Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 63

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.66*5  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано.

ТЕТРАДЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

* * *

   Докладывавший о работе со Старым Охотничьим Клубом и другими, выявленными в ходе работы организациями и группировками собрал вывешенные на демонстрационной доске схемы взаимосвязей и вернулся на своё место.
   - На этом закончим, - Михаил Аркадьевич обвёл взглядом собиравших свои бумаги людей. - Майор Арсеньев, майор Гольцев, майор Золотарёв, майор Милютина, майор Новиков... останьтесь. Остальные свободны. До свидания.
   Кабинет стремительно опустел. Когда большая двухстворчатая дверь закрылась, отрезая шум голосов, Михаил Аркадьевич улыбнулся.
   - Пересаживайтесь поближе.
   Быстрый обмен взглядами.
   - Заштормило, - шепнул Гольцев Золотарёву.
   - Точно, - кивнул тот и так же тихо: - При северном ветре бывает.
   Спиноза плотно сжал губы, чтобы не рассмеяться. Никлас, казалось, не слышал реплики. Его не назвали, но он не покинул своего места за столом справа от Михаила Аркадьевича.
   - А теперь поговорим ещё об одном деле. Вы создали его сами. Разумеется, - Михаил Аркадьевич улыбнулся, - вашу инициативу никто не думает ограничивать, но я бы хотел узнать о результатах. Поглядеть, как я догадываюсь, не на что, но я с удовольствием выслушаю вас. Итак... С чего всё началось?
   После секундной паузы Золотарёв хмуро сказал.
   - С меня.
   - Я спросил: "С чего?", - мягко поправил его Михаил Аркадьевич.
   Гольцев под столом пнул Спинозу, получив тут же ответный пинок.
   - Итак, Николай Алексеевич.
   Золотарёв медленно вдохнул, выдохнул и начал. Он старался говорить чётко, как при обычном разборе, но то и дело срывался. И Михаил Аркадьевич не поправлял и не останавливал его, а когда Золотарёв закончил, кивком попросил продолжить Новикова, Спинозу, Гольцева, вопросительно посмотрел на Шурочку, выслушал и её.
   - Ну, что же... Трудно сказать, кто из вас совершил больше ошибок, - Михаил Аркадьевич говорил мягко и очень спокойно, - но главная ваша ошибка общая. Вы нечётко определили цель операции. Нужен был лагерник, а вы занялись Бредли и Трейси. И, разумеется, увязли.
   - Разумеется? - переспросила Шурочка.
   - Да. Вы подошли к ним с упрощёнными мерками. А они сложны, гораздо сложнее. Потому что оба уникальны. Но целью был лагерник. Зачем?
   - Но это элементарно! - не выдержал Золотарёв.
   - А именно, Николай Алексеевич?
   - Это свидетель.
   - Чего? Обвинения? Защиты? - Михаил Аркадьевич переглянулся с Никласом, кивнул и продолжил: - Почему никто из вас не задал следующих вопросов. Как он выжил во время массовой ликвидации лагерей? И какую роль в его спасении сыграли Бредли и Трейси? И индеец-спальник? Каковы истинные отношения внутри этой четвёрки?
   - Не квартет. Два тандема, - сразу ответил Спиноза. - Притом, если первый тандем, Бредли и Трейси, Джонни-Счастливчик и Фредди-Ковбой, хорошо известны, то о втором в уголовной Системе никто не знает. Небезызвестный Рип Уолтер, он же Колченогий, лагерника ищет с зимы.
   - Значит, Трейси утаил лагерника от Системы, - Новиков пожал плечами. - Нелепо. Это же его козырь.
   - Либо он его приберегает для более высоких ставок, - начал Золотарёв.
   - Приберегал, - тихо поправил его Никлас. - Лагерник мёртв, и Трейси это знает. Но я вас перебил, извините.
   - Да, - Спиноза улыбнулся. - Кстати Уолтер, по некоторым данным, предлагал это и Трейси.
   - Искать лагерника? - весело удивилась Шурочка. - И тот согласился?
   - Не отказался. Что вполне логично. Но...
   - Но мы не даём говорить, - остановил начавшийся общий шум Михаил Аркадьевич. - Пожалуйста, Николай Алексеевич, закончите свою мысль. Второй вариант.
   Золотарёв молчал, прикусив губу, и за него неожиданно для всех ответил Никлас.
   - Либо Трейси оберегал парней от Системы.
   - Почему?! - вырвалось у Золотарёва. И тут же поправил себя: - Нет, зачем?
   Никлас пожал плечами.
   - Предполагать можно разное. Но... есть ещё одно предположение. Парни относились друг к другу по-братски. Почему бы не предположить у Трейси отцовское отношение? Кстати, по возрасту он им как раз годится в отцы. И по жизненному опыту тоже. Трейси одинок, ни семьи, ни родных, ни дома. Его богатство официально принадлежит другому, его счетами имеет право распоряжаться Бредли. Трейси зависим от него. Он нужен Бредли, пока у того не хватает средств и веса в легальном мире. А потом? Отношение Трейси к парням бескорыстно, - Никлас говорил тихо и словно извиняясь.
   - Это только допущение, - ответил Золотарёв.
   - Да, вы правы, одно из многих. Но оно многое объясняет. Трейси отказывается давать информацию о парнях. Но и они, во всяком случае, один из них поступает так же.
   Золотарёв невольно покраснел и попытался перейти в наступление.
   - Этот чёртов индеец вообще не даёт информации. Ни о ком! И никому!!!
   - Зачем же столько экспрессии, - покачал головой Михаил Аркадьевич.
   - Вы не совсем правы, - Никлас улыбнулся. - На следствии по делу о резне в Джексонвилле он очень охотно сотрудничал. И потом... Мне пришлось беседовать с ним. Не скажу, чтобы он охотно пошёл на контакт, он недоверчив, озлоблен. Как все бывшие рабы, кстати. Но сотрудничать с ним можно.
   - Вы спрашивали его о Трейси? - быстро спросил Золотарёв.
   - Нет, это не относилось к делу, по которому я обратился к нему за помощью. Его брат, лагерник, чего он не отрицает, убит, его смерть он переживает очень тяжело, - Никлас посмотрел на Золотарёва, понимающе улыбнулся. - Да, вы правы, на этом можно сыграть, попытаться сыграть. Но зачем?
   - Так что? - Гольцев запнулся, будто в последний момент передумал. - В архив, значит?
   - В архив сдавать нечего, - покачал головой Михаил Аркадьевич. - Дела не было.
   - Просто двойной разрыв, - усмехнулся Новиков.
   Михаил Аркадьевич кивнул. На коробке селектора мигнула лампочка. Он тронул клавишу, и голос дежурного безучастно сообщил:
   - К вам профессор Бурлаков. От "Комитета защиты прав узников и жертв Империи".
   - Попросите его подождать, - Михаил Аркадьевич щёлкнул переключателем, оглядел сидящих. - Да, операция провалена, в архив сдать нечего. Извинитесь пред привлечёнными экспертами. Я имею в виду доктора Аристова, капитана Старцева и профессора Бурлакова, - понимающие кивки. - Тогда благодарю вас, все свободны.
   На этот раз Никлас встал и, обменявшись быстрым взглядом с Михаилом Аркадьевичем, вышел со всеми. Когда за ними закрылась дверь, Михаил Аркадьевич снова щёлкнул клавишей.
   - Приглашайте, - и выключил селектор.
   В просторном "предбаннике" Бурлакова не было. Видимо, он прошёл в кабинет через другую дверь. Все дружно вытащили сигареты и закурили.
   - Ну, что ж, - философски заметил Спиноза, - могло быть и хуже.
   Новиков согласно кивнул.
   - Да, напортачили, конечно, изрядно, что и говорить. Но кто же предполагал, что так повернётся. Всё казалось просто.
   - Слишком просто, - улыбнулась Шурочка. - Не надувайся, Костя, я в Мышеловке соображала столько же. И взялись мы за них всерьёз только после Ротбуса, когда отношения уже определились.
   Гольцев тряхнул головой.
   - Ладно. Но Ротбуса я размотаю.
   - Против генерала попрёшь? - весело удивился Золотарёв. - Он же велел...
   - Чего он велел, Коля? Дело Ротбуса в отдельном производстве. Оформлено по всем правилам и без срока давности. Его в архив ещё не скоро сдадут. И потом... я слово дал.
   - Кому? - спросил Спиноза.
   - Самому себе! - Гольцев обвёл их синими блестящими глазами. - И вам даю. А хотите на спор? На бутылку коньяка, - и лукаво уточнил: - С каждого.
   - А если не получится? - ласково улыбнулась Шурочка. - Ты ставишь каждому?
   - Идёт, - кивнул Гольцев.
   - В любом случае, пьянка будет, что надо, - рассмеялся Спиноза. - Согласен. Кто ещё?
   Согласились все, включая Никласа.
   - А как у вас прошёл разговор с индейцем? - мило спросила Шурочка.
   Никлас улыбнулся ей.
   - Нелегко, но плодотворно. В начале... в начале я допустил ошибку. Предложил ему обычную беседу. И он сразу выдал негативную реакцию. А когда понял, что его, - Никлас усмехнулся, - друзья меня не интересуют, и что это вполне официально, как продолжение следствия о резне, то никаких сложностей уже не было.
   - Странно, - пожал плечами Золотарёв. - Обычно официальный вариант хуже приватной беседы.
   - Да, - кивнул Новиков. - Но здесь всё шиворот-навыворот.
   С ним согласились.
  
   - Ну, Гоша, как съездил?
   Михаил Аркадьевич с удовольствием рассматривал Бурлакова. Они сидели за столом заседаний напротив друг друга. Бурлаков раскрыл свой "профессорский" портфель, вытащил кипу бумаг и теперь раскладывал их перед собой в каком-то, ему одному понятном порядке.
   - Весьма результативно, Миша. У Крота кое-что для Змея приготовлено, примешь?
   - Даже так? - радостно удивился Михаил Аркадьевич. - Давай, конечно.
   Из середины пачки таблиц извлеклись два листа, покрытых ровными строчками цифр и отдельных слов.
   - Держи. Сам разберёшься или прокомментировать?
   - Подожди, сейчас, - Михаил Аркадьевич быстро, одним взглядом охватил оба листа и стал перечитывать уже построчно.
   - Понятно, - наконец кивнул он. - Это всё те же... крысы?
   - Конечно. Строго по Андерсену, "Стойкого оловянного" помнишь? Сидит крыса на берегу и смотрит: что откуда и куда течёт. Запруд не делает, - улыбнулся Бурлаков. - Ты на истоки посмотри. Откуда ручейки текли.
   - И в каких озёрках собирались, - закончил фразу, не отрываясь от листов, Михаил Аркадьевич. - А ты, значит, перехватил и к себе завернул. Лихо!
   - Кто не успел, тот опоздал, Мишка.
   - Лихо, - повторил уже с другой интонацией Михаил Аркадьевич. - На этом вполне можно будет кое-кому кое-что прищемить. По многим азимутам.
   - Финансирование запрещённых исследований, - кивнул Бурлаков. - Не просто сотрудничество, а пособничество и соучастие. Перспективы...
   - Не учи учёного. Кроту и его... гм, банковским крысам сердечная благодарность. Расшифровывать его не будем?
   - Незачем. Кому нужно и можно, те и так знают. А остальным... незачем. А крысок, тем более, никто не то, что знать, подозревать об их существовании не должен.
   - Предусмотрительно, - кивнул Михаил Аркадьевич и, наконец, оторвался от бумаг. - Думаешь, попытка реванша повторится?
   - Уверен. Повторять будут, не сразу, постепенно, но обязательно. Так что, контроль над финансовыми потоками надо сохранить. Будем знать кто, откуда и кого финансирует, сможем перехватить.
   - Не учи, - повторил Михаил Аркадьевич, отодвигая оба листа на свой стол. - Это я оставлю себе.
   - Для того и сделано, - кивнул Бурлаков. - У Змея Кроту что есть?
   - Если будет по результатам, - Михаил Аркадьевич кивком показал на отложенные листы.
   - Принято, - кивнул Бурлаков. - Тогда слово председателю, - он быстро переложил свои бумаги в другом порядке. - Региональные захлёбываются. Скоро месяц с Хэллоуина, и только прибывает. И заметно меняется состав. Бывшие рабы и Имперские подданные. Вот смотри. Я вчерне прикинул.
   Михаил Аркадьевич присвистнул, разглядывая таблицу.
   - Однако... действительно поток.
   - Пока ручей. Но становится потоком. Изыскивают родню, срочно оформляют браки, просто, - Бурлаков подмигнул, - в порядке исключения, - Михаил Аркадьевич понимающе кивнул и немного комично пожал плечами, дескать, понимаю, но по-другому не мог. - В иных региональных, Миша, две трети по-русски только ругаются. И то с акцентом.
   Михаил Аркадьевич с удовольствием рассмеялся.
   - Да, этого мы не предвидели.
   - Всего предвидеть невозможно. Все намеченные задачи решаются. А заодно и многие другие. По твоему ведомству тоже.
   - Да, я знаю, - кивнул Михаил Аркадьевич. - Спасибо, Гошка. Маяк ты поставил хороший, никого искать не надо, сами прилетают. А ещё что?
   - Да я в Колумбии наслушался, - Бурлаков зло усмехнулся. - Вся эта сволочь расистская, рабовладельцы недобитые, претензии к нам, понимаешь, имеют.
   - Что мы их Империю в хлам размазали? Или что рабов освободили? - весело подыграл Михаил Аркадьевич.
   - Ну, первое они... приняли к сведению, скажем, так. Империя для них была декорацией. И с её крахом рухнуло и господство Говарда. А оно очень многим мешало. Самые рьяные "имперцы" были в Атланте. И колумбийцы сейчас их очень активно задвигают, перехватывая связи, сам понимаешь. Ко второму... большинство уже приспособилось. Нет. Что мы лучших работников, видишь ли, сманили. Квалифицированных рабочих и старательных подсобников. Кое у кого всё недоразбомблённое производство встало, - Бурлаков немного злорадно рассмеялся.
   - Так мы ж им всех пленных отпустили, - продолжая игру, удивился Михаил Аркадьевич.
   - Во-во. Вот пусть они теперь всех этих выживших не чествуют, а к работе приучают. Задача им не на один год.
   - И зависимость от наших и других поставок, - кивнул Михаил Аркадьевич. - Да, интересные комбинации наклёвываются. С учётом, - он кивком показал на отложенные листы. - Но деньги тебе они дали, так?
   - А куда бы они делись? - чуть-чуть преувеличенно удивился Бурлаков. - Дали, конечно. В утешение я им часть вернул.
   - Это за фрукты? Слышал. Говорят, старый Говард рвёт и мечет, как ты его облапошил.
   - Ну, - Бурлаков насмешливо хмыкнул. - Счастливый отец главы СБ и заводилы хэллоуинской резни пусть помалкивает. А то домечется по полной конфискации.
   - Ох, до чего же гуманитарии кровожадны! Мы против них - ангелы кроткие незлобивые.
   Бурлаков улыбнулся, поддерживая шутку, но ответил серьёзно.
   - Начнём с того, что деньги ушли законному официальному владельцу. А то, что тот перестал выполнять прежние договорённости, это уже совсем не наша проблема. А дальше... Это не кровожадность, Миша, а естественное желание справедливости. Убивать старика, согласись, некрасиво. А вот отобрать у него всё неправедно, да что там, преступно нажитое. Вот это и будет ему наказанием. Ты листки те посмотри, там есть, кому всё шло. Старик не успокоится, но бесплатно ему помогать никто не будет. Вот пусть крутится, ищет деньги и выводит тебя на своих...
   - Не учи, - перебил его Михаил Аркадьевич. - Но у тебя, как я понимаю, к нему ещё и личное.
   Бурлаков перебрал свои бумаги, собрал в стопку, снова раздвинул рабочим, чтобы были видны значки на полях, веером.
   - Да, Миша. И личное тоже. Понимаешь, я всё знал, всё понимал и, это глупо, но я надеялся. На чудо. А чудес не бывает. Теперь и надежды нет, - Михаил Аркадьевич молча ждал. - Ты ведь знаешь эту историю. О лагернике, который спасся. Не надо, не делай удивлённое лицо, Миша, знаешь. Мимо тебя пройти не могло, и орлы твои там крутились.
   Михаил Аркадьевич кивнул.
   - Кое-что знаю, но специально не занимался. А что о нём знаешь ты?
   - Он работал у некоего Бредли летом. Пастухом. А напарником у него был индеец. Бывший раб. Спальник. Это ты тоже знаешь. Так что... ладно. Лагерник мёртв, Миша. Убит в Хэллоуин, - Бурлаков твёрдо посмотрел в глаза Михаилу Аркадьевичу и кивнул. - Это ты тоже знаешь.
   - А ты, откуда ты это знаешь? - медленно спросил Михаил Аркадьевич.
   - Мне сказал Трейси.
   - Ты... виделся с ним?
   - Да, - Бурлаков улыбнулся, - в Колумбии.
   - Расскажи, Игорь, - попросил Михаил Аркадьевич.
   Бурлаков кивнул.
   - Ладно, так уж и быть. Значит, сижу я в Колумбии в кафе "Стиль де Пари".
   - Ого! - вырвалось у Михаила Аркадьевича.
   - Во-во. Сижу, пью кофе, читаю газету. Тихо, спокойно, дело с банком сделано, сделки оформлены.
   - Отдыхаешь и расслабляешься, - подхватил Михаил Аркадьевич.
   - Точно, - тон Бурлакова был залихватски весёлым. - И тут некто просит разрешения подсесть. Поднимаю глаза... - Бурлаков выдержал интригующую паузу. - Трейси.
   - Ковбой?! - чуть-чуть демонстративно изумился Михаил Аркадьевич.
   - Он самый. Выглядел он, правда... куда до него этим банкирам. Одет, вылощен... Словом, он там был куда уместнее, чем я. Да и ты.
   - Сам к тебе подошёл? - недоверчиво уточнил Михаил Аркадьевич.
   - Сам, Миша, сам. И вся инициатива была его. Для начала он извинился, что он и Бредли не сдержали обещания поговорить с пастухами. Они опоздали. Когда приехали в Джексонвилль, там уже всё кончилось. Звучало очень убедительно. Но... - Бурлаков выразительно поглядел на Михаила Аркадьевича.
   - Да, - кивнул тот. - Их перехватили по дороге общим неводом. Неслись в Джексонвилль мимо патрулей. Автоматическое оружие, пистолеты... Их спасло, что автоматы полицейские и гранат не было. Продержали двое суток общей проверкой. Как всех.
   Бурлаков собрал свои бумаги.
   - Да, конечно. Ну, вот. Трейси мне сказал, что индеец был арестован, а сейчас находится в нашем Центральном лагере, в Атланте. А лагерник убит. Забит, облит бензином и подожжён.
   - Трейси знает такие подробности?
   Бурлаков кивнул.
   - И знаешь, Миша, похоже, он сам тяжело переживает смерть одного и разрыв с другим.
   - Что-что?!
   - Вот то, Миша. Рассказав про лагерника, он обратился ко мне с просьбой.
   - Интересно.
   - Найти в Центральном лагере индейца и помочь тому найти семью. Жену и дочь.
   - Та-ак, - задумчиво сказал Михаил Аркадьевич, - понятно. И какая пачка кредиток была передана в дополнение?
   Бурлаков негромко засмеялся.
   - Меня предупредили, чтобы я не предлагал парню денег. Дословно: "Денег парень не возьмёт, он гордый". И второе предупреждение. Не ссылаться на него, дабы не испортить свою репутацию.
   - Так, - Михаил Аркадьевич подтянул к себе чистый лист бумаги и нарисовал на нём загогулину. - Похоже, ты прав, насчёт разрыва.
   - Да. И такая деталь, Миша. Трейси называл парней по именам. Эркин и Эндрю. Эндрю - лагерник. Погиб.
   Михаил Аркадьевич кивнул.
   - И как? Дальше что?
   - Ничего. Он допил своё пиво, и мы весьма корректно расстались.
   - А индейца ты нашёл?
   Бурлаков улыбнулся.
   - И не искал. Не успел в Центральный войти, как наткнулся на него. И знаешь, Трейси оказался прав.
   - Что, такой гордый?
   - Не то слово. Провожу обычное собрание. Лагерь большой, семейных собирали отдельно. Рассказываю о ссудах, и тут встаёт этот парень и задаёт самый неожиданный вопрос.
   - Ну-ну, - подбодрил Михаил Аркадьевич.
   - Слушай. Сколько лет ему предстоит выплачивать те деньги, что Комитет потратил на его содержание в лагере?
   Михаил Аркадьевич по-мальчишески присвистнул.
   - Во-во, - кивнул Бурлаков. - Я даже онемел на секунду.
   - Редкий случай, чтоб тебя да хоть на секунду заткнули. А мотив?
   - Ему не надо халявы. Вот так, Миша.
   - Ты смотри, какой парень! - Михаил Аркадьевич восхищённо покачал головой. - Да, с семьёй ты ему помог?
   - Он сам себе помог. На одной руке девчонка лет так шести висит, за другую его молодка держит, следит, чтоб не увели. Те ли, или новую завёл... Но, похоже, всё у него в порядке.
   - Не говорил с ним? Ну, о втором?
   Бурлаков покачал головой.
   - Парень как мина на взводе. Неосторожно тронь - взорвётся. Покалечит и себя, и окружающих. Пусть осядет на место, успокоится, адаптируется... и уж тогда. Попробую. Может, какую-то информацию и получу. Но это уже так... чисто академический интерес. Ну, вот и всё, Миша.
   Михаил Аркадьевич кивнул.
   - Понятно. Интересно, очень интересно.
   - Когда ты говоришь, что интересно... Будете опять парня дёргать?
   - Нет, успокойся.
   Бурлаков подровнял ладонями бумажную стопку.
   - Есть у меня к тебе просьба, Миша. Архив СБ у тебя полностью?
   - Да, спасибо, твои чисто сработали, взяли нетронутым. Твоё досье?
   - Да. И дело семьи. Хочу забрать фотографии и уцелевшие вещдоки. Больше ничего не осталось.
   - А дом?
   - Там живут другие. И пусть живут.
   - Понятно. Конечно, забирай. Мы уже сталкивались с таким, механизм давно отработан. Пиши заявление, и девочки тебе подберут. Можешь забрать всё дело. В копии, конечно.
   - Угу. И перечитывать протоколы Римминых допросов. С указанием степеней и форм воздействия.
   - Да, извини.
   Бурлаков ещё раз перебрал стопку, укладывая бумаги в нужном ему порядке. Михаил Аркадьевич молча ждал.
   - Вот так, Миша, - Бурлаков убрал бумаги в портфель. - Сейчас поеду дальше. Комитет, лекции, университет открытый налаживать.
   - Не велик воз?
   - Чтобы меньше думать и вспоминать, Миша, в самый раз.
   - Где обоснуешься? Вернёшься в столицу?
   - Скорее всего. А вообще-то ещё не думал. Я в одном региональном хорошую фразу услышал. Раз выжили, то и проживём, - Бурлаков улыбнулся и встал. - До встречи. Да, как всегда, постскриптум. Видел двоих из твоих протеже. Алова и Чернов. Помнишь их?
   - Ещё бы, - встал и Михаил Аркадьевич. - Ну и как?
   - Чернов женился, впрягся в семейный воз и, говорят, доволен до потери сознания. Ну, там целая история, на досуге расскажу. Из общего контингента он не выделяется. Алову масса не приняла, но, судя по всему, те, от кого она спасалась, отстали. Инцидентов, серьёзных, нет. А у Чернова вообще без конфликтов.
   - Рад за них, - искренне ответил Михаил Аркадьевич.
   - Я тоже. Ну, вот теперь, до свидания.
   - До свидания, Игорь. Бумаги все...
   - Будут тебе бумаги. Перепечатанные, с красивыми таблицами, графиками и прочим.
   Они обменялись рукопожатием, обнялись, и так - в обнимку - Михаил Аркадьевич проводил Бурлакова до двери. Потом вернулся к столу и взял свой листок с нарисованной загогулиной, быстро пририсовал ей крылья, смял бумагу и бросил в пепельницу, поднёс спичку. Листок догорал, когда в кабинет вошёл Никлас и встал рядом.
   - Обидно.
   - Да, - сразу понял его Михаил Аркадьевич. - Но хотелось бы всё-таки разобраться. Вы помните Ларри?
   - Напишите ему, - сразу ответил Никлас. - И посмотрим, разрешат ли ему принять вас у себя дома. Дом ли это для Ларри? И если да...
   - Будет интересно, - кивнул Михаил Аркадьевич. - И спешить теперь особо некуда. Хорошо. Теперь... как с Шерманом?
   - Жариков выводит его в разряд жертв. Как и телохранителей, - спокойно ответил Никлас.
   - Вы не согласны? - быстро посмотрел на него Михаил Аркадьевич.
   Никлас молча пожал плечами. Михаил Аркадьевич тщательно размял содержимое пепельницы в пыль и вытряхнул её в корзину под столом.
   -Это будет ещё долго болеть.
   - Да, я отлично понимаю реакцию Мороза. Это тот индеец.
   - Я понял, - кивнул Михаил Аркадьевич.
   - Удачно ещё, - улыбнулся Никлас, - что парень не встретил никого из бывших хозяев или надзирателей. Пришлось бы его судить за убийство.
   - Да, - Михаил Аркадьевич подмигнул, - будем надеяться, что зимой и в Хэллоуин парень отвёл душу и на этом успокоился.
   Никлас негромко рассмеялся и кивнул.
   - Отвести душу всегда приятно.
   - Да, - вздохнул Михаил Аркадьевич, - разумеется, это удача. А теперь...
   Он взял оставленные Бурлаковым листы, а Никлас раскрыл свой блокнот и приготовился записывать.
  

* * *

  
   Перед рассветом Норма задремала. Их последняя ночь в этом городе, в своём доме. Такого Дня Благодарения ещё не было. Она всегда старалась сделать праздник настоящим, а в этот раз... Ни индейки, ни праздничного пирога. И не до того, и Джинни против, да и дорого. Харленд обещал принести деньги в восемь. Поезд в восемь тридцать, они успеют. Вещи уже собраны. Два чемодана с одеждой и самыми необходимыми мелочами, сумочка с деньгами и документами и сумка Джинни с книгами и кое-какими тетрадями. Девочка уверена, что русские разрешат ей работать учительницей. Разубедить Джинни невозможно, и пытаться не стоит. Джинни упряма. Как Майкл...
   - Мама, - ворвался в сон голос Джинни.
   Норма вздрогнула и открыла глаза.
   - Что, Джинни, что случилось?
   - Уже семь часов, мама.
   - Да, конечно.
   Норма откинула одеяло и села на кровати. Джинни, румяная, весёлая, её девочка...
   - Я поставила кофе, мама, и сделала сэндвичи. И сейчас, и в дорогу.
   - Да, Джинни, ты молодец.
   - Вставай, мамочка, жду тебя на кухне.
   - Хорошо, Джинни, я сейчас.
   Норма встала и пошла в ванную. Уложив вчера все вещи, спали они сегодня без ночных рубашек. Как - Норма улыбнулась - да, как в молодости, когда Майкл и она обживали этот дом. Она не знает и, наверное, никогда не узнает, где похоронен Майкл, не увидит его могилы. Этот дом хранил память о Майкле, да, теперь Майкл умрёт опять, уже навсегда, уже...
   - Мама!
   - Иду, - откликнулась Норма, выключая воду и тщательно вытирая лицо. Не надо, чтобы девочка видела её слёзы.
   Они пили кофе в полупустой и уже какой-то нежилой кухне. И тишина в доме была не обычной утренней, а мёртвой. Мёртвая тишина брошенного дома. Допив кофе, Джинни сложила сэндвичи в аккуратный мешочек для завтраков, с которым ходила ещё в школу. Сэндвичи, два апельсина, пакетик конфет.
   - Ну вот, мама, - Джинни собрала и вымыла чашки. - Мы уже готовы?
   - Да, - Норма заставила себя улыбнуться.
   Джинни посмотрела на часы.
   - Без четырёх восемь. Мы успели.
   И почти сразу после её слов, стук наружной двери, шаги в холле, и в кухню вошёл Харленд.
   - Доброе утро, миссис Джонс, привет, Джинни, - поздоровался он.
   - Доброе утро, мистер Харленд, - ответила Норма.
   Джинни сдержанно кивнула.
   Харленд оглядел блистающую чистотой полупустую кухню и достал бумажник.
   - Право, миссис Джонс, - он отсчитывал кредитки, - я жалею о вашем отъезде. Пожалуйста, пересчитайте. А вот и купчая. Здесь, пожалуйста.
   Норма пересчитала купюры и подписала купчую, спрятала деньги в сумочку и встала.
   - Благодарю вас, мистер Харленд, желаю вам удачи.
   - И вам миссис Джонс. Удачи, Джинни.
   Джинни снова ограничилась кивком.
   Втроём они вышли в холл. Норма отдала Харленду ключи от дома, он небрежно сунул их в карман, вежливо помог ей и Джинни надеть плащи, они взяли чемоданы и сумки и вышли из дома.
   В воздухе стояла мелкая водяная пыль. Не оглядываясь, потому что сзади шёл Харленд, они пересекли лужайку перед домом. Возле маленькой тёмно-вишнёвой машины Харленд поравнялся с ними.
   - Я могу подвезти вас. Вам ведь на вокзал, не так ли?
   - Да, благодарю вас, - кивнула Норма.
   По дороге на вокзал Харленд ещё раз выразил сожалению по поводу их отъезда и пожелал удачи.
   Когда он уехал, а они стояли на перроне, Норма сказала Джинни.
   - Ты могла быть и вежливее.
   - Мама, я видела его зимой, - очень спокойно ответила Джинни. - И слышала, как он стоял за честь белой расы.
   - Но в Хэллоуин... - попробовала возразить Норма.
   - Был у своей любовницы в её загородном доме, - фыркнула Джинни. - И остался перед всеми чист.
   Подошёл поезд, и они вошли в вагон. Второй класс. Вагон общий, но публика приличная. И не слишком дорого. Когда они заняли свои места и поезд тронулся, Джинни сказала:
   - Он уже в прошлом, мама. И будем думать о нём, как о прошлом.
   Норма кивнула
  

* * *

  
   Чак сел поудобнее и, сцепив пальцы на затылке, стал равномерно раскачиваться. Чёрт, не мышцы, а тряпки. И суставы как не свои. Парни говорили, что здесь тренажёрный зал есть. Надо хоть немного подкачаться, чтоб там не насмешничали.
   Стукнула, открываясь, дверь. Чак настороженно повернулся на звук и улыбнулся. Андре! И опять без халата, а в обычном, как и тогда. Только поверх рубашки серый вязаный джемпер.
   - Привет, - весело сказал Чак.
   - Привет, - кивнул Андрей. - Ты просил меня зайти. Надо чего?
   - Мне сказали, ты болеешь. Выпороли или током протрясли?
   - Нет, я простудился, - Андрей вошёл в палату и закрыл за собой дверь.
   Чак встал, обтёрся полотенцем и надел белую нижнюю рубашку, тщательно заправив её в штаны и застегнув пуговицы у горла. То, что ему для этого не надо никого звать на помощь, всякий раз наполняло его радостью.
   - Ну, так чего надо? - повторил Андрей.
   - Поговорить хотелось, - Чак усмехнулся. - Скучно одному.
   Андрей молча повернулся к двери.
   - Ты чего? - Чак не так обиделся, как растерялся. - Говорить не хочешь? Почему?
   Андрей, всё ещё стоя спиной к нему, неохотно ответил:
   - А о чём нам говорить?
   Чак на мгновение стиснул зубы так, что вздулись на щеках желваки.
   - Та-ак, раньше ты не ломался.
   Андрей резко повернулся к нему.
   - Раньше - это когда? Когда по белому приказу ты нас мордовал? Да, ты же мне рассказать хотел, сколько ты наших забил. Всех вспомнил, подсчитал? Для этого я тебе понадобился?
   - Ты заткнёшься? - спросил Чак.
   - Заткнулся.
   Андрей так же резко повернулся и пошёл к двери. Чак в два прыжка нагнал его и встал перед ним, загораживая собой выход.
   - Подожди. Чего ты задираешься, Андре? Я ж обидеть тебя не хотел.
   - Это когда ты меня поганью называл, поливал по-всякому.... И остальных наших, да?
   - Скажи, какой нежный. От слова рубцов не бывает. А другие, ну, беляки, что здесь лежат, не поливают вас, скажешь? От них небось всё терпите и не трепыхаетесь. Скажешь, нет?
   - Скажу, - твёрдо ответил Андрей. - Я с весны в палатах работаю. Слова плохого мне никто не сказал. И остальным. Ты знаешь, каково бинты с ран отмачивать? Мужики, не тебе чета, от боли заходятся. Позвоночник, - сказал он по-русски и тут же поправился на английский, - хребет задет, осколок там или что, его тронуть нельзя, такая боль, а надо повернуть, обмыть, чтоб - и опять русское слово - пролежней не было... Э, да чего тебе объяснять, - Андрей махнул рукой, словно отталкивая что-то. - Они - люди, понимаешь? Вот и всё.
   - Они - люди, - медленно, как по слогам, сказал Чак. - Ладно пусть так, хотя беляка человеком назвать... ладно. А мы кто?
   - Ты... не знаю. А я - человек.
   Чак сжал кулаки, пересиливая внезапно уколовшую локоть короткую острую боль.
   - Не задирайся, - попросил он. - Что вы все... сговорились, что ли?
   - Ты - палач, - безжалостно ответил Андрей. - А с палачом один разговор. Нам этого нельзя, пока ты здесь. Мы клятву все давали.
   - Кому? - сразу заинтересовался Чак.
   - Себе. Клятва Гиппократа называется. Что будем только помогать, что не причиним вреда... Все врачи её дают. И все медики. Пока ты здесь, мы тебе ничего не сделаем. И Гэбу.
   - А потом? На улице подловите?
   - Дурак. Только нам и дела тебя ловить. Уедем мы отсюда, - Андрей улыбнулся. - В Россию уедем. Вместе с госпиталем.
   - Увезут вас, а не вы уедете, - поправил его Чак, отходя от двери. - Ну, чего стоишь? Катись. Я с тобой как с человеком хотел, а ты...
   Андрей от двери оглянулся на него. Чак сидел на кровати, положив руки на спинку и упираясь в них лбом. И Андрей не смог уйти, повернул обратно.
   - Ладно. Чего тебе?
   Чак, не поднимая головы, молча дёрнул плечом. Андрей улыбнулся.
   - Может, тебе почитать чего принести?
   - Чего-о?! - не выдержал Чак и поднял голову. - Ты что, совсем уже того?
   - Ты же грамотный, - Андрей словно удивился его вопросу. - Разве тебе не хочется читать?
   Чак насмешливо хмыкнул.
   - Вот не ждал. Честно, Андре. А что, здесь это можно?
   - Можно, - кивнул Андрей. - Есть библиотека. Взял, почитал и вернул. А то и в городе покупаем. Журналы.
   - А чего не газеты? - ухмыльнулся Чак. - В журналах картинок больше, так?
   Андрей рассмеялся.
   - И это, конечно. Ну как?
   Чак, не вставая, ногой зацепил и подвинул стул.
   - Не люблю, когда надо мной стоят. Садись, поговорим. А ты что, читать любишь?
   Андрей кивнул и сел.
   - Люблю. Трудно, конечно, слов многих не знаю.
   - Это как? - не понял Чак.
   - Ну, я по-русски же читаю, - объяснил Андрей.
   - Ого! - присвистнул Чак. - Ну, ни хрена себе! А по-нашему?
   - По-английски? - уточнил Андрей. - Совсем слабо. Я русский учу. И не увозят нас, а мы уезжаем. Кто хочет.
   - А что, есть такие, кто не захотел? - Чак еле заметно сощурил глаза.
   - Есть, - кивнул Андрей. - Думают, здесь им будет лучше.
   - Ага-а, - Чак испытующе посмотрел на него. - А ты, значить, так не думаешь?
   Андрей нахмурился, сведя брови, но сказал спокойно:
   - Не лезь в это. Каждый за себя решает.
   - Это ты верно, - медленно сказал Чак. - Каждый за себя. Слушай, я вот что хотел спросить. Откуда ты его знаешь?
   - Кого? - Андрей настороженно смотрел на него.
   - Ну, кто тогда приходил. С фоткой. Ты его даже по имени называл.
   А-а! - Андрей облегчённо перевёл дыхание. - Он у нас тут лежал, лечился. Почти полгода. Николай Северин. Его ещё Никласом называли.
   - А... - теперь Чак говорил осторожно, словно пробуя слова наощупь. - А от чего его лечили?
   - Он, я слышал, попал в СБ. Его пытали. Он долго болел после этого.
   Чак потёр лицо ладонями.
   - Слушай, Андре... он тогда говорил, что я...
   - Ты делал, что тебе велели, - Андрей понимающе улыбнулся. - У тебя не было выбора, так?
   Чак хмуро кивнул.
   - Так. Но... ты тогда прикрыл меня, спасибо. Тебя сильно вздрючили потом?
   Андрей покачал головой.
   - Нет, я сам... психанул. Ну и... чуть не замёрз.
   - Психанул? - переспросил Чак. - Из-за чего? Из-за того, что на фотке, что ли?
   - Да, - ответил Андрей. - Он... нет, не могу об этом.
   - Ладно, - понимающе кивнул Чак. - Пошли они все... Ещё говорить об них... ладно. Я только вот что хотел сказать. Мы... мы - телохранители, а не палачи. Наше дело - нападающего вырубить, защитить, понимаешь...
   - У Никласа до сих пор следы от кандалов, - задумчиво сказал Андрей. - И ожоги... точечные.
   Чак ударил кулаком по спинке кровати.
   - Слушай, я делал, что приказывали. Мне велели быть палачом. Велел... если кто виноват, то это... - и запнулся, не в силах выговорить. - Нет, Андре, не могу, но ты же понимаешь?
   - Ты про своего хозяина?
   - Да, - твёрдо ответил Чак. - Назвать я его не могу, нельзя.
   - Почему? - удивился Андрей.
   - Нельзя и всё, - буркнул Чак. - Ладно. Ну их всех, - он длинно забористо выругался. - Давай о другом.
   - Давай, - кивнул Андрей. - Ты думал, куда пойдёшь?
   - Когда?
   - Ну, когда выйдешь отсюда.
   - Сначала выйти надо, - мрачно усмехнулся Чак. - Я этого не знаю, чего уж о будущем... рабу загадывать нечего.
   - Ты же не раб теперь.
   Чак встал и подошёл к окну. Постоял так, глядя на двор, и медленно повернулся.
   - Андре, ты сам веришь в то, что говоришь?
   - Конечно, верю. Ты что?
   - Я... я с августа сам по себе жил. И всё равно... Пойми, Андре. Нам ведь не на руку, на душу клеймо кладут. Рабы мы, с рождения и до смерти рабы. Я беляков этих в Колумбии давил, как гнид, сам, без приказа. Они в ногах у меня ползали. А я всё равно раб. И все мы так.
   - Ты только за себя говори, - посоветовал Андрей. - Про себя я сам скажу. И ты о другом хотел, а всё про одно и то же.
   Чак угрюмо кивнул, медленно вернулся к кровати и сел.
   - Всё так. Только... только о чём ещё говорить? Что сожрал и как пороли, больше и не о чём. Вы вот о чём говорите? Ну, когда одни треплетесь?
   - Сейчас или раньше? - уточнил Андрей.
   - Сейчас, - заинтересовался Чак.
   - Ну, кто чего купил, что в городе видели, что на дежурстве случилось, а теперь ещё, как в России жить будем. Ну и... другое всякое.
   - Да-а, - усмехнулся Чак, - есть о чём поговорить. Ну, и чего ты себе купил?
   - Вот, - пуловер, - Андрей с улыбкой погладил себя по груди.
   - Дорогой?
   - Очень, - кивнул Андрей. - Мне одолжили, а то бы и на погляд не хватило.
   - Парни?
   - Нет, - рассмеялся Андрей. - Мы все в складчину бы столько не собрали. Иван Дормидонтович и Юрий Анатольевич, - сказал он по-русски и тут же по-английски: - Доктор Иван и доктор Юра. Врачи. Ты же их знаешь.
   Чак кивнул.
   - Знаю. Как ты на их именах язык не ломаешь?
   - Привык, - улыбнулся Андрей. - Ну вот, теперь буду потихоньку выплачивать.
   - И сколько лет? - съехидничал Чак.
   - Я курсы уже заканчиваю. У медбрата зарплата больше. Так что... ну, не буду шоколада покупать, на мелочи всякие тратиться, - Андрей засмеялся. - У нас в буфете пирожные вкусные. Придётся без них.
   - Сладкое любишь? - ухмыльнулся Чак.
   - Люблю, - кивнул Андрей. - А ты?
   Чак пожал плечами.
   - Мне всё равно. Было бы сытно. И не тяжело. Ну, чтоб тяжести в животе не было.
   - Понятно, - кивнул Андрей. - Слушай, может, принести тебе чего из города? Ну, не пайкового.
   - А что? - удивился Чак. - Можно?
   - Ну, - Андрей пождал плечами. - Пока всё нормально было. Спиртного нельзя, ни под каким видом, а остальное... Мы раненым иногда приносим.
   - Да нет, - Чак вздохнул. - Выпить, конечно, стоит, да... подставлять тебя неохота.
   - Спасибо за заботу, - ухмыльнулся Андрей. - А пить тебе не нужно.
   - Это почему? - насмешливо спросил Чак.
   - Если б тебе было это нужно, Иван Дормидонтович сам бы тебе налил.
   - Да ну-у?! - преувеличенно удивился Чак. - Такой он добренький?
   - Он - врач, - веско сказал Андрей, прислушался и встал. - О, лопать везут.
   - Точно, - кивнул Чак. - Ладно...
   Дверь распахнулась, и Фил вкатил столик с ужином. Подозрительно оглядел Чака и Андрея.
   - Ты в порядке, парень?
   - В порядке, - кивнул Андрей.
   - Тогда сваливай. Посещения закончены, - и Фил стал переставлять тарелки с запеканкой и салатом на тумбочку.
   - Бывай, - улыбнулся Андрей, выходя.
   - Бывай, - кивнул Чак.
   Когда за Андреем закрылась дверь, Фил строго, даже сурово посмотрел на Чака.
   - Отстань от парня, понял?
   - Чего-чего? - переспросил Чак.
   - Не притворяйся. Будешь к парню лезть... - Фил сделал выразительную паузу, - не проснёшься.
   - Нужен он мне, - фыркнул Чак, усаживаясь к еде.
   - Раз зазываешь, значит, нужен. Учти, мы не шутим.
   - Катись, - невнятно из-за набитого рта пробурчал Чак.
   Фил поставил на тумбочку стакан с тёмной сладкой жидкостью, которую называли отваром, а Чак всё как-то забывал спросить: отвар чего, и вышел. Гэба поехал кормить.
   Чак ел быстро, словно хотел едой заглушить обиду. Ну, поганцы, одно у них на уме. Что он Андре хочет... да не нужно ему это на хрен, что он... ну, тогда, по приказу и "для вразумления", так по приказу и не то сделаешь, а так-то... ему баб хватает, были бы деньги. Вот сволочи... беляки с этим не лезут, так они... велика беда - поболтает он с парнем. Парень, конечно, смазлив, уж на что никогда таким не баловался, а руки сами чешутся... не потискать, так потрогать. Парню, видно, достаётся, вот и... тогда он его по плечу хлопнул, а Андре психанул сразу, будто уже штаны стаскивают. Но понял же, пришёл, и поговорили нормально. Так нет, вот же сволочь, спальник поганый, полез, они, вишь ли, заодно. Ладно, да ну их...
   Чак вытер тарелку остатком хлеба, съел его и уже не спеша выпил сладкую жидкость. Нет, паёк здесь хороший, грех роптать. И сытно, и вкусно, и парни не потаскивают, честно ему отдают. Но спальники - они спальники и есть. Хоть в чём, а сподличают, за что ни возьмись - всё испоганят. Поганцы, погань рабская.
   Он составил посуду аккуратной стопкой и встал, надел тёмно-зелёную пижамную куртку. Всё-таки он не спальник, чтоб нагишом бегать, не на торгах и не на сортировке, там-то другое дело. Долго чего-то сегодня с Гэбом возятся. Нет, вон колёса скрипят.
   Фил вошёл, оставив столик в коридоре, молча, не глядя на Чака, собрал посуду и вышел.
   - Спокойной ночи, - издевательски вежливо сказал ему в спину Чак.
   Фил не ответил, но настроение лучше не стало. Дождавшись, когда затихнет поскрипывание колёсиков и щёлкнут двери грузового лифта, Чак осторожно выглянул в коридор. Никого нет. Ну, и отлично!
   Начав ходить в уборную и расположенную рядом с ней душевую, он потихоньку использовал коридор для разминок, лёгких пробежек с резкими остановками и ускорениями. Пока его на этом ни разу не застукали.
   И сегодня всё обошлось. Он, как следует, размялся и, убедившись, что парни в дежурке, а дверь закрыта, зашёл к Гэбу.
   Гэб лежал на спине, глядя в потолок, руки брошены вдоль тела поверх одеяла. Знакомая картина.
   - Ну, как ты? - негромко спросил Чак.
   - Катись к чёрту, - нехотя разжал губы Гэб.
   Чак удовлетворённо кивнул. Жив, значит, Гэб, а то лежал такой... тихий да смирный. - Чувствительности совсем нет?
   - Катись, - повторил Гэб и медленно, тщательно выговаривая слова, выругался. Чак хмыкнул и начал было ответную тираду, но тут в палату вошёл Эд.
   - Сам пойдёшь или отнести тебя? - спокойно спросил он у Чака.
   Чак покосился на его плечи, туго натянувшие халат.
   - Нам что, и поговорить нельзя?!
   - До отбоя, - флегматично ответил Эд. - Пошёл.
   Чак снова выругался, уже с настоящей злобой. Эд кивнул.
   - Отвёл душу? Ну, и умница. Пошёл.
   - Оба катитесь, - подал голос Гэб.
   - Ладно, - согласился Чак, - отдыхай, - и повернул к двери.
   Эд молча выпустил его, выключил верхний свет в палате.
   - Ночник оставить?
   Гэб не ответил. И Эд, понимающе кивнув, вышел. В два шага догнал уже взявшегося за дверную ручку своей палаты Чака.
   - Слушай, спортсмен, разминаешься когда, не топай, потолок обрушишь, - и лёгким толчком в плечо поторопил растерявшегося от его слов Чака.
   Не спеша, Эд прошёлся по коридору до уборной, осмотрел её и душевую - а то с этого психа станется ещё учудить чего-нибудь - и так же спокойно пошёл обратно в дежурку. Проходя мимо палаты Чака, услышал позвякивание кроватных пружин и усмехнулся: лёг всё-таки. А у Гэба тихо. Ну, пусть спит.
   В дежурке Фил сидел за столом и, придерживая пальцем строку, разбирал заданный на дом текст. Когда Эд вошёл, поднял на него глаза.
   - Успокоил?
   - Без проблем, - Эд попробовал ладонью чайник. - Давно поставил?
   - Только что, - Фил вздохнул. - Трудный рассказ какой. Ты сделал?
   Эд мотнул головой.
   - Нет, только начал. Ночь большая, сделаю. Чего Чак к Андрею лезет?
   - Тебе объяснить или показать? - насмешливо прищурился Фил. - Андрей тоже хорош. Ходит, глазами играет. Совсем после болезни опасаться перестал.
   - Осмелел, - кивнул Эд. - Как обожжётся, так и поумнеет. А Чак? Осадить недолго.
   - Вот пусть Андрей и осаживает, - буркнул Фил, возвращаясь к чтению. - Философ он, понимаешь ли, несёт ахинею и по сторонам не смотрит.
   Эд достал книгу, тетрадь и сел за стол напротив Фила. Текст был и впрямь трудный: много новых слов, и, главное, речь идёт о том, чего совсем не знаешь. Эд аккуратно выписывал в тетрадь. Первая строчка - автор... Лев Толстой. Почему толстой, а не толстый? Вторая строчка - название. Пейзаж. И дальше в кавычках: "Война и мир".
   Сосредоточенная тишина напряжённой работы, сипение и бульканье закипающего чайника, скрип пера по бумаге, изредка шелест страниц словаря... Словарь - не подмога, по-английски они ещё хуже читают. Лучше уж свои, самодельные, где они русскими буквами записывают английские слова. Падежи, склонения, спряжения...
  
   Рассел лежал и ждал сна. Да нет, это не так, конечно. Ничего он не ждёт. Нечего ему ждать. Горькая холодная пустота. Сотня перегоревших и выживших спальников. Триумф русской медицины и поражение отца. Хотя... всё оказалось элементарно, примитивно просто. Обтирания, обмахивание, питьё с глюкозой, витамины и в тяжёлых случаях сердечные препараты. И вместо ста процентов летальности - ноль процентов. Такой круглый примитивный ноль. Улыбающиеся, довольные жизнью и собой парни, квалифицированный медицинский персонал... Ну что, отец? Я оказался прав? Условия содержания... а все облучения, инъекции, рефлекторные дуги... это так... антураж. Условия содержания... Или нет?
   Рассел, не открывая глаз, нашарил на тумбочке пачку сигарет, вытащил одну. Зажигалка должна быть рядом, да, вот она. Закурил и положил зажигалку обратно. Как всегда, слева от пачки. Глупо, конечно, но он с детства старается соблюдать эти мелочные правила. Порядок, размеренность, стабильность... Ладно, это для доктора, тот любит слушать о детстве. "Всё начинается с детства". Как его, этого теоретика? Как раз на его теории и построили систему формирующего воспитания. Раба и господина. Одного с детства учат подчиняться, а другого - повелевать. Как же его всё-таки... Неважно. Не отвлекайся, ты думал о другом. Не позволяй мысли обрываться незаконченной. Да, о спальниках. Если эффективно справляться с горячкой так просто, то почему никто раньше не опробовал эту методику? Видимо... видимо, существующее положение устраивало всех. Включая самих спальников. Избегание боли - основной инстинкт всего живого. Суицидальность, сознательное стремление к смерти - болезнь или... А потому революционеры, стремящиеся к изменению существующего, склонные к самопожертвованию - больные и подлежат изоляции. Так что о другой методике никто не думал, во избежание, так сказать. А сексуальная зависимость позволяла держать спальников в повиновении. Зависимость - как привязь. А отец... зачем он изучал этот процесс. Он - создатель методики изготовления спальников взялся за обратный процесс. Зачем? Просто из интереса? Из стремления к полному контролю? Жаль, что нельзя с ним поговорить, спросить и услышать ответ. Отец...
   ...Они сидят напротив друг друга, глаза в глаза, разделённые столом с двумя нетронутыми чашками кофе.
   - Человек всегда одинок, Рассел. Рассчитывай только на себя.
   - А ты? Разве ты одинок? У тебя же есть друзья...
   - Нет. Друзья надёжны только в предательстве. Друг предаёт первым, запомни.
   - Значит, если ты мне друг...
   - Ты всё ещё веришь в то, что пишут в книгах? - отец насмешливо качает головой. - Ты инфантилен. Сколько тебе лет?
   - Тринадцать. Ты разве забыл?
   - Я хочу, чтобы это помнил ты. Я в тринадцать понимал больше. И я - твой отец. Это совсем другое...
   ...Рассел усмехнулся. Отец и сын. Отец не женился после... мамы. Не смог, не захотел... Наверное, да, скорее всего, последнее. Чтобы ничто не отвлекало его от работы. Евгеника. Потаённое, почти запретное слово. Говорили: исследования, опыты, эксперименты... да, что угодно. Но все знали, о чём идёт речь. На рабах система дала результат. Достаточно посмотреть на парней. И пока не вмешались русские, никаких возмущений и прочего. Так, отдельные эксцессы. Он не захотел работать с отцом, а значит, под ним, пошёл в технику. И оказался там же. В конечном счёте, он и отец шли с двух сторон к одному. К власти над тем, что человеку неподвластно, не должно быть подвластно. Дифференцированное направленное облучение, медикаментозная обработка, формирование рефлекторных реакций... всё вместе и все пули в одну мишень. А зачем? Спальники для Паласов - прибыльно... не то слово. Золотое дно. Телохранители... тоже золотое дно. Бешеные деньги. За живое автономно действующее оружие. Палачи экстра-класса. Уорринговцы. Киллеры экстра-класса. И тоже со встроенными ограничителями, то есть безопасные для заказчика. И ведь тоже... бешеные деньги. Индивидуальная обработка по индивидуальным заказам. Золотое дно. Бешеные деньги... Золотое дно... Вот привязалось! Но ведь это, если подумать, действительно так. А объекты, явно привозимые из-за границы, когда словесную программу приходилось подбирать на французском, немецком и чёрт знает ещё каком языках, а потом ликвидировать переводчиков. Правда, там он практически не участвовал. Настраивал аппаратуру и уходил. Чтоб не оказаться в одной компании с переводчиком. Но ведь это тоже не за бесплатно, как говорит "белая рвань". Кто-то направлял, координировал, извлекал доход. Да, в этом всё дело. Всё это было очень доходно. Очень выгодно. Кому-то другому. Не отцу. И не отличным парням из исследовательского центра в Гатрингсе. И даже не Грину. Тот, как и содержатели Паласов, получал крохи. Неужели всё это крутилось ради денег? Бумажек. Паласы, питомники, камеры облучения, анатомические залы, сортировки, гинекологические смотровые... и бумажки, зелёные имперские бумажки. На снегу, втоптанные в грязь... бумажки... Отец был к ним равнодушен. Но это ничего не изменило. Ни в его судьбе, ни... Знакомо заныл затылок, боль сразу перекинулась на виски. Да, не стоит об этом. "...Не желай недоступного, не думай запретного...". Смешно. Ни отца, ни Империи нет, а запреты действуют. Смешно. Но смеяться не хочется...
   Рассел вздрогнул и сел на кровати. Показалось? Нет, кто-то осторожно трогает замок. Охранник? Зачем? У охранника есть ключ. В это время, ночью...
   Сидя на кровати, он в каком-то оцепенении смотрел, как медленно приоткрывается дверь и в получившуюся щель входят, нет, проскальзывают двое... высокие, гибкие, изящные... чёрные тени... нет, это же... в синем ночном свете непроницаемо чёрные тени... для галлюцинации они слишком... это же спальники!
   - Что вам нужно? - вырвалось у него. - Кто вы?!
   - Не соблаговолите ли узнать нас, сэр?
   Тихий красивый, чарующе красивый голос, изысканно вежливый оборот... Всё-таки спальники?! Зачем?!
   - Кто вас пустил?
   Мелодичный красивый смех.
   - Кто нас сможет остановить, когда мы хотим пройти? Надо поговорить, сэр.
   - О чём? - Рассел уже спокойно повернулся и сел, спустив ноги и опираясь затылком о стену. - Вы ведь спальники.
   - Меня вы тоже не узнаёте, сэр?
   Второй, такой же стройный и гибкий, но с менее пышной шапкой кудрей встал рядом с первым. Его голос чуть напряжённее, а лицо светлее. Мулат.
   - Вы забыли Джексонвилль, сэр? День Империи. Вспомните, сэр.
   - Так, - Рассел смял в кулаке забытую сигарету, не ощутив ожога. - Я понял. Тебя забрали русские. Ты шестой.
   - Русские меня спасли. За что вы избили меня, сэр? Вы же знали, что никакого насилия не было.
   - Дурак, - устало сказал Рассел. - Я спасал тебя. Тебя бы забили, если бы нашли.
   - Меня и нашли. Вы.
   А негр улыбнулся, блеснув голубоватой в ночном свете улыбкой.
   - От мучений спасает смерть. Не так ли, сэр? - Рассел молчал, и парень продолжил: - Тюремное заключение мучительно. Мы можем спасти вас, сэр. Вашим же методом.
   - Нет! - невольно вскрикнул Рассел. - Вы не посмеете...
   - Что нас остановит, сэр? - рассмеялся негр.
   Мулат молча кивнул. Затылком и плечами Рассел ощутил твердыню стены, её жёсткую неподатливость. Что это, как это... неужели русские сняли блокировки... им нет двадцати пяти, рефлекс так рано не угасает... или перегоревшие... нет, их надо остановить... чем? Страх... чего они боятся?
   - Вас расстреляют.
   - Смерть во сне, сэр, - улыбнулся негр. - Обычное явление. Даже расследовать не будут.
   - Мы это умеем, сэр, - кивнул мулат.
   - Я закричу, - глухо сказал Рассел.
   - Не успеете, сэр.
   Они отделились от стены и не пошли, поплыли к нему, бесшумно скользя по полу.
   - Вы... остановитесь, что вы делаете, вы же люди...
   - Да-а? - удивился негр, остановившись в трёх шагах. - Вы так думаете, сэр? И давно? А когда вы нас под своих стариков, под белых шлюх подкладывали, мы тогда тоже были людьми?
   - Мы - погань рабская, сэр, - улыбнулся мулат. - Спальники.
   Рассел беззвучно хватал раскрытым ртом воздух.
   - Быстрая смерть - большое благодеяние, сэр, - сказал негр и извиняющимся тоном добавил: - Слишком большое.
   Мулат кивнул.
   - Мы ещё придём к вам, сэр.
   И тем же завораживающе красивым движением они отступили и словно растворились, так беззвучно, плавно приоткрылась и закрылась за ними дверь. Еле слышно щёлкнул замок. Рассел остался один. И тишина, мёртвая тишина...
   Рассел вдруг ощутил, что он мокрый, весь покрыт липким противным потом, намокшее бельё неприятно липнет к телу. Неужели он так испугался? И чего? Это же был блеф, они никогда не решатся... неприкосновенность белого - базовый рефлекс. Формируется в питомнике и у спальников закрепляется специальной обработкой. Индеец, просроченный, с угасшим плечом, тогда в Джексонвилле не решился. Джексонвилль... Этот проклятый паршивый городишко не отпускает его.
   Рассел заставил себя встать и побрёл в санблок. Надо как-то привести себя в порядок. Хотя бы тело. Потому что мысли... И самая страшная о том, что и он сам не смог выстрелить в индейца, потому что... потому что не было приказа... потому что у него самого, как обмолвился доктор... нет, об этом нельзя... нет... Да, галлюцинация оказалась слишком реальной, а реальность... реальность всё больше становится призрачной. Он содрал с себя влажное бельё и включил воду. Господи, но если они действительно будут приходить каждую ночь, он не выдержит. Сегодня обошлось, а завтра... Рано или поздно они насладятся его страхом и перейдут от слов к делу. Сами сказали, что умеют. Значит... значит, что? Рефлекс не сформирован, не автоматизирован? И это ещё один... не прокол, а провал, крах всей его работы. Нет, думать об этом он не может, хотя бы не сейчас...
  
   Когда они отошли от корпуса с тюремным отсеком, Андрей спросил:
   - Ну, как?
   - У нас порядок, - улыбнулся Джо.
   А Джим, лукаво подмигнув, продолжил подчёркнуто невинным тоном:
   - Посидели, поговорили. О России, о жизни. Нам интересно, солдату приятно, - и уже своим обычным голосом: - А у вас как?
   - Порядок, - ухмыльнулся Андрей.
   А Новенький добавил:
   - Обделался со страху.
   Заржали все четверо.
   - Но, парни, - отсмеялся Джо. - Теперь молчок.
   - Само собой, - кивнул Новенький. - А солдат?
   - А что солдат? - Джим пренебрежительно сплюнул. - Ну, посидели, ну, потрепались. Он и не заметил, что вы выходили.
   - Дело, - кивнул Андрей. - А теперь всё. Разбежались.
   И к жилому корпусу они подошли порознь. Джо с Джимом - ну, они всегда вместе - и Андрей с Новеньким.
   - Ну? - тихо говорил Андрей. - Убедился? Не ты его, он тебя боится.
   Новенький кивнул и, помедлив, спросил:
   - А... а когда мы второй раз пойдём?
   - Ошалел? - изумился Андрей. - Моли бога, чтоб это обошлось. Узнают... оба отсюда вылетим, и парней подставим, и солдата. Молчи, будто и не было. Про себя радуйся, а наружу не выпускай.
   - А... а ты... а если он пожалуется?
   - А мы при чём, если ему что-то там чудится? Ты про галлюцинации слышал?
   - Это глюки? - неуверенно спросил Новенький. - Вроде туманных картинок, что на обработке показывали?
   - Вроде, - не слишком уверенно согласился Андрей. - Пока не спросят, молчим. Спросят - отпираемся. Понял?
   - Не дурнее тебя, - буркнул Новенький.
   В корпусе они разошлись по своим комнатам.
  

* * *

  
   Фредди шевельнул поводом, придерживая Майора, и огляделся. Да, эти пастбища стоит поддержать. Подсеять, удобрить. Лес как естественная граница и прикрытие от ветра. Хотя Алабама - не Аризона, здесь ветра неопасны, не так опасны. Неплохо. Резервации уже нет, и прореживать лес не нужно: больше некому прятаться в зарослях.
   Перегнувшись с седла, Фредди сорвал пучок травы, промял в пальцах и пустил травинки по ветру. Конечно, после Аризоны любая трава шёлковой кажется, но тут... Майор неспешно поднялся на холм и сам остановился у камня. Фредди скользнул равнодушным взглядом по полуразвалившимся шалашам резервации и более внимательным по открывающимся за ними холмам. Имперские земли. Теперь, значит, федеральные. Может, прикупить этот кусок?
   Он слегка подтолкнул Майора и, переправившись через ручей, объехал стороной остатки резервации. Посмотрим уже пристально. Нет, похоже, не стоит. В эту землю слишком много надо вкладывать. А им пока земля, которую нельзя сразу использовать, ни к чему. Пока. И покупать импер... тьфу ты, федеральную землю - это связываться с чиновниками. А они не меняются. Так что... слишком накладно.
   Фредди развернул Майора и вернулся в имение. Теперь осмотреть северный край. Джонни говорил, что видел оленьи следы. Олени, конечно, могут потравить пастбища, но охота на оленя - дорогое удовольствие. Им можно даже откупиться, если столкнёшься с любителем баловаться ружьишком. Старый Охотничий Клуб русские, говорят, прикрыли, вычистили и зачистили, так что... тут можно и надо подумать. Да и не годится северный край под пастбища, вернее для тяжёлого молочного скота. А заводить ещё одно стадо, лишь бы не гуляла земля... нет, это уже выпендрёж.
   Майор шёл ходкой машистой рысью, не мешая ему смотреть и думать. В Аризоне никому в голову не приходило подсевать траву или ещё что-то делать с пастбищами. Что дано, то и есть. Да скажи аризонским ковбоям, что пастбище надо обрабатывать как сад или огород, смеху было бы... на год, а то и на несколько лет. Когда один из богатых невпроворот ранчеро - деньги ему девать было явно некуда - завёл перед домом английский газон и заставил своих рабов его стричь, пропалывать и поливать, то поглазеть на это зрелище съезжались со всей округи. Ковбои собирались вокруг газона и начинали обсуждать, как нужно вывихнуть мозги, чтоб до такой хренотени додуматься. Выписанная из Англии трава сохла, её дважды в день поливали. И вид чистой драгоценной воды, разбрызгиваемой над никому не нужной травой, делал ковбойские языки особо язвительными. Даже рабы, гнувшие на этом чёртовом газоне спины, тихо кисли от смеха, слушая перекликающихся ковбоев, по пастбищной привычке оравших во всё горло. Время от времени ранчеро выскакивал на террасу и палил в воздух, разгоняя их как воробьёв. Чей-нибудь конь обязательно пугался выстрела - ковбойский конь выстрела боится, х-хе! - и мчался через газон, выворачивая комья земли с нежным дёрном. А то и сбрасывал своего всадника, и они все бросались на помощь товарищу.
   Фредди улыбнулся воспоминанию. Многие ради такого развлечения жертвовали сменным отдыхом, приезжая издалека. А потом ранчеро и вовсе то ли разорился, то ли окончательно свихнулся, и газон быстро стал обычной пыльной плешиной с пучками жёсткой травы. Давно это было, но наверняка и сейчас об этом рассказывают у ковбойских костров, привирая и приукрашивая, как и положено для кострового трёпа.
   Он остановил Майора у одного из оборудованных ими ещё зимой наблюдательных деревьев, прямо с седла подтянулся и залез на крохотную смотровую площадку, спрятанную среди ветвей. Биноклем в таких засидках он не пользовался, во всяком случае в ясную погоду, зная, как трудно уберечься от случайно ударившего в стекло луча, мгновенной яркой вспышкой выдающего наблюдателя. Было тихо и очень... спокойно, не сразу нашёл он слово. Да, пустынно, большинство имений или в забросе, или ещё только медленно приходят в себя после зимней заварухи. Правда, зимой и весной тишина была другая. Сейчас уже не ждёшь выстрела, все успокоились. Особо буйные и непонятливые в земле.
   Фредди мягко спрыгнул в седло и поскакал к северным холмам. Нет, увеличивать имение, прикупать соседние земли не стоит. Они не обиходят столько, а хапать лишнее... Нет, накупить, держать впустую, не используя, и платить сумасшедшие налоги... Всё равно основной доход не здесь...
   ...Джонни, румяный не то от возбуждения, не то от нахлеставшего по щекам холодного ветра. Глаза пьяно блестят, хотя они пятый день капли в рот не берут.
   - Это наш шанс, Фредди.
   - Думаешь, как крыша имение надёжно?
   - Не то слово!
   Джонни аж чуть пританцовывает, как застоявшийся конь.
   - Мы сможем вывалиться, Фредди. У нас будет не только крыша, у нас будет легальный доход, понимаешь?...
   ...Фредди придержал Майора, всматриваясь в прихваченную морозом корку грязи. Да, Джонни прав, олень. Но один, заблудился, что ли... во всяком случае... где один, там может быть и два, но они бывают здесь наездами, так что... даже если стадо здесь и обоснуется, всё равно пройдёт несколько лет, пока можно будет начать охоту. Но если прикидывать задел на будущее... Судя по следам, рогач крупный, так что... завезти сюда. вон в тот лесок, брикет сена и сделать солонец, пусть приводит своё семейство.
   На всякий случай он проехал до границы имения и немного вдоль неё. И уже убедившись, что следы есть, не очень старые, но всё одного и того же оленя, повернул к дому.
   Серое, уже зимнее небо, холодный сырой ветер. И спокойная тишина вокруг.
  

* * *

  
   Дня Благодарения они ожидали со страхом. Тщательно скрывая его от всех, и прежде всего от самих себя. Чтобы не накликать ненароком. Но обошлось. И даже Роберт не стал ворчать, что из-за праздника они два дня не работали. К тому же и в пятницу, и в субботу такой наплыв был, что они с ног сбились и все руки себе отмотали. Так устали, что и друг друга не размяли после работы, навели порядок на первом этаже, поднялись к себе и рухнули.
   Найджел высвободил руки и потянулся, выгибаясь. Всё тело гудит, а уже два дня с той гонки прошло.
   - Найдж, - позвал его Метьюз, - хватит дрыхнуть. Вставай.
   - Ага-а-а! - отозвался протяжным зевком Найджел и встал с постели.
   Не одеваясь, вышел в холл и увидел Метьюза, домывавшего пол.
   - Чего в такую рань? А Роб где?
   - Внизу с прачкой объясняется, - Метьюз поглядел на него и хмыкнул: - Ты когда вчера вернулся?
   - Во-первых, - Найджел снова зевнул, - не вчера, а уже сегодня. А во-вторых, праздники затем и придуманы, чтобы праздновать.
   - А в-третьих, мотай в душ, пока Роб не поднялся. Через полчаса открываем, а ты как после смены.
   Найджел ещё раз зевнул, с хрустом потянулся и зашлёпал в ванную.
   Когда он, прогнав остатки сна холодным душем, вышел в холл, из кухни пахло кофе и хлебом и было слышно, как хохочет Роберт. Найджел улыбнулся: даже если над ним, всё равно хорошо. А то Роберт совсем...
   - Ага, - встретил его Роберт. - Явился! Ну как, хорошие сны видел?
   - Лучше всех, - ответил Найджел, садясь к столу.
   Как всегда по утрам они сидели в одних трусах, ведь всё равно сейчас спустятся вниз и наденут свою рабочую форму.
   - Ну, так как погулял, Найдж? - Метьюз вытер ломтём хлеба свою миску и взялся за кофе.
   - Хорошо, - улыбнулся Найджел. - А вы чего не пошли?
   Метьюз и Роберт переглянулись и заржали.
   - Ага, - кивнул Найджел. - Каждый развлекается по-своему.
   - А ты как думал, братик? - Метьюз встал и собрал миски с кружками. - Давайте вниз, я сейчас уберу здесь и спущусь.
   Роберт кивнул и встал.
   - Пошли работать, Найдж. А то выпить будет не на что.
   Найджел ухмыльнулся в ответ, легко сбегая вниз. Утренняя тяжесть в теле уже прошла. Он быстро натянул штаны и рубашку, застегнул пояс-сумку, оглянулся на Роберта.
   - Открываю, Роб.
   - Дверь не перепутай. Сегодня вторник.
   - Помню.
   Найджел щёлкнул замком на двери для цветных, распахнул её и тихо засмеялся, вдохнув холодный чистый воздух. Ага, и от калитки уже идёт первый посетитель, Конни-маляр, они его ещё со стройки знают. Он тогда от себя сделал красивые бордюры в жилых комнатах и на кухне.
   - Привет! - весело поздоровался Найджел. - Общий?
   - Привет, - ухмыльнулся Конни. - Где наша не пропадала, давай общий. Братан здесь?
   - А где ж ещё? - засмеялся Найджел, пропуская Конни в холл. - Роб, общий.
   - Привет, Конни, - сразу откликнулся Роберт. - Проходи.
   Ну, с почином. Хотя уже бывало так, что с утра один, а потом чуть не до обеда впустую, но обычно если есть первый, то дальше так и пойдут.
   Звякнул колокольчик над дверью, и Найджел улыбнулся вошедшему.
   - Доброе утро, дядюшка Рем.
   - Кому доброе, - старый Рем осторожно перетащил непослушные ноги через порог. - А меня радикулит прихватил. Вторую ночь не сплю.
   - Не проблема. Сейчас всё сделаем.
   Вдвоём с Метьюзом они помогли старику раздеться и лечь на массажный стол. Снова звон в холле, и Найджел, переглянувшись с Метьюзом, вышел из кабинки. Мет и один справится. Ого, сразу двое. Ну... тьфу, чтоб не сглазить, а ведь пошло!
   - Привет, одному подождать придётся.
   - Иди ты, Ал, я подожду.
   Роберт, сосредоточенно трудившийся над блаженно посапывающим Конни, улыбнулся. Слава богу, крутится карусель. Найдж - молодец, как улыбнётся, так у клиента никаких претензий. А этот белый старик - как его, Мортон, что ли, да, он, говорят, банкир - чуть ли не каждый день приходит, и чтоб его обязательно Найдж обслуживал. Общий и бодрящий сразу. Тройной тариф без звука выкладывает. Надо для таких, что побогаче, дорогих лосьонов купить. О, опять звенит...
   - Отдыхай, Конни. Пять минут.
   - Ага-а, - ответили ему протяжным выдохом.
   Обтереть руки и в холл.
   - Рад вас видеть. Джек, ты?
   - Да, привет, Роб, куда?
   - Проходи сюда. Сейчас Мет освободится, Дик.
   - Ладно, подожду.
   Роберт вошёл за Джеком в свободную кабину.
   - Спину?
   - Да, как всегда. Слышал последнюю новость? Ну, про того хмыря с Розового Холма. Жена от него сбежала.
   - Ну! - тихо присвистнул Роберт. - Этой новости неделя скоро.
   - Так ты знаешь, с кем она диранула?! С евонным племяшом! Во!!
   - Ни хрена себе! - ахнул Роб, аккуратно размазывая по спине Джека растирку.
   - Во, я ж говорю, все беляшки - шлюхи, но чтоб с роднёй...! - Джек осуждающе покрутил головой.
   Джек работал муниципальным дворником на Розовом Холме, где жили признанные богачи Колумбии, и был набит рассказами об изменах, скандалах и прочих разных тайнах. О многом Роберт знал от белых клиентов, тоже охотно болтавших во время массажа, но, чтобы не обижать Джека, возмущался и восхищался, точно попадая в тон. Впрочем, он так поступал со всеми клиентами, независимо от их цвета. И Найджел с Метьюзом тоже.
   Он разминал, растирал твёрдые, собранные в желваки мышцы Джека, болтал с ним и внимательно слушал шумы и голоса в холле. Слава богу, крутится.
   В кабину заглянул Метьюз.
   - Я получил с Конни.
   Роберт кивнул, не прерывая работу. Ноябрь в конце, платежи уже сделаны. Не думал, что с Хэллоуином выкрутимся. В декабре что? Рождество в конце, а там и Новый Год, наплыв будет большой, а потом неделя простоя, не меньше. Ну, ничего. В январе карнавалы, так что тоже пойдут. Да, в Сочельник только до ленча работаем, надо по календарю посмотреть, на какой день приходится. Ага, Найджел проводил, берёт следующего. Ну вот...
   - Ну вот, Джек. Как ты?
   - Уф, спасибо, Роб. Сколько с меня?
   - Как всегда.
   - Держи. И от меня на выпивку.
   - Спасибо, Джек. Заходи.
   - Как деньги получу, так зайду.
   Когда Джек вышел, Роберт мгновенно собрал и скинул в ящик использованную простыню, протёр стол, пол, включил вентиляцию, застелил свежим.
   - Роб, гидромассаж.
   - Иду.
   Гидромассаж - дело не простое, в одиночку они пока с таким не рискуют. Но зато и цена и на него... до сих пор ни один цветной так не шиковал. И не всякий белый. Ну-ка, посмотрим, кто так разгулялся? А, ну у этого шальные деньги бывают. Раз хочет - сделаем...
   К ленчу они вымотались до предела. Но Найджел ещё провожал, улыбаясь, последнего клиента, а Роберт с Метьюзом уже, сбросив форму, чтобы зря её не мять и не грязнить, мыли кабины и холл. Захлопнув дверь, Найджел задвинул щеколду и присоединился к братьям. Наведя порядок, они побежали наверх. Перекусить, размять друг друга...
   Холодное, нарезанное ломтями мясо, хлеб, густая белёсая жидкость дымится в мисках. Роберт подозрительно оглядел свою миску.
   - И что это за пакость, Мет?
   - Не хочешь, отдай мне, - быстро сказал Найджел.
   А Метьюз объяснил:
   - Подлива. Вообще-то это был суп. Но сильно выкипел.
   Роберт вздохнул.
   - Да, такая круговерть была... не до жратвы.
   - Зато и заработали, - Найджел подмигнул Метьюзу. - Так как, Роб? Ну, раз тебе не нравится.
   - Обойдёшься, - Роберт свирепо выдвинул нижнюю челюсть и обхватил свою миску обеими ладонями.
   Найджел рассмеялся, едва не поперхнувшись. Улыбнулся и Мет.
   - Потянуться не успеем?
   - Нет, - решил Роберт, отставляя миску. - Всё. А то отяжелеем.
   - Да, - кивнул Найджел. - Сейчас начнётся.
   Белых клиентов у них всегда было больше, чем цветных. И если такой наплыв, то... но лучше не загадывать.
   - А что на обед будет? - спросил Найджел, помогая Метьюзу собрать посуду.
   - Что сумею, - улыбнулся Метьюз. - Но мясо есть, каша, хлеб. Чего ещё?
   - Сойдёт, - кивнул Роберт и встал. - Не праздник - обойдёмся. Всё, пошли вниз. Догоняй, Мет.
   Внизу чисто, проветрено, всё готово к работе. Они быстро оделись, ещё раз обошли кабины.
   - Роб, лаванды мало осталось.
   - Я заказал. Завтра с утра привезут.
   - Тратиться на доставку? - пожал плечами Найджел. - Я бы сбегал.
   - Надо держать марку, - улыбнулся Роберт. - Мы постоянные оптовые покупатели. За опт скидка.
   -Ага, - подошёл к ним Метьюз. - Но доставка эту скидку съест. Так на так получится. Но ты прав, Роб. Марка есть марка. Время?
   - Время, - кивнул Роберт и пошёл к двери, выходящей на улицу для белых.
   Щёлкнула задвижка. И почти сразу - Роберт отойти от двери не успел - звякнул колокольчик, впуская посетителя.
   - Привет, парни.
   - Добрый день, мистер Оунс, - улыбнулся Роберт. - Прикажете общий, сэр?
   - Да, парень. Что-то я устал от праздников.
   - Хорошо, сэр. Пожалуйте сюда, сэр.
   Проходя в кабину за Оунсом, Роберт, быстро оглянувшись, подмигнул Найджелу и Метьюзу. Они ответили ему улыбками: карусель закрутилась. Ну, удачи нам.
  

* * *

  
   Ясные дни стояли неделю. Уже ночью небо опять затянули тучи, посыпалась мелкая ледяная крупа. Её сменил дождь, и снова то ли снег, то ли град. Ну, не зима, как говорили многие, а сплошное издевательство. Эркин другую зиму представлял себе плохо, но не спорил. Да ему и не до погоды. Снег, дождь, град... да не всё ли равно? У него уже на руках ответ на запрос. Работа, жильё - всё есть. Теперь получить маршрутный лист, по которому они будут получать билеты, пайки и прочее - и в дорогу! Загорье. Не ближний свет - все говорят. Ну, так ведь они и хотели подальше. Интересно, конечно, что за жильё, хотелось бы квартиру, как в Джексонвилле, но сказано просто: жильё и работа.
   Эркин, стукнув по стояку, вошёл в их отсек. Алиса сидела на койке и грызла яблоко, а Женя шила.
   - Эркин, - улыбнулась она. - Всё в порядке?
   - Да, - Эркин покосился на лежавшую на своей койке Нюсю и, сняв куртку, сел рядом с Алисой. - Что со мной может случиться, Женя?
   Алиса забралась к нему на колени.
   - Эрик, а бананы кончились. И апельсинок только две осталось.
   - Хочешь апельсин? - Эркин протянул руку к тумбочке.
   - Апельсин после обеда, - строго сказала Женя. - Ты ещё яблоко не доела.
   Алиса вздохнула и прислонилась к Эркину, положив голову на его плечо.
   - Ладно, Эрик. Я потерплю.
   Женя рассмеялась. Улыбнулся и Эркин.
   - Женя, если сегодня получим маршрутку, то завтра поедем.
   - Да, конечно, - кивнула Женя. - Конечно, Эркин, ты узнал?
   - Да, - Эркин снова улыбнулся. - Обещали сделать к молоку. Прямо до Загорья. Мы успеем собраться?
   - Ну конечно, - Женя оборвала нитку и сняла чулок с кулака. - А как у Тима?
   Эркин вздохнул.
   - Он на неделю задержится.
   Женя понимающе кивнула. Дим и Катя ухитрились простудиться, и теперь, пока они не выздоровеют, Тим с места не стронется. Куда ж ехать с больными?
   - Ну, ничего, - утешающее сказала Женя. - Догонит.
   - Вещи... сейчас заберём?
   - Нет, - качнула головой Женя. - После ужина. Если завтра с утра уедем, то после ужина надо. Всё соберём, уложим.
   Алиса молча и очень внимательно слушала их, хотя такой разговор был не первым. Но она тоже любила слушать, как ни поедут и как будут жить. Алисе, в общем, нравилась жизнь в лагере, но поехать в поезде и смотреть в окошко... нет, это тоже очень интересно и хорошо.
   - Как там на дворе? - спросила Женя.
   - Льёт и сыплет, - ответил Эркин. - Зима.
   - Не зима, а издевательство, - вздохнула Женя.
   Эркин согласно кивнул. Если бы не Нюся, он бы сел рядом с Женей, но и так было хорошо. Женя отложила зашитые чулки и взяла его рубашку. Придирчиво оглядела воротничок и пуговицы, подняла на Эркина глаза.
   - Да, - кивнул Эркин. - В ней и поеду.
   - Ты в баню сегодня пойдёшь?
   - Да, хотел. А что?
   - Возьми мой талон, мы не пойдём. Боюсь, Алиска застудится, - объяснила Женя. - Тогда застрянем.
   - Хорошо, - Эркин чуть подвинулся, чтобы Алисе было удобнее.
   Ему было так хорошо, так спокойно. Даже взгляд Нюси, то и дело задевавший его, не тревожил. А ведь он уже вот так держал Алису на коленях. У костра в Джексонвилле. Да, Чолли прав, ребёнок на твоих руках... это пережить надо...
   ...Вчера они долго трепались у пожарки. Чолли из-за чего-то завёлся, да, Стёпка Ухарь - странное прозвище, уши у мужика обычные - стал рассказывать, как гулял-погуливал, девок брюхатил, и ни одна не захомутала, свободен он... И Чолли сорвался.
   - Это не свобода, а...! - он крепко выругался. - Ничего нет дороже детей! Дети - это свобода!
   То ли Чолли русских слов не хватило, то ли... Стёпка Чолли забил, на смех выставил, а потом они как-то отделились, ушли к дальней пожарке, и Чолли заговорил:
   - Сволочь он, дурак. Свобода... да гори она огнём, свобода такая, сволочь, такое слово поганит. Мне тринадцать было, меня из резервации увезли, длинный, работать может. Ну, и пошёл. Ты ж знаешь, коли перепродадут, срок заново мотаешь. Мне всё по хрену было. Паши - не паши, а срока не закончишь. Главное - не попадайся. Сколько я хозяев поменял... - Чолли выругался, - И купил он меня, мне уж... да, восемнадцать, а может, и больше, сволочь, гад белёсый, морда гладкая, глаза холодные. Я не чухнулся сначала, а он... подловил он меня, гад. Нет, понимаешь, ни в жратве, не в одежде особо не прижимал. Ну, в рабском само собой, но не голым, штаны, рубашка, сапоги, куртка с шапкой, даже портянки... ну, всё дал. Кашу с хлебом и кофе я получу. И спать... у него и рабы были, и батраки из угнанных, надзиратели, само собой, ну, и я. Так рабов в барак, у батраков... ну, как здесь, только похуже, а меня в отдельную каморку на ночь, под засов. Ничего так? Можно жить?
   Эркин медленно кивнул.
   - Где я был, там отработочных в рабском бараке держали.
   - Во! Ну что, я и жил себе. Весной меня купили, лето отпахал, а осенью... у него кабинет был, позвал он меня, поставил и стал... костяшками на счётах щёлкать. Сколько я, понимаешь, отработать должен, и сколько он мне насчитывает. Этот день я плохо, вишь ли, работал, так этот день не в счёт. Это я куртку порвал - день долой. Это я два пайка выжрал - тоже день долой. И пошёл, и пошёл... - Чолли разразился отчаянной бранью. - Нет, всё видит, гад, всё знает, всё помнит. Я-то, дурак, радовался, что к доброму попал, плетей за всё лето, считай, ни разу не получил, ну, оплеухи не в счёт, да и не распускал он рук особо. Для этого надзирателей держал, ну и... ещё по-всякому. Он, гад, сволочуга, и говорит мне. Три года, дескать, это тысяча сто дней, отработаешь - отпущу, а за лето насчитал мне... семнадцать дней.
   Эркин присвистнул.
   - Ни хрена себе! Это как же так?
   - А вот так! Он ведь ни плетью, ни кулаком меня не трогал. Он жратву, одежду, сон, мою, вишь ли, непочтительность, да всё в дни переводил и вычитал. Тысяча сто дней и по двадцать четыре часа в день, это сколько, а?
   Эркин свёл брови, считая, запутался и тряхнул головой.
   - Нет, больно много.
   - Во! А он сосчитал, сволочь, гадина, чтоб ему... Двадцать семь тысяч рабочих часов я ему должен.
   - С ум сойти! Это ж... подожди, ну по десять часов в день работать, это ж... две тысячи семьсот дней, а в годах... подожди, сейчас... семь лет и ещё тридцать девять дней. Ни хрена себе! У тебя ж три года отработки.
   - Во-во. В года он мне не пересчитывал, я одно понял: взяли меня за глотку и держат. Двадцать семь тысяч, а мне за всё лето четыреста часов насчитал.
   - Подожди, семнадцать дней по двадцать четыре - это... подожди, сейчас... это четыреста восемь часов.
   - И тут обманул, - кивнул Чолли. - Нет, ты слушай. Ну, я и запахал. Он мне на Рождество ещё двести часов щёлкнул, смеётся, работай, дескать, старайся.
   - Чего так мало?
   - Холодно уже, так он за отопление вычитать стал. Ну, дом-то, где мы все были, крыло - барак, крыло для батраков, ну и кухня там рабская и прочее, он отапливался, вот за дрова и за прочее. Это ладно. Меня в конюшню к лошадям поставили, ну, и всюду ещё по мелочам. Только и сидел, что за жратвой, а лежал ночью в каморке. А весной... кровь у меня заиграла.
   - Понятно, - кивнул Эркин.
   - Я и слюбился с одной. Навроде того дурака Стёпки был. И ещё от злобы на хозяина. Он на этот счёт строг был, когда без его приказа. Одного чёрного так застукал. Ну и... - Чолли сплюнул.
   - "Трамвай"? - глухо спросил Эркин.
   Чолли покачал головой.
   - Яйца ему отрезал. Овечьими ножницами. Ну, знаешь, овец стригут.
   - Однако!
   - Во-во. Всем, понимаешь, в назидание. А меня забрало. Ни хрена, думаю, не поймает он меня. На конюшне ко мне втихую не подойдёшь, кони, они не выдадут. А там настил сенной, сбруя внизу.
   - Знаю, - кивнул Эркин.
   - Ну вот. Она забежит ко мне, мы туда, раз два и нету нас, разбежались. Потом и другая, так же.
   - Сразу с двумя? - ухмыльнулся Эркин.
   - Нет, конечно, заметили бы. Так, какая забежит - с той и трахаюсь. Говорю ж, дураком был. Ну, и не досмотрел. Травинка в волосах у ней осталась. Он и выследил нас. Тихо вошёл, я и дёрнуться не успел. Так на ней и лежу. А он стоит и смотрит на нас. Ну что, говорит, кончай, чего остановился... - Чолли глубоко затянулся сигаретой.
   Из темноты вышел и встал рядом с ними Тим. Чолли покосился на него, но промолчал, не прогнал. Не стал возражать и Эркин. Чолли перевёл дыхание и продолжил:
   - Ну что. Встал я, штаны подтягиваю. Она встала рядом. Стоим, ждём... он так спокойненько: "И много их к тебе бегает?". Я молчу.
   - Врезал? - спросил Тим.
   Чолли кивнул.
   - Он хлёстко бил. Пока я корячился, она и назвала. Вторую. Он меня сапогом под челюсть ткнул и говорит: "В баню. Лошадей уберёшь и в баню".
   - Он так и сказал? - медленно переспросил Эркин. - Не в душ, а в баню?
   - Ну да, - удивлённо посмотрел на него Чолли. - А что?
   Эркин поймал внимательный взгляд Тима и отвёл глаза.
   - Так, ничего. Ну и...
   - Что ну, пошёл, конечно, куда я денусь. Пришёл. Сидит он за столиком таким, на столе ножницы. Овечьи. Те самые. И они обе уже голые, перед ним стоят. Он мне так пальцем показывает, чтобы я разделся и рядом встал, - Чолли жадно закурил. - Опять же куда денешься. Стою. Тут только увидел. Обе... с пузечками. От меня. Мои дети, понимаешь... - Чолли хотел выругаться, но всхлипнул.
   Тим угрюмо кивнул и тоже закурил. Постояли молча, и Чолли опять заговорил.
   - Ну, посмотрел он на нас и говорит. Что посмотрит, дескать, что выродится, а пока, говорит, пока походи ещё, потряси, а там видно будет. Ну и... чего там, в первый раз я сам, без приказа, на колени встал, сломался я, - Чолли снова всхлипнул. - Меня на ночь приковывать стали. Кольцо в стене и ошейник на цепи. И запор снаружи. И днём следили. Он, сволочь, дал им родить, а потом... потом лендлордов каких-то позвал и меня им... - Чолли выругался, - предъявил. Как раба. Нагишом. Я-то уже совсем смирным стал. И дети на столе. Лежат. Посмотрели они на них, на меня... И решили, гады...
   - На случку отобрали, - понимающе кивнул Эркин.
   - Тебя, что ли, красавчика, не отбирали на это?! - яростно посмотрел на него Чолли. - Ну и заткнись! Сам всё знаешь.
   Эркин промолчал, опустив глаза. И быстрого взгляда Тима он не заметил.
   - Знаем, - спокойно сказал Тим. - Я тоже через это прошёл. Много привезли?
   - Двенадцать. Растравкой напоили, аж распирать стало. И... и пошёл. Как в чаду. День, ночь, ничего не помню. А потом... потом дал мне отлежаться и всё, опять я пошёл дни считать. А когда они затяжелели уже точно, их по свои лендлордам отправили, а меня опять в кабинет, и он, гад, мне сказал, что он мне, понимаешь, он мне сказал, что засчитает эти дни, понимаешь? Стёпка - сволочь! Дети - обуза, говорит, дурак, сволочь, мы ехали когда, Иван спросил, сколько детей у меня, так сколько? Уже четырнадцать, понимаете, а где они, по каким Оврагам лежат? Я ж... я ж не знаю даже, кого родили. Парни, девки... - Чолли отчаянно махнул рукой.
   - Я тоже не знаю, - тихо сказал Тим. - Я даже не помню, сколько их было.
   Чолли несколько раз вдохнул и выдохнул. Он не мог остановиться. И Тим, и Эркин понимали это и молча ждали. Уйти сейчас или перевести разговор... Чолли не заслужил такого.
   - Пахал я, как проклятый, дни считал. А он... то засчитает, то вычтет. Найси когда появилась... я уж смотреть на неё боялся. Тех-то двух, он до года им дал покормить и продал. Боялся я: увидит он, как я на Найси смотрю, и всё... продадут. А мне... мне хоть слышать её. И она... смотрит на меня. Только когда я на дворовых работах, переглядываемся. И кормили меня вместе с рабами. На отдельном конце. Так хоть за столом тоже, переглянемся. А уж поговорить... и думать не моги. Ну, на общих работах ещё, и когда неуков объезжал, ну, тогда все смотреть собирались, этому хозяин не препятствовал. Потом затяжелела она.
   - От кого? - вырвалось у Эркина.
   - Возили её, мне не сказали, - огрызнулся Чолли. - Раз дурак, то молчи. А тут хозяин, гадина, гнида белоглазая, то ли подсмотрел, то ли догадался...
   - И что?
   - И ничего. Понимаешь, я двор мёл, а она как раз шла. С животом уже. Ну, и один лоб, из угнанных, толкнул её. Я и врезал ему, чтоб ногами накрылся. Он встал и на меня. Он-то - белый всё-таки, хоть и угнанный. А мне всё по хрену стало. Ну, и я ему... от души. А хозяин тут же. Плетью нас вытянул, разогнал. И... и не спросил ни о чём. Меня так и обдало холодом. А он смотрит на меня, ухмыляется. И говорит. Что ты, дескать, моё добро хранишь, это правильно, молодец, а за драку с тебя вычесть надо. Подавись, думаю. Лишь бы... А потом родила она, - Чолли вздохнул. - Как все. До года кормила, и отобрали. И ещё раз. Хозяин меня уж не сторожил так. Видно, решил, что я кончен. Я и дни считать бросил. Всё равно не выпустит, пока все соки, всю силу у тебя не вытянет. Одного боялся. Продадут меня - и не увижу её больше. И тут, тут он меня опять к себе в кабинет. Чего это, думаю, ничего вроде нету за мной. Кони в порядке всегда, сбруя в порядке... А на столе бутылка русской водки и стакан. Он мне наливает, полный, и даёт. Пей, говорит. Я держу стакан, думаю: чего он ещё, гнида белоглазая, задумал? А он говорит: "Сто часов тебе осталось. Пей за это". Я и выпил. И вырубился. Как в каморку попал - не помню. Кто меня туда затащил и бросил - не знаю. А проспался, встал, мне и шумнули, что пьяный я Найси звал. Всё, думаю, вот теперь, всё. Не меня, так её продадут - один чёрт. Коней чищу, гривы им заплетаю, голова с похмелья... как мне, скажи, по ней дубиной врезали. И тут меня за плечо трогают. Оборачиваюсь... Найси. "Ты что, - говорю, - крышу потеряла?" А она мне... "Ты меня звал, - говорит, - вот я и пришла". И улыбается. Я и забыл обо всём. Обнял её, и стоим так, - Чолли задохнулся и замолчал.
   - Не застукали вас? - тихо спросил Эркин.
   Чолли мотнул головой.
   - Нет, обошлось. Но... хозяин... он всё всегда знал. И стукачей хватало, и сам он... Ладно. А потом он опять. Я уже спал, меня отперли, растолкали. Иди, дескать, хозяин зовёт. А ночь уже. Ну, думаю, донесли ему, как мы с Найси, теперь-то... то ли ножницы, то ли торги... Вхожу, он сидит за столом, смотрит на меня. Я встал, как положено. Руки за спину, голову опустил. И жду. А он мне... "Кончился твой срок, - говорит, - Завтра лендлорды съедутся, я тебе заранее говорю, чтобы ты головы не потерял. Ну, - говорит, - чего молчишь?" Я... я как рыба на берегу. Он засмеялся и говорит: "Где твоя резервация? Куда поедешь?" А я не знаю, не помню. Так и сказал ему. Он кивает. "Ты, - говорит, - работник старательный, могу и оставить". Я глазами хлопаю, а он мне... дескать, контракт, по контракту жильё, обеспечение и, если что останется, то деньгами на руки. И... и говорит... Я ему, дескать, рабов наделал. Меня-то после того раза, ещё пару раз... Напоят растравкой и запрут то с одной, то с двумя, я и лиц там не помню. Привозили их. Да, четыре всего. Ещё, значит, четверо мальцов. Рабов. И за это... словом, он мне какую риз рабынь отдаст. Чтоб жила со мной. "А то, - смеётся, - тебя, бычка, если не приковывать, ты мне, - говорит, - всех перебрюхатишь, без разбора".
   - Потому ты и Редокс? - спросил Тим.
   - Ну да. Кто меня Чолли назвал, я не помню. К нему я уже с этим именем попал. А Красным Бычком он меня с той случки звал. Ну, и назавтра, при лендлордах, отработку мою засчитал, подписал, выписал бумагу мне, что Чарльз Редокс, они как услышат, так, гады, заржут, от отработки свободен. И тут же годовой контракт. Я крест поставил, руку ему поцеловал и пошёл на конюшню.
   - Хороший контракт? - спросил Эркин.
   - Что там на бумаге было, я не знаю, а обернулось... Лендлорды разъехались, он на конюшню пришёл, меня из денника выдернул и повёл. Через сад, сад большой был, за садом лес - не лес, ну, как лес вроде, только мы там дорожки чистили, сушняк убирали, ну и...
   - Парк называется, - кивнул Тим.
   - Ну вот. И там, дом - не дом, коробка деревянная, но с крышей, окошком и дверью. "Вот, - говорит, - Даю тебе под жильё. Делай, будешь здесь жить. Инструмент, материалы, - ухмыляется, - в счёт обеспечения. Тебя, - говорит, - с батраками не поселишь, они - белые, приковывать тебя больше нельзя. Живи здесь". И стал я крутиться. Там стены, крыша, - всё сгнило, камин развалился. Всё перебрать, всё сделать надо. Днём на конюшне, потом там. Дал он мне так поколупаться, и опять всё в счёт. Два года я уже свободный пахал на него, денег не видал, только долг рос. За каждую доску, каждый кирпич... Я в воскресенье не работал теперь, так я по округе шастал, увижу что, для дома годное, под куртку и в дом. Булыжники на фундамент, на камин - все на себе перетаскал.
   - Сделал?
   Чолли кивнул.
   - Он мне в помощь то одного раба отпустит на воскресенье, то другого. И всё опять в счёт идёт. Сделал я дом. Кровать сбил, стол, даже полку, посуды из консервных банок наделал. Он и зовёт меня. Рабынь поставил, ухмыляется. "Ну, - говорит, - Бычок, я слово держу, которую тебе дать в пользование?" И... была не была, я на Найси показал. "Её", - говорю. Он ржёт. И говорит: "Родит, выкормит, отдам". Ну, она уже на сносях была. Словом, разрешил он ей на воскресенье ко мне уходить.
   - Подожди, - Эркин свёл брови, прикидывая цифры. - Это же перед Свободой уже, так?
   - Год до Свободы оставался. А родила она, он нас обоих к себе в кабинет. И говорит: "Ты, - говорит, - Чолли, скольких рабов сделал?" Я говорю, что тогда четырнадцать, да ещё четверо, восемнадцать, говорю. Он смеётся, дескать, чуть-чуть до двойной нормы не дотянул. "А ты, Найси?" - говорит. Она и отвечает, что четверых. Ну, ладно. И он... "Так и быть, - говорит, - пусть у тебя живёт, пока кормит". Этот, дескать, всё равно его, следующий мой будет. И потом... он... он у нас каждого второго забирать будет. Вот так. Так у меня семья стала. И ел я уже не со всеми. Найси готовила и приносила мне. На конюшню. Я ем, а она сидит рядом и смотрит. А вечером я дома ел. Знаете, что это, прийти домой?
   - Знаю, - глухо ответил Эркин.
   - Пахал я. Денег ни хрена. Долг растёт. А всё равно... У дома пятачок расчистил, Найси посадила там, посеяла... Хоть одна морковка, а не хозяйская, своя. А осенью... на День Благодарения как раз... Хозяин пришёл. Малыша забирать. Я говорю, что года ж нет, ну, мне... дуло в нос, я и заткнулся. Он говорит: "Ты себе настругаешь, сегодня же и займись. А то станок твой, - ржёт - отберу". И ушёл. Гадина, сволочь. Спешил. Всё уж ясно было, громыхало рядом, а ему лишь бы денег успеть схапнуть. Охотник чёртов.
   - Охотник? - переспросил Тим.
   - Ну да. В клубе он каком-то был, на охоты ездил, на стрельбы. И дружки у него такие же сволочи, сразу видно. Ладно. Тут Свобода пришла. Пока все слушали, да глазами с ушами хлопали, я на конюшню, Байрона ухватил, самый резвый был, заседлал и в питомник погнал. Он там недалеко, со всех имений туда годовиков свозили, а потом ещё куда-то отправляли. Думаю: отправка после Нового года, ну, отсортируют, проклеймят и отправят, а сейчас, думаю, там они, найду своего, заберу. Свобода же. Крикнул только Найси, чтоб домой шла и заперлась, пока я не вернусь. И поскакал. Хлещу Байрона, а он и так... словом, подлетаю туда, а там уже русские. И мне поворот. Назад, дескать, нельзя. И по-нашему ни слова ни один. Я офицера углядел. И к нему. С ходу на колени пред ним, кричу, плачу. Они ни в какую, не пускают, потом подошёл один, что язык знал, я ему объяснил всё. Он и говорит: "Нельзя тебе такое видеть" Я опять в ноги ему. Он махнул рукой. Иди, дескать. И говорит мне: "Держись, будь мужчиной". Ну, солдат мне калитку боковую открыл. Я вошёл. Ну, надзиратели лежат. Двор там такой, как плац здесь. Кто уж эту мразь пострелял, не знаю, да и по хрену мне, обидно, конечно, что им лёгкую смерть дали, ну да... ладно. А дальше... дальше дети. Лежат. Годовики, постарше. Кучей, пострелянные все. Ну, я стою, - Чолли закрыл глаза на мгновение, глубоко прерывисто вздохнул, - И... И как толкнуло меня. Думаю: найду, хоть выпрошу, чтоб похоронить дали. Полез, а один... тёплый. Я его взял, переложить хотел, а он зашевелился. Я оглядываюсь. Офицер у калитки стоит, на меня смотрит. Я куртку скинул, накрыл малыша, чтоб не видно было, и к нему. "Дозвольте, - говорю, - куртку на седло отнести и ещё поискать". Он так смотрит на меня и кивает. Я к Байрону бегом. А там машины, солдаты русские и гляжу: двое в белых халатах, врачи. Я Байрона отвёл подальше, привязал, куртку с мальцом на седло положил, шепнул, чтоб замер и голоса не подавал. Он глазёнками на меня лупнул и понял, зажмурился. Я бегом обратно. Гляжу, и врачи туда, к воротам идут. Ну, думаю, кранты, и этого отберут, а я ещё лезу, а у калитки уже, и офицер тот же. Впустили меня. Гляжу: русские разбирают тоже, смотрят. Ну, думаю, если ещё...
   - Нашёл своего? - спросил Тим.
   Чолли покачал головой.
   - Нет, не было его. Я потом думал. Может, его в другой, дальний питомник отвезли, туда я и не совался. Но слышал, что и там и постреляли, и выжгли всё. Из огнемётов. А здесь... не успели сжечь. Рядом со мной русский стоял. Тоже перекладывал. Гляжу, а он плачет. Я ещё подумал, что белый... а чувствует. Как человек. И тут девчонка, совсем махонькая, смотрит на нас, живая. Солдат к ней руки протянул, а она испугалась. Ну, он мне и показывает, бери, дескать. Я взял её на руки, она прижалась ко мне, дрожит. Холодно же, зима, а она голенькая. Тут офицер подошёл, посмотрел. Спрашивает: "Твоя?". Я киваю, рубашку из штанов тащу, чтоб хоть как прикрыть её. Тут солдат свою куртку армейскую снял, мне протягивает. И показывает рукой, иди, мол, иди отсюда. И офицер сказал: "Иди". Я куртку взял, прикрыл девчонку, кланяюсь, благодарю.
   - Больше смотреть не стал? - спросил Тим.
   - Нет, и так уж всё видно было. И врачи подходили. Наглеть нельзя, понимаешь? Я бочком, обходом и к воротам. Выскочил, смотрю - Байрон, как стоял, стоит. Бегу к нему и думаю: как я их из куртки в куртку перекладывать буду, чтоб не заметили. Оглядываюсь, а они там своим заняты. Я обоих в армейскую завернул, чтоб головы не торчали, свою надел, в седло сел, только тронул, мне кричат: "Стой!". У меня сердце так и ухнуло. Оборачиваюсь. Подходят двое. Солдаты. Дали мне мешок армейский, тяжёлый, и машут - езжай.
   - Тушёнку дали? - улыбнулся Тим.
   - Ага, - кивнул Чолли. - Дома уже рассмотрел. И тушёнка, и сгущёнка, и хлеб, и сахар, и сала кусок. Вот так. А Стёпка...
   - Дурак он дурак и есть, - примиряющее сказал Эркин. - Чего об нём...
   Чолли уже спокойно закурил.
   - Оно-то так, конечно. Вёз я их в охапке. Кругом... где полыхает, где стреляют... Заваруха. Привёз. Найси, я велел ей дома сидеть, а она аж у дороги меня ждала. Взяла их у меня. Я её с ними на Байрона боком посадил и повёл его в поводу. Привёл домой. Ну, Найси их греть, кормить, мне новости рассказывать.
   - Так и остался там? - спросил Тим.
   - А куда я денусь в заваруху с бабой и пискунами, раз? И думал, дурак, что дом мой, это два. Хозяин объявился когда, так хвостом передо мной вилял, благодарил, что я лошадей всех сохранил, ну и за коровами присмотрел. Наобещал, насулил... Я и подписал новый контракт на год.
   - Корову не обещал? - усмехнулся Эркин.
   - Обещал, - кивнул Чолли. - С одной коровы молоко моё. А что, тебе, что ли, то же?
   - Ну да. Я ж скотником был. Ну, и что? Сдержал слово хозяин?
   - Ты видел, чтоб беляк цветному слово держал? - презрительно посмотрел на него Чолли. - Долг на мне остался, пахал я по-прежнему. Но у меня дом был, семья. Весной ещё ничего, а летом... Найси родила уже, кормила. Доить не ходила. А я как приду, так мою уже выдоили. И забрать не моги. В контракте не оговорено. Бери его молоко, а оно в счёт идёт. И всё круче, да круче. Приедет когда... дети от него под кровать прятались. А осенью... приехали к нему. Охотники все, дружки его. Пили, ели, веселились... Мне их веселье по хрену, я своё сделал, лошадей им к ночной охоте, любили они по ночам охотиться, подготовил и домой. А тут он, посмотрел так и говорит... говорит, что раз я двоих тогда из питомника привёз, то этот и следующий, кто родится, его. Я стою, смотрю на него. И эти кругом... рожи беляцкие. Ржут. Я смолчал. И домой. Тогда обошлось. Ну, думаю, перепились и старое вспомнили. Не чухнулся, дурак старый.
   - Не такой уж ты старый. Седой только, - усмехнулся Тим. - Сколько тебе?
   Усмехнулся и Чолли.
   - Я без номера. Врач сказал, что тридцать. Я и не спорил. А седеть я ещё на тех ножницах стал. Ну, питомник добавил. И Хэллоуин.
   - А в Хэллоуин что?
   - А всё то же. Приехала опять вся кодла, чтоб им... И меня опять из конюшни. - Чтоб им всем... - Чолли длинно выругался. - И он мне говорит, что всё кончилось и чтоб сука со щенками завтра же в бараке были. Я только рот открыл, мне врезали. Как тогда. И опять меня сапогом за челюсть поддел. "Ты что, - говорит, - Бычок, про ножницы забыл? А раз ты так разлуки боишься, то и клейма недолго сделать. Будшь с рабами в бараке."
   - Ни хрена себе! - выдохнул Эркин.
   У Тима еле заметно напряглось лицо.
   - И что ты? - тихо спросил Тим.
   - А ничего. Дети на мне. Смолчал. Побили они меня. Немного. Хозяин сказал им, чтоб без увечий. И говорит: "Иди, трахнись напоследок". Я, как положено, поблагодарил его...
   - На колени встал? - хрипло от перехватившей горло судороги спросил Эркин.
   - И встал, и сапоги ему поцеловал. Я б и не то сделал. Чтоб до дома дойти. Дошёл и... словом, в чём были, ушли. Через парк к дороге. Стёпка - дурак, сволочь. Я через парк шёл, нёс их обоих, Найси следом с мальцом на руках. Они ж, сволочи, чуть не настигли нас, домик мой подожгли, думал, нагонят, листвы-то ж уже нет, от пожара светло.
   - Не нагнали?
   - Раз я здесь, значит, не нагнали.
   Чолли достал из кармана сигаретную пачку, заглянул в неё и удивлённо выругался.
   - Кончились. Чёрт, я только... только вчера выкупил.
   Эркин молча протянул ему сигарету. Чолли кивком поблагодарил и взял, закурил.
   - Дальше что, дальше просто. На дороге русского грузовика дождались и до комендатуры. И стал я визу клянчить. Пока выпросил, пока ждал... как мы с голоду в этом чёртовом городе не подохли, сам не знаю. Это здесь... отъедаемся. Ладно. Это всё по фигу.
   - А что? - спросил Эркин. - Тебя в промежуточный лагерь не отправили?
   - Не пустили, - поправил его Чолли. - Я ... сам не русский, ни жена, ни дети... и не хлопотал за меня никто. Ну ладно, тех восемнадцать моих и четверо Найси, их мне не спасти, ничего не знаю даже, но меня ж... меня ж как раба, а он свободный! - выкрикнул Чолли...
   ...Эркин вздохнул, словно просыпаясь. Невесомая тяжесть головы Алисы на его плече, мягкое теплое тельце, запах от её головки... Женя улыбнулась.
   - Ты что, Эркин?
   - Так, ничего. На обед скоро идти. Я думаю, Женя, я тогда в баню после обеда схожу, а как маршрутку получим, вещи заберём. А то после ужина можем и не успеть.
   Женя кивнула.
   - Хорошо. Сделаем так.
   Алиса вздохнула.
   - Эрик, а дождь когда кончится?
   - Не знаю, - пожал он осторожно плечами. - Этого никто не знает.
   - А почему?
   - Началось, - рассмеялась Женя. - Потому что дождь от людей не зависит.
   - А почему? - повторила Алиса с упрямо-лукавым выражением.
   - Дождь из тучки идёт, - объяснила Женя, оглядывая рубашку Эркина. - Ну вот. Какая ткань хорошая. Ни сносу ей, ни чего ещё. Эркин, тут вот какое дело.
   Она слегка понизила голос, и Эркин, не выпуская Алисы, подался к ней.
   - Алиса растёт. Я все её вещи взяла. Я думаю, что получше, а её уже мало, я отдам Зине для Кати. Ты как? Не будешь против?
   - Нет, конечно, - кивнул Эркин. - И... и если так, то, может, Найси, ну, жене Чолли, у ней совсем ничего нет.
   - Женя кивнула.
   - Да, я уже думала. У нас простыня есть, она стираная, мягкая, как раз на пелёнки малышу. И не Найси она, - улыбнулась Женя, - а Настя. Анастасия. Правда, красивое имя?
   Эркин подумал и согласился.
   - Да, красиво.
   Алиса, не слушая их, держала двумя руками ладонь Эркина, перебирала его пальцы, что-то шёпотом приговаривая. Играла.
   - Ну, - Женя посмотрела на свои часики. - Десять минут до обеда. Давай собираться. Алиса, одевайся.
   Алиса нехотя слезла с колен Эркина и, сопя, стала натягивать ботики, шапочку, пальто. Женя помогла ей справиться с самыми трудными пуговицами, получше натянула шапочку, закрывая лоб и уши.
   - А теперь иди и подождёшь у двери, на двор без нас не выходи. Поняла?
   Алиса кивнула. Когда она вышла, Женя быстро пригладила волосы, надела пальто и повязала шаль. Эркин взял свою куртку и вышел следом за ней, одеваясь на ходу.
   Оставшись одна, Нюся вылезла из-под одеяла и натянула платье. Спрыгнула вниз, обулась. И вместо того, чтобы надеть пальто, взяла с тумбочки маленькое круглое зеркальце. Тётя Женя добрая, разрешила ей брать его смотреться, даже специально на виду оставляет. Нюся придирчиво рассматривала себя в зеркальце. Конечно, тётя Женя красивая. Эрик недаром глаз с неё не сводит. А вот она... она некрасивая. И никому не нравится. И худая. Мощи, как её в бане назвали. Одни кости торчат, а женщина должна быть пухленькой. Нюся вздохнула и положила зеркальце на место. Взяла яблоко. Бананы свои - пять штук - она съела сразу в первый же день, как выдали. И апельсины за два дня, их тоже пять штук было. А яблоки ещё есть. Но это все так, в два дня всё съели. И по всем казармам теперь сушат апельсиновые корки. Для запаха и в вещи положить, чтоб не заводилась моль. И она сушит, хотя вещей у неё нет. Нюся поправила разложенные на тумбочке корки, переложила высохшие на свою подушку. Пусть подушка пахнет апельсинами.
   На дворе холодный порывистый ветер, ледяная крупа и холодный дождь. Низкие серые тучи плотно затягивали небо. Всё мокрое, скользкое, холодное.
   У входа в столовую Эркин увидел Тима.
   - Привет, ну как?
   Тим озабоченно кивнул.
   - Привет. Врач был, говорит, что уже не страшно. Но ещё два дня чтоб не выходили.
   Женя сочувственно вздохнула.
   - Ну, ничего. Как это они ухитрились?
   - Лужу измеряли, - хмуро ответил Тим и не выдержал, улыбнулся. - До колена там или нет.
   - Дети, что с них возьмёшь? - сказала Женя и строго посмотрела на Алису.
   - Я не мерила, - сразу сказала Алиса. - И там до колена нигде нет.
   - А ты откуда знаешь? - подозрительно спросила Женя.
   - Ну, я ж видела, там дядя Антон прошёл, а его сапоги ниже коленки, а он не зачерпнул.
   - Мой бы так соображал, - пробурчал Тим.
   - Так Димка и спорил, что там неглубоко.
   - Вы ещё и спорили? - удивился Эркин.
   - Ага. Димка две конфеты выиграл, - Алиса, считая инцидент исчерпанным, побежала занимать место.
   Тим и Эркин переглянулись и засмеялись уже оба. Так, смеясь, и вошли в столовую.
   Женя за обедом особенно строго делала Алисе замечания, хотя о споре не вспоминала. Алиса, изредка поглядывая на Эркина, мужественно терпела воспитание.
   С обеда пошли в барак. И пока Женя укладывала Алису, Эркин взял чистую смену и банный узелок. Алисе хотелось попросить его посидеть с ней, но, когда мама сердится, то лучше перетерпеть.
   - А теперь спи, - строго сказала Женя и улыбнулась. - Игрок.
   - Я не игрок, - глаза у Алисы закрывались, но стерпеть напраслину она не могла. - Я судья. Моя доля - укус с конфеты. Всё честно.
   Эркин плотно сжал губы, чтобы не расхохотаться, и вышел.
   На выходе из барака встретился с Чолли.
   - Далеко?
   - В баню.
   Чолли смущённо кашлянул.
   - Слушай, обмылка не будет лишнего? Свербит уже, а денег ни хрена.
   Эркин кивнул.
   - Талон при себе?
   - Я мигом, - улыбнулся Чолли.
   Эркин остался ждать его в холле, который здесь называли тамбуром. Из-за плохой погоды его использовали как курилку, и сизый дым плавал под потолком чуть выше человеческого роста. Хлопали двери казарм, бегали и суетились люди. Прошёл комендант, строго повёл глазом на курильщиков, дружно спрятавших сигареты в кулаки. Вышел Чолли с крохотным узелком из казённого полотенца.
   - Пошли?
   - Пошли, - кивнул Эркин.
   На дворе холодный мокрый ветер ударил их по лицам с такой силой, что они невольно пригнулись. Чолли выругался.
   - Вот хреновая погода, чтоб её...!
   - Ага, - выдохнул Эркин, с тревогой думая, как по такой погоде ехать.
   Когда они завернули за барак и ветер стал в спину, Чолли заговорил:
   - Ты про О... как его, да, Ополье, - старательно выговорил он по-русски, - слышал?
   - Слышал, - кивнул Эркин. - А что, туда думаешь?
   - Мне на конный завод предложили. Ну, коней там разводят.
   - Батраком?
   - Не хозяином же! - хмыкнул Чолли. - Думаю вот... условия обещают... хорошие. Я запрос уже отправил.
   - Жильё обещают?
   - Ну да. Целый дом, если сразу и насовсем. Или год в бараке на пробу, но помогут построиться. К дому участок. Сад там, огород, можно свою корову держать, поросёнка там, кур. И деньгами зарплату.
   - Больно много обещают, - покачал головой Эркин. - Хотя... знаешь, русские меня ни разу не обманули. Ну, когда ещё в Джексонвилле иногда нанимался к ним, платили всегда честно.
   - Да, я слышал. И Тим тоже... не в обиде на них. Да и... на своё хозяйство мне пока не сесть. Лошадей я знаю. Думаю... - Чолли вздохнул. - Думай, не думай, а здесь сидеть тоже... не шибко весело.
   - Надоело, - кивнул Эркин.
   Они уже подходили к бане, и Эркин повернул к ларьку. Раньше там были только сладости и сигареты, и обычно возле него болталась ребятня, рассматривавшая пёстрые я яркие коробки и пакетики. Но после той комиссии в ларёк завезли всякую необходимую мелочь. Носки, чулки, трусы, майки, лезвия к бритвам... и народу заметно прибавилось. Жмись - не жмись, как ни береги деньги, но без белья тоже хреново. Эркин купил себе кусок мыла в памятной с того фургона Роулинга тёмно-бордовой с золотыми буквами обёртке. Здесь и мочалки, и мыло продавались не в бане, а в общем ларьке.
   - В дорогу, - объяснил Эркин Чолли и, помедлив, добавил: - Я такое с братом ещё летом покупал. Оно медленно смыливается.
   Чолли кивнул. Сам он мыло знал только рабское, да здесь увидел жёлтое, банное. Его сбережённых за те недели, что ждал разрешения на выезд, крох хватило на две мочалки - себе и жене - да для малышей купил губку, польстился. Осталась уж совсем мелочь... ни на что не хватит.
   - Хорошо зарабатывал?
   - Когда как, - честно ответил Эркин. - Летом на заработки ездил.
   Иногда он даже чувствовал себя неловко из-за того, что был богаче остальных. Старался не выделяться, но выдавал себя покупками в ларьке, привычкой к ежедневно чистой рубашке...
   Очередь в мужской бане двигалась быстро, во всяком случае, быстрее, чем в женской. Ну, понятно, бабы и сами дольше моются, волосы длинные промывают, да ещё с мелюзгой возятся.
   - Значит, думаешь, стоит? - продолжил Чолли о своём.
   - Где-то ж надо, - пожал плечами Эркин. - А раз ты это дело знаешь, так чего ж...
   - А ты? Ты ж скотником был и пастухом. Чего ж в город тянешь?
   - У жены профессия городская, - объяснил Эркин.
   Тоже привычно и потому спокойно. Говорено-переговорено, сотни раз у пожарки судили-рядили, советовались. Это Чолли ещё внове, он у пожарки ещё помалкивает, да и языка не знает.
   Банщик у входа забрал у них талоны.
   - Вон туда проходите.
   - Ага, спасибо, - улыбнулся Эркин.
   Повезло: два места рядом. Чолли, ещё не привыкший к банным порядкам, явно стеснялся и старался подражать Эркину. Они разделись, сложив вещи аккуратными стопками. Эркин развернул свой узелок и протянул Чолли розовато-белый обмылок.
   - Держи.
   - Спасибо, - Чолли нерешительно взял мыло. - Слушай, это ж цельный кусок. А ты как же?
   - Спокуха, - ответил по-русски Эркин, разрывая обёртку.
   Чолли оглядел свой кусок, осторожно понюхал его и покрутил головой.
   - Надо же... ну, спасибо.
   Эркин улыбнулся, скатал обёртку в тугой шарик и ловким броском отправил в дальний угол, точно в урну, взял мочалку.
   - Пошли.
   Чолли кивнул, взял, как и Эркин, мочалку и мыло, и они пошли, протискиваясь между полуодетыми, вытирающимися или только ещё раздевающимися людьми.
   - Это предбанник, - камерным шёпотом говорил Эркин Чолли по дороге. - А моются в мыльной.
   - Пред-бан-ник, м-мыль-на-йа, - шёпотом повторил за ним Чолли и кивнул. - Понял. А... баня?
   - Всё вместе баня и есть. Ты ж говорил, у хозяина твоего баня была.
   - Там наказывали, клеймили, ну, и ещё... всякое. А мылись в душе.
   Эркин кивнул. Значит, как он и думал, хозяин Чолли из охранюг. Но ни о чём не спросил. Чего бредить? Да и разве это что меняет?
   Наполненная водными брызгами, гулом голосов и толкотнёй голых тел, мыльная не очень удивила Чолли. В принципе, это не слишком отличалось от рабского душа. Только вот скамьи во весь зал с шайками, и что под душем не моются, а обмываются уже в конце... Но это даже удобнее. Сидишь, есть куда мыло и мочалку положить. Да ещё, что одни белые вокруг. Но к этому привыкнуть нужно.
   - Слушай, - Чолли растирал себе мочалкой руки и грудь, - а чего это мою Найси по-другому зовут? Это как, не обидно?
   Эркин, сосредоточенно намыливающий голову, ответил:
   - Нет. Это просто имя такое русское есть. Настя. Анастасия.
   - Чего?
   - Ну, ты Чолли, а по бумагам Чарльз, так?
   - Ну, так.
   - И вот, так она Настя, а по бумагам будет Анастасия. Красивое имя.
   - А-а, понял. В самом деле, красиво. Слушай, а вот мелюзгу мою, может, тоже по-русски назвать?
   - А чего ж нет? Их как зовут?
   Чолли смущённо рассмеялся.
   - Малыши. Малыш, Малышка и Махонький.
   - Что? -Эркин вынырнул из шайки, ладонью стёр с лица воду и удивлённо посмотрел на Чолли. - Ты чего, имён им не дал?
   - Сам знаешь, как с именами. Нарываться не хотел. Нет, так-то, когда никто не слышит... Старший - Майки, Малышку Сладкой назвали, Свити, а Махонький, так Махоньким и был.
   - Ну, Майки - это Майкл, по-русски Михаил, Миша, - стал уверенно объяснять Эркин, много раз слышавший ещё в первом лагере, как английские имена в русские переделать, чтоб по документам без задоринок было. - А Свити... не знаю. Ты у психолога спроси, или...
   - Да моей сказали уже. Есть такое имя. Света. Сойдёт?
   - А чего ж нет? Тоже хорошо.
   - Значит, так и будет, - решил Чолли. - Миша и Света. Хорошо?
   - Ну да, - кивнул Эркин и встал. - Я пойду воду сменю. Пригляди за местом.
   - А то! - хмыкнул Чолли.
   Возвращаясь с полной шайкой, Эркин поймал на себе взгляд Чолли. Ничего... обидного в нём не было, и Эркин улыбнулся.
   - Ты чего?
   - Смотрю, силён ты, - Чолли усмехнулся. - Кулаком убьёшь.
   - Не знаю, не пробовал, - отшутился Эркин, окидывая Чолли быстрым взглядом.
   Поджарое жилистое тело Чолли, покрытое рубцами и шрамами от давних порок, было мускулистым. Мускулы не накачаны, не проработаны, но силой мужик явно не обделён. А так... ковбойское тело, как у Фредди. Эркин нахмурился ненужному сейчас воспоминанию, тряхнул головой.
   - Ты, я смотрю, тоже не из слабаков.
   - Слабаки в Овраге, - хмыкнул Чолли.
   Он встал и, по примеру многих, поднял над собой шайку, обливая себя водой.
   - Ух, хорошо! - выдохнул Чолли по-русски.
   Эркин невольно засмеялся: так по-детски радостно это прозвучало. Возгласу Чолли ответил многоголосый смех.
   - Да уж, баня - первое дело.
   - Баня всё поправит.
   - Ещё б попариться бы, а?
   - С веничком!
   - И с пивком!
   - Не, после бани чайку...
   - Да водочки...
   - Точно, после бани портки продай, а выпей!
   Чолли вернулся с шайкой чистой воды, занял своё место и тихо спросил у Эркина:
   - Слушай, а как это... пар-ить-ся? Ты пробовал?
   Эркин мотнул головой.
   - Слышал только, - и стал рассказывать Чолли про парную.
   Рассказывал по-русски, иногда даже не зная, как перевести на английский то или иное слово.
   - Ладно, - кивнул Чолли. - На месте увидим. Ты уже решил?
   - Ага. Мы сегодня уже маршрутку получим.
   Эркин счастливо улыбнулся. И Чолли, явно желая сказать приятное, спросил:
   - Хорошее место выбрал?
   - Загорье в Ижорском поясе. Работу обещают и жильё.
   Чолли кивнул.
   - Ну, удачи тебе.
   - Спасибо, и тебе. Под душ пойдёшь?
   Чолли мотнул головой.
   - Там мыло быстро смыливается, я уж так. А ты иди, я пригляжу.
   - Ага, спасибо.
   Хорошо, когда ты не один. Под душем Эркин, привычно став лицом к стене, с наслаждением растёрся под сильной, до предела, струёй и вернулся к скамье. Чолли уже заканчивал и явно ждал его. И уже напоследок, не так для мытья, как для удовольствия и соблюдения банного ритуала, потёрли друг другу спины и ещё раз окатились водой из шаек.
   - Мороз, ты воды другим хоть оставишь? - крикнул кто-то.
   - Вода не водка, всю не выпью, - ответил Эркин, собирая вещи.
   - Мороз, жабры отрастил?
   - Чего? - удивился Эркин.
   - Ну, как у рыбы. Щас объясню. Это вот...
   - Гнать его вместе с Морозом! Языками и там трепать можно.
   Весело отругиваясь, Эркин шёл к выходу. У него аж чесался язык сказать, что уезжает, но что-то, может, привычка к недоверчивой осторожности, а может, ещё что-то удержало, и он смолчал. Да и... всем сказать - это отвальную всем ставить, а у него и для друзей нет. За спиртным надо идти в город, потом протаскивать через проходную. Только вчера двоих на этом поймали. Говорят, под конвоем довели до барака, чтоб шмотки свои забрали, и так же под конвоем обратно до ворот и выкинули. И всё. Второго раза не будет. Нет, он рисковать не может и не хочет.
   Предбанник показался прохладным.
   - Чего это ты так быстро сегодня управился? - спросил кто-то. - Ещё на ужин не звали, а ты уже вынырнул.
   - Ага, и кожа не вся смыта, - поддержали шутника.
   - Не, мясо уже просвечивает.
   Когда они уже вытирались, Чолли тихо спросил:
   - Не обижаешься?
   Эркин мотнул головой.
   - Они не со зла. Да и, - он улыбнулся, - может, и впрямь смешно. Я просто привык так.
   - Что, и дома, ну, где жил, баня была?
   - Нет, - усмехнулся Эркин. - Мылись раз в неделю, в корыте. А так я обтирался. Ну, с работы приду, скину всё, оботрусь, чистое надену и уже тогда к столу. Ужинать.
   - Обедать? - уточнил Чолли.
   - Нет, - Эркин застёгивал рубашку. - Ты что, не знаешь ещё? У русских обед как ленч, а вечером ужин.
   - Да-а? А я всё думаю, чего ленч такой большой, а обед и поздно, и меньше. Теперь понятно
   Они оделись, собрали узелки и пошли к выходу. Банщик, когда они ещё только подходили, приоткрыл дверь.
   - Двое заходите. Двое, я сказал, - ловким тычком сдвигая назад вихрастого парня.
   Пройдя мимо гомонящей очереди - видно, опять много новеньких - Чолли и Эркин натянули шапки и вышли во двор.
   - Тьфу, чёрт её... - выругался Чолли. - Только хуже стало. Всех детей перезастудим с этой столовой.
   Эркин кивнул.
   Они добежали до своего барака, где в тамбуре уже собирались родители с детьми.
   - Ого, - хмыкнул Чолли. - И впрямь замылись.
   Из толпы вывинтилась уже одетая Алиса.
   - Э-эрик! А я уже готова. Идём?
   - Сейчас. Надо вот, - Эркин показал ей узелок, - отнести и развесить.
   - Ага, - кивнула Алиса и, внимательно поглядев снизу вверх на Чолли, решилась: - С лёгким паром.
   Чолли поглядел на Эркина и кивнул.
   - Спасибо.
   Вместе они вошли в свою казарму и разошлись.
   - Мам, - Алиса ловко нырнула под занавеску. - Эрик с лёгким паром пришёл.
   Женя мгновенно скинула пальто и захлопотала.
   - Эркин, вытрись ещё моим полотенцем, продует, не дай бог, Алиса, иди в тамбур, вспотеешь, нет, давай сюда, разложу, корки я уже убрала, Алиса, не вертись под ногами, Эркин, давай я вытру, вот так, ну, пошли, да, за маршруткой, документы... вот, все у меня, пошли.
   Под её быстрый ласковый говор разобрался банный узелок Эркина, все вещи легли на свои места, дважды вытерлись его волосы, и вот они уже все вместе вышли в тамбур и в плотной толпе двинулись в столовую. Плотной, потому что все пытались как-то прикрыть детей от ветра. Чолли нёс своих на руках, завернув обоих в армейскую куртку.
   Родителей на молоко не пускали, разве только с уж совсем маленькими и грудными. И обычно детей ждали во дворе, но сегодня... К тому же Эркину с Женей за маршруткой... Строго-настрого приказав Алисе сразу после молока идти в отсек, а не бегать по двору, и ждать там, Женя посмотрела на Эркина.
   - Пошли?
   Эркин молча кивнул и взял Женю под руку.
  
   Войдя в свой отсек, Тим отдал полученный на кухне пакет молока Зине, чтобы разлила по кружкам, снял и повесил куртку.
   - Всё дождь? - спросила, не оборачиваясь, Зина.
   - Иногда снег, - ответил Тим.
   - Пап, - высунулся из-под одеяла Дим, - а мы когда поедем?
   - Когда вы выздоровеете, - ответил Тим, мягким нажимом на макушку заталкивая Дима обратно под одеяло. - Не высовывайся.
   - А я уже здоровый, - заявил Дим, вылезая из-под одеяла с другой стороны. - И Катька. Правда?
   - Ага! - сразу ответила Катя, проделывая тот же манёвр под своим одеялом.
   - Вот я вас сейчас обоих! - строго сказала Зина и обернулась к Тиму. - Ну, никакого удержу на них нет. Может, и впрямь здоровы?
   - Врач сказал: ещё два дня лежать, - напомнил Тим.
   - Ну-у... - начал Дим и тут же переключился. - Мам, а банан?
   - Кончились бананы, -улыбнулась Зина. - Сейчас молоко будете пить. Сядь как следует. Катя, ровненько сядь.
   Чтобы не мешать, Тим стоял у занавески. Зина дала Кате и Диму по кружке с молоком и посмотрела на Тима.
   - Я сейчас постирать схожу.
   Тим кивнул.
   - Я посижу с ними.
   Дим поверх кружки посмотрел на него и сказал:
   - А чего с нами сидеть, что мы - маленькие? Кать?
   - Ага!
   Катя энергично кивнула, едва не выронив кружку.
   - Раз на спор лужу мерили, - спокойно сказал Тим, - значит, маленькие.
   - Пап! - ахнул Дим. - А ты разве видел?
   - Папа всё знает, - сказала Зина, отбирая у них кружки. - Пойду, ополосну.
   Тим посторонился, пропуская её, и, когда она вышла, вытер полотенцем губы Диму, а потом Кате.
   - Ложитесь теперь.
   Дим вздохнул и залез под одеяло. Почти сразу сделала то же и Катя. Тим поправил им подушки, укрыл, подоткнув одеяла под тюфяки, чтобы не раскрывались.
   Вошла Зина с отмытыми кружками и поставила их сохнуть на тумбочку. Их хозяйство из-за болезни Дима и Кати разрослось. Как только врач сказала, что дети должны лежать, Тим снова пошёл в город и вернулся с большим пакетом. Трёхэтажный судок, глубокие и мелкие тарелки, ложки, вилки, кружки... словом, всё, что надо. И все эти дни еду детям приносили по очереди, и сами ели по очереди, и вообще следили, чтобы дети одни не оставались. И ещё Тим тогда же принёс две книжки. Одни картинки. Одна про щенка, а другая про котёнка. Зина даже не стала спрашивать, сколько он потратил. И нужное ведь всё. Ну, правда же, вставать детям нельзя, не в ладошках же суп из столовой нести. А так... как хорошо. Зина осмотрела чистую посуду на тумбочке и сняла со своей койки приготовленный к стирке узел.
   - Ну вот, будьте умниками, я стирать пойду.
   Тим подержал ей занавеску и обернулся к детям.
   - Пап, - сразу заговорил Дим, - а что мы сейчас делать будем? Поиграем?
   - Ты уже играл, - напомнил Тим, осторожно усаживаясь в ногах койки Дима.
   - Мы конфеты выиграли, - пискнула Катя. - Две штуки.
   Тим улыбнулся, глядя на них.
   - Ну, чего вам дать? Книжки?
   - Чур, мне щенка! - заявил Дим.
   - А мне котёнка! - согласилась Катя.
   Тим достал из офицерской сумки, где хранилась его небольшая библиотечка, книжки и дал им. И себе достал. Справочник. Ответ на запрос пришёл, работу по специальности ему обещают. Но ведь и он должен быть на уровне. Смех и болтовня детей не мешали ему. Он никогда не думал, что детские голоса могут быть такими... доставлять такую радость. Тим читал и сам не замечал, что улыбается.
  
   Когда они вышли из административного корпуса, Женя тихо спросила Эркина.
   - Что с тобой?
   - Ничего, Женя, - так же тихо ответил он.
   Но его лицо сохраняло удивившее и даже напугавшее её выражение сосредоточенности.
   - Сейчас пойдём возьмём вещи, - Эркин говорил медленно, словно прислушивался к чему-то, слышимому только ему. - Надо всё собрать.
   - Да, конечно.
   Эркин посмотрел на Женю, улыбнулся:
   - Всё в порядке, Женя. Просто... нет, ничего, всё хорошо, - и тряхнул головой, словно отгонял что-то.
   Эркин сам не понимал, что его тревожит, какая опасность рядом, он просто чувствовал, ощущал что-то неясное, а потому опасное, и готовился отстаивать себя и своих близких. А ведь ничего опасного вроде и не было. Разговаривали с ними, с ним и вежливо, и доброжелательно. Всё объяснили, повторили несколько раз. Маршрутка - плотная картонка с его ладонь, исписанная с обеих сторон - во внутреннем кармане куртки. Завтра утром, ещё до завтрака, продуктовая машина довезёт их до вокзала. Там надо зайти в комендатуру и получить пайки и билеты до границы. Город Рубежин. А значит, чтобы сдать бельё и койки коменданту, придётся совсем рано встать.
   Эркин повторил это вслух. Женя кивнула.
   - Конечно. Сразу после ужина ляжем.
   В камере хранения они получили оба мешка, ящик с инструментами, ковровый тюк и узел. Эркин взял себе большой мешок, тюк и ящик, а Женя - мешок поменьше и узел.
   - Уезжаете? - сразу окликнул их первый же встречный.
   - Да, - счастливо улыбнулась Женя.
   - Ну, удачи вам, дай бог.
   - Спасибо, - кивнула Женя.
   Так, под пожелания и приветствия они дошли до барака. Алиса ждала их, чинно сидя на своей кровати с такой невинной мордашкой, что Женя заподозрила неладное.
   - Алиса, что случилось?
   - Ничего, - сразу ответила Алиса и добавила: - Ничего особого.
   - Ладно, - пообещала Женя. - Я с тобой потом разберусь. А сейчас не мешай.
   В отсеке было тесно, не развернуться. И, недолго думая, Эркин взял Алису и посадил на свою койку.
   - Правильно, - согласилась Женя. - И займись там чем-нибудь.
   Пока Алиса кувыркалась и валялась, они перебрали и заново увязали тюк и узел, пересыпая вещи апельсиновыми корками. Эркин сделал на тюке лямки, чтобы можно было надеть его как мешок, а на узле подобие ручки. В дороге им быть не меньше четырёх суток. Женя уложила в маленький мешок всё, что может понадобиться в дороге.
   - Женя, давай я печенья и... и сока схожу куплю.
   - Бутылки тяжёлые, - с сомнением ответила Женя.
   - Во флягу перельём, - сразу сказал Эркин. - Или просто воды из крана наберу. Пить-то захочется.
   - Нет уж, лучше сок, - сразу решила Женя. - На ужин когда пойдём, там и купим. Вот, посмотри, Алисе уже мало, а ещё хорошее. И вот я простыню для Насти отложила. Хорошо?
   - Хорошо, - кивнул Эркин.
   Женя положила отобранное в опустевшую тумбочку и повернулась к Эркину.
   - Переоденешься сейчас?
   - Да, - он посмотрел вверх.
   Женя понимающе кивнула.
   - Я послежу.
   Эркин отошёл вглубь отсека, повернулся спиной к Алисе и стал раздеваться. Занятая своей игрой, Алиса даже не обратила внимания на его действия. А Женя не могла отвести глаз от его сильного и гибкого тела, от мягко переливающихся под гладкой красновато-коричневой кожей мускулов, ловких движений. Господи, как же он красив!
   Эркин заправил рубашку в джинсы, застегнул пояс и повернулся к ней. Улыбнулся.
   - Я готов. Ты... тоже переоденешься?
   - Да, - Женя не могла не улыбнуться. - И Алиску тоже переодену.
   - Мне... выйти? - тихо спросил Эркин.
   Женя удивлённо приподняла брови, не понимая. И вдруг улыбнулась и, потянувшись к нему, быстро поцеловала в щёку.
   - Как хочешь, милый.
   Эркин, словно задохнувшись, с секунду стоял, закрыв глаза.
   - Здесь тесно.
   Быстро, одним ловким гибким движением он снял с верхней койки Алису, посадил её на нижнюю койку, а сам забрался наверх и лёг ничком. Переодевая Алису и переодеваясь сама, Женя, поднимая голову, видела его блестящие глаза и улыбалась ему.
   Закончив, Женя посмотрела на часы.
   - Так, пойду к Насте и Зине. Эркин, посмотри за Алисой, хорошо?
   - Хорошо, - кивнул Эркин.
   Алисе очень хотелось заявить, что она уже большая и смотреть за ней незачем, да и та драка осталась незаконченной, но и открывающиеся перспективы привлекали. Когда за Женей опустилась занавеска, она предложила Эркину сыграть в щелбаны. Эркин рассмеялся и спрыгнул вниз. На кровати Жени лежали тюк, мешки и узел, и он сел на койку Алисы. Алиса немедленно забралась к нему на колени.
   - Мамы нет, играем по полной победы, да?
   - До моей победы? - уточнил Эркин.
   Алиса вздохнула.
   - Мне тебя никогда не обыграть. До моих десяти, ладно?
   - Ладно, - согласился Эркин.
   ...Когда Нюся забежала в отсек взять себе яблоко на ужин, Эркин с Алисой были настолько увлечены игрой, что даже не сразу её заметили. А она, влетев в отсек, уверенная, что если там и есть кто, то никак не Эркин, так и замерла у входа, не в силах отвести глаз от его по-детски весёлого лица.
   Эркин вскинул на неё глаза, и Нюся беспомощно затопталась, не зная, что делать и что говорить.
   - Эрик, - Алиса недовольно нахмурилась. - Ну, ты чего?
   Эркин отвёл от Нюси глаза и улыбнулся Алисе.
   - Нет, ничего.
   Они возобновили игру. И только потянувшись к своей койке, Нюся поняла смысл лежащих внизу узлов. Они уезжают. И... и она больше его не увидит, никогда. Нюся резко повернулась и выбежала из отсека.
   ...Счёт был уже сорок на шесть - Эркин всё-таки играл далеко не в полную силу - когда в отсек вошла Женя.
   - А вот и я. Ну, как вы тут?
   Алиса, сразу сообразив, что если сейчас прервать игру, то проигранные щелбаны останутся невбитыми, и шумно обрадовалась Жене. Эркин усмехнулся.
   - Сорок на шесть. Тридцать четыре щелбана за мной, - и встал, сняв Алису с колен. - На ужин пора.
   - Да, - улыбнулась Женя. - Пора. Алиса, одевайся.
   Эркин взял свою куртку.
   - Я в тамбуре подожду.
   - Да-да, мы быстренько, Алиса, где ботики? Не вертись.
   Казарма уже гудела шумом одевающихся и топающих по проходам людей. У входа в тамбур Эркин столкнулся с Тимом. И сразу сообразил, что не случайно, что Тим его ждал. И насторожился. Тим кивком поздоровался.
   - Уезжаешь?
   - Да, завтра с ранья.
   - Так, вещей, значит, много, в руках не помещаются?
   Эркин плотно сжал губы. Лицо его напряглось. Вот, значит, что... Женя от чистого сердца, а этот...
   - А что? - медленно и очень тихо, почти по-камерному спросил он. - Чем ты недоволен? Мало дали?
   Тим резко шагнул к нему. Теперь они стояли вплотную лицом к лицу.
   - Слушай ты, погань рабская, мои в обносках ходить не будут.
   - Слушай и ты, сволочь палаческая...
   Эркин не договорил, увидев Женю, и выдохнул:
   - Только вякни ей что, убью на месте.
   И отвернувшись от Тима, пошёл к Жене, старательно улыбаясь.
   - Что случилось? - сразу спросила она.
   - Ничего, Женя, правда, ничего, - максимально убеждённо ответил Эркин.
   Женя решила поверить. Она приветливо улыбнулась и кивнула Тиму, Взяла Эркина под руку. Алиса, как всегда, уцепилась за его другую руку.
   - Пошли?
   - Да, - кивнул Эркин. - Пора.
   И тут же нахмурился. Потому что к ним подошёл Тим.
   - Прошу прощения, леди, - заговорил он по-английски, - но я при всей своей признательности не могу принять ваш дар.
   - Вы обиделись? - удивилась тоже по-английски Женя. И улыбнулась. - Нет, я не хотела вас обидеть. Обмен детскими вещами - обычная практика. Дети растут, не успевая сносить. Зачем выбрасывать то, что ещё послужит. Сожалею, что задела ваши чувства, сэр, но люди должны помогать друг другу.
   Глядя на озадаченное лицо Тима, Эркин с трудом сдерживал улыбку. А когда, услышав "сэра", Тим самым натуральным образом вылупил глаза, Эркин едва не заржал в голос. Ну, Женя, ну, молодец, ну, отчитала...!
   Тим сглотнул, мрачно покосился на Эркина и, решившись, кивнул.
   - Да, люди должны помогать друг другу, - заставил себя улыбнуться. - Ещё раз прошу прощения.
   И отошёл.
   Эркин перевёл дыхание и, прижимая к боку локоть Жени, повёл её и Алису к выходу.
   - Да, - спросил он уже во дворе: ветер утих и не мешал разговаривать, - а Найси как?
   - Настя? - мягко поправила его Женя и улыбнулась. - Нет, там всё нормально. И Зина, кстати, тоже была довольна. Не знаю, почему он обиделся.
   - Дурак потому что, - хмыкнул Эркин, обводя Женю вокруг лужи. - К коменданту ещё надо, чтобы утром принял отсек.
   - Тогда я с Алисой пойду в киоск покупать в дорогу, а ты к коменданту. Хорошо? - предложила Женя. - Я и Нюсе отложила юбку одну и кофточку. Вот и отдам.
   Они уже подходили к столовой. Эркин, как всегда, мягко поставил Женю и Алису пред собой, чтобы толчки напиравших сзади приходились по нему. Так они и вошли в столовую.
   Обычный шум, сутолока, стук ложек, гул голосов... Эркин ел быстро, быстрее обычного. Женя впервые после его болезни видела эту жадность, когда человек не ест, а заглатывает. Эркин почувствовал её волнение, поднял на неё глаза и улыбнулся.
   - Надо всё успеть.
   - Да, - кивнула Женя, - да, конечно.
   Эркин доел и встал.
   - Я пойду, Женя, хорошо?
   И, дождавшись её кивка, ушёл, почти убежал, впервые оставив на столе посуду.
   Когда Алиса закончила есть, Женя собрала посуду и отнесла её на транспортёр.
   - Пошли в киоск, Алиса. Купим в дорогу печенья и сока.
   Женя застегнула Алисе пуговицу у воротника.
   - А шоколаду? - "намекающим" голосом спросила Алиса. - В дороге шоколад очень удобно.
   - На шоколад денег нет, - строго сказала Женя.
   Алиса вздохнула. Эти слова она слышала, сколько себя помнила. И знала, что если мама сказала: "Нет денег", - то просить бесполезно. Но хоть посмотреть.
   Они дошли до киоска. Женя купила пачку калорийного печенья, большую картонную коробку яблочного сока, пакетик конфет-сосалок - Эркин называет их ковбойскими - и пачку бумажных салфеток и... да нет, больше ничего им не надо. Вместе с Алисой внимательно, даже придирчиво рассмотрели витрину.
   - Всё, зайчик, пошли. Сегодня надо пораньше лечь.
   - Ага, - согласилась Алиса.
   Возле самого барака их нагнал Эркин.
   - Ну, как? - сразу спросила Женя.
   - Порядок. Машина продуктовая идёт в шесть сорок, подкинут нас до вокзала. А сам он к нам придёт в шесть тридцать пять.
   - Успеем? - засомневалась Женя.
   - Обещал, что без нас не уедут, - открыл перед ней дверь Эркин.
   Он говорил весело, даже залихватски, но Женя чувствовала его напряжение.
   - Эркин...
   - Всё хорошо, Женя. Правда, хорошо.
   Они прошли в свой отсек. Женя выложила на тумбочку конфеты, печенье и сок.
   - Вот, посмотри, что я купила.
   - Ага, хорошо, - кивнул Эркин, снимая и вешая куртку.
   - Эрик, расстегни меня, - попросила Алиса.
   - Сама, - строго сказала Женя.
   - Я только верхнюю не могу, - объяснила Алиса.
   И, когда Эркин расстегнул ей тугую пуговицу у горла, посапывая, стала раздеваться.
   Эркин ловко перелил сок из коробки во флягу, завинтил колпачок и отдал флягу Жене.
   - Положи в маленький к остальному.
   - Да, конечно.
   Женя оглядела свою койку.
   - Знаешь, Эркин, я сегодня с Алисой лягу. Это ж всё даже девать некуда.
   Помедлив, Эркин кивнул. Да, другого варианта нет. Не ему же с Алисой ложиться.
   - Алиса, быстро в уборную, - скомандовала Женя.
   И, когда Алиса, вооружившись полотенцем, отправилась в убрпную, Женя подошла к Эркину, положила руку ему на плечо.
   - Не сердись на Тима, Эркин. Он видит обиду там, где её нет. Это... это у него пройдёт. Понимаешь, когда человек привыкает видеть во всех врагов, ему очень трудно... понять, что теперь не так, по-другому, - Женя улыбнулась, осторожно провела пальцем по его шраму. - Понимаешь?
   Эркин молча кивнул, взял её руки за запястья и прижал её пальцы к своим губам. И замер так. Пока не отпустила стянувшая горло судорога, а в отсек не вошла Алиса.
   - Женя, - Эркин отпустил её руки и кашлянул, прочищая горло. - Я к пожарке пойду, попрощаюсь. Я сигарет купил. Ну и...
   - Да, ну, конечно же, - закивала Женя. - Конечно, Эркин, иди.
   Эркин взял свою куртку, ухитрившись в тесноте отсека коснуться губами виска Жени, и вышел.
   Женя, сосредоточенно хмурясь, помогла Алисе раздеться. Совсем девчонка разбаловалась. В Джексонвилле отлично сама справлялась, а здесь привыкла, что мама всегда рядом, и ленится. Ну, ничего. Через трое-четверо суток они уже будут дома, и там она всё наладит. Женя и говорила, и думала о Загорье, как о доме.
   Во дворе Эркина ударил в грудь холодный сырой ветер. Народу у пожарки стояло немного. Эркин увидел Чолли, Фёдора, Грега - Роман уже уехал - Ивана, с которым ездил за фруктами, ещё знакомых и, войдя в общий круг, громко сказал.
   - Уезжаю, мужики, - и вытащил сигареты. - Налетайте.
   - Это вместо спиртного, что ли? - хмыкнул Фёдор.
   - Вместо, - кивнул Эркин.
   Пачку распотрошили мгновенно.
   - Далеко едешь-то?
   - В Загорье.
   - Это где такое?
   - В Ижорском поясе.
   - Несёт тебя.
   - Там жильё дают. И работу.
   - Ну, тогда - да.
   Стояли тесным кружком, закрывая сигареты от ветра. Неспешный, ставший уже привычным разговор:
   - Ижорский пояс... Не слышал о таком... Мы много о чём не слышали... Это-то да, но так уж отрываться... От чего?... Э, да к чёрту на рога полезешь, лишь бы подальше... От Империи этой, чтоб ей... Да морд тутошних... Да кто спорит, а вот сунься в Озёричи... Да уж, чужаку там хреново... А в Ополье что, чужаков любят?... Любят - не любят, а если у мужика руки и голова на месте, он везде проживёт...
   Чолли больше помалкивал, но по его лицу Эркин понял: о многом Чолли догадывается, а кое-что и понимает. Когда сигареты докурили, Эркин достал вторую пачку. Её встретили довольным гоготом.
   - Однако гуляем... Не напьёмся, так укуримся... Гуляй, рванина!... Давай, Мороз, сколько у тебя там ещё в заначке?... Ага, выкладывай... Заткни хлебало, ну!... Раскатал на халяву...
   И опять уже серьёзно:
   - Ну, удачи тебе, Мороз... И вам удачи... Бог даст, свидимся... Бог даст... Удачи... Россия велика, встретимся, найдём место... Ну что, мужики...
   Круг стал рассыпаться. Время позднее, пора и по... да, домам, чего там, пока живём, он и дом, нет, где живём, там и дом...
   Эркин обнялся с Фёдором и Грегом и вместе с Чолли пошёл к их бараку.
   - Спасибо тебе, - тихо сказал Чолли.
   - За что? - хмыкнул Эркин.
   - За всё. И за сигареты. И что за фруктами когда, за меня сказал, и... да ладно тебе... Слушай, неужели ты совсем ничего о племени не помнишь?
   - Я питомничный, Чолли, - тихо ответил Эркин. - Ты ж видел, клейм у меня нет, а номер... вот он. У меня с буквами номер, питомничный.
   - Ну так... имя же ты сохранил.
   - Не в имени же дело, - Эркин смял окурок и ловким щелчком отправил его в урну у входа в барак. - Да нет, что толку в имени. Хреновый я индеец, что уж там... А... а что, щемит, что на Равнину не поехал?
   Чолли кивнул.
   - Что от своих, от племени отказался. Переигрывать не буду, придёт ответ, поеду туда, в Ополье, а всё равно... щемит. Ладно. Удачи тебе.
   - И тебе.
   Они вошли в барак и через очень яркий из-за пустоты тамбур вошли в синий сумрак ночной казармы.
   Стараясь не шуметь, Эркин вошёл в свой отсек. Женя и Алиса спали, тихо всхлипывала во сне на своей койке Нюся. Эркин снял и повесил куртку, взял полотенце и пошёл в уборную.
   Не такое уж позднее время, в холостяцком бараке ещё свет вовсю, но семейный всегда ложился рано, а когда дождь со снегом разогнал собрания у пожарок, то сразу после ужина заваливались. Делать-то особо и нечего.
   В уборной было тихо и пусто. Эркин не спеша умылся, но растираться не стал: времени до утра мало, не прогреются мышцы, да и устал он чего-то. Он всухую растёрся полотенцем и - всё равно все спят уже - не надевая, а только накинув рубашку на плечи, прошёл в свой отсек. Полотенце на место. Ловко балансируя на одной ноге, разулся, подтянулся на свою койку, сел, снял и повесил на спинку рубашку, под одеялом стянул джинсы. Привычный порядок действий успокаивал, снимал напряжение.
   Эркин блаженно вытянулся под одеялом, закинул руки за голову. Ну, вот и всё, и отрезано. Завтра с утра в дорогу, а там... правильно этот мужик сказал, морды эти беляцкие не видеть -уже... счастье. А племя... жил же он без племени и дальше проживёт. Женя, Алиса... больше никто ему не нужен. И всё, и отрезано... Надо спать, голова ему с утра нужна свежая. Вставать рано. В шесть тридцать пять комендант придёт, Женя сказала, что Алису за час поднимать надо, значит... значит, в пять тридцать, а сейчас сколько? Разбаловался он с часами, совсем время чувствовать перестал, хотя... хотя нет, просто так точно, до минуты тогда не нужно было, а сейчас... сколько сейчас?
   Он высвободил из-за головы левую руку и уже привычным жестом посмотрел на запястье. Полдвенадцатого. Да, и тело говорит, что скоро полночь. Надо спать. С сигаретами хорошо получилось. В самом деле, за выпивкой в город надо идти, через проходную тащить, а потом трястись, чтоб комендант не застукал, не-ет, не надо ему такого удовольствия. Комендант глазастый, всё видит, его так и зовут Глазастым Чёртом, шёпотом и с оглядкой, конечно...
   В голову лезли путаные, не нужные сейчас мысли. Он засыпал, слышал сквозь сон, как осторожно шевелится, видимо, смотрит на свои часы Женя, слышал тихий шум ночной казармы, храпы, сонное бормотание, плакал чей-то грудной, а женщина укачивала его протяжной монотонной песней, и ещё кто-то ворчал, что не трясти надо, а грудь дать, титькой рот заткнуть, нарожали горластых, а успокоить не могут... Эркин сам уже не понимал: снится всё это ему или на самом деле... Ни имения, ни Паласа он уже давно во сне не видел...
   Нюся осторожно повернулась набок и открыла глаза. И сразу увидела его. Он лежал на спине, закинув руки за голову, сползшее одеяло открывало грудь. Всё, завтра утром они уедут, и она никогда, никогда больше не увидит их. Его не увидит. Такого большого, красивого, сильного. Кому Нюся завидовала, так Алиске. Алиска могла при всех повиснуть у него на руке, на шее, сидеть у него на коленях... Даже тётя Женя такого не могла. Некрасиво, когда жена при всех на муже виснет, неприлично так, вот только под руку взять и всё, а Алиске можно, она - дочка ему. А ей... она даже не говорила с ним, ни разу, он на неё, как на пустое место смотрел, слова ей ни разу не сказал... Нюся всхлипнула. И испугалась, что разбудит их. Но обошлось.
   Проснувшись в очередной раз, Женя посмотрела на часы и осторожно, чтобы раньше времени не разбудить Алису, вылезла из-под одеяла. Пять двадцать, пора. Лучше не спеша собраться и подождать, чем, опаздывая, спешить. Она натянула своё "школьное" платье, подняла голову и увидела блестящие глаза Эркина. Женя улыбнулась и, слегка подтянувшись, коснулась губами его щеки.
   - Вставай, пора.
   Её шёпот щекотал ему щёку. Эркин улыбнулся.
   - Да, встаю.
   Женя взяла своё полотенце и вышла. Эркин покосился на лежащую лицом к стене Нюсю и откинул одеяло. Натянув джинсы, соскользнул вниз. Быстро обулся, надел рубашку. И тут же снял и сложил простыни, наволочку, одеяло. Вот так, его койка готова.
   Вошла Женя и стала будить Алису. Эркин, чтобы не мешать, пошёл в уборную умываться. А когда вернулся, Жени и Алисы не было. Женская уборная на другом конце, чтоб даже спросонья не путались. Эркин собрал бельё на Алискиной койке, сложил. А у Жени... чёрт, вчера они так и навалили вещи, не сообразили. Стараясь не шуметь, он выдернул из-под тюка, узла и мешков одеяло и простыни, снять наволочку с подушки - минутное дело. Ну вот, и Женина койка готова.
   Женя привела румяную, уже совсем одетую Алису.
   - Ой, ты собрал уже всё, как хорошо.
   Он молча кивнул. На часах шесть с минутами. Делать до прихода коменданта больше нечего, и они сели втроём на койку Алисы. Алиса забралась к Эркину на колени, положив голову ему на плечо. Женя села рядом. И они стали ждать.
  
  

1996; 13.08.2013

  
Оценка: 8.66*5  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"