Зубачева Татьяна Николаевна : другие произведения.

Тетрадь 4

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.23*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вычитано

ТЕТРАДЬ ЧЕТВЁРТАЯ

  
   Дрова привезли через неделю в воскресенье, в тёплый пасмурный день. Эркин с утра уже покрутился на рынке, кое-чего перехватил и к нужному времени, независимо поглядывая по сторонам, подошёл к дому.
   Он успел вовремя. Грузовик уже стоял у калитки, и Женя торговалась с шофёром. Эркин остановился в пяти шагах, и Женя, скользнув по нему взглядом, решительно закончила спор.
   - Нет, и ещё рез нет. Мы договорились о подвозе и разгрузке. Вот и разгружайте.
   - Но, мисс...
   - Нет. Вот, - она будто только сейчас увидела Эркина. - Вот он вам и поможет, - и взмахом руки подозвала смиренно стоявшего в нескольких шагах индейца.
   Шофёр сплюнул и пошёл открывать борт.
   Слова о помощи были только словами. Основная работа, конечно, досталась Эркину. Он и перетаскал на себе тяжёлые, в человеческий рост длиной, брёвна во двор к сараю. Шофёр только скатывал их из кузова к нему на плечи.
   Когда с этим было закончено, и грузовик уехал, Женя вышла с ключом и открыла сарай. Она хотела остаться, но Эркин взглядом попросил её уйти - ещё увидит кто, а Женя ведь совсем не умеет смотреть на раба как положено белой госпоже, - и не спеша взялся за работу. Распахнул дверь сарая и подпёр её камнем, снял и повесил на угол двери куртку, закатал рукава рубашки, вытащил из сарая козлы, пилу и топор. Так же основательно установил козлы, попробовал их. Держат. И крякнув от натуги, взвалил на козлы первое бревно.
   Работать одному двуручной пилой нелегко. А когда дерево сырое, совсем погано. Пила негодующе взвизгивала, застревая в сырой древесине. Он высвобождал её, заводил заново в распил и продолжал работу. Не Жене он бы за такую работу не взялся.
   Неслышно сзади подошла Женя.
   - Давай вдвоём, - тихо предложила она.
   Он обернул к ней исказившееся бешенством лицо, но голос его был спокоен и почтителен.
   - Не беспокойтесь, мэм, всё будет сделано, как следует.
   Она поняла и ушла. А он снова продолжил войну с бревном и пилой.
   Тяжело ударился о землю первый отпиленный чурбан. Эркин передвинул бревно, выругался вполголоса и наложил пилу.
   - Бог в помощь.
   Эркин вскинул голову и медленно выпрямился. Возле калитки стоял высокий белобрысый парень в рабской куртке и, улыбаясь, смотрел на него. Белый и в рабском?! Эркин упёрся обеими руками в бревно и очень спокойно тихо спросил.
   - Ну и что?
   Негромкий ответный вопрос был настолько неожиданным, что его даже шатнуло.
   - Напарником возьмёшь?
   Парень улыбался, но глаза его не смеялись. И Эркин узнал это выражение голодной надежды. А парень, видимо, принял его молчание за согласие, и, поставив на землю деревянный ящик с ручкой - Эркин знал, что в таких обычно носят всякие инструменты, - быстро подошёл к козлам и взялся за вторую рукоятку пилы.
   - Пошёл?
   Эркин молча потянул пилу на себя, и, удерживаемая умелой рукой, пила запела, вгрызаясь в дерево. На сапоги брызнули струйки опилок.
   - Третий день без жратвы, - быстро говорил парень знакомой тихой скороговоркой. - Просить не умею, воровать не хочу. Ты как подрядился? За деньги или жратву?
   - По-всякому, - нехотя разжал губы Эркин.
   - Деньги твои, еду пополам, - быстро предложил парень.
   Их глаза встретились, и Эркин кивнул.
   Дальше они работали молча.
   Работал парень ловко, видно, что ему пила не в новинку. Они заканчивали второе бревно, когда к ним подошла Женя.
   - Так, - спокойно сказала Женя. - А второй откуда? Я с одним договаривалась.
   Парень так и застыл, и Эркин понял, что говорить придётся ему.
   - Это напарник мой, мэм, - он смотрел прямо в лицо Жени, надеясь, что она его поймёт, и что никто другой не заметит его дерзости. - Вместе работаем.
   И после его слов парень вскинул голову и тоже посмотрел Жене в лицо.
   - Не извольте беспокоиться, мэм, всё будет в лучшем виде.
   И тогда невольно усмехнулся Эркин: все подёнщики одинаковы.
   - Двойной платы не будет, - строго сказала Женя.
   - Поделим, мэм, - незаметно подмигнул ей Эркин и уже парню. - Давай что ли, пошёл.
   - Спасибо, - тихо сказал парень, когда Женя ушла.
   Ни один белый так бы никогда не сказал, только свой, и Эркин ответил ему уже как своему.
   - Спасибо после еды будет.
   А парень тихо, не прерывая работы, говорил.
   - Я койку у одной снимал, не здесь, в другом городе. За работу. А у неё муж из армии вернулся. Я сразу и без жилья, и без работы. Рвать когти пришлось. Вот третий день и маюсь.
   - За работу снимал это как? - заинтересовался Эркин.
   - А просто. По хозяйству мужской работы много. Вот за ночлег я ей и чинил, и дом обихаживал, и всё такое. А она и постирает, и приготовит, чтоб горячего поесть, с устали горячее надо. Но жратва моя, и за стирку платил, ну и ещё...
   - Мг, - Эркин с интересом посмотрел на парня. - И в койке работал?
   - Обошёлся. Нужна она мне на фиг, я так не договаривался.
   - Ага, - кивнул Эркин.
   Вот и выход для него. Надо Жене рассказать. А уж она соседям проговорится. Тогда не придётся улепётывать на рассвете и возвращаться в темноте.
   - Значит, шуганули тебя?
   - А ну их, - парень беззлобно, но крепко выругался. - Пошумели, конечно. Мужик разорался, дескать, он кровь проливал, а она тут и всё такое. Ну, пришлось его тряхнуть, что мне его геройство по фигу и пусть берёт свою... красотку, мне она с доплатой не нужна.
   - Побил его? - усмехнулся Эркин.
   - А на фиг? Он с одной рукой и дёргается весь. Стукнешь и сядешь ещё. А мне она никто и будет никем. Забрал инструмент и ушёл.
   Парень говорил весело, но Эркин уже слышал за этим весельем знакомую боль и отчаяние. Когда не тебя прогнали, а ты сам ушёл, не струсил, а не стал связываться. Когда главное - не показать боль. Нет, белый так не может, и не будет белый ни в какой нищете носить рабское, хотя и таких светлых мулатов в жизни не видел, ну ничего в парне от цветного нет, а всё же... всё же свой.
   На земле уже валялось много отпиленных чурбаков, и они взялись за топоры. Парень тоже снял куртку и остался в выцветшей армейской рубашке. Топор у него был свой. С непривычно коротким топорищем, небольшой, будто игрушечный, но хорошо заточенный, и действовал он им умело. В два топора они перекололи напиленное и уложили сразу в сарай. Эркин заметил, что укладывает парень поленья по-другому, как-то не так. И, пожалуй... пожалуй, так они быстрее просохнут.
   - Для сушки? - уточнил Эркин, показывая на образовавшиеся просветы между поленьями.
   - Ну да, - удивился его вопросу парень. - Всегда так делают.
   - Места много уходит, - заметил Эркин, - не влезут все.
   Парень недоумённо посмотрел на него и пожал плечами.
   - А не всё равно? Давай по-твоему.
   Эркин прикусил губу. Ему было не всё равно, но показать это нельзя. Чуть не выдал себя.
   - Буду класть, как привык, - наконец буркнул Эркин.
   - Давай и я, - предложил парень, - так быстрее.
   Быстро уложили поленья, и опять запела пила. Поодаль собирались глазеющие дети, да и взрослые поглядывали на совместную работу белого и индейца. На крыльце сидела с куклой Алиса. Ей было строго-настрого приказано не подходить и не мешать. Обилие зрителей сначала раздражало Эркина, но он заставил себя не думать о них. Парня они, видно, тоже раздражали, он уже не болтал, а только встряхивал головой, будто отгонял что-то мешающее ему.
   Они работали молча и слаженно. Слаженность появилась как-то сама собой, будто не в первый раз им вот так работать. Несколько раз в калитку заглядывали искатели работы, но, видя, что место занято, исчезали.
   Припекало сквозь облачную плёнку солнце. Медленно уменьшалась груда брёвен.
   Снова вышла Женя и решительно подошла к ним. Эркин замер, не зная, что сделать, пока она не сказала чего-нибудь неположенного, но его опередил парень.
   - Покормила бы, хозяйка, а то притомились, - и подмигнул Эркину.
   И снова, к радостному изумлению Эркина, Женя и тут осталась сама собой.
   - Поднимайтесь, потом закончите.
   Лицо парня расплылось в такой счастливой улыбке, что Эркин невольно улыбнулся в ответ. Но, поднимаясь по лестнице, он опять забеспокоился. Вдруг Женя вздумает кормить их в комнате и этим выдаст себя. Ему уже случалось работать за еду. Обычно выносили во двор, только два раза пустили на кухню.
   Но Женя знала эти неписанные правила. На кухонном столе стояли две большие тарелки с густым дымящимся супом и лежали четыре толстых ломтя хлеба. Дверь в комнату, куда и отправила Женя поднявшуюся следом Алису, плотно закрыта.
   - Ешьте.
   И ушла в комнату, оставив их одних. Парень оглядывал кухню блестящими глазами, светлыми как лезвие ножа.
   - Уфф, - наконец выдохнул он. - Ща пожрём.
   И первый подошёл к рукомойнику умыться. Эркин не возражал. Ему нельзя показать, насколько знакома эта кухня, и он предоставил парню инициативу. А за стол сесть тот рискнёт? С цветным есть - расу потерять. Рискнёт? И вымыв руки после парня, опередил его на подходе к столу и сел первым. Парень сел напротив без заминки и раздумий, так просто, будто иначе и быть не могло.
   От горячего мясного супа тело ощутимо наливалось силой. Но Эркин не мог сосредоточиться на еде, всё время незаметно наблюдая за своим неожиданным напарником. Работать умеет и в работе на другого своей доли не навешивает. Но еда показывает человека, как и работа. Видно, что наголодался, но ест сдержанно. И не пересиливает себя, сидя за одним столом с небелым. Может, он из "недоказанных"? Но те кичатся своей белизной больше, чем иные белые. Или так голоден, что ему всё равно с кем за столом, лишь бы еда была? Или уже потерял расу? Интересно за что? И теперь-то, он слышал, многие из таких просто уезжают куда подальше и живут себе как белые, на морде-то приговор не написан, а коли морда белая, то и вопросов нет. И ещё... Работая, парень не закатал рукава. И сейчас, вымыв руки, снова опустил и манжеты застегнул. Ведь не от холода же. Ну, его тайны Эркина не касаются. Свою бы не выдать.
   Они доели, парень, как и Эркин, остатком хлеба протёр свою тарелку и кинул корку в рот. От еды его лицо порозовело, а глаза смеялись уже искренне.
   - А не скупа хозяйка, - громко сказал он. - Век бы на такую работал.
   - Пошли, - встал Эркин.
   Парень согласно кивнул. И он, а не Эркин, проходя на лестницу, сказал закрытой двери в комнату.
   - Спасибо, хозяйка.
   И снова пела пила и ухали топоры, разваливая чурбаки на поленья. Поев, парень заработал играючи, словно хвастаясь силой, забалагурил. Но его шутки были тихими, так говорят те, кто привык к опасливости, кто камерному шёпоту не вчера выучился. И по-английски говорил странно, иногда мелькало что-то похожее на Женю и Алису. Незамысловатые шутки не обижали, да и смеялся парень больше над собой, и Эркин незаметно для себя стал отвечать на них.
   Но вот уложены последние поленья, убраны козлы, пила и топор. Парень подобрал с земли остатки щепок и положил их в угол, где лежал запас лучины, снял с гвоздя и накинул на плечи куртку. Эркин, держа свою куртку в руке, притворил дверь сарая и остановился в раздумье...
   - Пойдёшь к хозяйке?
   Парень смотрел на него открыто, и Эркин не смог отмолчаться.
   - Да.
   - Лады, - парень тряхнул головой. - Спасибо.
   - Не за что, - пожал плечами Эркин.
   Парень надел куртку, подобрал свой ящик и пошёл к калитке. Эркин посмотрел ему вслед и, прыгая через четыре ступеньки, взбежал наверх.
   Женя мыла посуду и обернулась к нему.
   - Всё? Ну, молодцы.
   Эркин быстро отхватил от буханки два толстых ломтя, сунул в карман.
   - Я за деньгами поднимался, - Женя заморгала, а он быстро продолжал, - а вообще я койку у тебя снимаю.
   - Ах, та-ак, - понимающе протянула Женя. - И за сколько снимаешь?
   - За работу, - крикнул Эркин, скатываясь по лестнице.
   Парня он догнал у угла. Поравнявшись, протянул ему хлеб. Тот взял и радостно улыбнулся.
   - Это что?
   - Твоя доля, - буркнул Эркин.
   - Это она вместо денег дала, что ли? - усмехнулся парень.
   - Договорились, что еда пополам, - ушёл от ответа Эркин.
   Парень протянул ему руку.
   - Андрей.
   - Эркин. - почему-то он назвал имя, а не присвоенную ему на прописке кличку. Может, из-за протянутой руки.
   Они обменялись рукопожатием и дальше пошли вместе.
   - Ты нездешний? - осторожно спросил Эркин. - Я тебя не видел раньше.
   - Нет, я сюда только вчера приехал. А что, как тут с работой?
   - Когда есть, а когда хреново, - пожал плечами Эркин.
   - Ну, как везде, - кивнул Андрей. - Ты один или в ватаге?
   - Один. А ты?
   - И я.
   День клонился к закату, и они поспели бы к вечерней разгрузке на рынке. Но за два поворота до рынка какой-то старик пытался чинить забор. Работа была, но на одного. Они переглянулись, и Эркин уступил работу Андрею. Издали он видел, как тот сговаривается со стариком. Ладно, это его дело. А у меня моё. Может, на рынке что и удастся перехватить.
   Уходя, Эркин оглянулся. Андрей уже скинул куртку и поднимал поваленный стояк у калитки. Почувствовав его взгляд, Андрей поднял голову и вскинул руку то ли в приветствии, то ли поправляя волосы. Хотя, что там поправлять: волосы с ноготь торчат.
   На рынке было уже пусто, и Эркин повернул домой. Остановился на углу поболтать с ватагой Одноухого. Парни там подобрались дружные. Они сегодня перехватили заводскую погрузку и были рады похвастать удачей. Накормили дважды, сухой паёк, сигареты и ещё деньгами.
   - Так это ж русские, - Длинный с наслаждением затянулся дошедшей до него сигаретой. - Они если платят, то без булды.
   - Русские? - заинтересовался Эркин. - Чего их сюда занесло?
   - А хрен их знает, - Дик выдернул у Длинного из губ сигарету. - Больно долго дымишь. Другим дай. - И уже Эркину. - Нам это по фигу. Заводские замешкались, мы и рванули.
   - И заводские не шуганули вас? - удивился Эркин.
   Ему ответил радостный гогот.
   - Прыгал ихний старшой, ну ты его знаешь, чистая жаба. А русский ему, дескать, уже нанял, он и умылся.
   - Они ж, тупари, русским, как это, ну когда не разговаривают, ни чего ещё...
   - Бойкот, - подсказал кто-то.
   - Во! - круглое чёрное лицо Эла блестело, - точно. Бойкот объявили. Нам от их бойкота чистая выгода.
   - Я ж говорю, тупари эти беляки.
   - Мне на них... накласть с присвистом и перебором. Мне главное, чтоб платили честно.
   - Это белый-то тебе честно заплатит?! Козла подои и напейся!
   - Сам ты... козёл недоенный. Этот-то честно заплатил, скажешь, нет?
   - Дубина ты, он цен здешних не знает, а Одноухий уговариваться умеет.
   - А что, много заплатил? - Эркину не жалко, пусть похвастаются.
   - Эх, не видел ты! Одноухий когда стал сговариваться, ну только сказал про сигареты...
   - Ага, дескать, пачку, - поддержали рассказчика.
   - Ну да, а русский говорит, это что, каждому?
   - Точно, у Одноухого аж огрызок зашевелился.
   - И говорит ему: да, масса, на каждого, масса.
   - И этот кивает, дескать, согласен.
   - Эх, Меченый, - Дик гулко хлопнул Эркина по спине, - вполне мог с нами.
   Эркин согласно кивнул. Когда платят не ватаге, а каждому, любой может подвалить.
   - И много подвалило?
   - А на кой они нам?! Этот русский ещё приедет. Нас-то он возьмёт, а вот как там расплата пойдёт, ещё поглядеть надо.
   - Паёк, смотри, каждому дали.
   - Ну, так покажите, - попросил Эркин, - никогда не видел.
   - А! Полбуханки и банка. На сборных такие давали.
   - Тогда знаю, - кивнул Эркин. - С едой тогда вас.
   - Тебе того же. Но и поломаться пришлось.
   - Это да.
   - Ну, так белый если платит, то и спину тебе не гладит.
   Одноухий гордо попыхивал своей отдельной сигаретой.
   - Ладно, - прекратил он гомон. - Валим отсюдова. Бывай, Меченый.
   - Бывай! Смотрите, чтоб заводские вас не подловили.
   - За собой смотри, - Дик снова хлопнул его по спине. - А мы зубастые.
   Эркин ответил ему таким же хлопком, от которого Дик едва не упал. Того поддержали, поржали ещё немного над тупостью беляков и разошлись.
   В ватагу к Одноухому он бы пошёл, но в ватаге ты уже и спишь, и ешь со всеми. Это Эркина не устраивало. В одиночку и легче, и сложнее. А в общем ночлеге ему долго не продержаться, раскроют, а тогда... молись богу, чтоб быстро умереть... Ладно, он один, и дальше один будет. А с жильём так и надо сделать. Снимаю койку и всё. Как Андрей говорил? Работа по дому, своя еда и деньги за стирку. Ну и за само жильё надо накинуть. Всё сходится. Надо будет порасспросить аккуратно, сколько стоит такое жильё. Чтоб Жене если придётся говорить кому, знала сколько называть. Ох, если только жизнь какую подлость не выкинет, то всё сходится.
   Он шёл и улыбался, довольный удавшимся днём и тем, что небо очищается, завтра будет солнечный день. Куртку можно будет дома оставить, чтоб не трепать её зря. А странный парень Андрей. Рубашка армейская, а куртка рабская. То ли дезертир, то ли расу потерял, то ли... И ругается забористо. Имя странное. А может, он тоже... были же, он слышал, угнанные, русские, а за белых их не то что не считали, но... не совсем белые. Ну, это он у Жени спросит. Если Андрей русский, как Женя...
   Двое встречных белых шли в упор на него. Он легко разминулся с ними, даже не обратив на них внимания и привычно опустив глаза. Но они остановились и посмотрели ему вслед.
   - Обнаглел, - сказал один. Не осуждая, а очень спокойно, констатируя факт.
   - Он приметный, - так же спокойно ответил другой.
   И пошли дальше.
   Дойдя до дома, Эркин запер за собой калитку и, проходя мимо сарая, с удовольствием вдохнул запах свежего дерева, и легко, без шума, но и не таясь открыл и затворил за собой дверь. Он впервые не посмотрел на чужие окна, проверяя, не видят ли его. А пусть видят. Ему есть что ответить. И по лестнице он не поднялся, а взбежал, будто и не работал сегодня.
   Когда они уже поели и Алису уложили спать, Женя налила ему вторую "разговорную" чашку.
   - Ну а теперь, жилец, рассказывай. Так ты за ночлег платишь?
   Эркин поднял на неё смеющиеся глаза.
   - Значит так. Вся мужская работа по дому. Там дрова, вода, починка и всё такое. Это раз, - Женя кивнула и стала загибать пальцы. - Мне готовят, но продукты для себя я приношу. И, - он вдруг сообразил, - если нет, то плачу за еду тоже. Это два. За стирку я плачу, это три. И за ночлег плачу, это четыре.
   - Три, - перебила его Женя. - Стирка, бельё постельное и ночлег вместе считаются. И где ты такую обдираловку нашёл?
   Эркин поперхнулся чаем.
   - Это как?
   - А вот так. За постель на полу у всех под ногами, да ещё платишь за всё... Чистая обдираловка. Это что, этот парень так снимает?
   - Снимал, - уточнил Эркин. - Говорит, к его хозяйке муж вернулся, и ему отказали.
   - Ну, ясно, - засмеялась Женя. - Только если он даже с хозяйкой в одной койке спал, всё равно обдираловка.
   Эркин покраснел.
   - А что, так обязательно? - глухо спросил он.
   - Да нет, - пожала плечами Женя. - Но когда и то, и то, и то... И работает он по дому, и все деньги, получается, что зарабатывает, отдаёт, и стирают ему, и готовят... это уже по-семейному. Слишком много для жильца, Эркин.
   - А как же тогда? - растерянно спросил он.
   - Попробую разузнать потихоньку. - Женя весело улыбнулась. - Жилец - это, конечно, хорошо придумано. Это ты молодец. Жильё за работу тоже неплохо. Но и тут подумать надо.
   Эркин устало кивнул.
   - Парень этот... Ты давно его знаешь?
   - Сегодня сам подошёл. Ну, так бывает, - стал он объяснять. - Когда работы много, подваливают. Мы когда пилили, другие тоже заглядывали. Это-то понятно. Но он ведь белый.
   - А белый есть не хочет?
   - Да нет, - Эркин досадливо мотнул головой, не зная как объяснить, - странный он. Да, что за имя такое: Андрей? - с трудом выговорил он.
   - Русское имя, - сразу ответила Женя. - По-английски Эндрю или Андре.
   - Так, выходит, он русский?! - обрадовался Эркин.
   И Женя улыбнулась его радости.
  
   Как всегда Эркин проснулся на рассвете. Он уже так знал всё в комнате и кухне, что мог бы двигаться с закрытыми глазами. Иногда он и досыпал на ходу, окончательно просыпаясь только на улице. Вода, дрова - всё столь привычно, что можно не просыпаться из-за таких пустяков. И сегодня в том же полусне он переделал все утренние дела. Но ни разу ему не удавалось не разбудить Женю. И когда он возвращался с первыми вёдрами воды, она уже хлопотала у плиты.
   - Я бужу тебя? - однажды спросил он.
   - Нет, я и раньше так вставала, - ответила Женя и улыбнулась. - Сейчас даже чуть больше могу поспать.
   И так же как-то само собой получалось, что каждый вечер он успевал постелить себе и лечь спать, а она ещё возилась по хозяйству и ложилась уже в темноте. Иногда он засыпал, не дождавшись этого. А иногда слышал, как она осторожно проходит по комнате, и всякий раз обещал себе, что завтра постелет по ту сторону стола, у окон, чтобы ей не обходить его, но всякий раз, когда наступал вечер, укладывался у печки, хотя уже наступило тепло, и Женя топила только плиту. И иногда он слышал, как Женя останавливалась у его изголовья, и чувствовал на себе её взгляд. И замирал, ожидая её слов и боясь этого зова. Но Женя уходила, и он засыпал. От дневной работы ломило спину и ноги, ныло всё ещё не зажившее плечо. Но эта боль не мешала спать. И сны не тревожили его.
   Это утро было прохладным, но солнечным. И когда Эркин дошёл до рынка, утренний холодок был даже приятен. На рынке ещё пусто, только у полуобгоревшего барака рабского торга толпились. Но там всегда по утрам собирались ватаги и одиночки, а кое-кто и ночевал тут же. Здесь узнавались все новости и прописывались новички. И сегодня, похоже, ещё подвалило... Скоро работы точно на всех не хватит. Хотя... всем жрать охота...
   Над плотной толпой стояло такое же плотное облако ругани. Похоже... похоже заминка с пропиской у кого-то. Эркин полез в толпу из чистого любопытства, отругиваясь и отмахиваясь от наседавших. И увидел.
   В центре ругающегося плюющегося круга стоял Андрей. Куртка распахнута, сжатые кулаки оттопыривают карманы, светлые брови кажутся совсем белыми на багровом от напряжения лице. Ни одного ругательства он не оставлял без ответа, и ответы заставляли многих ёжиться, а кое-кто на иные обороты восхищённо крутил головой. Но все - и Эркин это понял сразу - все были против Андрея. А вперёд уже проталкивались Нолл, Айк, вон Стемп, вон и шакалы подбираются. Сейчас достанут ножи... А что будет дальше, Эркин уже знал. Было уже, когда в рослом голубоглазом мулате кто-то опознал стукача. И прописка кончилась изрезанным вспоротым трупом, которого уже никто не сможет опознать. И ещё двоих так же, но там он подошёл к концу и не знал из-за чего их так... Есть! Айк прыгнул первым, но Андрей отбил удар, отшвырнув противника в толпу. И что-то, что было сильнее его, бросило Эркина вперёд. Он сам не понял, как это случилось, но он уже стоял спина к спине с Андреем с ножом в руке и кричал.
   - Ну?! Кто первый?
   К нему подсунулся кто-то из шакалов, Эркин отбросил его ударом ноги.
   - Меченый! - крикнул кто-то. - Уйди!
   - Уйди! Он белый! - кричали из толпы.
   Но первый запал прошёл, а второго могло и не быть. Уже слышались другие голоса, неприязненные, но не драчливые. Эркин перевёл дыхание и спрятал нож. И почувствовал, что Андрей сделал это же. Круг стал теснее, но ругань поугасла. И уже не смерти требовали, а ухода. Пусть белый убирается, а то...
   Андрей стоял спокойно, да и по лицам стоящих вокруг Эркин понял, что начинается торг, а в это он уже не вмешивается. Он отошёл и встал в общий круг. Их глаза встретились, и Андрей еле заметно кивнул ему, благодаря за помощь. Круг постепенно успокаивался, и торг закончился тем, что с Белёсого возьмут две пачки сигарет и полную, непочатую, бутылку. Дорого, но пусть за белизну платит. И к ватагам пусть не подваливает. Нет, когда все, тогда другое дело, подвалить всякий может, но в ватагу не возьмём, пусть его, сам по себе, у него вон напарник есть.
   Андрей вытащил из кармана пачку сигарет и деньги на вторую пачку и бутылку. Кого-то из крутившихся под ногами мальчишек послали за выкупом. Пока не принесли, круг не расходился. Вернулись гонцы, и по кругу пошли сигареты и бутылка. Тут и Эркин приложился в знак того, что принимает прописанного. Последним затянулся и глотнул Андрей. Оставив допивать и докуривать вожаков ватаг, толпа расползалась по рынку. Эркина задержал Одноухий.
   - Работал с ним или жрали вместе?
   - И то и то, - пожал плечами Эркин.
   - А ты, Меченый, не прост! - хлопнул его по плечу Нолл. - За беляка нас бы пощипали. Это ты вовремя сообразил.
   - Он сам пришёл? - вместо ответа поинтересовался Эркин.
   - Нет, он уже третий день то подвалить хочет, то сам пристроится. Ну, мы и перехватили его утром, - спокойно сказал Арч.
   Его ватага была самая тихая, незаметная, но хорошую работу перехватывали так, что никто и чухнуться не успевал.
   Эркин кивнул. Это понятно. Хочет их работу, пусть прописывается. Так везде.
   Рынок наполнялся голосами, и площадка у рабского торга пустела. Андрей устало подошёл к стене и присел. Эркин сел рядом.
   - Что ж ты вчера плёл, что три дня не ел, - вдруг спросил Эркин, - а такие деньги таскал?
   - Занял вчера, - неохотно ответил Андрей. - Боялся, не хватит на прописку, - и ухмыльнулся. - Теперь ещё не жрать, пока не выплачу.
   - А здоров ты ругаться, - улыбнулся Эркин.
   - Выучили, - хмыкнул Андрей.
   Посидели ещё, подставляя лица утреннему солнцу. Эркин встал первым, заботливо отряхнул одежду - грязного не наймут. Следом поднялся Андрей со своим ящиком, и они пошли по рядам, выглядывая мающегося над мешком или корзиной покупателя. Продавцов они уже упустили.
   Работы на двоих не было, и они разошлись.
  
   Подготовка к Весеннему Балу захлёстывала город. В конторе говорили теперь только об этом. Услышав, что уже найдено помещение и назначен день, Женя чуть не расплакалась от досады. Она знала, что на Бал ей не попасть, нет даже смысла заботиться о платье, она... она и не хочет, но так стало обидно.
   Женя оторвала глаза от текста и увидела такой же тоскующий взгляд Рози. Ей тоже не на что надеяться. Они перестали участвовать в общих разговорах. Да ещё миссис Стоун упорно молчала в своём углу. Но их отчуждения остальные не замечали, занятые Балом и только Балом.
   В перерыве Женя, как и прежде, бегала по магазинам. Однажды она увидела на улице Эркина. Он тащил на спине туго набитый большой мешок и не заметил её. А Женя остановилась и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом. И даже не подумала, что на неё обратят внимание. Страх, который не давал ей в ту страшную ночь, когда она вела его больного по городу, помочь ему, который заставил её приказать Алиске молчать, а её саму врать и выкручиваться перед доктором Айзеком, этот страх ушёл куда-то в глубину. Да, она отлично понимала, что она не может показаться с ним на улице, что если кто-то зайдёт и увидит их обедающими за одним столом, да, тогда случится самое страшное. Но ведь к ним никто не заходит, она всегда, к счастью, жила очень замкнуто, а гулять... ну когда ей гулять? Работа и хозяйство отнимают всё время, а в выходные столько дел. А Эркин по выходным возвращается даже позже обычного. Рыночные дни для него самые рабочие. Она как-то предложила ему отдохнуть, отоспаться, но он только молча мотнул головой в ответ, а потом скупо объяснил, что именно в выходные все делают большие покупки, возятся по дому и работы больше.
   - Много нас стало, - нехотя сказал он. - Вот и крутимся.
   И приходил он чёрный от усталости. Однажды заснул за столом, даже не доев. Женя старалась, как могла, накормить его получше, предлагала брать с собой на работу хотя бы хлеба, но он отказался.
   - Ещё подумают чего, - и, видя её огорчение, улыбнулся. - Нам часто едой платят.
   - Не ходи голодным, - попросила она. - Ведь свалишься.
   - Это я знаю, - его улыбка стала хитрой. - По кормёжке и работа.
   Он храбрился, но она-то слышит, как он иногда ночью стонет во сне. Она по себе знала, по работе санитаркой в госпитале, как ломит руки и ноги после такой работы.
   Женя тряхнула головой и побежала дальше. Сегодня ей на подработку. Надо успеть всё купить. И хорошо бы чего-нибудь вкусненького. Скажем конфет. Без сладкого плохо.
   И Женя решительно толкнула дверь кондитерской.
   - Джен, милочка!
   - Вот радость!
   - Ну, наконец-то!
   Мисс Лилли и мисс Милли всегда поражали Женю. Они знали всё, знали всех и каждого покупателя встречали как старого доброго знакомого их семьи. Сердце Жени они купили тем, что в её первый же приход предложили ей молочные тянучки для девочки. С тех пор Женя хоть раз в месяц, но забегала к ним.
   - Добрый день, - весело поздоровалась она. - Дивная сегодня погода, не правда ли?
   - Да-да, - согласилась мисс Лилли со счастливой улыбкой, - такое милое солнышко на улице!
   - Вы, Джен, сами солнышко, - мисс Милли выложила перед Женей куколок из цветного сахара. - Не правда ли, прелесть?
   - Оо! - восхитилась Женя. - Какая тонкая работа!
   Крохотные зверюшки и человечки были действительно очень забавны.
   - Я раньше таких не видела, - искренне сказала Женя, перебирая прозрачные пакетики.
   - Да-да, кто бы мог подумать, что у русских такая утончённость.
   - Русских? - удивилась Женя. - Они с Русской территории?
   - Да-да, из самой России, кто бы мог подумать.
   - Но, Лилли, - вмешалась мисс Милли, ласково улыбаясь Жене. - Русские ведь нашей расы. И вспомни, Лилли, вот мистер Го-рья-тшефф, - с трудом произнесла она. - Настоящий джентльмен.
   - Да-да, - защебетала мисс Лилли. - Джен, милочка, мы вели с ним переговоры о поставках. Такой приятный обаятельный мужчина. Исключительные манеры.
   - Пока мы вели переговоры, - заговорщицки понизила голос мисс Милли, - миссис Крайстон, старая миссис Эндрюс и ещё разные леди прибежали за покупками.
   - И все с дочерьми, - захихикала мисс Лилли.
   Женя представила себе эту картину и от души рассмеялась.
   - Да-да, я всегда говорила, что русские нашей расы, - снова защебетала мисс Лилли.
   Под дифирамбы русским Женя набрала всяких сладостей и вышла из кондитерской без денег, но в отличном настроении. Впрочем, так было всегда. И со всеми. Поэтому к мисс Лилли и мисс Милли заходили не часто, но уж зайдя, оставляли там все деньги. И кондитерская процветала. Даже их рабы после освобождения остались у них. Нет, конечно, их словам веры никакой нет, но всё равно приятно.
   Вообще последнее время что-то незаметно менялось. Ну, о русских перестали плохо говорить, как только они победили. И всё же... всё же что-то меняется. Может, может всё наладится, и она заживет нормальной обычной жизнью, как все...
   В конторе тепло и уютно. Но все разговоры только о Бале. Женя слушала с вежливой улыбкой, не вступая в разговор.
   - Да, Джен, - Мирта заметила её молчание. - А вас Бал не волнует?
   - Я туда не иду, - спокойно ответила Женя.
   Разговоры оборвались. Даже у машинок стал какой-то приглушённый звук.
   - Но... но почему? - растерянно спросила Мирта, - ведь это первый Бал после войны.
   - По многим причинам, - Женя продолжала держать на лице вежливую улыбку.
   - Назовите их, Джен, - сказал вдруг Норман. - Может, мы сумеем помочь.
   - Ну, - улыбка Жени стала напряжённой. - Во-первых, я русская, "условно белая", а Бал только для "истинно белых", во-вторых, у меня нет приглашения, в-третьих, у меня нет бального платья и денег на него, в-четвёртых, я не могу оставить на ночь дочку одну. Достаточно?
   - Достаточно, - кивнул Норман, - но я сейчас докажу вам, Джен, что вы неправы по всем пунктам. И начну я...
   - Начните с первого, - посоветовала Женя, - а я послушаю, что у вас получится.
   - Пожалуйста, - охотно ответил Норман. - Русские относятся к белой расе, эта глупость с их "условностью" была вызвана войной и пора с ней покончить. Все белые - одна раса и должны знать это. Ваша первая причина несостоятельна. И потом, вы ведь родились на Русской территории, а не в России, не так ли? - Женя кивнула, и он продолжил. - Вы ходили в нормальную школу, закончили колледж.
   - Да, Образцовый женский Крейгера.
   - Ну, вот видите. Вы человек нашей цивилизации. А остальные причины... они все устранимы.
   - Браво, Норман! - зааплодировал Перри, и к нему присоединились остальные.
   - Джен! - воскликнула Эллин. - Я знаю одну цветную, вполне порядочную девушку, она, конечно, посидит с вашей дочкой и возьмёт недорого.
   - И о платье не думайте, - вступила Мирта. - У кого сейчас есть бальные платья?! Ведь война только кончилась!
   - И вы, Джен, очаровательны всегда и во всём! - Перри закатил глаза, изображая восторг.
   А Хьюго молча пересёк комнату и положил перед Женей белый с золотым тиснением прямоугольник пригласительного билета. Потом по-военному щёлкнул каблуками и склонил голову с безукоризненным пробором.
   - Имею честь пригласить вас и смиренно прошу стать моей дамой.
   Женя растроганно переводила взгляд с одного лица на другое, потом вышла из-за стола и присела в церемонном реверансе, поддерживая общее веселье.
   И Бал теперь обсуждали все. Только Женю удивило упорное молчание Рассела и то странное выражение, с которым он слушал Нормана.
   Бал, она всё-таки идёт на Бал. Нет, нанимать кого-то на ночь она не станет. И с платьем она что-нибудь придумает. Не сошьёт, конечно, осталось всего два дня. И не купит - нет денег. Но придумает! Она на саму себя удивлялась, с каким жаром она обсуждает, допустимы ли на Балу короткие платья. Мужчины дружно проголосовали за короткие. Женю это устраивало: длинного у неё просто нет. Она переглянулась с Эллин и поняла, что у той та же проблема. Они рассмеялись и стали утешать Мирту, которая чуть не плача заявила, что придёт в длинном.
   Ах, какой же это был вечер. Как ей всё удавалось. Ну конечно, традиции традициями, а ситуация ситуацией.
   - На любую ситуацию есть своя комбинация, - под общий смех провозгласил Перри. - И, в конце концов, милые дамы, что важнее, джентльмен или смокинг джентльмена?
   - А возможен джентльмен без смокинга? - ядовито спросила Эллин.
   - А вы поглядите на меня!
   Перри кокетливо одёрнул пиджак и прошёлся между столами походкой манекенщика.
   - Ах, - застонали девушки в преувеличенном восторге, - Перри, вы неотразимы!
   - Вошебницы! - возопил Перри, воздевая руки к потолку, - Бал будет необыкновенным!
   - Благодаря вашему участию, - рассмеялась Женя.
   - Благодарю, но не принимаю. Бал делают дамы, - и Перри бросился целовать щёчки и ручки.
   Идя домой, Женя ловила себя на том, что она то и дело тихо смеётся. Совсем с ума сошла - счастливо вздохнула она, открывая калитку. Интересно, Эркин дома? Задвинуть засовы? А если он ещё не пришёл, тогда ему придется стучать... И Женя оставила двери как были. Вообще-то надо будет заказать ключи, чтобы у него были свои. А то такую канитель приходится устраивать, а если он уходит позже неё, то двери весь день не заперты, правда, Алиса уже не маленькая, но всё-таки...
   Эркин был дома. Увидев Женю, он сразу встал и, прежде чем она успела что-то сказать, пошёл вниз, бросив на ходу.
   - Пойду, закрою всё.
   Алиса сонно доложила о своих дневных событиях и заснула на половине фразы. Женя раздела её и уложила в постель.
   - Говорила, не ляжет без тебя, - сказал за её спиной вернувшийся со двора Эркин.
   - Шлёпнул бы разок и всё, - рассмеялась Женя на его виноватый тон.
   Но он не рассмеялся в ответ, а лицо его на секунду приняло угрюмое выражение.
   - Ну ладно, это не страшно. Ели?
   - Да. Я оставил на плите.
   Господи, какое же это счастье: прийти домой и получить сразу чашку горячего чая, и не надо растапливать плиту и ждать, пока чайник вскипит. Пока Эркин ходил за чайником, Женя быстро переоделась и выложила на стол сладости.
   - И себе наливай, - скомандовала она. - Смотри, что я купила.
   Эркин осторожно повертел прозрачный пакетик с белым медвежонком.
   - Что это?
   - Сладкие куклы. Из цветного сахара.
   - Никогда не видел.
   - Я тоже сегодня впервые увидела. Одну тебе, одну мне...
   - А мне?
   Алиса уже вылезла из кровати и громоздилась на своё место.
   - Ты же спала?! - изумилась Женя.
   - Ага, - согласилась Алиса. - А они сладкие?
   - Завтра, - сердито сказала Женя, стаскивая дочку со стула. - Всё завтра! Спи, - и повернулась к Эркину. - Придётся на кухне чай пить. Здесь ведь не даст.
   Алиса хныкнула пару раз, и её пришлось успокоить, что кукол оставят на завтра и она сама себе отберёт кого захочет. Она заснула уже окончательно, и Женя с Эркином сели пить чай.
   - Ох, как хорошо! - Женя поставила чашку на стол и посмотрела на Эркина.
   Он сидел, чуть сгорбившись и обхватив ладонями свою чашку. Почувствовав взгляд Жени, поднял голову и улыбнулся.
   - Ну, как ты? - спросила Женя.
   - Хорошо, - он смотрел на неё и улыбался какой-то тихой задумчивой улыбкой. - Мне очень хорошо, Женя. Я... ну мне никогда так хорошо не было. Я... я не знаю, как сказать. Я иногда думаю, за что мне так повезло, не знаю.
   - Везёт не за что-то, - улыбнулась Женя. - Везёт просто так.
   Он кивнул и спросил.
   - У тебя был хороший день сегодня?
   - Да. Устала, конечно, но всё равно хороший. А у тебя?
   - Тоже. Заплатили деньгами. Это же лучше, чем еда, правда?
   - Конечно, - удивилась его вопросу Женя.
   - Да, а многие, - его улыбка стала насмешливой, - многие предпочитают еду. Говорят, покупать дороже.
   - А одеваться как же? И всё остальное, жильё там...
   - Они об этом не думают. И лето идёт, тепло уже.
   - Но за летом осень будет.
   - Они знают. Но, - он досадливо свёл на мгновение брови. - Раб не думает наперёд. Рабу надо быть сытым. И не битым. Остальное неважно.
   - Так они же не рабы, - Женя не понимала его волнения.
   Эркин хмыкнул.
   - Справки у всех есть, да толку-то что. Я сегодня к ватаге одной подвалил. Чего-то там грузили. Сначала с машин в склад, потом со склада в машины. Шофёр заорёт, так у меня со страху... спина мокрая. Знаю, что не ударит, а всё равно боюсь. Ладно, - он мотнул головой, словно муху отгонял. - Я деньги на комод положил.
   - Спасибо.
   - Не за что, - старательно выговорил он по-русски и засмеялся её удивлению. - Андрей русский, от него перенял.
   Женя встала, собирая посуду. Эркин залпом допил и отдал ей чашку, но не остался сидеть, а пошёл следом и стоял, глядя, как она моет посуду.
   - Эркин, а ты знаешь про Бал? - вдруг спросила она.
   - Рынок всё знает, - усмехнулся Эркин. - Цветочный ряд вдвое длиннее стал. Я уходил, а ещё подвозили.
   - А где будет Бал, ты тоже знаешь?
   - Тоже знаю. В бывшем доме... нет, в доме бывшего... - он засмеялся и махнул рукой, - словом, бывший дом бывшего хозяина бывших рабов. Большой белый с колоннами на Главной улице, так?
   - Так, - засмеялась Женя, - а откуда ты это знаешь?
   - Я туда завтра иду. Там ремонт, и нужны подсобники.
   - С Андреем?
   - Да.
   Женя ополоснула тарелки и вылила грязную воду в лохань.
   - Я тоже туда иду, - наконец сказала она. - На Бал.
   Эркин молчал, и она обернулась. Он смотрел на неё и спокойно ждал продолжения, но она молчала, и тогда он спросил сам.
   - Ты рада, что идёшь туда?
   - Да! - вырвалось у неё. - Я очень хочу на Бал.
   Эркин улыбнулся.
   - Тогда хорошо. Конечно, иди.
   Женя подошла к нему и положила руки ему на плечи. Он, не отводя от неё глаз, накрыл её ладони своими. Женя засмеялась.
   - Ох, Эркин, я так рада, правда.
   - Ну, так и я рад, - беззвучно шевельнул губами Эркин.
   И потом, уже ночью, он долго лежал без сна, слушая дыхание Жени и Алисы. Женя говорила о бале. Нет, это хорошо, что она идёт туда. Вот только... он ведь и сегодня там работал. Разбирали всякий мусор, расчищали парадные залы и лестницу. Работа была несложной, заплатили хорошо, наняли на завтра, а его и сейчас трясёт. Когда в одной из комнат из-под обломков штукатурки и другого мусора показался жёлтый паркет, его и затрясло. Такой пол был в имении. На таком паркете он лежал в тот первый день, когда от боли темнело в глазах и мутился разум. И в Паласах такой же, и в распределителях, питомниках, в сортировочных залах такой же, он помнит. Там его отобрали в спальники. Трижды он проходил этот отбор. И помнит. Медово жёлтые, плотно пригнанные друг к другу дощечки. Он сам не ждал, что с ним такое будет, что его опять обдаст холодной волной страха, бессильной ненависти и отчаяния. Если бы не Андрей он бы всё бросил, плюнул на деньги и ушёл. Но увидел такую же ненависть в глазах Андрея, услышал его хриплый шёпот, выплёвывающий чудовищные, неслыханные им раньше ругательства. И остался. Они чистили эти залы яростно, как в драке. Белые ремонтники не заметили ничего, да и работали они в разных залах. Они уходили, ремонтники начинали свою работу. И завтра им убирать за ремонтниками. На улице они, не считая, спрятали деньги и, не сговариваясь, пошли на станцию и там подвалили к первой попавшейся ватаге, чтобы забить напряжением рвущихся жил, перехваченным на рывке дыханием, рухнувшей на плечи тяжестью и страшной усталостью, от которой темнеет мир вокруг, забить пережитое, чтобы не стало его, будто и не было.
   Эркин медленно перевёл дыхание. Он лежал, сжав кулаки и стиснув зубы, и сейчас заставил себя распустить мышцы. Женя права - никто не виноват в его страхах. Этот он пересилил. Но он смог это не сам. Рядом был Андрей. И ещё была память. Он видел этот паркет и другим. Там же, в имении...
   ...Как в суматохе охоты на надсмотрщиков и хозяев не подожгли дом, непонятно. Но дом уцелел. И он шёл по гулким пустым комнатам, заваленным обломками мебели. И жёлтый паркет, только вчера заботливо натёртый рабами, скрипел под его грубыми сапогами скотника. Крики пирующих на кухне рабов сюда не доходили, и его шаги отзывались эхом. Он столько лет прожил здесь, не бывая дальше пузырчатки...
   ...Эркин не хотел это помнить, не хотел разбираться, раскладывая, что после чего случилось. Суматошные дни Освобождения, слившиеся в один непонятный день. Он понимал всех и не понимал себя...
   ...Истошные крики в доме ударили в спину. Крики страха, боли и радости. Он знает: ловят и бьют, убивают надзирателей, ищут хозяев. Почему он не пошёл туда? Разве не мечтал об этом часе, о том, как хрустнет под его пальцами горло Полди. Так чего ж он сидит не в силах шевельнуться? А крики то приближались к крыльцу, то опять откатывались в глубь дома. А потом его будто толкнул кто, и он побежал на скотную, к брошенной без присмотра и наверняка проголодавшейся скотине. Она-то не при чём. Пол он домывать не стал, а занялся кормом. И уже подходило время дневной дойки. Он всё приготовил, но бык чего-то беспокоился. Наклонив голову, бык недовольно фыркал, громыхал цепью, тянулся в угол, где горой возвышались сенные брикеты. Позавчера он с Мальцом затащил их сюда, чтоб не ходить каждый раз в сенной сарай. Он через загородку почесал быку между рогами, похлопал по шее. Бык только покосился на него быстро красневшими глазами и снова дёрнул цепь. Крыса там, что ли? Или кошка забралась? Бык дурной, никогда не знаешь, на кого кинется. Он пошёл посмотреть. В одном месте брикеты неплотно прилегали к стене, образуя узкую и глубокую щель. Вчера в неё забрался Малец, и он его оттуда выковырял угрозой выпустить быка. Но чего здесь прятаться Мальцу? Он наверняка с Твигги сейчас. И из-за Мальца бык бы не стал беспокоиться. Он осторожно подобрался к щели и сразу почувствовал тонкий, еле ощутимый запах не то духов, не то хорошего мыла. Он вглядывался в узкую тёмную щель, пытаясь уловить малейший звук, понять, кто там, но было тихо. Тишина затаённого дыхания. Он отступил на шаг, оглядел брикеты и, выбрав нужный, навалился на него плечом. От напряжения потемнело в глазах, но брикет стронулся с места, и он дотолкал его до стены, закрыв щель. Бык шумно фыркнул, но уже по-другому. Эта скотина быстро бесилась, но и успокаивалась быстро. Отодвинуть изнутри брикет невозможно. И он уже спокойно побежал в молочную за вёдрами. Толку от Мальца всегда было мало, и он привык управляться один. Коровы сами вставали, когда он к ним подходил. Запахло парным молоком, и сразу захотелось есть. Он привычно быстро огляделся и глотнул через край пенистой тёплой жидкости. И всё было как обычно, как если бы дежурил Грегори, тот ведь почти не заходил к стойлам, сидел в молочной, следил, как он сливает молоко в бидоны, и записывал удой. Он отнёс молоко в молочную, слил. В одном из вёдер осталось кружки на две, не больше. В молочной никого, и он поднёс было ведро ко рту, но тут же опустил и рассмеялся. А чего он будет пить из ведра? Грегори уже не зайдёт. Никто не зайдёт. Он сходил в закуток за кружкой, которую Зибо ещё до него смастерил и прятал в тайнике под нарами, вылил в неё молоко из ведра и с наслаждением выпил. И ещё раз, чтоб в ведре ничего не оставалось. И вышел из молочной, оставив кружку на полу рядом с вёдрами...
   ...Эркин усмехнулся в темноту. Рабу своя посуда не положена, только ложку если хозяин разрешит. А уж им, скотникам, иметь кружку - это признаться в воровстве. Но даже тихий покорный Зибо прятал пустую консервную банку с тщательно заглаженными краями...
   ...После вечерней дойки уже в темноте - света не было - он забрался на сенные брикеты и сверху заглянул в непроницаемо чёрный провал у стены.
   - Эй, - тихо позвал он.
   Ему ответило еле слышное всхлипывание. Он лёг на живот и опустил туда руки.
   - Хватайся.
   И когда чужие пальцы коснулись его ладоней, он обхватил тонкие слабые запястья и потянул их вверх к себе. Ему не помогали, и он вытащил свой странный груз вверх как мешок, перехватывая руки как верёвки. Он ещё не знал, кто это, и только натолкнувшись рукой на грудь, убедился, что женщина. И судя по одежде - белая. И запах хороший. Так это он хозяйку, что ли, спасал?! Он не хотел знать её имя, но если эта лежащая рядом и всё ещё всхлипывающая женщина она и есть, то... то... Он протянул руку и нащупал волосы, длинные тонкие волосы. Но у хозяйки они тоже длинные. Она молча отталкивала его руки, а он так же молча и настойчиво перехватывал их, пока ему не удалось схватить оба её запястья одной рукой и зажать как в наручниках. Другой рукой он опять нашёл её голову, провёл по мокрому от слёз лицу, нащупал мочку уха. Хозяйка носила серьги, а здесь серёг нет, но, может, просто сняла. Он наклонился, чтобы проверить губами, есть ли следы от серёг. Она извивалась, но он навалился, придавливая её своим телом. Она попыталась укусить его. Он досадливо боднул её головой и провёл губами, а затем и языком по мочке её уха. Да, она никогда не носила серёг. И он тихо засмеялся от радости открытия. Она испуганно сжалась, но он уже рывком оттолкнулся от неё и спрыгнул вниз. Разбуженный шумом бык всхрапнул и зазвенел цепью. Он подошёл и через загородку успокоил его. Потом открыл входную дверь, и на пол легла полоса лунного света. Он стоял в дверях, глядя на пустынный двор, и слушал шорохи за спиной. Вот она пытается спуститься. Вот треснула материя, верно, зацепилась за проволоку. Спрыгнула. Он дал ей отдышаться и оглянулся. И не так узнал, как догадался. Учительница. Имени её он не знал, но иногда видел с хозяйскими детьми. Однажды она привела их сюда и объясняла им про коровок и телят. Он пересидел эту болтовню в загородке у быка. Самое удобное место во всей скотной. Ни одна белая тварь не рискнёт сунуться к быку. Небелая тоже. Значит, она прибежала сюда прятаться от рабов. Он уже знал, что хозяева и надсмотрщики сбежали ещё до отъезда русского офицера, объявившего им Свободу. А её, значит, бросили. Она смотрела на него, и её лицо было плоским белёсым пятном в полумраке. Ну и чего она стоит? Дверь открыта, ворота настежь. Перепившиеся на радостях рабы дрыхнут в доме. Самое ей время уйти. Или она боится его? Будто она ему нужна. Вот дура! Но пока он стоит в дверях, она не тронется с места. Он вышел и пошлёпал через двор к рабскому бараку. Поискать чего-нибудь поесть на кухне. У кухонной двери оглянулся. Она уже миновала ворота и быстро бежала по дороге...
   ...Эркин с хрустом потянулся под одеялом. Покосился на окна. Щели чуть заметно посветлели. Воспоминания о паркете уже так не царапали. Ну его ко всем чертям. И конечно, он сегодня пойдёт туда. Упускать такую работу - грех. А грешить вредно. Но приятно. Эркин усмехнулся. Андреева фраза. Андрей её крутит то так, то этак. По обстоятельствам. Приятно, но вредно. Вредно, но приятно. Интересно получается.
   Сонно вздохнула, поворачиваясь, Женя. Скоро рассвет. Эркин осторожно откинул одеяло, вытянулся во весь рост и прогнал по мышцам волну напряжения. Снизу вверх и сверху вниз. Потом по рукам. Вот так. Вот теперь пора вставать. Впереди большой день. Интересно, когда они закончат в этом бывшем доме, у них останется время на ещё что-нибудь?
  
   Они закончили вскоре после полудня. Вышли на широкое крыльцо, и Андрей быстро огляделся по сторонам.
   - Рвём отсюда.
   Эркин кивнул. Цветным на Мейн-Стрит делать нечего. Как раз ещё на свору чёртову нарвешься. Но тут их окликнули.
   - Эй вы, оба!
   Они медленно обернулись на голос. Точно, боевик из своры. Белая глиста в чёрной форме. Блестящие сапоги, блестящий ремень... Эркин быстро опустил ресницы, прикрывая глаза.
   - Убирайтесь отсюда! Ну!
   - Полегче, бэби, - Андрей белый, ему так можно. - Надорвёшься, бо-бо будет.
   Мальчишка разразился бранью. Эркин покосился на Андрея. Тот разулыбался, но глаза настороженно прищурены. Улица пуста, риск небольшой...
   - Не умеешь, не берись, - вклинился Андрей в ругань сопляка. И выстрелил длинной, ловко закрученной фразой.
   Мальчишка поперхнулся, покраснел и, может, и кинулся бы на них, а там всякое могло случиться, но тут рядом с ними притормозила машина, и из неё ловко, почти на ходу выскочили трое. В неброских дорогих костюмах, с приклеенными улыбками на серьёзных лицах. Один из троих, что шёл первым, быстро охватил взглядом юнца в форме самообороны и двоих на ступенях крыльца. Белокурого голубоглазого парня в армейской рубашке со следами споротых нашивок и индейца в клетчатой серо-голубой рубашке с закатанными рукавами. Он успел заметить и рабские сапоги обоих, и ящик с инструментами у ног белого, и напряжённые позы у всех троих.
   -Уже закончили, - неопределенная интонация позволяла посчитать это и вопросом, и констатацией очевидного, и предупреждением. - С вами расплатились?
   Это уже точно вопрос, и адресат его достаточно ясен. Вопрос задан вежливо, и ответил Андрей в той же тональности.
   - Да, сэр.
   - Отлично, - и уже юнцу. - Комитет здесь? Проводи.
   Юнец, подражая военному, неумело щёлкнул каблуками.
   - Пошли, - Андрей мотнул головой, как бы подзывая Эркина.
   Две группы людей разминулись, не глядя друг на друга, благо, крыльцо широченное.
   Когда они свернули в первый же переулок, Андрей негромко присвистнул.
   - А и большая же сволочь.
   Эркин согласно кивнул.
   Только через квартал они переглянулись, и Эркин ухмыльнулся.
   - Я уж думал, будем драться.
   Андрей захохотал.
   - Не полез бы он. Эти дерьмушники храбры связанного добивать, а на деле... - и презрительно сплюнул.
   Они миновали ещё квартал, когда их окликнули.
   - Эй, эй! Постойте!
   - Вот и продолжение, - пробормотал Андрей.
   Они обернулись. Их догоняла светловолосая девушка в белом халатике.
   Эркин невольно нахмурился: белых халатов, как и всего связанного с врачами, он не любил.
   - К вашим услугам, мисс, - Андрей улыбнулся самой обаятельной улыбкой.
   - Вы можете сделать стеллаж?
   - Чего? - не выдержал Эркин. Обычно все переговоры вел Андрей, это было очень удобно: белому легче выторговать высокую оплату. - Что сделать, мэм?
   - Полки на стойках, - объяснил ему Андрей и деловито сказал. - Надо посмотреть, мисс.
   - Конечно, идите за мной.
   Идти пришлось недалеко. Здесь им ещё работать не приходилось.
   - Больница, что ли? - Андрей шумно втянул наплывающие на них в пустом коридоре запахи.
   -Да, - девушка стрельнула на Андрея глазами, Эркина она старательно игнорировала. - Мы открываем новое отделение. Нужно срочно всё сделать.
   - Срочно так срочно. - Андрей подмигнул Эркину.
   Эркин понимающе улыбнулся: за срочность доплата положена.
   - Вот, - девушка подвела их к группе мужчин в белых халатах. - Они берутся сделать.
   Врачи. Врачам Эркин не доверял ещё с питомника. А осмотры и прочее в Паласах любви к ним не добавили. И пока Андрей договаривался, он упорно смотрел себе под ноги. Который день прошлое неудержимо накатывает на него, и скоро у него уже не хватит сил терпеть это. Занятый своими мыслями, он не сразу почувствовал пристальный взгляд одного из врачей. А почувствовав, осторожно поднял глаза и, злясь на собственный страх, вызывающе вскинул голову.
   Смотрел старик. Лицо в морщинах, тёмные глаза, казавшиеся треугольными из-за отвисающих нижних век, смотрели пристально, эта пристальность не была недоброй, но всё равно раздражала. Их глаза встретились, и старик улыбнулся грустной понимающей улыбкой, будто он всё знал про Эркина. Эркин сцепил зубы, так что вздулись желваки и лицо отвердело. Обычно белые отвечали на такой безмолвный вызов окриком или ударом. Но улыбка старика осталась, и глаз он не отвёл. И когда Эркин с Андреем уже взялись за работу в просторной, видимо предназначавшейся под склад комнате, а старик сел за маленький столик в коридоре напротив двери и возился в груде каких-то бумаг, Эркин всё равно то и дело сталкивался с ним взглядом.
   - Слушай, - Андрей как всегда за работой говорил тихо, почти не шевеля губами. - Чего он на тебя уставился?
   - У него и спроси, - так же тихо огрызнулся Эркин и уже мягче добавил. - Я его в первый раз вижу.
   - Может, ты ему того... понравился? - осторожно спросил Андрей, - может, он из таких?
   - Ну и хрен с ним, - не выдержал Эркин. - Полезет если, я его так шугану...
   Нет, не похож старик на завсегдатая Джи-Паласа, Паласа для джентльменов, где всегда были отделения с мальчиками, да и он сам эл, а не джи, даже если старик и из этих, он-то не в его вкусе, точно. Нет, так смотрят узнавая. Но и на питомничного врача старик не похож, и на паласного, те смотрят по-другому. А других врачей Эркин не знал. Он видел этого старика впервые в жизни, в этом Эркин уверен. Никак не может быть узнавания. Нечего узнавать. Так что ему нужно, чего он так смотрит?
   Эркину в голову не могло прийти, что доктор Исаак Рудерман узнал рубашку сына.
   Он узнал её по аккуратной совсем незаметной штопке на левом плече, сделанной ещё покойной Цилей, когда Миша на футболе порвал новенькую рубашку. Миша был такого же роста, но уже в плечах, и у этого ткань плотно обтягивает костлявые, но сильные плечи. Рукава закатаны выше локтей, открывая мускулистые красивых линий руки. Ворот распахнут. Миша тоже не любил тесных воротников, ненавидел галстуки. Каждое движение этого индейца красиво, наполнено бессознательной ловкой грацией. Чёрные, прямые и жёсткие волосы падают на лоб косой прядью. И на редкость красивое лицо. Характерное индейское лицо, не метиса, чистого индейца, и шрам на правой щеке его не портит. Шрам свежий, ещё темнее кожи, вокруг правого глаза следы недавно сошедшего кровоподтёка. Да, Жене действительно надо было стать медиком: кожа не стянута, лицо совершенно не деформировано, а когда припухлость вокруг шрама опадёт, исчезнет и лёгкая асимметричность. Очень чисто сделано, и следов от швов нет. Миша был вспыльчив, а у этого в каждом движении чувствуется сдержанность, стремление не показать свои чувства. Видно, что его раздражает чужой взгляд, Миша бы уже вспылил, хотя бы просто закрыл дверь, а у этого только твердеет, становится неподвижным лицо и пульсирует от напряжения шрам.
   Ну, чего он уставился? И так тяжело, да ещё он... Такой работы Эркину ещё не приходилось выполнять. Хотя за то время, что он работал с Андреем, он уже и заборы чинил, и сорванные двери навешивал, и замок как-то врезали, и даже почти такую же штуку в одном доме чинили. Но чинить - не делать заново. Там они заменили поломанные полки и два стояка, а здесь... И ещё этот! Эркин приглушённо выругался. Андрей одобрительно крякнул на особо крутой оборот.
   - Не психуй. При всех не полезет.
   - А хоть и при всех. - Эркин поднял на Андрея бешеные глаза.
   - Тихо, - почти беззвучно предостерёг его Андрей. - Давай поменяемся.
   Эркин перешёл на его место. Так работать было неудобно, но зато Андрей теперь прикрывал его от взгляда старика.
   - Не психуй, - повторил Андрей. - Отрежешь, не надставишь.
   Эркин сильным выдохом перевёл дыхание. Андрей прав: запороть такую работу нельзя. А сейчас самое сложное - разметка стояков. Полки по стенам, трижды через комнату от окна к двери, у окна и ещё у стен встроенные в стеллаж столы и дверь перегорожена откидывающимся столом. Дёрнуло Андрея согласиться. Но и плату обещали сказочную.
   - За сегодня не управимся.
   - Знаю, - Андрей осторожно вставил очередной стояк и несколькими ударами закрепил его. - Давай поперечину. Или в ночь работать, или завтра с ранья сюда. Им надо, чтоб к утру всё готово было.
   - А не сдохнем?
   - Сдохнем, так воскреснем. Глубже паз вынимай.
   - Переломится.
   - Не должно. А из мелкого доска выскочит. Это ж те же нары, только узкие.
   - Смотри, удержит?
   - Клин забей, чтоб не ходило, и срежь на гладкое. Широко вынимаешь.
   Они говорили так тихо, что заглядывавшие мимоходом в дверь ничего не слышали. Ящик Андрея казался неисчерпаемым. В нем было всё для любой работы. Но если Эркину приходилось подходить и высматривать себе инструмент, то Андрей не глядя протягивал руку и брал именно то, что было нужно сейчас. За окном уже темнело, но в больнице было электричество, и они смогли продолжить работу.
   - Не уходите? - спросил кто-то от двери.
   - Как закончим, так уйдём, - огрызнулся, не оборачиваясь, Андрей.
   Хорошо, доски и брусья уже струганные. Тот, кто заготовил материал, знал в этом толк. Просторная комната постепенно становилась тесной, заполнялась рядами стояков. Они не заметили, как ушёл старик, как пробегали и проходили по коридору какие-то люди, как наступила за окном ночь.
   - Вы есть хотите?
   Они вздрогнули и обернулись. В дверях стояли две девушки, вернее, девчонки, в глухих синих халатиках с завязками на спине и белых косынках. Из-под косынок торчали одинаковые медно-рыжие короткие толстые косички. Одинаковая россыпь веснушек на щеках и одинаковых вздёрнутых носах, одинаковые круглые серо-зелёные глаза.
   - Вот это да! - присвистнул Андрей и сказал что-то по-русски, чего Эркин не понял, а девчонки покраснели. - Конечно, хотим, - перешёл Андрей на английский.
   - Тогда мы принесём.
   И девчонки убежали.
   - Ты что им сказал? - поинтересовался Эркин.
   - Чего? - не понял Андрей.
   - Ну, - Эркин попытался повторить непонятную фразу.
   - Аа, - Андрей коротко хохотнул и перевёл. - Двое из яйца одинаковых с лица. Они ж близнецы, заметил?
   - Я их не разглядывал, - пожал плечами Эркин.
   Беляшек разглядывать - себе дороже, может и боком выйти. А уж признаваться в этом и вовсе глупо.
   Девчонки вернулись быстро. Одна несла тройной судок, другая - жестяные тарелки и две кружки.
   - Вот. Куда ставить?
   Андрей указал им на уже сделанный стол. Одна из девчонок расстелила на столе висевшее у неё на плече полотенце, расставила тарелки и кружки, разложила ложки. Другая поставила судок и приготовилась разливать по тарелкам.
   - Красота! - восхитился Андрей. - А руки где мыть?
   - По коридору налево и до конца. А там увидите, - объяснили они в два голоса и уже вдогонку им крикнули, - только тихо, а то там пост недалеко.
   Что за пост - непонятно, но раз тихо, значит тихо.
   Когда они вернулись, стол был накрыт: в тарелках парили суп и каша, на отдельной тарелке четыре ломтя тёмного хлеба, а в кружках была розовая густая жидкость. Девчонки сидели на нижней полке напротив стола.
   - Это я понимаю! - одобрил Андрей. - Кормёжка по высшему разряду!
   - Вот вычтут из платы, - усмехнулся Эркин, - тогда и узнаешь, по какому разряду.
   Что-то подсказало ему, что от девчонок можно не таиться. Но их ответ оказался неожиданным.
   - Не вычтут, - засмеялась одна.
   А другая, насмешливо морща нос, пояснила.
   - Это не казённое!
   - А чьё? - с набитым ртом спросил Андрей.
   - Наше, - ответила одна.
   - И посуда наша, ешьте спокойно, - добавила другая.
   Эркин и Андрей одновременно опустили ложки и переглянулись. Андрей повернулся к девчонкам.
   - А вы кто?
   - Мы? - она пожала плечами. - Мы ночные санитарки, и нам разрешили приносить себе обед и всё такое.
   - Таак, - протянул Андрей. - И как же вы теперь?
   - А молча, - отпарировала одна знакомой Эркину с питомника присказкой. - Перебьёмся переколотимся, понял?
   - Понял, - кивнул Андрей. - Так, красавицы, и зовут вас...
   - Молли, - фыркнула одна.
   - Долли, - тихо улыбнулась другая.
   - А по-русски Даша и Маша, так? - уточнил Андрей.
   Они засмеялись.
   - Так.
   - По-нашему так.
   - А я Андрей, а он, - Андрей подмигнул ему, - он Эркин.
   - Очень приятно, - церемонно ответила Маша и засмеялась.
   - Вы ешьте, - тихо сказала Даша, - а то остынет.
   В негустом супе среди разваренной капусты плавали два кусочка мяса. На каше блестели два пятнышка жира. Они ели молча, опустив глаза в тарелки. Отпив глоток густого тягучего напитка с еле ощутимым ягодным запахом, Эркин улыбнулся. Женя тоже как-то такое же варила. Как она его называла? А, вспомнил!
   - Кисель? - спросил он, ни к кому не обращаясь.
   - Ага, - засмеялась Маша.
   Она, видно, была готова всему смеяться. А Даша поглядела на Эркина и с какой-то неуверенной улыбкой спросила.
   - А ты... ты знаешь русский?
   - Нет, - покачал головой Эркин. - Так, отдельные слова.
   Странно, но он совсем легко обошёлся без положенного обращения "мэм", и они не заметили этого. Так что, они вроде Андрея? Без расы?
   - А как вы сюда попали, красавицы? - Андрей уже доедал и потому начал разговор.
   - Мы? - Даша и Маша переглянулись.
   Даша отвернулась, а Маша вызывающе вздёрнула подбородок.
   - Из распределителя, понял?
   - Понял, - кивнул Андрей, и Эркин повторил его кивок.
   Они всё поняли.
   - Когда мы накопим на дорогу, - тихо сказала Даша, - мы уедем. Домой. Мы теперь свободные.
   - На Русскую Территорию. Откуда угнали, туда и вернёмся, - ещё выше вздёрнула подбородок Маша и спрыгнула с полки. - Поели? Давайте, нам пора, а то заметят.
   Они быстро всё собрали, и тут Эркин решился. Были в распределителе - свои! - и спросил напрямую.
   - Девушки, - они обернулись в дверях. - Кто это тут такой, старик, с такими, - он оттянул себе пальцами нижние веки, - глазами?
   - Аа, - улыбнулась Даша. - Это доктор Айзек.
   - Во! - Маша сделала жест высшей похвалы.
   И они убежали, оставив их в пустой, уставленной стояками комнате.
   - Ну, - Андрей встал, - давай, а то и за ночь не успеем.
   - Давай, - Эркин оттолкнулся от стола, - и впрямь не успеем.
   Значит, это был доктор Айзек. А на нём сегодня подаренная им рубашка. Выдала стерва клетчатая. Хотя... все его хвалят. Как Женя сказала: "Плохого о нём не слышала", - так что может и обойдётся.
   Андрей сильным ударом молотка вогнал в тугой паз очередную доску.
   - Сволочи. Они ж девчонки совсем... и такое им. Слышал? Распределитель - это ж..., - он выругался.
   - Ну, давай, - Эркин, насмешливо хмыкнув, сосредоточенно подтёсывал неровный срез, - давай, расскажи мне про распределитель. А то я не знаю ничего. На сортировке ни разу не был. И не продавали меня.
   - Да, чёрт, забыл. Но они-то как туда попали?
   - А ты? Ты ж о нём тоже не по рассказам знаешь.
   - Подловил, - рассмеялся Андрей. - Что да, то да. Когда догадался?
   - Когда за один стол со мной сел, - засмеялся Эркин.
   - А может, я это от голода только?
   - С голода многое можно, - согласился Эркин, - но против расы не пойдёшь, нет. Белобрысого с бельмом на рынке видел?
   - Ну?
   - Так он цветную мелкоту ловит и заработок отнимает. Говорит, от голода. Беляк он всегда беляк, - убеждённо закончил Эркин.
   - Вздуть его надо, - сердито ответил Андрей. - Шакальё поганое.
   - Он уже один раз в выгребную яму падал, - засмеялся Эркин. - Большая такая у свалки. Туда все с рынка бегают. Ну, жердь гнилая и подломилась под его задницей.
   - Так вытащили ж его!
   - Ага, народу много было. Услышали, - вздохнул Эркин.
   Андрей негромко засмеялся.
   - И ещё раз упадёт.
   - Сам упадёт или на него упадёт, тебя волнует?
   - Меня нет.
   - То-то.
   Работа близилась к концу, руки уже сами знали, что делать, и они заговорили свободней. Но, несмотря на ночную тишину, по-прежнему тихо, так, чтобы никто не подловил за разговором.
   - Ну вот. Теперь подмести, и всё.
   Андрей оглядывался в поисках веника.
   - Девчонок, что ли, позвать. Они знают.
   - А где ты их найдёшь? Слышал же про пост.
   - Пост! Не стреляют же.
   - Ну, иди, проверь. - Эркин попробовал качнуть стояк. - Держит.
   - А чего ж ему не держать? - Андрей с хрустом потянулся. - Смотри, светает уже. За ночь отпахали.
   Эркин засмеялся.
   - Не думал, что сможем.
   - Человек всё может! - Андрей скорчил назидательную мину, заставив Эркина фыркнуть, и тут же стал серьёзным. - Сам не знаешь, что можешь, а когда припрёт... Ты знаешь, что самое трудное?
   - Выжить, - убеждённо ответил Эркин.
   - Выжить не проблема, - отмахнулся Андрей. - Ни одна крыса не выживет, а человек сможет. Как выжить - другой вопрос. Самое трудное - умереть.
   - Вот уж для раба не проблема, - не согласился Эркин. - Дай беляку по морде, а остальное тебе сделают. Как ни трепыхайся, а Оврага не минуешь.
   - Знаю про овраг, - перебил его Андрей и как-то натужно, неуверенно засмеялся. - Так что, похоже, мы с тобой из одной лохани хлебали.
   Он засучил левый рукав и показал Эркину синие цифры татуировки повыше запястья.
   - Номер? - удивился Эркин. - Зачем? Ты же белый. Белых не клеймят. Даже не слышал о таком.
   - Лагерник я. О таких слышал?
   Эркин оторопел. О белых лагерниках, об их изобретательной жестокости среди рабов ходили самые мрачные, самые страшные легенды. Попасть в камеру к лагерникам - ничего страшнее быть не могло. Он помнил, как в распределителе вдруг разбуянился могучий негр, что пикнуть никому не давал, две камеры за день забил вусмерть, и надзиратели его к лагерникам решили сунуть, достал он их, так буян сразу сник, на коленях ползал, сапоги им целовал, что угодно молил, лишь бы не в лагерную камеру. Не умолил. От его криков даже надзиратели к себе в крысятник сбежали и до утра не показывались. А то, что потом из той камеры вытащили, даже трупом не было, так, ошмёток кровавый. Как... как же это? Андрей... Как же он уцелел? Их же всех, говорят, расстреляли! А сам ты как уцелел? - одёрнул он себя. Но, видно, не смог совладать с лицом, выдал мгновенно вспыхнувший страх. Потому что Андрей отвернулся от него, отошёл к окну и там застыл, опираясь ладонями на стол и глядя в синеющее стекло. Эркин мог повернуться и уйти. Как он тогда в имении, так ему сейчас давали выход.
   Медленно, будто из глины вытаскивая ноги, Эркин подошёл к Андрею и пересиливая, выдавливая из себя слова, сказал:
   - А я спальник. Из Паласа.
   Андрей вздрогнул и медленно обернулся.
   - Так что? - Эркин смотрел ему в глаза. - Резать друг друга будем?
   Его признание так поразило Андрея, что он впервые на памяти Эркина растерялся.
   - Ты... чёрт... вас же всех... как ты выжил?
   - Я ж говорю, - Эркин смог усмехнуться непослушными захолодевшими губами. - Самое трудное - выжить. Ну?
   Они неуклюже обнялись и так с минуту стояли. И разом отступили на шаг, не убирая рук.
   - Ну, чертяка краснокожая, - восхищённо сказал Андрей, - ну ошарашил.
   - Ты меня тоже, - эта усмешка вышла уже легче.
   - И ты... давно раб?
   - С рождения, - привычно ответил Эркин. - Я питомничный. Разве по номеру не видишь?
   Андрей скосил глаза.
   - А у тебя на правой, и чёрный.
   - Велика разница! - Эркин изобразил пренебрежение, вышло это почти естественно, да и в самом деле, раз номер на руке, то расы уже нет.
   - Тоже верно, - охотно согласился Андрей.
   И вдруг то напряжение, которое ещё держало их, вырвалось в неудержимом хохоте. Они стояли, положив руки друг другу на плечи, и хохотали до слез, до боли в горле, уже не заботясь ни о чём, и эхо их хохота металось по больничному коридору.
   И потом, собирая в кучу у двери оставшиеся обрезки и обрубки и складывая инструменты, они то и дело сталкивались взглядами и начинали смеяться. А потом прибежали Даша и Маша с вёдрами, тряпками и мётлами.
   - Мы всё равно убираемся...
   - Сейчас и вам вымоем...
   - Чтобы у вас всё тип-топ...
   Андрей решительно отобрал у них всё нужное.
   - У вас и без нашего мороки хватает. Покажите только куда мусор свалить.
   Девчонки фыркнули, но покорились.
   Они домывали пол, балагуря и зубоскаля с девчонками, когда Даша и Маша оборвали очередную шутку на полуслове и исчезли. И прозвучавшие по коридору к их двери уверенные шаги не застали их врасплох.
   Кряжистый седой мужчина в белом халате, как бы не замечая их, прошёлся между стеллажами, попробовал два стояка, стол у стены и подошёл к ним. Они как раз подобрали последнюю воду у порога, бросили тряпки в воду и выпрямились.
   - Работа выполнена, - он смотрел на них снизу вверх, но с явным превосходством. - За уборку я вам не плачу, уборка в условия не входила. Но, - его глаза еле заметно потеплели, - я прибавлю за качество и срочность.
   Он вытащил бумажник и, не спеша, отсчитал им по пять радужных кредиток. Десятки?! Так много они ещё не зарабатывали. А он дождался, пока они уберут деньги, и, уже улыбаясь, достал две яркие блестящие пачки дорогих сигарет.
   - И это от меня лично.
   - Спасибо, сэр, - Андрей взял пачку, небрежно распечатал её, выщелкнул сигарету и обернулся к Эркину, прятавшему сигареты в карман. - Пошли?
   - Спасибо, сэр. Конечно, пошли.
   Эркин застегнул клапан на нагрудном кармане, Андрей подобрал свой ящик.
   - До свидания, парни.
   Ну что ж, как с ними, так и они. И они вежливо попрощались с таким щедрым работодателем.
   Уже на улице Андрей, с наслаждением затягиваясь ароматным дымом, спросил.
   - Менять будешь? Ну, сигареты.
   - Девчонкам отдам, - ответил Эркин. - Мы ж их обед сожрали. Пусть поменяют себе, - и резко остановился. - А ч-чёрт, мы ж не спросили, где живут. Ищи их теперь!
   - Так, - Андрей сунул ему свой ящик. - Держи, я мигом.
   Через минуту он вернулся, держа за локти обеих девчонок.
   - Давай.
   Эркин вытащил пачку.
   - Вот, держите, наменяете себе.
   - Ой, но тебе же...
   - Ты же...
   - Не курит он, не курит, - успокоил Андрей девчонок, - берите. И вот ещё вам.
   - Ты-то куришь!
   - Взял одну для пробы. Не по мне. А вы наменяете.
   - Ой, спасибо...
   - Парни, вы что, они же сумасшедших денег стоят...
   - Девчонки, об этом речи нет. Цыц, и языки завяжите. А теперь бегите.
   Маша и Даша спрятали сигареты куда-то под халатики и убежали.
   Андрей и Эркин медленно шли по утренней пустынной улице. Эркин зевнул.
   - Я отсыпаться. Бывай.
   - Бывай, - с таким же зевком ответил Андрей.
   Когда Эркин подходил к дому, солнце уже показывалось над крышами. Он буквально втащил себя по лестнице и ввалился в комнату. Женя, одетая уже на выход, отдавала Алисе последние указания. Увидев Эркина, она и обрадовалась, и рассердилась.
   - Эркин! Наконец-то! Где ты был?!
   - Работал. Вот, - он вывалил на стол деньги.
   - Сумасшедший. Загонишь себя насмерть. Поешь и ложись. Вот, я тебе оставила.
   Он сел за стол, потянулся за ложкой, но неодолимая сила пригнула его голову, и, когда Женя в дверях оглянулась, она увидела, что он спит.
   Женя швырнула сумочку и подбежала к нему. Затеребила.
   - Давай, раздевайся и ложись. Давай же, мне уже на работу пора. Мы ж сегодня раньше начинаем.
   Он в полусне, уже не совсем понимая, кто и что с ним делает, разделся, и Женя подтолкнула его к кровати. Он что-то пробормотал и рухнул в сон, и уже не чувствовал, как Женя вытаскивала из-под него одеяло и укрывала. Он спал. Мёртвым каменным сном бесконечно усталого человека. Женя наклонилась и поцеловала его, он вздохнул, не открывая глаз, его губы чуть шевельнулись то ли в ответном поцелуе, то ли в непроизнесенном слове.
  
   В день Бала всех отпустят с работы после ленча, но и выйти пришлось на час раньше. Женя чуть не опоздала, но в общей суматохе этого никто не заметил. Вчера вечером в неурочный час пришёл Мервин Спайз и необыкновенно торжественно от имени фирмы поздравил с Весенним Полнолунием и вручил каждой приглашение на Бал. Всем. Даже Жене и Рози. От фирмы и за счёт фирмы. Восторженный стон пронёсся по комнате. Спайза целовали, благодарили, даже миссис Стоун что-то сказала и коснулась губами его щеки.
   И сегодня стука машинок не было слышно за щебетом о платьях и украшениях. И одно дело, когда тебя кто-то приглашает, ты приходишь и уходишь с пригласившим и в общем-то в чём-то зависишь от него, и совсем, совсем другое дело - свой билет.
   Потом машинки и вовсе замолчали, потому что какая работа при таких разговорах?! Даже миссис Стоун перестала печатать. Женя на секунду отвлеклась за чем-то от разговора и посмотрела на неё. Миссис Стоун сидела, поставив на стол локти и упираясь лбом в ладони. Женя встала и подошла к ней.
   - Миссис Стоун, вы в порядке?
   Та подняла голову и с трудом, словно преодолевая боль, посмотрела на Женю. Её бледно-голубые глаза были сухи, лицо спокойно.
   - Благодарю вас, Джен, со мной всё в порядке.
   И снова уткнулась в ладони, будто не хотела никого видеть. Женя растерянно отошла и влилась в общий разговор.
   - Джен, а вы в чём пойдете?
   - Что-нибудь придумаю, Рози.
   - Вы ещё не думали?!!
   - Нет, - Женя хитро улыбнулась. - Кое-что я придумала. Но не всё.
   - А я, - Рози засияла необыкновенной, Женя такой у неё ещё не видела, улыбкой. - Я вот что придумала. - И она зашептала на ухо Жене. - Я оденусь Счастливой Фермершей. У меня всё есть. Я уже посмотрела.
   - Блестяще! - восхитилась Женя и вздохнула. - А у меня будет костюм без девиза.
   - Ну, это ничего, - утешила её Рози. - Ведь это необязательно.
   За полчаса до ленча все машинки были накрыты футлярами, столы убраны как в пятницу. Бал на всю ночь, и следующий день выходной - подарок фирмы! Сегодня никаких "чашечек" и тому подобного. И как только прозвенел сигнал, они вырвались на улицу с энтузиазмом приговорённых и нежданно помилованных.
   Но бал балом, а у Жени и помимо бала есть заботы. Пробежки по магазинам ей не избежать. Но сегодня и это в радость. Тем более, что она теперь может побаловать своих чем-нибудь вкусненьким. Странно, вроде Эркин приносил немного, но ей стало намного легче перекручиваться с деньгами, и вообще легче. Он отдавал ей все деньги и сигареты, и, как она ни говорила, чтобы он оставлял себе хотя бы на еду, он только молча склонял голову как бычок, или скорее - Женя улыбнулась неожиданной мысли - ёжик, который чуть что сворачивается клубком, выставляя иголки. Но насчет сигарет надо ему объяснить. Ведь у неё не может быть сигарет, и не пойдет она на рынок менять их на что-нибудь. Это он может, а ей нельзя.
   Женя забежала в мелочную лавку, где набрала обрезков тесьмы, кружев, всякой блестящей всячины. Здесь её знали. Она и раньше покупала у них всякие обрезки и остатки, из которых мастерила одежду Алисе. И сегодня ей сразу показали два больших фланелевых лоскута. Ну что ж... пожалуй... Да, платьице может выйти. Надо взять. Расплачиваясь, она заметила кожаный, почти новый ремень. Взять Эркину? Денег должно хватить. И нарваться на вопрос, для кого ей нужен мужской пояс с колечками для подвешивания ножен, кобуры и прочего? Даже непроизнесённый вопрос опасен. Не дело хозяйки - забота об одежде жильца. Женя отвела взгляд от ремня и вышла.
   А сама эта мысль насчёт жильца оказалась очень удачной. Ей удалось как бы невзначай проболтаться Элме в одной из бесед. Разговор зашёл о бездененежье, о том, что война кончилась, а легче не стало. И Женя очень естественно сказала.
   - От бедности на что только ни пойдёшь. Я вот койку сдаю.
   - Вот оно что, - протянула Элма. - И хорошо он платит?
   - Платит немного, - ответила Женя. - Но зато всю тяжелую работу делает.
   - Да-да, Джен, - закивала Элма. - Может, это и разумно. Ведь сейчас не война, чтобы леди колола дрова и носила воду.
   Женя с трудом сдержала смех оттого, что её, наконец, признали леди. А уж Элма раззвонила по всему двору, а может и кварталу. Но это уже Женю не беспокоило. Нет, всё очень удачно.
   Она так рано вернулась, что Алиса не успела соскучиться, а Эркин ещё спал.
   - Он всё спит и спит, - пожаловалась Алиса.
   - Он устал, - Женя спрятала в шкаф свой костюмчик. Кофточку бы надо обновить. - Тебя о нём не спрашивали?
   - Не-а, - замотала головой Алиса. - Только вчера Джанис спросила, где он спит, а то у нас тесно. Я сказала, что на полу. Я правильно сказала?
   - Правильно, - Женя поцеловала дочку в щёку. - Значит, ты с Джанис играла?
   - Не-а, я с Линдой играла. У сарая. Джанис подошла сама и сразу ушла. Мама, а почему она Эрика называет краснорожим?
   - Потому что она грубая и невоспитанная девочка, - сразу ответила Женя, грохоча кастрюлями.
   - Значит, хорошо, что я с ней не играла? - сосредоточенно нахмурилась Алиса.
   - Да. Чем с такой, лучше одной.
   - Ага, - кивнула Алиса. - Понятно.
   Возясь с обедом, Женя поглядывала на стоящую рядом дочку. Что она поняла, какие у неё свои мысли, что она вообще думает об Эркине и всей их жизни?
   - Неси на стол, - вручила она Алисе тарелки. - Сейчас обедать будем.
   Через минуту Алиса вернулась.
   - Мам, а Эрик ещё спит. Будить?
   - Не надо. Пусть спит.
   Но когда она вошла в комнату с кастрюлей супа в руках, он уже сидел на кровати, свесив ноги и растирая кулаками глаза.
   - Как раз к обеду проснулся, - рассмеялась Женя.
   - Еду не проспишь, - серьёзно ответил Эркин, ещё раз зевнул, встал и вышел.
   Его слегка пошатывало со сна, и Алиса засмеялась, глядя на его неуверенную походку, даже Женя улыбнулась. Вскоре он вернулся, уже совсем бодрый, умытый, с влажными волосами - опять голову под рукомойник сунул. Покосившись на Женю, натянул штаны и рубашку и сел к столу.
   - Значит, еду не проспишь? - поддразнила его Женя, разливая суп.
   - Никогда!
   Убеждённость ответа заставила Алису фыркнуть.
   - Так где ты работал?
   - В больнице, - он торопливо проглотил и продолжил. - Стеллаж сделали. Думали, за ночь не управимся.
   - Вас хоть накормили?
   Легкая тень промелькнула по его лицу.
   - Там девочки, санитарки, они из угнанных, поделились с нами, - Эркин невесело усмехнулся. - Они нам свой обед отдали. А мы им потом сигареты, нам по пачке досталось. Пусть поменяют себе.
   - Вот кстати, - вспомнила Женя. - Возьми сигареты и тоже выменяй.
   Он поднял на неё недоумевающие глаза. И Женя стала объяснять.
   - Ну, ты сам подумай, откуда у меня могут быть сигареты? Плату с жильца я сигаретами брать не могу, ведь так? Так. А ты другое дело.
   - Д-да, - его недоумение сменилось растерянностью и тут же согласием. - Конечно, так. Хорошо. А что выменять?
   - Сам посмотри, - Женя уже знала, что фраза типа "что хочешь" успеха у него иметь не будет.
   Эркин кивнул. Сигарет набралось много, можно будет поискать.
   - Ты сегодня ещё пойдёшь на работу?
   - Нет, - мотнул он головой. - Сегодня бал, и работы наверняка не будет. - И поднял на неё заблестевшие глаза. - Там будет здорово. Мы, когда уходили, заглянули в один зал. Очень красиво.
   Женя засмеялась и встала, собирая посуду. Сейчас она всё быстренько помоет и начнётся самое волнующее для любой женщины - сборы на Бал. Чем бы занять Алису и Эркина, чтобы не отвлекаться на них?
   Но Эркин ушёл во двор что-то делать в сарае, а Алиса села на свою кровать в обществе своих игрушек и застыла в созерцании.
   Эркин уже привычно распахнул дверь сарая и подпёр ее камнем. Огляделся. Дровяная часть в порядке. Можно подточить топор. Андрей как-то показал ему свой и рассказал о точке. Сваленные в углу всякие хозяйственные мелочи он уже разбирал. Там был точильный камень. Бруском. Эркин отыскал его, сел на пороге сарая и взялся за работу. Сделает топор, займётся остальным. Чтоб не чинить, когда понадобится.
   Чья-то тень легла ему на колени и руки. Эркин медленно поднял голову и увидел немолодую полную женщину. Он уже видел её во дворе, видел как-то Женю, разговаривающей с ней. Что ей надо? Она молчала, и он уже думал приняться за работу, когда она заговорила.
   - Мне нужно переколоть дрова. Ты можешь это сделать?
   Эркин отложил топор и точило и встал, оказавшись на голову выше женщины. Она сразу отступила на шаг, почти шарахнулась.
   - Да, мэм. Только колоть, мэм?
   - Да, - твёрдо ответила она. - Переколоть и сложить.
   - Хорошо, мэм. Я могу это сделать.
   - Сколько это будет стоить?
   - Лишнего я не возьму, мэм.
   Теперь он хорошо видел её лицо. Не злое, но брюзгливо отчуждённое, как у большинства белых женщин, когда они разговаривают с цветными. Он привычно смотрел не на неё, а вбок. Прямой взгляд может быть расценен как дерзость или ещё хуже. Смотреть в упор на белую женщину разрешено только спальнику и только во время работы, а то тоже могли влепить так, что мало не было. Видимо, она сочла его взгляд и тон достаточно смиренными, и её голос стал чуть мягче.
   - Две кредитки?
   - Надо посмотреть, сколько работы, мэм, - рискнул он не согласиться сразу.
   Она, помедлив, кивнула.
   - Хорошо. Вот мой сарай. Приходи завтра утром.
   - Хорошо, мэм. Завтра утром, мэм.
   Он подождал, пока она отойдёт, и снова взялся за топор. Вот и на завтра задел есть. Но если надо пилить, придется искать Андрея. А после вчерашнего... Согласится ли он, лагерник, и дальше работать со спальником?...
   ...Распределитель был набит битком. Они это поняли ещё во дворе, как только их вытряхнули из кузова перевозочного фургона, по гулу, доносящемуся из зарешеченных окон. Отчаянно ругаясь, проклиная работу, начальство и рабов, надзиратель гнал их по коридору, останавливал перед камерами, вглядывался через решётку в плотные толпы и гнал их дальше. Так они прошли через весь рабский коридор до перекрёстка. И надзиратель снова остановил их. И погрузился в раздумье. Дальше прямо камеры с отработочными, налево отходил коридор с детскими камерами, а направо... направо короткий коридор с глухими дверями вместо обычных решёток. Там лагерники. Ошибиться невозможно: все распределители одинаковы. Да и детский щебет и визг слева, неразборчивый гортанный шум впереди и зловещая тишина справа были достаточным объяснением. Надзиратель задумчиво похлопывал дубинкой по ладони, а они стояли и молча молили об одном - вернуться обратно. Спальнику везде худо, но не дай бог попасть к отработочным, а про лагерников и думать страшно. Для индейцев быть в одной камере с рабом - наказание, и расправлялись они с рабами по-чёрному. А лагерников сами надзиратели называли зверями.
   - Ну и чего ты застрял? - подошёл второй надзиратель.
   - Да вот, прислали, - их длинно и смачно обругали, - а куда их заткнуть, спальников поганых! Всюду битком.
   - Да уж, точно, - сочувственно засмеялся второй. - Сунешь в детскую, они тебе за ночь всю мелюзгу перепортят, а к краснорожим, так их попортят.
   "В детскую, сэр! - беззвучно кричал он - Никого мы не тронем". Он покосился на соседей. Молоденький, лет пятнадцать ему не больше, негр посерел и держался на ногах только страхом перед падением, а другой - старше него - очень тёмный мулат угрюмо смотрел в никуда остановившимися глазами.
   - Вот и думай. Этих, - надзиратель ловко одним ударом прошёлся по рёбрам всех троих, заставив их выпрямиться, - этих не попорть и за мелюзгой присмотри. Что мне, всю ночь у камеры стоять?!
   - Совсем начальство опупело. Распродаж неделю как нет, месяц как последняя сортировка была, а всё принимают.
   Они ещё поругали начальство, и надзиратель вздохнул.
   - Только к полам их.
   Второй присвистнул.
   - Рискуешь!
   - Рискую, - согласился надзиратель, - только где без риска, там вычет обеспечен.
   - Ну, смотри. Узнают...
   - От тебя?
   - Обсудим?
   - Обсудим, - согласился надзиратель и ударом дубинки завернул их направо. - Вперёд, ну.
   Дубинка на каждом шагу тыкала его между лопатками, но он не мог заставить себя идти быстрее. Надзиратель изошёл руганью, пока они добрались до двери в конце правого коридора. Подошёл ещё один надзиратель с автоматом. К лагерникам надзиратели входили только с оружием и вдвоём. Тяжело открылась толстая дверь, автоматчик рявкнул: "Лежать!" - и тут он получил такой удар, что влетел в камеру и, врезавшись в заднюю стенку, упал на что-то мягкое и живое, и тут же рядом с ним так же упали двое других спальников. И сзади лязгнула, закрываясь, дверь. Он сразу вскочил на ноги и метнулся к двери. Во всех камерах спальники, если только они не были одни, занимали место у двери, чтобы прикрыть спину. Остальные последовали за ним. Сбившись в углу, они ждали самого страшного. Но лагерников было всего трое. Один на один - уже легче. Хоть от белых отбиваться не положено, но если умеючи... но... но Малец уже сдался, так что если до дела дойдёт, то их двое. Он переглянулся со Старшим и понял - тот думает так же. Но и из лагерников один, седой, лежит у стены и даже не шевелится, а двое других, растирая ушибленные места, смотрят на них, но подходить пока, вроде, не собираются.
   - Вот из-за такого дерьма... - сказал один из лагерников.
   И он сжался, ожидая начала камерной пытки. Но заговорил второй.
   - Рабы?
   - Да, сэр, - ответил Старший.
   Для раба любой белый - господин. Хоть, говорят, лагерники теряют расу, но если словом умилостивить... Нет, не получилось.
   - Спальники, что ли?
   - Да, сэр, - голос Старшего упал до шёпота.
   Лагерник, назвавший их дерьмом, засмеялся, и Малец беззвучно заплакал от этого смеха.
   - Ты смотри, какие удобства! - смеялся клокочущим смехом лагерник. - Даже три сразу. Позабавимся?
   - Охота мараться, - брезгливо поморщился другой.
   - А для чего ж их к нам сунули?
   Страх туманил голову. Он знал, что сделает всё, что ему прикажут эти двое, что он не сможет, не посмеет сопротивляться.
   - Ну не для твоего же удовольствия.
   - Тогда что ж, - голос лагерника стал угрожающим, - тогда в поношение, значит? Так?!
   - Какое тебе поношение после приговора? Оставь их. Сам говоришь: дерьмо. Ну, так не марайся.
   - А ты подумал, что с нами в лагере свои же сделают, если кто узнает, что мы со спальниками в одной камере были. Сам захотел такого же?
   - Чёрт! - растерялся второй. - Об этом я и не подумал. Тогда у нас что ж, и выхода нет?
   - Выходит, нет, - вздохнул смеявшийся и встал. - Попробуем малой кровью, чтоб и волки сыты были...
   Он сжался в комок, обхватив голову и стараясь закрыть грудь и живот. Рядом так же свернулся Малец, а Старший вдруг рванулся и встал на колени, закрывая их раскинутыми руками.
   - Меня... возьмите меня... они же молодые, не надо их... я джи, я всё умею... вы будете довольны... - и судорожно, путаясь, рвал с себя одежду.
   Лагерники, видно, не ждали такого и оторопели. Но тут Седой застонал и повернулся на спину. Лагерники сразу отошли к Седому, и он рискнул чуть отвести руки от глаз. Седой как раз повернул голову к двери, и он увидел его страшное изувеченное лицо в крови и струпьях и неожиданно яркие голубые глаза. Оба лагерника склонились над Седым, стали его укладывать поудобнее, тот, что предлагал не мараться, снял с себя полосатую куртку и, свернув, подложил под голову Седому. Седой хотел что-то сказать, но получался невнятный стон. А он знал, что это только отсрочка, что как только они уложат Седого, пытка ожидания смерти возобновится. И кого молить о спасении? Трясся и что-то шептал Старший, признавшийся в своей работе в Джи-Паласе, вызвавшийся идти первым. Плакал Малец.
   - Лежи, лежи, - голоса лагерников полны заботы и участия. - Сейчас, потерпи немного.
   Спасение пришло неожиданно. Распахнулась дверь, и в камеру вошёл надзиратель с автоматом и ещё двое с дубинками. Оглядев скорчившиеся тела, поникшего обнаженного раба на коленях и валяющуюся на полу одежду, надзиратели удовлетворенно хмыкнули и дубинками подняли их.
   - На выход, живо!
   Ни до, ни после он не выполнял приказа с такой быстротой. В коридоре стоял навытяжку приведший их надзиратель и на него орали какие-то чины, полно надзирателей. Тут же он увидел белый халат врача. Жёсткие холодные пальцы быстро ощупали его голову, грудь, живот, паха.
   - Застегнись, - бросил ему врач и отвернулся. - Кажется, не повредили.
   Затем врач так же быстро ощупал Мальца, который уже не скулил, а подвывал, и глухо всхлипывающего Старшего. А беляки орали о своём.
   - Их на продажу выставлять, а ты, болван, их к лагерникам сунул!
   - Так я же...
   - Да ещё к полам!
   - Так, сэр, нет места, сэр!
   - Тупица, болван! Прикуй их, если в камерах места нет!
   Их толкали, куда-то гнали, и пришёл он в себя уже в каком-то закутке, прикованный к стене за стянутые наручниками запястья. Обычное наказание, но оно означало конец мучениям, означало жизнь. Длина цепи позволяла лечь. Рядом так же осторожно, чтобы лишний раз не дёрнуть, укладывались Старший и Малец.
   - Спасибо, - камерным шёпотом поблагодарил он Старшего.
   Тот только вздохнул в ответ...
   ...Эркин попробовал лезвие. Вроде, сделано. То ли от воспоминаний, то ли оттого, что солнце уже за крышами, стало холодно. Он убрал топор и точило, закрыл сарай и медленно пошёл к дому.
   Тогда он и понял, что общество спальника позорно для всех, что быть рядом с ним и не ударить, не оскорбить нельзя, не положено. И старался не думать об этом. Но если Андрей пойдёт против этих "положено" и останется его напарником, надо будет узнать у него о полах. Кто это такие и почему к ним даже спальников нельзя подсаживать.
   Эркин с усилием откинул всё это обратно, в прошлое, и по лестнице поднимался уже спокойно. Как всегда, разулся в прихожей и босиком прошёл на кухню. Прямо из ковша напился. Пил, пока совсем не успокоился и не забыл опять об этом. И тогда вошёл в комнату.
   Женя стояла перед зеркалом, поправляя причёску. Вернее, он не сразу понял, что это она. Просто кому ещё Алиса может говорить:
   - Мам, ты сама на себя не похожа.
   Это была Женя, но такой он её ещё не видел и даже не представлял.
   В цветастом, низко срезанном платье, открывающем плечи и спину ниже лопаток, с пышной оттопыривающейся юбкой. Высоко подобранные волосы уложены в замысловатую причёску и украшены закрепленными на шпильках цветами. В ушах крохотные блестящие серёжки, на шее блестящая цепочка, на руке узкий блестящий браслет. Лиф платья искрился множеством блёсток.
   Алиса права: Женя была совсем на себя не похожа.
   - Ну, как? - Женя обернулась к стоящему в дверях Эркину. - Тебе нравится?
   Он только восхищённо вздохнул в ответ, и Женя засмеялась. Повернулась перед зеркалом, оглядывая себя.
   - Так и пойдёшь? - поинтересовался он.
   - А что? - Женя закинула голову и покачала ею, проверяя, как держится причёска.
   - Холодно будет, - пожал он плечами.
   Она снова тихо засмеялась.
   - Спасибо, милый. Я плащ надену. И шаль. Ну вот. Бал будет до утра. Вы уж тут сами управляйтесь.
   Она накинула на голову тонкую ажурную шаль. Эркин подал ей плащ и помог одеться.
   - Мам, ты Золушка! - убеждённо сказала Алиса.
   Женя повернулась к Эркину.
   - Знаешь про Золушку?
   Он молча мотнул головой.
   - Вот, Алиса, и расскажи про Золушку. Меня не ждите. Я не знаю, когда приду, - и уже в прихожей посмотрела на Эркина совсем другими глазами, став прежней Женей. - Прости, Эркин, я бы лучше с тобой пошла...
   - Не думай об этом, - быстро перебил он. - Всё будет хорошо.
   - Оставить тебе ключи?
   Он на долю секунды задумался и кивнул.
   - Вот, это от калитки, это от нижней двери, это от верхней. Ну, я побежала.
   Она быстро коснулась губами его щеки, чмокнула Алису и скрылась за дверью. Алиса побежала на кухню к окну, а он ещё стоял в крохотной прихожей и слушал. Хлопнула нижняя дверь. Ему казалось, что он слышит её шаги через двор, стук калитки, стук каблучков по улице. Нет, он хочет, чтобы ей было хорошо. Он сделает всё, все что сможет и чего не может тоже. У него ничего нет, ничего. Только она... И если что, если вдруг... как кричал пьяный на рынке? "Мы ещё всё вернём! Это ненадолго! Всё вернём!" Кричал белый, и никто слова ему не сказал. Будто не слышали. А многие из беляков одобрительно смеялись. Он в тот день мало заработал, сбежав с рынка. Не он один. Нет, если вдруг... второй раз он уже не сможет выдержать... И он, он же принёс клятву, но что белым до клятвы раба...
   Эркин с силой оборвал эти мысли и пошёл в комнату. Женя сказала, чтобы он посидел с Алисой. Что ж, надо, значит, надо. Не самое сложное.
   Алиса его ждала.
   - А почему ты про Золушку не знаешь?
   - Мне не рассказывали, - пожал он плечами.
   - Тогда садись, я расскажу.
   Он посмотрел на сумеречное окно.
   - Пойдём на кухню. Я буду лучину щепать, а ты рассказывать.
   - Ага, - охотно согласилась Алиса.
   На кухне он устроился у плиты, а Алиса рядом на табуретке с неизменным Спотти в руках.
   - Слушаешь?
   - Ну, давай, - Эркин выбрал полено и отщипнул первую лучину.
   - Жила-была одна девочка, - нараспев начала Алиса, очень гордая своим превосходством в знаниях. - А мамы у неё не было.

1991; 15.06.2010

  
Оценка: 8.23*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"