Красота, разлитая Океаном по Вселенной, образует сгустки, отмели, косы и острова.
Каждый остров красоты - женщина.
Каждая женщина - остров красоты.
Да, ты прекрасна во всем, сестра моя. Да, ты прекрасна.
Ты, как речная вода, умывающе свежа, так что пауза просто необходима.
Посмотрите на крохотную девочку - вот она в голубом с белым платьице ритмично прыгает на одном пятачке, не смещаясь ни влево, ни вправо, как мячик, и только ее маленькая ладошка неподвижно зажата в крепкой длани отца, а он спокойно беседует со своим приятелем, таким же молодым и улыбчивым.
Для нее мир - огромная игрушка.
Посмотрите на девочку-подростка, одетую в наше время, как мальчик, в свободный костюмчик для улицы - как она увлеченно делится своими новыми открытиями с подружками. О том о сем, о взрослых делах и даже о современных, модных и красивых вещах - какие они теперь? Что это? Зачем - пока думать рано. Но любопытно!
Смотрите внимательней - как она движется: она уже машинально, уже так небрежно откидывает свои густые, непослушные волосы с глаз, и это почти женственно.
Для нее мир - бесконечная анфилада дверей в потайные комнаты с чудесами и сюрпризами.
Посмотрите на девушку - (далее шел выпущенный по цензурным соображениям роман).
Посмотрите на даму - (выпущена трилогия).
Посмотрите на очень пожилую женщину - и вы увидите в ней целиком все наше общество.
Светлана была девушкой и она, ну конечно же, мечтала о любви.
В русском языке нет слова прилично звучащего, определяющего молодую женщину с ребенком, женщину в возрасте задолго до тридцати. Почти ко всем представительницам женского пола мы скабрезно обращаемся: "девушка" и только к дамам-сенаторам: "госпожа".
Любви у нашей девушки пока что не было, а заняться на досуге чем-нибудь приятным хотелось.
Субботним утром Светлана решила приготовить очень вкусный, такой нежный и совершенно воздушный торт. Себе, любимой.
Ей хотелось отвлечься от проблем, а они были.
Ее непосредственный начальник, мужчина пятидесяти лет, страшный, как крокодил, с хитроватыми глазками упыря, похотливыми ноздрями, как жерла вулканов, и слюняво-полоротый, вылитый топ-менеджер корпорации, пару дней назад объявил ей прямо, без обиняков, по-офицерски, что хочет ее, как женщину и хочет немедленно, прямо на рабочем месте. Чуть ли не на столе.
Был дан срок, чтобы подумать - так в России принято, страна культурная.
Тысячи лет женщин в России не спрашивали: хочет она, не хочет - брали и употребляли, как гаджет. И этот гаджет рожал по пять и более детей - вот какой замечательный гаджет!
Но не так давно, с развитием науки, в женщинах обнаружили ум и это было так удивительно, что мы все никак не можем к этому привыкнуть. Это просто парадокс какой-то.
Если у них ум, а у нас тогда что?
Умок?
Отдаваться начальнику-крокодилу было не столько унизительно, сколько противно, до рвоты.
До крика ужаса.
Что с ним, что со скотом.
Значит, опять менять работу.
Значит, опять без денег. В долг. В кредит. Жизнь взаймы. И где же свобода?
Провалиться бы всему.
Вот поэтому - тортик.
Каждая девушка, намеревающаяся поутру заняться стряпней, должна переделать кучу необходимейших предварительных поступков.
Ей нужно совершить утренний туалет и для того пропустить через квартиру ведра теплой воды. В старину каждая женщина имела свою реку или озеро.
Ей нужно украсить лицо, ноги и руки.
Они должны начать говорить.
И для того женщины держат зеркала и тысячи коробочек с кремами и красками, пилочками и ножницами. И еще с кисточками. Их надо сперва достать, все, а потом, в таинственном для мужчин порядке, убрать.
Ей необходимо аккуратно заправить постель, проветрить комнаты, а заодно смахнуть пыль. Чуть-чуть.
Это приходится делать самой, потому что эти роботы-пылесосы, почти как мужчины, раздражающе бестолковы.
Они бесят. Они "глючат". Они видят только то, что видно, а думать им сложно.
Ей хочется поговорить, пока она пьет кофе.
С приятельницей - это ведь очень интересно: узнать, встала ли она. Ведь уже все, например, я, встали. И как у нее дела?
О, ты спишь? Извини, а я встала. Ну, спи.
В варианте со Светланой был еще короткий, минут на десять разговор-приветствие с сынулечкой Тимошей, который летом почти безвылазно обитал у дедушки, любителя зоопарков, цирков и каруселей. Еще мороженого.
Дедушка был сед, носил рокерскую косичку и белые кроссовки и увлекался речным туризмом. Экстремал.
Бабушка "стрелялась", но втайне любила дедушку.
Также очень важно вот еще что.
Обязательно! Иначе все пригорит!
Поправить метелочку из полыни над входной дверью, связку чеснока возле вентиляционной сеточки, талисман удачи - фарфоровую лисичку, несущую петушка, и типографскую иконку Тайной Вечери.
Да, иконку.
Два раза в году наша девушка ходила в храм.
При этом она менялась, можно сказать, преображалась. Дело не только в юбке и косынке.
Ей хотелось добра.
Она была кроткой и необидчивой.
Ее совесть сладко ныла, предвкушая прощение.
И она тоже прощала всем.
Ее "бывший" в храм не ходил, а был циником и нарочно рассуждал в такие праздничные дни вслух:
- Смиренным боги дают благодать, а гордым подставляют плечо.
Или.
- Плачущих боги утешают, а смеющимся очищают сердца.
Или совсем жестоко:
- Прощать подлеца - это трусость, это хуже, чем предать родителей или отказаться от детей.
Она молчала, не умея возразить, и ее синие глаза темнели и она становилась еще красивее.
Теперь, когда они с мужем расстались, она построила в памяти между ним и собой стену забытья. Но его реплики, казалось, плавали в воздухе, висящем над страной.
Бедная девочка не знала, что любая стена имеет тайный проход с дверцей, закрываемой на хлипкую щеколду.
И вот еще что.
Чувство собственности в крови у женщины, она, по сути - мать, хозяйка и госпожа жизни, и поэтому "собственность" отторгнутая и утерянная томит ее, пусть и втайне, не признаваясь уму.
Ее "бывший" все равно был ее. Гад такой! Это он, он делает ее блудницей!
Он заставляет сравнивать, заставляет искать любви. Мечтать о ней.
Ему нет возврата, его вообще больше нет, а все его приключения, "пассии", все его несчастья и беды вызывают только презрение и брезгливость.
Грязный, сумасшедший бродяга.
И еще, о, только не смейтесь! Это секрет, это тайна.
Нужно проверить, тщательно ли залеплены стикерами глазки умных видеокамер. Всех.
Для чего?
Спросите, и она густо покраснеет и, может быть, признается, что побаивается, что через глазок видеокамеры за ней пристально смотрит "та" и хочет вдруг вселиться в нее, овладеть ее телом и душою.
Кто это - "та"?
Кто она?
Фата Моргана.
Это случилось давно, когда Светлана находилась еще в животе матери, а ее, ничего пока не знавший об этом отец, будущий дедушка Тимоши, сплавлялся на байдарке по одной из горных речек.
Товарищи его ушли вниз по воде раньше, а он задержался на поляне, где была ночевка, и теперь нагонял их.
Стоял чудесный день. Горы торжественно отливали мокрой зеленью, а в небе плыли пухлые, белые облака.
Река спокойно гудела и пока не играла с человеком - лодка шла легко.
Внезапно он увидел впереди лодки, что русло реки раздваивается, и река образует два рукава.
На карте они не были обозначены.
Левый рукав шел по узкой долине, а правый, казалось, забирался в гору. Отсюда, с вершины водного хребта, виделось, что вода движется явно вверх. Оптический парадокс.
Повинуясь скорее азарту, чем любопытству, он свернул вправо.
Тут течение усиливалось, и приходилось сильно работать веслом, уворачиваясь от торчащих камней.
Вдруг он почувствовал, что больше не управляет лодкой - река мощно взяла ее, и теперь и он и лодка принадлежали ей.
Послышался глухой рев - впереди был водопад.
Это был блуждающий водопад Кара-Дук, погубитель охотников, о котором рассказывали местные шерпы, но он им не верил, а считал легенду сказкой.
Смерть была неминуема.
Он посмотрел на небо и сказал:
- Все, что угодно, только спаси!
Небо показалось ему удивительно голубым и праздничным. Облака плыли, качались и останавливались. Как игрушечные машинки.
И вдруг.
На одном облаке он явственно различил фигуру молодой женщины, она сидела и болтала ногами в воздухе, будто катаясь на лодочке.
"Мираж? Призрак перед смертью? Кто она?"
- Все, что желаешь, только спаси! - шепнул он в отчаянии этой облачной женщине.
До водопада оставались считаные метры.
Женщина, перегнувшись, посмотрела вниз и толкнула что-то невидимое ногой.
Лодка ударилась о дерево, зацепившееся ветвями за дно.
Он схватился за мокрый и скользкий ствол и медленно полез к берегу.
Река несколько раз хотела унести эту добычу - человека и накрывала его с дикой силой, но он
выстоял. На камнях у берега он лег вниз лицом и несколько минут лежал, боясь оглянуться.
"Что это было?" - он не знал.
- Ты отдашь мне то, что тебе самому дороже всего, - прозвучал сзади женский голос.
Он не смел оглянуться. "Галлюцинация, это от шока".
- Отдашь, или все твои близкие утонут.
Он повернул голову - никого. Камни, плиты. Река гудит.
Он сделал шаг, другой.
На гранитной плите, чистой, как стол и не поросшей мхом, были видны два мокрых отпечатка босых ног.
У него колени подкосились.
"Этого быть не может, но вот ведь, она существует".
Вода ушла сквозь камни, и вместо реки открылась дорога. Она вела вниз, к долине, и он пошел.
Когда он вернулся домой, жена сообщила ему, что у них будет дочь.
Дочь и была той, что было ему дороже всего. И она была обещана Фате Моргане, повелительнице облаков.
Электронных тоже.
Когда Светлана была девочкой, она панически боялась, что Фата Моргана заберет ее в облако.
Поэтому, сделав уроки, при этом, не отвлекаясь на кролика Петю, она требовала у папы, чтобы тот поклялся, что раньше восемнадцати лет этого не случится.
Ведь ей так хотелось поторчать в интернете.
Теперь она была взрослая, разумная девушка, но некоторую предосторожность соблюдала.
...
Защебетал домофон.
- Да, - сказала Светлана, ожидая услышать голос уборщицы подъездов или почтальона.
- Вам цветы, доставка.
"Странно! Кто бы это мог быть?"
Недоумевая, она открыла входную дверь. Ей уже сто лет никто не дарил цветы, потому что тюльпаны на восьмое марта, которыми они обменивались с подругами, были не цветы, а вежливые открытки.
Появился парень-рассыльный с очень озабоченным лицом делового человека и держащий приятный и не наглый букет белых хризантем, спросил ее фамилию и вручил цветы.
- А кто прислал? - спросила Светлана.
- Попросили передать, чтобы вы вышли на лоджию, - ответил рассыльный и уехал на лифте к
срочным делам.
С букетом в руках она вышла на лоджию и открыла мягко чмокнувшее окно в мир звуков.
Ей было ужасно любопытно: кто же?
Внизу стоял Сергей (она не помнила отчество) Косточкин, тот симпатичный нарушитель и, вероятнее всего, бабник, - о! Это она помнила! - широко улыбался ей и держал над головой растянутую бумажку-плакатик с номером.
"Зачем он? Почему? Это ведь не может быть знаком внимания, тогда, что это? Как странно!"
Она набрала номер.
- Здравствуйте, в честь чего цветы?
- Это в знак признательности. Я вам очень благодарен, вы не дали мне пойти по скользкому пути, вовремя остановили, и теперь я совершенно другой человек.
Я, благодаря вам, остепенился. Я мечтаю стать гражданином с большой буквы.
- Я очень за вас рада. Спасибо за букет, - Светлане стало смешно и весело.
"Он врет, сочиняет про "остепенился". Интересно, зачем?"
- Я приглашаю вас сегодня вечером в театр, - продолжал Косточкин, - это то немногое, что я могу вам предложить. Моей спасительнице и учительнице.
"Чего это ради? Зачем мне идти с тобой в театр?"
- Мы с вами не знакомы.
- Вот те раз! - искренне удивился Косточкин, - знаем друг друга по именам - и не знакомы? Что же нужно для знакомства? Станцевать босиком "лезгинку" у костра?
- Все равно, как-то неожиданно.
"Неужели я решусь и соглашусь? Взять, да и пойти, а что?"
- Мне и самому неожиданно, - продолжал Косточкин, - вот если бы мы с вами были влюблены друг в друга, тогда это бы неожиданностью не было.
Серьезно, мне очень хочется сделать вам что-нибудь приятное. Давайте, сходим. Заодно и познакомимся.
- Не знаю, - сказала Светлана, вдыхая нежный аромат цветов.
- Я заеду за вами в половину седьмого, и я буду печален, скромен и деликатен.
- Зачем же печален, если в театр?
И Светлана отошла от окна.
Она вернулась на кухню к тортику, но тортик теперь был не актуален.
Ее пригласил в театр мужчина.
Так странно! Он был симпатичным и наверняка мог делать выбор.
Значит, она ему нравилась? Нет, он не знает о том, что у нее есть ребенок, а это его оттолкнет.
Он просто пригласил. Как джентльмен.
Но она? Что, например, она наденет? Надо что-нибудь спокойное и не вечернее. Простое.
А вдруг она ему понравилась? Ужасно!
Вдруг это начало каких-то отношений? Каких? Надо позвонить Катерине и послушать, что она скажет по поводу всего этого.
Светлана искоса посмотрела в большое зеркало, в котором отражалась красивая девушка, созданная для любви, высунула с милой гримасой язык и сказала: "Дура".
Она была в легком смятении, так и оставим ее пока что. Пусть придет в себя.
Катерина, которой намеревались позвонить, была грамотным экспертом жизненных ситуаций. Окончив с красным дипломом химико-технологический, она и трудилась технологом на крохотном заводике, выпускающем пластмассовые тазики. Работа ее заключалась в том, что нужно было целый день бегать по цеху и искать двух "гусей" - Петра Ивановича и Ивана Петровича. Те были и правда, как гуси - важные, ходили с утра покачиваясь и говорить начинали оба вдруг разом и непонятно о чем.
- Петр Иванович! Проверьте уровень масла!
- Иван Петрович! Поправьте натяжение трака!
В ответ шло надменное: "Гор-гор-гор".
Директор заводика, толстый и грустный человек без характера, целыми днями ломал голову над тем, как выйти на международный уровень и в суету производства тазиков не встревал.
Катерина была девушкой энергичной и маниакально справедливой.
Эта тяга к справедливости заставляла ее участвовать во всех абсолютно митингах, как согласованных с городской властью, так и нет.
Участвовала она по-девичьи эмоционально, с криками: "Позор!" Поэтому происходили задержания и составлялись протоколы.
Следователям она нравилась - и внешностью и репликами, и среди них бытовало мнение, что она девчонка классная и с ней неплохо бы - дальше шли мужские фантазии, ярко свидетельствующие о том, что в правоохранительных органах крепко угнездился разврат.
Митинги эти, проходившие то тут, то там, вызывали разные - и сердитые и одобрительные оценки общества, но все сходились в одном: надо что-то менять. Но что - не знал никто.
Пирамида власти делала то, что только и умела делать столетиями: росла вширь и ввысь и сосала сок. Партии с разными названиями говорили только о разных способах дележа нефтяных доходов и словно бы с ехидцей задавали гражданам вопрос: "Может быть, вы нас во власть хотите? В пирамиду? К соку?"
А между тем всюду усиливалось, как зреющий нарыв, раздражение честолюбия, прикрываемого у нас повсеместно маской деревенского дурачка.
Человек ощущал, что честь его задета, потому что кичиться новым не получалось, а старым, вроде керосиновых ракет, было в "лом".
Человек обязан быть гордым, чтобы жить или уж - "мертвые сраму не имут".
Толпа или колонна, как женщина, требует и принимает только простые ответы. На вопрос: "Что менять?" - ответа не было, на вопрос: "Что происходит?" - ответ звучал стихийно.
"Обокрали!"
А народ с ущемленным самолюбием становится беспощаден в своих движениях.
...
- Этот Косточкин тебе, как, симпатичен? - спросила сонная Катерина.
- Ну, он довольно приятный такой, - отвечала Светлана, думая, чем же таким приятен ей Косточкин, кроме мучительно веселого раздражения из-за того, что он, наверняка, бабник и его следует проучить. Как "бродягу".
- Тогда после театра приглашай домой и оставляй. Понятно же - клинья бьет.
- Как! Сразу!
- У нас сегодня митинг по поводу тарифов на воду, и, наверняка, будут брать, а ты с мужиком симпатичным переспать не решаешься. Овца прокремлевская. Слушать не хочу.
И Катерина отключила телефон.
А Светлана уселась искать в интернете подсказки: как быть неотразимой и независимой.
И не вульгарной. С мужчиной в театре и после.
...
Зайдя в лабиринт иллюзий, создаваемых цифрами, человечество с любопытством бредет по нему, пытаясь нащупать выход.
Электронная книга - ею не хлопнешь по столу, не сожжешь и не заставишь на ней присягнуть.
Электронная песня неповторима за столом.
Электронные события - фильмы-игры - не встретишь в реальности, а значит, это сновидения, рассказ о которых интересен только самому спавшему или продолжающему спать.
Скоро Человек наденет этот гаджет-экран, как одежду, ведь он до сих пор гол и молекулярен.
И даже засунет его в мозг и кровь.
Вероятно, тогда у Человека будет красивый нос и глаз. И Человек будет абсолютно здоров.
И сыт. И удовлетворен.
Но он останется в лабиринте. Среди стен без выхода.