Предсвадебные дни слились для Криса в один длинный суматошный день. И в этой суматохе появлялись и исчезали люди, он что-то делал, говорил, даже работал, но это всё было так... побоку, а главное... Главное то, что всего через четыре, три, два дня он будет рядом с Люсей и уже навсегда.
До свадьбы оставалось меньше суток. Тётя Паша торопила всех, потому что в понедельник начинается пост и венчаться уже нельзя, на масленицу тоже, конечно, грех, но меньший. С госпитальным священником - отцом Александром - тётя Паша тоже сама договаривалась, и он согласился обвенчать, хоть они и не говели, Люся не причащалась ни разу, а Крис даже и некрещёный. Девочки помогали Люсе с платьем, а Крис, как велела тётя Паша, купил в городе кольца, себе и Люсе. Парни тоже покупали подарки, и с ними со всеми тётя Паша отдельно поговорила, так что с вопросами никто не лез.
В пятницу Крис работал во вторую смену. Он отработал положенное, переоделся и вышел из лечебного корпуса, когда его окликнули.
- Кирилл...
Крис обернулся. Доктор Ваня? Что-то случилось?
- Иван Дормидонтович, что-то случилось?
- Мне надо поговорить с тобой.
- Конечно, Иван Дормидонтович.
Что-то в интонации доктора насторожило его. Что-то не то. И... и почему-то они пошли, вернее, доктор его повёл не в свой кабинет, а в сад, в беседку. Он шёл рядом, ничего не понимая и ни о чём по старой привычке не спрашивая.
А Жариков... Жариков боялся предстоящего разговора. Он до последнего оттягивал, трусил, но завтра свадьба и Крис должен знать. Сама Люся не скажет, и чтобы между ними ничего не встало, он - прежде всего, как врач - должен и это взять на себя.
- Мне надо поговорить с тобой, - повторил Жариков, когда они вошли в беседку.
- Да, Иван Дормидонтович, я слушаю.
Жариков сел к столу, достал сигареты, распечатал пачку, взял себе сигарету и слегка подвинул пачку, и предлагая закурить и указывая на место напротив себя. Крис послушно сел и взял сигарету.
- Люся не говорила тебе, - наконец смог начать Жариков, - так? - и сам ответил: - Так.
- О... о чём, Иван Дормидонтович? - Крис тревожился всё сильнее.
- У неё всё тело в ожогах, в послеожоговых рубцах.
Крис кивнул, показывая, что знает. Жариков молча смотрел на него, и он тогда сказал:
- Я не видел, я... - и показал ладонями, - ну... ощупал, нет, ощутил.
- Хорошо, - кивнул Жариков. - А где это с ней произошло, ты знаешь?
- Нет, Я не спрашивал.
- И правильно сделал. А я тебе скажу. Ты должен знать. В распределителе, - последнее слово он сказал по-английски.
Лицо Криса сразу отвердело и напряглось.
- Люся была в распределителе? - медленно спросил он.
Теперь он тоже говорил по-английски.
- Да. Там она попала под бомбёжку, её обожгло. Ликвидаторы из СБ потому и не сожгли этот распределитель, что он уже горел. А из развалин её уже наши солдаты вытащили.
- Как и меня, - кивнул Крис.
- Да, как и тебя. Но дело не в этом. Там, в распределители, надзиратели... надругались над ней.
Крис свёл к переносице брови.
- Вы... подождите... "трамвай" ?! Нет!
- Да, - жёстко ответил Жариков и повторил: - Да.
- Нет! После "трамвая" не живут!
- Она и не хотела жить. Её заставили. Да, мы заставляли её жить. Потому что её смерть - это их победа. Ты понимаешь?
Крис кивнул и застыл, опустив голову и сжимая в лежащих на столе кулаках незажжённую сигарету. Жариков молча ждал. Да, вопрос девственности для Криса, разумеется, не стоит, даже не возникает, и он очень хорошо представляет и распределители, и надзирателей.
- Поэтому Люся боится... этого, - наконец сказал Крис по-русски, всё ещё глядя в стол.
Жариков кивнул, но Крис не заметил его кивка.
- Так... так как мне теперь жить? - Крис наконец поднял голову. - Я... я не смогу отказаться от Люси, я не буду жить без неё.
- Ни о каком отказе и речи нет, - Жариков смял свою сигарету, не заметив ожога. - Завтра твоя свадьба, и, я верю, всё у вас будет хорошо. Но я хотел, чтобы ты знал... про это. Когда знаешь... Понимаешь, Кирилл, слишком много ошибок от незнания.
- Да, я понимаю, Иван Дормидонтович. Вы... вы говорили с Люсей. Обо мне. Ведь так?
Жариков почувствовал, что краснеет. А Крис вдруг улыбнулся.
- Что вы ей сказали обо мне?
Жариков покачал головой.
- Нет, Кирилл. И Люся об этом нашем разговоре не узнает. От меня. А ты сам решай.
- Что?
- Что ты ей о себе скажешь. И как у вас будет...
- У нас ничего не было, - перебил его Крис. - У меня... Мне нечем... входить. Вразнобой дёргается и... и всё.
- Всё у вас будет, - возразил Жариков. - А как будет, сами решите. И ещё. Рожать Люсе можно будет нескоро, если вообще будет можно. Она это знает. Понял?
Крис угрюмо кивнул. Жариков перевёл дыхание. Самое трудное он сказал.
- Как? - Жариков вздрогнул от голоса Криса. - Как Люся попала в распределитель?
- Она из угнанных. Её угнали ещё девочкой, родных она всех потеряла.
- Угнанные... Да, я слышал, не знал, что их в тех же распределителях... наверное, в другом крыле...- Крис тряхнул головой. - Иван Дормидонтович, я всё для Люси сделаю. Чтобы ей было хорошо. Всё, что могу. И чего не могу - тоже.
- Я знаю, - кивнул Жариков.
- Только... - Крис замялся, - я только сегодня подумал. Есть одно... одна... закавыка, так. Иван Дормидонтович, ведь жениться - это клятву дать. Ну, муж и жена клянутся друг другу, так?
- Да, - насторожился Жариков.
- Я уже на клятве, Иван Дормидонтович, вторая клятва действительна?
- Первую ты когда дал?
- Здесь уже, - Крис вздохнул. - Как из "чёрного тумана" вставать стал, - и отвечая на непрозвучавший вопрос: - Доктору Юре, Юрию Анатольевичу. Он не знает ничего об этом, но... но я не отказываюсь от клятвы. А Люся...
- Это разные клятвы, Кирилл. И одна другой не мешает.
Жариков мягко, чтобы не обидеть Криса насмешкой, улыбнулся. Помедлив, Крис улыбнулся в ответ.
- Всё будет у вас хорошо, - повторил после паузы Жариков. - Ведь вы любите друг друга, а это главное, а всё остальное... пустяки. Все проблемы разрешимы.
- Да, - Крис улыбнулся и закончил фразу: - Когда их решают.
- Да, Кирилл. Всё так. А теперь иди. Готовься к завтрашнему.
- Да, - Крис встал. - Спасибо вам. Вы... вы всё обо мне сказали Люсе?
- Что надо, то и сказал, - засмеялся Жариков. - Иди, Кирилл, я покурю здесь и тоже пойду.
И когда Крис ушёл, достал из пачки сигарету и закурил. Ну вот, что смог, он сделал, а что будет дальше...
...Люся смотрит на него со страхом и надеждой.
- Но... но Иван Дормидонтович...
- Да, - жёстко повторяет он. - Детей у него никогда не будет. Ты ещё можешь вылечиться, он - никогда. Захочешь рожать, сможешь родить только от другого.
- А если...
- Думай сейчас, Люся. И решай сейчас. Обидишь его - я тебе этого не прощу. Он для тебя на всё пойдёт, думай сначала, чего попросить. Поняла? - Люся кивает. - Всё поняла? И ещё учти. Девчонки, я знаю, учат тебя, как себя поставить и всё такое. Так вот, скажешь ему, что ты хозяйка - он уйдёт. Этого слова он не стерпит.
- Я... я понимаю, - всхлипывает Люся...
...Что ж, может, он действительно был с ней излишне резок, но... но ведь глупышка может и впрямь поверить этим дурам, что себе жизнь испортили, а теперь и другим портят. Из лучших, так сказать, побуждений. А Люся, к сожалению, внушаема.
Жариков погасил о стол и выкинул из беседки окурок. Надо отдохнуть, завтра кому гулянка и веселье, а ему - работа.
Свадьбы в госпитале игрались очень нечасто, но всё-таки госпиталь - не монастырь, так что, в принципе, все знали, что и как положено делать. Но на этот раз... и как всегда, и по-особенному.
С утра одевали и готовили невесту. Люся, совершенно ошалевшая и потерявшая голову, вертелась, как восковая кукла, в руках Гали, Нины и ещё десятка добровольных помощниц. Командовала, разумеется, тётя Паша. Убедившись, что к сроку всё будет готово и что марлевая фата удачно закрывает обожжённую щёку невесты, она пошла посмотреть на жениха.
Крис, уже одетый по-праздничному: хорошие брюки, начищенные до зеркального блеска ботинки, белоснежная накрахмаленная рубашка - стоял посреди своей комнаты, задрав голову, и Андрей завязывал на нём галстук. Новенький, в тон к брюкам пиджак висел на плечиках, зацепленных за открытую дверцу шкафа. Майкл и Эд, сидя на кровати, внимательно следили за обрядом.
- Двойной виндзор сделай, - распорядился Майкл.
- Не в стиле будет, - возразил Андрей. - А фантазийный если...
- Не выпендривайся, торжественно должно быть.
- А на одинарном торжественно, - не сдавался Андрей. - И коротко для двойного. Затяну если, удушится.
Эд, как все элы, не разбиравшийся в тонкостях и нюансах мужского костюма, не вмешивался. А Крису было уже всё равно, что там с ним делают.
Тётя Паша рассудить их спор отказалась, заметив только, чтоб и сами при параде были, одобрила пиджак и пошла проверить столовую и комнату молодых.
В столовой было шумно и весело. Так весело, что она с ходу обрушилась на Пафнутьича.
- Успел уже?!
- Тсс, - заговорщицки подмигнул он ей.
Его круглое румяное лицо лоснилось от пота.
- Да я как стёклышко. Вон крестников женить буду, тогда и погуляю. Так что, не боись!
Крестники Пафнутьича - Джо и Джим, а теперь Иван и Дмитрий, хотя их все называли по-старому - стояли рядом и тоже смеялись.
- Небось и им поднёс. Вот я вас сейчас!
Её угроза вызвала у Джо-Джима такой взрыв хохота, что стали собираться зрители.
- Ты, кума, не шуми, - Пафнутьич взял тётю Пашу под локоток и повёл вдоль длинного через всю столовую накрытого стола. - Ну, углядишь недочётов хоть с капелюшечку, тогда и шуми.
- Когда хочешь, ты всё можешь, - проворчала тётя Паша, придирчиво оглядев результаты его стараний.
Пафнутьич подкрутил воображаемый ус и нарочито строго сказал следующим за ними парням:
- А ну, уши заткните, я ща вашей крёстной кой-чего разобъясню. Ты, кума, - склонился он к уху тёти Паши и действительно что-то прошептал.
Тётя Паша, как и положено при таких обстоятельствах, взвизгнула:
- Охальник ты старый, а туда же!
Джо и Джим от смеха даже присели. Они-то всё отлично расслышали.
Уйдя из столовой, тётя Паша пошла в комнату, которую Аристов выбил для Криса с Люсей. В самом деле, не ей же к нему переселяться в крыло парней, всем неудобно будет.
Комната была самой обыкновенной, со стандартным набором мебели. Только кровать сделали двуспальной. Поставили рядом две обычных койки и накрыли широкой периной - подарком Гали и Нины. И бельё не казённое, а тоже подарок. На столе вазочка с цветами.
Вполне удовлетворённая осмотром, тётя Паша вышла. Пора и самой принарядиться, чтоб быть не хуже других.
Венчались в госпитальной церкви. Парни, ничего не зная и не понимая, послушно выполняли все распоряжения. О Крисе с Люсей и говорить нечего. Крис почти не сознавал, где он и что с ним, и от обморока его удерживало только ощущение пальцев Люси в его руке. Слова священника, странные, будто и не русские, скользили мимо сознания. Иногда пальцы Люси начинали дрожать, и он из последних сил осторожно сжимал её руку. В другой руке он держал зажжённую тонкую свечу, не чувствуя ожогов от капель горячего воска.
- Жена, поцелуй мужа. А муж, поцелуй жену... - ворвался в его мозг голос священника.
Губы Люси касаются его щеки. Он так же неловко, неумело ткнулся губами в её щёку. Их окружили, затормошили, поздравляя. И уже совсем по-другому, шумной весёлой толпой пошли из церкви в столовую.
К середине свадебного пира Крис продышался и обрёл способность узнавать окружающее. Они с Люсей сидели во главе стола, весёлого, шумного, как... нет, ни на Рождество, ни на Новый год такого веселья не было. Аристов, Жариков, другие врачи в кителях со всеми наградами, парни в своих самых лучших рубашках и брюках, женщины - в нарядных платьях, и тоже у многих приколоты ордена и медали.
- ...Горько!
И весь стол дружно подхватывает:
- Горько!!!
И они с Люсей встают и целуются, уже рот в рот, прилюдно. И губы Люси согрелись, стали тёплыми и мягкими. И он задыхается от этих поцелуев.
А потом танцевали. Под пластинки, гармошку и пианино. Вальс, танго и новые для парней русские танцы. И пели. И парни впервые услышали "свадебные" частушки. "На свадьбу посолёнее положено", - объяснили им. И тётя Паша пела, и плясала.
А потом... потом со смехом и шутками - Крис так и не заметил, как внимательно следит Жариков, чтоб ни одна не задела ни его, ни Люсю- их отвели в их комнату. Тётя Паша на правах посаженной матери поцеловала и ещё раз благословила их на совет да любовь, да на жизнь долгую.
Крис закрыл за тётей Пашей дверь, потрогал замок и медленно повернул шпенёк, выдвигая засов. Оглянулся. Люся стояла посреди комнаты, беспомощно свесив руки вдоль тела.
- Я... я зажгу свет, - смог выговорить Крис.
Люся молча кивнула. Крис прошёл мимо неё к окну, задёрнул шторы и уже в темноте вернулся к двери, щёлкнул выключателем. Комнату залил белый, чуть мягче кабинетного свет, Крис даже зажмурился на секунду. А когда открыл глаза, Люся стояла , закрыв лицо ладонями и тихо плакала.
- Люся! - забыв сразу обо всём, он кинулся к ней, обнял. - Люся, что? Что случилось?
Всхлипнув, Люся обняла его, пряча лицо на его груди, и тут же отпрянула.
- Ой, я тебе пиджак испачкала.
Девочки перед венчанием щедро напудрили её, маскируя ожог, и теперь пиджак Криса был не менее щедро запорошен пудрой. Люся захлопотала, отряхивая его. Пиджак пришлось снять, а... а в шкафу уже всё кем-то заботливо приготовлено, и как-то само собой они стали раздеваться. Вернее, Крис снял и повесил на плечики пиджак, а развязать галстук он не смог, Люся тоже не справилась с узлом, и... ну, не идти же звать Андрея или ещё кого из джи на помощь. Ну, что же делать? Наконец, Крису удалось несколько ослабить узел и снять галстук через голову. Люся невольно засмеялась, когда он удовлетворённо вздохнул, бросая галстук на стол, и Крис готовно засмеялся в ответ. И шагнул к ней. Они снова обнялись, Крис поцеловал Люсю в здоровую щёку, в висок и, наконец, в губы. И губы Люси отвечали ему.
Они целовались, забыв обо всём, до боли в губах, до подкашивающихся ног. Крис мягко откинул угол фаты Люси с её плеч и замер. Потому что Люся сразу напряглась.
- Люся? Что? Что случилось?
- Кира, я... я платок не взяла.
Крис не понял, зачем это ей и о каком вообще платке она говорит.
- Носовой? - решил он уточнить. - У меня есть. Чистый.
- Нет. Головной, - Люся говорила ровным, внутренне напряжённым голосом. Ты... ты подожди, Кира. И не смотри на меня.
- Хорошо, - сразу согласился Крис.
- Вот, сядь к столу и не оборачивайся. Пока я не скажу.
- Хорошо, Люся.
Он разжал объятия, отошёл и сел за стол. Понятно, что Люся раздевается. Что ж, будет так, как она хочет. Вот Люся - он слышит - подошла к кровати, откинула одеяло, легла...
- Кира, - тихо позвала Люся.
- Да, - он сразу рывком повернулся к ней.
Люся лежала у стены, укрытая до подбородка. Голова обвязана превращённой в платок фатой.
- Ты... ты раздевайся и ложись, - совсем тихо не сказала, прошептала Люся.
- Да.
Крис встал, расстёгивая рубашку. Люся зажмурилась и отвернулась, но его движения оставались красивыми. Как привык, как уже иначе и не мог. Разделся до трусов - догола не рискнул - повесил вещи в шкаф и уложил на стул, выключил свет, в темноте чуть ли не на ощупь нашёл кровать и лёг. Вытянулся на спине, закинув руки за голову. Рядом, только руку чуть протяни, дышала Люся. Но Крис не шевелился. Пусть Люся сама позовёт его, сама...
- Кира...
- Да, Люся, - он повернул к ней голову.
- Кира, я боюсь, - Люся всхлипнула. - Я боюсь.
- Люся, я здесь, я с тобой. Он повернулся набок, лицом к ней, чуть-чуть, на полдюйма придвинулся.
- Я боюсь, - плакала Люся. - Я знаю, это надо, мы - муж и жена, я всё знаю, Кира, я понимаю, но я боюсь. Это... это так больно, Кирочка.
- Люся, Люся, - так же шёпотом звал он её, не чувствуя текущих из глаз слёз.
- Кирочка, прости меня... это из-за меня всё...
- Нет, Люся, нет...
Их руки вдруг встретились под одеялом, и Крис, внезапно осмелев, потянул Люсину руку за запястье к себе и... и погладил себя её ладонью.
- Так? - удивилась Люся. - Кира, ты... ты так хочешь?
- Да, Люся, ты... ты только потрогай меня.
Робкое, не поглаживающее, а ощупывающее прикосновение. И Крис мгновенно задохнулся от вдруг обдавшей его и тут же отхлынувшей волны.
- Да! Да, Люся. Люся, а я... - и осёкся, не договорив: так сразу окаменело тело Люси и отдёрнулась её рука.
Они лежали неподвижно очень долго. А потом Люся заговорила:
- Кира, у меня тело обожжено, в рубцах, корках, и волос на голове нет, я в платке поэтому хожу, а лицо ты видел. Тебе будет противно, Кира.
- Нет, - так же твёрдо ответил Крис. - Нет, Люся. Что бы ни было, я буду с тобой. Я... я люблю тебя. Будет, как ты скажешь, как ты хочешь, я всё сделаю. Но я не уйду. Будешь гнать меня, не уйду.
Люсина ладонь снова дотронулась до его плеча, дрогнула и... и Люся сама погладила его.
- Кирочка, спасибо тебе, Кирочка, только...
- Нет, не бойся, я... я сделаю, как ты хочешь. Как ты скажешь.
Он шептал, чувствуя, как обмякает, расслабляется тело Люси рядом с ним, как её ладонь всё смелее и доверчивее гладит его плечо и шею.
- Не сегодня, Кирочка, ладно? - робко спросила Люся.
Крис послушно повернулся на спину, мягко придерживая руку Люси.
- Да, Люся, спасибо, ты только не убирай руку, ладно? Так хорошо, Люся.
- Да, хорошо, Кирочка, конечно.
Люся дождалась, пока его дыхание станет совсем ровным и сонным, и, всхлипнув, закрыла глаз. Спать, она тоже будет спать. Господи, за что их так наказывают, ведь нет хуже обиды, чем в первую ночь отказать, не подпустить к себе, а она Кирочку так обидела, ведь не хотела, ведь знала всё, что так положено, что они - муж и жена, а не смогла через собственный страх переступить, не смогла, Господи, сделай так, чтоб Кира не обиделся, чтоб простил, она ж не виновата, её силой брали, против её воли, а теперь... теперь она любимого пустить не может, за что, Господи, ты так караешь, неужели мало тебе боли моей, что и через год корки мокнущие на теле, что уродом я стала, так ещё и это...
Она спала, еле слышно всхлипывая во сне и неосознанно прижимаясь к большому, такому тёплому и сильному телу рядом.
* * *
Небо было по-прежнему облачным, низким, но дождь явно закончился. Дождливое воскресенье, обеденное время - самые глухие часы. Андрей довольно ухмыльнулся, настороженно оглядывая мокро блестящие деревья в молодой листве и пустынную просёлочную дорогу. Вокруг ни души, так что если и наблюдают, то издалека и в бинокль, но это маловероятно.
Андрей ещё раз огляделся и пошёл по обочине. Дорогу он, в общем, помнил. Конечно, это был риск, но он тогда несколько раз выбирался из дома Элли и обходил окрестные дороги в поисках указателей и примет, чтобы, возвращаясь, прийти, никого ни о чём не расспрашивая. Элли он ничего не говорил, а она - классная всё-таки девчонка! - ни о чём не спрашивала и виду не подавала, что знает о его вылазках, не замечая мокрой и грязной обуви и одежды.
А вот и живая изгородь: колючие кусты в рост человека, намертво сцепленные между собой своими же ветвями, и тоже уже все в мелкой листве. Ну да, завтра первое марта, уже весна.
Где в изгороди был неведомо кем - явно ещё до Элли - проделан незаметный, но достаточно удобный лаз, он тоже помнил. А уж от лаза к дому... Стоп - заставил он себя замереть на месте. Проверь сначала. Прежде чем войти, подумай, как выйдешь.
И он по-прежнему осторожно, чутко прислушиваясь, пошёл вокруг дома.
Элли сидела в гостиной у камина. День такой серый, дождливый, что она развела огонь, не дожидаясь вечера. И, в конце концов, она сама решает, когда и чем будет заниматься. Джимми уже второй месяц, даже больше, не показывается. Как увёз тогда Джека, так и как в воду канул. Но она ничего не может ни изменить, ни... ни даже уйти. Она должна оставаться здесь и ждать. Один из них придёт. И это будет значить, что другой мёртв. Господи, она же любит Джима. И хочет, чтобы пришёл Джек.
Она покачивалась в кресле-качалке, вышивая очередную салфетку. И осторожные шаги на веранде, а затем бесшумно открывшуюся дверь не заметила, только передёрнула плечами, когда её задел влажный ветер, ворвавшийся в комнату, но не обернулась.
Андрей закрыл дверь и остался стоять, разглядывая огонь в камине, гостиную, большого льва на диване, и светловолосую девушку... Ну, пора. А то ещё испугается.
Он осторожно кашлянул.
Элли вздрогнула и обернулась.
И вскочила на ноги, уронив, нет, бросив на пол пяльцы с зажатой в них тканью.
- Джек! Наконец-то!! - кинулась она к нему. Андрей обнял её, горько улыбнувшись: какая же ты сволочь, Джимми Найф, как рассчитал, что так и будет.
- Господи, Джек, - Элли оторвалась от его груди, поцеловала. - Господи, наконец-то! Как ты приехал, я не слышала машины.
- Я пришёл, - уточнил Андрей.
- Господи, ты же голодный, наверное, я тебя сейчас накормлю.
- От еды не отказываюсь, - засмеялся Андрей. - Не в моих привычках.
Вообще-то он думал, что будет по-другому. Войдёт, скажет, отдаст деньги, возьмёт своё и айда, "прощай красотка дорогая, мы расстаёмся навсегда", а получается... Но он действительно хочет есть, хоть и перехватывал по мелочи в дороге, да и вымыться нужно, побриться, и... и вообще.
- Я сейчас, Джек, сейчас всё сделаю.
- А я умоюсь пока. И побреюсь, - улыбнулся он. - Цело моё?
- Ну конечно, Джек, - и она подчёркнуто повторила: - Всё цело.
- И отлично. Спасибо, Элли, - он поцеловал её в щёку и мягко высвободился из её объятий. - Я мигом.
В его спальне всё было так, как осталось в тот последний день. И в ванной. Даже его халат и шлёпанцы. И бритвенный прибор.
Андрей закрыл за собой дверь, разделся, не бросая, а складывая одежду. Так, а может, и бельё есть? У него было три смены, в одной уехал, ага, обе оставшиеся на месте. Ну, совсем хорошо.
Свёрток с деньгами он положил в тумбочку у кровати и пошёл в ванную. В том доме он пальчиков не оставил, а здесь если их и найдут, то уже не страшно.
Элли тщательно заперла входную дверь, опустила и расправила шторы на всех окнах. Ещё, правда, не вечер, но береги себя сам, тогда и Бог тебе поможет. Ну вот, обед у неё, в принципе, был уже готов, но она сделает ещё салат. Джим навёз столько банок и концентратов, что ей до скончания века хватит.
Всё при готовив, она подошла к двери его спальни и, прислушавшись, позвала, перекрикивая доносившийся шум воды:
- Джек!
- Да, Элли, - почти сразу откликнулся он. - Я сейчас.
- Выходи в халате, - попросила она. - А то остынет, - и пошла на кухню.
Через несколько минут Андрей, с мокрыми после душа волосами, в халате и шлёпанцах, но свежевыбритый, вошёл и шумно принюхался.
- Запахи-и! Обалдеть!
- Садись, - засмеялась Элли. - Я же знаю, что ты голодный.
Ей и раньше нравилось смотреть, как он ест. С таким аппетитом, что и самой захотелось.
- С ума сойти, как вкусно!
Он и раньше так говорил. И она, как и раньше, засмеялась.
- На здоровье. Положить ещё?
Андрей изобразил глубокую задумчивость. И когда Элли снова засмеялась, удовлетворённо улыбнулся. Да, всего заранее не предусмотришь, пусть всё само собой и идёт.
Элли собрала и сложила посуду в мойку.
- Идём, посидим у камина. Хорошо?
- Конечно, хорошо, - кивнул Андрей и встал.
Элли не задала ему ни одного вопроса. Ни сейчас, ни когда они сидели у камина и пили шипучие коктейли из соков - Элли помнила, что он не пьёт спиртного. Ни потом, когда они, не сговариваясь, поставили стаканы на каминную полку и пошли в спальню. И Андрей был благодарен ей за это молчание больше, больше, чем за что-либо другое, а другого тоже хватало. Ведь соврать ей он бы сейчас не смог, а правду знать ей незачем.
Когда он заснул, Элли осторожно встала, накинула халат и пошла на кухню. Вымыть и убрать посуду. Нехорошо, что она так всё и бросила.
Андрей во сне, перекатился на спину, вздохнул, просыпаясь. И по прочно усвоенной привычке не подал вида. Лежал неподвижно, будто по-прежнему спит, прислушался, вспоминая, где он и что, вернее, кто с ним. Ощутив, что Элли рядом нет, открыл глаза и сел на постели. Интересно, который час? Часов в спальне нет, шторы плотные. Если уже утро... не одеваясь, он подошёл к окну, отогнул самый край шторы, нет, ещё темно, по-ночному темно. А Элли где? Вроде на кухне. Ладно, пускай, утром он ей всё и скажет, а сейчас... сейчас нет, сказать - это уйти, а ночной путник приметен и запоминаем. Он вернулся к кровати и лёг, укрылся, но заворачиваться с головой не стал. И одеяло велико, и Элли вот-вот вернётся.
Закрыв глаза, он задремал. А когда Элли вернулась и легла рядом, то, не открывая глаз, повернулся к ней. Элли прижалась к нему, её кожа, сразу и прохладная, и тёплая, и вся она мягкая, нежная... Элли обнимала его, гладила сильные костистые плечи, прижималась губами к его губам. Он налёг на неё, с необидной настойчивостью толкнул, требуя впустить, и Элли готовно раскрылась перед ним. Сегодня она не боялась, что их застанут, что зашуршит, подъезжая, машина. Он пришёл, и она уже никого больше не ждёт. И ей никто не нужен, никто...
...На этот раз она заснула первой. Андрей очень мягко отодвинулся от неё, чуть-чуть, только чтобы самому лечь поудобнее. А теперь - спать. Встать придутся с рассветом. Незачем тянуть. А то ещё найдут того, всего-то не предусмотришь, пойдут по следу, и всё, кранты...
...Он проснулся сам, как от пинка, и, открыв глаза, сразу увидел полоску серого света сбоку окна. Откинул одеяло и встал, накинул халат. Элли пусть ещё поспит или разбудить? Да, лучше не тянуть.
- Элли, - позвал он, не оборачиваясь.
- Да, Джек, - сразу откликнулась она. - Ещё рано.
- Да, - согласился он и, уже выходя из спальни, сказал: - Здесь нельзя оставаться, Элли.
Сказал так, что она поняла: нельзя, надо собираться и уходить. Да, она знала, что Джек не останется с ней, у него русские документы, он уедет в Россию, она всё понимает и не ей его остановить. Да она и не хочет останавливать. Надо... да, надо всё убрать, с собой она возьмёт самое необходимое. Кажется, в кладовке был чемодан. И Джеку сумку посмотреть.
Элли встала и быстро, но без спешки стала приводить себя и спальню в порядок, готовить завтрак и собираться.
Небольшой изящный чемодан она положила на кровать в спальне, вот эта сумка из чёрной кожи, пожалуй, подойдёт Джеку.
Элли постучала в дверь его спальни.
- Джек...
- Да, Элли, входи.
Увидев сумку, Андрей обрадовался.
- Вот спасибо, Элли. А то я всё по карманам распихиваю.
Он взял у неё сумку, тоже положил на кровать и достал из тумбочки свёрток.
- Вот, Элли возьми. На первое время тебе хватит.
Столько денег сразу Элли ещё не видела, а, разобравшись, что это не десятки, а сотенные, даже испугалась.
- Джек, это же такие деньги...! Но...
- Без "но", Элли.
Он улыбнулся, и, увидев эту улыбку, Элли послушно взяла у него пачку.
- Здесь слишком много, Джек.
- Денег бывает мало, или очень мало, или не нет совсем, а много и слишком много не бывает, Элли, - засмеялся он в ответ.
- Но... но ты же мне всё отдал, а себе ты оставил? Возьми половину, Джек.
- Сколько мне нужно, я взял.
И она поняла, что спорить и бесполезно, и нельзя.
- Хорошо, Джек, спасибо. И вот, держи.
Андрей бережно принял на ладонь тёмно-красную книжечку удостоверения.
- Ты не хочешь узнать, где она была? - старательно изображала веселье Элли и, не дожидаясь его ответа, сказала: - У Лео. Там под гривой, как кармашек маленький. Правда, здорово придумано?
- Да, - он был очень серьёзен. - Спасибо тебе, Элли, за всё спасибо.
- Да-да. Ты собирайся и приходи на кухню, я кофе поставила, - она говорила быстро, потому что ей вдруг мучительно захотелось плакать.
Андрей кивнул. И, когда она ушла, аккуратно вложил удостоверение в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговичку. Жалко, бумажник пропал. И всё остальное. Но в Джексонвилле ему показываться нельзя. Раз Эркин уже уехал, то светиться и нарываться на расспросы незачем. Так, теперь... Он вывалил на кровать всё, что решил взять с собой, и стал укладывать сумку. Двое трусов, две рубашки - голубая и бежевая в мелкую клетку, у Эркина была такая же, рябенькая - две пары носков, два небольших тонких вафельных полотенца, мыло, бритвенный прибор, мочалку... купит, с него с той сотни ещё полно, да ещё две сотенных, а больше ему иметь при себе нельзя: начнутся расспросы, откуда столько, да ещё копать полезут, а тут только дай зацепку, нет уж, перебьётся он. Так, что ещё? Махровые полотенца, халат, шлёпанцы... нет, это всё вроде тысячной купюры в кармане у работяги, нельзя, лишняя примета. Всё, пожалуй. Две смены есть, третья - на теле, остальное - приложится. Андрей придирчиво осмотрел спальню и ванную - всё ли в порядке, протёр носовым платком краны и дверные ручки, взял сумку и пошёл на кухню.
Элли, тоже уже не в халате, а в юбке и кофточке, на ногах удобные в дороге туфли, никаких украшений, косметики чуть-чуть. На столе чашки с горячим крепким кофе, тарелки с сэндвичами. Они молча, без спешки, но и не растягивая время, поели, Элли быстро и очень ловко вымыла и убрала посуду. Вышли в гостиную.
Андрей снял с вешалки и помог Элли надеть плащ, надел и застегнул ветровку. Но... но ещё не всё сказано.
- Элли, ты... Ты очень хорошая, - она, повернувшись к нему, молча ждала. - У меня есть ещё одна просьба.