Из трудных дубовых подбитых медию дверей Канцелярии Государственной Благопристойности выскочил человек в вицмундире с петлицами асессорского советника и знаком Аллы на шее. Он опрометью бросился в поджидавшую его коляску, проорав на ходу: 'В шестое жандармское, жива-а!'. Возница - от неожиданности ли, от усердия - подпрыгнул на пятой точке, огрел кнутом лошадей и с грохотом помчал по прошпекту.
А надо сказать, ведомство серьёзнее некуда. Ведомство тайное. Тут всякие чины по струнке ходят: и полицейские, и армейские, и штатские. А враги Отечества аж зубами скрипят, - издалека. Шутка ли, госблагопристойность! Да на этом, почитай, вся империя держится. И здание присутствия под стать: серое, тяжёлое; нависает как туча, давит. Видно: ежели войдешь - то выйдешь ли?.. Бр-р-р.
А этот вприпрыжку! Старушки на лавочке враз заголосили. "Оглашенный! Ополоумел, штоль! Ишь! Да это Венька Припрукстен. По казённой, чай, надобности. А то куды ж. Повышенье дали, вот и скочет. Скочут и скочут, куды скочут. Вот надысь тоже: у купца Пафнутьева взбесилася кобыла..." Далее разговор уже не касался человека с Аллой.
Что же он. Ему было куда скакать. Вениамин Карлович Припрукстен, асессорский советник, блестящий теоретик сыска, голова. Не так давно произведённый в уполномоченные по особо неважным делам из уполномоченных по не особо важным. Неважные дела ведь самые трудные. Неважное дело, а паче особо неважное - покуда никто другой о нём не чешется, неважное же - если взяться, куда ещё выведет!
Коляска тряско летела по булыжной мостовой. Уполномоченный по особо неважным перебирал в голове факты. Итак, неделю назад в банях на Нойке украли альпаковые портянки. Не у кого-нибудь, а у высокодействительного подворного советника. А до этого в сапогах коллежского генерала из полицейского асессорства исчезли викуньевые стельки. Там же в банях. Это здесь, в Сен-Петервилле. Да из Смоквы́ присылали телеграфом, что там в знаменитых Годуновских банях у его Преосвященства местного епископа тоже пропало что-то из исподнего. И даже вот ещё: в Медовостях, кажется, писали, что в Будашпете, в купальнях Геллерта у предводителя тамошних еврейских общин спёрли кошелёк. Хотя это, вероятно, не к делу. Но в остальном налицо организованное действие злого умысла! Что за умысел и к чему он - Припрукстен ломал голову третью неделю.
А нынче поутру в присутствии, когда он продолжал её ломать, в кабинет заглянул секретарь:
- Посыльный из жандармского отделения-с.
Вениамин Карлович поднял брови, отмахнулся:
- Гони. Не до того.
- Говорит, весьма-с... - нерешительно произнёс секретарь. - Может иметь касательство. Говорит, в банях на Нойке-с...
- На Нойке! - Припрукстен вскочил. - А ну, давай, жива-а!
Вошёл служивый. Совсем мальчишка, щуплый, шинель не по росту. Он всё оглядывал, вжимая голову, стены и шмыгал носом.
- Ну! - набросился на него Припрукстен. - Что?!
Мальчишка стушевался пуще прежнего, залепетал:
- Велено доложить. Как оно может касательствать. В Нойке на банях...А ежели не к делу... господин вахмистр... за беспокойство...
- Что ты мямлишь?! - загремел асессорский советник. - А ну, жива-а!
Посыльный засопел и, видимо, готов был даже расплакаться. Он открывал рот, но связно говорить не мог.
"Эге,- смекнул Припрукстен (блестящий психолог!),- так каши не сваришь". Будучи мастером интеллектуальной, тонкой работы, он гордился этим. Куда там дуболомам из, к примеру, полицейского асессорства. Вениамин Карлович искренне радовался, когда выходила возможность проявить свою тонкость. Он слепил благолепнейшую улыбку.
- Ну-те-с, Бог с ним, братец, оставим, - произнёс он таким сахарным голосом, что даже почувствовал, как по нёбу потекла вязкая слюна, каково бывает, когда наешься сладкого. - Как житие, здоровье как, как маменька? Может, кофею? Да ты садись, дружочек любезный.
Он подтолкнул посыльного к креслу, и тот действительно сел. Точнее, не сел, а скорее в сидячем положении упал. Одеревенел, остекленел глазами и уже больше не вымолвил ни слова.
Час спустя секретарь, пожимая плечами, докладывал:
- Чаем отпаивали-с. Что-то там в бане-c, толком не добились, какая-то чертовщина. В шестом жандармском разбираются-с.
Коляска лихо проскочила мост через Нойку и, лязгнув тормозами, встала у здания на набережной. Припрукстен вихрем влетел в двери с надписью: 'Жандармское отдѣленiе полицейскаго асѣссорства #6. Входъ'. Навстречу из-за зарешёченного прилавка выскочил огромный белый китель. На уровне глаз Припрукстена узловатые с добрую сосиску толщиной пальцы торопливо застёгивали воротничок. Над ним бодро торчали усищи и устрашающего размера баки. Припрукстен поднял взгляд выше. Там оказались немигающие глаза, грозные кусты бровей и форменная фуражка.
- Дежурный отделения вахмистр Ахинеев! - проревели баки.
Далее прозвучал казённый доклад, из которого следовало, что в отделении всё само-собой и слава Богу, и что если донесение о происшествии в бане ни к чему не годится, то только потому и побеспокоили господина асессорского советника, что на то есть распоряжение из полицейского асессорства, доносить по банному делу обо всяком таком, чего может иметь касательство.
"Эге,- смекнул Припрукстен (смекалка - крылья гэбиста!),- это, кажется, господин коллежский генерал печётся, стельки свои забыть не может". Он побуждающе промычал, и вахмистр продолжил по существу.
(!) В банях на Нойке один из банщиков ночью видел чёрта.
- Я его сам допрашивал, - закончил вахмистр.
- Кого, - удивился Вениамин Карлович, - чёрта?
- Банщика, ваше высокородие! - вахмистр вытянул ручищу. - Он нынче в людской. Изволите смотреть?
Они зашагали по коридору. Под жандармом стенали половицы. Эдакий медведь если допросит, подумал Припрукстен, не чёрта, а всю Люциферову родню узришь.
Банщик, поджав ноги и обхватив руками плечи, сидел на табурете посреди комнаты. Он дрожал. Лицо его, отчего-то мокрое, отражало все печали и скорби, какие только могут быть в 'Жандармском отдѣленiи полицейскаго асѣссорства #6'.
- Били? - строго спросил Припрукстен.
- Никак нет, - пробасил Ахинеев и мягко добавил: - С похмелия он.
Страдалец в знак подтверждения состроил подобие виноватой улыбки.
- Так что? - спросил его Припрукстен. - Выкладывай.
- Нечистый, вашродие. Вчерась припозднился я до закрытия, мосты развели, я в отделениях ночевать остался. А тут он!
- Нечистый, - сыронизировал Припрукстен. - А я думал, в бане все чистые.
- Ей-бо, вашвсродие! Я уснуть не успел, он спод лавки шасть! Сам чёрен, а глазьми - во!
- А ты?
- Лежу, спужался.
- А он?
- Убёг.
- А ты?
- Лежу.
- Ну, а он? Куда он 'убёг'? - со смесью досады и раздражения спросил Припрукстен.
Испытуемый пожал плечами.
- Отвечать! - шикнул на него Ахинеев.
Банщик вскинулся, заморгал, но не ответил.
- Померещилось? - ядовито спросил Припрукстен.
- Как можно, вашсство! Маленько выпил, дык рази ж впервой. И нивжисть! Оно, конечно, если б, скажем...
- Не рассуждать! Дурак! - прикрикнул на него вахмистр.
- Ладно, - оборвал Припрукстен и резко вышел.
Что-то здесь не так, думал он, шагая по коридору. В чертей он не верил, но верил чутью, а оно подсказывало, что банщик искренен. Кого же этот болван видел?..
- Кого же это был? - обернулся он у самой коляски к провожающему его вахмистру.
- Как же?.. Привиделось спьяну, да и всё.
- Нет, не похоже...
- Так точно, ваше высокородие! - Ахинеев вытянулся и приложил к козырьку руку. - Непохоже.
- Так кого?
- Известно.
Припрукстен поднял удивлённый взгляд.
- Чёрта, ваше высокородие!
Ассесорский советник сплюнул и вскочил в коляску.
- А с этим что делать? - спросил вахмистр, придерживая дверцу.
- Гони в шею, - буркнул Припрукстен, откинулся на сиденье и предался мрачности.
Едучи, он начал просматривать международную колонку в Медовостях. Неспокойно. На Западе отношения с партнерами всё хуже, на Востоке - вот-вот война с Нихонией. "Эге,- смекнул вдруг он (блестящая голова!),- а ну, проверим".
С ходу он заказал в кабинет подшивку Медовостей за период прошедшего времени и просидел над ней до вечера. Ну! Так и есть, всё сходится, если пораскинуть фактами и сопоставить им мозги!
Вот: дипломатические во главе с высокодействительным провалили переговоры с посольством княжества Однако. Те остались недовольны и прислали ноту о разводе. Вот ещё: коллежский генерал чего-то взлютовал и приказал унять на Венском прошпекте огнестанскую свадьбу. Огнестанцы собрали своих и в драку. Вызвали казаков - те в нагайки. Разогнать разогнали, но запад затрезвонил о нацпритеснениях. И вот тебе санкции. И в Смокве́, гляди! - епископ как вдруг пошел лепить всем епитимьи по разному поводу, насилу утихомирили. Так Ватоканнская Мама тут как тут с международным докладом об иезуистике в справоплавии.
Вениамин Карлович поискал было, не случалось ли еще погромов у мадьяр. Но и того довольно. Явная угроза госблагопристойности. Ведь баня - что? Не только мытьё. Недаром после бани говорят, мол, как заново родился. Заново родиться - кроме прочего, через очищение душевных чакр обновление социальных ощущений. За этим - социальных связей. А для персон такого ранга - социально-политических. А тут вон что! Какая уж тут благопристойность. Действовать! Связь с банным делом очевидна, да вот что там за чёрт в бане?..
Но Действовать! Немедля! Асессорский советник вскочил, поглядел в темнеющее окно и крикнул себе коляску. В шестое жандармское, жива-а!
Отшумел шум, отзасовывались засовы. В банном отделении воцарилась мрачная гулкая тишина. Асессорский советник притаился в засаде: у шкафчиков, неподалёку от того места, где вчера в это время укладывался спать незадачливый банщик. Рядом старательно пялил во тьму глаза Ахинеев. 'А жутковато, - подумал Припрукстен, обводя взглядом омертвевшее пространство, - как в склепе.' В присутствие великана жандарма всё же было поспокойнее. Вениамин Карлович покосился на него, тот от усердия сопел носом.
- Потише, вахмистр, - шикнул Припрукстен.
- Так точно, - прошелестел тот, сняв фуражку, перекрестился и засопел ещё сильнее.
В мёртвой тишине прошёл час.
- Не является, гад, - прошептал жандарм.
Прошёл ещё час. У Припрукстена затекли члены.
- Ваше высокородие, - еле слышно начал жандарм, - я вот интересуюсь: он как, через стены или как? Является-то.
Вот болван, подумал Припрукстен, и съязвил:
- А в прошлый раз как?
- Вон спод той лавки.
Помолчали.
- Ваше высокородие?
- Ну чего ещё?
- Может, оно того - пойти глянуть? Под лавку-то.
- Ступай, - раздраженно прошипел асессорский советник, а про себя подумал: - И где они берут таких остолопов?
Жандарм принял всё за чистую монету. Он тихо поднялся, на цыпочках подкрался к лавке и сел на корточки. Припрукстен только покачал головой.
Вдруг случилось неожиданное. Жандарм как сидел - так и отлетел спиною назад на целую сажень. Загремели по полу железные шайки. Припрукстен выпучил глаза. Из-под лавки вылез... чёрт! Сам чёрен, а глазьми во, как и описывал банщик.
Чёрт ловко, словно на пружинах, вскочил на тумбу, бросил взгляд на погрязшего в груде тазов жандарма, воздел руку к уху, сломил рог и мелкими шажками понёсся на Припрукстена. Тот в ужасе замер. Чёрт замахнулся мерцающим рогом, и тут грянула молния. Настоящая, с громом. Чёрт упал, а асессорский советник лишился чувств.
Придя в себя, в свете фонаря он увидел Ахинеева. Тот, приговаривая, плескал ему на лицо водой.
- Убит, - жандарм похлопал по кобуре тяжёлого Свит-Мессона.
На полу, раскинувшись, лежал человек, с головы до пят, исключая прорезь для глаз, затянутый в чёрное трико. Рядом валялся тесачок с длинной рукоятью и квадратной гардой.
Вечером в околоточной дежурке собралось уютное общество. Тут были и новобранцы, и старые служаки; рядовые чины и унтеры, - все открыв рты слушали небывалую историю. Жандармский вахмистр Ахинеев заканчивал:
- ... нихонский шпиён, знаменитый ночной диверсант. И имя у него такое... как-бишь... Нинзий! А его высокородие его давно раскусил. Он как увидел, так и говорит - это, говорит, Нинзий. Узнал, сталбыть.
- Голова-а! - Да-а. - Ловко! - Шалят нихошки.
- Голова, - кивнул вахмистр.
- А вот ночной шпиён, - спросил кто-то, - это как же?
- А так, - выпуская цигарковый дым, солидно сказал вахмистр. - Действует ночью.
- А днём?
- Что днём? Сказано ночью - и шабаш!
- Что ж он так?
- Пёс его знает. Я так думаю, по-привычке. У них в Нихонии ведь как: там день, а у нас ночь; ну, и наоборот. Вот и привык.
- Да-а. - Во вишь. - Да-а...
Сидели, кивали, курили. Табачный дым плотной пеленой лежал на погонах, - простых, с вензелями, лычками, просветами, - как на этих же погонах твёрдо покоилась государственная благопристойность.