И томятся в тяжелом ожидании искривленные, опустошенные до беззвучного крика последним ветром года, обдутые до лысых своих камней-бордюров, улицы, томятся нахохлившиеся, сердитые дома, напрасно теряющие свой жар на ноябрьский сквозняк, томятся люди, принуждаемые изнуряющими часами делать то, что не нужно никому. Никому, кроме владельцев пирога, ведь только это изнуряющее, отупляющее до состояния кретинизма, делание и создает разумное распределение долей: каждому - по труду.
И одни послушно и терпеливо грызут корки, доставшиеся по труду, другие, с чистой совестью, поедают аппетитную начинку.
Обман в том, что пирог, который с государственной мудростью делим на всех, вовсе не продукт нашего труда, он продукт как раз нашего избавления от лишних движений. Освобождения от пота. Он продукт нашей свободы и нашего ума.
Если вы признаете свободу и ум собственностью единиц, вы - человеконенавистник.
И собака трудится над костью, но человек использует инструмент.
Животные играют, познавая неизменные их правила поведения в жизни, человек познает, создавая новые правила для своей новой жизни.
...
Случайно послушал по радио одного писателя - "трескуна". Балагура площадного.
В крохотной африканской республике вызывает президент премьера и говорит:
- Давай, дружище, реформу образования устроим. А то мы сильно дикие.
- Давайте, - тот отвечает, - только для такого дела чиновники нужны.
А президент-то великий колдун был. Покопался он кое-где, хлоп! - и вот вам три новеньких чиновника для реформы.
Проходит время, президент интересуется: как дела с образованием?
- Учителей нет, ученики дебилы, словом, образование в известном месте.
- Чем же помочь? - спрашивает он у премьера.
- Надо, господин президент, реформу хозяйства учинить. Сильно мы отсталые. Как начнем трактора и горошек консервированный производить, так и образование улучшится.
Только для такого дела нет подходящих чиновников.
Президент поколдовал немного, хлоп! - и опять трех чиновников вынул.
Свеженьких.
- Действуй, - говорит, - и на средства не скупись.
Проходит время, он опять интересуется: как дела в экономике?
Премьер помялся, нагнулся к уху президентскому и шепчет:
- Все в известном месте.
- Да как же так! Съесть тебя мало! Шесть чиновников тебе дал, а все, сам знаешь где.
- Ничего невозможно поделать, господин президент, откуда вынуты, туда и стремятся.
...
Такие писатели - "трескуны" живут, обыкновенно, на Кипре, греют косточки.
Мы, в России, не трещим. У нас единая воля, общая цель, наши верха и низы едины, и наши шутки, хоть и спускаются сверху, но приятны всем. И шутник в России один.
Тут, я думаю, все согласны:
Народ.
...
Современная девушка демонстрирует свою галактику, как подсказывает ей личная фантазия. Она сама выбирает себе моду на сегодня, легко перемещается из громадной квартиры в крохотную студию и обратно, легко меняет пейзажи за окном. Увлечения. Векторы любопытства. Она сама точка притяжения, она сама, а не типичная "некто".
Современный юноша скользит между точками притяжения, демонстрируя необычность и мощь своих звезд. Мощь своего "я", но не внешних гаджетов. Он готов создавать свой новый, перемешанный с нею мир. Свой, а не типичного "некого". Интересный лишь для нее.
И, когда звезды совпадают, возникает жизнь.
...
- А тебе не жалко тех молодых, которые слушают людей с пластилиновыми лицами и заражаются от них пластилиновой болезнью? - спросил меня компьютер.
Мой старый, добрый слуга-товарищ.
- Не, - ответил я ему, - тот, кто переболеет, получит иммунитет, а кто так и останется пластилиновым человечком - те отходы эволюции.
...
Зачем я подумал о Кипре?
Я, в промерзшем до костей городе?
Там моря полные любовной пены, там душа попадает в республику карнавальных мистерий и солнечных городов, где в голубом небе странно соседствуют строгий город Христа и пышные сады Мохаммеда, а на горизонте видны Острова Блаженных. И лодки оттуда уходят в бесконечный Океан. И там живет та, что, как детей, с улыбкой окунает нас в горячку космических желаний.
...
А, вот кто интересен: пара в танго, он и она. Они смотрятся - он весьма полный, даже толстый, в белой рубахе и в тугой, черной жилетке, в широченных светлых штанах. О, это брюки! Крупный, импозантный мужчина.
Но как мягки его движения, как осторожны, чтобы не задеть и не ушибить кого-нибудь, как подчеркнуто музыкальны. Так могут двигаться под музыку одни толстяки и океанские корабли.
Она худенькая и гибкая. Она просто кружится в его руках и вокруг его ног, без батманов и выпадов - и правильно: танец создает он.
Кто же они? Давайте, познакомимся.
Усадим их за столик и послушаем.
- Я думаю, Галя, хорошо бы съесть парочку роллов, - высказал мысль мужчина, пожевывая сыр и маслину.
- Только парочку, - ответила женщина, - это невозможно! Сто двадцать килограммов! Я думала, Олег, ты на море похудеешь, а ты прибавил.
- Зато мой стан чувствует себя превосходно, - мужчина, Олег, называл "станом" свою поясницу.
- Слушать не могу, в детстве один раз упал с велосипеда и теперь всю жизнь ищешь болячки.
Ну что у тебя со спиной? Просто, таскать такой вес - любая спина устанет.
Она, Галя, обернулась:
- О, наконец-то бармен появился, а то - подходи и бери, пей, что вздумается. Пойду, закажу коктейль со льдом. Ты будешь?
- Да. Они все неторопливы. Южане. Зато много жестикулируют.
Она ушла, а он потихоньку, как мальчишка, выудил из кармана жилетки шоколадку и моментально съел.
- Никто не убедит меня, - прошептал он, - что сто грамм шоколада превращаются в килограмм веса.
Галя вернулась с двумя бокалами.
- Я не вижу нашего маленького туриста, - сказал Олег. После шоколадки он ожил для общественной жизни. Ему стало интересно окружающее.
- Как не видишь, вон он, прыгает на батуте. Лариса за ними следит. Она замечательная. Правда? Целыми днями, без конца, с детьми.
- А они где? - Олег спросил о каких-то отсутствующих.
- Гуляют вдоль берега. Так утром хотели. Говорили, по крайней мере.
- Романтическое уединение чревато безумством страсти, - важно произнес Олег. Сыр был доеден и ужасно хотелось роллов.
- Какой знаток женщин! Заказывай уже свои роллы. Думаешь, если мужчина женщине симпатичен, так она сразу и упадет? Все, бери ее?
Светлана его боится.
- Чего именно?
- Его авантюризма.
- Глупости какие.
- Нисколько. Помнишь, как он шутил и говорил, что жизнь - это умная стена, с окнами и дверями. Большинство жмется к окну раздачи супа, а можно открыть потайную дверцу и попасть внутрь и пойти по бесконечным комнатам, беря все, что захочешь.
- Это красивая аллегория.
- Это взгляд "перекати-поля". Казака. А нам, - Галя говорила о себе и подруге, - хочется иметь нормальную семью.
Семья Олега и Гали была нормальной русской семьей.
Он работал на предприятии, выпускающем разные "фитюльки" для железнодорожных станций, она работала медсестрой.
Она любила готовить, он любил покушать.
Она читала романы-фэнтези, он смотрел мультфильмы и клипы.
Он был "жаворонком" - рано ложился и рано вставал, она была яркой "совой".
Уже глубокой ночью, выключив прикроватную лампу и убрав недочитанный роман, она обнимала рукой высоко поднимающуюся, огромную грудь мужа, потом обнимала ногой еще более возвышающийся, могучий, как гора, мужнин живот, потом завинчивала свою голову мужу под мышку, и так ей становилось уютно и не страшно от сочиненных каким-то Ильмудрасом Нераспробованным ужасов жизни в эльфийском лесу. И так она засыпала. А муж во сне постанывал.
Он переваривал пищу.
Питание в их семье составляло суть их совместной жизни.
Питание правильное, то есть, здоровое.
Галя томилась от мечты, чтобы муж похудел и делала для того все возможное.
Главное, в таком деле - режим.
Утром, в половине седьмого, Олег ел легкий завтрак.
Два яйца всмятку, пара бутербродов с самой обычной колбасой - русской или докторской, но непременно в натуральной оболочке, и грамм двести домашнего, пластового творога, чтобы ноги носили.
Потом он укладывал в кофр контейнеры с полдником, который был весьма скуден и состоял обычно из салата с креветками и кукурузой, заправленного майонезом, двух-трех блинчиков с джемом и яблочка. К салату же присовокуплялась пара кусочков хлеба, обнимающих тоненькие ломтики буженины, кружка-термос с бульоном, ну, и уж под бульон, горсточка обжаренных сухариков.
Работа у Олега была умственной и требовала большого напряжения, поэтому на обед ему выдавалась определенная сумма. Обеды эти Галю очень беспокоили, в смысле качества пищи, и Олег клятвенно обещал, что будет брать в кафе только суп и кашу. Его жена была так наивна, что поверила в это странное меню.
После обеда, до окончания работы, Олег, кажется, ничего не ел, а только пил чай с булочками и крендельками.
Вечерами, узнав у жены, что следует купить, Олег навещал гастроном, который действовал на него возбуждающе, и, шумно ввалившись в квартиру с кульками, раздражающе пахнущими снедью, немедленно совершал долгожданный домашний обед.
Настоящий обед, с супом со сметаной, с чесночком, чтобы не заболеть гриппом, с ломтиком-другим розовой ветчины для остроты вкуса, с любимой всеми жареной картошкой, дышащей здоровым паром и с воздушными мясными котлетками под молочным соусом.
Чай пили чуть позже.
С нежным овсяным печеньем и пирогом, сверкающим вишнями.
Потом, поделав разные домашние дела, приступали, уже не спеша, и к ужину.
Ужинали супруги раздельно: Олег перед телевизором, Галя в кресле с книгой.
Ужин был самым простым и легким: пирожки с капустой и грибами, иногда, рыбные. Чашечка кефира, какой-нибудь фрукт, типа, киви, и другая мелочь, о которой и говорить не стоит.
В десять Олег пил вечерний чай с маковой булочкой, желал жене спокойной ночи и мгновенно засыпал.
Галя читала до двух, иногда до трех, а потом, устроившись, как было сказано, тоже засыпала.
Совершенно здоровый образ жизни.
При этом она была стройна, как балерина, а он, иногда, просто до слез доводил.
Когда Галя его взвешивала.
Этот ритмичный образ жизни не нарушался годами. Случай внес небольшую поправку.
Приближался праздник, и по этому поводу был приобретен солидный торт.
Торты в их семействе были редкостью, они были нездоровой пищей.
И как раз в тот же день, когда торт был внесен в дом и погружен в холодильник, произошло взвешивание Олега - Галя пришла в ужас.
- Ты не будешь есть торт, - произнесла она очень медленно, - ни кусочка. Мы не сможем найти штаны большего размера.
Олег принялся было объяснять, что есть и пробовать - это не одно и то же, но жена была непреклонна.
Наступил праздник, пришли гости.
Шутки, еда, танцы, ляси-тряси. Чаепитие с тортом.
Олег держался молодцом, не выдавая своего волнения.
Гости разошлись. Посуду убрали.
От торта остался большой кусочек. Очень приличный. Его положили на блюдечко и положили в холодильник.
- Завтра, - объявила Галя, - я сама его съем. Или выкину.
Супруги улеглись в постель, Олег помаялся минуты две, горько всхлипнул и затих, Галя почитала с часик ужасного и захватывающего Ильмудраса и тоже заснула.
В начале четвертого Олег открыл глаза - больше терпеть он не мог.
Осторожно отстегнув от себя жену, он прошел на кухню. Его трясло. Руки его не слушались.
Он налил стакан воды и, стуча зубами, отпил.
Нарушить запрет жены было невыносимо страшно, но еще невыносимее было дразнящее присутствие запретного лакомства.
Изнемогая от желания, он открыл холодильник и протянул руку. Свет ударил ему в глаза. Торта не было.
В это время жена его, лишенная привычной позы для сна, тоже проснулась. Ощупав постель и убедившись, что мужа нет, она моментально подумала о торте.
- Кому говорили нельзя, кто обещал, не трогать! - так выкрикивая упреки, она, теряя тапочки, примчалась на кухню, схватила посудное полотенце и, судя по замаху, пребольно стеганула мужа по спине.
- Это не я, а ты! Ты сама съела и забыла! - недоумевая, отвечал Олег, слегка поеживаясь от едва ощутимой щекотки - спина его была весьма плотной, как у моржа.
Но жена не слушала, и полотенце продолжало потчевать его спину.
Наконец, в отличие от спины, рука истязательницы устала.
- Как не стыдно говорить, что жена съела торт, как это по-мужски - во всем винить других, - сказала Галя, и тут, теряя остатки сна, вдруг вспомнила, как ночью, перед тем как заснуть, она убрала блюдечко с тортом на лоджию - подальше от греха.
- Я не съела торт, а нарочно сберегла его для тебя. Но на завтрак, - и она, так объяснив мужу, зачем были эти упражнения с полотенцем, прошла на лоджию и торжественно принесла скандальный кусочек.
- Однако, уже четвертый час, - сказал Олег, - а спать совершенно не хочется. Надо бы успокоиться и попить чаю.
- Но для завтрака рановато, - неуверенно возразила Галя.
- Назовем это "сладким полуночником".
Голос у Олега был бархатным и Галя засмеялась.
И они вместе съели этот восхитительный кусочек, который был, конечно же, велик для одного, и вернулись в спальню, испытывая друг к другу после всей этой тревоги и вину, и нежность, и раскаяние, и благодарность.
В ту ночь "сова" и "жаворонок" заснули одновременно.
И с этой же ночи, с определенной периодичностью, известной по-секрету одним женщинам, Галя покупала небольшие тортики для "сладких полуночников".
И Олег этому не возражал.
...
В галерее пороков есть такой: Зависть - смертный грех. Она очень прилипчива, мы ведь постоянно сравниваем и предметы, и понятия, и себя с чем-нибудь или кем-нибудь другим. То, се, деньги, машины, ноги, удача. Поступки. Слова. Подвиги.
Становится невыносимо обидно.
Наша личность тоже требует бонусов от внешнего мира. Того, сего. Приятного. Лучшего.
Удивительно, но когда мы сравниваем себя не с деньгами, машинами, подвигами и ногами этих других, а с их личностями, нам нисколько не завидно, и мы даже не задаемся вопросом: какая личность лучше?
Но мы постоянно сравниваем свое "я" с мертвым - так нас в школе обучили.
...
Ага, пошел настоящий, зимний снег, значит, можно отправляться на предновогоднюю ярмарку за игрушками.