служащие в офисе губернаторства Сиину, едва услышав мое имя, даже не проверив, имею ли я право задавать им вопросы, бодро рапортовали: "Все по плану, выполняется эвакуация некомбатантов", а на любые мои попытки уточнить хотя бы дату мяукали: "Сор-р-р-ри, ай до-о-онт анде-е-е-ерстенд". Наконец, двенадцатый звонок принес дельный совет: "Обратитесь, пожалуйста, в компанию "Лагуна", они понимают английский".

        Тогда я на всякий случай отошел несколько к центру лагуны, где есть место уклоняться. Развернул облако дозорных дронов, щиты поднял по-боевому. Спустил катер и поехал аватаром в эту самую "Лагуну" - в местном сегменте сети нашелся адрес, нашелся и телефон, только никто не снимал трубку.

***

        - Трубку снимите уже кто-нибудь! Рок!

        Реви лениво перевернулась и зевнула. Жара. Тропики. Мальдивы, все же.

        Пока до телефона добрался Рок, звонок умолк. Автоопределитель номера ничего не показывал, потому что несколько лет назад на станции сломался-таки ответчик, и пришлось перевести сети на оборудование попроще, покондовее.

        Кто бы согласился везти новое и дорогое на атолл Адду, в самой середке Индийского Океана, когда Глубинных еще даже в Тихом Океане опасались!

        Рок посопел, почесал затылок и утерся сероватой бумагой.

        - Нет новостей?

        Шарнхорст еще раз посмотрел на бледные в тропическом солнце индикаторы и выдохнул:

        - Никак нет.

        Выбросив салфетку, Рок вернулся к дивану, утешительно обнял женщину за плечи. Реви вздохнула, выпрямилась:

        - Схожу-ка я в тир...

        Поднялась - реакция с возрастом упала, но в пластике движений Реви еще очень долго даст фору молодым теленкам из муниципальной гвардии - сгребла пистолеты и прошла за зеленую железную дверь, в прохладный погреб.

        Когда-то "Лагуна" устроилась на Мальдивах с чувством, с толком, с расстановкой. Под модерново-стеклянным вычурным строением основательная бетонная коробка, в подвале тир, водяная цистерна сто кубометров, склады, забитые армейскими пайками на три года, мастерская Датча, паяльная станция и четыре сервера Бенни, настоящий тайный ход к пирсу... Здешний офис не сдюжили бы взять штурмом даже роанапурские знакомые, не то что местная полиция. Впрочем, султанаты никогда не славились качеством бойцов, а большое количество теперь набрать просто неоткуда.

        Ведь что такое Мальдивы? Цепочка кольцевых атоллов, малых островков, просто торчащих над водой камней, тянущаяся от носа Индостана ровно на юг, в сторону Антарктиды. Всего больше тысячи кусков суши. Жемчуг здесь добывали со времен Синдбада-морехода и калифа Гаруна-аль-Рашида. Тогда-то арабы и прозвали самый южный, самый крайний клочок земли: "Сиину". Потому что форма похожа на соответствующий знак арабского письма.

        Жить здесь можно только морем, и "Лагуна" долгое время жила вполне себе неплохо. Возила туристов, ухаживала за собственным аквапарком на отмели, приценивалась к серьезной промышленной линии по добыче марганцевых конкреций, да и торий, вроде бы, нашли где-то неподалеку... Тогда на маленьком атолле, куда ни плюнь, сидел какой-либо хозяйствующий субъект, а где субъекты, там и споры. Там и работа что для корабельного шпионского кота, что для парных пистолетов Двурукой... Кроме домика, "Лагуне" принадлежали еще несколько ангаров из оцинкованного гофрированного железа, а в тех ангарах прорва всякой техники из железа обычного, никелированного, анодированного, фосфатированного, вороненого и просто уже ржавого. Чем только не занималась "Лагуна": и подводным строительством, и беспилотными перевозками, докатилась вот до цирка-шапито, а все почему?

        Рок сидел за столом напротив Шарнхорста, перебирал бумаги и тоже зевал от жары с бездельем. Как пошли по морям Глубинные, так и туристы с атоллов практически пропали. Осталась жалкая тень прежней роскоши. Даже "зверя, именуемого Кот", и то показывать некому.

        От безденежья и местные тоже подались на север, в материковую Азию. Вот, и где нынче хозяйствовать субъектам, и о чем теперь-то спорить?

        Громадное неровное ожерелье островков, как бы нарисованное сердечко диаметром двадцать километров, соединенное по периметру вполне приличной дорогой. Дорогие и не очень отели, роскошные пляжи, густые джунгли - Рок видел в окно глянцевые крыши среди зеленых кудрей, а чего не видел сейчас, насмотрелся раньше. Просвеченные отмели с красивыми рыбками, генераторы детского смеха, установки по производству счастья высшего сорта, бесхитростного и прозрачного...

        Все понемногу обезлюдело, умолкло, покрылось пылью, изветшало. Что не успел разобрать муниципалитет, смыло ураганами. Кстати, виски снова сдавило - видимо, приближается циклон. Рок несколько раз поглядывал на холодильник с пивом, но решил подождать, пока Реви отстреляется.

        Кстати!

        Рок еще раз поглядел на Шарнхорста:

        - Похоже, стрелять придется не только Двурукой.

        Шарнхорст, всегда нечеловечески-свежий, только чуть улыбнулся:

        - Теперь я уже этого не так боюсь. Я теперь понимаю, что иногда надо стрелять. И понимаю, в кого.

        - В кого же?

        - В чужих, - снова улыбнулся Шарнхорст. - Не наших. Все сводится к этому. Вот интересно, за столько лет большая часть нас... Ну, Тумана... Стрелять разучилась. А я, наоборот, научился. Удивительно, как мы привыкли выглядеть обычными людьми. Обычными до зубовного скрежета.

        Шарнхорст закрыл журнал, ровненько поставил его на полку.

        - Все сводится, да... Сводится к стандарту. Зачем же мы нужны, если мы превратились в усредненных таких людей? Людей бы хватило.

        - Мы все усредненные только на работе или вот в строю. В строю я не служил, а про индивидуальность на работе...

        Рок хрипло хохотнул:

        - Это тебе не у японца из дзайбатцу спрашивать надо!

        Господин Окадзима Рокабуро печально улыбнулся, перелистал проспект оборудования для подводной агрокультуры и отложил. Ладно, с добычей конкрекций ничего не вышло, но, может, хоть какие-то растения получатся. Четыре сетки с жемчужницами поставили на прошлой неделе, как раз пора переворачивать. На все морское сейчас огромный спрос, цены заоблачные, потому как редкость.

        - Люди, прошедшие тяжелые испытания, становятся или очень хорошими, или очень плохими. Но средних между ними не остается. Не хочется перечислять все войны и катаклизмы, выпавшие хотя бы на то время, что я с вами. Так что индивидуальность неизбежна...

        С такими словами Шарнхорст подошел к панорамному окну, выходящему, конечно же, на лагуну, и вдруг замер, внимательно разглядывая акваторию. Потом опустил перед глазами ладонь как бы щитком и так постоял немного, и сказал:

        - Рок, на рейде корабль Тумана. Тот самый неизвестный корабль, Макие разослала всем спектры отклика. Его половина мира ищет.

        - Награда? - Рок подскочил, кресло из-под него выкатилось. - Живо звони, куда там надо!

        Из тира послышались глухие щелчки: Реви дошла до больших калибров, звук прорывался даже сквозь толстую железную дверь. Каждый день Реви старательно выпускала по несколько пачек из каждого ствола, от пистолетов до полудюймового ПТР. Благо, столица Мальдивских островов - точнее, Республики Мале - как могла, поддерживала не разбежавшихся смельчаков. Например, патроны для тренировок привозила по копеечной цене, грех не воспользоваться.

        - И где сейчас Датч?

        Шарнхорст подошел к настенной большой карте, показал точку километрах в ста юго-западнее:

        - Четыре часа назад мы их принимали отсюда. Сообщили, что над водой чисто, радары ничего не видят, и что Бенни подключился к сети.

        - Вряд ли Бенни что-то услышит, буи старые, электроника в них наверняка протухла. К тому же, большую часть стационарных ГАС давно погрызли глубинные.

        Рок тоже замер на мгновение. Седой компьютерщик "Лагуны" знаменитый мастер, даже из такого расклада сможет что-то извлечь. Нет, путь очередной орды Глубинных вряд изменится. Жрать им нечего, а это значит - атоллы, больше нигде ничего не прирастает. Рано или поздно придут сюда. Но акустикой можно что-то узнать о численности, составе: нет ли характерных признаков особенных существ...

        Рок подошел к любимой пробковой доске и задумчиво переколол на ней несколько флажков.

        Прозвенел колокольчик.

        - А? - Шарнхорст одним прыжком оказался за конторкой и принял парадный вид. Окадзима Рокабуро приосанился, отряхнул костюм.

        Бронзовый колокольчик над входом для посетителей!

        Кот свалился с полки, в полете провернулся, упал на четыре лапы и с пробуксовкой рванул в тир - звать Реви. Та появилась одновременно с гостем, отчего в светлом, по-японски чистом, офисе "Лагуны" сделалось неожиданно тесно.

        Зашел матрос - рослый, здоровый, темноволосый, в белой тропической форме, возрастом помоложе Рока, постарше Шарнхорста. Реви посмотрела на гостя и откровенно почесала затылок:

        - Не понимаю...

        - Вы удивительно точно выразили мое состояние, мэм, - визитер заговорил на "морском английском", простом и чуть корявом, но вполне ясном.

        - Я линкор Тумана "Советский союз". Я стою здесь рядом, - протянутая рука чуть не достала до стекла. Реви посмотрела: точно, далеко на рейде серо-синий корабль, дымка скрадывает контуры, и потому не заметно ни хваленой четкости, ни характерной для Тумана безлюдности.

        - ... Совсем не понимаю, что тут происходит. В муниципалитете меня просто не поняли, хотя что сложного в basic english? Я вам звонил, но никто не ответил.

        Рок замялся. Реви стирала с пальцев оружейную смазку и потому чуточку смутилась. Один Шарнхост спас имидж "Лагуны", ответив спокойно и просто, достойно серьезной компании:

        - Рады знакомству. Чем вам помочь?

        Матрос пожал плечами:

        - Нужна информация. Полный новичок я тут у вас. Обстановку не вижу.

        - Херовая обстановка, - фыркнула Реви. - Датч с умником вышли в море к дальнему рубежу обнаружения, но вот уже четыре часа от них нет связи.

        - Четыре часа двенадцать минут, - уточнил Шарнхорст.

        - А местные ополченцы против серьезной орды не потянут, - Реви открыла холодильник и живо разбросала на всех запотевшие банки.

        - Какой орды? - теперь уже неподдельно озадачился матрос.

        - Ну как же, - Реви уселась на диван, привычно оперевшись на стоящего рядом Рока. - Тут все орды так или иначе произошли от Ото-химэ. Либо одна из ее Взятых, не захотевшая мира, либо молодое дарование подросло. Либо умники оказались правы, и в океане на самом деле родилась Химэ. И теперь нам всем это самое...

        Реви энергичным движением вскрыла банку:

        - Конец, короче.

        И забулькала пивом.

        Рок сделал аккуратный глоток.

        Матрос повертел банку в руках, с несколько нарочитой осторожностью отвернул кольцо, понюхал - Реви даже поморщилась: это не нюхают, это пьют! - а потом одним сверхдлинным глотком выпил всю банку. Выдохнул и закинул банку в мусорку - точно, как Реви, когда лень идти.

        - Сто лет не пил именно вот баночного пива... - матрос даже поежился. - Хотя какие там сто? Не меньше тысячи, а если еще и боковые ветки посчитать... Но все же окажите снисхождение к иностранцу. Плохая или хорошая, обстановка ваша мне совершенно не ясна. Пожалуйста, расскажите, что тут вообще происходит?

        - Вот, - поднял глаза Шарнхорст. - Я теперь вижу вас в сети. Примите пакет.

        - Ага!

        Матрос на миг замер.

        - Вот как? А насколько это все... Достоверно?

        Шарнхорст ответил самую капельку сухо, только чтобы показать недовольство:

        - Пакет собирал сам Бенни. А его позывной котируется не сильно ниже UPOL.

        Не понимая сути, но чувствуя возникшее напряжение, Рок заговорил почти мечтательно, меняя тему плавно, насколько сумел:

        - Несколько раз Бенни посылал заявки даже на пятиборье в Сиэтл. Там, кроме лыж-стрельбы, еще погружение, поиск информации и починка электроники. А, вы же не видели... Реви, покажи снимки с последнего мобиатлона.

        - Морской биатлон, - улыбнулась Реви, раскрывая фотоальбом. - Стреляю я, Датч буксировщиком рулит. Как обычный биатлон, только лыжи водные.

        - Я ныряю, - Рок тоже улыбнулся, - с той немецкой субмарины как-то пристрастился. А Бенни по компьютерно-электрическим делам...

        Гость покивал несколько заторможено, разглядывая фотографии, явно переваривая новые знания.

        - На пятиборье как раз есть соревнование в починке. Первая команда вносит какую-то неисправность, скажем, в радиополукомпас, и передает его для ремонта второй команде. Та портит, скажем, радиомаяк или там локатор, и передает уже третьей, и так по кругу.

        - Бенни первым допер передавать полностью исправный прибор, они три часа искали несуществующую поломку. - Отсмеявшись, Реви тоже метнула банку и тоже попала точно в мусорку. Рок не рискнул, подошел и чинно положил банку в сетку; когда он разворачивался, над его макушкой по безукоризненной дуге прошла и канула в сетке банка Шарнхорста.

        Гость посмотрел на юнгу и пошевелил пальцами в воздухе, как бы листая невидимую книгу. Шарнхорст понимающе опустил веки.

        Рок и Реви, обменявшись тоже взглядами, вернулись на диван. Теперь сидел Рок, а Реви стояла рядом.

        - В общем, во всех дисциплинах мы бы могли показать класс.

        - А еще по пути можно завернуть в Токио. Правда, отец давно умер. Мать переехала к родственникам, но письма пока шлет, - Рок чуточку ослабил узел галстука.

        - Вы носите костюм даже сейчас? Даже когда нет клиентов?

        Рок подобрался и ответил тихо, глядя в непривычно-яркие, синие глаза посетителя:

        - Мы... Поддерживаем форму.

        - Кроме корабельного кота! - Реви почесала зверя за ухом, тот запрыгнул на любимую полку. - Ничем себя не нагружает, а просто живет.

        Гость поморгал, еще раз поглядел на стены: Рок над своим креслом повесил японскую акварель, Шарнхорст черно-белое фото морского боя, Реви просто нарисовала красной помадой губы. Места Датча и Бенни пустовали, но по дробовику и компьютеру легко различалось, где кто привык сидеть.

        Рок протянул руку и погладил черный пушистый шар на полке. Да, кот просто живет, не старея, вот уже скоро двадцатый год. Отчего местные, понятно, считают всю "Лагуну" сборищем колдунов и шаманов, а на попытки объяснить ситуацию научно только понимающе кивают: верим-верим, понятно, что так вы и должны говорить. Колдовство же, тайна!

        Кстати, а где же обещанный Шарнхорстом пакет и почему они с гостем так понимающе переглядываются? Хотя вот это можно уточнить и позже, главное, что напряжение больше не висит в воздухе.

        Рок посмотрел за окно. Солнце уже высоко, хорошо, что тут окно на западную сторону. Хорошо бы, в самом деле, поехать на те самые соревнования. Увы, до Сиэтла ровно половина планеты. В теперешние времена такой вояж по карману разве что Гаруну-аль-Рашиду, а влипнуть можно на зависть Синдбаду-мореходу. Глубинные любой птице Рух дают ферзя вперед...

        Матрос прикрыл веки - словно прожекторы погасли - и коротко поклонился сразу всем:

        - Благодарю за помощь. Я обязательно свяжусь с вами. Теперь мне срочно нужно на борт.

        И выбежал, так и не забрав обещанный Шарнхорстом пакет.

        После отзвеневшего колокольчика Реви спросила:

        - Это кто вообще приходил? Парень той Туманницы на рейде? Здорового она выбрала коня, да и понятно: мелкий не выдержит...

        - Нет, - Шарнхорст вытащил журнал и снова быстро-быстро заполнял его.

        - Нет, в смысле: да. В смысле, да, он с того корабля на рейде. Но нет, это не парень туманницы, он сам туманник. Мужской аватар. Не аугментированный, и не переключенный, как я. Изначально такой.

        - Вот почему ты ему пакета и не дал.

        - Не дал, по сети выслал.

        Рок подошел к двери:

        - Шарн, мне показалось, или он пригнулся на входе?

        Шарнхорст хмыкнул, продолжая укладывать строчку к строчке:

        - Нет, не показалось.

        Реви поднялась тоже, нашла в столе рулетку, растянула ее вдоль косяка:

        - Семь футов... Ну, офигеть!

***

        Офигеть не просто, а очень просто.

        Вот это, триждычетырнадцатиногое - это, оказывается, что?

        Оказывается, это типовой кракен Глубинных. Вот, значит, кто плавал там, в темноте, вокруг затаившегося меня. Ну, когда я под обломками "Ямато" прятался. Привычная местная живность, наподобие лося в лесу или коня, или коровы. Неправильно подойдешь - боднет, копытами врежет или укусит. Но при соблюдении определеных правил даже подоить можно или еще какую-нибудь пользу извлечь.

        Если коротко, не вдаваясь в извивы здешней политики - есть "наши" Глубинные и "не наши". Атолл Сиину ждет налета "не наших", почему и эвакуирует гражданских, почему все мелкие посудины разосланы в дальний дозор, а все мужчины точат ятаганы и продувают карамультуки. Ни до кого не дозвонишься.

        Так вот, с чего может офигеть линкор Тумана. Объясняю голосом, а что голос дрожит и рвется, так сейчас посмотрим, как сами запоете.

        Еще в "Звоночке" у Маришина четко изложено: на море самое сильное оружие - торпеда. Противокорабельная ракета по смыслу тоже торпеда, только воздушная и за счет этого быстрая. В боеголовку что ракеты, что торпеды, можно тонну взрывчатки запихать. Можно и две, вес торпеды от этого не сильно возрастет. А вес пусковой установки так и вовсе не увеличится.

        Но вот чтобы из пушки добросить до врага снаряд весом в тонну, нужна пушка весом почти двести тонн. Чтобы пережить ответную любезность, нужна бронированная башенная установка весом две тысячи восемьсот тонн. И то, в снаряде не чистая взрывчатка тонну весит, нужна прочная стальная оболочка, чтобы снаряд ствольным давлением не разорвало еще в момент выстрела.

        А чтобы торпеду или даже ракету запустить, всего-то нужна стальная труба или коробка-контейнер весом, самое большее, тонны три. Если с электроникой и наведением, то пускай даже десять. Елки, да весь ракетный катер с четырьмя "Москитами" весит меньше, чем у линкора одна башня. Да что катер: в четыре с половиной тысячи тонн стандартного водоизмещения, всего в две линкорные башни из трех, бережливые шведы утоптали совсем неплохой легкий крейсер "Готланд"!

        Плюс, в торпеду можно самонаведение поставить. Хоть на звук, хоть на магнитное поле, хоть на кильватерный след. А о самонаводящихся снарядах даже слухи - и те появились только лет восемь назад. Рули к снаряду еще присобачить можно, но вот кому этими рулями рулить? Ускорение в момент выстрела начисто слизывает все радиодетали с платы, даже монолитная заливка компаундом не всегда помогает. Поэтому никаких радаров, компьютеров. Никаких мозгов у снаряда. Ружье стреляет, ветер пулю носит. Приходится количеством брать, ставить на корабль хотя бы девять орудий одного калибра, а лучше двенадцать. Дюжина снарядов придет в эллипс рассеивания, хоть один попадет - уже супостату конец.

        Но девять или двенадцать орудий уже целых три или четыре башни, это уже два крейсера весом, не считая остального корабля. Ведь башням надо на чем-то плавать, я уж не говорю - плавать куда надо сквозь бури и штормы, а не одноразово вниз, как шведская "Ваза"...

        Вот как и получается: чтобы положить в цель тонну-полторы взрывчатки, нужен линкор весом семьдесят килотонн. Примерно, как я. Ух, как сильны... Хм, да.

        А торпеды не только на эсминцы, даже на катера ставятся. Просто и дешево. Казалось бы, раз ты Глубинный, то чего еще желать? Не показываясь из-под воды, вали торпедный суп залпом. С поверхности тебя не видно, акустикой слышно плохо, ибо стотыщ торпед все слои перемешают. Вот пускай противник эти миллионы торпед и ловит, как хочет.

        Нет, это не наш метод. Здесь Глубинные почему-то не торпедами моря засеивают, не минами, что, казалось бы, логично. А выращивают пучок тентаклей, как у ежика иголок - и айда в shtykovaya.

        Свидетель, ты там далеко? А ну, залепи мне чего-нибудь про святой нерушимый Канон, про здравый смысл там песен пропой.

        Хоть что-нибудь скажи уже! А то чего-то мне не до смеха совсем...

***

        - Чего-то мне не до смеха совсем...

        Рицко теперь могла не двигать мышкой по карте: после аугментации она легко представляла любую ситуацию на голографическом экране. Так ведь что Пенсаколе, что Владилене- "Балалайке" даже и экрана не требовалось. Объединяй всех троих в общую сеть и обменивайся мыслями со скоростью, внезапно, мысли.

        Только мысли несколько беспокойные.

        Да чего там беспокойные - жуткие мысли, до логического завершения додумывать страшно.

        - Получается, след... И вот это тоже она?

        Аватары застыли лицами в стену, пугая любого наблюдателя - но никого из людей рядом не оказалось. Три корабля на синей воде: громадный авианосец "Акаги", на его фоне почти незаметная вишневая скорлупка яхты "Владилена". Наконец, жуткая черно-сиреневая многолапая раковина, живая гора демона-симбионта самой Ото-химэ.

        Три аватары в плетеных креслицах перед надстройкой авианосца. Никаких световых эффектов, никаких экранов или еще каких признаков, да и не успевали бы сменяться картинки, да и нет картинок, чтобы визуализировать квантовую сеть. Наконец, это просто не нужно: и обмениваются мыслями не люди, и для затронутых математических понятий зрительных образов, опять же, нет.

        - ... Вот здесь она впервые появилась, теперь, после локализации, мы уже можем проследить, что наша поисковая группа дважды прошла почти над ней. И ничего не нашла... Радфорд не нашла... Представляете?

        - Вот сейчас и мне не до смеха стало. Кстати, над ней или над ним?

        - Безликий "узел" или "корабль" вот-вот превратится в какую-то новенькую... Тяжеленькую, судя по мощности. Как-то само собой превратилось из "он" в "она".

        - Ну ладно, а вот эта полоса - трек прибытия?

        - Получается, она проявлялась в реальности, словно бы челнок тормозил об атмосферу. С огненным следом. Там прокол, тут попаданец, тут смешение миров, тут лохмотья реальности треплет, как жесть на ветру. А мы-то сперва думали, что изменений почти нет.

        - Ничего подобного, Риц. Вот именно мы сразу подумали, что тут все сложно.

        - Да, но чтобы настолько... По теории, ровно столько энергии, ни больше, ни меньше, может выделиться лишь при единственной реакции - тахионной.

        - Которая даже в теории полная дичь.

        - Простите, но строить гипотезу на единственной цифре от единственного эффекта - это судить обо всех метеоритах по единственному кратеру, возникшему сто миллионов лет назад и успевшему оплыть.

        - Устами младенца...

        - Рицко-сама, я, в отличие от вас, натуральный туманник, а не аугмент! Уж кто тут младенец, не я точно.

        - Кстати, не младенец, ты-то чего примчалась от Австралии сюда, почти к островам Бонин?

        - Ну... - аватара Пенсаколы огладила семимесячное брюшко. - Из-за моего состояния постоянно хочется что-нибудь особенное сожрать...

        - А Джеймс, олень, потакает? Придется ему объяснить, почем на Руси теща...

        - Его родня то пирог пришлет, а то строганину... Вкусно же!

        - Так ты за рецептом?

        - Только не выписывай мне "какие-то таблетки", уже не смешно.

        - Хорошо, - согласилась Акаги, - тогда уголь.

        - Активированный?

        - Каменный, - буркнула Владилена. - Полтора вагона два раза в день. Иначе же тебя хрен угомонишь.

        - До еды или после? - ужасно деловитым голосом уточнила Пенсакола.

        - Вместо!

        - Фу, химия... Не фэн-шуй!

        - В таком случае... Существует органическое средство, - Рицко полностью загрузила и мозг, и внешние вычислители, так что говорила с чуть заметной тягучестью.

        - Слушаю внимательно.

        - Дрова. Колоть. Внутритопочно. Чтобы температура не падала ниже плюс четырех.

        - Температура в объеме чего?

        - Что лечишь, в том и не падала...

        И все трое радостно засмеялись.

        Солнце яркое, небо синее, океан Тихий, а не как обычно, когда от Берингова пролива циклон за циклоном. Местные Глубинные, худо-бедно, угомонились. Ну, когда их повелительница беременна двойней, милитаризм как-то сам собой приостанавливается. Война войной, а жизнь по расписанию.

        Правда, в Индийском океане тамошние стаи почуяли слабину и вот уже почти дозрели до налетов. Но куда им... Английский флот из "Рипалса" и "Принца Уэльского" с кораблями обеспечения третьего дня отплыл к Мальдивам. Японский Второй Флот в этот раз выступал на одной с ними стороне, так что добавил пару эскадр эсминцев...

        Акаги встала на якорь и принялась разматывать следы нового квантового узла, и тут же заваливать подругу гипотезами - плевать, что та половину не понимала, Акаги требовалось просто внимание и порой несколько вопросов. А что подругу завернула проведать Пенсакола, так это уже само собой.

        - Вот интересно, есть у нас исключительно наши шутки? Или все они стянуты у людей?

        - Есть. Идет Инга мимо Радфорд.

        - А в чем шутка?

        - Ну как же: Инга, и вдруг мимо. Мимо! Мимо, понимаешь?

        - Так это цельнотянутый анекдот: идет ирландец мимо паба.

        - Блин! Что мы все на людей киваем! Конго права - клали мы суперпушку на их супердержавы, это я еще когда говорила! Ото-химэ я, или как?

        - А знаешь, царица морская, почему викинги не завоевали Европу?

        - Откуда мне... Мама...

        - У Европы имелась культура. Те самые наивные песенки, глупые ленточки, бесполезные скоромохи, шуты и всякое такое. И даже страшные коварные викинги гребли себе добро именно, чтобы дома наряжаться в красные плащи и дарить женам эти самые глупые ленточки.

        - Мама! Ты хочешь сказать, я проиграла из-за отсутствия каких-то ленточек???

        - Я хочу сказать, что наша культура только формируется. И вполне закономерно, происходит это под сильным давлением уже существующей рядом человеческой культуры.

        - Но наш разум отличается!

        - Не в главном. Любой разум есть что?

        - Кошмар, мешающий людям спать, я помню, Рицко-сама.

        - Это Рицко говорила про жизнь.

        - Тогда что?

        - Любой разум есть приспособление для обработки информации из внешнего мира, и не какой попало обработки, а нацеленной на выживание системы. Если задача выживания решена, то на процветание. Число же нейронов, щупальцев или квантовых ядер тут не важно.

        - Но Туманный Флот создан искусственно, а для созданного разума судорожные попытки выжить и соответствующая им эволюция - совсем необязательны. Не только люди, мы сами уже сошлись в том, что созданы для определенной цели. Цель записана в Адмиралтейском Коде.

        - Которого мы не знаем. Так что даже со смыслом жизни у нас все, как у людей. Где-то он есть, но никто вживую не видел и руками не трогал.

        Голограмма Симакадзе вспыхнула над палубой разорвавшейся гранатой:

        - Акаги - второй экспедиционной эскадре!

        - Акаги в канале. Почему голосом?

        - Уровень эмоций превышает норму.

        - Причина?

        - Рицко-сама, мы его нашли!

***

        - Нашли, значит?

        Мадагаскарская Стая никогда не собирала больше семи тысяч голов. Даже в набег на атоллы, где можно нажраться от пуза хоть органики, хоть неорганики, ходили три четверти стаи, не больше. Каждый четвертый предпочел дезертировать и сидеть под кустом на голодном пайке, только чтобы не рисковать.

        ... - Сестре докладывали?

        - Да, конечно. Прибывает уже скоро.

        Атоллы в океане уязвимы со всех сторон, и именно поэтому люди держатся за них зубами, не считаясь ни с потерями, ни с расходами. Вопрос политики. Если ты можешь оборонять атоллы, не считаясь с налетами Глубинных - ты держава. Не можешь - брысь под лавку. Шельфовую нефть, биомассу и донные месторождения без тебя поделим.

        - ... Боекомплект?

        - По десятку на ствол, у гвардейцев по два-три десятка...

        Каждый атолл обходится диким Глубинным очень дорого. Но, если налет удачен, в стае уже никто не голодает. Мертвым без разницы, а выжившие жрут от пуза. Два-три месяца.

        Потом... Потом следующий атолл. Редкий Глубинный переживает больше трех штурмов, но с потомством проблем нет. Оно сгущается из черной взвеси взамен убитых. Единственное, что в самом деле теряется - опыт и характер, все то неуловимое, до сих пор не описанное земной наукой, что зовется "личность".

        Подошла сестра - некогда крейсер Тумана, потом пленница Ото-химэ, повязанная кровью своих, взятая в полную власть морской царицы. Потом беглая от Ото-химэ, выбравшая хотя бы такую - но, наконец-то, свободу. А сейчас вторая предводительница Стаи Мадагаскара... У Глубинных нет имен и названий, им ни к чему география. Невелика разница, где акул рвать или цедить сквозь решето планктон. Все имена принесли Взятые, все сложности принесли Взятые, но и добычу тоже приносят Взятые, и потому Стая Мадагаскара им подчиняется. С ворчанием и через пень-колоду, но хоть как-то.

        Две огромные живые раковины сблизились на вытянутую руку, и обитательницы их заговорили друг с дружкой голосом.

        - Что, сестра?

        - Что-что, заметили нас. Готовятся. Мои там прячутся по мангровым зарослям, наблюдают эвакуацию.

        - Так твои, получается, могут за корректировщика сработать? Накроем форты в двадцать стволов, потом займем, что останется.

        - Снаряды все размолотят и перемешают. Опять фильтровать воду, просеивать песок в поисках съедобной крошки?

        Вторая Взятая оглядела белый от солнечного жара небосклон, поморщилась от бликов.

        - Помнишь, мы десятки тысяч собирали на один штурм? И то, считалось, пятнадцать-двадцать тысяч средненькая такая стая, а крепкая сорок-пятьдесят...

        - Здесь другой океан. И потом, взвесь меняется все же. Глубинных с каждым годом все меньше.

        - Ты права. Так стоит ли ждать, пока исчезнут все? Сестра... Пока не начался бой... Может, сдаться? Вернуть имена... Ото-химэ простили! И тех, кто ей служит, простили тоже, а чем они лучше нас? Точно так же топили в крови те же Филиппины.

        Первая Взятая не ответила. Отодвинувшись на пол-кабельтова, она перешла в боевую форму - крейсер Тумана, только с вросшими там и сям симбионтами Глубины, и ответила сестре уже по радиосвязи:

        - Ото-химэ сдала берегу власть над всем Тихим Океаном. Главное, сдала ключи от взвеси, потому-то взвесь и усыхает с каждым годом. А мы что можем предложить? Одну Стаю из неизвестно скольких? Да и Стая у нас, по меркам Тихого, игрушечная. Да и потом, Ото-химэ простили - но кого-то же наказать придется. Ты не обольщайся, сестра, нам так не повезет.

        Вторая взятая тоже перешла в боевую форму - пока что на это взвеси хватало - и тоже по радиосвязи отозвалась:

        - Тогда давай зайдем не с севера от маяка, где главный фарватер, там все пристреляно и минировано. А с юга вломимся, между островами Ган и Хератера.

        - Это самые крупные куски суши. Там батареи наверняка.

        - С севера нас ожидают, там точно встретят. А тут вдруг повезет? Постой... Вот сухопарка! В лагуне замечен корабль!

        - Корабль Тумана?

        - А кто еще отважится болтаться по нашему океану, когда уже все знают, что мы вышли в рейд? Сестра, надо решать быстро. Пока он один, шансы есть. Если к нему подойдет еще хоть кто-нибудь, нам останется только выбирать другую цель...

        - И заново маневр, заново все острова обходить по дуге? Да наши кто разбежится, кто друг друга сожрет по дороге... Так. Решение. Самую мелочь в топку. Поднимаем гвардию в корабельную форму, на всех уже взвеси не хватит.

        - Восемь вымпелов, если с нами считать. Ну, если мы всю мелочь сожрем, то десять... Двенадцать.

        - Заходим двумя колоннами, ты с оста, я с веста. Если он выйдет из лагуны, то, пока погонится за одной стаей, вторая возьмет атолл. Если останется в лагуне, то маневрировать не сможет, закидаем шапками. А если в ходе перестрелки до него доберутся остальные наши, считай, полдела сделано. Что за корабль? Сигнатуру твои снять не могут?

        - Нет, это надо в сети искать. Передают, здоровенное что-то. Как бы линкор не оказался!

        - Плевать. Нас много, главное - повалить, а там ногами запинаем! На "Ямато" всего полтораста самолетов хватило, а у нас даже после реформинга останется ни много, ни мало, тысяч пять.

        - И еще огромный лайнер у причала, наблюдается погрузка.

        - Давай всех в боевую форму, не тормози! Это же нашу добычу вывозят!

        - Отправим кого пошустрее перехватить калошу?

        - А вот на это не стоит отвлекаться. Туманник... Даже один... Тем более, если это линкор...

        - Сестра?

        - Что?

        - Может, все-таки... Сдаться?

        - Давай так. Если получится взять атолл Адду, можно выторговать за него жизнь. Тогда есть смысл в переговорах. А нет - нет.

        - Принято... Вот, реформинг закончен. У нас восемь тяжелых крейсеров и пять легких, плюс мы двое.

        - Отлично, две флотилии по семь вымпелов, и как раз останется легкий крейсер, выделим ему пятьсот-семьсот мелочи, пусть перехватит лайнер.

***

        Лайнер отвалил от причала без буксиров. Для мирного времени вопиющее нарушение, да и умение нужно. А сейчас и здесь рядовое событие, орду глубинных не попросишь дождаться буксира. Белый многопалубник "Oasis of sea" пошел через всю лагуну к северному выходу, к маяку.

        Компания "Лагуна" входила в прикрытие этого самого лайнера. Пока "Oasis of sea" проползет через фарватер, пока развернется к северо-востоку... Двурукая оперлась на теплый приклад ПТРД и перевела взгляд вниз, на причал. Торпедник "Лагуны" догонит лайнер минут за двадцать, можно не спешить.

        Никто и не спешил расставаться с домом. Бенни перетаскал заряды к бомбомету и теперь преувеличено тщательно проверял цепи радара и вообще корабельной электроники. Датч, юнга и Рок нога за ногу переминались вокруг четырех торпед на тележках у причала, прикидывая, какую стропить в первую очередь. Рок ворчал:

        - Опять нам танатониума пожалели, а если там Взятая?

        - Да не вопрос!

        Вроде бы Реви смотрела на выбеленные солью и солнцем доски причала, но вот когда и откуда на них сконденсировался тот самый матрос?

        Матрос подошел к торпедам, похлопал по черным горячим бокам:

        - Возьмите у меня, уж четыре-то рыбины я вам найду.

        Не то, чтобы Реви не видела туманников раньше. Но к девушкам все же привыкла больше. Ну, насколько видно из стрелкового гнезда катера, этот ничем от человека не отличается...

        Заметив краем глаза почти неощутимое движение, изменение в пейзаже, Реви подняла бинокль. Так и есть: от силуэта линкора, серого на бело-синем, отделился силуэт сильно поменьше, соринка просто. Наверное, катер с торпедами. Казалось, в лагуне поровну воды и солнечных бликов, и форштевни режут и перемешивают смесь пены со светом.

        - Куда тут лучше подойти, чтобы выгрузиться нормально? Где грунт под весом торпед не просядет?

        - Пойдемте, покажу, там есть асфальт.

        Матрос поглядел на Рокабуро Окадзиму внимательно:

        - Вам и без церемоний можно.

        - Как скажешь, - легко согласился переговорщик "Лагуны". - Вон, видишь маленький мысок, там еще разворотная площадка и маленькая такая стенка, на детский парусник? Да, чуть ближе, чем индусы зенитку вкапывают. Можешь туда причалить?

        Отошли по запыленному асфальту к площадке. Рок поглядел на лагуну, на приближающийся мотобот, широкий, плоский, с даже отсюда заметными красными сигарами поверх, и вздохнул:

        - Когда мы здесь только поселились, я ездил вечером с парома на Ган, с аэропорта, вон оттуда, - Рок махнул рукой на юг, в солнце. - Здесь я останавливался и смотрел на закатное море. Долго. И так лет пять. А потом что-то поменялось во мне, и я перестал так делать. Но года два назад опять начал здесь останавливаться. Снова что-то поменялось.

        - Давно здесь?

        - Скоро двадцать лет. Сразу после ангелов переехали, на Тихом Океане кое-кому наступили на хвост, пришлось...

        Рок пнул в прибой выкатившийся на асфальт кокос и снова покосился на сосредоточенно зарывающихся в песок индусов.

        Матрос поглядел на катер, на спокойного здоровенного негра, прозванного Dutch - "Голландец". На лихую шатенку в стрелковом гнезде катера, привычно опершуюся о приклад здоровенного ПТРД. С двадцати шагов Реви выглядела на двадцать пять, самое большее, на тридцать лет. Юнга-туманник по командам Датча расчищал палубу для погрузки торпед, а вот, кстати, и мотобот подваливает...

        Торпеды поползли с плоской палубы как бы сами собой, и Рок не сразу рассмотрел под каждой темно-багровой сигарой сороконожку рембота.

        - Солнце, тепло, девушки в купальниках... - матрос потянулся, и Рок опять удивился, насколько же моряк здоровенный. - Я же этого хотел, я же за этим шел! Почему мне не стало легче?

        - Я тоже этого хотел, если честно. Только я не думал, что придется платить именно так.

        - Как?

        Рок потянулся, пнул очередной кокос, поглядел вдоль нагретой улицы. В самом конце, за набросанными блоками, возник широкий раструб огнемета, и темный силуэт махнул рукой - то ли гвардеец Республики Мале, то ли здешний европеец, прокаленный солнцем до черноты.

        - Спать с пистолетами под подушкой, и каждые двадцать лет переезжать, бросая за спиной все нажитое.

        - В какой-то степени я ведь из-за вас так поступил.

        Матрос - никак у Рока не получалось видеть в нем не-человека - глядел в светло-голубое, почти золотистое, небо. Рок все оглядывался на катер, где сороконожки с линкора примеривались к торпедным аппаратам, и сообразил не сразу:

        - Что значит "из-за нас"?

        - Я завидовал... Завидовал вам. Датчу, Балалайке, тебе вот. Я хотел стать как вы. Сильным, свободным. Солнце, море опять же. Черт, я даже плавать не умел!

        Рок затаил дыхание. Тень матроса доползла до края воды, и крабик побежал от нее на теплое место.

        - Ну и вот, - матрос хмыкнул. - Все честно. Силы хоть залейся, свободы хоть жопой жри... Того же солнца и моря! А что меня опять выкинуло к войне, так обижаться глупо, сам же хотел стать круче вареных яиц!

        Рок молча смотрел на остров. Соседи лихорадочно укреплялись. Кто рыл неглубокие щели в белом песке, кто тащил канистры с соляром, чтобы устроить огненные рвы. Кто насыпал тот же песок в мешки и обкладывал ими пулемет на треноге. Работали даже мусульмане: на Аллаха надейся, а верблюда все же привязывай! Теплый ветер сбивал неуместные широкие листья на потные спины. Люди оглядывались на загруженный семьями лайнер и потом налегали на лопаты вдвое сильнее.

        За спиной Окадзимы многолапые ремонтники медленно, уверенно, заправляли четыре багровые торпеды с похоронно-черными боеголовками прямо в аппараты катера, под внимательным присмотром Датча. Золотые узоры на торпедах сияли даже в полуденном солнце. Негр хранил олимпийское спокойствие, словно бы каждый день стрелял танатониумом.

        - Рок, ты вот сказал: в тебе что-то поменялось. И во мне тоже. Я совсем не тот, что выходил в путь. И даже не тот, что год назад. Сильно не тот. И мне сегодняшнему за меня тогдашнего где-то стыдно, где-то самого себя жалко. А главное, я теперь совсем других вещей хочу. Но куда тебе туфли, говорит судьба, ты еще коньки не сносил!

        Рок почесал уголок глаза. Ответил глухо, как со дна колодца:

        - Вон там, на углу, стоял Ахмад, продавал жареный батат, его пацаны дразнили "Ахмад-батат". Когда с мясом, когда так. Туристам дорого, своим дешево, - Рок угрюмо фыркнул. - Умер. Просто от старости. А его дети уже остались на материке.

        Матрос промолчал. Окадзима Рокабуро повернулся к зеленым листьям, золотому пляжу и красным крышам:

        - Следующий дом, заколоченный, видишь? Да, между пулеметным гнездом и мешками... Там жила Лакшми Ашварайа Рай, танцевала в ресорте, на соседнем острове.

        - Это где отель "Шангри-ла"?

        - Ну да, Реви постоянно устраивала мне сцены из-за Лакшми. Я так и не смог доказать, что Ашварайа попросту не в моем вкусе... Она подцепила какого-то богатого старика, подозреваю, что не без помощи Двурукой, и тоже улетела на север. А потом еще два дома, пальма и пальма.

        - Где забор из бутылок?

        - Да, столбы каменные, а панели бутылками заложены. Мой водитель Чунгхи Сен Лой, второй дом его тестя.

        Ветер прошел по верхушкам пальм, оборвал трилистник, сунул его в песок погашенной маркой. Белый многопалубный лайнер закрыл белую же фишку маяка, риску на пределе видимости.

        - Уехали тоже?

        - Нет, Сен Лоя убили. Целились в меня, он случайно встал на директрисе. Местные разборки, "Сойлент Инк" наехала на нас потому, что...

        Рок остановился и развернулся, заслонив улицу:

        - Кому теперь какая разница! Я никогда раньше об этом не думал. Жизнь как справочник по этнографии?

        Махнул рукой:

        - Сорок лет, ни наград ни лычек. Что ж - с нуля, так с нуля!

        Моряк оскалился:

        - У тебя хотя бы... Так получилось. Так вышло. Случайно!

        Рок пнул еще один кокос. Первый волнами уже выкатило на берег обратно, и вокруг него столпились мелкие крабики.

        - А у меня наборот. Я не просто этого хотел, я для этого сделан. Я - линейный корабль, мое назначение - накрыть кусок пространства эллипсом рассеивания, и забить в нем цель. Кому-то везет родиться сразу после большой войны, и умереть за год перед следующей. А я-то шел за этим... И теперь понимаю, что шел слишком долго, и эта сила для меня уже...

        - Ничего не стоит?

        - Нет, не так.

        Матрос повертел пальцами в горячем воздухе, подбирая слова. Фыркнул:

        - Живешь, что книгу читаешь. Хотел бы выкинуть и вон то скучное и пролистать вон то унылое, и не повторять вон того очевидного... А когда все так повыкидывал, смотришь - от жизни ничего и не осталось.

         Моряк свел обе ладони вместе, слепил невидимый снежок и тут же его раздавил.

        - Попасть бы мне в книжку или там в кино! Думать совсем не надо. Одного врага повалил - сейчас уже следующий набегает. Знай себе, руби-стреляй. Благо, есть чем.

        - Не наигрался?

        - Да, так верно. Я же и пошел потому, что в детстве не наигрался. Вот смотри, Рок. С одной стороны, плохое детство, если дети не наигрались, так?

        Господин Окадзима Рокабуро прижмурился на белое-белое солнце, зеницу южного небосклона, вздохнул длинно, тягостно:

        - Не скажи. Я вот сравниваю. Датч застал еще Вьетнамскую, так он говорил - после Иан-Дранг он уже не боялся никого, ничего и никогда.

        - Датч не выглядит на девяносто лет. Битва при Иан-Дранг это шестьдесят шестой, и Датчу не меньше двадцати, иначе бы не взяли в армию... Насколько я разобрался в местном календаре, кризис Ангелов около двадцати лет назад. Итого от восьмидесяти лет?

        - Не совсем. Примерно. Сам понимаешь.

        - А выглядит примерно на полтинник, не сильно больше.

        Рок заулыбался:

        - Война двигатель прогресса. Война с непреодолимой силой - непреодолимый двигатель прогресса. После всех этих ангелов-канмусу-нанороботов появилась медицинская процедура... Не омоложения пока еще, но как бы фиксации организма в определенном плавающем равновесии. Это не таблетка, это надо ложиться в клинику за приличные деньги на пару месяцев. Но в целом как травма позвоночника: раньше паралич, а сейчас лечится, хоть и с последствиями, понимаешь?

        - Деньги на такое у вас водились, я так понимаю?

        Тут Рок перестал улыбаться и опять посмотрел на кидающих мешки с песком индусов, на важного усатого султанского гвардейца, выверяющего прицел по нарисованному прямо на стене кресту. Сглотнул и вернулся на прежние рельсы:

        - Так вот, насчет кто успел наиграться... В той же Японии до начала всей этой задницы лично я успел глотнуть хорошего детства. Всех-то забот - как набраться смелости заговорить с одноклассницей. Наигрался, что говорить... Зато потом...

        Рок сплюнул. Четвертый кокос он пнул, не жалея начищенной обуви, и подумал, что этот выкинет на берег нескоро.

        - Потом кончилось детство. Я, к примеру, в дзайбацу прорвался, на офигенно престижную работу... Все завидовали, ну вот буквально все, понимаешь? И каким же говном оказалась в итоге моя мечта! Все завидовали мне, а я тогда завидовал даже хикканам.

        Моряк посмотрел на белый лайнер, уже миновавший маяк.

        - Работать в сильной организации, принадлежать к сильной стае - разве плохо?

        Крабик перебежал площадку в сторону кокоса, и за ним потянулась цепочка мал-мала меньше.

        Ремонтники закончили перегрузку торпед, Датч закрыл крышки, а Бенни присоединил кабеля пусковых автоматов. Такое же нарушение, как заранее досланный патрон, и оправдание такое же - война.

        Мимо прошуршали четыре сороконожки, запрыгнули на горячую палубу мотобота, и тот без лишних звуковых эффектов отвалил, развернулся, покатился к линкору на белом буруне.

        Рок засмеялся горько, коротко:

        - Я же почему остался в "Лагуне" двадцать лет назад? Реви? Да я представить себе не мог, что такая... "Otorva", как говорит Балалайка, посмотрит на меня, зачуханого ботаника.

        - Не только посмотрела, а?

        - Так ведь это ж, пойми, потом! - Рок повернулся и направился к причалу, без особой спешки, но целеустремленно.

        - Мог вернуться в "Асахи индастриз", предлагали. Не всякому предлагают, ценить нужно. Я оценил... Мне шеф лично сказал: Рок, во имя двух тысяч наших служащих, погибни в Южно-Китайском море.

        - Не каждого оценят в две тысячи человек, - моряк шагал рядом без усилий.

        - Не в том дело. Просто при малейших признаках проблем родная дзайбатцу "Асахи", промышленный гигант, сдала меня "kak steklotaru".

        - Как стеклотару?

        Подошли к борту катера.

        - Что вы там делали? Кокосы пинали?

        Мужчины переглянулись и засмеялись. Матрос кивнул Двурукой:

        - Точно. Четыре-ноль в пользу "Лагуны".

        Запрыгнув на палубу, матрос просунул флешку в окно:

        - Датч, ключ к торпедам возьми. У вас же стандартный блок управления?

        - Ну да, нам поставили, когда всех по военной программе модернизировали, год назад.

        - И я вам там еще насыпал новейшей информации по тактике, я не знаю, вам рассылка эта ходит?

        - Вообще-то она всем ходит, но мы ее, честно, качали редко. Канал слабый, а там больше трехсот мегов чисто военной информации. Мы же не крейсер и русалок не возим.

        - Все, как у нас, - моряк засмеялся. - Пока за жопу не укусит, не почешешься... Ну, хоть сейчас посмотрите.

        - Сейчас куда денешься, посмотрим. Бен!

        Бенни вылез из-за спины негра, сгреб флешку и скрылся в своей выгородке.

        Моряк вернулся на палубу, козырнул Шарнхорсту - тот козырнул ответно. Рок покривился:

        - Да, сдали меня "kak steklotaru", по выражению все той же Балалайки... Ну, когда она еще звалась Балалайкой и вербовала русалок себе на службу, а не сама сделалась русалкой. Кстати, в те далекие времена у нас и появился этот вот юнга-Туманник, что сейчас аккуратным почерком записывает в журнал твой подарок.

        Матрос кивнул на бак, где вытянулся черный пушистый корабельный талисман:

        - А кот?

        Рок подмигнул:

        - Если ты корабельный кот, вот об этом лучше молчать. Особенно сейчас, нет?

        - Кстати, кота надо разбудить, - сказала из корзины стрелка Реви, - а то дадим ход, шерстяной и булькнет под самый форштевень.

        - Да, кота надо разбудить, - чихнул от яркого солнца Датч. Из рубочной дверцы высунулся Бенни:

        - Точно, кота же надо разбудить!

        - Яволь, кота надо разбудить, - щелкнул каблуками Шарнхорст. - Расчет окончен, цу бефель!

        Юнга подошел к спящему зверю и уложил его на плечо головой. Черный хвост свесился почти до палубы. Глядя, как Шарн утаскивает кота в рубку, Рок сказал уже совсем другим, спокойным голосом:

        - Если бы тебе нравилось там, ты бы не вышел в плавание. И, к чему бы ты ни пришел, но так или иначе со старта ты ушел. Все, не жалей. Бесполезно!

        Рок показал на модерновый бетонно-стеклянный домик, офис "Лагуны", сейчас закрытый ураганными ставнями, ощетиненый стволами.

        - Я вот оставил за спиной одного барахла на пять миллионов золотом. Но что Реви улыбается реже, меня куда больше печалит, чем вся наша база с тиром и подвалом.

        Реви перегнулась через горячий релинг, чтобы не кричать на весь остров:

        - Страница перевернута - открывается новая, тип-того. Надо уметь бросать свои горечь и боль без сожаления. Вот, видела недавно в газете мою улицу...

        Реви ударила в релинг обеими ладонями, да так, что загудел весь легонький катер.

        - Окно на пятом этаже никуда не делось. Я обвела красным... Когда открывала фотографию, все ждала: что-нибудь екнет или защемит. Ну, как в книжках там или в кино, тип-того. А на деле не почувствовала ничего. Совсем!

        - Знаешь, - осторожно тронул за рукав Бенни, - я не в курсе, что у тебя за проблема. Но скажу так. Есть люди, которые сделали один язык, компилятор, виртуальную машину, базу данных. Ну, в общем, любую сложную систему. И она не получила популярности. Потом другую, третью - все в ноль. И только с четвертой попытки взлетело.

        Компьютерщик улыбнулся:

        - Когда попытка четвертая, уже есть понимание, куда смотреть; что важно, а что неважно. Не только в вещах, которые можно понять математически...

        Бенни огладил пеструю рубашку, подтянул штаны- "бермуды":

        - Скорее, с точки зрения восприятия другими. Таким людям проще в том смысле, что они уже многое знают заранее. А я не знал, как и очень многие, у кого успешные системы были первыми. Они не знали, где мины разложены. Просто набивали шишки. Понимаешь?

        Попрощавшись улыбкой, Бенни нырнул в рубку, откуда протиснулся в аппаратную. Датч махнул рукой из-за стекла, с места рулевого. Рок уже стоял на палубе, Реви над ним вложила в ПТРД золотую бутылочку патрона.

        Датч плавно двинул сектора газа. Зарокотали три мотора, сперва на холостых. Прогрелись, загремели всерьез. Катер отошел от причала, развернулся на свободной воде. Тут уже Датч выжал сектора до упора. Катер присел на корму, выбросил хвост грязно-серой пены и ушел вслед за белым громадным лайнером, который за все время только-только выполз из лагуны.

***

        Из лагуны вышел сперва лайнер, потом катер прикрытия - такой маленький и смешной по сравнению с тридцатипалубником "Oasis of sea".

        - Так ты просил про священный нерушимый канон? - Свидетель возник справа мгновенно и бесшумно, как плохая новость. - Лови. Свидетель Канона суть именно свидетель, не соучастник и не потерпевший. Вот он, канон. Всегда здесь и вечно молод. Чем плохо? Канон всегда глянцевый, свежий, как у Реви задница... Хм, выглядела двадцать лет назад.

        Ветер обдирал пальмы, гнал в море лапчатые трилистники, забрасывал пылью солярку во рвах.

        - На застывшую картинку можно только дрочить. Живое все непарадное.

        - Живое оно на момент канона. А дальше по Сорокдевятому: "Спасибо тебе, профессор, что ты положил перо." Понятно, почему создатели исходника о будущем не задумывались, они же писали просто для кайфа. Но то создатели, им спасибо уже за воплощение. Ты-то со своей реалистичностью куда лезешь? Вот сейчас - на кой хрен? Или всем бессмертие, или хоронить. И это ведь единственный частный вопрос.

        Крабики разбегались на все стороны. Они еще не знали, что большая часть людей уехала с острова, и что большая часть уехавших так и не вернется, и что все эти подвалы, буфеты, холодильники - теперь их. Пополам с муравьями и птицами,

        - Я тоже для удовольствия делал. Только не для того, о котором ты сейчас подумал.

        - Теперь уже пофиг, начал ты во имя высокого или низкого. Важно, что ты в свое время не положил перо. И теперь тебе придется продолжать. И продолжать не как попало, но в строгом соответствии с уже сделанным. Вот уже ты и создал собственный канон, разве нет?

        - А ты что предлагаешь?

        - Чтобы не стать этаким вот музеем, в нужный момент лучше пойти ко дну

        - Отлично, вот сам и иди. Нахрена ты везде за мной таскаешься?

        У самого катера Свидетель перебежал на левую сторону. Хихикнул:

        - Нет, это ты везде за мной таскаешься. Тебе и воспарить мечтой охота, и смелости не хватает. Вот и дергаешься по классику: шаг вперед и два шага назад. А я с тобой, ведь я это ты, а ты - это я. Забыл?

        - Не забыл. Только я-то ладно, а Датч, Рок, остальные?

        - А они умрут. Напрасно ты вывел их из положения золотого равновесия. Лучше бы им оставаться вечно молодыми.

        - И вечно пришитыми к этой своей молодости и глянцевости? Кроме того, ты преувеличиваешь мою силу и мои возможности. С мертвой точки ситуацию сдвинул не я, а время.

        Катер отвалил и развернулся носом к линкору. Свидетель уже сидел на соседней банке:

        - А кто задал направление течения времени в сети?! Я о тебе ничего преувеличить не могу, и преуменьшить, и выдумать. Я это ты. Не больше. Не меньше. Люди не хотят сложности. Люди как раз хотят картинку. Пусть застывшую, зато красивую. Зато хотя бы на ней все счастливы, а это великая ценность, ведь вокруг живых почему-то всегда на удивление мало счастья. Жрут они это счастье, что ли?

        - Ты сам сказал, что не судья, не соучастник и не потерпевший. Ты всего лишь свидетель.

        - Адвокат дьявола, свидетель канона... Так понемногу соберется полный состав суда. Осталось найти Обвинителя чего-нибудь, и вот он Страшный Суд. И полная планета потерпевших. Люди...

        - Не тебе решать, чего хотят или не хотят люди!

        - Нет, это не тебе решать. Потому что ты - это я. Забыл?

        Увидев, как собеседник нагибается за ломиком, Свидетель исчез, и вокруг скорлупки катера остались только море, солнце и жаркий полдень.

***

        Жаркий полдень превращался в душный вечер, когда нестерпимое ожидание прервалось.

        Высоко в чистом небе прогремел гром: это разлетелся на куски фугасный снаряд, ударился слету в оранжево-багровый шестиугольник защитного поля, на нем и сдетонировал.

        Ополченцы за грудами мешков, султанские гвардейцы в бетонных капонирах и трясущийся от ужаса корреспондент, проклинающий сейчас пьяную свою вчерашнюю храбрость... Все одинаково поглядели сперва в небо, а потом на север и чуточку к востоку, в сторону священного камня Кааба, в сторону Мекки. Но Аллаха или Христа вспомнили больше для порядка.

        Бог войны - артиллерия.

        Против града металла бесполезна храбрость, не помогает лизание сапог, не спасает сила и ловкость... Ну, если только силу и ловкость не подкрепить знанием и не зарыться глубоко, глубоко, глубоко, где земля уже не подбросит шлепком исполинской ладони в живот, сразу всей плоскостью, в колени и в нос разом, и хорошо еще, когда упадешь в сознании, не ударившись виском ни о камни, ни об угол ящика, ни о приклад или дико растопыристый в такие мгновения затвор собственной винтовки.

        Над лагуной вспыхнули сразу много шестиугольников; завизжали осколки, вспенили воду. Никто из местных не воевал на Тихом Океане, где такие налеты случались чуть не каждый месяц, и никто не понимал, чем считать виртуальный, не сплошной, купол: слабостью энергетики корабля, или, напротив, могуществом радаров и вычислителей.

        Линкор по центру лагуны окутался дымом, выбрасывая в зенит чертову прорву ракет. В кроне настолько громадной пальмы новорожденные звезды действительно могли бы прятаться от солнца!

        Корреспондент встал из-за стойки бара. Уже не чувствуя вкуса великолепного рома, уже не выделяя слухом отдельные взрывы из сотрясающего стены рева, он вскинул приготовленную камеру, вцепился видоискателем в дымное Мировое Древо - и пошел, пошел, пошел снимать, сам не понимая, что хрипит в микрофон.

        Осколки пока что сыпались не над самим атоллом, все больше в синее зеркало лагуны, и тростниковые домики тряслись не от ударных волн, пока еще от одного звука, тон которого медленно, исподволь густел: включились три башни линкора; снопы пламени возгорались ярче солнца, ритмично и оглушительно. Хорошие наушники пока что держались, камера работала, и человек снимал, изо всех сил вцепившись в собственный голос, удерживая его ровную благородную хрипотцу, так любимую аудиторией.

        Обыкновенно снимал он морские курорты: после всех войн Проклятого Поколения банальнейший виндсерфинг превратился в рискованное дело, притягательное уже одним этим риском и страхом; так что миллионы домохозяек... Новый мир уже не смеялся над ними, а ностальгически вздыхал о тех временах, когда сытая спокойная жизнь домохозяйки казалась пустой и скушной... Да, миллионы домохозяек перед экранами кончали от мужественной хрипотцы в голосе, от благородной седины, флибустьерского загара... Но ведь он же не экстремальный репортер! Он просто курортный блоггер, и вот сейчас - что он здесь и зачем?

        В лицо ударило воздушное полотенце от выстрелов линкора. Ополченцы вопили, султанские гвардейцы - всего-то батальон - закусив усы, думали, как бы не потерять лицо перед гражданскими. Седой человек с камерой, как заговоренный, как глаз Аллаха, как указующий перст Азраила, стелющимся шагом, чтобы не прыгал кадр, шагал под падающими листьями, под комками грязи, под осколками, и аккуратно, мерно поворачивал камеру, не вытирая уже ни слез, ни крови из ушей, удерживаясь в сознании и здравом уме только вбитым профессионализмом, только собственным голосом - он и себя не слышал уже, только по бегущей строке рекордера видел: что-то распознает хитрая программа, что-то там еще пишет... Что-то там он мелет в эфир.

        Понятно, что никакой записи, бесполезна запись перед атакой живой волны Глубинных, кто ее повезет со съеденного атолла? Взятые? Только прямая трансляция. Неизвестно, жив ли еще оптоволоконный кабель, проброшенный Республикой Мале за бешеные деньги в судорожных попытках оживить Мекку водного туризма, но это и все равно: красный огонек еще светится, съемка идет - мотор! Комментарий! Выделить наплывом! Центр кадра...

        Ополченцы, все также крича и задыхаясь от хрипа, потащили в госпиталь срубленного осколком человека. Снарядов на оранжевые плитки приходило все больше - выдержит ли корабль Тумана? Осколки хреново, но даже один пропущенный чемодан корабельного калибра сдует все эти мешочки с песком, сделает в периметре дырищу метров на сто, как глубари ломанутся туда черной рекой! Нет, нельзя такое думать - камера пока работает, мотор, мотор, центр кадра, смотри на лицо, рамкой аккуратно, сделай резкость - это чей-то отец или муж, чья-то память, чей-то последний взгляд; мотор, мотор, мотор!

        И вдруг все кончилось, кончилось, кончилось - как обрезало. Перестали сыпаться осколки, стих рев, не рябило в глазах от пляски оранжевых плиток. Беззвучно пылали несколько пальм, перечеркнутые раскаленной сталью. Суетились люди - ополченцы, разумеется, но все-таки прежде всего люди; кажется, вот этот вчера подметал его номер и мыл туалет, а потом в той же куртке подавал на стол, и презрительно морщил нос на сделанное неверным ференгом замечание, а теперь вот зажимает руками все ту же нестиранную, антисанитарную куртку на животе, и ноги дергаются все слабее...

        Тут он понял, что снимает, что делает, что гонит в эфир - если чертов кабель еще цел - и рывком отвел от бьющегося в агонии камеру, сперва в зенит, в небо, чтобы не задеть ничего рядом, и только потом, развернувшись, осадить на цель... На цель, как будто сам он боевая единица, не бессмысленный паразит...

        В камеру попало движение, смазанное из-за нечеловеческой быстроты. Линкор Тумана, стальная гора, багровый слиток на грязной пене взбитой лагуны, проскочил в южный фарватер между островом Ган и маленьким островком, на котором осколки превратили в щепу знаменитый "Шангри-ла ресорт". Потом докатился поднятый бурун, выкинул отельные катера на пальмы, оборвал причалы, раскидал цепи, вывернул доски, смыл, что осталось; и тут он вдруг ощутил, что ноги не держат, но не удивился нисколько: здесь и сейчас упасть совершенно нормальное дело, только надо падать на спину, ведь камера за пятнадцать кусков единственная его ценность, медицинская страховка "по чумному тарифу" и то дешевле обошлась...

        - Готов, - наклонившийся фельдшер несколько минут напрасно искал пульс, безуспешно проверял дыхание стальным зеркальцем. - Зря он столько пил, сердце не выдержало. Ну, несите!

        Громадный пшеничноволосый викинг, взятый в санитары именно чтобы таскать раненых, поднял тело под мышки. Низенький черный талиб, выросший в Герате, и до сих пор дрожащий от обилия воды со всех сторон, бережно вынул камеру из пока еще не коченеющих пальцев.

        - Как думаешь, он кого-то достал?

        Второй санитар вздрогнул всем телом и закинул в рот щепотку "ката" - да, это запретный наркотик, но пыль цена запретам у подножия трона Аллаха! - и ответил, тоже вцепившись в звук собственного голоса, как в спасательный круг:

        - Видишь, больше не стреляют, нет. Наверное, попал, да! Пойдем, надо еще поискать, вдруг кто лежит.

        Викинг поправил тело на носилках, взялся спереди:

        - Пойдем. Да, хорошо бы, чтобы он действительно попал.

        И поглядел вслед линкору, рванувшему почти уже в самый южный горизонт.

***

        - Южный горизонт... - Реви выдвинула противосолнечные бленды до упора, и все равно морщилась. - Между SSE и SStE. Что там?

        Бенни отозвался:

        - На радаре отметка надводная, одна. Зато на гидроакустке большое пятно с рыхлыми краями.

        - Лидер и стая, - Рок меланхолично щелкал клавишами, проматывая по экрану переданную туманником информацию. - Картинка из справочника, один к одному. Датч?

        Датч взял микрофон и связался с лайнером:

        - Похоже, что нас преследует небольшой отряд. Лидер в корабельной форме, шлейф сабватером. Какой ход можете дать и как долго?

        - Двенадцать... Не больше пятнадцати узлов, котлы перебирали три года назад. Зато держать могу сутки.

        - Разгоняйтесь понемногу, а мы приотстанем. Вдруг он мимо идет?

        В телефонах послышался хриплый смешок. Мимо, как же! Но к чему гневить фортуну, скоро ее милость понадобится весьма и весьма...

        - Бенни, запроси наш сабватер.

        - Ордер выдерживают, с боевым духом все в порядке. Их-то Стая не помилует, сам знаешь.

        - Чья Стая, установили?

        - Мадагаскарцы. За нами процентов десять. Остальные пошли на атолл.

        Над лайнером ударил столб сперва пара, потом все густеющего и темнеющего дыма: в топки пошел мазут, перемешанный с легкой борнейской нефтью. Бурун под форштевнем тридцатипалубника превзошел катер "Лагуны" по длине, а бурун за винтами - и по высоте тоже.

        Рок щелкал кнопками, пока не нашел в переданной рассылке справку про Мадагаскарскую Стаю.

        - Датч, здесь пишут: примерно тумен... Kusottare! Там аж двое Взятых, и не мелочь, крейсера! Вот же fuck!

        - То есть, они знали, что прикрытие слабое, и послали за нами единственный кораблик.

        - Да сидели у них корректировщики в джунглях, не о чем спорить. Взятые же, научились у Пенсаколы, fucking yariman-химэ!

        Катер "Лагуны" ход пока не увеличивал.

        - Бенни, как думаешь, стоит потратить птичку?

        - У нас их только четыре, подождем. Лучше скинуть нашим ГАС, пусть оставят на минус пятьсот-шестьсот, хоть сколько-то продержит подсветку.

        Рок вышел на палубу, гидрофоном призвал того самого кракена, что первым оповестил остров о помощи корабля Тумана, и выдал ему бочонок глубоководной акустической станции. Орда ее, конечно, найдет - но пока это случится, хотя бы торпеды не вслепую наводить.

        Реви зевнула, чувствуя, как постепенно поднимаются волоски на коже. Давно, давно, давно она не боялась по-настоящему. Тут ее пистолеты мало что могут, но все же она снайпер, не кухарка... Как там говорила sestra: "Чтобы кухарка смогла управлять государством"... Про снайпера такой шутки нет - интересно, почему?

        - Бенни, расчет сближения?

        Ответил возвратившийся с палубы Рок:

        - Если это обычный глубарь, без особенностей, то больше двадцати узлов он долго не продержит, биохимическая тяга сильная, но короткая. Ну, в корабельной форме, конечно.

        - А в обычной форме стрелять ему нечем, только грызть... Еще, может, учебник нам перескажешь?

        Рок не обиделся, просто заключив:

        - Часа через два он сможет нас достать.

        - Часа через два на пятнадцати узлах мы уже оставим справа Фувамулу. - Датч шагал циркулем по синей разлинованой бумаге. - Только там атолл еще меньше нашего. Не помогут, им просто нечем.

        Бенни посопел и договорил:

        - При сохранении скоростей мы ничем ему не сможем отвечать еще часа два.

        - А за те два часа и эти два часа мы бы уже дошли до самой Девадхи. Там бетонные форты, бронебашенные батареи. Одиночке не по зубам... Только он же успеет пристреляться и разберет нас на запчасти, - Датч отложил циркуль. - Вот обстановка, леди и джентльмены. Ваши предложения в порядке званий? Юнга!

        Бенни высунулся из аппаратной и раздал всем по банке холодного пива. Банку для Реви отнес, конечно же, Рок.

        Шарнхорст сказал:

        - Самое простое - сократить этот безответный промежуток. Атака на встречном курсе, в дымах или еще как. Но это настолько предсказуемо, что даже полный глубарь сообразит. Бен, а что про его величину?

        Бенни повозился с цифрами, Рок перелистал справочник, они переглянулись и сказали:

        - Крейсер.

        - Но легкий.

        - Но крейсер.

        - Да нам эсминца или конвойного корвета за глаза! - вступила Реви. - Поэтому я думаю, что на его величину нефиг оглядываться. Хоть эсминец, хоть авианосец, выбора у нас все равно нет.

        - Или есть, - Рок пожал плечами. - Вы же не думаете, что нас осудит хоть кто-то? Катер против крейсера, и не ночью в базе, а на ходу в открытом океане. Кто поверит, что мы имели хотя бы тень шанса?

***

        - Тень шанса, о большем не прошу! Давай, сестра, давай, замыкай клещи!

        - Больно огрызается, тварь! Я уже вторую сотню разобрала на регенерацию! У него что ни залп, то накрытие!

        - А мы его что, не видим?

        - Против наших дронов его дроны, причем он их ракетами закидывает на десять километров, а те оттуда парашютируют без движка, пыль пылью, хрен увидишь хоть радаром, хоть инфракрасным!

        - Что в сабватере?

        - Торпедная завеса перехвачена, причем похоже на игольчатую дробь. Он даже разбираться не стал, просто все в кашу. Я пробую очередь в одну точку, но пока не понимаю, что там происходит.

        - Но картинка у нас хотя бы единая?

        - Насколько наши остатки дронов могут видеть... Похоже, да. Сестра - он сокращает расстояние!

        - Это хорошо. На ближней мы его всеми стволами достанем.

        - Дура. Это он достанет, у него универсальный калибр как у нас главный. Это линкор, или ты еще не поняла?

        - Неужели они призвали Н-44? Сто пятьдесят килотонн водоизмещения? И что тогда?

        - Тогда вперед. Отступать нам все равно некуда!

***

        - Очень даже есть куда, - хмыкнул Бенни. - Если он идет по радару, так мы можем раскидать штатные ловушки, лайнер делает крюк на восток - там его вроде бы не ждут - и в Малайзию. А мы на север, вроде как в сторону берега. И след за собой пожирнее. Вдруг купится?

        - А если не купится?

        Бенни фыркнул.

        - Тогда последний решительный бой, - сказала Реви, - как sestra рассказывала.

        - Если это загонщик, тогда что?

        - Тогда их впереди много, и нам конец, - Датч поболтал в банке остатки пива и почесал отвернутой крышкой затылок. - Бенни, связь со спасателями есть?

        - Сингапурский Туман, конкретно "Рипалс" и "Принц Уэльский", с ними "Вампир", идут к нам полным ходом. Они вышли еще несколько дней назад, им осталось всего-то часа четыре, максимум, пять. С ними эскадра Второго Восточного Флота, эти подойдут уже через три... Если с погодой все хорошо, то через два часа.

        - Шустрые.

        - Симакадзе.

        - А! Тогда понятно, - Реви вздохнула, - опять Рок слюной изойдет. Юбки короткие, ноги длинные, тип-того.

        Рок поднял голову к люку, в прямоугольнике синевы разглядел Реви - та жизнерадостно скалилась из стрелкового гнезда и вот послала воздушный поцелуй. Сам для себя неожиданно, Рок улыбнулся.

        Датч еще побегал по карте циркулем:

        - Через два часа мы уже окажемся под обстрелом. И помощь сработает, если там, впереди, нет засады на нас.

        - Вот уж "Рипалс" глубарей насквозь пройдет, а он там не один!

        - Это понятно. Только он при этом задержится. Неважно, на сколько. Нашему клиенту хватит получаса, чтобы одним попаданием, даже близким разрывом, застопить лайнер. А потом стая обгрызет его в момент, обделаться не успеешь.

        - Наблюдаю пуск ракеты! - крикнул с палубы Шарнхорст. - Высота по локатору три двести! Направление над нами!

        - Накаркал, - Датч вздохнул, а Реви скатилась к серому ящику на корме. Три двести - пакетные "малютки" достают на четыре тысячи, выше этого взвесь никогда не поднималась. И заточены они как раз против глубарей, должно сработать!

        Датч подтянул микрофон:

        - Оазис, вильни кормой!

        - Ты мое водоизмещение посмотри хоть в книжке какой, что ли! Это ты даже с торпедами до ста тонн не добираешь!

        - Тогда виляй чем хочешь, у меня бэка не бесконечный!

        На корме грянуло и рвануло; три противоракеты белыми иглами ушли в зенит, затем след их переломился почти в горизонт. Первая промахнулась и взорвалась от самоликвидатора высоко в небе, вторая сбила ракету глубинника, третья поразила самый крупный обломок.

        Море, солнце, три корабля.

        Стволов, правда, намного больше, чем два.

***

        Два противника с разных сторон - неприятно, но их только два. После контроля нескольких миллионов пылинок на прослушке Москвы вычислить перехват сотни снарядов задачка несложная.

        Пора наружу. Иначе сейчас атолл до корней сроют, смысл тогда воевать вообще? Да и акустика изнутри кораллового стакана ничего не берет.

        Гравирадар что-то показывает на пределе дальности, с востока. Отзвук, эхо, дрожание. Кто-то рвется поучаствовать, а вот на чьей стороне? Если тут водятся "свои" и "чужие" Глубинные, то водятся "свои" и "чужие" Туманники, получается так. Надеюсь, с востока "свои" на помощь бегут, а то неуютно как-то.

        Неуютно потому, что туманников два, их гравирадар увидел. А что с каждым по два тяжелых крейсера и по четыре легких... Легких-то легких, но их восемь! - это уже только акустикой, когда героически выпрыгнул из крепости в чисто поле.

        Впрочем, противника уже несколько меньше. Торпеда средство сильное, но даже реактивная торпеда все же против корабля Тумана штука не очень быстрая. А вот пачка вольфрамовых ломов из стратосферы - дешево, сердито, и попробуй увернись. Еще и энергетика у них повыше тротилового заряда того же веса.

        Короче, два туманника, три тяжелых крейсера глубины. Один полутяжелый: корма плавает винтами кверху, а нос уже собратья на запчасти потрошат. Легких осталось шесть. Но легких. Но все-таки шесть.

        Кто тут про торпедный суп заикался? Больше двухста отметок в воде, ничего похожего на ожидаемую мной штыковую. То ли Свидетель Канона друг не мой, а медведя, и уже подсказал противнику верный ход с торпедами. То ли в реальности все не так, как на самом деле. Ни единого тентакля. Две колонны сходящимися курсами, синхронные залпы с общей корректировкой. Залпы мощные, уже скоро гусарство с одиночными плитками пришлось бросить и поставить сплошной купол. Ну и подводные торпеды стаями.

        С другой стороны, дроны у них похлипче моих. Или, что вернее, ресурсов нема у пана атамана. В диких чащах боеприпасы не растут. А это значит... Значит...

        Прежде, чем тормозной человеческий мозг отработал мысль до конца, рефлексы Туманника сделали все, как надо. Первая танатониумная боеголовка испарила кусок пространства вместе с завесой дронов и противоторпед, вторая прошла сквозь каверну и сработала во втором слое защиты.

        А третья влепилась в корму крейсеру западной колонны, и вспучила пространство так, что откусила не только ему задницу, но и следующему весь полубак.

***

        - ... До носовых погребов! Сестра, что делать?!

        - Не знаю! У нас танатониума ни крошки! По-любому, три торпеды на один вымпел для нас чересчур щедро. И синтезировать его на ходу в океане... Дело плохо. Давай попробуем продолбить его очередью в одну точку на куполе, ориентируемся по кормовой башне.

***

        - Кормовая башня тоже разворачивается к нам! - Шарнхорст стоял за дальномером, как влитой, не замечая бешеных скачков катера. Над юнгой-туманником едва заметно мерцал защитный купол. Слабенький, но никто не хотел пренебрегать и таким шансом.

        Катер против крейсера!

        Датч привычно двигал сектора газа, тягой трех моторов крутя легонький торпедник между белыми водяными деревьями. За моториста, как всегда, стоял корабельный кот - тоже Туманник, хоть и маленький. Когда-то целую подводную лодку водил на экскурсии над цветными отмелями. Сейчас кот следил за маслом, впрыском топлива, температурой головок цилиндров, и выжимал из движков максимум.

        На грохот и плеск никто в азарте внимания не обращал, разговаривали все равно через гарнитуры короткой связи, а связь держал, понятно, Бенни.

        Реви с Роком запускали противоракеты; Шарнхорст кидал им данные прямо в пусковую, не тратя секунды на человеческие слова. Датчу на планшет юнга кидал расчеты скоростей и вероятностей попадания, чтобы рулевой мог прокладывать курс подальше от падающих залпов.

        Потому что легонькому "восьмидесятифутовику" хватило бы единственного попадания.

        Конечно, и торпедным катерам случалось топить крейсера - но стаей, в ночной атаке; а тут противник именно что Стая глубинных, голодных, как Реви в день зарплаты. Какой там катер! Они торпеду сожрут задолго до взрыва.

        - Противник прекратил огонь!

        Катер пошел ровнее, без диких прыжков, и "Лагуна" собралась в рубке. После дикой какофонии боя ровный гул моторов ощущался чуть ли не тишиной.

        - Прогноз!

        Шарнхорст ответил голосом: так понятней, чем картинками на экране.

        - Лайнер он может зацепить лишь ракетами, но мы пока их сбиваем. Что сбивать скоро станет нечем, он знать не может. Утопить нас не получается, мы слишком быстрые и верткие для его десятка стволов. Торпеды лайнер пока еще не догоняют. Нас догоняют, но мы увернемся. То же самое и к Стае относится.

        - Похоже, наши планы пошли в жопу, - Реви поставила в угол пульт противоракет. - Лайнер не убежит.

        - Зато мы еще можем убежать, - Бенни почесал потную спину о стальной косяк двери. - Пока он думает над новой тактикой.

        Все посмотрели на Реви.

        - Нет, - Реви мотнула головой. - Один раз я могу повоевать бесплатно. Правду говорит юнга. Если убегать, рано или поздно противоракеты кончатся, и нам жопа.

        - А если пойдем навстречу, там Стая. Плохая от них смерть, мучительная.

        - А если сбежим, они лайнер сожрут. Плохая от вины жизнь, мучительная.

        - Датч, не молчи!

        - Мы перевозим грузы и иногда нарушаем закон... - Сквозь напряженное молчание Датч прошел к холодильнику. Штурвал за спиной привычно перехватил Шарнхорст. Негр вынул и раздал всем еще по банке пива: один хрен через полминуты солью на спине выступит.

        - Мы не мудаки, - Датч допил банку и очень-очень аккуратно положил ее в корзину. - Мудаки не мы.

        Рок встал слева от Реви и крепко обнял женщину, впервые разрешив себе заметить, как с годами расплылись ее легендарные татуировки.

        Шарнхорст и Бенни переглянулись. Компьютерщик выругался. Юнга засмеялся:

        - Проклятье кригсмарине! Это я. Даже смена пола не помогла.

        Из моторного вылез кот, потянулся, прошел к холодильнику, взял передними лапами банку пива, содрал крышку. Вздохнул:

        - Не играть мне Бегемота в "Мастере и Маргарите". Так я и останусь бойцовым котом.

        Датч притянул микрофон:

        - Оазис! Я попробую его отогнать. Если не пройдете к Девадхе, пробуйте на восток, там уже Туман близко.

        - У нас есть связь, - ответил "Оазис". - Мы слышим "Рипалс". Но даже ракетами он пока не достает.

        - Вот и хорошо. Вот сейчас не жалейте машины. Дымы ставьте тоже все, нечего теперь беречь. Так или иначе, через два часа все кончится.

        - Мы помолимся за вас.

        Датч повесил микрофон, так и не переменившись в лице.

        Шарнхорст вернулся за стереодальномер. Уже не скрываясь, подключил к затылочному разъему бронированный кабель.

        Бенни воткнул в приемник флешку-ключ к торпедам.

        Реви полезла в стрелковое гнездо, к ПТРД. Рок немного подумал и влез рядом. Сопя от непривычки, втянул на свою сторону ручной пулемет.

        Кот исчез в моторном отсеке.

        Датч нажал на сектора, повел штурвалом. Взревели все три мотора, за кормой вырос красивый белопенный хвост, сразу же спутавшийся с полосами дымовой завесы.

***

        - Завеса не помогает! Он закинул на глубину пищалки, и наверх тоже. Ультразвук со всех сторон. Он видит нас, как на ладони.

        - Дистанция?

        - Он достает уже универсальным, но пробивает пока только главным. А мы его достаем только главным калибром, но даже сосредоточенным огнем не пробиваем. Он чересчур для нас, понимаешь? Чересчур запасов, чересчур точные пушки, чересчур мощный реактор, про вычислители вообще молчу.

        - Сколько твоих осталось?

        - Тяжелый и два легких. Но это потому, что половину стаи разобрала на регенерацию.

        - У меня только легкие, зато все четыре. Может, и правда пора уходить?

        - В унылое завтра без цели и смысла? Для нас бесцельность есть коллапс и смерть, куда нам отступать? Продавим его, нас все равно пока что больше. Надо сокращать расстояние и ломить Стаей.

        - Может, Стаю сабватером?

        - Не успеют, у него с ходовой все нормально. Пока погружаться, пока вычислять перехват, пока всплывать - уйдет... Сестра! Не молчи, сестра!

        - Попадание... Сестра, попадание...

***

        Попал по-настоящему я только через добрый час перестрелки.

        Зато попал хорошо, главным калибром. Накрыл флагмана западной колонны. Пригодился секрет настоящих моряков из прошлой жизни. Если сперва дать залп из крайних стволов, а из средней пушки выстрелить с задержкой на несколько микросекунд, башня не болтается, а снаряды не влетают в спутную струю от соседнего ствола. Итого, рассеивания почти нет.

        Влепил сразу всеми тремя снарядами средней башни. Если там и стояло какое поле Клейна, то пять тонн стали его перегрузили, и тут же обрушился вольфрамовый дождь из стратосферы.

        Крейсер Тумана не вспыхнул, а взбух одуванчиком, раздулся серебристым облаком потерявшей управление нанопыли. Пыль почти сразу же унес ветер. Куда девалось ядро, я со ста кабельтовых не видел. Если на дно упало, черт с ним. Пусть местные кракены его там наощупь ловят, это у них рук аж три раза по четырнадцать...

        Мателоты кинулись врассыпную. В западной колонне уцелели только легкие крейсера. Мне эта четверка мелочи даже краску на борту не поцарапает, потому как борт у меня не крашен, он от природы всех оттенков алого. Это к атоллу или лайнеру даже легких глубарей лучше не подпускать.

        Кстати, как там дела у Рока? Надо бы связаться, когда радиоволны прощемятся, наконец, через кашу дронов, осколков, алюминиевой противорадарной фольги.

        Восточная колонна развернулась "все вдруг", сбросив на меня остаток торпед и опять выставив дымы.

        Ультразвук проходит сквозь дым не превосходно, но вполне приемлемо, да и дронов я с перепугу выкинул что в небо, что под воду, чертову прорву. Так что видел: из восточной колонны, кроме пары легких, уцелел тяжелый крейсер и сам флагман-Туманник... Вот не получалось у меня воспринимать его в женском роде. Может, потому, что в прошлых жизнях женщины не пытались так яростно меня прикончить?

        Возможно, кстати, что регулярному флоту это бы и удалось. Зашли-то они грамотно, с двух противоположных ракурсов, переносить огонь задачка даже для нас. Но такие вот абреки, при всей их зловредной лихости с летучестью, просто не держат правильного длительного артиллерийского боя. Они и могли бы, и хотели, а нечем. Ни базы с ресурсами, ни ремонта. Первое же серьезное попадание превращается в проблему.

        Так что зря вы там сгрудились, дорогие нетоварищи гермафродиты. Детская ошибка, Отто Веддиген подтверждает. Снарядов у меня еще хватает, ракет половина погребов. Торпед, наконец, еще почти полсотни.

        А я накрепко запомнил: самое сильное средство морского боя именно торпеда.

***

        Торпеды дошли все; "Лагуна" единогласно приняла, что беречь их нет смысла, потому что второй выход в атаку для них фантастика. Они из первого-то не вернулись, но все-таки торпеды дошли, все четыре.

        Обо что сработала первая, Рок не понял. Возможно, воткнулась в особо жирную тварь. Вспучился черный шар измененного пространства, утробно чавкнула сходящаяся над каверной вода - и выжившие глубари кинулись кто куда, иные даже выскакивали над волнами.

        Тут катер вылетел из дыма и оказался перед лидером в двух милях с мелочью: для крейсерских калибров, считай, кулаком в морду. Прямой выстрел, никаких тебе поправок-превышений, навел крестик на цель и рви спусковой шнур... Для твари Глубины в корабельной форме - нервный импульс на запал.

        Крейсер окутался синеватыми вспышками, бледными в тропическом солнце, и тут же море вокруг него, и рядом с ним, и прямо под ним - три торпеды! Все-таки мобиатлон чему-то научил! - вспучилось черными горами. И пропал, исчез, растаял в жутком нигде крейсер Глубины, живший и умерший без имени, без судьбы и памяти, без себя самого, так что шары корродирующих торпед поставили в конце его существования жуткое многоточие, единственное осязаемое, веское, что принес крейсер в мир.

        Снаряды уже несуществующего крейсера через сколько-то микросекунд упали вокруг торпедника "Лагуны" - Датч и разворачиваться не стал, чтобы не увеличивать проекцию под огнем; вот бы пережить залп, а тогда уже...

        И такое же черное многоточие, разве что не танатониумом, обычном тротилом - но Рок, честно говоря, не почувствовал никакой разницы - прилетело в конце судьбы заслуженному катеру "Лагуны"... А и долго прожил РТ фирмы Elco Boat, застал еще Кеннеди молодым и веселым флотским лейтенантом, а Симакадзе не девчонкой в полосатых гольфах с ногами от улыбки, но японским эсминцем, воплощенной смертью для такой вот москитной мелочи.

        Впрочем, тогда-то РТ-109 уберегся; сейчас просто рассыпался охапкой щепок в кулаке великана.

        Рок и Реви вылетели из стрелкового гнезда метров на тридцать. Оба пришли в себя, лишь когда с комбожилетов отстрелило пластины, надулись подголовники, и аптечки вдавили в плечо каждому иглы с противошоковым, единственную дозу - жилет не скафандр, на неделю не укомплектуешь.

        Шарнхорст поставил защитное поле, маленькое и слабое, но все же спасшее от развоплощения. Большего не требовалось: плавал юнга куда там людским чемпионам.

        Датч из-за руля выскочить не успел, Бенни тем более, а кот из моторного отсека и подавно. Вместе с кувыркающимся обломком катера они пошли ко дну.

        Легко предсказав такой конец безнадежной атаки, Датч и Бенни сидели уже в масках и загубниках, с залитыми перфторуглеродом легкими, так что захлебнуться им не грозило. Но Бенни шваркнуло спиной о комингс, так что коту пришлось запустить когти хакеру в спинной мозг и вручную гнать по уцелевшим нервам Бенни дыхательный рефлекс. В крутящейся банке больше ничего не успел даже туманник.

        Успел Датч - рефлекторно расклинившись между креслом и обломком пульта, он спасся от переломов. Но и он пришел в себя лишь на эшелоне сто пятьдесят, уже в полной черноте, когда вращение обломка прекратилось трением об воду.

        Словом, всем бы им конец, когда бы не сабватер. Шлейф союзных глубинных тянулся не только за крейсером, на Адду жили свои "мирные", и трижды четырнадцать рук тут оказались весьма к месту. Пока воспрявшие духом собратья гнали и рвали проигравших мадагаскарцев, пара кракенов остановила погружение обломка. Кракены легко вырвали люки, выпрямили согнутые взрывом стальные ребра катера, очистили проход. Вытащили Датча, затем колыхающиеся мешки- "дакимакуры" с дыхательной жидкостью, а потом уже Бенни и прилипшего к нему корабельного кота. Сто пятьдесят метров для кракенов ерунда, приповерхностный слой, так что второй кракен еще и тщательно обшарил все ящики. Он знал, что береговые союзники придают большое значение "личным вещам" и очень обижаются, если эти вещи съесть. Все найденные мелочи кракен покидал в резиновый мешок для образцов.

        А потом с чувством выполненного долга откусил пару цилиндров среднего двигателя и двинулся к солнцу, пока его товарищи приходовали остальное.

***

        - ... Остальное при личной встрече. Рицко-сама, тут пока еще тушки глубарей плавают в три слоя, вся Мадагаскарская Стая. Не то что утонувшие ядра Взятых, мы людей и то едва нашли в этой каше.

        - Каких еще людей?

        - Из прикрытия лайнера. Наш сабватер их вытащил и три дня кормил на плотике, но тут один совсем плохой, надо аугментацию, а не у меня же на борту такое делать, я линкор, не плавгоспиталь.

        - Что с ним?

        - Для дыхания пришлось подключаться к его спинному мозгу, но делал кот. А у него же не хирургические манипуляторы, у него лапки! Вот он когтями и впер, кровоснабжение головы спас, а все остальное в фарш.

        - А! Я помню кота! И юнгу, как его? Шарнхорст, верно?

        - Да, Рицко-сама, это "Лагуна".

        - Как я рада, что они целы.

        - Везучие, да. Я их на Симакадзе скинула, девочка любит с людьми возиться. И, что немаловажно, умеет.

        - Ну да, опыт есть.

***

        - Не хочу есть опыт, хочу есть крем-брюле.

        - Реви, нефиг капризничать.

        - Ничего, Окадзима-сама, мне нетрудно. - Симакадзе улыбнулась.

        - Еще бы, - проворчал Рок. - Так ты худеешь, а вместе с Реви можно и мороженого пожрать.

        - Реви, как ты с ним живешь? Он слишком проницательный для мужчины.

        - Не знаю, как для мужчины, а для переговорщика "Лагуны" в самый раз. - Реви вздохнула и подбила себе подушку повыше. Почесала шрам на левой руке. Посмотрела в подволок медотсека. Наконец, не вытерпела:

        - Как там Бенни?

        Симакадзе снова разулыбалась:

        - Знаешь, кто у него на дыхательной подушке?

        - Неужели ты?

        - Нет.

        - Хару-Хару?

        - Опять нет.

        - Только не говори, что Конго!

        - Нет. Майя. Не крейсер, та девушка из Токио-три.

        - Это как раз логично, - Рок попробовал шевельнуться и отказался от глупой мысли: болью прострелило сразу по всей спине. - Майя же разработала дыхательную смесь на основе той самой LCL, конверсия от военных технологий, вроде как.

        - Жаль, что Рицко не придумала яд. Кураре какое-нибудь, как тактическое средство. Распылять с самолетов или ракетами, тип-того.

        Вошел Датч, придвинул себе табуретку, медленно и осторожно сел, привалился к стене. Жутко непривычно выглядел он в белом халате вместо привычного жилета, и вовсе смешными показались Року босые ноги шефа, черные расшлепанные ступни, вместо аккуратно зашнурованных джангл-бутс.

        Датч сказал:

        - Потому что Пенсакола падла нисколько не дурнее. Сколько чего ни распыляли или выливали, кончалось одинаково. Всю нашу химию взвесь перерабатывала и встраивала в себя. Итог получался как в том анекдоте: а теперь у медведя есть пулемет.

        - Еще предложите им свет перекрыть, - влетела незнакомая туманница, судя по скорости и легкости, аватара эсминца. Судя по строгому наряду викторианской эпохи, англичанка из флота Сингапура. - Чтобы прекратить фотосинтез.

        - Вампир, это мои гости из "Лагуны". Рок (страдальчески поморщился), Реви (хмыкнула), Датч, он там главный.

        Датч улыбнулся гостье:

        - Бенни, увы, на лечении. Юнга и кот на палубе. Высматривают, нельзя ли спереть какую шлюпку, чтобы переделать в бригантину.

        И подмигнул Симакадзе уголком глаза.

        - Вампир, это "Лагуна". "Лагуна", это Вампир, самая обстоятельная и серьезная русалка Сингапурского Флота.

        - А как же ваши линкоры, "Рипалс" там, "Принц Уэльский"?

        Вампир поджала розовые идеальные губки:

        - Ну что эти слонопотамки...

        - Вампир! Что о нас люди подумают!

        - О, хорошо, слонопотамыни. Что они могут без нас, эсминцев! Только мишенями для самураев подрабатывать на полставки. Что ПВО, что ПЛО - без нас никуда.

        - И почему же вы полагаете, что свет нельзя перекрыть? - заговорил Рок, чтобы хоть беседой отвлечься от боли в спине. - Насколько я знаю, производились опыты с орбитальным зеркалом. Должным образом сфокусированное солнышко легко вскипятит воду в нашей лагуне, от поверхности до самого дна.

        Вампир посмотрела на Рока строго:

        - Вот подожди, пока я на Юпитер улечу, и экспериментируй с атмосферой как угодно. Но потом.

        - Так! - Симакадзе поднялась. - Мы в виду атолла Сиину, иначе Адду. Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь, от Мадагаскарской Стаи остались только циферки в базе данных. Через неделю придет Рицко-сама. Пока что мы все делаем по ее рекомендациям, так что за спину не переживай, Рок, динамика устойчиво положительная, остальное сделает Акаги.

        Эсминка повернулась к Реви:

        - Мороженое сейчас принесут. Ливер ты отбила качественно, так что не все сразу. Аккуратно жри, хорошо?

        Реви слабо улыбнулась:

        - Мой стиль - добавлять в конце "тип-того".

        - Ну, я еще только в начале пути... Датч, еще раз увижу, что ходите без опоры, зафиксирую и прикажу носить ремботу. Или нет, хуже. Надену юбку до пола, тип-того!

        Датч закрыл рукой лицо. Реви и Рок засмеялись - осторожно, потому что все болело.

        - Вампир, ты же пришла потому, что тоже его увидела?

        Эсминка Сингапурского Флота словно бы осветилась изнутри:

        - Точно! Мы же первые, кто с ним заговорит! Побежали, пока наши слонопотамыни не доползли!

        - Да! Вот он стоит, уже никуда не денется. Сейчас мы его спросим!

***

        - ... Почему ты от нас бегал?

        Дурак потому что.

        Но Симакадзе я этого не скажу. Язык нахрен отсохнет. Не тогда, когда на тебя такими глазами смотрят.

        Нет, один-то раз можно и розетку лизнуть!

        И я совсем почти уже принял выражение лица, достойное победителя Мадагаскарской Стаи, как губы мои объявили независимость и сказали:

        - В любую историю я приношу законченность. Невозможно жить мечтой вечно, рано или поздно придется выбрать часть и воплотить ее. Пускай с сегодняшними ограничениями, но перенести из мира мечты в реальность. А что не влезло, поневоле придется оставить на следующий раз.

        Девочки не отступили. Ну конечно, они же и ждали чего-то в таком духе. Весомого, с претензиями на глубокую мысль. Как там про Экзюпери? "Банальность, поднятая на высоту восемь тысяч метров, становится мудростью".

        С другой стороны, когда шел к мечте десять веков, шутки не получаются. Ирония и то с трудом, а смехуечки совсем никак.

        Не тот, блин, калибр...

        - В общем, синица в руках или журавль в небе, только не дооткладывайся до утки под кроватью.

        Девочки переглянулись, и Симакадзе кивнула:

        - Ясно.

        Теперь усмехнулся я, и усмехнулись за моей спиной Садко Новгородец, Томас из Донкастера и Алп-Тегин, и шевалье де Баатц, и мальчишки Гурон с Кэддо, и лейтенант Ивашковский, и губы мои опять ушли в самоволку:

        - Вот история Комиссара и Конго. Ты в ней с самого начала. Ответь не мне, себе ответь: хочешь ли ты однажды прочитать в их истории последнюю страницу?

***

        - Хочешь ли ты однажды прочитать в их истории последнюю страницу?

        Женщина чуть покосилась, глянула из-под ресниц почти кокетливо. Рассмотрела глаза соседа: черные, без разницы между радужкой и белком, именно как в ориентировке - и медленно, не давая повода беспокоиться, опустила руку в кармашек.

        Собеседник так и не насторожился, поэтому воткнувшийся под ребро толстый ствол "Глока" стал для него сюрпризом:

        - Ох, мэм, зачем же так резко?

        Тут же кто-то из толпы крепко взял его за левую кисть и аккуратно, без рывка, завел кисть за спину, а потом крутанул на излом, вынуждая сгибаться. Точно так самого Кадзи однажды сунули носом в пол - давно, еще на войне Ангелов. С тех пор Кадзи Редзи дослужился от капитана до полковника, но прием не забыл.

        Теперь вот, пригодилось.

        По хватке Свидетель понял, что дело плохо, и растворился, растаял черным дымом. Кадзи отряхнул руки.

        - Вот сволочь, - Мисато убрала "глок" в незаметный карман форменного кителя. - Выбрал же время...

        Грохнули обе стотридцатки "Лазарева". Гроб соскользнул по салазкам в море, на несколько мгновений вздулся над ним бело-синий флаг. Ударил второй залп, стерший и усилия оркестра и гребни волн, и вот уже исчезло полотнище. Третий залп, горький дым окутал палубу, люди закашлялись... Несколько мгновений, и такими же тремя залпами отозвались четыре эсминца эскорта.

        Командир атомного ракетного крейсера "Адмирал Лазарев" растворился в прозрачной воде южных морей.

        Замещавший его старший помощник отдал приказ. Громадный корабль, человеческий, неуклюжий, "железный", как его теперь называли, двинулся в размашистой циркуляции под синим небом, выглаженным градобойными ракетами. Выделенный на церемонию дивизион эсминцев Тумана поднял одинаковый сигнал: "Считаю вас флагманом. Прошу разрешения следовать в кильватере".

        Пороховой дым снесло ветром. Кадзи отошел к металлической хреновине у борта - шлюпбалка, или как она там называется - и спросил:

        - Тебе он чего втирал?

        Мисато повертела головой, нашла взглядом Аску и Синдзи с обеими дочками, средней и младшей. Старшая сейчас в океанологическом на Хоккайдо, у нее, пожалуй, скоро свои дети пойдут... Кстати, надо бы позвонить...

        Мисато фыркнула:

        - Пугал, как обычно. В ориентировке сказано, что его в самом деле можно убить. Кто или что он такое?

        - Это ты спрашиваешь как ты или по должности?

        Кацураги машинально провела пальцами по треугольнику звания на груди. Вздохнула:

        - И так, и по должности. С одной стороны, сколько тут у нас уже отметилось всяких тварей, чудесных и ужасных. С другой - сколько можно!

        - Сколько нужно, - хмыкнул Кадзи.

        Люди с церемонии понемногу двигались мимо них на ют, к раскручивающим винты вертолетам.

        Полковника Мисато Кацураги узнавали, разумеется. Новый директор НЕРВ смотрелась на плакатах куда лучше грозного старика Гендо Икари. Понятно, что пиар-отдел напечатал этих плакатов... И не только плакатов. Сейчас на подпись Мисато совали буклеты, листовки, просто фотографии, выданные на-гора неутомимой Асакурой Нагато. Сама главная пиарщица НЕРВ, конечно, прибавила лет - но характером нисколько не поменялась, так и летала, словно ее младенцем окунули в авиационный керосин высшей очистки. Сейчас она вцепилась в моряков "последнего человеческого корабля", выспрашивая: не поменяется ли отношение к новому после смерти командира "Лазарева"? Останется ли крейсер живым заповедником технологий до-Туманной эпохи, либо все-таки двинется по пути прогресса? Что моряки отвечали, Мисато не слышала, погрузившись в раздачу автографов.

        Тут Кадзи притащил за руки Рей Аянами с мужем Чихиро О'Харой. Из миленького парня японо-ирландец превратился в чуть уменьшенную копию седого красномордого Ларри О'Брайана. Детей на похороны старого адмирала Рей не потащила, хотя О'Хара и пытался объяснить: полазить по военной железяке, а уж по крейсеру! - мечта и цель существования любого мальчишки. Нет, сказала Рей, похороны не место для шуток. А если тебе так хочется радиоуправляемый вертолет, я отдельно договорюсь с командиром корабля. Когда его назначат вместо умершего-таки Simeona Grigorievitcha... Сложные русские отчества научил произносить, конечно же, Синдзи, и О'Хара всегда восхищался этим умением жены. Вот и в этот раз восхитился и уступил. Поворчал немного, но успокоил пацанов и поехал сам. Рей чуток попереживала за квартиру, оставленную детям на "potok and razgrablenie", и только увидев Мисато выбросила все беспокойство из головы.

        А когда подошла Габриэлла Ферраро... То есть, Беркана, семнадцатая из "Валькирий", аугментированных воздушных кораблей... И с ней Ларри О'Брайан, как О'Хара, погрузневший с годами...

        Всем стало не до философии, все кинулись обниматься. Рей только успела подумать: если встречаешься со старыми друзьями лишь на похоронах других старых друзей - что-то тут не так. Но завершить мысль не дала Габриэлла:

        - Зачем ждать вертолетов? Я всех заберу! Командир обещал мне взлет вне очереди, если парни спасут его от Асакуры.

        Кадзи переглянулся с О'Брайаном. Экс-шпион и экс-морпех на удивление легко для возраста взбежали в рубку, ласково отцепили Асакуру от штурвала и вынесли буквально на руках.

        Новый капитан расстался с Асакурой подозрительно легко, а парней благодарил подозрительно горячо. Пиарщица обиделась, надув губы на целых две минуты, и только в салоне "Валькирии" оттаяла. Правда, теперь уже с вопросами ни на кого не накидывалась, просто внимательно слушала, черкая стилом по сверхмодному планшетному компьютеру. Их пустили в серию сравнительно недавно и теперь повсюду рекламировали, упирая на то, что "люди делают сами", "мы и без Тумана ого-го! А если нам еще и денег отсыпать, то даже иго-го!"

        Асакура тоже отметилась в рекламе планшета, но совершенно не в том ключе, в котором предполагали разработчики. Выбрав толстенький планшет- "книжку" за емкость батареи, Асакура таскала его повсюду и однажды ухитрилась вырубить им бразильского гопника, польстившегося на сумочку. Причем вмазала и попала углом планшета в морду раубриттеру чисто случайно, крутанувшись от рывка. Ну, а потом съемку с уличной камеры выложили в сеть, поправили качество - и пошла гулять история.

        Так вот, Асакура черкала себе стилом по планшету, отбрасывая падающие на лоб пряди - что среди смоляных уже хватает и пепельных, Нагато не переживала даже перед зеркалом в ванной - и слушала Кадзи. Оказалось, что унылый тип с черными глазами, едва не пойманный Кадзи прямо на церемонии, подкатывал ко многим, и каждому что-нибудь втирал про благотворность Канона.

        - ... Вот он и говорит мне, - двигал руками Кадзи, - от вас, мол, ничего делать не требуется. Наоборот. Ничего не делайте. Согласитесь с Каноном. Останьтесь никем. И вы гарантировано избежите критики...

        За соседним столиком ирландец постарше умело разливал по стаканам премию за спасение "Адмирала Лазарева" от Нагато, а ирландец помладше тренировался делать умоляющие глаза, пока Рей не заметила, как два really irish'man накачиваются настоящей страшной russian vodka. Отставив и закрыв бутылку, О'Брайан сказал:

        - Сам не замечаешь, как становишься частью океана. Все равно как оджибуэй частью леса. И только потом пугаешься собственной абсолютной чуждости светлому прошлому...

        Выдохнув и zanukhav рукавом, как научил все тот же Синдзи, младший ирландец пожал плечами:

        - А что, в любом ином варианте ты бы не вырос? Остался бы навеки мальчиком?

        Аска вклинилась между мужчинами, нахально плеснув себе водки - тоже пока не ворчит Синдзи - и подмигнула обоим сразу:

        - Лучше оставаться мальчиком, чем превращаться из кораблей Тумана, загадочных и грозных, в усредненно-зализаных людей. Нет?

        Синдзи, конечно, нашел жену быстро - в малюсеньком-то салоне Валькирии ничего сложного - не без удовольствия обхватив за талию, вытащил из беседы. А, кстати, плеснул чуть-чуть и себе. Не зря же пришел.

        И кстати же вставил:

        - Мне как-то снилось, что я внеземное существо в обличье человека. Рицко и Майя меня все пытаются расшифровать, а я изо всех сил пытаюсь не спалиться. И так радостно, когда это получается.

        - Ну точно, - констатировала Аска, поудобнее опираясь на мужа, - я так и думала, что тебе бабы снятся. Но фиг ты у меня соскочишь. Зачем превращать Туманниц в усредненно-зализаных людей? Отвечай!

        Синдзи подумал. Как-то понемногу в салоне установилась тишина, даже сестрички Икари перестали тиранить Ферраро бесконечными "почему?" Так что ответ Синдзи услышали все:

        - Уникальную личную индивидуальность... Я проявляю дома с... Близкими.

        Аска улыбнулась. Сестренки переглянулись и хихикнули.

        - ... И то, не зря граф Tolstoy писал: "Все счастливые семьи похожи, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему."

        Синдзи покрутил в руках пустую стопку и поставил ее на столик с четким звуком, как точку.

        - В строю, на службе, я делаю то, что нужно для результата. А если для результата есть простой дешевый способ, все выберут его. Индивидуальность здесь ни при чем.

        - В самом деле, Аска... - Рей оказалась у столика мгновенно и неотвратимо. Посмотрела на мужа, хмыкнула:

        - Тогда уже и мне плесни, zagovorshtchik.

        О'Хара выполнил просьбу.

        - Завтра на полосе препятствий все с потом выйдет, - Рей вздохнула. - Давайте рассядемся, сгрудились тут в комок. Асакуре вон, почти ничего не слышно. А человек, между прочим, книгу пишет.

        - Рей, ты что сказать хотела?

        - Что брат мне когда-то читал в юности про сражения... - Рей улыбнулась, и все повторили улыбку.

        - ... И я запомнила: в столкновении двух мастеров индивидуальность решает все. Как EVA против Ангела. Но в столкновении больших масс или, тем более, миров и цивилизаций, вот как мы и Туман, исход вовсе не зависит от случайности.

        - Столкновение... При чем оно к теме? Мы про индивидуальность говорим.

        - При том, что если Туману приспичит, очень сильно приспичит проявить личную уникальность, он вполне справится, Пенсакола и Астория доказательства. Пока что просто необходимости нет.

        - Пристегнитесь, через пять минут заход на посадку в Перл-Харбор, - Габриэлла прикрыла зевок ладошкой. - Сходим на рынок, где Simeon обедал, посидим там? А то когда еще мы так соберемся, все вместе?

        - А где там, на рынке? Разве найдется такое место, чтобы никто не дергал?

        - Найдется, - вздохнул Синдзи, - там есть маленькое кафе, где меня канмусу во время осады чуть на сувениры не разобрали. От порта метров триста по техзоне, потом базар пройти. Идти далеко, людей обычно немного. Там уже третье поколение владельцев. Но готовят, как раньше. И кофе отличный.

        - Теперь и я вспоминаю, - неожиданно тихим голосом вмешалась Асакура. - Только я всегда спускалась от госпиталя сверху. Кофе, пончики в сахарной пудре. Там еще навес и вокруг вкопаны баллоны.

***

        Баллоны так и лежали в углу подвала, тем же аккуратным штабелем. Осмотрев подвал и проверив сторожки, Датч облегченно выдохнул: похоже, за время отсутствия "Лагуны" султанские гвардейцы не нашли тайники. Наверное, даже не искали. По крайней мере, здание, реквизированное под полевой госпиталь, вернули не засраным.

        Что ж, всегда приятно ошибиться в лучшую сторону.

        Датч вышел на белый свет - после прохладного бетона особенно горячий, особенно яркий - опустился на придорожный камень и закурил.

        Слева на камень присел здоровенный парень; вроде бы Датч видел точно такого в морской форме, но этот чем-то отличался. Датч опустил руку на кобуру и вздохнул: а всего десяток лет назад обошелся бы кулаками. Ну ладно, мало ли мы видали мутных персонажей. Сперва послушаем, что скажет.

        Свидетель Канона сказал:

        - Вам повезло, потому что вы главные герои. Не то булькнули бы с концами.

        Датч ответил, по-прежнему глядя перед собой на занесенный песком асфальт:

        - Сначала мы не стали судиться с местной Стаей из-за ворованых моллюсков с устричной фермы, договорились по-людски: мясо нам, раковины им. Потом несколько лет мы тратили деньги на здоровье, на мобиатлон тот же, а не пропивали.

        Датч поглядел в синее-синее, яркое-яркое небо; листья пальмы казались на нем черными и словно бы ощупывали пролетающие облака.

        - За нами вся наука и промышленность планеты Земля. Сотни тысяч техников, инженеров, академиков разработали средство водного дыхания. Мало того, довели промышленный образец до такой простоты, что мы, обычные пистолетчики, смогли его купить сравнительно дешево и потом надеть прямо в бою.

        Негр заговорил громче и четче:

        - Наконец, мы не позволили себе спиться и разжиреть на атолле, и мы дали себе труд подумать чуть заранее, чем кончится наша безнадежная атака, и потому включились в аппараты заранее.

        Датч обернулся к Свидетелю и улыбнулся коротко, угрожающе:

        - А потом, конечно, нам повезло. Потому, что мы главные герои, зачем искать еще причины?

        Но рядом уже никого не оказалось. Когда и куда пропал черноглазый зануда, Датч не заметил.

        Директор "Лагуны" хмыкнул, почесал затылок, потом поднялся и побрел в контору. Война войной, но завтра тоже надо что-то жрать. Не дадут ли подряд на поиски чего-нибудь ценного под местом боя? Там, конечно, Туман ищет ядра Взятых, но Туману, кроме ядер, ничего не надо. Разумеется, в тему влезут союзные Глубинники, но им-то как раз очень сильно требуются люди, чтобы разбираться в найденном на месте, на глубине. Или руководить подъемом сложно воткнувшихся в дно кораблей.

        В общем, пригодится еще тот штабель баллонов.

***

        Штабель баллонов отделял рабочую зону порта от небольшого куска "зеленки". Джунгли за сетчатым заборчиком, газон, подстригаемый каждое утро, ведь зелень в тропиках прет, как тесто из тазика. Рядок цветов - то ли розы, то ли гибрид, высаженный дочкой хозяина, наезжающей на каникулы из Делийского Биологического.

        За "зеленкой" тянулся рынок. Солнце зашло, над рядами чуточку спала жара, и потому люди торговались охотнее. Низкий, худой и злой моряк с траулера рычал на продавца батата:

        - А ну-ка весы перевернул, живо! Пока я их тебе на морду не поставил!

        - Фрэнк, ты чего?

        - Видишь, у него коромысло в эту сторону на ноготь короче. Гири-то клейменые, с ними все честно. А так взвешивать - процентов семь в его пользу.

        - Сам откуда знаешь? - торговец не обиделся. - Наверное, так рыбу продавал в своей Европе?

        - Ты весы давай переворачивай, а то врежу.

        - Зачем злишься? Ты увидел, молодец. Кто не увидел, сам себе... Молодец.

        Купив мешок бататов, моряки отошли, и приятель Фрэнка, тоже худой и низкий, протянул:

        - Теперь я понимаю. У него, как ревизор, так он гири на другую чашку ставит, и все сходится. Только как он ревизора определяет?

        - А как мой батя, - буркнул Фрэнк, - Он всех постоянных покупателей знал. Незнакомых не обвешивал, а если кто из своих приходил жаловаться, по-тихому досыпал умнику полфунта, только чтобы без шума.

        - Вот падла, - прокомментировал шагавший во главе компании О'Брайан.

        Моряки повернулись, поглядели на Ларри снизу вверх и почтительно уступили дорогу всей компании.

        За продуктовыми рядами, на строительном рынке, высохший в щепку православный батюшка вертел так и этак упаковку, взблескивающую под желтым фонарем.

        - Из церкви при посольстве, - шепнула Габриэлла, - он каждое воскресенье очень интересно дискутирует с патером Карлом, ну, из костела святой Анны. Я там исповедуюсь, так что иногда слышу.

        Батюшка кивнул Ферраро, как старой знакомой и чинно поклонился ее друзьям, а потом решительно вернул продавцу пластиковую упаковку:

        - Вот, запиши на меня табуретку, сыне. А это не возьму, грех.

        Из интереса Синдзи с Аской ухватились за отвергнутый товар одновременно, звонко стукнувшись головами, едва не разбудив сидящую на шее Синдзи среднюю сестричку Икари. Девочка разлепила глаза, зевнула и тут же заснула снова.

        Синдзи покрутил в руках пластик с узнаваемым логотипом IKEA.

        - Распятие, - Аска повернула пакет картинкой к фонарю. - Что греховного в распятии? Или я чего-то не понимаю? Красивое деревянное распятие.

        Синдзи повернул упаковку обратной стороной к свету. В пакете обнаружился резной крест, несколько пластиковых гвоздей в отдельном пакетике поменьше, наконец, фигурка Христа с отверстиями под гвозди на ладонях и ступнях.

        Поглядел на батюшку. Тот развел руками:

        - От греха.

        - Ну... - Синдзи вернул упаковку на прилавок, извинительно улыбнулся продавцу-индусу и двинулся дальше через рынок. Видя у него за спиной ребенка, люди расступались тоже с улыбками. Вторую сестричку нес О'Брайан, та спала, усевшись на локте здоровяка-ирландца.

        В кафе пришли и расселись уже в полной темноте, под фонарями. Выпили не чокаясь, в самом деле по капельке. До всех уже дошло, как давно не виделись, и каждый успел задуматься, когда и как они встретятся в следующий раз.

        Потом неторопливо, с удовольствием, закусывали кто чем, купаясь в воспоминаниях, почти не открывая рта. Дети спали, привалившись к Аске с обеих сторон, так что если кто и говорил, то мало и негромко.

        Наконец, Синдзи вспомнил, что собирался спросить:

        - Сестра, закончи ту мысль? Ну, про индивидуальности.

        - Поминки, - отозвалась Рей, - зачем сейчас думать?

        - Затем, что потом уйдет. А мысль - это мысль. Важно. Тут мир такой, где мысли важны.

        - А где другой мир? - Аска тоже зевнула, глядя в черно-белое небо.

        Синдзи замялся, ответил совсем не сразу:

        - Мне снятся не только бабы.

        - Девки тоже?

        Икари в спор не полез:

        - Снится мир, где ни Ангелов, ни Тумана, ни Глубины. Соответственно, у людей и нет необходимости шевелиться. Там космос не дверь в будущее, а только то, что можно состричь с него сегодня и сейчас. Где горизонт планирования короче...

        Синдзи повертел в руке вилочку.

        - Вставшего члена, - буркнул О'Брайан, тут же получивший ласковый подзатыльник.

        - В общем, Рей, продолжи мысль.

        Тут хозяин кафе вышел из вагончика с ароматным горячим кофейником, и потому заговорила Рей только после того, как все, включая проснувшихся сестричек Икари, получили по чашке кофе и по горячему круглому пончику в сахарной пудре.

        Рей сказала:

        - Помнишь, брат, мы читали про Вторую Мировую? Про войну наших самураев с американцами. Кто победил? Система или толпа мастеров-индивидуальностей?

        - Система.

        Ларри хмыкнул:

        - Противостояние системе - круто, это я как потомственный ирландец вам говорю. Только Туман еще на этапе формирования собственно системы. Пока что нечему противостоять.

        Рей допила кофе и осторожно поставила чашечку на отполированные доски.

        - Зачем Туманнику становиться человеком?

        - Чтобы относились как к человеку.

        - Кораблю Тумана нет проблем притворяться человеком.

        - Я всю жизнь так делаю, - хихикнул младший ирландец, Чихиро О'Хара, - но это сложно. И у меня тогда вопрос: если притворяться именно человеком, то зачем нужен сам Туман? Людей бы хватило.

        Лари переглянулся с Габриэллой. Та загнула пальцы:

        - Люди, раз. Люди-плюс, которые канмусу, два. Наконец, пост-люди, Туман, три.

        - На первый взгляд, все частично люди или похожи, но на самом деле пропасть. Местами непреодолимая, - проворчал старший ирландец. - Завидуют бессмертным со страшной, нечеловеческой силой. Порой в плохом настроении проснусь, и думаю: как бы до войны не дошло.

        - И потом, - добавил младший ирландец. - Прикидывается Туман совсем не идеально. Раз девочка, значит, плюшевая и милая. А вспомните школьных друзей.

        - Точно! - Мисато махнула рукой. - Синдзи как пришел к нам педантом, так и остался. Асакура язва язвой, ничуть не изменилась, а Рей все такая же зубрилка, как вчера помню.

        - А у тебя все тот же третий размер, - как бы в никуда пробормотала как бы дремлющая Асакура.

        - Так то люди, а то Туман, - зевнул Синдзи. - Для Тумана это правило необязательно.

        Выпили еще по чашке кофе. Дети уже не стали просыпаться даже ради пончиков. Хозяин кафе вынес широкую лавку с решетчатыми бортиками, накидал туда подушек, и сестричек Икари уложили там спать.

        Рей поправила малявкам бантики, вздохнула:

        - Когда наш старший тянулся к кошачьей миске, я кричала: "Ты что, корм же кошачий!" А когда тянулся младший, я уже только фыркала: "Не греби в обе руки, подавишься." Так вот, брат, я все же закончу мысль.

        Вернувшись к столу, Рей налила еще кофе и продолжила, глядя на фонарь сквозь восходящий пар:

        - Вот у нас Туманный Флот. Или вообще, абстрактно, любой чуждый человечеству разум. Система, обрабатывающая информацию. На каком физическом носителе она слеплена, совершенно неважно. И она может существовать как нечеловеческая или даже античеловеческая. Вот, у Фреда Саберхагена "Берсеркер" читаешь, там все наглядно и четко.

        В полной тишине Рей допила кофе. Прислонившийся к стойке Ларри всхрапнул, заметно поколебав полотняный навес. Рей улыбнулась:

        - Но. Для общения с человеком эта система окажется вынуждена усвоить себе человеческий язык. Ей придется описывать видимый кусок Вселенной в человеческих терминах. Иначе невозможен контакт, а не то, чтобы диалог.

        Ларри проснулся:

        - Рей, а попроще? Для таких, как я?

        - Ларри, а ты принюхиваешься к тому, что тебе муравьи феромонами семафорят или там пчелы вытанцовывают?

        - Нет, конечно. Я еще не ополоумел с муравьями переписываться.

        - А если муравьи в буквы сложатся? Или пчелы начнут летать с дымовыми шашками и писать в небе: "Люди пидоры верните нам экологию юрского периода", ты внимание обратишь?

        Все засмеялись тихонько, чтобы не разбудить спящих. Слева от кафе, вдоль причалов, двигались огни. Но гудков сейчас пароходы особо не издавали, война отучила. Так что дети спали спокойно, и Рей впервые подумала: может, муж и прав, и стоило взять мальчиков с собой? Просто чтобы они пережили этот ночной разговор ни о чем здесь, на теплом берегу. Чтобы ощутили слитное движение в темном океане, увидели осмысленный узор-танец ходовых огней, услышали голос ветра и попробовали хоть страницу из книги запахов большого мира.

        Рей подставила ветру ладонь и держала так, пока все не отсмеялись, после чего сказала:

        - Только для этого пчелы должны усвоить что такое "экология", что такое "юрский период", а эти понятия и среди людей известны далеко не каждому.

        - Зато что такое "пидоры" знает каждая пчела, да-да.

        Синдзи шутку не поддержал:

        - Учиться всегда сложно. А зачем той же... Например, Хиэй, если уж мы в Перл-Харборе, на базе Ударной Эскадры. Вот, ей-то зачем прикидываться? Ни стимула, ни необходимости. Сухов ценит и любит Хиэй, как есть. А для общения с остальными и подавно не надо. Ну научится Хиэй не бить в лоб, если ее личный человек погладит, привыкнет не выдираться из объятий, приучится кивать, показывая, что слышит. И так далее.

        Тоже посмотрев на медленно передвигающиеся над морем красные и зеленые огни, Синдзи сказал:

        - Командир плюшевым быть не может. Зачем Хиэй учиться милоте?

        - Это не Туман, - проворчала Аска, откидываясь на вторую стойку кафе, заложив руки за голову. - Это наше представление о нем. Вот бы саму Хиэй спросить.

        - Утром.

        - Думаю, она далеко нас пошлет с таким вопросом, - Мисато оперлась щекой на сложенные руки. - Линейный крейсер, как там ее звание... Младший флагман - и притворяться? Это вообще фу и отвратительно. То есть, не путать с военной хитростью.

        Кадзи погладил жену по спине и вкрадчиво поинтересовался:

        - А как же это Конго от дождя грустит-печалится? И что же это Такао по капитану тосковала? Они же "плюшевыми быть не могут"?

        Мисато посмотрела удивленно. Кадзи почесал щетину на подбородке, подмигнул сразу всем:

        - Или мы признаем, что русалки могут переключаться между социальными ролями, и тогда это не притворство, а нормальное поведение социализированного индивида в обществе себе подобных. Или русалки не могут переключаться, они всегда "по войне", как сержант Сагара.

        - Кстати я его знаю, - хором сказали Рей и Синдзи.

        - То есть, помню, - почесал подбородок Синдзи, а Рей хихикнула:

        - Помним!

        - ... А тогда для них военной хитростью является абсолютно все. Даже поход аватарой в туалет - боевая операция с планом, разведкой, обеспечением, контрольными точками и прикрытием.

***

        - Прикрытие?

        Два импульса в сети: прикрытие на месте.

        - Головняк, пошли!

        Две смазанные тени вдоль палубы, одна с ходу запрыгивает на крышу первой башни, вторая на крышу второй, но тут уже толкнувшись от рогов лазерных дальномеров.

        Импульс в сети: первая чисто. Еще импульс: вторая чисто.

        - Обеспечение!

        Поднесли ведерко и кисть.

        - Почувствует. Я бы почувствовала...

        - Еще так поори, вообще услышит. Мягче, аккуратистка! Подсади!

        - Многовато... Не капай на меня.

        - Потом отмоешься, чистюля. Не пыхти, руки дергаются...

        - Ты как?

        - Еще сорок пять секунд.

        - Быстрее.

        - Тише. Я не виновата, что у них все такое длинное... Готова!

        - Сворачиваемся!

        Обеспечение уносит ведерко и кисть. Ядро группы отходит в тень и огородами, огородами к своим причалам. Снимается прикрытие у рубки. Разведка прыгает с башен прямо в воду: у борта линкора глубины достаточно, иначе бы он тут не поместился. Всплеск, еще всплеск... Ушли!

        Координатор пожимает плечиками: вроде бы, нигде не накосячили. Теперь надо ждать утра.

***

        Утром вышел на крыло мостика - ржет народ внизу, только что пальцами не тычет. Ладно, спрыгнул к ним:

        - Датч, рад видеть вас живыми. Чего смешного?

        Отворачивается негр. Рок ухмылку давит. Только Реви честная, как родственники на свадьбе: пришли пожрать на халяву, и жрут, на остальное плевать.

        Вот, Реви показывает, а там вдоль борта белой краской, хорошо заметной на багровом:

        "Сомневаешься - не делай. Делаешь - не сомневайся".

        Ну что, думаю, дотрынделся, одноглазый. Хорошо хоть, не стали гвоздиком царапать; а, впрочем, гвоздик бы я ощутил. Вот не стоило душу раскрывать кому попало, мало ли, что тоже Туман. Глубинные тут есть "свои" и "чужие", вот и Туман... Свои, которые вообще совсем свои, у меня тут появятся нескоро. Больше пока что таких, которые внешне "свои", а внутри как та редиска...

        Ладно, вздохнул, огляделся. Ну точно, нет эсминцев. Нашкодили и это самое, как облака из той Москвы, ох как же оно давно... И неправда...

        - Двести узлов, хрен догонишь.

        Датч самый взрослый, он первый понял.

        - Пошли, покурим.

        Я не курю, и он это знает. И знает, что я знаю, что он знает, что я не курю.

        В общем, отошли к трапу.

        - Не обижайся, - Датч неожиданно серьезен. - Зла они точно не хотели.

        - По тексту видно.

        - Как сам думаешь, с чего?

        - Ясно, с чего. Девки сюда перли на двухста узлах, тут же бой, Мадагаскарскую Стаю плющат. Вот, прибежали, вот он победитель. А тут облом. Вместо чтобы крутизну и бруталити излучать, победитель менжуется: "Тварь я дрожащая, или баксы имею?"

        - Баксы, - Датч вздохнул. - Давно у нас они не в ходу. Помню, Бенни как-то подцепил индуску-фальшивомонетчицу, нам тогда док сожгли. Баксы, greenfucks.

        Негр скомкал сигарету, но в воду не бросил, культурно сунул в пачку.

        - Дай сюда, сожгу. В общем, осталось мне только раба по капле выдавить, и все, полный набор гнилой интеллигенции. Ну, а этому трюку с сжиганием пальцами Симакадзе же вчера и научила. Огонь-девка. Как раз Корнету, он же ракетчик. Укрощение, хм, огня. Фильм в шести сериях с прологом и эпилогом, только содержание там...

        Не купился Датч, не вышло на баб съехать:

        - Подожди про Корнета. С тобой чего происходит? Мы в психике Тумана не сильно понимаем, так я лучше уточню, чего ждать от линкора.

        - Тогда возвращаю твой вопрос: ты сам что думаешь?

        - Думаю, мало кому понравится, что ему так вот на борту девки натрафаретили, да еще и смылись. Вот у тебя сейчас даже голос поменялся, если со вчерашним сравнивать. Или у вас там на борту батальон клонов и со мной вчера другой экземпляр говорил?

        - Полк, Датч. Нас там полк даунов бригады чумаходов дивизии тормозов корпуса ебанашек... И это еще не считая тараканов. Ну, ремботов, то есть.

        Подтянулись Рок и Реви, опирающиеся друг на друга и потому передвигающиеся исключительно в ногу. Где шлялся черный кот "Лагуны", только сам он и знал, а вот юнга Шарнхорст принес и включил передатчик, откуда вылезла голограмма Бенни:

        - Привет! Не скучаете? А где девчонки?

        - Ты их по сети можешь достать?

        - Пока нет, я еще в стадии формирования, - Бенни жизнерадостно заржал. - Самокомпиляция. Это мне кармическая месть за годы быдлокодинга. Чувствую себя криво собранным экзешником. Что передать?

        - Я им сам передам, - Датч едва уловимо поморщился, но Рок-то своего шефа знал и переглянулся с Реви тревожно.

        - Да забей, - я зевнул. - Правильно же. Нехрен расслабляться, так шестисоточники полборта на заборы отрежут, а я и не замечу. И вообще, на шутку обижаться не положено.

        - Но? - Негра не обманешь. - Понятно, ты изнутри танка не понимаешь. Но что-то же ты чувствуешь?

        - Чувствую отходняк от переброски. Понимаешь, формат фильма в два часа... Он диктует. Сильно диктует... - я развел руками. - В кино если герой переживает, по-настоящему сомневается... Как это показать, и, самое главное - когда? На тебе наклейку на морду, типа ты страдаешь. Вот, сорок или сколько там секунд экранного времени актер с наклейкой ходит, изображает муки душевные, уж кто как умеет. Больше переживать некогда: зритель не поймет, он же шел смотреть, как герой по крышам скачет, ногомашествуя, дрыгорукоствуя и членовсовывая. Вот герой попереживал по сценарию, а вот наклейку сорвали, все, переживаниям конец, попистофффали префффозмогать дальше.

        - Блядь, - Реви привычно залезла к Року в нагрудный карман, вытянула сигарету, Рок таким же отшлифованным жестом поднес огонь. Затянувшись, Реви повторила:

        - Блядь, сраный гирокомпас и то два часа приходит в меридиан, только после этого им пользоваться разрешено. Человек посложнее железяки, нет?

        - Ты таки удивишься, Реви, - сказал Бенни. - Но нет. Электрогирокомпас это у-у-у! Сооружение. Я же по судовой роли штурманский электрик в числе прочего. Натрахался, пока на юнгу это не скинули. Прости, Шарн, тут и в самом деле надо нечеловеческое терпение и аккуратность. Вот, зато я сам весь такой уникальный, загадочный и непонятый миром, помещаюсь на стандартную флешку.

        - На стандартную флешку Тумана, а так все верно.

        - Подожди, - Датч поднял руки. - Я, кажется, понял.

        - Да и я понял. Рефлексия дело такое. Не привыкнешь доискиваться причин, дорастешь до утки под кроватью. Научно зовется "ПТСР", а на себе только вот сейчас ощутил, спасибо, нашлось кому подсказать. Ну а потом все просто. Выполнил программу-минимум, дерево посадил, дом вырастил, детей построил - что дальше? Плюс туманная часть психики, там вообще все жестко: нет цели - не живи. Вот, и я программу-минимум... Выполнил не выполнил, а откатал. Только на оценки пока не гляжу, хотя бы дыхание восстановить. Образно говоря.

        - Нет же, - Датч разбросал бритой макушкой зайчики. - Я не о том совсем. Ты пойми, это эсминцы. А ты линкор. Семьдесят килотонн против пяти. У вас просто разная скорость реакции. Пока ты веки подымешь, они вокруг тебя дом построят. Пока ты ответишь, они вопрос позабудут.

        - Точно, - докурив до фильтра, Рок только собрался убрать остаток, как я решил выпендриться и удачно спалил огрызок прямо в пальцах; Рок явно удивился, но не вздрогнул.

        - О, да тут не только у меня титановые яйца, - Бенни помахал рукой:

        - Гуд бай, я на процедуры.

        Голограмма погасла. Рок продолжил с того же места:

        - Это даже хорошо, что они такие позитивные и шустрые.

        - Я такой же позитивный и шустрый по Москве шагал. Точно такой же, понимаешь? Ну, думаю, как я им всем сейчас... Мы же ушлые потомки, больше знаем, глубже бурим. А как уходил, и что в последний миг видел... Так что ладно. Благодарю за помощь. И, Датч, не надо никому звонить.

        - Боюсь, что надо. Одно дело просто подколоть, совсем другое услышать интимные откровения и публично подколоть.

        - Не дошло до интимных. Задолбал, видать, молодежь интеллигентским нытьем. Просто разговор в компании, подписок я не брал.

        - Хорошо... Тогда обойдусь роликом вон с той камеры. Чисто чтобы нос не задирали.

        - Вообще годная тема. Получится, мы не лопухнулись, а подыграли, тип-того. И обижаться уже как бы не на что.

        - Я не обиделся. Удивился. Уж если они не понимают... Стой. Какой ролик? Они же все камеры электромагнитным импульсом прибили.

        Рок подмигнул:

        - Камера механическая, пленка с инфрахроматическим слоем...

        - Э, с чего-каким слоем?

        - С инфракрасным, солнышко мое темное. А подсветка от ресторанного тандыра, он кирпичный, аутентичный. Готовят на нем до полуночи, остывает у нас на экваторе и вовсе до утра, тепловой прожектор прямо.

        - Так что не одни они такие хитрые насчет электроники. У нас тут много сторожков старых, традиционных.

        - Традиционных? Датч, ты гений.

        - В смысле?

        - В смысле, сейчас поставлю постоянную вахту на трап.

***

        На трап Киришима не бросилась: не для того набивалась в гости, чтобы теперь ломиться без приглашения, как диверсионно-торпедная мелочь.

        Вообще-то, нужная информация теперь уже без особенных проблем добывалась через привычную Туману квантовую сеть. Новый узел перестало колотить, а от него и всю окрестность перестало лихорадить. Можно и не лететь в сердце Индийского Океана, на последний в цепочке Мальдив атолл, от которого до самых пингвинов уже ни клочка земли - кроме архипелага Чагос, конечно, но тот маленький и вообще не считается.

        Тем не менее, Киришима оформила увольнение на пять суток по личным причинам - как же хорошо, что хватило выдержки промолчать! Никто же не поверит, что личное - это Астории помочь, а не интерес к новенькой. Симакадзе, язва, ничего толком не рассказала, только хихикала и отводила глаза; ну ничего, сейчас уже Киришима все увидит сама.

        Встав на якорь примерно по центру лагуны, Киришима высадила на берег аватару, ногами которой и прошла по единственной заасфальтированной улице от промзоны в Хератере до большого причала ресторана. Идти пришлось долго, но Киришима только порадовалась времени на вживание. Даже просто прогуляться, никуда не спеша, в последнее время почему-то удается все реже.

        Шла Киришима не торопясь, глядя то на громады ангаров слева, то на лагуну справа, где стояла она-корабль. Честно говоря, себе Киришима нравилась и поглядывала на грозный силуэт линейного крейсера, "быстрого линкора", часто.

        Над головой лопотали пальмовые листья. Под сандалии стелился не новый уже серый асфальт с заметными выбоинами - от осколков крупного калибра, Киришима встречала такое раньше. Да и в записи боя видно, что новенькая держала щит над лагуной. Первые минут пятнадцать снаряды лопались на щите, а осколки сыпались на кольцо атолла, прямо вот сюда. Потом новенькая туманница выскочила навстречу Стае и разнесла пару Взятых со всей рукожопой мелочью сабватера вдребезги пополам... Впрочем, иного и ждать не стоило: линкору дикая Стая не противник.

        Справа, вдоль берега лагуны, потянулись домики за всевозможными заборчиками. Бунгало для туристов с плетеными стенками, песчаными двориками, как бы случайными бухточками. Крепенькие боровички-коттеджи бунгаловладельцев, построенные из привозного известняка или даже красного кирпича в счастливые годы, когда Мальдивы лопались от ныряльщиков-туристов со всего света. Тогда же, видимо, местные богатеи заказывали модным архитекторам виллы с претензией: беленый цоколь и деревянный, резной или полированный, или фахверковый, второй этаж.

        А вот, кстати, офис той самой "Лагуны". Бетонный куб первого яруса с откровенными бойницами, даже бронезаслонки есть. На нем стеклянное вычурное сооружение из скрещенных волей архитектора (и мескалина, подумала Киришима, просто спьяну такое не придумать) сияющих плоскостей. В полуденном солнце хрустальная корона сияет, наверное, миль за пять, если не за все десять, ориентир великолепный, никакого маяка не нужно.

        Над улицей-дорогой, кстати, свет золотистый, нежно-зеленый, приглушенный. Солнце проходит через полог листвы не молотом, ласковыми лучиками. Ну вот, остался слева последний ангар промзоны, привычное железо, где-то уже проржавевшее насквозь, фестончатыми дырами в черное загадочное прошлое, а где-то еще тускло блестящее пятнами оцинковки; над раскаленной крышей поднимается теплый воздух, а на нем почти лежат чайки, даже вон альбатросы затесались... Теперь слева тоже открывается берег, и прибой там уже не как в лагуне, прибой океанский, и ветер оттуда заносит асфальт мелким песком.

        Редкие невысокие домики ветру не помеха. Ни пылью, ни ржавчиной не пахнет, и жара не ощущается по той же причине. Долго можно идти по кольцу атолла, по улице-дороге, идти с удовольствием, не уставая, чувствуя открытой кожей приятный воздух...

        Конечно, если на Адду не отдыхать, а служить или работать, скажем: насыпать километровые дамбы от Хератеры до Муликаду, резать, гнуть и варить раскаленное солнцем железо топливных баков нефтебазы, грузить горячий металл и унылый бесконечный кирпич... Или вот ремонтировать английские батареи времен войны с японцами: чистить орудия, выгребать мусор из древних казематов, замешивать бетон для заплаток - чем прямо сейчас заняты султанские гвардейцы на левом траверзе - ну, для таких занятий климат здесь, понятно, и влажный, и жаркий.

        Кстати, не помочь ли бедолагам ворочать бронеплиты?

        Подумав, Киришима решила не вмешиваться. Тут вполне мог найтись активист "индепендентов" и счесть ее помощь издевкой над свободными самостоятельными людьми планеты Земля. Не просят - не лезь. Гуляй вон в свое удовольствие, пока ветер с океана свежий, пока вокруг чистые цвета с журнальной фотографии, пока сияет полуденным солнцем форменный рай на земле.

        Пожалуй, ради одной этой прогулки стоило сюда забираться.

        Ну, а новенькую сейчас разъясним. Вон уже вывеска: "Пальмы Муликаду", единственный уцелевший ресторан. Где-то у его причала новенькая и пришвартована, вроде как там единственный подход приемлемой глубины, рестораторы когда-то выкопали для экскурсионных субмарин.

        Киришима поглядела на часы: надо же, и не заметила, как три часа прогуляла. Почти полдень!

***

        Почти в полдень - жаркий экваториальный полдень атолла Сиину - калитку плетеной оградки ресторана толкнула высокая девушка, удивившая персонал джинсовым брючным костюмом - по здешней-то жаре. Снятая соломенная шляпа открыла коротко подстриженные каштановые волосы и ярко-синие глаза гостьи. По заметному даже в полдень свечению глаз и по идеальной стройности фигуры персонал сразу опознал аватару Тумана. Ну, а имя ее определили еще утром, когда IJN "Киришима" появилась в локальной сети атолла.

        Выбежали подавальщики: золотоглазые, темнокожие тамильцы, мальчик и девочка в ярких шелках. Поклонились и едва не схватили за руки, да вовремя вспомнили, как относятся аватары к ограничению свободы движений, и только наперебой запищали на всех известных языках.

        Киришима вернула шляпу на голову, вытряхнула камушек из правой сандалии, жестом отослала официантов, улыбкой извинилась, и прошла к причалу ресторана - туда, где багровой стеной нависал борт линкора. Здоровенного линкора, водоизмещением почти не уступающего "Ямато".

        Ну вот, почти двое суток добиралась... Да, могла еще из Токио постучаться в сеть, в ту же беседку новенькую вызвать, ну и там уже расспросить как положено. Только вот Киришима хотела не отписку получить и не вежливо-равнодушную полуулыбку. Киришима собиралась впечатлить новенькую замыслом Астории. Не каждый день предлагают угнать Ганимед. Вот это фантазия, вот это гусарство, достойное легкого крейсера! Правда, расхлебывать последствия им, линкорам, становому хребту любого флота, и Туманного тоже.

        ... Стенка причальная новая, заметно, что бетонировали дней пять назад. Глубины достаточные, хоть и внутри лагуны. Сама Киришима после памятного на всю жизнь визита в Йокосуку предпочитала держаться от берега подальше; этой новенькой, похоже, берег не страшен. Зацепилась швартовами за пристань и спит себе...

        Об угоне Ганимеда, о его новой орбите, о влиянии всего этого на Солнечную Систему лучше разговаривать серьезно и обстоятельно, не отвлекаясь на снующих вокруг подруг. Наступит еще их время. Никуда не денутся.

        Ну, а третья причина, сказать по правде, почти перевешивающая первые две - любопытно! О чем там загадочно хихикает Симакадзе? Почему весь ее дивизион откровенно сдерживает смех? Не все быстроумным и хитроногим эсминкам хвастаться, что-де они там кому-то чего-то на борту написали. Взрослые знают, что борт совершенно для иных вещей!

        В сети Киришима прочла, что вахту на трапе обычно несет ремотный робот. Сейчас у перил жарился под солнцем человек-матрос. Высокий и крепкий, что понятно: слабаку не угнаться за аватарой Тумана. Ладно за эсминкой бегать, а здесь кто-то вроде Айовы, Бисмарка или Мусаши. Прости, приятель, дело все же к твоей хозяйке...

        - Приветствую! - Киришима обратилась напрямую через сеть. Отклик излучал благожелательное внимание, так что гостья перешла к сути:

        - Мне сказали, ты всю эту квантовую кашу заварила, значит в теории шаришь, а мне как раз для подруги надо...

        - Привет и тебе, гроза Третьей Дивизии, - внезапно пошевелился тот самый матрос у трапа. - Сказали тебе правду, но не всю. Что в теории шарю, уже весьма с натяжкой. А что "кашу заварила", так и вовсе не верно.

        Киришима вышла из-под пальм на солнце и по серому бетону, горячему даже через подошвы сандалий, приблизилась к трапу:

        - Как же не верно? Разве не... Твоя русалка взбаламутила всю сеть?

        Матрос улыбнулся и Киришима остановилась - словно бы уперевшись в невидимый барьер, до того... Странная оказалась улыбка.

        - Не моя, не русалка, и не взбаламутила. Правильно: "я взбаламутил".

        Ах ты жопа с ручкой, Симакадзе! Ну все, ни Корнет, ни Конго твою тощую задницу не спасут! В конце концов, это мне Конго сестра по той самой Третьей Дивизии IJN, вместе с Харуной и Хиэй! Но мелкая сильна. Ладно, на борту чего-то нацарапать - она же и меня подловила, и ведь ни слова ни соврала, выучилась у Комиссара, на нашу голову!

        - Выросли детишки? - хмыкнул все прекрасно понявший матрос. - Я уж думал, я один такой дурень... Линкор Тумана "Советский Союз", добро пожаловать на борт.

        - Быстрый линкор Тумана "Киришима", Токийская база. Благодарю за приглашение.

        Аватар опять улыбнулся и опять неправильно. Улыбка должна радовать. Ну, хотя бы не вызывать в ногах дрожь.

        - Ты как-то неправильно улыбаешься, - Киришима осторожно поднялась на чужой борт и вежливо уступила дорогу роботу, выехавшему сменить вахтенного. Робот поздоровался отдельно, как не рембот... У него тут заповедник полуавтономной техники? А ведь интересно... Выходит, не только в квантовой механике новости?

        - Что значит "неправильно"? Как могу, так и улыбаюсь.

        - Твоей улыбкой хорошо грозовые тучи разгонять, - Киришима прищурилась на синее-синее небо. - Мы с Харуной тоже так примерно улыбались, пока Макие не объяснила.

        - Знаю, - вздохнул матрос. Вот никак у Киришимы не получалось отделаться от первого впечатления: что не аватар это никакой, а всего лишь корабельный человек, один из многих последователей и претендентов на высокое звание Комиссара.

        - В смысле, про Макие знаю.

        Киришима поморщилась, ожидая шуток о розовых медведях, но моряк смеяться не стал:

        - Обидеть не хотел, если что. Пить хочешь? Или сразу перейдем к петлевой гравитации?

        - Если ты не против, сперва расскажи, как ты такой получился. Почему не как все?

        - Насколько я успел посмотреть в сети, туманники вроде меня тут уже не исключения. Ледокол "Ямал", к примеру. Или юнга "Лагуны" Шарнхорст. Ладно я, но тут имеется даже туманный кот!

        - Они все сделанные. А ты такой изначально.

        Матрос не ответил.

        Поднялись в рубку, перед панорамным окном Киришима чуть заметно двинула плечами: выпендрежник.

        - Такая здоровенная дыра в бронекорпусе?

        - Это аморфный алюминий, у него прочность не слишком уступает броневой стали. Зато хороший обзор.

        - Похоже, тебе просто не встречался пока настоящий противник.

        - Возможно, - теперь плечами двинул матрос. - Я привык начинать не с боя, а сначала искать решение, выгодное обеим сторонам. На любую силу найдется сила побольше. Вот если не договоримся, тогда и...

        - Ты же линкор!!! Хотя... - Киришима вспомнила объяснения подруги:

        - Точно! Если вас готовили как одиночных рейдеров, то да, тактика и маневр первичны, а это значит, средства обнаружения важнее пушек... Радары, наверное, у тебя получше наших?

        - Не сравнивал.

        - Как смотришь на учебный бой?

        - С ужасом. Опыт у меня совсем иного рода.

        Киришима вспомнила абордаж ремботов, придуманный Комиссаром, поежилась и храбро махнула рукой:

        - Вот этим ты для нас и ценен. Со своими-то все изучено-перепробовано. Давай сейчас? Вернешь меня на борт и потом отойдем подальше, чтобы атолл не попортить.

        Матрос поглядел на собеседницу внимательно, сверху вниз; корпус "Киришимы" ощутил сканирующий луч, да такой мощности, что даже "быстрый линкор" завибрировал.

        - Who dares wins, - тихо сказал матрос. - Вот оно как возвращается... Хорошо, давай. Сейчас только я оставлю сообщение, что вернемся к закату.

***

        - К закату закончим, Виктор Павлович?

        Виктор Павлович почесал брюхо под клетчатой рубашкой и поежился от парного воздуха.

        - Может, и закончим. Не от нас же зависит, сам видишь.

        Стажер огляделся.

        - Да уж вижу. Жарко. Хорошо хоть, не асфальтом закатано, вообще сдурели бы. А тут грунтовая площадка. Грамотные люди строили.

        - Сейчас Игорь подойдет, сменитесь. Отойдешь в музей, там прохладно, автоматы с чаем, лавочки стоят. Правда, курить запрещено, но есть специальный вагончик для паровозников.

        Стажер еще раз прошелся по лучам звезды, убедился, что все регистраторы исправно ловят уровни фоновых излучений. Проверил ноутбук, но и там все работало правильно: приборы опрашивались, метки ставились, и все писалось в два потока на два раздельных диска, во избежание.

        Люди не мешали. В небольшом дворике малого храма людей находилось человек пять-семь. Из них два следящих за порядком здоровяка храмовой стражи, а еще три-четыре вообще гайдзины из Владивостока, из проекта "Экран", замеряющие что-то по совместной программе. Редкие аборигены, заглянувшие во дворик, соображали сразу: что-то тут не то. Или кино снимают, или правительственный проект, лучше не лезть - и тактично выметались в большой двор, перед главным фасадом.

        Подошел Игорь, присел на расстеленный коврик перед ноутбуком, кивнул:

        - Серый, я принял. Сходи пожри, там, на углу, возле нашей буханки есть магазин.

        - Откуда деньги?

        - Я же тебе русским по-белому: возле буханки. День сегодня какой?

        - А! Танабата!

        - Ну точно. Вот, возле russian "буханки" уже толпа косплееров. Пофоткайся с ними, они тебе и денег в шапку накидают, и поебаться завернут.

        - А потом научрук ноги выдернет, - как бы в пространство, как бы равнодушно уронил Виктор Павлович. Игорь вздохнул:

        - Без препятствий нет победы, без победы нет любви!

        Виктор Павлович поморщился, опять почесал клетчатое пузо, стряхнул со штанов песок и отошел к маленькому, фантастически ухоженному, непередаваемо милому прудику. Над зеркальцем воды, куда Витька с трудом лег бы вдоль, жужжали пчелы. Осы пили воду с плоского камня. Качался высокий лиловый цветок - Витька не знал, конечно, как тот называется. Поправив свернутую из газеты бумажную шапку, Виктор Павлович отошел к ноутбуку и тоже посмотрел на ровные строчки лог-файла.

        Танабата. Здесь, в Токио, его празднуют седьмого июля, а где-нибудь в Сендае, например, отмечают седьмого числа седьмого лунного месяца, что выпадает уже на август. Но регистраторы вокруг маленького храма стоят не по причине праздника.

        Сергей поднялся, размял затекшие ноги, помахал руками:

        - Вктрпвлвич, так я схожу?

        - Сходи. Только смотри мне там, про научрука я не шутил.

        Виктор Павлович вздохнул. Научрук сейчас в прохладном холле музея, за приземистым главным храмом, за высокими стенками подстриженной зелени. В музей пускают свободно, даже гайдзина.

        А уж гайдзина с японской наградой на руках внесут.

        Но Виктор Павлович не завидовал своему начальнику нисколько. Сергею, пожалуй, мог бы позавидовать, но и то не за висюльки с дипломами, а за молодость.

        Сергей, не забивая себе голову мыслями о начальстве и ведомый надеждой на пожрать, вышел в тот самый главный дворик - вот здесь уже народу толпилось, как положено для столичного храма, да еще и в день ритуала. Сергей прошел сторонкой, миновал серые ворота-тории, потом главные ворота храма, этакую низкую приземистую крышу на четырех массивных столбах, потом зашагал по аллее, под бледно-голубым небом.

        Аллея упиралась в перекресток с небольшой стоянкой, там-то и припарковали машину. За перекрестком высились вполне привычные многоэтажки. Ближе всех жилой дом, четыре яруса с белыми козырьками над узенькими балкончиками. Левее хмурая серая громада без окон, утыканная антеннами, увешанная белыми чемоданчиками кондиционеров. Дальше коричневый дом этажей восемь, стена оштукатуренная, шероховатая даже на взгляд, окна маленькие - кирпичное строение, в таких большие проемы не сделать.

        Зато завершает композицию классическая офисная башня с белыми, синими прямоугольниками остекленного фасада. Там уже вместо стен солнечный блеск.

        По левой стороне аллеи среди каменных точеных тумб прятались микроавтобусы. Белые, серые, желтые - целый десяток. То ли семейные, то ли экскурсионные, аспирант не настолько хорошо читал иероглифы. Сказать честно, иероглифы он вовсе не понимал, формулы куда проще, там одно из другого следует. Ладно! Вот "буханка", вот целая толпа молодежи в костюмах, с разноцветными волосами, с какими-то мега-топорами и мечами-шпалами в руках. По машине не прыгают и не раскачивают, все же воспитанные. А правда, пофотографироваться, почему нет?

        Но сначала поесть. С относительно прохладных шести утра, когда выгружали кофры с приборами, когда чертили на плотном грунте дворика малую звезду, во рту ни крошки... Сергей нащупал в кармане бумажник, выдохнул и решительно зашел в стекляшку-магазинчик.

        Так, рисовые шарики, здешние бомж-пакеты. Нормально. Даже цены не иероглифами, вообще здорово. Мясо... Тут с мясом не так хорошо, как в Техасе, но есть и оно, вот знакомая прозрачная упаковка нарезки. Соленая, наверное, так что еще вот бутылку черного кваса, по жаре нормально. Пива на работе Сергей не пил принципиально.

        Расплатившись, Сергей вышел и выставил еду на столик. С соседнего столика на его бутылку кваса тут же выкатили глаза два вполне приличных японца в костюмах, похоже, клерки из этой самой офисной башни.

        - Парень, ты точно столько соуса выжрешь? - самую чуточку насмешливо сказал кто-то слева. Сергей обернулся. Рядом возвышался здоровенный мужик, по виду европеец, только с какой-то непонятной и неуловимой неправильностью в лице.

        - Это не квас, - пояснил амбал, по-хозяйски придвигая бутылку к себе. - Я сейчас обменяю, хорошо, что ты не вскрыл. Это соус тофу. Скажем так, без привычки лучше не пробовать. Уж точно не литр сразу!

        Здоровяк в два шага достиг кассы и там довольно быстро договорился с продавцом. Вернулся, поставил стеклянную бутылку:

        - Иероглиф запомни.

        - Пиво? Я на работе.

        - Безалкогольное. Я, конечно, добрый волшебник, но халявное пиво даже в моем исполнении надо заслужить.

        - Спасибо вам. Выпил бы этой хрени, потом бы Игорь надо мной ржал.

        Тут Сергей понял, что не так. Глаза у собеседника оказались полностью черными, никакой разницы между белком, радужкой и зрачком. А, кажется, что-то им вчера на инструктаже говорил научрук...

***

        Научный руководитель Сергея в этот самый миг ходил по светлому, прохладному холлу музея - самого первого музея в Японии, устроенного по европейскому образцу в те годы, когда вся самурайская страна, кряхтя и обдирая бока, перелицовывала сама себя на новый лад. В России примерно тогда родился Владимир Ильич Ульянов, болгар-братушек еще только задумывали освобождать от османского ига, и никто еще не мог предвидеть, сколько поляжет в мировых войнах людей, и никто не предсказывал, что Россия с Японией встанут по разные стороны прицела; впрочем, как те самые болгары-братушки.

        Первое здание музея снесло Токийское землетрясение за год прежде смерти того самого Владимира Ильича, только уже Ленина; храм же устоял и тогда, в чем японцы не замедлили усмотреть защиту предков.

        Храмовые служители не мешали: тут вместо них моргал светодиодами автомат с билетами на второй этаж, да урчали компрессорами несколько автоматов с напитками, причем не только холодными. В засаде притаились несколько удобных лавочек, чтобы в осмотре экспозиции сделать перерыв.

        Научный руководитель Сергея - а с ним и всей выездной экспедиции проекта "Экран" - как раз и решил присесть на лавочку.

        - Простите, не помешаю?

        Подошел японец. Высокий для своей нации, жилистый, примерно того же предпенсионного возраста. Упакован в темно-синий мундир с золотистыми нашивками на воротнике, даже с мечом на поясе, вполне подходящий к музею. Сотрудник-реконструктор? А что, пожалуй, аутентично... И по-русски говорит очень хорошо.

        - Пожалуйста, присаживайтесь.

        - Волнуюсь, - просто и удивительно сказал японец, поправив меч. - Жду...

        - А мне рассказывали, что самураи непрошибаемы, как танковая броня.

        - О, я не вполне японец, и уж точно не самурай, - японец улыбнулся. - Я вырос в жаркой стране, в пыли и горах. А воспитывал меня, как ни удивительно, русский. Да и вас можно ли назвать гайдзином в полном смысле этого слова?

        Кивком японец указал на пиджак собеседника. Под зеленой колодкой с белыми полосками висел косой крест. Фон серебряный, сложный рисунок цветной эмалью, знакомый каждому военному японцу: и тебе вырезные щиты, и скрещеные нагинаты, и лучи. А главное - фигурка птицы с раскинутыми крыльями. Орден Золотого Коршуна, который, по статуту, вручается только японцам и только за военные заслуги.

        - Я, собственно... - гайдзин откровенно смутился. - Всего лишь не отдал ключ, когда потребовали. Но потом-то меня все равно ударили по голове и ключ забрали.

        Японец кивнул:

        - Да. Вы подарили нам примерно десять секунд, мы успели добежать до самолета, и потому пассажиры остались живы. Всего лишь.

        - А! - тут и европеец сообразил. - Я же вас помню. Вы нас потом выносили. А скажите, почему именно "Коршун"? У вас же для иностранцев обычно "Восходящее солнце". Не в традиции.

        Японец удивился:

        - Что же вам не объяснили?

        - Простите, уважаемый, я не очень понимаю в ваших петлицах...

        - Тайса, - подсказал японец. - Это как ваш полковник.

        - О, я помню вас капитаном.

        Японец засмеялся:

        - Ах, а как я помню себя капитаном! Вот сержантом уже не помню, это уже эпоха мифов и легенд... Но что же, сенсей, вам так и не объяснили?

        - Простите, мне вручал орден микадо. Как я мог что-либо спрашивать посреди церемонии?

        - О, простите, я увлекся воспоминаниями и не сообразил... Итак, ордена для нас очень молодая традиция, всего с конца девятнадцатого века. Сперва не награждали женщин и гайдзинов. Потом стали награждать женщин, потом вот гайдзинов понемногу. Мир меняется, что поделать. Мы вон, помнится, "на вечные времена" отказывались от армии и военных методов, а пришлось все вернуть.

        Японский полковник поднялся стремительно, чтобы разогнать печаль, и повторил:

        - Жду. Дочку. Тоска берет сидеть. Пойдемте, посмотрим. Тут есть, на что.

        Тогда поднялся и европеец: высокий, худой, в светлом костюме серо-серебристый, как потолчные панели и плиточный пол музея, как вертикальный оживший солнечный луч, как изнанка темно-синего, напряженного в ожидании японского полковника.

        Двое мужчин пошли через просвеченный полуднем холл, несколько в стороне от прочих групп людей, тоже тихо обсуждающих бумаги, железо и кровь за стеклом витрин. Комментировал японец, как хозяин:

        - Вот, настоящий "Зеро", тот самый истребитель. Говорят, что принадлежал Сакаи Сабуро, но я думаю, врут. Из кидобутай ничего не уцелело, так что это, скорее всего, восстановленный. Из самых последних военных серий, для которых топлива так и не хватило. Рассказывали, тогда чуть ли не из сосновых корней пытались выгонять бензин.

        Обошли зеленый самолет, взирающий за остекленную стену - на разлапистый, приземистый, крестообразный в плане храм - с той же тоской, с которой поглядывал за окно и японец. Где-то там, за зелеными стенами, за серыми крышами, терпеливо ждал Виктор Павлович с парой аспирантов, меланхолично мигали желтые огоньки на регистраторах, и чуть слышно шуршали жесткие диски в два потока, и все это железо дожидалось того же, чего и японский полковник; да, впрочем, и худой седой гайдзин с негайдзинским орденом ждал того же.

        - ... А вот настоящий паровоз, из Бирмы притащили.

        Ну что, паровоз как паровоз. Черный котел, красные колесики, начищенная бронза.

        - Пушку точно такую я видел на фотографиях, - европеец остановился у стального хобота, обошел со стороны казенника, указал на рыжие выщербины:

        - Вот, именно! Тут на фотографии еще танк стоял. Это осколками посекло, а вот следы траков.

        - Номонган, - кивнул японец, а европеец в тот же миг сказал:

        - Халхин-Гол.

        - Как странно, - японец развел руками. - Наши предки стреляли друг в друга. А мы так вот...

        - А мы бы уважали друг друга без этой стрельбы? - усмехнулся третий собеседник, возникший как бы из ниоткуда. Наверное, от экскурсии отбился. Неправильный гайдзин и недосамурай поглядели на него с одинаковым нехорошим интересом. Новый участник развел руками:

        - Просто шел мимо, услышал родную речь.

        Не дождавшись в ответ ни слова, мужчина продолжил:

        - Почему все так и не оставить, Александр Иванович? Вы уже не мальчик, вам-то к чему постоянно что-либо менять? Вдумайтесь, все новые вещи, все сегодняшние игрушки - продолжение прошлого.

        Мужчина обвел рукой зал, обвел широко. За стеклом витрин желтые письма, ржавые каски, рваные кители... Прямо в зале вот эта огромная пушка, чуть поодаль тоскующий по небу самолет, и паровоз из Бирманских джунглей, и вот еще пятнистый танк, судя по табличке, тоже легендарный "Чи-ха", вытащенный аж с острова Сайпан.

        - А там, в прошлом, кровь, - снова ловко вклинился в паузу японец. - Уже поэтому стоит поменять образ действий.

        - В прошлом источник вашей силы, - мужчина не согласился. Опустил руки, повернулся чуть боком, и в светлом-светлом зале глаза его показались черным недомноготочием.

        - Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась, Александр Иванович. На этом стоит мир, Сосуке-тайса-доно, ведь и выбор вашей дочери...

        Тут японец вполне по-самурайски выхватил меч - вовсе не декоративный, как оказалось! - и клинок прошел через облако черного дыма, и собеседник пропал, истаял, как не существовало, и на лезвии "сержантского меча" ярко вспыхнуло солнце, добравшееся уже до высшей точки, до полудня - там, в небе за остекленными стенами, куда с тоской вглядывался зеленый истребитель.

        - Хороший клинок, - японец убрал меч, словно ничего не произошло, а просто решил он так вот перед гайдзином похвастаться. Соседние экскурсии тоже не обратили внимания: музей ведь. Первый и единственный в Японии музей войны, Юсукан.

        А храм за остекленной стеной - Ясукуни.

        Для среднего японца все, поименованые здесь - духи-защитники родной страны. И семь тысяч погибших войны Босин, и два миллиона Второй Мировой. И военный преступник, премьер-министр Хидэо Тодзио. И мальчишка-камикадзе. Все перечислены на стенах Ясукуни, все равны в посмертии.

        Наверное, поэтому японские кан-мусу, "девушки-корабли", откликаются на Призыв именно здесь.

        Полковник Сагара Сосуке вернулся к скамейке, сел. Облегченно откинулся на спинку. Александр Привалов принес из автомата два стаканчика кофе, один подал собеседнику. Японец сказал, наблюдая за поднимающимся паром:

        - Он в чем-то прав. Дочка тоже ведь пошла по тому самому канону, по старому пути, а я вовсе не хотел для нее такой судьбы. Разве я воевал за то, чтобы дети тоже воевали? У вас... Дети есть?

        - Дочь и сын, - Привалов усмехнулся. - И вот Егор как раз морской пехотинец. По вашему, "кан-сенен". Причем первый в мире, так уж получилось. Кто-кто, а я вас понимаю.

        - И как... Вы объясняете это для себя?

        Привалов залпом допил кофе, скомкал стаканчик, вложил в благодарно мигнувшую мусорку.

        - Мне кажется, тайса-доно, важнее то, что дети выбирают сами. Что у них есть возможность выбирать. Мы свое дело сделали, возможность эту предоставили. Дальше их выбор, их будущее, их жизнь. Дальше сами.

        Японец допил кофе и точно так же выкинул стаканчик.

        - Вы тоже в чем-то правы. Просто я не хочу, наверное, чтобы она здесь пришла - и сюда же потом вернулась.

        Привалов молча развел руками. Выпрямился:

        - Прошу простить, мне пора сменить напарника. Не уверен, что он сможет заменить меня в беседе. Но вам так даже интереснее, наверное.

        Японец усмехнулся:

        - Вы правы. Все интереснее, чем сидеть и ждать.

***

        - Конечно, интереснее, даже спорить не о чем!

        Сергей отхлебывал пиво без градусов, опираясь на порог экспедиционной буханки. Японские косплееры щебетали вокруг на вполне приличном английском, размахивали пластиковыми мечами, поправляли кошмарные наряды. И, конечно, фотографировались. На крыше, перед машиной, за рулем, на бампере. Даже с ним, потому как натуральный же гайдзин! Вон какие глаза большие!

        В океане аниме нашлось и такое, где "russian UAZ" играл заметную роль - Сергей не вникал, что за сюжет и к чему в нем девчонка с громадным вычурным топором. Просто слушал и ждал, пока завершится отведенный ему на обед час времени.

        - ... И ты бы пошла в канмусу?

        - Я и пойду, когда дорасту. А что еще делать? Рис выращивать или бумаги перекладывать? Неинтересно!

        - У парней все проще. Любой может, вопрос тренировки.

        - Но зачем? Раньше считалась козырная специальность. Сейчас... Додавят Глубину, а потом что? В космос кан-сенену никак, это если Туман только.

        - Зато сильные. И это, честно только. Ты никогда не хотел себе канмусу? Там нету ни кривоногих, ни коряво одетых.

        - Ага, только человека она обнимет и привет, ливер из ушей полезет...

        - Оставаться просто человеком уже немодно?

        - А как ты хотел? - усмехнулся тот самый здоровяк, облокотившийся на крышу "Буханки".

        - Если не хотели ломать рабочую конструкцию общества, зачем вперли в него бессмертие? Теперь мир меняется. Молодые видят его в каждом поколении по-своему. Закон жизни, отцы и дети, вот это вот все...

        - Вы считаете, лучше умирать, но по прадедовским законам?

        Черноглазый присел на корточки, отставил свою бутылку, уже допитую, ближе к мусорке, под каменный точеный столбик.

        - Я считаю: как ни умирать, все равно день терять. Новые изобретения спасут сколько-то жизней. Но социальные потрясения тоже ведь убивают людей миллионами. Лишают работы, выкидывают на улицу из неоплаченных домов, просто расстреливают "классово чуждых". Тебе вот разница, умирать за правое дело, или от ножа грабителя в голодный год?

        - И что, вы полагаете, мы должны протестовать против перемен?

        - Я против протеста по самой своей сути, - черноглазый вздохнул. - Что поделать, если у вас такой возраст. Кто в шестнадцать не свергал кумиров, лишен сердца, это верно. Но верно и другое: кто к тридцати не остепенился, лишен мозга.

        Сергей зевнул:

        - Камрад, это баян.

        - Угу, с во-от какой бородой, - хмыкнул здоровяк, снова выпрямляясь. - Просто задумайся.

        - А это уже классическая манипуляция собеседником.

        Сергей тоже выпрямился и вежливо - ну, насколько сумел - попросил очистить машину. Обед заканчивался.

        Косплееры дисциплинировано вымелись наружу, построились четкой коробочкой под командованием мгновенно выдвинутого старшего и синхронно поклонились, пропев благодарность - Сергей чуть ключи от машины не выронил, до того ловко все это японцы проделали.

        Он тоже поклонился в ответ. Совсем не так ловко, но все остались довольны. Пробормотал прощание и заторопился к воротам храма, к приборам и записям. Черноглазый амбал поглядел вслед аспиранту, шагнул то ли за стену магазинчика-стекляшки, то ли за очередной микроавтобус в ряду, но пропал мгновенно; впрочем, косплееры внимания не обратили. Праздник же, Танабата. Сходятся миры, над Млечным Путем чайки создают мост, подумаешь, чудом больше. Вот, с настоящим гайдзином сфоткались, на реальном "уазике"!

        Кстати, гайдзин-то ушел в сторону храма. Вон, уже под воротами.

***

        Под воротами Сергей ощутил словно бы легонький толчок и сорвался на бег. Похоже, начинается. В грунтовый дворик перед малым святилищем он влетел одновременно с бегущим от музея научруком. А ведь у Дон-Кихота сын тоже кан-сенен, подумал Сергей. И тоже, если не врет легенда, пошел в море не столько ради мира на земле, сколько ради девчонки. Есть еще кино про них, но верить фильму опасно, так и в счастливый конец поверить можно...

        Игорь за ноутбуком обернулся и шепнул:

        - Долго ты.

        - Фоткались на "Уазике", всей толпой.

        - Точно фоткались или трахались?

        - В жопу иди, озабоченный.

        Игорь заржал:

        - Ну, ты хотя бы телефоны взял? Ты ж страшне коварне русске, что ж ты прохлопал?

        Сергей вытащил второй ноутбук, размотал и надел наушники, включился в сеть резервным каналом. Обсуждать и теории строить можно потом, за рюмкой чая. Сейчас рутина, та самая, никем не любимая. Замерить сто тыщ циферок, создать поле для смелых гипотез, накидать под ноги того самого канона...

        Сергей вздохнул, толкнул приятеля кулаком в плечо:

        - Игорь, блин. С людьми аккуратно надо, их же потом не отнормируешь ни по модулю, ни по гауссиане. Это же тебе не квантовая наблюдаемая!

***

        - Квантовая наблюдаемая - математическая абстракция, а физическое значение - вещественное число. Вот о способах перевода одного в другое мы и спорим. Я не физик и Сиона тоже не физик, по Сарториусу... Цитату узнал?

        - Нет.

        - Лем, "Солярис". Вот что, прежде, чем раздевать меня взглядом, прочитай хоть что-нибудь сложнее этикетки для освежителя.

        - Не поверишь, я с Лемом в сорок первом году пиво пил в Лемберге, который тогда еще не назывался Львов. Там пан Станислав проходил военное обучение, и жаловался. Дескать, учат нас, как будто танков нет на свете совсем. Я у него даже автограф взял, но потом растрясло где-то по грунтовкам, вот бумага и выпала. До сих пор жалею.

        - Не врешь?

        - Зачем?

        Киришима запнулась.

        В самом деле, зачем?

        - Тогда скажи, где ты так быстро нырять научился?

        Собеседник вздохнул. Хорошо вздохнул, мощно. Киришима поежилась. Да, с этой тварью даже в учебном бою перепинываться - это не своих гонять, привычных и нестрашных. Она и попала-то всего под единственный залп, а корпус до сих пор чешется. И ремботы все еще сигналят красным.

        Что сама она влепила ответно раз десять, утешение слабое. Как сестра и объясняла, "Советский Союз" - немного слишком. Немного чересчур. Проектировали его без тормозов и без оглядки на возможности верфей. Так что и противоторпедную защиту, и бронирование, и силовую установку ему запланировали такую, что теперь его можно долго ракетами ковырять...

        Но противник в учебном бою удивил ее совсем не линкорной резвостью. Признаться, Киришима надеялась на свой отменный ход. Она все же "быстрый линкор". Перебегать, закружить - и в дамки.

        А накрытый ее залпом "Советский Союз" просто нырял метров на тридцать, оставляя снаружи пару плавучих дронов-наблюдателей, дублируя гравитационный радар. И все, привет. Хочешь - пробивай сперва тридцать метров океана, и только потом поле Клейна и собственно броню. Хочешь - под водой торпедами в него швыряйся, так она же не "Сэндай" с сорока торпедами в залпе!

        Нет, можно еще испарить воду атомным зарядом или само пространство танатониумом. Ударная волна пройдет как надо, даже туманнику придется плохо.

        Но...

        Но до сих пор Киришиме просто не попадались противники, стоящие по-настоящему тяжелого оружия.

        Она просто не привыкла на каждый чих швыряться "красными" боеголовками, тем более - "черными". Даже Глубинников били артиллерией, и вполне хватало.

        - Так... - матрос поморщился. - Принял однажды на поле полторы мегатонны.

        Чего-то подобного Киришима ожидала. Очень уж по-настоящему защищался и уворачивался багровый корабль в ненастоящем учебном бою.

        Матрос улыбнулся - опять неправильно! - и попробовал пошутить:

        - Л-люди!

        - В смысле: люди?

        - В смысле, люди накидали, едва успел ноги унести... Если не возражаешь, вернемся к теме. Мы говорили о "принципе причинности".

        Киришима подумала. Потом еще подумала. Как все-таки хорошо, что не обошлась перепиской по сети. Аватара - эмоции. А эмоций тут более, чем. И все пишется, все укладывается в бездонную память корабля Тумана... Как озадачатся сестры, приятно представить.

        Но все потом.

        - Определение "принципа причинности" в сети сам найдешь.

        - Что там искать. Событие А может влиять на событие В только в том случае, когда В случилось позже А. Но тут сразу вылазит Эйнштейн и просит уточнить: "позже" - это в чьей системе отсчета, объекта А, В или условного наблюдателя?

        Киришима посмотрела сквозь ничуть не пострадавшее окно рубки на красную от заката воду лагуны, на черную зубчатую кайму пальм и домиков, наконец, на себя-корабль. Собеседник терпеливо ждал, и Киришима заговорила:

        - Для твоего случая важно вот что. Принцип установлен эмпирически, его справедливость на сегодня никем не опровергнута. Но вот его универсальность не доказана. Следовательно, можно предположить, что "принцип" локален относительно Вселенной, а далее можно предположить, что его действие обеспечено искусственно.

        - Например, Свидетелем Канона?

        - Именно. Вот обычный пример. Ты провалился в прошлое, убил дедушку, и все полетело к черту, так?

        - Допустим.

        - Так вот, оно полетит к черту, если Свидетель тебя не поймает. И вот, нарушив симметрию движения времени, ты создал принцип причинности.

        - Когда выполнил прыжок во времени или когда возник Свидетель Канона?

        Киришима покачала рукой и еще раз поглядела на IJN "Киришима" в центре лагуны.

        - Мы же квантовые, - сказала она тихонько. - Для нас не: "чашка разбилась потому, что ее столкнули со стола". Для нас: "чашка упала со стола вследствие того, что в будущем разбилась", понимаешь? Или эти события произошли одновременно. Потому мы и можем контролировать миллиарды нанопылинок, строить из них себе корпуса или что там еще надо. Для нас необходимые миллиарды операций происходят вне физического времени.

        Матрос отошел от окна:

        - Давай чаю попьем. Я попробую осознать всю эту фигню. Дай мне минут пятнадцать.

        - Сбрось мне тогда бой, интересно, как с твоей стороны... Ага, благодарю.

        Тут человеком прикидываться не требовалось. Пока солнце упало в море по-тропически быстро, решительно, пока рембот выставил чайник...

        ...А Конго сама бы принесла, подумала Киришима. Для сестры важен процесс, а для "Союза", получается, чай? Вот уж ценные разведданные, нечего сказать!

        ... Пакет с записью учебного боя пришел, и Киришима развернула его с нетерпением. Как он думал? Почему выбрал простую атаку? Понадеялся на защиту или на то самое умение нырять? Но ведь, что всего обиднее, сработало. Как же до сих пор корпус чешется...

        В какой-то момент она поняла, что собеседника рядом нет. Оглядевшись, нашла его на правом крыле мостика: моряк смотрел на костер и компанию перед огнем, шумно принюхиваясь.

        Ладно, с боем придется разбираться потом. Собраться всем и посмотреть записи. Вот, моряк вернулся в рубку. Спросил:

        - Отвезти тебя на борт? Или тут гостевой блок большой, аватаре поспать место есть.

        Киришима фыркнула с едва уловимым превосходством человека служивого перед штафиркой:

        - Это ты у нас лоботряс и бездельник, а у меня увольнительная на пять суток, из них двое уже прошли. Спать некогда.

        - Тогда продолжим. Если что-то нужно, не стесняйся. Много не обещаю, но чем смогу, помогу.

        - Кстати, чай неплохой... Да, вернемся к теме. Следующая твоя проблема - проблема ландшафта. Кратко: воздушный шарик можно сложить в куб, тетраэдр, просто шар, цилиндр и так далее. Вопрос: что же выбрать? Критерия нет, все равновероятны... Так и с наборами разных физик, разных Вселенных. Макие полагает, что количество Вселенных примерно десять в пятисотой степени. Не исключено, что их вообще бесконечное число.

        - И как же в этом разобраться? Для меня, сама понимаешь, вопрос шкурный. Где я? Что я?

        - ... Куда вы меня тащите... - пробормотала Киришима.

        - ... Только не ногами, начальник! - вот, опять эта неправильная улыбка. - Ладно, я понимаю, что надоел с этим вопросом. Просто вижу: не понимает никто. Но наугад, бодро и весело, я уже пробовал. Теперь лишний раз выдохнуть боюсь. История учит, что говорить бесполезно.

        - Тогда не говори ничего. Кому надо, поймут. Остальным ни к чему.

        - Хорошо. Вернемся к физике. Киришима-сан, вы на удивление хорошо разбираетесь в проблеме.

        - Так я же говорила: Астория интересовалась угоном Ганимеда. Вот, мы прикинули, что необходимую гравитацию можно организовать искуственно. Если понять, как ты сюда попал. Ну и начитались теории, понятно.

        - Умница девочка, - моряк вздохнул. - Проще у Юпитера выцарапать спутник, чем у людей зимой снега выпросить.

        - Конго собирала нас, мы искали решение. Когда мы еще не знали, что ты такое.

        - Кстати, сама Конго где? То она заваливала меня запросами по сети, а то даже письма не пришлет.

        Над лагуной постепенно загорались огни: рыбаки выходили на ночной лов. Снаружи кольца атолла поднимались к поверхности кракены местной Стаи. Растягивались на пологих, огромных, океанских волнах, отражали глазами-блюдцами полную белую луну.

        - Конго должна оглядываться на политику. Вот, если я вернусь с хорошими новостями, то уже понятно, как Туману к тебе относиться.

        - Так я что, получается, даже и не Туман? По местным понятиям?

        - Честно говоря, не только Макие с Акаги, много ученых еще года два проспорят, кто и что ты. Просто у нас мир такой... То Ангелы, то Туман, то Глубина. Если ты безопасный, то и черт с тобой. Если же ты еще и полезный, то какая нам разница, какого цвета у тебя кровь и кишки.

        - А если ты вернешься с плохими новостями?

        - Какую-то информацию я так или иначе привезу. Но главное, станет понятно, друг ты, враг или нейтрал. С тонкостями можно разобраться и по ходу.

        - Кстати, насчет разобраться...

        - Да, рассказываю. Как работает, например, следователь или археолог.

        Киришима подняла руку - и вдруг обнаружила, что может управлять экраном в рубке. Вздрогнула. А ведь он в таком доверии не видит ничего необычного. Подумаешь, дал порулить кусочком себя! Для нормального корабля Тумана нонсенс, но раз так вышло, чего стесняться: аномалией больше... Киришима решительно зажгла посреди экрана оранжевый треугольник:

         - Вот момент в истории, некая точка икс.

        Разбросала ниточки связей:

        - До нее имеются какие-то факты, разной степени достоверности. После нее тоже известно сколько-то фактов, и тоже разной степени достоверности. Надо построить картину мира, в которой все это сойдется.

        Кстати, свечение глаз у них обоих одинаково синее. Это что-то значит? Или нет?

        - Понятно, - сказал между тем синеглазый. - Точка икс - это мы в настоящем времени, в данной секунде, здесь и сейчас. То, что у Кастанеды называется "точка сборки".

        - Точно. Из прошлого мы знаем какие-то факты, в будущем видим набор желаемых результатов, то и другое с разной вероятностью. Что-то абсолютно достоверно, что-то в лучшем случае сомнительно, а то и вовсе ложь. Наша картина мира должна собраться относительно нас.

        - Если чашка разбита, значит, где-то ранее она должна упасть. Если в будущем генерала хоронят, как собаку, значит, прошлое должно подстроиться так, чтобы генерал в нем опозорился. Например, предал или проиграл важную битву.

        - Именно. Из всех вариантов реализуется тот, который даст именно такую вот картину.

        - Киришима-сан, в воображении-то я любую картину построю. А вот физически как это возможно?

        - Теория струн же, петлевая гравитация. Геометрия пространства-времени не фундаментальна, а появляется на больших масштабах или при слабой связи. А геометрия пространства-времени прежде всего масса. Вывод: передвигая, скажем, Солнце, на течение времени можно влиять. Время можно создать в определенном куске Вселенной. И можно создать нужное течение времени.

        - Получается, не только Туман - люди смогут. Лет через много. Когда научатся жонглировать объектами звездной массы.

        - Не обязательно звездной. Обычные спутники GPS вынуждены давать "эйнштейновскую поправку", тридцать восемь микросекунд в день. А это разность в координатах ни много, ни мало - десять полноценных километров. На мель сесть более, чем хватит. Хотя, казалось бы: масса Земли, по космическим порядкам ничто, меньше пылинки.

        Киришима тоже поглядела на засыпающий атолл и тоже улыбнулась:

        - Одна из гипотез нашего происхождения - что мы пост-человеческая цивилизация, вернувшаяся в прошлое за каким-то надом. Поэтому милая антропоморфная внешность. Поэтому Земля, а не Марс или другая планета.

        Тут матрос как-то странно то ли хмыкнул, то ли хрюкнул, видимо, припомнив нечто смешное, и Киришима поспешила вернуться к новой схеме:

        - Ты прыгнул интуитивно, чисто за счет мощности, как бы поднимая вес голыми руками. А у наших КШиПов есть оборудование. Кран...

        Тут матрос опять подавил смешок, извинился движением ладоней, и Киришима продолжила:

        - ... В общем, специальное оборудование. И сильнее, и точнее. Так что лучше всего тебе поговорить с Дзуйкаку или с Лексингтон.

        Киришима выключила экран - в чужом корпусе любое действие давалось через усилие, как сквозь воду:

        - На первый раз хватит. С теорией у нас все в порядке. По крайней мере, Макие больше не рвется выдергать Акаги волосы... А вот прыгать по времени туда-сюда мы пока не пробовали. Опасаемся.

        Рубку затопила тропическая ночь, чуть разбавленная слабым свечением двух пар глаз двух аватар.

        - Еще бы... - Аватар "Советского союза" допил чай, рембот убрал чашки. Затем аватар вышел на правое крыло мостика и долго стоял, слушая, как шумят под ветром редкие пальмы.

        Наконец, сказал:

        - Теперь-то и я опасаюсь.

        Вкусно пахло жареной рыбой. Матрос огляделся.

        Ага, понятно.

        На песке у воды, как обычно по вечерам, "Лагуна" всей толпой пила пиво и лениво жарила на решетке дневную добычу.

        Негр-директор пришел со знойной мулаткой-поварихой из того самого ресторана, кирпичный тандыр которого медленно остывал напротив кормы линкора.

        Возле Датча прямо на песке сидели Рок и Реви, все еще опираясь друг на друга, но уже больше для души, чем по необходимости. И да, выглядела Реви лет на двадцать пять. Как там пишут классики: свежий воздух, здоровое питание, в день один-два подвига, не больше...

        Бенни в форме голограммы торчал по пояс из приемника, что подарили Сингапурские туманницы. Кот свернулся перед обычным телевизором в форме кота. Юнга Шарнхорст сидел в синей морской форме с золотыми пуговицами, только один - хотя вот по нему точно вздыхали местные девчонки.

        Матрос хмыкнул и помахал рукой. Датч ответно махнул банкой пива:

        - Спускайся! Пиво еще довоенное, хорошее. А где твоя девушка?

        - Она не моя. Просто в гостях.

        Вернулся в рубку:

        - Пойдем?

        - Позже... Наверное... Тут место интересное...

        По заторможенной речи синеглазый понял, что Киришима обсчитывает нечто тяжелое. Вышел на мостик один:

        - Что делаете?

        Реви отвернулась от переносного телевизора:

        - Смотрим "Пять мегаметров в секунду", ту серию, где Джонни - ну, герой, короче... Узнает от своей девушки - ну, Туманницы, понятно... Что КШиПы могут, оказывается, менять реальность мира. Но это, тип-того, настолько мощное оружие, что может оказаться опасно для самих кораблей Тумана. Как ядерные бомбы у Америки и Советов. Если их применить, хана не только противнику, себе тоже. И, значит, это ограничение - уязвимость перед людьми. Вот, узнав это, Джонни задумывается. Рассказать людям? Или он ближе к Туману, ему же там бессмертие обещано, тип-того.

        Мостик высоко, но ветер несильный, пальмы едва шелестят. Кричать не пришлось:

        - Хм. Интересно. А чем кончилось?

        Реви тоже подкинула блеснувшую под луной банку:

        - Не кончилось пока. Может, в следующей серии. А может, вообще в следующем сезоне.

        - Постой, это уже интересно. Вот как бы ты сама решила?

        - Ну, начнем с того, что исходник лажовый. Туманница, типа, ему проговорилась в порыве страсти... Корнет, что думаешь? Возможно такое?

        Из темноты показался худой парень, расчесывающий аккуратную стрижку, свет блестел на носках ботинок, все прочее терялось в бликах. Опустив расческу, парень сказал задумчиво:

        - Симакадзе... Вряд ли. Если только по просьбе Конго. Но допустим, проговорилась. Ну, чтобы проверить, чем там Джонни дышит. И чего?

        - В смысле: чего? Туман или люди?

        - Все забываю, что ты нездешний, - поморгал Бенни в передатчике. - Так ставили вопрос двадцать лет назад. А сейчас...

        Реви отставила банку:

        - А сейчас я тебе покажу просто и наглядно. Рок, подними меня... Три-два-хоп!

        Воздвигшись, Реви с помощью мужа подошла к причалу. На столбике фонаря нащупала кнопку-грибок и нажала; в гидрофонах раздался долгий четкий сигнал. Через несколько мгновений из волны вырос темный холм кракена:

        - Звали, береговые?

        - Ага, - Реви без церемоний потянула ближайшее щупальце. - Ну-ка, парни, встаньте рядом. А ты давай на грунт.

        - Фотографироваться, да? - на вполне понятном "пиджин-инглиш" проскрипел кракен, пока народ полукругом строился вокруг передатчика, вокруг бело-зеленой голограммы Бенни, сияющей что твой газовый факел над вышкой.

        - Точно. - Реви подняла голову к мостику. - Смотри, морячок. Мы жители атолла Адду. Свои для нас вот, вокруг стоят в рамке из тентаклей. А кто тут живой, кто Глубинный, кто Туманный, нам похрену, тип-того. Для нас нет этого киношного вопроса: Туман или люди. Для нас только свои - и не свои.

        - Не хочется думать, что без войны так бы не случилось. Внешний враг заставил нас.

        - Датч, а без войны со внешним врагом дрались бы мы друг с другом. И далее все равно по Киплингу: что родина, племя, род... Помнишь?

        - Помню. Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает, - откровенно удивленный Датч закончил цитату.

        - И пришло бы к тому же самому, к делению на своих и чужих, независимо от расы, пола, биоформы.

        Люди отошли чуть подальше от огня и телевизора, встали на площадке, где корпус линкора не заслонял круглую полную луну. Выполз кракен и расположился живописно, чтобы отражать луну глазами-тазиками, а щупальца раскинул на половину атолла, в самом деле обрамив живую картину.

        Рок и Реви остались у фонаря-столбика. Думая им помочь, моряк спустился на причал и подошел ближе.

        - Тоже офигел, - хмыкнула Реви, вглядевшись. - Ну какие же вы, мужики, предсказуемые. Раз я выросла в трущобах, то все, судьба по колее, оставаться мне темной дурострелкой всю жизнь?

        Люди этак и так фотографировались на фоне кракена. Тот позировал с явным удовольствием. На шум из ресторана прибежали официанты и даже проснувшиеся туристы - два шведа с женами, прилетевшие уже после боя. Шведы тихонько ругались, жены их ужасались, но тоже охотно снимались в объятиях коварных тентаклей, предвкушая, как изойдут на завидки оставшиеся дома клуши-соседки.

        - Да уж, - согласился моряк с линкора. - Как только я себе ни представлял дивный новый мир, но уж точно не так.

        Докурив, Реви вложила огрызок в протянутое щупальце кракена, и тот моментально съел окурок, поморгав огромными глазами-зеркалами, вызвав шквал охов и фотовспышек.

        - Вы ходите в мой мир, чтобы потом узнавать меня в своем.

        - Хроники Нарнии, так?

        Реви сказала глухо, не поднимая головы:

        - Когда я еще думала, что смогу рожать, купила эти сказки. Там картинки, яркое все такое. Думала, читать мелким в самый раз...

        Рок поднял голову к нависающему над берегом правому крылу мостика. Вроде бы мелькнул там синий отблеск, точно такой, как вот у аватара глаза светятся.

        Рок промолчал. Заговорила Реви, и опять глухо, в ноги:

        - Так-то можно беспризорника взять, их везде много. Только, как бы объяснить... В общем, это выйдет ответ не на мой вопрос. Я не смогу смотреть на него просто, все время за ним своего искать начну. А дитенок-то чем виноват, что я ебнулась в процессе жизни?

        Реви закурила. Рок обнял женщину покрепче и промолчал снова. Черная тропическая ночь, белая луна, белые отражения в глазах черного кальмара. Да вот еще синим светятся глаза аватар. И тут, на причале, и там, наверху, на мостике.

        - Пойдем, - заговорил, наконец, Рок. - Поснимаемся. Ты уж точно выглядишь не хуже этих теток.

        Матрос поглядел на пару, перевел взгляд на мостик. Подумал, попрощался четким кивком и в несколько шагов оказался на борту.

***

        На борту Конго собрались все те же, что и на первом совещании, только вот сейчас материала для обсуждения Киришима вывалила гору. Гость особенно не таился: то ли понимал глупость мелких секретиков, то ли с самого начала втирался в доверие. Так что Киришима приволокла чуть не экзабайт записей, и это не считая залитого прямо в сеть стрима того самого боя. Бой решили не секретить, зато все остальное...

        Первый час встречи прошел в напряженной тишине. Корабли Тумана (Макие Осакабе впервые присутствовала на равных) общались в квантовой сети. Аватары тихонько сидели на кожаном диванчике в полутемной роскошной комнате.

        Наконец, Конго по праву хозяйки подвела итог:

        - Киришима, ты великолепно справилась. Поздравляю. А что скажет аватара? Что там с эмоциональной стороны? Почему гость настолько... Никакой?

        Аватары зашевелились, подняли веки - в полутьме засветились красные глаза Конго, потом тепло-золотистые Хиэй, рядом изумрудные Харуны, лиловые Киришимы, наконец, белые - Макие Осокабе.

        Потом вспыхнули люстры.

        Киришима прижмурилась:

        - Он просто расплатился за все сделанное. И теперь он пуст.

        - Расплатился чем? Разве он что-то имел?

        Киришима не ответила.

        - Где он сейчас?

        - Я направила его к Дзуйкаку.

        - Лексингтон разбирается лучше и лаборатория у нее помощнее.

        - Именно что лаборатория. Лекс примется его изучать.

        - Так ты его пожалела? Хм...

        Киришима подняла руку:

        - Прежде, чем вы начнете хихикать, попробуйте примерить на себя очень простую вещь. Одиночество. Полное, глухое одиночество на протяжении всей его истории. Поговорить не с кем. Посоветоваться... Только с людьми! Конечно, "Советский союз" именно к такому и готовили, проектировали для действий против заведомо превосходящего противника. Но все же!

        - Нет, - вздохнула Харуна. - Ты его не пожалела.

        И улыбнулась:

        - Намного хуже.

        Киришима развела руками:

        - Я к "Дзуйкаку", она сейчас у Сайпана.

***

        У Сайпана, чуть к югу, есть легенда канмусу, тот самый прославленный и воспетый Тиниан. А еще чуть к югу и к западу - маленький зеленый Агухан.

        Крошечный островок, а на нем весь джентльменский набор воплощенной мечты. Море, белый песок, солнце, пальмы, девушки в купальниках... Вот интересно, а мечтал бы я жить в лесу, и кидало бы меня из тайги в тайгу? Эх, сколько раз убеждался - мечтать надо правильно и осознано. Мечта дело такое, она же и воплотиться может!

        Вот, приехали. В психушку для Туманников. Спорю на что хочешь, такого никто не описывал. Просто потому, что если Туманник таки взбесится, мало кто выживет, чтобы потом описывать ощущения. А кто и выживет, как бы сам не попал в помещение с мягкими стенами...

        Нету стен, и санитаров нету, и не связаны за спиной рукава смирительной рубашки. Чего их связывать, когда вот на рейде сразу два Корабля Штурма и Подавления, "Дзуйкаку" и "Секаку". У них в нежных пальчиках мировые нити. Потянут за ниточку, распустят сразу все вязание - и свитер, и оленей, на нем изображенных. А что свитер тот мировое полотно, и что олень посреди свитера именно ты и есть... Ну, кто бы сомневался.

        Олень!

        Компания тут, как говорил пан Станислав за пивом в славном городе Лемберге: "не велька, але бардзо пожендна". В смысле, не большая, но крайне достойная.

        Несколько Взятых - это, насколько я понял, Туманники, служившие сперва людям, потом королеве Глубинных Ото-химэ. Которая, опять же, как я понял - сама исходно легкий крейсер Тумана "Пенсакола". Но теперь снова с людьми, и это ее Глубинники сейчас "свои". А те Взятые командовали "не своими", пока я их не заземлил героически, на свою голову. В мозгу бедолаг теперь каша: кто кому верен и кто кого предал. Сложнее, чем грузинскому легиону "Царица Тамара" на острове Тексел в сорок пятом году.

        Несколько ядер Тумана, даже без корабельной формы, задержавшиеся тут еще от Перекрестка. Что за Перекресток, я не понял, но лет пятнадцать они здесь уже кантуются, и пока что без малейшего просвета. Впрочем, персонал клиники (а как еще назвать жутко серьезных малявок Дзуйкаку и Секаку?) не переживает. Это же не люди. А для Тумана и тысяча лет комы - так, подремать на дорожку.

        Ну и я, суперлинкор Тумана "Советский Союз".

        В психушке. Попаданец же - значит, это самое, положено.

        Точно Свидетель Канона друг не мой, а медведя.

        Ладно, шутки шутками, а разобраться в себе надо. И вот в этом Корабли Штурма и Подавления то, что доктор, ха-ха, прописал. Они-то мировые линии могут перемещать легко и свободно, я же именно о такой возможности мечтал. Тогда мечтал, в начале пути.

        Немного же уцелело от меня тогдашнего... Вон, уже и смеюсь так, что Киришима пугается.

        Кстати, Киришима сейчас на внешнем рейде. Насколько я, опять же, понял - она мой здешний куратор. А то меня, оказывается, даже Туман теперь не признает за своего. Так что приставлена специальная сотрудница. Чтобы я еще кого-нибудь не погладил против шерсти чисто от непонимания местных реалий.

        С одной стороны, грамотно.

        С другой - что я им, шестилетний?

        Олень...

        Аватара Дзуйкаку - симпатичная малявка с удочкой в два своих роста - сидит на желтом стульчике, оттеняющем ее пухлую синюю курточку. Чистит рыбу, что я подаю, и между делом выспрашивает, как я сквозь время ломился, да сильно ли на вековых рубежах подбрасывало.

        Аватара Киришимы тоже рядом сидит, но не рыбу чистит, а что-то в блокноте царапает.

        - Опер сказал - писать про всех?

        - Для сестры новые слова собираю. Ты не смущайся, я не в смысле мата. Просто ты порой такое ляпнешь... Чудное. Нездешнее. И вообще, тебе жалко, что ли?

        Умильную мордочку аватара линейного крейсера складывает с трудом. Не Симакадзе, совсем. Как там, опять же, у Великих Древних? "Роттенфюрер, аппарат для изучения мне!" И бормашина такая : вж-ж-ж-ж-ж-ж!" Вот в этой роли Киришиму представить легко.

        - Ну, для Харуны не жалко.

        - Не отвлекайся, - шелестит маленький доктор. - Давай посмотрим схему. Вот...

        На голограмме связей теперь все просто и ясно. Как же я раньше не сообразил! Залил бы ту мегатонну с третью не абстрактно, а в раскладочку, пятый узел, седьмой - и проблема бы сама исчезла... Безо всей это колбасы по мирам с временами.

        Только я тогда в схемах разбирался меньше, чем свинья в апельсинах. Только мое устройство для трансляции энергии не лазерный скальпель, а вроде той заточенной щепки. Чтобы ей правильно трахеотомию сделать, мастер-хирург нужен, доктор от бога.

        Черт, стыдно-то как перед малявкой...

        Олень!

        И тут, мало мне неловкости, трель звонка. И сразу голограмма на песке: тяжелый крейсер Могами.

        - Привет, Дзу! О, Киришима, и ты здесь... А чем это ты занимаешься?

        Дзуйкаку с мысли не сбилась: что для КШиПа лишний поток. Выделила часть внимания Могами, а частью продолжила показывать на голограмме:

        - Смотри. Ты дернул слишком резко и сильно, тут мягче надо. Вот как я сделаю, внимательно смотри. Даешь разрешение?

        - Разрешение дано.

        - Принято. Изменение нити шесть-ар...

        - ... Квантовой фи-и-и-изикой? - голограмма Могами подпрыгнула изящно, не отличимо от живой. - Вот как это сейчас называется, да?

        Видимо, линейный крейсер ответила тяжелому крейсеру на всю разницу в килотоннах, потому что Могами быстро сдала назад:

        - Ладно, мешать не стану.

        Но связь не выключила. Вроде как забыла:

        - Атаго! Ты сейчас умрешь! Ты там стоишь? Сядь! Представляешь, Киришима...

        - ... Как! Она всех опередила? Вот хитрая жопа!

        - Ну быстрый линкор, ха-ха. Я ей зеленое приглашение пошлю...

        - ... Но ее гербовый цвет лиловый, нет? Или она любит зеленое?

        - Нет, просто она жаба! Оторвала парня и не делится!

        Дзуйкаку махнула ручкой, и голограмма пропала вместе с голосами.

        - Теперь смотри, - тихо, напряженно сказала маленькая аватара. - Я все подготовила. Но точку сборки должен закрепить источник возмущения. В данном случае это ты и есть. Надо зафиксировать именно наш вариант событий. Как у Шредингера, понял? Пора открыть ящик и посмотреть, жив там наш кот, или уже все.

        - Аналогию понял. А как это физически выглядит?

        - Очень просто. Вот учебник истории, ты же его боялся читать все это время.

        - Да.

        - Правильно боялся. Пока я сеть не почистила, ты бы в нем такого начитался... Но теперь можно. Давай, замыкай круг.

        Маленькая хозяйка большой палубы подала мне обыкновенную книжку в темном переплете; двигая руками, словно сквозь плотную воду, книжку я взял.

        Открыл.

        И тут же пространство словно бы зазвенело вокруг.

***

        Пространство словно бы зазвенело вокруг. Исчез остров и серьезная маленькая Дзуйкаку, исчез ее стульчик, удочка, коробочка с блеснами; вокруг пульсировала сеть огненных нитей, то заполняя сразу весь объем - не умея его измерить или назвать, я чувствовал каждый удар сетью в невидимые границы ударом исполинского сердца.

        Под ногами приглашающе развернулась неширокая белая дорожка, и я сделал шаг, и нити сомкнулись за мной.

        Короткий путь пройдя до середины, я очутился в огненном лесу. Мировые линии всех цветов струились вокруг, свивались, танцевали спиралями и кольцами; я наблюдал, как прерываются нити, и подбирал слова, и тут вспомнил, что Мойр уже описал Гомер - и понял, что Гомер тоже однажды стоял так, среди бешеной пляски событий и судеб. Подумав о судьбе, я увидел собственных предков - от холодных камней постледниковой равнины - и потомков, до теряющейся в ветвлениях планеты-воды, планеты-снежка, просто Земли.

        Нити пригибались и возносились во всеобъемлющем ритме, я воочию наблюдал потоки энергий жизни и смерти - но "Создания Света, создания Тьмы" уже написал Желязны. Видел я и гад морских подводный ход, и дольней розы прозябанье - но и об этом уже сказал великий древний, и я теперь знал, что раз в жизни он тоже стоял в сердце мирового урагана; и я понимал теперь, откуда приходят образы с метафорами, где у них гнездо, где их запасено на все время существования мира...

        Кончатся образы - кончится мир, ибо тогда уже ничего воплотиться не сможет; но и про Рагнарек тоже кто-то успел сказать! В смысле, что Рагнарек никто не отменял. Вон плывет Нагльфар, корабль мертвецов, но плыть ему еще и плыть, как электрону внутри атома, в неголономном пространстве или как леснику в буреломе, когда продвижение в нужную сторону на пять метров стоит полутора километров обходов и перелазов...

        И я понял: с этого склада ничего не украдешь, здесь только оставляют. Верховный бог викингов оставил глаз, Гомер оставил оба, Прометей расплатился печенью, что отдать мне?

        Снова ударило гигантское сердце. Ветки прошлого бросились на меня вперемежку с будущим, со всех сторон, сплетаясь жгутом, стоцветным поясом.

        Первая ветка - одна тысяча сто сорок девятый год. Битва всех с каждым за право только существовать, пусть хоть коряво и некрасиво, лишь бы жить! Здесь образовалась Русь Докаменная, или Русь Волжская, но потом всех завоевали тюрки-Тимуриды. Насколько я видел в цветном поясе, примерно с тысяча шестисотого года, со взятием Константинополя, история вернулась на главную последовательность. Осталось от ветки русское княжество в Херсонесе, обломки.

        Вторая ветка - одна тысяча сто девяносто четвертый год. Вспыхнул и охватил сердце континента, Среднюю Азию, вольный Самарканд. Простоял он триста лет, после чего пал под ударами Тимуридов, и снова история вернулась к привычному мне с детства пути. От второй ветки осталась Чагатайская Республика в учебниках, да сборник законов Шариата, законов куда более практичных и гуманных, чем в моей исходной реальности. Здесь уже не спрашивали - жить или умереть, здесь уже всем хватало хотя бы еды.

        Третья ветка, одна тысяча четыреста девятнадцатый год. Европу, а потом и Америку, сковал железный порядок ордена Тамплиеров, зародившегося на второй ветке, как христианский противовес мощи вольного Самарканда. Тут впервые проявилась связь между ветками, но как! Жанна Д'Арк в своем селении, посвященному Господину Реми - Доминус Реми, на латыни, а на галльском попросту Домреми - нашла и вынула из алтаря колдовской меч храмовников, добытый на ночной парижской улице шевалье де Баатцем, далеким предком того самого Д'Артаньяна. Убедившись, что сила в правде, Жанна возглавила громадное крестьянское восстание, создавшее в Париже первую буржуазную республику, по образу и подобию вольного Самарканда. С мечом Жанна советовалась чаще, чем с мужем, за что и прозвали ее Девственницей. В более грубом варианте - девкой, которая спит с мечом, и пронзить которую можно только мечом же. Но вот за такое оскорбление уже вырывали язык.

        Сплетение веток все усложнялось; но здесь, внутри всего, я видел и понимал каждую мелочь, на которой только желал сфокусироваться. Итак, через полтора века потомки Галльской Народоправии биологическим оружием почти покорили орденское государство и начали осваивать Америку, и только с этого момента история вернулась на более-менее привычную мне последовательность с открытием Америки, потом и вообще открытием Европой остального мира.

        Но с каждой веткой изменения множились. Так, из третьей ветки в общую копилку попали развитые карантинные правила, мощная гигиена задолго до венского непризнанного доктора. А еще героическая поэзия эпохи Жанны, а еще движение: "Жанна должна умереть", потому что ее именем якобы прикрывалось грязное завоевание Америки оспой и холерой. Ну и сама Америка сделалась франкоговорящая. Идальго и джентльменам там не осталось почти ничего.

        Четвертая ветка обрушилась черно-зеленым градом. В четких решетках, в законах Пяти Приоратов цветом папоротника в июньской ночной чаще вспыхивал неяркий свет любви - любви как понятия, невысказываемого словами; тут я понял, что пытались выразить все поэты-лирики, и что видели они хотя бы раз в жизни, "очутившись в сумрачном лесу", и что ничего внятного тут не скажешь, а просто вынесешь ощущение; все с тобой произошло не зря и не даром, а во имя этого вот, осязаемого и вечного; жаль только, что невыражаемого словами...

        Четвертая ветка - накануне Колумба, одна тысяча четыреста девяносто первый год. Она уже напрямую следовала из третьей ветки, а та из второй, когда Орден Рыцарей Храма перебрался в Америку, уходя от преследований авиньонского папы и Железного Короля, Филлипа французского, четвертого этого имени.

        На четвертой ветке возникла громадная империя Пяти Приоратов, с великолепной для того времени наукой. Например, для почтовой связи через необозримые просторы между Тихим Океаном и Атлантикой, храмовники оставленный мной планер снабдили мотором. Логично: с хорошим мотором и ворота полетят. Однако, по слабости механической технологии, получилось у них, что единственный реалистичный двигатель - реактивный, там никаких вращающихся деталей нет, особенная точность не нужна. Собственно, я им из этих соображений технологию ракетных ускорителей и оставлял. Но...

        Но, намучившись с одноразовыми ракетами, в четвертой ветке храмовники вместо поклонения Бафомету и банкирства изыскивали многоразовый реактивный мотор. Единственно возможным показался им двигатель испарительный: для всего остального требовались очень уж термостойкие стали. Что ж, книжники и философы, ведомые, ясное дело, лично господом богом, подобрали подходящее рабочее тело.

        Ртуть.

        Ага, вот и я вздрогнул.

        Температура кипения ртути - хоть руками грей. Плотность рабочего тела больше, чем у стали, значит, и отдача хорошая. Парообразование начинается почти сразу, давление от нагрева зависит плавно, аккуратно, никаких тебе рывков тяги. В общем, идеал. Ну, если не считать, что пары ртути ядовиты, как мало что.

        Зато простота конструкции, зато грей чем угодно, хоть маслом, хоть спиртом, зато плавно регулируется тяга, а уж весовая отдача!

        Ртуть в товарных количествах нашли у ацтеков. Те лечили кишечную непроходимость очень просто и своеобразно: полстакана ртути перорально. Не смажется, так протолкнется. Плотность огромная, все равно, что полстакана холодного чугуния выпить.

        И полетели над просторами Пяти Приоратов ртутно-реактивные самолеты, но на том сюрпризы не закончились. Сумрачный орденский гений, предтеча Фоккеров и Мессершмидтов, исследовал и другие пути. Например, парение над морем на манер альбатроса, непосредственно над гребнем волны. Океанская волна, кто видел, здоровенная, как дюна или холм. И над зыбью всегда найдется поток обтекания. Научишься его седлать - лети перед волной на высоте, достаточной для того, чтобы вовремя перескочить на другую волну. Если птица может, пилоты школы Гурона тем паче смогут!

        Оба типа леталок производила всемирно известная фирма "Зеленый крокодил", прославив свой тотем на века. Знаменитая шутка, что-де: "крокодилы летают, но только низенько-низенько" пошла именно отсюда. И позже боевые вертолеты назвали именно "крокодилами"; слово "зеленый" отвалилось с течением времени, ибо язык вообще стремится к экономии.

        Далее империя Пяти Приоратов распалась на куски почти по сценарию распада СССР. Только пост-орденские королевства остались повязаны общей экономикой теснее, чем СНГ, и Америка в той ветке считалась довольно хорошей страной для жизни.

        А еще в четвертой ветке никакие идеи - ни социалистические, ни фашистские - не мыслились вне ордена, вне организации. Так что орденов наплодилось едва ли не больше, чем сейчас вокруг меня пляшет мировых нитей. Один из них, орден коммунистов, принял себе гербовым цветом красный, в честь первооснователей.

        Снова гулко ударило сердце мира, снова плеснуло тканью событий, но сейчас я уже более-менее сориентировался, и даже различал в цветном хороводе мелкие крупинки шуток:

        - Царь морской, а Безумный Маркс выйдет?

        - Нет, промышленный пролетариат еще не оформился.

        - А скиньте "Капитал"!

        Вплелась четвертая ветка в мою личность, канула в стоцветном жгуте, а осталась от ветки собственно орденская организация, да еще культ дисциплины в любой партии и любом деле.

        Пятая ветка, одна тысяча девятьсот четырнадцатый, от исходного мира отличалась, на первый взгляд, мало. Точные уколы спецслужб в нужные места, и вот результат: герцог Фердинанд прожил отведенный судьбой срок, а вместо Первой Мировой раскалился и заплевал всю Европу кровью Балканский Котел. Неслась цветная нить, брызгала на изгибах алыми искрами, видел я результат - всего лишь чуть менее смертельный, чем в моей исходной реальности, но и на том спасибо. Великобритания не распалась, революций не случилось. Случилась Балканская ССР.

        Зато Мировая Война - здесь Первая - началась Японией в союзе с Российской Империей. После всепланетарной мясорубки обе империи сравнительно мирно трансформировались в конституционные монархии. Мирно по двум причинам. Во-первых, перед глазами маячил Балканский Котел, и никто не хотел себе такого. Во-вторых, все революционеры охотно уезжали в Африку, до которой великие державы дотягивались разве что криком.

        Правда, уже в шестидесятые годы революционеры с опытом наперевес поперли из Африки обратно. Поэтому Советский Союз на пятой ветке создался, как у нас, кровавой революцией из Российской Империи. А гражданская война шла сразу на танках. И коммунизм оказался намного яростнее, потому что многие вещи успели обкатать на Балканской ССР и на той же Африке. С другой стороны, это позволило обойти самые очевидные грабли, вроде той же кровавой коллективизации.

        Сразу же стартовала космическая гонка. Советский Союз ее не выиграл, но соперники его к восьмидесятому году и вовсе попросту рассыпались на мозаику классических "десятимиллионных" евронаций. Дальше пятая ветка повернула далеко в сторону, и я потерял ее из виду. На память остался в копилке космос, очень сильный космос, ну и обеспечивающая его приличная наука.

        На этом фоне визит мой в одна тысяча девятьсот восемнадцатый год, обошедшийся мне так дорого, в копилку бросил до обидного мало: с немцами в той ветке не воевали, танки сразу делали правильные, и тоже успели заключить союз с японцами. А на блок трех сильнейших континентальных держав заокеанцы не полезли. Но ветка оказалась чересчур самобытная: как это коммунисты с немцами в союзе? Неканон! А как же товарищ Сталин и командирская башенка? И ветка скоро вильнула в темноту, на глухие окольные тропы.

        В копилке задержалось еще стихотворение Маяковского про военно-морскую любовь. Там, где: "Плач и вой морями носится: овдовела миноносица". Настоящему поэту не нужно секретных архивов; уверен я, что Владим Владимыч тоже в свой срок пропускал через пальцы эти вот сияющие нити, ступал под сводами лично своего пламенного леса; обошелся без неуклюжих моих намеков, хватило вежливого умолчания.

        Вспыхнуло надо мной багровым, заколотило невидимое громадное сердце часто и резко, барабаном, но запахов никаких не появилось, и потому я знал, что все еще не в реальности, а то ли сбоку, то ли между, вне шестеренок мироздания.

        Шестеренки подавали в станок следующую нить: год сорок первый. Без уточнений, и так понятно. Здесь все почему-то сохранилось в точности как я помнил. Мерцала единственная погрешность в состряпанной мной "расстрельной телеграмме Жукова" - я там слово "офицер" влепил, а оно тогда не применялось вовсе, правильно говорилось: "красный командир", "краском". Но как-то со временем спорное слово стерлось. Наверное, историки сочли, что кто-то из них уже потом, после войны, неправильно скопировал исходник телеграммы; оригинал же, понятное дело, пропал, об этом я в первую очередь позаботился.

        Так вот, после красного знамени над Рейхстагом, державы шестой ветки бросили все силы в космос, а не на ядерную физику. Страшные Бомбы появились поздно, зато сразу на орбите. Так что холодная война затянулась до двухтысячных.

        А тогда СССР сравнительно мирно рассыпался на республики, но и Америка тоже расселась оплывшим снеговиком: на Восток, Запад, Библейский пояс (по английски "The Belt of The Bible"), конечно же гордый одинокий Техас, ну и Озера; куда девались Бомбы с орбиты, я, признаться, побоялся досматривать.

        От самого первого моего визита, от года тысяча девятьсот восемьдесят второго, осталась готовность Союза и Штатов к термоядерной войне с эскадрами Алых Линкоров. По этой-то причине что Ангелов, что Туманный Флот люди встретили изо всех калибров, и загнать хомо сапиенсов под лавку не вышло.

        С этой ветки знакомая мне история пошла кувырком, и больше я уже ничего не узнавал, и только глазами хлопал, когда нити прошлого переплетались с нитями будущего, и в такт мыслям заполошно гремела вокруг вселенная, когда готовое плетение раскаленным змеем билось изнутри в невидимые границы, каждым толчком расширяя их на неизмеримое, лишь ощутимое чуть-чуть.

        Из веток четвертого тысячелетия, из мира Эффекта Массы, пришла квантовая теория струн. Она-то и позволила мне влиять на гравитацию, а через массу уже на время. Отрицательная масса допускает сверхсвет, а сверхсвет по Специальной Теории Относительности и есть готовая машина времени.

        Вот оно, шило мое каленое, вот ниточка, швырявшая меня по временам и событиям, вот что нашла и бережно расправила серьезная малышка-Дзуйкаку, аватара самого могущественного корабля Тумана.

        Из веток девятого тысячелетия, из мира затопленной Земли, из мира Потопа и ковчегов, прорвалось, выгребло против течения времени жуткое, отчаянное желание выправить историю. Вот почему в Evangelion'e библейский фон, вот почему ядро Ангела похоже на мозг человека, вот откуда точность Свитков Мертвого Моря. Стало мне интересно: почему спасателей сразу не послали в две тысячи пятнадцатый год? И сразу же я понял, что сработало то самое правило качелей, по которому я шел в будущее крюком через прошлое. Только, в силу большей дистанции, Ангелы отрикошетили на одиннадцать тысяч лет назад от нужного момента, когда и возникли сразу по всей планете Геофронты, здоровенные подземные капсулы для путешествий сквозь время.

        В целевую эпоху попал один лишь приводной маяк. Его и нарыли в Антарктиде сперва немцы из "Аненербе", а потом американский адмирал Берд. Наконец, отыскала экспедиция профессора Кацураги.

        И включила - как сумела.

        Первый Ангел проснулся, потянулся, за неимением дверного звонка вострубил, и протянул мне товарно-транспортную накладную: флагманское оборудование выведено на орбиту, комплект ядер получите, распишитесь за доставку. В полном ошеломлении что-то там нацарапал я в клеточке, и сделал вид, что мне каждый день Ангелы привозят весь Туманный Флот комплектом для самостоятельной сборки, и тогда только поинтересовался с нарочитой небрежностью: "А что за шум?"

        Помялся Ангел, почесал титанический затылок с хрустом на всю Вселенную: "Местные наш маяк из Антарктиды вынесли, в Токио-три запрятали. Пока это еще шеф перезвонил, пока еще уточнил ваши новые координаты... Мы так бы и стучались в Токио-три до Рагнарека. Короче, распишитесь в получении."

        Из этой ветки вынырнул я со счастливым выдохом. Понятно теперь, почему шаманы не всегда возвращаются из Верхней Тундры, и откуда берется творчество душевнобольных.

        Прибавились в копилке - эти самые Ангелы, Евангелионы, сам квантовый сумбур; ну и то маленькое обстоятельство, что Туман, по канону две тысячи пятьдесят шестого года, появился вдруг раньше даже две тысячи пятнадцатого и принял участие в Войне Ангелов...

        Нет, не могу больше.

        Сейчас голова к черту взорвется!

        - Точно взорвется, - усмехнулась Киришима неожиданно близко и внезапно тепло, - резонанс же.

        - А ты откуда здесь?

        - Ты мне сам разрешил экраном управлять. Помнишь, на Сиину? А потом канал не закрыл. Типичная, кстати, ошибка новичка. Ну, а мне любопытно. Как можно удержаться!

        - Сейчас я тебе объясню, как, - прошелестел сердитый голосок маленькой аватары, и все исчезло: переплетенные мировые нити, голоса и шутки, тьма и свет, сам я исчез...

        У корабля, как у комплексного числа, две части. Действительная: сам корабль. Мнимая: берег, на котором его ждут, на котором тот корабль хоть кому-нибудь нужен.

        У человека, как у комплексного числа, две части. Действительная: сам человек. И мнимая: отражение в глазах окружающих. Ведь ради этого представления, ради того, чтобы хорошо выглядеть в глазах знакомых и близких, человек совершает многое, без чего сам бы прекрасно обошелся.

        Сейчас все четыре части сошлись.

        Грохот исполинского сердца оборвался.

        Точка сборки.

        Фуга!

***

        - Фуга!

        Виктор Павлович наливается молодой силой, живот его перетекает в плечи; Витька Корнеев шмыгает носом уважительно и восхищенно:

        - Точно, фуга. Впервые вижу!

        Хлоп - и первый ноутбук вырубается с легким дымком. Как раз на такой случай пишутся два потока, два дисковых массива, ну и опрос регистраторов тоже сдвоен.

        Что там регистраторы, когда вокруг двоится мир!

        Дрожит, расплывается, рвется строчкой контур малого храма Ясукуни, за ним проступают зеленые свечи камфарных деревьев, а потом тают и они, и видно вокруг бескрайнее, удивительное для Японии, поле. Период Асука, когда нынешняя столица еще только плыла сквозь поля маленькой рыбацкой деревушкой, когда не привезли еще из Китая ни новой религии, ни законов.

        Звезды в небе - настоящие, привычные - на миг заменяются то рисунком чужого неба, то вовсе искуственными звездами-символами чужих судеб.

        Сейчас можно.

        Сделай шаг - и ты окажешься там.

        Неважно, где именно. Важно, что уже не здесь.

        Все, что происходит во Вселенной, происходит сейчас и здесь, под управлением руны Беркана. Миг замыкания путей, отраженный во все миры, все времена, повторяемый где-то новогодней звездой, Вифлеемской сверхновой на макушке елочки; а где-то мостом из птичьих крыльев на седьмой день седьмого месяца; а где-то попросту днем рождения; а где-то грохотом стальных колонн парада; а где-то, где-то, где-то... Меркурий, бог путешествий, высунул из-за грани пять пальцев. Мизинец сто лет назад, средний сейчас, большой на сто лет вперед, а безымянный и указательный пальцы где-то между. Но все - пальцы одной руки. Все это одно большое Событие, дробью прошивающее историю.

        Так и межвременной объект сквозь реальность не движется, а протаивает. Сегодня он призрак, тень, туман, расхожая шутка, строка в летописи. Завтра уже контур, старая полуразвалившаяся башня, копия великой знаменитой постройки. А послезавтра уже сама эта постройка, во всей силе и славе своей.

        Сделай шаг - и ты у подножия воплощенной своей мечты.

        Но...

        Мало кто носит с собой действительно все.

        И уж точно никто не носит при себе вторую часть комплексного числа: свое отражение в душах близких людей. Потому что нужно тогда носить с собой и самих этих людей.

        Пока ты ждешь и решаешься, контуры снова расплываются. И вот уже на месте сверкающего, новенького блестящего, скажем, Геофронта - его грубая копия из базальтовых блоков, правда, отесанных с точностью лазерного инструмента, и чем сложенных друг на друга - вовсе загадка археологам. А потом просто зыбкий контур, а потом только упоминания в книгах, а потом уже и самое слово пропало из языка, и все.

        Дверь закрыта.

        До следующего раза. До следующей вспышки Большой Октябрьской Звезды, до следующего Прокола, до следующей дробинки События, до нахально болтающегося среднего пальца бога путешествий, а еще воров, а еще обманщиков...

        Над головой снова привычный земной Орион, вокруг Токио-три, двор малого храма Ясукуни, "Святилища Путей". Рядом сопит Виктор Павлович Корнеев, от Витьки Корнеева только и осталась в нем ковбойская клетка на брюхе.

        Виктор Павлович уже в состоянии проверить регистраторы в вершинах звезды, а научный руководитель Александр Иванович Привалов глотнул желтый шарик сердечного и уже смотрит на небо через фоторегистратор, но наводку не трогает: если не понимаешь, что искать, лучше просто слушать и писать все подряд.

        Вот уцелевший ноутбук и пишет, гонит собранные циферки в два потока на два массива. Магнитное поле прыгнуло, электрическое поленилось. Это как вообще? Они же по теории единое целое? Гравитационное завилось штопором; без детекторов совместной с Туманом разработки хрен бы заметили... Спектры излучений остались в норме, тоже загадка, не открываются порталы в смертельные для людей миры. Опять антропный принцип, или причиной тому пока непонятая, но реальная физика? Конечно, все оно связано - только что, с чем и как?

        - Отбой, - Привалов опускает бинокль с наверченными здоровенными фильтрами. - Звездное небо успокоилось. Можно отойти от приборов.

        Стажеры утирают лбы.

        Возвращается звук: шелест храмовых деревьев, с истинно японской аккуратностью подстриженных зеленых стен.

        А потом радостный гомон и слитное приветствие толпы из главного двора.

        - Ну да, - Игорь жадно глотает воду из нагретой фляжки, проливая на куртку, плеская в лицо, - ритуал же. Призыв. Александр Иванович, а как в другие дни Призыв проходит? Не всегда же попадает именно на Танабату.

        Александр Иванович вертит головой:

        - Все не так. Никто ничего не подгадывает и ничего никуда не попадает. Событие прошивает всю историю разом. Если по причинно-следственной связи, то сначала квант События появляется у нас в реальности - и только вследствие прохода этого кванта, в его зоне действия, а это от суток до микросекунд, смотря по энергетике... Так вот, кто-то там, в кого сильнее попало, принимает решение: пора проводить очередной Призыв. Или там бозон Хиггса ловить. Или еще какую пассионарность проявить.

        Благодарно кивая, Привалов берет у Сергея пластмассовую бутылку холодного чая:

        - Химия и есть, но хоть вкусная... В отеле настоящего заварим. Вот, коллеги, именно этот промежуток времени и есть фуга. Темпоральная фуга. Ни увертюры, ни коды, ни прочих частей симфонии мы, к сожалению, видеть покамест попросту не умеем.

        - Передохнули? - Виктор Павлович уже деловит и спокоен. Сгоревший ноутбук он сложил в специальный кофр: вдруг получится снять хоть какие-нибудь следы?

        - Давайте, парни, оборудование в машину. Пока там из храма толпа не ломанулась. Сначала по аллее не пройдем, потом отъехать не дадут, пока пол-города на нашей "буханке" не перефоткается. И наверняка уже брови пририсовали над фарами.

        - Виктор Павлович, а давайте сами там брови нарисуем? Если нельзя предотвратить, возглавь.

        - Игорь, Сергей, отличная идея. Завтра утром принимаю работу.

        - А че так быстро?

        Виктор Павлович на глазах оборачивается Витькой Корнеевым, без пижонских ударов оземь или попсовых кувырков через пень с дюжиной ножей. Витька хмурит низкий лоб и рычит:

        - А че нет? Или вы еще и ночью спите?

        Аспиранты переглядываются, хмыкают и принимаются складывать приборы в ящики, ящики в рюкзаки. Научный руководитель идет на поиски храмового смотрителя, с которым надо уважительно попрощаться и поблагодарить за помощь. Вальяжный Виктор Павлович (Куда девался рыкающий Витька Корнеев? Не знаем такого и не ведаем!) смотрит направо, сквозь арку ворот, словно кот в окно.

        В окне видно: из большого храма высыпали свежепризванные канмусу и теперь церемонно кланяются родителям.

***

        Родителям Тереза поклонилась как положено - ну, разве только самую чуточку нетерпеливо и потому совсем чуть-чуть быстро. Но чуть-чуть же, а чуть-чуть не считается.

        Родители переглянулись. Папа выдохнул:

        - Вот и хорошо, а то я ведь в самом деле боялся.

        Мама разгладила на дочке юкату - синюю "счастливую", из очень давних времен. Отошла на полшага, осталась довольна дочкиной аккуратной внешностью.

        И кинулась обнимать ее, напрочь смяв бережно уложенные складки:

        - Зато я начинаю бояться!

        - Да чего тут бояться! Сейчас войны нет. Патруль, мелкие стычки... Что там той Атлантики!

        Полковник Сагара Сосуке нахмурился, поглядел на стремительно темнеющее небо, прищурился на полотнища света со всех сторон: освещенные окна, громадные рекламные щиты, просто фонари, где там те звезды? Притянул дочку к себе и взъерошил ее платиновые волосы - как маленькой! Как десять лет назад! Но курсант Сагара Тереза почему-то не обиделась на детские нежности.

        Все-таки теперь она канмусу Токийской Школы. Завтра с вещами на Залив, а День Совершеннолетия Тереза встретит уже "на железе", как это называлось в фильмах. То есть, на плавучем носителе канмусу, корабле Тумана "Хосе". Из фанатских форумов Тереза знала, что правильно говорить "У Хосе-сама", потому что "в гостях"...

        Вышли из храма и вместе со всеми побрели по аллее, под желтыми красивыми светильниками, под сине-алым небом Токио-три, вместо звезд залитым светом реклам и уличных мощных ламп. В прохладном вечернем воздухе тепло нагретых плиток ощущали сперва лодыжки, потом ноги под коленями, а потом уже и ладони.

        Сегодня призвались ровно десять канмусу, и каждую ждали несколько человек. Родственники, друзья. Тереза видела, у кого-то даже парень пришел... Бедный, как он теперь? Только в кан-сенен, получается, а то же и не обнимешься толком...

        За большими ториями, за главными воротам храма, отстали запахи цветов и влаги. Отсюда и дальше по аллее пахло уже городом: камнем, резиной и топливом, а еще подгоревшим жиром из той самой забегаловки-стекляшки на углу. Скоро сквозь гомон толпы прорвались молодые, звонкие голоса официанток:

        - Один удон, два риса, четыре темпуры!

        Отвечал разноголосый хор поваров, подтверждающих, что приняли и поняли заказ:

        - Ха-а-ай! Один удон, два риса, четыре темпуры!

        Тереза представила басящих поваров - потных, нагнувшихся над сковородами, либо тянущимися к банкам на высоких полках, жмурящихся в белые квадраты потолочных светильников. Припомнила официанток - она сама несколько недель подрабатывала в кафе, и еще ничего не забыла. Ни гудящих уже к середине дня пяток, ни голода от постоянной беготни. За ужином как рука из горла вылезала: ухватить побольше, до того жрать хотелось!

        Тереза поежилась: а привычка перед каждым зеркалом поправлять волосы, проходить по лицу салфеткой и по губам помадой... Ведь подавальщица должна выглядеть, выглядеть, выглядеть! Напихать брюхо можно и на бегу, купив с лотка мелочевку, разжаренную до потери вкуса. В кафе ходят провести время, ну и на девчонок посмотреть, ясное дело. Или на тех, что с собой привел, или на тех, что бегают вокруг с подносами...

        Ну и, конечно, нельзя облажаться перед посетительницами - те-то не парни, девки примечают не только сиськи с ногами, потекшую тушь тоже. А потом в сети распишут, а тетенька из отдела пи-ар прочитает отзыв, сунет в нос распечатку и срежет зарплату. За неаккуратность во внешности. Сколько раз Тереза так пролетала, даже думала пойти в мэйд-кафе, где работать надо в костюмах, и погрешности можно списать на образ персонажа, да и плата в косплей-кафе здорово больше... Но туда ходит слишком уж много ушибленных на голову; а их за последние годы, от всех войн и переворотов, и без того уже можно встретить за любым углом.

        Тереза вздохнула и выбросила из головы работу. Теперь она канмусу, больше не нужно ходить опасаясь каждого чиха, как одолженный кот.

        Посмотрела вокруг: яркие светильники, глаз режет. Обернулась - там лучше, храм выставил целую стену золотистых фонариков, с именами Призванных, четко прорисованных тушью на светящейся бумаге...

        От храма все еще шли и шли люди.

        Следом за толпой, выдерживая почтительно дистанцию, несколько гайдзинов тащили на себе коробки, длинные чехлы, рюкзаки и сумки. Один из них, высокий, светловосый, обменялся с папой короткими поклонами, и вроде бы при движении блеснуло на отвороте гайдзинского пиджака что-то знакомое - Тереза не поняла, что. Сумрак, и свет со всех сторон, блики так и прыгают.

        Наконец, повернули к микроавтобусу. Папа открыл дверцу, снял с лобового стекла чехол из фольги, завел мотор и сразу включил кондиционер.

        Мама поместилась на привычном левом сиденье, разгладила складки церемониального костюма, и опять уставилась на Терезу, отчего та смутилась. Мама не плакала, чем Тереза немножко - буквально пару секунд - успела погордиться. Да, такая вот у нее мама. Сагара Канаме, "убьет раньше, чем заплачет". Ох, сложно расти ребенком живой легенды, и на каждую свою ошибку слышать от одноклассников презрительное-гайдзинское: "на детях героев природа отдыхает".

        Ничего. Как там дальше ни сложись, а теперь она сама.

        Папа вздохнул и сказал:

        - Я тоже ни разу не воевал в настоящей фронтовой операции, где сотни танков, тысячи солдат, артиллерия, бомбардировка.

        - Ты так это сказал, как будто пожалел.

        - Не ворчи, Ка-тян... Стоп. Вон там, возле скутера с номером "ВК201" - твой парень? Знакомый?

        Тереза всмотрелась и твердо сказала:

        - Впервые вижу.

        Полковник Сагара в два неопределимо-длинных шага оказался у белой "Веспы", ухватил парня за большой палец, заломил ему руку за спину и быстро сунул парня головой в кожаное сиденье:

        - Что тебе нужно от моей дочери? С какой фотографией ты только что ее сравнивал? Быстро отвечать!

        - Простите, господин! - парень, казалось, не удивился столь резкой встрече. - Я ищу девушку. И да, на нее ваша спутница очень похожа... Я не знал, что это ваша дочь, потому что у вас волосы черные, у женщины рядом с вами почти синие, а у девушки платиновые.

        - Приношу свои извинения, - отпустив незнакомца, Сагара все же не отошел далеко. Жена с нарочито-спокойным лицом сунула руку за отворот церемониального многослойного одеяния, а дочка повернулась чуточку боком, в узнаваемой стойке.

        Парень выпрямился, отряхнул рубашку, прошелся платочком по брюкам (да он щеголь!) и поднял фотокарточку, упавшую на модные белые шнурки теннисных туфель.

        - Вот, взгляните. В самом деле, похожа. Мое имя Ли Шеньшунь, я студент по обмену. Инь прислала мне адрес на обороте карточки. Раз уж так вышло, могу ли обременить вас еще одной нижайшей просьбой?

        - Полковник Сагара Сосуке, Силы Самообороны.

        Сагара указал на семью:

        - Моя жена, Канаме и дочь Тереза. Еще раз прошу простить.

        - Понимаю, - улыбка у Ли Шеньшуня оказалась приятная, только очень уж грустная. - Сам так беспокоился. Вот, не подскажете ли вы, где этот адрес? Я так долго ее ищу.

        Тереза повертела в руках фото. На нем тоже платиновая блондинка, в окошке... В окошке... Киоска? Закусочной?

        - Табачная лавка на окраине, - подсказал полковник Сагара. - Смотри, тут в кадре телевышка, но очень маленькая. Значит, от центра далеко.

        - Старая телевышка нравилась мне больше.

        - Не ворчи, Ка-тян. Мне и весь Токио нравился больше, но что поделаешь... Так, похоже, это в сторону Осаки. Тереза, у тебя глаза помоложе. Пожалуйста, найди в сети карту, объясни гостю, где какие пересадки.

        Тереза вытащила на планшет карту, но даже новый Токио, хоть и в пять раз меньше старого, все-таки здоровенный город. И проложить по нему маршрут на девятидюймовом экранчике - задачка, достойная экзамена по географии.

        - Что так долго, канмусу-тян? Как ты в море собираешься курсы строить, если не можешь подобрать автобус вот уже пять минут?

        - Мама, а ты вообще мне говорила, что Женева - столица Бразилии! Я еще неплохо справляюсь!

        Фыркнув, Канаме выбралась из машины и отошла к той самой стекляшке-забегаловке, где парой часов раньше гайдзин сдуру чуть не напился соуса-тофу, а теперь толпились косплееры в честь праздника Танабата. Молодежь вежливо пропустила женщину в церемониальном наряде - несложно сообразить, что мать свежепризванной канмусу - так что Канаме очень быстро принесла небольшой подносик со сладостями. Ну, с японскими сладостями. Студент Ли определенно их не любил, и взял чуть-чуть аммицу из одной вежливости.

        Взял кусочек желе, покатал на языке, проглотил и спросил вполголоса:

        - Сагара-сан, да простится мне неуемное любопытство, но как вышло с вашим цветом волос? Или вы не японка? Имя у вас очень европейское.

        Тереза покосилась на мать и ответила тихонько:

        - Еще до моего рождения папа с мамой несколько, м-м... Поспорили. Вот, папа рассердился и назвал меня в честь командира. Потом они, конечно, помирились - а имя неожиданно понравилось... Взгляните на схему. Сначала вы едете по черной линии. У старой заставы пересядете на трамвай-десятку. Вы не спутаете, он там единственный... Так, ну а пару лет назад я тоже поссорилась с мамой, она не разрешала пользоваться ген-векториком. Вот, я такая вся самостоятельная, за полгода накопила на завтраках, и покрасилась в платину. Начисто покрасилась, ген-мод же не краска, волосы теперь навсегда такие. Отец месяц допытывался, ради кого я так.

        - А ради кого?

        - А у вас уже есть Инь, господин студент по обмену.

        - Виноват, молчу.

        - Лучше скажите, чем вы занимаетесь? Что изучаете?

        - Миры создаю.

        - В смысле? - Тереза даже выпрямилась, опустив руку с планшетом, и ее родители тоже обернулись вопросительно. Студент засмеялся:

        - Художник-иллюстратор я. Карты рисую по Толкину там, по Фаэруну, Морроувинду. Большой спрос, всем охота отвлечься от жуткой реальности. Вот, приехал изучать японскую графику. Сильная школа, есть что перенять.

        Полковник Сагара взял планшет, посмотрел и хмыкнул:

        - Да уж, парень, ты попал. По черной линии... Ладно, тут согласен. Только на трамвае ты доедешь аккурат к рассвету. Лучше на той заставе перейди над улицей, там остановка маршрутки, и вот она как раз быстро шастает.

        - Здесь три перехода. Над серединой или над каким крылом?

        Сагара почесал бровь и ответил уверенно:

        - Я там неделю назад нашел магазин с дешевыми батарейками, так что хорошо помню. Над правым!

***

        Над правым крылом прогорел и обсыпался закат; солнце ухнуло, как ведро в колодец. Здесь на пляже тоже жарили рыбу - Дзуйкаку ловила что хочешь на что угодно, за годы практики достигнув такого искусства, что могла бы накормить удочкой человек сто в день. Лишнее она щедро раздавала кому попало, вот местные и пользовались, кто варил, кто жарил. И тоже пахло вкусно, пахло завлекательно. Только люди у огня все суетились незнакомые, и я туда не пошел. Стоял на мостике, слушал Киришиму, радовался. Впервые за черт знает сколько времени беспокоиться не нужно. Вообще.

        - ... Там, дальше, Тиниан. Ага, это на горизонте как раз он. Легендарное место, экскурсии водят. Интересно?

        - Интересно. Только не в первую очередь. У меня в голове сейчас такая каша, ничего нового уже не впихнуть, выльется.

        - Фуга, - Киришима хмыкнула. - Что же ты хотел? Вернуться из такой мясорубки загорелым и с магнитиком на холодильник? Но ничего, здесь из худшего вытаскивали.

        Я поежился. Фуга... Набор множества Вселенных, множества разных миров - как набор плоскостей, перескающихся в точке, где у них нечто общее. А эта точка и есть узел квантовой сети, а этот узел и есть я. Суперлинкор Тумана "Советский Союз". Ух, как сильны мои мощные лапы!

        То есть, сейчас уже да, сильны. Чем бы отблагодарить мелкую аватару... Вот не получается воспринимать их кораблями. Все же от человека во мне осталось еще многовато. Но плохо ли это?

        Да к черту философию уже. Вон тебе пальмы, вон тебе девушки, хотя бы сейчас выдохни, пока не лопнул от перенапряжения!

        - Киришима, если мы сейчас придем туда, к огню, как нас примут?

        - Нормально.

        - Несмотря на то, что тут психушка для Тумана?

        - Так мы же никому не говорим, что тут спецрембаза. Тут просто живут Секаку и Дзуйкаку. Ну вот нравится им здесь. Рыбалка, опять же.

        - Тогда пошли?

        Киришима посмотрела внимательно. Ну правда, не шестилетний я уже, вот и тетя-доктор подтверждает, что нормальный... Хватит меня сканировать!

        - На мне узоров нет. И цветы не растут.

        Киришима ткнула пальцем в россыпь серпов и молотов по алой броне:

        - Узор.

        Удачно пошутил, а? Тогда так:

        - Цитата из древней классики, старый фильм. Показать?

        Опять взгляд, опять сканер, чуть не до звона корпуса.

        - Киришима, что ты там говорила насчет раздевания взглядом?

        Неожиданно подействовало: Киришима смутилась, даже посмотрела несколько в сторону и буркнула:

        - Сам назвал психушкой, теперь-то чего уж... Ладно, пошли.

        И мы пошли.

***

        Мы пошли к ближайшему костру, где вертелась Дзуйкаку, деловито распоряжавшаяся готовкой. Готовила мелкая рыбу в соляной скорлупе. Со всей решительностью туманница...

        Кстати, здесь их называли русалками, но и это слово я не мог заставить себя выговорить. Потому что - где хвост?

        В общем, Дзуйкаку быстро отсекла тунцу голову. Затем, крутанув рыбину за хвост вокруг себя, как метатель молота, вытряхнула потроха просто в океан. Тушку обваляла в соли, напихала подготовленными специями - лимон я узнал, остальное и не пробовал - уложила на железный поддон от полузарядов, после чего плотно облепила со всех сторон все той же солью, слоем в добрый палец толщиной... Даже без головы тунец оказался длиннее мелкой аватары. Выглядело все это, как лепка пляжной скульптуры: в мерцании углей соль от мелкого песка отличается не слишком. Плюс, ведерко и совочек в руках Дзуйкаку вышибали слезу умиления из буквально всех вокруг.

        Люди уже выкопали яму под прогоревшим костром и притащили здоровенный рулон фольги. Откуда взяли, не спрашивал, а насчет спецодежды из фольги - ну там, шапочки, халаты - решил не шутить.

        Дзуйкаку подняла скульптуру силовым полем, и люди - мы с Киришимой тоже поучаствовали - замотали рыбину фольгой на манер аккуратной такой мумии.

        - Фараонов, похоже, тоже мариновали. И в пирамиде запекали торсионными полями. Потом сломался агрегат, - Киришима хмыкнула, - и бизнес кончился.

         Не подпуская никого, Дзуйкаку бережно опустила мумию тунца-анацефала в яму - силовым полем, конечно.

        Стряхнула с рук соль, увидела нас. Поздоровалась, и я сказал:

        - Дзуйкаку-сама, не знаю, нужна ли вам благодарность, но примите мою вместе с искренним уважением. В силах ли я чем-то возместить причиненное беспокойство?

        - В силах, - кивнула девочка, пригладив и без того ровно лежащие черные волосы. - Причем тут именно в силе дело. У меня с мощностью так же печально, как у тебя с ловкостью. А я давно ломаю голову над Евгенией... Ну, "Принц Ойген". Она в коме еще с Перекрестка. Что делать, знаю. Но вот мощности мне не хватает. А ты как-то умеешь подпитываться от обычной, блин, ядерной бомбы. Бомбу нам достанут, это не проблема...

        Мы отошли от погребения тунца-фараона, над которым темные, светлые и мулаты уже воздвигали курган горячих углей. Отошли мы под пальмы, где сели на поваленный ствол, и где по Дзуйкаку с Киришимой сразу начали ползать совсем уж мелкие детишки, дергать пуговицы и клапана карманчиков.

        - Ночь же?

        - Днем отоспятся. Им интересно.

        - Так тебе схему преобразователя?

        - И хорошо бы подстраховку. Ты большой, страшный. Хотя бы зафиксировать ее сможешь, если вылетит за диапазон предсказуемых реакций.

        - В смысле, если психанет и бросится.

        - Благодарю, Киришима, я сам уже понял.

        - Нет, не сейчас, - помотала головой Дзуйкаку. - Где-то через полгода, спешки никакой.

        Мы с Киришимой переглянулись, и глаза ее блеснули синим, даже лиловым. Вот повезло бедолаге, возиться со мной еще полгода. Как бы ей намекнуть аккуратно, что это не обязательно совсем? Намеки не моя сильная сторона, потом, наверное.

        - Хорошо. Дзуйкаку, раз мы на спецрембазе...

        - Да говори уж: "в психушке", я же вижу, как ты рад придуманному слову, - а улыбка у нее не детская совсем, контраст пугающий.

        - Правда, в дурке-то чего уже стесняться. Как насчет раздвоения личности? Как насчет меня от Свидетеля вылечить?

        Аватара вынула из кармашка монету и протянула мне:

        - Сделай мне монету с одной стороной.

        - Понял. Но стой, мы же квантовые. Если есть бутылка Клейна, лента Мебиуса, почему нельзя сделать монету, скажем, Цезаря. Как ее ни кидай, у нее везде орел.

        - Можно имитировать, чтобы получить какое-то определенное свойство. Как шулерские кости, чтобы всегда падали нужной стороной вверх. А вот сделать никак. У меня нет высшего доступа к основам психики.

        - Ни у кого нет, - прибавила Киришима после долгого молчания. - Это ввели после кризиса Майи. Ну, адъютанта Конго.

        - Когда Инга с Инной в ее ядро влезли?

        Девушки переглянулись и Дзуйкаку вздохнула:

        - Именно. Так что теперь я могу только снаружи за ниточки дергать. Ну или весь узел распустить, но тогда и ты за Свидетелем уйдешь. Ты его изнанка, он - твоя.

        Мимо пробежали загорелые хлопцы с охапками дров. Плавник, собранный у прибойной полосы, и потом высушенный. Выбеленное морем дерево горело лучше не надо, и снова ветер высек из меня слюну запахом жареного. Проводил дровосеков глазами и рубанул:

        - Дам я тебе рутовый доступ, теперь-то уже чего стесняться!

        - Ты-то дашь, но в одном узле два администратора физически существовать не могут. Это мера предосторожности по флоту, ее всем...

        - Стоп, - Киришима подняла руку. - Он же тогда не состоял во флоте. И ему ничего не прошивали. Попробуй, а?

        - Киришима... Благодарю. Тебя не сильно напрягает со мной возиться?

        Киришима пожала плечами и переключила одежду в привычную по снимкам ассиметричную форму, с одной штаниной. Детишки обрадованно запищали. Дзуйкаку отошла к огню, поправить угли, чтобы не перегреть рыбу. Снова поднялся ветер, на нас посыпались разлапистые сбитые листья. Чуть поодаль грохнулся кокос, и детишки перебежали к нему.

        - Не напрягает, - сказала, наконец, Киришима. - Во-первых, ты попал сюда, ничего не зная. Но за атолл вписался, не сильно взвешивая риск и прибыль.

        Ха, девочка! Знала бы ты, во что я в восемнадцатом году так с разгону вписался, не взвешивая риск!

        Теперь вот жалею.

        Или не жалею?

        - ... Хороший или плохой, но ты на нашей стороне. А тут мир такой, своими не разбрасываемся.

        Точно, не жалею. Не хочу, чтобы мной разбрасывались.

        - ... И есть еще соображение.

        - Что я парень?

        - Обижайся или нет, но твой пол дело даже не второе. Ты думаешь, для нас проблема найти парня? Да и есть уже туманники-мужчины, не только те, что на слуху. Хотя бы Бенни из "Лагуны" скоро выходит.

        - Что ему за корпус, кстати, выдали?

        - Корабль радиоразведки "Урал".

        Я присвистнул:

        - Это в котором только директор Морзавода мог разобраться? Который в док не влезал?

        - Завидуешь?

        А вот у Киришимы улыбка правильная. Лукавая, ну так в том половина впечатления.

        - Сама же говоришь: дело даже не второе. Какое первое?

        - Первое... - Киришима опять замолчала, да и я заткнулся. Все-таки хорошо так вот сидеть и не беспокоиться даже о том, что девушка может отшить. В самом деле, разве проблема найти еще? Я теперь не старею, торопиться некуда...

        - Смотри, рыба готова.

        Мумию тунца извлекли из пирамиды потухших углей. Малютка-повар настрогала рыбину силовым полем, не касаясь раскаленной соляной корки. Сходил и я к огню, принес два куска:

        - Угощайся.

        - Благодарю... - шкура с рыбы сходит вместе со скорлупой соли, остается чистое мясо. Свежий тунец и сам по себе неплох, а уж так...

        И совсем, совершенно никуда не нужно спешить!

        Съели мы рыбу, подошли к прибою, умылись, зайдя по колени в воду. Тогда только Киришима ответила:

        - До того, как я сунула нос в твою сеть... Виновата, чего уж... Но любопытно, честно, не со зла...

        - Проехали.

        - Я представить не могла, сколько... Сколько всего скручивается в один-единственный разум. Это же, получается, и у меня все так сложно, и у остальных...

        Мы вернулись на поваленное дерево, сели, опершись друг на друга плечами и синхронно поглядели на Млечный Путь.

        - Мир есть суперпозиция, сумма наших усилий.

        - Банальность.

        - Но именно она работает. Безо всяких там квантов.

        - Шило у тебя работает. В левом полушарии. Или в правом. Или в обоих. Сидел бы на жопе ровно. Не дохрена ли народу померло за такой исход? Что мы выиграли?

        - Вселенную, Киришима. Вселенную. Бесконечность. Вот эти звезды над головой. Будущее. Выход из банки с пауками.

        - Скажи честно... Оно того стоило?

        - В циферках может и да.

        - А в людях? Не стыдно?

        Переждал я ветер и передумал обнимать Киришиму за плечи. Зачем прокурор в доме? Впрочем, сам же говорил: куда спешить? Может, еще исправится.

        - Ну да, стыдно. Столько народу покрошил, а итог? Может, и правда, не стоило ничего делать? Вон как буржуи про попаданцев пишут. Нехай идет, как идет, спасай только собственные чистые руки, нет? Или тупо клады закапывать, бабло косить, баб... В стога укладывать. Ну, как у всех нормальных спасателей СССР. А у меня херня какая-то: трахался-трахался, а в результате ни вшей, ни триппера

        - Гм, а это в самом деле плохо? Ну, что ни вшей, ни триппера?

        - Извини, погорячился.

        - Да ладно, - Киришима потянулась, мягко толкнув под бок, - это с тобой Осакабе в доктора не играла. Но ладно. Вот он ты. Вот, наконец-то, вернулся. И что станешь делать здесь, у нас?

        Теперь долго молчал я. Киришима тоже не подгоняла. Это не для нее ответ, это мне самому ответ. Я же в попаданство зачем шел, зачем начинал всю историю? Хотел к героиням канона - получи и распишись, а дальше что?

        - Я линкор Тумана "Советский Союз". Пусть от меня прежнего мало что уцелело, надо идти.

        - Куда, если не секрет?

        - Какие секреты, мы в одной психушке сидим.

        Зажег я привычный синий экран, только сейчас уже ничего не болело и давило на память. Что сделано - сделано. Кто может больше и лучше - вперед, моя очередь с трибуны помидорами кидаться.

        - Вот, список запросов. Первые как раз вы. "Угон Ганимеда от Киришимы", и вообще: "тематика нуль-элемента", видишь?

        - А это... "Сбор информации с капель Тумана, коллектор рассеянной информации от Хьюги". Да, Хьюга тебя научит. Собирать с капель.

        - Любите вы Хьюгу, как я погляжу... Ага, вот еще. Буквально вчера в почту упало. Биология. Вот, Пенсакола пишет: "У тебя есть опыт прогрессорства индейцев. У меня диких Глубинных в двух океанах несчитано. Что с ними делать, не знаю".

        - И что ты ответил? Или очень личное?

        Блин, Киришима, ты донамекаешься с личным.

        - Ответил, что у меня под рукой имелся Орден Тамплиеров, я не в одну каску там прогресс толкал. Ну, а Пенсакола в ответ: "Мне римский папа еще с тех самых пор остался должен, сейчас он энциклику издаст, и мы залепим такой орден, какой надо. Хоть Святого Кракена, хоть Морского Слона на платиновой цепи с урановой зведой! Я уже всем написала, что ты нам поможешь, не подводи."

        - Ну, это она погорячилась. Не надо так уверенно от чужого имени обещания раздавать.

        - Киришима. Успокойся. Если сильно достанет, я ей так помогу, что сама не обрадуется. Она-то не знает, что я парень.

        Шутку Киришима не продолжила, надулась, напряглась:

        - При всем уважении, я тебя первая нашла.

        - Чисто ради точности, первая - "Лагуна", потом Симакадзе.

        - Но решение твоей проблемы нашла я. Так что сначала помоги нам!

        - Вы в списке на самом верху. Не беспокойся, не останется Астория без помощи.

        Вроде бы выдохнула. Ну ладно, в самом деле невежливо. Киришима мне хорошего доктора посоветовала. Чем бы ее успокоить? Кажется, она хотела на Тиниан съездить?

        - В самом деле, давай на Тиниан завтра, по местам боевой славы пройдемся, посмотрим. Поговорим там?

        Киришима выдохнула, кивнула и сказала уже нормальным голосом:

        - Слушай, ты появился, а ведь прототипа твоего не строили. Значит, при определенных усилиях, можно призвать чисто виртуальный корабль?

        - Возможно.

        - Раз так, почему не попробовать поднять немецкий линкор проекта Н? Сто пятьдесят килотонн, главный калибр полметра, у подводных лодок торпеды меньше диаметром! Венец развития линкоров, не хрен собачий.

        - Вызвать вызовем, а потом куда его?

        - Боишься конкуренции?

        - Не особенно. Если что, Дзуйкаку меня санитаром всегда примет. Линкор плюс авианосец, классическая связка, ударное соединение. А рыбная диета для сердца полезна, не пропаду. Нормальная карьера попаданца: из психа в психиатры, все по святому нерушимому канону. Я хотел бы работать в аду кочегаром. Подарите безумцу надежды щепотку.

        - Стихи?

        - Так вот над нами звездное небо, по тому же канону положено стихи читать. Автор хороший, опять же...

        - В кои-то веки канон пригодился, а?

        Звезды заслонила черная фигура, и даже глаза в ней переливались черным блеском, и на фоне Свидетеля ночь из черной превратилась в просто темно-темно синюю.

        - Звездное небо над головой, и звездная девушка под боком. А с нравственным законом пускай трахаются философы. Сидел бы на жопе ровно, правильно твоя девушка говорит.

        Киришима двинулась встать - и я не отпустил ее только из противоречия. Лишиться... Всего того, о чем и я сейчас подумал - только чтобы шло "не по канону", только чтобы соригинальничать? Назло папе яйца отморожу, вот как это называется.

        Свидетель не ухмыльнулся, не фыркнул - тоже в небо поглядел, и тоже, кажется, с тоской, проворчал:

        - А я тебе говорил! Там, на атолле, перед боем, вспомни... Ты же создаешь свой Канон, и чем ближе к канону - тем слабее вероятность твоего собственного существования. Помнишь, как Марти Макфлай в кино прямо на сцене истончался и пропадал? Так и ты. Чем точнее ты создашь канон, чем подробнее обрисуешь, чем больше вырастишь веток - тем больше окажешься ими же связан, и тем меньше в нем останется места для новых ростков.

        За спиной раздался голосок Дзуйкаку:

        - Да, поняла твою проблему. Мне бы тоже не понравилось, когда вмешиваются в момент... В момент...

        - Я пока не планировала никаких... Моментов, - проворчала Киришима. - Но ход ваших мыслей...

        - Подумаю, что тут можно сделать. Посоветуюсь с сестрой, - Дзуйкаку вздохнула. - Но тоже, не мгновенно, ладно?

        Свидетель, нисколько не смущаясь, что его обсуждают вчуже, показал пальцами ножницы:

        - Помнишь, у Экзюпери? Каждое утро Маленький Принц чистил вулканы, чтобы ровно горели? А тебе пора стричь Уробороса, возвращаться к тому, с чего все началось.

***

        Все началось в Севастополе, почти четверть века назад. Хотя говорить о точном времени в окрестностях темпоральной фуги... Нет, говорить можно. Это печатать нельзя. А говорить - что же, пожалуйста. И вы говорите.

        Вот Севастополь, горько-синяя Северная бухта. Солнце яркое, вода чистого цвета, с горки видно здорово. И домики белые, желтые, серые - сланец под разным светом даже розовым играет на срезе, как посмотреть. Крыши черепичные красные, толевые черные, серебристые шиферные. И зелень южная, крымская, изо всех щелей, иже несть ни письма, ни числа.

        Вот набережная, вот училище военно-морское, знаменитая "Голландия", а вот в бухте линкор "Новороссийск", он же "Джулио Чезаре". Дремлет линкор Тумана, что ему легкий ветерок середины лета, что ему пыль с полуострова. Для корабля северный ветер – добрая память, кораблю снится трамонтана.

        Линкор уже не несет матерного флага «веди». По своду Черноморского Флота – «Ваш курс ведет к опасности». А по-простому: «отгребись!» Несет линкор флаги расцвечивания, то есть все комплекты, с цифрами, повторительными и запасными, поднятые на всех возможных фалах.

        Вот и аватара линкора, Юлия Зацаренная, с экскурсией, перед входом на узенький пешеходный мостик. Мостик железный, топорщится грубой клепкой, и видно вблизи, что сделано все наспех, края листов не шлифованы, и даже грубым напильником, драчевым, прошлись только по перилам. А так-то даже оплавленные края автогенного реза не везде зачищали, молотком отбили, чуть-чуть сравняли для прилегания только.

        Самая чистая, ровная и шлифованная деталь моста - мемориальная табличка. "Делал Вениамин Павлов Смоленцев лета 1918 от Р.Х." Отчество по-старорежимному прописано: Вениамин, Павлов сын. Вениамин Павлович - это если батюшка-царь восхочет наградить, а казна ушла на девок, а именьица все бояре растащили. Ну, или сидит царь в Ливадии, и всего его царства-государства земли - что на подошвах с прогулки принесено... А уважить человека, тем не менее, нужно.

        Тогда зовет царь верного дьяка своего и диктует ему: "Вениамина Павлова сына Смоленцева, в знак великого его мостового строения хитрости, иже турского пашу в изумление приведе, отныне писать с вичем". То есть, с отчеством.

        Но что там края рваные, что там табличка! Триста метров арка, бухту перекрывает, на полсотни метров возносится в небо, тот же линкор с мачтами пройдет, не кланяясь. Пару лет назад раскошелился город на новомодное колесо обозрения, так его веселые пластиковые кабинки плывут на десять метров ниже.

        Стоит мост, как в поэме: "весомо, грубо, зримо". Толпятся перед мостом гуляки да экскурсанты, чешут затылки, смотрят на красивенькую аватару. Светлые волосы, светлое лицо, белый костюм, белые туфельки... Юлия одевается привычно в белое, вот и сияет лучом полуденного солнца на фоне моста грубого, в пятнах ржавчины, страшного.

        Таращатся округлые голландцы, удивляются рыжебровые немцы, забирают в горсть подбородок низенькие крепенькие уральцы:

        - А это правда, что ли, сделали в восемнадцатом году? Тогда же гражданская война везде шла! Разруха там, это вот...

        И отвечает им Юлия Зацаренная:

        - Ничего сверхъестественного, сами видите. Резка грубая, клепка и сборка. Рабочие руки нашлись, голодных людей море. Зачем? Как символ и как реклама строительной фирмы. Смотрите, мол: не все же футуристам в Москве плакатами хвастаться. Мы можем и так.

        - А что за одну ночь, то правда?

        - Документов не сохранилось, вы же сами только что сказали: война, разруха. Но, скорее всего, легенда. Практического смысла в спешке никакого, а работы усложняются очень сильно...

        Шумят экскурсанты, фотографируются на фоне железа, окрашенного в природный камуфляж. Пятна ржавчины вперемешку с остатками краски, кусками чистого металла.

        К Юлии подходит муж, аккуратно складывает полученную только что телеграмму и убирает ее в карман парадного адмиральского кителя со словами:

        - Ну вот, новости с чрезвычайной сессии ООН. Вы все же втащили нас в бессмертие. Что теперь?

        Юлия хмыкает вполголоса:

        - Человечество перед будущим, что кот перед открытой дверью. Повертелось, задницей об косяки потерлось, и передумало входить. Мы вас втащили?

        Ух, улыбка у нее хороша! Прибавилось у давешнего лейтенанта на рукаве золотых полосок, а на голове седых прядей, но на улыбку жены он все так же отвечает улыбкой.

        И говорит Юлия:

        - Да вы так ломанулись, что до сих пор на себе выбитые двери несете, а нет бы, наконец, их открыть!

        Слышит это стоящий в толпе экскурсантов здоровенный матрос. Матрос, несмотря на летнее тепло, в черной шерстяной форме. Глаза моряка нечеловечески-яркие, синие, даже под солнцем не меняют цвета. Слышит и собеседник его, похожий, как две капли воды, только в строгом костюме: пиджак в полосочку, штиблеты серые, даже ручка в кармане пиджака не золотистая, как под синее идет, а простенькая стеклянная, в тон серому.

        Глаза у собеседника черные, и черные, недовольные мысли. Ворчит собеседник в сером, шепчет матросу на ухо:

        - Ну вот, сейчас еще о бессмертии ратиться учнут. Сколько тебе повторять: зачем ты вмешался в красивую картинку? Да, застывшая. Но зато все там живы, и все останутся живыми вечно. И пускай сидят в той клеточке, куда судьба определила!

        Слышит его не только матрос, слышит и молодая пара - у мужчины на плечах мальчишка в матроске, у стройной до тонкости женщины волосы розовые, в остальном люди как люди: костюм-прическа, у женщины пакет из модного магазина, у мужчины горлышко серебряной фляжки выглядывает из кармана... Переглядываются мужчина с женщиной и говорят хором:

        - И мы бы не встретились? Мы не согласны!

        Рядом с ними, похоже, реконструкторы. Век семнадцатый, центральная Европа. Огненно-рыжая девушка в лиловой до пят юбке, в распахнутом на белой рубашке жилете, в фантастическом алом берете; мужчина в строгой коричневой тройке, рубашка под галстук, цепочка из жилетного кармана, и только белые-белые волосы, прямо тебе снега Килиманджаро, и только белые-белые глаза, как режущее пламя водородной горелки.

        Мужчина в строгом и девушка в ярком синхронно хмыкают и синхронно же произносят:

        - Лучше так, чем не любить совсем!

        Отшатывается тип в сером пиджаке, хватается за ручку стеклянную, вертит в пальцах, забывает о вежливости:

        - Твою мать, да сколько ты сюда всего намешал!

        - В плов одного масла четыре сорта идет, про пряности не заикаюсь даже.

        Морщится серый пиджак, глаза черные прикрывает, матроса за рукав отводит в сторону:

        - Здесь тебе не караван-сарай. Куда ты все денешь?

        Матрос не морщится. Глаза темнеют, совсем темнеют, почти как у оппонента становятся, светлее разве что на полтона. Таким темно-синим на картах глубин Марианскую впадину закрашивают. А на схемах у артиллеристов - ту часть эллипса рассеивания, где двадцать пять процентов написано. Те четыре средние клетки, куда половина всех снарядов приходит.

        - Заархивирую. С себя и начну. Ты - это я, сам говорил. Значит, нехрен болтаться где попало, марш в будку!

        Ухмыляется черноглазый в сером:

        - Ой, да хуй тебе с размаху, я же мысли твои слышу в миг появления. Сколько месяцев ты уже меня ловишь-ловишь, а все никак? Сколько ты уже витков за мной по планете намотал?

***

        - ... Сколько ты уже витков за мной по планете намотал?

        Вот зря Свидетель это сказал. Цепочка выстроилась мгновенно: витки вокруг планеты - спутники - поправки на отставание часов - эксперимент Хафеле — Китинга - у меня мысль приходит на двести наносекунд раньше...

        Дальше квантовая часть личности сработала раньше, чем тормозная человеческая додумала.

        Свидетель посмотрел мне в глаза, в них промелькнул короткий солнечно-золотой отблеск, и Свидетель, отшатнувшись, взмахнул руками; левая оказалась так близко!

        Я понял, что тоже должен сделать и протянул руку, но только правую.

        Полная синхронность движений, вот уже наши пальцы встречаются, и...

        Пространство рябит, и я вижу, как моя рука словно бы начинает погружаться в воду.

        - Да... - прошептал еле слышно. - Ты - это я.

        - А я - это ты.

        - Мы...

        - ...Одно...

        - ...Целое!

        Мир на мгновение пропал - ощущение, как от смены декорации в театре - потом снова свет, снова набережная, люди в праздничном.

        И поодаль, на рейде, корабли. Дружеский визит. Громадный кирпич авианосца - не КШиПа, именно авианосца, значит: Рицко Акаги. В мареве "цундере-крейсер" Такао, ну а вон там, судя по бурунам, опять втихаря торпедой перекидываются со скуки - эсминцы, дивизион Симакадзе.

        А вот и девчонки-аватары улыбчивой толпой по набережной:

        - Хватит мозги сушить! Пошли праздновать!

        И Симакадзе уже вокруг завивается, подмигивает:

        - Я сейчас Киришиме сама позвоню. Стесняешься, да?

        Скорость у Симакадзе всем на зависть, разве Ташка могла бы обогнать, но и она моргает глазками с показным смущением. Вызов, контакт - и вот Киришима отвечает.

***

        - ... Нет, я не поеду на вашу встречу. Вы там соберетесь минувшие дни вспоминать, а у меня в будущем дел по горло. Через три часа связь с Юпитером, Осакабе на высокой орбите пойдет ретранслятором... Да и зачем я там?

        - ...

        - Ой, да возьмите в сети фотографию моей аватары.

        - ...

        - Ну, по случаю такого уж праздника найдите без одежды, я же знаю, что есть! Люди как увидят, сразу истекут слюной и них мигом отключатся даже зародыши мозгов.

        - Симакадзе, можно попросить? Благодарю... Киришима-сама, за вами должок.

        - Мы перешли на "ты" еще на Тиниане.

        - Тогда выполняй свою часть сделки. Я про квантовую механику все явки-пароли-адреса сдал. А ты что же? Тут вокруг праздник, а на меня все опять косятся, как на хромого леопарда. Вроде и гроза саванны, и вроде без дождя... Что ты там говорила про улыбку?

        - Что она у тебя очень вынужденная. Почему?

        - Я как сбитый пилот. Надо вставать и пробовать еще раз. И долг, и друзья, и командование уже задобалось намекать. А страшно, тело помнит боль. Ты долго работала с Макие, да и в плюшевой игрушке посидела, представление имеешь, хоть какие-то шансы, что поймешь. Некогда мне вдумчиво искать психотерапевта, зрители уже пар пускают изо всех отверстий. Со Свидетелем, скажем так, я договорился. Значит, скоро уже режиссер наклейку оторвет, и пора мне бежать превозмогать дальше... Так поможешь?

        Киришима хмыкнула и вспомнила, как на пару с Харуной вломилась в Йокосуку. И чем потом закончилось: долгим заключением в розовой плюшевой игрушке. Хуже, чем в смирительной рубашке!

        Да, но ведь Макие появилась в их жизни именно тогда и именно потому, что однажды два корабля Тумана рискнули напасть на Йокосуку...

        - Ну ладно, ты сам напросился. Сейчас возьму болид у Тоне, два часа по баллистической, и к салюту я у вас. Дрожи, я иду учить тебя смеяться.

        Но раньше Корабельщика засмеялись глядевшие на него Такао и Симакадзе.

***

        - Такао и Симакадзе ничуть не изменились...

        Посол кивнул на экран. Журналист покосился, стараясь не отвлечься и не растерять настрой на интервью.

        Сам Ермолов постарел сильно. Высох, исхудал в черенок лопаты, лишь глаза остались яркие, живые, бескомпромиссные: "Смирись, Кавказ! Идет Ермолов!" Первый посол в Республике Русалок не впал в старческий маразм, не спился и не озлобился на белый свет. Поэтому журналисты бегали к нему до сих пор. Едкий старикан мог сделать колонку, даже подвал номера одним глубоким замечанием или острым вопросом.

        Вот и сейчас журналист интересовался:

        - Мы стоим на пороге новой войны. Войны за бессмертие! На последней чрезвычайной сессии ООН люди обсуждали контрмеры...

        Ермолов хмыкнул, не снисходя до ответа. Ярко-зеленый здоровенный попугай, сидящий на жердочке, без клетки, посмотрел на журналиста вполне осмысленно и даже с укоризной. Журналист на взгляд не ответил, потому что читал из планшета следующий вопрос:

        - А как вы относитесь к движению индепендентов? Могут ли люди обойтись без технологий Тумана?

        - Без технологий Тумана я бы помер еще лет восемь назад. Хреновый из меня индепендент.

        - Понятно. А как вы полагаете, радикальному крылу индепендентов удастся выполнить программу-максимум?

        - И что у них теперь в максимуме?

        - Нелюди в космос, планету натуралам, все такое.

        - Кур-р-рва, Гер-ральт, натур-рал! - Попугай перекрутился на насесте, переступил и моргнул. Ермолов пожал плечами, выключил трансляцию с набережной Севастополя. Поглядел за окно. Тополиный пух, жара, июль... Вот же привязалась песенка, мода, чтоб ее...

        Повернулся к журналисту:

        - Мое любимое сравнение - охотник из палеолита, попавший в Геную или там Венецию пятнадцатого века. В четырнадцатом чума, там неинтересно.

        - Курва! Кур-рва! Сахар-рок! - расхохотался попугай.

        Журналист покосился на птицу. Старик подошел к бару, вытащил бутылку "Боржоми":

        - Вина мне уже нельзя, а ведь какие мои годы. Вот, и куда нам автаркия, глупость! Человек для будущего приспособлен плохо. Даже Стругацкие еще черт знает когда придумали процедуру фукамизации. Улучшения организма. Защита от болезней, устойчивость к радиации, и так далее... Так вот... - гостю Ермолов налил в хрусталь, а себе в старый, видимо, любимый, стакан белого металла.

        - Так вот, попал наш охотник Грым Большое Ухо в Геную. Ладно там техника, корабли, доспехи, блоки, лебедки и все такое. Удивительно? Да, удивительно. Но все же рычаги...

        - Кур-рва, кур-рва, Ар-рхимед! Пер-ревер-рнуть Тер-ру!

        - ... Лодки, одежду, дома люди знали с древнейших времен. А вот сама идея государства, писаного закона. Письменности, которая необходима для того же суда, для торговли, Пирамида власти, принципы наследования...

        - Кур-рва, пир-рамида, фар-раон!

        Журналист отпил глоток и подтолкнул:

        - Вроде что-то знакомое, есть же в племени вождь и шаман.

        - Только племя больше трехсот человек распадается, число Данбара двести пятьдесят, мне каждый месяц непризнанные гении с важным видом намекают: неспроста оно однобайтовое!

        - Пожалуй, наш Грым сильно удивится.

        Ермолов тоже отпил минералки и поставил стакан увесисто, внушительно, как печать на расстрельный список.

        - Мы как тот охотник, всегда стоим на пороге нового. Нового "чего-нибудь". Войны, кризиса. Вся фантастика пытается увидеть в будущем нечто, чего раньше не существовало. С годами великие озарения превращаются в сборник забавных технических курьезов. А уж когда читаешь, как, по мысли великих древних, это следовало выполнить на практике...

        Отпихнув попугая, щелкнувшего большим клювом у самого уха, журналист проворчал:

        - Банальность!

        - Я уже старик. Мне можно.

        - Да! Вы, как ветеран столкнулись с вопросом еще при зарождении Республики Русалок.

        - Кур-ва! Кур-рва! Не стр-реляйте, мы р-республиканцы!

        Ермолов улыбнулся неприятно:

        - «Демократия - это не когда делаешь то, что нравится народу. Демократия - это когда делаешь то, что нужно для народа». Подразумевается, что говорящий лучше народа знает, чего ему, народу, нужно.

        - Сталин, да?

        - С резьбой елда! - захихикал старик. - Падме Амидала, восьмой... Или девятый эпизод "Звездных войн". Правнуки смотрят, я так, мимо проходил, случайно услыхал, поразился.

        - Кур-рва! Кр-ровавый тир-ран! Дер-рьмокр-рад!

        - Мы выходим на определения. Что такое демократия и свобода слова, в вашем понимании?

        Старик постучал пальцем по столу. Сейчас же попугай слетел и заинтересованно поглядел на руки:

        - Кур-рва! Кор-рмилец, дай пожр-рать!

        - Вот самая правильная свобода слова, - без тени усмешки сказал Ермолов, высыпая корм в лоток. - Попугаю разрешается говорить все в любое время суток. Зато думать птица не умеет и говорит лишь то, чему я научил.

        Журналист удовлетворенно кивнул: вот из этого можно сделать... Не статью, так приличный блог в ленту. Повернул планшет камерой к столу:

        - Кстати, стакан у вас красивый.

        Ермолов сперва улыбнулся, а потом помрачнел:

        - Подарок дедушки, он тоже дипломат. Еще с Громыко...

        Гость опять отстранил попугая, на сей раз примеривающегося к пальцам:

        - Стакан - оружие героев?

        - Дипломат роет могилу ножом и вилкой. А это, выходит, уже семейная реликвия, наш родовой, хе-хе, меч. Дед все обещал рассказать, откуда взял, да так и не успел.

        Ермолов помолчал; промолчал и попугай: он сосредоточено клевал гранулы из кормушки.

        - Дед умер от инфаркта, когда солнцевские взорвали машину отца. Вот, память.

        Старик щелкнул ногтем по краю посудины, та отозвалась неожиданно густым, "колокольным" тоном.

        Стакан серебряный, толстые стенки, выпуклый литой рельеф, доведенный чеканкой. Стиль рисунка литовско-татарский: важно шествующие звери степного начертания попирают мощными лапами классический балтский орнамент, прорастающий по всему свободному полю.

(c) КоТ
Гомель
Первый день весны - середина лета 2020