"Майская "Москва": Война и память -Словомиз глубинки"
Я замечал, как мало уделяют времени для тех журналов, что не уступают в известности таким, как: "Знамя", "Новый мир", "Октябрь". И об одном из лит.журналов давно хотел замолвить слово в литобзоре. Но, что меня сподвигло приступить к нему сегодня, расскажу подробно. Мне есть о чём поведать с достойнейшим примером.
Прочёл недавно из газеты "Литературная Россия", где уважаемый мной Сенчинговорил: "...Велика и богата Россия, но литература, как правило, фиксирует лишь столичные страсти (будни почти никто не хочет замечать), жизнь неких всемирных людей, легко перемещающихся с континента на континент и замечающих окружающее каким-то проскальзывающим взглядом. У таких произведений и соответствующий язык - ровный, нейтральный, гладкий.Продолжительная борьба с диалектизмами, областническими словами, сленгом не прошла для литературы даром..." ("С биографией (и без)" ЛР N25, 24.06.2011). Вникал и понимал, что здесь имелась в мыслях патриотическая предпосылка к прямым наследиям советской Родины, где поддерживалась рьяно так давно традиция литературной жизни. И вспомнил тут же патриотический журнал "Москва". Один из тез немногих, кто русскую культуру чтит в своём формате с пятьдесят седьмого года двадцатого столетия.
Как может нам порой судьба помочь найти решения посредством ясных знаков, которых мы не замечаем, так и здесь, когда она: в самой столице, а точнее - бросается в глаза и просится на руки сам журнал "Москва".
И перелистывая с каждым разом светло-серую обложку с пятым номером за этот год, под ней я находил приличные куски духовной пищи. И в них одних есть те решения для исполненья пожеланий, что в головах толкутся у любителей читать. И подумать только: весь пятый номер утоляет жажду узнавать свой мир - такую просторную страну, как наша Родина, за текущий месяц, и даже в будущем опережает мысли ревнителей большой литературы. И не говоря о вечной памяти за прежние заслуги и трагедии, ведь выпуск-то за май, он всё-таки располагает к памяти о прошлом, знакомом большинству.
И об этой памяти начну, как и в журнале, с первых прозаических миниатюр писателя Валерии Шубиной. Её история сплотилась в сборник с названием "Анна с холмов". Сюжет о женщине, вкусившей горечи войны. Пленённая и горем обожжённая, бежавшая, благодаря минутной слабости врага, простого часового, решившего открыть дорогу, ему казавшейся, наверно, в никуда, но оказавшейся дорогой жизни.
Как необычно с первых предложений облагораживает автор обычный комбинат, представив его нам в такой красе, каким рисуют мир в волшебных сказках. Героиня, как будто по одной лишь воле мысли, оказалась в поезде, идущем в Керчь, несущем к той самой Анне, в тревожные воспоминанья коей о пребывании в концлагере стала причастна и автор упомянутого сборника.
И в стихах Владимира Калиниченкос первой же страницытоже концлагерь, тоже горе матерей и их детей. Но он своей подборкой утверждает: "Рисую Победу". Победа есть, и поэт её как будто кровью написал в стихах. И под одним собранием не только о войне, но и то, что после было: "Давняя встреча" с поэтом Рубцовым, и жизнь вдали, "в провинции, без суеты столичной, где тоже есть читающий народ". Поэт из Украины откровенен:
И на холсте скупой небесной сини
Средь волглых и скукоженных осин
Я, может, первый раз открыл Россию -
Как мать родную повзрослевший сын.
А уНиколая Беседина новелла "Эшелон", по ёмким смыслам сжатая до нерва, наполнена предчувствием войны, где эшелон с Дальнего Востока "неудержимо рвущийся в кровавое чрево войны" займёт читательского времени немного, но в мыслях заставляет отсидеться, переждать, обдумать. Здесь место есть диалектизмам, как неотъемлемой частице быта тех предвоенных лет. В новелле нет второстепенных лиц, и приблудившийся старик посильно вносит главные слова: "А наперво нам, присноблаженным, о душе печься велено. Сказано: вымоли, человече, первее всего душе своей дар страха Божия, она и пойдёт, облегчённая, со ступени на ступень". Присноблаженными, подзабытым для народа словом, называли староверов. Их, диалектизмов этих, хватает и в новелле и в содержанье текстов из всего журнала. Как боль, пронзённая однажды, остаётся всё ж в умах и переданное в новелле чувство скорби: "На станции Шарья на соседний путь пришёл встречный состав, на вагонах которого мелом было написано: "Эвакэшелон". Из полуоткрытых дверей теплушек и верхних окон смотрели суровые лица молчаливых женщин и детей. Политрук увидел устремлённый на него горестный взгляд худенького мальчика лет шести и невольно вздрогнул. "Как он похож на моего старшего сына", - подумал он и стал искать что-нибудь из съестного. Найдя кусочек сахара и банку консервов, он подошёл к окну вагона, откуда смотрел мальчик, и протянул ему гостинец. Но он не торопился брать его, глядя на Званцева печальными, увлажнёнными глазами.
Из вагона спрыгнула молодая женщина в солдатском ватнике и тихо сказала:
- Он не может взять. У него ампутированы руки. После тяжёлого ранения началась гангрена. Никита, - позвала она мальчика, - дядя военный передаёт тебе подарок. Я сейчас принесу...". Прочтёшь-то быстро. Думать долго, сопереживая мукам тех людей.
Последнее, что видит автор Николай Беседин, это - "вагоны, стоящие на пустынном разъезде, в них настежь открыты двери, в которых тьма и пустота.
Свет единственного фонаря блуждает на остывающих колёсах, отражаясь и исчезая бесследно в глубоких рытвинах дороги.
И только дождь монотонно стучит и стучит в крыши теплушек, как будто хочет разбудить тех, кто ехал в них и не может проснуться". И моему сознанию не даёт покоя этот дождь, зная, что я, как ото сна, надолго ещё не отойду от всех переживаний.
Вспомню и ещё одно высказанное Романом Сенчином пожелание: "А как бы хотелось узнать, как и чем живут сегодня люди в глубине Рязанской области, на Русском Севере, на Смоленщине, и так далее...". И вот,Вадим Николаевич Воронцов представил в прозе русскую глубинку. Вот уж поистине - от первого лица поведано нам в повести "Причал" о жизни автора, ведь зовут там главного героя Николаич, и тоже он писатель, как и автор - не просто совпадение, надо полагать.
Всё начинается в повести "Причал" как будто дачные рассказы, а в целом - жизнь писателя: не замкнутая, а постоянно участливая в жизни обычных россиян. Много познаёшь. И какие могут быть влиятельные "связи" у писателя по большей части деревенского уклада жизни. Как уважают его и знают. Отношение к нему разных категорий женщин - немаловажный элемент для писателя мужчины - упрочит уважительное мнение читателя о всех "внегородских" писателях. Что знает людская молва о тех писателях, почти что деревенских, живущих рядышком с народом, - изба к избе, как говорится? Посильное участие в совместной жизни на протяженье повести, где Николаич, главный персонаж, - эстетствующий герой, которого народ в покое не оставит. Он думает, он мыслит и соображает, и делает, забыв про личный интерес.
Возьму из текста: "В общем, следовало изображать ад, а, как Николаич не бился, всё больше получался рай" - и точно так же вышла повесть Вадима Воронцова. И славным юмором не обделён читатель. Вот одна из глав, где с депутатом разговаривает зэк, прося у первого о помощи в освобождении брата, вам поднимет настроение, по крайней мере, заставит улыбнуться наивности бандита перед властью.
История об отношении к писателю рассказана взаправду - здесь нельзя не верить, а для юмора совсем другие сцены, украшенные будто бы гротеском, ведь верить в такие перипетии жизни для умирающего потихоньку острова, где живёт герой, - почти немыслимо, поэтому и автор добавляет выдумки, чтоб жизнь писателя не казалась ложью.
У Сергея Михеенкова в рассказе "Чёрный копатель" есть перекличка двух эпох - Война и Современность, где молодому внуку о дедушке погибшем совсем не безразлично помнить, и отблагодарить вот так, как автор нам поведал: найдя и смелость и отвагу, отбросив меркантильный счёт, вернуть заслуги деда в теперешние времена.
Я всем советую, коли есть возможность, сходить в библиотеку. Журнал "Москва" под пятым номером откроет мир большой культуры слова, где слитно воссоединилось творчество: М.А.Булгакова (микрорассказ "Триллионер"), Войны (стихи и проза) и литературы современной - такой привычной, но всё же необычной тоже.