Поляна на берегу таёжного ручья. На краю поляны зимовье. Низкий дверной проём, потемневшее бревно у стены вместо завалинки. На боковой стене крохотное оконце, в два бревна высотой, затянуто полиэтиленовым мешком из-под удобрений с внушительной дырой посредине.
Вечер. Предзакатная таёжная тишина.
На пороге лачуги появляется сгорбленная фигура, зрители едва могут различить её очертания. Это некое существо чутко вслушивается в лесную тишь, затем совершенно беззвучно, с какой-то звериной пластикой пересекает поляну и скрывается из вида.
Тотчас с противоположной стороны начинают доноситься человеческие голоса. Они постепенно приближаются, и как бы опережая их, на поляну выходит Костя. На плече у него двустволка. Он останавливается и, кажется, тоже весь превращается в зрение и слух.
Вскоре следом за ним появляется Игорь.
ИГОРЬ. Костя, ты чего тормознул? (Костя не отвечает, медленно обводит глазами поляну.) Что с тобой, столбняк напал, что ли?
Приходят Инна и Виталий. У Виталия два рюкзака.
ВИТАЛИЙ. О, харе Кришна, неужели пришли?.. Константэн, а меня уже начали было одолевать смутные подозрения, что вы - несколько не тот, за кого себя выдаёте...
КОСТЯ (продолжая насторожённо осматриваться). Как это?
ВИТАЛИЙ. Ваша фамилия случайно не Сусанин?
КОСТЯ. Сусекин я... (Медленно идёт к двери зимовья.)
ВИТАЛИЙ. Вот то-то и оно, что очень похоже! Сначала два раза чуть нас в болоте не утопил...
КОСТЯ. Так говорил же - ступайте след в след... (Скинув двустволку с плеча и взведя курки, он осторожно входит внутрь.)
Игорь идёт следом за ним.
ВИТАЛИЙ. В войнушку не наигрались... Видимо, было суровое детство, им было недодано...
Костя и Игорь выходят.
ИГОРЬ. Костя, ты чего такой озабоченный?
ВИТАЛИЙ. Он сегодня очень-очень... А вот вам второй интимный вопрос, Константэн - есть ли у вас видео?
КОСТЯ. Нету, а что?
ВИТАЛИЙ. Такое впечатление, что вы насмотрелись фильмов-"экшен", как говорят американцы...
ИГОРЬ. Так это и есть та самая лачуга?
ИННА. Костя, расскажите подробней, как всё это было.
КОСТЯ. Вам бы переодеться надо...
ИННА. Ах, да! Я как раз совершенно случайно взяла с собой вечернее платье. Не во что переодеваться, Костенька.
ВИТАЛИЙ. Сударыня, не желаете ли с моего широкого мускулистого плеча?..
ИННА. Не желаю, сударь.
КОСТЯ. Обсушитесь хотя бы. Сейчас я костёр разведу.
ИННА. Это потом. При таком темпе я и до болота успела, пардон, три раза вымокнуть и высохнуть. Так что рассказывайте, Костя, а я пока отдышусь.
КОСТЯ. Скоро тут, в логу, холодком потянет, роса начнёт падать - простудитесь...
ИННА. В том-то и дело, что вот-вот стемнеет, ничего тут не увидим. Рассказывайте...
ВИТАЛИЙ. Константэн, вам приходилось слышать выражение: "Чего желает женщина, того желает Бог"?
КОСТЯ. Ну, дело ваше... В общем, сюда он пришёл примерно в эту же пору. Костёрчик развёл, котелок поставил. Печка-то там не ахти, - видел ведь? - хоть и называется зимовьем, а зимой-то тут не шибко разживёшься...
ИГОРЬ. Костя, не отвлекайся...
КОСТЯ. Дак чего ж?.. В общем, посидел, чайку с брусничкой попил, отогрелся, веселее стало. Тоже ведь целый день пёр через согру. А вообще-то одному тут как-то тоскливо... Место гиблое - сами же видели - болота кругом... Вогулы в старину говорили: "Шайтан живёт, пикелян бродит"...
КОСТЯ. Мужики, как поблизости охотились, так в одиночку тут старались не ночевать. Только Егору Матвеичу всё это было хоть бы хны. Правда, с бывшей-то его собакой чего бояться? Такой здоровенный пёс был, Кузей звали, и тоже не боялся никого. Злой, как моджахед, на медведя первым кидался. Помню, как-то встретили с Матвеичем шатуна, так Кузька на него ка-ак кинется, тот, бедный, аж присел...
ВИТАЛИЙ. Константэн, вы прямо как вещий баян...
КОСТЯ. Как это?
ВИТАЛИЙ. Он тоже, бывало, растекашется мыслию по древу...
КОСТЯ. Баян?
ИГОРЬ. Это в том смысле, мол, как ты, Костя, начнёшь рассказывать, так заслушаешься. Но ты всё-таки лучше давай поближе к этому вашему... Как ты говоришь?
КОСТЯ. Ну да, он говорит, стало маленько повеселей на душе, и он давай кричать...
ИННА. Кричать? Чего кричать?
КОСТЯ. Ну, просто кричать. Характер свой показать именно оттого, что место гиблое... Вот у нас говорят: "Не ори, не в лесу, и в лесу не ори"... Ещё говорят: "Не свисти в лесу - леший обидится"... А Матвеич специально давай кричать и эхо слушать - как оно откликается, сначала вон из этого леса за ручьём, а затем во-он с того распадка... (Складывает ладони рупором и кричит.) Эге-ге-ге-ге-э-эй!.. (Эхом доносится Костин голос: "...ге-ге-ге-э-эй... э-эй...") Во! Слышите? И у него так же было... Только вдруг услышал он, что как будто уже не его голос эхом ему отвечает... Он: "Эге-ге-ге-гэй...", и точно так же ему вторит кто-то: "Эге-ге-ге-гэй...", и причём, всё ближе и ближе, как будто бы ломится кто-то через эту согру и голос подаёт. Матвеич-то поначалу ничего, но тут Кузя вдруг начал скулить и к ногам его жаться. Это Кузька-то! Вот Матвеич и смешался маленько, побёг в избушку, зарядил двустволку двумя жаканами... Выбежал, курки взвёл и ещё раз окликнул: "Эге-ге-ге-эй!.." И ему ответил кто-то прямо вон оттуда, с того берега ручья: "Эге-ге-эй!.." Кузька тут завыл, всё одно как по покойнику. И Матвеичу хреновато стало на душе, он сюда пошёл, в зимовуху. Дверь-то исправная была, так он закрыл её на щеколду и ещё чурбак привалил, вот этот, что у печки... (Костя стоит в проёме двери.)
ИГОРЬ. А собака?
КОСТЯ. А-а, а Кузька-то вперёд него сюда забежал и под нары забился. Во, отмочил Кузьма! Другой бы кто об этом рассказал - ни в жисть бы не поверил... А Матвеичу-то ведь у нас в деревне вообще-то мало кто поверил. Хоть и все знают, что тут нечисто, но чтобы всё было так, как он говорит... Видели? - он ведь теперь совсем малахольный стал... Заговариваться начал... А в лес - вообще ни ногой, даже за поскотину, жердей нарубить...
ВИТАЛИЙ. Видели, Константэн, видели... Должен заметить, что в смысле заговариваний и вы недалеко ушли от Егора Матвеевича. Но вас-то, я надеюсь, лешак не ломал?
ИННА. Как не стыдно, Виталий?..
ВИТАЛИЙ. Асана Тхакура Рабиндраната,.. что в переводе с санскрита означает: "Простите, погорячился". (Начинает развязывать свой рюкзак, но слушать дальше не перестаёт.)
КОСТЯ. Да я что? Я ничего. Сами же просили поподробней.
ИГОРЬ. Ну и ближе к делу... Заперся Матвеич... Ну и?..
КОСТЯ. Ну и слышит, как ручей переходит кто-то... Потом этот кто-то начал за дверью шебуршать, и дыхание у него, говорит, надсадное такое, с хрипом... На дверь надавил, она подалась немного, Матвеич на нары сел и двустволку наставил. Тут, говорит, какое-то время было тихо, а потом - раз! - темно стало. (Костя идёт к окну снаружи.) Это значит, кто-то вот тут стоял и в окно вот так вот заглядывал. Здоровый такой, аж всё окно закрыл... Матвеич развернулся да как шарахнет дуплетом прямо в окно! Порох у него дымный был - всю избушку заволокло. И рёв тут раздался, говорит, в жизни такого не слыхал, аж сердце заныло... Кузька тут тоже завыл... Матвеичу бы сразу перезарядить, да он от дыма, от гвалта этого замешкался... Когда маленько рассеялось - видит, в окне уже нет никого. И тут кто-то в дверь стал ломиться - с первого раза чуть с петель не снял. Он к патронташу, пока патроны достал, пока двустволку переломил, давай старые вытаскивать - дверь-то и вылетела, и кто-то вместе с ней через чурбак сюда вот, на пол упал. Матвеич слышал ещё, как Кузька из-под нар выскочил и на... этого кинулся. Всё-таки перед смертью Кузьма смелость показал! Матвеич слышал, как он, рыча, вцепился в этого, кто на полу лежал, а потом взвыл, коротко так... И смолк... Матвеич зарядил наконец, осталось только курки взвести - и тут на него сверху навалилась эта туша... Навалилась, вмяла в нары так, что они аж хрястнули под ними. Говорит, последнее, что помнит, - это что-то тёплое брызжет в лицо, в глаза и рот лезет шерсть какая-то длинная, и потом воняет, мерзким таким... Тут его сдавило, и он сознание потерял... (Костя, опять стоящий в зимовье, умолкает, выходит наружу и обводит глазами спутников.)
ИННА. А дальше?
КОСТЯ. А дальше он не помнит ничего.
ИГОРЬ. Костя, но потом-то что с ним было?
КОСТЯ. А, дак я говорил уже. Через три дня он на Шанаурский тракт вышел, его лесовоз подобрал...
ИННА. А здесь как очнулся - уже не помнит?
КОСТЯ. Помнит, да плохо. Да мы и не спрашивали толком. Когда его привезли, он весь в крови был перемазан, а не поцарапанный даже. Дышал тяжело и сгустки кровяные отхаркивал. Потом выяснилось - у него рёбра были проломлены вовнутрь, и лёгкое задето. А так живой. Говорит, как в себя пришёл, так и поплёлся отсюда потихоньку, а уж сколько времени прошло - и сам не знает.
ИГОРЬ. А вы когда здесь были?
КОСТЯ. Да где-то через неделю.
ИГОРЬ. Ну и?..
КОСТЯ. Никого не видели.
ИГОРЬ. Ну, а что здесь было-то?
КОСТЯ. А я откуда знаю?
ИГОРЬ. Да я не об этом. Что вы здесь застали, что увидели?
КОСТЯ. А-а... Дак что увидели? Примерно так, как он и говорил. (Снова идёт внутрь.) Кузька вот тут лежал, на полу. Помните, как в кино этот, Леонов, всё говорил: "Пасть порву, пасть порву..."? Так вот, у Кузьки на самом деле пасть была разорвана, как будто кто-то взял его за верхнюю челюсть и за нижнюю, и разорвал вот так, до самой шеи...
ИННА (содрогнувшись). Ой!..
ИГОРЬ. Что ты, Костя, делаешь? Пока шли, такой аппетит нагуляли, а ты его отбивать?
КОСТЯ. Дак сами же спрашиваете!..
ВИТАЛИЙ. Кстати, об аппетите и об артисте Леонове. Не пора ли подкрепиться, как говорил один его персонаж?
ИГОРЬ. Погоди, Виталик. Костя, а больше ничего не заметил? Может, следы какие-нибудь?
КОСТЯ. Следов не было. Плавун же кругом.
ИГОРЬ. А на берегу?
КОСТЯ. Дак там же камни. И на дне тоже. Я специально смотрел. Не, следов не было... Следов не было,.. а крови было много. Здесь вообще весь пол был залит.
ИГОРЬ. Что ты говоришь!..
КОСТЯ. Дак это в основном кузькина кровь...
ВИТАЛИЙ. "Пся крэв", как говорят поляки. Русские же в основном говорят - "кузькина мать"... (Подхватывает свой рюкзак, идёт в избушку.)
ИННА. Я там сегодня спать не буду...
КОСТЯ (выходя наружу). Ну, и лешака-то Матвеич тоже задел. Вот тут, под окошком было накапано, и от зимовухи туда, к ручью тоже кровь вела... Тишка след взял, но только до ручья... (Тут он осёкся, глядя под ноги.)
ИННА. Кто такой Тишка?
Костя, не отвечая, начинает смотреть куда-то в том направлении, куда скрылось то существо, что видели зрители.
ИГОРЬ. Костя, ты чего?..
ИННА. Костенька, кто такой Тишка?
КОСТЯ (как бы очнувшись). А? Тишка? Тишка - это Васильича собака...
ИГОРЬ. Костя, ты чего-то увидел? Что-то вспомнил?
КОСТЯ. Да не, ничего... (Он садится на бревно возле прислонённой к стене двустволки, перезаряжает её.) Сейчас костёрчик разведём...
ВИТАЛИЙ (возится в проёме двери с каким-то щитом из серых, когда-то тёсаных вручную плах). Константэн, а дверь что - изнутри привешивается?
КОСТЯ. Ну да.
ВИТАЛИЙ (пыхтя, ворчит). Система "ниппель"...
КОСТЯ. Это чтобы зимой можно было выбраться, если снегом заметёт...
ВИТАЛИЙ (безуспешно пытаясь приладить дверь к косяку). Чего ж на место не поставили?
КОСТЯ. Она не годная уже. Новую тесать надо...
Виталий в сердцах вышвыривает дверь наружу и скрывается в избушке.
ИГОРЬ. Погоди-ка, Виталик! Может, на ней царапины какие есть...
КОСТЯ. Дак, а какие царапины? Это ж вам не медведь был...
ИННА. Костенька, а отчего ты всё-таки так уверен, что это был не медведь?
КОСТЯ. Медведь бы Матвеича в лоскуты испластал, а не давил бы. Толкать дверь он тоже не умеет, соображенья у него на это не хватает...
ИННА. А что же он делает?
КОСТЯ. Дак это... Цепляет когтями и тянет на себя.
ИГОРЬ (рассматривая лежащую дверь в лупу). Инна, милая моя, ещё, насколько я знаю, медведь "Эге-гей" обычно не кричит...
ИННА. Это могло быть галлюцинацией.
ИГОРЬ. До состояния аффекта?
ИННА. Вся эта картина могла нарисоваться в воспалённом мозгу Егора Матвеевича, когда он был без сознания...
ИГОРЬ. А состояние это наступило само по себе? Поздравляю вас, коллега, с успешной рокировкой причины и следствия!
ВИТАЛИЙ (снова показавшись в дверях). Господа антропологи! Приберегите пафос для защиты своих гениальных диссертаций! Между прочим, стол, если это стол, здесь вполне уцелел. Кстати говоря, он уже почти накрыт. Так что милости прошу, хуш кэлипсиз! Константэн, за вами ваш фирменный брусничный чаёк!
КОСТЯ. Это можно...
ИННА. Костя, а где тут можно выкупаться?
КОСТЯ. Ниже по ручью, вон за тем ельником, скала есть, там немного поглубже. Только одна туда не ходите...
ИГОРЬ. Пойдём, Инна, я провожу.
ИННА. Спасибо, Игорёша, но тебе ещё распаковаться нужно... (Развязывает свой рюкзак.)
ВИТАЛИЙ. О, мадмазэль! Же сюи зале о марше о флёр, что в переводе с французского означает: а у меня уже давно всё распаковано!
ИННА. Тогда распакуйте у меня. Силь ву пле, месье.
ВИТАЛИЙ (уныло декламирует). Э же эште дэс флёр пуртуа, мон амур!..
ИННА. Ой, как здесь всё промокло! (Достаёт из рюкзака полотенце.) Костя, покажите мне, где это...
КОСТЯ. Да вон же!
ИННА. Проводите меня.
КОСТЯ. А костёр как же?
ИГОРЬ. Ничего, Костя, мы как-нибудь управимся...
Костя в нерешительности смотрит на Виталия.
ВИТАЛИЙ. Ступайте, ступайте, поручик Дантес!
КОСТЯ (после некоторого раздумья поставив двустволку у стены). Ну, пойдёмте.
Он уходит в ту сторону, куда недавно смотрел. За ним, помахав оставшимся полотенцем, уходит Инна.
ВИТАЛИЙ. Ну, как вам это понравится, мсье антрополог?
ИГОРЬ. А это, кстати, не совсем точно. Я уже года четыре, как в отделе криптозоологии, что открылся недавно в нашем институте. Для непосвящённых поясню популярно, что "крипто..." - это от греческого "криптос" - скрытый, тайный. Так что я - криптозоолог, с вашего позволения.
ВИТАЛИЙ. То есть, этим ты хочешь сказать, что хрен редьки слаще?
ИГОРЬ. Это кто же у нас хрен?
ВИТАЛИЙ (усмехнувшись). Ну, не Инна же. Она-то как раз антрополог, насколько я знаю... И очаровательная женщина, насколько я вижу... И с некоторыми проблемами в личном плане, насколько я чувствую...
ИГОРЬ. Ишь ты, чувствительный какой!.. Кстати, я вот никак в толк не возьму... Шеф в отделе объявил: с вами будет ещё специалист по аномальным явлениям - это что, значит, ты - экстрасенс, что ли?
ВИТАЛИЙ. Ну, как тебе попроще?.. Экстрасенс - это тоже не совсем точно... И не совсем полно... Я стараюсь избегать этого слова... Видишь ли, в области эзотерических знаний...
ИГОРЬ. Ну, понятно. Словом, экстрасенс. Это чтобы учуять снежного человека, если объявится? Костя собаку не взял, так ты у нас будешь вместо собаки?
ВИТАЛИЙ. О кэй, один-один... Смотри-ка, хлеб, кажется, подмок... (Достаёт из рюкзака буханку, вытаскивает её из полиэтиленового пакета, кладёт на бревно у стены.) Пусть подсохнет пока... Так как тебе это нравится?
ИГОРЬ. Что? Что хлеб подмок? Вообще-то не очень.
ВИТАЛИЙ. Анса-а! Чего ты придуриваешься?
ИГОРЬ. Так говори ясней.
ВИТАЛИЙ. Нет ли у тебя ощущения, что нас бортанули?
ИГОРЬ. Что ты меня-то спрашиваешь? По части ощущений ты у нас должен быть спец. Давай-ка за хворостом, а я печку посмотрю, может, на ней вскипятим. (Идёт в зимовье.)
ВИТАЛИЙ. Доннервэтэр! А он, видите ли, спец по части печек! О кэй, так и быть, назначаю тебя главным костровым! (Ходит по поляне, собирает сучья, кричит в сторону зимовья.) Алё, костровой! Как насчёт пулечки?
ИГОРЬ (показавшись в дверях). Что?
ВИТАЛИЙ. В преферанс, говорю, играешь?
ИГОРЬ. Немного.
ВИТАЛИЙ. А Инна?
ИГОРЬ. Нет, кажется, не играет.
ВИТАЛИЙ. Жаль... У лесника нечего и спрашивать. Придётся нам с тобой гусарить, а его держать за болвана. (Игорь скрывается в зимовье. Виталий достаёт из-за пояса топорик.) Вуаля! (Напевает: "Эге-гей, привыкли руки к топорам!.." (Рубит сучья на пеньке. Кричит.) Эй, тайный зоолог, всё хочу спросить - а ты сам-то хоть снежного человека видел?
ИГОРЬ (выходит из зимовья с котелком в руке. Говорит торжественно.) Четыре раза видел следы, причём, один раз до того чёткие, что удалось сделать слепки. А однажды - представь себе, удача! - нашёл его помёт.
ВИТАЛИЙ. Это что, детёнышей?
ИГОРЬ. Нет, фекалии.
ВИТАЛИЙ. Говно, что ли? Действительно, удача... И что же ты сделал со своей находкой?
ИГОРЬ. Как что? С собой взял, на исследование.
ВИТАЛИЙ. Тащил с собой всю экспедицию?
ИГОРЬ. Ну, конечно.
ВИТАЛИЙ. М-да... Увлекательная у тебя профессия, Игорёк... "Эге-гей, привыкли руки к топорам!.." Неизвестно чьё дерьмо при себе таскать, надо же!.. И каков же был результат исследований?
ИГОРЬ. (Он шёл в ту же сторону, куда ушли Костя и Инна, и совсем было скрылся из вида, но, услышав вопрос, остановился.) Ты знаешь, почти идентично человеческому!
ВИТАЛИЙ. Ну надо же, а!
ИГОРЬ. Многие ингредиенты указывают на то, что...
ВИТАЛИЙ. Впрочем, подробности можешь опустить... В чём, в чём, а в этом я точно не спец.
ИГОРЬ. Кстати, ты напрасно иронизируешь! У всех антропоидов, обитающих в труднодоступных точках земного шара - у этих йети, бигфутов, алмасты, этих вогульских пикелянов - у всех...
ВИТАЛИЙ. Да понял я, понял. У всех у них одинаковое дерьмо. Говорю же тебе, в этом я дилетант. Ликбез откроешь завтра, а сейчас за водой пошёл? Иди! И не просто иди, а всё иди, иди и иди... "Эге-гей, привыкли руки к топорам!.. (Игорь уходит. Виталий всё поёт.) ...только сердце не послушно докторам,.. если иволга поёт по вечерам,.. фьюить-фьюить..." (Продолжает рубить сучья.) "Лесорубы... сорок семь холостяков..." Почему сорок семь? "С меня при цифре сорок семь в момент слетает хмель..."
Тенью появилось и смотрит на Виталия то самое существо. Виталий ничего не замечает, он увлечён работой.
ВИТАЛИЙ (поёт). "Лесорубы... и чего-то там ещё... водой холо-о-одной об-тирай-ся, ес-ли хо-чешь быть здо-ров!" Вода-то, наверное, действительно холодная, а ей искупаться, видите ли, вздумалось!.. Вы только посмотрите на неё!.. Какие мы закалённые! Очевидно, мы Порфирия Иванова чтим, "Детку" выучили наизусть!
Существо скрывается в той же стороне.
ВИТАЛИЙ (опять поёт). "Эге-гей!.. только сердце не послушно докторам,.. если иволга поёт по вечерам,.. фьить-фьить... Росьинель, росьинель, птит уазо! Лё канарие шан си трист, си трист... Ён-де, ён-де, шё не па де маль! Лё канарие шан си трист, си трист!.. (Насвистывает мотив песни "Соловей-пташечка".)
Приходит Игорь.
ИГОРЬ. Не свисти, леший обидится...
ВИТАЛИЙ. Ну как, видел их?
ИГОРЬ. Костю видел, говорит - Инна там, за скалой купается. (Останавливается, смотрит туда, откуда пришёл.)
ВИТАЛИЙ. А он что делает?
ИГОРЬ. А он на камешке сидит.
ВИТАЛИЙ. Стережёт, значит? Как верный пёс?
ИГОРЬ. Вот скажи мне, как экстрасенс - когда ты чувствуешь, будто тебе кто-то в спину смотрит, - это что такое?
ВИТАЛИЙ. Как экстрасенс, я тебе скажу, что в этот момент кто-то прошёл по тому месту, где будет твоя могила.
ИГОРЬ. Да ну тебя!.. (Идёт в зимовье.)
ВИТАЛИЙ (кричит). Ну, столько хватит?
ИГОРЬ (выходит). Нет, ещё давай... Ночь длинная. (Собирает нарубленные сучья.) Да и впрок не мешает запастись. Вдруг дождь пойдёт... (Снова уходит в избушку.)
ВИТАЛИЙ. Яволь, хер майор! (Снова ходит по поляне, собирает и рубит сучья.) Костровой-костровой, ты не дружишь с головой... (Кричит.) Алё, Игорёк! Слыхал о таком крутом чуваке - Роде Раскольникове? Сейчас я тебе исполню его любимую песню! (Поёт.) "Эге-гей! Привыкли руки к топорам!.."
ИГОРЬ (появляется в проёме). Слушай, ты, наверно, как и Инна, не веришь в то, что йети существует?
ВИТАЛИЙ. ...Помню, как-то сидели мы и пили водочку с одним попом. Хорошо так сидели... Где-то после четвёртой я его вот так же и спрашиваю: "Слушай, говорю, скажи мне честно-откровенно - ты в Бога веришь?" А он мне: "Давай, говорит, сейчас не будем о работе!.."
ИГОРЬ. Вот что, ты не виляй. Позволь тебе напомнить, что мы сейчас как раз на работе. Всё-таки, как экстрасенсы объясняют это явление?
ВИТАЛИЙ. Я знаю одно. В Гималаях эти обезьяны стерегут границы священной Шамбалы примерно так же, как этот лесник сторожит проход в заветную купальню. А чем "ети йети" занимаются здесь, в тайге, какую общественную нагрузку несут - хоть убей, не знаю.
ИГОРЬ. Знаешь, если следовать руслу традиционной науки, мы ведь всё ещё происходим от обезьяны!..
ВИТАЛИЙ. Мы договорились - ликбез завтра!
ИГОРЬ. Я только скажу об одной из версий. Понимаешь, в чём закавыка... Мы никак не можем найти переходную ступеньку от примата к антропоиду. Всё никак не откапывается нужный скелет. Питекантропы, неандертальцы, - а потом сразу - раз! - и кроманьонцы! Уважаемые антропологи, как правило, убеждённые материалисты, - ну никак не найдут нужные кости, чтобы сплясать на них и на радостях - здесь кончилось животное и начался человек!
ВИТАЛИЙ. Ты про эти кости заговариваешься похлеще Кости! Ха-ха! Каламбур-с, господа!
ИГОРЬ. Да погоди ты, нашёлся тоже, поручик Ржевский! Понимаешь, отсутствие этих вещдоков поневоле подталкивает нас к выводу о нашем божественном или по крайней мере, внеземном происхождении.
ВИТАЛИЙ. Короче, Склифосовский!..
ИГОРЬ. Так вот, по одной из версий эти вот бигфуты-сасквачи и есть та самая переходная ступенька! Точнее сказать, у нас были общие предки. Некая посторонняя сила, - пускай это будут пришельцы, Бог, или Логос, Космический разум, - некая сила внедрила сознание в организмы наших предков. Ну, сделаем реверанс материалистам, - пускай это будет обыкновенное скрещивание, прививка определённого набора хромосом. Для искусственного зачатия отбирались молодые здоровые самки обезьян. А детёныши у них уже были люди! Несмотря на животный образ жизни, они обладали интеллектом, человеческим сознанием! А далее - по Дарвину - начался естественный отбор, началась борьба за существование между новым поколением людей...
ВИТАЛИЙ. Оно выбрало "Пепси"?
ИГОРЬ. Я говорю о новом поколении людей и старом - приматов. Эти поколения тогда продолжали существовать параллельно, постоянно враждуя между собой...
ВИТАЛИЙ. А! Отцы и дети! Как же, как же, помню, в школе проходили... Так вот откуда пошёл конфликт!
ИГОРЬ. В этой войне не на живот, а на смерть человек, естественно, победил...
ВИТАЛИЙ. Ну, естественно! Он же такой нахальный. И вообще, порядочная скотина.