Внешний, удобопостигаемый разумом мир, тот, который вульгарная философия называет "материальным" (хотя я никогда не мог добиться вразумительного ответа на вопрос - что такое "материя"? обычно, начиналось словоблудие и тавтологии), а в просторечье называемый "природой", сам по себе не знает красоты.
Цветы, водопады, закаты, животные, рыбы и берега океана - все они демонстрируют гармонию ритма, пластики и меры. Но не для себя - для нас.
Красота, прекрасное - это чисто человеческая забота и фантазия. Цель жизненного поиска.
Зачем же мы ищем их? Откуда, вообще, в человечестве тяга к прекрасному?
Мне думается, прекрасное или то, что заставляет восхищаться, благоговеть, хранить, а неосознанно, и обладать, возникло в наших головах в тот самый день, когда маленькая мутация самца питекантропа передалась через соитие его самке, и на земле появились пары, не нуждающиеся для продолжения вида в периодах "течки".
Возможно, Моисей и имел в виду эту метаморфозу, говоря о создании человека из "грязи земной". Питекантропы были грязнули редкие.
Просто в те старые времена люди и пользовались старыми понятиями. Ясными окружению.
Женщина способна к зачатию, практически, постоянно, практически, с утра, и потому она постоянно обязана выделиться и выглядеть привлекательно, лучше или хоть не хуже "соперницы", и она постоянно оценивает мужчину, как партнера, ища в нем идеальную (как у "старших" и "успешных") "охрану" для себя и потомства.
Это на одну долю - ту, что от питекантропа.
Людское племя сразу отличалось от звериного коллективной заботой и о матерях и о младенцах, и женщина наша интуитивно свободна от животного страха "пропасть", поэтому на оставшиеся девять долей женщина, слушая и разглядывая мужчину, просто прикидывает, хочется ей попробовать с ним или нет. Он довольно мил. И уши смешные. Видите? Пошли оценки.
Мужчина с готовностью демонстрирует в ответ, что он весьма неплох. И готов, хоть сейчас. "По свистку".
Ведь он все-таки на девять долей питекантроп.
В наш век - оба бессознательно.
Эта женская потребность - быть замеченной, оцененной и выбранной - и женское любопытство и своенравие в выборе партнера и создали потихоньку, шаг за шагом, весь тот колоссальный мир прекрасного, с его эстрадой, музеями, арт-галереями, дворцами, городами, курортами, наукой, политикой, луной и литературой.
Моей - точно.
...
Ночь была тиха и прозрачна, как спящее озеро. От соседних могил прохладно веяло грустной тайной бытия человеческого, деревья задумчиво молчали и не шевелились, боясь спугнуть тишину, на белых песчаных дорожках мягко плескалась полуночной нимфой круглая луна - мы с Шурой, скрипя костями, мускулами и мозгами извлекали тяжелый гроб с Федором Федоровичем из узенькой штольни с помощью автомобильной лебедки.
- А хорошие гробы готовят олигархам у нас в России, - сказал Шура, когда тяжелый палисандровый ящик для правильного хранения праха человеческого был, наконец, вытащен на маленькую лужайку перед ямой.
Мы сели на гроб с Федором Федоровичем - надо было передохнуть, собраться с силами и на плечах унести Федора Федоровича до забора, а там уж погрузить в машину. Гроб надо было осторожно подбросить к кладбищенской конторке - будто кто-то случайно нес и потерял, а лаз в штольню засыпать.
Шура брезговал носить Федора Федоровича на руках и был готов дотянуть его до машины прямо в гробе, на катках (он даже приволок несколько обрезков труб), но я одернул его и призвал быть мужчиной. Посдержанней.
- Вдруг нас остановит полиция? Ее, когда не ждешь, всегда хватает. Если мы везем труп в мешке, в багажнике, очень правдоподобно звучит объяснение: "Собираем грибы с товарищем, беседуем о театре, вдруг видим - мешок, а в нем труп. Нас это настораживает и, вот теперь везем в полицию на экспертизу". Нас, возможно, еще и похвалят. Сам знаешь, как радуются измаявшиеся от скуки полицейские, когда им по ночам сознательные граждане привозят из леса неизвестных покойников - есть хоть чем заняться.
А если повезем Федора Федоровича в гробу? "Легенда" теряет жизненность: "Собираем в лесу грибы, беседуем о театре, вдруг видим - гроб, а в нем покойник". Подозрительно как-то звучит.
Шура согласился, но все-таки надел марлевую маску и белые хлопковые перчатки. Он походил на ученого, разрабатывающего бакоружие - было приятно смотреть.
- Шура, - спросил я товарища, - а что ты намерен делать с миллионами, которые госпожа Торбаева вручит тебе, буквально, через несколько часов?
Шура повел плечами и положил подбородок на черенок лопаты:
- Думаю, поеду в Африку. Организую какую-нибудь революцию и стану у них королем.
- Африка - правильный выбор. Колыбель человечества. И потом, в постиндустриальной России - мы же отказались от сложной индустрии, согласен? - никакие революции, да и просто перемены невозможны. Крестьян меньше семи миллионов, в убогой промышленности около пятнадцати, то есть тех людей, которые могут и умеют ломать и созидать, до смешного мало. Остальные жмутся с ложками к бюджету государства. А государство - это чиновник. А чиновник только тогда способен что-то менять и быть эффективным, когда он - "Берия".
Мы же добрые нынче. Цивилизация и нас коснулась, пусть, хоть шутя. Мы будем продавать газ и нефть, а надо будет, продадим пресную воду из рек, кончится вода, будем продавать старух и стариков "на мыло". Не всех, конечно, некоторых просто нельзя "на мыло". "С душком".
- А закончатся старухи? - спросил Шура с интересом.
- Когда продавать будет нечего, наступит время "плена Вавилонского". Что же, давай, откроем упаковку.
- Ну, а ты, ты решил, куда потратишь миллионы? - спросил, подымаясь с гроба, Шура.
- Еще нет. Но, скорее всего, раздам их на улице девушкам и женщинам, чтобы совесть не мучала. Ведь все состояния, так или иначе, украдены у наших женщин. По кусочкам - там недоплатили, там взяли лишнее. Берут, вроде, у "него", но "он-то" добывает для "нее".
- Это по-королевски!
- А мы и есть короли. Короли ночных дорог.
Подцепив "фомкой", мы приподняли массивную резную крышку и тут же резко опустили, чуть не роняя, ее к ногам - мы сразу, и Шура и я, заглянули непроизвольно в гроб Федора Федоровича, и силы из рук ушли. Гроб был пуст.
- Что за идиотские шуточки! - спросил довольно громко Шура, обращаясь к абстрактным слушателям, - где олигарх?
Луна, не обращая на нас внимания, продолжала бесстыже плескаться на дорожках.
Я покопался в гробу и быстро обнаружил откидную дверцу, исполнявшую роль донышка.
- Шура, а наш Федор Федорович, не второй ли Гудини? Он точно помер?
- Я лично пульс не щупал, но ведь есть завещание, и оно в силе.
...
Мы наспех забросали яму землей, гроб был тяжелый, и нести его теперь не хотелось, поэтому мы привалили его к мусорному контейнеру - авось, кто-нибудь подберет. Вдруг нужда у человека?
Мне нужно было обдумать ситуацию.
Я вложил все свои сбережения в создание мраморного памятника графине Фон Штосс, Шура больше недели рыл тяжелую, каменистую землю и почти одичал, по крайней мере, изо рта у него пахло - а мы оба были не из тех, кто легко признает проигрыш.
Три дня я лежал на канапе, а Шура пьянствовал, пугая окружающих разговорами, что смерть - это иллюзия, и кладбища реально пусты - покойники ходят среди нас и посмеиваются нал нами, дураками. При этом он делал страшные глаза и шепотом добавлял: "Они даже служат в структурах!"
На четвертый день он пришел ко мне, сел и хмуро сказал:
- Я "допер".
- Поздравляю, я тоже, - ответил я с канапе, разглядывая его небритое, но ставшее за эти дни почему-то интеллигентным, лицо. Лицо плейбоя-аристократа.