Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 9

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.37*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано


ТЕТРАДЬ ДЕВЯТАЯ

  
   Тяжелая жара придавливала город. Днём пустели улицы, умолкали птицы.
   В больничном саду, как и везде, жарко и душно. Но тень давала иллюзию прохлады. И на ленч врачи расположились в саду. Хотя до ближайшего бара менее двадцати шагов, но эти шаги надо сделать, надо пройти по солнцепёку. Проще позвонить в бар и заказать всё необходимое. Наценка за доставку неизмеримо меньше страданий при ходьбе.
   Против обыкновения ленч проходил в молчании. Жара не располагала к разговорам, даже профессиональным. Они перекидывались редкими репликами, не глядя на собеседников.
   - Я ожидал большего наплыва.
   - Цветные избегают врачей. Тянут до последнего.
   - Да, пока он ходит, он считает себя здоровым. А ведь чего только у такого "здорового" нет.
   - Полный букет.
   - Ну, о хрониках я не говорю. Те вообще...
   - Ну, так все цветные "вааще"...
   - Но и живучи они невероятно.
   - Да, помните ту драку на станции...
   - Расскажите, Невилл, вы ведь там были.
   Невилл усмехнулся, покачал стаканом с полурастаявшими кубиками льда.
   - Так ведь не о чём рассказывать, коллеги. Я дежурил в полиции и выехал с нарядом. Осмотрел двух раненых... кого остальные не успели утащить и где-то спрятать. Станционный сержант клянётся, что раненых и убитых было не меньше десятка. Но всех унесли. А этих двух не успели.
   - И что там было?
   - Ножевые проникающие. У одного брюшная наизнанку. У другого грудная снизу. Печень, лёгкие... - Невилл махнул рукой. - Их надо было успеть допросить. Я им закатил по лошадиной дозе анальгетика. Так пока я возился со вторым, первый встал и попытался удрать.
   Все расхохотались.
   - Его перехватил полицейский, - продолжал Невилл. - И не нашёл ничего лучше как двинуть прикладом. В живот. Я там только кое-как уложил всё и стянул. Ну и повязку лёгкую. Чтоб после допроса уже в стационаре... А тут такой удар. И всё. Было двое, стал один.
   - А второй? - после недолгой паузы спросил кто-то.
   - Не знаю, - пожал плечами Невилл. - Его увезли в полицию, у них свой врач.
   - Да, доктор Форбс.
   - Да, я передал ему записку, но не знаю...
   Помолчали.
   - Ого, - тихо сказал кто-то.
   Все обернулись.
   - Смотрите, кто пришёл, - усмехнулся Невилл. - Что тебе нужно, индеец?
   В десятке шагов от них стоял молодой высокий индеец и смотрел. На них и сразу как бы сквозь них.
   - Вход для цветных там, - доктор Моран взмахнул рукой со стаканом, показывая направление. - Иди и жди там. Кто там сегодня дежурит, коллеги?
   - Ох, кажется, я, - томно простонал Роджер. - Что там у него?
   Индеец попятился, но не ушёл. Его глаза по-прежнему не отрывались от врачей. Доктор Рудерман поймал этот взгляд и встал.
   - Ты ко мне?
   - Да, сэр, - кивнул индеец.
   - Это безобразие! - возмутился Моран. - У нас перерыв. Пусть подождёт, и Роджер им займётся.
   - В самом деле, на умирающего он не похож, - усмехнулся Невилл.
   Но доктор Рудерман уже подошёл к индейцу.
   - Что случилось?
   За столом притихли, прислушиваясь.
   - Там одному... нашему плохо. Совсем плохо, сэр.
   Доктор Рудерман кивнул.
   - Он ранен?
   - Нет, сэр. Ему плохо, сэр.
   - Ну, так тащите его сюда, - вмешался Роджер. - Положите в приёмной и ждите.
   - Где он? - доктор Рудерман словно не слышал реплики Роджера.
   - На станции, сэр.
   - Хорошо. Подожди меня здесь, я сейчас.
   - Да, сэр, я буду ждать, сэр.
   Рудерман быстро ушёл в дом, а индеец остался стоять. Теперь он стоял, потупившись и словно не видя и не слыша врачей.
   - Нет, это хамство! - кипятился Моран. - По такой жаре тащиться через весь город из-за какого-то черномазого!
   - Им что, до больницы его тяжело дотащить? Лентяи!
   - Просто обнаглели.
   - Спорим, ничего там серьёзного нет.
   - Стукнули в драке, скорей всего.
   - Эй, парень, почему вы так дерётесь?
   Индеец никак не отреагировал на вопрос. Он стоял, заложив руки за спину и опустив голову. Губы плотно сжаты, лицо неподвижно, и только ещё ходившая ходуном грудь и блестящая от пота кожа выдавали, что к больнице он бежал.
   - Однако, коллеги, - Невилл отхлебнул из стакана и усмехнулся. - Всё-таки прогресс. По-моему, врач им понадобился впервые.
   - Вы правы, - Моран, отдуваясь, плеснул себе в стакан воды. - Я думаю, Роджер, вам следует сходить туда и посмотреть. Ведь вы сегодня дежурите по цветным.
   Роджер со стоном закатил глаза.
   - Может, они его всё-таки принесут сюда... Слушай, индеец, принесите его.
   - Он не слышит, - констатировал Невилл. - Не трудитесь, Роджер. Индейцы славятся своим упрямством. Он пришёл за Айзеком, а вы ему не нужны.
   - Эта скотина ещё выбирает! - немедленно возмутился Роджер.
   - Но я вам советую пойти, - Невилл тоже умел не слышать ненужное. - У старого Айзека есть чему поучиться.
   - Два врача?! Слишком много чести черномазым. И зачем это Айзеку? Грязь, вонь, и я уверен, что от платы они увильнут.
   - Айзек никому не отказывает, блюдёт заповеди Гиппократа, - Моран подмигнул Невиллу. - А вы должны быть ему благодарны, что он берёт на себя ваши обязанности, доктор Роджер.
   Роджер не успел ответить. Доктор Рудерман уже со своим чемоданчиком быстро подошёл к столу.
   - Коллеги, прошу прощения, вот моя доля. Доктор Роджер, не беспокойтесь, я всё сделаю сам. - Он выложил деньги за коктейль и сэндвич и кивнул индейцу. - Идём.
   - По такой жаре... - Моран сокрушённо покачал головой и налил себе ещё воды.
   - Иногда, - красный от злости Роджер перестал владеть собой, - профессиональное рвение неуместно, док.
   - Возможно, - Рудерман приподнял, прощаясь, шляпу и пошёл к выходу.
   Индеец последовал за ним.
   На улице доктор Рудерман обернулся к индейцу и жестом попросил его идти поближе.
   - Так что случилось?
   - Ему плохо, сэр.
   - Ушибся, ударили?
   - Нет, сэр. Он... ему нечем дышать, сэр.
   - Так, - доктор оглядел залитую солнцем улицу. - Есть короткая дорога?
   - Да, сэр.
   - Веди. И ещё, все зовут меня доктором. Доктор Айзек. Понял?
   - Да, сэр. Хорошо, доктор Айзек. Вот сюда...
   Они свернули в проулок.
   Когда эти белые стали говорить, что должен идти другой, белоглазый, Эркин испугался. Он сам вызвался сбегать за врачом, и всё поначалу было удачно. У входа для цветных он встретил Дашу, а может, и Машу - разбираться было некогда, - и она ему показала, где сидят на ленче врачи. И доктора Айзека он узнал и смог вызвать. А потом... Эркин даже оглянулся пару раз, проверяя, не идёт ли белоглазый следом.
   Рудерман искоса поглядывал на индейца. Ну что ж, шрам уже не так выделяется, асимметричность прошла. Выцветшая тенниска аккуратно зашита и заправлена в джинсы. Чистый, даже пахнет от него чистотой. Женя следит за ним. Всё-таки очень красив. Понятно, что Женя не устояла. Будем надеяться, что он ценит эту заботу. Хотя... у Жени вид счастливой, любимой и любящей женщины. Значит, всё в порядке? Понимают ли эти дети, как они рискуют? Ведь если что и не дай бог... его же просто убьют. А с ним и Женю, и девочку.
   Рудерман переложил чемоданчик из руки в руку.
   - Я помогу, сэр?
   - Спасибо, он не тяжёлый. Так как это случилось?
   - Мы грузили, сэр, извините, доктор. Он вдруг захрипел и упал. Мы отвалили мешок, но ему всё равно... он... ну будто его душат. И холодный стал. Мы его в тень хотели перенести, но его как тронешь, ему хуже... Ну, мы и подумали... ну, я побежал в больницу... Я работал там и знаю где что.
   - Да, я помню тебя. Ты делал стеллажи. И вас было двое, так?
   - Да, сэр. Мы работаем вместе, сэр.
   Эркин вёл проулками, придерживаясь теневой стороны. Шёл доктор быстро, но Эркин всё время сдерживал шаг. Да ещё заборы обходить. Он-то бежал напрямик. И всё равно, короче дороги нет.
   - А как у тебя со здоровьем?
   Помимо воли Эркин вздрогнул и сделал шаг в сторону, увеличив расстояние между собой и врачом.
   - Я здоров, сэр.
   Быстрый, автоматически чёткий ответ. Возможно, судя по его виду и движениям, это и правда. Но какой панический, не контролируемый страх в этом кратком ответе и рывке в сторону. Как они все боятся врачей. Приходят на приём, когда действительно уже ничего нельзя сделать, потому что тянут до последнего. И не принимают лекарств, сбегают от уколов... Заставить их лечиться невозможно. И этот... ведь всё же пришёл, сам, его послали... к врачу, которому доверяют - Рудерман мысленно улыбнулся - и всё равно, боится.
   - Вот здесь, сэр.
   Через пролом в заборе они прошли на станцию. Какие-то штабеля, склады, пути. Впереди гул голосов. Доктор прибавил шаг. Он уже видел лежащего прямо на земле негра и толпу. И полицейского, размахивающего дубинкой.
   - Убирайте к чёрту эту падаль!
   Полицейский кричал и ругался, но нападать впрямую не решался - цветных было много. Уворачиваясь от ударов, они не подпускали полицейского к лежащему.
   Так, в первую очередь убрать полицейского.
   - Я врач. Можете идти, сержант.
   Приосанившись от такого повышения в чине, полицейский отдал ему честь.
   - Добрый день, доктор Айзек. Эти скоты вас потревожили?
   - Нет, я шёл мимо и услышал шум.
   Эркин невольно посмотрел на старого доктора с уважением - так естественно у того это получилось.
   - Вы можете идти, сержант. Я всё улажу.
   - Ну как хотите, док. И охота вам об это дерьмо пачкаться.
   Полицейский вытянул дубинкой зазевавшегося подростка и величественно удалился.
   Доктор наклонился над лежащим, взял левое запястье. Сердце? Да, похоже, сердце. Глубокий обморок. Он не обратил внимания на тихий переливчатый свист, которым обменялись его спутник и толпящиеся вокруг цветные. Но толпа сразу и заметно растаяла. Остались трое. И с ними приведший его индеец. Стоя поодаль, они наблюдали, переговариваясь так тихо, что уже в шаге не подслушаешь.
   - Уверен в нём?
   - Плохого о нём не говорят.
   - Легко пошёл?
   - Сразу.
   - Тебя прикрыли, свою долю получишь.
   - Спасибо. Жив ещё?
   - Вроде, да.
   - Чего это он?
   - Это не опасно. Слушает.
   - Лишь бы не колол.
   - А если будет?
   - Не помешаешь.
   - Сами звали.
   Негр задышал, задвигался, мотнул головой.
   - Лежи, - доктор надавил ему рукой на плечо, достал из кармана и ловко засунул ему в рот таблетку. - Держи под языком и соси.
   Доктор выпрямился и огляделся, нашёл взглядом эту четвёрку. Они поняли и подошли ближе.
   - Перенесите его в тень, и пусть полежит. А потом... кто-нибудь поможет ему добраться до дома?
   Доктору ответили кивками.
   - Ну и отлично, - доктор повернулся к лежащему, тот пытался улыбаться непослушными губами. - Недельку полежи. И на солнце тебе нельзя работать.
   - Я могу работать, - захрипел негр.
   - Можешь, - кивнул доктор. - Но пойми, следующий приступ станет последним. Понимаешь?
   Доктор достал из чемодана пакетик, вложил туда таблетки, присел над лежащим.
   - Ну, как, легче? - тот слабо кивнул. - Смотри, здесь таблетки. Как станет плохо или заболит здесь, - доктор, показывая, коснулся его груди, - здесь сердце, так, когда заболит, возьмёшь одну под язык как сейчас и полежишь, пока не пройдёт. Носи их всегда с собой. Понял?
   - Да, масса.
   - Я доктор, - серьёзно, но не строго поправил его Рудерман.
   Эркин, прищурившись, глядел, как доктор кладёт пакетик в руку лежащего и зажимает его пальцы в кулак. Эти пакетики он помнит. Те таблетки его подняли...
   - Ну, вот и всё.
   Доктор Рудерман убрал стетоскоп и выпрямился. Индеец подошел к нему. Хочет проводить?
   - Не надо, я уйду через главные ворота. Помогите ему.
   - Да, масса.
   - Сделаем, масса.
   Доктор Рудерман вежливо приподнял шляпу и пошёл к зданию конторы. Оглянувшись, он бы увидел, что за его спиной идет яростный, но почти беззвучный спор, к которому присоединяются подбегающие со всех сторон цветные.
   Доктор уже почти дошёл до ворот, когда его окликнули.
   - Доктор, доктор Айзек...
   Он остановился и оглянулся. Его нагоняли двое. Индеец и один из стоявших всё время рядом негров.
   - Кому-то еще плохо?
   - Нет, доктор, - индеец перевёл дыхание. - Вот, возьмите. Здесь мало, но мы собрали. И... спасибо вам, доктор.
   Индеец протянул доктору несколько радужных кредиток и повторил.
   - Возьмите.
   Он улыбнулся им.
   - Не надо.
   - Нет, - в почтительном голосе индейца звенела твёрдая нота. - Мы работаем... Возьмите.
   Он внимательно осмотрел их напряжённые лица и кивнул.
   - Хорошо. Пойдёт на лекарства.
   - Спасибо, доктор.
   Индеец улыбнулся, и от этой улыбки, мгновенно изменившей его лицо, у доктора ёкнуло сердце: таким беззащитно мальчишеским, детским, оно стало.
   - Спасибо, масса, - повторил, улыбаясь до ушей, негр.
   И они мгновенно исчезли в станционной суматохе. Рудерман покачал им вслед головой и, не считая, сунул деньги в карман. Гордые. А может, просто хотят, чтобы у них всё было как у белых.
   А в воротах он столкнулся с тем самым полицейским.
   - Уже закончили, док?
   - Да.
   - Не стоят они ваших стараний. Были скоты и остались скотами, - полицейский махнул рукой. - Из-за таких по жаре вам теперь тащиться... Счастливо, док.
   Доктор Рудерман молча приподнял шляпу, покидая станцию.
  
   Эркин подбежал к Андрею, перехватил мешок.
   - Ну?
   - Порядок. Посмотрел, лекарство дал. Вроде, оклемался мужик.
   - Тогда порядок, - кивнул Андрей.
   - Здесь как?
   - Не заметили. Да и по фигу им, сколько нас работает. Было бы сделано.
   Эркин виновато кивнул. Андрей всё это время ворочал за двоих. Он так рьяно взялся навёрстывать, что Андрей засмеялся.
   - Смотри, сам не свались.
   Эркин сбавил темп, втягиваясь в привычный ритм. Откуда-то из-под вагонов вывернулся оборванный темнолицый подросток, подбежал к ним.
   - Ну?
   - Сам ушёл. Длинный и Серый с ним.
   - Хорош, - Андрей на бегу сбросил в его ладонь сигарету.
   Оборвыш радостно ухмыльнулся и исчез. Эркин и Андрей перекидали последние мешки и присели передохнуть тут же у колёс.
   - Так и пахал один?
   - Нет, подбегали двое. Да малы больно, гнутся под мешками. Куда им, малолеткам.
   Эркин кивнул, переводя дыхание. Тяжело всё-таки в жару.
   - Идёт, - толкнул его локтем в бок Андрей и встал.
   К ним вразвалку подходил белый в полувоенной форме. Эркин встал. Белый, пренебрежительно оттопыривая губу, расплатился с ними, выбирая самые грязные и засаленные бумажки. У Андрея озорно заблестели глаза, но белый ничего не сказал, и заготовленная шутка пропала даром.
   Они прошли к закоулку с краном, умылись и сели в тени от штабеля старых шпал. Собирались и остальные, закончившие работу. По рукам пошли сигареты. Бутылку пустить не рискнули: из конторы всё ж видно.
   - А хреново с работой, парни.
   - В городе, считай, нет.
   - Работа есть, - хмуро отозвался Андрей. - Да не про нашу честь.
   Все сразу загалдели, перебирая последние дни. Выходило одно. Им оставалась разгрузка с погрузкой, дрова и кое-что по мелочам. Всё, что хоть чуть почище и получше, уходило белым.
   - Пленных навалило.
   - Да? И берут они дороже, и что, лучше работают? Ни хрена же! А дают им.
   - А шакальё кто на работяг натравливает?
   - А полицию чуть что зовут...
   - Хреново, парни, - Андрей затянулся и пустил сигарету дальше.
   - Так дальше пойдёт, хоть обратно просись.
   - Чего?! - привстал Эркин.
   На мгновение стало тихо. Невысокий мулат съёжился под остановившимися на нём взглядами.
   - Ты что?
   - Что несёшь?!
   - Как это "обратно"?
   - Ну, так... - забормотал мулат, - ну, сболтнулось, ну...
   - Сболтнулось, говоришь, - широкоплечий негр сгрёб мулата огромными расплющенными ладонями. - Ты откуда эту хреновину принёс?!
   Все повскакали на ноги, окружили побледневшего мулата плотным кольцом...
   Андрей пронзительно свистнул, и, вторя ему, подал сигнал тревоги Эркин. Все бросились врассыпную, ныряя под вагоны и прячась за штабеля.
  
   - Заметили, - Мервин Спайз с сожалением опустил фотоаппарат. - Жаль, были бы неплохие кадры.
   - Ещё успеем с этим, - Норман собрал бумаги. - Да, белого этого постарайся взять поподробнее.
   - Зачем? Он и так приметен.
   - Хочу навести справки. Странная личность.
   - Не любишь странностей?
   - Не люблю, - спокойно кивнул Норман. - Посуди сам. Белый согласен считаться цветным. Зачем? И почему?
   - Да, любой "недоказанный" на всё пойдёт, лишь бы свою белизну показать, а этот...
   - Вот-вот. Сделай его почётче.
   - Это он в паре с краснорожим?
   - Этого оставь. С ним всё ясно. Сумеем оформить за посягательство на честь - хорошо, нет - пойдёт в общем порядке.
   - На подстрекателя не потянет?
   - Возни много.
   Норман оглядел кабинет, не забыто ли что. Не стоит подводить Ринни, пускающую их сюда для наблюдения за цветными и другой работы.
   - Да, что будем делать с доктором?
   - Айзеком? - Норман негромко засмеялся. - Старый дурак влипнет и без нас.
   - Он ведь еврей, не так ли?
   - Он один, не обыграешь.
   - Да, на погром мало.
   - Всё, всё. Пошли.
   Выходя из конторы, они огляделись. Ни одного цветного не видно. Спугнули.
  
   Андрей осторожно огляделся и совсем тихо присвистнул.
   - Лезьте. Никого.
   В старом товарном вагоне они смогли отдышаться.
   - А чего там было, Белёсый? - Джейми откашлялся и сплюнул в щель между досками.
   - Снимали нас. Из конторы, - неохотно ответил Андрей.
   - Куда снимали?
   - Ты что, фотоаппарата не знаешь? - удивился Андрей.
   - Видел. Да зачем им?
   - Сходи и спроси, - Андрей устало сел у стены, вытянул ноги. - Не нравится мне это. Нутром чую...
   - Тут и чуять нечего, - Эл длинно выругался. - С рынка нас выжали, выжмут и отсюда, тогда что? Воровать? Чем жить будем?
   - Меченый проживёт, он на морду красивый, мордой заработает, - хохотнул Даг и поперхнулся, получив сильный удар в лицо.
   - Понял или ещё объяснить? - спокойно спросил Эркин.
   - Псих ты! - Даг ощупал зубы. - А ну выбил бы?
   - В следующий раз выбью, - пообещал Эркин.
   - Оба заткнитесь, - рявкнул Одноухий. - Со станции уходить нельзя.
   - Некуда, - поправил его кто-то.
   - Так что, глаза книзу?
   - А что, можно по-другому?
   - Не свора, так полиция, - вздохнул Джейми.
   - Не скули, - оборвал его Одноухий. - Задарма кормить не будут, так что глаза книзу, парни.
   - Куда денешься? - усмехнулся Андрей, вставая. - Пошли. Полдня прошло, может, и перехватим чего.
   - А у крана не базарить, - Одноухий тоскливо выругался. - Мы там...
   - Как на мишени, - закончил за него Андрей.
   - Пошли, так пошли, - Эркин осторожно выглянул из вагона. - Чисто, - и спрыгнул вниз.
   За ним попрыгали остальные.
  
   Женя всё-таки купила себе платье. Скромное и достаточно открытое. В такую жару вполне можно носить и на работу. И недорого. Во всяком случае, серьёзного ущерба её бюджету эта покупка не нанесла. В обеих конторах платье имело шумный и вполне заслуженный успех. Правда, Эркину оно, похоже, не то, что не понравилось, нет, он тоже хвалил, восхищался, отпустил вполне достойный комплимент, но... но что-то было не так. Или он просто слишком устаёт? Уходит рано утром, возвращается в сумерках, возится ещё до темноты в сарае... но и раньше он уставал, а сразу после болезни его шатало ещё, и тогда он как-то иначе смотрел, а сейчас... Женя чувствовала, что с ним что-то творится, но не могла спросить, не знала, как это сделать...
   И всё равно... Всё равно она счастлива. Эркин приходит усталый, ещё более потемневший от солнца, весь колючий, а поест, выпьет свою чашку, не спеша, окуная лицо в пахучий пар, и заметно мягчает, отходит, начинает улыбаться...
   Женя шла по Мейн-стрит, разглядывая нарядные витрины. Нет, всё-таки как хорошо быть как все. Без клейма условности. Она может зайти в любой магазин, были бы деньги. И купить всё, что захочет. Из женских или детских вещей. Что бы такое найти для Эркина, чтобы она могла купить это, не вызвав подозрений? Но она ничего не могла придумать. Разве только что из еды. Как в тот раз...
   ...Оказывается, Невидимка дала им в обед мороженое. На следующий день он вечером всё-таки рассказал ей об обеде. Она объяснила, что кормили их тоже в складчину.
   - О мороженом мы не договаривались, - она подкладывает ему творога. - Это уж она сама.
   - Мг, - бурчит он с полным ртом и, прожевав, смеётся, - я чуть со стаканом не съел.
   - Говоришь, сама делала?
   - Она нам так сказала.
   - Ну и как, - она поправляет Алису, чтобы та не вылила молочную реку из творожных берегов на стол. - Вкуснее покупного?
   - Не знаю, - пожимает он плечами. - Я его в первый раз ел. А почему она... Невидимка?
   - А её никто не видел. Мы с ней через дверь разговариваем.
   - А... а как же она живёт? Продукты там, и всё такое?
   - У неё служанка, старая негритянка. Она всё и делает. Вот только вас ещё наняли.
   - Мг. Негритянку я видел, - он тщательно протирает тарелку куском хлеба.
   - Ты б еще языком вылизал, - притворно сердится она. - Я ещё положу.
   - Нет, спасибо, - мотает он головой.
   Тогда она на следующий день купила мороженого. И до его прихода они с Алиской только и беспокоились, куда его положить, чтобы не потаяло. А когда он пришёл, Алиска не пустила его в сарай и заканючила, чтобы он сразу садился за мороженое.
   - Оно ж потает, - волновалась Алиска.
   Было ещё светло, и он отказался идти в комнату. Она махнула на них рукой и выдала мороженое. И стоило ей на минуту отвернуться, как Алиска выцыганила у него половину. Когда она вернулась в кухню, он сидел на полу у окон, держа на коленях тарелку, а Алиска сидела рядом, страшно довольная таким новшеством, и, конечно же, тоже ела. Она, конечно же, отругала их и прогнала за стол...
   - Ну, как? - спросила она. - Чьё лучше?
   - Твоё, - сразу ответил он и так убеждённо, будто и впрямь сладкая расползающаяся масса ему больше понравилась...
   ...Но надо будет поговорить с ним, чтобы он перестал баловать Алиску. Женя вздохнула, предчувствуя, что разговор будет не из приятных. Но поговорить надо. И кажется, она знает, что сказать, чтобы до него дошло, чтобы он понял, в чём тут дело.
   Женя завернула в кондитерскую.
   - Джен, милочка! - защебетала мисс Лилли. - Наконец-то. Что-нибудь русское?
   - Да, мисс Лилли, - улыбнулась Женя. - Хочу дочку побаловать.
   На прилавке пряники, сушки, разноцветные фигурные конфеты... Женя набирает всего понемногу, только сушек взяла целую связку. Мисс Лилли щебетала, восхищалась Женей, её платьем, её умением вести хозяйство.
   - И где глаза у мужчин?! - возмущалась мисс Лилли.
   Женя охотно смеялась, рассказывала об Алисе. И вышла, как всегда, потратив все деньги, но очень довольная покупками. Сушки, правда, она одна и ест, но пряники должны им понравиться, а уж от фигурных леденцов Алиска будет в восторге.
   Радужное настроение Жени ничто не могло поколебать. Да и всё вокруг было хорошо.
   И на подработке опять прежняя дружеская атмосфера. Шутит и рассыпает комплименты Перри. Деловито спокоен Норман. Оживлены Мирта и Эллин. По-прежнему тих и малозаметен Рассел. Гуго трогательно ухаживает за ней, свято соблюдая данное слово. Печатая, Женя невольно вспоминала...
   ...Очередной весенний вечер.
   - Вы позволите проводить вас, фройляйн Женни?
   - Благодарю, - она приседает в шутливом книксене. - Но только до перекрёстка.
   - Ваше слово закон для меня, фройляйн Женни.
   Тёмные, приятно прохладные после дневной жары улицы. Небрежный, необязательный разговор ни о чём. И вдруг.
   - Фройляйн Женни, вы не даёте мне ни малейшей надежды?
   - Надежды? На что? - притворяется она непонимающей.
   - Не надо, фройляйн Женни, вы отлично понимаете, - голос Гуго серьёзен, и она чувствует его искреннюю боль. - Поверьте, я не мальчик, чтобы разбрасываться словами. Но вы... вы понимаете и без слов. Если бы была надежда... Нет, не подумайте, я не могу и не хочу навязывать свою... своё чувство, принуждать вас к ответу. Но я хочу, чтобы вы знали. Я действительно... вы нравитесь мне, я хотел бы, чтобы вы были рядом. Я ни на чём не настаиваю, но позвольте тогда мне быть рядом с вами. Не лишайте меня надежды, фройляйн Женни, умоляю... Я не знаю, занято ваше сердце или нет, но мне сейчас в нём нет места, я согласен. Но позвольте мне ждать.
   - Как я могу позволить вам что-то или запретить, - пожимает она плечами. - Вы свободный человек, и по какому праву я могу...
   - По праву любви, - перебивает он её. - Моей любви к вам. Я обещаю вам, фройляйн Женни, клянусь, что не обеспокою, не скомпрометирую вас, что больше вы не услышите ни признания, ни мольбы. Но знайте, что я... что я рядом.
   - Спасибо, Гуго...
   ...Тогда она быстро прекратила разговор и распрощалась. Гуго держит слово. Ухаживает, оказывает мелкие знаки внимания, говорит комплименты, но всё это строго в рамках приличия.
   - Рассел, вот ваши расчеты.
   - Благодарю. Как ваши дела, Джен?
   - Как всегда, отлично!
   - Рад за вас. И ещё раз благодарю.
   - Да! - пальцы Эллин выбили такую дробь, что к ней обернулись. - У нас в городе теперь есть Палас. Одна открыла. Представляете, она где-то нашла уцелевших спальников и открыла Палас.
   - У себя на дому? - смеётся Перри.
   - Нет, ну что вы. Делается так. Вы договариваетесь с ней, оплачиваете, оставляете адрес. И в назначенное время к вам приходит... - Эллин сделала эффектную паузу, - самый настоящий спальник. Ну, ему какие-нибудь пустяки на чай, угостить там... И вы получаете полное удовольствие.
   - Вы так аппетитно рассказываете, - улыбается Норман, - что даже завидно.
   - Хотите, - Эллин лучится добросердечием, - я узнаю у неё, берёт ли она мужские заказы?
   - Я бы предпочёл переговоры без посредников. Не обижайтесь, Эллин.
   - Ну что вы, я всё понимаю, - Эллин смущённо смеётся. - Я лучше действительно узнаю, и если она согласится, познакомлю вас.
   - Буду вам признателен, - Норман склоняет голову со светлыми безукоризненно ухоженными волосами.
   - И сколько раз вы уже доставляли себе это удовольствие, Эллин? - спрашивает вдруг Рассел.
   - Оно слишком дорого, чтобы быть частым, - вздыхает Эллин и тут же пунцово краснеет, - и вообще, джентльмен об этом леди не спрашивает.
   Рассел улыбается, но его непроизнесенная фраза: "Если только леди сама не рассказывает об этом", - всем слышна и ещё долго словно висит в воздухе.
   Домой Женю, как всегда, провожал Гуго, как всегда до перекрёстка.
   Эркин пришёл почти сразу за ней. Женя подозревала, что он возвращается раньше и прячется где-то неподалеку, пока она не придёт. Без неё он дома избегает и по двору без дела болтаться не хочет.
   И сегодня она только успела поцеловать Алису и спросить, почему та ещё не спит, как он пришёл. Очень довольный. Выложил на стол деньги и пошёл мыться. Алиса успела сунуть нос в сумку, увидела пакет из кондитерской, и загнать ёе в постель было уже невозможно. Женя на всё махнула рукой и пошла готовить ужин.
   Эркин, как всегда, сначала разжёг плиту, а потом уже переоделся и стал умываться. Обычно Алиса крутилась тут же, но сегодня она предпочла не оставлять без присмотра пакет. Женя сочла момент удобным для разговора.
   - Эркин.
   - Да, - он обернулся к ней.
   - Я хочу поговорить с тобой. Об Алисе, - он как раз вытирался и, услышав её слова, опустил полотенце и растерянно улыбнулся.
   - А что... что с Алисой? - неуверенно спросил он.
   - И с ней, и с тобой. Ты её совсем забаловал. Не надо, Эркин.
   Он опустил голову и стоял так, скручивая, комкая полотенце. Женя уже знала его манеру выражать несогласие молчанием и потупленными глазами, но не отступала.
   - Она такое слово "нельзя" хоть раз от тебя слышала? - он молча мотнул головой. - Ты пойми, ведь не в конфетах этих дурацких дело, а в том, что она решила, что ей с тобой всё позволено. Она безнаказанности учится. И учишь её этому ты. Тем, что всё ей спускаешь. Не надо, Эркин. Чего ты хочешь? Чтоб из неё белая леди получилась?
   Он вздрогнул и поднял голову.
   - Белая леди? - переспросил он со странной интонацией и затряс головой. - Нет, нет, Женя, что ты. Это... - он запнулся, лицо его стало испуганным, он зябко передёрнул плечами.
   - Вот видишь. А делаешь. Всё для нее, всё, как она хочет. Она и думает только о себе. Нельзя так.
   - Я... - он судорожно сглотнул, - я не думал об этом, совсем не думал. Это же... я дурак, Женя, я же видел... в имении. Их учили нас бить... я не думал, что и это... что так...
   - Пойми же, - но видя его расстроенное лицо, Женя не договорила. Похоже, он понял. - Ну ладно, - она подошла, мягко отобрала у него измятое полотенце, расправила и повесила на верёвку. - Ладно, всё будет хорошо. Идём ужинать.
   Он кивнул, послушно повернулся и вздрогнул. И только тут Женя увидела Алису. Насупившись, гневно сведя брови, Алиса стояла в дверях, глядя на них. Когда она вошла и что успела услышать? И как поняла услышанное?
   Видно, что-то услышала и поняла. За ужином Алиса была необычно тихая, сосредоточенная и на конфету Эркина смотреть избегала. Эркин тоже напряжённо думал о чём-то своём.
   Женя решила отвлечь его и спросила.
   - Ну, как сегодня?
   - Хорошо, работа лёгкая, а заплатили много, - ответил он без особого воодушевления, мимолётно улыбнулся какому-то воспоминанию и опять уткнулся в тарелку.
   И тут дёрнуло Женю за язык.
   - Знаешь, я давно хотела тебе рассказать, - он поднял голову, повернулся к ней. - Мне ещё в День Матери сказали и сегодня... У нас в городе, оказывается, Палас работает. Одна какая-то, имя мне не говорили, так вот, она разыскала бывших спальников и теперь принимает заказы. Прямо на дом ходят...
   Она не договорила: так изменилось лицо Эркина.
   - Ты... - он побледнел, губы у него тряслись, мешая говорить, - ты думаешь, я так... я этим работаю...
   Он резким толчком выбросил себя из-за стола, опрокинув стул, метнулся на кухню.
   - Мам, а чего он? - подала голос Алиса.
   Женя опомнилась и кинулась следом.
   Она перехватила его уже на лестнице, втащила обратно.
   - Ну, ты что? Что с тобой? Ну, куда ты...
   Он рванулся раз, другой и затих, подчиняясь её рукам.
   - Ну, нельзя так. Ну, ты смотри, Алису испугал.
   Она усадила его на табуретку, он скорчился, закусил кулак, заткнул им себе рот. Женя погладила его по голове, он стряхнул её руку. Но она уже села рядом, обняла его.
   - Ну, ну, не надо, Эркин, успокойся. Никто ничего не думает, что ты. Я же знаю... ну не надо, успокойся.
   Он покорно затихал, опустил кулак на колени. Женя взяла его руку, погладила отпечатавшиеся на смуглой коже следы зубов.
   - Ну, смотри, еще бы чуть и до крови. Давай обмой холодной водой, а то заплывёт всё, болеть будет.
   Она заставила его встать, подойти к рукомойнику и обмыть кисть. Он вздохнул, словно просыпаясь. Дрожь уже утихла, но он по-прежнему отворачивался от Жени.
   - Идём, идём, чай пить будем. И не доел ты. Идём, Эркин.
   Он поднял на неё измученные глаза.
   - Ты... ты веришь мне, что я...
   - Верю, - перебила она его. - Я же знаю тебя, Эркин. Мне и в голову не пришло... о чём ты подумал, что ты.
   Алиса ждала их за столом. Женя усадила его, села сама. Он взял ложку, посмотрел на тарелку, будто впервые её видел, и через силу начал есть. Алиса смотрела на него, на мать, сосредоточенно хмурилась, но ни о чем не спрашивала. И Женя сделала вид, что ничего не случилось. Ну, совсем ничего.
   И вторую свою обычную чашку Эркин пил молча, упрямо глядя перед собой остановившимися глазами. Допив, не поворачиваясь, пряча лицо, то ли спросил, то ли сказал.
   - Я спать пойду...
   - Конечно, - кивнула Женя, собирая посуду.
   Он устало, тяжело опираясь о стол, встал, ссутулившись, побрёл в кладовку и тщательно закрыл за собой дверь.
   Женя быстро, стараясь не шуметь, перемыла посуду, приготовила всё на завтра. Как его... ударило. Но она же действительно ничего такого и в голове не держала... Она сокрушенно вздохнула. И что за жизнь такая? Ведь только что всё было хорошо. Пойти утешить его, объяснить... Нет, она чувствует - нельзя. Нельзя ей сейчас заходить к нему. Он должен сам, один... Она, не додумав, не доведя мысль до конца, устало легла и сразу заснула, как провалилась.
   Эркин лежал неподвижно, затаив дыхание, и только когда еле слышно скрипнула кровать и он понял, что Женя легла, он позволил себе распустить мышцы, повернулся набок и укутался в одеяло. Надо спать. Но он никак не мог улечься. Тело словно стало чужим, непослушным. Как ни ляжет - всё неудобно. Ну... ну что произошло? Женя рассказала ему об этой суке... Стоп! Он сел в постели, сбросив одеяло. Как же он сразу не догадался. Это же та самая сука, беляшка намазанная. Так... так вот зачем... "И для мерина найдется работа". Ах ты, сука... Он задохнулся ругательствами. Ах ты... вот для чего тебе спальники? Уцелевшие бедолаги, другого заработка нет, а она скажет слово, и их затопчут, размажут. Но... но он никого не встречал... Так они и не показываются в Цветном, их же там сразу раскроют, и всё, конец.
   Он лёг, натянул одеяло. Даже холодно чего-то стало. Палас с выездом. Его так дважды возили. Один раз в паре с негром, сработать они сработали, но даже имён друг у друга не спросили. Сначала по очереди, с отдыхом, а потом вместе. Ну почему это дерьмо лезет ему в голову?! Сколько можно? Ну, неужели это ему на всю жизнь?! Надо спать. Сука, гадина... Как мулат сказал? "Просись обратно". Так что, опять всё сначала...
   ...В коридоре распределителя ровный смутный гул голосов. Затихает при его приближении к камерам и нарастает за его спиной. И только щелчки языком - сигнал тревоги да шёпот: "...спальник, спальник..." Да, он в форме спальника, ему не дали переодеться. Дубинка надзирателя касается спины между лопатками, не подгоняет, а только указывает направление.
   - Стой.
   Он останавливается, косясь на соседние камеры. И там, и там работяги. Стоят, держась за решётку. Куда ни сунут, конец один. Отбиться будет тяжело. Их много. Надзиратель ржёт и тычет его в спину.
   - Вперёд.
   Надзирателей уже двое. Его гонят по коридорам, и надзирателей всё больше. Хохочут. Что они задумали? Им забава, ему... Да что об этом? Господская забава - боль рабская. Впереди камера. Торцовая. Её видно из обычных камер. Пустая вроде. Надзиратель откатывает дверь, и он вдруг слышит страшное.
   - Поединок.
   Поединок. Двое в одной камере. И выйдет оттуда только один. Надзиратели дождутся конца, и победитель получит пайку. Или нового противника. Как уж белякам захочется. До сих пор его это миновало. Но, видно, его черед.
   - Вперёд. Пошёл.
   Дубинка больно вталкивает его в камеру, за спиной лязгает дверь. И тут он видит, что пол камеры в свежих красных пятнах. Он не первый здесь. А в дальнем углу победитель. В полосатой одежде лагерника. Ему дали противником лагерника?! Это же конец! Даже один на один он не устоит против лагерника. Тот же белый. Трепали, что лагерники теряют расу, но всё равно. И вон тот какой рослый. Костлявый. Видно по тому, как висит одежда. Из рукавов торчат мощные костлявые кулаки. Лагерник стоит у стены, отдыхает после боя? Надзиратели притихли, ждут начала. Не оглядываясь, он чувствует их напряжённое радостное внимание. Спальник и лагерник миром не разойдутся. Лагерник поднимает обритую наголо голову, и он видит бледное лицо, с засохшей полоской крови в углу рта... Это Андрей!
   - Нет!!...
   ...Эркин сел, очумело огляделся в темноте. Это же сон. Этого не было... Не ставили его на поединок. Спальников берегли, на поединок только старых, которым двадцать пять и всё равно уже в выбраковку, таких не жалко, а он молодой был, в самой силе... Нет, не было же этого.
   Он встал и почему-то долго не мог найти дверь, натыкался то на стену, то на стеллаж. Вышел на кухню и долго пил холодную, пахнущую жестью воду. Пил прямо из ковша, захлебываясь и обливаясь, Холодная струйка ползла по груди и животу.
   Нет, не было этого. Сон. Но если... если всё обратно... Нет, по второму кругу он не пойдёт. Пусть убивают.
   Эркин подошёл к окну, аккуратно отогнул край шторы и вдохнул свежий ночной воздух. Фу, приснится же такое. Он подумал и осторожно убрал шторы. Пусть... а то душно очень. Надо поспать. Но чего-то страшно. Вдруг опять... приснится. И разозлился сам на себя. Какого чёрта! Надо выспаться, а то будешь ползать завтра... А надо работать, зарабатывать деньги. И что бы эти сволочи ни делали, ему надо выдержать, не дать загнать себя в Овраг...
   Эркин вернулся в кладовку, прикрыл дверь. На ощупь нашёл и перевернул подушку, лёг. Поёрзал, укладываясь поудобнее... Надо спать. Полночи осталось, а может и меньше... Надо спать...
  
   Женя только-только встала и вышла на кухню, когда Эркин уже разжёг плиту и отрезал себе на дорогу хлеба.
   - Чай пить не будешь?
   Эркин молча мотнул головой в ответ. Женя двигалась медленно и, казалось, ещё спала. И он задержался в дверях, не в силах отвести от неё глаз. Она, по-прежнему медленно, сонно, подошла к нему и обняла, прижалась щекой к его груди. Он обхватил её, зарылся лицом в её тёплые, мягкие и тоже сонные волосы.
   Женя мягко высвободилась, подняла голову и поцеловала его в угол рта, рядом со шрамом.
   - Будь осторожен, Эркин. Пожалуйста.
   Её глаза сонно блестели, и он поцеловал эти глаза. Молча, потому что горло вдруг перехватила судорога. Женя обняла его за шею, запустила пальцы в пряди на затылке. Он ещё раз поцеловал её. И она отпустила его.
   И когда Эркин бежал по утренним улицам к станции, он уже не думал о ночных страхах, о сне. Он впервые в своей жизни кричал во сне и просыпался от своего крика. Но это было ночью. А сейчас утренняя влажная от росы пыль мягко ложится под ноги, под пружинящие подошвы кроссовок, и тело легко и послушно. На станции всегда есть работа. Тяжёлая, грязная, от которой вечером ломит тело и ноют мышцы, и платят за неё мало, но она есть. И значит, каждое утро он будет приходить сюда, к этим воротам, проходить мимо поигрывающих дубинками полицейских, опустив глаза книзу, и кружить среди вагонов и штабелей, искать работу. И работать. А в полдень, как все, покупать какие-то жареные непонятно с чем пирожки у тощей Мамми Эмми и пить "кофе с устатку" из жестяной кружки, а если не повезло с работой, то просто пить воду из крана и пережидать жару в тени под вагоном или каким-нибудь штабелем, и снова работать до сумерек, до темноты...
   Очередная работа была обычной. Мешки из вагонов на склад. Три вагона. Десять кредиток на рыло. Не жирно. Но и работы им с Андреем на полдня. Андрей подтаскивает мешки к двери и мягко подаёт ему на спину. А он уже носит и сваливает. Вчера они так таскали ящики, и Андрей ухитрился разбередить рубцы. Эркин поглядел, как Андрей кривится от боли на каждом мешке, и на третьем или четвертом не выдержал. Затащил Андрея в вагон и потребовал показать спину.
   - Охренел? - немедленно взъярился Андрей.
   - Заткнись. Липнет?
   - Липнет, сволочь, - вздохнул Андрей.
   - Будешь подавать.
   - Сдохнешь один.
   - Подавай аккуратно, без броска, - попросил Эркин, вылезая из вагона.
   Андрей опускает мешки умело, так что они ложатся на всю спину без перекоса, не придавливая.
   - Давай.
   - Бери. Пошёл?
   - Пошёл.
   Выходя в очередной раз со склада, Эркин увидел с десяток белых. Двоих он точно видел не раз в городе, вроде ещё один был тогда перед Балом на лестнице... А накласть ему на них всех... Но на всякий случай он отступил назад и встал за косяком двери. Встали гады как раз на дороге ему. Странно, но Андрея в вагоне не видно. Ну, сволочи, встали и треплются. А у них работа стоит.
   - Ну что ж, станцию пока трогать не надо.
   - Да, здесь их можно оставить.
   - И в городе оставьте. Иначе будет трудно с поводами. Но держите у дна. Пресс не снимайте.
   - Мы понимаем.
   - А, в целом, неплохо. И раздельные магазины... неплохо. Там посмотрим.
   - И что вы занялись персоналиями... что ж, это перспективно. Но не форсируйте, работайте аккуратно.
   - Хорошо.
   - И этот Палас самодельный... весьма, весьма перспективно.
   - Мы рассчитываем...
   - Не говорите раньше времени.
   - Я думаю, нам не стоит здесь задерживаться.
   - Да, разумеется.
   Эркин не слышал их разговора, да особо и не прислушивался. Убедившись, что беляки умотали, он подбежал к вагону.
   Ни приготовленного мешка, ни Андрея. Что еще случилось? Он заглянул в тёмную глубину вагона.
   - Андрей, ты где?
   Ответило только прерывистое, будто человек плакал, дыхание. На мгновение Эркину стало страшно. Он залез в вагон, огляделся. С трудом увидел забившуюся в угол скорчившуюся фигуру.
   - Ты что? Андрей?
   - Ушли...они?
   Хриплый не похожий на обычный шёпот, и страх, страх, от которого самого затрясло.
   - Убрались.
   - Посмотри.
   Эркин вернулся к двери, выглянул на залитые солнцем пути и вернулся к Андрею.
   - Точно, убрались.
   Андрей встал, шагнул к Эркину и зашептал прямо в ухо.
   - Я... узнал. Одного. Мы его Белой Смертью звали. Как он приедет, так пол-лагеря под пули идёт. И тогда... Нас стреляли когда, он там был. И командовал, я видел, - и уже прежним тихим отчетливым шёпотом. - Я побоялся по-лагерному свистеть. Извести остальных.
   - Ладно. Ты только подтаскивай поближе. Дальше я сам.
   Эркин выглянул из вагона, выпрыгнул и тихо крикнул Андрею.
   - Чисто. Давай.
   Пока Андрей волок к двери очередной мешок, Эркин углядел одного из вездесущих мальчишек, подозвал.
   - Беляков тут видел?
   - Ага.
   - Смотри, где они, и сигналь, - Эркин щёлкнул языком.
   Коричневое личико вытянулось, глаза наполнились страхом.
   - Ага, - прошептал мальчишка.
   - Пошёл.
   Это относилось и к Андрею, и к мальчишке. И они поняли. Мальчишка исчез, а Андрей, стараясь не высовываться, подал на спину Эркина мешок.
   Эркин бегом носил мешки, косясь по сторонам. Чудится ему, или впрямь на станции стало тише? Если так, значит, Белая Смерть ещё здесь, но сигнал дошёл. Кто же из них...? Это не городской, иначе бы раньше столкнулись.
   Когда Андрей подавал очередной мешок, из-под колёс вывернулся мальчишка, щёлкнул языком.
   - Сюда идут.
   И тут же исчез. Эркин метнулся в вагон к Андрею. На этот раз беляки шли близко, и удалось разобрать.
   - В целом неплохо. Так и продолжайте.
   - Мы стараемся...
   - И собирайте материал. Всё пригодится.
   - Конечно. Вот сюда, пожалуйста.
   - Да, здесь у вас порядок. Посмотрим сейчас город.
   Голоса удалялись, становились неразборчивыми. Пронзительно свистнул паровоз, заглушая всё вокруг. Эркин подобрался к двери, осторожно выглянул.
   - Всё, убрались.
   И повернулся к Андрею.
   Белое бескровное лицо словно светилось в вагонном сумраке. Андрей стоял, привалившись к стене вагона, и, когда Эркин подошёл к нему, не заметил этого. Эркин тронул его за плечо.
   - Который из них?
   Андрей беззвучно пошевелил губами. Эркин заглянул в его лицо и схватил за рубашку на груди, тряхнул, ударил спиной о стену так, что у того безвольно мотнулась голова.
   - Очнись, ну! Андрей!! Ты что, помираешь, что ли? - тряхнул ещё раз.
   И чуть не плача от бессилия, с размаху ударил Андрея. Открытой ладонью, по лицу. Андрей дёрнулся от удара и, чтобы не упасть, ухватился за него. Всхлипнув, перевёл дыхание. Эркин подождал, пока он отдышится, и повторил вопрос.
   - Который из них?
   - Высокий, с сединой. Он... он и в лагере... оглядит и "в целом неплохо, так и продолжайте". Я как услышал...
   Андрей несколько раз шумно вздохнул и отодвинулся от Эркина, попробовал улыбнуться.
   - Здорово труханул... Ты уж того...
   - Ты тоже... Треснул я тебя...
   - Ничего... Зубы целы...
   - Ладно, - Эркин прислушался. Донёсся еле слышный свист. - Всё, точно убрались. Давай работать.
   - Давай. Теперь ты подавай.
   - Сиди. Ты ещё вон... белый весь.
   Из-за этого они управились с мешками не к полудню, а позже, да ещё в самую жару пришлось работать. Стервец пузатый, что нанял, подгонять явился. Срочно ему. Ругался, торчал над душой. Хорошо хоть заплатил, как уговаривались.
   У крана уже никого не было. Андрей как сел, так и лёг у шпал, отмахнулся от девчонки с кофе. И есть не стал. Эркин сел рядом, вытащил принесённый из дома хлеб.
   - А кофе?
   Он мотнул головой. Второго заработка сегодня не светит, надо приберечь деньги.
   - Кофе с устатку хорошо, - не отставала девчонка.
   - Вали отсюда, - отмахнулся от неё Эркин.
   Она фыркнула, огляделась, но видя, что поить больше некого, ушла с братишкой.
   Эркин дожевал и подошёл к крану попить. Андрей перевернулся на живот, положил голову на руки, полежал так и сел рывком.
   - Пошли отсюда.
   - Куда? - Эркин ещё раз подставил под кран спину и выпрямился.
   - К чёрту, к дьяволу! - Андрей бешено выругался, подошел к крану, умылся.
   Теперь они стояли рядом, будто из-за воды спорили.
   - Валить отсюда надо. За Белой Смертью одни трупы навалом. Второй раз...
   - Куда? - повторил Эркин. - Где по другому? Скажи, я поеду. Ну?
   - Ч-чёрт, он как приехал, так уехал. А после него всегда такое начиналось... Хоть бы на время свалить. Переждать. Залечь и не светиться.
   - Залечь и не светиться, - повторил за ним Эркин. - Хорошо бы. А жрать что будем? У меня запасов нет.
   - А у меня откуда? Только я одно знаю. Когда шерстят, затаись и пережди. В облаву главное на глаза не попасться.
   - Это и я знаю. Они в город поехали, значит, и там...
   - А я про что?!
   - Ладно.
   Эркин накинул рубашку.
   - Пошли, может, и найдём ещё чего.
   Они до сумерек болтались на станции, но ни найти, ни подвалить не удалось. Андрей уже и не ругался. Через пролом они ушли в город.
   - Завтра что, пятница?
   - Мг. Попробуем на рынок?
   - Думаешь, пофартит?
   - Чего?
   - Фарт, удача.
   - А! Посмотрим. На конец недели, может, и с дровами кто, или починкой займутся...
   - На починку пленных берут, - Андрей зло сплюнул. - Ты смотри, как появились они, так мне инструмент, скажи, и носить незачем.
   - Посмотрим, - повторил Эркин. - На станции-то только погрузка.
   - И то верно. С собой не возьму только. Если что, сбегаю.
   - Идёт.
   Домой Эркин пришёл в темноте. Опять чудились шаги, и он кружил, убегая от невидимой опасности. От страха противно сосало под ложечкой, даже подташнивало. Дома он выложил на комод засаленные рваные бумажки, заставил себя умыться и переодеться: Женя уже накрыла к ужину. Есть не хотелось. Да и не принёс он столько, чтобы ему такую тарелку наваливали. Но под взглядом Жени ел, нехотя, не чувствуя вкуса.
   - Устал?
   - Да, - ухватился он за её слова. - Очень.
   И разве это не правда, когда ему даже сидеть трудно и словно сила какая пригибает его к столу. Он медленно, с усилием поднимает глаза. Алиса обгрызает пряник, пытается сделать звёздочку. Женя ломает сушку. У неё что-то не получается. Эркин протянул руку, взял у неё сушку, сжал в кулаке и высыпал перед Женей мелкие кусочки и крошки. Женя смеётся.
   - Спасибо.
   - А мне? - вдруг спрашивает Алиса.
   Он уже зажимает в кулаке вторую сушку, но поднимает виновато на Женю глаза. Женя улыбается с грустной насмешкой.
   - И себе, - говорит Алиса, хитро щуря глаза.
   Женя смеётся. И он ломает Алисе сушку и берет себе.
   И хотя он по-прежнему молчит, это уже другое молчание.
   И спать Эркин пошёл уже спокойно, и страх не туманил голову. Осталась только усталость тела. Не страшная, привычная, с которой знаешь, как справляться.
  
   Рынок в пятницу живёт предчувствием субботних покупок. В воскресенье все спят, ходят в церковь и гости. Словом, отдыхают. В пятницу платят зарплату. Всем, кто на постоянной работе. И в субботу они закупают на неделю. Так что в субботу подноска, а в пятницу разгрузка.
   Они крутились на рынке, как посоленные. Парной работы не было, бегали каждый сам по себе. Мелочовка. И плата мелочовая. Да еще Эркин сцепился с одной крикухой. Уговорились на деньги, а как он все её корзины и мешки перекидал, суёт ему сигареты.
   Эркин заложил руки за спину, потупился и на все её вопли бубнил одно:
   - Уговор на полторы кредитки, мэм.
   Толпа хохотала, и тут кто-то крикнул, что доплатит, если он ей всё обратно выкинет.
   - Да, сэр, - сразу откликнулся Эркин. - Как скажете, сэр.
   Столпившиеся вокруг беляки злорадно заржали, крикуха взвыла и расплатилась.
   - Спасибо, мэм, - спрятал Эркин деньги. - К вашим услугам, мэм.
   Больше в этом ряду не было работы, и он повернул было в другой ряд, но его остановили. Тот, что обещал приплатить, если он крикуху с рынка вывезет.
   - А ругаться ты не умеешь.
   Эркин промолчал, и беляк, оглядывая окружающих и приглашая их к веселью, продолжал.
   - Так умеешь или нет?
   - Умею, сэр, - нехотя ответил Эркин.
   - Слушай, индеец, плачу... кредитку плачу, нет, две, - он даже деньги достал и помахал ими перед носом Эркина, - если ты покажешь, как по-индейски ругаются. Ну?
   Эркин угрюмо молчал. Их обступили кольцом, и отступать ему было некуда.
   - Ну? Три плачу. Пять! Выругаешь?
   Эркин вскинул на мгновение глаза.
   - Вас, сэр?
   Беляк застыл с открытым ртом. Первой визгливо залилась крикуха.
   - Ну, обнаглел! - беляк под хохот зрителей прятал деньги. - Ну, обнаглел краснорожий.
   Но кольцо было уже не тугим, и Эркин сумел удрать, прежде чем беляк решил, как же ответить на это.
   Ряда через два Эркин огляделся и успокоился. Вроде, отцепились. Обошлось. А могли и побить. Белые всё могут.
   Когда ударила жара и рынок притих, он пошёл к рабскому торгу. И издали увидел толпу. В центре белый. Одет... так одевался Грегори, когда бычков гоняли. Поодаль ещё белый, верхом, и три лошади в поводу, и одет так же. Эркин нашёл в толпе Андрея, подошёл к нему. Андрей мрачно курил, часто и зло затягиваясь.
   - Чего тут?
   - Нанимает.
   - Ну и чего?
   - А ты сам поговори, - Андрей сплюнул крохотный окурок. - Видишь, не идёт никто.
   Эркин протолкался поближе к белому.
   - Ну, так как? - попыхивал тот сигаретой. - Мне работники нужны, а не шваль подзаборная.
   Белому отвечали угрюмым малоразборчивым ворчанием.
   - А что за работа, сэр? - не выдержал Эркин.
   Белый скользнул по нему глазами, ни на чём, вроде, не задержавшись.
   - Со скотиной, - ответил, наконец, белый. - Бычков пасти.
   - И большое стадо, сэр? - осторожно спросил Эркин.
   - Ты на коне-то усидишь? - в голосе белого откровенная насмешка.
   - Да, сэр, - твёрдо ответил Эркин.
   - Ну-у? Фредди, - окликнул белый верхового.
   Тот спешился и отошёл, придерживая трёх других лошадей.
   - Валяй, - белый кивком указал Эркину на лошадь.
   - Да, сэр.
   Эркин спокойно подошел к коню, подобрал поводья. Конь всхрапнул, попятился. Эркин, успокаивая, похлопал его по шее, зашёл сбоку. Конь, прижимая уши, попытался развернуться, но Эркин уже ухватился и, быстро подтянувшись, взлетел в седло. Уже сидя, нащупал ногами стремена. Чуть не по росту они ему, но сойдёт. Конь крутился на месте, дёргал поводья. Если взбрыкнёт, не усидеть. Эркин рывком осадил его и тут же послал вперёд, сильно ударив пятками. Шарахнулась врассыпную глазевшая толпа. Только белый остался стоять. Эркин каким-то чудом пронёсся мимо, не задев его, развернул коня. Тот заплясал, задёргался. Был бы простор, он бы просто посылал вперёд, пока не успокоится и не признает, а тут... Эркин снова осадил его. Конь встал на дыбы и тут же, с силой ударив в землю передними копытами, взбрыкнул. "Скинул, сволочь", - успел подумать Эркин, летя через голову коня. Поводья он не выпустил и шагов шесть волочился за бешено брыкающимся конем по земле, пока не встал на ноги и не перехватил коня под уздцы. Тот снова рванулся вверх, но Эркин повис на уздечке и заставил его всё-таки встать ровно. Эркин похлопал его по шее. Конь косил на него фиолетовым глазом, прижимал уши, но уже стоял. Эркин снова зашёл сбоку, взялся за луку седла.
   - Хватит, - вдруг сказал белый. - Фредди, забери Дьявола.
   Подошёл Фредди, забрал у Эркина поводья, окинув его каким-то странным взглядом.
   - Пойдёт, - белый как-то незаметно оказался рядом. - Где научился?
   - Скотником был, сэр, в имении, - Эркин старался говорить ровно, не выдавая сбившегося дыхания. - Гонял на бойню с выпасом.
   - Пойдёт, - повторил белый. - Мне это и нужно. Еда, курево, всё, что нужно - моё. Ещё деньгами.
   - Нас двое, сэр, - спокойно ответил Эркин.
   Краем глаза он заметил подошедшего Андрея. Подошли было ещё, но белый скользнул по ним невидящим взглядом, и они поняли, отвалили. А на Андрея посмотрел с интересом, но говорил только с Эркином.
   - До пожухлой травы. Плата общая и ещё с головы, когда пригоните. Ну?
   - Треть сейчас, сэр, - тихо и очень твёрдо сказал Эркин.
   Белый усмехнулся.
   - На что тебе столько? Пропьёшь ведь.
   Эркин опустил ресницы, уставился на сапоги белого, запылённые крепкие сапоги для верховой езды.
   - Так. Ну, а сколько остального нужно, индеец? Что я вам дать должен?
   - Четыре лошади, - начал было Эркин, но его тут же перебили.
   - Зачем четыре?
   - Две верховых, одна вьючная, одна подменная, сэр.
   - Ладно, вижу, что знаешь. В плате не обижу.
   Белый вытащил бумажник, достал сотенные, но тут же убрал их и вытащил пачку четвертных.
   - Завтра в пять здесь, и сразу уезжаем.
   - Да, сэр.
   - Так, держи, - белый отсчитал двадцать четвертных кредиток и с усмешкой протянул их Эркину. - Дальше сами делите. Всё, что нужно, сразу берите, гонять в город не получится.
   - Да, сэр.
   - Всё.
   Белый повернулся к ним спиной и ушёл. За ним Фредди с лошадьми. Эркин переглянулся с Андреем и засунул пачку за пазуху. Андрей зорко огляделся по сторонам. Жара, никого нет.
   - Ты... ты что, рехнулся?
   Эркин твёрдо поглядел ему в глаза.
   - До осени нас в городе не будет, понимаешь?
   - Это я понимаю, да я ж верхом сроду не сидел.
   - Выучишься. Я за два дня научился. Ты за неделю.
   - Это почему я за неделю? - вдруг обиделся Андрей.
   - Я ж тебя бить не буду, - усмехнулся Эркин. - Меня плетью учили. Пошли, прикроешь меня.
   Они отошли к развалинам рабского торга. Андрей заслонял его, пока Эркин ощупью, не вытаскивая наружу пачку, делил деньги.
   - Ну?
   - По десять получается. Держи.
   - С ума сойти сколько.
   - Мг.
   Эркин запрятал деньги и, уже не так таясь, пересчитал мелочь.
   - Пошли на барахолку.
   - Зачем?
   - Мешки нужны. Заплечные, знаешь?
   - А то.
   - И еще мелочь всякая. Чтоб до осени хватило. И не клянчить... До осени...
   Андрей покосился на странно отвердевшее лицо Эркина и промолчал.
   - Пошли, пока шакальё не пронюхало.
   При падении Эркин сильно порвал тенниску и ушиб правое плечо, но ему было сейчас не до этого.
   - Ящик не бери. Лишняя тяжесть. Есть где оставить?
   - Найду, - буркнул Андрей. - Какая муха тебя укусила?
   - Сам говорил. Залечь и не светиться. Вот и заляжем. Это на три месяца, не меньше, - и снова Андрея удивило странное выражение, промелькнувшее по его лицу на этих словах.
   - Нанялись? - окликнул их Одноухий.
   - Нанялись, - ответил Эркин. - До осени нас не будет.
   - Ну, еды вам.
   - И тебе.
   На цветной барахолке надо держать ухо востро. Трусы из-под штанов снимут, а ты и не заметишь. Но их не тронули. Только Нолл попался по дороге.
   - Такую работу обмыть надо.
   - Вернёмся, обмоем, - ответил Эркин.
   Но Андрей вытащил из кармана десятку.
   - Держи.
   - Много даёшь.
   - На всех.
   Андрей сказал громко, и Ноллу теперь придётся поделиться. Он ухмыльнулся.
   - Ладно. Без вас, что ли?
   - В пять уезжаем. Не успеем проспаться, - усмехнулся Эркин.
   А когда Нолл растворился в толпе, бросил Андрею.
   - С меня пятёрка.
   - Ты...
   - Заткнись.
   Эркина словно несла какая-то сила. На отвердевшем лице ходили желваки, глаза прицельно сощурены...
   - Много просишь, мамми. Не стоит это дерьмо столько.
   - Какое дерьмо? Ты что несёшь, краснорожий? Смотри получше.
   - Смотрел. Сбавь вдвое.
   - Смотри ещё!
   - Вижу. Втрое сбавь, мамми. Я деньгами плачу.
   Таким Андрей Эркина еще не видел. Но знал, что когда человек пошёл вот так, напролом, лучше на дороге не стоять.
   Жара ещё только начинала спадать, когда Эркин пришёл домой. Алиса увидела его из окна и побежала вниз, чтобы открыть ему. Эркин забросил покупки в кладовку, выложил на комод деньги и пошёл в сарай. Щепать лучину.
   Три месяца. Без Жени. Без её рук, её голоса... Но пока его нет в городе, она в безопасности. Её не тронут. Белая Смерть не заметит её. Если он не будет маячить где-то рядом. Так о чём ещё говорить? Когда шерстят, надо переждать. Фиг его достанешь из стада. А достанут, так только его. И не на глазах у Жени, если что. Эркин надколол очередное полено и одним ударом развалил его на более тонкие. Так, лучины он нащепал на полгода. До осени хватит. Теперь ещё тонких полешек. Печку не топить, а на плиту...
   Игравшая во дворе Алиса то и дело подбегала, заглядывала в сарай, где ворочал поленьями Эркин, и снова убегала.
   Наконец, он оглядел свою работу. До осени хватит. Должно хватить. Разложил инструменты и вышел во двор. Он не переоделся, и рваная тенниска болталась на его мокро блестящих от пота плечах. Теперь воду. Воды побольше. До осени ему не натаскать, но пусть хоть на завтра ей хватит.
   Он таскал воду, как заведённый, размеренным не меняющимся шагом. И выражение мрачной решимости на его лице исключало всякую попытку не то что заговорить, даже просто стать у него на дороге.
   С тем же выражением он, закончив с водой, разжёг плиту и стал собирать вещи. Алиса поднялась за ним и теперь молча, стоя в дверях кухни, следила, как он укладывается.
   Рубашки... все надо, тенниска разорвалась сильно, поползла. К завтрашнему не заделать. Ладно, обойдётся. Поедет в рябой. Клетчатая, тёмная... Майки... не надо. Трусы... К ощущению поддетых под штаны трусов он так и не привык. И надевал их только из-за Жени, и чтобы, если придётся скинуть штаны, не оказаться голым. Вообще-то... всё же прикрытие, мало ли что. Значит, берёт все три смены. Носки... пусть лежат. И кроссовки не нужны. Верхом без сапог нельзя. Всего ничего сидел и оббил лодыжки о стремена. Портянки... это обязательно. Три пары. Одна на нём, одна сохнет, одна сменная. Полотенце. Штаны?.. Нужна сменка. Куртка. Спать у костра и осенью уже прохладно, и в дождь. Шапку тоже. Так, что же остаётся? Майки, носки, кроссовки.
   Эркин усмехнулся, оглядывая вещи. Много набирается. Пожалуй... клетчатую рубашку и трусы, одну пару оставить. И джинсы. Чтоб было во что переодеться, когда вернётся. Повертел коробочку с помазком и бритвой. Ну, это ему не нужно. Как лежала, так пусть и лежит. Подарок всё-таки. От доктора. Откуда тому знать, что... Стоп, нечего об этом.
   Он собрал и отнёс в кладовку то, что решил оставить, и начал укладывать в мешок отобранное.
   Тут пришла Женя. И так и застыла в дверях, непонимающе глядя на разложенные на столе и табуретке его вещи и на него, сосредоточенно укладывающего мешок. Эркин как раз взял тряпку с вколотой в неё иголкой и намотанными на углы нитками, свернул в тугой аккуратный комок и, почувствовав взгляд Жени, поднял голову и повернулся к ней. И Женя увидела его лицо, отвердевшие плотно сжатые губы, вздутые от напряжения желваки, мрачно блестящие глаза.
   - Что? Что это такое? Ты... уходишь?
   - Я нанялся пасти стадо. На три месяца, до осени.
   - Как это? - не поняла Женя. - Ты уходишь?
   Она шагнула к нему, уронив на пол сумочку.
   - Я нанялся, - тихо повторил он. - До осени.
   - Нет, - она сказала это тихо, но он вздрогнул, как от крика, и Алиса вцепилась растопыренными пальцами в косяк, глядя на них расширенными глазами. - Нет, не пущу. Нет!
   - Женя, - он шагнул к ней. - Женя, это работа. До осени. Хорошо заплатят...
   - Нет, - перебила она его. - Нет, мне деньги не нужны.
   Женя закусила губу, пересиливая, заставляя себя говорить спокойно. Он стоял перед ней, голый, в одних трусах, бессильно свесив мускулистые руки вдоль тела, но глядя ей в лицо с тем же выражением мрачной решимости.
   - Мне не нужны твои деньги, - повторила Женя. - Я...
   Но теперь он перебил ее.
   - Я за твой счет жить не буду.
   - Что я, не прокормлю...?
   И снова он не дал ей договорить.
   - Меня уже кормили. Двадцать пять лет. Хватит.
   - Хорошо, но ты и здесь хорошо зарабатываешь.
   - Сегодня за полдня пятёрку еле набрал, - усмехнулся он одними губами.
   - Всё равно. Я не отпущу тебя. Найдёшь в городе работу...
   - Женя! - и вырвалось то, чего он не хотел говорить. - Белая Смерть в городе.
   - Что? Что ты такое?!...
   - Женя, - он рванулся к ней, потому что ему показалось, что она падает.
   Она бы и в самом деле упала, если бы он не подхватил её. Эркин смахнул с табуретки на пол лежавшие там рубашки, усадил Женю и опустился перед ней на колени, держа её за руки.
   - Женя, что с тобой?
   От его решимости уже ничего не осталось. И если она сейчас повторит своё "нет", он... он завтра утром вернёт задаток, десять... чёрт, он же потратился уже, ну, попросит у Жени, доложит и вернёт. И пусть давится беляк своими деньгами.
   - Эркин, - Женя вздохнула, словно просыпаясь. - Ты знаешь, что такое "белая смерть"?
   - Мне говорили... Так прозвали одного белого, говорили, где он, там... ну, после него трупы. Я подумал. Не будет меня, тебя не тронут. Надо переждать, пересидеть... Я ж только до осени, на три месяца...
   - Эркин, - он сразу замолчал. Голос Жени спокоен и ровен, глаза смотрят куда-то поверх него. - Эркин, мне десять лет было, отец вот так ушёл. Сказал, что... что на неделю, а через два дня маме сказали, её вызвали даже и сказали, что отца... что его нет. Я спросила, почему, и она ответила: "Белая смерть". И велела никому ничего не говорить и ни о чём никого не спрашивать. И она забрала меня из школы и отправила в другую. В интернат. Очень далеко. Там мне и написали вместо Евгения Маликова Джен Малик. Я писала домой, маме. На два письма она ответила. Учись хорошо, слушайся учителей. А потом пришла... бумага, что адресат выбыл. Я написала соседке. А она прислала... Я не поняла сначала. Глупое такое, бестолковое письмо. По-английски. С ошибками. А потом я прочитала заглавные буквы и получилось по-русски:"Ee wzyala belaya smert". И я больше никого ни о чём не спрашивала. И не вспоминала. И даже не осталось ничего...
   Она замолчала, глядя перед собой остановившимися глазами. Но... но он уже видел такой взгляд, у Андрея, там, на станции...
   - Женя!! - он дёрнул её за руки, грудью налёг на её колени. - Женя!
   Она очнулась, опустила глаза и горько улыбнулась.
   - Белая Смерть не один человек, Эркин. Их много.
   - Женя, ну... ну я останусь...
   Она покачала головой и не то чтобы убрала руки, а так повернула их, что не он, а она держала его пальцы в своих.
   - Нет, Эркин. Я не могу, не хочу держать тебя. Ты свободный человек.
   - Женя, я вернусь. Это до осени. До жухлой травы. Поверь мне, я вернусь.
   Она грустно улыбнулась.
   - Верю. Конечно, верю, - она мягко высвободила руки, сильно потёрла ладонями лицо, встала. - Надо собрать тебя.
   Он, по-прежнему стоя на коленях, смотрел на неё снизу вверх.
   - Встань, - попросила она. - Не надо так стоять. Встань.
   Он медленно встал, подобрал рубашки, скомкал их. А Женя уже поцеловала Алису, переоделась и захлопотала. Отобрала у него рубашки, поставила чайник, пересмотрела отобранное им в дорогу и велела тёмную рубашку оставить дома, и штаны, а ехать в клетчатой и джинсах.
   - Джинсы как раз для этого, а штаны ты о седло сразу протрёшь. И ещё одно полотенце возьми. Вафельное.
   - Нет, - он откашлялся, восстанавливая голос. - Тканевое лучше. Чтоб не спрашивали.
   - Полотняное, - поправила она. - Обойдёшься одним?
   - Да.
   - Мыло ещё.
   - Я купил.
   - Одного куска мало. Возьми личного.
   - Нет. Цветным такого не продают.
   - Майки не берёшь?
   - Я их не ношу всё равно.
   Короткие простые фразы, сталкивающиеся у вещей руки.
   - Ещё еды в дорогу.
   - Хлеба утром отрежу.
   - Возьми сушки. Ты же сам покупал их.
   Он совсем тихо буркнул.
   - Тебе. Ты их любишь.
   Она улыбнулась, мимолетно погладила его по плечу.
   - Возьми.
   - Хорошо.
   Она оглядела мешок ещё раз.
   - Всё вроде. Да, а куртка?
   - Сверху привяжу.
   Он затянул узел на горловине, вскинул на плечо.
   - Хорош.
   И поставил в кладовку возле сапог.
   Женя уже возилась у плиты.
   - Тенниску где так порвал? - спросила она, не оборачиваясь.
   - С коня слетел, - он усмехнулся. - На проверке.
   - Плечо не ушиб?
   Он помял правое плечо.
   - Прошло уже.
   И за ужином шёл всё тот же необязательный, простой разговор. Женя поправляла Алису, заставляя её говорить только на одном языке, не смешивая слова в фразе. Он ел, неотрывно глядя на неё. Женя была спокойна, руки у неё не дрожали, она улыбалась, шутила, расспрашивала его о проверке. Он рассказал ей и об утренней стычке, и она посмеялась и восхитилась тем, как он вывернулся из ловушки... Но он видел, что это... это не то спокойствие. Она... она как тогда, в Паласе, утром... Она прощается с ним. Он кусал себе губы, чтобы не закричать... А о чём кричать, что он изменит криком?
   Женя отправила Алису спать. Вторая, "разговорная" чашка.
   - Это всего на три месяца, Женя, - отчаянно сказал он.
   Она улыбнулась.
   - Никогда не жалей о решённом. Сначала думай, а решил - делай. Меня так учили.
   Он кивнул, отхлебнул чаю. Такого горячего, что на глазах выступили слёзы.
   - Деньги я на комод положил. Это задаток. И лучины я нащепал. Должно хватить. И поленьев тонких, для быстрой готовки.
   - Спасибо.
   - Я б и воды наносил, - он усмехнулся. - Да набрать столько не во что.
   - Спасибо, милый. Завтра во сколько уходишь?
   - В пять должен быть на рынке. И сразу уезжаем.
   - Рано.
   - Видно, хочет до жары успеть.
   - Да, видно, так. И где это, ты не знаешь?
   Он виновато покачал головой.
   - Я не спросил об этом.
   - Ну, ничего.
   Он допил, и Женя встала, собирая посуду.
   Обычно он после ужина уходил в кладовку, но сегодня пошёл за ней на кухню и так же, как за столом, не отводил от неё глаз. Женя всё время чувствовала на себе его взгляд. Она знала разные взгляды, но такого... Не восхищённый, не... ну нет у неё определения, не может она сказать. Оборачиваясь она сталкивалась с ним глазами, и он не отводил, не опускал своих. Женя ополоснула посуду, вылила грязную воду в лохань, всё убрала и задула коптилку. Шторы в кухне открыты, и только красные щели в дверце плиты да слабый лунный свет из окон. И в этом свете блестят его глаза, и за этим блеском угадывается его силуэт. Женя отряхнула руки, вытерла их и повесила полотенце. И шагнула. К нему или к двери? Но он уже шагнул к ней.
   Женя уткнулась в плечо Эркина, обняла его, прижалась, и его руки, сильные мускулистые руки обхватили её.
   - Женя, ты одна у меня, пойми, не могу я. Если с тобой что, мне жить тогда нельзя, не могу я, пойми.
   Он шепчет, перемешивая русские и английские слова, а губы Жени касаются его шеи, плеча. Он кожей чувствует её слезы.
   - Не плачь, не надо, Женя. Пойми меня, Женя, Женя... Женя...
   Она поднимает голову, находит губами его губы. И так, не отрываясь от него, она опускает руки, и он чувствует их между ней и собой. Она отстраняет его? Нет, она развязывает пояс, распахивает и сбрасывает халатик на пол, и снова обнимает его, прижимаясь к нему грудью. Он поднимает руки, берёт её кисти и кладет их себе на бёдра, на пояс от трусов, и сам так же охватывает ладонями её бёдра. Теперь, как она - так и он. Если она... хочет его... Женя резко, рывком сталкивает с него трусы, чуть не обрывая резинку. Но он не позволяет себе резкости и мягко скатывает с неё трикотажные облегающие трусики. Обхватив друг друга за талию, они топчутся, высвобождая ноги. Он касается губами её глаз. Они сухи, только щёки еще мокрые.
   Эркин подхватил её на руки. Куда? Он не успел постелить себе, а в комнате... что-то, какое-то смутное чувство не дает ему пройти в комнату. Она доверчиво полулежит на его руках, касаясь губами его уха. Вдруг начинает тихо смеяться и шепчет.
   - Когда не знаешь куда идти, стой на месте.
   Он не принимает шутки.
   - Здесь тебе будет холодно. Я сейчас.
   Эркин осторожно поставил её на ноги и распахнул дверь в кладовку.
   - Я сейчас.
   Но Женя не отпустила его. И он, вытаскивая и разворачивая постель, всё время чувствовал на себе её руки.
   - Ну вот.
   Она первая ложится, увлекая его, рассыпая шпильки из узла. Он даже слышит, как они падают, и он опять зарывается лицом в её волосы, вдыхает их. И её руки в его волосах. Он осторожно подправляет её, и она легко поддаётся его нажиму, помогая войти, и обхватывает его, оплетая руками и ногами, вжимается в него. И он уже не может понять, она ли вокруг него, или он обхватил её, закрывая собой, и что он шепчет, какие слова рвутся из пересохшего горла, и что она шепчет ему, гладя ему кожу своим дыханием, и волны жары и холода прокатываются по нему, леденя и обжигая сразу. И какая-то новая сила рвётся наружу, грозя разорвать кольцо, разъединить их. И он только крепче прижимает к себе её хрупкое и сильное тело...
   Тело Жени медленно обмякало в его руках, отделялось. И он отпускал её, бессильно распластываясь рядом. И когда она, убрав его руки, встала, он не посмел её удерживать. Лежал, не в силах и не желая шевелиться, прижимаясь щекой к подушке. Женя вышла, и он слышал, как она одевается, как еле слышно булькнула вода - замочила бельё...
   Полы халатика вдруг зашуршали у самого уха, и рука Жени коснулась его волос.
   - Спи, милый, тебе рано вставать. Что бы ни было... - голос её прервался, но она сглотнула, справившись с подступающими слезами. - Спи, родной мой, единственный мой. Не было и не будет...
   Во сне это или нет... Он проваливался в теплую пустоту сна, и пальцы Жени на его щеке, её губы на шраме провожали его.
  

1991; 21.08.2010


Оценка: 8.37*8  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"