Как и все чеченцы, он яро ненавидел нас, но была в нем какая-то особенность, которая не давала мне покоя. Или это его рост (слишком высок для азиата), или его борода была короче, чем у остальных, или его орлиный нос выделялся своей угловатостью во всех линиях, или смердило от него за версту обычаем по особенному ходить на двор. Понять я этого был не в силах. Да и за чем, что то понимать, если смерть ближе не куда.
- Режь свинья! Режь, кому говорю!
Я понял. Страх...страх, который я всегда испытывал в подобных ситуациях исчез. В груди не жжёт, не выворачивает наизнанку. Хотя в таких ситуациях бывать не приходилось. Где бы, интересно, я его испытал, если кама впервые касался моей шеи. Но я заметил ещё кое-что. У его глаз нет цвета и у его темнокожего друга тоже нет цвета в глазах. Такое я видел впервые и больше ни когда не замечал за людьми такой особенности. Ваньку они повернули ко мне спиной, вот бы в его глаза посмотреть.
За что мы здесь?
Зачем, ты Александр согласился принять Картли, Кахетию? Зачем нужно было спасать от турков Грузию, Азербайджан и Армению?
Пропадали бы сейчас турки на границе с этими ворами, и пополнялись чеченские рынки рабов выходцами из этой восточной страны. Но не они, не англичане, не французы, не османы, а мы и только мы оказались первыми на этом поле битвы.
В голове резко заболело. Что же ты собака по битому бьешь? Итак крови сколько потерял. Ваньке тоже перепало, только ему просто так, чтобы не терял бдительности.
Глянуть в глаза без цвета, пусть увидит, что Бог лишил меня страха, пусть почувствует - сердце труса перестало биться. Я новый. Мне не страшно умереть, потому что всё это время было страшно жить. Глянь чеченец, глянь. Что ты видишь? Ветер вольный над мордовскою деревней, али песню жены моей или батю моего, храбра русского, рукой одной прижимающего вашего скакуна к земле, али церкви мои в коих крестят героев русских. А ты Ваньке взгляни в глаза! Если трус тебе так в глаза смотрит, то его взгляд ты и подавно не вытерпишь.
Он и сам не понял, что произошло, но продолжал совать мне в руку кинжал.
- Смотри, твой друг связан. Перережь горло, подари нам его голову и будешь свободен. Честно обещаем.
Откуда эта скотина наш язык так хорошо знает? Наверно контрабандист и работорговец. Или часто имел дело с русскими торговцами, а то и гляди вырос у таких.
Ну ладно, посмеялись и хватит.
- Мы не режем братьев ко... Разговор оборвал дикий вопль за соседним пригорком. И черный чечен залился смехом, а разговорчивый с усмешкой добавил:
-Кажется, ты ошибаешься.
Тут всё стало на свои места, значит не мы одни такие. Развлечение у них, что ли такое, а может рук не хотят марать.
-Мы не режем братьев, которыми оградил нас господь.
Больше ты, сука, от меня не чего не услышишь. И обрубок свой можешь за пригорок отнести, кому другому показать.
Пара тычков в спину были за радость, значить не потешил я вас! Руки вновь связали, подняли и повернули к Ваньке затылком.
- Теперь твоя очередь. Хочешь жить?
Минуты две длилось молчание. И я понял, что происходит. Ванька решил напоследок подарить им свой взгляд. Мне даже стало смешно, когда представил эту картину. Ванька был самым храбрым молодцом в нашей деревне. Дикие звери не пугали его, на медведя сходить за радость было. Только своего и моего отца побаивался, да кто их не боялся в деревне, особенно если один другому шел на выручку. Мы, наверное, с Ванькой и подружились, потому что дружба между нашими отцами была очень сильна. А может не поэтому.... Сколько себя помню, он меня от обидчиков под свою защиту брал, вот и вырос я, наверное, трусом.
- Ты что глухой или не совсем наш язык понимаешь. Тут и так грехов куча, за ваши бы жизни перед Богом ответить, а ты мне брата предлагаешь убить. Нет уж, сами как-нибудь.
Оба чеченца замерли. Первым ожил разговорчивый, что то сказал на своём чёрному. Колебались они не долго, и я понял, приняли решение зарезать, какие с нас рабы, если воля да вера в нас есть.
Чей то хрипловатый голос остановил их. Старик у камня, всё это время он находился там, наслаждал свой взор убийством захватчиков. Оба чеченца остановились. Старик заговорил по-русски:
- Я дарю вам свободу.
- Зачем, они ведь отбирают наши земли и нашу свободу. Они не достойны жить.
Теперь уже мы не чего не понимали. Старик громко и быстро заговорил на чеченском. Пока он говорил, я рассматривал его глаза, они были жгуче синего цвета. Повернулся к двум его сородичам и разговорчивый отвесил мне оплеуху. Ну да, не время в глазки друг другу заглядывать, война ведь.
Нас развязали. Старик навязал нам повязки на лоб, сказал, что с ними нас не тронут. Указал рукой на северо-восток:
- Там ваш дом.
Посмотрел с минуту на нас и тихо добавил:
- А здесь наш.
Наши тени медленно исчезали, пока совсем не растворились в синих глазах старика. Он повернулся к бесцветным. Почему? Читалось в глазах молодых горцев. Старик снова обнял спиной камень и тихо ответил:
- Так редко встречается нохчолла, что нохчо уже забыли, как она выглядит.