Зуев Ярослав : другие произведения.

Триста лет спустя 6. Конец сказки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Заключительный эпизод замечательной бандитской саги о трех рэкетирах. Приключения Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры продолжаются. Пострадавшего в автомобильной аварии Андрея держат заложником в Ястребином - усадьбе Бонифацкого высоко в горах. Отправившиеся ему на выручку верные друзья попадают в серьезный переплет, вынуждены бежать и вскоре оказываются в заброшенном пещерном городе Кара-Кале, расположенном в ущелье, пользующемся у местных жителей дурной славой. Погоню за ними возглавляет сам Огнемет, силы неравны, шансы выжить - мизерные. Но, неожиданно, охотники сами превращаются в дичь. Погони и кровавые разборки, интриги и загадки. Роман заинтересует не только поклонников этого цикла, но и тех, кто встретится с героями Ярослава Зуева впервые. Книга впервые издана на бумаге в 2008-м году издательским домом "А.С.К." ISBN 978-966-539-532-4 Авторская аудиоверсия по адресу: http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3292005 Оригинал текста по адресу: https://www.smashwords.com/books/view/552709
Конец сказки [Александр Зуев]
  300 ЛЕТ СПУСТЯ
  
  Сага
  
  Книга шестая
  
  Конец сказки
  
  Ярослав Зуев
  
  Published by Iaroslav Zuiev at Smashwords
  Copyright 2015 Iaroslav Zuiev
  Книга впервые издана на бумаге в 2008-м году издательским домом 'А.С.К.'
  ISBN 978-966-539-532-4
  Авторская аудиоверсия по адресу:
  http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3292005
  Оригинал текста по адресу:
  https://www.smashwords.com/books/view/552709
  
  
  Заключительный эпизод замечательной саги 'Триста лет спустя'. Приключения Атасова, Протасова, Армейца и Бандуры продолжаются. Пострадавшего в автомобильной аварии Андрея держат заложником в Ястребином - усадьбе Бонифацкого высоко в горах. Отправившиеся ему на выручку верные друзья попадают в серьезный переплет, вынуждены бежать и вскоре оказываются в заброшенном пещерном городе Кара-Кале, расположенном в ущелье, пользующемся у местных жителей дурной славой. Погоню за ними возглавляет сам Огнемет, силы неравны, шансы выжить - мизерные. Но, неожиданно, охотники сами превращаются в дичь...
  
  Оглавление
  
  Содержание Саги
  Глава 1. Черная крепость Кара-Кале
  Глава 2. Схватка в подземелье
  Глава 3. Эдик, беги...
  Глава 4. День рождения Огнемета
  Глава 5. Черная весть
  Глава 6. Поминки по Огнемету
  Глава 7. Девять жизней Лени Витрякова
  Глава 8. Замороженный
  Глава 9. Понедельник - день тяжелый
  Глава 10. Дубечки
  Другие книги автора
  Об Авторе
  
   Содержание Саги
  
  Книга Первая. Три рэкетира
  Пролог
  Действующие лица
  Глава 1. Пассажир с золотой 'гайкой'
  Глава 2. Кабинет господина Правилова
  Глава 3. Сауна г-на Бонасюка
  Глава 4. Три рэкетира
  Глава 5. Стрелка
  Глава 6. Ледовой
  Глава 7. Призраки
  Глава 8. Ресторан 'Дубовый Гай'
  Глава 9. Вечер выпускников
  Глава 10. Три тысячи баксов Виктора Ледового
  Глава 11. Анна и Кристина
  Глава 12. Кумушки
  Глава 13. Западня
  Глава 14. Чудесное открытие Милы
  Глава 15. Охота Виктора Ледового
  Глава 16. Гость из Крыма
  Глава 17. Уик-энд в Осокорках
  
  Книга Вторая. Охота на рэкетиров
  Глава 1. Погоня
  Глава 2. Товарищ Поришайло
  Глава 3. Минус один
  Глава 4. Первая кровь
  Глава 5. Последний бой Атасова
  Глава 6. Ночь в горах
  Глава 7. Чудесный вечер в Ялте
  Глава 8. Ангел-хранитель
  Глава 9. Земы, или похождения лже-Вардюка со лже-Любчиком
  Глава 10. Бриллиантовая лихорадка
  Глава 11. Прочь из Крыма
  Глава 12. Конец Виктора Ледового
  Глава 13. Индульгенция
  Глава 14. Ранение Протасова
  Глава 15. Женитьба Армейца
  Глава 16. База отдыха 'Соколовка'
  Глава 17. Атасов
  Глава 18. Домой
  Эпилог
  
  Книга Третья. Будни рэкетиров или Кристина
  Глава 1. На руинах воздушных замков
  Глава 2. Когда слетает крыша
  Глава 3. Юрик Планшетов или будни вымогателей
  Глава 4. Как Новый год встретишь или кавторанг Растопиро
  Глава 5. Убить человека
  Глава 6. Земы в Софиевской Пустоши
  Глава 7. Тайна старого кладбища
  Глава 8. Оттепель в феврале
  Глава 9. Оборотень в погонах
  Глава 10. Весна на Трухановом
  Глава 11. Через тернии к звездам
  Глава 12. Незваный гость
  Глава 13. Банк 'Бастион Неограниченный Кредит'
  Глава 14. Сломанная стрела
  Глава 15. Понедельник начинается в субботу
  Глава 16. Поиски наугад
  
  Книга Четвертая. Расплата. Цена дружбы
  Глава 1. Война
  Глава 2. Нина Шарова
  Глава 3. Протасов или невозвратный кредит
  Глава 4. Цена дружбы
  Глава 5. Ресторан 'Три корочки хлеба'
  Глава 6. Предложение, от которого сложно отказаться
  Глава 7. А без Подола Киев не возможен
  Глава 8. Гараж четы Бонасюк
  Глава 9. Наша служба и опасна, и трудна
  Глава 10. Правилов
  Глава 11. В руках врага
  Глава 12. На старой лесной дороге
  Глава 13. Демон с заброшенного погоста
  Глава 14. Надежда умирает последней
  
  Книга пятая. Месть. Все включено
  Глава 1. Мышеловка в XX веке или Западня в устье Десны
  Глава 2. У разбитого корыта
  Глава 3. Безнадега
  Глава 4. Лифт на эшафот
  Глава 5. Кемпинг 'Камень Шаляпина'
  Глава 6. Лейтенант Любчик
  Глава 7. Чистильщик из столицы
  Глава 8. Капкан для Протасова или Плохая примета
  Глава 9. Летучий голландец
  Глава 10. Видения Олега Правилова
  Глава 11. Стикс
  Глава 12. 'Черное' воскресенье, 13-е
  Глава 13. В гостях у мертвеца
  Глава 14. 'Жаркий' полдень в Крыму
  
  Книга Шестая. Конец сказки
  Глава 1. Черная крепость Кара-Кале
  Глава 2. Схватка в подземелье
  Глава 3. Эдик, беги...
  Глава 4. День рождения Огнемета
  Глава 5. Черная весть
  Глава 6. Поминки по Огнемету
  Глава 7. Девять жизней Лени Витрякова
  Глава 8. Замороженный
  Глава 9. Понедельник - день тяжелый
  Глава 10. Дубечки
  Другие книги автора
  Об Авторе
  
   Глава 1. Черная крепость Кара-Кале
  
  - Ох, блин! - стонал Протасов, зажимая ладонями угрожающего вида гематому. - Уф! Ой, е-мое, дурак! Эдик, блин?! Ты что, заснул, бляха-муха?! Заснул, да, плуг неумный?! - Место, где череп Валерия протаранил лобовое стекло и одолел его, расцвело паутиной трещин.
  Армеец отстегнул ремень безопасности, радуясь, что может относительно свободно дышать. Как только машины столкнулись, Эдик подумал, что грудной клетке настал конец.
  - У меня, ка-кажется, два ребра сломаны, - сообщил Армеец жалобно, но никто из пассажиров 'Линкольна' не оценил этого известия по достоинству. - Печет си-сильно.
  - Печет, блин?! - завопил Протасов. - Сейчас, бля, не будет! Я тебе башку оторву! Козел безрогий! Куда ты, твою мать, смотрел, е-мое?!
  - Он не-неожиданно из отстойника вы-вылетел! - оправдывался Армеец, подразумевая карман на дороге, предназначенный для отдыха водителей и мелкого ремонта автомобилей.
  - Сам ты, блин, отстойник! - Протасов обернулся назад. - Вовка, ты как?
  Волына сидел молча, уронив голову и привалившись плечом к двери.
  - Вовка, блин?! - крикнул Протасов. - Что за пурга?! Эй, Планочник, а ну глянь, чего это с ним?!
  Но Планшетов, отделавшийся сравнительно легко - рассечением брови, смотрел в противоположную сторону, на сдвоенные задние колеса 'КамАЗа', целиком заслонившие окна иномарки по правому борту. Резина скатов выглядела сильно изношенной, почти лысой, кое-где ее 'украшали' вздувшиеся в результате аварии грыжи, заводская маркировка проступала еле-еле.
  - 320 R 508 БЦ, - по слогам прочитал Планшетов. - Белоцерковские колеса. Какого хрена, спрашивается, этот пингвин нацепил на 'КамАЗ' резину от 'КрАЗа'?
  - От какого 'КрАЗа', бляха-муха, рогомет ты обдолбанный?! - завопил Протасов, безуспешно толкая дверь, наглухо заблокированную колесами грузовика. - О какой такой резине ты болтаешь, плуг?!
  - Об этой, - Юрик ткнул пальцем в скат. Для этого ему даже не пришлось вытягивать руку. - Разуй глазки, Протасов. Ты чего, окосел?!
  Вместе с глазами Валерий разинул рот. Грузовик перегораживал дорогу, как плотина гидроэлектростанции реку. Правый борт иномарки был смят, точно папиросная бумага.
  - Где ты, е-мое, раньше был, со своей дальнозоркостью?! - зашипел Валерий, как только снова обрел способность говорить.
  - Он с второстепенной дороги выскочил! - добавил Юрик, пытаясь перелезть через Вовчика, чтобы добраться до незаблокированной двери. Волына не подавал признаков жизни.
  - Значится, пипец ему! - зарычал Протасов, предприняв тот же маневр в отношении Армейца. - Эдик, выпусти меня! - Дай я этому чурбану пасть порву!
  Армеец, все еще ощупывавший грудную клетку с видом мнительного больного, убежденного в том, что повышение температуры тела на пару градусов неминуемо означает заболевание СПИДом или птичьим гриппом, мимоходом отметил, что незадачливому водителю грузовика крышка, если только Протасов подберется к нему на расстояние вытянутой руки.
  - Раздавишь меня! - кричал Армеец через минуту, очутившись под Протасовым.
  - Отвянь, Эдик, не до тебя! - след от головы Валерия красовался на лобовом стекле в каком-нибудь сантиметре от изувеченной правой стойки. Придись удар чуть правее, и гематома величиной с грушу Бэра показалась бы ему сущим пустяком. Хоть, очевидно, он уже не смог бы оценить степень невезения, поскольку бы стал покойником. - Ну, гад, порешу на фиг!
  Но, экзекуции не суждено было состояться, по крайней мере в том виде, как рассчитывал Протасов. Не успел Валера протиснуться между Эдиком и рулем, как загремели выстрелы. Армейцу показалось, отовсюду, со всех сторон.
  Планшетов, первым выбравшийся наружу, завертелся юлой, размахивая 'Люгером', который вытащил из штанов, но стрелки скрывались в подступавших к дороге зарослях. Целиться было не в кого.
  - В-в машину! - крикнул Армеец, запуская мотор. Планшетов все еще пританцовывал на дороге, словно отбивал чечетку, вопя дурным голосом. Эдик бросил сцепление. Раздался душераздирающий металлический скрежет, 'Линкольн' заходил ходуном, но не сдвинулся с места. Из-под ведущих колес полетел гравий, в салоне запахло жженой пластмассой.
  - Зацепились, е-мое! - заорал Протасов.
  - Диск с-сцепления го-горит!
  - Плевать на диск, блин, давай назад, валенок!
  Под аккомпанемент этой перебранки Планшетов нырнул в салон.
  Занятые освобождением 'Линкольна' из ловушки приятели совершенно забыли о водителе 'КамАЗа', который, собственно заварил всю кашу. И напрасно. Водитель, наконец, объявился в окне грузовика, держа в руке пистолет, который он немедленно пустил в ход. Первая пуля прошила сидение в сантиметре от плеча Протасова, вторая снесла зеркало заднего вида. Посыпались битые стекла.
  - Ох! - взвизгнул Армеец, хватаясь за лоб. Протасов, лихорадочно шаривший в бардачке, выдернул оттуда 'Глок', полученный у Олега Правилова накануне поездки, передернул затвор и дал очередь по кабине, в мгновение ока опустошив магазин. Водитель исчез в окне, как перевернутая мишень из тира.
  - Сматываем удочки, пацаны! - крикнул Планшетов. Это было дельное предложение, которое никто бы не стал оспаривать. Эдик снова ударил по педали газа. На этот раз им повезло. 'Линкольн' наконец расстыковался с грузовиком, расплатившись правой передней дверью.
  - Д-д-д!.. - задохнулся Армеец.
  - Забей на дверь, блин! - посоветовал Валерий, осыпая заросли у дороги градом свинца, пока не опустел второй магазин. Как только это произошло, Протасов, отбросив пистолет, повернулся к Вовчику:
  - Зема, где пулемет?!
  Волына никак не отреагировал на этот призыв, он по-прежнему сидел, привалившись к двери, как пьянчуга на скамейке в пивной. Вместо вышедшего из строя Вовчика обязанности оруженосца принял на себя Планшетов. Нырнул в нишу под сидением, сорвал промасленные тряпки, протянул Валерию немецкий пулемет MG-42, еще одну вещицу, добытую Протасовым у Правилова.
  - Ну, блин, держитесь, гуроны! - заорал Протасов. Последнее слово потонуло в оглушительном грохоте. Остатки заднего стекла исчезли, словно их и не было, стреляные гильзы со звоном посыпались в салон, по зарослям хлестнула тугая свинцовая струя, затем еще одна. Протасов повел стволом слева направо, затем вернул пулемет в исходную позицию. Планшетов, зажав уши ладонями, сполз по сиденью вниз.
  Пока Валерий, вопя во все горло, хоть его все равно никто не слышал, утюжил кусты, Армеец, который примерно со второго выстрела начисто потерял слух, воткнул заднюю скорость. 'Линкольн' кормой выскочил на обочину и снес синий дорожный указатель с цифрами, обозначающими расстояния до Симферополя и Севастополя. Из-под бампера посыпались искры. Затем Эдик рванул рукоятку переключения передач вверх, утопив в корпус лягушку педали акселератора. Пронзительно визжа шинами и рыская из стороны в сторону, 'Линкольн' с ревом понесся в том направлении, откуда они не так давно приехали.
  - Эдик, притормози! - попросил Протасов, едва приятели оказались вне зоны прицельного огня. Армеец среагировал не сразу, у него еще не восстановился слух. Ошметки лобового стекла только затрудняли обзор, Протасов разобрался с ними в три секунды, орудуя то темным ореховым прикладом, то длинным стальным стволом, над которым еще струился сизый дымок.
  Без двери и стекол 'Линкольн' приобрел определенное сходство с автомобилем, который начали переделывать в Багги. Дальше ехать пришлось с ветерком, но это было меньшее из зол.
  - Главное, что резвости не у-утратил, - успокаивал себя Армеец.
  - Ну, ты, Валерка, здоров стрелять! - обрел голос Планшетов. Если с рук брать - один масленок по баксу, чувак. Выходит, ты за минуту мультисистемный видак в воздух высадил, и еще соковыжималку в придачу.
  - А ты думал! - Протасов раздувал щеки на ветру. - Ты не балаболь, Планктон, гони запасную ленту. На всякий, блин, пожарный случай.
  - К-кто на нас напал? - спросил Армеец. Это был не праздный вопрос, настало самое время его задать.
  - Кто-то нас сдал, пацаны, - предположил Планшетов, вытягивая из спортивной сумки запасную ленту для пулемета. Подбросил в руках, а затем, для верности повесил на шею, что придало ему определенное сходство с революционным балтийским матросом, таким, какими их было принято показывать в советских фильмах, или штамповать на фабриках игрушек из пластмассы или даже олова.
  - Бескозырку еще нацепи, лапоть! - посоветовал Протасов.
  - Если они персонально нас до-дожидались, то, п-плохо дело...
  - Ты гонишь, Армеец. Они тут, блин, всех так встречают, - осклабился Протасов. - Это у них такая акция, рекламная.
  - Бе-без шуток...
  - Какие шутки, чувак?! - отбросив сумку, Планшетов начал лихорадочно перезаряжать 'Люггер', шаря по карманам в поисках патронов. Их набралось - чуть больше пригоршни. - Тут двух мнений нет. И уши, будь уверен, растут из Киева.
  - Н-ноги, - поправил Армеец. Его 'Узи' лежал в багажнике, добраться до которого на ходу было невозможно, вследствие чего Эдик чувствовал себя рядом с вооруженными до зубов приятелями, как нудист среди монахов.
  - Коню ясно, что нас сдали, - резюмировал Протасов. - Вопрос, блин, кто?!
  - Хотел бы я знать, чувак...
  Конец прениям положил Армеец, поглядывавший в уцелевшее левое зеркало 'Линкольна'.
  - За нами по-погоня, ре-ребята!
  Протасов, кряхтя, полез назад, выставил пулемет из окна, опустил на сошки, примостившись, упер приклад в плечо.
  - Юрик, запасную ленту готовь.
  - Все на мази, - откликнулся Планшетов.
  - Ну, блин, кто не спрятался, я не виноват, - процедил Протасов, щурясь через секторный прицел, позволяющий вести прицельный огонь с расстояния в две тысячи метров. Не из подпрыгивающей на колдобинах машины, естественно.
  - Д-дорога впереди пе-пе-пе... - начал Армеец.
  - Перекрыта, - закончил за него Планшетов, в свою очередь заметивший несколько внедорожников впереди. Джипы стояли поперек дороги. У Эдика засосало под ложечкой. Это уже не походило на засаду, это была полноценная облава.
  - Ты, блин, Эдик, что-то хорошее сообщать умеешь?! - буркнул с превращенного в огневую точку сидения Валерий.
  - Если я те-тебе с-скажу, что там де-делегация барышень в кокошниках, с х-хлебом и солью, тебе с-станет легче?! - парировал Армеец, сбрасывая скорость.
  - А ты, блин, как думаешь?! - огрызнулся Протасов.
  - Эдик?! Направо уходи! В горы! - крикнул Планшетов.
  Если слева от дороги простиралась степь, кое-где перемежаемая поросшими редколесьем балками, то справа были холмы, поднимающиеся все выше, чтобы перерасти в горную гряду на горизонте. Среди холмов Планшетов разглядел узкую асфальтовую дорогу, петляющую, будто виноградная лоза, карабкающаяся на стену. Местность была исключительно живописной, словно перенеслась из красочного туристического каталога 'Предгорья Крыма', призванного завлечь отдыхающих. Впрочем, приятели, естественно, не могли оценить этого по достоинству.
  Поскольку ничего другого не оставалось, Эдик свернул на проселок. Скорость была слишком высока, 'Линкольн' едва не перевернулся. Планшетов только чудом не застрелился из 'Парабеллума', который как раз закончил снаряжать. Матерясь, Протасов повалился на тело Вовчика, сжав в руках пулемет. Они столкнулись лбами. Валерий охнул, Волына не проронил ни звука. До Протасова, наконец, дошло, что с земой что-то не так. Отложив пулемет, он склонился к приятелю.
  - Вовка? - крикнул Протасов, - эй, земляк?! - Прижался ухом к груди Волыны, но не уловил ни звука.
  - Блин! Вот, блин, твою мать! Слышите, пацаны?! Вовку конкретно зацепило...
  Планшетов и Армеец пропустили эту фразу мимо ушей. Джипы, преградившие им путь, наверняка пустились в погоню, поросший колючками каменистый склон, за который нырнул проселок, на время загородил их от охотников, но это было слабое утешение. Как только внедорожники пропали из виду, Планшетов принялся орать 'Оторвались!', но, Армеец так не думал, полагая, что преследователи либо не ожидали от 'дичи' подобной прыти, либо не спешили, зная, что могут не торопиться. Например, если дорога, на которую свернули приятели, ведет в тупик. Такое было вполне возможно, Эдик понятия не имел, куда они теперь несутся, сломя голову. Охотники же были у себя дома, где, как известно, помогают даже стены, и где каждый проселок знаком с детства. Пока Армеец потел от страха, воображая впереди очередную засаду (и, при этом, был весьма близок к истине), на Планшетова напал словесный понос, как бывает часто, в экстремальных ситуациях.
  - К-куда эта за-задрипанная дорога ведет? - пробормотал Армеец.
  - Как куда?! - рассмеялся Планшетов. Смех был визгливым, истерическим, и очень не понравился Эдику. - Ты еще не врубился, чувак?! В коммунизм, естественно!
  Эдик ответил коротким недоумевающим взглядом, дорога петляла из стороны в сторону, считать ворон не приходилось.
  - Как, чувак, ты этого анекдота не слыхал? - удивился Планшетов. - Так он же бородатый? Про Брежнева и Картера?
  Армеец машинально покачал головой. Планшетов в этом не нуждался.
  - Мол, едут Брежнев с Картером договор ОСВ-1 подписывать. А за ними погоня. Картер говорит: 'Сейчас я с ними разберусь', и швыряет сотку баксов в окно. Преследователи шпарят, не останавливаются. Картер: 'Ничего-ничего. Сейчас', и бросает две сотки - по барабану. Штуку - пополам земля. Догоняют. Делать нечего, Картер хватает ручку, подписывает чек на сто штук, и в форточку. Тот же результат. Все равно гонятся. Тут Брежнев так спокойно и говорит: 'Дай мне кусок бумаги и ручку'. Берет лист, пишет несколько слов, кидает на дорогу. И, что ты думаешь, Эдик? Хорьки по тормозам, да как крутанут рулем. Да как рванут, в противоположную сторону. Картер Брежневу: 'Леонид Ильич, что ж ты им написал?' Брежнев: 'Как что, Джимми? Правду, гм. Про то, что дорога ведет в Коммунизм!'
  Если автострада из анекдота и увела Леонида Ильича в коммунизм, то убогая дорога, по которой довелось лететь изувеченному 'Линкольну', вкручивалась в горный массив, как штопор в винную пробку. Гигантские валуны нависали над крутыми поворотами частоколом дамокловых мечей, готовых погрести все и вся под толщей обвалившейся породы.
  - И будут тогда 'Похороненные заживо-3', - ляпнул Планшетов в рамках своего словесного поноса.
  - Ти-типун тебе на язык.
  - Вы, что, блин, оглохли?! - взревел с заднего сидения Протасов. - Не слышите ни буя?!
  - А что ты сказал? - осведомился Планшетов, все еще во взвинченном и одновременно приподнятом настроении. Как это ни странно.
  - Вовку зацепило, козел ты безрогий!
  - Как это, чувак? - Планшетов перегнулся с переднего сидения. Когда Валерий пополз назад, они совершили рокировку. - Что с ним, Протасов?
  - Угадай с трех раз, чурбан неумный! - закипая, предложил Протасов.
  - В него попали, да?
  - А тебе, блин, повылазило? Не дышит Вовка.
  - Не дышит?! - Юрик вытаращил глаза. - А куда его ранили, чувак?
  - Почем мне знать?! - зарычал Протасов. - Какая на хрен разница, куда, если мотор не бьется?
  - А оно точно не бьется? - переспросил Планшетов, белея.
  - Я что, по-твоему, глухой?!
  - Ре-ребята, вы сюда по-посмотрите! - выдохнул Армеец, не отрывавшийся от дороги. Она как раз обогнула утес величиной с океанский лайнер, лениво заваливающийся на борт после попадания торпеды. 'Линкольн' въехал в ущелье, образованное отвесными известняковыми скалами, над которыми тысячелетиями трудились ветра, дожди и солнце, превратив в некое подобие титанической слойки. Скалы пестрели дуплами пещер, смахивающих издали на гнезда гигантских ласточек. Или на плод многодневных стараний великана, вооруженного перфоратором размерами с буровую вышку. Ущелье тянулось на юго-восток, напоминая по форме отпечаток гигантского веретена. Расщелины поросли пожухлой рыжей травой и какими-то бурыми колючками, отчего без особого труда можно было представить себя астронавтом, изучающим негостеприимный Марс.
  - Что, блин, за голимое место, е-мое?! - воскликнул Протасов, отвлекаясь от раненого, которому не знал, как и чем помочь. Глядя на гигантский каменный мешок, Валерий почувствовал себя гладиатором на арене древнеримского амфитеатра. Или обреченным на заклание быком, который поводит тяжелой, украшенной рогами головой, ощущая прессинг тысяч враждебных глаз, алчущих чужой крови. Протасов, которому и на ринге, и за его пределами не раз приходилось расплачиваться именно своей кровью, презирал этих питающихся чужими эмоциями извращенцев, как может только настоящий боец. Валерий сдвинул брови и стиснул зубы, в ожидании, когда ударит гонг. А что ударит - он нисколько не сомневался.
  Планшетов подумал о пещерах, облюбованных индейцами из страны Мепл-Уайта, созданной воображением Конан Дойла. В детстве Юрик довольно много читал. Книги были хорошими.
  Асфальт неожиданно кончился, словно дорожные рабочие, укладывавшие его много лет назад, воткнули в землю лопаты, пораженные мрачным величием ущелья, а затем убрались подобру, поздорову, прихватив с собой грейдеры, бульдозеры и прочую технику, которой в этом месте явно не место. Как только шины 'Линкольна' очутились на грунтовке, за машиной поднялся пылевой шлейф, длинный, как хвост кометы. Дорога сразу пошла в гору, причем подъем оказался таким крутым, что нос 'Линкольна' задрался к небу, словно он превратился в реактивный самолет.
  - Сусанин, твою дивизию! - не выдержал Протасов. - Что это, блин, за дыра?!
  - По-понятия не имею! - крикнул Армеец, держа баранку двумя руками. Подвеска работала на убой, рулевое колесо била мелкая дрожь.
  - Поконкретнее, Склифосовский, блин!
  - П-предполагаю, перед нами какой-то пе-пещерный мо-монастырь. Или город.
  - Какой монастырь, валенок?!
  - Я что, э-энциклопедия, по-твоему?
  - Ты ж учитель истории, е-мое!
  - Ч-что с того?! Пе-пещерные мо-монастыри го-горного Крыма - не мой конек, П-п-протасов. А у-укрепленные го-го-города караимов - тем паче!
  - Каких караимов, лапоть?! Что за караимов ты сюда приплел, лох?!
  - Я п-приплел?! - взвился Армеец.
  - Ладно! - отмахнулся Протасов. - За дорогой следи, бандерлог.
  Проселок, подымаясь все выше и выше, совсем как птица из довоенной строевой песни авиаторов, быстро терял последние рудиментарные признаки дороги, превращаясь в обыкновенную тропу, по которой бродят горные туристы и стада баранов. Поросшие лишайниками валуны валялись тут и там, грозя при столкновении вспороть брюхо 'Линкольна', как консервную банку. Эдик сбросил скорость, машина поползла черепашьим ходом, завывая всеми шестью цилиндрами то ли на первой, то ли на второй передаче.
  - Что ты еще про это место знаешь? - нависал Протасов, озабоченно поглядывая по сторонам. То вперед, то назад, то на Волыну.
  Впереди образовавшие ущелье скалы начали сужаться, как борта чайного клипера по направлению к форштевню. Если вы шагаете по трюму. Стало ясно, что 'Линкольн' угодил в тупик. Вместе с пассажирами, у которых, правда, еще сохранялись кое-какие шансы выбраться из ловушки. Если рвануть пешком через горы.
  - Сам Ледовой о-отдал его П-правилову, а Олег Пе-петрович мне... - пробормотал Армеец, когда до него дошло, что с машиной придется расстаться. Правда, преследователи пока не появлялись, впрочем, расхолаживаться по этому поводу не стоило, они, наверняка знали, что ущелье представляет собой слепую кишку, следовательно, могли не спешить. Могли насладиться моментом, поскольку ожидание экзекуции безусловно страшнее самой экзекуции, как верно подметил в одном из своих фильмов Стивен Сигал.
  - Те-теперь они нас возьмут, го-голыми руками...
  - Только не голыми! - пообещал Протасов, поглаживая германский пулемет.
  Армеец выжал сцепление. 'Линкольн' остановился. Дорога закончилась.
  - Тупик, - сказал Эдик и, задрав голову, принялся изучать грязно-белую известняковую скалу, испещренную пустыми глазницами пещер. По мнению Эдика, скала смахивала на многоэтажку, из которой давно отселили жильцов. - Я даже не во-возьмусь определить, что перед нами, произведение природы или дело рук че-человека, - добавил он растерянно. - Карстовые пещеры не-невыясненного происхождения. Какой-нибудь памятник всесоюзного значения, о-охраняемый государством от в-всяческих вандалов. В-вроде вас. По-по нынешним временам заброшенный, естественно.
  - Забей на него болт, чувак, - посоветовал Планшетов. Чует моя жопа, снабдят тут каждого из нас памятником. Персональным.
  - Губу закатай, - откликнулся Протасов.
  Они вылезли из салона, оглядываясь по сторонам. Площадка, на которой они стояли, была не больше теннисного корта. С нее открывался великолепный вид на все ущелье, которое они только что преодолели. Вид с птичьего полета.
  - С-самая высокая точка ущелья. - Армеец почесал затылок. - Местный пентхаус.
  - Хватит балаболить! - рявкнул Протасов. - Помогите вытащить Вовчика, е-мое!
  Втроем они осторожно извлекли Волыну из кабины, устроили на земле, среди колючек.
  - Держись, Вовка! - в который раз сказал Протасов. Губы Вовчика казались такими синими, будто он превратился в советского школьника, отхлебнувшего, потехи ради, чернил фабрики 'Радуга' из толстостенной квадратной банки.
  - Вовка... слышишь меня?! - заорал Протасов, а затем, схватив Волыну за грудки, принялся неистово трясти. Армеец уже открыл рот, чтобы попросить друга не делать этого, когда произошло чудо. Синие губы дрогнули, Волына медленно открыл левый глаз, желтоватый после перенесенного в ТуркВО вирусного гепатита.
  - Зема... - прошептал Вовчик. Хотел улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса.
  - Держись, брат! - выдохнул Валерий.
  - Держусь, - одними губами сказал Вовка.
  - Молоток, - ободрил его Протасов, утирая со лба крупные капли пота. - Фух. Все будет ништяк. Скоро отремонтируем тебя, забегаешь, как новенький.
  - Холодно, зема.
  - Холодно? - выкрикнул Протасов. Армеец и Планшетов у него за спиной обменялись многозначительными взглядами. Солнце готовилось заступить в зенит и основательно припекало.
  - Помираю я, зема, - прошептал Вовчик.
  - Ты гонишь, е-мое! Никаких 'помираю', понял, да?!
  Волына собирался что-то ответить. Уголок его рта дрогнул.
  - По-любому... - сказал Волына. И закрыл глаз. Протасов, закусив губу, отвернулся.
  - Пацаны, к нам гости, - Планшетов с тревогой всматривался вдаль, где три или четыре машины неслись по ущелью, волоча за собой плотные пылевые хвосты. - Резво идут, гниды...
  - Ага, как на п-параде...
  Армеец перевел взгляд на темные жерла пещер за спиной. Теперь, когда столкновение с охотниками стало неизбежным, пещеры уже не казались такими зловещими, как с первого взгляда. Напротив, Эдик подумал о них с определенной долей симпатии. Конечно, ведь там наверняка должен был быть выход. Если хорошенько поискать.
  - Как думаешь, выберемся через них? - с надеждой спросил Планшетов.
  - Думаю, да, - ответил Эдик. - Если по-повезет. Хотя, пещера пещере рознь. Нам на плато надо п-пробиваться. На противоположную сторону кряжа. Если сквозную найдем, дальше, г-горными тропами, возможно...
  - А потом, чувак?
  Эдик пожал плечами. Впереди был длинный путь, они находились в самом начале.
  - Выбираться с полуострова.
  - А он? - Планшетов кивнул в сторону распростертого на земле Вовчика. Эдик предпочел промолчать, даже отвернулся, для верности, в душе полагая, что при любых раскладах раненый, скорее всего, не будет им обузой, поскольку скоро умрет. Вот и все. Но, он не спешил озвучивать свои мысли. Это сделал за него Протасов. По-своему, естественно.
  - Еще раз такой намек дашь, Юрик, урюк ты, блин, неумный, - зловеще пообещал Протасов, сопя, как бык, - и все. Удавлю голыми руками. Въехал?
  - А что я сказал?
  - Мне, б-дь, по бую. Ты меня слышал, гнида!
  - П-прекратите, - поднял руку Армеец. - Надо уходить. Срочно. Не-не-немедленно...
  Протасов, крякнув, поднял Волыну на руки и, не оборачиваясь, зашагал к пещерам.
  Эдик уже было собрался поспешить за ними, когда голову Планшетова осенила неплохая идея. Не из тех, что часто гостили в головах блистательных полководцев вроде Ганнибала или его врага Луция Сципиона, но тоже довольно дельная. Если только подфартит.
  - Эдик? Тебе 'Линкольн' жалко?
  - В с-смысле?
  - Ну, ему ж так и так конец?
  - ?
  - Давай тачку на этих парашников столкнем?! Прикинь эффект, а, чувак?
  От этих слов Армейца передернуло.
  - Про Маресьева читал?! - распылился Планшетов. - Смерть фашистским оккупантам! Запустим твой 'Линкольн' им прямо в лоб. Прикинь?! Вот пингвины обосрутся!
  Джипы преследователей покрыли добрых две трети расстояния и теперь карабкались по крутому склону, сбившись в такую плотную кучу, что представляли исключительно заманчивую мишень. Скорость продвижения внедорожников упала, дорога, больше напоминающая русло обмелевшей горной реки, делала свое дело.
  - А если п-промажем?! - колебался Армеец.
  - Да тут пьяный ежик, и тот не сплохует. - Планшетов прищурился, прицеливаясь. - И потом, какая разница? Хуже все равно не будет.
  - Ты так ду-думаешь?
  - Я не думаю, это факт.
  Джипы были уже совсем рядом. Многоголосый рев моторов наводил на мысли о рассерженном улье. Правда, пчелы были великоваты.
  - Тут и незрячий в яблочко засадит. Как этот, как его... который стрелял с завязанными глазами на ярмарках, и еще тиролку с головы не снимал... Вильгельм Пик, верно?
  Армеец наморщил лоб:
  - Ты, о-очевидно, Вильгельма Теля имеешь в виду?
  - Ага. Того, что под Робин Гуда косил.
  - Тогда Т-теля. Только он ни под кого не косил.
  - А, без разницы, - беспечно отмахнулся Планшетов. - Слушай, а Пик этот, выходит, что из другой оперы?
  - Из со-совершенно другой, - заверил Армеец.
  - И рядом не стоял, да?
  - Пальцем в небо...
  Планшетов вздохнул:
  - Ну и фиг с ними двумя. Ладно, давай на счет три. А то у меня сейчас икру судорогой сведет. И-и-и, раз...
  
  ***
  
  Приятели встали по бокам обреченного 'Линкольна', как почетный караул у гроба генсека. Левая дверь была открыта нараспашку, Планшетов давил на педаль тормоза ногой. При выключенном двигателе от гидроусилителя тормозов толку, как от фонарика без батареек, весила же машина Армейца порядочно. Оба воротили носы. Из салона разило бензином. Приятели вывернули на пол половину двадцатилитровой железной канистры, половина продолжала плескаться в емкости на заднем сидении, в качестве бомбы замедленного действия.
  - А я ни разу в боулинге не был! - крикнул Планшетов с нервным смешком. - Прикинь несправедливость, а?
  - Се-сейчас?! - фыркнул Армеец отдуваясь. Протасов у них за спиной как раз добрел до стены, устроил Вовчика среди лишайников и присел на корточки, переводя дух и смахивая ливший градом пот.
  - Давай! - скомандовал Планшетов. Джипы выскочили на финишную стометровку, когда им навстречу, охваченный огнем, словно миноносец 'Сын Грома' из знаменитого романа Уэллса, потрясшего Юрика в юности, устремился обреченный 'Линкольн'.
  Как и следовало ожидать, появление импровизированного сухопутного брандера посеяло в рядах преследователей жестокую панику. Головной джип заблокировал колеса, водитель ведомого безнадежно запоздал. Или перепутал педали, что в стрессовой ситуации случается сплошь и рядом. В результате второй врезался в корму головному и заглох. Третий отвернул вправо, наскочил на валун и лег на борт с такой легкостью, словно был изготовленным из гофрированного картона макетом. Четвертый внедорожник, водитель которого вообще ничего не заметил за высокими задками передних машин и поднятой ими пылищей, по консистенции не уступающей дымовой завесе, ударил второго, поддев как бык матадора.
  - Вау! - торжествуя, завопил Планшетов. - Шведский бутерброд! Кто последний, тот и папа?! Прикинь, какой облом!
  - Па-паравозики ту-ту, я и-иду, - в свою очередь крикнул Эдик. Под впечатлением яркой автокатастрофы он даже перестал сожалеть о 'Линкольне'.
  А между тем автомобиль, доставшийся Эдику от Правилова, а тому, в свою очередь, от самого Виктора Ледового, только набирал скорость. Уцелевшие пассажиры джипов смотрели на него глазами матросов, заметивших приближающуюся торпеду.
  - Реальная куча мала вышла! - закричал со своей позиции Протасов. - Мы пацанами, помню, в короля горы играли, так похожие кучи получались!
  Снизу полыхнуло пламя. 'Линкольн' врезался в головной джип, канистра взорвалась, за ней последовал бензобак, и обе машины исчезли в огне. Планшетов, исступленно вопя, пошел в пляс. Как дикарь, которому на охоте посчастливилось посадить на рожон пещерного медведя.
  И тут откуда-то посыпались пули, сухо щелкая по камням и подымая облачка пыли. Они падали с неба, совсем как дождь.
  - Бегите, пацаны! - заорал Протасов, стреляя куда-то вверх, как солдат комендантского взвода на похоронах крупного военачальника. Эдик подскочил, как ужаленный, и припал на одно колено.
  - Нога!
  - В укрытие! - вопил Протасов. Пулемет даже в его ручищах ходил ходуном, как брандспойт в руках пожарного, речи о прицельном огне, естественно не было и быть не могло. Скорее, это был огонь заградительный.
  Вскинув голову, Планшетов вроде бы разглядел несколько стрелков, прячущихся в одной из пещер прямо у них над головами. С занимаемой ими позиции Планшетов и Армеец должны были стрелкам двумя мишенями из тира и, очевидно, если бы не пальба Протасова, оба были бы уже мертвы. Валерию сложно было попасть, зато он заставил стрелков залечь, сбил им прицелы, это обстоятельство и спасло жизни Армейцу с Планшетовым.
  - Бежим! - Юрик подставил Армейцу плечо. Через полминуты все трое тяжело отдувались под защитой каменного козырька, шириной в несколько метров.
  - Спасибо, чувак! - выдохнул Юрик, переводя дух. - Если б не ты...
  - Ленту давай! - Протасов повел стволом пулемета в сторону догорающих внизу джипов.
  - Ах ты, черт! - Юрик в досаде хлопнул себя по лбу. - Она в 'Линкольне' осталась!
  Какое-то мгновение Армейцу казалось, что Валерий прикончит Юрика прямо на месте, пользуясь ставшим бесполезным пулеметом как дубиной, но Протасов, устало вздохнув, только молча сплюнул на грунт, прислонил MG к известняковой стене и, кряхтя, опять поднял Вовчика на руки.
  - Дай помогу, - предложил Планшетов.
  - А, не парься...
  Планшетов обернулся к Армейцу:
  - Сильно зацепило, чувак?
  - Те-терпимо...
  - Сам идти сможешь?
  Эдик попробовал, ничего не вышло.
  - Разве что на одной но-ноге прыгать... - сообщил он чуть не плача. - П-полная кроссовка крови... на-набежала.
  Планшетов присвистнул:
  - Надо перевязать. Только давай сперва отсюда смотаем. В темпе вальса.
  - Давай, - спорить не имело смысла.
  - Я перевяжу, - бросил через плечо Протасов. - Позже.
  Вход в ближайшую пещеру располагался практически на уровне земли и проникнуть в нее не составило большего труда. Не сложнее, чем перешагнуть порог. Тем не менее, очутившись внутри, приятели будто оказались в другом мире. Полуденное солнце накалило воздух в ущелье, в пещере же он казался кондиционированным, хоть никаких кондиционеров, естественно, не было. Древние, как выяснилось, обходились без них, и ничего, получалось. Кроме того, тут господствовал мрак, со свету казавшийся непроглядным и всепоглощающим. Глазам еще только предстояло приспособиться. Для этого требовалось время. Вскоре Протасов громко охнул, видимо, ударившись макушкой о какой-то прятавшийся в темноте выступ.
  - Блин! - громко выругался Валерий. - Были бы мозги, было бы сотрясение, в натуре!
  Какое-то время приятели брели во тьме, как персонажи известной легенды, пока Данко не совершил акт суицида, бесполезный, как и все подобные поступки. Потом Протасов снова подал голос. Теперь он споткнулся о ступени, вытесанные прямо в скале:
  - Вот, б-дь, - пробасил Валерий, - тут, блин, лестница, пацаны.
  - Потише, чувак, - попросил Планшетов. Стрелки из верхних пещер могли быть где-то неподалеку, следовательно, не мешало держаться на чеку. Тем более, что отряд понес потери, которые сказались на боеспособности. - Вниз лестница, или вверх.
  - Наверх, - хриплым шепотом сообщил Протасов, и Эдик машинально ответил, что он не огрызнулся, как следовало ожидать.
  - Чувак? Пусти нас с Эдиком вперед, - предложил Юрик.
  - А толку? - отдувался Протасов, сгибаясь под тяжестью Вовчика. - Что это тебе даст.
  - Все же л-лучше, - возразил бледный как смерть Арамеец. Эта бледность делало его лицо слегка различимым, казалось, оно начало светиться, словно его сделали из фосфора. В обнимку с Планшетовым они напоминали знакомого советским детям Тянитолкая Корнея Чуковского.
  - Команда инвалидов, - бурчал Протасов, переходя из авангарда в арьергард.
  Они начали медленно подниматься по лестнице. В ней оказалось не больше трех десятков ступеней. Лестница вывела приятелей в длинный узкий коридор, связующий в единую систему лабиринтов, как вскоре выяснилось, великое множество пещер. То тут, то там беглецам попадались ответвления от главного коридора. Некоторые из них походили на лазы, но были и такие, где бы свободно проехал и паровоз. И те, и другие замечательно подходили для засады, которая не оставила бы приятелям ни единого шанса. Пока что им хотя бы относительно везло, но никто не мог дать гарантии, что везение не оборвется автоматной очередью из-за угла.
  Постепенно глаза свыклись с темнотой, кроме того, некоторые пещеры оказались скудно освещены рассеянными солнечными лучами, проникающими откуда-то сверху. Тогда непроглядный мрак отступал в углы, освобождая место сумраку.
  - Если ка-катакомбы разветвленные, а по-похоже, так оно и есть, то они за-запросто могут вообще потерять наш след, - нарушил молчание Армеец. - В-вполне вероятно, уже потеряли. А собак у них нет.
  - Хорошо бы, чувак, - поддержал Армейца Планшетов. Протасов отделался сопением. Было очевидно, Валерий выбился из сил. Пора было сделать привал. Хотя бы для того, чтобы Валерий смог отдышаться, а, отдышавшись, остановил кровотечение из поврежденной ноги Эдика. Институт физкультуры, который Протасов окончил много лет назад, наградил его двумя специальностями, тренера по боксу и массажиста. Массажист, конечно, не заменит травматолога, но, согласитесь, все же предпочтительнее дирижера или риелтора. Не мешало также оценить состояние Вовчика, хоть здесь Протасов был, вероятно, бессилен. Волына не подавал признаков жизни. Его голова безвольно болталась при каждом шаге Протасова, и Планшетов, обернувшись, подумал, что зема напоминает большую куклу, у которой башка держится на паре ниток.
  Некоторое время пол штольни шел параллельно земле, потом начался подъем, еле заметный, но затяжной и изнурительный. Протасов, продолжавший тащить Вовчика, окончательно обессилел, он задыхался и хрипел, словно больной бронхитом. Армеец больше не разговаривал, повиснув на плече Планшетова как рюкзак. Затем снова им начали попадаться перекрестки, образуемые коридорами меньших размеров, они ответвлялись от главного, как ветви. Приятели сбились со счета и полностью потеряли ориентацию, никто из них толком не представлял, в какую сторону они вообще идут. Да и имело ли это значение? Планшетов, взваливший на себя неблагодарную роль проводника, склонялся к тому, что ни малейшего.
  - Заблудились, блин, - охал в затылок Протасов. - Вечно теперь, блин, придется в потемках бродить?
  Не успел Валерий закончить фразу, как впереди забрезжил свет, сначала показавшийся приятелям таким робким, словно исходил от слабенького ночника. Они прибавили шагу, обогнули несколько поворотов, пока не очутились в хорошо освещенной пещере площадью метров в сорок. В одной из ее стен зияла дыра размером с панорамное окно, почти правильной прямоугольной формы. За окном пронзительно голубое небо сдавало позиции целой армаде фиолетовых грозовых облаков, которые надвигались плотным строем.
  'Вечером будет дождь', - отметил Планшетов. Впрочем, пока они были внутри горы и не рисковали промокнуть. Коридор миновал пещеру и шел дальше, темный и абсолютно безлюдный.
  - Привал, - сказал Протасов таким голосом, что у приятелей не осталось сомнений: Валерий не сойдет с места даже под страхом смерти. Планшетов усадил Эдика, а потом помог Валерию осторожно опустить на землю Волыну. Как только это произошло, Протасов, чувствуя себя Атлантом, у которого выдался отгул, растянулся рядом.
  - Надо бы глянуть, что с Эдиком, чувак, - сказал Юрик, озираясь по сторонам. Он казался самым свежим из всей четверки.
  - Вода у кого-нибудь есть? - прохрипел Протасов.
  - Откуда, чувак? Кто ж знал, что так обернется? Ты б рану Эдика посмотрел...
  - Позже, - веки Протасова сомкнулись.
  - У нас сейчас каждая единица на счету, - укоризненно заметил Планшетов.
  - Ты треплешься, как политрук из Брестской крепости, - пробормотал Протасов, не открывая глаз.
  - Я и есть красноперый. Только флаг проширял. Ладно, давай, займись Армейцем, а я пока на рекогносцировку сгоняю. Идет?
  - Куда сгоняешь? - не понял Валерий, но Юрик уже двинулся к окну.
  
   Глава 2. Схватка в подземелье
  
  Пока Протасов, при помощи финского ножа резал джинсы на ноге Эдика, Планшетов проскользнул к окну, если этим термином позволительно назвать почти прямоугольное отверстие в известняке, примерно метра три на четыре. За 'окном' Юрик обнаружил скалистый выступ шириной с хорошую лоджию.
  - Отпад, чуваки, - прошептал Планшетов. - Этаж седьмой, чтоб не сбрехать. Или девятый. Ну и ну...
  Это действительно было так. Коридор, по которому они брели тошнотворно долго, вероятно, закручивался спиралью, так что приятели очутились примерно в том же месте, где столкнули 'Линкольн' с горы. Только гораздо выше. От входа в пещеру теперь их отделяло двадцать метров отвесной скалы. А то и все тридцать. Через окно открывался такой вид, что у Юрика захватило дух. Весь пещерный город был перед ним, как на ладони, гигантские соты, из которых не выкачаешь мед. Скалистый кряж слева венчали руины крепостной стены, по крайней мере, Планшетов подумал, что вполне логично было возвести в этом месте крепость. Издали кряж напоминал слоеное тесто, разрезанное напополам, и Юрик, на мгновение отвлекшись, вспомнил козырное блюдо покойной мамы, торт 'Наполеон', пропитанный густым белым масляным кремом. Что-что, а готовить его мать умела, пока не спилась.
  Скользнув взглядом по горизонту, где косматые утесы, кое-где увенчанные каменистыми проплешинами, обрывались над степью, как оставшаяся неприступной твердыня, Планшетов, осторожно подавшись вперед, сконцентрировался на изучении самого ущелья. Первыми ему бросились в глаза обуглившиеся остовы нескольких автомобилей, в которых с трудом угадывались джипы. К удивлению и досаде Планшетова, столкнувшиеся машины уже догорели. Как и можно было предположить, крепче всех досталось 'Линкольну' Армейца и головному внедорожнику, которые сгорели буквально дотла. Планшетов подумал, что из трех остальных джипов при известном старании, пожалуй, удастся слепить один. А то, и полтора. У машин топтались несколько людей, с высоты казавшихся двуногими тараканами. Больше никого разглядеть не удалось. Видимо, преследовавшие их бандиты углубились в пещеры. Высунувшись чуть дальше, Планшетов принялся изучать похожий на лоджию скалистый выступ, который про себя окрестил 'балконом'. 'Балкон', начинался сразу под приютившей приятелей пещерой и тянулся вдоль отвесной стены на добрый десяток метров, а затем скрывался за изгибом скалы. Встав на четвереньки, Планшетов выглянул за край выступа, чтобы рассмотреть, куда ведет 'балкон', и можно ли, набравшись храбрости, перебраться по нему в другие пещеры, если такая необходимость возникнет. Подтвердить или опровергнуть предположение не удалось, зато Юрик удостоверился в том, что скалистый выступ не одинок, напротив, похожие имеются и сверху, и снизу, придавая горному кряжу некоторое сходство с фасадом многоэтажки, возведенной по распространенному некогда 'чешскому' проекту.
  Юрик высунулся еще дальше, когда отчетливо услыхал мужские голоса, доносившиеся откуда-то сверху. Практически одновременно в ноздри ударил запах импортных сигарет, которые в те времена еще были в диковинку.
  'Магна', - мелькнуло у Планшетова. От неожиданности у него перехватило дыхание. На коже выступил пот, в таком количестве, словно Юрик не мучился от жажды. 'И как я так опростоволосился?' - эта мысль буквально заклинила мозг. Планшетов распластался на камнях, холодея од предчувствия выстрела, который раздробит ему хребет или затылок, и горячо сожалея о том, что не родился хамелеоном, для которого прикинуться булыжником - раз плюнуть. Но, его время еще не пришло, поскольку враги оказались слепцами. Соблюдая чрезвычайную осторожность, Планшетов перевернулся с живота на спину, и принялся смотреть вверх. Кряж высился над ним, будто башня из известного романа Кинга, причем количество верхних ярусов как минимум не уступало числу нижних. Хозяев напугавших его голосов Планшетов сначала не разглядел. Только спустя минут пять ему удалось засечь сизый табачный дымок, выплывающий из пещеры несколько правее и выше той, где он оставил Протасова с Армейцем.
  Курение - злейший враг маскировки. Не даром оно строго-настрого запрещено караульными уставами большинства современных армий. За то, что демаскирует часового, и отвлекает от прямых обязанностей. Кстати, уставы запрещают и болтовню на посту. Но, кому они сейчас указ?
  Курильщиков и Планшетова разделяли метров двадцать уже известного нам карниза, в одном месте казавшегося отвратительно узким. Впрочем, недостаточно чтобы заставить Юрика отказаться от намерения совершить разведку боем, как наверняка выразился бы Правилов. Конечно, для этого предприятия требовались известная сноровка и, естественно, везение. Юрик решил, что и первое, и второе есть. Он на секунду заглянул в пещеру. Там царил полумрак, от которого его глаза успели отвыкнуть. Тем не менее, Юрик сумел разглядеть приятелей. Эдик дремал в углу, привалившись головой к стене. Его правая брючина была разрезана до колена, как у Волка в одной из серий 'Ну погоди', которые Юрик обожал смотреть в детстве. Повязки на ноге не было. Протасов склонился над лежащим навзничь Волыной. Юрик сумел рассмотреть лишь широкую спину Валерия, и рифленые подошвы тяжелых армейских ботинок Вовчика, с размашистыми надписями 'IN GOD WE TRUST' на каждом. Юрик задержался на мгновение, наблюдая за действиями Валерия. На рубашке Волына брызнули пуговицы, Протасов снова приник ухом к волосатой груди приятеля, потом неожиданно отпрянул и издал удивленный возглас.
  - Что? - напрягся Планшетов. - Что стряслось, Валерка?
  Но, Протасов его, похоже, не услышал. Он был на своей волне.
  - А ну, погоди! - продолжал Валерий, держа на ладони какой-то амулет, до того висевший у Вовчика на шее. - Ах ты, крыса! То-то я гляжу, ремешок знакомый. Это ж мой талисман. Вот жопа самоходная! Жлоб африканский!
  - Какой талисман? - удивился Планшетов.
  - Мой, - отозвался Протасов. - Мне его Ксюша подарила.
  - Какая Ксюша, чувак?
  - Дочка хозяйская, с Пустоши.
  - С какой Пустоши, чувак? С той, где вы с Вованом последние полгода шифровались?
  - А этот гад взял и спер, - добавил Протасов, он больше разговаривал сам с собой. - Мурло, блин...
  - Что за талисман, брат?
  - Против зомби.
  - Против кого? - Планшетов едва не подавился.
  - Против живых мертвяков. - Протасов почесал лоб, - которые по ночам из могил встают. Только вот против пуль он, видать, не фурычит, - добавил Валерий, возвращая амулет на шею Вовке. - Хоть я так и не врублюсь, куда его пуля ударила?
  - Не дышит? - спросил Планшетов. Валера сокрушенно покачал головой. Юрик принял решение:
  - Ладно, Валерка. Вы тут передохните, короче. Я на одну минуту.
  - А ты куда?
  - На разведку. Только сидите тихо. А то, сдается, у нас соседи появились. Я сползаю, разнюхаю, что и как.
  Протасов снова еле заметно кивнул. Армеец не шелохнулся.
  Сунув 'Люгер' за ремень брюк, Юрик вернулся на карниз, хоть и достигавший ширины балкона в элитном доме, но не оборудованный, к сожалению, перилами. Поэтому двигаться пришлось черепашьими шагами, тесно прижавшись к стене. Ее поверхность была шершавой, теплой и приятной на ощупь. Поросшие какими-то вьюнами трещины делали скалу похожей на панцирь исполинской древней черепахи, возможно, той самой, на которой, согласно легенде, покоится все мироздание. По крайней мере, мир самого Планшетова сейчас напрямую зависел от нее, а он, этот мир, был ничуть не хуже всех прочих миллиардов миров.
  С величайшей осторожностью переставляя ноги, на которых, по счастью, были кроссовки 'Пума', а, скажем, не туфли на высоких каблуках, Юрик медленно двинулся по карнизу, чувствуя себя пигмеем на вечеринке у великанов. Одно неверное движение грозило полетом без парашюта до земли, без малейшего шанса выжить. Впрочем, Планшетов не собирался доводить до этого. Вниз он вообще не смотрел, прекрасно зная, что земля умеет звать к себе, только на нее взгляни.
  'Я дойду', - твердил, будто молитву, Планшетов. В горах исключительно важно сохранять выдержку и спокойствие, которые, правда, не стоит путать с самонадеянностью. Поскольку, это чревато неприятностями.
  В юности Юрик довольно серьезно увлекся альпинизмом, даже получил спортивный разряд, побывав в тренировочном лагере на Чегете. Тогда про него говорили: ловкий, как кошка. В те времена страну еще не порвали на тряпки, словно старое одеяло, которое каждый тащил на себя, никаких виз никуда не требовалось, цены повсюду были копеечными, а за занятия спортом вообще не нужно было платить. Удивительно, но факт. 'Людоедское' социалистическое государство, обозначаемое на картах четырьмя буквами СССР, империя зла по-американски, зачем-то, видимо, вследствие своей звериной антинародной сущности, финансировало сотни тысяч секций и клубов, вместо того, чтобы пичкать население телесериалами и водкой. Правда, с тех пор прошло немало лет, обновленное, капиталистическое государство прагматично рассудило, что столько спортсменов ему без надобности, да и сам Юрик не изменился в лучшую сторону. Потяжелел, утратил сноровку, а от его ловкости кошки остались одни воспоминания. Тем не менее, он собирался тряхнуть стариной, доказав самому себе, что не перевелся еще порох в пороховницах. А если и перевелся - то не весь.
  Медленно карабкаясь над обрывом, Юрик молил Бога, чтобы погода оставалась безветренной, поскольку мало-мальски хороший порыв ветра мог сдуть его, будто увядший лист с ветки. К счастью, пока над ущельем царил штиль, который, правда, в виду наступающего с севера грозового фронта, следовало назвать скорее затишьем перед бурей.
  Преодолев самую опасную часть карниза, Юрик не удержался, и глянул вниз, чего делать было нельзя. Говорят, будто мастера восточных единоборств специально подолгу стоят над пропастью, тренируя выдержку, то есть способность мозга контролировать любые, самые сильные эмоции. Юрик не был мастером, приступ головокружительной тошноты дернул его так сильно, будто к телу привязали гирю. Он нелепо замахал руками, мама дорогая, мелькнуло в мозгу. Левая ладонь задела пистолет, и он, кувыркаясь, полетел к земле. Чудом восстановив равновесие, Юрик распластался у стены. Теперь его колотила дрожь, подсознание пичкало голову картинами, на которых он то летел в бездну с вытаращенными глазами и перекошенным ртом, то валялся на камнях бесформенной, окровавленной массой, в которой сложно опознать человека. Прошло, должно быть, не меньше четверти часа, прежде чем он сумел восстановить силы и успокоиться. На счастье Планшетова курильщики тоже никуда не спешили, а к обязанностям часовых относились халатно. Спустя еще десять минут Юрик, уже вполне оправившись, практически вплотную подкрался к входу в пещеру и навострил уши, пытаясь на слух определить, сколько человек внутри. Курильщики, в отличие от превратившегося в слух Планшетова, чесали языками, позабыв об осторожности, так что сделать это оказалось довольно просто.
  - Прямо с телки меня снял, зараза, - возмущался один из местных бандитов, судя по надтреснутому голосу, заядлый курильщик с таким стажем, при котором уже можно не бросать. Он был зол, как оса, которую прогнали с варенья, неудивительно, человека прервали на самом интересном месте. - Такая баба оказалась чумовая. Бизнесвумен из столицы. Приехала от мужа отдохнуть, - продолжал разоряться обладатель надтреснутого голоса. - Ну и поработать ртом, ясное дело. И вот, прикинь, только я ее наладил, зараза, только сунул под хвост, как звонит Ленька на трубу: Давай, Мотыль, выдвигайся! Аврал, зараза, и все такое! Пацаны киевских прошляпили. Упустили, мля! Без старой гвардии, короче, край...
  Планшетов мог разве что посочувствовать невидимому бандиту, который, к тому же, сам сейчас представился, но не стал этого делать.
  - Облом, - констатировал второй курильщик, правда, в его голосе не чувствовалось особого сострадания.
  - Не то слово, зараза! И за каким буем, спрашивается, было жопу рвать и теперь корячиться тут, среди вас, дебилов?! Какой такой аврал, мля?!
  - Ну, - дипломатично протянул второй, - надо ж было тех гавриков за яйца взять...
  - И что, взяли?! - с издевкой поинтересовался Мотыль и харкнул так, что Планшетов чуть не сорвался со скалы. - Ни буя не можете. Ни телке палку кинуть, ни замочить грамотно, зараза. Как не крути, Беля, - продолжал он ворчливо, - а Боник с Винтарем облажались. По полной, зараза, программе. А почему, знаешь? А потому, что Огнемет, зараза, уже давно с балдой не дружит. А вы при нем - вообще ни буя не стоите.
  - Э... - кисло начал Беля, пропуская личный выпад мимо ушей. Беле не улыбалось прослыть фрондером. Витряков вольнодумцев не жаловал, мягко говоря, и эта черта его характера не хранилась под грифом 'секретно'. Последнего на памяти Бели критикана, корреспондентишку из газетенки 'Рабочая Алушта', Витряков пустил на корм рыбам после того, как Филимонов обрил несчастного при помощи паяльной лампы.
  - Это стоило шнягу с длинномерами разводить?! - продолжал возмущаться Мотыль. - Трассу перекрыли, в засаду пацанов поставили. Цирк, мля! Тыр пыр, восемь дыр, и вся жара, а толку, зараза?! Чтобы нам теперь в этой сраной дыре пыль глотать?! На сквозняках, зараза!
  - А как их по-другому остановить было, Мотыль?
  - Да из 'Шмеля' бахнуть, или хотя бы, 'Мухи' , и все! - сказал Мотыль и витиевато выругался, упомянув среди прочего и достойного папу Витрякова, которые, по его мысли, сделал Леонида Львовича при помощи указательного пальца левой руки. - А то замутили бодягу - из космоса видно. Пять тачек размолотили ни за буй. Теперь по катакомбам занюханным за штрихами гоняйся, как твой фокстерьер, мля! - Мотыль, поперхнувшись, зашелся мучительно сухим кашлем, знакомым большинству курильщиков не понаслышке. Со стороны могло показаться, что ему в трахею заползла змея, и альтернатив у него, соответственно, две. Либо скончаться от удушья, либо выхаркать проклятую рептилию вместе с бронхами, легкими и желудком. Планшетов подумал, что при любом раскладе Мотыль почти наверняка облюется, а то и наложит в штаны, но на этот раз тому повезло.
  - А, бля! - стонал Мотыль через минуту, вытирая густую, словно патока, слюну. - Уф, зараза! Чуть не обделался.
  Беля неуверенно заржал. Видимо, смех рассердил Мотыля, и он бросил с вызовом:
  - А все из-за того, что вы все, мудаки затраханные, зараза, только барыг трусить умеете. И кокс нюхать. А Огнемет, зараза, вообще с катушек слетел.
  Ржание обрезало, будто серпом.
  - Да ладно тебе, Мотыль, - примирительно начал Беля. - Не психуй. Возьмем штрихов. Боник еще и капусты отсыплет. Спустимся к морю, выберешь себе самую жирную шалаву на набережной, и при, пока гондон не воспламенится.
  Мотыль снова сплюнул, сгусток слюней пролетел мимо головы Планшетова, большой, как летающая тарелка с серо-зелеными гуманоидами.
  - Вот я и говорю, мудаки вы все, - хрипло сообщил Мотыль. - Ни буя ни в чем не рубите. Да на х... мне, спрашивается, шалашовки с набережной, если у них между ног ведро со свистом пролетает?! Я дамочек деру, догнал ты, или нет, зараза, которые на курорт специально прутся, чтобы за чужой буй подержаться. А еще лучше - за два буя. - Мотыль заржал, смех был под стать голосу, каркающий.
  - Ладно, - Беля снова не поднял перчатку, - может, ты и прав. Как киевских кончим, поехали, продуем твою бизнесменшу в два ствола.
  - Ага, продуем, - согласился Мотыль, - ей точно понравится. Только не с тобой, мудаком. Что до киевских, Беля, то держи карман шире! Возьмешь ты их, как же! А перед тем они тебе яйца открутят и в плевалку засунут. Волкодав, мля. Видал, как они джипы сожгли? Четко, зараза. Как на параде.
  - Повезло просто.
  - Это нам с тобой повезло, что в тех джипах не сидели, зараза.
  - Возьмем, - с поубавившейся уверенностью повторил Беля. - Помяни мое слово. Пацаны все ущелье перекрыли, галерею за галереей шерстят. А единственная лазейка на ту сторону - вон она, бля, у тебя перед носом. Никуда они от нас не денутся.
  Планшетов безмолвной тенью приник к уступу и ловил каждое слово с жадностью скитальца, обнаружившего арык среди барханов.
  - Дай сигарету, - попросил Беля.
  Ага, и мне тоже, - сказал про себя Планшетов.
  - Дай уехал в Китай, - буркнул Мотыль.
  - Ленин завещал делиться, Мотыль...
  - А Сталин - свои иметь. Где твои? Опять дома забыл?
  - В машине оставил.
  - Язык свой длинный, зараза, не оставил? - ворчливо поинтересовался Мотыль, но, видимо, все же протянул напарнику пачку, потому что уже через минуту возмущался, что Беля вытащил оттуда сразу несколько сигарет.
  - Э, э, зараза?! Мы так не договаривались!
  - Да ладно тебе, Мотыль.
  - Шпана, зараза, - буркнул Мотыль, но этим дело и ограничилось. Клацнула зажигалка, дыма стало в два раза больше. Некоторое время часовые курили молча, неудивительно, ведь курение часто обращает мысли внутрь. Правда, не всегда, конечно, и не у всех.
  - Как пацаны их на нас выгонят, тут им и кранты, - добавил Беля после очередной глубокой затяжки. - Перешпокаем, как мишени в тире. Аккурат, как на охоте будет.
  - Кранты будут нам, - сказал Мотыль с пессимизмом, выдающим побывавшего во многих переделках бродягу. - Они, коню ясно, профессионалы, зараза.
  - Я уже дрожу, - отмахнулся Беля. - Профессионалы зачуханные. - Это была наигранная бравада, не обманувшая никого. Планшетова - среди прочих.
  - И тот буй, за которым они сюда причесали, тоже, между прочим, хорош. Хоть и сопляк сопляком с виду, зараза.
  - Ты того штриха имеешь в виду, которого ночью в усадьбу Бонифацкого притарабанили?
  Планшетов отметил про себя слово усадьба, подумав, что хорошо бы заполучить адресок. Мотыль ничего не ответил, Планшетов решил: кивнул.
  - Так ему все равно дрова. Пацаны говорят, на ублюдке живого места нет.
  - Может и так, - флегматично согласился Мотыль. - Только до того, как копыта отбросить, он пятерых наших уже укокошил, зараза. Ногая с крыши столкнул, раз...
  Беля фыркнул, как жеребец:
  - Ох! Нашел ты, Мотыль, Хонгильдона! Ногай... Тоже мне, панасоник узкоглазый.
  - Да ты... - начал Мотыль вибрирующим от негодования голосом.
  - Ну, что я?..
  - Головка от буя! - выплюнул Мотыль, судя по голосу, еле сдерживаясь, чтобы не залепить собеседнику в рожу. - Да мы с Ногаем, чтобы ты знал, дела варили, зараза, когда ты еще мутной каплей висел, на конце своего папаши. Фильтруй базар, баклан, если не хочешь... - Мотыль, очевидно, собирался продолжить монолог, но голосовые связки изменили ему, из груди вырвался хрип, и он согнулся напополам, подавившись надсадным ухающим кашлем.
  - Бросал бы ты курить, Мотыль, - сказал Беля, и как ни в чем не бывало, продолжил:
  - И Рыжий был фуфлом. Вертухай вшивый. В толк не возьму, зачем его Леня вообще держал?
  Чиркнула спичка, из пещеры пахнуло табаком. Видимо, Беля снова закурил, и это было неудивительно, - советовать кому-то завязать с той или иной вредной привычкой и отказаться от нее самому - совсем не одно и то же. Планшетов втянул дым ноздрями трепеща, словно ездовая собака, учуявшая запах кочевья, означающий привал, кормежку и отдых. Он бы дорого дал за пару затяжек, но, мало ли кому из нас чего хочется? Конечно, можно было заглянуть в пещеру со словами 'чуваки, курево есть?', Юрик даже представил себе вытянувшиеся, как в комнате смеха физиономии Бели и Мотыля, хоть никогда не видел их в лицо, и криво улыбнулся этой воображаемой картине.
  'Прикалывайся, но знай меру'.
  Беля швырнул окурок в проем, Юрик не стал провожать его взглядом из опасения, что снова закружится голова.
  - Пойду, звякну Леониду Львовичу, - сообщил Беля Мотылю, который не прекращал кашлять. - А ты тут присматривай.
  - Иди на буй, командир сраный! - огрызнулся Мотыль через кашель. Планшетов решил, что час пробил, пора переходить в наступление, в то время как, торча на продуваемом всеми ветрами балконе, недолго заработать простатит. Или нефрит. Или еще дрянь какую-нибудь. Надвигающийся с севера грозовой фронт уже накрыл степь, обстреливая ее потоками воды, которые хорошо различимы издали.
  Убедившись, что в пещере всего двое бандитов, Планшетов решил, что имеет неплохие шансы, принимая во внимание фактор внезапности. Сделав глубокий вздох, Юрик ввалился в пещеру.
  Первым ему бросился в глаза Мотыль, который продолжал кашлять, раскачиваясь, как магометанин в мечети, на самом краю пропасти, в полуметре от Планшетова. Лица Мотыля Юрик не разглядел, бандит смотрел в пол, прижимая руки ко рту. На темени Мотыля красовалась проплешина в окружении жидких темно-русых волос, в них была перхоть. Беля стоял в пол-оборота к свету, лицом к угольно-черному коридору. Очевидно, тому самому, который, если верить его болтовне, вел на противоположную сторону скалистого кряжа. За Белей сконцентрировалась такая тьма, словно изображение бандита приклеили к нарисованному тушью квадрату, будто аппликацию. Это было все, что успел заметить Планшетов перед тем, как началось.
  В то время как правая рука Юрика цеплялась за выступ скалы до белизны пальцев, левая сама прыгнула вперед, будто жила какой-то своей, отдельной от остального организма жизнью. Схватила Мотыля за куцую жидкую шевелюру и что есть силы рванула к обрыву. Не переставая кашлять, Мотыль сделал два шага и сорвался с карниза. Их тела разминулись в широком проеме, увенчанном почти идеальной аркой, на радость любому новому русскому, который, только вчера попрощавшись с родной выгребной ямой, сегодня не представляет жизнь без евроремонта. Планшетов очутился внутри пещеры, Мотыль ее покинул и, нелепо болтая руками, скрылся из виду. Планшетову почудилось слово 'зараза', брошенное Мотылем уже в воздухе, и еще что-то, про профессионалов, но на Библии он бы присягать не стал.
  Ободренный столь блестящим началом блицкрига, Юрик одним прыжком настиг Белю и поразил коленом в бедро. Беля упал, как срубленный баобаб, выронив на пол рацию. Она ударилась о каменный пол, подпрыгнула мячиком, и распалась, рассыпав пластмассовые китайские внутренности.
  - Гребаные панасоники, все на соплях делают! - с ненавистью выкрикнул Юрик, шагнул к Беле, который катался по полу, корчась и завывая, как ревун речной колоши, до сих пор плавающей через Долбичку , и, недолго думая, вырубил его ударом в висок. Беля немедленно затих. Юрик склонился над ним, подозревая, что сам себя лишил 'языка'. Из пещеры расходилось целых три коридора, а спросить, какой из них ведет на противоположную сторону кряжа, стало не у кого.
  - Черт, - пробормотал Юрик. - Повесили бы, что ли, знак...
  В следующую секунду он уже летел по воздуху, выкатив от боли глаза. Что-то ударило в спину, тяжелое, как противотанковая болванка. Набив шишку при приземлении, Планшетов еще и покатился кубарем, пока не замер, остановленный пыльным валуном величиной с телевизор. Валун был застелен газетой, на газете лежала какая-то еда, Юрику показалось - приготовленная в гриле курица в окружении пластиковых стаканов, от которых тянуло спиртом. Очевидно, бандиты готовились перехватить по-походному. Это была последняя внятная мысль, пришедшая в голову Планшетову. Его снова кто-то ударил, на этот раз - аккурат между лопаток. Во рту появился привкус крови, это был фиговый признак. Собрав последние силы, Юрик кувыркнулся головой вперед, совершенно не понимая, кто на него напал. Ведь в пещере находилось только двое бандитов, в этом у него не было сомнений, и обоих он прикончил буквально только что.
  Чудом очутившись на ногах после кувырка, Юрик успел оглянуться и засечь тень, метнувшуюся к нему из мрака. Она казалась порождением темноты, в голове мелькнула мысль о каком-то сверхъестественном, потустороннем создании, явившемся, чтобы воздать ему по заслугам, хоть, как правило, люди убеждены в том, что никакой такой расплаты в природе не существует. Еще бы, ведь ее придумали те, у кого нет денег, чтобы оплатить услуги киллеров или лоеров, невелика, в сущности, разница. В общем, Юрик подумал о Боге и Сатане, и мужество едва не покинуло его.
  - Что за х-ня?! - закричал Планшетов так слабо, что не расслышал собственного голоса.
  - Кия! - завопила тень, выстрелив чем-то, на поверку оказавшимся ступней, развернутой внешней кромкой. Удар пришелся в солнечное сплетение, Планшетов снова повалился на пол, при этом, как ни странно, его ощутимо отпустило, перед ним был не дух, а человек, шестьдесят - семьдесят килограммов костей, мяса, крови и еще каких-то биологических жидкостей. Ободренный этим открытием, Юрик на время даже перестал чувствовать боль, свирепствовавшую в верхнем отделе позвоночника и солнечном сплетении. Он покатился по полу, теперь кувыркнувшись через плечо, и этим избежал следующего удара, который наверняка стал бы фатальным, четвертого не потребовалось бы.
  - Кия! - прогремело под сводами пещеры, и чугунная пятка пошла вниз, словно наконечник отбойного молотка, поразила пол в том месте, где только что лежал Планшетов с такой силой, что выбила облачко каменной пыли. Превозмогая пламя, бушующее в верхней части живота, Юрик рывком оторвал ноги и поясницу пола, переместив вес на лопатки, словно делая упражнение 'березка'. А затем выбросил обе стопы вперед, метя любителю восточных единоборств в пах. Он не надеялся на филигранную точность, так и вышло, Юрик промахнулся, подошвы кроссовок угодили немногословному противнику в голень, а это очень болезненное место, если хорошенько по нему попасть.
  'Падай, сука!' - возопил в душе Планшетов, но, ничего подобного не случилось. Не издав ни звука, безымянный каратист пошел в наступление, намереваясь прикончить Юрика, пока тот лежит на полу.
  'Натуральный, блядь, самурай!' - с оттенком уважения констатировал Юрик, встретив эту очередную, яростную атаку на обеих лопатках и отчаянно лягаясь. Как заяц, на которого напал филин, или чемпион мира по карате, именно таким образом победивший самого Кассиуса Клея в бою, который не показывало советское телевидение. Но, о котором много судачили в околобоксерских кругах. Напоровшись на ожесточенный отпор, причем, Юрику как минимум несколько раз посчастливилось достать вражескую мошонку пяткой, каратист, тяжело отдуваясь, будто пловец, только что вынырнувший с большой глубины, закружил вокруг Планшетова, как акула, подбирающаяся к раненному кашалоту. Юрик с удовлетворением отметил, что враг потерял прыть. И ошибся. В третий раз огласив своды пещеры воинственным воплем островитян с Окинавы, каратист прыгнул на Юрика, работая ногами с такой частотой, словно был великолепно отлаженным механизмом. В момент оборонительные позиции Юрика были смяты, он пропустил пять или шесть ударов, один сокрушительней другого, в затуманенном мозгу мелькнуло: вот он, конец.
  - Кия! - снова завопил каратист, теперь в его голосе чувствовалось торжество победителя. Его глаза, горевшие холодным огнем, сверкнули, будто два фонарика. Корчась на полу словно насаженный на крючок червяк и понимая весьма отдаленным уголком подсознания, что истекают последние минуты, а скорее даже секунды, за которыми последует темнота навсегда, Юрик предпринял последнюю иступленную попытку спастись. Подцепив голень опорной ноги каратиста левой ступней, как клюкой, Планшетов толкнул его ниже колена правой. Каратист растянулся на полу, пробыл там мгновение и вскочил на ноги быстрее, чем это делает Ванька-встанька. Удивляясь, что сумел это сделать, Планшетов тоже поднялся, шатаясь, будто законченный алкаш. Он уже не был опасным соперником молчаливому каратисту, скорее великолепной мишенью, живой макиварой для шлифования мастерства. По крайней мере, каратист думал именно так. Поэтому даже не стал мешать Планшетову подняться, хоть, безусловно мог сделать это. Юрик придерживался противоположного мнения. Он еще не потерял надежды.
  - Кия! - выкрикнул каратист, разразившись целой серией из непрерывной череды передних и задних боковых ударов ногами, в верхнюю часть туловища и голову. В карате ее зовут 'мельницей'. Юрик попятился, чувствуя себя человеком, угодившим в самое сердце торнадо. Удары были не смертельны, но чувствительны, мягко говоря. Левый глаз Планшетова заплыл, губы стали похожи на две булки-сайки, продававшиеся 'хлебными' в середине семидесятых, только цвета раздавленной шелковицы, правое плечо онемело, из рассеченного виска сочилась кровь.
  Так они очутились на самом краю, у невысокой каменной ступеньки, за ней начинался тот самый узкий балкон, при помощи которого Планшетов проник в пещеру. Юрик стиснул зубы, к тому времени пересчитанные безмолвным каратистом до последнего корешка, отступать стало некуда. Был момент, Планшетов подумал рвануть в один из темных коридоров, но, чтобы это ему дало? Рассчитывать спастись бегством он не мог, а демонстрировать спину, не имея превосходства в скорости... К тому же, разгадав намерение Юрика каким-то своим, звериным чутьем, каратист намеренно теснил его к пропасти. Наверное, планировал поставить точку одним эффектным ударом, отправляющим Юрика в еще более эффектный полет.
  На секунду они оба застыли, Планшетов вытер тыльной стороной окровавленной ладони нос, из которого тонкими струйками стекала кровь, каратист легко, как в спортзале, сменил левостороннюю стойку на правостороннюю. Его движения были изящны, как танец, даже Юрик отметил это. Собственно, он был единственным зрителем и одновременно участником действа.
  В пещеру ворвался ветер, развевая волосы и обрывки одежды. Грозовой фронт надвинулся на горную гряду, стало так темно, словно наступил вечер. Где-то наверху прогремел гром, полые внутренности скалистого кряжа ответили ему глухим, напоминающим рык гулом. В воздухе запахло озоном и дождем, который грозил обернуться тропическим ливнем. Затем полыхнуло совсем неподалеку, видимо, молния поразила скалу наверху. Планшетов качнулся вперед, первым начав сокращать дистанцию. Он упредил каратиста на долю секунды, тот как раз перенес весь вес на левую ногу, вероятно, чтобы выстрелить правой. Они столкнулись корпусами, Юрик боднул каратиста головой, вложив в удар все чувства, которые только сумел пробудить в нем немногословный и неумолимый противник. Его чувства были сильными. Лоб врезался в переносицу, и она лопнула, как холодный стакан от кипятка. Каратист замотал головой, как бык, которого заели слепни. Одновременно Планшетов толкнул каратиста в грудь. Тот машинально подался вперед. Это было как раз то, на что Юрик не смел надеяться. Планшетов ухватил его за грудки и повалился навзничь, выставив перед собой ногу. Сообразив, что его ожидает, немногословный каратист попытался вырваться, но было слишком поздно, тем более что и Харлампиев, создавая самбо, перенимал на востоке самый лучший опыт. Планшетов оторвал каратиста от земли и играючи перебросил через себя. Оглашая ущелье душераздирающими воплями, среди которых больше не звучал боевой клич 'кия', каратист полетел в пропасть. Туда, где на дне его поджидало обезображенное тело Мотыля.
  'Наконец-то развязал язык', - подумал Юрик удовлетворенно. Он остался лежать в изнеможении, судорожно, со всхлипами глотая воздух. О том, какие эмоции вызовут рухнувшие на дно ущелья Мотыль и безымянный каратист у своих товарищей, которые наверняка ошивались внизу, он вообще не думал, было не до того. Юрик лежал и радовался тому, что остался жив. В отличие от них.
  
  ***
  
  Он еще не восстановил и половины сил, когда откуда-то гулко заухали выстрелы. Планшетов подхватился, как ужаленный, в первую секунду подумав, что стрелки целят в него. Но это было не так. Пальба слышалась с той стороны, где он оставил друзей.
  - Черт! - выдохнул Юрик. Оружия при нем не было. Парабеллум, который он выронил еще на карнизе, теперь валялся где-то внизу, вместе с двумя его противниками, один из которых, вероятно, был при оружии. Второй, скорее всего, обходился голыми руками, чувствуя себя при этом вполне уверенно. К счастью, в распоряжении Юрика оставался труп Бели. Его следовало немедленно обыскать. Что Планшетов и предпринял. Обыск ничего не дал. Карманы оказались пусты, если не считать пары ребристых презервативов, початой упаковки жевательной резинки 'Stimorol' и нескольких жеваных купонов, которые, как известно, как огня боялись воды. Беля же их постирал, и они превратились в бесформенные сгустки бумаги. Покопавшись еще немного, Юрик извлек из внутреннего кармана куртки покойного практически полную пачку 'Marlboro', из чего следовало, что ушедший был крысой, как наверняка сказал бы Мотыль. Правда, Мотыль тоже ушел и теперь, по мысли Юрика, оба пребывали там, где, если верить наркоманскому анекдоту, полно травы, но нет спичек.
  Понюхав пачку 'Marlboro' с такой миной, от которой любой народный целитель, зарабатывающий на отваживании курильщиков от табака, наверняка опустил бы руки, Юрик спрятал трофей в карман. Оттолкнул труп и принялся шарить по пещере, в поисках зажигалки и оружия. Вскоре ему повезло. В самом темном углу он натолкнулся на автомат импортного производства, с куцым стволом, коротким металлическим прикладом и обоймой, торчащей не вниз, а влево. Юрик подумал, что оружие здорово смахивает на дрель, которая когда-то была у Планшетова-Старшего, пока он ее не пропил, вместе с остальными инструментами. Повозившись с минуту, Планшетов отстегнул магазин и с удовлетворением отметил, что он в два ряда нашпигован толстенькими и куцыми, похожими на молодые боровики патронами.
  - Хм, - выдохнул Планшетов, - какие интересные сверла. Надеюсь, они далеко летают. - Юрик взвесил оружие в руках. Автомат был тяжеловат, и, как показалось Юрику, не очень удобен. К тому же, с подобной конструкцией он столкнулся впервые. - Ничего-ничего, - ободрил себя Планшетов, - главное, я в курсе, откуда тут вылетают пули, и что для этого нажимать. Остальное приложится.
  Повесив оружие на шею, Планшетов покинул пещеру и перебрался на карниз. От былой жары не осталось и следа. Тучи надвинулись и придавили горы. Горы, набычившись, вспороли им брюха скалистыми вершинами. Из рваных дыр хлестали струи дождя, тугие, как бичи погонщиков. Риск сорваться в пропасть, соответственно, вырос, возможность быть обнаруженным сократилась, ввиду резкого падения видимости. Решив, что это уравнивает шансы, Юрик двинулся по карнизу в обратном направлении, хоть возвращаться, как правило, сложнее, чем уходить. Ливень молотил его по спине и затылку, словно турецкие батоги - привязанного к столбу запорожца. Молнии били одна за другой, словно вся небесная артиллерия приняла участие в канонаде. Отвесные стены оказались отличными природными ретрансляторами и многократно отраженное эхо пошло гулять по ущелью, как клокочущая среди рифов волна. Скоро Юрик оглох на оба уха и уже не мог отличить рокочущие грозовые раскаты от сухого, похожего на кашель треска выстрелов. Когда Юрик только выбирался на карниз, то был уверен, кто-то из друзей, вероятно, Протасов, отстреливается из пистолета Глок. Теперь стрельбы, гром и эхо смешались в одну безумную какофонию, Планшетов слушал ее, словно из-под воды.
  
  ***
  
  Когда Юрик преодолел две трети пути, и до пещеры оставалось - рукой подать, грозовой фронт, потеряв остатки летучести, рухнул на землю. Так, по крайней мере, показалось самому Планшетову, когда он падал ничком, сбитый с ног взрывной волной. На секунду воздух сделался плотным и горячим, как кисель. У Планшетова окончательно заложило уши. Ему почудилось, весь козырек пришел в движение, заходил ходуном. Кряж не задрожал, застонал, как старый дом, который ломают гирей. Сверху посыпались обломки, большинство не крупнее орехов, некоторые, судя по звуку, величиной с пушечное ядро. Юрик вжал голову в плечи, прикрывая затылок ладонями, и немедленно получил по спине камнем, не слишком большим, но достаточно увесистым. Кусая губы от боли, Юрик извивался на карнизе будто камбала, которую пригвоздили ко дну гарпуном, ожидая, когда очередной булыжник проломит ему череп будто яичную скорлупу, и положит конец мучениям.
   Ему снова повезло, он остался жив. Камни угомонились, кряж больше не вибрировал. Снова сверкнула молния. Юрик поднял голову и заметил дым, струящийся из той пещеры, в которую он так стремился попасть. Ливень продолжал неистовствовать, как ни в чем не бывало, капли таранили частицы дыма, и увлекали вниз. Только тогда до Юрика дошло, что небо по-прежнему на месте, это местные, земные разборки. Что-то взорвалось, возможно, ручная граната.
  - Откуда? - пробормотал Юрик. Ему чудовищно хотелось промочить горло, но подставлять рот небесам было некогда. И потом, он рисковал проглотить камень.
  - От верблюда, зема, - ответил изнутри головы Волына. Был поздний вечер субботы, они только собирались в дорогу и стояли во дворе дома Эдика, на Троещине. Солнце давно село, площадку освещал одинокий уличный фонарь, уцелевший вследствие того, что окрестная детвора отдала предпочтение клею 'Момент', а он, в чрезмерных дозах вызывает косоглазие. Протасов вынес из парадного несколько сумок и отправился обратно, за следующей порцией, посоветовав Планшету с Вовчиком пошевеливаться. Приятели складывали поклажу во вместительный багажник 'Линкольна'. На глаза Юрику попалась грубая холщовая торба, оказавшаяся, к тому же невероятно тяжелой, и он мрачно осведомился у Волыны, что это, б-дь, за дерьмо.
  - Полегче, земеля, - вытянув обе руки, Волына забрал мешок у Юрика, а затем бережно положил в салон, к себе в ноги.
  - Что за хулев металлолом? - не сдержался Планшетов.
  - Не кипишуй, Юрик, - посоветовал Вовчик. Много будешь знать, скоро состаришься, земеля. - Лицо его при этом приняло откровенно заговорщицкое выражение.
  'Итак, это граната, - догадался Юрик. - Граната из мешка, который эти кретины, Протасов с Волыной, прихватили с собой'. Далее Юрик прикинул объем мешка и решил, что гранат там было - как минимум десятка два. 'Следовательно, - продолжал размышлять Планшетов, - это только начало. И если какому-то кретину, вроде Протасова, придет нездоровая мысль попробовать кряж на крепость еще разок, начнется такой камнепад, чувак, что тот, что был, покажется детской проделкой'.
  Как бы в подтверждение этих опасений кто-то выкрикнул что-то воинственное, Юрику показалось, он узнал голос Протасова, а затем тяжело ухнула вторая граната. Правда, скорее всего, она разорвалась в глубине лабиринта, далеко от поверхности. Тем не менее, козырек застонал и покачнулся, как качели. Планшетов в липком поту едва не соскользнул в пропасть. Решив, что балкон вот-вот обвалится, он встал на четвереньки, поправил автомат, которым отдавил себе ребра. Автомат не составил компанию Парабеллуму лишь потому, что висел на ремешке. Сделав несколько глубоких вздохов, Юрик поскакал вперед с невероятной прытью, которая сделала бы честь самому ловкому горному козлу.
  Ввалившись в пещеру, Планшетов задохнулся от дыма и пыли, которые клубились тут, как над каким-нибудь редутом Отечественной войны 12-го года, поскольку бездымный порох еще не был изобретен. Глаза защипало, окружающие предметы стали казаться изображениями в экране телевизора, которому давно пора на слом. Первым Планшетов заметил Волыну. Вовка безжизненно растянулся в углу, рубашка на груди была расстегнута, на груди лежал амулет, который о котором двадцать минут назад говорил Протасов. Валерий не стал его забирать. Глаза Вовчика были закрыты, рот, напротив, открыт, но он уже не дышал, грудная клетка застыла неподвижно. В метре от трупа на корточках сидел Армеец, зажав ладонями уши. Эдик жмурился, и вообще имел вид рыбы, контуженной взрывом динамита в пруду, и готовящейся всплыть на поверхность, кверху белесым брюхом. Рядом валялся пистолет Глок в компании с опустошенной обоймой. И стреляные гильзы, пожалуй, десятка два.
  - Эдик! - заорал Планшетов, но вместо голоса уловил еле ощутимую вибрацию, которую произвела гортань. Уши вышли из строя, единственным звуком, который улавливал Планшетов, было шипение вроде того, что производят неисправные динамики аудиосистемы. Армеец при этом и бровью не повел.
  - Эдик! - он предпринял вторую, бессмысленную попытку. - Эдик, ты что, оглох?!
  Шагнув к приятелю, Юрик встряхнул его за плечо. Раскрыв глаза, Армеец уставился на него взглядом человека, столкнувшегося с приведением.
  - Где Протасов?! - крикнул ему в лицо Юрик, но Эдик только смотрел не него, открывая и закрывая рот, как рыба из-за стекла аквариума.
  - Не слышу! - заорал Юрик, и обернулся, уловив краем глаза какое-то движение в самом дальнем углу пещеры, там, где начинался коридор, высеченный в толще породы. Там было полно дыма, из которого словно материализовался Протасов, в разорванной футболке, с холщовой сумкой на плече и двумя гранатами в руках. У Юрика перед глазами на мгновение встало полотно 'Оборона Севастополя', известное каждому школьнику советской поры из учебников истории. Правда, Протасову не хватало тельняшки, зато его лицо, чумазое словно у трубочиста, было полно той же решимости, которую удалось передать баталисту при помощи кисти и красок на холсте. А то и еще решительней.
  - Не делай этого, чувак! - заорал во все легкие Планшетов, имея в виду гранаты, которыми размахивал здоровяк. - Оставь гребаные пещеры потомкам! Это ж наше культурное наследие! Не лишай удовольствия целые поколения туристов, и куска хлеба - поколения экскурсоводов, чувак! - Неожиданно ему стало весело, правда, веселье здорово отдавало истерикой.
  Можно не сомневаться, из тирады Планшетова Протасов не разобрал ни слова, зато заметил Юрика и двинулся к нему, с перекошенным от гнева лицом. Юрик попятился, как, вероятно, поступил бы каждый, напоровшийся в зарослях на взбесившегося слона. Валерий выкрикивал что-то на ходу, и, хоть Юрика никто не учил читать по губам, общий смысл был ясен и без этого. Они очутились у обрыва, Валерий, рассовав гранаты по карманам, схватил Юрика за грудки и легко поднял в воздух.
  - Ах, ты сучек, блин! Свалить хотел?! - это были первые слова, которые Юрику удалось расслышать. Слух неохотно возвращался к нему, словно опасаясь, что его все равно скоро выгонят. - Пингвин долбаный! Нас тут эти клоуны со всех сторон обложили, конкретно. Запрессовали, козлы! Я тебе сейчас покажу, свалить! Я тебя, козла, в момент скоростным лифтом на землю отправлю!
  Болтая ногами над пропастью, Юрик, задыхаясь, закричал о пути к спасению, который ему посчастливилось открыть в соседней пещере ценой трех заблудших душ, собственноручно освобожденных от тел.
  - К какому спасению, гнида?! - рычал Протасов, болтая Юриком в проеме, как ребенок погремушкой. - Какой ход, блин?! О чем ты болтаешь, гондурас?! Я тебе сейчас покажу верняковый ход к спасению! Пернуть, блин, не успеешь, бандерлог ты неумный, как будешь загорать на небесах! - Но хватка уже ослабла, Планшетов ощутил под подошвами пол пещеры.
  - А это что у тебя за штука? - только теперь Протасов разглядел диковинного вида автомат со складным металлическим прикладом, который висел у Юрика на груди.
  - Трофей, - коротко пояснил Планшетов. - Одолжил у одного туземца. Ему теперь без надобности.
  - Дай посмотреть.
  - Детям в руки не дается, чувак.
  - Я те дам, детям! - одним ловким движением разоружив Юрика, Протасов забросил автомат на плечо.
  - Э-э?!
  - Отлезь, гнида! Ты, блин, мудила, и так последний ствол забрал. Где, блин, парабеллум?
  - Там, - Планшетов показал за карниз.
  - Идиот конкретный.
  Планшетов решил смириться с потерей автомата. Тем более что по его соображениям, им уже давно следовало задать стрекача, а не препираться без толку в амбразуре окна, где они, кстати, были великолепными мишенями.
  - Мотаем удочки, чувак.
  Вдвоем они поставили на ноги Армейца. Эдик по-прежнему напоминал оглушенную рыбу.
  - Эдик, ты как, чувак?
  - Хлипкий, блин, - ответил за него Протасов. - Уши слабые. Еврей, короче. Укачало. Ладно, держи этого клоуна, а я Вовку возьму, пока эти бандерлоги, Планшет, штаны меняют. - Он махнул в направлении коридора, оттуда по-прежнему валил дым, правда, уже не такой густой.
  - Много он крови потерял, чувак?
  - Крови? - Протасов криво усмехнулся. - Нисколько.
  - Его же в ногу ранило.
  - В голову, - поправил Валерий. - При рождении. Копыто вывернул, и все дела. Ладно, держи этого недоумка, а я Вовку возьму.
  - Как Вовка? - машинально спросил Юрик, хоть уже знал ответ.
  - Никак, - ответил Протасов глухо. - Но я его все равно возьму, понял, да?!
  Планшетов решил не спорить. Повесив на второе плечо сумку с гранатами, Валерий кряхтя поднял Волыну.
  - Так, теперь куда?
  - Туда, - Планшетов указал на балкон. - Тут метров десять, от силы. Проберемся в пещеру, а оттуда, через тоннель...
  Протасов с сомнением покосился на уступ.
  - И ты, блин, Планшет, полезешь по этой гребаной жердочке для попугая?!
  Планшетов кивнул:
  - И ты полезешь, если жизнь дорога.
  - Эквилибрист гребаный.
  - Не нравится, оставайся, хозяин - барин. Дело твое.
  В этот момент из коридора донеслись перекликающиеся голоса.
  - Решили суки, что гранаты вышли, - сказал Протасов. Его руки были заняты Вовчиком. А точнее - его телом.
  - Еще один взрыв, Валерка, и бульдозером не откопают, точно тебе говорю. Хорош трепаться - сваливаем. - Юрик обернулся к Эдику, - держись за меня, чувак.
  - А Вовка? - выпалил Протасов. Нечего было и думать переправить его на ту сторону карниза. Это понимали все, даже Протасов.
  - Оставь его здесь, чувак, - сказал Планшетов уже с карниза.
  - Ах ты, гнида!
  - Он мертв, ты что, не врубился?!
  - А мне по бую!
  - Брось его, чувак!
  - Стой, блин! - орал Протасов через мгновение, сообразив, что приятели медленно удаляются по карнизу. - Стойте, козлы! Эдик?! Помоги!
  Армеец обернулся.
  - Наши своих не бросают! - крикнул ему Протасов.
  - Е-ему уже все равно, - тихо, но внятно проговорил Эдик. - Он у-умер, Валера. Его больше нет.
  
  ***
  
  Дождь, было сбавив обороты, обрушился на ущелье с новой силой. Скала под ногами стала скользкой, как лед. Они передвигались вдвоем, Планшетов первым, за ним Армеец. Протасова нигде видно не было, впрочем, им стало не до него, собственные жизни висели на волоске.
  - Голова к-кружится, - прошептал Армеец, когда они преодолели половину пути.
  - Наплюй на голову, чувак. Тут ерунда осталась.
  - С де-детства высоты боюсь...
  - Не смотри вниз, Эдик.
  Временами Армеец словно проваливался куда-то, Планшетов чувствовал эти его провалы рукой. Он держал приятеля за шиворот, прекрасно понимая, что, если тот сорвется, эта страховка будет в пользу бедных. И если он не разожмет пальцы, они упадут и разобьются вдвоем. Разжимать или нет - Планшетов для себя еще не решил.
  До цели оставалось сделать буквально пару шагов, но какими трудными они оказались. Каждый длиной с марафонскую дистанцию. Несколько раз Армеец начинал раскачиваться, как пьяный, в жилах Юрика стыла кровь, он думал, что вот оно, начинается, чтобы закончиться через минуту или две, далеко внизу.
  'Знал бы, что разобьюсь в лепешку о камни, хрен бы из Десны выгребал!' - ухало в голове Планшетова. По сравнению с перспективой полета в пропасть смерть в речной воде представлялась ему чуть ли не гуманной. Впрочем, если бы он действительно тонул, возможно, ему показалась бы гораздо привлекательнее скала, падая с которой, по крайней мере, можно почувствовать себя орлом. И все же они с Эдиком финишировали, хоть Планшетов успел пару раз попрощаться с жизнью. Юрик первым очутился в относительной безопасности, а потом втащил в пещеру Армейца с таким видом, словно был муреной, прикусившей среди коралловых рифов морского конька. Эдик без сил повалился на пол, Планшетов последовал за ним.
  Они пролежали минуты три, прежде чем смогли подумать о Протасове.
  - Неужели он?.. - начал Юрик.
  - Он у-упрямец, - перебил Армеец.
  - Что будем делать, чувак?
  Эдик молчал минут пять, потом медленно покачал головой, и произнес, отвернувшись к стене:
  - Я что мы мо-можем ту-тут поделать?
  - Ну...
  - Ду-думаю, мы до-до-должны и-и-и...
  Он не успел договорить. Скала дрогнула, гораздо сильнее, чем прежде. На мгновение Армейцу показалось, что каменные своды сейчас сложатся, как стены североамериканского каньона на последних минутах фильма 'Золота Мак Кены', на который бегал с уроков вместе с Протасовым.
  - Землетрясение, чувак! - завопил Планшетов, вскинув руки, чтобы защитить голову.
  - П-п-п!.. - начал Армеец, но его голос потонул в оглушительном грохоте. Оба затаили дыхание, словно диггеры, неожиданно очутившиеся на пути электропоезда метро. В следующую секунду рокочущая взрывная волна накрыла их, ударив как невидимый грузовик. Если бы они стояли, то наверняка полетели бы по пещере, как сообщения в трубе пневматической почты. Пол и стены пещеры ходили ходуном, древние камни вибрировали, будто струны, вошедшие в резонанс, за которым неизбежно следует обрушение.
  - Вот и все, чувак! - успел крикнуть Планшетов, прежде чем на них сверху повалился Протасов.
  
  ***
  
  - Т-ты? - стонал Армеец, держась за ушибленный затылок.
  - Мы думали, ты того... - добавил Планшетов.
  - Я погиб, Планшет?! Да ты гонишь, блин, как Троцкий! - поднявшись на корточки, Протасов принялся хлопать себя по брюкам, вытрушивая пыль. На коленях зияли такие прорехи, что, вообще-то, о брюках можно было уже не беспокоиться.
  - Ты подорвал все гранаты, чувак?! - с оттенком уважения спросил Планшетов. Вместо ответа Валерий сунул ему под нос три пальца, в некоем подобии государственного герба Украины.
  - Три?!
  - Точно, - сказал Протасов. - Гребаным хорькам хватило трех, ты понял, да? Залег себе, этажом выше, - продолжал он самодовольно, - дождался, пока десяток туземцев вылез на карниз, и...
  - Я так и знал, - сказал Планшетов, - естественно, они тоже решили сократить путь по карнизу.
  - А ты думал, - ухмыльнулся Протасов. - И сократили. С этого света на тот, бляха-муха. Бах, трявк, и карниза нет! Точно, как в анекдоте: отставить, блин, ржание, боцман, иди, стирай Америку с карты.
  Расписывая свои подвиги, Валерий, и без того не привыкший разговаривать вполголоса, орал на пределе связок. Во-первых, его ушам тоже досталось от взрывной волны. Во-вторых, он был очень возбужден.
  - Это им, клоунам, за Вовчика, - добавил он, скрипнув зубами. - Ладно, вставайте и пошли. Слыхал, Армеец, тут тебе не пляж.
  Они уже шагали в глубь пещеры, когда над головами просвистело несколько пуль.
  - Откуда стреляют, бляха-муха?! - вытаращив глаза, завопил Протасов. Эдик повалился ничком с грацией туристического рюкзака. Очередная пуля высекла искры в паре сантиметров от виска Планшетова. Юрик схватился за лицо:
  - Глаза! Глаза, твою мать!
  На секунду потеряв ориентацию, Юрик попятился, очутившись на самом краю карниза и отчаянно балансируя над бездной. Смертельная угроза заставила его забыть о пострадавших глазах, он сделал руками такой широкий мах через голову, словно был гимнастом, собирающимся встать на 'мостик'. При этом Планшетов выгнулся дугой, большая часть тела оказалась за приделами карниза, как фрагмент недостроенного виадука. Лицо Юрика выражало крайнюю степень изумления, если это существительное уместно в данном контексте. Не ужаса, а именно изумления: 'Черт, неужели это случилось со мной?!'
  В этот момент жизнь Юрика зависела только от того, сумел ли Протасов сохранить хотя бы толику той реакции, какая была у него, когда он выступал на ринге. К счастью для Планшетова, Протасов растратил еще не все. Он молниеносно прыгнул к Юрику и успел вцепиться в пряжку его ремня за мгновение до того, как все было бы кончено. Ремень затрещал, но выдержал. Планшетов повис на нем, бессмысленно загребая руками воздух, как пловец в бассейне, из которого внезапно испарилась вода. Отказаться от этих отчаянных махов ему было не легче, чем приказать себе не дышать. Он махал, махал, махал.
  - Паленка? - Протасов, отдуваясь, с сомнением покосился на ремень, за который удерживал Юрика. Со стороны они напоминали гротескную карикатуру на фигуристов, катающих произвольную программу. На чемпионате мира для педиков.
  - Паленка, - прохрипел Планшетов, продолжая отчаянно болтать руками. - Штаны фирменные, ремень - фуфло. Дерматин...
  В подтверждение этих слов ремень затрещал, явно готовясь лопнуть.
  - Эдик! - позвал Валерий, но ответа не последовало.
  - Держись за меня, твою мать! - сказал Протасов. Вены на лбу стали такими толстыми, что по ним проплыл бы и фломастер. Но, вместо этого, Планшетов продолжал отмахиваться от роя невидимых ос. Протасов напряг бицепс, секунду они балансировали над пропастью, а потом ввалились в пещеру, как два хануря у пивной. Как только это произошло, Протасов, приподнявшись на локте, позвал Эдика.
  - Эдик, блин, ты живой?!
  В этот момент невидимые стрелки, очевидно завороженные зрелищем 'Танго над обрывом', наконец, сбросили оцепенение. Пули полетели в пещеру, как брызги от душа. Протасов рывком откатился за выступ скалы. Планшетов метнулся за ним.
  - Снайперы, - сказал Планшетов, лежа навзничь и пристально изучая провалы пещер на противоположной стороне ущелья. - Из СВД лупят. Нам с тобой охренительно повезло, что они нам не вышибли мозги!
  - У тебя их по-любому нет, - бросил Валерий, и помрачнел. - Что с Армейцем?
  - Я т-тут, - сказал Эдик, подползая.
  - Опять сознание потерял? - мрачно осведомился Протасов.
  - С-сам не знаю, В-валера.
  - Ну-ну. Ладно, убираемся отсюда. Планшет, где мешок с гранатами?
  - Да брось ты их.
  - Я лучше тебя, пингвина неумного, брошу.
  
   Глава 3. Эдик, беги...
  
  Брести довелось во мраке, столь плотном, что представить себя абсолютно слепым, было раз плюнуть. У них не было ни факела, ни фонарика, ни даже коробка со спичками, что ужасно огорчало Юрика, которому не терпелось закурить. Пару раз шагавший в авангарде Протасов падал, приятели принимались шарить в темноте, и нащупывали то невесть откуда взявшиеся ступени, то лунки в полу, совершенно правильной формы. Валерий ругался сквозь зубы и растирал ушибленные колени, награждая строителей 'голимого подземного бильярда' самыми нелестными эпитетами. Впрочем, оставалось только гадать, что перед ними - плод человеческих усилий или пещеру проделала подземная река, протекавшая тут несколько тысячелетий назад. Приятели утроили осторожность. Протасов выставлял вперед ногу, и только потом переносил на нее вес тела. Эдик, для верности еще держался ругой за стену, за что Юрик обзывал его троллейбусом. Темп продвижения соответственно упал. Приятели не имели ни малейшего представления о длине пройденного пути, так как не додумались считать шаги. Да и был ли в этом смысл?
  Время от времени подземный ход разветвлялся, они чувствовали это по сквозняку, который становился сильнее. Некоторые, попадавшиеся им ходы были не шире лаза, другие достигали размеров полноценной двери. Когда возникали сомнения, в каком направлении идти, Протасов слюнявил палец и подолгу держал в проеме, а потом делал выводы, объявляя приятелям, где главная штольня, а где, блин, голимое кидалово. Полной уверенности, естественно, не было, просто Валерий добровольно принял обязанности проводника. Остальные с этим смирились.
  - Да и какая в натуре теперь разница, туда мы премся, или не туда? - вздохнул Валерий, когда Юрик заявил, что они, вероятно, сбились с пути. - Попросил бы у своего дружка Мотыля карту, перед тем как столкнул бедолагу вниз... Вот это было бы дело.
  Пока они брели в потемках, Планшетов успел расписать приятелям, каким образом узнал о подземной галерее, а также, как ловко расправился с охранявшими ход местными бандитами.
  - Ну, ты, Протасов, скажешь... - негодующе начал Юрик.
  - Или ты, может, хочешь вернуться, уточнить дорогу у дружков покойного? - перебил Валерий.
  Юрик энергично замотал головой. Эдик машинально отметил, что Валерий, отчитывая Планшетова, на этот раз обошелся без обыкновенных для себя 'блинов', вообще без брани, даже не обозвал Юрика пингвином или хотя бы плугом. Это было странно. Валерий вообще выглядел каким-то рассеянным, пришибленным, что ли, подобное состояние было так на него непохоже, что у Эдика засосало под ложечкой. Он подумал, дурной знак. С полчаса они брели молча, затем тишину снова нарушил Юрик, очевидно, обуреваемый желанием взбодрить приятелей и, еще больше себя.
  - Ничего-ничего, пацаны, как не крути, а у нас теперь приличная фора. Пока туземцы очухаются, пока возьмут след, пока додудлят, в какой их ходов мы ломанулись...
  - Пурга, - перебил Протасов. - Ты ж сам говорил, выход наружу один. Значит, им только впереди кислород перекрыть, и тю-тю, пишите письма. Понял, о чем базар?
  - Ты б не каркал, а чувак...
  - Кто это каркает? - мрачно осведомился Протасов.
  - Давайте, пацаны, в боковой тоннель свернем, - предложил Планшетов. - Тем более, что тут их - до бениной мамочки. Отсидимся, пару деньков. Без собак - шиш они нас найдут. Служебных собак, допустим, у туземцев нет. Служебных, их дрессировать надо, а кто это будет делать, если хозяева, прикиньте, сами невменяемые. А стафф, пацаны, это такая собака узколобая, под стать хозяевам, что проще корову заставить - след взять. Или козу... А, как только пена сойдет, туземцы немного утихомирятся... - предложение не тянуло на Нобелевскую премию по части поисков выхода из тупика. Если такие и номинируются соответствующим комитетом.
  - Без е-еды можно пе-перебиться о-около месяца, - неуверенно протянул Армеец.
  - Ну вот, - воодушевился Юрик. - Нормальный ход. Сядем, в тенечке, переждем. Не будут же эти дебилы целый месяц все входы-выходы караулить, а? Задолбаются пыль глотать, верно? Если что, - пожуем тапки, вон, у Протасова - чисто кожаные мокасины. Пальчики оближешь. Или, жребий бросим, кого первого хавать. Предупреждаю сразу, у меня сифилис и глисты...
  - Бе-без воды трое суток п-протянем. Или - че-четверо... Потом - все.
  - Чего ж ты раньше не сказал, если такой грамотный, а, чувак? Я б карманы подставил, пока по карнизу полз. Под дождем. Или, хотя бы из лужи нахлебался... А то - уже во рту пересохло.
  - Не-не у о-одного тебя...
  - Минералочки бы сейчас, - вздохнул Планшетов, - газировки... - как только Юрик подумал о воде, жажда подступила вплотную, эквилибристика на карнизе теперь не казалась такой ужасной, ведь там было полно воды. Не говоря уж о Десне, где он, правда, чуть не утонул, зато потом высох на даче, хозяйка которой, с бешенством матки, не слезала с него всю ночь. Умереть, занимаясь сексом, было предпочтительнее всего, но, кто знал, что будет дальше. - Лимонаду бы, чуваки, из холодильника...
  - К-кваса бы, из бочки, - внес лепту Армеец.
  - Пивка бы...
  - Хватит балаболить, - буркнул Протасов. - Разбыкались. Если бы у бабки был иенг, она была бы дедом, ясно? Тут из-за любого угла кто хочешь, выскочить может, любая сволочь, и когда угодно, а вы раскудахтались, как бабы, в натуре.
  
  ***
  
  Вскоре тоннель начал сужаться, пока не превратился в кишку, вынудив приятелей выстроиться гуськом. Протасов шагал, пригнув голову и шурша плечами, которые задевали обе стены, словно шомпол, двигающийся по стволу. Армеец ждал, что Валерий вот-вот развопится, но тот угрюмо молчал.
  - Интересно, а змеи тут есть, пацаны? - спросил Планшетов, замыкавший их маленький отряд. Протасов замер с поднятой ногой как кремлевский курсант у Мавзолея. В былые, советские времена.
  - С чего это ты о змеях вспомнил?!
  - Да так, просто. Показалось.
  - Что тебе, бляха-муха, показалось?!
  - Шипение какое-то...
  - Какое шипение?
  - Не знаю, чувак.
  - Это у тебя в голове шипит.
  - Сам послушай.
  Протасов навострил уши. Впереди действительно что-то было. Только не шипение, скорее - журчание воды. Так, по крайней мере, показалось Протасову.
  - Или там кто-то мочится, здоровый, блин, как я, а то и больше, или где-то впереди ручей, - прошептал он. При упоминании о воде судорожно сглотнули все трое, жажда, мучившая их на протяжении вот уже нескольких часов, стала совершенно невыносимой.
  - А может, все же, змея? - не унимался Планшетов. - Типа гремучей, к примеру. Ну, та, у которой погремушка на хвосте?
  - Какого хрена, в натуре, ты приплел сюда обдолбанных змей? - возмутился Протасов. Хоть лично он полагал, что где-то неподалеку шипит река, место мателота ему решительно разонравилось.
  - Я не приплетал, - сказал Планшетов. - Сам прикинь, чувак. Мы тут премся, как по проспекту. Темно, как у негра в жопе, не видно ни х... На юге змей завалом, а в горах они вообще на каждом шагу. Весной змеи агрессивные, потому что спариваются, и яд у них - будь здоров, не кашляй. Сейчас, чувак, весна, если ты не знал, а до ближайшей больнички... - Юрик присвистнул. - И то вопрос - есть ли у медиков сыворотка, по нынешним паршивым временам? Или они ее давно пропили...
  - Уверен, что нет, - подал голос Армеец.
  - Ну, и?
  - Что, ну? Хватанет за ногу, и привет. Смерть мухам. Прощай Родина и все такое.
  - Гремучие змеи тут не-не водятся, - сказал Армеец учительским тоном. - Они на Ка-кавказе водятся. З-змеи на полуострове п-представлены несколькими видами. Впрочем п-пресмыкающие - это еще пол бе-беды. Насекомые в эту пору го-года куда опаснее змей, в Крыму есть ве-вероятность повстречать тарантулов, сколопендр и даже фаланг, чьи укусы ве-весьма болезненны и не-небезопасны. А вот в-встреча с 'че-черной вдовой' мо-может запросто о-обернуться большими не-не-не...
  - Хватит, блин! - зарычал Протасов. - Задолбал, профессор. Отвянь! Змеи, тарантулы, вдовы даже, какая, на хрен разница, от чего помирать, если так и так - кругом полная жопа?
  - Не-не скажи...
  Вскоре галерея стала значительно шире, воздух заметно посвежел. В принципе, его нельзя было назвать спертым и раньше, сколько они не углублялись в недра горы, по катакомбам циркулировал еле заметный ветерок, как доказательство существования как минимум нескольких выходов на поверхность, обеспечивающих приличную тягу. Теперь же им буквально пахнуло в лицо, как бывает, когда стоишь на берегу моря, высматривая огни далекого маяка. Журчание стало гораздо громче, теперь ни у кого не возникало сомнений, - где-то бежит ручей. Планшетов перешел на бег, опередив Протасова. А затем резко затормозил. Протасов, шагавший следом, как Петр Великий с известной картины Серова, навалился сзади, и они едва не упали.
  - Какого хрена ты творишь?! - возмутился Валерий. Сделав предостерегающий жест, Юрик опустился на четвереньки и принялся шарить по полу.
  - Какого, говорю, хрена?
  - Не шуми, чувак, - откликнулся снизу Планшетов. - Ты что, ничего не чувствуешь?
  - Дует, блин, - сказал Протасов. - И конкретно дует, е-мое.
  - А я тебе о чем? Вдруг впереди обрыв, а? Хочешь с разгону в подземную реку влететь?
  Опасения были не напрасны, журчание воды теперь напоминало шум горной реки средних размеров. Протасов пожал плечами, мол, делай как знаешь, окрестив Планшетова Чингачгуком. Впрочем, как вскоре выяснилось, упасть в реку они все же не рисковали. Непроглядная темень, не то, чтобы отступила, но, теперь они смогли различать силуэты друг друга. Это, конечно, не был свет, скорее, капля серебрянки в ведре гудрона. Вскоре приятели обнаружили его источник, - почти правильной формы прямоугольник, величиной с панорамное окно, пробитый или вырезанный в стене. Он фосфоресцировал призрачным рассеянным светом.
  - Там пещера, чуваки, - сказал Юрик, осматривая проем. - И здоровущая, похоже. Дна не видать. Стены гладкие. Не спустимся, сто процентов.
  - Не-неужели подземная река? - спросил Эдик, облизав растрескавшиеся губы. Пить хотелось безбожно, на ум пришла история царя Тантала, которую он много лет назад рассказывал тем любознательным детям, что согласились посещать его факультатив, после уроков.
  - Откуда тут река, чувак?
  - Ли-ливень, - догадался Армеец. - На-наводнение, Юра.
  Юрик так далеко высунулся из проема, что Эдик с ужасом подумал: сейчас вывалится, и, кувыркаясь, полетит вниз, оглашая душераздирающими воплями окрестности.
  - И ни веревки, ни ведра, чтоб водички зачерпнуть, - сокрушался Планшетов. - Вот черт! Как думаешь, далеко до дна?
  - Мо-можно бросить монетку, - предложил Эдик.
  - Чтоб сюда вернуться, что ли? - удивился Протасов. - Ну, ты и дурак, Армеец.
  - Чтобы определить г-глубину п-провала, - холодно пояснил Эдик и, воспользовавшись темнотой, энергично покрутил у виска.
  - Откуда по нынешним временам мелочь?
  - То-тогда камушек найди.
  - Пойди сам найди. Тут пол гладкий, как в душевой. - Планшетов похлопал себя по карманам. - О, есть кое-что! - Он извлек связку с брелоком в виде пластикового скелета, прикованного к кольцу за шею.
  - Что это звенит? - спросил Протасов.
  - Ключи от 'Линкольна', чувак. Я их из замка зажигания чисто машинально выдернул, перед тем как мы тачку с горы столкнули. Эдик? Тебе ж они больше не нужны?
  - Кидай на хрен, - решил за Армейца Протасов. Планшетов швырнул связку в провал.
  - Та-та-там...
  - Цыц ты! - рявкнул Протасов. - Шлепка не услышим.
  Настала мучительно долгая пауза, пока, наконец, снизу не долетел короткий металлический лязг, а еще через мгновение хлюп, с которым ключи скрылись под водой. Связка достигла дна.
  - Стену зацепили, - предположил Юрик.
  - Плуг, блин, даже кинуть, по-человечески не умеешь.
  Планшетов не стал препираться:
  - Этаж четвертый, - присвистнул он. - Впечатляет.
  - Чтобы не шестой, - кивнул Протасов.
  - К-ключи! - крикнул Эдик. Он так разволновался, что покраснел.
  - Мы в курсе, что ключи, - отмахнулся Протасов. - Успокойся, Армеец. Пускай пока полежат. Место надежное, е-мое. Никто не слямзит.
  - От к-квартиры, идиот! - выпалил Армеец. - От квар-ти-ры!
  - Пардон, чувак, мы ж не знали.
  - Что, н-не знали?! Ригельного ключа от автомобильного о-отличить не в состоянии?!
  - Так темно, чувак!
  - В голове у-у тебя темно, Планшетов. Олигофрен. В-взял - ключи вышвырнул. Замки израильские. Дубликатов нет. Как я домой попаду?!
  - Ты сперва живым отсюда выберись, - сказал Протасов мрачнея.
  - Типун тебе на язык! - выпалил Армеец. Протасов пожал плечами:
  - Вот что, парни. Привал.
  - До-догонят они нас.
  - Так и будет.
  - Ты, П-протасов, у-умеешь успокоить.
  - Зато не вру, - парировал Валерий. - Надоело, в натуре, врать. Всю жизнь вру, блин. И становится только хуже.
  - С ка-каких это пор ты прозрел?
  - С недавних. - Протасов сел прямо у проема, привалившись спиной к стене, кряхтя вытянул ноги. Свежий ветерок шевелил его коротко стриженые волосы, Валерка закрыл глаза. Эдик постоял над ним с минуту, потом опустился на корточки рядом, положил холодные тонкие пальцы на напоминающее полешко средней величины запястье приятеля. Валерий даже не шелохнулся.
  - Что-то ты мне не-не нравишься, Протасов.
  - Я и сам себе не нравлюсь, - буркнул Валерий. Армеец покачал головой:
  - Пе-перестань, ладно.
  - Скоро, в натуре, перестану.
  Планшетов, стоя в проеме на четвереньках, как собака, потянулся куда-то вниз.
  - Ты посмотри на этого Веллингтона, - сказал Протасов, впрочем, без особой тревоги в голосе, - сейчас точно на хрен вывалится.
  - Ты-ты должно быть, имел в виду Ливингстона? - почесав висок, спросил Армеец. Протасов одарил его мрачным взглядом:
  - Я опять что-то не то сказал, да, умник?
  - Ну, ты на-наверное, имел в виду пу-путешественника ? - с некоторой опаской пробормотал Эдик. Протасов меланхолично пожал плечами, пропуская это замечание мимо ушей. Махнул рукой:
  - Ну и пускай себе вываливается. Никто плакать не будет. Не велика потеря, блин. Тем более, нам - так и так крышка.
  - П-прекрати, Ва-валерка. Как-нибудь выкрутимся. Прорвемся, не в первый раз.
  Протасов долго не отвечал, Эдик даже подумал, что он заснул.
  - А куда мне прорываться? - в конце концов осведомился Протасов. Неправдоподобно тихо для себя. - Если у меня, ни флага, ни Родины, блин?
  - К-как это, к-к-куда?
  - Олька на порог не пустит, после того, что я ей наделал. Да и на хрен я ей сдался, без бабок. Найдет, кому ноги раздвинуть. Да и в город мне нельзя. Или менты закроют, пожизненно, или вообще убьют. Баба с воза, легче коням. И, концы в воду.
  - Можно было б, конечно, в гребаный Цюрупинск податься, - продолжал Протасов еле слышно, словно для себя, - к дяде Грише под крыло, как зема хотел. Так и Вовки теперь нет.
  - Валерка... - начал Армеец просто для того, чтобы хоть что-то сказать.
  - Ты-то, допустим, к своей Янке подашься, если, ясное дело отсюда выскользнуть повезет. Тем более, что грести до нее недалеко. А куда мне копыта двинуть, а, Эдик?
  Они немного помолчали. Протасов делал вид, что спит, Армеец думал о Яне, поражаясь самому себе, как это она вылетела у него из головы, эта замечательная деревенская девушка, такая непохожая на тех, с которыми он регулярно встречался в городе, для поддержания либидо, главным образом. Тех, с которыми он спал, и даже получал при этом удовольствие. На которых тратил деньги, покупая всевозможные шмотки и прочую чепуху, или просто оплачивая услуги по счету в лоб, что гораздо честнее. Теперь, с подачи Валерия, Эдик вспомнил о ней, медсестре из Крыма, выхаживавшей его на протяжении месяца, возможно, подарившей ему вторую жизнь. Чтобы он снова взялся просаживать ее самым бездарным образом. Эдик тоже закрыл глаза, и сразу увидел Яну. Молоденькая медсестра стояла перед ним против солнца, но не заслоняла его, ничего подобного. Она сама сияла, от русых с рыжинкой волос до носков аккуратных белых туфелек, тех самых, что были на ней, когда они виделись в последний раз, потому что он ему приспичило возвращаться в столицу. Он уехал, влекомый, вероятно, тем самым самоубийственным инстинктом, который заставляет дельфинов сотнями выбрасываться на отмели, время от времени. А она осталась. Теперь ему захотелось ее вернуть, во что бы то ни стало. А для этого, для начала, требовалось остаться в живых. 'Приказано выжить', в детстве он что-то такое читал, из раздела патриотической литературы, которая призвана воспитывать подростков на героических примерах из прошлого. 'Я иду, Яна', - услышал он свой голос, он летел как бы со стороны, она в ответ улыбнулась и протянула руки. Эдик шагнул к ней, как арестант из камеры смертников, который ловит первые солнечные лучики, проникающие ранним утром через зарешеченную бойницу в темницу, и не может наглядеться рассветом. Потому что он - последний.
  - Я знал, что так и будет. - Ворвался в его голову Протасов, и прекрасное видение стало блекнуть, форточка захлопнулась, лязгнули замки. Армеец вздрогнул, как приговоренный, за которым пришел конвой, поскольку палач уже намылил веревку на виселице во дворе. Следовательно, настало время. - Знал, блин, чем все закончится, еще когда эта гребаная подстилка ментовская предложила на Васька невозвратный кредит повесить. Который я через Нину Григорьевну протолкнул...
  - К-какой кредит? - не понял Армеец. Он еще был под впечатлением, ему не хотелось открывать глаз, он не мог расстаться с Яной, пусть она была далеко. - Ты о чем го-говоришь, Валерий? Какая по-подстилка?
  - Мусорская, - повторил Протасов, как будто это хоть что-то объясняло Армейцу. - Та самая сучка, которой я под хвост зарядить хотел, чисто конкретно припекло. Потом ее, видать, ее же дружки легавые и слили, как говно в унитаз, из-за бабок. А до этого - Кристину грохнули. Или, что-то такое. Я, конечно, точно не в курсе, но, сам посуди, Армеец, как бы они иначе толстого мудозвона заставили зубами каштаны из огня тягать, а?
  - Ка-какую Кристину? - не понял Эдик. - Бонасюк?
  - Ну, не Орбакайте ж, блин. А я, Армеец, ни хрена Андрюхе не сказал, когда он про нее спрашивал. Усекаешь, да? Из-за этих бабок гребаных, которые один хрен мимо рта проплыли. А потом и сам Андрюха пропал.
  - Мы его вытащим, - не особенно уверенно сказал Армеец.
  - Ты себя сначала вытащи, - вздохнул Протасов. Без обыкновенного для себя нажима, а так, констатируя факт. - Как этот пень в треуголке из мультика. Из болота за яйца...
  - За во-волосы, если ты о Мюнхгаузене.
  - Да какая, в натуре, разница? Хоть за уши, а, поди, попробуй...
  - Вот такая вышла шняга, Армеец, - вздохнув, добавил Протасов. - На голову, в натуре, не одевается.
  - Ка-кая шняга?!
  - Конкретная, блин, ты что, тупой? Олькину тещу с работы поперли, - продолжал Протасов, - а потом ее кондратий хватил, на нервной почве.
  - С-свекровь, - поправил Эдик, хоть понятия не имел, о ком речь.
  - Может у тебя и свекруха, лапоть, а у меня, значит, теща. - Валерий махнул рукой. - Ладно, Эдик, какая разница? Смысл в том, что у Ольки с пацаном - никого, кроме Нины нет. Она ей, понимаешь, как мать. Муж ее - на голову трахнутый богомолец. Сектант. Ольке теперь - только засылай капусту гиппократам, чтобы Нину на ноги поставить, а где ее взять? Хоть на Окружную иди, так там своих хватает, работниц, блин. Выходит, я ее по миру пустил. Она мне так и сказала, будь ты проклят, Протасов. Понял, да? - Это, конечно, было запоздалое раскаяние, но лучше позже, чем никогда.
  - Андрюха Бонасюка задавил в селе, да и хрен бы с ним, толстым жмотом, а вот малых Иркиных жалко. - Протасов вернулся к списку потерь, который, по мысли Армейца, тянул на местную Красную книгу. - И Ксюху, и Игоря. Малой теперь один путь - на панель, а читатель... Начитается теперь, в детском доме. - Валерий все ниже склонял голову, пока подбородок не уперся в грудь.
  - Я, Армеец, не в курсе, отвечаю, кто в той дыре гребаной людей валил, сама Ирка трудилась, или ее конченный трухлявый папаня помогал, этот Вэ.Пэ.Пастух обдолбанный, мать его, который к тому же давно сдох, или вообще, дружки его с погоста, хер их разберешь. Только менты всех мертвяков мне на шею повесили, для пользы дела, так что я теперь в натуре круче, чем этот задрот, Чикатило кажется, который по поездам баб с детьми мочил.
  - Так что, Армеец, - добавил Протасов после очередной паузы, - тут, куда ни глянь, всюду край, по всем понятиям. Ты вот говоришь, прорвемся, а куда?..
  Эдик искал слова утешения, но под рукой не оказалось ни одного. И вокруг тоже. Пока Армеец занимался бесплодными поисками, Протасов его окончательно добил:
  - Хорошо хоть старик мой умер заблаговременно. Не прочитал, бляха, про сынка душегуба в какой-нибудь долбанной газете.
  Планшетов, отчаявшийся добраться до воды, с шумом опустился рядом, и Армеец решил, что он больше ничего не услышит от Протасова. Это оказалось не так. Валерий нагнулся к нему, они едва не соприкасались лбами, совсем как в детстве, когда они обговаривали какую-нибудь очередную шалость.
  - Слышь, Эдик? Ты это...
  - Ч-что?
  - Ты, если что, скажи Андрюхе...
  - Что значит, е-если что?
  - Скажи ему... Скажи, что я... блин, не хотел, чтобы так вышло...
  - Сам ему скажешь...
  - Нет, - Протасов покачал головой. - Ты меня понял, да?
  - О чем вы там шепчетесь? - спросил Планшетов. - Если решаете, кого первым жрать, то я, кажется, предупреждал: у меня глисты и сифилис.
  - Заглохни, неумный, - посоветовал Протасов беззлобно. - Все, Армеец, мне надо вздремнуть. Через полчаса подъем. Кстати, Планшет, теперь идешь первым. Понял, да?
  - Почему я?
  - Чтоб больше о змеях трепался.
  Протасов затих, повернувшись к Эдику спиной. Не прошло и пяти минут, как Армеец и Планшетов услыхали храп, который принято называть богатырским, хоть, на самом деле, ничего богатырского в нем нет. Протасов действительно задремал, быстро, словно был лампочкой, которую отключили от сети.
  - Во дает, - прошептал Юрик, нагнувшись к Армейцу, - точно спит. Ну, дела...
  - Чистая совесть, - тоже шепотом ответил Эдик.
  - У него? Это даже не смешно, чувак. Скорее - вообще никакой совести.
  - Или так, - не стал спорить Армеец.
  - Не гони, хорек... - пробубнил сквозь сон Протасов. - Жизни лишу.
  
  ***
  
  Миновав нижнюю точку, штольня пошла в гору и снова начала расширяться. На первых порах подъем был таким плавным, что приятели ничего не заметили. Змеи им, к счастью, так и не повстречались. Еще через полчаса Планшетов встал как вкопанный.
  - Ш-ш-ш! - зашипел он. - Тихо, чуваки. Там, впереди, кто-то есть.
  - С чего ты взял? - прошептал Протасов. - У тебя прибор ночного видения под черепухой? Чего раньше не сказал?
  - Табак, - пояснил Юрик, поводя носом, как служебно-розыскная собака. - Впереди кто-то курит, чувак.
  - Я ни черта не унюхиваю, - сказал Протасов.
  - Ты не курильщик, чувак.
  Планшетов не чадил с утра, и никотиновый голод терзал его безжалостно, а нос чуял табачный дым, как акула вкус крови в морской воде. - 'Золотое руно' курят, чувак. С застоя этих сигарет не встречал...
  - Горели бы они огнем!
  - Горели или нет, а впереди засада, чувак!
  - Что бу-бу-будем делать?
  - Прорываться, - хрустнув ладонями, Протасов переправил сумку с гранатами с плеча на шею, взял автомат, снял с предохранителя, передернул затвор.
  - А -м-может?..
  - Никаких может, Армеец. Пошли, надерем дебилам задницы. Погнали наши городских, короче.
  Последняя фраза частенько слетала с языка Волыны. Дурные предчувствия, терзавшие Эдика на протяжении всего пути под землей, переросли в уверенность, но Валерий уже зашагал вперед. Юрик отступил к стене, предоставив Протасову свободу действий:
  - Тебе и карты в руки, если ты знаешь, что делаешь, чувак.
  - Я всегда знаю, - заверил Протасов.
  Вскоре мрак расступился, тоннель стал значительно шире и пошел круто вверх. Появились ступени, высеченные в известняковом полу, вместе с овальным сводом придав подземному ходу некоторое сходство с эскалатором в метрополитене. Для полноты ощущений не хватало только барельефов, изображающих сталеваров в касках у мартена, шахтеров с отбойными молотками на плечах и доярок, дергающих за соски вымя, вроде того, что Атасов временами покупал для Гримо, в мясной лавке у метро КПИ.
  Подымаясь, Протасов топал, как слон. Армеец попытался его вразумить, Валерий нетерпеливо отмахнулся.
  - Доверься мне, Эдик.
  Их естественно, немедленно засекли.
  - Эй?! Кто там прется?! А ну, блядь, выходи! - рявкнули сверху. - Выходи, падло, грабли над головой держать!
  - Спокойно, пацаны, это я! - крикнул Протасов, продолжая подниматься, как ни в чем не бывало.
  - Что ты делаешь?! - задохнулся Армеец, подумав, что настало самое время падать в обморок.
  - Руки за голову, - процедил сквозь зубы Валерий, пропуская приятелей вперед. Эдик с Юриком ошеломленно переглядывались, до них еще не дошел утонченный замысел, обоим чертовски хотелось обратно, под спасительный покров темноты. У Юрика громко заурчал живот. Валерий подтолкнул его стволом автомата, который держал в руках. - Шевели копытами, сучара! Армеец, - добавил он вполголоса, - тебя тоже касается.
  - Кто это, я?! - крикнули сверху.
  - Мотыль, - представился Валерий, вспомнив недавний рассказ Планшетова. - Подсветите мне, пацаны... чтобы я тут грабли не обломал. Шнеле, тварь! - последнее относилось к Армейцу.
  Эдик высоко задрал руки и, опустив голову, начал карабкаться по лестнице. Планшетов мешкал, Валерий, недолго думая, от души пнул его коленом под зад. Вышло натуралистичнее, чем в кинохронике времен Второй Мировой войны, демонстрирующей героических американских морских пехотинцев, берущих в плен целые стада недобитых самураев. Вероятно, у Протасова были врожденные способности конвоира, которые следовало только развить, огранив, как алмаз, чтобы стал бриллиантом. Юрик буквально взвыл:
  - Копчик, б-дь! Что ж ты, сука, делаешь?!
  Сверху одобрительно заржали. Лучи фонарей упали вниз, с непривычки они казались прожекторами, сфокусировавшимися на них, будто они были акробатами в цирке. Перед смертельным номером.
  - Захлопнул плевалку, и вперед бегом марш! - рявкнул Протасов.
  - Кто это, б-дь, с тобой? - поинтересовались сверху. Теперь стала видна сложенная из валунов баррикада и три черных головы над ней. - Ты что, киевских взял?
  - А то, - крикнул в ответ Валерий, радуясь, что часовые сделали именно те выводы, на какие он рассчитывал.
  - Их, вроде, б-дь, больше было?
  - Было трое, - не стал спорить Протасов, - стало двое. Одного завалил на х....
  - Наши еще одного кончили, - сообщили из-за баррикады. Протасов сглотнул, но выдержал удар. В принципе, он не узнал ничего нового, о Вовке.
  - Тогда сушите весла, пацаны, - сказал Валерий слегка осипшим голосом. - Поехали водку жрать.
  - Это завсегда.
  Ступеньки закончились, они очутились среди бандитов, без единого выстрела, как и надеялся Протасов. Правда, уже наверху ему довелось пережить сильнейший стресс. От неожиданности Валерий разинул рот, рискуя проглотить летучую мышь. Если, конечно, эти животные водились в катакомбах.
  Крымских оказалось всего трое. Зато - на всех троих была серая милицейская форма.
  Двое занимали позиции по обеим сторонам узкого прохода, оставленного между уложенными одна на другую глыбами. Оба были вооружены автоматами Калашникова с укороченными стволами. Третий стоял чуть поодаль, помахивая чудовищных размеров револьвером, который в свете электрических фонарей блестел как зеркало. Именно этот револьвер, весьма отдаленно напоминающий штатный ПМ, как ни странно, привел Валерия в себя, дав понять, кто перед ним: обыкновенные бандиты, без разницы, нарядившиеся милиционерами или оборотни. Он уж было подумал, в первую секунду, что напоролся на настоящих стражей закона, привлеченных устроенной в ущелье канонадой. Теперь все стало на свои места. Адреналин бурлил в крови. Протасов испытал кураж.
  - Нехилый у тебя ствол, - бросил он хозяину револьвера, как только поравнялся с автоматчиками. - Конкретный. Ты с ним полегче, друг, а то отстрелишь кому-нибудь из корешей женилку. - Валерий выдавил из себя улыбку, губы хозяина револьвера остались вытянуты тонкой нитью. Ствол револьвера смотрел точно в живот Протасову.
  - Ты с Крапивой приехал? - осведомился один из автоматчиков, грузный толстяк в серой шинели с погонами старшины. Валерий, не удостоив его даже взглядом, смотрел в лицо хозяину револьвера. Судя по капитанским звездам, именно он был тут главным.
  - Я на Крапиву харкал с высокой башни, - сообщил Протасов высокомерно, для верности оттопырив нижнюю губу. - Меня лично Леня попросил вмешаться. Такой вот расклад. Говорит, блин, уделались мои пацаны, выручай, мол, Мотыль. Без тебя, короче, кашу не сварим. Врубился, браток, что к чему?
  Самоуверенная тирада Протасова не произвела ровно никакого впечатления на милицейского капитана. Напротив, его черные цыганские глаза враждебно буравили Валерия, действуя ему на нервы. Он терпеть не мог черномазых, цыган даже больше остальных. Поэтому, недолго думая, он переключился на третьего милиционера, совсем желторотого сержантика, которому на вид было от силы лет восемнадцать. Судя по многочисленным россыпям прыщей на физиономии, его организм только вступил в пору полового созревания.
  - Изолента имеется, браток? - спросил Валерий, вешая автомат обратно на плечо с непринужденным видом солдата, долго пробивавшегося из окружения и вот теперь очутившегося среди своих.
  - Изолента? - переспросил желторотый младший сержант. - На х-я?
  - Как, на х-я? - взбеленился Валерий. - А чем хорьков повязать? Твоим, блин, длинным языком?
  - Наручники есть, - вспомнил грузный старшина. Чернявый капитан, которого Протасов окрестил в душе цыганской мордой, смолчал. В общем, Протасов бросил перчатку, никто из крымских ее не поднял.
  - Тащи сюда, - распорядился Валерий, украдкой оглядываясь по сторонам.
  - Так они наверху, в бобике, - доложил юный сержантик.
  - Да мне по фонарю, где! - взорвался Валерий, почувствовав себя хозяином положения. - Или ты хочешь, чтоб эти два плуга сбежали, а тебе Леня яйца, в натуре, открутил?!
  Этого, конечно, не хотел никто из присутствующих, прыщавый милиционер - в первую очередь. Он обернулся к старшине, за советом, тот посмотрел на капитана. Цыган нехотя кивнул. Старшина махнул рукой, давай, сделай, сержант, повесив автомат на плечо, поспешил на выход, к машине.
  'Заодно дорогу на поверхность покажешь', - решил про себя Протасов, наблюдая, как бандит удаляется по пещере, разительно отличавшейся от той, которой они пришли. Если до лестницы подземный ход был не шире коридора, то теперь вырос во много раз и в ширину, и в высоту. Своды уходили вверх, величественные, словно хоры в храме, растворяясь во мраке под потолком, напоминающим купол. Протасов не страдал клаустрофобией, но и ему стало легче дышать, после тесного подземелья. Ситуация оставалась критической, крымские бандиты могли в любую минуту прозреть и схватиться за оружие, да мало ли что еще могло произойти, тем не менее, лучик надежды забрезжил Валерию, и он подумал: неужели выкручусь? Зал, именно это определение, первым пришло на ум Протасову, действительно походил на храм, кровлю которого некогда поддерживали высеченные из камня колонны. Их остатки валялись повсюду. Сходство с храмом усиливали арочные ходы, проделанные в боковых стенах. Откуда-то сверху просачивался рассеянный свет. В общем, это, возможно, действительно был храм, построенный задолго до того, как возникло само христианство. Армейцу, стоявшему правее Протасова с по-прежнему воздетыми к потолку руками, и тоже разглядывавшему величественную картину, пришел на ум образ древнего языческого капища, где некогда клубился дым жаровен, слышалось монотонное пение, первобытные люди, пав ниц, молились свирепым идолам, а жрецы вспарывали животы жертв отточенными каменными тесаками, бросали трепещущие сердца на алтарь, чтобы плотоядные боги утолили голод. Тошнота подступила к горлу, когда Эдик представил себя, связанным, среди этих жертв, дожидающихся своей очереди.
  Как только один из автоматчиков исчез под сводами, Протасов решил, что настало время действовать. Правда, второй автоматчик держал на мушке Армейца с Планшетовым, это, конечно, здорово усложняло задачу.
  На ближайшем камне, который вполне мог служить языческим алтарем в незапамятные времена, Валерий заметил разложенную поверх клеенки еду: три кольца домашней колбасы, нарезанных нежадными дольками, лепешку грузинского лаваша, свежие помидоры, несколько пучков зеленого лука, соль в спичечном коробке, двухлитровую бутыль минералки, термос и пластиковые стаканчики. Рядом пристроились парочка милицейских ушанок.
  Протасов по-собачьи потянул носом воздух. Он успел основательно проголодаться, бегая битый час по подземельям. Кроме того, сервированный по-походному жертвенный камень располагался аккурат за спиной оставшегося на посту автоматчика. Протасов подумал, что просто обязан туда попасть.
  - Слышь, братан, я плесну кофейку, если не жалко? - сказал Валерий, обращаясь к чернявому капитану, который продолжал поигрывать своим револьвером.
  - Сделай одолжение, - сказал Цыган и осклабился.
  
  ***
  
  Очутившись у жертвенного камня, Валерий, первым делом, опустил на него автомат, положив оружие таким образом, чтобы ствол смотрел прямо между лопаток старшине. Его широченная спина представляла собой прекрасную мишень. Чернявый с револьвером не спускал с Протасова глаз. Взяв со стола термос, Валерий свинтил крышку, пододвинул себе пластиковый стаканчик, наполнил до краев дымящейся ароматной жидкостью. Капитан наблюдал за его движениями внимательно как ребенок за иллюзионистом в балагане.
  - Что у тебя за пушка, братан? - осведомился Протасов, сделав большой глоток. - Никогда таких здоровых не видал.
  - 'Магнум-44', - сказал бандит.
  - Блестит, как у кота яйца.
  - Рад, что тебе нравится, Мотыль.
  - Сорок четыре, это какой калибр, если по-нашему?
  - Одиннадцать миллиметров...
  - Ого... - с уважением протянул Протасов, перекладывая стакан в левую руку, чтобы освободить правую. - По слонам стрелять не пробовал, приятель?
  - В зоопарке?
  - Почему бы и нет? - удивился Протасов, его правая рука медленно проплыла над столом, дрогнув, как 'паук' мостового крана, зависла над кольцом колбасы. Автомат лежал рядом, в нескольких сантиметрах. - Слушай, я тут пожую немного? - добавил Валерий. - Ужас, как жрать охота. Надо чего-то в топку кинуть.
  - Валяй, бросай, - согласился чернявый капитан.
  Набирая в легкие побольше воздуха, перед тем, как схватить автомат, Валерий бросил короткий взгляд на приятелей, рассчитывая, что они поймут его замысел, и успеют растянуться на полу прежде, чем из автомата веером полетят пули. Планшетов и Армеец смотрели на него округлившимися от ужаса глазами. Протасов, про себя, обозвал обоих трусливыми хорьками. Его пальцы легли на рукоять, указательный нащупал холодный металл курка.
  - Замри, пидор! - пролаял кто-то у него за спиной. Холодный тупой предмет ткнулся в затылок, и без третьего глаза стало ясно - это пистолет. Валерий замер, делать было нечего.
  - Сними грабли с курка, - приказал чей-то голос из-за спины.
  - Вот и Огнемет, - со сложной смесью облегчения, злорадства и подобострастия выдохнул чернявый капитан, вооруженный 'Магнумом', направляя блестящее дуло револьвера в живот Протасову. У Валерия мелькнуло, что, учитывая калибр и начальную скорость пули, чернявый, нажав собачку, рискует заодно с ним пристрелить и своего шефа Витрякова. Впрочем, сам Протасов этого бы уже не увидел.
  - Руки за голову, членосос.
  Выполняя распоряжение Лени, Валерий, наконец, услышал нарастающий топот нескольких дюжин ног, это спешили остальные люди Витрякова, их было человек десять, может быть, даже больше. Бандиты устремились к Протасову, как пираньи к тапиру. Валерий стоял, положив ладони на затылок. Витряков и милиционер с 'Магнумом' держали его на мушке. Как только головорезы обступили Протасова, Леня убрал пистолет за пояс и плотоядно осклабился. Словно людоед из сказки, которому подали на обед утонченный десерт.
  - Мотылем себя, сука, назвал, - сообщил грузный старшина. - Наглый пидор, да, Леонид Львович? Видать он Мотыля и замочил.
  - Это он, сука, гранатами швырялся, когда пацаны по обрыву ползли.
  - Повернись ебальником, гнида! - пролаял Огнемет. - Чтобы я в твои зенки подлые посмотрел, перед тем, как они у тебя, б-дь на х..., на лоб вылезут, когда я тебя на ломти строгать буду.
  Протасов повернулся, с минуту они мерялись взглядами. Огнемет никогда не жаловался на рост, тем не менее, ему пришлось несколько задрать голову, и это обстоятельство окончательно вывело Леню из себя. Протасову, наоборот, вынужден был немного опустить подбородок. Целеустремленная физиономия Витрякова, с сильно развитыми надбровными дугами, высокими залысинами и горящими неукротимой злобой глазами напомнила Валерию лицо профессора Мориарти из советской экранизации 'Последнего дела Холмса', противоборство с которым у Рейхенбахского водопада едва не стоило жизни герою Василия Ливанова.
  - Я тебе, сука, селезенку вырежу, - процедил Витряков. Протасов решил, что это не пустая угроза. Ой, нет.
  - За наручниками, говорит, сбегай, - вставил зеленый автоматчик, которого Валерий отправил на поверхность. - Урод, б-дь...
  - Что ж ты бегал, мудила?! - фыркнул кто-то. Лицо зеленого сержанта стало пунцовым.
  - Он, Огнемет, еще и колбасу нашу хотел сожрать, - подлил масла в огонь толстый старшина. - Прикинь, вообще охуел...
  - Ну, мы тебя сейчас накормим, - пообещал Огнемет. - Эй, кто-нибудь, тащите сюда, б-дь на х..., канистру с бензином.
  - Накорми сначала свою маму, - посоветовал Протасов. - Или она больше бесплатно не сосет?
  Опрометчивое заявление Протасова стало последней каплей. Витряков мог убить Валерия на месте, хоть и не был сторонником скорых расправ, какой в них вообще интерес? Еле сдержавшись, чтобы не пустить наглецу пулю в лоб, Леня выбросил руку, намереваясь наградить Протасова впечатляющей затрещиной. Для начала. Движение было молниеносным, Леня редко замахивался, но он не знал, что стоит перед профессиональным боксером. Валерий автоматически качнул маятник, ладонь Витрякова прошла выше, лишь взъерошив волосы на затылке. Распрямляясь, Протасов ударил снизу, под руку противнику, вкрутив кулак в то место на животе Витрякова, где согласно всем правилам анатомии, должна была находиться печень. Апперкот сразил Леонида наповал, его лицо стало бурым, глаза вылезли из орбит, на высоком лбу надулись синие вены. Подавившись коротким вскриком, Огнемет рухнул на колени, как подкошенный.
  - Ни х... себе?! - тонким, пронзительным голосом выкрикнул один из автоматчиков, тот, который бегал в машину за изолентой, но это было все, по части слов и ругательств. Бандиты остолбенели, в пещере стало тихо, как на погосте, только Витряков корчился на полу, кусая губы зубами. Крымские бандиты сгрудились вокруг Валерия, но никто не решался начать. Никто не посмел сократить расстояние, хоть они все были вооружены, кроме Протасова. Наконец, никто не осмелился подать руку Лене, прекрасно понимая, чем это грозит, когда Огнемет очухается.
  - Ты покойник, - в конце концов, выдавил из себя чернявый капитан. Его слова прозвучали, как констатация факта. Протасов и без них понимал, что пропал.
  - Ты тоже покойник, - сказал он на удивление тихо. - Все вы, козлы безрогие, конкретные мертвяки, в натуре.
  Чернявый капитан от неожиданности поперхнулся. Валерий медленно протянул ему руку, разжал пальцы прямо под носом. На ладони поблескивало стальное кольцо, которое он исхитрился незаметно выдернуть во время потасовки из гранаты.
  - В курсе дела, что за хрень? - поинтересовался Протасов замогильным голосом, поскольку окружившие его бандиты молчали. - Это, долбобуи вы недоношенные, предохранительная чека осколочной противопехотной гранаты. А вот, блин, сама граната, чтобы никто из вас, дятлов, не думал, что я шутки шучу, - Протасов продемонстрировал левый кулак, обхвативший зловещего вида рифленый шар величиной со среднюю елочную игрушку. - Называется Ф-1. Весит полтора кг. Поражает пальцем сделанных клоунов вроде вас стальными, бляха-муха, шариками и прочей херней в радиусе двадцать метров. Усекаете, козлы, куда я клоню?!
  - Еб твою мать... - вылетело у чернявого капитана. Больше никто не проронил ни звука, остальные ошалело молчали. Витряков, красный как рак, сумел привстать на одно колено и теперь немного напоминал обколовшегося спринтера, в попытке выполнить команду 'на старт'.
  - И это еще не все, - добавил Протасов, повышая голос. - Потому как в торбе у меня на брюхе - гребаное ведро этих самых гранат. И только я, отморозки вы обдолбанные, отпущу скобу... - Протасов воздел руку с гранатой к потолку, - то... то, блин... - он запнулся, добавить было нечего.
  Планшетов и Армеец тоже услышали его слова, они наблюдали это последнее сольное выступление Протасова со стороны, из зрительного зала. Они все еще стояли, задрав руки, хоть никто в них теперь не целился, бандиты забыли о них, на кону были собственные шкуры. Продолжая держать ладони кверху, оба, не сговариваясь, попятились за пределы электрического света и сцены. В темноту. К пожарному выходу.
  - Автомат бы... - прошептал Планшетов. Но, оружия у них не было. Ситуация зашла в тупик, оба прекрасно понимали это. Крымские не могли просто так попрощаться и уйти. Протасов не блефовал. Следовательно...
  Развязка наступила неожиданно. Одни из милиционеров, прыщавый сержант, бегавший за наручниками, выпустил автомат Калашникова из рук, и, дико визжа, прыгнул к Протасову. Вцепился в бицепс руки, которая держала гранату, и повис на нем, как дистрофик на школьном турнике. Протасов хотел стряхнуть его, как муху, но в этот момент другой бандит схватил его из-за спины за шею.
  - Валите его!!! - не своим голосом завопил чернявый капитан и, в свою очередь, повис у Валерия на руке взбесившимся фокстерьером.
  - Не дайте ему разжать кулак!!! - страшным голосом заорал Витряков. Он уже поднялся на ноги и стоял, раскачиваясь, как телебашня во время урагана. Ряды окружавших Протасова бандитов пришли в хаотическое движение. Часть головорезов отпрянула, другие бросились на Протасова, как свора псов на медведя. Началась страшная давка, короткая и свирепая, как схватка неандертальцев у первобытного очага за кусок мяса, который в ту пору означал жизнь. Кто-то ударил Протасова под колени, чтобы повалить на землю, кто-то молотил по затылку кулаками и чем-то еще, пожалуй, железным, давил жадными пальцами сонную артерию и кадык, кто-то пытался выцарапать ему глаза. Сразу пять или шесть рук вцепилось в кулак, с зажатой внутри гранатой. Лямки сумки не выдержала и лопнула, остальные гранаты с глухим стуком посыпались на пол.
  - Не дайте ему разжать кулак, дегенераты!!! - снова заорал Витряков. Огнемет не участвовал в схватке, только командовал, стоя чуть поодаль от дерущихся, жизнь которых зависела от одного элементарного движения. Просто разжать пальцы, вот и все. Был момент, Валерию удалось сбросить с себя большую часть противников, но, силы были неравны. Наконец, Протасов упал, как дерево в экваториальном лесу, на которое забралась целая стая обезьян. И, пропал из виду, исчез под навалившимися сверху телами, только его левая рука с гранатой еще с минуту торчала над клубком тел, как верхушка мачты затонувшего парусника. Под ногами валялись электрические фонарики, которые побросали бандиты, и светили в разные стороны. По стенам метались фантасмагорические тени, все это было как в аду.
  - ЭДИКУХОДИ!!! - закричал Протасов, и Планшетов, которого крик настиг у похожей на эскалатор лестницы, понял, что сейчас будет взрыв. На секунду обернувшись, он увидел, как ослепительно-белое пламя вырвалось на свободу, разметая по сторонам куски тел, будто рваные тряпки. За первым взрывом последовала целая серия, скала дрогнула и начала оседать. Первым погиб языческий храм. Ее своды обвалились со стоном, перешедшим в оглушительный грохот. Высокие стрельчатые арки исчезли под завалами, как по мановению волшебной палочки. Правда, этого Планшетов уже не видел. Глаза не выдержали перегрузки, Юрик ослеп так быстро, словно ему на голову с маху одели ведро. Уже слепого его настигла ударная волна и играючи перебросила через баррикаду, сложенную на самом верху. Юрик кубарем покатился по ступеням, которыми они недавно поднимались втроем. В мгновение ока очутившись внизу, врезался лбом в стену, она даже здесь ходила ходуном. Гул, доносившийся издалека, со стороны лестницы, свидетельствовал, с минуты на минуту следует ожидать убийственного камнепада.
  'Беги!', - приказал себе Планшетов. С потолка коридора сыпался песок, точь-в-точь как вода, просачивающаяся через швы терпящей бедствие субмарины. За песком последовали камни, они вываливались из сводов, как зубы из пораженных цингой десен. Юрик подхватился и, прихрамывая и дико крича, ринулся наутек, по тому пути, которым они пришли. Зрение еще не восстановилось, на бегу Юрик опирался о стену, с ужасом ожидая, когда скалы сомкнутся, будто щечки тисков, и от него останется мокрое место.
  
  ***
  
  Ему не суждено было умереть под завалом, по крайней мере, не в этот раз. Он понял это, когда грохот за спиной понемногу стих. Камнепад прекратился, правда, где-то очень далеко еще громыхало. Или, громыхало у него в ушах?
  Он точно не знал, но полагал, что отделался поразительно дешево. Кусок сланца до крови оцарапал голову. Кожа на коленях и локтях оказалась содрана до мяса, но это было все.
  Юрик перешел на шаг, вскоре очутившись у того самого, напоминающего панорамное окно проема, открывавшегося в большую пещеру. Ту, куда они бросили ключи Армейца, и он еще возмущался, утверждая, что не сможет без них попасть домой. Где теперь сам Армеец, Юрик не имел представления, вполне могло быть так, что лежал где-то под завалом, рядом с Протасовым, стало быть, по ключам убивался зря, они ему были - без надобности.
  Если раньше из пещеры доносилось журчание ручья, то теперь оно превратилось в рев, навевающий мысли о водопаде Виктория в Африке. Когда они устраивали возле проема привал, Эдик предположил, что жизнь в подземный ручей вдохнул ливень. Следуя этой мысли Планшетов решил, что буря снаружи разыгралась во всю, и дождь, очевидно, только усилился. Хоть воды все равно было многовато. Юрик полагал, до чертиков. Потом ему взбрело на ум, что взрыв вполне мог продолбить скважину в какой-нибудь подземный резервуар, и теперь вода из него под большим давлением заполняет пещеру, как трюм напоровшегося на риф сухогруза.
  'А если это так, чувак, то недолго и бульки пустить'.
  'Да что за дерьмо, в самом деле? То тону, то падаю. Синусоида какая-то получается. Если так пойдет дальше, тут и у кота жизней не хватит'.
  Правда, его приятели не могли похвастать и этим, запасы их жизней вышли.
  Юрик немного постоял над обрывом, взвешивая шансы выскользнуть из подземелья тем путем, по которому они вошли. Камнепад, уничтоживший языческий храм, наглухо закупорил выход на поверхность, превратив штольню в слепую кишку. Но вход то должен был остаться, вряд ли пещерный город на противоположном конце кряжа пострадал от взрыва, устроенного Протасовым. Другое дело, если этот путь по-прежнему караулили крымские бандиты? Это было бы очень опрометчиво, с их стороны, тем более, что Юрик был безоружен, как пацифистка на пикнике, приходилось рассчитывать на кулаки, а любой, даже самый умелый кулак - не лучшая защита, когда вокруг полно парней, вооруженных пистолетами.
  Впрочем, Юрик считал это маловероятным: 'Зачем им там ошиваться, если их враги практически наверняка погибли под многометровым слоем камней, тому же прихватив с собой их злоебучего командира Леню?'.
  Подумав об Огнемете, Планшетов содрогнулся, возблагодарив небеса, что его больше нет.
  Пока Юрик обдумывал дальнейшие действия, шипение прорванной трубы, доносившееся снизу, переросло в яростное клокотание морского прибоя. Пора уносить ноги, сказал себе Юрик. Впрочем, выбора у него не было, а перспектива захлебнуться в толще горы и плавать кверху брюхом, словно дерьмо по канализационной трубе, его абсолютно не устраивала.
  'Не в этот раз, ладно, чувак...'
  Пожалев, что так и не разжился зажигалкой, следовательно, о сигаретах пока можно забыть, не высекать же иску при помощи камней, Юрик двинулся в обратный путь. О приятелях он старался не думать. 'Ты им уже ничем не поможешь, - решил Планшетов. - но, ты еще можешь помочь себе, если как следует постараешься, конечно'.
  Он пообещал себе постараться.
  'И, если повезет'.
  Удача довольно долго сопутствовала ему, судьба оказалась на редкость благосклонной. Юрик понимал, везение не делают из резины на заводе, это верно, любую белую полосу рано или поздно меняет черная, весь вопрос состоит в том, когда? С другой стороны, оседлав удачу, можно проехаться верхом, как на доске по волнам.
  Он хотел надеяться, что так и будет.
  
  ***
  
  В продолжение следующих десяти минут Планшетов убедился, что удача начала отворачиваться от него. Пока она, правда, не развернулась кормой, но он уже лицезрел ее шершавый борт. Лиха беда - начало. Юрик не прошел и ста метров, как услыхал впереди невнятные голоса. Какие-то люди шли навстречу, вряд ли - горноспасатели или простые туристы. Вслед за голосами вдали засверкали фонарики, Планшетов убедился, что находится на пути целого отряда вооруженных мужчин, их насчитывалось человек восемь-десять. Юрик навострил уши, и сумел уловить обрывки фраз. Ему их вполне хватило, чтобы сообразить - перед ним бандиты Витрякова, они напуганы и злы, как осы, которым сожгли гнездо.
  Юрик рванул назад, думая о старом лисе, обложенном в норе фокстерьерами.
  'Какого х... вам здесь надо?! - хотел крикнуть Планшетов. - Валите по домам, уроды!'
  В ответ наверняка бы загремели выстрелы, так что Юрик смолчал. Через пару минут, запыхавшийся, он снова, теперь уже в третий раз очутился у панорамного окна. Ему показалось, оно зовет к себе, и еще - злобно ухмыляется при этом. Или вообще облизывается.
  'Так я и знал, - пробормотал Юрик, - что придется лезть туда'. - Возможно, так и было, на уровне подсознания.
  Перекрестившись, как когда-то учила бабушка, а вот теперь он взял, и вспомнил, неожиданно для себя, Планшетов перебросил левую ногу через бордюр. Пошевелил ступней, нащупывая некое подобие узенького козырька, который заметил еще в прошлый раз. Проверил на прочность. Козырек вроде был ничего, довольно надежным. Только невероятно узким, таким, что Юрик вынужден был стоять на цыпочках, пятки торчали над пропастью, откуда к ним тянулась всклокоченная новорожденная горная река.
  Он очутился по противоположную сторону бордюра, но, это была только половина дела, следовало как можно быстрее убраться из проема.
  'Оставайся, если хочешь, - злорадно шепнул внутренний голос. - Будешь корчить из себя изображение в телевизоре, как гребаный Заяц в одной из серий 'Ну, погоди'. Правда, он там морочил Волку яйца в магазине, где было полно телевизоров. Здесь же телевизор - всего один'.
  Планшетов, ступая боком, двинулся прочь, из проема. Ему следовало шевелить копытами, лучи фонарей уже скользили по потолку и стенам в нескольких метрах от проема. Его икры дрожали от перенапряжения, словно по ним пропустили слабый ток, пот тек между лопаток и скапливался в трусах, пальцы нащупывали выбоины в скале, подходящие, чтобы схватиться. В голове ухал пульс. И, тем не менее, он не смел подгонять себя, помня, - одна малейшая ошибка, и он полетит вниз.
  В общем, Юрику снова крупно повезло. Он успел отползти в сторону за несколько мгновений до того, как головорезы Витрякова показались в галерее, покинутой им пару минут назад.
  - Е... твою мать! - воскликнул один из бандитов. - Ни х... себе! Это и есть Черный грот?
  Луч фонаря упал из проема, выхватил из мрака несколько черных, казавшихся осклизлыми скал, очерченных гротескными ломаными линиями с картины какого-нибудь абстракциониста, и рассеялся, остановленный капельками водяной взвеси, подымавшейся над бурлящей рекой.
  - Ни х... не видать... - бросил кто-то.
  - А что ты собрался увидеть, Митяй?
  - Воды до х..., - заметил третий голос. - Как бы тоннель не захлестнуло...
  - Труба дело будет, - присвистнул Митяй.
  - Труба, б-дь, будет, если тебя змея за руку хватанет, - сказал кто-то еще.
  - А чего, тут до х... змей? - осведомился Митяй слегка испуганным голосом.
  - До х... и больше. Как говна в общественном туалете. Когда вода поднимается, они на стены лезут. Забери граблю, говорю.
  'Вот спасибо, - холодея, подумал Планшетов. - Не даром, мать вашу, я об этой дряни вспомнил, когда мы с Валеркой сюда шли'.
  Луч фонаря вернулся в галерею. Видимо, державший его Митяй одернул руку, напуганный словами товарища.
  - Может, назад повернем, пацаны? - предложил кто-то, по другую сторону проема. Чего даром копыта ломать?
  - Ты что, б-дь, не слышал, что сказал Вацик? Найти, где завал, и посмотреть, выжил там кто, или ни х... не выжил. Давай, ноги в руки и пошли.
  - Валите на х... - одними губами прошептал Планшетов, моля Бога, чтобы они быстрее убрались, а он смог вернуться в галерею. Пальца онемели, Юрик понимал, долго ему не продержаться.
  Словно послушавшись его мысленного приказа, бандиты прошлепали дальше. Как только их голоса стали затихать вдали, Планшетов пополз обратно, с трудом передвигая затекшие, деревянные ноги. Когда до спасительного проема оставалось метра полтора, его ладонь, нащупывая очередной выступ, натолкнулась на что-то холодное, и влажное. Его трепещущий мозг зашкалило, как бывает, зашкаливает тахометр, когда обороты двигателя непозволительно велики, потому что педаль подачи топлива утоплена в пол. Мысли под черепом Юрика заметались, словно поршни в цилиндрах, пытаясь совместить ощущение под пальцами с готовым мыслеобразом, который у Юрика уже был.
  - Чешуя!!! - во все легкие завопил Юрик, отдергивая руку. Что-то размазанное метнулось следом, запястье пронзила острая боль. Планшетов отшатнулся, носки кроссовок соскользнули с карниза и Юрик, пронзительно вопя, полетел в пропасть.
  
   Глава 4. День рождения Огнемета
  
  Часы тянулись мучительно долго, как будто время замедлило бег, превратившись в идущую против течения баржу. Груженая щебнем посудина сидела в воде по самые кранцы, и сколько не тужился видавший виды старенький дизель, стремнина все равно была сильней. Винты выплевывали пену из-под лопастей, но корабль торчал на месте. Берег был пустынным и опостылел экипажу до дурноты.
  Андрей торчал у окна, за которым двор превратился в цветную фотографию. Там вообще ничего не происходило на протяжении долгих часов. Даже воздух, и тот, застыл.
  Об узнике, похоже, тоже забыли. Никто не беспокоил его с утра, он был предоставлен самому себе и, естественно боли, которая не дремала. Чего-чего, а боли хватало с лихвой. Он мог плавать в ней, как по морю, здорово опасаясь, что захлебнется, а временами - надеясь на это.
  Впрочем, как ни странно, именно боль подвигла его на подвиги, а как еще назвать путешествие к двери, совершенное после того, как удалось чудом соскользнуть с койки? Это, конечно, было безумное предприятие с предрешенным результатом, нельзя надеяться отпереть надежную деревянную дверь без ключа, когда половина тела закована в гипс, а другая - сплошной синяк. Бандура понятия не имел, куда подастся, если победит дверь, вдавив язычок засова в тело замка, и далеко ли сможет уйти, со своими гипсами, впрочем, металл оказался упрямей человека. Он был чертовки неподатливым.
  Потерпев фиаско под дверью, и только сбив до крови пальцы единственной дееспособной руки, Бандура, тем не менее, не стал возвращаться на койку. Он захромал к окну, опираясь на стену, чтобы не упасть. Боль стала совершенно невыносимой, окатывая разум, прибой полузатопленную шлюпку, которую прилив тащит по отмели. Тем не менее, он шел, и ему казалось, что именно его движения заставляют стрелки часов лениво ползти по циферблату. Он подумал - стоит ему лечь, и они тут же станут. И, уж не тронутся больше никогда.
  Подобравшись к окну вплотную, для чего понадобилась целая вечность, он вцепился в массивную, сделанную из толстых стальных прутьев решетку и повис на ней, отдуваясь. Нечего было и думать ее сломать, проще разрушить стену.
  Во дворе было тихо и пусто, он словно вымер. В дальнем углу Андрею удалось разглядеть пару машин. Полноприводный грузовик с обитым железом кунгом, вероятно тот самый, что доставил его в усадьбу накануне, после аварии, а за ним - красное 'БМВ', которое он разбил. Очевидно, легковушку приволокли в Ястребиное на буксире, и теперь она стояла, накрытая старым брезентовым чехлом. Больше ничего видно не было, тем не менее, Бандура решил не уходить от окна. Занял наблюдательный пост и приготовился ждать неизвестно чего. Вот тогда время и остановилось.
  
  ***
  
  Тошнотворное затишье продолжалось до позднего утра. Затем, уже ближе к полудню, судя по положению, которое заняло на небосклоне солнце, сонное царство было разрушено, тишина разорвана в клочья, двор наполнился машинами, среди которых преобладали джипы. Что, впрочем, не вызывало удивления, принимая во внимание горную местность, качество окрестных дорог и контингент, прибывший в Ястребиное на зов Лени Витрякова. На День Рождения Огнемета, программу которого очень удачно дополнил экспромт, охота на самую изысканную дичь - человека. Возможно, в мероприятиях, запланированных на вечер, должны были принять участие дамы, прекрасные спутницы бандитов, однако, Андрей не заметил ни одной, и решил, что они, вероятно, подтянутся позже, когда наступит пора садиться за стол, а чуть позже - ложиться в кровать. Гости Витрякова, все, как на подбор, оказались крепышами с такими физиономиями, от одного вида которых расхочется спрашивать дорогу, если, например, заблудился. Андрей уж точно не стал бы этого делать, а, проехав мимо, перекрестился бы. Большинство крепышей имели при себе огнестрельное оружие, которое никто не прятал.
  Бандура немного отодвинулся от окна, продолжая наблюдать за тем, что происходит во дворе. Еще через десять минут на крыльцо вышел Бонифацкий, его сопровождал Витряков. За их спинами маячили двое бессменных телохранителей Боника, Белый и Желтый. Бонифацкий казался чем-то сильно взволнованным. Они прошагали к машине, перебрасываясь фразами, львиная доля которых не достигла ушей Андрея, как он ни напрягал слух. Боник оживленно жестикулировал, Огнемет кусал губы. 'Только без проколов, на этот раз, Леня', - кажется, сказал Бонифацкий. 'Не сцы, Вацик, все будет ништяк. Встретим по первому, б-дь на х..., разряду, - заверил Витряков. - Оторвемся, по полной программе'. Кто-то из головорезов поздравил Леонида Львовича с юбилеем, тот даже сподобился изобразить на лице улыбку. Это было все, что Андрею удалось разобрать.
  Захлопали дверцы машин. Бонифацкий забрался на заднее сидение темно-зеленой 'Тойоты Раннер', Белый занял пассажирское место впереди, Желтый полез за руль. Леня, стоя на подножке джипа, громко крикнул: 'Мотыль?!', а потом пару минут растолковывал что-то явившемуся на зов долговязому бандиту, который непрерывно кашлял, но не выпускал изо рта дымящейся сигареты. Бандура подумал, что Мотыль, со своими длинными неухоженными волосами ala Beatles, болоньевой курткой и старыми советскими кедами на ногах кажется среди бритоголовых спортсменов Витрякова балериной в варьете. Тем не менее, он держался с Огнеметом на равных, даже препирался с ним через кашель. Наконец, они пришли к консенсусу, который так любил Горбачев, Мотыль отступил на шаг, вытягивая из жеваной пачки очередную сигарету. 'Беля?! - заорал Витряков, - тащи свою задницу сюда'.
  Внешность Бели оказалась классической, он выглядел чистейшей воды бандитом. За Белей Огнемет подозвал еще одного парня, невысокого, но чрезвычайно плотно сбитого. Андрей, из-за своей решетки, немедленно окрестил его каратистом.
  Отдав необходимые распоряжения, Витряков, наконец, забрался в джип к Бонифацкому, мотор 'Тойоты' заработал, и машина выехала со двора. За ней последовала целая кавалькада джипов, Бандура назвал ее 'комитетом по встрече'. Судя по внушительной численности 'комитетчиков', мероприятие предстояло серьезное.
  Как только задние фонари последнего джипа пропали за поднятой колонной тучей пыли, Мотыль и его команда тоже засобирались. Беля залез в кабину видавшего виды 'Вранглера', завел двигатель с третьей попытки. Мотыль, уже последовавший за ним, дернул водителя за плечо, показав на окно, за которым прятался Андрей. Секунду или две они разговаривали, затем Мотыль вылез из машины и зашагал к окну, прямо через ухоженную клумбу. Бандура затаил дыхание, сообразив, что его заметили.
  Подойдя вплотную к решетке, Мотыль с минуту пристально изучал Андрея, как провинциал, впервые очутившийся в зоопарке какого-нибудь диковинного зверя.
  - Ты уделал Ногая? - спросил он, наконец, с неподдельным недоверием. Врать не имело смысла, Андрей скупо кивнул.
  - И Рыжего?
  - Угу. И его. Другие мне не представлялись.
  Мотыль вставил сигарету в угол рта. Андрей с удивлением отметил, что это 'Золотое руно', марка, которую он не встречал в продаже много лет, как минимум, с того времени, как распался Союз. Отец как-то достал целый блок, а курить не стал, утверждая, что табак сладкий. В конце 80-х, когда прилавки окончательно опустели, Бандура старший не притронулся к 'Руну', предпочитая самосад, который оставался от деда. Бандура младший, став подростком, придерживался противоположного мнения, таская у отца пачку за пачкой, чтоб было чем баловаться на сельских дискотеках.
  - Х... скажешь, зараза, - сказал Мотыль, глядя на Андрея. И покачал головой, поросшей жидкими волосами. Бандура пожал плечами.
  - Огнемет тебя на куски порежет, - сообщил Мотыль меланхолично. - Или спалит живьем. Знаешь?
  Андрей снова еле заметно пожал плечами. Что еще было делать?
  - Только твоих дружков возьмет, и... - Мотыль скрестил руки, изобразив Андреевский крест. - Хана, короче.
  - Мотыль?! - крикнул из 'Вранглера' Беля, - ты идешь, б-дь?!
  - Пошел на х... - сказал Мотыль, не оборачиваясь. - Твои дружки еще круче тебя?
  Андрей в третий раз пожал плечами. Мотыль снова кивнул.
  - Я из-за тебя бабу не доеб, - сообщил Мотыль доверительно. Представляешь? А, х... с той бабой. Бабы все одинаковые, верно? Смех-смехом, а манда кверху мехом, так? - Мотыль осклабился. Бандура промолчал.
  - Яйца болят, - добавил Мотыль с грустью. - Хочешь совет?
  Настала очередь Андрея - кивнуть. Он сделал это из вежливости.
  - Постарайся сдохнуть до того, как вернется Леня. Пораскинь мозгами, как. Вены там вскрой, зубами, голову пробей, об угол, или кусок гипса отгрызи и подавись. Для твоей же пользы. Доберется он до твоего конца садовыми ножницами, или, б-дь, своей любимой паяльной лампой... поймешь, что к чему...
  Андрей опять смолчал. Совет представлялся дельным, бандит, похоже, не потешался над ним.
  - Курить хочешь?
  Кивок.
  - Ладно, - Мотыль вынул изо рта окурок, взглянул на обслюнявленный фильтр и, передумав, выудил из пачки новую сигарету. Раскурил, вставил Андрею между губ.
  - Мотыль?! - крикнул Беля. - Какого х... ты к нему прилип?!
  - Хуесосы они все, - сказал Мотыль с презрением. - Защечных дел мастера, б-дь. Ты - нет, - он бросил окурок на траву. - Ну, ты меня понял, - и, круто развернувшись, зашагал к машине.
  После отъезда Мотыля двор вновь погрузился в летаргию, и теперь трудно было вообразить, что по нему только что сновали целые табуны бандитов. Андрей остался у окна, попыхивая сигаретой, зажатой зубами. От сладкого пряного дыма кружилась голова, мешая мозгу сконцентрироваться на поиске выхода из безвыходной ситуации. Совет Мотыля он не обдумывал, хоть слова бандита настойчиво стучались в голову. Они стояли прямо под дверью. Перегрызть собственные вены, интересное предложение, не правда ли? Подавиться гипсом, как вам? Но ведь, не прикажешь себе: 'Умри', это ничего не даст, слова - не кристаллы цианистого калия, хоть иногда и бывают ядовитыми. Потом пришла мысль устроить пожар, при помощи полученной от Мотыля сигареты, но он не воспользовался ни тем, ни другим. Дал сигарете догореть до фильтра, а затем выплюнул на газон. Их окурки, Андрея и Мотыля, оказались рядом.
  
  ***
  
  Солнце уже миновало зенит, когда в келью ворвался нарастающий гул моторов. Бандура, встрепенувшись, открыл глаза, чтобы обнаружить себя лежащим на койке под одеялом. Чувствуя головную боль, будто с бодуна, он с трудом помнил, как покинул свой пост у окна, израсходовав гораздо больше сил, чем у него вообще могло быть в принципе. После сна он не почувствовал себя отдохнувшим, зато вчерашние раны, казалось, терзали его с новой силой. Он подумал, что, пожалуй, съел бы с полпачки обезболивающего, а еще лучше - получил укол, но, о нем, похоже, действительно забыли. Или что-то произошло. Что именно, предстояло выяснить. Проклиная все на свете, и закусив ворот рубахи, чтобы не закричать, Бандура заковылял к окну.
  У крыльца стояла 'Тойота', в которой около полудня укатили Бонифацкий и Витряков. Ни того, ни другого видно не было, но у машины крутились телохранители Боника, Белый и Желтый. Сам внедорожник покрывал слой пыли такой толщины, что судить о цвете машины можно было разве что по крыше.
  Чуть поодаль виднелся грузовик повышенной проходимости с крытым кузовом. Он только что сдал кормой к широким дверям, которые, как решил Бандура, вели в хозяйственный блок. Трое или четверо бойцов Витрякова принялись выгружать из кунга раненных. Пострадавших оказалось около десяти, кое-кому из них перепало куда серьезнее Бандуры. Двое или трое были обожжены. Ожоги были тяжелыми, люди, насколько понял Андрей, находились без сознания. Двор наполнился стонами, потому что ранить и получать раны - вещи совершенно разные, согласитесь. Появился доктор, тот самый, что оказывал Андрею первую помощь и которому он, возможно, был обязан жизнью. Док держал в руках саквояж с инструментами, уже знакомый Андрею.
  На скорую руку осмотрев раненых, док заявил, что их нужно немедленно доставить в больницу. Стриженый громила в камуфляже и кроссовках 'Адидас', бывший среди боевиков за старшего, имел от Витрякова другие инструкции. Разгорелся спор, док отстаивал свое мнение, утверждая, что тут он бессилен. Громила в камуфляже ссылался на Леню, который ясно и четко сказал: никаких, б-дь на х..., больниц.
  - Раз так, пускай Леонид Львович их и лечит, а я умываю руки!
  - Так Огнемету и передать, Док?
  Доку пришлось апеллировать к Бонифацкому, который очень кстати для него появился на крыльце с массивной трубкой радиотелефона в руке. Значит, Боник все же вернулся, просто Андрей его проглядел.
  - Ну, что прикажете делать, Вацлав Збигневович? - доказывал свою правоту док. - Тут срочное переливание крови требуется. Здесь пересадка кожи. Больше пятидесяти процентов обожжено. Чем я помочь могу?! Разве что - вколоть морфин?
  Как стало ясно всем, и даже Андрею, который наблюдал за этой сценой издали, судьба пострадавших гангстеров волновала Боника не больше участи каких-нибудь занесенных в Красную Книгу червяков, проживающих в придонном иле далекого тропического моря. Он только отмахнулся:
  - У кого из нас диплом? Делайте, как знаете, док.
  Пока Боник таким образом разруливал конфликт между доктором и громилой в камуфляже, остальные бандиты таскали раненных в особняк, перебрасываясь отрывистыми фразами бойцов, побывавших в нешуточной передряге и отделавшихся относительно легко. Слышно было плохо, тем не менее, Андрею по обрывкам фраз удалось понять, что какие-то залетные гады исхитрились не просто выскользнуть из ловко расставленных силков, но и сожгли при этом полдесятка машин, пустив им навстречу свою, заранее облитую бензином. Столкнувшись на узкой дороге, автомобили полыхнули одним гигантским факелом, вместе с водителями и пассажирами. Несколько головорезов сгорели живьем, раненых было втрое больше погибших.
  - Пять тачек на х... в капусту! - вопили местные бандиты. - Рваный и Лис по п... пошли. Обуглились к такой-то матери.
  После разговора с Мотылем Бандура представлял, кем были эти 'залетные суки', как их называли местные бандиты, и горячо желал 'сукам' удачи. Насколько он понял, его друзьям удалось на время стряхнуть погоню с хвоста, но затем их загнали то ли в какое-то ущелье, то ли в пещерный город, где бойцы Огнемета якобы должны были вот-вот перекрыть им кислород. Но, пока не перекрыли, почему-то.
   Как только раненых занесли в особняк, во двор заехало еще несколько машин, к Витрякову снова прибыло подкрепление. Смотреть было не на кого, все те же скупые на мысли лица, узкие лбы и косые сажени в плечах, зато оказалось полезно послушать, чтобы среди бряцания оружия и обыкновенной среди таких людей матерщины в три этажа уловить новости, которым уцелевшие в столкновении местные бандиты делились со своими новоприбывшими коллегами. И у тех, и у других не закрывались рты. Превратившийся в слух Андрей узнал новые подробности о том, как трасса была перекрыта тяжелым грузовиком, но водитель киевской иномарки оказался Шумахером, это и был первый блин комом на сковороде, заготовленной Витряковым загодя.
  - Дорогу закрыли качественно, - распинался один из бандитов, по виду 'качок', которого и зачали, вероятно, в спортзале мама с папой, свихнувшиеся на бодибилдинге в середине 70-х. При разговоре Качок постоянно надувал щеки, словно продолжал тягать 'железо', играя бицепсами, о которых и Протасов мог разве что помечтать. - Я думал, все, вилы козлам. Но, водила у них четкий оказался. Точило на пятачке развернул. И как рванет, б-дь...
  - Надо было стрелять...
  - Да стреляли, б-дь, конкретно. Я лично два рожка выпустил. Но эти суки все равно ушли. У них тачка была - как бронированная. Только габариты мигнули...
  - Что за тачка? - спросили у Качка, Бандура затаил дыхание, хоть, пожалуй, знал ответ.
  - Чистый американец. 'Линкольн Таун Кар'.
  - Я знал, - прошептал Андрей.
  - Нехилые колеса, - телохранитель Бонифацкого по прозвищу Желтый кивнул со знанием дела. - Только с запчастями труба...
  Далее Качок поведал то, о чем Андрей уже, в общем слышал. Беглецов в конце концов зажали в ущелье со сложным татарским названием, которое Бандура не разобрал. Хоть и лез из кожи вон. По словам Качка, в ущелье находился заброшенный пещерный город, построенный в незапамятные времена скифами, киммерийцами или караимами, никто точно не знал. Руины пользовались у местных жителей дурной славой гиблого места, и именно вследствие этого пещерный город оказался исключен из реестра туристических маршрутов и не упоминался ни одним путеводителем по Крыму.
  - Бывает, забредет коза, собака, или даже человек - и абзац.
  - А чего там?
  - Х... его знает, чего...
  - Херню молотишь языком, - презрительно заявил Качку боевик, которого Андрей с первого взгляда окрестил моджахедом. Его лысый как яйцо череп сверкал в лучах заката, а густая черная борода, когда он говорил, воинственно оттопыривалась вперед. - Кара-Кале - город спящих воинов, понял да? А вы в штаны наложили, двадцать человек четверых взять не могли, шайтан!
  Качок не принял вызова:
  - Они крутые...
  - Вы-то сами хотя бы кого замочили? - наседали те, что не принимали участия в операции. Качок, под ироническим взглядом Моджахеда не стал пускать пыль в глаза:
  - Одного зацепило, это точно, насмерть или нет - неизвестно. Я только видел - они его на руках в пещеру занесли. Своего...
  Боевики трепались еще минут десять, каждое слово жалило Андрея как отравленный дротик, брошенный в упор. Головорез, которого Андрей окрестил Моджахедом, предложил немедленно ехать в ущелье, чтобы помочь Витрякову взять пришельцев живыми или мертвыми. Ему возразили сразу несколько ртов, упомянув какого-то Цыгана, который, со своими ментами, уже перекрыл наглухо все выходы из катакомб, следовательно, беспокоиться не о чем, можно оставаться здесь, наблюдая за развитием событий со стороны, что, безусловно, исключительно удобно. Чувства, охватившие большинство бандитов, можно было легко понять. Во-первых, дичь не просто показала зубы, но и вонзила их, и весьма результативно, в кое-кого из охотников. Этот печальный, но поучительный пример охладил пыл уцелевших. Они вспомнили, что приехали на день рождения, а до праздничного стола рискуют не дожить. Во-вторых, в горах свирепствовала непогода, небо над вершинами стало черным, а потом поглотило их, столько там скопилось туч. В самом Ястребином пока было сухо, но все шло к тому, что и усадьбу скоро накроет. Грозовой фронт уже оккупировал большую часть небосклона, воздух пах дождем. Бандура подумал, что, если бы Бонифацкий отдал соответствующий приказ, головорезам пришлось бы волей-неволей грузиться по машинам и ехать в пещерный город. Но, Вацик не спешил проявлять инициативу, он вообще зашел в дом и больше не появлялся на людях, во дворе, таким образом, установилось безвластие. Разброд и шатания, как наверняка выразился бы Бандура Старший. И, был бы прав.
  Потом пошел дождь.
  Когда громовые раскаты послышались совсем близко, на тянущемся к Ястребиному проселке появилась новая машина. Гангстеры заметили ее не сразу, хоть она волокла за собой такой пышный шлейф пыли, словно была торпедным катером, занятым постановкой дымовой завесы, чтобы скрыть от вражеских глаз целую эскадру линкоров.
  - Кто это прется? - осведомился Моджахед, он оказался самым глазастым.
  'Хотел бы я знать', - подумал Андрей, ощутив звенящую пустоту в животе и сухость во рту. Его охватили самые плохие предчувствия, представился Витряков с паяльной лампой или разделочным тесаком, слова Мотыля насчет того, что бывает разумно уйти, не дожидаясь, пока помогут, загремели в голове набатом.
  За сотню метров до усадьбы машина сбросила скорость, пылевой хвост воспользовался этим, догнал и проглотил ее. Андрей разобрал перестук дизельного мотора, давно выработавшего ресурс, затем сверкнули включенные фары и автомобиль материализовался из клубов им же самим поднятой пыли, как джин из бутылки.
  - Жора прикатил, - сказал один из бандитов и посторонился, пропуская условно белый грузопассажирский микроавтобус 'Даф', на котором пыль лежала плотнее, чем пудра на обвисших щеках старой потаскухи.
  - Шайтан, - фыркнул Моджахед, и закашлялся.
  'Даф' остановился у двери, ведущей в подсобные помещения. Бандиты, чихая и матерясь, обступили вновь прибывшую машину, как голодные коты мусорный бак. Андрей в окне закусил губу, с ужасом ожидая, когда из машины покажется зверская физиономия Витрякова, который наверняка осведомится, не отбросил ли еще копыта киевский гондон, а, услыхав отрицательный ответ, велит подать его, канистру бензина и паяльную лампу. Через секунду Андрей облегченно вздохнул. Из-за руля вылез упомянутый бандитами Жора, оказавшийся крепко сбитым молодчиком лет тридцати пяти с лицом, взмокшим от пота. На Жоре были черный свитер с широким вырезом на волосатой груди, и грязные голубые 'пирамиды' .
  - Как там? - спросил Качок. Удостоив его злым взглядом вместо ответа, Жора налег на грузовую дверь в борту микроавтобуса. Она не подалась, с первого раза, видимо, замок заклинило на ухабах по дороге в Ястребиное.
  - Ты чего, б-дь, оглох? - обиделся Качок. - Серные пробки в ушах?
  - Ты спрашиваешь, как там? - осведомился Жора, вставляя в щель короткий стальной ломик. Дверь со скрежетом откатилась в сторону, обнажив внутренность грузового отсека. Он весь был забит какими-то мешками, Качок, в первый момент не понял, что за мешки? - Там - охуенно, Серега. На, б-дь, посмотри.
  - Блядь, - пробормотал Качок, когда до него дошло. - Ни х... себе...
  - Эй, помогите, кто-нибудь, - позвал Жора, утирая пот тыльной стороной ладони. Заглянувшие было в отсек головорезы отшатнулись, с проклятиями и ругательствами.
  - Ерш твою мать! Что за х-ня?!
  - Слепые, блядь?! - отдувался Жора, глядя на них исподлобья. - Слепые, мать вашу, я спрашиваю?! Трупов в жизни не видали?! Груз двести, вот что! В армии никто не служил?!
  - Киевские Мотыля завалили, - добавил Жора, немного успокаиваясь. - Опупеть. Белю, и Бойца. И еще пацанов...
  Сопя, он потянул на себя продолговатый предмет, завернутый в парусину тента, отдаленно напоминающий наполовину высыпавшийся мешок со свеклой. Предмет заскользил по осклизлому полу с непередаваемо отвратительным звуком. Сквозь плотную материю проступали жирные бурые пятна, еще большее подчеркивая сходство. Впрочем, ни о какой свекле речь не шла, даже самый тупой головорез из собравшихся во дворе понимал это. Потеки были красноречивее всяких слов.
  - Помогите, ну! - Жора повысил голос, на лбу вздулась синяя вертикальная вена. - Что, б-дь, приморозило?!
  Ряды головорезов вяло заколебались, словно ветви куста на слабом ветерке. А затем расступились, изрыгнув лысого моджахеда, который оказался самым решительным не только на словах.
  - Нэдоноскы, - процедил бородач, и сплюнул через плотно стиснутые передние зубы. - Где взят, гавари?
  - Через заднюю дверь будет сподручнее, - посоветовал водитель микроавтобуса.
  Вдвоем они с трудом выволокли из отсека запеленатый в парусину труп, показавшийся тяжелым, как туша мамонта, добытая из вечной мерзлоты. Жора держал труп за лодыжки, Моджахед - за ткань чуть выше головы.
  - Куда его? - хмуро спросил Моджахед. Жора обернулся к доктору, очень некстати для себя выглянувшему из дверей. На голове дока красовалась испачканная капельками крови белая шапочка, стянув с правой руки резиновую перчатку, он нашаривал в кармане брюк сигареты. Док удивленно приподнял брови, вопрос застал его врасплох.
  - Как, куда? - спросил доктор, поправив сползающие с переносицы очки.
  Моджахед перехватил руку, случайно коснулся головы покойника и сообразил, что она на месте не вся. Выругавшись на непонятном Андрею языке, он машинально отдернул руку, и едва не выронил погибшего.
  - Аккуратнее, б-дь, держи! - захрипел Жора. - Док, командуйте, куда!
  - Откуда мне знать?! - вызверился врач, - я не Гудвин, трупы не оживляю. И не гробовщик, кстати, тоже... И тут не похоронное бюро, если на то пошло.
  - Да мне насрать, кто вы! - в свою очередь перешел на крик Жора. - Огнемет сказал загрузить трупы и доставить в Ястребиное. Я доставил. Все, точка.
  - А я тут причем? Тут морга нет, Жора, если ты забыл, так я тебе напоминаю! Куда их девать? - док так разошелся, что забыл о сигарете, которую собирался подкурить. - Что мне с ними прикажете делать?!
  Жора пожал плечами. В принципе, он не собирался ссориться. Он вообще не был бандитом, а перешел Бонифацкому по наследству вместе с охотничьими угодьями, которые в советские времена были природоохранным заповедником. В своей прошлой жизни Жора служил егерем. Просто с тех пор кое-что изменилось, кроме того, что людям надо что-то есть, чтобы жить. У Боника Жора выполнял функции завхоза, что ли.
  - Спросили у больного о здоровье, док...
  - Много у тебя их? - доктор немного успокоился, разумно рассудив, что криками делу не поможешь.
  - Восемь человек. Двухсотых.
  Качок присвистнул. Моджахед снова сплюнул.
  - Ни х... себе, - сказал плотный мужчина с высокими залысинами. Приятели звали его Муриком. - Вот это - день рождения...
  - Язык попридержи, - посоветовал Мурику другой бандит, худой, щуплый, со старомодными бакенбардами, которые в далекие 70-е любили носить уголовники со стажем.
  - А что я не так сказал, Копейка?! - курносое и круглое лицо Мурика потемнело от гнева.
  - Да заткнитесь вы оба! - рявкнул громила в камуфляже. - Командуйте, док. Вы тут - главный.
  - Укладывайте пока под стенку, - определился док после минутного колебания. Быть главным ему совсем не хотелось. - Вот тут, в тени.
  - Скоро ливень начнется, - неуверенно протянул Жора, покосившись на тучи, висевшие уже буквально над головой.
  Док вздохнул. Жора был прав.
  - Хорошо, - согласился врач. - Давайте временно у стены положим. Скоро вернется Леонид Львович, пускай решает, в ледник их, или куда... может, сразу в землю... и вот еще, - док щелкнул пальцами. - Жора, пускай кто-то сходит в мастерскую, там, кажется, есть рулон клеенки, от строителей остался, накроете их, как уложите всех. Придавите, что ли, кирпичами... - С этими словами док умыл руки, и даже передумав курить, вернулся к своим раненым, которым, как он надеялся, еще мог помочь.
  Жора и Моджахед опустили завернутое в брезент тело на газон у стены и двинули за следующим, безжалостно топая по цветам, выпестованным садовниками Бонифацкого с величайшим тщанием. Спустя минуту к ним присоединились Качок и Желтый телохранитель Бонифацкого, затем за дело взялись еще несколько бандитов.
  - Тьфу ты черт, - фыркнул Желтый, когда они вытаскивали из кузова очередного покойника. - Горелым мясом воняет, б-дь.
  - А ты как думал?! - зашипел Жора. - Пацаны в джипе сгорели. Чем вонять должно, по-твоему?! Фиалками, блядь?!
  Никто не рассчитывал на такие потери, брезента естественно не хватило всем. Когда им попался полностью обгоревший труп со скрюченными в позе боксера конечностями, обуглившейся маской вместо лица и съехавшими на затылок остатками шевелюры, передернуло даже самых выдержанных. Желтый зажал кулаком рот, отвернулся, секунду или две боролся с тошнотой, проиграл и опустошил желудок густой струей, мощной, как гейзер на Камчатке.
  - Твою мать! - выругался Качок. - Я сейчас тоже блевану. - И он отошел, утирая побежавшую по подбородку слюну.
  Между тем, худшее было впереди. За тремя обгоревшими трупами последовали тела бандитов, которые по разным причинам упали со скалы. Одних сбросил в пропасть Планшетов, других подкараулил на карнизе Протасов, с гранатами. Ветер поднял старый выцветший плед, и бандиты узрели труп Мотыля. На тело было страшно смотреть, казалось, в нем не осталось ни единой целой косточки. При падении Мотыль несколько раз ударялся об уступы, шею вывернуло под невероятным углом, фрагмент затылка отсутствовал, в руках и ногах добавилось с полдесятка новых суставов, они стали гуттаперчевыми.
  - Чем его сгребать?! Лопатой?! - протянул Качок, зеленея.
  - Рот прихлопни, - посоветовал Громила в камуфляже. - Только утром с Мотылем базарили. Он еще жаловался, что Леонид Львович его прямо с подруги снял...
  - Тэпэр нэ дотрахает, - глубокомысленно заключил Моджахед.
  - Он курицу гриль с собой прихватил, - сказал Жора совсем потерянно. - И пол-литра спирта. Предлагал отметить, как все закончится.
  - Еще, видать, и не переварил... - предположил Качок. Желтого телохранителя Бонифацкого снова вывернуло наизнанку.
  Они кое-как выгрузили из микроавтобуса Мотыля, уложили под стеночкой. Затем настала очередь немногословного противника Планшетова, хорошо знакомого братве под прозвищем Боец. Труп Бойца был в удручающем состоянии, его тело разорвало пополам. Когда они справились и с этим, дело дошло до трупов головорезов, обрушившихся в пропасть вместе с карнизом стараниями Протасова, даже у Жоры, который это уже видел, опустились руки. Качку стало дурно, и он куда-то ушел.
  - Зачем было их сюда тащить? - шатаясь, спросил Желтый. Он ни к кому конкретно не обращался.
  - Спросишь у Леонида Львовича, - пресек разговоры Жора. - Ладно, пацаны, подайте мне во-он тот скребок.
  Андрей, окаменев от ужаса, следил за жуткой мозаикой, выложенной боевиками у самой стены. На фоне живописной, будто на открытке природы штабель изуродованных трупов смотрелся чудовищным фотомонтажом, заказанным конкурентами, чтобы навсегда отпугнуть туристов.
  Последним боевики вытащили из микроавтобуса труп крупного мужчины с головой, поросшей короткими рыжеватыми волосами. Тело прекрасно сохранилось.
  - Это кто? - спросил Моджахед, прищурив глаз. - Я его нэ знаю.
  - Киевский, - пояснил Жора. - В пещере нашли. Они его бросили.
  - Одын?! - Моджахед выставил перед собой палец, потом выразительно посмотрел на груду трупов под стеной. Соотношение потерь было очевидно не в пользу витряковцев, разница бросалась в глаза.
  - Профессионалы, - признал Жора неохотно, - правильно Мотыль говорил.
  - На х... его сюда перли? - возмутился Качок. - С нашими? Ну, на х...? Вообще без руля!
  Жора, закусив губу, адресовал его к Витрякову:
  - К Огнемету все вопросы, усек?!
  - Я это говно таскать не буду! - возмутился Качок и разжал пальцы. Тело с глухим стуком упало на мощеную камнем дорожку. - Бля буду, не буду. Желтый, державший труп с другой стороны, тоже его выпустил.
  - Правильно. Пускай бы его вороны склевали на х...!
  Поскольку это было последнее тело, Жора, кряхтя, ухватил труп за ноги и поволок к остальным мертвецам. Рыжий затылок покойника подпрыгивал на брусчатке, руки задрались над головой, словно он хотел сдаться, но не успел. Андрей на своем наблюдательном посту закусил губу и до боли стиснул решетку. Он узнал Вовчика. Он не мог ошибиться.
  
  ***
  
  Падая, Планшетов не удержался и пронзительно завопил. Не всем достает мужества и выдержки, чтобы лететь в пропасть молча, как это делали, если, конечно, верить легенде гладиаторы Спартака, спускавшиеся с Везувия по сплетенным из лозы веревкам, чтобы ударить в тыл ничего не подозревающим римлянам. Боевики, услыхав этот вибрирующий отчаянный вопль, едва не надули в штаны от неожиданности, испугавшись, пожалуй, не меньше стремительно удаляющегося Планшетова.
  Сказать, что Планшетову было страшно, означает только даром напрячь связки. В подобных ситуациях сердцу полагается проваливаться в пятки. Планшетов, впоследствии, был готов оспорить эту расхожую поговорку, утверждая, что его 'мотор' в тот момент выпрыгнул из груди через щель между двумя ребрами. За сердцем последовало сознание, метавшееся под черепом в поисках спасения, как пассажир по салону падающего камнем самолета. В общем, разные составляющие его естества рванули из тела, которое полагали обреченным, как крысы с тонущего корабля, мало заботясь тем, есть ли где-то обетованная земля, что готова их пригреть. Все это длилось считанные мгновения, которые Планшетов не считал, целиком превратившись в крик. Потом Юрик ударился о воду, с перепугу показавшуюся ему усеянным валунами дном расщелины. Он даже не услышал плеска, в момент касания сработал механизм биологической защиты от эмоциональных перегрузок, и выключил Юрика. К счастью, всего на секунду, и он не успел захлебнуться. Ледяная вода обожгла его, приведя в чувство. Сообразив, что тонет, Планшетов захлопнул рот и рванул на поверхность. Там клокотали буруны, зато был кислород. Юрик хватал его перекошенным ртом.
  Беснующиеся потоки сшибались между собой, с грохотом ударяли в стены, рассыпались тысячами брызг и, шипя, откатывались, чтобы вступать в единоборство снова и снова. Планшетова ежесекундно обдавало пеной с такой силой, словно ее подавали из брандспойта. Свирепое течение подхватило Юрика, и он полетел, кувыркаясь как несчастный окунь, которого засосало в турбину ГЭС.
  'Вот так аттракцион'! - мелькнуло у него, пришло некоторое облегчение, как-никак, пока все шло более или менее, ведь он остался жив. До сих пор Юрику не случилось побывать в аквапарке, водные горки он видел пару раз по телевизору, в передаче Крылова , причем экран был черно-белым. Впрочем, то, чем мог похвастать любой самый забойный аквапарк, не шло ни в какое сравнение со стремниной, игравшей Юриком в ватерполо. Невиданная болтанка заставила его забыть даже о змеином укусе, или кто там его прикусил. Его перебрасывало из омута в омут, его вращали водовороты и с головой накрывали волны, а он, изо всех сил стараясь не нахлебаться воды, еще и защищал голову, которой ежесекундно грозила трепанация.
  Пару раз его таки припечатало к скале, и он расшиб коленную чашечку о какой-то зловредный выступ. Боль пронзила ногу, как спица, которую воткнули в костный мозг. Юрик разинул рот, и только по счастливой случайности не захлебнулся. Оттолкнувшись уцелевшей ногой, он поплыл дальше, виз по течению.
  Радуясь, что пока дышит.
  В общем, то ли Планшетов родился в рубашке, то ли вытянул контрамарку, обеспечивавшую свободный вход через ворота, из которых его постоянно выталкивало. У любого самого счастливого кота уже подошли бы к концу все жизни, какие только есть в запасе, Юрик побил рекорд.
  Был момент, пожалуй, самый критический. Поток устремился под массивные своды и совершенно выдавил воздух. Юрика швырнуло вперед, как пыж по стволу ружья. Он стиснул зубы и зажмурился, ожидая, что сейчас либо задохнется, либо расшибется в лепешку. Одно из двух.
  Вместо этого мгла исчезла, Планшетов сообразил, что летит по воздуху. После долгого пребывания под землей он ощущал себя кротом, на которого навели прожектор. В вихре водяных струй он снова куда-то падал.
  'Господи! Это же водопад, чувак!'
  Второе приводнение оказалось даже жестче первого, Планшетов ушиб плечо. Пока из совершенно бесполезных слепых глаз сыпались искры, поток потащил его вдоль ущелья, превращенного проливным дождем в русло бурной горной реки.
  По пути снова то и дело попадались валуны, вполне подходящие для фатального столкновения. Но, его миловало Провидение, так что и на этот раз обошлось. Оставив позади полноводный каньон, Юрик, ни жив, ни мертв, очутился в живописной долине, по центру которой волновалось новорожденное озеро величиной со школьное футбольное поле.
  Довольно скоро течение прибило Планшетова к берегу, поросшему густыми зарослями каких-то кустов, они были усеяны колючками, ему показалось - целиком из них состояли. Совершенно не держась на ногах, Планшетов выкарабкался на сушу, цепляясь за зеленую поросль, как отечественный олигарх за госбюджет. И пополз, собираясь убраться как можно дальше от берега, прежде чем иссякнут последние силы. Двигаясь на четвереньках, он преодолел, должно быть, метров пятьдесят довольно крутого откоса, не позволив себе ни одной передышки. Ушибленное колено болело немилосердно, сердце колотилось где-то в районе гортани, но озеро разливалось, преследуя его. А он не собирался утонить. По крайней мере, не сегодня.
  Только очутившись на возвышенности, Юрик разрешил себе остановиться, и немедленно растянулся в грязи, совершенно не беспокоясь этим обстоятельством. Правда, теперь его донимала боль от укуса. Она не только вернулась в руку, но и принялась стремительно распространяться к предплечью.
  'Паршивые дела, чувак', - пробормотал Планшетов, растирая виски. Под теменем тяжело ухал пульс, со зрением тоже творилось нечто совершенно ненормальное. Оно вроде бы восстановилось после мрака пещеры, но теперь окружающие предметы начали расплываться перед глазами, как будто он внезапно схлопотал конъюнктивит.
  'Черт, не могу навести резкость...', - пожаловался себе Планшетов. Больше было все равно некому. Он смотрел на мир через неисправный бинокль. Сразу закружилась голова. В довершение этим бедам ноги стали ватными. Да и руки быстро слабели. Яд резво распространялся по всему телу вместе с кровью. Кряхтя, Юрик поднес пострадавшую ладонь к носу, с такого расстояния он еще мог хоть что-то разглядеть.
  Зрелище оказалось отталкивающим. На месте укуса был абсцесс. Кисть распухла, пальцы походили на сосиски, которые забыли вовремя вынуть из кипятка. Дыры от зубов саднили как ожог крапивы, только гораздо сильнее. Да и все плечо ныло невыносимо, Планшетов точно не знал - от укуса или неудачного приводнения.
  'А какая разница, чувак?'
  'Разница о-го-го, какая, чувак, - 'успокоил' себя Планшетов. - Оценишь, когда яд парализует конечности. А потом подберется к сердцу'.
  Страх смерти вытеснил из его головы мысли о пропавших товарищах, если они и были там в последние полчаса. Даже о возможном преследовании Планшетов почти не беспокоился. Более или менее трезво взвесив шансы быть обнаруженным, Юрик смело отмел опасения на этот счет. Во-первых, горная река отнесла его на порядочное расстояние, и гребаный пещерный город находился теперь черти где. Во-вторых, ливень бушевал с прежней силой, дороги превратились в непролазное месиво, и уцелевшим после взрыва охотникам, как думал Юрик, ничего не оставалось, кроме как дуть по домам, сушить одежду, греться у очагов и, вполне естественно, пить водку, а еще лучше - коньяк, закусывая дольками лимона.
  'Даже если у туземцев под рукой геликоптер, они могут смело расслабиться, засунуть его себе в жопу вместе с обоими винтами и пилотами, и посмотреть, что из этого выйдет, - решил Планшетов. Это была его предпоследняя мысль о молодчиках Витрякова. - При видимости '0' в горах летать стремно, все равно ни черта не найдешь, кроме, конечно, приключений на собственную задницу'.
  Отбросив, таким образом, опасения по части погони, Юрик решил заняться рукой, тем более, она продолжала опухать как воздушный шарик, который забыли отсоединить от насоса.
  'Пора выгребать в цивилизацию, - совершенно справедливо определился Планшетов, - пока я в этой сраной дыре не окочурился, среди колючек'.
  Как случается сплошь и рядом, совершенно правильное намерение уперлось в полное отсутствие средств, подходящих, чтобы исполнить задуманное. Его ноги отказались не только ходить, но и вообще держать тело, это был весьма прискорбный факт. После нескольких неудачных попыток подняться Юрик растянулся в грязи.
  Мохнатые, косматые тучи, похожие на вывалявшихся в болоте гигантских овец, набегали с севера, цеплялись брюхами за вершины холмов, опорожняли боевой запас прямо Планшетову на голову и уступали место следующим. Тугие струи молотили его по плечам и затылку, Планшетов никак на это не реагировал. Он лежал, прикрыв глаза, и пытался сообразить, что за тварь его все-таки цапнула, и чего ему соответственно теперь ждать.
  Планшетов слабо разбирался в змеях и на вид бы не отличил бы эфу от гюрзы, а щитомордника, например, от жарараки. Хоть и предполагал все же, что ареал обитания последней, экзотической сволочи находится где-то далеко, под небом тропических широт, в гребаных джунглях. Он очень надеялся, что стал жертвой обыкновенной отечественной гадюки, яд которой ненамного опаснее осиного, если только вы не ребенок или, скажем, ваш организм не ослаблен болезнью либо изнурен голодом. При упоминании голода его желудок слабо заурчал, напомнив, что пустует как минимум сутки.
  'Сутки не срок, чувак', - обнадежил себя Планшетов, и продолжил размышлять о гадюке, которая в сравнении с всевозможными сородичами из террариума казалась чуть ли не милым домашним животным вроде хомячка.
  'Да, это была гадюка', - почти убедил себя Планшетов, но состояние бы на это не поставил, тем более что в пещере было темно.
  'Какого хрена меня тогда колбасит так, словно я наступил на высоковольтный кабель?'
  Это был пренеприятный вопрос.
  В университете, который Планшетов так и не удосужился окончить, проучившись всего два полных курса, биологию читали достаточно глубоко. Но, во-первых, это было давно, во-вторых, Юрик слушал в пол уха, так что, даже то, что осело в голове, впоследствии выветрилось оттуда за ненадобностью. Правда, в бурные постперестроечные годы, последовавшие за крушением коммунистического режима и развалом большой страны, ему довелось по крупицам восстанавливать кое-какие из полученных на биофаке знаний, причем, дело напрямую касалось змеиных ядов. Не потому, что Юрик поступил на работу в зоопарк, ничего подобного. Он затесался в длинную цепочку посредников, занятых контрабандой и перепродажей на черном рынке змеиных ядов, главным образом, кобры и гюрзы. Впрочем, семи пядей во лбу от посредников не требовалось - яды везли с Кавказа и из Средней Азии, белесые кристаллы были запаяны в стеклянные капсулы, товар сопровождался сертификатами качества. Что, впрочем, не гарантировало покупателей от фальшивок, продавцов от силовых вариантов взаиморасчетов вместо расплаты долларами, а тех и других - от наездов со стороны милиции, которая тоже была не прочь поучаствовать в деле.
  Кроме того, знания по части змеиных ядов, которые в свое время пришлось обновить Планшетову, имели весьма условное отношение к медицинской диагностике и клинике процессов, проистекающих в организме после того, как туда попал змеиный яд. Юрик смутно припоминал кое-что о существовании нескольких групп ядов. Одни, вроде бы, содержали парализующие нервную систему ферменты, другие разрушали ткани и кровь, вызывая сильные отеки. Картины отравления, соответственно, тоже были разными. В первом случае отказывали конечности, и дело доходило до паралича дыхания, который означал мучительную смерть, во втором речь шла об угнетении кровеносной системы, а с ней целой кучи органов, без которых долго не живут, и в этом, по мысли Юрика, тоже не было ничего смешного. Он не чувствовал ног, следовательно, схлопотал хорошую долю яда первой группы. Вместе с тем, его пострадавшая рука напоминала теперь медицинскую перчатку, надутую при помощи компрессора, это значило... значило...
  'Что тебя цапнуло целых две змеи, чувак!'
  'Гип-гип, ура, тушь, перед вами местный чемпион по части укусов. Фото на память!'
  'Не может быть', - сказал Юрик, усилием воли обуздав панику. И продолжил лихорадочно размышлять. Как помнил Планшетов, яды первой группы вырабатывали морские змеи, а также...
  'А море-то рядом!'
  ...а также какие-то еще, сухопутные. Тут на ум Планшетову начали приходить разные многообещающие словечки вроде 'кобры' или 'мамбы', говорящие сами за себя. Юрик безжалостно гнал их из головы, они упорно вползали обратно.
  'Да какие кобры, чувак?! Какие кобры в Крыму! Белены объелся?!'
  'Мутации, чувак! - холодно заверил внутренний голос. - Про крымскую атомную станцию слыхал?'
  'Так она же не работала ни часа!..'
  'Откуда такая информация, чувак?'
  'Из прессы, откуда еще?!'
  'Ну ты и дурак. Нашел кому верить. Они тебе расскажут. И потом, как насчет топлива, а? Ведь вполне могли завезти, сотню другую ТВЭЛов, а потом, за ненадобностью, в море - хуяк. Пускай полежат, до лучших времен, которые никогда не настанут. Списали по накладной в свинцовом контейнере, потом, ясное дело, из контейнера выкинули, к чему добру пропадать, если можно отлить, скажем, замечательные грузки для рыбной ловли. Тысячи, понимаешь, грузил. Миллионы градусников, мать вашу, мерить температуру простудившимся пионерам, да мало ли еще что?'.
  'Или, возьми военных, которые раньше в Крыму были буквально на каждом шагу. Куда не плюнь, везде колючка и локаторы. Мало они, что ли, ракетного топлива и прочего радиоактивного и высокотоксичного барахла в землю слили, под шумок? Еще больше, чем смогли спихнуть, на черном рынке, после того как лавочка в 91-м закрылась. И вот это гребаное топливо кое-что сотворило с цепочками ДНК, так? И...'
  'Новые русские', - пролепетал Планшетов, и все встало на свои места.
  'Эту мразь ты какого х... сюда приплел?!'
  'Да ты что, чувак? Забыл, как у какой-то коросты с ворованными баксами вместо мозгов из бассейна крокодил сбежал? Поселился в озере под городом и кушал собак с зазевавшимися пляжниками, пока, бедолага, не издох от переохлаждения организма, потому что настала осень? Эти недоумки паршивые, извините, элита, я хотел сказать, из кожи вон лезут, чтобы друг перед другом выпендриться, продемонстрировать, кто больше у бюджета украл, и если 600-м мерином теперь не удивишь даже лакеев, то почему бы не выкопать под домом пруд, и не запустить в него, скажем, пираний? Чем наша элита слабее колумбийской? Правильно, даже круче. Слов нет, несчастные животные скоро сдохнут, как солдаты на фронте, потому как игрушки у избалованных великовозрастных олигофренов не держатся долго, но это совсем не означает, что какая-то из них не вырвется на свободу, и не натворит там бед, вслед за очумелыми хозяевами, хозяйничающими в этой многострадальной стране? Поэтому, когда сядешь, например, на очко посрать, а оттуда выползет питон, к примеру, и вцепится зубами в яйца, не надо удивляться и орать: ЭТОГОНЕМОЖЕТБЫТЬ!'.
  'Тут - еще как может'.
  'Ты, б-дь, умеешь успокоить...'
  И все же, глядя на свою многострадальную руку, Планшетов склонялся, что лично его укусило нечто не такое экзотическое и опасное: 'Какая-нибудь паршивая гюрза, делов-то...'
  'И дышу я более или менее сносно', - успокаивал себя Юрик и жадно, глубоко дышал. Впрочем, и тут конечно, оставались вопросы. Среди змей, выделяющих яды второй группы, числились, насколько припоминал Юрик, и гремучая змея, и эфа, и гюрза. Какая из этих тварей проживала в Крыму, а какой подавай мангровые дебри - Планшетов наверняка не знал.
  Так и не сумев определить тип попавшего в организм яда, Юрик принялся соображать, что ему противопоставить, кроме ресурсов организма, которые, наверняка, уже пошли в ход, и, похоже, были уже на пределе.
  'Перетяни граблю тряпкой', - это было первое, что пришло в голову.
  Планшетов с трудом сел. Раскачиваясь, как пьяный, стянул мокрую майку, порвал на жгуты, а затем, пользуясь здоровой рукой и зубами, перевязал бицепс так жестко, как только смог.
  'Высасывай яд, придурок. Соси, будто тебе подарят за это джип. Многие девушки делают это, у некоторых успешно получается'.
  Однако, взвесив все за и против, Юрик решил не сосать из опасения сделать себе еще хуже. К двадцати четырем годам, вследствие полуголодной юности в семье алкашей, курению и службе в армии, он не мог похвастать ни крепкими зубами, ни соответствующими деснами. Зубы изобиловали дуплами, заделать которые было просто не за что, бесплатная же медицина отмерла, вместе с партсобраниями, профкомами и пионерскими линейками в школах. Впрочем, даже в ту, навсегда ушедшую девственную пору всеобщего равенства и братства услуги дантистов были бесплатными только по конституции, а образ зубного техника ни в чем не уступал образу гаишника с палочкой-выручалочкой или барыги, торгующего из-под полы дефицитами.
  Юрик еще слышал кое-что о надрезах, которые рекомендуется делать на месте укуса, чтобы выдавливать кровь. И еще о прижигании ранки каленым железом, или головней из костра. Все это было бы, вероятно, полезно, но, под рукой не было ни лезвия, чтобы разрезать кожу, ни зажигалки или коробка спичек, ни хвороста, ни времени, наконец. Вокруг был только дождь, весь мир исчез за его пеленой. Да маленький и жалкий, скорчившийся в самом эпицентре непогоды человечек - Юрик Планшетов.
  Что-то холодное и мокрое лизнуло пятку, с которой давно слетел и носок, и ботинок. Приподняв на локте голову, которая весила пару тонн, Юрик, в первый момент не поверил глазам. Он лежал у кромки воды, и она стремительно пребывала. Это было невероятно, ведь, выбравшись на сушу, он истратил целую кучу сил, чтобы взобраться повыше. Оказывается, пока он валялся без сил, озеро преследовало его по пятам, словно не желало расстаться с жертвой.
  'Может, мне утопиться и дело с концом? - вяло подумал Планшетов. - Двигаться-то тоже нельзя, спрашивается, чего еще делать?'
  Ему очень хотелось опустить веки и заснуть, быть убаюканным волнами. Тем не менее, он пополз, загребая мокрую землю руками, главным образом, здоровой рукой, извиваясь и отвоевывая у склона сантиметр за сантиметром. Парализованные ноги тащились следом, они были как обуза.
  'Но я все равно прихвачу вас собой', - бормотал Планшетов, или это ему только казалось. Он снова ослеп, под черепом ухал пульс, из носа хлынула кровь, которую он принял за противоестественно теплые сопли. Он не стал ее вытирать. Было нечем, да и зачем. Временами ему казалось, будто озеро догоняет, задница барахтается в воде, и скоро она доберется до рта. Тогда все будет кончено.
  Когда он вскарабкался на гребень горы, озеро, наконец, остановилось, дождь пошел на спад, а затем прекратился. В сером небе появились прорехи, красноватые, наступил закат. Ничего этого Планшетов уже не видел. Он крепко спал, свернувшись калачиком под колючим кустом.
  
  ***
  
  Еще работая в школе, Эдик в каком-то научно-популярном журнале натолкнулся на статью, описывавшую изуверский, с его точки зрения опыт. Самка шимпанзе, помещенная в заполняемый водой колодец с детенышем на руках, долгое время держала свое чадо в вытянутых над головой лапах. Когда же уровень воды достиг рта самки, она бросила детеныша себе под ноги и залезла сверху, как на ступеньку. Статья тогда здорово покоробила Эдика, тем более, в ту пору он еще не был Армейцем, думать забыл о друге детства Валерке Протасове, работал учителем истории в средней школе, недавно женился на коллеге, преподавательнице географии Марине, которая ждала от него ребенка. Они уже придумали ему имя, решили, что назовут Дениской. С той поры прошло немало лет.
  
  ***
  
  Когда Протасов скрылся под грудой тел, словно сказочный герой из древней скандинавской саги, Эдик, сдавленно вскрикнув, бросился к выходу. Сделать это было несложно, головорезов Витрякова обуяла паника, Эдик несся среди них, думая о диких зверях, которые бегут точно также, спасаясь от свирепого лесного пожара, позабыв о межвидовой борьбе. Перед глазами возникла Яна, существо, ради которого стоило жить. Он собирался сделать это - выжить.
  Отчаянный крик Протасова ЭДИКУХОДИ!!! догнал его, когда Эдик уже свернул в один из боковых коридоров, в самом дальнем углу храма, отразился эхом от стены и снова стегнул. Эдик и без того буквально кожей ощущал, что вот-вот рванет, счет пошел даже не на секунды. Вопль Протасова ошпарил его, как кипяток, но не сбил с курса. Армеец понимал, что больше никогда не услышит этого голоса, хоть слова ЭДИКУХОДИ время от времени будут навещать его голову по ночам, когда все вокруг замрет, в ожидании рассвета, и он не прогонит их ни при помощи затычек в ушах, ни таблетками валиума, плавающими по желудку. Но, Эдик надеялся, что будет лежать, прижавшись к Яне, которая станет его самой лучшей таблеткой. Ведь нечто подобное уже случалось раньше.
  - УХОДИ!!! - надрывались стены. Коридор, по которому он бежал, не оглядываясь, вывел Армейца в просторную штольню, ее дальний конец освещался дневным светом. И хоть снаружи бесновался ураган, небо обложили тучи, дождь хлестал, как из оборвавшегося крана, а невидимое солнце неумолимо клонилось к горизонту, этот свет в конце тоннеля показался Эдику если не райским, то идущим наверняка из его предбанника.
  - Яна!!! - выдохнул Армеец на бегу, в этот момент скала содрогнулась, потому что Протасов далеко внизу все-таки разжал пальцы, как и обещал. За первым взрывом сразу последовал второй, чудовищной силы. Время, казалось, остановилось, Эдик замер на самой границе света и тьмы, с выброшенной вперед ногой, в позе бегуна, заснятого фотокорреспондентами преодолевающим финишную ленту. На мгновение стало невообразимо тихо, капли дождя, которые Эдик теперь прекрасно видел, повисли перед выходом. А потом горячий выдох из подземелья ударил его в спину, и Эдик, преодолев последние метры, полетел по воздуху как циркач, которым выстрелили из пушки в каком-то старом фильме, который он когда-то видел. Как только Армеец выпорхнул из тоннеля, стены пещеры сомкнулись у него за спиной, словно двери метро. Начался обвал.
  Прочертив по воздуху головокружительную дугу, Армеец приземлился на почти вертикальный склон и покатился кубарем, не успев даже сгруппироваться. Если бы склон резко обрывался горизонтальным участком местности, Эдик наверняка свернул бы шею или сломал позвоночник. Раздробил все кости, от черепа до пяток. Но, ему необычайно повезло. Склон сгодился бы для скоростного спуска, какие обожают горнолыжники. Он был очень длинным. Это, во-первых. Во-вторых, на нем не росли деревья и не валялись крупные валуны, убиться о которые - раз плюнуть. В общем, ничто не преградило Армейцу пути и он, продолжая кувыркаться и развив порядочную скорость, в конце концов, влетел в густые кусты, будто биллиардный шар в лузу. То, что ему довелось пережить, вряд ли приходилось испытывать даже космонавтам, во время тренировок вестибулярного аппарата на центрифуге. Кусты погасили энергию падения, Эдик не только остался в живых, но и отделался пустячными повреждениями, получив пару шишек, чуть больше ссадин и одно растяжение.
  Уже на излете Армеец врезался головой во что-то мягкое, шейные позвонки захрустели, и он потерял сознание, скорее от страха, потому что успел представить результат столкновения, если бы он ткнулся макушкой в валун.
  Открыв глаза минутой позднее, Армеец обнаружил, что лежит ничком, уткнувшись лбом во что-то мягкое, вроде подушки, его слегка мутит, сверху накрапывает дождь, барабанит по листикам кустов, и главное - он жив.
  Жив.
  Приподнявшись на локтях, Эдик ахнул, убедившись, что подушка, спасшая ему жизнь, на самом деле является коричневым вязаным свитером, одетым на бездыханное тело грузного мужчины средних лет. Голова Армейца оставила на животе несчастного отпечаток, который не разглаживался оттого, что грудь не поднималась.
  - Не-неужели у-у-убил? - бормотал Армеец, потрясенно разглядывая пострадавшего. Кроме свитера, на нем оказались протертые на коленях джинсы, архаичные советские кроссовки и некогда салатовая штормовка, выгоревшая на солнце добела. Черная окладистая борода казалась последним штрихом к портрету геолога, именно это слово первым пришло на ум. Воспетого советскими бардами неисправимого романтика из далеких шестидесятых, который под перезвон гитарных струн исходил полтайги, разведывая месторождения всевозможных полезных ископаемых, и вообразить себе, должно быть не мог, что плодами его трудов всего через четверть века воспользуется кучка проходимцев, приватизировав все это на халяву.
  - О-откуда ту-тут ге-ге... - начал Армеец. Он смутно помнил этот героический типаж, служивший некоей вкусовой приправой в пресной тягомотине начала Застоя, который поглотил Хрущевскую Оттепель. К концу 70-х, когда Эдик подрос, герои-романтики окончательно перевелись, кто не умер, хлестали водку. Сверху навязывали космонавтов и знатоков, ведущих приснопамятное следствие, снизу лезли фарцовщики, и этот процесс привел к тому, что образовался вакуум. Потом, в начале следующего десятилетия, появились афганцы, опаленные старательно замалчиваемой войной, ведущейся непонятно где и зачем, но то была совсем иная романтика. Романтика разрушения, если хотите, прелюдия большого распада. Афганцев сменили 'милые бухгалтера' из ставшей популярной под занавес Перестройки песенки, и это объяснимо, ведь настала ЭПОХА КУПИ-ПРОДАЙ, за бухгалтерами потянулись рэкетиры, олигархи, менты и прочие соответствующие 'герои нашего времени'. А геологи ушли, кто на пенсию, а кто, возможно, той самой дорогой, о которой пел Юрий Визбор.
  - Ка-как же та-так? - продолжал сокрушаться Эдик, живо представив, как летит из пещеры, словно Ангел Смерти и врезается в ничего не подозревающего бородача, когда тот мирно отбирает камешки для коллекции.
  Из-за спины бородача торчала палка, которую Армеец сначала принял за расколовшийся при падении гриф акустической гитары. На языке Эдика вертелась мелодраматическая фраза 'не допел', когда до него, наконец, дошло, что он видит инструмент совсем иного толка. Протянув руку, Армеец потрогал кончиками пальцев холодный металл складного приклада. Перед ним был импортный пистолет-пулемет времен Второй Мировой войны, или что-то в этом роде.
  - Ч-ччерт! Ах ты, хамелеон па-паршивый.
  Образ геолога рассеялся, перед ним был один из бандитов Витрякова, который либо сидел в засаде, и Эдик его зашиб, по счастливому стечению обстоятельств, либо даже бежал по тоннелю плечо к плечу с Армейцем, просто последнему больше повезло. Это было не очень важно, главное, бандит погиб, а Эдик нет. Более того, он получил возможность завладеть автоматом, что было очень кстати. Говорят, будто Мерлин Монро любила повторять, что, мол, бриллиант - лучший друг девушки. Переиначив эти ее слова по-своему, Армеец изобрел собственный афоризм: снаряженный пистолет-пулемет - лучший друг парня, угодившего в дурную компанию. Правда, потом он решил, что нечто подобное уже где-то было, на ум взбрела крылатая фраза 'тяжело в деревне без нагана'. Она тоже была ничего, вполне подходящей.
  Раз дармовое оружие буквально приплыло в руки, глупо было не воспользоваться удачей. 'Не забудьте прихватить револьвер, Ватсон, - сказал себе Армеец голосом Ливанова в роли Шерлока Холмса, и подумал, что это, кажется, было в отечественной экранизации 'Пестрой ленты'. - Револьвер - превосходный аргумент в споре с джентльменом, способным завязать кочергу узлом...'
  Армеец огляделся по сторонам, кусты окружали сцену сплошной живой изгородью, никаких посторонних взглядов. Это было хорошо. Нагнувшись к сраженному 'геологу', Армеец взялся за ствол пулемета и потянул на себя, как рыбак невод. К сожалению, эти действия не принесли желаемого результата. Во-первых, 'геолог' давил оружие всем весом, а он был не мал, во-вторых, грудь покойного пережимал добротный кожаный ремень, на котором висело оружие. В-третьих, покойник не был покойником. Это пренеприятнейшее обстоятельство всплыло, как только Эдик попробовал перекатить тело со спины на живот.
  - Друг! - застонал бандит, - помоги...
  Эдик, подпрыгнув от неожиданности, изо всех сил дернул пистолет-пулемет, а затем, кряхтя, повис на стволе всем весом. Это ничего не дало, более того, у Армейца возникло впечатление, будто он пробует обезоружить цельнометаллический воинский монумент советской поры. Его прошиб холодный пот.
  - Что за ч-черт! - пыхтя, крикнул Эдик.
  Геолог застонал, приоткрыв голубые глаза. Он довольно быстро приходил в себя, Армейцу следовало поторопиться, если он не хотел, чтобы начались проблемы.
  После того, как попытка стянуть пистолет-пулемет через голову бандита в свою очередь бездарно провалилась, Эдик снова попробовал откатить 'геолога', как бревно. И тут бревно перешло к активным действиям. Выбросив вперед здоровенные ручищи, 'геолог' вцепился Эдику в горло.
  - Сучара! - рычал 'геолог', нащупывая пальцами вражеский кадык. Армеец ничего не мог ответить на это оскорбительное замечание, он только хрипел, пытаясь освободиться от захвата. Оказалось, проще порвать сцепку между вагонами голыми руками. В отчаянии Армеец несколько раз саданул бандита коленом, метя в ухо и угодив в скулу. Геолог хрюкнул, но его пальцы-тиски остались, где были, на горле Эдика. Армеец, задыхаясь, упал на бок. Стало очевидным, что выиграть борьбу в партере шансов у него не больше, чем у мухи против мухобойки. Геолог понимал это прекрасно. Эдик решил, что он был неплохим борцом до того, как стал неизвестно каким бандитом. Минуту Армеец извивался на земле, затем 'геолог' взгромоздился сверху, схватка превратилась в убийство. Изо рта бородача разило чесноком и гнилыми зубами, но Эдик радовался и этому отравленному воздуху, понимая, что его подача вот-вот прекратится, он делает свои самые последние глотки. Мелькнула мысль о Протасове, который бы не помешал, очутившись рядом, Валерий сбросил бы этого гребаного лже-геолога, недобитого борца-вольника как пушинку, вместе с его окладистой бородой, выцветшей штормовкой и лапами, наделенными железной хваткой. Свет в глазах начал меркнуть, Армеец погружался в темноту. Левая рука еще продолжала вести неравную борьбу на горле, вчистую проигрывая волосатым пальцам 'геолога', правая соскользнула ниже, как дохлая рыба. И неожиданно нащупала плечевой упор пистолета-пулемета, о котором Эдик впопыхах забыл. Во время борьбы оружие соскользнуло со спины бородатого 'геолога', и теперь болталось подмышкой. Пальцы сами рванули вперед, к спусковому крючку, который просто обязан был быть где-то рядом, только чуть ниже. Геолог, увлеченный шеей Армейца, разгадал этот маневр с опозданием в пару секунд. Продолжая душить Эдика правой, он левой рукой перехватил пулемет за магазин, рванул в противоположную сторону. Эдик затрясся, почувствовав, как оружие уплывает из рук. В этот момент его указательный палец коснулся вожделенной собачки спускового механизма, и, естественно, сразу нажал ее. Если бы 'геолог' сидел в засаде снаружи, его оружие наверняка стояло было на предохраните. Но, поскольку, скорее всего, он проник в подземелье с Витряковым, а затем слинял, как только запахло жареным, оно было готово к стрельбе. Эдику снова повезло. Пистолет-пулемет затрясся от одного прикосновения, с полдесятка пуль, покинув магазин, поразили 'геолога' в бедро.
  - Уф! - выкрикнул 'геолог', и, оставив в покое шею Армейца, попробовал приподняться. На его лице было написано удивление, с оттенком досады. На перекошенном лице Эдика, напротив, читался приговор. Сунув дуло в живот раненому, Армеец снова выстрелил. Пистолет-пулемет изрыгнул пламя, и оно оплавило шерсть свитера. 'Геолога' подбросило, и он повалился на спину, дергаясь, как попавший под ток человек, затем изогнулся дугой, будто собирался встать на борцовский мостик и немного подкачать мышцы шеи. Армеец не удержался и дал третью очередь. Глазные яблоки умирающего закатились, мышцы расслабились, он испустил дух.
  Поднявшись на ноги при помощи пистолета-пулемета, который теперь заменил ему костыль, Эдик, дрожащей ладонью утер со лба испарину, пошатываясь, шагнул к поверженному противнику и от души пнул ногой. Тело медленно поползло под откос, но, проделав метра полтора, остановилось.
  - Ч-черт с тобой, - сказал Армеец, и, задрав голову, посмотрел наверх, туда, откуда он прилетел, и где раньше был выход из пещеры, которая теперь стала могилой Протасова. К сожалению, тучи опустились совсем низко, Эдик не смог ничего разглядеть. Да и не успел, потому что снизу донесся какой-то звук, в котором он не сразу угадал шелест осыпающихся под подошвами ботинок камешков.
  'Подошв гораздо больше двух', - подумал Эдик в следующий момент, приседая. Яна, наверное, стала ближе, после того, как он избавился от геолога. Но, все равно была очень далеко.
  
  ***
  
  Не на шутку разбушевавшаяся стихия сократила видимость, заслонив горизонт грязно-серыми ширмами, сотканными из проливного дождя. С окрестностями обстояло не лучше. На протяжении первой половины дня солнце припекало, раскалив поверхность земли, как противень. Как только начался ливень, отроги затянуло плотной водяной взвесью, не туманом, не паром, а чем-то средним между ними. На счастье Эдика, непогода не делала разницы между своими и чужими, и бандиты, что спешили к нему, привлеченные выстрелами, причем вряд ли, чтобы вручить Ворошиловский значок за меткость, тоже почти ничего не видели.
  Эдик затаился, навострив уши. Сначала он улавливал только шум осыпающихся камней и шелест раздвигаемых кустов, еле различимые за шипением дождя и журчанием множества разнокалиберных ручейков, затем пришельцы появились в поле зрения.
  В неверном, переменчивом мареве, укутавшем долину призрачным одеялом, над кромкой самых дальних кустов, буквально на границе видимости, он насчитал сначала три, а потом четыре головы. Эдик окаменел, словно почуявший присутствие гюрзы тушканчик. Тела незнакомцев скрывались кустами и туманом, отчего создавалось впечатление, будто головы плывут сами по себе. Зрелище было жутким, оно сгодилось бы для фильма ужасов. По телу побежали мурашки. Эдик вспомнил 'Doom', ставший хитом среди компьютерных стрелялок, от которого тащились Протасов с Волыной, и который не переносил Атасов, поскольку, после того, как Валерий принес откуда-то дискеты с заархивированной игрой, вообще не мог пробиться к компьютеру. В 'Doom', насколько помнил Армеец, тоже летали головы, Протасов расстреливал их из двустволки ночи напролет, благо, Бандура сообщил ему соответствующие компьютерные коды, благодаря которым боезапас вообще никогда не иссякал.
  'Ну вы и крысы', - ворчал Протасов, когда Эдик, не без помощи Атасова спроваживал его за дверь, наотрез отказавшись 'долгануть шарманку' на время, чтобы ему с земой Вовчиком было чем заняться у себя в Пустоши, где, 'блин, хоть на луну по ночам вой'.
  'По-любому', - горячо кивал Вовчик.
  'Что, у газовой баронессы п-проблема с компьютерами?' - помнится, бортанул он его, памятуя о том, что одолжить какую-либо вещь Протасову значило почти наверняка распрощаться с ней навсегда.
  'Жлобы, блин, конкретные! - возмущался Протасов, стоя под дверью. - Ну, Армеец, жила, я тебе это попомню... Придет война, попросишь ты у меня хлеба...'
  - Откуда стреляли? - донеслось издалека. Встряхнувшись, Эдик сбросил наваждение, оттолкнул воспоминания, как льдину от берега и, пригнувшись, принялся внимательно следить за головами, которые неумолимо росли в размерах. Скоро стали различимы и другие части тел. Незнакомцы шли веером, прочесывая поросший кустами склон.
  'А ты думал, они собирают грибы?'
  Все имели при себе оружие. Двое держали автоматы Калашникова. Добрые верные АКС, против которых пистолет-пулемет времен Второй Мировой войны - не самое подходящее оружие, хоть, безусловно, и лучше хлопушки.
  Мигом просчитав свои шансы в перестрелке, Армеец не опустился, а скорее стек на траву, как жиле из перевернутого блюдца. Уже на земле Эдик бегло проверил оружие, магазин пистолета-пулемета был почти пуст. Несколько оставшихся в нем патронов годились разве что для того, чтобы застрелиться. Установив переводник видов огня в положение для одиночной стрельбы, Армеец, извиваясь, как рептилия, пополз под самый густой куст, какой только рос поблизости.
  Вскоре он так отчетливо слышал голоса, словно болтали под ухом.
  - Пошли отсюда на х..., Завик.
  - Огнемет тебя потом в ж... трахнет, мудак.
  - Винтаря в пещере привалило, пацаны говорят.
  - П... твои пацаны, понял, да?! Еще слово ляпнешь, припарок!..
  Эдик затаил дыхание, ожидая, когда головорезы обнаружат труп 'геолога', и начнутся крупные неприятности. Большие проблемы, как он их назвал, чтобы окончательно не запаниковать. И тут ему снова улыбнулась удача.
  - Забираем правее, пацаны! - приказал невидимый Завик. Бандиты, перекликиваясь на ходу, взяли выше, разминувшись с Армейцем быть может в нескольких метрах. Эдик обмер под кустом, испытывая острое желание помочиться и еще не вполне веря, что пока обошлось. Что пока еще не все потеряно. Как только голоса смолкли, Армеец решил, что настало самое время определиться, как распорядиться ниспосланным Провидением подарком.
  Он понятия не имел, правильно ли распорядился им, когда пополз в направлении, противоположном тому, в котором отправились Завик и его приятели. По крайней мере, это было логично. Проделав около сотни метров, он очутился на косогоре, лысом, как легендарный череп Григория Котовского, пользовавшийся большой популярностью среди любителей анекдотов в советские времена. Заросли, служившие Армейцу замечательным укрытием, оборвались так внезапно, будто их выкосил какой-то комбайн. Устроившись на опушке, Эдик принялся внимательно изучать окрестности.
  Прямо под его носом, метрах в двадцати, не более, проходил проселок, назвать который дорогой не повернулся бы язык и у чиновника, лидирующего в абсолютном зачете на открытом чемпионате страны по втиранию очков, который вполне бы мог провести, скажем, Автодор между своими областными управлениями. Ну, или любое другое отечественное ведомство, имеющее прямой доступ к бюджету. Рытвины и валуны делали проселок непроходимым для большинства машин и в сухую погоду, после дождя же он вообще превратился в невесть что. Слева от Армейца проселок сначала задирался вверх, круто, как горнолыжный трамплин, а затем начинал штопором вкручиваться в горы. Где-то там, только много выше, за сплошной пеленой, мокрой и серой, как белье из плацкартного вагона, находился пещерный монастырь, в котором остался Протасов. Теперь оттуда устремлялись ручьи, и Армеец подумал, что, пожалуй, можно было бы срубить немало денег, устроив вместо проселка скоростной спуск на резиновых матрасах для любителей экстрима. Вроде того, что предлагают туристам турки. Эдик даже попытался вспомнить, как это сейчас называется, но модное словечко напрочь вылетело из головы.
  Справа от Армейца, только гораздо ниже уровнем бушевала порожденная ливнем река, заполонившая мутной клокочущей водой довольно широкую балку. Проселок спускался к ней и перебирался на противоположный берег по узкому мосту, сложенному из бетонных плит. Тут местность идеально подходила для обустройства блокпоста, мимо которого и мышь не проскочит. На той стороне балки виднелась небольшая заасфальтированная площадка, заставленная машинами, которые казались абсолютно лишними на картине. Эдик насчитал три джипа, пару микроавтобусов и пикап. Людей видно не было, то ли они куда-то отправились (например, блокировать выходы из пещерного города Кара-Кале), толи прятались от непогоды в кабинах.
  За площадкой проселок превращался в бетонку, каких в Крыму великое множество, и, петляя, спускался в долину. Эдик подумал, что это и есть путь к спасению, надежно блокированный теми кретинами, что наверняка ошивались в машинах. Он поверить не мог, что покойный Витряков не выставил здесь часовых.
  Армеец внимательно посмотрел на реку, бьющуюся в узком пространстве между скалами, словно коктейль в миксере, и подумал, что, если бы вода была домашним молоком, ниже по течению можно было бы экскаваторами грузить в самосвалы масло. Нечего было даже думать форсировать водяную преграду вплавь. Это было бы абсолютным безумием, самоубийством в чистом виде. Побывав еще студентом на Северном Кавказе, Эдик на всю оставшуюся жизнь запомнил, чем оборачиваются такие попытки. Трагедия случилась практически у него на глазах.
  
  ***
  
  Он и еще парочка ребят сидели у костра на берегу Теберды, наслаждаясь ароматом поспевающей в котелке финской курицы. О том, что несчастная птица родом из Финляндии, говорили соответствующие надписи на английском, нанесенные на невиданную полиэтиленовую упаковку. Ради того, чтобы ее добыть, ребятам пришлось выстоять не один час у центрального гастронома Пятигорска, очередь жаждущих полакомиться курятиной, как подумал Эдик, была раза в полтора длиннее той, что обычно собиралась на Красной площади у Мавзолея.
  Пока курица варилась, наступил вечер. В горах темнеет быстро, тут нет широких просторов, тени прячутся среди скал весь день, так что он переходит в ночь как по команде 'потушить свет'. Рядом глухо урчала Теберда, как собака, сидящая на цепи. В ее голосе слышалась скрытая ярость и мощь, заточенная до поры до времени между обрывистыми берегами. До противоположного, поросшего кустами дикой малины, казалось, было подать рукой, тем более что и река даже на фарватере была не глубже детского бассейна. В общем, раз, два, и ты уже там.
  Но, это было обманчивое впечатление.
  Отливающая красным в лучах заката вода летела со скоростью железнодорожного экспресса. Кое-где из воды торчали валуны, вспарывая перекатывающий через них поток пенными гребнями. И еще, вода была холодной. Потому что родилась из ледника.
  А еще она была чистой как слеза. Да что там, гораздо чище.
  Когда уроженка Финляндии была почти готова, Эдик направился к берегу, черпнуть котелок воды. Вечером не мешало побаловаться чайком, пропахшим дымом костра, тем более, что ночью в горах прохладно. По дороге ребята набрали целую канистру нарзана, хлеставшего прямо из горы, но нарзан - это нарзан, у чая свои достоинства.
  Эдик уже наклонился к воде, когда услышал возбужденные голоса и звук мотора. Бегом вернувшись в лагерь, он увидел полноприводный 'Газик' с местными номерами и четырех черкесов, которые были очень возбуждены. Вскоре выяснилось, что местные жители разыскивают девушек, унесенных Тебердой выше по течению.
  Оказывается, молодому трактористу вздумалось переехать вброд реку, полноводную после выпавших в горах дождей. Трактор тащил за собой прицеп, в котором сидело несколько девушек. На стремнине течение перевернуло и трактор, и прицеп, словно они были картонными коробками. Злосчастный тракторист уцелел, а вот девушки стали легкой добычей свирепых бурунов. Одну из них вскоре нашли на отмели, где река делала крутой поворот. Она была мертва и обезображена до неузнаваемости. Остальных только предстояло найти. В том случае, если повезет.
  Перебросившись еще парой слов, мрачные черкесы уселись в 'Газик' и отправились дальше, вдоль берега, осматривая любые места, где тела могли зацепиться о коряги или застрять в прибрежных камнях. Ребята остались у догорающего костра, с разинутыми ртами, Эдику расхотелось заваривать чай.
  
  ***
  
  - В-в общем, я в воду не по-полезу, - решил Армеец, представив себя с полным песка ртом и волосами, из которых торчат водоросли. Но и мимо парней у моста он мог надеяться проскочить, только разжившись плащом-невидимкой, обладать которым мечтал, когда был подростком, чтобы таскать с прилавка сигареты, или пробраться безнаказанно в дамскую душевую. Поскольку Эдик бросил курить еще на втором курсе института, научился проникать в труднодоступные места при помощи обаяния или денег, а плащ-невидимку так и не изобрели, если, конечно, не считать Альберта Эйнштейна с приписываемым ему Филадельфийским экспериментом, вариантов у него оставалось немного. Либо повернуть вспять и выбираться кружным путем через горы, что было нежелательно, памятуя о команде боевиков, с которой он разминулся по счастливой случайности, а она могла больше не выпасть. Либо торчать тут, до скончания века, дожидаясь, пока уцелевшие после взрыва бандиты не уберутся восвояси. Это тоже было рискованно, и Армеец не знал, на чем остановиться.
  Эдик все еще колебался, когда слева, чуть ли не из-за туч, донеслось неуверенное, с перебоями, жужжание. Работал мотор внутреннего сгорания, причем издаваемые им звуки летели с такой высоты, что Армеец машинально распластался на земле, вообразив, что приближается самолет. Какой-нибудь архаичный биплан, фанерная этажерка эпохи Нестерова и Красного Барона, поднятая в воздух витряковцами, чтобы произвести разведку воздухом. Выявить, где прячется недобитый киевский гастролер по прозвищу Армеец, бывший учитель Эдик Дубинский, крепко связать и посадить на кол.
  Пока Эдик вытирал пот, его ушей достигли сопровождающие многотрудные завывания мотора скрипы и стуки, свидетельствовавшие в пользу того, что вопить 'Воздух!' рано, с горы спускается автомобиль, возможно, даже не один. Он не новый, и ему тяжело, как старику, которого заставили вскарабкаться на шведскую стенку.
   Шум постепенно нарастал, так как объект, кем или чем бы он ни был, приближался, рыча, бурча и постанывая на ходу. Наконец тучи, прилипшие к горе, расступились, выпустив из мокрого чрева большую темно-зеленую машину, в которой Эдик, схватившись от неожиданности за волосы, узнал старый армейский бронетранспортер. Мысли, что в дело включились военные, не возникло. БТР явно давно пребывал на пенсии, даже когда Эдик служил в армии, таких машин в строю не оставалось. Их либо пустили на лом, либо давно передали дружественным арабам, чтобы их сожгли воинственные израильтяне в ходе множественных ближневосточных конфликтов. Впрочем, судя по всему, пенсионер еще сохранял остатки былой прыти, перемалывая грязь всеми своими шестью колесами. На крыше торчал крупнокалиберный пулемет, его зачехленный ствол царапал мокрое небо. Люки машины были задраены, видимо, водитель и пассажиры предпочитали пялиться на окружающий мир через триплексы.
   За бронетранспортером плелся такой же древний отечественный внедорожник 'ГАЗ-66', любовно прозванный в армии 'козликом'. Его похожие на большие карманные фонарики фары тускло горели, скользя по квадратной корме БТРа, когда машину водило из стороны в сторону. 'Слон и моська, - подумал Армеец. - Нет, Шерхан и Табаки, или, как там еще звали шакала, которому не терпелось попасть на север? Нет, черт возьми! Дон Кихот и Санчо Пансо'. Впрочем, вопреки преклонному возрасту, оба ветерана довольно уверенно преодолевали весьма крутой спуск, какие, кстати, зачастую куда коварнее подъемов. Дорога изобиловала промоинами, раскисая все больше с каждым новым кубометром воды, льющейся из безразмерных туч. Водители вели машины так осторожно, словно везли нитроглицерин из замечательного романа Жоржа Арно.
  В двадцати метрах от Армейца водитель бронетранспортера с хрустом воткнул понижающую передачу, вероятно первую. Двигатель откликнулся протестующим стоном, но это было правильно. Уклон дороги стал таким крутым, что многотонная машина рисковала заскользить вниз, как санки. Следующий в хвосте БТРа 'Газон' заблокировал колеса, едва не зацепив идущую впереди машину бампером, и Эдик, не удержавшись, горячо пожелал им обоим под пронзительные вопли сидящих внутри бандитов съехать в реку и скрыться под водой, пуская пузыри.
  Когда 'газик' поравнялся с Армейцем, он разглядел, что салон битком набит людьми. Проделанные в прорезиненном тенте окошки запотели так, будто их покрасили, пассажиры основательно надышали в кабине, снабженной системой вентиляции, имеющей примерно столько же общего с современными кондиционерами, сколько ныряльщик за жемчугом имеет с подводной лодкой. Следовательно, их было много. Кроме того, Эдик сумел различить силуэты голов, люди сидели и спереди, и сзади на лавках, установленных в кормовой части друг напротив друга, как в кукурузнике или 'ЗИЛ-131', что неудивительно, ведь 'ГАЗ-66' создавался для армии.
  Раз старый 'козлик' был набит до отказа, то и в бронетранспортере негде было упасть яблоку, этот вывод напрашивался сразу. Это, по мысли Эдика означало следующее: далеко не все бандиты погибли при взрыве, зато теперь они свернулись и убираются. Последнее внушало определенные надежды на спасение.
  Пока Армеец приходил к этому очевидному выводу, кавалькада из двух старых, но надежных машин спустилась к реке и, преодолев грязно-бурный поток по мосту, зарулила на автостоянку, где без движения стояли иномарки.
  'Все как у людей, - отметил Армеец с кривой улыбкой, - старики вкалывают, молодежь прохлаждается. Кто считает, что я не прав, пусть посмотрит на дорожных рабочих. Или заглянет в любой цех, чтобы оценить средний возраст работяг'.
  Вскоре, впрочем, Эдику сделалось не до экскурсов на заводы. Как он и предполагал, в дремлющих на стоянке иномарках пережидали дождь головорезы Витрякова. Теперь они выбрались наружу, навстречу прибывшим из пещерного города товарищам. Произошла бурная встреча, как будто бандиты не виделись несколько лет, и очень соскучились. Армеец даже подумал о братании русских и немецких солдат под занавес Первой Мировой, каким он его представлял по иллюстрациям из учебника истории. Издалека головорезы напоминали тараканов на задних лапках, тем не менее, все это выглядело впечатляюще.
  Просовещавшись на стоянке у моста минут пять, боевики погрузились в микроавтобусы и джипы, после чего колонна двинулась по бетонке в долину. БТР медленно пополз следом. 'Козлик', напротив, остался у моста, чем основательно огорчил и даже разочаровал Армейца. Лихорадочно жуя стебелек, выдернутый из земли, Эдик принялся размышлять, какого черта забыл на опустевшей стоянке гребаный водитель дурацкого старого корыта, и почему бы ему не убраться восвояси, вслед за остальными, ведь не собрался же он пустить в этом проклятом месте корни? Или поудить рыбу. Или подрочить, что тоже было допустимо. Почему нет? Была мысль, 'козлик' мог сломаться. С другой стороны, почему его не взяли на буксир другие машины, в таком случае. Правильный ответ был очевиден, но Армеец его упустил, как зазевавшийся юный натуралист бабочку из сачка. Он вообще немного расслабился, наблюдая задние габариты и стопы удаляющихся по бетонке машин. Поэтому правильный ответ сам нашел его спустя минуту, когда тяжеленная рифленая подошва, опустившись между лопаток, буквально пригвоздила его к земле. Эдик окунулся лицом в жидкую грязь. В следующую секунду что-то твердое и гладкое, до тошноты напоминающее стальную трубку автоматного ствола, толкнула его в основание черепа.
  - Лежи и не рыпайся, гад! - приказали сверху.
  Эдик энергично закивал, при этом жидкая глина полностью залепила нос и рот, Эдик в панике решил, что его собираются утопить в луже. В принципе это было несложно. Он попытался отстраниться и немедленно заработал болезненный тычок в затылок.
  - У тебя что с ушами проблемы, морда?! Сказано, не рыпаться! Вот и лежи тихо, падло!
  Пистолет-пулемет рывком слетел с плеча Армейца и исчез наверху, итак, его обезоружили.
  - Завик?! - позвали сверху. - Ништяк. Я его взял.
  Раздались чавкающие звуки, его обступили другие бандиты. Чуть-чуть приподняв голову, Эдик через грязь, облепившую лицо, сумел рассмотреть несколько пар высоких альпийских ботинок на шнуровке. В этот момент он сам был похож на старую вешалку, принимающую грязевые ванночки в салоне красоты. Или героя Шварценеггера, который, извалявшись в грязюке, как свинья, исхитрился провести злоебучего инопланетного хищника.
  - Это тот пидор, который пристукнул Бомса, - холодно констатировал Завик, его голос Армеец сразу узнал.
  - С чего ты взял?
  - Беньки протри, недоумок. Это ж Бомса автомат!
  - Вот гад! А ну, вставай!
  Эдик медленно поднялся, глядя исподлобья на четверых здоровенных парней, которые его окружили с таким видом, словно хотели поиграть в футбол. Его печенью, почками и головой. Эдик подумал, что если б он был Костей Дзю, Эриком Моралесом или хотя бы Валерой Протасовым, то, пожалуй, у него были бы хоть какие-то шансы. А так...
  - Дай, я ему, б-дь, вклею, - сказал один из бандитов, кинув короткий взгляд на высоченного парня с лицом и руками гориллы, которые, контрастируя с узкими плечами и впалой грудью рахита, придавали ему больной и вместе с тем устрашающий вид. 'Это и есть Завик', решил Армеец, успев подумать, что он немного напоминает пришельца, каким их принято изображать в уфологических справочниках.
  - Вклей, - не стал возражать Завик. Армеец подумал, что ему и самому не терпится сделать это. Чей-то кулак врезался ему из-за спины в ухо. Эдик схватился за голову, и пропустил предательский удар в пах. Твердый как камень локоть угодил в спину, носок берца оцарапал кожу на голени. В довершение к этому похожий на пришельца Завик схватил его, уже почти ничего не соображающего за грудки, и ударил головой в переносицу. Из носа хлынула кровь, Эдик задергался и потерял сознание. Мучения для него на время закончились.
  
   Глава 5. Черная весть
  
  Воскресенье, 13 марта, ближе к вечеру
  
  Не успели бандиты перетащить и половины изуродованных трупов со двора в ледник, упоминавшийся доктором, как получили очередную черную весть. В Ястребиное прибыла 'Нива', украшенная прожекторами, защитными дугами, подножками по обоим бортам и другими, многочисленными 'наворотами'. Корпус автомобиля покоился на катках от джипа 'Чероки', прозванного бандитами 'широким'. Катки торчали из корпуса сантиметров на пятнадцать с каждой стороны, и оставалось только гадать, как мотор объемом в одну целую и шесть десятых литра сдвигает конструкцию с места. Буквально вывалившийся из 'Нивы' водитель сообщил столпившимся вокруг боевикам, что Леха Витряков отдал концы. Это была та еще новость. Двор захлестнули вопли, которые сделали бы честь и римскому амфитеатру времен императора Нерона. Андрей, не отрываясь, следил за гангстерами.
  - Там полная каша, пацаны! - надрывался новоприбывший, чтобы перекричать остальных. - Конкретная! Те клоуны, за которыми мы гнались, себя подорвали на хрен! Гора обвалилась, и похоронила их всех. Всех, бля, засыпало! Короче, тушите свет!
  - А мой брат?! - Через толпу протиснулся похожий на моджахеда боевик, помогавший перетаскивать трупы.
  - Всем крышка.
  После этих слов моджахед завыл, схватившись за лысый череп. И исчез из поля зрения Андрея, очевидно, опустившись на корточки. На ступеньках показался Бонифацкий. Он был бледен и, похоже, растерян. Радиосвязь с Витряковым оборвалась около часа назад. Боник решил: из-за грозы. Теперь открылась истинная причина долгого молчания Лени. Он очутился там, откуда нельзя дозвониться ни через спутник, ни по кабелю, поскольку не проложены туда кабеля.
  - Наших полтора десятка полегло. Ну и всех тех крыс, ясное дело, тоже в лепешку к чертям собачьим!
  Бонифацкий сразу засобирался, чтобы на месте во всем разобраться. Не прошло и десяти минут, как кавалькада из трех машин укатила к пещерному городу, которого Андрей никогда в жизни не видел, но о котором за истекшие несколько часов наслушался предостаточно как правдивых, так и выдуманных историй.
  Оставшиеся под предводительством Качка и Громилы в камуфляже боевики вернулись к трупам, которые оставалось еще перетянуть в ледник. Двор уже бомбардировали капли, тяжелые и холодные, как ртуть. Небо над головой стало черным, будто вода в проруби, и обещало потом. Бонифацкий, перед тем как усесться в машину, косо покосился на трупы и распорядился, чтобы убрали внутрь.
  Бандиты, матерясь, взялись за дело. Доктор куда-то ушел. Лысого моджахеда Бандура разглядел в углу под стеной. Тот сидел на корточках, как погруженный в нирвану йог. Андрей в глубине души опасался, что подобное состояние завершится взрывом гремучей смеси, которая в нем, вероятно, приготавливалась, достигая кондиции с каждым сдавленным стоном. Предположение подтвердилось в ближайшие десять минут. Прочие боевики, корча из себя глухонемых, с хмурыми непроницаемыми лицами продолжали таскать трупы. Разговоры почти прекратились. Когда очередь дошла до трупа Волыны, и его тоже понесли в ледник, моджахед, будто с цепи сорвался. Разогнувшись, словно соскочившая с креплений пружина, он принялся пинать безответное тело ногами, обутыми в тяжелые армейские ботинки. Вовчику было все равно. Зато державший его под мышками Качок с проклятиями разжал ладони. Волына упал, глухо ударившись затылком.
  - Какого черта, Джаба?! - взорвался Качок и попытался оттолкнуть моджахеда.
  - Пошел на хэр, да! - Моджахед выглядел настолько невменяемым, что Качок отшатнулся. - Они убылы моего брата!
  - Я здесь причем? - Качок дул на ушибленный палец. - Ноготь из-за тебя сломал.
  - Я тэбэ и голову сломаю! - заверил моджахед, брызжа слюной.
  - Кончайте базар, пацаны! - подключился к конфликту громила в камуфляже, и тут кто-то из боевиков на беду вспомнил об Андрее.
  - Тут один из них живой!
  - Гдэ?! - крикнул моджахед.
  - В подвале сидит, - уточнил бандит с залысинами по кличке Мурик.
  - Живой, да? - переспросил Моджахед и матернулся. - Очень харашо. Значыт, сейчас будэт мортвый.
  Андрей отпрянул от окна, догадываясь теперь, что испытывает зритель фильма ужасов, переброшенный злой силой из теплого кресла по ту сторону экрана, в финальную сцену с ожившими мертвецами, мечтающими полакомиться свежатиной. Бандура заковылял к двери, проклиная свои гипсы.
  Он даром спешил. Дверь была на замке, но ключа, чтобы обломать в скважине, у Андрея естественно не было. Как и подходящей железяки, чтобы заклинить замок. Внутри дверь не была оборудована ни засовами, щеколдами, которые бы позволили запереть ее, а возводить баррикады ему было не из чего. Следовательно, потекли последние минуты, словно он сидел на пороховой бочке, смотря на догорающий фитиль. Только оставшиеся у него минуты измерялись не его длиной, а количеством ступенек в подвал и протяженностью коридора. Андрей подумал, что этот путь не займет у палачей много времени. Поскольку оружия у него не было, не оставалось ничего другого, как ждать развязки, либо с гордо поднятой головой, либо забившись в угол. Бандура, хромая, отступил к окну. Через несколько минут коридор загудел от топота, дверь задрожала под неистовыми ударами, но выдержала первый напор, и Бандура горячо возблагодарил безымянного сварщика, в свое время приваривавшего металлические петли к стальной коробке и не поскупившегося на электроды.
  - Стойте, мужики! - крикнул кто-то и Бандура, кажется, узнал голос Жорика. - Стойте! Так не пойдет!
  - Убэры граблю, убю! - предупредил моджахед. - Отвэчаю!
  - Вацлав Збигневович голову снимет! - пригрозил Жора. Уезжая, Бонифацкий поручил ему приглядывать за порядком. Теперь приходилось отдуваться за это. Впрочем, пытаться остановить распаленных бандитов именем Боника, было все равно, что тушить лесной пожар при помощи детского пластикового ведерка и совка, годящегося, чтобы забавляться в песочнике.
  - Ложил я на Боника хэр! - зарычал моджахед. Из-за двери послышалась возня. Очевидно, боевики сцепились друг с другом. Моджахед был сложен как борец, но и Жорик не производил впечатления рахита. Потасовка быстро переросла в драку. На беду Андрея большинство боевиков приняли сторону моджахеда. Всем хотелось крови и зрелищ, а долбанный бывший егерь Жора только мешал, путаясь под ногами. Жажда мести, охватившая бойцов Витрякова, находилась в прямо-пропорциональной зависимости с расстоянием от Ястребиного до пещерного города, они ничем не рисковали, собираясь отыграться на узнике, а потому были настроены исключительно решительно. Жорика оттеснили в сторону, и он выбыл из игры. Бандура, по другую сторону двери, больше не слышал его голоса, оставшись один на один с бандитами и липким ужасом, парализовавшим его, как яд паука незадачливую муху. Штурм двери возобновился с новой силой. В ход пошла кувалда, очевидно, принесенная кем-то из кладовки. Удары разносились по всему дому, но сердце Андрея, казалось, ухало еще громче. Он не тешил себя надеждами, понимая, что пришел конец.
  Сработанная на совесть дверь упорно не хотела подаваться, как не неистовствали пытавшиеся ее сломать бандиты. Один мощный удар следовал за другим, а она продолжала висеть, искореженная, но непобежденная. Затем Андрей услышал, как кто-то в коридоре (вероятно, это был Моджахед) завопил от боли, упоминая пальцы, которые он пришиб. Кувалда вывалилась из рук и громко звякнула, ударившись об бетонный пол. Наступило временное затишье, боевики переводили дух, стоя прямо перед дверью. Кто-то, наиболее деятельный, побежал за ломом, чтобы выдавить зловредный замок. Незнакомый Андрею голос предложил воспользоваться динамитной шашкой из запасов Витрякова, который по-другому рыбачить не умел и не хотел, назло виртуозному специалисту по части удочек и закидушек - Бонику. Но это было бы уже слишком, вариант подрыва двери отвергли, никто не собирался ломать особняк. Наконец, один из бандитов вспомнил о ключах, и выяснилось, что они должно быть, у Дока.
  - Сбегай, возьмы, слушай! - распорядился Моджахед.
  'Чтоб ты подох', - пожелал ему Андрей, но он, к сожалению, не владел черной магией, и, поэтому, не мог рассчитывать на высокую результативность пожеланий.
  - Док не даст, - возразили Моджахеду.
  - Сылой забрат! - взбесился Моджахед, после чего произошло некоторое замешательство. Доктора пользуются определенной неприкосновенностью, в особенности среди тех, кто по роду занятий в любой момент рискует очутиться на операционном столе. Наконец, двое или трое головорезов поспешили за доктором, который, скорее всего, находился в противоположном крыле дома, наблюдая за ранеными.
  Прошло еще десять, быть может, пятнадцать минут, показавшихся осажденному Андрею несколькими столетиями, прежде чем вернувшиеся бандиты разочарованно сообщили товарищам, что Док велел им убираться, и, естественно, никаких ключей не дал. Известие привело Моджахеда в неистовство, и он клятвенно пообещал выпустить доктору 'ванючый кышкы' сразу после того, как с Андреем будет покончено. Штурм двери возобновился с новой энергией, теперь кто-то молотил кувалдой по замку и тот, в конце концов, не выдержал. Сердечник полетел в комнату, как выпущенный из катапульты снаряд, изувеченная дверь распахнулась, в комнату лавиной повалили боевики. В узком проеме произошла давка, но она только отсрочила экзекуцию, выкроив Андрею еще пару секунд.
  - Бей его! - закричал кто-то. Бандуру повалили на пол, и начали яростно пинать ногами, а он извивался как червяк, лихорадочно пытаясь вспомнить, в каком фильме видел нечто подобное. На ум пришла картина задержания Фаи Каплан из какого-то черно-белого фильма про Ленина, потом чудовищная боль пронзила поврежденное плечо, изгнав и незадачливую эсерку, и вождя мирового пролетариата, и все остальное, даже страх. Пара тяжелых ударов пришлась в голову, и они стали своеобразным наркозом. Прежде чем окончательно отключиться, Андрей расслышал пару выстрелов, они донеслись издалека, словно где-то, в другой комнате, показывали фильм, и там кто-то в кого-то выстрелил.
  
  ***
  
  - Не думал, Док, что вы такой молодец, - сказал голос, который принадлежал бородатому Жоре. Док, слегка пожав плечами, опустил никелированные хирургические ножницы в контейнер с медицинскими инструментами, металл громко звякнул о металл: ДЗЫНЬ. От этого резкого звука у Андрея дрогнуло веко. Он без сознания лежал на кушетке, но уши продолжали работать, улавливая звуки и транслируя в мозг, хоть тот был далеко, возможно, на противоположном берегу Стикса. Андрей видел сон, гораздо реальнее голосов, казавшихся ему чем-то вроде чужих телефонных переговоров, в которые он вклинился свершено нечаянно. Иногда такое бывает. Сон же был настоящим, а голоса только отвлекали Андрея.
  - Никакой я не молодец, - проговорил док. - Просто, терпеть не могу, когда десятеро избивают одного. - Вообще, когда кого-то избивают. Это потом так тяжело починить...
  - Охотно верю, - сказал голос Жоры. - Слушайте, Док, а откуда у вас такой пистолет?
  - Какой такой? Подай-ка мне во-он ту миску и свежий бинт.
  - Ну, здоровый...
  Андрей услышал треск рвущейся упаковки. Жора достал бинт и передал Доку.
  - Осторожно, не расплескай воду, - предупредил доктор. - А пистолет у меня, если хочешь знаешь, из Приднестровья. Там такого добра хватало, вот и я взял, на всякий случай. Не думал, если честно, что пригодится, но... как говорится, человек предполагает, а...
  - Воевали, Док? - поинтересовался Жорик. В голосе чувствовалось уважение.
  - Чинил воевавших, - вздохнул врач. - Кого еще было можно.
  Какое-то время никто не проронил ни слова. Доктор колдовал над поврежденным предплечьем Андрея, Жора помалкивал, чтобы не болтать под руку. Наконец, врач оторвался от работы, попросив подкурить для него сигарету.
  - Здорово вы их шуганули, Док, - сказал Жора, справившись с этим поручением. Дымящаяся сигарета перекочевала из его губ в рот доктору. Врач глубоко, с чувством затянулся.
  - Да уж. Вопрос, надолго ли? - произнес он, выпустив дым через ноздри. Ловко сломал наконечник стеклянной ампулы, обернулся к собеседнику:
  - Одноразовый шприц распечатай.
  - Скорее бы Вацлав Збигневович вернулся, - вздохнул Жорик, передавая шприц.
  - Да уж, скорее бы, - согласился врач. Оба прекрасно понимали, что доморощенные линчеватели вовсе не отказались от своей затеи, а просто отступили, до поры до времени. И, когда надумают взять реванш, мало не покажется не только пребывающему в беспамятстве молодому человеку, но и им самим, может статься, будет несдобровать.
  - Если этому чокнутому Джабе снова приспичит сюда вломиться...
  - Приспичит, можете не сомневаться, док, - заверил Жорик, сопроводив печальный прогноз вздохом. - Он, я вам так скажу, давно с головой не в ладах, а как из Абхазии вернулся, так вообще с катушек слетел...
  - Участвовал в конфликте? - машинально спросил врач.
  - И не в нем одном, - безрадостно кивнул Жорик. - Проще сказать, какую горячую точку эти два отморозка упустили, Джаба и его ненормальный брат. - Он понизил голос. - В Нагорном Карабахе были. В Приднестровье, опять же... В Абхазии, как я сказал. Да везде, короче, где стреляют. И платят бабки, естественно.
  - Подай-ка скальпель, - попросил доктор, отложив использованный шприц. - Чертовые уроды. Все мои старания - коту под хвост. Вообще понять не могу, как парень остался жив.
  - Он совсем плох? - спросил Жорик.
  - Плох, Жора, не то слово. Надо будет нагреть воды. Чайник. Нет, пожалуй, лучше два...
  - Сделаем, Док, не вопрос. Сейчас идти?
  - Лучше поручи кому-то. Тому попроси, что ли... А, пока, ступай-ка сюда, подержи-ка ему руку. Во-от так. Очень хорошо.
  - Вы вот стараетесь-стараетесь, док, - проговорил Жора, наклоняясь вперед и понизив голос, - а потом эти конченные отморозки придут...
  Врач, в ответ, только скупо пожал плечами, дав понять: чему быть, того не миновать...
  - Я вам больше скажу, - продолжал Жорик. - Этот-то, - он показал на безмолвное тело Андрея, - и так почти того, вы, конечно, извините, вы все делаете, стараетесь. Но, как я понимаю, терять ему нечего. А вот мы с вами - вполне можем под раздачу попасть. Леонид Львович, он себе таких бойцов подбирает, безбашенных, что... если с цепи сорвутся, Док, то и Вацлав Збигневович - не поможет.
  - Подбирал, - поправил доктор. - Подбирал. Если его там, в Пещерном городе, действительно завалило, то...
  - То, тем хуже для нас, Док. Можете не сомневаться, - добавил Жора, правильно истолковав приподнятую доктором бровь, - если Леониду Львовичу труба, то и нам с вами, скорее всего, не позавидуешь.
  - Отчего так? - спросил доктор, которого в свое время нанимал Бонифацкий, в качестве персонального лечащего врача, почти как на Западе, только за куда более скромные бабки. Впрочем, выплачиваемые Боником регулярно, в отличие от больницы скорой помощи, где до того трудился Док, после Приднестровья сидевший на бобах.
  - Утром спиртное и закуски подвезли, - сказал Жора, в упор глядя на врача. Полный микроавтобус бухла. Ну, чтобы день рождения Леонида Львовича отметить, как полагается... теперь получается, поминки...
  - Ну и? - отложив скальпель, врач пытливо посмотрел в глаза Жоре. Доставленные утром разносолы он имел возможность наблюдать лично, даже сам распорядился, чтобы их занесли на кухню, у Боника до этого просто-напросто не дошли руки. Утром ему хватило других проблем. Ящиков с водкой было, пожалуй, с десяток. Достаточно, чтобы напоить роту.
  - Представляете, что начнется, если парни дорвутся до бухла? После такого дня? Да без Огнемета? Они, я вас уверяю, такую тризну по нему справят, никому мало не покажется. И нам с вами тоже вполне может достаться.
  - Более того, - продолжал Жорик, предоставив доктору переваривать эту перспективу, о которой он, за выпавшими треволнениями, вообще не думал, - на втором этаже женщина сидит, взаперти, которую Вацлав Збигневович и Леонид Львович из Ялты привезли. Так вот, пока о ней забыли, Док, но, если кто вспомнит...
  Док слегка качнул головой. Тут он был целиком согласен с бывшим егерем. Водка и пережитый страх вполне могли перемешаться в желудках боевиков Витрякова такой гремучей смесью, что о том, что может выпасть на долю несчастной женщины, ему и думать не хотелось.
  - А как до бухла доберутся, тут уж держись. Тут, Док, и Вацлав Збигневович не поможет, - повторил свое мрачное пророчество Жорик. - Они, - он кивнул в сторону коридора, от которого теперь их отделяла изувеченная бандитами и кое-как поставленная на место дверь, - и раньше-то Вацлава Збигневовича слушали постольку-поскольку...
  - Ну, может, Леонид Львович жив? - предположил Док, которому раньше просто не приходило на ум смотреть на взаимоотношения внутри гангстерского сообщества под таким углом зрения.
  - Вот и я, о чем, - поддакнул Жорик. - Все может быть. Огнемет, как я слышал, и не из таких переплетов невредимым выбирался. У него, говорят, как у кошки, девять жизней. Он в стольких передрягах побывал, и хоть бы что...
  - Ну, полагаю, некоторые из своих жизней Леонид Львович уже истратил? - осведомился Док холодно и потянулся за ножницами, чтобы разрезать бинт.
  - Это точно, - согласился Жорик. - Вот его недавно в Киеве, вроде, дважды чуть не грохнули. Сначала джип расстреляли, в котором он ехал, из автоматов, потом он в аварию попал. Помидора замочили, и Кинг-Конга с ним, а Огнемету - хоть бы хны. И тут, дома, опять, та же картина. Вчера в кемпинге кто-то Филе все кишки выпустил, а заодно и Бутерброда уделали, а у Леонида Львовича - ни царапины.
  - М-да, - протянул врач, опуская на кушетку искалеченную руку Андрея, на которую он наложил свежую бинтовую повязку.
  - Витряков, я слышал, заговоренный, - добавил Жорик вполголоса. - Мол, его вообще замочить нельзя.
  - Посмотрим, как будет на этот раз, - сказал Док. - Бутылку перекиси мне подай, будь добр. - Вернется Вацлав Збигневович, узнаем подробности...
  - К его возвращению может быть поздно...
  - Что ты предлагаешь? - нервно спросил доктор. - Что мы сделать-то можем?
  - Надо бы хоть водку куда-то перевезти.
  - Куда? И как ты это себе представляешь, если ее десяток ящиков?
  - Не знаю, Док. Только чует моя задница, что если эти гвардейцы до тех ящиков доберутся...
  'Какие, такие ящики? Какая водка в метро', - удивился Андрей, уловив эту фразу краем уха, на грани слышимости, как радиолюбитель начала века - позывные-фантомы с 'Титаника'. Он медленно уплывал в темный тоннель, наводивший на мысли о метрополитене. Именно уплывал, как воздушный шарик, по воздуху. Его сильно мутило, вероятно, вследствие невесомости, вроде той, что здорово напугала коротышек на страницах книги Носова, которую ему в детстве читала мама. После того, как чертов Незнайка украл у Знайки Лунный камень, это он отлично помнил, коротышки полетели в разные стороны, потому что земля перестала их притягивать. Теперь, много лет спустя, она перестала притягивать самого Андрея, хоть тогда, в детской, ему казалось, что это невозможно. Как это, пропало притяжение? Такого не бывает.
  'Вестибулярный аппарат ни к черту, - констатировал он, - значит, не возьмут в космонавты. Ну и наплевать'. - Голоса Дока и Жоры долетали до него из того места, которое он недавно миновал, и постепенно становились все глуше. Там был свет, тут тьма, естественно, ведь его влекло в тоннель.
  - Тебя послушать, Жора, так нам с тобой надо не парня с того света вытягивать, а самим бежать, сломя голову, куда глаза глядят.
  'Кого, интересно знать, они вытягивают, если я тут лечу себе, по туннелю, никого не трогаю, словно гребаный воздушный шарик? Странные, какие-то парни...'
  Тело Андрея на кушетке шевельнулось, вздрогнуло, и расслабилось. Он ощутил легкое прикосновение к запястью, коснувшаяся его рука была в тонкой медицинской перчатке.
  - Черт, у него, кажется, пульс пропал, - сказал голос доктора. - Дай мне... Нет, лучше я сам. - Док потянулся за серым пластиковым 'дипломатом', зазвенели перебираемые ампулы. - Живо шприц подай! - скомандовал Док. Эти его слова донеслись совсем издалека, из-за поворота тоннеля, который он только что миновал.
  - Подай-ка мне, живо...
  Андрея подхватило и понесло. Тошнота не исчезла. К ней еще добавился холод, от которого кожу, должно быть, усеяли мурашки. Головокружение мешало ориентироваться в пространстве, которое, впрочем, тоже как бы исчезло. Сначала Андрей еще различал своды, представлявшиеся крепкими и одновременно призрачно эфемерными. Бандура хотел их пощупать, а потом вспомнил, что руки-то в гипсе, значит, разве что носом.
  - Умирает... - сказал Жора спокойно, это была последняя фраза, которая долетела из операционной. Воздух тоже, казалось, исчез вслед за гравитацией, значит, Андрей очутился в вакууме, точно космонавт Леонов, который первым вышел в открытый космос. Это было логично, отсутствие атмосферы. Если сила всемирного тяготения накрылась, то и воздуху самое время улетучиться? С другой стороны, 'Чем же я тогда, спрашивается, дышу? Если ни баллонов за спиной, ни загубника во рту, ни, скажем, скафандра?' - предположил Бандура, проваливаясь все глубже и глубже в эту пустоту, туда, где, похоже, вообще ничего не было.
  
  ***
  
  Он понятия не имел, сколько времени длился этот странный полет, похоже, время пропало вместе с остальными составляющими бытия. Абстрактное время величина, или нет, этого Бандура не знал, но оно тоже исчезло. Его полет мог продолжаться час, но, с таким же успехом могли истечь сутки, месяц или год. - 'Что это вообще за понятия, если не стало не Земли, ни Луны, ни Солнца?'. - Кажется, в дороге Андрей несколько раз терял сознание, если такое возможно во сне, когда ничего, кроме сознания нет, оно не держится в теле, поскольку то далеко. Вокруг была мгла, серый туман, он двигался через него, не прилагая при этом никаких усилий. Наконец, мрак немного расступился, и Бандура обнаружил себя в странном, невиданном месте.
  'На земле таких нет', - почему-то сразу решил Андрей.
  Андрей подумал о станции подземки, хотя сходство было, наверное, притянуто за уши. Куда бы ни посмотрел Андрей, на чем бы ни остановил свой взгляд, все здесь носило отпечаток какого-то совершенно иного, чуждого привычной реальности мира. Возможно, место и вправду было в какой-то степени станцией, но поезда тут ходили между пунктами, не нанесенными на географические карты. Станцию скупо освещал тусклый, совершенно безжизненный свет, в котором, по мнению Бандуры, не было ничего земного. Запахи, кстати, отсутствовали напрочь, а звуки были, но без эха.
  'А под здешними сводами, чувак, эхо должно быть обалденным, точно тебе говорю'.
  Бандура разглядел длинный, узкий перрон, скрывающийся в полумраке. Из него же проступали контуры нескольких угрюмых угольно-черных тоннелей. Из их жерл тянуло неприятным, пронизывающим до костей холодом, и это еще больше подчеркивало сходство этого загадочного места с метро. Кстати, Андрей бы не сказал, плохое это место или нет. Он наверняка знал только то, что это место связано с потусторонним миром, и если и находится на земле, то не на той, какую каждый из нас имеет в виду, указывая пальцем на глобус.
  Приглядевшись, Бандура заметил, что перрон отнюдь не пуст. На перроне было движение. Как только его глаза свыклись с сумраком, царившим здесь повсюду, он разобрал, что пространство между колеями заполнено бестелесными тенями, хаотически двигающимися в лучах скудного неземного света. Андрею пришло в голову, что это место, с заточенными внутри призраками напоминает отражение укрытого мглой неба в мутной воде пруда. Со станции летел неясный ропот, похожий то ли на несмелый шепот речных волн, то ли на шелест листьев глухой ночью. Андрей наблюдал за хороводами теней как бы со стороны и сверху. Стоя на середине мертвого эскалатора, Андрей не испытывал страха, но его охватила такая тоска, что он готов был взвыть и взвыл бы наверняка, но все-таки воздержался, опасаясь привлечь к себе внимание. И еще откуда-то пришла уверенность, что, хоть и не известно, существует ли в природе сам перрон, обратного пути с него точно нет.
  'Этот клапан пропускает только в одном направлении, парень. Безо всяких там реверсов, и можешь отнести мои слова в банк'.
  Издалека Андрей видел жерла тоннелей, уходящих в толщу породы. Они и с эскалатора не вызывали симпатии, а приближаться к ним - так уж точно не хотелось. Андрей принялся смотреть на тени, проплывавшие вдоль перрона безголосой и бестелесной субстанцией.
  'Господи, куда же я попал?' - захотелось спросить ему, но он не смел вымолвить ни звука. Потом одна из теней обернулась, Бандура напряг зрение и узнал отца. Только Бандура-старший был непохож на самого себя. Его бледное осунувшееся лицо больше напоминало посмертную восковую маску.
  - Батя... - пролепетал Андрей и хотел было спуститься к отцу, но вовремя вспомнил об отсутствии обратного пути.
  Пока он мешкал в нерешительности, тени подхватили отца и понесли, совсем как течение реки сложенный из бумаги кораблик. Такой, какие отец когда-то, возможно, тысячу лет назад, учил делать его, приезжая в отпуск. Даром Бандура-младший смотрел до рези в глазах, отца нигде не было видно. Тогда Андрей переместился правее, все еще надеясь на чудо. И тут под подошвами оказалось что-то скользкое. Очевидно, часть лестницы была лишенной ступенек эстакадой, наподобие тех, что предназначены для детских колясок. Поверхность покрывал лед, гладкий, как на раскатанной школьниками скользанке. Размахивая руками, чтобы поймать равновесие, Бандура поехал вниз, завывая, как пожарная сирена. Перрон стремительно приближался, Андрей решил, что это конец.
  'Если я сплю, то, скорее всего умру во сне. А если умираю, не приходя в сознание, то вот она, нижняя точка погружения. Перрон, от которого регулярно отправляются поезда, но они идут в одном направлении'.
  Соскальзывая, он от страха забыл об отце, увиденном только что, среди теней, и одна единственная, очевидно, последняя мысль, охватила сознание и парализовала мозг. Настойчивая, как радиомаяк из рубки тонущего в океане теплохода. И, вероятно, такая же бесполезная.
  'Обратного хода нет'.
  Когда до финиша осталось всего ничего, что-то подхватило Андрея за шиворот и рвануло с такой силой, что у него сбилось дыхание и захрустел позвоночник. Сначала Бандура подумал, что зацепился за какой-то крюк или штырь, оставленный безымянными строителями мертвого эскалатора. Если у него, конечно, были строители или если существо, воздвигнувшее все это неизвестно из каких материалов, уместно назвать этим целиком земным словом: Строитель. Хотя, ведь масоны из века в век упорно твердят о каком-то Строителе, Демиурге, и даже почитают кельму превыше креста, а им, вероятно, известно гораздо больше остальных.
  - Мама!!! - выкрикнул Андрей, болтаясь на этом странном, непонятно, откуда взявшемся штыре.
  - Держись, зема! - выдохнули ему в ухо. Отчетливо запахло чесноком. Это был первый запах, который Бандура уловил в тоннеле. - Держись, брат! Скатишься вниз - и торба тебе. Вилы, чтоб ты врубился. По-любому.
  - ВОВКА?!!
  Повернув голову, Андрей действительно увидел Вовчика и, поначалу удивился, вспомнив окровавленное тело Волыны посреди двора в Ястребином, но потом до него дошло, что Ястребиное находится далеко, даже если измерять расстояние парсеками. Они оба мертвы, так что и удивляться не стоит.
  - Вовка?
  - Ага, зема, я, - подтвердил Волына.
  - Ты же умер, чувак? - Это не звучало, как вопрос, а скорее, было констатацией факта.
  Андрею показалось, что на лице Волыны отобразилось смятение, впрочем, быстро спрятанное под исключительно натянутой улыбочкой.
  - Кто тебе сказал, зема?
  - Я... - замялся Андрей, - ну, как же... Я ведь сам видел...
  - Чего ты видел? - осведомился Волына.
  - Ну, тебя. Убитого. Труп, в смысле.
  - Сам ты труп, - Волына фыркнул, как лошадь. - Ладно. Цепляйся покрепче. Я тебе не лысый, тут один корячиться.
  Пока они разговаривали, Вовчик буквально распластался по лестнице. Видимо, когда он ловил Андрея, то и сам чуть не сорвался со ступенек. Вопреки, очевидно, нешуточным усилиям, которые ему приходилось прилагать, удерживая себя и Бандуру на крутом и скользком склоне, Вовка был бледен, как вываренный в 'белизне' пододеяльник. Андрей решил, что в жилах Вовчика вообще не осталось ни кровинки, белое, словно заиндевевшее лицо подтверждало это предположение.
  - Вовка, откуда ты тут взялся, брат? - спросил Андрей, в свою очередь, стараясь зацепиться за какой-нибудь выступ.
  - Сам не в курсе, зема! - отвечал Волына через сосредоточенное пыхтение. - Зацепило меня, как только мы в этот Крым этот окаянный въехали. Как звезданулся я рогом обо что-то, и труба, больше ни хрена не помню.
  - А где остальные? - спросил Бандура, но вскоре выяснилось, что о злоключениях друзей Вовчик знает гораздо меньше его самого. Андрей по разговорам гангстеров в Ястребином имел хотя бы приблизительное представление о том, что с ними произошло. Вовка не имел никакого, и помнил только саму автомобильную аварию, когда какой-то неумный плуг перегородил дорогу 'КамАЗом', а недотепа Армеец не среагировал вовремя, вследствие чего они попали в переплет, ставший для земы роковым.
  - Звезданулся чердаком, и копец, - подвел итог Вовчик. - По-любому.
  - Значит, ты умер?! - прохрипел Андрей, болтаясь на руке Волыны, как пальто на вешалке.
  - Во! - сказал Вовчик и свободной пятерней скрутил дулю. - Аж два раза, земляк. Хрен с музыкой! Меня так просто не возьмешь, по-любому. Если б меня укокошили, братишка, чтоб ты знал, - продолжал Вовчик, - я б там кантовался, на перроне. Среди покойников. А я, зема, на лестнице застрял. И ни туда, блин, ни сюда. Врубаешься, какой расклад?
  - А там мертвые? - спросил Андрей дрожащим голосом, пораженный неожиданным подтверждением своей ужасной догадки.
  - Конкретные мертвяки, - заверил Вовчик. - Тут у них, как тебе истолковать, чтоб ты въехал, пересылка. Как на тюрьме. С отправкой, блин, этапами.
  - Куда? - Андрей сглотнул.
  Вовчик молча покачал головой. Бандура хотел рассказать Вовчику, что увидел на перроне отца, но потом передумал, решив, что, если брякнет об этом хоть слово, с отцом уже точно приключится беда. Вовчик констатирует факт, и сон обернется реальностью. Пока же Андрей держал встречу с отцом в тайне, ему почему-то казалось, что все еще может обойтись. Это было нелепо и правдоподобно одновременно. К тому же, ведь он мог и обознаться, тем более что не видел отца больше года...
  - Ладно, земляк, - сказал Волына. - Скоро посадка, так что давай выбираться отсюда на хрен.
  - Посадка, куда, брат?
  - На поезд, зема. Куда еще?
  - Значит, ты и поезда видел?
  Волына сглотнул слюну:
  - А ты думал, друг? Давно тут кантуюсь.
  - Какие они?
  Вовчик покачал головой:
  - Лучше тебе не знать, зема. Тут такое дело... Вырванные годы, короче, чтоб ты знал.
  - А где вообще это место находится?
  - Бандура, - Волына изобразил нетерпение, - ты задаешь до хрена вопросов не по теме. Где, где? В манде. Я что, по-твоему, справочное бюро, земляк? Далеко нас с тобой запуляло, это однозначно. Без вопросов. А куда?
  - Далеко?
  - Точно, - подтвердил Вовка. - Ты это, Бандура, хорош варнякать. И, блин, хватит на мне висеть, я что, ты думаешь, турник? За граблю мою держись и давай, карабкайся сам, по-любому. А то, слышишь, капюшон-то уже трещит.
  - Какой капюшон? - пролепетал Андрей, и только сейчас увидел, что Вовчик удерживает его за сине-зеленый капюшон старой шерстяной спортивной куртки. Куртка была не по размеру, явно мала, но к счастью, достаточно крепка, чтобы выдержать его вес. И еще она показалась ему смутно знакомой. Знакомой до боли, но сейчас у него не было времени копаться в голове.
  - Давай, зема, хватай меня за клешню. А то, слышь, колдырнешься - мало не покажется. По-любому.
  Бандура не заставил просить себя дважды, напрягшись, он вцепился обеими руками в волосатое запястье Волыны. Бледность (бледный, как поганка, бывало, шутила его бабушка, когда он был маленьким), совсем не отразилась на крепости руки Вовчика - она была тверда, как коряга. Одно было странно. Рука казалась холодной, как лед. Да и само лицо Вовчика покрывал какой-то белый налет, вроде инея. Это придавало его физиономии сходство с замерзшими трупами, которые Андрей видел в детстве по телевизору, когда крутили хроники Второй Мировой войны. Бандура даже открыл рот, собираясь спросить Вовчика об этом, а потом передумал, решив до поры до времени не отвлекать его разговорами. Все это место было, мягко говоря, странным, почему бы и им обоим, угодившим сюда, не иметь странного вида?
  Пока Андрей размышлял о вопросах, касающихся терморегуляции организма товарища в новых, необычных условиях, Вовчик, кряхтя, потянул его на себя. Куртка детского спортивного костюма, непонятно, каким образом оказавшаяся на Андрее, выдержала и это испытание. Вскоре они, отдуваясь, сидели на черных ступеньках, словно двое побирушек в подземном переходе.
  Отдышавшись, Бандура ощупал куртку руками. Та едва прикрывала грудь, в то время как рукава не доставали до локтей.
  - Клевую куртчонку вымутил, зема, - ухмыльнулся Вовчик, и потрепал Андрея по плечу, - первоклассника грабанул, да? Совести у тебя нет, по-любому.
  Андрей с удивлением отметил, что приятель не потерял способности шутить, даже сейчас и здесь. Правда, шутки были корявыми, так и Вовчик никогда не претендовал на лавры Михаила Жванецкого или Ефима Шифрина.
  - Ты не поверишь, Вовка, - Андрей и сам не верил, но факты - штука упрямая. - Это моя куртка. Она мне, можно сказать, жизнь спасла. В детстве. Лет десять назад, наверное... - Бандура посмотрел на Вовчика, ожидая насмешек, но лицо Волыны наоборот, стало серьезным и задумчивым.
  - Еще как поверю, зема, - вздохнул Волына печально, - потому что тут такое место, брат, стремное, что как ни верти - все, что хочешь, может случиться. - И, добавил, немного подумав: - Тут, брат, темно дышать.
  - Теперь, когда они были в относительной безопасности, не скользили вниз, по крайней мере, он, отдышавшись, смог предаться воспоминаниям. Воспоминания нахлынули сами собой, и он растворился в них, как таблетка импортного аспирина в стакане воды, только без характерного шипения. Все произошло без звука.
  
  ***
  
  Маленькие, похожие на перепуганных баранов облачка набегали с севера в зенит. Ветер немедленно сдувал их оттуда, как будто играл с ними в короля горы. Если кому-нибудь из небесных странников все-таки случалось заслонить солнце, то это почти никак не сказывалось на освещенности. Утро выдалось необыкновенно солнечным, повсюду играли краски, яркие до неистовства, как и должно быть по весне, когда природа, проснувшись, оживает, и будто стремится наверстать упущенное за долгие зимние месяцы время. Среди цветов, естественно, господствовал зеленый, такой неисчерпаемой гаммы оттенков, какая кого угодно заставит задуматься о скудности словарного запаса. Небесный купол отливал бирюзой и казался бездонным. Трудно было даже представить себе, что кажущийся безграничным воздушный океан на самом деле не толще лужи на асфальте, по дну которой мы ползаем, как говорящие дождевые червяки.
  'Ну, это если по космическим масштабам ориентироваться', - сказал Андрей, с изумлением глядя по сторонам. Он явно куда-то ехал, скорее даже несся, сидя на велосипеде. В руках подрагивал руль, асфальт под шинами изобиловал выбоинами, что характерно для наших деревень, поскольку, как он когда-то от кого-то слышал, возможно, от отца или деда, дороги между населенными пунктами и внутри их находятся в компетенции разных ведомств, отчего иногда складывается впечатление, что пересекая городскую черту, минуешь государственную границу, оказываясь в какой-то другой стране.
  Итак, как это ни странно, он был в деревне. И не в какой-то абстрактной - Андрей сразу узнал родные Дубечки. Еще бы, как ему было не узнать. Дорогу, старую знакомую дорогу, обступали тополя, дающие летом живительную тень и тонны пуха от пуза, который летает повсюду, лезет в рот и глаза, доводя аллергиков до исступления. За тополями виднелись разномастные заборы, а над ними - колышущееся зеленое море, выпирающее отовсюду, словно тесто из бабушкиной кастрюли на Пасху.
  'Какого, спрашивается, лешего?' - пробормотал Андрей, подумав, что окружающее не может быть сном, слишком оно реалистично. Во сне шины не шуршат об асфальт, не тявкают из-за заборов собаки, а в нос не бьет целая гамма абсолютно сельских запахов, прелой травы, навоза и, естественно, самых разнообразных цветов, распустившихся в садах на деревьях. 'Я что, в детство попал, так? Каким, интересно, образом? И что, я увижу и бабушку, и дедушку, стоит только повернуть к дому? Более того, встречу самого себя?'
  Это была мысль, ведущая прямиком в необъятную страну терра-инкогнита под названием Безумие, и Андрей решительно отбросил ее. Это была не та граница, которую он намеревался пересекать, в ближайшее время. Одно дело, читать фантастику, тот же 'Конец Вечности' Азимова, и совершенно другое - очутиться внутри фантастического романа, согласитесь, что это так.
  'А такого не может быть', - заверил себя Андрей, и его немного отпустило. Он, конечно, хотел, какой-то своей частью, вернуться в Дубечки, чтобы обнять отца, но, не таким вот противоестественным образом. Неожиданно до него дошло, что ему тяжело дышать. Но, вовсе не оттого, что воздух плохой, просто что-то давило грудную клетку. Причина выяснилась немедленно - ей оказалась толстая шерстяная куртка, явно не по размеру, уцепившись за которую, куда-то запропастившийся Вовчик не дал ему соскользнуть вниз. Когда они очутились в том мрачном, призрачно освещенном тоннеле. Что-то снова мелькнуло в голове, какое-то давнишнее воспоминание, но Андрею было не до того.
  Правда, посмотрев на свои руки, крепко державшие руль, Андрей немного успокоился: ладони были взрослыми, шершавыми, с костяшками, слегка изуродованными боксерской грушей и шрамом на указательном пальце левой руки, полученным на трудах в десятом классе. - 'Так и есть, мои руки. Настоящие. Те, что у меня теперь. Так какого, тогда спрашивается, черта, я делаю в Дубечках?'
  'Все-таки это сон, - наконец, решил Андрей. Реалистичный до неправдоподобия, и тем не менее, сон. - Я-то нахожусь в Крыму. - Ну да, это он точно помнил. - Ликвидирую, можно сказать, Вацлава Збигневовича Бонифацкого по заданию самого Артема Павловича Поришайло. А во сне, к вашему сведению, господа, ничего плохого случится не может, потому... Потому, что все плохое уже случилось в реальности. Ты там умер, а теперь на практике проходишь то, о чем писал доктор Моуди в своей долбанной книге'. - Научно-популярная (как выражались тогда) работа доктора Моуди попалась Андрею в детстве, ее, естественно, никто не тиражировал типографским способом. Она, как и большинство прочих западных бестселлеров, проникавших через Железный занавес, чтобы ходить затем по рукам населения 'самой читающей в мире страны', была размножена на ротапринте. Или каким-то другим, кустарным способом, существовавшим до наступления Эпохи Ксероксов.
  Так вот. Если доктор Моуди описывал какой-то коридор в преддверии Чистилища со слов тех счастливчиков, кого врачам реанимационной бригады, в конце концов, удалось вытащить обратно, то кто мог знать, что находится внутри, за коридором?
  'В любом случае, - решил Андрей, - сон это, или даже предсмертный бред, и за дорогой следить глупо. Какие опасности могут подстерегать спящего в постели, а тем более - мертвеца в гробу?'
  Впрочем, движение на улице отсутствовало, и если бы не легкое покачивание ветвей, да коровы, лениво помахивающие хвостами, и, быть может, пара кудахчущих куриц, преследуемых расфуфыренным индюком с красным, воинственно вибрирующим зобом, то, что было вокруг, вполне можно было принять за картинку. За цветную открытку из киоска.
  Правда, по приближении к центральной, с позволения сказать, части Дубечков трафик несколько оживился. Навстречу Андрею начали попадаться местные жители, велосипедисты и велосипедистки, возвращающиеся с продуктового базара или из лавки потребкооперации, где иногда можно было купить хлеб. Их неопределенного цвета 'Украины' были обвешаны обтрепанными сумками. Мужчины были в кепках и пиджаках, женщины носили платки и цветные юбки. Натруженные ноги месили педали, словно белье в тазу, но велосипеды все равно шли тяжело, поскрипывая цепями и сидениями на пружинах. На Андрея никто не обращал внимания, словно его вообще не было.
  Разминаясь с велосипедистами, Андрей попробовал дорисовать им в воображении соломенные широкополые шляпы. Поскольку лица и так были скуластыми (а какими им быть еще, после трехсотлетней монголо-татарской оккупации?), получился чистой воды Вьетнам, или, скажем, Кампучия.
  'Я в Ханое', - ухмыльнулся Бандура, хоть вообще-то ему было не до смеха.
  'Ты это брось, парень, - предостерег бдительный внутренний голос, - доиграешься, прилетят американцы, начнут сбрасывать на головы напалм'.
  'Это невозможно, чувак'.
  'Если до тебя еще не дошло, то прислушайся к моим словам: теперь возможно практически все'.
  Дорога шла под уклон, постепенно его велосипед набрал приличную скорость. Это не удивило Андрея, рельеф местности он знал по памяти. Центр Дубечков располагался в низменности, чуть дальше должны были быть озера, в которых раньше водились караси. Там он с друзьями купался дни напролет, когда был мальчишкой. Старый же, построенный его прапрадедом дом находился на окраине, практически на вершине гребня, тянувшегося с востока на запад, и защищавшего городишко зимой от студеных северных ветров. Здесь, на холме, который дед Андрея в шутку называл местным, дубечковским Монмартром, редко стояли скромные одноэтажные дома с удобствами во дворе, размежеванные кривыми и узенькими улочками, непроходимыми ни осенью, ни весной, в распутицу. Зато летом, стартовав от родной калитки, Андрей преспокойно катил вниз, до самого сельсовета, ни разу не провернув педалей.
  'Так и делал, - подумал Бандура, - когда дед посылал меня за керосином, спичками или другими продуктами цивилизации, которых не добудешь, ведя натуральное хозяйство'.
  Как правило, когда требовалось произвести подобные закупки, дед выдавал Андрею два или три рубля. Иногда - пять, но то были исключительные случаи.
  'Вот тебе троячка, - неожиданно заговорил в его голове дед. Голос был скрипучим, прокуренным, но отнюдь не злым. - Смотри, не вырони по дороге. Спичек, значит, возьмешь упаковку, керосин и пачку чая'.
  'Понял', - на ходу бросил Андрей, толкая велосипед через калитку.
  'Сигареты не забудь', - напоминал дед.
  'Не забуду, деда. Пять пачек, 'Примы''.
  'Хлеба буханку'.
  'А мороженое?'
  'Один стаканчик'.
  'Может два?' - канючил Андрей, готовясь запрыгнуть в высокое не по возрасту велосипедное седло. Дед потер седую щетину, его глаза в паутинке морщин выражали большое сомнение.
  'От двух случаются ангины', - изрек он после некоторого колебания.
  'Не случаются', - возразил внук.
  'А я говорю, случаются. И мама твоя спасибо потом не скажет'.
  'Вечно взрослые друг на друга кивают, когда отказать надо', - думал Бандура, отталкиваясь от земли.
  'Тем более случится, если одеваться не по погоде'.
  Андрей, уже верхом в седле, опираясь о землю одной ногой, удивленно вскинул брови:
  'Зачем кофту теплую надел? Вспотеешь, и... воспаление легких. Тебе отец ее на выпуск привез, а не на велосипеде гонять. Не напасешься на тебя кофт'.
  'Да, ладно тебе, деда, - отмахнулся Андрей, набирая скорость.
  'Не ладно, - крикнул дед уже вдогонку. - Не ладно! И, это, сдачу не забудь привезти!'
  'Опять двадцать пять... заладил...'
  'Не забуду'.
  Поддавшись внезапному импульсу, Андрей правой рукой полез в карман. Левая осталась на руле, управляя велосипедом. - 'Черт', - пробормотал он через мгновение, когда пальцы нащупали плотную сложенную напополам бумажку. Выудив ее из кармана, Бандура в недоумении вытаращил глаза, потому что держал в руке серо-синюю купюру с изображением увенчанной звездой кремлевской башни с известными всему Союзу часами и серпасто-молоткастым гербом СССР в левом верхнем углу. Вычурная цифра 'пять', продублированная на языках всех пятнадцати союзных республик, в первую очередь свидетельствовала о том, что дед облажался, сослепу выдав внуку целое состояние, пятерку вместо троячки.
  - Вау! - завопил Бандура, настолько потрясенный неожиданной удачей, что позабыл и о Бонифацком, и о Поришайло, и о том, что события разворачиваются не наяву. Ни пятерок, ни троячек больше нет, как нет и самого СССР, обеспечивавшего свои казначейские билеты всем своим достоянием. Да и само это достояние давно разворовано очутившимися в правильных местах товарищами. За охватившим его волнением осталась за кадром и теплая шерстяная куртка с 'Микки-Маусом', которая перестала давить грудь и теперь, похоже, была как раз по размеру, и собственные руки, с которых, под воздействием какого-то невидимого, но чрезвычайно действенного эпилятора, исчез волосяной покров.
  Пребывая в эйфории, Андрей вылетел на площадь, географический, политический и культурный центр Дубечков. Собственно, площадь, которая естественно, носила имя Ленина, на самом деле была обширным пустырем, разрезанным на две неравные половины изобилующей колдобинами узкой дорогой. Несколько коротких, зато заасфальтированных пешеходных дорожек, отпочковываясь от автомобильной дороги, вели к главным центрам притяжения Дубечков, унылым одноэтажным коробкам, занятым сельсоветом, почтовым отделением и лавкой потребкооперации. Эти дорожки, вместе с протоптанными несознательным населением тропинками, с птичьего полета слегка напоминали британский флаг. Архитектурный ансамбль венчало бронзовое изваяние Владимира Ильича, клонированное в советскую эпоху бесчисленными мастерскими в неимоверных количествах, и встречавшееся, одно время, буквально повсюду, где только ступала нога партийного функционера районного масштаба. К монументу, изображающему Вождя Мирового Пролетариата, вела короткая как аппендикс липовая аллея, с тремя скамейками, исписанными непристойными выражениями. За спиной Ильича начиналось тщательно заминированное коровами футбольное поле. На дальнем краю поля, утопая по крышу во фруктовом саду, виднелся барак дубечанской средней школы, серый и унылый, как вся отечественная общеобразовательная система. К школе примыкала библиотека, где работала его мама. После магазина райпотребсоюза, числившегося за номером один в намеченном Андреем маршруте, он, конечно же, собирался заскочить туда. Просто, чтобы увидеть ее.
  'Но она же давно умерла!'
  'Только не во сне, парень. Те, кто ушел, способны возвращаться во снах, к тем, кто их помнит наяву'. Она здесь, он чувствовал это, стоит только, прислонив велосипед в кирпичной стене у крыльца, взбежать по выщербленным ступенькам и войти внутрь, в запахи старых книг и свет, проникающий через открытые ставни, чтобы разрисовывать комнату причудливыми тенями длинных, высоких стеллажей. Сколько раз он бывал тут, то, забегая после занятий в школе, то, на каникулах, просто так, в любое время. Мама доставала из застеленного старой газетой ящика письменного стола кипятильник, ставила чай, а потом кормила его бутербродами с колбасой, и, возможно, они были самыми вкусными из того, что он вообще когда-либо ел.
  Это воспоминание принесло с собой озарение, неожиданное и короткое, как вспышка света при коротком замыкании. Андрей сообразил, в каком дне оказался, и почему на нем эта нелепая детская куртка, напяленная им неизвестно зачем в двадцать пять с плюсом по Цельсию. Куртка с толстым шерстяным капюшоном, которая спасла ему жизнь. Естественно, а куда еще он мог попасть, кроме как в этот необычайно жаркий майский день на исходе весны одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, который вполне мог стать его последним днем, в пограничье весны и лета, а стал ЕГО ВТОРЫМ ДНЕМ РОЖДЕНИЯ. Его сбила машина и он только чудом не погиб. Именно Чудом, потому что, как потом говорили взрослые, при таких авариях обычно не выживают.
  Сообразив все это за одно короткое мгновение, Андрей попытался обернуться. Он уже слышал рев мотора стремительно догоняющего его автомобиля. Но, ничего не вышло, будто он мог смотреть только туда, куда была направлена кинокамера. Он принимал участие в фильме, но, не он был его режиссером.
  
  ***
  
  'Коля, я сейчас родю!!! - вопила дородная молодуха, извиваясь на заднем сидении машины, новенькой, вчера с конвейера, палевой 'шестерки'. - Ой, родю, уже что-то лезет, ай, быстрее, быстрее, Коля!'. Живот выпирал из-под ее кофты, как проглоченный футбольный мяч, муж Коля, которому были обращены ее мольбы, жал на педаль 'газа', и они летели, как угорелые. Большая часть пути до больницы (почти пятнадцать километров пересеченной местности), была уже позади, и несчастный Коля, взмокший, пожалуй, не меньше беременной супруги, начал надеяться, что ему не придется принимать роды в машине. Что делать, если они не успеют, он не представлял даже в принципе. Зачать ребенка, как правило, удается большинству без посторонней помощи. С родами обстоит намного сложнее.
  Стремительно приближающегося ребенка на велосипеде он заметил с метров двухсот, тот катил впереди, вдоль правой обочины, ветер раздувал его зеленую спортивную куртку. Коля решил не сбрасывать скорость, во-первых, они не мешали друг другу, во-вторых, он просто не мог поднять подрагивающей правой ноги с педали, ставки в гонке были слишком велики. Ну, или представлялись Коле таковыми.
  Когда они уже практически поравнялись, стремительно несущаяся машина и мальчуган, слишком маленький для своей 'Украины', Коля решил подстраховаться и посигналить. А дальше начался кошмар.
  После первого же вопля клаксона, разорвавшего на куски мирную дрему, окутавшую знойную улицу в полдень, велосипедист, вместо того, чтобы еще ближе прижаться к обочине, резко подался влево, прямо под колеса машины. Это было, как в кошмарном сне.
  'Е...' - крикнул Николай, одновременно выжимая сцепление и тормоз. Заблокированные шины завизжали уже после того, как никелированный бампер ударил 'Украину' в заднее колесо и смял его, как форштевень теплохода шлюпку. Что-то зеленое мелькнуло в панораме лобового стекла, над капотом, раздался шлепок, с которым голова велосипедиста встретила на своем пути триплекс, стекло немедленно лопнуло, превратившись в непрозрачную белую паутину. Затем осколки посыпались в салон, как шрапнель. Машину слегка подбросило, колеса подмяли велосипед. Ребенок пропал из поля зрения.
  'Шестерка', продолжая двигаться юзом, вильнула вправо, выскочила на обочину и остановилась, разодрав о старую липу правый борт. Женщина позади отчаянно закричала, хватаясь за круглый живот, такой беззащитный и уязвимый. Инерция бросила ее вперед, сильно ударив о вертикальные спинки передних сидений. Жалобный вопль жены был последним из звуков, достигших ушей водителя в момент удара. Напоровшись грудью и головой о рулевое колесо, Коля ненадолго потерял сознание.
  Когда же, спусти минуту или две, он пришел в себя, размазывая ладонями горячую кровь, которая струилась из сломанного носа, первым, что он услышал, был протестующий плач новорожденного ребенка.
  
  ***
  
  Андрей, естественно, услышал сигнал, он стегнул его нервы бичом. Ему следовало, конечно же, уступить дорогу автомобилю, на худой конец, просто продолжать двигаться вдоль обочины, дорога была достаточно широка, чтобы позволить разъехаться и двум самосвалам. Но руки, его верные добрые руки зачем-то сыграли с ним злую шутку. Они, действуя как бы сами по себе, совершенно неожиданно для сознания, повернули руль влево. Велосипед очутился на проезжей части, последовал толчок, за ним удар. Зажмурившись (это было все, что ему оставалось), Андрей полетел над капотом. В то время как велосипед исчез под колесами, его наездник врезался головой в лобовое стекло автомобиля, и оно лопнуло, как огромный елочный шар. Полный ярких красок мир погас, как будто где-то выключили самый главный рубильник.
  В обступившей Андрея темноте долгое время вообще ничего не было, затем появилось нечто вроде мерного покачивания на рессорах под далекий и убаюкивающий шум мотора. Сколько это длилось, Андрей не знал, может час, может целую вечность. Потом, спустя этот не поддающийся измерению отрезок времени донеслись незнакомые голоса.
  'Он дышит?! Он живой?!' - спрашивал кто-то, с истерическими нотками в голосе, Андрей подумал, что вряд ли это врач. Скорее, злополучный водитель, что устроил ДТП и одновременно стал отцом. А может, и еще кто-то, хоть посторонние люди обыкновенно так не убиваются, это не принято. Переживать полагается близким родственникам, (дальним - выражать соболезнование), и еще виновникам ДТП, в особенности, если у них нет за спиной хороших адвокатов, способных вывернуть случившееся на изнанку и в таком виде представить в суд.
  'Кажется, дышит, - сказал гораздо более уравновешенный мужской голос. - Выйдите отсюда все, живо! Пульс?!'
  'Пульс восемьдесят, давление семьдесят на сорок пять', - уже другим, женским голосом.
  'Адреналин'.
  'Пульс нитевидный, семьдесят шесть, давление пятьдесят на сорок пять...'
  'Взять общий и биохимию...'
  'Давление падает! Сильное кровотечение! Остановка!'
  'Дефибриллятор. Двести. Руки! Разряд!'
  'Нет пульса...'
  'Двести пятьдесят! Разряд!'
  'Нет пульса!'
  'Кровь - первая отрицательная - три единицы... Готовьте торакотомию...'
  'Мы его теряем!'
  'Триста. Руки! Разряд!'
  Утомленный этими вспышками, Андрей куда-то поплыл, подумав, что, наверное, опять очутится в тоннеле, из которого его вытащил Вовчик. Потом снова наступил провал, а затем, Бог знает спустя сколько часов он открыл глаза и увидел маму. Мама склонилась над ним и, кажется, плакала. По крайней мере что-то теплое капало ему на лицо. Должно быть, ее слезы. Наверное, именно они разбудили его, как живая вода из сказки - поверженного героя.
  'Прости меня, мамочка', - еле слышно пролепетал Андрей. Голос оказался тонким, нечто вроде комариного писка.
  'Не надо его сейчас беспокоить. Ваш парень, считайте, в рубашке родился, - заметил кто-то, стоявший у мамы за спиной. Андрей его не видел. - Если бы не ветровка...'
  Потом говорили, ему невероятно повезло. Утверждали, что он родился в рубашке, причем рубашкой из поговорки стала толстая зеленая спортивная куртка с капюшоном и улыбающейся рожицей Микки-Мауса, надетая им в тот жаркий день неизвестно по какой причине. Куртка приняла осколки лобового стекла, и, они, по большей части, прошли мимо сонной артерии, оставив на память только пару белесых шрамов. Мама, отнесшаяся к этому очень серьезно, спрятала изрезанную кофту в шкаф и хранила ее там, как реликвию долгие годы. Правда, никто об этом не знал, кофта отыскалась в старом платяном шкафу, когда ее не стало, а Андрей с отцом перебирали вещи, чтобы убрать на чердак.
  Еще говорили, что и кофта могла не помочь, если бы Андрей упал под колеса, а не полетел по воздуху. Или, если бы, вместо лобового стекла, ударился бы головой о металлическую переднюю стойку. Или, если бы, перемахнув крышу автомобиля, приземлился не так удачно, сломав не руку, а шею. Или напоролся на дерево. Судачили также и о том, что спешившая в больницу роженица тоже отделалась легким испугом, как и ее муж, незадачливый Коля, который, случись Андрею погибнуть, наверняка попал бы в тюрьму. Ребенок (им оказалась белокурая девочка, три килограмма двести грамм), появившийся на свет при столкновении, родился абсолютно здоровым, вопреки отсутствию врачей, под опеку которых так стремилась ее мать, и, таким образом авария, рисковавшая забрать несколько жизней, и гораздо большее число жизней исковеркать, разрешилась чуть ли не счастливым концом. Почти что американским 'хэппи эндом'. А ведь вполне могло обернуться иначе.
  В общем, то, что из многочисленных 'если бы' и 'или', выстраивающихся разными комбинациями, словно кубики при игре в кости, и складывается, в конце концов то, что принято называть человеческой судьбой, Андрей понял уже тогда, в той или иной степени. А еще запомнил слова, которые сказала ему мама уже после того, как его выписали из больницы. Они как раз ехали домой:
  'Бог сохранил тебя, - она очень серьезно посмотрела на Андрея. - Ты ведь мог погибнуть, но этого, к счастью, не произошло. Если бы так случилось, наши с папой жизни тоже... пошли прахом. Как бы мы жили без тебя...'
  Глаза Андрея наполнились слезами. Глядя в них, мама продолжала:
  'Знаешь, я много думала о том, что случилось. Я больше не стану об этом говорить впредь, но, считаю, что должна тебе это сказать сейчас, всего один раз. Наверное, - она нервно сжимала и разжимала пальцы, - наверное, Бог сохранил тебя для того, чтобы ты, когда вырастешь, сделал что-то очень нужное и доброе, понимаешь. И, конечно, чтобы ты стал хорошим человеком. Достойным человеком. Больше об этом ни слова, но ты - ты не должен об этом забывать...'
  И еще, они договорились ничего не говорить папе, если он позвонит, что, впрочем, было маловероятным. Или, когда они будут писать ему очередное письмо. Чтобы его не волновать. Бандура-старший воевал в Афганистане. Там ему своих волнений хватало...
  
  ***
  
  Андрей потерял счет времени и не знал, сколько они с Вовчиком просидели бок о бок, в темном и пустынном переходе, думая каждый о своем. Потом пошел дождь. Такой освежающе-пронзительный, какие случаются только весной, или в самом начале лета, на худой конец. Водяные струи разъединили приятелей, и Вовчик куда-то исчез. Вскоре после этого просветлело. Мрачные своды потусторонней станции раздвинулись, стало тепло, светло и одновременно сыро, как в теплице. Бандура обнаружил под собой добротную деревянную лавку, выкрашенную традиционной темно-зеленой пентафталевой эмалью. Бандура несказанно обрадовался и этой краске, и этому дереву, после Вокзала Мертвых они показались ему такими непередаваемо родными, земными, что ли, и он чуть не заплакал. Он хотел было позвать Вовчика, который так некстати потерялся, когда услышал стихи, но не мог понять, читает их кто-то, или они звучат у него в голове. В любом случае, голос был женским и до боли знакомым, хоть Андрей сразу не сообразил, кому он принадлежит.
  
  Я хотела научиться презирать тебя, ненавидеть, не любить,
  Я хотела не звонить, не писать, не приходить,
  Я хотела позабыть, все слова, касанье рук,
  Я хотела мстить за боль, причиненную вдруг.
  Я хотела - не смогла, не смогла забыть,
  Как ко мне ты приходил, чтоб со мною быть,
  Как меня ты целовал, в тишине ночной,
  Как хотели пожениться прошлой весной...
  
  Затем чьи-то ласковые и легкие, будто сотканные из дождя руки, легли ему на плечи. Бандура их сразу узнал, и, догадался обо всем.
  - Андрюша, - прошептал голос Кристины, - Андрюшенька...
  - Кристина?! - захотелось воскликнуть Андрею, а еще обернуться, чтобы увидеть ее, но он не смог ни того, ни другого.
  - Андрюшенька.
  - Мне так плохо без тебя, - сказал Андрей и шмыгнул носом. - Где ты? Господи, где ты?
  - Я - нигде.
  - Как это?! - Андрей не узнал собственного голоса, но не обратил на это внимания. - Ведь мы разговариваем, и я тебя слышу. Значит ты здесь, рядом. Разве не так?!
  - Так, милый, конечно так. Я всегда буду рядом. До тех пор, пока ты меня не забудешь, конечно.
  - Этого никогда не случится, - заверил Андрей.
  - Значит, тебе нечего опасаться, милый. И мне тоже.
  - Почему?
  - Потому что я в твоей памяти. Больше меня нет нигде. Мое тело стало совсем не похоже на то, которое ты любил, помнишь. Но, это уже не важно, потому что я навсегда останусь с тобой, в клеточках твоего мозга. Это единственное место на земле, которое у меня осталось, зато здесь я в безопасности. Ты всегда сможешь позвать меня, и я приду.
  - Я... я так не хочу, - всхлипнул Андрей.
  - Мы уже ничего не в силах изменить, милый. Но пока ты будешь помнить меня, я всегда буду рядом. Я буду с тобой, понимаешь? Только с тобой и только для тебя.
  - Мне этого мало! Мало. Слышишь меня?!
  - Мне так жаль, - прошептала Кристина, и Андрей почувствовал, что снова проваливается куда-то, падает в бездну. Он подумал, что, скорее всего, расшибется при падении, и решил, что это будет благом.
  
  ***
  
  Резкий свет ударил ему в глаза, и он обнаружил уже знакомого ему доктора, склонившегося над ним со шприцом.
  - Ну вот, - сказал врач. - Дышит. Вытащили парня, Жора. Я, признаться, не ожидал...
  Поколебавшись мгновение, Андрей поднял веки. Заметив это, врач кивнул.
  - Вот и славно.
  - Где я? - хрипло спросил Андрей. Доктор и Жора переглянулись.
  - В безопасности, - подумав, ответил врач.
  - Пока, - эхом отозвался Жорик, заслужив укоризненный взгляд Дока.
  - Где я? - повторил Андрей. - Кто вы такой?
  - Я врач, - сказал доктор. - Вы нуждались в помощи, я вам ее оказал.
  - Я в больнице?
  - В определенной мере, - сказал Док уклончиво.
  - Что со мной случилось?
  - Вы совсем ничего не помните?
  Бандура напрягся, лоб прорезали морщины.
  - Помню... - у него пересохло во рту. Говорить было тяжело. Каждая буква, каждый звук требовали невероятных усилий. - Помню - яркий свет. Деревья, зеленые. Площадь. Памятник. А потом - сигнал. И - удар. - Бандура судорожно глотнул. - Я попал в аварию, да?
  В дверь тихонько постучали. Док сделал Жоре знак, чтобы открыл. На пороге возникла дородная горничная, которая приносила Андрею завтрак. Теперь она притащила питьевую воду в пятилитровой пластиковой канистре. Молодой человек не заметил, как она вошла.
  - Да, - после некоторого колебания согласился доктор, показав горничной в направлении стола, куда она поставила канистру. - Спасибо, Тома. - Он обернулся к молодому человеку. - Да, вы попали в аварию. В автомобильную аварию. Но, теперь уже беспокоиться не о чем. Худшее осталось позади.
  - В аварию, - повторил Бандура. - Да-да, припоминаю, кажется. Я ехал на велосипеде и... и, наверное, зазевался, а потом...
  - На велосипеде? - переспросил Док, в замешательстве поправляя очки на носу.
  - Да, на дедовском. Дед меня теперь убьет. За велосипед...
  - Ну и ну... - пробормотал Жорик.
  - Тихо, - вполголоса распорядился врач и озабоченно почесал переносицу. - Где вы ехали на велосипеде, можете вспомнить?
  - Дома, - не колеблясь, отвечал молодой человек.
  - Где это, дома?
  - Ну, в Дубечках. Дед меня за керосином послал, и 'Примой' А я... - он запнулся, судорожно задышав.
  - Вы там, следовательно, проживаете?
  Андрей, естественно, кивнул.
  - И учитесь, должно быть?
  - Учусь. В четвертый класс перешел...
  - М-да, - протянул Док.
  - Вы только маме моей не говорите, - попросил Андрей, облизывая пересохшие губы. - Не говорите ей, ладно? Чтобы она не расстраивалась...
  Доктор сделал знак Тамаре. Та, взяла бумажную салфетку из распечатанной пачки, смочила в принесенной воде, промокнула больному рот. Андрей жадно приник к салфетке губами, словно много дней провел в пустыне, как герои книги Уильяма Малвихилла 'Пески Калахари', которую он читал в детстве. Повторив процедуру с салфеткой несколько раз, Тамара принялась протирать его измученное, воспаленное лицо. При этом ее каштановый локоть упал ему на лоб.
  - Мама, - простонал Андрей с зажмуренными глазами.
  - О господи, - сказала Тамара.
  
  ***
  
  - Ты уверен, что все выходы завалило?! - Бонифацкий вытаращил глаза, как какой-нибудь отпетый злодей из индийского кино, смотреть которое он обожал в середине семидесятых. Какой-нибудь главарь банды отморозков из боевика 'Месть и закон' , на который он ходил, наверное, раза четыре, благо билеты стоили недорого, на утренний сеанс - всего по десять копеек. Радиостанция шипела в руке, как живая, он подумал, что еще немного, и она станет плеваться в ухо. Боник поморщившись, отстранился от трубки. Надвинувшийся с севера могучий грозовой фронт еще висел над горами, хоть и утратил прежнюю мощь. Он уже распылил ее, обернувшись селевыми оползнями в горах, которые разрушили автомобильные дороги и вывернули с корнем телеграфные столбы. Продемонстрировав Человеку, кто в доме хозяин, природа угомонилась, как неврастеничка после бешеной вспышки, и снова готовилась стать паинькой. На время, до следующего раза. Боник поправил капюшон дождевика, с которого капала вода. В воздухе пахло озоном и дождем, но ветер постепенно стихал, тучи отступали на юг.
  - Завалило или нет? - повторил Боник в динамик. Радиосвязь была отвратительной, в воздухе полно статики. Речь оппонента тонула в вихре разрядов, Вацлав Збигневович больше догадывался, чем слышал.
  - Абсолютно все выходы?! - крикнул он через минуту. Ты проверил? Абсолютно все? - Он просто не верил своим ушам. Еще бы, самого Леню Витрякова, его давнего партнера, завалило заживо. Горы сомкнулись и забрали его. В этом было что-то сверхъестественное, нечто такое, отчего у Бонифацкого пошел по коже мороз.
  Когда во дворе прозвучали первые взволнованные возгласы, гласившие: 'Огнемета погребло под завалами!', Бонифацкий, сказав себе: 'Не может такого быть, просто потому, что не может!', вышел на связь с заблокировавшими пещерный город боевиками. Те подтвердили, что Витрякова, похоже, завалило с остальными, когда кто-то из залетных гастролеров неожиданно пустил в ход связку гранат.
  - Прямо Лене под ноги запуляли, блядь! - твердили те, кому посчастливилось выжить.
  - Боник естественно отправился в горы, чтобы лично разобраться в происходящем и воочию убедиться, что и как.
  
  ***
  
  Дорога к пещерному городу заняла у него около получаса. Ураган пошел на спад, но вот дороги превратились в кашу. 'Опель Фронтера', в котором ехал Бонифацкий, с большим трудом прокладывал себе путь через это месиво, застрять в котором было еще полбеды. Куда опасней было соскользнуть в пропасть, как на салазках, а такая вероятность имелась. Белому телохранителю Бонифацкого пришлось сбросить скорость до двадцати километров в час, и держаться этой отметки. Оба моста работали, широченные колеса расшвыривали грязь по сторонам, но машина все равно рыскала то вправо, то влево. Второй телохранитель Бонифацкого, Желтый, сидел на переднем пассажирском сидении, не дыша, очевидно, предвкушая полет в ближайший кювет. Боник расположился сзади, пытаясь унять разболтанные нервы, и прикидывая в уме, на руку ему неожиданная смерть Огнемета, или нет. Он все еще не мог свыкнуться с этой мыслью, 'Леонид Витряков - мертв', прилагательное 'покойный' не клеилось к Огнемету, хоть убей. Но, раз такая возможность, то ли увидеть Леонида Львовича в гробу, то ли просто возложить венок на его могилу, появилась, Боник, как бизнесмен, был просто обязан взвесить все возможные последствия этого. Прикинуть, хотя бы в общих чертах, все выгоды и неудобства, вытекающие из недоказанного пока факта гибели ближайшего партнера и, местами, даже друга. Чувства, охватившие Вацлава Збигневовича, были противоречивыми, а калькуляция никак не хотела сходиться. В общем, он не знал, радоваться ему, или нет.
  'Некстати, конечно, Леня подставился'. - Это была одна из первых его мыслей. Совсем некстати, в особенности, если учесть, что криминальная война против клана Поришайло, которую они вели уже семь или восемь месяцев, достигла кульминационной точки. И, хоть основной удар по структурам Артема Павловича наносился в столице, причем, тут действовали не бандиты, а компетентные органы, спущенные с поводка высокими покровителями Бонифацкого, Леня, как ни крути, не был самым слабым звеном из известной передачи 'НТВ'. Напротив, во всем, что, так или иначе касалось криминала, Огнемет был просто незаменим. В конце концов, именно Леня был мышцами того преступного сообщество, слегка закамуфлированного под коммерческой вывеской 'Торговый Дом Бонифацкого', где сам Боник исполнял функции мозга. 'А мозг, оставшийся без мышц, это, друзья мои, паралич'. Правда, большинство головорезов Витрякова уцелело, но Бонифацкий не знал, стоит ли ему ликовать по этому поводу. Головорезы плохо поддавались управлению, и у него не было твердой уверенности в том, что он сумеет совладать с этой бешеной сворой. Более того, не было желания это делать. Почти как у князя Владимира Святославовича по прозвищу Красное Солнышко, который немедленно сплавил орду свирепых варяжских наемников ниже по течению Днепра, то есть в Константинополь сразу после того, как они завоевали ему власть.
  Была и обратная сторона медали. Суть ее заключалась в том, что Вацлав Збигневович устал от Витрякова. Огнемет его основательно утомил, особенно в последнее время. Леня был своенравен и заносчив, общение с ним напоминало Бонифацкому прогулку на поводке с крокодилом, когда не знаешь, кто быстрее расстанется, скажем, с ногой, какой-нибудь зазевавшийся прохожий, или ты сам.
  Не последнюю роль в этой специфической усталости Бонифацкого от Лени Витрякова по прозвищу Огнемет сыграла красавица Юлия, мисс Безнадега-93, которую они любили по очереди. Витряков в открытую, на правах собственника, иногда грубо и не без побоев, Боник - нежно, украдкой и тайно, с ужасом ожидая, когда их тайная связь выплывет наружу и станет известна Огнемету, после чего тот... ну, например, превратится в Отелло, который удавил несчастную Дездемону за куда как меньшее прегрешение. Секс с Юлькой стал для Боника чем-то вроде курения в пороховом погребе, купания в реке, где полно пираний или вообще, русской рулетки, игра в которую холодит и возбуждает одновременно, главным образом потому, что ставки запредельно высоки. Это было полное безумие, спать с ней, но Боник ничего не мог с этим поделать. Временами ему начинало казаться, что Витряков видит его насквозь, как царь Иоанн Грозный своих бояр в известном анекдоте про изобретение Рентгена, давно раскусил его с Юлькой, и даже находит в их любовном треугольнике какое-то свое, мрачное наслаждение.
  Вчера, после того, как Андрея Бандуру доставили в Ястребиное, и его уже осмотрел Док, они с Витряковым крупно повздорили. Началось с Бандуры, которого Огнемет предлагал удавить подушкой, а Боник возражал, закончилось днем рождения самого Витрякова, который должен был вот-вот наступить. Леонид Львович хотел в этот день поохотиться всласть, а затем, естественно, выпить в кругу друзей и, возможно 'подруг', которых в любой момент можно было подвезти из лучших борделей на побережье. Юлия, которая к тому времени приехала в усадьбу на недавно подаренном ей 'Фиате Пинто', уговаривала их отметить событие в одном из ялтинских ресторанов. Боник встал на сторону Юлии, он вообще опасался пьянок с участием головорезов Леонида Львовича в уединенных местах, вроде Ястребиного, когда водка приводит в негодность и без того неисправные от рождения тормоза большинства гостей. Винтарь, в конце концов, взбеленившись, заявил, что это его праздник, и будет так, как он сказал, а затем послал девушку на хуй, обозвав тупой пиздой и другими, еще более обидными словами. Боник попытался выступить арбитром. Леня, послав и его, только уже по другому адресу, к ебаной матери, вышел, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Боник решил, что Огнемет отправился на поиски спиртного. Они не рисковали затянуться. Баров в особняке хватало, не считая коллекции уникальных вин времен Воронцова и еще более отдаленных, которая хранилась в подвале. Юлия, в слезах, попыталась на ночь остаться у Бонифацкого, тут же отдавшись ему сгоряча. Вацлав Збигневович, естественно, был не в восторге от этой идеи, поскольку пьяный и злой Огнемет бродил по особняку где-то неподалеку, как голодный лев в зарослях между баобабами, и мог появиться в любой момент. Юля, расплакавшись еще больше, назвала Вацлава Збигневовича сцикуном, и тоже ушла. Он догнал ее и все же препроводил в одну из спален, посоветовав на прощание запереться на ключ. А сам отправился в гостиную, с бутылкой 'Диаманта' и фужером. Сел в свое любимое кресло у камина, устроил ноги на столе, обернулся, нашел глазами стеклянные глаза медведя. 'Ну что, Топтыгин, самое время накатить?' Медведь, как всегда, промолчал.
  
  Полный текст романа по адресу:
  https://www.smashwords.com/books/view/552709
  
  Другие книги автора
  
  Трилогия 'WOWилонская Башня':
  'Пропавшая экспедиция' (2012)
  'Новый Вавилон' (2013).
  '4891' (2014).
  
  Детективно-приключенческая сага 'Триста лет спустя':
  'Три рэкетира' (2003).
  'Охота на рэкетиров' (2004).
  'Будни рэкетиров или Кристина' (2005).
  'Расплата. Цена дружбы' (2006).
  'Месть. Все включено' (2007).
  'Конец сказки' (2008).
  
  Трилогия 'Рептоиды':
  'Правосудие в Калиновке' (2008)
  'Гнилое море' (2009).
  'Настоящее подземелье магов' (2011).
  
  Научно-популярная серия 'Проект Земля':
  'Тайна будущего - в Прошлом' (2009).
  'Матрица Катастроф' (2011). 'Темные аллеи' (2012).
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"