Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 8

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано

ТЕТРАДЬ ВОСЬМАЯ

  
   Солнце показалось над складами, когда они с Андреем уже заканчивали ворочать неподъёмные железные баки. Внутри что-то булькало, но как Андрей ни принюхивался, определить, что там, не мог.
   - Хорошо запаяны стервы.
   - А тебе не всё равно?
   - Интересно, - ухмыльнулся Андрей. - Да и не люблю я вслепую работать.
   - Мало ли чего не любишь, - хмыкнул Эркин. - Я вон полицию не люблю, а могу что? Вон торчит, жаба грёбаная.
   - Торчит, - согласился Андрей. - Так после вчерашнего они тут с неделю проторчат, не меньше.
   - Интересно! - не мог успокоиться Эркин. - Мне интересно, кто полицию навёл? Шума же не было.
   - Увидел из окна кто, - еле заметным движением головы Андрей показал в сторону трёхэтажной конторы. - Оттуда всё видно. И звякнул.
   - Я б ему звякнул, - вздохнул Эркин.
   - Не ты один, - хохотнул Андрей. - Ну, пошёл?
   - Пошёл!
   - Ещё пошёл!
   - Есть! - выдохнул Эркин.
   Очередной бак встал на платформу, и они быстро пропустили трос через скобы, притянув его к другим. Не очень ведь и большие баки, чуть пониже их роста и всего-то в два обхвата, а тяжеленные - и скобы есть, а не поднять. Андрей закинул трос наверх и передвинул сходни.
   - Давай их все сейчас перекатим сюда, чтоб за каждым не бегать.
   - Идёт.
   Солнце начинало припекать, и края баков отпечатывались на груди чёрными жирными от пота полосами. Рубашку Эркин сразу снял, ещё со вчерашнего дня зная, что перемажется, и штаны потому надел старые, пожалел джинсы. Андрею хуже. Ему раздеваться нельзя. Хорошо, рукавицы дали, хоть пальцы он убережёт.
   - Держи.
   - Есть. На меня подай.
   - Бери.
   - Пошёл?
   - Пошёл.
   Плату обещали неплохую. Как-то неопределённо: сказали, что не обидят, и если уложатся в срок, то надбавят. Но имперские здесь вряд ли сунут. На станции всегда кредитками платят, а русским-то уж точно имперскими не с руки, но могут за рукавицы вычесть...
   Андрей прикусывает губу. Видно, курить хочет, но вчера он пачку только вытащил, как наорали и пригрозили прогнать.
   - Терпишь?
   - Терплю. Пошёл.
   - Есть.
   Если они быстро управятся, если с оплатой не прижмут, и если сегодня ещё перехватят такую же, то завтра он сможет с утра пойти к тому белому. И тогда завтрашний заработок он отдаст Жене. Хватит ему жрать и денег на жратву не давать. Женя ему отдельно не варит, а ест он больше их обеих. Лишь бы не надул беляк. Но вроде не должен...
   ...Коренастый, в полуармейском, шляпа надвинута на лоб и оттуда поблескивают как две льдинки светлые глаза, в зубах зажата сигарета, ноги расставлены для упора и руки на поясе с кольцами для кобуры, ножа, плети. Так стоят надзиратели. И не подошёл бы он к такому, если бы не разложенная обувь. Сапоги, туфли, ботинки, шлёпанцы... И кроссовки. Есть совсем новые, есть похуже, но куда лучше рвани, что в цветном ряду. Он подошёл и встал чуть сбоку, потоптался, привлекая внимание.
   - Ну? - бросил, не глядя на него, белый. - Работы нет.
   Кроссовки ещё только в магазине на Главной улице, куда цветным путь заказан, и он решил рискнуть.
   - Кроссовки нужны, сэр, - тихо сказал он.
   - Кому? - белый ответил неожиданно тихо.
   - Себе, сэр.
   Белый покосился на него, не поворачивая головы, пыхнул сигаретой и... и ответил.
   - Сотня.
   Сто кредиток, столько он за раз в руках не держал, и даже не представлял такую пачку на ощупь, но кивнул.
   - Имперскими можно, сэр?
   - Пересчитаю. И не все.
   - Хорошо, сэр.
   Белый ещё раз посмотрел на него и еле заметно усмехнулся.
   - Подходи, как наберёшь. Придержу тебе, - и громко. - Иди, сказал. Нет работы.
   - Да, сэр, - попятился он и быстро ушел...
   ...И считает теперь, аж голова пухнет. Как этот ещё имперские пересчитает. И чего-то белый будто боялся. Ну, это не его забота.
   - Взял?
   - Взял. Пошёл.
   - Есть.
   Андрей тихо присвистывает сквозь зубы. Эркин замечает приближающуюся фигуру в сине-зелёном мундире и отвечает тихим глухим прищёлкиванием языка. Обменявшись сигналами тревоги, они продолжают ворочать баки. Их уже совсем немного осталось, но и места на платформе мало, и стоят они так тесно, что трудно привязывать. Полицейский проходит мимо, поигрывая дубинкой, и Андрей совсем тихо, так что слышно только Эркину, посылает в мундирную спину длинное замысловатое ругательство. Эркин беззвучно смеётся, подмигивает Андрею.
   - Пошёл на меня.
   - Пошёл.
   - Дай вправо.
   -Бери. Взял?
   - Есть.
   - Пошёл. Ещё пошёл.
   - Вправо дай. Ну!
   Последний бак встаёт на место, и они быстро, словно он убежит, обкручивают его тросом и закрепляют растяжки.
   Всё! Сделали!
   Андрей подбрасывает вверх и ловит рукавицы и оглушительно с переливом свистит. Просто от радости. Но в конторе со звоном распахиваются окна, и к ним уже бежит полицейский.
   Но военный в непривычной - русской? - форме успевает раньше, как, скажи, из-под земли выскочил, и полицейский, убедившись в своей ненужности, уходит.
   - Молодцы парни, - военный сдвигает фуражку на затылок и переходит на английский. - Держите. По полсотни каждому.
   Эркин стягивает рукавицы и нерешительно - такие они грязные - протягивает их офицеру.
   - Вот, сэр...
   - Оставьте себе, - машет тот рукой. - Ну, молодцы, ну выручили. Как раз успели. Вот, ещё вам, - и достаёт по пачке сигарет. - Попробуйте русских. И вот ещё, - бездонные у него карманы, что ли? - Паёк армейский. Поедите.
   Рукавицы, пачка сигарет, блестящий брикет в фольге и радужная бумажка, а рук всего две. И Эркину ещё рубашку не забыть взять, а Андрею ящик. За этой суматохой, разбирая свалившееся на них богатство, они как-то не заметили, что платформу с баками прицепили к паровозу, а офицер куда-то ушёл. И полицейский уже снова идёт на них. Эркин щёлкает языком.
   - Отваливаем, - соглашается Андрей. - Кидай всё ко мне. Потом разберёмся.
   Найдя в одном из станционных закоулков кран, они с наслаждением умылись. У Андрея даже волосы были грязные. И пристроились тут же в тени от штабеля старых шпал.
   Эркин спрятал кредитку в карман и подтолкнул ногой ящик.
   - Давай пожрём, что ли.
   - Давай. Уломались.
   Андрей достал брикеты. Повертел свой.
   - Попробуем армейского. Не ел такого?
   Эркин мотнул головой, аккуратно надрывая фольгу по запечатанному краю. И как из-под земли появилась оборванная негритяночка с торчащими во все стороны косичками и ведром тёмно-бурой жидкости. И карапуз с ведром воды и связкой кружек.
   - А вот кофе, парни, - запела девчонка, - кофе с устатку. Хорошее кофе.
   Андрей нашарил деньги.
   - Налей две.
   Мальчишка ополоснул в своём ведре и подал девчонке две кружки. Та поставила ведро, вытащила из-за пояса черпак - кружку на палке - и, сосредоточенно надувая губы, налила и подала им кофе.
   - Пейте на здоровье. В самый раз с устатку.
   - Братишка? - Андрей кивком показал на мальчишку.
   - Ага, - девчонка пересчитала деньги и ссыпала монетки в подвешенный на шее мешочек. - Кофе хорошее, мамка варит. Без обману.
   Эркин отхлебнул горьковатой густой жидкости, покосился на Андрея и вытащил монетку.
   - Себе налейте.
   - Спасибочки вам, - обрадовалась девчонка, пряча монетку. - Мы уж и так как-нибудь.
   Они терпеливо дождались, пока Эркин с Андреем пообедают, получили назад кружки и исчезли, как и появились. Вскоре из-за шпал донеслось.
   - А вот кофе, парни. С устатку кофе!
   - Тоже, крутятся, - вздохнул Андрей, комкая фольгу и отправляя комок куда-то в угол. - Ну, попробуем русских?
   - Бери обе, - мотнул головой Эркин, складывая и пряча в карман обёртку. - Я не курю. И менять не буду.
   - Идёт. А ты запасливый, вижу.
   - Пригодится завернуть что. Прикрой меня, я деньги посчитаю.
   Андрей сдвинулся так, чтобы между ним и шпалами образовалась щель, и закурил, настороженно поглядывая по сторонам. Эркин забился в эту щель, достал деньги. Полсотни, ещё три кредитки, ещё две, ещё... он сбивался несколько раз, но выходило где-то под семьдесят. Остальное имперскими. Должно хватить.
   Андрей курил и слушал, как шепчет, пересчитывая деньги, Эркин. Сумма не малая, могут и польститься.
   - Ну, как русские? - Эркин выбрался из щели и сел рядом.
   Андрей покосился на его довольное лицо и ухмыльнулся.
   - Нормально. Хватает?
   - Вроде да. Давай сейчас и сходим.
   - Не терпится? Ну, давай.
   До выхода со станции они несколько раз натыкались на полицейских, но те не цеплялись, только внимательно оглядывали.
   Как и уговаривались, Андрей остался шагах в десяти для страховки, и к торговцу Эркин подошёл один. Встал опять сбоку, потоптался. Белый быстро посмотрел на него и, не глядя, бросил.
   - Обойди и там зайди.
   Торговый ряд тянулся вдоль живой давно не стриженой изгороди. С той стороны кустов кое-где стояли какие-то будки. Одна такая как раз за спиной белого. Значит, туда. Ну что ж, Андрей подстрахует. Эркин прошёл вдоль ряда до конца, изредка поглядывая на разложенные товары, будто отыскивая что-то, свернул и уже с той стороны подошёл к замеченной будке. Андрей держался сначала сзади, но, когда Эркин взялся за дверь, встал рядом.
   - Давай вместе.
   Эркин кивнул.
   В будке лежали навалом мешки и коробки и сидел у стены на корточках немолодой - в волосах седина проблёскивает - негр. Увидев вошедших, он угрожающе заворчал и привстал, но тут из-за штабеля коробок появился белый. Крыша была разломана, и света хватало. Негр сел на своё место, а белый ещё раз оглядел Эркина и развязал один из мешков. Вытащил оттуда связанные за шнурки две пары кроссовок.
   - Меряй. Быстро, пока не видят.
   Эркин огляделся, увидел у входа перевёрнутый ящик и перед ним лист картона. Быстро сел, снял сапоги. Белый кинул на картон кроссовки и посмотрел на его портянки.
   - Погоди.
   Порылся в одном из ящиков и кинул на колени Эркину носки.
   - На портянки не меряют, чурбан.
   Эркин быстро смотал портянки, натянул носки. Помедлил. А если не подойдут? Цветному мерить - мереное покупать. После него ведь никто не возьмёт.
   - Я сказал, меряй.
   Эркин осторожно обулся.
   - Встань, потопчись. Только на пол не сходи.
   Белый раскачивал за шнурки вторую, бело-красную пару, а Эркину дал тёмные, чёрные с коричневым.
   Эркин неуверенно потоптался. Мешали шнурки - он их так и не развязал - и странное ощущение нереальности происходящего. Как во сне.
   - Белые наряднее, - подал голос Андрей.
   Торговец окинул его презрительным взглядом.
   - Дурак, они приметные.
   Андрей густо покраснел: мог ведь и сам догадаться.
   - Ну, не жмут?
   Эркин помотал головой.
   - Берёшь?
   - Да, сэр, - вырвалось у Эркина.
   - Бери, - кивнул белый. - Сейчас только переобуйся, не выходи в них.
   Эркин кивнул, переобулся и, не выпуская кроссовок, протянул деньги. Белый кинул вторую пару в мешок, взял у Эркина пачку имперских, пересчитал, постоял, закатив глаза куда-то вверх.
   - Так, пойдёт за... - он кинул взгляд на кредитки в руке у Эркина, - ладно, считаю за сорок, давай эту, - он вытянул полусотенную, ещё две бумажки, - это десять, и ещё пятёрка за носки, сейчас вторую пару дам. В расчёте?
   - Да, сэр.
   Белый спрятал деньги куда-то за пазуху, дал Эркину вторую пару носков и вытащил лист мятой бумаги.
   - Заверни всё.
   Поглядел, как Эркин заворачивает кроссовки и засовывает носки в карман.
   - Носи на здоровье, парень.
   - Спасибо, сэр.
   - И язык на привязь возьми. Нам запрещено вам продавать. Подожгут.
   Эркин замер и медленно поднял на белого взгляд. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом Эркин посмотрел на Андрея. Тот уже всё понял и открыл свой ящик. Эркин заложил туда свёрток, закрыл крышку. Белый посмотрел на Андрея, дёрнул углом рта в улыбке.
   - Надумаешь тоже, подходи.
   Андрей кивнул.
   - До свиданья, сэр.
   - До свиданья.
   - Валите, парни. Не видел я вас.
   Снаружи они огляделись и быстро перебежали к чёрному обугленному остову какого-то здания. Раньше это было что-то вроде особняка в саду. Убедившись, что от будок их не видно, Эркин забрал свой свёрток.
   - Переобуешься?
   - А сапоги тащить? - Эркин махнул рукой. - Так, посмотрю только.
   - Давай.
   Эркин опустился на колени и развернул бумагу. Так осторожно, будто ждал, что в последнюю минуту это окажется обманом. Но кроссовки были на месте. Андрей присел рядом на корточки, осторожно взял одну, повертел.
   - Совсем новые. Магазин он, что ли, грабанул?
   - Мне это... по фигу, где он их взял, - Эркин гладил коричневую замшу. - Я думаю, что врать буду, если спросят. Не подставлять же его.
   - Скажешь, за работу.
   - Новенькие за работу? Они же сотню стоят. Это ж сколько ломаться надо, а я у всех на глазах.
   - Два дня походишь, новыми не будут. И сойдёт.
   - Думаешь?
   - Мг, - Андрей поднёс кроссовку к лицу, шумно вдохнул и протянул её Эркину. - Понюхай. Тыщу лет не чуял, как новая обувь пахнет.
   Эркин вдохнул непривычный запах. И ещё раз, уже запоминая.
   - Сам-то когда надумаешь?
   - В сапогах привычней.
   - Ну, как знаешь.
   Эркин снова завернул кроссовки, встал. Встал и Андрей.
   - Пошли, может, и перехватим чего.
   - Пошли. Клади пока ко мне, чтоб не цеплялись.
   Они выбрались на одну из соседних улиц и пошли к рынку.
   - У тебя осталось чего?
   - Три и ещё одна. Четыре кредитки. Имперские все сбросил.
   Андрей кивнул и достал сигарету.
   - Я тоже. Хозяйке отдал.
   - Взяла?
   - А что ей? Пересчитала пять к одному, и как раз за неделю уплачено. А этот прижал тебя. У тебя больше, чем на сорок, было.
   - Пусть давится, - отмахнулся Эркин. - Да и рисковал он побольше нашего. Слышал же.
   - Это да. Кто ж их пугает? Свора?
   - Их дело. Он за риск с меня взял. И думаешь, я первый у него? Для кого тот ящик стоит? Белого ж он туда не посадит.
   - Верно, - засмеялся Андрей.
   - А вот пришлых не расспросили, это мы зря. Чего их к нам понесло? Да целой ватагой.
   - Тоже верно, - Андрей нахмурился. - И с ножами ведь все. Знали, на что едут.
   - Сам говорил, крутую кашу заваривают. Они свою пусть сами хлебают. А у нас...
   - Мало не будет, - мрачно кивнул Андрей и зло сплюнул догоревший до губ окурок. - Теперь ходи и оглядывайся. Свалить бы куда на время.
   - Эй, - окликнули их, - Меченый, Белёсый, валите сюда.
   Они оглянулись. Длинный, Джейми, ещё кто-то. Человек пять махали им из-за ограды длинного приземистого дома.
   - Ну и чего? - Андрей заглянул за ограду и присвистнул. - Валим!
   До темноты они рыли во дворе совершенно непонятный котлован. На семерых как раз хватило и работы, и заработка.
  
   Женя всё утро напряжённо вслушивалась в конторские разговоры. Но драка цветных никого не интересовала и потому не обсуждалась. Обсуждали моды. Вариации матросского стиля. И предстоящую свадьбу Фанни. На Балу её видели в столь недвусмысленной позе с Рональдом, что она теперь просто обязана ответить Рональду согласием. Бедная Фанни! Как опасно терять осторожность!
   - Но Фанни не так уж и виновата. С тех пор, как закрыли Палас, ей просто некуда девать энергию.
   - Бедный Рональд! Ему придётся стараться за целый Палас.
   - Он знал, на что шёл.
   - Бедный Рональд!
   - Фанни молчала изо всех сил.
   - Но он заставил её закричать, чтобы все прибежали.
   - Вы бы видели Фанни!
   - Я видела.
   - Сегодня они покупали цветы на Главной.
   - Рональд сияет.
   - Ещё бы! Он на это столько сил потратил.
   - Ну, у Фанни такое приданое, что Рональд старался не зря.
   Женя с удовольствием сплетничала. Рональда и жалели, и восхищались им.
   - Как жаль, что пленные только сейчас возвращаются.
   - Да, Бал стал бы намного многолюднее.
   - И с большим количеством последствий.
   Все дружно покатились со смеху.
   - Джен, как ваша прелестная крошка?
   - Спасибо, хорошо.
   - У вас чудная девочка!
   - И такая умненькая.
   - Вы её очень разумно воспитываете.
   - Спасибо.
   Разноголосая дробь машинок и смеющиеся голоса. Бьющее в окна солнце и щебет птиц. Май. Месяц любви и юного счастья. И Женя была счастлива. Она не шла, а летела домой. И доктор Айзек, остановивший её на Мейн-стрит, так и сказал.
   - Вы счастливы, Женечка.
   Он не спрашивал, но Женя ответила.
   - Да. Спасибо, доктор.
   - Я очень рад за вас, Женечка. Я вам желаю одного.
   - Да?
   - Удачи.
   - Спасибо, доктор.
   - Я всегда буду рад помочь вам. Всем, чем смогу.
   - Да, конечно. Большое спасибо.
   И через пять шагов Женя забыла об этом разговоре. Осталось только ощущение чего-то очень приятного.
   И весь вечер держалось это настроение.
   - Ты очень понравилась нашим гостьям. Они сказали, что ты умная и послушная девочка.
   Алиса вздохнула и хитро посмотрела на мать.
   - А что ты мне расскажешь?
   - Хорошо, - Женя задумчиво вертела в руках остатки серой с мельчайшим узором "рябенькой" рубашки, прикидывая, как её можно зашить и можно ли вообще. - Жили-были Линда, Тедди и Спотти. Они жили в маленьком доме посреди огромного леса и очень-очень дружили. Тедди и Спотти ходили на охоту, а Линда ждала их. И они всегда возвращались.
   Алиса подпёрла щёку кулачком, ожидая, когда за обычным зачином начнутся необыкновенные приключения. Мисс Рози появилась совсем недавно и в сказке пока не фигурировала, но Алиса этого даже не замечала.
   На единоборстве Спотти со страшным чудовищем в огненной пещере пришел Эркин. Смертельно усталый и безмерно довольный. Он даже зашёл в комнату как был, в сапогах, и выложил на стол свёрток.
   - Купил?! - ахнула Женя.
   Он только молча кивнул.
   - Давай показывай.
   У него чуть дрожали пальцы, когда он разворачивал бумагу.
   - Вот.
   - Отлично! Поздравляю, - Женя чмокнула его в щёку. - Носи на здоровье!
   - А я? - Алиса залезла с ногами на стул, встала и потянулась к нему.
   Эркин покосился на Женю и нерешительно дал Алисе обнять себя за шею и поцеловать в щёку. И тут поехал и упал стул, и Алиса повисла у него на шее. Он быстро наклонился, и она встала на пол, даже не успев испугаться.
   - Ещё! - сразу потребовала Алиса.
   - С ума сошла, - возмутилась Женя. - Ему же тяжело. Он с работы пришёл, усталый, а ты виснешь.
   - Нуу, - Алиса наморщила нос. - А в другой раз можно?
   - В другой раз и посмотрим, - отрезала Женя. - Эркин, ты молодец, с обновой тебя, а теперь живо ужинать.
   - Ага, - он быстро забрал покупку и ушёл в кладовку переодеваться.
   - Выйди, покажись в новом, - крикнула ему, хлопоча у плиты, Женя.
   - Ага, - ответил он из кладовки.
   Когда он вошёл в комнату в джинсах, тенниске и кроссовках, Женя даже ахнула и захлопала в ладоши, такой он был сияющий.
   - Пройдись, - потребовала Алиса.
   И он прошёлся перед ними, мягко впечатывая подошвы в пол.
   - Носи на здоровье, - повторила Женя. - Ну, как тебе в них?
   - Легко очень, - он постоял секунду, прислушиваясь к себе, и сел к столу.
   Женя подвинула ему тарелку, хлеб.
   - Ешь. И дорого?
   - Сотня, - он виновато посмотрел на неё. - Это очень дорого, да?
   - За новые не очень. Примерно, как на Мейн-стрит. Ты где брал?
   Он вдруг наклонил голову, будто вопрос задел его, но тут же поднял на неё глаза.
   - У одного... я обещал взять язык на привязь. Им запретили продавать нам.
   - Кому "им"? - не поняла Женя.
   - Белым торговцам. Я... прости, я не скажу. Не надо, Женя, - тихо закончил он.
   - Конечно, не говори, - быстро согласилась Женя.
   Какое-то время ели молча. К чаю Женя достала конфеты и сушки.
   - Всё. Быстро мы пакет прикончили.
   Алиса вздохнула, покосилась на конфету Эркина, но перехватив строгий взгляд Жени, занялась фантиком.
   - Я... я могу зайти... туда и купить, - осторожно предложил Эркин. - Там эта пристройка... для цветных.
   - Хорошо, - кивнула Женя.
   Он впервые предложил что-то купить, раньше он ей просто отдавал деньги, и его словно не трогало, как она их тратит. Он просто принимал всё, что она делала. Он же ничего, ничего этого не знает - поняла Женя. Как не знает сказок. Алиса рассказывала. Как не знает многого другого, что известно любому, даже ей.
   Женя протянула руку, положила ему на плечо. Он сразу наклонил голову и прижался к её руке щекой.
   Алиса подняла на них недоумевающие глаза.
   - Мам, Эрик, вы чего?
   Он сразу выпрямился, наклонился над чашкой. Женя погладила его по плечу и убрала руку.
   - Ничего. Допивай чай. Уже поздно.
   Алиса обиженно надула губы, но спорить не стала.
   И как всегда, когда она заснула, Женя налила Эркину вторую чашку.
   - А конфеты кончились. Будешь сушки?
   Он как-то неопределённо вздохнул.
   - Женя, я... я не знаю, что продают цветным.
   - Возьми, что будет. И много не бери.
   - На много, - он невесело усмехнулся, - у меня денег нет. Четыре кредитки остались и ещё три за котлован. Вот и всё.
   - За что? - удивилась Женя.
   - Котлован рыли. Странный какой-то.
   - Расскажи, - попросила Женя.
   Он стал рассказывать, помогая себе руками.
   - А знаешь, на что это похоже?
   - Нет, - он смотрел на неё широко открытыми глазами.
   - На бункер, - и увидев, что он не понял, Женя стала объяснять. - Ну, убежище. Если сверху настелить крышу и засыпать землёй, то получится убежище. Зачем им? Война же уже закончилась.
   - Не знаю, - пожал он плечами. - Убежище? Зачем?
   - Не знаю, - повторила Женя. - Очень устал?
   Он быстро посмотрел на неё и улыбнулся, не разжимая губ.
   - Не очень. С утра на станции было тяжело. Но заплатили хорошо. Полсотни сразу. И ещё еда, и сигареты. И рукавицы нам оставили.
   - Рукавицы?
   - Да, выдали для работы. И не забрали.
   - Щедро, - подбодрила она его.
   - Да, - кивнул он. - Это русский, офицер. Они всегда хорошо платят.
   - Больше не дрался?
   Он негромко засмеялся.
   - Не с кем было. И не из-за чего. Я... эти деньги на конфеты оставлю, да?
   - Конечно. И возьми ещё тогда.
   - Нет, - мотнул он головой. - Я, может, завтра ещё заработаю, - он помолчал. - Женя... сколько я могу... потратить на конфеты?
   - Десять, - пожала она плечами, - ну, пятнадцать.
   - Пятнадцать? - он покачал головой. - Для цветного это много.
   Он смотрел на неё со странной, невиданной ею раньше улыбкой. Женя протянула руку, и он рывком подался навстречу, ткнулся лбом в её ладонь и так замер. Она погладила его по голове, перебрала ему волосы. И одновременно она убрала руку, а он откинул голову назад и улыбнулся ей уже своей, мгновенно меняющей лицо улыбкой. Губы его шевельнулись в каком-то слове, но Женя не расслышала. Да и неважно это.
   Женя собрала посуду и ушла на кухню, а он посидел ещё с минуту. Покосился на комод, на баночки перед зеркалом. В Паласе они были больше. Он уже видел как-то, как Женя смазывает себе руки. Берёт еле-еле. Они, наверное, дорогие, эти кремы. Эркин посмотрел на свою бугристую от мозолей ладонь, вздохнул. Надо хотя бы тыльную сторону разгладить. А эти желваки только напильником снимать. Вздохнул ещё раз.
   Вернувшись в комнату, Женя застала его перед комодом, сосредоточенно вертящим в руках её баночки и тюбики. И сразу догадалась. Сначала она чуть не рассмеялась, но тут же сообразила, что для него это очень серьёзно, что думает он не о себе, а о ней. Женя подошла к нему, мягко дотронулась до его плеча. Он вздрогнул и затравленно обернулся.
   - Женя... я... я только смотрю...
   - Они с женскими запахами, - тихо сказала Женя.
   Он недоумённо приоткрыл рот и тут же кивнул. Да, как же он не сообразил, дурак этакий. Ведь должен был знать об этом. Все кремы с запахами, и если от него будет пахнуть по-женски... может плохо кончиться. Он быстро поставил на место баночку, которую до этого уже чуть было не открыл, и даже спрятал руки за спину и отступил на шаг.
   - Вот, - Женя выдвинула ящик и достала баночку побольше и не нарядную. - Это вазелин. Он без запаха. Возьми.
   - А... а ты?
   - Я Алиске им цыпки снимаю. Ну, трещинки на коже. Он мягкий и без запаха. Бери-бери. Я ещё куплю.
   - Он... где продаётся?
   - В аптеке.
   Эркин осторожно взял тяжёлую баночку из толстого стекла, но тут же поставил её обратно.
   - Нет, пусть стоит здесь. А то... ну я же не могу это купить, для цветных нет аптеки.
   - Хорошо, - кивнула Женя. - А когда кончится, я куплю. А сейчас возьми, ты ведь хотел руки смазать, так?
   Он кивнул.
   - Ну вот. А потом поставишь сюда. И всё. Бери-бери, - она взяла баночку и сунула ему в руки. - Устроил проблему, где её нет.
   Он наклонился, поцеловал её в щеку и быстро, так что она не успела ответить, ушёл.
   В кладовке он разделся, лёг и отвинтил крышку. Понюхал. Запах все-таки был. Очень слабый и не слишком приятный. И на ощупь вазелин не походил на памятные по Паласу кремы. Надо с ним аккуратнее. Он чуть-чуть промазал тыльную сторону кистей и долго тёр их ладонями, пока не исчезло ощущение жира на пальцах. Потом завинтил крышку и пошёл в комнату.
   Женя спала. Ему удалось пройти до комода и обратно, ни на что не наткнувшись и не задев. А когда лёг, снова понюхал ладони. Вот оно! Это врачебный запах! Что же делать? Провёл тыльной стороной ладони по губам. Вроде стало помягче, но... но запах этот. А если заметит кто, как он объяснит, что это у него... Он со злостью стукнул кулаком по подушке. Ведь как получается погано, что как ни вертись, на что-нибудь да налетишь. А очистишь ладони - это бы он смог - то как работать. Ведь кровавые пузыри натрёшь сразу. По скотной помнит, как мучился, пока кожа не загрубела. Что же делать?

* * *

   Над Джексонвиллем прогремели весенние грозы, и уже летняя жара обрушилась на город. Женя не знала, что делать со шторами. Они так плотно закрывали окна, что делали духоту невыносимой. А снять их - так со двора всё видно. Тем более что она всё-таки купила лампу. Значит, Эркину нельзя будет ужинать с ними. Он вообще старается не заходить в комнату, когда светло. А тут ещё и это...
   Женя вернулась рано и застала дома Эркина. Вернее, он пришёл сразу за ней. Так рано он ещё не возвращался. А в ответ на её безмолвный вопрос глухо сказал.
   - Я ждал тебя. Я же без тебя не могу войти.
   - Что случилось?
   Он сидел, как всегда, у плиты и ответил ей, не оборачиваясь.
   - Облава была.
   - Как облава?
   Женя села на табуретку посреди кухни, даже у Алисы, вертевшейся здесь же, испуганно округлились глаза, так странно звучал его голос.
   - Полиция. Окружила нас. На рынке, с утра. И пошло. Обыскали. Кто без документов - забрали, кто трепыхался - побили. Женя, я теперь справку свою носить буду с собой. Ты мне её дай, ладно?
   - Конечно, но... но что это такое?
   - Не знаю, Женя. Это не свора. Свора только белыми занимается. Андрей говорит: крутую кашу варят.
   - Постой, а как же ты? Ты же без справки был?
   - Сбежал. Кто успел из кольца выскочить, тот и успел. Мы в Цветном отсиделись. Туда они не пошли.
   Он замолчал, угрюмо ворочая поленья. Женя с силой растёрла лицо ладонями и встала. Надо успокоить Алису. И его тоже... Всё, значит, то же самое. Но сначала справка.
   Она пошла в комнату и достала его справку из пакета со всеми документами, который держала в ящике комода. Узкую затёртую полоску бумаги с текстом на двух языках. Что дана военной администрацией бывшему рабу NNR 96375 по имени Эркин Мороз в том, что он прошёл регистрацию и медицинский осмотр на фильтрационном пункте N15 и в спецобработке не нуждается. Женя ещё раз перечитала этот текст, будто это было так важно, и пошла на кухню.
   - Вот, держи. Но она же затрётся совсем, если ты её каждый день носить будешь.
   - Мне показали, как в целлофан запаять, чтоб не трепалась.
   Он по-прежнему упрямо смотрел в огонь, а Алиса растерянно топталась рядом со своей мисс Рози.
   - Алиса, иди погуляй, пока я приготовлю, - попросила Женя.
   - Ага, - согласилась Алиса и пошла к двери.
   Уже дотянувшись до ручки и открывая дверь, она обернулась.
   - Эрик, я про тебя никому-никому ничего не скажу.
   Эркин быстро обернулся к ней, с трудом удержав равновесие, посмотрел на серьёзное лицо Алисы и улыбнулся.
   - Спасибо.
   Алиса просияла ответной щербатой улыбкой и убежала. Женя перевела дыхание: кажется, отошёл, отпустило его.
   Он быстро встал, взял у Жени справку, вытащил из кармана кусок целлофана.
   - Я быстро. Сейчас всё сделаю.
   Женя только кивнула. Сидела и смотрела, как он калит на плите большой гвоздь, бережно оборачивает справку и ловко очерчивает её раскалённым гвоздем.
   - Ну вот, - Эркин улыбнулся и бросил гвоздь на железный лист у плиты, облизал обожжённые пальцы. - Сейчас остынет. Уберу.
   Женя взяла посмотреть, как получилось. Бумажка плотно зажата между слоями целлофана, текст читается хорошо, все печати и подписи видны. А где потёрлось, так уж ничего не поделаешь.
   - Эркин, а почему ты такую фамилию взял?
   Он недоуменно посмотрел на нее.
   - Фамилию?
   - Ну да. Эркин - это имя, Мороз - фамилия.
   - Меня спросили, как меня зовут. Я сказал Morose, - он заговорил по-английски и получилось: Мэроуз, - они переспросили. Мороз? Я говорю - да, не спорить же с белыми. Они засмеялись. А один спросил, есть ли у меня ещё какое-нибудь имя, потому что это прозвище. Я сказал Эркин. Вот и всё. А что? - пока он рассказывал, его голос стал более спокойным, а последний вопрос прозвучал уже совсем легко.
   Женя улыбнулась.
   - Я, кажется, знаю, почему они смеялись. Это ведь были русские, да? - он кивнул, - ну вот, есть такое русское слово - мороз, по английски - frost. А пишется так же как Мэроуз. Угрюмый - обидно, а мороз - нет. Они и записали тебе по-русски Эркин Мороз.
   - Подожди, - он потёр лоб ладонью. - Я соображу. Значит, у меня получилось русское имя?
   - Фамилия, - поправила Женя. - Вначале имя, потом фамилия.
   У него весело заблестели глаза.
   - А... а у тебя как? Женя...
   - Нет, - грустно улыбнулась Женя. - Я Джен Малик. Но это по-английски.
   - А по-русски?
   - А по-русски Евгения Дмитриевна Маликова. Женя это такое, домашнее имя, - стала она объяснять. Он стоял перед ней, напряжённо сведя брови. - Дмитриевна значит дочь Дмитрия, а фамилия Маликова. Понял?
   - Кажется... кажется да. А почему ты Малик?
   - Так меня в школе записали. Для удобства. В английском нет таких фамилий. А потом и осталось.
   Он кивнул.
   - Разобрался. А я не знал, чего они смеялись. Даже испугался.
   - Это на фильтрационном пункте?
   - Мы говорили: сборный. Там смотрели всех, записывали и давали справки. - Он усмехнулся. - И паёк давали. Буханку и мясную банку. И душ там был.
   - Ладно. - Женя встала, подошла к нему и обняла. - Успокоился?
   Он ответил на объятие, но она чувствовала, что где-то далеко внутри он ещё напряжён. Женя поцеловала его в щёку и ещё раз возле уха. Он вздохнул, коснулся губами её шеи.
   - Ну вот, - Женя мягко высвободилась, и он так же мягко плавно раскрыл объятия, выпуская ее. - Пятница сегодня...
   - Да, - спохватился он, - я сейчас воды принесу. Мыться будем, да?
   - Как всегда, - улыбнулась Женя.
   Он спрятал справку в карманчик джинсов, схватил вёдра и побежал вниз по лестнице. А Женя ещё постояла посреди кухни, прижав ладони к пылающим щекам. Значит, он был Угрюмым. Что же с ним делали, если он стал таким, что так прозвали? И какие же молодцы, что сообразили записать ему такую фамилию. Буквы одни и те же, ну почти те же, только произносится по-разному. Господи, какая чепуха лезет в голову. Но о любой чепухе будешь думать, лишь бы не об этой облав. Не хочу я, не хочу, не хочу...
   Женя умылась, остудила лицо, переоделась, и когда Эркин втащил вёдра, она уже вовсю хлопотала, управляясь с подготовкой ужина и купания.
   Эркин натащил воды, раскалил, как следует, плиту, и Женя позвала Алису. Смутно чувствуя, что ему при купании Алисы лучше не присутствовать, Эркин обычно находил себе на это время какое-то занятие в сарае. И сегодня, как только Женя приготовила корыто и резиновую утку, появлявшуюся только в эти минуты, Эркин как обычно сказал: "Я потом", - и ушёл вниз.
   В сарае он всегда находил себе дело. Перекладывал поленья, щепал лучину, точил топор и пилу, да мало ли что можно придумать. Даже просто погромыхать инструментом, ничего не делая, но показывая согнутую в работе спину - приём, известный любому рабу.
   Без справки теперь никуда. Загреметь легко, а вот выбраться... если б не Андрей, загребли бы их как пить дать. Но и рванули они с рынка сегодня, в жизни так не бегал. Хорошо, в кроссовках - Эркин угрюмо усмехнулся - бегать легко. Ну, у Андрея прямо нюх на полицию. Хотя... лагерник... они-то все просто от белых шарахались, а те с разбором. Кто ж это сегодня, Джейми что ли, ревел, что потерял свою справку. Врёт, когда выдавали, говорили, чтоб берегли, не теряли...
   ...На сборный он попал после долгих блужданий. Шёл куда глаза глядят. Спал у костров или в брошенных домах. Правда, берег себя, боялся подцепить вшей, да и ещё... и потому старался держаться в стороне от всех. Индейцев, к тому же, почти не было, а с индейцами негры всегда дрались. А в тот вечер он прибился к большой компании всех цветов и оттенков, весёлой и бесшабашной. И тут грузовики. И солдаты. Их согнали в кучу, погрузили в грузовик и привезли на сборный. Бить не били, только особо упрямые и трепыхливые схлопотали прикладом по спине. Что такое "сборный", никто не знал, потому сами и не шли. Ну а беляки, они беляки и есть: отловили и привезли. Он так и не понял, что это было раньше. Длинное серое здание и двор с хлипким забором. Держали их за забором привычка к послушанию и паёк. Охраны почти не было. Но это он потом разглядел. А тогда их вытряхнули из грузовиков во двор и построили. Вернее, они сами встали, привычно заложив руки за спину и потупившись. Грузовики уехали за новой добычей, а им объявили, что их осмотрят, перепишут, пропустят через душ и выдадут паёк. Еда полагалась в конце, после всего. Но и так никому в голову не пришло уйти.
   - Первая десятка сюда. Остальные ждите.
   Первые десять, понурившись, пошли в указанную дверь, а они сели, где стояли. И стали потихоньку меняться местами, договариваясь держаться вместе. Кто-то пустил слух, что русские не разлучают семьи, и пошли тут братья, сыновья, матери, жены... А когда убедились, что русские, проходя по двору, не обращают внимания на их разговоры и пересадки, так в открытую забегали. С индейцем родниться никто хотел, да ему никто и не был нужен. Вызвали вторую десятку, третью... Из дома никто не выходил, видно, на другую сторону выпускают. Привезли ещё отловленных. Этих уже не строили: от сидевших во дворе всё узнали. Среди новых оказалось двое спальников. Как уцелели - непонятно. Их сразу опознали по одежде и рукам, начали было сжимать кольцо, но тут оказалось, что русские как все белые: всё видят и бьют больно. Драчунам накостыляли, а спальников сразу увели в дом...
   - Десятка сюда.
   Перед ним встали трое, встал и он, оглянулся. За ним колыхалась толстая негритянка с двумя детьми у подола и жилистым мулатом, державшим её за плечо. Семья.
   - Ещё двое, - сказал солдат у двери.
   Подошла молодая мулатка, цеплявшаяся за негра со свежей ссадиной на скуле.
   - Заходите.
   В длинном коридоре у входа стол и за ним белая девушка в военной форме. Он сразу отвёл глаза, уставился в пол.
   - Раб, отработочный?
   - Раб, мэм.
   - Номер? Покажи. Один?
   - Да, мэм.
   - Держи. Не теряй. Вон та дверь.
   Зажав в пальцах картонку с непонятными значками и понятными цифрами его номера, он подошёл к указанной двери. Там уже сидело трое. С такими же картонками. Он, как и они, сел на пол, прислонившись к стене. Из двери вышел молоденький негр с ошалелым лицом и пошёл дальше по коридору, а белая девушка в белом халате окинула их взглядом.
   - Следующий.
   - Мы вместе, мэм, - робко пробурчал старший из троих.
   - Смотрят по одному. Вам уже отметили, что вы семья, отец и два сына.
   - Мы вместе, мэм.
   - А ты? - она посмотрела на него. - Ты один?
   - Да, мэм, - он встал, уже зная, что пришёл его черёд.
   - Заходи...
   ...Эркин оглядел пилу, повесил её на место и взялся за сортировку гвоздей. Спокойное занятие...
   ...Это был врачебный кабинет. Знакомый ещё по питомнику. У двери стул. Сразу привычным холодком засосало под ложечкой. Седая белая женщина в белом халате смотрит внимательно и... и не очень зло?
   - Раздевайся. Одежду оставь на стуле. И иди сюда.
   Ну, вот и всё. Сейчас она увидит его, всё поймёт... что они делают со спальниками?
   - Ну, что же ты? Иди сюда. Давай карточку.
   Он подошел, шлёпая босыми ногами по прохладному чистому полу. Она что-то сказала девушке по-русски, взяла у него карточку и передала ей. И дальше она говорила ему по-английски, а с ней по-русски, а он слушал, не понимая, но запоминая слово в слово...
   ...Сейчас, вспоминая, Эркин уже понимал почти всё, а что не понимал, о том догадывался, а тогда...
   ... - Номер?  Заполняйте, Мила. Индеец?
   - Да, мэм.
   - Вера Борисовна, как они все боятся врачей.
   -  Видимо, есть основания для страха. Не отвлекайтесь, Мила. Иди сюда.  Записывайте. Рост 182 сантиметра, вес 65 килограммов.
   - Но ведь это не истощение, нет?
   - Нет, если он и голодал, то только последние дни.
   Измерения роста, веса - это он всё знал. Только почему-то не знакомые футы, дюймы и фунты, а что-то другое. И знал, что бояться здесь нечего, но страх то и дело прорывался противной мелкой дрожью.
   - Сколько тебе лет?
   - Двадцать пять, мэм.
   - Проверьте, Мила.
   - Первые две цифры в номере год рождения, Вера Борисовна?
   - Да.
   - Тогда совпадает. А почему у него буквы?
   - Не знаю, Мила. И вряд ли он сам знает.  Покажи голову.  Мила, отметьте, педикулез отсутствует.
   - Отметила. Редкость, правда?
   - Да, похоже, он следит за собой. Ложись.
   Она указала ему на узкую жёсткую койку. Вот оно! А он, дурак, уже надеялся, что обойдётся. Он послушно лёг, привычно закинув руки за голову. Твёрдые тёплые пальцы мнут его живот.
   -  Органы брюшной полости - норма. Отметили?
   - Да, Вера Борисовна. Какая у него мускулатура рельефная, правда?
   - Да, Мила. Очень красивое тело.
   - Вера Борисовна, а грудная клетка?
   - Потом прослушаю.
   - Половые органы сейчас, да?
   - Да.
   - Пишу, Вера Борисовна.
   Он не понимал, но чувствовал, о чём идет речь. Сейчас она дотронется, ощупает. Нет, он сможет не закричать, боли давно нет, но... но это ничего не изменит. Что они делают со спальниками? А с перегоревшими? А он ещё и просроченный. Что они сделают с ним? Но её руки медлят на его лобке, не опускаются. Он резко отвернулся, закусил губу, сдерживая бессильные слёзы. И вдруг нежданным спасением прозвучал вопрос.
   - Где ты работал до освобождения?
   - В имении, мэм, - задохнулся он сумасшедшей надеждой. - Я скотник, мэм. Вот...
   Теперь он смотрел ей в лицо и показывал своё единственное спасение - руки, бугристые шершавые ладони в шрамах и желваках мозолей. Она смотрела не на них, а ему в лицо. Потом взяла его руки в свои, осмотрела, ощупала ладони.
   - Мила, пишите. Половые органы - норма.
   - Вера Борисовна, да какая ж норма! Они же у него совсем как у тех двоих. Это ж сразу видно. Да вы пощупайте, реакция такая же будет.
   - Мила! Пишите - норма, - и повторила по-английски, будто... будто для него, чтобы он понял. - Половые органы - норма.
   Он перевёл дыхание и сглотнул...
   ...Эркин медленно разжал пальцы и зажатые в горсти гвозди со звоном рассыпались у его ног. Какой же он дурак! Тупарь краснорожий! Сам себя чуть не загнал, Женю бы подставил... Спальников всегда отличали по рукам и коже. По гладкой холёной коже, гладким рукам. По запахам. И раздевать не надо. А он... Вздумал как в Паласе, дурак, спальник поганый... Чтоб сразу ясно-понятно было, кто он такой. Ах ты... чурбан, идиотина...
   Он сел на пол, так ослабели ноги. Как он смел забыть об этом, хватит, что ему красоту его тычут, а ещё и это... Хорошо, что только раза два успел намазаться. И то Андрей заметил, стал посматривать. Но Андрей-то знает, а остальные... Вот влип бы!
   Эркин несколько раз вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, и стал подбирать гвозди. Женя поймёт и простит. А он больше такого дурака не сваляет. Тогда всё обошлось...
   ... - Садись.
   Он сел, боясь поверить. А она уже смотрела и щупала его дальше. Это он тоже знал.
   - Дыши. Задержи дыхание. Дыши. Покашляй. Мила, лёгкие, сердце - всё норма.
   - Сплошная норма?
   - Да. Редкостное здоровье. Открой рот. Шире. Скажи а-а. Хорошо. Мила, никаких отклонений. И кожа чистая. Ни шрамов, ни рубцов.
   - Ну, так, Вера Борисовна! У тех же тоже...
   - Да, Мила, - она улыбнулась. - Тело у него спальника. Но руки скотника. Он не выдумывает. Отметьте ему в карточке, что в спецобработке не нуждается, практически здоров.
   И, наконец, волшебное, сорвавшее его с места слово.
   - Одевайся.
   Он так рванулся к своей одежде, так торопливо одевался, что они обе засмеялись. Она дала ему его карточку, где теперь было написано что-то ещё.
   - Смотри. Здесь отмечено, что ты прошёл медосмотр и не нуждаешься в спецобработке. Можешь сразу идти за справкой. А душ по желанию. Ты понял?
   - Да, мэм.
   У него ещё всё дрожало внутри, и дрожали руки, когда он брал карточку.
   - Ты здоров, понял? Ничем не болен. Вшей у тебя нет.
   - Да, мэм, спасибо, мэм.
   - Иди.
   - Спасибо, мэм.
   И ещё она сказала. Не ему, девушке. Он уже выходил, а они за его спиной ещё спорили.
   - Вера Борисовна, ну он же спальник, а вы ему ставите норму, а  вдруг он сейчас вот возьмёт и накинется...
   - Мила, он нормальный здоровый мужчина. И хватит об этом. Зовите ту троицу...
   ...Эркин уложил на место гвозди и усмехнулся. Дальше всё было проще. Больше он к врачам не попадал и попадать не собирается. Тогда ему повезло, а дважды рабу везение не выпадает. А тогда...
   ...В другой комнате он отдал карточку, и ему выписали справку. Потом получил паёк, в общий душ идти, конечно, не рискнул, переночевал на голых трехэтажных нарах и с утра получил ещё раз паёк и ушел. По справке его выпустили без звука. Некоторые, как он узнал из ночной трепотни, жили здесь неделями, не желая оторваться от дармовой жратвы, но он побоялся попасть на вторичный осмотр и ушёл сразу...
   ...Эркин оглядел сарай, будто мог что-то разглядеть в быстро наступающей темноте. Наверное, можно уже подниматься. Он глубоко прерывисто вздохнул и вышел, закрыл и запер дверь. Теперь ключ проворачивался легко, не сравнить с первыми днями, правда, ему пришлось повозиться с перекосившейся дверью, пока не наладил. И не спеша, пошёл наверх. Двери он запирать не стал. Все равно ещё грязную воду выносить.
   Женя расчёсывала и сушила Алисе волосы. Дело тоже не из легких.
   - Сам управишься?
   Он только улыбнулся в ответ.
   А что управляться? Налить в корыто воды, приготовить ведро облиться потом. Мыло, простыня... Женя ему всё приготовила. Он быстро разделся, сел в корыто и, с наслаждением, стал отмываться.
   Женя всё-таки пришла.
   - Давай мочалку.
   Она изо всех сил тёрла его мускулистую круто согнутую спину. Эркин, упираясь лбом в колени, кряхтел и невольно постанывал. Женя выпрямилась, удовлетворённо оглядела его и отдала мочалку.
   - Ну вот, теперь ты и в самом деле краснокожий.
   Он снизу вверх посмотрел на неё.
   - Я тебя когда-нибудь потру?
   - Обойдёшься!
   Этот диалог повторялся у них каждую неделю. Странно, но Женя в самом деле - он чувствовал, что она не притворяется - не хотела, чтобы он видел её моющейся. Но шутила по этому поводу охотно. Эркин этого не понимал, но игру поддерживал. Позволяя себе только отказываться от помощи Жени при обливании.
   - Облить?
   - Сам.
   - Смотри, нальёшь.
   - Подотру.
   Когда Женя ушла, он встал в корыте и, черпая из стоящего рядом ведра, смыл пену и грязь. Привычка к чистоте, пожалуй, ещё с питомника вбитая в него, как и привычка к послушанию, была самой сильной. Он и мылся после Жени потому, что любил просто сидеть и полоскаться в воде. Лежать в корыте не получалось: и коротко, и плечи не влезают.
   - Водоплавающий, ты ужинать будешь?
   - Иду.
   Он с сожалением вылез из корыта, вытерся и переоделся во всё чистое. Вылил грязную воду в лохань. Эркин не мог, да, честно говоря, и не пытался понять, почему эта нудная и тяжёлая работа с водой и дровами не тяготит, а то и приятна. Он просто наслаждался этим. И ощущением чистой одежды на чистом теле, и возможностью сытно вкусно поесть, не спеша, не боясь, что отнимут, и спокойным сном под одеялом, и видом убранной чистой кухни, и гудением усталых мышц... Ему просто было хорошо. И он очень легко не думал ни о полиции, ни о своре, ни о чём...
  
   В субботу работа если и есть, то только на станции. После вчерашней облавы рынка избегали даже самые отчаянные. Кого забрали, так и не выпустили. Но на это никто и не надеялся. Забрали - так с концами. Думай о себе, а другие пусть сами о себе думают.
   Эркин и пошёл с утра на станцию.
   Андрей был уже там. Без своего ящика. Злой и, словно, осунувшийся за одну ночь. Увидев его, Эркин сразу всё вспомнил, но ещё шутил.
   - Ты чего без ящика?
   - Бегать легче, - огрызнулся Андрей. - И на разгрузке инструмент не нужен.
   Работы было мало. Они покрутились, набрав по мелочи, и ушли в Цветной квартал. Шли кружным путем, через окраины, чтобы не нарваться на свору или полицию.
   - Если каждый день солёным зайцем бегать, по фигу мне всё это! - Андрей часто затягивался сигаретой. - Сваливать надо отсюда.
   - Куда?- Эркин быстро на ходу оглядывал улицу, чтоб не застигли врасплох. - Думаешь, есть, где лучше?
   Андрей тоскливо выругался.
   - Ты-то как, с бумагой?
   Эркин кивнул и усмехнулся.
   - Запаял, теперь буду носить.
   Андрей искоса посмотрел на него.
   - Как получал?
   - Обыкновенно. На сборном. Зимой ещё. Ну, месяц или два, как Свободу объявили.
   - Смотрели?
   - Номер? Да. И записали. А что, думал под... освобожденного сработать?
   - Ну да, - Андрей досадливо пнул сапогом камушек. - И медицинский был?
   - Полный, - усмехнулся Эркин. - И смотрели, и щупали. Сам не знаю, как пронесло.
   - Дьявольщина!
   Они незаметно вышли к пруду, где купались на День Матери. Из прибрежных кустов раздался дружный визг, и они остановились.
   - Девки купаются, - шепнул Андрей и громко крикнул. - А вот кому помощь нужна?!
   - А мы и без вас справились!
   - И плечики свои смуглые без нас помыли? - ужаснулся Андрей.
   Из кустов выстрелили замысловатой нецензурной фразой.
   - Ай да девушки! - восхитился Андрей. - Что ж вы, сладкие, такие неприветливые?
   - Пошли вон, лупоглазые! - возмутились в кустах. - Нашли, на что пялиться?!
   - Это точно, - вступил Эркин. - Смотреть не на что.
   - Чиго-о?!
   - Образина ты краснорожая!
   - Много ты понимаешь!
   - Это ты зря, - Андрей с видом знатока гонял сигарету из одного угла рта в другой,- та, что с краю, очень даже ничего.
   - Сейчас в серёдке никого не останется, - засмеялся Эркин.
   - Ну, уйдите, гады,- жалобно попросили их. - Дайте одеться.
   - А что, мешаем? - удивился Эркин.
   - Девушки, вам как? - деловито спросил Андрей. - Чтоб мы смотрели сразу или по очереди?
   - А то мы напополам можем, - веселился Эркин. - Я смотрю, он разглядывает. Нет? Слушай, тогда наоборот. Я разглядываю, а ты смотри.
   Из кустов, наконец, высыпал целый рой негритянок и мулаток всех оттенков. Обменявшись напоследок с Андреем и Эркином ещё руганью, они убежали.
   Андрей сел на склон, сплюнул окурок. И сразу помрачнел. Эркин сел рядом.
   - Что? - тихо спросил Эркин, - тебе никак бумагу не выправить?
   - Нет,- Андрей резко мотнул головой. - Я ведь расстрелянный.
   - Как это? - не понял сразу Эркин. - Ты ведь живой.
   - Недобитый я, - тоскливо ответил Андрей. Огляделся по сторонам, расстегнул рубаху и показал шрам на груди. Эркин сначала и не заметил его среди других. Так, посвежее прочих и всё. - Штырём это. Чуть-чуть до сердца не достали. Я в самом низу лежал, под всеми. Штыря и не хватило. Короткий оказался. - Андрей застёгивал дрожащими пальцами рубаху и говорил, глядя перед собой застывшими потемневшими от расширенных зрачков глазами. - Когда повыгоняли нас... к оврагу... ров, что ли, противотанковый... Овраг... Старик в первой десятке встал. И меня с собой взял. Нас первыми и поставили. А когда стреляли, он мне локтем под дых дал. Я и полетел вниз. До пули. А уж остальные все на нас легли. Ему горло пробило. Он маленький был, ну и пришлось не по груди. Я дёрнулся было, он ударил меня. И затих. Я и лежал. Он на меня упал. И на мне слой толще оказался. Не хватило штыря. Укололо только. Я долго лежал. Боялся, что вернутся, ну, добивать. Потом они все костенеть стали. Я и вылез, пока сдвинуть мог. Вылез. Один я. Больше никто. Они не раздели нас, так в робе и стреляли. Я робу туда к ним кинул. И голый шёл. Потом... - он вдруг резко замолчал, закусил губу и сидел так с минуту, а может и больше. И потом совсем тихо и быстро, будто боялся, что Эркин уйдёт, не дослушав. - Нельзя мне нигде светиться. Висит на мне. Я за шматьё это, за жратву... как не в себе был, зверем стал. Он у костра спал. Не проснулся. И ещё... - Андрей безнадёжно махнул рукой. - Жру хлеб его и думаю, что ж я такое делаю, кто ж я после этого... И дрожу весь... Живой... Выскочил...
   Андрей замолчал не в силах справиться с дрожащими прыгающими губами, и Эркин смог перевести дыхание и медленно, через силу отвести глаза. И опять как тогда. Он может встать и уйти. И Андрей не будет в обиде, потому что знает: только случайность не свела их тогда у костра. И один из них остался бы лежать мёртвым. Эркин сколько раз натыкался на такие трупы, раздетые, скрюченные, у погасших костров. Но не один же Андрей там убивал. За кусок хлеба. За пару сапог. За крепкую куртку. Эркин с усилием раздвинул губы и сказал.
   - Хорошо, что мы тогда ночью не встретились.
   Андрей смотрел на него и моргал, будто просыпался. И, наконец, выдохнул.
   - Эт-то да, это ты конечно...
   Андрей вытащил сигарету, долго закуривал, пока не перестали дрожать руки.
   - А... вернуться не думал? - осторожно спросил Эркин.
   - Некуда, - просто ответил Андрей. - Да и не к кому. А у тебя? Есть куда?
   - В питомник, - усмехнулся Эркин. - Знать бы ещё, где он стоял.
   - То-то. Я и думал... Забьюсь куда поглубже запечным тараканом и хрен меня выковырнешь. А тут... И свалить некуда. Везде одинаково.
   Эркин угрюмо кивнул.
   - Завтра на станцию?
   - Воскресенье. Глухо. Если только русские с чем подвалят. А на рынке опасно.
   Андрей в несколько затяжек докурил сигарету, плевком отправил окурок к памятному пню.
   - Пошли, пожрём чего-нибудь.
   - И то.
   По Цветному болтаться - ни хрена не заработаешь, но и шарахаться от каждого встречного не надо. Тоже - не малое дело... А завтра? Вот будет завтра, завтра и подумаем.
  
   На воскресенье нежданно свалилась работа.
   Пока Эркин с Андреем отсиживались у пруда, Женя купила дрова. Пиленые, но не колотые. И не одна Женя.
   Эркин только присвистнул, узнав, что тут было днём.
   - Ешь, - Женя подложила ему ещё каши. - И молока бери. Кашу с молоком едят.
   - Мг, - более внятно у него не получалось из-за набитого рта.
   - Так вот. Разбитные такие ребята. Даже образец показывают. Хорошие такие, сухие дрова.
   - Образец сухой, - уточнил Эркин.
   Женя засмеялась.
   - Ну вот. Привезут завтра. С утра. Я купила, Элма, Старая Дама, да все. Колоть тебе, не переколоть.
   - За Андреем схожу. И сделаем.
   - Один не вытянешь?
   - Ему тоже заработок нужен. - Женя замялась, и он быстро вскинул на неё глаза. - А что?
   - Понимаешь, меня ведь впрямую о тебе спросили. Я не сказала, что ты с напарником работаешь.
   Эркин задумчиво облизал ложку.
   - Та-ак. Тебе я работаю за жильё. Тут без напарника. А остальным... остальным-то за деньги. Ведь... ведь о плате ты не говорила?
   - Нет. Я сказала только, что не буду против, чтобы ты и им поколол.
   Эркин кивнул.
   - Когда привезут?
   - Сказали утром. Я грузовик заказала.
   - Утром... Ладно, на рассвете сгоняю.
   - Подлить ещё?
   Он вздохнул и покачал головой.
   - Всё. Наелся.
   Алиса исподлобья следила за ним весь ужин и, когда Женя понесла посуду на кухню, вдруг спросила.
   - А сегодня тебя не обижали?
   Эркин вздрогнул и посмотрел на нее.
   - Нет.
   - А чего ты такой хмурый?
   Он осторожно пожал плечами, и не зная, что сказать, сказал правду.
   - Я мало заработал.
   - А почему?
   - Не было работы.
   - А завтра?
   Он усмехнулся.
   - Завтра будет много работы.
   - Тогда завтра поиграешь со мной?
   - Завтра он усталый будет, - вмешалась Женя, внося чайник.
   - Да?! - возмутилась Алиса. - Нет работы - он хмурый и не играет. Есть работа - так он усталый и опять не играет. Это нечестно!
   Эркин не выдержал. Громко смеяться он побоялся и потому упал лицом на руки, трясясь от сдерживаемого хохота. Но Женя смеялась от души. У Алисы обиженно надулись губы, и даже брови покраснели.
   - Поиграй ты с ней, - отсмеялась Женя. - А то она полночи реветь будет.
   Алиса тут же вылезла из-за стола и пересела к Эркину.
   - Давай, - потребовала она. - Давай в "ласточкин хвостик".
   Эркин выпрямился. От смеха у него выступили слёзы, и, глядя на его мокрое лицо, Алиса удивилась.
   - Ты чего? Плакал?
   - Нет, - улыбнулся он. - Ну, давай.
   - До первой победы, - строго сказала Женя. - И сразу спать.
   - Ага, - согласилась Алиса и громким шёпотом попросила Эркина. - Только ты сразу не поддавайся.
   Эркин честно довёл игру до момента, когда у Алисы стали слипаться глаза, и подставил запястье для шлепка.
   - Всё, - вздохнула Алиса. - Я победила.
   - Конечно, - улыбнулась Женя. - Иди спать, победительница. Эркин, я тебе горячего налью. Твой уже остыл.
   - Такой выпью.
   Утомлённая игрой и тем, что мама целый день дома, Алиса заснула сразу.
   Мягкий тёплый свет, мирно посапывает Алиса, дымится чай.
   Эркин пил маленькими, бережными глотками, искоса поглядывая на Женю всё ещё смеющимися глазами.
   - Рубашку я тебе зашила.
   - Рябенькую?
   - Да. Но она теперь до первой драки.
   Он кивнул.
   - Тебе ещё одна рубашка нужна.
   Эркин замотал головой.
   - Обойдусь. Меня в Цветном уже не Меченым, а Франтом зовут. Я один во всём новом хожу.
   - Новом! Оно же всё ношеное, чиненое.
   - Не рабское, - пояснил Эркин. - У остальных на еду всё уходит.
   - Зарабатываешь хорошо, - улыбнулась Женя, - вот и хватает.
   Он упрямо наклонил голову.
   - Заработки у всех одни. Высовываюсь слишком.
   Женя прикусила губу. Он поднял на неё сразу ставшие озорными глаза.
   - А ты себе купи. Ты же с меня много берёшь.
   - Как липку обдираю, - подхватила шутку Женя.
   - Как что?
   - Как липку, - повторила Женя и стала объяснять. - Липа - это дерево. С неё сдирали кору и плели обувь. Лапти. Понял?
   - Ага, - он развернулся к ней всем телом. - Обдирай.
   - И обдеру.
   Женя охватила его обеими руками за шею. Он подался к ней, обнял за талию и встал, поднимая её так, что её руки соскользнули ему на плечи под рубашку, а его оказались под её распахнувшимся халатиком.
   - Ой, - удивилась Женя. - Это кто же кого обдирает?
   - Сейчас проверим. У тебя завязка слабая, - деловито пояснил Эркин, - я её случайно задел.
   Он притянул её к себе, совершенно неуловимым для Жени движением стряхнул с плеч рубашку и прижал её к своей груди так, что соски касались сосков, а полы халата накрыли их обоих.
   - По-моему, ты меня.
   Эркин осторожно покачивал Женю, тёр соски о соски. Глаза Жени удивлённо расширились.
   - Как это... у тебя получается?
   Вместо ответа он опустил руки чуть ниже и вдруг поднял её и словно посадил на себя. Женя невольно, боясь упасть, оплела ногами его талию. Теперь он стоял, чуть откинувшись назад, поддерживая руками её за ягодицы и касаясь лицом её груди. Слегка поворачивая голову, он трогал губами и языком её соски и груди. Потом Женя ощутила на мгновение, что её поддерживает только одна рука. Но не успела она сообразить, куда делась вторая - на себе она её нигде не ощущала - как крепкая тёплая ладонь вернулась на место. А Эркин стал опускать Женю на пол, по-прежнему прижимая к себе, так что она сама своими бёдрами сдвигала, сталкивала вниз его брюки. Эркин поставил Женю на ноги и констатировал.
   - Ободрала.
   Женя поглядела на его очень серьёзное лицо со смеющимися глазами и фыркнула.
   - Провокатор.
   - Ага, - он смешно изобразил интонацию Алисы, - сама одетая!
   - Нахал и провокатор, - счастливо вздохнула Женя, обнимая его. - Придушу на месте.
   - Давай, - согласился он с явным интересом.
   Женя, сцепив за его спиной руки и упираясь ему в грудь щекой, пыталась надавить ему на рёбра локтями. Эркин стоял неподвижно, положив руки ей на плечи, и только, когда она, отдыхая, ослабляла нажим, заботливо спрашивал:
   - Я уже придушен?
   На третьем вопросе Женя подняла голову и поцеловала его.
   - Всё, придушила.
   - Понял. Падаю.
   Он подхватил её на руки, причем её халатик остался почему-то на полу рядом с его одеждой, в два шага достиг кровати и плавно опустился на постель, уложив Женю на себя. Женя задыхалась от смеха. Задыхалась потому, что его губы мягко и сильно прижимались к её губам. А его руки быстро и как-то щекотно скатали её трусы с бёдер до колен. Жене стало интересно, что он придумает, руки-то не безразмерные. Она оторвалась от его губ и спросила.
   - А дальше что?
   - А что, есть проблема? - ответил он вопросом.
   - У тебя руки кончаются.
   - А ноги на что?
   Он согнул ноги в коленях и ступнями сдвинул ей трусы до конца. Женя фыркнула.
   - Здорово.
   - Ага, - он слегка сдвинул её вперёд, выгнулся под ней, Женя совсем тихо ахнула, и он засмеялся, крепче прижимая её к себе.
   Эркин распластался на постели, вытянулся, придерживая Женю.
   - Качалку хочешь?
   - Как это?
   - Давай руки. Осторожно. Нет, я сам сделаю.
   Подправляя и придерживая, он помог ей сесть на себе, опираясь спиной на его согнутые в коленях ноги. Здесь главное - не дать разорваться замку, а силы у него хватит. Положил руки на бёдра Жени, прижимая её к себе. Её ступни теперь сжимали его с боков.
   - Обопрись на меня лопатками. Не бойся, я держу.
   И медленно выпрямил ноги, подавая живот на себя. Дал Жене лечь навзничь. И согнул колени, живот от себя, посадив Женю. И снова выпрямил. Женя ухватилась за его руки, сжала ему запястья. Её лицо из смеющегося стало удивлённым и будто испуганным. И ещё раз. И ещё... И ещё... Эркину стало трудно дышать. Он запрокинул голову, упираясь затылком в подушку. Не останавливаться. Встречная качалка... И ещё... и ещё... и ещё... Женя дёрнулась, стала соскальзывать с него. Он быстро рванул её на себя, укладывая к себе на грудь, обнял, но всё скользило, уплывало. Он быстро, не разрывая объятий, повернулся на бок, чтобы не дать Жене упасть на пол. Замер, но частая неровная дрожь сотрясала тело. Женины руки цеплялись за его плечи, её всхлипывающее неровное дыхание смешивалось с его, таким же неровным. Но сегодня он сдержался. Чувствовал, как обмякает, расслабляется тело Жени, как великое спокойствие охватывает его самого. И не чёрно-красный водоворот, а тёплая упругая волна качает его плавным затихающим ритмом. Медленно-медленно, плавно-плавно он уложил Женю на спину и отделился от неё, остался лежать рядом на боку. На узкой кровати другого варианта просто бы не получилось. Женя лежала, закрыв глаза, будто спала. Но он знает: это не сон, не обморок, это... отдых. Пусть отдыхает. Ему хотелось потрогать, погладить её, но не мешая ей отдыхать, только смотрел. Он так давно не видел её. И под его взглядом она вздыхала и успокаивалась, выравнивалось дыхание, румянилась побледневшая от внутреннего напряжения кожа.
   Женя потянулась, открыла глаза и улыбнулась ему.
   - Как-кая ты красивая! - вырвалось у него.
   Она засмеялась и потянулась к нему, обняла за голову, поцеловала. Хотела в губы, получилось в переносицу, потому что он мягко высвобождался из её рук, разглядывая, гладя её глазами. И Женя согласилась, не стала ему мешать. Его лицо, очень серьёзное, даже удивлённое, сначала смешило её, но потом их глаза встретились, и он растерянно улыбнулся ей.
   - Я... я не думал, что ты такая... настолько красивая. Нет, - заторопился он, - я знал, я помнил, но... но не так. Нет, не то... Ну, слишком... нет, - он в отчаянии прикусил губу, виновато посмотрел на неё. - Не могу, не получается. Понимаешь...
   - Всё я понимаю, - Женя положила руку ему на затылок, погладила по шее и, чтобы было удобнее, повернулась на бок, лицом к нему. - Всё я понимаю, хороший мой.
   - Ага, - выдохнул он каким-то горловым выдохом и вытянулся под её рукой, гладившей его по спине.
   Женя вдруг наморщила нос и чихнула.
   - Что это? С лампой что-то?
   Эркин нехотя отвёл от неё взгляд, обернулся через плечо.
   - Керосин кончается.
   - Как кончается? Я полную заливала.
   Женя села и потянулась к часам.
   - Ой, ты знаешь, который час?!
   - А что?
   Она уже перелезала через него, и он придерживал её, чтоб не упала.
   - А кто собирался на рассвете вставать?
   - Понял.
   Женя быстро накинула халатик, нашаривая завязки.
   - Посуду не помыли, не убрали, тебе уже вставать скоро... - посмотрела на его лицо и прыснула. - Заигрались.
   - Точно.
   Эркин одним рывком скинул себя с кровати, быстро подобрал свою одежду.
   - Это точно, - бормотал он, оглядывая комнату.
   Эркин отнёс одежду в кладовку, вышел с полотенцем в руках. Женя с весёлой яростью мыла посуду.
   - Я возьму воды, оботрусь.
   - Конечно, бери, - бросила она, не оборачиваясь. - Ещё тёплая. Может, помоешься?
   - Долго будет.
   Он быстро обтёрся мокрым полотенцем, так что загорелась кожа, покосился на Женю. Повесил полотенце на верёвку и взял чистое. Намочил, отжал и ушёл в комнату. Женя не обратила на это внимания, заметила только, что он, возвращаясь на кухню, погасил лампу в комнате.
   - Спасибо.
   - Совсем уже выгорела. Я штору дальнюю открыл. Чтобы проветрилось.
   - Спасибо, родной.
   - Женя, это твоё полотенце?
   Она удивлённо обернулась. Он стоял голый с её полотенцем в руках.
   - Да, а что?
   - Ты... ты извини... прости меня, Женя, но...
   - Да в чём дело?
   Только сейчас она заметила, что он намочил край полотенца и, волнуясь, отжимает его прямо на пол.
   - Ты что, Эркин?
   - Я подотру. Я знаю, ты этого не любишь, но... но так нужно...
   - Что нужно?
   Он шагнул к ней и опять одним лёгким движением распахнул на ней халатик.
   - Ты что?
   - Прости, Женя,- он быстро обтирал ей грудь, живот, бёдра мокрым полотенцем.
   От растерянности она не сопротивлялась. Его движения были ловки и уверенны, ласковы, но... но это была совсем иная ласка. Иная. Он вытер её насухо и сам запахнул и завязал на ней халатик. Выпрямился. Женя увидела его лицо. Напряжённое и виноватое.
   - Прости, Женя, - он вздохнул. - Но остаётся запах. Если сразу не смыть, он долго держится. Одеяло я протёр. Ты... ты если хочешь, потом побрызгаешь. Духами. Понимаешь, кто был... в Паласе, тот сразу его узнает, догадается... - у него задрожали губы, он замолчал, безжалостно скручивая полотенце, и понурился, глядя в пол.
   - Эркин, родной мой, - Женя взяла его голову обеими руками, подняла. - Ну, погляди на меня. Спасибо тебе.
   - Ты... - в его глазах стояли слёзы. - Ты не сердишься?
   - На тебя? За что? Что ты. Ты же не виноват, ни в чём.
   И она притянула его голову, поцеловала в глаза. Он бросил куда-то полотенце, прижал её руки к своим губам и держал так, пока они не перестали дрожать.
   - Иди ложись. Поспи. А то и впрямь рассвет скоро.
   - А ты?
   - И я сейчас лягу. Мне позже вставать. Иди, милый.
   Он послушно отпустил её руки и отступил, ушёл в кладовку.
   Когда Женя вернулась в комнату, она ощутила только запах ночной свежести из окна. И одеяло ничем не пахло, и уже почти высохло. И никаких следов. Будто и не было ничего... будто и не было...
  
   Эркин проснулся на рассвете. Вряд ли он спал больше двух часов, но чувствовал себя выспавшимся. Обычная утренняя работа даже не замечалась им. Он только, набирая воду, умылся прямо тут же ледяной водой из колонки, настолько приятно было ощущение холода перед дневной жарой. Как всегда затопил плиту, поставил греться воду и ушёл, жуя на ходу кусок хлеба. И есть-то особо не хотелось. Просто приятно шагать по улице, вгрызаясь в толстый посоленный ломоть.
   Ни на станцию, ни на рынок Андрей ещё не мог уйти. Где он живёт, Эркин не знал. Но знал человека, который мог это знать. Этот знал всё. Насколько далеко простирались его знания, Эркин даже думать не хотел, боясь узнать такое... И его не надо искать. Если он тебе нужен, он сам тебе навстречу попадется.
   Так и вышло. Эркин только вошёл в пустынный, спящий предутренним сном, как и весь город, Цветной Квартал и сразу увидел его. Зевая и почёсывая лохматую голову, Проныра брёл по улице с таким видом, будто сам не понимал, чего он в такую рань выполз.
   - Еды тебе, - приветствовал его Эркин по-рабски.
   - И тебе от пуза, - Проныра поскрёб себя ещё за ушами и уставился на Эркина снизу вверх припухлыми щёлками. - Рано встаёшь, Меченый.
   - Значит, надо, - Эркин сунул руку в карман джинсов и перебрал там мелочь, чтобы она зазвенела. - Белёсого не видел?
   - Дрыхнет твой напарник, - Проныра старательно зевнул. - Пошли, что ли?
   - Пошли, - кивнул Эркин.
   Они вышли из Цветного, покрутили по кварталам белой бедноты между домиков в садиках и огородах с проломанными и полуповаленными заборами. У одного забора в заплатах из ящичных досок Проныра остановился и показал Эркину на угловое окно с мутным старым стеклом.
   - Во его окно.
   - Ага.
   Эркин вытащил пару монет, сунул их в кулак Проныры, развернул того за плечи спиной к дому и дал подзатыльник. Проныра мгновенно исчез. Эркин огляделся, убедился, что улица пуста, поднял камушек и сжал между пальцами. Он целил в угол рамы, рассчитывая, что старое стекло плотно сидеть не может и отзовётся на удар. Сам он предусмотрительно остался на улице, по ту сторону забора. Расчёт оправдался. Стёкла заходили ходуном, задребезжали, изнутри мелькнуло пятно головы... Эркин ждал. Через минуту к нему босиком, на ходу застёгивая и заправляя в штаны рубашку, вышел Андрей. Заспанное припухшее лицо, короткие светлые волосы дыбом.
   - Ты чего? Случилось что?
   - Работа есть.
   - Ты б ещё ночью прискакал. - Андрей протёр глаза кулаками. - Как нашёл-то?
   - Проныра показал.
   Андрей зевнул.
   - Оторвут ему башку, Проныре, за его пронырливость.
   - Башка его, ему беречь. Ты спишь ещё, что ли?
   - Всё, проснулся. Что за работа?
   - Дрова. А может, ещё что. На весь день. Плату я не оговорил. И вообще... опоздаем, другие перехватят.
   - Ага. - Андрей еще раз зевнул и, наконец, проснулся. - Я сейчас.
   - Давай.
   Андрей ушёл в дом, а Эркин оглянулся и сел на поваленный забор напротив. Нечего зря торчать, маячить. Тихая улица пуста по-воскресному. А врал Андрей, что снимает без работы. Забор он делал. И вон, на крыше свежая заплата, и ещё... Но как сказал, так сказал. Его дело. Солнце ещё не поднялось над домами, но уже ясно - будет жарко.
   - Пошли.
   Андрей стоял перед ним, умытый, с ящиком, в своей неизменной клетчатой рубашке и с куском хлеба в одной руке и ящиком в другой. Эркин легко встал.
   - Пошли.
   - Что за работа? Будешь?
   - Ел. Помнишь, кололи и навес делали, ну, старухе?
   - Помню. Это уже второй раз был.
   Эркин покосился на него, но Андрей безмятежен и ни на что не намекает. Просто они тогда вместе в том дворе второй раз работали. Эркин решил на этом уточнения прекратить.
   - Они всем двором дрова закупили. Говорят, пиленые, но я не видел. А привезут сегодня утром.
   - Ага. Платят сообща, или каждый сам за себя?
   - Не знаю. - Эркин подумал и всё-таки сказал. - Мне вечером сказали, поздно уже было.
   - Ладно, сообразим.
   Андрей дожевал горбушку и вытащил из кармана сушку.
   - Все ещё те тянешь?
   - Вспомнил! Купил две связки, - он вытащил ещё одну. - Держи. Дорогие, стервы.
   - Мг. - Эркин захрустел сушкой. - Я тоже купил.
   - Понравились?
   Эркин усмехнулся.
   - Шоколад лучше. Но дороже.
   Андрей улыбнулся.
   - Ты пряников не пробовал. Печатных.
   - Это как?
   - Ну-у, - Андрей замялся и безнадёжно махнул рукой. - Откуда тебе знать. Я и сам-то один раз ел. Давно. Это ещё с нами... - и резко оборвал фразу, будто его кто по губам ударил.
   Эркин сделал вид, что ничего не заметил. У каждого свои тайны, и не лезь, куда не зовут.
   Когда они подошли ко двору, из распахнутых ворот выезжал грузовик. Они пропустили его и вошли. Андрей негромко присвистнул и восхищённо выругался. У всех сараев лежали длинные не чурбаки даже, а брёвна.
   - Пиленые! - Андрей сплюнул. - Это ж на какую печь пилили, жухалы!
   - Сработаем.
   - А то нет.
   Посреди двора разворачивался последний грузовик и гомонили женщины. Андрей подмигнул Эркину. Эркин кивнул. Здесь Андрей договорится и лучше, и быстрее.
   - Ага, уже пришли! - Женя решительно пошла им навстречу. - Отлично.
   Эркин не знал, куда смотреть и что говорить, но Женя всё взяла на себя. Видимо, уже всё было обговорено, потому что остальные женщины только кивали, подтверждая её слова.
   - Вот это всё, - Женя широким взмахом обвела двор. - Всё вам. За день справитесь?
   - Да, мэм, не извольте беспокоиться, мэм, - Андрей незаметно подтолкнул Эркина локтем. - А как с оплатой, мэм?
   - Плата общая. Со всех сразу. Дважды поедите.
   - Со всех сразу, это понятно, мэм. Но сколько, мэм?
   - Семьдесят пять.
   - Всего?!
   - Каждому. Но с укладкой.
   Андрей восторженно ткнул Эркина локтем под рёбра. Эркин только вздохнул в ответ. Сумма фантастическая. Для Жени тоже.
   - Хорошо, мэм. С какого края начинать, мэм?
   - Как хотите.
   Женщины смотрели на них, в общем, доброжелательно, но Эркин потупился и уставился в землю, предоставив всё решать Андрею.
   - Сначала пилим, - предложил Андрей.
   - Давай так, - вздохнул Эркин.
   Он следовал за Андреем как автомат и даже не сразу сообразил, что тот придумал пилить сразу для нескольких сараев.
   - Перепилим, откинем. Переколем и идём дальше. Идёт?
   - А укладка? - пришёл в себя Эркин.
   - А! - отмахнулся Андрей. - Для передышки. Давай с того края.
   Эркин кивнул. С того, дальнего от Жени, так с того.
   - Ну, пошёл?
   - Пошёл.
   Знакомое повизгивание пилы, слаженный ритм парной работы. На третьем бревне Эркин сообразил, что семьдесят пять каждому сложатся из долей женщин и что Жене это необременительно. Да и он же всё равно деньги ей отдаст, все семьдесят пять, а это больше, чем она вложит. Три бревна у него на это ушло, но всё же сообразил! И сразу стало легче дышать.
   - Хорош, - Андрей прислонил пилу к козлам, оглядел наваленные у трёх сараев чурбаки. - Вроде не напутали.
   Эркин оглядел топоры, выбрал показавшийся получше остальных. Андрей достал свой из ящика.
   - Ну, пошёл.
   - Пошёл.
   Рубашку Эркин скинул почти сразу. Как ни закатывай рукава, как ни расстёгивайся, а намокшая на лопатках ткань липнет к телу, и тогда вырвать рукав ничего не стоит. Женя только-только ему рябенькую зачинила, а про тенниску и говорить нечего. Вязаная ткань ползёт от малейшей дырки. Андрею хуже. Даже рукава не закатать. Даже... В руках-то все и дело. Про шрамы можно что и придумать, а про номер? Нельзя ж спину открыть, а руки чтоб прикрытыми оставались.
   Эркин закончил свой сарай быстрее. Уложил поленья, подобрал и заложил щепки, а когда вышел, Андрей уже укладывал свой. Третий они в два топора обработали быстро. Затащили козлы, Эркин забросил топор. Притворили двери и пошли к трём следующим. И всё заново.
   - Чего психовал-то? - Андрей говорил тихо, но отчетливо, по-камерному, как они оба умели и привыкли.
   - Заметил?
   - А то нет! Ну, так чего?
   - Так. Показалось, - ушёл от ответа Эркин.
   - Мг, - хмыкнул Андрей. - Когда кажется, креститься надо. Иногда помогает.
   - Учту.
   И вдруг неожиданный вопрос.
   - Здесь квартируешь?
   У Эркина перехватило дыхание, а Андрей спокойно продолжал.
   - Говорил, за работу снимаешь. Попроси хозяйский топор. С этими лишняя морока. Только время теряешь. Дерьмо, а не топоры. И пилу. Эту направлять, только... - он замысловато выругался, потому что именно в этот момент ржавая пила Старой Дамы застряла намертво.
   Эркин выпрямился, коротко и твёрдо глянул в глаза Андрея.
   - Выдёргивай эту хреновину, я за инструментом схожу.
   Андрей стал высвобождать пилу, а он взял рубашку и через весь двор пошёл к распахнутому, как все в этот день, сараю Жени. Андрей сам ли понял, или от Проныры что узнал... И плевал он на всё. Андрей прав. Он снимает за работу. Значит, инструмент хозяйский на нём. Как он потом это уладит, что на чужой работе хозяйский инструмент тупит - его забота.
   Когда Эркин, оставив на двери сарая рубашку, вернулся с пилой и топором, Андрей уже справился с ржавой рухлядью и ждал его.
   - Во! - после первого же запила заулыбался Андрей. - Это дело. Сам точил?
   - Не нанимать же! - усмехнулся Эркин.
   Зря, что ли, он почти каждый вечер колупался в сарае, доводя до ума инструмент.
   - Кормёжку дважды обещали. Тоже, что ли, сообща?
   - А не всё равно, хотя... много хозяев плохо.
   - Чем это?
   - Все бьют, и никто не кормит.
   - Это да. Бывает. Посмотрим, как накормят.
   Солнце пекло вовсю. Рубашка Андрея потемнела и прилипла к спине. Торс Эркина влажно блестел.
   - Пошёл?
   - Пошёл!
   - Готов.
   Ещё один сарай заполнен колотыми, словно светящимися в полумраке сарая, поленьями. Андрей слегка сдвигает козлы, чтобы не мешали. Дрова хорошие, лёгкие. Клин ещё ни разу не понадобился.
   Во дворе показались белые мужчины. По-воскресному одетые, благодушные. Они сидели на верандах, потягивая из стаканов разноцветные напитки, и свысока поглядывали на двух цветных, что кололи для них дрова. Андрей был и для них цветным. Только цветной будет вкалывать наравне с индейцем. Да ещё в воскресенье. А так... почти как до войны, до нелепой, невозможной победы русских, до освобождения.
   - Во дармоеды, - показал на них глазами Андрей.
   - Если б они работали, мы б что делали? - хмыкнул Эркин.
   - И то верно.
   - Лишь бы не лезли, а мне на них... накласть с присвистом и перебором.
   Ближе к полдню в ворота стали заглядывать ищущие работы. Но дальше ворот не шли. Эркин или Андрей, не отрываясь от работы, коротко освистывали их, давая сигнал "занято".
   - Долго спят, - хохотнул Андрей. - Они б до вечера чухались.
   Бегала, суетилась нарядная ребятня. Алиса держалась у дома. Эркин краем глаза заметил, что она только раз немного поиграла в мяч с какими-то девчонками и ушла к своему крыльцу. Эркин глубоко всадил топор, поднял вместе с чурбаком и, крутанув в воздухе, ударил о землю обухом. Поленья брызнули в стороны.
   - Пора бы и пожрать.
   - Засуетились бабы. Как раз сарай кончим.
   Эркин затворял дверь очередного заполненного сарая, когда к ним подбежала и остановилась в двух шагах девочка лет двенадцати с туго заплетёнными тёмно-жёлтыми косичками.
   - Идите есть.
   Андрей рукавом вытер лоб и выпрямился. Кивнул.
   - Умоемся только.
   - Хорошо, - девочка смотрела на Андрея с чуть заметной настороженностью. Глядеть на Эркина она избегала. - Вот наш дом. Пройдёте сбоку. На кухню.
   И убежала.
   - Пошли к колонке, - Эркин собрал инструмент и уложил так, чтоб было видно: место занято. Да и вроде искателям уже кончилось время.
   - О мыле не уговаривались, - хмыкнул Андрей.
   - Уговор дороже денег, - хохотнул ответно Эркин.
   У колонки они умылись. На станции, где так вышло, что есть все уходили в один закуток, подальше от белых глаз, у крана бывало шумно. Толкались, не всерьёз топили друг друга. Но здесь, под взглядами белых, они молча смыли с рук и лиц пот да Эркин на мгновение подставил под тугую струю спину. Пока ходил за рубашкой - не сидеть же на белой кухне полуголым, может и плохо обернуться, - пока шёл к указанному дому, всё высохло.
   Кухня сияла чистотой и пустынностью - все дверцы плотно закрыты, плита и столы пусты. Только то, что приготовлено для них. Две большие кружки с горячим кофе, два стакана молока, большое блюдо с сэндвичами. Сэндвичи все разные, но четко по парам. И по три куска сахара каждому.
   - Ну, будем жить! - Андрей шумно вдохнул запахи и засмеялся.
   - Живём, - засмеялся и Эркин.
   - И молоко, и кофе. Не скупятся.
   Андрей с наслаждением залпом выпил холодное молоко и как после выпивки ухватил верхний сэндвич. Эркин не спеша прикончил свой стакан, чувствуя, как расходится по телу волна приятного холода. Взял сэндвич.
   - Не скупо, - согласился с Андреем.
   - Смотри, - Андрей вертел в руках сложенные попарно ломти чёрного хлеба с прослойкой творога. - Ах ты, чтоб тебя...
   - Чего? - поднял на него глаза Эркин. Творог Женя купила вчера, испортиться он не мог.
   - Тут русские есть, - объяснил с набитым ртом Андрей. Быстро оглядел оставшиеся сэндвичи и уточнил, - одна русская. Больше чёрного хлеба нет.
   - А что, - осторожно спросил Эркин, - чёрный хлеб только русские едят?
   - Из белых да, - убежденно ответил Андрей.
   - Нам в имении тёмный, почти чёрный давали, - возразил Эркин. - Его и звали рабским хлебом. Может, и здесь нам специально положили.
   - Нет, - замотал головой Андрей, - рабский я знаю. Он тёмный, но не чёрный, это другой хлеб, не совсем как тот, но чёрный. И они нескупые. Смотри, и намазано щедро, и ломти толстые. Нет, есть здесь русская. Точно. Помяни мое слово, есть.
   Эркин равнодушно пожал плечами, взял сахар и кружку.
   - Есть так есть.
   Андрей усмехнулся, сунул сахар за щеку.
   - Тоже верно.
   Если кто за дверью в напряженной тишине дома и пытался подслушать их, то ничего не услышал, кроме этих коротких невнятных смешков. За едой как за работой, они говорили тихо. Не потому что боялись, а просто срабатывала привычка.
   - Спасибо хозяйкам, - громко сказал, вставая, Андрей.
   - Спасибо, мэм, - повторил за ним Эркин.
   Они вышли, специально громко притворив дверь, чтобы их уход был слышен, и не спеша пошли к сараям. Эркин на ходу расстёгивал и снимал рубашку, такая жара была на улице. Жара тем более нестерпимая после кухонной прохлады.
   - Фу, как покормили, так и поработаем.
   - Мг.
   Эркин пошатал козлы, проверяя, крепко ли стоят, и, крякнув, взвалил очередное бревно.
   - Пошёл?
   - Пошёл.
   Но они не успели начать.
   - Подождите, - к ним торопливо шла, почти бежала молодая женщина.
   Андрей выпрямился.
   - Что случилось, мэм?
   - Они... - она тяжело дышала, - ну, как вы делаете, они слишком длинные, не влезают. У меня маленькая печка. Это мои дрова. Сделайте покороче, пожалуйста.
   Андрей досадливо пнул чурбак.
   - Сходи ты, посмотри, что там за печка.
   - Иди сам, - угрюмо буркнул Эркин.
   Андрей удивлённо заморгал.
   - Ты чего?
   - Ничего, - Эркин резко выпрямился и встал лицом к лицу с Андреем. И тихо, но с такой силой, что у Андрея натянулась кожа на скулах, сказал. - Я не пойду, понял? Я ещё жить хочу!
   - Тебе что, голову напекло?
   - Ты белый. Тебя, если что, побьют, и ты отобьёшься. А я... я не пойду.
   - Та-ак, - начал соображать Андрей. - А ч-чёрт, я и не подумал.
   Женщина недоумённо и чуть ли не со страхом смотрела на них. Андрей повернулся к ней.
   - Мэм, вы бы лучинкой измерили, а мы по мерке сделаем.
   Эркин перевёл дыхание.
   - Но, - растерянно сказала женщина, - я не знаю, что там измерять.
   - Мэм, - Андрей был сама любезность. - Вот смотрите. Берете лучинку. Отщипни ей, - бросил он Эркину.
   Эркин перехватил топор и отщипнул длинную тонкую лучину, дал Андрею.
   - Вот, мэм, - Андрей протянул ей лучинку. - Вы закладываете её в топку, отламываете лишнее, а то, что осталось, приносите нам, и мы вам пилим по этой мерке. Пожалуйста, мэм. Мы подождём, мэм.
   Она неуверенно взяла лучину и ушла. Эркин сел, прислонился к стене сарая. Помедлив, Андрей сел рядом.
   - Уфф, - шумно выдохнул Андрей. - Вечно забываю, что ты цветной.
   - А я - что ты белый, - усмехнулся Эркин, - и злюсь, что ты простых вещей не понимаешь.
   - Смешно, - грустно согласился Андрей.
   И до её возвращения молчали. Она отдала им лучинку и тут же ушла. Андрей повертел кусочек чуть длиннее ладони, посмотрел на Эркина.
   - Она что, мужику своему измеряла вместо печки?
   - А тебе не по фигу? - Эркин тяжело встал, шагнул к козлам.
   - Я ж ей объяснял, куда засунуть!
   - Наше дело напилить, а куда она их себе сунет... - Эркин взял пилу. - Давай, что ли, в жару тяжело врабатываться.
   - Нет, это что ж за печка-недомерок?! - не мог успокоиться Андрей.
   - Зато колоть легко.
   - Слушай, а может, она перепутала? Дала нам отломанное, а мерку так в печке и оставила?
   - Слушай, первая заповедь раба какая? Делай, что велят, и помалкивай.
   - Нет, мне просто интересно.
   - Я ж сказал. Сходил бы и посмотрел.
   Короткие чурбачки громоздились у их ног, и они отпихивали их, продолжая пилить. Зато и колоть их оказалось без проблем. Но столько их было, что к концу сарая они тихо осатанели. А Андрей как начал ругаться, ещё на пилке, так долго не мог остановиться.
   Солнце стоит над двором. Пот высыхает мгновенно, стягивая кожу солёной коркой. Хочется пить. Но оба знают: в такую жару да на работе только разок хлебнёшь, потом долго не сможешь успокоить сердце, если вовсе не сорвёшь. Двор пустеет. Слишком жарко. Умолк детский гомон, голоса женщин, хохот мужчин... Все убрались по домам, в прохладные затенённые комнаты. И только их пила визжит, да ухают топоры, разваливая чурбаки на поленья.
   Эркин заходит в темноту сарая, и сразу выступает пот, течёт струйками по груди и спине. Клетчатая рубашка Андрея стала тёмной и тяжело липнет к телу. От пота зудят и чешутся шрамы. Андрей часто непроизвольно дергает плечами. Эркин помнит, каково ему было во время болезни, даже сейчас щека зудит. Светлый ёжик Андрея потемнел, волосы слиплись и торчат пучками.
   - Ты полотенце взял?
   - Чего?
   - Ну, тряпка какая у тебя есть? Чистая.
   - Ну, есть.
   - Давай сюда.
   - Охренел?
   - Давай, я сказал.
   Андрей прислоняет пилу к козлам и берёт топор.
   - Возьми в ящике. Я хлеб в неё заворачиваю.
   - Пойдёт.
   Эркин достал тряпку и убежал к колонке. Открыл воду. Быстро поднырнул под струю, прополоскал рот. Пить нельзя. Намочил и отжал тряпку и бегом обратно, пока не высохла.
   - Держи. Иди в сарай, оботрись. Я прикрою.
   Андрей взял тугой мокрый комок, оглядел пустынный двор и нырнул в сарай. Эркин перехватил топор, встал так, чтобы загородить собой вход. Всадил топор в чурбак, ударил о землю. Есть. Носком кроссовки подкатил к себе очередной чурбак. В темноте сарая кряхтел и как-то рычал от удовольствия Андрей. Эркин тихо засмеялся.
   - Рубашку выжми.
   - А то не знаю.
   Андрей вышел, застегивая рубашку, довольный, смеющийся. Разложил тряпку на ящике. Пусть сохнет.
   - Сходи, рот прополощи.
   - Обойдусь. Это ты здорово придумал.
   - Хорошо, берёзу колем. С сосной мы бы хлебнули, - смеется Эркин.
   - Точно, в такую жару да ещё со смолой возиться.
   - Готово, закидываем.
   - Есть.
   - Пошли дальше.
   - Смотри, как вымерли...
   - Воскресенье, дрыхнут все.
   - Мг. А чего им? В церковь сходили, пожрали и спать. Я в церкви раз работал. Не здесь, а, - Андрей взмахом головы показывает куда-то в сторону. - Забыл, как называется.
   - А делал-то чего?
   - А то же. Дрова колол.
   - В церкви топят? - удивился Эркин.
   - Ты был хоть раз в церкви?
   - А зачем? Рабу его хозяин - бог. Хозяева, я помню, ездили... Давай рассказывай, чего хотел.
   - Ну. Так священник, пока я колол, все стоял и зудел. Что все наши беды оттого, что мы бога забыли.
   Эркин тихо смеётся, подправляя пилу.
   - Ты не ржи, - притворно сердится Андрей. - Ну, так вот. Что надо быть смиренным...
   - Каким?
   - Смиренным, чурбан. Тихим, скромным, не нагличать и о деньгах не думать. И работать. Тогда бог о тебе вспомнит...
   - И добавит работы, - хохочет уже в голос Эркин. - И чего он к тебе привязался?
   - А ему больше не к кому было. И я в армейском тогда был. Ну, рубашке. Он меня, видно, за дезертира принял. И все напирал на то, что убийство грех, но неповиновение грех больше.
   - И вот за этим белые в церковь ходят? - отсмеялся Эркин.
   - А фиг их знает, за чем. Понимаешь, он балабонил, ну... как заведённый. Я не слушаю, а ему и не надо. Стоит и зудит. Накормил, правда, честно. А так-то, я знаю, они каждое воскресенье в церковь ходят. Слушают.
   - Работы там нет. Помнишь, ходили.
   - Там свои слуги.
   Солнце ещё высоко, но жар его становится мягче. Во дворе появляются люди. Опять высыпают дети, мужчины со стаканами рассаживаются на верандах.
   - Забегали. Скоро обедать позовут.
   - Ленч хорош был. Посмотрим, как с обедом.
   - Посмотрим. Нам сколько, три сарая осталось?
   Эркин быстро отступил на шаг, окинул взглядом груды чурбаков и брёвен.
   - Два. У последнего много. И этот, третий.
   - Видно, перед ним и есть будем.
   - Посмотрим. Может, и сейчас.
   - По моим часам, - Андрей хлопает себя по животу, - уже пора.
   - По моим тоже, - смеется Эркин.
   Андрей на секунду застывает с вскинутым над головой топором и насаженным на него чурбаком и, резко опуская вниз, шепчет.
   - Уже забегали. На этом сарае идём.
   - Давай. Как кончим, сами подойдут.
   - Точно.
   На этот раз их позвали в другой дом. На такую же пустую прибранную кухню. И опять всего по два. Два стакана с чем-то красным, две тарелки густого фасолевого супа, две тарелки с жареным мясом, картошкой и какой-то зеленью, два стакана, заполненных непонятной бело-розовой массой.
   - Вот это да! С ума сойти, как кормят, - восхитился Андрей.
   Всё расставлено так, что ошибиться в порядке нельзя.
   - Будем жить, - улыбнулся Эркин.
   Судя по всему, следовало начать с красного. Чуть подсоленная густая жидкость, на поверхности которой плавали зелёные листочки, что-то напоминала, вкус был приятен, но Эркин не мог вспомнить, что это. Андрей тоже пил как-то неуверенно. Допив, подцепил и отправил в рот прилипший к краю стакана листочек.
   - И что это было?
   - Пойди и спроси, - Эркин уже подвинул к себе тарелку с супом. - Травить нас не собираются. Чего ещё?
   - Это конечно... Суп хороший.
   - Мг. И мяса не пожалели.
   Андрей все косился на бело-розовую массу с воткнутой в неё ложечкой. Это полагалось на конец обеда, но оторвать от нее взгляда он не мог. Может, поэтому и Эркин взялся за свой стакан так осторожно, будто ждал подвоха. Стакан был холодный, и масса тоже холодная и сладкая. На языке она сразу таяла, холодя рот и горло. После первой же ложки Андрей издал приглушенный стон и дёрнулся, испугав Эркина.
   - Ты чего? Припадочный?! Стол перевернёшь.
   - С ума сойти... Чтоб мне век свободы не видать... Ты знаешь, что это?
   - Ну? - Эркин заинтересованно облизал ложку.
   - Это же мороженое!
   Эркин поперхнулся. Слышать он слышал, но ни разу не пробовал, даже не видел.
   - Лечь не встать, с ума сойти!
   - А я про что?
   Андрей так выскребал стакан, что Эркин засмеялся.
   - А ты его выверни. Наизнанку.
   Андрей только поглядел бешено, но тут же улыбнулся.
   - Помог бы вывернуть.
   Забывшись, они говорили в полный голос.
   - Вам понравилось?
   Если бы их плетью сейчас вытянули, они бы так не удивились. Но в кухне они теперь были не одни. Когда и как она появилась, они, занятые обедом, не заметили, но в проёме маленькой незамеченной ими раньше двери стояла она, и за её спиной горела сильная лампа, отчего они различали только её силуэт и даже не могли бы с уверенностью сказать: белая она или нет. Андрей вскочил на ноги, но остался у стола, а Эркина отбросило к входной двери. А она, словно не заметив их смятения, продолжала.
   - Я рада, что вам так понравилось. Я сама его делала. Вы так работали, что я решила вас угостить чем-то особенным, необычным, - у нее был мелодичный, очень красивый, но какой-то неживой голос.
   - Да, мэм, спасибо, мэм, - невнятно пробормотал Андрей, пятясь к Эркину.
   Она негромко переливчато засмеялась.
   - А пили вы томатный сок. Но... но неужели вы никогда его не пробовали? Удивительно! Вы довольны обедом?
   - Да, мэм, мы пойдём, мэм, - тихо сказал Эркин, нашаривая ручку двери.
   - Я очень рада, - повторила она и совсем тихо, почти шёпотом сказала: - До свидания.
   Эркину наконец удалось открыть дверь, и они выскочили во двор.
   Только на третьем бревне Андрей смог высказаться.
   - Ну не фига себе!
   - Мг.
   - Нет, скажи, как подобралась. Ведь ничего не слышали. Или она там так и сидела с самого начала?
   - А я откуда знаю?
   - И чего вылезла?! Мы и так уже уходить собирались. И лампа зачем? День же. И солнце.
   - Это-то понятно.
   - Так объясни.
   - А чтоб мы её не разглядели. Когда против света, лица не видно.
   - Ч-чёрт, верно. Видеть видели, а узнать не узнаем. Ну ладно, а вылезла тогда зачем?
   - Да фиг с ней. Если о всех беляцких причудах думать... А обед был хороший.
   - Это да. Всегда бы так кормили.
   - И всегда так работать?
   Андрей засмеялся.
   - Тоже верно. Смотри. Всего один остался. Но зато не меньше грузовика тут вывалили. Ну, пошёл?
   - Пошёл.
   Жара незаметно, совсем незаметно спадала. Просто солнечные лучи уже не жгли, а грели, стало легче дышать, разлитый вокруг свет уже не резал глаза, и не сразу высыхал пот, холодя тело.
   - Всего ничего осталось.
   - Вперёд не заглядывай, труднее будет.
   - Знаю.
   Медленно остывающее солнце сползает за дома, в тени становится прохладно. Они продолжают работать в прежнем ритме, но близящийся конец работы отпускал подавляемую усталость. Каждый удар топора, оставаясь сильным и точным, требует теперь больших усилий. Но со стороны это прежние ловкие быстрые движения.
   Уложены последние поленья, подобраны щепки. Они заносят козлы, Эркин укладывает на место пилу и топор. Андрей оглядывает сумеречный сарай.
   - А здорово ты его обиходил. Я помню, какой развал был.
   - Мг, - у Эркина нет уже ни сил, ни желания что-то выдумывать. Да и конечно, если он сам помнит все дома города, где ему пришлось работать, все закоулки станции и рынка, то почему у Андрея будет по-другому? Понял, так понял.
   Они выходят, Эркин затворяет дверь, надевает и застёгивает рубашку, и они не спеша оглядывают двор. А ведь и не скажешь, что с утра тот был завален брёвнами. Только, как и утром, в центре стоят женщины, хозяйки. И они идут к ним. Выпрямившись. Хотя больше всего хочется сейчас лечь, распластаться и закрыть глаза, и чтоб ничего больше не было. Но по неистребимой привычке скрывать усталость, как боль, они идут твёрдо и ровно.
   - Принимайте работу, - Андрей улыбается непослушными отяжелевшими, как и всё тело, губами.
   Кто-то, вроде не Женя, но Эркину уже неважно кто, протягивает им деньги. Он берёт после Андрея три радужных четверных кредитки, складывает их и прячет в нагрудный карман.
   - Спасибо, мэм. Всегда к вашим услугам, мэм, - благодарит Андрей.
   - Спасибо, мэм, - повторяет за ним Эркин.
   И уходят они вместе, как пришли утром, закрывая за собой ворота.
   На улице Андрей останавливается, и Эркин по инерции чуть не налетает на него.
   - Однако попахали мы сегодня, - тихо смеётся Андрей.
   И Эркин невольно ухмыляется в ответ.
   - Руки как не мои.
   - Ага. Завтра, как думаешь, на станцию?
   - Если проснусь, - Эркин сводит и разводит лопатки.
   - К утру жрать захочешь, проснёшься. Ладно, я пошел. Бывай.
   - Бывай.
   Вечерний двор наполнен голосами. Эркин вошёл уже через калитку и, как всегда, не глядя по сторонам, прошёл в дом. На лестнице он дважды спотыкался, цепляясь носками кроссовок за ступеньки.
   Женя обернулась к нему от плиты.
   - Накормили, - опередил он её вопрос, непослушными пальцами вытаскивая деньги. - Вот, возьми.
   - Чаю хоть выпей.
   - Нет, - мотнул он головой. - Нет, Женя. Умоюсь и лягу. Ничего больше не надо.
   Она хотела что-то сказать, но увидев его лицо - он перестал за ним следить - промолчала.
   В кладовке было темно и прохладно. Эркин вытащил постель, развернул её и стал раздеваться. Да, обмыться, смыть засохший пот.
   - Эркин, - позвала его Женя.
   Он послушно вышел и оторопело заморгал. Когда она успела вытащить таз? И ковш с водой на табурете рядом.
   - Грязное клади сюда. И трусы давай, Алиса в комнате. - Женя говорила негромко, но голос её не допускал возражений, и он не мог не повиноваться. - Становись в таз, оболью тебя. А теперь просто намылься... прямо ладонями... повернись спиной, я намылю... Давай-давай, пот смоешь. Ну вот. И ещё раз оболью. Вытирайся. Иди ложись.
   - Спасибо.
   - Иди-иди. Я тебе холодного чаю принесу.
   Но когда она заглянула в кладовку, он уже спал, раскинувшись и еле слышно постанывая во сне.
   Женя поставила его чашку на кухонный стол. Ночью, если захочет, встанет и выпьет. Ну, не сумасшедшие они?! Ну, завтра бы доделали. Загонит он себя такой работой. Как сказала эта старая дура Маури: "Им это игрушки, а не работа". Видела бы она его сейчас. После игрушек. Это он там, на чужих глазах, неутомимый, а так... Разбудить, заставить поесть? Нет, пусть спит. Да и в самом деле, кормили их хорошо. Ни одна в одиночку - Женя невесело усмехнулась - им бы такого обеда не выставила. Нет, в общем, удачно получилось.
   Женя подобрала его рубашку, трусы, носки. Рубашка ещё ничего, а остальное... пропотевшее, заскорузлое. И это за один день. Она сложила всё это в ведро, залила слабо мыльной водой. Пусть отмокает. Да, получилось удачно. С каждой вышло немного, а ребята прилично заработали. И дрова... поколоты, уложены. У всех. И как же они работали! Истово, исступлённо. Но Эркин, видно, вообще иначе не умеет, всего себя вкладывает... что бы ни делал. Видно так: человек всегда один и тот же. Во всём. И Хэмфри... даже Хэмфри. Разве он не везде был один и тот же? Холодный эгоист, думающий только о себе, о своих удовольствиях. Что бы Хэмфри ни делал, он делал для себя. Он получал то, что хотел. Всегда. Не приложив для этого ни малейшего усилия. Всё и так было для него. Всё и все. А любое сопротивление, да нет, просто, если сразу не выполняли его желаний, как он страшно мстил, ломал непокорных. И ей он не простил. Все разговоры о шантаже - просто разговоры. Это для других. Ведь не такой он дурак, чтобы бояться её шантажа, чтобы даже предположить такую возможность. Нет, он мстил. Те люди, что гнали её из города в город, одну, с ребёнком на руках... Они... их посылал Хэмфри. Он мстил. За то, что она посмела поступить иначе, по-своему. Не дождалась, пока бросят её, не прошла через его приятелей в установленном им порядке. Она посмела... И ей мстили. Чтобы другим неповадно было...
   Женя устало откинула тыльной стороной ладони выбившуюся из узла прядь. Смешно. Он работал, а она устала. Оглядела кухню. Завтрак есть, стирку она закончит завтра. Как он там? Она подошла к двери кладовки, так и оставшейся открытой, прислушалась. Его дыхание уже стало ровным, размеренным. Пусть спит.
   Она пришла в комнату, поправила одеяло Алисе, быстро разделась и легла. Смешно, он спит за стеной, а ей кажется, что он рядом. Женя потянулась под одеялом, провела руками по телу и тихо, совсем тихо засмеялась. "Какая ты красивая", - смешной он. Женя вспомнила его удивлённое лицо и медленно двигающийся по её телу взгляд, тёплый, ласковый. Смешно. Хэмфри смотрел, раздевая, иной раз было чувство, что он кожу снимал вместе с платьем и видел... Нет, если он был настроем благодушно, то ничего не говорил, но она знала, что малейший недостаток её тела, или то, что он сочтёт недостатком, будет замечено и рано или поздно он со смехом скажет об этом. Может, при ком-то, а чаще - при всех. Скажет так, что все слова будут приличны и нестерпимо обидны. А на её обиду он рассмеётся и бросит кому-нибудь из присутствующих: "В отсутствии чувства юмора есть свой шарм!" - и все рассмеются. Хэмфри любил собирать компанию своих приятелей и их девушек, и тогда часами под выпивку и музыку обсуждали женские и мужские достоинства присутствующих. Могли провести конкурс членов или устроить ещё какую-нибудь гадость. В любом споре Хэмфри побеждал. Он не терпел, чтобы кто-то был лучше, хоть в чём-то, хоть в малости. И в постели он восхищался только собой и заботился только о себе. Она тогда с ужасом и тоской думала: "Неужели все мужчины такие?". И отец... И Эркин... Нет! Женя резко повернулась на другой бок. В Эркине она никогда не сомневалась. А отец... нет, она не может сейчас об этом думать. Надо спать. И что это Хэмфри привязался? Столько лет она и не вспоминала о нём. Надо спать... Завтра с утра на работу. И подработка завтра. Двойная работа - это, конечно, тяжело. Да и не особо нужна ей сейчас подработка. Как бы Эркин ни переживал, но с его деньгами ей стало намного легче. Отказаться...? Да нет, не стоит. Потерять место легко, а найти намного сложнее. Как-нибудь потянет. И потом... там, ведь в самом деле, подобралась неплохая компания. И если бы Гуго не был так влюблён, то был бы намного приятнее... Надо спать...
   Женя свернулась калачиком и по старой детской привычке подсунула угол одеялом под щёку. Вздохнула уже совсем сонно. И всё хорошо. И если бы она только могла кому-то рассказать, как ей хорошо...
  
   Эркин проснулся от голода и ломоты во всём теле. И спросонья никак не мог понять, что его разбудило и где он. Даже показалось, что опять на скотной, только запахи почему-то другие. Но проморгался, протё кулаками глаза и встал. Нет, всё нормально. Скотная осталась в прошлом. А что тело ломит, так это поправимо. Надо размяться хорошенько, разогреть мышцы, и всё пройдёт.
   Он не сразу заметил чашку с чаем на столе. На секунду задумался, решил всё-таки сначала выпить чаю и сел к столу. Холодная горьковатая жидкость приятно прокатывалась по горлу. Он с сожалением поставил слишком быстро опустевшую чашку на стол и встал. Сцепил на затылке руки и потянулся, выгибаясь. Кухня, конечно, не зал в Паласе, обязательно что-нибудь, да заденешь. Шторы Женя, видно, ложась спать, открыла, не мылся же он при открытых окнах, и кухню уже заливал серый предутренний свет.
   Эркин не спеша, преодолевая тягучую внутреннюю боль, разминал, растягивал и собирал мышцы, разрабатывал суставы, и боль отступала, уходила. За окном уже шумели птицы.
   - Я думала, ты неделю будешь пластом лежать! - тихо засмеялась у него за спиной Женя.
   Эркин резко обернулся. И улыбнулся.
   - Куда мне столько? - он опустил руки и потряс ими, расслабляя плечи. - Нет, если лежишь, хуже. Суставы задубеют, - стал он объяснять, перемешивая английские и русские слова, - потом долго разрабатывать надо. Одна ночь в самый раз.
   Женя подошла к нему, провела ладонью по его шее, плечу. Глаза её стали озорными, и он невольно насторожился.
   - Ну-ка, ложись.
   - Здесь?
   - Да. Я тебя помну немного. Нет, на живот. Пол не холодный?
   - Нет, - мотнул он головой, начиная догадываться о её намерениях, и лёг, положив подбородок на руки.
   - Ну, держись.
   Неумелый массаж был неожиданно и странно приятен. Пальцы Жени мяли, теребили ему мышцы, ощупывали позвонки. Он вытянул руки и уткнулся лбом в приятно прохладные доски пола.
   - Ну, как? Легче?
   - Ага, - он легко перекатился на спину, улыбнулся ей. - Откуда ты это знаешь?
   - Массаж? - она села рядом с ним на пол, положив руку ему на грудь. - Видела в госпитале.
   - Да-а? - искренне удивился он. - Там он зачем?
   - А ты... - она запнулась.
   Эркин легко подхватил невысказанный вопрос.
   - Разогревались перед сменой. Чтобы легче было.
   Женя провела пальцем по ложбине, разделявшей грудные мышцы. Он полуприкрыл глаза и замер... И получил звонкий шлепок по животу, от которого подскочил и сел, чуть не столкнувшись с Женей лбами.
   - Всё в порядке? - преувеличенно заботливо спросила Женя и встала.
   Эркин, тихо смеясь, кивнул.
   - Тогда вставай и одевайся. Мне скоро Алиску будить.
   Он снова кивнул и встал.
   - Сейчас я воду принесу. И дрова.
   - На сегодня хватит, - Женя окинула взглядом кучку поленьев у плиты. - Меня весь день не будет. А плиту я на Алису не оставлю.
   - Мг.
   Вроде, она ещё говорила, а он уже оделся и только громыхнул вёдрами, сбегая по лестнице. А когда он закончил утреннюю работу, Женя уже сделала завтрак и подняла Алису. С утра она как-то меньше опасалась соседей, и завтракали они при открытых шторах.
   - Ну как, хорошо вчера кормили? - смеясь одними глазами, Женя подвинула ему тарелку с творогом. - Хлеб бери.
   Он улыбнулся было, хотел отшутиться, но повертел ломоть чёрного хлеба и свёл брови.
   - Женя, а... такой хлеб... едят только русские?
   - Получается так, - засмеялась Женя. - Я очень по нему скучала, когда из дома уехала. И когда после... - она улыбнулась какой-то грустной улыбкой, - после победы русских его стали продавать, я и беру теперь всегда.
   - Значит... значит ничего, что все знают, что ты русская? - он напряжённо думал о чём-то своём.
   - Я этого никогда и не скрывала, - пожала плечами Женя. И лукаво добавила. - Если спрашивали.
   - Понял, - кивнул он.
   Алиса ещё ковырялась, а он быстро доел, залпом выпил чашку чая и встал, привычно держась подальше от окон.
   - Я побежал.
   - Удачи тебе, - пожелала ему вдогонку Женя, но за ним уже закрылась дверь.
  

* * *

  
  

1991; 6.08.2010

Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"