Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 85

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.52*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не вычитано.

ТЕТРАДЬ ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

  
   С работы Эркин домой почти бежал. У дома, как всегда, бегали и играли дети. Алиса была среди них и с обычным визгом бросилась навстречу.
   - Э-э-ри-и-ик!
   Эркин взял её на руки, подбросил и поймал. А здорово она потяжелела с осени. Поставил на землю.
   - Мама дома?
   - Ага. Они столько накупили всего, и я с ними ходила, а потом мама стала готовить, а я пошла гулять, а дядя Андрей пошёл опять деньги тратить, - рассказывала Алиса, идя с ним к их подъезду.
   В квартире их встретили умопомрачительные - как всегда, когда Женя готовила - запахи. Странное дело - мимоходом удивился Эркин - ведь он обедает на работе, сытно обедает, а приходит домой, и будто сутки не ел.
   - Эркин? - выглянула из кухни Женя. - Алиса, руки мыть, опять извозилась.
   - Я с Эриком.
   Начался ритуал умывания, обрызгивания и взвизгивания.
   Вымыв руки, Эркин переоделся в спальне. Он уже заметил в прихожей новые кожаные шлёпанцы, а в ванной разноцветный полосатый халат. А в остальном всё как раньше. Переодевшись, он пришёл на кухню. Женя вдохновенно делала блинчики и, не отвлекаясь от плиты, подставила ему щёку для поцелуя.
   - Эркин, Андрюша придёт, будем обедать, потерпишь?
   - Конечно.
   - Ага, ты пойди пока, посмотри, как мы маленькую комнату сделали.
   - Пойдём, я покажу, - потянула его за руку Алиса.
   В большой комнате всё по-прежнему: стол у стены, стулья, на стене картина, подаренная им на новоселье. А маленькая... Вот это да! Стоя на пороге, Эркин с интересом огляделся. У окна так, чтоб и светло было, и чтоб к окну подойти можно, стол, и не простой, а с тумбами, в каждой тумбе шесть ящиков. У стены шкаф на четыре дверцы. Три дверцы глухие, а четвёртая - стеклянная, и видны полки. Пока пустые. Диван с красновато-коричневой ворсистой обивкой, и снизу у него выдвижные ящики. Не мал диван Андрею будет?
   Он даже не заметил, как Алиса убежала, и вздрогнул от голоса Андрея.
   - Ну, как тебе, братишка?
   - Здоровско, - сразу ответил Эркин.
   Андрей легонько подтолкнул его, и они вошли в комнату.
   - Не мал тебе диван?
   Андрей тут же продемонстрировал, что в самый раз и даже с небольшим запасом.
   - Я там все диваны перемерил, пока выбрали.
   Эркин рассмеялся, и Андрей довольно ухмыльнулся.
   - А в ширину?
   - Он раскладной. Ну вот, будем здесь уроки делать. Тащи свои учебники, разложим. Чур, моя тумба левая.
   - А... - начал было Эркин.
   Но тут их позвали обедать.
  
   Увидев издали знакомую фигуру, Дим бросил игру и помчался навстречу с криком:
   - Пап-ка-а! Катька! За мной!
   За ним изо всех сил не бежала, а неслась Катя.
   Тим с удовольствием смотрел на бегущих к нему румяных, одетых не хуже других, малышей. Подхватил, подбросил и поймал Дима, потом так же Катю. Катя обхватила его за шею обеими руками и ни за что не хотела слезать. А Дим пошёл рядом, держась за сумку с покупками.
   - Пап, а мертвяка только серебряной пулей убить можно.
   Тим улыбнулся. Зина уже ему рассказала, что к Морозам приехал родич, которого считали погибшим, даже поминки справили, а малышня его за мертвяка посчитала. А всё Алиска. Расхвасталась, что у неё есть дядя-мертвяк, малыши и поверили. Но ответил сыну серьёзно.
   - Да.
   - Ага-а, - задумчиво протянул Дим. - А она дорогая? Ну, серебряная пуля.
   - Серебро и золото - самые дорогие. Их называют, - Тим перешёл на английский: - драгоценными.
   - Ага. Понял, - энергично кивнул Дим.
   Они уже поднимались по лестнице, когда Дим отпустил сумку.
   - Вы идите, я сейчас.
   И мгновенно нырнул в коридор второго этажа.
   Пробежав по коридору к двери с двумя семёрками, Дим, подпрыгнув, шлёпнул ладонью по звонку и, на всякий случай, дёрнул ручку. Вот здорово! А дверь-то не заперта! И он влетел в квартиру.
  
   Только сели за стол, и Женя стала раскладывать салат, как звякнул звонок, и тут же ворвался растрёпанный запыхавшийся Дим.
   - Тётя Женя, дядя Эрик! - зачастил он с порога. - Вы мертвяка никуда не отпускайте, он опять в землю уйдёт, вы его в шкаф заприте или в сундук. Ну, от света, ему на свету нельзя. Папка как накопит на серебряную пулю, так сразу его наповал шмальнёт.
   - Ух ты, какой шустрый! - восхитился Андрей. - А ну, иди сюда, о пулях поговорим.
   Но Дим уже убежал.
   Алиса сорвалась со стула с криком:
   - А ты не командовай! Это мой дядя-мертвяк!
   Но была перехвачена рассерженной Женей. Андрей хохотал взахлёб, раскачиваясь на стуле. Смеялся и Эркин. Женя вышла в прихожую закрыть дверь, а, вернувшись, строго сказала:
   - Алиса! Чтоб больше я про мертвяков не слышала.
   - Ну, мам, ну...
   - А-ли-са, - раздельно повторила Женя и выдала главный аргумент: - Когда в мертвяков верят, то торта не едят!
   - Почему?! - ахнула Алиса.
   - А он мертвячий, - давясь смехом, объяснил Андрей.
   Потрясённая этим, Алиса молча углубилась в еду.
   Отсмеявшись, стал есть и Андрей.
   - Андрюша, - Женя подложила ему салата, - Ты её глупостям не потакай.
   - Не буду, - смиренно склонил голову Андрей, исподтишка подмигивая Алисе.
   После салата ели суп. Алиса, всё ещё в раздумьях о связи мертвяка и торта, съела свою порцию без звука. И Женя уже не так строго на неё смотрела. На второе были блинчики. Женя достала их из духовки, и они были даже горячими.
   - Андрюша, тебе блинчики со сметаной или вареньем?
   - И с маслом тоже, - быстро ответил Андрей.
   К полному удовольствию Алисы, Эркин поперхнулся от смеха, и Андрей пару раз шлёпнул его по спине. Гулко, как в барабан.
   Сначала Женя думала оставить торт к чаю, ведь на третье она сварила компот, но потом решила всё-таки подать его сейчас. Поэтому, не предлагая добавки, убрала остатки блинчиков в духовку и накрыла для чая. Эркин встал взять чайник. Пока он наливал, Женя из-под окна достала большую коробку. Алиса затаила дыхание.
   Торт был потрясающим! С кремовыми розами, шоколадными завитушками, цукатами, безе и орехами. Визг Алисы прекратился только с куском на её тарелке: нельзя же и есть, и визжать.
   - Никогда такого не ел, - облизнул ложку Эркин.
   - Я тоже, - согласилась Женя. - Алиса, у тебя на носу крем.
   - Да-а? - удивилась Алиса. - Я же облизываюсь.
   - Нос не облизывают, - засмеялась Женя, вытирая ей нос салфеткой.
   А когда Женя зачем-то отвернулась, Андрей вдруг подмигнул Алисе и... высунул язык и кончиком провёл по своему носу. Это настолько потрясло Алису, что она даже не попыталась повторить фокус, а Эркин мужественно сохранил молчание, и достижение Андрея осталось для Жени тайной.
   После обеда Женя умыла и переодела Алису. Пора уже на занятия.
   - Эркин, - позвала Женя.
   - Да, я готов, - он вышел из спальни уже в джинсах и рубашке. - Алиса, ничего не забыла?
   - Не-а, - Алиса, сопя, натягивала ботинки.
   - Это вы куда собрались? - вышел в прихожую Андрей.
   - На занятия, - важно заявила Алиса.
   - Я с вами, - сразу решил Андрей, быстро переобуваясь.
   И Эркин тут же расплылся в такой счастливой улыбке, что Женя рассмеялась, целуя на прощание всех троих. А когда они вышли, ещё постояла в прихожей, прижав ладони к щекам. Господи, весёлый, с травой пришёл, господи, какое же это счастье! Она метнулась в кухню и выбежала на лоджию. Да, вон они. Эркин ведёт Алису за руку. И Андрюша рядом. Обернулись и машут ей все трое. Женя помахала им и вернулась в кухню. Надо убирать, наводить порядок и готовить ужин. Господи, сумасшедший дом. Но какое блаженное сумасшествие.
  
   На улице они быстро догнали Тима, который тоже вёл Дима и Катю на занятия.
   - Это Тим, - улыбнулся Эркин. - Мы вместе в лагере были, - и негромко свистнул.
   Тим обернулся и остановился, поджидая их. Алиса воинственно выпятила подбородок, готовясь отстаивать свои права на Андрея, но покрасневший Дим словно воды в рот набрал.
   - Привет, - весело сказал Эркин. - Это мой брат, мы его погибшим считали, а он выжил.
   Если Тим и удивился "белизне" брата, то виду не подал и обменялся рукопожатием с Андреем как ни в чём не бывало.
   Дальше шли вместе, заняв почти весь тротуар. Дети - все трое - впереди, а взрослые сзади. Разговор о погоде, о дороге. Посмеялись, что все по одному маршруту ехали и даже праздновали выезд в вокзальном буфете одинаково.
   - Слушай, а ты на автокомбинате работаешь? - с живым интересом спросил Андрей.
   - Так, - кивнул Тим. - А что?
   - И я там, - улыбнулся Андрей. - В третий цех учеником взяли.
   - А ты что? - удивился Тим. - Совсем без квалификации?
   Дескать, ты же белый, чего ж так? Эркин невольно напрягся, но Андрей ответил как надо.
   - На мою квалификацию дипломов не выписывают, - а потом чуть серьёзнее: - И я на шофёра хочу, так что по всей лестнице пойду.
   - Есть смысл, - тоже серьёзно кивнул Тим.
   Так, за разговором дошли до Культурного Центра. Довели детей до класса, где их уже ждала румяная и всегда весёлая Василиса Васильевна, занимавшаяся с малышами общеразвивающими играми, как она важно объясняла родителям ещё на открытии Центра.
   Тим сразу кивнул, прощаясь, и ушёл: он теперь старался делать основные закупки сам, чтобы Зине тяжести не таскать. А Эркин и Андрей остались стоять в коридоре.
   - Ну, - Андрей благодушно озирался по сторонам, - это вот здесь ты и учишься?
   - Да, - улыбнулся Эркин. - Но наши классы на другом этаже.
   - Замётано, - кивнул Андрей. - Вторник и ещё когда?
   - Пятница.
   - Ага, ясненько. А чего ещё здесь есть?
   - Кино есть. Ходим по воскресеньям.
   - Отлично! А библиотека есть?
   - Есть, пошли.
   Где библиотека, Эркин знал, хотя и не ходил туда. Он слышал, что есть библиотека в Старом городе, Колька там брал книги о кроликах, курах и прочем хозяйстве. А вторая - здесь.
   Изучив табличку с расписанием, Андрей решительно толкнул дверь. И Эркин последовал за ним.
   Библиотекарша - седая и какая-то бесцветная женщина неопределённых лет - равнодушно-деловито записала Андрея, дала ему читательский билет и устало спросила:
   - И что вас интересует?
   - Чего-нибудь полегче и поинтереснее, - улыбнулся Андрей.
   - Выбирайте, - она подвинула к нему по стойке стопку книг.
   Андрей взял верхнюю книгу, раскрыл. Эркин встал рядом, заглядывая через его плечо. Андрей смотрел книги быстро, явно забыв об Эркине.
   - А... а сколько можно взять?
   - Две художественные, - по-прежнему устало ответила библиотекарша.
   - Тогда... - Андрей снова перебрал книги. - Тогда эти, пожалуйста.
   Она достала из приклеенных к внутренним сторонам обложек бумажных кармашков карточки, протянула Андрею ручку.
   - Распишитесь.
   И когда он расписался, забрала карточки и кивком показала ему на книги.
   - Пожалуйста.
   - Спасибо, - Андрей взял книги и улыбнулся. - До свидания.
   Когда они вышли, Эркин тихо сказал:
   - А... дай посмотреть.
   - Читаешь? - обрадовался Андрей, протягивая ему книги.
   - Медленно, - честно ответил Эркин, бережно беря верхнюю, и полушёпотом прочитал:
   - Битва на Великой. Исторический роман.
   - Здорово! - Андрей шлёпнул его по спине. - Теперь почитаем. Слушай, а ты чего, не записался до сих пор, что ли?
   - Я газеты читаю, Алисе сказки, ну, и по школе что задано, - Эркин вернул Андрею книгу. - Хватает пока.
   Андрей быстро посмотрел на него и кивнул.
   - Ладно, успеется. А сейчас куда? Долго Алиска заниматься будет?
   Эркин посмотрел на часы.
   - Часа полтора ещё.
   - Понятно. Слушай, часы у тебя... обалденные.
   Эркин улыбнулся.
   - Подарок на память.
   От кого, он решил не говорить, чтобы не напоминать Андрею лишний раз про Хэллоуин. Но Андрей и не стал развивать тему. Он просил Эркина ни о чём его не спрашивать и сам потерял право на расспросы. Что ему скажет Эркин, то и будет знать.
   На улице было ещё светло, но чувствовался близкий вечер. Они постояли на крыльце, оглядывая площадь,
   - Хороший город, - тихо и очень убеждённо сказал Андрей.
   - Да, - кивнул Эркин. - И люди хорошие. Я на заводе, грузчиком, знаешь, какие парни в бригаде? - и вздохнул. - Я думал, мы вместе теперь будем.
   - Я только город знал, - так же тихо ответил Андрей. - Я ведь... втихую искал. Знаешь, я ехал, одного боялся. Что весна ведь, наймёшься к кому на лето, ну, как тогда, и где я тебя искать буду?
   Эркин невольно засмеялся.
   - Нет, мы специально город выбирали, чтоб с такой работой не связываться.
   Засмеялся и Андрей.
   - Да, знал бы, на завод, конечно, просился, а теперь...
   - Ничего, - сразу перебил его Эркин. - Всё равно мы вместе. И с бригадой я тебя познакомлю. Ты в первую в пятницу?
   - Завтра в первую, а в пятницу... не знаю.
   - В первую, - уверенно сказал Эркин. - смена у всех по неделям. Значит, после смены сразу приходи к заводу, на вторую проходную. Там и встретимся.
   - Ага, - энергично кивнул Андрей, - замётано.
   Эркин ещё раз быстро посмотрел на часы.
   - Пошли, покажу, где это. Как раз успеем.
   Они не только успели дойти до нужной проходной и вернуться, но и посидели ещё, ожидая Алису в вестибюле.
   Андрей сразу открыл книгу, но не исторический роман, а другую. Эркин взял "Битву на Великой", бережно открыл. "Пре-ди-сло-ви-е". Что это?
   - Ты с текста начинай, - посоветовал, не отрываясь от своей книги, Андрей. - А это успеется.
   Эркин послушно перелистнул несколько листов мелкого шрифта, на следующей странице шрифт заметно крупнее, заголовок. "Про-лог". Ещё одно новое слово. Но прежде чем начать читать, Эркин посмотрел зачем-то на соседнюю страницу и прочитал под текстом предисловия: "Профессор, доктор исторических наук И.А.Бурлаков", - и почувствовал, как похолодело лицо. Андрей тогда говорил, что всё забыл, имя, родителей, а об отце даже вовсе молчал, мать упоминал, сестёр, и вот теперь... как ему сказать? Он не может, нет... и... и Андрей сказал тогда, что устал, что всё потом. И радостно ухватился за эту мысль. Да, пусть Андрей отдохнёт, обживётся. Ведь... ведь если он скажет, нет, когда он скажет, то Андрей уедет к Бурлакову, к отцу, и они тогда расстанутся и уже навсегда. А второй потери Андрея он уже не выдержит. Нет, он не скажет, сейчас не скажет. Потом, когда-нибудь...
   Эркин сидел, невидяще глядя в книгу и не замечая, что и Андрей перестал читать и искоса тревожно следит за ним.
   Послышался шум детских голосов, и почти одновременно в вестибюль вошёл Тим с туго набитой сумкой. Андрей захлопнул книгу и встал.
   - Во, и всё успели!
   - Да, - Эркин тряхнул головой и отдал книгу Андрею. - Да.
   Он легко встал и улыбнулся навстречу сбегающей по лестнице Алисе.
   И домой по уже освещённым фонарями улицам они опять шли все вместе.
   Дим, Катя и Алиса наперебой рассказывали о своих успехах. О дяде-мертвяке помалкивали. И Андрей, как ему ни хотелось напомнить Диму о серебряной пуле, молчал. В другой раз пошутит. Дим смотреть на него избегал. Ну, надо же ему было так лопухнуться и поверить Алиске. "Дядя-мертвяк, дядя-мертвяк!". А он вовсе и живой. Вон, идёт, с папкой разговаривает, смеётся, и землёй от него не пахнет, и клыки не торчат, и света не боится, днём пришёл. "И ведь знал же, что девчонкам верить нельзя, а Алиске поверил", - горестно вздохнул своим мыслям Дим.
  
   Женя вышла в прихожую, услышав, как Эркин открывает дверь.
   - Ну, вот и молодцы. Алиса, раздевайся. Всем руки мыть и ужинать.
   На этот раз умывание и обрызгивание слегка затянулось и вышло очень шумным за счёт увеличения количества участников. Но наконец все умылись. Вытерлись и сели за стол.
   - Блинчики! - обрадовалась Алиса. - Мам, а мне как дяде Андрею.
   - Это как? - спросил Эркин.
   - Ну, всего сразу и тоже.
   Теперь поперхнулся от смеха Андрей, и уже Эркин бил его по спине.
   После ужина Алиса отправилась спать, но потребовала, чтобы дядя Андрей её тоже на ночь поцеловал. И всё так и было бы, но Алиса сама всё испортила, заявив:
   - Я без этого спать не буду.
   - Будешь, - сказала Женя таким тоном, что Алиса всё сразу поняла и закрыла глаза. Когда мама говорит таким голосом, то спорить уже нельзя.
   Засыпала она, как и раньше, мгновенно, и целовали её Женя и Эркин уже спящую. Андрей от поцелуя воздержался, просто постоял несколько секунд на пороге комнаты и вернулся на кухню.
   Под потолком светится белый в бабочках и цветах шар, задёрнуты усыпанные цветами и колосьями шторы, в чашках дымится чай...
   - Ещё торта, Андрюша? Сам себе клади.
   - Уж я положу, - хмыкает Андрей, подцепляя кусок с розочкой и цукатом.
   И неспешный хозяйственный разговор о предстоящих делах и покупках. Андрею нужны ещё одна пара брюк, ещё ботинки, с тёплой одеждой можно и подождать, но непромокаемую куртку с подстёжкой, как у Эркина, пожалуй, стоит купить сейчас, и ещё домашний костюм... Андрей слушал все эти рассуждения Жени, жмурясь, как сытый кот, и не споря. И наконец блаженно выдохнул:
   - Ох и хорошо-о-о! - и зевнул.
   Женя рассмеялась.
   - Ну, всё. Спать пора.
   - Пора, - Эркин легко встал, на мгновение опёршись ладонью на плечо Андрея, и начал убирать со стола.
   Андрей тоже встал, задержался на пороге, но Эркин, проходя мимо, мягко подтолкнул его.
   - Иди ложись. На смену проспишь.
   Андрей кивнул и, тоже мимоходом ткнув ладонью в плечо Эркина, пошёл к себе. Да, пора спать.
   Шторы в большой комнате не задёрнуты, да и мебели не в избытке, и до своей - да, своей - двери он дошёл благополучно. На ощупь щёлкнул выключателем и огляделся. Кабинет... всё-таки он смутно помнит, каким был тот кабинет, полки с книгами по четырём стенам... ладно, всё будет, он только начинает, у него есть дом, работа, семья, и он будет жить так, как сам хочет, и всё будет по его желаниям. Ладно, надо и в самом деле ложиться спать.
   Он задёрнул шторы, подобранные под обои, и комната сразу стала меньше и уютнее. Выдвинув ящик под диваном, Андрей достал подушку, стопку белья, - одеял купили два: ватное зелёное и шерстяное коричневое, - пожалуй, под ватным и жарко будет, так что возьмём шерстяное. Ящик на место, теперь постелем. Ну вот, это готово. А теперь на завтра всё приготовим, чтобы спросонья не тыркаться. Трусы, носки, рубашка. А ещё одни брюки, конечно, нужны. Если не дадут спецовку, то эти он быстро уделает. Ну вот.
   Андрей открыл дверь и вышел, пересёк большую комнату, прихожую. Дверь в спальню закрыта, и щель снизу не светится. Ладно, обойдётся он без душа, не будет их беспокоить. Но, оказавшись в сияющей, весёлой от бирюзовых труб и ярких ковриков, просторной ванной, не устоял. Быстро разделся и шагнул под душ. Не мыться, ополоснуться. Всё-таки не зря Эркин каждый день полощется, вымоешься и как заново родишься. Ох и хорошо!
   Лёжа рядом с Женей, Эркин слышал, как дважды мягко хлопнула дверь уборной, открылась дверь ванной.
   - Женя, - беззвучно шевельнул он губами.
   Но Женя услышала, и её ответ был таким же тихим.
   - Да, милый.
   - Я не сказал ему, не смог. Я хотел, Женя, ещё вчера, ночью, а он попросил потом, сказал, что устал.
   - Конечно, Эркин, пусть отдохнёт, отъестся.
   Женя погладила его по груди.
   - Всё будет хорошо, Эркин, теперь-то всё будет хорошо. И, знаешь, я, кажется, кое-что придумала. Спи, милый, когда всё обдумаю, скажу. Спи, ты тоже устал.
   Губы Жени на его виске, её ладонь на его груди. Эркин осторожно накрыл руку Жени своей ладонью, прижал к себе и закрыл глаза.
   Вымывшись, Андрей с неиспытанным ещё ни разу наслаждением надел и запахнул махровый халат. Так, брюки он возьмёт с собой, не бегать же с утра в трусах по квартире. И надо что-то с бельём придумать, не сваливать же на Женю, нет, себе он сам стирать будет. Надо только так повернуть, чтоб Женя не обиделась, что, дескать, он ей своих вещей не доверяет, а то Эркин за Женю в момент голову оторвёт.
   Придя к себе, он быстро выключил свет, сбросил халат на стул и лёг, натянул одеяло. А здорово, чёрт возьми, ну, колобок, от всех ушёл, укатился? Спи, завтра на работу. Андрей уже во сне повернулся набок и свернулся в клубок, так, чтоб из-под одеяла только макушка торчала. Он один и в безопасности. А ведь уже и не помнит, когда с ним такое было. И не один он, а в семье. И дома. Всё, завтра ему на работу, он спит, отстаньте все от него.
  

* * *

  
   Открытие Новой Общедоступной школы - значительное событие. Настолько значительное, что готовились к нему заранее. Здание было построено, вернее, кардинально перестроено в приличном районе, но недалеко от Цветного квартала, нашли учителей, согласных учить не взирая на расу, и теперь предстояло набрать учеников. Об этом писали в газетах, говорили в церквях, судачили в лавках и спорили в барах. Дело-то неслыханное! Чтоб белые и цветные вместе учились! Писали, что примут всех, а экзамены только чтоб класс определить, что за неимущих платят мэрия и благотворители, а определяет кто? Заявку пишешь, и совет попечительский решает. А в совете-то кто? А... тут самым популярным был ответ: "Кто их знает?!" с разными модификациями и уточнениями. Готовились все. И волновались все.
   В день приёмного собеседования детей с утра отмывали, причёсывали, одевали, давали последние наставления.
   Ларри был уверен в Марке. И сам он с ним занимался, и пансион многое дал мальчику, и всё же... Ларри повязал перед зеркалом галстук, надел пиджак и оглядел сына. Марк стоял перед ним навытяжку, демонстрируя полную готовность. Брюки со стрелками, в ботинки можно смотреться, как в зеркало, белоснежная рубашка с нагрудными карманами с клапанами застёгнута на все пуговицы и повязан галстук-шнурок, чёрные кудряшки лежат ровной расчёсанной шапочкой. Ларри улыбнулся.
   - Всё хорошо, Марк. Пора идти.
   Их новый дом ещё только строился, и они по-прежнему жили у Майэллы, но все документы уже оформлены.
   - Пап, - они уже шли по коридору, - а какой адрес мне называть, если спросят?
   - Этот, Марк, - вздохнул Ларри. - Мы не завтра переедем.
   Марк тоже вздохнул. Новый дом, а отец уже дважды брал его с собой смотреть, как идёт стройка, ему очень понравился. Даже было странно, что весь дом в два этажа, с подвалом и просторным чердаком будет только их. А ещё перед домом лужайка и маленький дворик сзади.
   Дядюшка Пинки пожелал им удачи, не спросив, куда они - такие нарядные - отправились в субботу. А чего спрашивать, когда и так всё и всем известно и понятно.
   Чем ближе к школе, тем больше вокруг родителей с детьми, и все шли в одном направлении. С некоторыми Ларри обменивался приветствиями. Марк тоже здоровался со знакомыми по пансиону. В просторном школьном дворе было уже тесно и стоял ровный тихий гул детских и взрослых голосов. Ни смеха, ни беготни. Белые и цветные старались держаться ближе к своим, но всё равно перемешивались.
   Ровно в девять на крыльцо вышел директор школы - худощавый седой мужчина в очках с такими толстыми стёклами, что его глаза казались гораздо больше обычных, белый, но по толпе сразу пошёл быстрый шум, что этот, как его, ну, директор, был против Империи и рабства и чуть ли не в тюрьме сидел за это, а вот это уже брехня, живыми оттуда, кто против Империи, не выходили, а ну тихо вы... Директор заговорил, и наступила такая тишина, что каждое слово было слышно. Он поблагодарил пришедших и сказал, что дети сейчас пойдут в школу, в зал. Родители должны ждать во дворе. Списки по классам будут вывешены завтра в десять утра.
   Марк снизу вверх посмотрел на отца.
   - Не беспокойся, пап, я справлюсь.
   - Я знаю, - кивнул Ларри и отпустил руку Марка. - Удачи, сынок.
   Марк старательно улыбнулся ему и очень решительно шагнул вперёд. Он шёл, выпрямившись, высоко подняв и даже чуть закинув назад голову, чтобы набухшие на глазах слёзы не выкатились наружу.
   Белые и чёрные, мулаты и трёхкровки всех цветов, мальчики и девочки, подростки и совсем малыши, в хороших костюмах, нарядных платьицах и тщательно отстиранных, подшитых и заштопанных одёжках, лаковых туфельках и заплатанных башмаках, - все они поднимались по белым широким ступеням и скрывались за отмытыми до зеркального блеска дверями.
   Негритянка в цветастой шали на плечах промокнула глаза зажатым в мозолистом кулаке платочком. Коренастый белый мужчина с сединой в желтоватых волосах, нервно ломая спички, закурил. Постепенно родители разбредались по двору, рассаживались на каменной ограде и скамейках на игровой площадке. Никто не ушёл.
   Всех будущих учеников привели в большой, уставленный стульями зал. И когда они, настороженно косясь друг на друга и стараясь держаться рядом со знакомыми, расселись, их стали вызывать. Сначала увели всех малышей, которые шли в первый класс, потом вызвали белых подростков, которые раньше учились в других школах, потом... ещё, и ещё, и ещё... И наконец:
   - Левине Маркус.
   - Я, - встал Марк.
   - В седьмой кабинет, - улыбнулась ему и ещё десятку цветных мальчиков примерно одного возраста белая немолодая женщина в очках - секретарь школы мисс Джулианс.
   Седьмой кабинет ничем не отличался от класса в пансионе, даже учебные столы-парты такие же, и Марку стало легче. Они сели, как им сказали, по одному и перед каждым положили ручку и несколько листков в линейку и в клеточку
   - Наверху пишете полностью фамилию и имя, - сказал им молодой светловолосый мужчина.
   Марк достал свою ручку - подарок отца и к тому же свой инструмент надёжнее - и старательно склонился над листком.
   Сначала писали диктант. Десять предложений. Вначале до смешного лёгкие, он такие ещё в имении писал под диктовку дяди Стефа, а потом посложнее, а два последних предложения длинные, с длинными словами. В одном слове он был не уверен, но исправлять не решился, да и непонятно, что и как исправлять. Вот чувствует, что неправильно написал, а найти ошибку не может.
   Написав диктант, отложили листы в линейку, взяли в клеточку и решали примеры и задачи. Двадцать примеров и три задачи. Здесь так же: первые очень лёгкие, а потом сложнее и сложнее. Последняя задача была очень хитрой, чтобы подобраться к ответу, пришлось три дополнительных действия сделать.
   Сдавая свои листки, Марк заметил, что последнюю задачу решили не все.
   После всего этого они вернулись обратно в зал. Малышей не было, и самых старших тоже. И сначала шёпотом, а потом всё смелее они стали разговаривать. Кто как написал какое слово, как решал задачи. Возвращались в зал ещё вызванные. Шум становился всё сильнее. А когда стали появляться старшие, пришла секретарь и по списку вызвала первую группу на собеседование. Попал в эту десятку мальчиков и Марк. С тремя из вызванных он вместе писал диктант и решал задачи, двоих - Риччи и Дика - знал по пансиону. Четверо остальных были белыми.
   В этом кабинете за длинным столом сидели директор и ещё учителя. Среди них Марк увидел того светловолосого, что диктовал им, и почему-то успокоился. Они сели за парты и выходили по одному к столу, рассказывали о себе и отвечали на вопросы. От волнения Марк плохо слушал, о чём спрашивают и что отвечают, от напряжённо ждал своей очереди.
   - Молодец, садись, - отпустили на место рыжего мальчишку в новеньких ярко-голубых джинсах. - Следующий.
   Следующим был Марк. Вздрогнув, он встал и вышел к столу.
   - Назови своё полное имя.
   - Маркус Левине, сэр.
   - Ты уже учился в школе?
   - Нет, сэр. Когда мы жили в имении, со мной занимался отец, и ещё дядя Стеф, а здесь я ходил в пансион мистера Эдуарда Хольмстона.
   Одобрительные улыбчивые кивки. И Марк перевёл дыхание: пронесло. В начале-то он совсем по... по-детски сказал, только к концу фразы выправился. Потом его попросили назвать свой полный адрес, спросили, какие графства и штаты он ещё знает, а знает ли про океаны, горы и другие страны. Вопросы были лёгкие, и отвечал Марк уверенно и даже не удержался от лёгкого хвастовства:
   - Я могу показать это на глобусе, сэр.
   - Молодец, - рассмеялись в комиссии.
   Ещё несколько вопросов, и его отпустили. Марк сел на место и перевёл дыхание. Кажется, он на все вопросы ответил правильно. Покосился на соседей. У стола теперь стоял Дик, отвечал правильно, только раз от волнения сбился и вместо "сэр" сказал "масса", но на него, похоже, не рассердились.
   Дик отвечал последним. Когда он сел на своё место, встал директор.
   - Спасибо, ребята. Вы все молодцы, отвечали очень хорошо. Теперь можете идти отдыхать, а завтра после десяти приходите смотреть списки. Вы всё поняли?
   - Да... да, сэр, - закивали они вразнобой.
   - Пройдёте налево по коридору и прямо в центральный холл. Не заблудитесь?
   - Нет... нет, сэр... до свидания, сэр...
   Они дружно повскакали с мести, едва директор кивнул, вылетели, толкаясь, за дверь, даже не расслышав смеха за столом комиссии.
   По коридору и холлу они пробежали все вместе, уже не разбираясь, кто какого цвета, и только во дворе остановились, выглядывая родителей.
   - Папа! - Марк со всех ног кинулся к отцу.
   Ларри встал ему навстречу, обнял.
   - Ты в порядке, сынок?
   - Да, - Марк прерывистым вздохом перевёл дыхание. - Пап, я всё решил. И написал, и на вопросы ответил.
   - Молодец, - Ларри погладил его по голове.
   - Пап, я в одном слове не знаю...
   - Давай посмотрим, - Ларри достал из кармана блокнот с ручкой и дал марку. - Ну-ка, напиши.
   Марк, даже не обратив от волнения внимания, что отец разрешил ему взять свой инструмент, старательно написал то слово. Получилось криво: он ещё не умел писать на весу. Посмотрев, Ларри вздохнул и исправил. Целых две буквы!
   - Папа...! - выдохнул Марк.
   - Ничего, сынок, - Ларри спрятал блокнот и улыбнулся сыну. - Я думаю, это не страшно.
   Марк успокоенно вздохнул и огляделся. Народу во дворе стало заметно меньше. Ну да, списки завтра, сегодня чего ждать...
   - Пойдём домой, пап?
   - Как хочешь, - лукаво улыбнулся Ларри. Сегодня твой день, решай сам.
   Маршрут, включавший посещение кафе-мороженого, кино и чего-нибудь ещё, был у Марка уже давно продуман. И сейчас, идя рядом с отцом, он его излагал во всех подробностях. К его полному удовольствию, отец не только согласился, но и внёс целый ряд очень приятных дополнений.
   Удовольствия начались прямо за школьной оградой, где как из-под земли появились тележки-лотки со сладостями, игрушками и всякой канцелярско-школьной мелочью. Рассмотрев всё очень внимательно, купили яркий мячик-головоломку и отправились за хорошим мороженым.
   Марк шёл рядом с отцом, крепко держась за его руку и уже спокойно рассказывая об экзамене. Какой был диктант, какие примеры и задачи.
   Хорошее кафе-мороженое находилось в этом же квартале. И Ларри решил рискнуть: вряд ли рядом с Общедоступной школой им откажут в обслуживании.
   Люди часто думают одинаково. Ларри убедился в этом, увидев в кафе множество запомнившихся по ожиданию на школьном дворе лиц. Почти все, кому позволяли деньги, привели своих детей сюда поесть по-настоящему хорошего мороженого. Ларри и Марк остановились на пороге, выглядывая свободное место.
   - Эй! - окликнули их.
   Марк сразу узнал рыжего мальчишку, который отвечал перед ним. А окликнул их его отец, такой же рыжий и голубоглазый.
   - Давайте сюда, - помахал он им, а когда они подошли, широко улыбнулся Ларри. - Гарольд Свенсон, можно просто Гарри.
   - Лоуренс Левине, Ларри, - представился Ларри, отвечая на рукопожатие и усаживаясь напротив.
   Покосившись на отцов, мальчишки одновременно протянули друг другу руки.
   - Нильс.
   - Марк.
   Подошедшая к ним официантка сразу предложила фирменного шоколадного с кокосовой стружкой по три шарика, а мужчинам по коктейлю, тоже фирменных специальных праздничных. Они согласились
   - А повезло с погодой, - начал Гарри.
   - Да, вы правы, - кивнул Ларри.
   После нескольких фраз о погоде перешли на экзамены. Марк и Нильс помалкивали, наслаждаясь мороженым. Обсудив экзамены, что сложные, конечно, но в меру и по силам, отцы заговорили о политике. Оба сходились во мнении, что мэр важнее президента, а с мэром Колумбии повезло, поговорили и о футболе, что "Колумбийские ястребы" раскатают луизианских земноводных в лепёшку, те только назвались "Акулами", а так-то... Так, неспешно попивая коктейли - к удовольствию Ларри, весьма слабоалкогольные - они побеседовали, пока мальчишки доели мороженое, и, вполне дружески распрощавшись, расплатились и разошлись.
   - Пап, - Нильс, когда они достаточно отошли от кафе, дёрнул отца за руку. - А чего ты с этим чёрным так?
   Гарольд усмехнулся.
   - Умный, сынок, никогда не будет ссориться с сильным.
   - Он что? - не поверил своим ушам Нильс. - Сильнее тебя?! Ты ж ему так врезать можешь...!
   - Сильнее, - вздохнул Гарри. - Мне на костюм, как у него, за год не заработать. Деньги - главная сила, запомни, - и повторил: - С сильным не ссорятся.
   - И что мне, - Нильс обиженно надул губы, - с этим чёрным дружить, что ли?
   - Можешь не дружить, - усмехнулся Гарри. - Он сам по себе, ты сам по себе. И всё.
   Нильс кивнул, и дальше они шли молча.
   После такого необыкновенного мороженого обедать совсем не хотелось. Марк так и сказал отцу, когда они вышли из кафе.
   - Хорошо, - улыбнулся Ларри. - Обедать не будем.
   - А теперь в кино?
   - Как и решили.
   Они уже подходили к Цветному кварталу. Излишества опасны - Ларри это хорошо знал и считал, что продолжать праздник лучше среди своих.
   Возле кинотеатра они встретили почти всех цветных, кто был сегодня на школьном дворе. Разговоры, обсуждения...
   - Ох, уж и не знаю, - качала головой негритянка в цветастой шали, державшая за руку маленькую смуглую девочку. - Как она там будет? С белыми-то...
   - Ну, что вы, - мягко возразил Ларри. - Среди них есть очень приличные люди.
   - Бывает по-всякому, - согласились с ним.
   - Да уж, что мы - каждый наособицу, что они...
   Очередь двигалась медленно, и, пока добрались до кассы, обсудили всё во всех деталях.
   И кино было очень хорошее, про зверюшек, что жили в лесу, хотя иногда и ссорились, но от охотников друг друга спасали. Это ж надо, какое кино у русских, что детям, что родителям интересно.
  
  
   На следующий день в школьном дворе опять не протолкаться. Многие пришли сразу после церкви и потому были в своей лучшей одежде. Марк и Ларри тоже "по-воскресному". Самому Марку, конечно бы, не пробиться к спискам, но отец, во-первых, выше всех, а во-вторых, знает, где искать.
   - Мы записывались в третий класс, сынок. Вот и давай смотреть.
   Всех классов было по два. Маркус Левине значился в третьем "А". А когда просмотрели весь вписок, нашли там и Дика, и Риччи, и Нильса Свенсона.
   - Здорово, правда, пап?
   - Конечно, согласился Ларри.
   Насладившись видом своей фамилии в списках, помогли разобраться другим и стали выдираться из толпы. Увидев Эдуарда Хольмстона, Ларри подошёл к нему. Поблагодарить за отличную подготовку. Сдерживая счастливую улыбку, Хольмстон признательно склонил голову.
   - Спасибо. Марк способный и был уже подготовлен. Я только отшлифовал.
   - Я ювелир, - улыбнулся Ларри, - и знаю, что самый лучший камень мало стоит без умелой огранки и шлифовки.
   - Ну, булыжник как ни шлифуй, бриллианта не получится, - ответно рассмеялся Хольмстон.
   К Хольмстону подошли ещё родители - их дети, занимавшиеся в пансионе, так же удачно выдержали экзамен - и Ларри, ещё раз поблагодарив, распрощался и отошёл. Надо дать и другим поговорить.
   Толпа у списков то редела, то снова скучивалась. Тут же знакомились и дети, и взрослые. Все классы оказались смешанными: девочки и мальчики, белые и цветные, а в некоторых классах и разновозрастные. Но ведь школа потому и называется "Общедоступной".
   Стоя у окна, директор и учителя следили за этой толпой. Вчера они допоздна сидели, сортируя работы и свои записи, и распределяли учеников по классам, ломая головы, как сделать старшие классы не сплошь белыми: цветных детей с соответствующей подготовкой фактически не было. Ну что ж... Директор обернулся и оглядел свою команду, почти - он усмехнулся - боевое подразделение. Хотя, почему "почти"? Война продолжается и до полной победы ещё далеко.
   - Ну, надо выйти, поговорить. Вперёд?
   Ему ответили кивками и улыбками.
   Появление на крыльце директора и учителей вызвало мгновенное замешательство.
   - Пап, - Марк дёрнул отца за руку. - Вон тот, это он нам диктовал. И в комиссии сидел, - и неуверенно предложил: - Подойдём?
   Ларри посмотрел на высокого светловолосого юношу в строгом "учительском" костюме. Почувствовав его взгляд, тот обернулся. Они сразу узнали друг друга и одновременно пошли навстречу.
   - Рад видеть вас, мистер Левине.
   Он протянул руку, и Ларри свободно ответил на рукопожатие.
   - Я тоже очень рад видеть вас, сэр. Мистер Кроуфорд?
   - Да, совершенно верно, - Сидней улыбнулся стоящему рядом Марку, - Молодец, всё правильно решил и диктант очень прилично написал. Всего две ошибки.
   Марк смущённо улыбнулся. А тут ещё выяснилось, что Сидней Кроуфорд будет заниматься как раз с их классом.
   - Да, третий "А" - мой класс.
   - Очень приятно, сэр.
   Как-то незаметно, будто само собой вокруг Кроуфорда собрался почти весь третий "А".
   Сидней старался держаться как подобает учителю, и, судя по почтительным взглядам и обращениям, ему это удалось. Ещё только увидев списки предварительной записи, он обратил внимание на редкую фамилию Левине, а вчера убедился. Да, тот самый. И Ларри в госпитале говорил ему о сыне. Конечно, то, что Марк - вряд ли его зовут полным именем - попал в его класс, случайность, но... но всё предопределено свыше, как любит говорить мама, и он очень рад, что так случилось. Ему, как начинающему учителю, дали одновозрастной класс, чтобы ко всем трудностям не прибавлять ещё и разрыв в возрасте.
   Вопросов было много, но Сидней, к счастью, знал, что отвечать. Что специальной формы для школы не нужно, а вот для занятий спортом костюм понадобится, что тетради, альбомы для рисования, карандаши... родители пытливо выспрашивали о мелочах, таких важных и значимых.
   Наконец, вопросы иссякли, и разговор закончился общим решением собраться уже, скажем, через неделю, чтобы выбрать, кто от их класса войдёт в попечительский совет школы, да, конечно, школа известит, позвонит или даже пришлёт письмо, адреса-то есть. И на этом распрощались.
   - Пап, - рискнул спросить Марк, когда они отошли от школы, - а откуда ты его знаешь?
   - В русском госпитале наши палаты были рядом, - улыбнулся Ларри. - Он очень хороший человек. Думаю, Марк, тебе повезло с учителем.
   Марк кивнул.
   Сидней вернулся в учительскую с такой радостной улыбкой, что директор понимающе рассмеялся.
   - Удачно познакомились с классом?
   - Да, сэр, - расплывался в улыбке Сидней. - Отличные ребята. И родители.
   - Рад за вас, - кивнул директор.
   Что ж, будем надеяться, что в третьем "А" и дальше всё будет в порядке. В окно он видел, как непринуждённо Кроуфорд обменялся рукопожатием с высоким негром и с остальными разговаривал свободно, без натуги.
   - Вы молодец, Сидней.
   - Спасибо, сэр, - улыбался Сидней.
  

* * *

  
   После сумасшедшей гонки и напряжения дремотная суета имения. Просыпаешься от рассветного птичьего гомона и петушиного крика, в открытое окно тянет прохладными запахами земли и молодой листвы.
   Фредди потянулся и, отбросив одеяло, рывком встал. Привести себя и комнату в порядок - дело пяти минут. Чего-то у Джонни тихо, не иначе, как ещё дрыхнет. И, выйдя на террасу, он, прежде чем спускаться по ступенькам, грохнул кулаком в дверь Джонатана.
   - Спишь, лендлорд?
   - И чего тебе, ковбой? - спросил, выходя из-за кустов, Джонатан.
   - Хорош! - ухмыльнулся Фредди. - Крапивная ванна с утра - самое оно.
   Джонатан показал ему оттопыренный большой палец. Он проснулся, услышав, как ворочается Фредди, и вылез в окно в одних трусах, пока тот ещё полусонный. Старинная ковбойская подначка "кто успел, тот всё и съел" на этот раз у Фредди не получилась.
   Оставив Джонатана приводить себя в порядок, Фредди пошёл к загонам.
   Постукивал на автомате движок, из барачной трубы валил дым, значит, Мамми уже встала, замычала одна из коров.
   Фредди потянулся, упираясь кулаками в поясницу, и ковбойской развалкой направился к конскому загону, где уже фыркал, встречая его, Майор.
   От барака прошли в коровник Дилли и Гвен - жена нового скотника Эйба, а через минуту и сам Эйб. Дилли уже опять работала, правда, не в полную силу, всё-таки младенец у груди, а Молли дохаживала последний месяц, но что-то по птичнику всё-таки делала.
   Эйба и Гвен они наняли ещё в феврале, чтобы при смотр за скотом был, Роланду ж не разорваться. И тогда же решили, что нужен человек, всерьёз занимающийся садом и огородом. Садовника было найти сложнее, но им повезло. Умело пущенный через Мамми слух достиг нужных ушей, и в имении появился Саймон тоже с женой - Эрси. Эрси возилась на птичнике и помогала мужу. Детворы сразу стало намного больше, в бараке заняты все выгородки, кроме выгородок Чака и Ларри. Стеф, передав первое письмо для Ларри через Фредди, наладил переписку. С Чаком никто переписываться не собирался, но его выгородка сохранялась за ним.
   С шумом, визгом и гомоном вылетела из дверей барака ребятня. Май уже, не весна, а лето, и потому все босиком в рабских рубашонках и штанишках.
   Фредди невольно усмехнулся, сразу вспомнив зимнюю распродажу...
   ...Дверь вещевой кладовки распахнута и перегорожена столом-прилавком. К их с Джонатаном крайнему изумлению, не просто пришли покупатели, но даже очередь - и не маленькая - получилась, и Мамми, гордо покрикивая, торгует с неожиданными бойкостью и сноровкой. Куртки, штаны, юбки, рубашки и кофты, шапки и платки... - прямо-таки в улёт уходят, а уж на сапоги спрос...
   Чтобы не смущать покупателей, они с Джонни во время распродажи старались не маячить на виду. Но шум стоял такой, что они и не видя всё знали. А через три дня Мамми подошла к Джонатану с тетрадью, которую ей сделал Стеф специально для торговли, и узелком с деньгами.
   - Вот, масса Джонатан, расторговались...
   ...Да, этого они с Джонни никак не ждали. Шестьсот двадцать кредиток. Доля Роба - тридцать одна кредитка, Мамми - сто двадцать четыре, и им - четыреста шестьдесят пять. Пустячок, как говорится, но приятно. И это сколько ещё оставили. На всякий случай. А Роба стоит учить всерьёз. И, когда Роланд обиняком заговорил о деньгах, дескать, как их лучше потратить, он сказал в открытую:
   - Оставь сыну на учёбу.
   Роланд радостно закивал, а с Джонни в тот же сам обговорил...
   ...Горит огонь в камине, сквозь плотные шторы слышны скрипы и постукиванья ветвей.
   - Что думаешь делать с Робом?
   - У него есть родители, - фыркает Джонни. - Пусть они и думают.
   - До колледжа они сами не додумаются.
   Джонни удивлённо смотрит на него поверх стакана.
   - Может, ты и факультет подобрал?
   - Через двадцать лет имение на Стефа не оставишь, - пожимает он плечами.
   Джонни молчит, отхлёбывает из стакана и наконец кивает.
   - Резонно. Цепняк теперь не нужен, а толковый управляющий...
   ...Да, всё так. Джерри уже сидит на ограде загона и чмокает, подзывает лошадей, показывая кусок хлеба. До чего ж настырен чертёнок.
   Похлопав по шее Майора, Фредди прошёл мимо конюшни на скотную. Ага, Джонни уже там, проверяет горлышки у бидонов. Мерно стучит движок Стефа, Монти уже выпустили в загон, и он опять гоняет ведро, хотя вымахал уже во взрослого быка, а дурашлив по-телячьи, пронзительно верещит, сзывая кур, Эрси, Сэмми с Билли и Диком - старшим сыном Эйба - шумно ломают перегородки в Большом доме.
   - Фредди, проводка искрит.
   - Опять?! Ну, на хрен такую дрянь было ставить?!
   Осмотрев коров и поговорив с Эйбом и Гвен, Джонатан пошёл по остальным службам. Так, проводку Фредди сделает, конечно, но ведь опять заискрит в другом месте, а почему? Изоляция хреновая?
   - Из ошмётков сляпано, вот и прорывает.
   - Ляпали мы сами, вспомни.
   - Угу. А ты вспомни: у нас тогда живые деньги были? - язвит Фредди. - Заказывай полный набор, лендлорд, заплатки не помогут. Пока не полыхнуло и мы здесь, всё и сменим.
   - Резонно, - кивает Джонатан. - Сгоняю сейчас в краунвилль. Кого из электриков позовём?
   - О Мюллере неплохо отзывались. Если свободен сейчас, пусть со всей бригадой и едет.
   - Их кормить и обслуживать надо, не забывай. И у него бывших пленных много.
   - Не жмотничай, Джонни, на ремонтах больше потеряем. А пленные... ну, если кто и не довоевал, то не слышал, чтоб у Мюллера проблемы были.
   Джонатан кивнул и пошёл к конскому загону за Лордом.
   Обычные хозяйственные хлопоты, и кольт в кобуре для привычной тяжести на бедре. Опасности нет никакой. Ага, молоко понесли на кухню, и Вьюн уже тут как тут, сопровождает. А Лохматка где? Уже у кухни сидит. Двух щенков привёз из очередной поездки в город ещё зимой Роланд. И клялся-божился, что не видел, как паршивцы залезли в фургон. Но когда Стеф сказал, что за кражу отвечать по закону придётся: породистые собаки бесхозными не бывают, заваруха давно кончилась, Роланд оправдался, что купил их честно и даже бумаги из кармана достал. Пока что дети дипломированных крысоловов предпочитали подлизываться к Мамми и демонстрировали любые таланты, кроме охотничьих. А кошка сама по себе пришла и прижилась в бараке. А чего ж нет, еды-то всем хватает, а мышей тоже кто-то должен гонять. Дармовая кошка осталась безымянной, а за Вьюна и Лохматку Джонатан отдал деньги Роланду: собаки-то для хозяйства куплены, и даже их бумаги со смешным названием: "Щенячьи карточки" забрал и спрятал в у себя в сейфе.
   Джонатан уже заседлал Лорда, когда Фредди подошёл к нему.
   - Раз уж мы связываемся с Мюллером, подумай о хорошем холодильнике.
   - Пока погреба хватает, но подумаю, - кивнул Джонатан, посылая Лорда вперёд.
   Закончив свой обход в конюшне, Фредди пошёл на кухню. Здесь на углу стола на салфетке его уже ждали большая фарфоровая кружка с горячим кофе, тарелка с кашей и лепёшка. Шумно хлебавшие кашу с молоком из своих мисок, Вьюн и Лохматка повиляли ему хвостами, не отрываясь от еды. Мамми домывала посуду от общего завтрака, и ей помогала Джой - дочка Эрси и Саймона. Ей исполнилось десять лет и с Томом и Джерри она не водилась и даже на Роба свысока посматривала: через два года она уже на устном контракте работать будет, а они - ещё малышня голопузая, вот Билли и Дик - другое дело, те уже работают. Да ещё на ней маленькие: своя сестричка и Малыш-Джонни - сын Дилли. Только успевай поворачиваться.
   - Спасибо, Мамми, - Фредди допил кофе и встал.
   - А и на здоровьичко, масса Фредди, - заулыбалась Мамми и незаметно подтолкнула Джой.
   - На здоровье вам, масса, - послушно сказала она.
   Ей Фредди ответил кивком: большего пока не положено.
   Выйдя из кухни, Фредди надел шляпу, сдвинув её на затылок и оглядел двор. А смотри, как споро всё закручивается. Когда команда с умом подобрана, то и дальше идёт по-умному.
  

* * *

  
   Весна всегда была плохим временем. Голодным, мокрым... прежде всего, голодным. А когда зимние запасы не просто съедены, а их вообще не было... Оголодавшие за зиму охотники ничего не могут добыть, пушнины для торговли нет - много ли добудут голодные, а силы нужны для охоты жизни... Всё так, но если к этому добавить боли, когда негнущуюся полумёртвую ногу сводит болевой судорогой, головокружения от контузий при каждом наклоне к капкану, и... и это можно пережить. Страшно другое. Ты - обуза, не просто никому не нужен, а мешаешь. Ничего нет хуже жизни из милости. То, что ты можешь - не нужно, а нужного ты не можешь. И ты один. Есть род, но нет семьи. И не будет.
   - Ты всё-таки уходишь.
   Спящий Олень не спрашивает. Но он кивает в ответ.
   - Мы не гоним тебя.
   - Я знаю.
   Жена и дочь Спящего Оленя, не поднимая голов, перебирают лоскуты кожи и клочки меха, шьют куртку единственному сыну и брату. Парень уже охотится наравне с отцом, этим летом на Большом празднике Солнца пройдёт посвящение и получит имя. Он - настоящий индеец, завидный жених... Громовой Камень затянул завязки на вещевом мешке и достал сигареты, последнюю пачку. Спящий Олень кивнул, соглашаясь покурить на прощание.
   Они сидели у огня и курили, глядя в огонь. Говорить не хотелось, да и о не о чем. Из рода уходили и до него, будут уходить и после. Как и из других родов. Некоторые возвращались, но он не вернётся. Это тоже всем ясно. И его возвращения никто не будет ждать.
   Громовой Камень докурил, выбросил крошечный окурок в огонь и встал, взял мешок и привычным движением надел его на плечи. Теперь в левую руку небольшой чемодан - тетради, карандаши, кое-какие книги, ещё всякая школьная мелочёвка. Купил, когда ехал из госпиталя, думал, что будет учительствовать. Не пришлось. Теперь в правую руку палку. Без костылей он обходится, а без палки... шагов десять по гладкому и ровному пройдёт, и не больше.
   - Вы остаётесь, я ухожу, - ритуальная фраза прощания.
   Пригнувшись, он вышел из типи и, не оглядываясь, пошёл к дороге. Снующие между типи ребятишки, занятые хозяйством женщины, отдыхающие у шатров мужчины - никто не окликнул его, не посмотрел ему вслед. Мужчина решает сам. И решает окончательно.
   До дороги недалеко, здоровому час с небольшим идти, а ему... но род собирался откочевать ещё дальше, так что откладывать уход было нельзя. Надо дойти до дороги. Там есть шанс найти попутку. Добраться либо до ГОКа, либо до Юрги, а уже оттуда автобусом до Эртиля.
   Он шёл медленно, тщательно выбирая место для следующего шага. Ему нельзя падать. Каждое падение - это потеря сил и времени. Назад он не оглядывался. Зачем? Чтобы увидеть, как близко стойбище, и понять, насколько медленно он идёт? Хромая улитка - вот кто он теперь. Громовым Камнем его назвали за меткую стрельбу. И умение молча терпеть любую боль. Как камень. И то, и другое при нём и сейчас. Но для полноценной жизни не просто в стойбище, а вместе с родом - мало. Вон ту кочку надо обойти: нет места для палки, вот так, и взять левее, где просвет пошире. Вот так. Ну, до чего же болит, стерва, сырая весна, все старые раны ломит. И ещё шаг, и ещё... Вот так, всё путём, всё идёт, как надо. Армейские сапоги, конечно, тяжелее мокасин, и, когда идёшь, не чувствуешь земли, ломаешь веточки, шумишь прошлой листвой, но они лучше защищают ноги и не промокают, а обходить ещё и лужи он не может: слишком много лишних шагов.
   Он шёл медленно и шумно, распугивая птиц и зверьков, то-то они небось потешаются над таким охотником. Нет, его охота кончилась...
   ...- Тебе повезло, парень.
   Они курят в укромном углу госпитального сада. Присесть тут не на что, и они висят на своих костылях, прочно уперев их в мёрзлую землю. Он невольно кивает: у его собеседника ног нет. Обе до колена ампутированы, вот и привыкает теперь к протезам. Но всё-таки возражает:
   - Больно хреновое везенье, - и нехотя поясняет: - Не охотник я теперь.
   И вполне логичный, вполне разумный ответ:
   - Не одной охотой жив человек.
   И ему нечего возразить. Он не может сказать, что человеком, мужчиной считают только охотника. Каков охотник - таков и человек. Ему... ему стыдно сказать об этом.
   - Ты до армии кем был?
   Он усмехается.
   - Школьником. Закончил, получил аттестат и добровольцем.
   Собеседник кивает.
   - Понятно. А хотел кем?
   Он вздыхает.
   - Учителем.
   - Ну, так чего ж ты?! Учитель - самое милое дело. Тут же голова, а не ноги нужны.
   Он согласно кивает, не возражая вслух. Но знает: учителя слушают, когда тот охотник...
   ...Нет, он знал всё, всё понимал и всё равно, демобилизовавшись по полной, пошёл на учительские курсы. Два педагогических класса и годичные курсы... право преподавания в начальных классах и язык в средней школе. И его возвращение в свой род, и... и его поражение. На что он надеялся, возвращаясь? На память о Синем Облаке. Но отец умер слишком давно, отцовские ровесники - дряхлые старики - тоже жили из милости. Но те хотя бы были когда-то охотниками и их уважали за их прошлые заслуги. Братья отца? Их тоже не осталось. Годы взяли своё. Век индейца и без войны недолог. Нет, его не гнали, Спящий Олень говорил правду, его терпели. И не больше.
   - Ты из нашего рода. Живи, - сказал вождь.
   Ему никто не мешал, он не может жаловаться в Совет. Не на что. А на помощь он и не должен был рассчитывать.
   Ладно, это уже прошлое. А вон и дорога видна. Серая бетонная лента. За дорогой земля другого рода. А дорога ничья. Или общая. Это уж кто как думает.
   На обочине Громовой Камень остановился и перевёл дыхание. Всё-таки дошёл! А если повезёт и его нагонит колонна с ГОКа, то и довезут. До Юрги уж точно.
   Почему-то идти легче, чем стоять. То ли меньше болит, то ли не обращаешь внимания на боль. И он, перебравшись через узкий кювет, не спеша - быстро у него всё равно не получится - пошёл по направлению к Юрге...
   ...Громовому Камню опять повезло. Где-то через час с небольшим его нагнал не грузовик, а военный "козлик". Нагнал и, пискнув тормозами, остановился в метре впереди.
   - В Юргу, браток? - высунулся из кабины голубоглазый метис в гимнастёрке без погон, но с нашивками.
   Два лёгких, одно тяжёлое - определил Громовой Камень и улыбнулся.
   - А до Эртиля если?
   - А без если! Садись.
   Забравшись в машину и разместив вещи, ногу и палку, Громовой Камень улыбнулся.
   - Спасибо, браток.
   - Спасибо в Эртиле будет.
   Машина рывком прыгнула с места.
   - Пехота? - бросил, не глядя, метис.
   - Да, - кивнул Громовой Камень. - А ты?
   - Автобат. Михаил Нутрянкин, честь имею.
   - Громовой камень. Очень приятно.
   Чтобы обменяться рукопожатием, Михаил бросил руль, но машина у него словно сама по себе шла. Говорил он по-русски, очень естественно вмешивая слова на шауни.
   - Решил, понимаешь, мамкину родину посмотреть, - охотно рассказывал Михаил. - Ну, дембельнулся вчистую, приехал, родню кое-какую отыскал. За давностью лет мамкин побег ей простили, да и не судят покойников, живи, говорят. А я прикипел. Смехота, а так и есть.
   - На ГОКе работаешь?
   - В автокомбинате. Мы везде, где надо, - Михаил весело хохотнул. - И где не надо, тоже.
   - Имя получил уже? - не удержался Громовой Камень.
   Михаил вздохнул.
   - Год на это нужен, да и... охотник из меня... сам понимаешь. Нет, с мелкашкой хожу, в общем загоне с роднёй ходил, но на испытание - это ж с луком надо. Да ещё самому его сделать. И ещё всякое там. А работать за меня некому. Зима голодная была, на моей зарплате вся семья держалась.
   Громовой Камень кивнул.
   - А что, в Эртиле тоже охотой живут?
   - Кто чем может, тем и живёт, - Михаил снова вздохнул. - Ну, да в каждом дому своего по кому... А, ч-чёрт!
   Михаил затормозил так резко, что их бросило вперёд, и Громовой Камень еле успел подставить руку.
   - В кювет, пехота!
   Вывалиться из машины и броском откатиться в кювет удалось неожиданно легко. Привычно вжимаясь в землю, Громовой Камень не так услышал, как ощутил. Верховые, семь всадников, три и следом четыре... Уходят... Выстрелов не было, без огнестрела? Перестав ощущать топот копыт, он встал и тяжело вылез на дорогу. Михаил, злобно сопя, осматривал машину.
   - Ну, - встретил он Громового Камня, - видал подлецов? Делать им нечего, межплеменную затеяли!
   - Дорога же нейтральна, - Громовой Камень дохромал до машины и привалился к ней.
   - Потому и уцелели. Меня-то они знают, и что за мной семья и автокомбинат мой, тоже знают. А вот ты... Не в племенном. Да им, браток, уже кровь глаза залила, стреляют, не глядя, - и виновато улыбнулся. - Не простил бы я себе. Ладно, садись, браток.
   В спинке сиденья торчала стрела. Громовой Камень выдернул её, едва не обломив наконечник, и сел. Михаил захлопнул капот и сел за руль. Покосился на стрелу в руках Громового Камня.
   - Боевая.
   - Да, - кивнул Громовой Камень. - Не пойму только, чья.
   - С той стороны небось. Новосёлы чёртовы. Допрыгаются, что Совет шуганёт их к чёртовой бабушке.
   - До первой крови Совет не вмешается.
   - А трупа нет, и вмешаться не из-за чего. А они, сволочи, трупы прячут. Вот и получается, что все знают, а ни хрена не докажешь. Весной вытаивали, так и волки, и лисы, иди проверь от чего, то ли на шатуна нарвался, то ли на двуногого. Они ж, гады, только холодняком, чтоб с гильзами не возиться.
   Громовой Камень кивнул. Споры из-за земли - вечные споры. А тут ещё когда прошлым летом пошли эшелоны с той стороны... много всякого было.
   - А ты как, пустой? - не удержался он.
   - Голым не езжу, - серьёзно ответил Михаил. - Табельное с собой. Но... на крайняк, - и хохотнул: - Слишком хорошо стреляю.
   На пустой дороге Михаил гнал на пределе. Вспомнили войну, перебрали фронты и госпитали - обоих помотало военной судьбой, но раньше не встречались.
   Когда на горизонте появились дымы Эртиля, Михаил спросил:
   - В Эртиле у тебя есть кто?
   - Ты меня к гостинице подбрось.
   - Э-э, нет, - Михаил решительно вывернул руль. - У меня заночуешь.
   Вперемешку огороды, сараи, типи, избы, кирпичные, дощатые и щитовые домики - каждый в Эртиле устраивался как хотел, как мог и как получалось. Спорить Громовой Камень и не пытался: законы гостеприимства и фронтового братства нерушимы.
   Из-под колёс выскакивали куры, свора щенков с лаем гналась за машиной, безуспешно пытаясь укусить колёса, по сторонам трепещущее на натянутых верёвках разноцветное бельё, рамы с натянутыми для выделки шкурами, стайки детей... поворот, ещё поворот, ряд одинаковых щитовых домиков, даже покрашены все в один цвет.
   - Тут все наши, с автокомбината, - Михаил помахал курившему на лавочке у дома мужчине и затормозил у домика с белым тотемным рисунком на голубых ставнях. - Рося!
   Из дома выбежала молоденькая индианка и замерла, увидев незнакомого.
   - Вот, Росинка, Громовой Камень у нас поживёт. Давай, браток, устраивайся, я пока машину в гараж отгоню.
   И, когда Громовой Камень выбрался из машины, рванул её с места и мгновенно исчез за углом. Росинка немного смущённо улыбнулась Громовому Камню.
   - Мир вам и дому вашему.
   - И тебе мир, - радостно откликнулась она ритуальной фразой.
   Внутри домик был так же мал и казался просторным из-за отсутствия мебели. В единственной комнате вдоль стен просторные низкие лежаки, застеленные шкурами и узорчатыми одеялами, посередине низкий круглый столик, в прихожей вешалка, а на кухне печь с плитой, умывальник, стол-шкафчик, обычный стол и четыре табуретки.
   Громовой Камень снял и повесил шинель, поставил под ней вещмешок и чемодан, положил палку, разуваться не стал и, пройдя в через кухню в комнату, тяжело опустился на край правого лежака. Судя по ставням и рубашке Росинки, они из семинолов. А одеяла... разные, видно, прикуплены, или подарки.
   За окном было уже темно. Вбежала Росинка, задёрнула занавеску и убежала на кухню. Громовой Камень достал сигареты и закурил. От печки, углом вдававшейся в комнату, ощутимо тянуло теплом. За стенами домика вечерний шум, в общем-то, тот же, что и в стойбище. Голоса женщин, созывающие детей, изредка лай собак. Хлопнула наружная дверь, и весёлый голос Михаила возвестил о его прибытии. Громовой Камень невольно улыбнулся, услышав его.
   - Ну, как ты, браток? - заглянул в комнату Михаил. - Давай, ужинать будем.
   Ужинали на кухне, сидя за столом, ели с тарелок, и Росинка, вопреки обычаям сидела с ними. Хотя... он плохо знает, как с этим у семинолов. И еда русская - щи и прогретая на сковородке тушёнка.
   Как положено, Громового Камня ни о чём не спрашивали, возведя этим в ранг гостя. Даже если бы выяснилось, что он из недружественного племени, это бы ничего не изменило. Гость неприкосновенен.
   Ели молча. Еда - всегда серьёзное дело, а в голодный год... Поев, они с Михаилом ушли в комнату, предоставив Росинке самой управляться с посудой. Михаил зажёг лампу под потолком.
   - Обещали и к нам линию протянуть, да какой-то дурак столбы на дрова попилил.
   - Нашли?
   Михаил покачал головой.
   - Где там! Не будешь же по всем сараям шуровать. Теперь только через полгода, не раньше.
   Они закурили, обменявшись сигаретами. Вошла Росинка, села с ногами на лежак за спиной мужа и занялась шитьём.
   - Жить можно, - Михаил говорил теперь не спеша и только на шауни, разглядывая сигаретный дым. - Жить везде можно.
   - Да, - кивнул Громовой Камень. - Может, этот год будет удачным.
   - Старики говорят, что по приметам так выходит, а там, - он невесело усмехнулся как Гитчи-Маниту решит, так и будет.
   Громовой Камень молча кивнул. Да, Гитчи-Маниту - Великий дух, он над всеми и всем. Его не умилостивишь жертвой, он всё решает сам.
   Докурив, стали устраиваться на ночь. Громовому Камню постелили на том же, правом "гостевом" лежаке. За окном шумел ветер, взлаивали собаки, где-то очень далеко прошумела машина.
   Громовой Камень заснул сразу, но и сквозь сон ощущал боль в натруженной ноге и дыхание людей на соседнем лежаке.
  
   Утро было пасмурным, но тёплым. За завтраком Громовой Камень сказал, что у него дела в центре.
   - По начальству поход, - понимающе кивнул Михаил. - Меня если не пошлют куда, к пяти буду.
   Громовой Камень благодарно улыбнулся. Как гость он не обязан отчитываться, но и хозяева не обязаны под него подстраиваться. А так и ему удобно, и хозяевам необременительно.
   И из дома они вышли вдвоём. Вернее, первым вышел Громовой Камень и закуривал на крыльце, чтобы не мешать Михаилу проститься с Росинкой и решить свои кое-какие проблемы.
   - Тебе на Центральную? - вышел на крыльцо Михаил.
   - Да.
   - Пошли, браток.
   Вместе они дошли до конца улицы. Михаила то и дело окликали знакомые. Практически все шли в том же направлении и, видимо, как догадывался Громовой камень, в то же место. Ну да, Михаил же так и говорил, что эта улица автокомбинатовская.
   - Вот так, браток, держи по этой стороне, а там увидишь. До вечера.
   - Спасибо, до вечера.
   Прозвучало это уже в спину Михаила.
   Странный всё-таки город - Эртиль. Тотемные столбы и знаки у домов, смешанная одежда и язык у прохожих, всадники и машины... всё здесь вперемешку. Так было, когда он учился. Правда, тогда он не видел, вернее, не понимал этой странности, думал, что так в городе и положено. Только наглядевшись на другие города, русские и с той стороны, целые и разбитые в щебёнку боями, понял. А сейчас... Эртиль остался собой, это он стал другим.
   Дома становились двухэтажными, настоящими городскими, с магазинными витринами, вполне городские фонари, а вот поликлиника та же, и школа... До центральной площади осталось два квартала, и у школьной ограды он остановился. Передохнуть. И вспомнить. Он стоял и смотрел на бегущих и бредущих детей. Тогда он бежал. И мечтал, что когда-нибудь сам станет учителем.
   - Громовой Камень? - удивлённо-радостно спросили за его спиной.
   Он резко обернулся, едва не потеряв равновесие. И она не изменилась?!
   - Вероника Львовна?! Здравствуйте, как вы?
   - Здравствуй. Спасибо, по-прежнему, - улыбалась она. - А как твои дела?
   Громовой Камень невольно опустил голову. Сухая ладонь учительницы легла на рукав его шинели.
   - Всё будет хорошо.
   - Спасибо, Вероника Львовна, - он заставил себя поднять голову и улыбнуться. - Я тоже так думаю.
   Она задумчиво кивнула.
   - У меня на пятом уроке окно.
   - Спасибо, - он сразу понял. - Я не знаю, как освобожусь, но я обязательно зайду.
   - Удачи тебе.
   - Спасибо. И вам... здоровья и удачи.
   Он оттолкнулся ладонью от ограды и молодецки захромал дальше, чувствуя на спине её внимательный, необидно сочувствующий взгляд.
   Вероника Львовна преподавала русский язык и литературу, а в педагогических классах и методику, общую и частную. И это её он увидел на границе в Кратове, когда после демобилизации и курсов возвращался на Равнину, а она уезжала в Россию в отпуск. Тогда пересеклись на вокзале, поздоровались, перекинулись парой фраз, и всё. Конечно, он зайдёт к ней, поговорит о школе, о прошлом. Оба сына Вероники Львовны и её муж с войны не вернулись. Он помнит тот день, когда она получила третью похоронку. На младшего. Она молча сидела и смотрела в окно, а они - тогда десятиклассники - сидели и читали, или делали вид, что читают. И тогда он не решил, нет, понял, что пойдёт воевать. Добровольцем. А если род не отпустит, то сбежит, порвёт с родом, уедет с равнины, но добьётся своего. Но род спорить не стал. Год был сытным, молодых охотников много, а он уже пять лет жил в Эртиле, приезжая в стойбище только на каникулы, и сам чувствовал, что становится чужим. Отца уже не было, матери не стало ещё раньше, а отцовская родня уменьшалась с каждым его приездом. Он прошёл Посвящение, получил имя и уехал. Обещал вернуться и вернулся. А толку...
   Вот и Центральная площадь с домом канцелярии и большим шатром Совета. Громовой Камень остановился перед ними, будто решая, куда идти. Хотя выбирать не из чего. Входное полотнище шатра опущено, из верхнего отверстия не видно дыма. Так что, в канцелярию. А чего это... пристройку, что ли, делают? Ну да, из резерваций столько приехало, дел у совета куда больше стало. А что за дела без бумаг? Это пуля по прямой летит куда послали, а бумага сама цель ищет.
   Он поднялся по неудобным крутым ступеням, толкнул резную, украшенную тотемами племён и родов дверь. И здесь всё так же. Белые стены с орнаментами у карнизов и плинтусов, стрёкот пишущих машинок... Канцелярия. И... ну, сегодня точно день встреч.
   - Комбат?!
   - Гитчи-Маниту! Ты?! Сержант! Жив!
   Они обнялись и так застыли. Выглянувшие из дверей на шум тут же исчезли, зная, что мешать нельзя.
   Постояв так несколько минут, они наконец разомкнули объятия.
   - Ну... - Гичи Вапе сглотнул. - Ну, рад тебя видеть, Громовой Камень.
   - Я тоже рад тебя видеть, Большое Крыло, - улыбнулся Громовой Камень. - Ты здесь...
   - Заездом, - рассмеялся Гичи Вапе. - Навестить родню, повидать друзей, ну, и по делам заодно. Будем тянуть дорогу от границы, железную дорогу, представляешь? Пока до ГОКа.
   - Старики согласились? - изумился Громовой Камень.
   - Ещё не совсем. До Эртиля упёрлись вмёртвую, а до ГОКа добьём.
   - Слушай, комбат, а она так уж нужна? Может, шоссеек прибавить?
   - Нужна. Шоссейки само собой, да и наезженных пока хватает, а у железки свои плюсы. С ГОКа увеличится вывоз, а это наш, - Гичи Вапе подмигнул, - экспорт, серьёзный и основной, а не пушнина, денег сразу прибавится, а на них у нас почти всё и держится, это раз. С той стороны слишком многие охотиться не умеют, не могут и не хотят, это два. Вот они и смогут работать на стройке, а потом на обслуживании.
   Громовой Камень нахмурился, соображая.
   - Такие сложности, комбат?
   Гичи Вапе вздохнул.
   - Если бы только эти, сержант. С охотой ещё ладно, к тому же и добычи кое-где уже на всех не хватает, а землю расширять нам не дадут, да и некуда расширяться. А вот что они ни обычаев, ни языка не знают, никакой квалификации нет, и учиться не хотят...
   -Ну, - Громовой Камень усмехнулся, - в последнем они не самобытны.
   Гичи Впе внимательно посмотрел на него.
   - Солоно пришлось, сержант.
   Он не спрашивал, но Громовой Камень кивнул и поправил:
   - Хреново. Я же не охотник теперь.
   - Так, понятно. И куда теперь думаешь?
   - В Эртиле или Юрге поищу.
   - Учителем?
   - А кем ещё я могу работать, комбат? Я - учитель, я учился на это.
   - Педкласс?
   - Два года. И ещё год на курсах после дембеля.
   - Так, - Гичи Вапе задумчиво кивнул. - Пойдём. Посидим и поговорим спокойно.
   К удивлению Громового Камня, у Гичи Вапе был свой ключ от одного из кабинетов. Канцелярский стол со стульями и шкаф в одном углу и застеленный узорчатым одеялом низкий диван-лежак в другом. Так сказать, две цивилизации рядом.
   - Отец сейчас в стойбищах, - улыбнулся Гичи Вапе. - Нам не помешают, устраивайся.
   Они сели на лежаке.
   - Ты курсы где кончал?
   - В Прокопьевске. Я там долечивался, ну, и заодно.
   До сих пор они говорили на шауни с редкими русскими словами, но Гичи Вапе перешёл полностью на русский, и Громовой Камень поддержал его.
   - Начальные классы?
   - И шауни в средней школе. А что, комбат, есть место?
   - Есть дело, - поправил его Гичи Вапе. - Понимаешь, дело. Серьёзное и долгое. Не все из резерваций поехали к нам, многие осели в России, особенно те, кого там называли интегрированными. Понимаешь?
   - Представляю.
   - И ещё многие уезжают с Равнины. И из новосёлов, и из старых родов. И тоже... интегрируются.
   - Асфальтовые индейцы, - усмехнулся Громовой Камень.
   - Да. И нужно, чтобы они оставались индейцами. И чтобы их дети... оставались с нами. Хотят жить в России? Пусть живут. Хотят пахать землю, стоять у станков, строить дома? Тоже пусть. Но нельзя, чтоб забыли язык, утратили обычаи, культуру. Понимаешь?
   - Угу. Что важнее: существительное или прилагательное, так?
   - Вот именно. Ты - молодец, всё правильно сообразил. Пусть асфальтовые, но индейцы. Ну как, возьмёшься?
   - А не много меня одного на всю Россию будет? - деловито спросил Громовой Камень.
   Гичи Вапе изумлённо посмотрел на него и захохотал. Засмеялся и Громовой Камень. Отсмеявшись, Гичи Вапе хлопнул его по плечу.
   - А ты всё тот же. Скажешь, так скажешь. Но я серьёзно.
   - Я тоже.
   Громовой Камень достал сигареты. Гичи Вапе встал и принёс со стола глиняный черепок-пепельницу, поставил на лежак между ними, тоже достал сигареты. Ритуально обменялись и закурили. В общем, уже всё ясно и понятно, но надо не так договориться, как выговориться.
   - Понимаешь, - Гичи Вапе как-то смущённо усмехнулся, - когда мы по резервациям ездили, ты, кстати, хоть одну видел? - Громовой Камень молча мотнул головой. - Жуткое зрелище, а по сути ещё страшнее. Так вот, я там с одним парнем столкнулся, индеец, но жил не в резервации, а работал пастухом у какой-то местной сволочи-лендлорда. И вот, представь, ни за что не хотел уезжать.
   - Почему? - удивился Громовой Камень.
   - Говорил, что ему и так хорошо. Ну, это, понятно, одни слова, да и смотря с чем сравнивать, но дело было не в жратве. А в том, что он не хотел быть индейцем, представляешь? Не веришь? Я ему говорю, что с племенем лучше, а он мне, что на хрена ему игры с перьями. Представляешь? Вся культура наша ему... игры с перьями! И не метис, индеец, чистый.
   - Не уговорил ты его?
   - Куда там! Я для него не авторитет. Ни погоны, ни ордена мои... Ну, этого, положим, и остальные не понимали. Но такое... И вот, понимаешь, зацепил он меня. Не могу забыть. Я потому и стал думать о таких. Навёл справки в беженском комитете.
   - Это где Бурлаков заправляет?
   - Он в комитете узников и жертв. Но это формально, а фактически всю репатриацию контролирует. Все угнанные - это же жертвы. Ну и...
   - Слушай, - перебил его Громовой камень. - Нашему бы, ветеранскому комитету, да бурлаковские деньги. А? Чтоб кроме дембельских ещё бы на обустройство получить.
   - Размечтался! - хмыкнул Гичи Вапе. - У нас рохля в председателях, вот и получаем вместо ссуды тёплые слова и наилучшие пожелания. А откуда у бурлаковцев деньги... болтают разное. В основном, одобрительно. Дескать, грабит Империю.
   - Её можно, - кивнул Громовой Камень. - И нужно.
   - Да, жалко, что наш Совет не успел присоединиться, но тут уж... кто за трофеями не успел, тот и опоздал. Ладно, это в сторону, так вот, которые едут через его комитет, это интегрированные одиночки, до нас они не доезжают.
   - Так ты ж сам говоришь, интегрированные, мы им не нужны.
   - А они нам? И ещё. Мы им нужны, а что они этого ещё не поняли... Ну, так это и будет твоей работой.
   Громовой Камень медленно, но уверенно кивнул.
   - Понял. И куда мне ехать? В Кратово?
   - Там уже всё есть. Но нам на уровне, - Гичи Вапе ткнул пальцем в потолок, - удалось договориться о шауни, как о втором иностранном по желанию. Первым оставляют английский, мало ли что, а шауни внесли в перечень вторых. Как узнали, многие и с той стороны, и от нас поехали в Ижорский Пояс. И ещё поедут. Там стройки, заводы... А точнее скажут в Ижорске. Ну?
   - Не нукай, не запряг, - ответил по-русски Громовой Камень и рассмеялся. - Слушай, а если б ты не встретил меня?
   - Я бы приехал к тебе в стойбище, - твёрдо ответил Гичи Вапе и упрямо повторил: - Ну?
   - Без "ну", комбат, - Громовой Камень шевельнул плечами, намекая на стойку "смирно". - Приказы не обсуждают.
   - Я не могу тебе приказывать, - тихо сказал Гичи Вапе.
   - Ну, это я сам решаю, - отмахнулся Громовой Камень. - А Ижорский Пояс... смутно что-то. Он далеко?
   - Смотря откуда, - улыбнулся Гичи Вапе. - Ну что, пойдём оформляться?
   - Пошли, - кивнул Громовой Камень, гася окурок и подтягивая к себе палку.
   Своего комбата он мог не стесняться: хоть не воевали вместе, но в одном госпитале лежали, а что Гичи Вапе из настоящих шеванезов, и его род был в числе тех пяти первых, что спасаясь от резерваций, ещё до Империи, будь она проклята, ушёл в Россию и обосновался на великой Равнине, а он сам - шеванез по названию, его род пришёл гораздо позже и получил разрешение поселиться, для них, фронтовиков, по фигу. Есть племенное родство, а есть фронтовое братство.
   - Тут ведь ещё проблема, - Гичи Вапе шёл медленно, словно раздумывая, а не подстраиваясь к его шагу, - дети. Понимаешь, мы теряем детей уехавших. Приехали-то мужчины, женщин и детей в резервациях почти не оставалось, там не этноцид, геноцид шёл в полном объёме, - Громовой Камень кивнул, показывая, что знает и понимает разницу. - А здесь пошли конфликты, и многие уезжают именно из-за этого. Там они женятся на русских, и... словом, это называется оскудением генофонда.
   - Ты, комбат, меня не убеждай, я всё уже понял.
   Гичи Вапе кивнул и, открывая перед ним очередную дверь, тихо сказал на шауни:
   - Спасибо, собрат.
  
   Было уже совсем темно, когда Громовой Камень тяжело взобрался на высокое крыльцо дома Михаила. Оформление бумаг, как в любой канцелярии, дело не быстрое, а потом они с Гичи Вапе посидели в чайной, а ещё потом он зашёл к Веронике Львовне, поговорил о прошлом и проконсультировался по кое-каким методическим и дидактическим вопросам. Так что и находился, и насиделся, и наговорился он сегодня досыта.
   В прихожей, освещённой из кухни, он снял и повесил шинель, сел на табуретку и с натугой, но довольно удачно стащил сапоги. Выбежавшая из кухни Росинка подала ему мягкие простые мокасины и забрала на просушку портянки, а Михаил громко позвал:
   - Давай, браток, как раз вовремя.
   Стол был уже накрыт к ужину и... даже стопочки стояли. Громовой Камень подошёл к умывальнику, вымыл руки, ополоснул лицо и вытерся чистеньким полотенцем, висящим рядом на гвозде.
   - У меня отгул завтра, - объяснил Михаил, открывая бутылку водки. - Так что можем себе позволить.
   - Давай, - согласился, усаживаясь за стол Громовой Камень. - У меня там в карманах ещё.
   Михаил кивнул возившейся у печки Росинке, и та, выбежав в прихожую, тут же вернулась с двумя консервными банками.
   - О! - восхитился Михаил. - Гуляем, браток!
   - Гулять, так гулять, - улыбнулся Громовой Камень.
   Росинка с явно привычной ловкостью открыла банки, выложила на тарелки залитых маслом и густым красно-оранжевым соусом рыбёшек и, как и вчера, села за стол.
   - Ну, - Михаил разлил водку. - Не праздник, так что за знакомство и на удачу.
   Они чокнулись и выпили. Громовой Камень до дна, а Михаил оставил глоток Росинке, чтоб и она отметила знакомство. Выпив, набросились на еду.
   Когда утолили первый голод, Михаил жестом показал на бутылку. Дескать, по второй? Громовой Камень, отказываясь, мотнул головой, и Михаил кивнул Росинке, чтобы та убрала бутылку и стопки.
   - Ну как, браток, удачно сходил?
   - Да, - улыбнулся Громовой Камень. - Завтра получу подъёмные, литер и вперёд.
   - С Равнины уезжаешь? - удивился Михаил. - Отпустили?
   - Посылают, - поправил его Громовой Камень.
   - А! - понимающе кивнул Михаил. - Ну, наше дело солдатское.
   Росинка, как и вчера, ела с ними, но молчала, участвуя в разговоре только взглядом и улыбкой. Ели кашу с тушёнкой. Потом долго пили чай. И неспешно говорили о всяких житейских делах. Заработках, ценах, огородах. Войну не вспоминали. Не с чего и незачем. Не день Памяти или Победы. Вот тогда - другое дело, и четыре положенных тоста, и разговор соответствующий, а сегодня-то чего ж...
   - Завтра ты как?
   - Автобус в десять-десять, - улыбнулся Громовой Камень. - А канцелярия с восьми.
   - Понятно, - кивнул Михаил. - Всё успеешь. Давай на боковую тогда?
   - Давай, - согласился Громовой Камень.
   В самом деле, день был долгим, надо отдохнуть.
   Легли, как и вчера. Вытягиваясь под колючим невытертым одеялом, Громовой Камень поудобнее уложил раненую ногу и мгновенно заснул, ни о чём уже не думая.
   Спал он без снов и проснулся на рассвете, как по сигналу. По-фронтовому быстро привёл себя в порядок, попрощался с Михаилом и Росинкой.
   - Счастливо оставаться.
   - Счастливого пути.
   - Удачи тебе, браток.
   - Спасибо вам за всё, - и ритуальное: - Вы остаётесь, я ухожу.
   Выйдя на крыльцо, он глубоко вдохнул по-утреннему прохладный воздух - всё-таки поздняя в этом году весна, ведь май уже - и не спеша пошёл по уже знакомой дороге к центру.
   "Наше дело солдатское", - сказал Михаил. Всё так, всё правильно. Он - не беглец с Равнины и не дезертир с фронта просвещения, а посланец. На него возложена, говоря высоким штилем, миссия. А по-простому, то боевое задание. Он не беглец, а кутойс - учитель. Интересно, какое племя дало это слово? От скольких племён не осталось ничего, кроме нескольких слов, непонятных имён, необъяснимых обычаев. И как Великая Равнина принимала остатки племён и просто случайно спасшихся одиночек, и они становились шеванезами, так и язык шеванезов - шауни - принял эти слова и имена. И сделал их своими. Как и множество русских слов, и даже английских. И остался собой - шауни.
   А вот и канцелярия. Дохромал незаметно. Громовой Камень на секунду остановился перевести дыхание и стал взбираться на крыльцо. Отвык он за зиму в стойбище от ступенек. А всё-таки в городе лучше: сколько вчера, да и сегодня ходил, а ни разу не упал. Так, а что сначала - литер или подъёмные?
   Оказалось, что и то, и другое в кассе. Конечно, сначала его немного погоняли по столам и кабинетам, но всё, что надо, он подписал, де положено, зарегистрировался, и вот - все документы и деньги на руках. И здесь он выслушал напутствия и пожелания. Всех поблагодарил, всем пожелал счастливо оставаться. Гичи Вапе не было, да он и не искал. Вчера всё обговорили. Адрес свой Гичи Вапе ему дал, чтоб если что, связаться по-быстрому, а не через Совет. Ну, всё, отрезано, пора в дорогу, а там будь что будет.
   И до автовокзала Громовой Камень добрался быстро. Ну, автовокзал - это, конечно, громко сказано. Деревянный домик диспетчерской, кассы, комнаты для водителеей и зала ожидания для пассажиров. Всё маленькое, простенькое, но с табличками на шауни, красиво написанным расписанием... Словом, всё, как положено.
   Кассирша была метиской. Как и большинство девушек в канцелярии Совета.
   - До Кратова, - протянул он ей свой литер.
   Она быстро и точно оформила ему билет.
   - Уезжаете? - спросила она по-русски, возвращая ему литер.
   - Да, - кивнул Громовой Камень, пряча литер в нагрудный карман гимнастёрки.
   - Счастливого пути, - вздохнула она и улыбнулась. - Отправка строго по расписанию
   - Спасибо.
   Громовой Камень взял и сунул в карман шинели билет, подобрал свой чемодан и пошёл к выходу.
   - Фёдор, - позвала по-русски за его спиной кассирша. - Иди, отправка через три минуты.
   - Ну, куда иди, куда, - возразил так же по-русски низкий мужской голос. - Пассажиров-то сколько?
   - Отправка по расписанию!
   - Да на кой расписание? Воздух возить?!
   Конца перепалки Громовой Камень не слышал. Автобус, маленький, но чистенький, уже стоял у вокзала, и к нему собирались пассажиры. Вместе с Громовым Камнем их было пятеро. Двое парней в обтрёпанных чёрных куртках и стоптанных сапогах, немолодая, закутанная в шаль с вдовьей каймой женщина и хмурый подросток в кожаной рубашке, леггинсах и мокасинах. Всё новое, крепкое, но без бахромы и вышивки. Чего ж так? В столицу приехал всё-таки, а по-будничному. Или это мать его с собой взяла, чтобы помощь за потерю кормильца получить? Тогда понятно. Деньги просить в праздничном не ходят.
   Почти сразу за Громовым Камнем подошёл и водитель.
   - Билеты у всех?
   Он быстро собрал их билеты, проверил и вернул, прошёл и сел на своё место. Дверь открылась с мягким чмокающим звуком.
   - Заходите. Отправка по расписанию.
   Громовой Камень пропустил остальных вперёд и сначала поднял и поставил на пол автобуса чемодан, положил палку, а потом уже, подтягиваясь на руках, влез сам. И хоть ему ехать до Кратова, в конец салона не пошёл, сел во втором ряду. Водитель, безразлично поглядывая по сторонам, подождал, пока он уложит чемодан, мешок и палку, плотно сядет, и только тогда стронул машину.
   Автовокзал на окраине Эртиля, и они сразу выехали на шоссе. День обычный, серый. Лес, с только появившейся листвой то подступал к обочине, то рассыпался на отдельные деревья, открывая плавно холмистую равнину до горизонта.
   Ехали молча, даже те двое парней, что явно ехали вместе и сели рядом, молчали. Только иногда вздыхала вдова, и сидевший у окна подросток осторожно, чтобы никто не заметил, придвигался к ней и касался своим плечом её плеча, пытаясь этим утешить.
   Громовой Камень смотрел в окно, не столько разглядывая пейзаж, сколько наслаждаясь ощущением езды, не требующей от него никаких усилий. Ну что ж, он не думал, что так быстро всё решится и уладится. Вот и ещё одна его жизнь. Третья по счёту. Первая до армии, вторая - фронт, а теперь - третья. Ему не на что жаловаться и не о чём жалеть. Он окончил школу и на Празднике Посвящения получил имя, прошёл фронт и выжил, стал инвалидом, а не калекой. Так что и в третьей ему должно повезти. "Бог троицу любит". Так говорил Сашуня перед очередной перебежкой и всякий раз пояснял: "Два раза пронесёт, а в третий бог заснёт". Сашуню накрыло при обстреле. А его самого тогда зацепило, но слегка. Скольких он помнит. И мёртвых, и живых.
   Автобус затормозил, и водитель открыл дверь. Немолодой индеец в украшенной вышивкой и бахромой рубашке, с ожерельем из волчьих и медвежьих клыков, но в солдатских кирзовых сапогах неожиданно умело вошёл в автобус и протянул водителю деньги.
   - До Красной Лошади, - сказал он на шауни.
   - Хорошо, - так же на шауни ответил водитель, дал билет и отсчитал сдачу.
   Новый пассажир спокойно сел на свободное место, и автобус тронулся.
   Ехали не быстро, останавливаясь, чтобы впустить или высадить пассажиров. До конечной, как вскоре сообразил Громовой Камень, ехали трое - он сам и те двое парней в чёрных ватных куртках. Видно, из переселенцев. Не прижились. Что ж, Гичи Вапе как раз и говорил о таких. В родном стойбище Громового Камня переселенцев не было, но рассказы о неумёхах и невеждах "с той стороны" и даже анекдоты, конечно, слышал и не раз. Говорили о них всякое, но в основном осуждающе. Хотя... кто-то же прижился.
   В Кратово они приехали уже в сумерках.
   Формальный, но обязательный, хорошо знакомый по прежним поездкам, сразу и пограничный, и таможенный контроль. Здесь ничего не изменилось, даже, похоже, капитан всё тот же. Громовой Камень вышел на площадь и уверенно захромал к вокзалу, уже железнодорожному, когда его окликнули:
   - Хей!
   - Хей, - он обернулся, уже догадываясь, кто это.
   Да, те двое парней из автобуса.
   На чудовищной смеси английского, русского и шауни они стали объяснять, что едут на заработки, род их отпустил, им надо добраться до Корчева, там уже трое из их резервации, они знают, те на стройке устроились, так вот, как им доехать?
   Громовой Камень помог им разобраться с картой, расписанием и кассой. Маршрут получался не особо сложный, с двумя пересадками. Названия они заучили с его голоса. Билеты взяли самые дешёвые - сидячие: денег-то в обрез.
   - А есть что будете?
   - Пеммикан, - улыбнулся один, показывая подвешенный к поясу мешочек.
   А второй мотнул головой, рассыпая по плечам неровно обрезанные пряди волос.
   - No problem.
   Пеммикан - растёртое в порошок сушёное мясо, смешанное с ягодным порошком - не самое сытное, но хоть что-то. И потом - это действительно не его дело. А ему совсем в другую сторону, а денег... денег тоже в обрез.
   И зная это, он всё-таки, выправив себе билет и выяснив, что до его поезда ещё два часа с лишним, сдал мешок и чемодан в камеру хранения и вышел из вокзала на площадь. Кратово - невелик городок, всё рядом. Он успеет.
   Баня, как и раньше, была неподалеку, небольшая, но с душевым отделением, парикмахерской и главное - открыта до полуночи.
   Сначала в парикмахерскую. Да, длинные волосы положены мужчине, да, одежда, причёска, обычаи - часть культуры, но только часть, и он не считает длину волос самой главной частью, это первое, ему жить среди русских, где длинные волосы у мужчины не приняты, это второе, и если бы он был в племенном костюме, а когда на тебе военная форма, пусть и без погон, то длинные волосы просто смешны, это третье.
   - Подстричь? - переспросил парикмахер и улыбнулся. - По призывному или отпускному?
   - По отставному, - улыбнулся Громовой камень. - Отвоевался я.
   Это он тоже помнил. Стрижка призывника - наголо, отпускник - подлиннее и с форсом.
   - Сделаем, - парикмахер окутал его простынёй. - Голову давно мыл?
   И, не дожидаясь ответа, развернул кресло к раковине.
   Подстригли его быстро и толков. И за половинную плату.
   - Фронтовикам скидка.
   И по внезапно отвердевшему лицу старика Громовой Камень понял, что ни спрашивать, ни уточнять нельзя. Он расплатился, а вторую половину положил в блюдце для чаевых.
   В бане пришлось купить мыло и мочалку, взять напрокат простыню. Траты, конечно, но раз не позаботился достать из вещмешка, то траться. Хорошо, что работали душевые кабины. Дороже общего зала, но ему не хотелось мыться на чьих-то глазах. Всё-таки... одно дело - госпитальная баня, там ещё получше многих был - во всяком случае - целее, а здесь... среди здоровых и нормальных... да и моешься в душе быстрее, чем в общем зале.
   Оставшихся до отправления двадцати с небольшим минут ему хватило, чтобы дойти до вокзала, забрать из камеры хранения вещи и найти свой поезд, вагон и место. Народу было немного, и проводник сам поменял ему место с верхнего на нижнее, принёс постель.
   - Спасибо, отец, - поблагодарил Громовой камень.
   - Ладно тебе, - отмахнулся проводник. - Все мы с понятием.
   Громовой Камень никак не ждал, что его форма и медали по-прежнему действуют. Ведь полтора года, как кончилась война, а до сих пор... В племени он привык к другому отношению. Ну всё, ехать ему до конечной, можно спать спокойно. Он разулся, снял и положил в сетку гимнастёрку, оставшись в нижней рубашке, и вытянулся под одеялом. Всё, отбой. Спи, Громовой Камень, сержантом ты был, кутойсом ещё не стал, спи пока.
   Стук колёс под полом, мелкое подрагивание полки. Он едет. Пока от него ничего не зависит, и, значит, дёргаться пока нечего. Солдат спит, а служба идёт. Даже на фронте просвещения.
  

* * *

  
   Пустой письменный стол. Пустые квадраты на стенах от проданных картин. Не почтительная, а мёртвая тишина за дверью. Но распорядок неизменен. И эти часы он проводит в своём доме, в своём кабинете, за своим рабочим столом, чёрт возьми!
   Рей Спенсер Говард, снова просмотрел последние котировки, аккуратно пометил несколько заинтересовавших его позиций. Да, в этом направлении можно было бы поработать, но нужны свободные средства. А их нет. И взять... нет, у кого взять - в избытке, проблема с как. Ни один из прежних, многократно осуществлённых на практике, способов сейчас - и надо это честно признать - не сработает. Более того. Попытка их использовать не только не даст результата, но и откроет остальным его слабость. Ты можешь ослабеть, но этого никто не должен заметить. Иначе - добьют.
   Говард усмехнулся. Пока удаётся держать марку. Никто не смеет занимать его кресло в Экономическом Клубе. Его внучек принимают в лучших домах Атланты. Правда, таких домов не так уж много, но это же война, господа. Только война. И русские. Правда, последнее лучше вслух не произносить. А то... нет, как русские провернули операцию со "Старым Охотничьим Клубом", надо отдать им должное. Тихо, аккуратно, точечными изъятиями и пожалуйста: многолетней, нет, что там, многовековой опоры порядка не существует. О том, что он сам неудачным реваншем в прошлогодний Хэллоуин "засветил" и клуб, и остатки Белой Смерти, Говард предпочитал не вспоминать. Ну... нет, не ошибся, немного не рассчитал, бывает. Из Хэмфри руководитель, как из негра учёный. Посидит в тюрьме - поумнеет. Возможно. И Систему не удалось взять под контроль. Найф оказался таким дураком, что дал себя зарезать в уголовной разборке. А ведь казался таким осмотрительным, столько лет безукоризненно работал. И сорвался. Решил взять сразу со всех. Вот и результат. Но оставим прошлое прошлому. Вывод: надеяться и рассчитывать только на себя.
   А пока надо приспосабливаться к новым условиям и новым правилам. Атланта стала захолустьем, всё жизнь теперь в Колумбии, а вот там... там у него пусто. Старые связи и привязки ликвидированы, а новые заводить не на чем. Значит... значит, надо думать, планировать, готовить. И не спешить.
   Говард отложил котировки и взял газету. Сами статьи и заметки его нисколько не интересовали, но бумажный шелест в кабинете внушает необходимый трепет и уверенность в незыблемости остальным обитателям дома. Казаться не менее важно, чем быть. Жаль, что Маргарет этого до сих пор не поняла и не прочувствовала.
   За дверью поскреблись и голос Мирабеллы робко предложил:
   - Дедушка, ваш лимонад.
   - Да, - откликнулся он, мельком посмотрев на часы.
   Да, всё точно. Именно в это время стакан домашнего лимонада. Порядок, заведённый ещё его дедом. Порядок - основа и фундамент бытия. И никакого беспорядка нет и не может. Порядок может меняться, но остаётся порядком.
   Кто невидимый открыл дверь перед Мирабеллой, и она внесла поднос с кувшином и стаканом. Поставила на столик перед диваном.
   - Благодарю, - Говард поощрил внучку взглядом и лёгким намёком на улыбку.
   - Да, дедушка, спасибо, дедушка, - пролепетала Мирабелла.
   - Ступай, - милостиво кивнул ей Говард.
   А когда за ней закрылась дверь, досадливо поморщился. И это Говард?! Конечно, и такое можно использовать. Скажем, женой для умеренно нужного человека. Интриговать не будет, свою игру вести не сможет, и даже не додумается до этого, неплохая хозяйка при хорошем контроле, жена и мать... Да. И с этим можно было бы поиграть, но... проклятые русские! Родство с Говардами теперь не преимущество, а компрометирующее обстоятельство. Недаром ни одна из любовниц сыновей и зятя не только что-то там заявить, появиться не посмели. Хотя тут, правда, и меры, соответствующие, принимались давно.
   Как всегда, воспоминание о русских заставили его поморщиться. Самое... самое обидное, что он так до сих пор не нашёл, не вычислил того, кто так... виртуозно переиграл его. Да, надо признать, он совершил только одну ошибку. Одну из двух важных, но важнейшую. О которых предупреждал ещё дед. "Самая страшная ошибка - это переоценка своих сил, - Говард снова услышал звучный, несмотря на возраст голос деда. - Но есть вторая ошибка, ещё страшнее. Это недооценка противника. Запомни".
   Чтобы успокоиться - сознание своих ошибок всегда приводило его в раздражение, мешающее трезвому планированию мести и реванша - Говард налил в стакан нежно-жёлтой смеси апельсинового и ананасного сока и выпил маленькими глотками. Вот так. Успокоился? Теперь думай. Нет? Ещё полстакана.
   Итак. Русские - не противники, а враги. Это первое. Они это тоже знают. А значит, любые ошибки вдвойне опасны. С противником играют на победу. С врагом воюют на уничтожение. Что они сделали, ты уже понял. Тебе оставили жизнь и ровно столько, чтобы ты ощущал размер потерь. Неплохо. И даже - не забываем об опасности недооценки противника - остроумно. Но зачем? И - вот об этом думать не хочется, но, похоже, сделано именно так. Ты - приманка. За тобой следят, вернее, за теми, кто приходит к тебе, и потом идут уже за ними, а у тебя нет ни денег, ни силы, чтобы купить чьё-либо молчание.
   Говард заставил себя поставить опустевший стакан на стол без стука. Ты можешь злиться или радоваться, но показывать это надо ровно настолько, насколько не можно, нет, а нужно. Вот так. Игра проиграна? Да. Но это только одна из множества проведённых тобой игр. И общий счёт пока в твою пользу. Значит... значит... значит, надо подумать и найти новых союзников, приспособить к себе новые правила и начать новую игру.
  

* * *

  
  

1998; 26.03.2014

  
Оценка: 6.52*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"