Ржавая железная дверь зевнула и клацнула. Дряблый свет забрезжил сквозь жалюзи. Смеркалось.
За серым зданием, за поворотом, где голубиный закат подернулся пеплом, была назначена та самая, та "эта" встреча. Никто не хотел ждать лишнего. Воздух трещал от напряжения. Шестеро мрачных мужиков настороженно глядели друг на друга. Издалека могло показаться, что статисты репетируют минуту молчания. Но никто не молчал. Говорили глазами. Позже, когда все разошлись, липкий страх, маленьким чертиком вцепившись в затылок, щекотал за спину, мурашками пробегая ниже, отчего стало еще холоднее, и седой туман цокотом отражал мои шаги от стен тихого переулка. За дверью была темнота.
Потом казалось, что все кончилось, отлегло, и теплый запах воска щекотал ноздри. Только нервная дрожь не давала сосредоточиться. Вязкое время, как кровь из раны, выкапывалось в песочных часах, бликующих от света керосиновой лампы. Человек в черном молчал. Каменное лицо его, отбрасывая отсвет в пыльный угол подвала, вызывало тупую пустоту в животе, чувство опасной неизвестности, сродни с чувством безнадежно больного перед серьезной операцией. Поверх прямоугольного, размером с кирпич, газетного свертка лежал пистолет "Beretta". Трескучим металлическим голосом человек в черном спросил: "Когда?". Я сказал: "Завтра.", и, повалившись навзничь на кровать, снова уснул. Спал тяжелым, мучительным сном, со вспышками отчаянных беглых мыслей, рвущихся на волю из сумеречного подсознательного облака воспаленных образов, перекошенных лиц, собачьих оскалов вороненых стволов, света фар и рева моторов.
Лида пришла рано утром и никак не могла меня разбудить ( где только она этому научилась!?) - целовала в губы пока не проснулся от удушья. В подвале будто бы стоял слабый запах серы, тянуло сырым холодом. Трещащая на сковородке яичница, как вытекшие желтые глаза, корчилась и бугрилась. А Лида весело щебетала о чем то своем, улыбалась, суетилась, совершенно не подозревая, что сегодня и есть то вчерашнее завтра.
Там на углу, где еще недавно жужжала толпа любопытных зевак, на пыльном асфальте засохли три бурые капли. Они блестели в косых вечерних лучах, внутри белого мелового контура, напоминающего детский рисунок маленького человечка. Хотелось закрыть глаза и куда - то улететь, или хотя бы избавиться от запаха серы, постоянно щиплющего в носу.
Солнце медленно пряталось за зеленую гору, влажный ветерок выгонял зной из города, серые дома тупо щерились оскалами открытых окон. Позже, когда узкий переулок перешел в мощеную дорожку, крутым спуском вьющуюся к берегу свинцового моря, я разулся, и по ней пришлось бежать, что бы не упасть. Море, слизывая следы босых ног с мокрого песка, плевалось брызгами пены. Когда катер, набирая скорость, бурлил винтами за кормой, оно, словно заглаживая рубцы на своем теле вздохнуло, заколыхалось волнами. Дороги назад не было...
"И захлестало по щекам, заросшим щетиной, липкими
тополиными листьями сна, захворилось, затворилась
память тонкими веками глаз, бывших одеждой
одинокого ангела смерти, обиженного, изгнанного но не падшего". "П" А.Зубровский 03.1998