Бредли оказался прав. С понедельника клиенты пошли, и уже вторую неделю они работали с полной нагрузкой. Роберт заметно повеселел, и, проспорив до полуночи, они решили купить и посуду, и одежду.
- В субботу отработаем и пойдём, - Метьюз встал из-за стола и потянулся, сцепив пальцы на затылке.
Роберт собрал разложенные на столе деньги.
- А в воскресенье в церковь уже в новом.
Найджел кивнул.
- Рубашки обязательно. И джинсы.
- Может, ещё и смокинги? - беззлобно фыркнул Роберт. - На рубашки хватит если, так и на том спасибо.
- Смокинг с джинсами не носят, - возразил Найджел.
- Знаток! - рассмеялся Метьюз. - Но если джинсы, то лопать и дальше из мисок. Так, Роб?
- Так, - Роберт, выходя из кухни, обернулся в дверях. - Из чего мы лопаем, только мы видим, а в чём ходим... - он сделал многозначительную паузу.
- Как говорит Бредли, резонно, - Найджел расставил помятые жестяные кружки. - И сахару меньше класть, верно?
- Как полопаешь, так и поработаешь, - Метьюз взял "кирпич" тёмного хлеба, примерился и отрезал три безукоризненно одинаковых ломтя. - На еде не сэкономишь, Найдж.
Убрав деньги в тайник, Роб вернулся на кухню и сел к столу. Найджел налил всем кофе.
- Ну, по кружечке с устатку, и завалимся, - Метьюз губой попробовал: не горячо ли.
Роберт молча кивнул, устало обхватив кружку большими ладонями.
- Уголь нужно купить, - вдруг сказал Найджел. - У нас ведь под уголь котёл стоит. И столько всего по хозяйству нужно...
- В том-то и дело, - Роберт обвёл их усталыми глазами. - Я ночью проснусь и лежу, считаю, считаю... Голова пухнет. На тепле экономить нельзя. Дело загубим. На еде нельзя. Не будет сил работать. Кремы ещё, растирки... Одна прачечная сколько стоит...
- Самим если стирать... - начал Метьюз.
- Сами мы так не сделаем, - перебил его Найджел. - Говорили уже. И чего мы опять по кругу пошли?
- Так думаем об этом, - хмыкнул Метьюз. - Мы ведь знали, на что шли. Помнишь, Бредли говорил. Нанялись бы, получали б зарплату и ни о чём таком не думали. Ведь сами захотели своим делом жить.
- Да, - кивнул Роберт, - всё так. И я не жалею. И назад не поверну.
- Не о повороте речь, - Найджел допил кофе и встал, собирая кружки. - Хватит, мы сейчас по которому разу пойдём. Ну, хоть по рубашке купим, и то удача. А с посудой тогда подождём. В самом же деле, - он быстро обмыл кружки под краном и поставил их сохнуть, - что важнее? Миска или каша в миске? - и удовлетворённо улыбнулся, услышав смех Роберта и Метьюза.
- Поздно уже, - отсмеялся Роберт. - Пошли на боковую.
Так, смеясь, они и разошлись по своим комнатам.
Найджел быстро разобрал постель, выключил свет и уже в темноте разделся и лёг. На шторы они ещё не накопили, вот и приходится... Первый этаж всё съедает. Но зато сами себе хозяева. А что крутятся они, так все крутятся, перебиваются, как могут и чем могут. Им ещё получше многих. Конечно, аренда, налоги, да ещё ссуда на них висит, но это у каждого своё, и разве тогда они думали об этом? Нет ведь, одна мысль была - выжить...
...Распределитель был набит так плотно, что в камерах даже драк не было. Для драки хоть какой-то простор нужен. И когда его впихнули к работягам, тем, очумевшим от многочасового стояния, было уже всё равно. Хоть спальник, хоть чёрт, хоть... лагерник. Просто ещё один, что место занимает и дышит. Он успел, пока надзиратель даже не вталкивал, вдавливал его в плотную стену из тел, прикрыться руками, и теперь стоял спокойно, стараясь не привлекать внимания. Спальникам везде плохо, а уж джи ещё хуже...
...Найджел недовольно крутанулся на другой бок. Опять это в голову лезет. Давно уже спал спокойно, и вот... Только подумал о прошлом, а оно сразу рядом. Ну его, год уже скоро будет. Он лёг поудобнее, закрыл глаза...
Крики, свист плетей и дубинок, топот множества ног и сквозь этот шум еле различимые тихие голоса надзирателей, когда они между собой.
- Из-за чего спешка?
- Пойди и спроси.
- Наше дело маленькое.
- Чего СБ надо?
- А я знаю?
И противный холод в животе предчувствия каких-то неизвестных и потому особо страшных неприятностей. С каких это пор сортировка во дворе? И какая это сортировка, когда все вместе: и работяги, и домашние, и спальники, и малолетки? Да, точно, вон детские камеры гонят. И отработочных? Да, вон и они. Что, и лагерники? Но это... это тогда... конец?
- Стоять, скоты, стоять! К-куда, образина?!
Он еле успел увернуться от летящей в лицо дубинки. Серые мундиры СБ, сколько их? Никогда в распределителях не видел таких. Неужели и впрямь конец? И когда их всех наконец выстроили странным непривычным строем: мальцы впереди, взрослые сзади, надзиратели... надзиратели цепочкой впереди и "серые" вдруг развернулись в такую же цепочку и вскинули автоматы... он уже всё понял и замер в оцепенении. Застучали первые выстрелы, кто-то закричал, и вся масса сорвалась с места. И он бежал и кричал, метался вместе со всеми, спотыкаясь о лежащие и перепрыгивая через корчащиеся тела, уже ничего не разбирая... И вдруг труба, чёрное отверстие у земли, большой дворовой сток. Ничего не понимая, он на зверином чутье метнулся к ней, свистнув по-Паласному. И вдруг новая стрельба от ворот. Кто-то бежавший перед ним упал, он перепрыгнул через него, упал на землю и на четвереньках рванул в чёрную пустоту. Извиваясь, обдираясь о шершавые стенки, полез туда, в вонючую глубину. Уткнулся в какую-то плотную, но живую преграду и тут же получил ощутимый пинок сзади. Преграда чуть шевелилась и хрипло дышала.
- Кто здесь? - тихо спросил он.
- Заткнись! - рявкнули сзади камерным шёпотом.
Сзади, над ними, с боков кричали и стреляли. Труба гудела и дрожала. И они дрожали вместе с ней...
...Найджел откинул одеяло и сел на койке. Чёрт, ну почему эта гнусь не отпускает его? Он встал и прислушался. Вроде никого не разбудил, спят. Свет он не включал. Как и все спальники, он хорошо ориентировался в темноте, а уж в своём-то доме... Бесшумно скользя босыми ногами по прохладному полу, он прошёл на кухню, на ощупь нашёл по вмятине у ручки свою кружку и налил воды. Медленно, маленькими глотками выпил. Убрал кружку и снова прислушался. Нет, всё тихо. И пошёл обратно.
Надо думать о другом. Скажем, о тех же тратах, нет, покупках. В первую очередь надо Робу костюм купить, а то ему и в мэрию, и в банк ходить. И плащ, куртку же на костюм не наденешь. И ботинки. Прорва какая-то. Это ж сколько денег уйдёт? Найджел улыбнулся. Роб взовьётся, конечно, но если объяснить, что так нужно для дела, а не для форса, то согласится. Ради дела Роб на многое пойдёт, даже на такие траты.
Всё ещё улыбаясь, Найджел вернулся к себе и лёг. Нет, если удастся подбить Роба на такое, здоровско будет. Да, и шляпу ещё. Он представил себе Роба во всём этом великолепии и тихо засмеялся, фыркнул смехом в подушку. И заснул, уже ни о чём не думая.
* * *
Рассел лежал на койке, повернувшись лицом к стене. Он теперь спал совсем плохо. Ночи напролёт лежал без сна. Всё шло не так, должно было быть по-другому. А как? Ничего не понятно. Где и когда пошло не так? Обрывки воспоминаний не помогают, а только мешают. И от них не избавиться...
...В голосе и взгляде отца явная насмешка, но его это давно не трогает. Он хочет понять.
- Зачем это тебе, отец?
- Я - учёный, Рассел, исследователь. Мне интересно. Для меня этого вполне достаточно.
- Я практик, отец.
- Ты прагматик. Ты неплохой специалист, Рассел, но ты только исполнитель. Жаль. Я рассчитывал на тебя. А ты - простое приложение к аппаратуре.
Он зло дёргает плечом, но молчит. Как будто он не знает, что происходит с теми, чьи идеи не понравились, или наоборот, слишком понравились... тому же отцу. Исполнитель! Как будто отцу нужен рядом... творец? Двум творцам в одной лаборатории слишком тесно.
- Ты, - отец не спеша со вкусом закуривает, - ты можешь очень много, Рассел. Странно, но у меня такое впечатление, что ты не хочешь... мочь. Человек - это то, что он может, Рассел, но важнее, что он смог. Смог. Нереализованные потенции не существуют.
- Не рождённые дети, так, что ли? - пытается он съязвить.
Быстрый внимательный взгляд отца.
- Неплохо, совсем даже неплохо. Мне нравится этот образ. Может, - отец улыбается с более явной насмешкой, - тебе стоило попробовать себя в беллетристике?
Он хмуро отводит глаза. Для отца нет более презренного слова. Насладившись его молчанием, отец продолжает:
- Человек - не большая тайна, чем любое другое существо. Конечно, его физиология имеет ряд особенностей, но в принципе... Все борются с особенностями, пытаются их устранить. Глупо! Физиология сильнее. Я её использую. В этом суть, Рассел, - отец смеётся. - Человек - это та же машина, главное - знать, на что и как нажимать.
Он не выдерживает и резко, едва не опрокидывая стол, за которым они сидят, встаёт.
- Меня... меня ты тоже... используешь?!
- Сядь! - резко командует отец.
И он, не успев даже осознать этого, выполняет приказ.
- То-то, - доволен отец и опять смеётся. - Разумеется, да.
Он переводит дыхание и со старательным спокойствием спрашивает:
- А ты не боишься, что и я использую тебя? Когда-нибудь.
- Это "когда-нибудь" никогда не наступит, Рассел. Ты слабее меня. Кроме того... всегда легче предусмотреть и предотвратить. Тебе это недоступно.
- Нет, - вырывается у него. И отбросив требующую осмысления фразу о предусмотрительности и уже не помня себя от обиды, он срывается и снова встаёт: - Ты тоже... не сложнее. И моя аппаратура справится с тобой, как... как с последним рабом.
Взгляд отца становится серьёзным, даже напряжённым.
- Вот как? Это интересно. Такой аспект... Весьма интересно. И не лишено... совсем не лишено... Как подкрепление... Не основа, а инструмент. Интересно. Садись. Ты не допил кофе.
Приказной, знакомый с детства тон заставляет его снова опуститься на стул и взять чашку. Он пьёт под внимательным взглядом отца.
- Успокоился? Вот и отлично. Ты никогда этого не сделаешь, Рассел. И ты знаешь это так же хорошо, как и я.
- Да. А ты знаешь, почему?
Отец усмехается.
- У тебя не хватит на это силы. Творец всегда сильнее своего творения. Ты слаб. Ты - сильный специалист, но слабый человек. Не обманывай себя, Рассел. Самообман нерационален...
...Рассел повернулся на спину, отбросив одеяло. Да, себя обманывать незачем. Отец прав. В этом - безусловно. Даже выстрелить самостоятельно, без приказа, просто нажать нужный рычажок, привести в действие послушную машину убийства ... так и не смог. Хотя в тире и на стрельбище показывал очень неплохие результаты. А в жизни... Да что там, дважды держал под прицелом этого чёртова индейца, накручивал себя и... и не смог. И в наглую рожу Сторма... не смог. И раньше. И объекты для аппаратного воздействия ему приводили. А ведь как хотелось иногда... по своему выбору. И помощники, и стажёры приходили с предписаниями. И уходили, бесследно исчезали... А его даже не ставили в известность ни о причинах, ни... Да... нет, не надо об этом. Это в прошлом. А что ему делать сейчас? Там, в Джексонвилле всё казалось таким простым. Да, он не дал Сторму разыграть себя как карту, но... но Сторм выворачивается. Теперь разыгрывает карту Джен. Джен жива! В это трудно поверить. Сторм утверждает, что тогда только имитировал. Врёт. Просто не рискнул убить Джен. Побоялся. Кого? Индейца? Или русских, всё-таки Джен русская, и за её смерть могли спросить строже. Следователь обещал передать извинения. Смешно, нелепо, но ему и в самом деле важно, что думает о нём... Чёртов спальник! Влез в его жизнь, в его душу. И теперь распоряжается по-своему. Что ж, пусть парень найдёт Джен, пусть останется с ней. Джен не будет одинока. Ничего нет хуже одиночества. Каким же одиноким был отец, если под конец так привязался к спальнику...
...Через день он опять пошёл к отцу. Конечно, если на неделю спальника лишить работы, тот загорится. А домашнему, которого использовали каждую ночь, тому и двух дней достаточно. Тогда, уходя, он не запер парня в камере, а велел хорошенько убрать квартиру. Так как физическая нагрузка столь же необходима спальнику. И выполнение приказа надо обязательно проверять. Чтобы не создавалось опыта бесконтрольности. В конце концов, отец не так уж часто просит его о чём-либо, можно пойти навстречу. Самому себе он не мог признаться в главной причине. Но знал твёрдо и неопровержимо. Его тянуло увидеть этого смуглого парня, ощутить его... Неужели это тоже наркотик? Он слышал о таком, но не верил. Слышал, правда, и о лечении. Восхитительно простом: менять спальников и спальниц каждый день, вернее, ночь. И всё же, всё же... Он открыл своим ключом дверь и вошёл, расстегнул плащ.
- Эй, где ты? - позвал он.
- Я здесь, сэр, - спальник бесшумно появился в холле, склонил голову в полупоклоне и подошёл принять у него плащ, улыбнулся.
И увидев эту улыбку, он забыл всё. Все приготовленные слова, всё тщательно продуманное презрение к спальнику...
...Рассел усмехнулся. Хорошо, что этот визит оказался последним, а то бы дошёл до того, что стал бы перекупать у отца этого парня. А потом... потом всё кончилось. А парень знал, что обречён, и относился к этому спокойно. Во всяком случае, на словах...
...Они лежали рядом, и даже сквозь сон он ощущал тепло этого мускулистого, полного жизни тела.
- Сколько тебе лет? - спросил он, не открывая глаз.
- Двадцать четыре полных, сэр, - последовал мгновенный спокойно-вежливый ответ.
- Ты... знаешь, что тебя ждёт?
- Да, сэр.
Это спокойствие задело его. Он открыл глаза и повернулся к лежащему рядом.
- Ты слишком спокойно говоришь об этом.
И в ответ на прозвучавший упрёк:
- Умоляю о милостивом прощении, сэр.
Он покраснел и отвернулся. В самом деле, разве у парня есть выбор?
- Ладно. Пойди, свари кофе.
- Да, сэр.
Парень мгновенным ловким движением встал и пошёл к двери.
- И к кофе сам посмотри чего-нибудь, - сказал он вслед.
Спальник обернулся в дверях, блеснув улыбкой.
- Да, сэр. Слушаюсь, сэр.
И когда за парнем закрылась дверь, он выругался. И ругался долго, страшной безобразной руганью, пока его не отпустило, пока не почувствовал, что освободился от обаяния этой улыбки.
- Всё готово, сэр, - встал в дверях спальник.
- Подай сюда, - кивнул он, садясь в кровати.
Почти мгновенно парень вошёл с подносом. Он не приказал ему, как в тот раз, одеться и теперь мог любоваться тёмно-бронзовой ожившей статуей, этим телом, необыкновенно сочетающим силу и гибкость. На подносе маленький кофейник, чашка, сахарница, молочник, тарелка с бисквитами. Дорогой сервиз на одного. Парень с привычной ловкостью пристраивает поднос на кровати.
- Принеси ещё чашку.
- Слушаюсь, сэр.
И когда спальник вернулся с чашкой, не фарфоровой, а фаянсовой, простой и явно не из другого сервиза, а обыкновенной дешёвкой, он налил кофе в две чашки.
- Это тебе. Пей. И бери бисквит.
Мгновенный быстрый взгляд бархатно-чёрных глаз и тихое:
- Прошу прощения, сэр. Пригубите, сэр.
Он кивнул и, соблюдая ритуал, коснулся губами края фаянсовой чашки и одного из бисквитов.
- Спасибо, сэр.
Жестом он показал парню, чтобы тот сел не на пол, а на кровать. Ну, ты смотри, какой кофе хороший!
- Ты часто варишь кофе?
- Когда прикажут, сэр.
- У тебя хорошо получается. Молодец.
- Спасибо, сэр, - парень благодарно улыбнулся.
Пил и ел парень красиво. Как всё, что делал...
...Спальник всё делает красиво. Рассел усмехнулся. Он как-то видел, как этот индеец нёс на спине ящик с чем-то явно тяжёлым. Красиво шёл. И потом... даже тогда, лёжа без сознания и потом под дулом, парень был красив. И в ту ночь, когда он пришёл в Цыетной квартал сказать о Джен... Рассел нахмурился. Неужели парень не поймёт, что он не обманывал, что смерть Джен была и для него ударом. Но... но отец и в этом оказался прав: он слаб. Смерть Джен ударила его, и он сломался, а этот чёртов индеец устоял. Он помнит это лицо. Красивое лицо спальника, ставшее жёстким и даже не злым, а исступлённым. Говорят, этот парень многих убил. Что ж, скорее всего, так и есть. Просроченный не перегоревший спальник в раскрутке - страшное явление. Огромная сила, отличное знание человеческой анатомии и никаких тормозов. Это пострашнее даже раба-телохранителя. Те управляемы, а раб в раскрутке - нет. Что ж, если Сторм всё-таки не соврал, и Джен жива, и русские в самом деле отпустили всех цветных, и парень смог найти Джен, то... то пожелаем Джен силы. Душевной. Держать такого в повиновении совсем не просто. Но... но он сделал всё, что мог, предупредил Джен... как мог... поговорил с парнем... хотя нет, они тогда говорили о другом... чёрт, опять всё путается... тёмное строгое лицо индейца... ухмыляющийся Сторм... бледная Джен с заломленными за спину руками и в разорванной на груди блузке...
Рассел со стоном сжал голову руками. Нет, лишь бы не это. Но его уже опять захлёстывал водоворот лиц, обрывки виденного и слышанного. Рассел перевернулся на живот и обхватил обеими руками тощую тюремную подушку, вжался в неё лицом. Опять... Он ничего не может с этим поделать... Все, кого он любил, умерли, а живут те, кого он ненавидит. Чтобы Джен жила, он должен её возненавидеть. Но он не может этого. Джен... Джен... Джен... Он так надеялся, что избавился от прошлого, стал другим, и вот всё рухнуло. И виновата в этом Джен. Ему надо возненавидеть её. Тогда она выживет. У него отняли всех, кого он любил, всех. Начали с мамы и закончили отцом. И он думал, что этим всё кончилось. Он остался один. Остались ненавидимые, презираемые им. Ему было плевать на них. На всех. И на себя. Он был уверен, что этот его мир надёжен. А мир рухнул, рассыпался обломками и осколками. И Джен - только один из этих осколков. Боже, как болит голова. Скорей бы утро. Завтрак, уборка камеры, оправка, допросы наконец, но движение, живые люди... чтобы не думать... ни о чём не думать.
* * *
Ночью пошёл дождь. Ларри проснулся от щёлканья капель по козырьку и встал проверить: не подтекает ли окно. Ощупав раму и убедившись, что сухо, он вернулся к кровати. Марк вздохнул и шевельнулся во сне, но не проснулся. Ларри осторожно лёг и натянул одеяло. Ещё рано, можно поспать. В дождь хорошо спится. И Марк успокоился. А то первые ночи просыпался при каждом его движении. Стоило ему шевельнуться, как Марк сразу привставал в своей кровати и спрашивал:
- Пап, ты где?
А то и просто перебирался к нему и не понимал, почему он требует, чтобы Марк спал отдельно, в своей постели. Хотя... в самом деле, откуда Марку знать. В питомнике все спали прямо на полу вповалку, а потом на общих нарах в рабском бараке. И даже здесь... Сэмми тогда втиснул в отведённую малышам выгородку большую кровать, и опять же все пятеро спали вместе. Конечно, Марку трудно привыкнуть. Но... но всё равно, что бы ни было, но он постарается, чтобы Марк жил по-человечески, а не по-рабски.
Ларри лёг и завернулся в одеяло. Ещё ночь, можно спать. Больше недели он уже дома, и вот странно: сразу и кажется, что очень давно вернулся, и будто это вчера было, настолько всё хорошо помнится...
...Утро было холодным и ясным. Они все уже доели кашу и пили кофе со свежими лепёшками, а малыши - Том и Джерри - канючили конфет или хотя бы печенья, когда в кухню вошёл Джонатан. Румяный, чисто выбритый. Обвёл стол и их всех холодно блестящими синими глазами. У него почему-то сразу потянуло холодком по спине, хотя утро только начиналось и ничего такого за ночь не могло произойти. Но тут Джонатан, кивком ответив на их нестройное: "Доброго вам утречка, масса", заговорил:
- Мамми, в кладовке жучки появились. Почему мука возле мешков просыпана?
- Так, масса Джонатан... - начала Мамми, но её уже не слушали.
- Сэмми, почему в инструменталке беспорядок?
Смуглое лицо Сэмми заметно посветлело. В кухне стояла мёртвая тишина, и только голос Джонатана.
- Дилли, все тряпки перестирай, у бидонов грязные горлышки, коровы плохо вычищены... В птичнике грязно, Молли, почему все корма вперемешку и без счёта засыпаны?... Стеф, почему не записан расход солярки за неделю? Масло разлито...
В кухню вошёл повесить ключ от душа Фредди, и Джонатан, закончив со Стефом, посмотрел на него.
- Фредди, почему в деннике у Дракона пол проломлен? И седловка вся опять перепутана.
Ироничная улыбка, с какой Фредди зашёл в кухню, мгновенно исчезла. Фредди густо, до коричневого цвета покраснел и, круто повернувшись на каблуках, не вышел, а вылетел из кухни, и, пока закрывалась за ним дверь, они видели, как Фредди бежит к конюшне. Он открыл уже рот, чтобы сказать, что Фредди не при чём, они же только вчера вечером приехали, Фредди не мог успеть не то, что порядок навести, просто рассмотреть и проверить всё.
- Помолчи, Ларри, - бросил, не глядя на него, Джонатан.
Он почувствовал, как дрожит сидящий рядом Марк, и обнял сына за плечи. Марк прижался, спрятав голову у него подмышкой.
- Рол, - продолжал Джонатан, - сено неаккуратно заложено, вываливается.
А вот и его черёд.
- Ларри, до ленча можешь заняться своей выгородкой. Всё необходимое возьмёшь сам. После ленча подойди к кладовкам. Сэмми, после ленча тоже будешь там нужен.
- Да, масса, - пробормотал Сэмми.
Но Джонатан, уже не слушая их сбивчивых объяснений и оправданий, вышел. И сразу вскочил из-за стола и бросился к двери Роланд. Допивая, дожёвывая на ходу, заметались остальные...
...Ларри улыбнулся воспоминанию. Устроил им тогда Джонатан разгон, что и говорить. До ленча все носились, как... да под плетью так не дёргались. Тома и Джерри Мамми сразу загнала в свою выгородку, и они там до ленча сидели, носа не показывали, голоса не подавали. А остальные мальчишки, кто постарше, пошли с родителями на работу. Марк не отходил от него ни на шаг. Вдвоём - у остальных у всех свои дела - они и поставили ещё одну кровать для Марка и даже маленький столик к окну втиснули. И стало в их выгородке не повернуться. Но к ленчу у Марка была своя застеленная кровать, на стене пристроились две полочки для книг и третья для всяких мелочей, пол вымыт, под стол у окна задвинуты две табуретки, пониже для него и повыше для Марка, чтобы они могли сразу вдвоём сидеть. Он догадывался, зачем Джонатан велел ему после ленча подойти к кладовкам, но в ответ на вопросительный взгляд Сэмми только пожал плечами. Дескать, не знаю. Не хотел искушать судьбу. Ели за ленчем быстро и сосредоточенно, без обычных шуток и подначек. И опять встали с последними глотками.
- Гвозди сам разберёшь, - буркнул Сэмми.
Билли молча кивнул и побежал в инструменталку, а он и Сэмми пошли к кладовкам. Джонатан был уже там. Кивнул им и очень просто сказал:
- Смотри, Ларри, какая из этих трёх тебе подходит. И что надо переделать.
- Под мастерскую, сэр? - зачем-то переспросил он.
И Джонатан опять кивнул. Сэмми оторопело захлопал глазами, набрал полную грудь воздуха, отчего стал почти квадратным, но промолчал. Так началась у него новая жизнь.
Ларри вздохнул, вытягиваясь во весь рост. Да, именно в тот день вечером, за ужином, когда всех отпустило дневное напряжение, это и произошло. Он сказал всем, кто он. И под недоверчиво насмешливыми взглядами выложил на стол свои поделки. Аханье и восторженные взвизги женщин, уважительное покачивание головой Стефа, осторожно вертящего в руках брошку-бабочку, детское удивление Роланда... Приятно вспомнить. И не стало Ларри-Шкилетины, дворового доходяги, гонимого слабака... Он раздал брелочки и брошки, Дилли чуть не расплакалась - никак не могла выбрать, Стеф положил перед Мамми бабочку.
- Ну, как тебе?
Мамми только вздохнула в ответ. И Стеф с улыбкой кивнул, а когда мужчины наконец выбрали себе по брелочку, а женщины по брошке, подвинул оставшийся на столе ворох.
- Спрячь, Ларри. Продашь - живые деньги на руках будут.
- Дорогая штука, - кивнул Роланд, любуясь своим брелком.
- Нет, - возразил он, - материал-то...
- А работа? - не дал ему закончить фразу Стеф. - Не дури, парень. За подарки спасибо тебе большое. Но у тебя вон, малец на руках, расходов много.
Он кивнул.
- И ты... давно это умеешь? - спросил Рол.
- Давно, - честно ответил он.
- Конечно, - кивнул Стеф. - За месяц так не выучишься.
- Значит, это что, - загудел Сэмми, - значитца, это тебе для этого мастерскую делаем, так выходит?
- А для чего ж ещё? - хмыкнул Роланд. - А инструмент у тебя есть? Это ж просто руками не сделаешь.
- Купил я инструмент, - улыбнулся он.
- Это вот корзина, что ли?
- Да.
Стеф присвистнул.
- Однако в долгах ты теперь надо полагать...
И все понимающе закивали, завздыхали...
...Ларри вздохнул сквозь сон. О подлинном размере своего долга знает только он сам. Да ещё Фредди. Фредди обещал тогда уладить всё с Джонатаном. Но уладить можно десятку, ну, сотню, а у него... В первый раз семьсот тридцать, и во второй почти восемьсот. Часть он привёз, но всё равно. Надо считать полторы тысячи. Уму непостижимо, когда и как он это выплатит. Хорошо, лечили его за счёт лендлорда, и, как ему объясняли в госпитале, за лечение с него по закону не должны вычитать, но он же толком и не работал ещё. Продать всю эту белиберду... это гроши. Марку на пакетик конфет. Нет, это не выход, конечно. Расплатиться работой... Что же, это возможно, но опять... время. Материал дороже работы. Если он будет работать из материала Джонатана, то это тоже не выход.
Далёкий крик петуха заставил Ларри приподняться на локте и прислушаться. Да, уже утро. Пора вставать. Ничего, мастерская, считай, есть, материал для белиберды - тоже, а там и настоящая работа подвалит. Ничего, он всё выдержит.
Ларри встал, погладил курчавую голову сына и включил свет.
- Вставай, Марк, уже утро.
И пока Марк вздыхал и ворочался, Ларри наводил порядок в их крохотной комнатке. Зашумели в соседних выгородках. Громко заскрипела двухэтажная кровать, которую Стеф соорудил для Тома и Джерри, Мамми, хлопнув дверью, протопала на кухню, и почти сразу захлопали остальные двери.
- Вставай, - уже строже повторил Ларри и тут же улыбнулся его заспанной мордашке. - Что, сон был интересный?
- Ага, - Марк сел в постели, кулачками протирая глаза, - будто мы с тобой поехали далеко-далеко, а там... - и надул губы, - ой, а дальше я не увидел.
- Вечером ляжешь спать и досмотришь, - утешил его Ларри, натягивая рабские штаны. - Давай быстро.
Марк послушно вылез из-под одеяла и стал одеваться. Ларри быстро застелил свою кровать, помог Марку, и они пошли на кухню. Где уже трещал в плите огонь, а у умывальника толкались взрослые.
У Мамми, как всегда, всё готово с вечера, только разогреть осталось. И пока все умылись и расселись, на кофейнике уже прыгала крышка, лепёшки горячие, и каша в мисках дымящаяся.
- Ларри, брикеты перетащить надо.
- Не проблема, Рол, - кивнул Ларри, - сделаем.
От завтрака до ленча Ларри со всеми. На общих работах, как шутит Стеф. А уж с ленча до обеда он сидит в своей мастерской, и к нему никто не суётся. Все видели, как Фредди, чтобы зайти, стучался, и открыл Ларри не сразу. Так что остальным и лезть нечего. И незачем. Никто не любит, когда над тобой стоят и смотрят. А что он Марка при себе там держит, так кого ж ему и учить, как не сына.
Шумно допивали кофе и вставали из-за стола, разбирали из сушки куртки. Ларри снял высохшие за ночь рубашки и портянки, отдал их Марку.
- Отнеси, положи на мою кровать. В ленч разберу.
- Ага.
Придерживая стопку подбородком, Марк побежал по коридору к их выгородке. Ларри застегнул куртку, натянул на голову шапку и вышел под холодный зимний дождь.
Возле сенного сарая его нагнал Марк. Курточка застёгнута, шапка натянута на уши, штаны заправлены в сапожки. Ларри молча улыбнулся и кивнул ему. Конечно, помощи здесь от малыша немного. С брикетами прессованного сена и взрослому мужику непросто, но само сознание, что он не просто так, а с отцом, делало Марка таким счастливым, что ни у кого, с кем работал Ларри, не поворачивался язык отогнать мальчишку.
Роланд выдернул из брикета травинку, пожевал её, сплюнул и убеждённо сказал:
- Этот коровам пойдёт.
Ларри, ничего не понимавший в особенностях сена, кивнул, а Марк, подражая Роланду, тоже пожевал травинку и авторитетно согласился:
- Точно. В самый раз будет.
Роланд со смехом надвинул шапку ему на глаза, и вдвоём с Ларри потащил брикет к скотной. Марк шёл рядом, старательно поддерживая свисающий угол.
Когда закончили переноску, Роланд убежал на конюшню. А Ларри остался на скотной расставлять брикеты и вскрывать их. Потом помог Дилли заложить корм и убрать навоз, вымыл большие, уже непосильные для неё, бидоны и пошёл в Большой Дом помогать Сэмми разламывать парадную спальню.
Всё мало-мальски ценное уже оттуда вытащили, и сегодня они поднимали паркет. Тот, конечно, и поцарапан, и выщерблен, но если его перебрать и заново подстругать, то может получиться совсем не плохо. А на небольшую комнату даже узор получится. Марк помогал Билли сортировать дощечки по форме и цвету и увязывать их в пачки для переноски.
Работали споро и слаженно, без спешки и остановок. За неделю Сэмми привык, что Ларри не слабее, а то и сильнее его, и отношения между ними стали ровными. А вечерние рассказы Ларри о больнице, больничных порядках и - самое главное - тамошней кормёжке были настолько интересны, что первую же попытку Дилли съязвить Сэмми пресёк самым решительным образом.
К ленчу они управились с полом в спальне.
- После ленча ты в мастерской, значитца?
- Да, - Ларри старался говорить спокойно, но при одном упоминании о мастерской невольно расплывался в улыбке.
Они уже шли через двор к бараку. Сэмми кивнул и с каким-то удивлением спросил:
- Нравится тебе это дело, выходит?
- Да, - твёрдо ответил Ларри. - Это... это моё дело, понимаешь?
Сэмми хмыкнул и кивнул.
В бараке Ларри и Марк вымыли руки, куртки сразу повесили в сушку. Высохнуть за ленч, конечно, не успеют, но хоть холодить, когда наденешь, не будут. Ларри прошёл в свою выгородку разобрать и разложить вещи и вернулся в кухню, где все уже расселись, а Мамми раскладывала по мискам кашу. Ларри занял своё место и принял у Мамми дымящуюся миску.
- Ну, приятного аппетита всем, - сказал Стеф, втыкая ложку в густую маслянисто блестящую массу.
Ему ответили неразборчивым - рты у всех уже набиты - добродушным бурчанием.
Ели, как всегда, быстро, помня усвоенное ещё в питомнике: что съел - то твоё, а что не успел... Ларри, как все, вытер хлебом миску и припал губами к кружке с кофе. Ох и хорошо! Мамми собирала опустевшие миски, с грохотом сбрасывая их в лоханку с горячей водой. Ларри допил кофе, отодвинул кружку и посмотрел на Марка.
- Готов, сынок?
- Ага, - кивнул Марк, торопливо допивая.
Вставали из-за стола и остальные.
- Билли, сейчас эти связки перетащишь, - загудел Сэмми. - Бери по две, не надорвёшься.
- Ага?
- И много их? - поинтересовался Роб.
- Вот и укладывай их в кладовку, - засмеялся Роланд, - заодно и пересчитаешь.
Страсть Роба всё пересчитывать и всюду совать нос была уже всем известна. Над ним смеялись, но не гнали. К тому же его стремление подбирать всё рассыпанное или брошенное бывало даже полезным. Роб сопел, пыхтел, терпел насмешки и продолжал приставать ко всем с вопросом, вызывавшим общий смех:
- А это выгодно?
Пожалуй, серьёзнее всех относился к нему Стеф, объясняя, чем уголь выгоднее газа, что такое прибыль и зачем она нужна. Мастерская Ларри была единственным местом, куда Роб не пытался сунуться. Пока не пытался. Сейчас он только взглядом проводил идущих к мастерской Ларри и Марка и уже после этого побежал к кладовке, где хранились рамы, плинтусы, панели, словом, всё деревянное, что отдиралось и выламывалось в Большом Доме.
* * *
Ясная погода держалась недолго. Снова зарядили холодные зимние дожди. Пару раз даже ледяная крупа сыпалась. Эркин относился к этому спокойно. Да и остальные тоже. За баней, правда, больше не собирались: холодно. Обычно набивались в одну из комнат мужского барака, где и шёл вечный непрерывный трёп о выпивке и бабах. Эркин быстро понял, что говорят, в основном, одно и то же, и ходил туда, конечно, но только чтоб не выделяться, и особо не засиживался. Ему и так хватало занятий. А пару раз они с Ивом, оказавшись вдвоём в комнате, тянулись в полную силу. К удивлению Эркина, кое-что из общего комплекса Ив и раньше знал. Это какой же спальник ему показал? Но спрашивать не стал. Не лезь в чужую душу, тогда и твою не тронут. И сегодня они всласть потянулись, размялись и теперь лежали на кроватях, отдыхая.
- Ты не куришь совсем?
- Иногда для компании, - честно ответил Эркин и пояснил: - Не люблю я его. И дыхание сбивается.
Ив кивнул, перевернулся на живот, опустил руку и почесал уши лежавшего, как всегда, под его кроватью Приза. Приз постучал хвостом по полу.
- Я тоже не курю. Так... совсем редко. И пить не люблю. Я... я один раз пьяным был... так было противно!
Эркин ответить не успел. С треском, едва не слетев с петель, распахнулась дверь, и недавно подселённый к ним Алёшка - парень чуть старше Ива - с порога заорал по-русски:
- Чего дрыхнете?! Списки вывесили!
- Что? - переспросил по-английски Ив, быстро хватая Приза за ошейник.
- Списки вывесили, - ответил по-английски Эркин, быстро обуваясь. И уже на ходу натягивая куртку, пояснил: - На кого визы готовы, - и выбежал из комнаты.
По всему бараку хлопанье дверей и топот ног. Ив, захваченный общей волной, обулся и побежал за всеми.
Эркин с ходу врезался в толпу возле канцелярии и полез к читавшей списки Жене, ничего и никого не замечая. Его толкали, были в спину и по плечам отталкиваемые им люди. Он даже не отмахивался, потому что звонкий голос Жени произносил:
- Мороз Алиса Эркиновна... Мороз Евгения Дмитриевна... Мороз Эркин Фёдорович... Морозов Антон Михайлович... Муркок Эдвард Вильямсович...
Эркин встал рядом с Женей, тяжело перевёл дыхание. Она не обернулась, продолжая читать список, а только чуть переступила, прислонившись к нему. И Эркин сам не понял, как это произошло, но обнял её за плечи. И стоял так, пока она дочитала до конца, и ещё раз с начала, и нашла некоторым, особо недоверчивым, их имена, и по-русски, и в английском варианте. И, как и в прошлый раз, комендант зычно созвал отъезжающих на инструктаж.
Ив с Призом не рискнул лезть в самую гущу. Что он есть в списке, надеяться нечего. Его месяц положенного ожидания только начался. И всё-таки он, как и все, напряжённо прослушал список и отошёл только тогда, когда толпа стала распадаться. Вроде, мелькнуло имя индейца. Жаль, конечно, они уже, можно считать, подружились, и вот... Нет, пусть парню улыбнётся удача, кто спорит, но он-то снова... один...
- Ничего, Ваня, - непривычно весёлый Роман крепко хлопнул его по плечу и продолжил уже по-английски: - Придёт и твой день.
Ив кивнул и переспросил:
- Как ты меня назвал?
- Ваней. Ты же Иван, значит, Ваня.
- Понятно, - Ив кивнул и с улыбкой ответил по-русски уже почти свободно. - Спасибо.
Список был большим, и суета в лагере началась невообразимая. В баню и камеру хранения не протолкаться, срочно достирывалось и вывешивалось в сушку бельё, носилась ошалевшая от перспективы переезда ребятня. Дождя уже никто не замечал.
За обедом ели впопыхах, у всех дел выше маковки.
- Эркин, в баню пойдёшь, - Женя торопливо ела, - сразу надень чистое, а грязное мне занеси, - и не давая ему ответить. - Как ты сушишь, оно и завтра мокрым будет. Я место уже заняла, сразу в прачечную неси. Алиса, не вертись. И не копайся. И потом в барак приходи, надо всё перебрать и увязать.
Эркин только кивал в ответ. Похожие разговоры шли и за другими столами.
И после обеда продолжалась та же суматоха.
После того случая Эркин ещё пару раз брал с собой в баню Толяна, но сегодня Ада и не заикнулась об этом. Понятно, что сейчас не до чужого мальца. Но Толян сам решил иначе и, уже у входа в баню догнав Эркина, пристроился рядом. Эркин поглядел на него сверху вниз и ничего не сказал.
В бане было тесно и шумно. Принимая их талоны, банщик буркнул:
- На одно место идите, тесно сегодня.
Эркин не стал спорить, с первого взгляда поняв, что два места рядом не найдёшь. Ну, да ничего. Рассиживаться в предбаннике, как некоторые, что могли часами болтать полуодетыми и вздыхать кто о пиве, кто о квасе - если пиво Эркин ещё и пробовал, то о квасе только слышал - он не собирался. А уж сегодня...
- Давай по-быстрому, - сказал он Толяну, стаскивая с себя куртку.
А сзади банщик уже останавливал кого-то:
- К-куда?! Занято всё. Ждите, я сказал.
- Успели, - хмыкнул Эркин.
И Толян отозвался понимающей улыбкой, так же тщательно увязывая свои вещи в аккуратный узел.
В мыльной так же тесно, пар и водяные брызги туманом, шум воды и гул голосов. Не хватало ни мест, ни шаек. Эркин невольно нахмурился: теснота и необходимость мыться стоя напомнили рабский душ в имении. Оставив Толяна полоскаться в шайке и держать его место, он ушёл под душ. Там было чуть свободнее, хотя и здесь его всё время толкали и задевали. Но просто потому, что тесно. Чего другого ни у кого даже в мыслях нет, это же сразу, по первому касанию понятно. Торопливо и не особо тщательно - не работаешь, так и не потеешь, вот и нету особой грязи - вымывшись, Эркин вернулся к Толяну.
- Готов?
- Ага, - заторопился Толян, возя мочалкой по телу. - Я сейчас.