Шелестит орляк - зеленые крылья, приминается под босыми ножками.
Бежит Даренка, то и дело под крылья зеленые заглядывает. Отец с матерью и двое старших братьев у Даренки в горе, камень зеленый - малахит копают. А дед безногий по тому камню узоры режет. Резчик он.
Ноги ему когда-то обвалом придавило, вот и не ходят. А руки дивную красоту из камня вырезают. Помрет дед - беда будет: таких мастеров, как он, на весь Урал немного. А передать ремесло никому не хочет. Матвейка просил научить - не взялся дед, и Архипка просил - тоже не взялся, одну Даренку учит. Но до мастера ей далеко. Маленькая еще Даренка. Да и слыханное ли дело, чтобы девчонка да мастером была. Сосед, Прохор, все смеется: пошто ты, говорит, дурак старый, девке голову своей резьбой забиваешь? Ей в другом месте резьба надобна!
Лукошко полнится козляками. Не ахти какой гриб, а других и вовсе нет; нажарит козляков Даренка, больше всех деду отложит, старшим, как вернутся из горы, поровну разделит, а себе - чуточку, если останется.
Большое лукошко. Даренка, глупая, радуется до поры до времени, что полное набрала. Ан попыталась поднять - охнула: не по ее маленькой руке такая тяжесть. Тащит из оврага, то и дело останавливается передохнуть, но не бросает. Очень ей хочется побольше еды наготовить.
Как вдруг в лесном полумраке огонек затеплился. Махонький. Просвечивает через зеленые орляковы крылья, ровно свечку кто зажег. Смотрит Даренка - а рядом второй.
Чудно Даренке.
На Ивана Купала, говорят, цветет папоротник, и кто цвет тот найдет - тому клады подземные откроются. Только Ивана Купала уж прошел. Да и кто в них верит, в сказки эти...
А вот лихие люди по оврагам - то не сказка, то быль черная. Уж сколько горя принесли. Бежать бы Даренке от греха подальше, но как же лукошко тяжелое бросить? А огоньки-то приближаются. Может, глаза чьи? Неужто волчьи?
Присмотрелась Даренка: уши это. Не простые - огненные. А сидят они на кошкиной голове! Кошка большая, черная, холеная, усы так и торчат в разные стороны, лапищи мягкие, хвост трубой. Идет неспешно, ровно лесам Уральским хозяйка. Вдруг села и ну лапкой умываться! Позабыла Даренка все свои страхи. Ну и что, что уши огненные? Кошечка ведь! Кошка-мяушка!
Зыркнула кошка на нее - глаза только и блеснули. Но пошла.
- А пойдем к нам, кошечка, - говорит Даренка. За ушком чесать остереглась, хоть и не жжет ей руку огонь - а по спинке гладит. - Пойдем, я тебе молочка раздобуду.
Муркнула кошка. Встала, хвост вверх и оглядывается: иди, мол, за мной, девонька. Даренка лукошко подхватила и пошла, откуда только силы взялись! И привела ее кошка в глубокий овраг. Струится ручеек по оврагу тому. Смотрит Даренка: темные дела тут когда-то творились. Кости по оврагу разбросаны, вон и белеет что-то... ой, не гриб то белеет! И вон еще, дальше... нож чей-то ржавый едва в босую ножонку не воткнулся. А в самом ручье вода так и сверкает золотом.
Даренка, вишь ты, золота никогда не видела, а смекнула, что это оно и есть. В сказках-то у деда всегда этого золота целые горы. Лежит под зеленой водой и камушек бесформенный, лежат и монеты - копейки не копейки, небось гривенники, а то целковые! Видать, рассыпал кто... А еще лежит брошечка, да такой красоты, какой и деду никогда не сделать. Кругленькая, зелененькая - малахитовая, а поверх малахита лицо девичье вполоборота. И уж такая раскрасавица эта, которая на брошечке!
Достала Даренка брошечку. Нацепила на рубашонку застиранную, в омуток зеленый смотрится - любуется. Ан глядь, раскрасавица-то эта и есть Даренка! Чудеса!
Собрала Даренка монет немного. Много ей не унести, да и не в чем: лукошко-то грибами заполнено, выбрось - на ужин есть нечего будет, кроме пустой каши.
- Кошечка, - позвала снова. А ушки огненные уже на краю оврага виднеются. Поняла Даренка, что пора ей уходить. Поспешила наверх, и снова усталости будто не бывало. Видать, и впрямь кошка-то не простая. Вела она Даренку до самой опушки, а дальше как сквозь землю провалилась.
Дед, когда Даренка ему вывалила грибы из лукошка под ноги вместе с монетами, только головой покачал.
- Подземная Кошка это, - говорит. - Всем кладам земным на Урале хозяйка. Впредь без надобности в ту сторону не ходи, не любит она, чтобы попусту ее тревожили. Брошка эта не простая. Камея называется. А деньги-то и впрямь золото, старинное, нынче таких не бывает. И не реви, что мало взяла: всю семью из крепости-то выкупить хватит, еще и сапожки тебе справим!
Так оно и вышло: стали отец с мамкой да Матвейка с Архипкой, да сама Даренка вольными. На ножках у Даренки теперь сапожки овчинные, с волчьей оторочкой, у мамки - плат шелковый. Одну камею Даренка никому не показывает: сердцем чует, что не надо бы. Нацепила ее на шнурок с крестом нательным и носит.
Соседи у них, вишь ты, люди добрые, лучше иной родни, но доброта эта - пока все с корки на корку перебиваются. Как только у кого щи погуще да лапти поновее, так остальные начинают волком смотреть. А семья Даренкина особо крупных самоцветов не находила, дед ее больших заказов не выполнял - откуда денежки-то? Пересуды пошли. У Даренки только ленивый не выпытывал, где родители-то деньги взяли. Она поначалу и признавалась простодушно: мол, нашла, Подземная Кошечка подарила, - да в это никто не верил.
Дело за делом делается, день за днем проходит. Все бумаги вольные выправили, и с печатью, а тем временем уж и к зиме год клонится. Решила Даренка сходить в лес да Подземную Кошку поблагодарить за добро. Мяса у соседей да молока купила и в горшочке понесла - поклониться. А заодно и грибов поискать напоследок.
Зелени в лесу уж немного осталось, разве где елка подрастает. Листва где яшмой желтой, где гранатом багряным отливает. Один только орляк зеленеет, крылья свои резные под деревьями раскинул, и те палой листвой засыпаны. Больше нет в лесу зеленого сумрака, один только серый осенний туман.
Ан глядь, в этом тумане огонечек. Один да другой, горящие треугольники.
Подбежала к ней Подземная Кошка. Достала Даренка мясо, горшочек, плошку, молока налила, а кошка об ноги трется. И вдруг слышит: хрустнула ветка где-то недалеко. Ближе...
Невдомек было Даренке, что за ней соседский мужик, Прохор-насмешник, увязался: проследить решил.
Наелась Подземная Кошка и снова за собой девочку манит.
Неохота Даренке идти в тот страшный овраг, где черепа лежат. Но как Подземную Кошку не уважить? Пошла за ней. А за спиной: хрусть... хрусть...
Ан смотрит: нет никакого оврага! И черепов нет, и костей. Стоят старые пни по пояс Даренке, и все опятами усеяны. Да какими! Как солнышко. Так и светятся среди зеленых крыльев орляка. Обрадовалась Даренка, и ну собирать. Мечтает, как засолят с мамкой и на Рождество лакомиться будут.
Прохор же фыркнул в ладошку. Ну, думает, дитё, что с нее взять - грибы собирает вместо того, чтобы золото искать! Уж я-то своего не упущу, - и пошел дальше за кошкой. Горят, горят треугольнички в орляковой зелени резной, светят сквозь зеленое кружево... не заблудишься. И вниз ведут, в овраг.
Глядь - а в овраге-то ручеек под палой листвой бежит. А из-под листвы золото блестит, да ярко как! И камушки зеленые, да не малахит, а прозрачные - изумруды. В глазах у Прохора так и помутилось. Ринулся он вскачь к ручейку. Запнулся о кость - отшвырнул кость, попался под ноги череп - пнул череп, а за ним и саму Подземную Кошку пнул, чтобы не мешалась под ногами. "Золото! - кричит, прыгая в ручей. - Денежки!"
Осерчала Подземная Кошка. Зашипела. Глаза зеленью злобной засверкали. И такой же злобной зеленью загорелись глаза у мертвых черепов. Челюсти защелкали, кости начали подниматься, листья и землю стряхивая, - мертвое воинство идет прогонять незваного гостя.
А Прохору и горя мало. Не видит он, что вокруг творится. Выбирает из воды золотые самородки да изумруды с кулак и приговаривает: "Золото! Камушки! Денежки!"
А страж-мертвец подошел вплотную да как загудит безгубым ртом: "Не твое!"
Встал Прохор по колено в воде. Мокрый весь, рубаху сокровища оттягивает, глаза белые вытаращил. Коленки у него затряслись. Заорал Прохор - и бегом из оврага. А Подземная Кошка мяукает, ровно смеется, ему вслед.
На следующий день слег Прохор в горячке. Все метался и приговаривал: "Золото! Камушки!", а потом кричал: "Мертвые! Мертвые забрали!", так что жена его с детишками знай крестились и плакали. Только к зиме оклемался. Остались от Прохора кожа да кости, поседел весь, постарел. Рубаха его изорвалась, да жена за нее еще изругала: убыток! А от того, что Прохор принес, никакого толку. Набрал он в овраге, вишь ты, обманку - "золото дураков", а с ней еще и стекла битого. И только одна-единственная золотая монетка нашлась среди никчемного камня - как напоминание, что с Подземной Кошкой шутки плохи.