Посещение церкви прошло спокойнее, чем ожидал Эркин. В принципе это оказалось не слишком обременительным. Разумеется, пускать цветных в церковь - белое красивое здание с башней на Черч-стрит - никто не собирался. Для цветных приспособили большой дощатый склад на окраине возле Цветного квартала, оставшийся бесхозным после заварухи. Отмыли, почистили, починили электропроводку, внесли и расставили рядами скамьи - Эркин с Андреем ухитрились даже заработать на этом, подвалив к плотникам - на стене напротив дверей повесили картину с изображением длинноволосого бородатого беляка, замотанного в простыню, а по бокам от картины поставили горшки с цветами. Ну и для священника как положено. И чего ещё цветным надо?
Народу набилось... не продохнуть. Андрей тянул вперёд: интересно же, но Эркин упёрся, и они сели сзади, поближе к выходу.
- От духоты спасаемся? - камерным шёпотом спросил Андрей, когда они сели.
- От твоего языка, - так же тихо ответил Эркин. - Заведёшься ведь и вылезешь.
- Точно, - сокрушённо вздохнул Андрей.
Рядом негромко засмеялись. Но уже на небольшое возвышение с раскладным столиком рядом с картиной поднялся тот узколицый поп, поднял руки успокаивающим жестом, и все, привычно подчиняясь белому, замолчали.
Эйб Сторнхилл оглядывал аудиторию. Не признаваясь в этом никому, даже самому себе, он боялся. Да, он взял на себя этот страшный груз, воистину тяжкий крест, он слаб и греховен для такой ноши, но кто-то же должен пробиться к этим душам. Что бы ни говорили о них, они не бездушны...
...- Я ценю твоё усердие, брат, - и вежливый жест холёной пухлой руки. - Но должен сказать сразу. Их души не спят. Нет. Там нечего будить, брат Эйб. Это скоты. Послушные или нет, умные или глупые, добрые или злые, но скоты. Не люди, нет.
- Мне трудно в это поверить брат Джордан.
- Они похожи на людей, брат Эйб. Очень похожи. Но только похожи. Брат Эйб, - Джексонвилльский пастор Джордан Сноу рассматривает его участливо, как больного, - приходилось ли тебе иметь дело с ними раньше? Не видеть издали, а...- ласковая улыбка, - общаться с ними? Разговаривать.
- Да, разумеется.
- Разумеется, брат Эйб. Но я имел в виду не беседы и проповеди, а изо дня в день. Обыденно.
Он понял и покраснел.
- Я всегда считал рабство грехом, брат Джордан, - и с невольным вызовом: - У меня никогда не было рабов.
- Да, мы - дети и рабы Господа. И человек, делая человека своим рабом, нарушает волю Господню. Самозванствует. Но они - не люди, брат Эйб. Ты сам в этом убедишься. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе. С помещением, со всем остальным... Я скажу своей пастве, чтобы они отпускали своих... работников к тебе по воскресеньям. И вообще можешь на меня рассчитывать...
...Да, брат Джордан сделал, что мог. Пришло много, очень много. Он даже узнаёт некоторых. И зря говорят, что они все на одно лицо. Достаточно приглядеться - и различить тогда совсем не трудно. Вон эта молоденькая мулатка из кондитерской для цветных. Вон тот немолодой с сединой в волосах негр - дворник, с ним удалось неплохо поговорить, оказался довольно толковым, во всяком случае, понятливым.
Эйб говорил, стараясь подбирать самые простые, понятные слушателям слова и всё время оглядывая аудиторию. Да, его слушали, сидели тихо, не шевелясь, не разговаривая между собой. Ни дерзких взглядов, ни насмешливых, а то и глумливых реплик, с чем ему приходилось сталкиваться, трудясь в кварталах бедноты Колумбии, портовых городах Луизианы и ковбойских посёлках Аризоны. Нет, здесь ничего похожего... но чувство отчуждения, чувство стены между ним и аудиторией не проходило, а даже усиливалось. Они слушали его, но не слышали. Ни один.
Ряд за рядом Эйб Сторнхилл оглядывал свою паству. Ничего страшного. Они пришли и слушают. Остальное - его дело. Грузчики со станции сидят все вместе. Хорошо. А этих он не знает, но, значит, им кто-то сказал, и они пришли. Индеец, дворовой работник. Пришёл всё-таки. Тогда, при разговоре, был очень недоволен, но ведь пришёл. А рядом... Господь всемогущий, этот парень белый! Зачем он пришёл сюда? Да, он говорил со всеми, убеждал всех. И с этим парнем говорил. Тот был тогда пьян или с похмелья. Но его место на Черч-стрит, у брата Джордана, а не здесь...
Эркин слушал, не вдумываясь в слова, как всю жизнь слушал надзирателей. Болтает и пусть себе болтает. Сидишь в тепле, а не лежишь связанным или... Нет, перетерпеть свободно можно. Андрей наконец угомонился. А то в начале ёрзал, всё сказать что-то хотел. Пришлось дать ему локтем по рёбрам, чтоб понял: не на перегоне всё-таки...
...Фредди посоветовал им не связываться и не нарываться, и они пошли к указанному дереву. Белых ни одного, а пастухов собралось много. Некоторые косились на Андрея, но со словами не лезли. Беляк оглядел собравшихся и жестом велел им сесть.
- Дети мои...
Андрей фыркнул, невольно прыснули и остальные, но беляк не смутился и замолол примерно то же, что и у костра. Но то дети господа они все, то его. У Андрея хитро блестели глаза, явно чего-то заготовил, но пока молчит. У него тоже на языке вертелось: "Так я твой сын или бога?" - но он ограничился тем, что камерным шёпотом сообщает об этом ближайшим соседям. Те тихо смеются и передают вопрос дальше. Андрей незаметно показывает ему оттопыренный большой палец. Потом уже к ним пришёл чей-то вопрос: "А что, может, он сам и есть евонный бог?". Беляк словно не замечает их перешёптываний и продолжает долдонить своё:
- Христос любит вас, возлюбите и вы Иисуса всем сердцем...
И звонкий голос Андрея:
- А вот вы говорите, сэр. Что он велел, то мы исполнять должны.
- Да, сын мой. Воля Иисуса, Господа нашего, нерушима.
- А вот ведь в Библии сказано: рабы, повинуйтесь господам вашим, так? - невинно спрашивает Андрей. - Это же он сказал,
Беляк не успевает ответить: таким возмущённым рёвом отзываются остальные.
- И что мы все - рабы господа, - продолжает Андрей.
- Чего-о?! - как со стороны слышит он свой голос. Это его ещё у костра царапнуло, но тогда смолчал, а сейчас не выдержал. - Это что, мы - и его рабы, и отца его, и ещё... господские?!
- Мы не рабы!
- Нам Свободу ещё когда объявили!
- Ты чего несёшь, парень, охренел?!
- Это не я, - защищается Андрей. - Это тот, Иисус сказал.
- И я его ещё любить за это должен?! - он вскочил на ноги. - Мотаем отсюда!!
Беляк умолкает и беспомощно смотрит, как они хватают своих коней и уносятся врассыпную к далёким кострам...
...И этот то же самое. Бог, господь, Иисус Христос... Зачем им всем это? Тогда они вернулись к своему костру, и Фредди хохотал до слёз над рассказом Андрея, а потом сказал:
- Ну, парни, заварили вы кашу. Я и не задумывался над этим никогда.
Беляк тот сразу исчез, и больше о боге никто с ними заговаривал. И вот теперь здесь... Когда же эта нудьга кончится? Душно уже стало.
Эйб Сторхилл заканчивал свою речь. Ничего, главное - начать, а там... там он сделает всё, что в его силах. Главное - они слушают, придёт час - услышат. А теперь сбор. Обычно он не собирал деньги сам и прямо в церкви, этим занимались женщины-помощницы, но здесь таких ещё нет. Ничего, будут. Он сказал о деньгах, повторил, что каждый даст по силам своим, сколько может, и ждал вопросов о том, куда пойдут эти деньги. У него был готов ответ. Но ни одного вопроса не прозвучало. Они молча доставали деньги и передавали их друг другу, а передние подходили и клали монетки в жестяную миску на столе. Он следил за этим и радовался. Никто, ни один не отказался дать деньги, ни один не попытался присвоить или под шумок не дать. Пусть монеты мелки, но и заработки их невысоки. И белый парень дал деньги. И индеец. Эйб сказал о службе в следующее воскресенье и призвал всех встать и помолиться Господу в сердце своём, молча. Зачем их смущать, текста они всё равно не знают. Но это дело наживное.
- Идите, дети мои, и благословение Господа на вас и делах ваших.
И с каким же радостным гомоном повалили они на улицу! Эйб невольно улыбнулся. Дети, ну, настоящие дети. Мулатка из кондитерской и ещё две девушки пошептались и робко подошли к нему.
- Мы... мы здесь уберём, масса?
- Натоптали...
- Вы позволите, сэр?
Эйб радостно вздохнул. Разумеется, он приготовил все необходимые вёдра, тряпки и щётки, но готовился убирать самостоятельно, а тут...
- Спасибо вам.
С улицы донёсся взрыв хохота. Одна из девушек быстро подбежала к дверям и выглянула наружу.
- Ну и чего ржёте?! - звонко крикнула она. - Лучше бы вон со скамьями помогли.
- А чего со скамьями? - откликнулся молодой мужской голос. - Треснула, что ли, под твоей задницей?
- Чтоб язык твой треснул! Составить помоги. Мы пол моем.
Эйб, считавший деньги, поморщился, но промолчал. Разговор, конечно, непотребный для церкви, но и винить этих... детей нельзя. Сделать им сейчас замечание - это напугать и оттолкнуть. К его изумлению, несколько парней - в том числе странный белый и индеец - вернулись, очень быстро и ловко убрали скамьи, прислонив их к стене. Искоса поглядывая на Эйба, парни молча подождали у дверей, пока девушки вымоют пол, и снова расставили скамьи.
- Бог да вознаградит вас за доброту вашу.
По губам белого скользнула усмешка, но он промолчал. Девушки, а за ними и парни простились и вышли. Эйб с удовольствием оглядел свою бедную церковь. Начало положено. Мулатку из кондитерской зовут Бьюти, девушку со шрамом на подбородке... да, правильно, Рози. А третью он спросит об имени при встрече. И с парнями теперь есть о чём поговорить. Главное - начать...
От церкви Эркин и Андрей пошли к пруду. По дороге купили себе хлеба и копчёной рыбы. И два больших яблока. Сели у "своего" пня. И только тогда, после первых кусков, Эркин заговорил:
- Обошлось.
- Если б ты меня не держал, - усмехнулся Андрей, - я б пошебаршился, конечно. Он бы покрутился у меня, как уж на сковородке.
- А толку-то? - возразил Эркин. Нахмурившись, он долго разглядывал свою рыбину и наконец поднял на Андрея глаза. - Слушай, бог есть?
- А хрен его знает, - пожал плечами Андрей. - Мне это по фигу.
- А мне нет, - возразил Эркин.
- Чего так?
Эркин не успел ответить: к ним подошли трое негров из ватаги Одноухого, молча поставили на пень бутылку, положили буханку и сели рядом.
- Давай, Белёсый, - Губач выбил пробку, глотнул и пустил бутылку по кругу. - Совсем он нам мозги закрутил, не знаем, что думать.
- А я что, - взъерошился Андрей, - самый умный?!
- Вот смотри, - Эркин мотнул головой, пропуская бутылку, и продолжил: - Я - хозяйский раб. От хозяина меня русские освободили. Русский офицер пришёл, сказал. Всё. Свободен. А от этого, от господа, кто меня освободит? Ведь, беляк этот чёртов трепал, и бессмертный, и всемогущий, и... и...
- И вездесущий, - подсказал Андрей.
- А это что за хренотень? - поинтересовался Род, вгрызаясь между словами в рыбий хвост.
- Везде он, значит, - объяснил Андрей.
- Во, - кивнул Эркин. - Если он такой, от него меня кто освободит? Не хочу я больше рабом. Ничьим.
- А говорят, мы и после смерти... его рабы, - вздохнул Губач.
- Ну, как там после смерти, не знаю, - пожал плечами Андрей. - Помрём когда, тогда и посмотрим, что там и как.
- Тебе, Белёсый, всё шуточки.
- А серьёзно об этом и нечего, - Андрей сделал большой глоток и передал бутылку. - Видеть его никто не видел, так что...- он выразительно выругался.
- Оно-то, конечно, так, - Губач оглядел полупустую бутылку и поставил её на пень: пусть пьет, кто хочет, без очерёдности. - Так думаешь, слова это одни?
- Может, и так, - кивнул Род.
Упорно молчавший всё время Томми тихо, но очень твёрдо сказал:
- Прав, Белёсый. Бога беляки придумали, чтоб нас дурить. Я много хозяев сменил. Били меня... его именем. Покориться требовали... тоже бог так велел. Что хорошего у бога есть, то они себе берут, остальное нам скидывают.
Все кивнули.
- Так что, не пойдём больше? - задумчиво спросил Губач.
- Цепляться начнут, - покачал головой Эркин. - Если это так, трепотня одна, то и хрен с ними, и с попом, и с богом его. Всё равно в воскресенье работы нет. И мелочь наскрести, чтоб подавился он ею, тоже можно.
- Если чтоб не цеплялись... - протянул Род.
- Ладно, - тряхнул кудрями Андрей. - И впрямь... От нас не убудет, и неохота из-за такой ерунды завязываться. Он, дьявол, въедливый, заметно.
- Это да, - Губач взял бутылку. - Допиваем?
- С собой возьми, - отмахнулся Эркин.
Андрей молчаливым кивком согласился с ним. Губач засунул бутылку в карман и встал. Поднялись и остальные.
Эркин и Андрей ещё побродили по Цветному, балагуря и задираясь. О церкви, когда они остались вдвоём, Эркин сказал:
- Я одного боюсь. Что он так и повадится по домам шляться.
- Ла-адно, - протянул Андрей. - Отвадим.
Домой Эркин пришёл уже ближе к сумеркам. Женя была дома.
- Ну как?
- Всё хорошо, Женя, - быстро ответил он.
Забросил свою джинсовку в кладовку и быстро побежал вниз в сарай. Цветному все дни рабочие. В тот раз это его спасло, пусть так и будет. Не станут к Жене цепляться. А про свою церковь она ему за ужином расскажет.
Но за ужином говорили совсем о другом. Женя опять расспрашивала его про перегон и Бифпит. Зашла речь об играх. Он рассказал о щелбанах. И Алиса потребовала, чтобы он её научил. Ей посещение церкви совсем не понравилось. Полдня хорошо себя вести и ничего за это не получить! Алиса была настолько возмущена, что и за игрой пыталась жаловаться Эркину, но быстро сообразила, что это не "ласточкин хвостик", здесь проигрыш грозит лишним щелчком в лоб, постепенно увлеклась и забыла про свои огорчения. Игроков разогнала Женя, отправив Алису спать. Этот момент пришёлся как раз на её проигрыш, и Алиса подчинилась с невиданной готовностью. Эркин не стал спорить: щёлкать Алису в лоб оказалось очень трудно. От напряжения сдерживаемой силы у него даже рука заболела.
- А расчёт завтра, когда доиграем, - пообещала из-под одеяла Алиса.
- Спи, - рассмеялась Женя.
Улыбнулся и Эркин. Женя налила ему и себе по второй чашке чая. Эркин взял свою чашку, охватил её ладонями, будто греясь.
- Знаешь, Женя, у нас было костровое время.
- Как это?
- Ну, вечером. Бычки улягутся уже на ночь, мы поедим и сидим у костра. - Треплемся, - Эркин улыбнулся и сказал по-английски, явно кому-то подражая: - Святое время, - и продолжал опять по-русски: - Понимаешь, говорим обо всём, смеёмся. Свободно говорим. Обо всём.
Женя кивнула.
- Я поняла, Эркин. Сейчас костровое время, да?
Он счастливо улыбнулся.
- Да.
Улыбнулась и Женя.
- Сначала о делах поговорим, правильно?
- О делах, конечно.
- Тогда слушай. За квартиру я заплатила до Рождества. Керосина купила.
- Тоже до Рождества? - усомнился Эркин, прикидывая в уме размер бутылки в сарае.
- Нет, конечно. Нам негде столько держать, но запас должен быть. Вот я и купила ещё бутылку полную. Понимаешь? Одна расхожая, а вторая в запас.
Он кивнул.
- Ага, понял. А себе ты чего купила?
- Обо мне потом, - строго сказала Женя. - Алисино зимнее я посмотрела. На эту зиму ей хватит. Она же растёт сейчас.
- Может... ей куклу купить? - неуверенно предложил Эркин.
- Куклы у неё есть, - улыбнулась Женя. - Я посмотрю из игр что-нибудь. Мозаику там или ещё что. И лучше книгу. Ей пора учиться читать.
Эркин кивнул, но глаза у него на мгновение стали грустными. На мгновение, но Женя заметила и рассердилась. На себя. Как же она раньше об этом не подумала?!
- И тебе надо учиться.
- Для взрослых нет школы, - вздохнул Эркин.
- Я научу, - храбро вызвалась Женя.
Эркин посмотрел на неё с таким радостным изумлением, что она рассмеялась.
- И... и по-русски тоже? - наконец спросил он.
- И по-русски, - кивнула Женя. - Ты чай пей. Остынет.
Он послушно отхлебнул, не отводя от неё глаз. Женя с удовольствием смотрела на него, на его счастливое лицо, на сильные плечи, туго натягивавшие старенькую, выцветшую от стирок рубашку. Удивительно, как ему всё идёт, всё к лицу.
- Теперь давай с тобой. Тебе на зиму...
- У меня всё есть, - быстро сказал Эркин.
- Тебе нужна тёплая рубашка. И не одна.
- Рубашек у меня много, - возразил он. - А куртка тёплая.
- Какая куртка? Джинсовая?
- Да нет, моя. Ну, толстая, рабская. Она очень тёплая.
- Рабская, - повторила Женя.
Эркин на мгновение свёл брови, но тут же улыбнулся ей.
- Мне нельзя выделяться, Женя. Куртки у всех рабские. В эту зиму все их носить будут.
- Ну, хорошо, а если будет очень холодно?
- Я тогда две рубашки надену. Или джинсовую, а рабскую сверху, - тихо засмеялся. - На работе всегда жарко, - и уже серьёзно: - Была бы работа.
- Будет, - улыбнулась Женя. - Ты же хороший работник. И Андрей. Вы всегда работу найдёте. А может, и на постоянную устроитесь.
Эркин осторожно пожал плечами и упрямо спросил:
- А себе что ты купишь?
- Я туфли хочу, - вздохнула Женя.
- А что? - сразу встревожился Эркин. - Не хватает?
- Да нет, понимаешь... Я видела туфли, они красивые, но... но непрактичные.
- Это как? - недоумевающе спросил Эркин.
- Ну, слишком нарядные. Их только на праздник. И потом... если в них ходить по улице, они развалятся быстро.
Эркин кивнул.
- Я понял. А... а ты сразу две пары купи. И носи по очереди.
- Как трусы? - съехидничала Женя.
Он не сразу понял, а потом рассмеялся и, смеясь, кивнул.
- Ага.
- Нет, Эркин, - отсмеялась Женя. - Так не делают. Туфли я себе куплю, но попозже. Понимаешь, мне нужны такие, чтоб и на улицу, и для работы. И чтоб на ноге были удобны. Нарядные мне не так нужны. И чтоб на зиму... Я видела, - она мечтательно улыбнулась, - черевички.
- Что-что? - переспросил он.
- Ну, как сапожки, только короткие, до щиколотки и на каблучках.
- А они, - Эркин тщательно выговорил новое слово, - практичные?
- Думаю, да.
- Тогда покупай, - решительно сказал Эркин. - Денег хватит?
- Хватит, - улыбнулась Женя. - И ещё я хочу белья купить. Простыни, наволочки, полотенца. И пододеяльники.
Эркин сразу переспросил:
- Пододеяльники - это что?
- Ну, как чехол на одеяло. Чтоб одеяло не пачкалось.
- Ага, понял. Покупай.
- Хорошо. Только я всё это постепенно буду покупать, чтоб не так в глаза кидалось. А то ещё пойдут... - она сделала выразительную гримасу, - разговоры.
- Ты осторожней, - сразу сказал он и вдруг совсем другим каким-то робко-виноватым тоном: - Ничего, что я так... командую?
- Всё правильно, - рассмеялась Женя. - Ты же обо мне заботишься.
Он так смотрел, что Женя не удержалась и потянулась погладить его по плечу. Он сразу перехватил её руку, прижал к губам. Поцеловал в ладонь, в тыльную сторону и снова в ладонь. Женя другой рукой погладила его по голове. И он так же ловко перехватил и поцеловал и эту руку. Потёрся лицом о её ладони и медленно, не выпуская, опустил их на стол. И по-прежнему не отводя глаз, мягко потянул Женю к себе. И даже стол не помешал ему. Женя только на секунду поддалась, и она уже сидит у него на коленях в плотном кольце из его рук.
- Ой, как это у тебя получилось? - удивилась Женя, обнимая его за шею.
Вместо ответа Эркин только плотнее прижал её к себе, так что его лицо оказалось у её шеи.
- Женя, так хорошо? Тебе удобно?
Он спрашивал тихо, перемежая слова поцелуями.
- Ага, - вздохнула Женя, прижимаясь губами к его шее.
Он шевельнул плечами, помогая её руке проскользнуть под ворот его рубашки. А его рука уже под её халатом скользит кончиками пальцев по её животу. Теперь уже не она, а он внутри её объятий, целует её шею, ключицы, склоняет голову, двигаясь губами по её груди. Женя прижималась лицом к его волосам, пока не коснулась губами гладкой кожи на шее и поцеловала его как раз на границе волос. Он вздрогнул и замер. И Женя не услышала, а ощутила его выдох:
- Ещё.
Она рассмеялась и поцеловала его ещё раз, опять туда же и ниже, в выступивший бугорок позвонка. Он резко встал, так резко, что она тихо вскрикнула, но ни испугаться, ни что-то сообразить не успела. В два шага Эркин достиг кровати, положил Женю и сел рядом. Озорно улыбнулся.
- На мя-яконьком, - сказал он очень похоже на Алису, мягко вытаскивая из-под Жени её халат. И уже другим серьёзным тоном: - Тебе не холодно?
- А мне от тебя тепло, - Женя попробовала передать его интонацию и по его улыбке поняла, что попытка удалась.
Плюш ковра приятно щекотал ей спину. Эркин выдернул из штанов и распахнул рубашку, придвинулся поближе, чтобы ей было удобно дотянуться до него. Женя улыбнулась и подняла руку, мягко коснулась основания его шеи. И тут же его рука так же легла на её шею точно на то же место. Улыбаясь, Женя водила пальцами по его груди, ключицам, животу, снова поднималась к шее. И, молча улыбаясь, он необыкновенно точно копировал её движения, гладя её тело. Женя попробовала обмануть его, неровными резкими движениями и остановками, но его улыбка становилась только шире, да озорно блестели глаза. Женя трогала его круглые жёсткие соски и ощущала его пальцы на своих, быстро вела пальцами по ложбине, разделяющей грудные мышцы, вниз к поясу. И с той же скоростью его пальцы скользили по её телу между грудей к животу и так же замирали у резинки её трусиков.
- На работу не проспим? - улыбнулась Женя.
- Ни в жисть, - ответил Эркин с улыбкой.
Женя осторожно нашла узел и потянула за конец. Эркин свободной рукой подправил её пальцы, чтобы она не затянула, а распустила узел. И одновременно её рука скользнула по его лобку, а его пальцы совершил тот же путь по её телу. Эркин приподнялся, давая штанам соскользнуть вниз, быстрым движением плеч сбросил рубашку и уже обеими руками сдвинул с её бёдер трусики.
- Так, Женя, да?
- Ага, - Женя обняла его за поясницу, потянула к себе. - Иди ко мне.
- Иду.
Мягким гибким движением он опёрся ладонями о постель, подтянулся и лёг на Женю, вытянувшись во весь рост, распластался.
- Иду?
- Иди, - рассмеялась Женя и неожиданно для самой себя выгнулась, принимая его встречным движением.
Эркин тихо охнул, прижимаясь к ней.
- Так?
- Ага. Не уходи.
- Сейчас вернусь.
- Ой!
- Тебе больно? - сразу встревожился он.
- Не уходи, - Женя обхватила его за плечи, за шею, попыталась напрячь внутренние мышцы.
- Я здесь, Женя, я с тобой, - его шёпот обжигал ей кожу. - Ага! Ох, Женя... Женя... Женя...
Он звал её, чувствуя приближение туманящей голову волны, чёрно-красного водоворота. И слышал её голос, звавший его.
- Эркин... я здесь, Эркин...
- Я здесь, - откликнулся он, плотнее охватывая её и замирая.
Вздыбившаяся волна нависала над ним. Он знал, что они в комнате, на кровати, что на столе горит лампа, он всё видел и понимал, но чувствовал волну. Она здесь, малейшее движение - и она рухнет на него, закрутит в бешеном водовороте, не оставляя ничего, только тепло Жениного тела и её запах...
Эркин крепче упёрся локтями в постель, осторожно поёрзал, укладываясь так, чтобы полностью закрыть Женю, чтобы потом, когда волна уйдёт, Женя была под ним, как под одеялом. Руки Жени мягко гладили его плечи и спину, её глаза влажно блестели, но губы улыбались. Он пошевелил бёдрами, ворочаясь в ней, готовясь к последним ударам, и волна сразу придвинулась, изгибаясь и приготовившись к прыжку.
- Женя... готова?
Она, улыбаясь, кивнула.
- Я иду.
- Встречаю, - выдохнула она.
Так резко и сильно он ещё не бил Женю, и с той же силой рухнула на него горячая волна, он успел поймать тихий, шёпотом, вскрик Жени и повторить удар...
Он лежал на Жене, всё ещё соединённый с ней, и медленно переводил дыхание. Волна не ушла, она осталась и покачивала его, мягко и ласково. Эркин осторожно шевельнулся, нашёл губами губы Жени, её щёки, влажные и чуть солоноватые, глаза... Она вздохнула, словно просыпаясь, и подняла веки, увидела его лицо и улыбнулась.
- Эркин... хорошо, да? Тебе хорошо?
Он медленно, будто только учился говорить, ответил:
- Да, очень. Ты... ты не устала?
- Не знаю, - Женя медленно подняла руки, погладила его плечи, голову. - Полежим так, хорошо?
- Тебе... нравится? Ну, когда я... в тебе?
- Мне всё нравится, - тихо засмеялась Женя.
И он, отзываясь на этот смех, покачался на ней. Чуть-чуть. Чтобы она почувствовала его.
- Тебе не тяжело?
- Нет, мне хорошо. А тебе?
- Очень. Мне никогда так хорошо не было.
Улыбка Жени стала лукавой.
- Ты так всегда говоришь, каждый раз.
- Это же правда, - он улыбнулся. - Я же индеец, индейцы не умеют врать.
- Совсем-совсем?
- Совсем-совсем, - кивнул он и серьёзно: - Я говорю правду, Женя. Мне каждый раз хорошо, - и помолчав, будто проверял, убеждённо закончил: - Как никогда.
Женя уложила его голову себе на грудь. Он потёрся об неё щекой и всё-таки медленно приподнялся.
- Я... посмотрю на тебя. Можно?
- Можно, конечно, - удивилась его просьбе Женя. - Тебе всё можно.
Эркин медленно плавно выпрямлялся, не разрывая замок, а мягко очень плавно отделяясь от Жени, и встал над ней на коленях так, что Женя осталась лежать на спине между его ногами. Его взгляд мягко гладя двигался по ней, как до этого его руки, и на себе он ощущал такой же гладящий взгляд.
- Какой ты красивый, Эркин.
- Опередила, - улыбнулся он. - Только ты лучше. Правда.
- Сейчас скажешь, что лучше всех, - смеялась Женя.
- И скажу. Это тоже правда, Женя. Ты лучше всех.
Женя медленно закинула руки за голову и потянулась.
- Как хорошо, Эркин.
- Лучше не бывает, - кивнул он. - Я уложу тебя, хорошо?
- Как это?
- Ну, ты поспишь. Тебе надо отдохнуть.
- А тебе?
Он улыбнулся её вопросу.
- От радости не устаёшь.
- Ой, как это тебя хорошо получилось?! - Женя порывисто поднялась к нему. - Значит, тебе это в радость и ты не устаёшь, а мне, значит, отдыхать надо, мне, получается, это не в радость, да? Вот я тебя за это сейчас!
Она обхватила его за шею и резко дёрнула на себя. Эркин поддался рывку и позволил повалить себя на постель. Задыхаясь от смеха, она шутливо тузила его, так что он попросил:
- Женя, не щекочи, я ж в голос заржу, Алису разбудим.
- Придушу провокатора, - грозным шёпотом сказала Женя, усаживаясь на него.
Эркин согнул ноги в коленях, чтобы Женя могла опираться спиной. Теперь она сидела у него на животе и даже ноги ему на грудь поставила.
- Тебе удобно? - заботливо спросил Эркин и, дождавшись ответного кивка, продолжил: - Ты меня пока душить будешь, я вздремну малость, - закрыл глаза и даже всхрапнул.
Женя рассмеялась и попыталась встать, но он сразу открыл глаза.
- Нет, Женя, ты сиди.
- Тебе же тяжело, - возмутилась она.
- От тебя? Никогда.
Но она всё-таки слезла с него и встала.
- Лампа догорает уже.
- Понял, - Эркин потянулся, проехавшись спиной и ягодицами по мягкому ворсу ковра. - Ох, хорошо как. Всё, встаю.
Он сбросил себя с кровати, нашёл шлёпанцы, подобрал штаны и рубашку. Женя уже надела халатик и унесла на кухню чашки, и там теперь еле слышно звякала посуда и плескалась вода. Эркин, прижимая к груди одежду, прошёл к себе в кладовку, вытащил и развернул свою постель, сложил штаны и рубашку и вышел на кухню.