нет, теплится образ женщины, которую ему суждено полюбить.
Рэй Брэдбери
В доме лорда каждому из путников отвели отдельную комнату - просторную и светлую. Грейсон не торопился отказаться от своей, вопреки обыкновению, в пользу конюшни. Не удобство его прельщало: обязанности телохранителя Мидж звали. Его линормье чутье подсказало, что было бы разумно держаться подле своей подопечной.
К каждому гостю были приставлены слуги: юноши и девушки, еще не достигшие соврешеннолетия, по двое на каждого путника. Мидж, как единственная среди своих напарников айнианка от рождения, подумала: надо не забыть сказать им, что это не такие слуги, к которым они привыкли. К ним нельзя относиться пренебрежительно. Это просто подростки, которые ждут ритуала входа во взрослую жизнь, после которого смогут выбрать профессию и супруга или супругу. Их работа в доме лорда - традиция, послушническая обязанность, но они не рабы, низведенные до положения мебели.
Самой экзорцистке достались две румяные девушки с длинными, как у Рорасы, косами. Одна была повыше, другая - коренастей, но с первого взгляда можно было догадаться, что они сестры. Девушки предложили Мидж ванну, чтобы искупаться с дороги, но та отказалась.
- Это может подождать.
Экзорцистка стояла у окна, уперев руки в подоконник. Со второго этажа ей были видны стены города, немного неба, и, между тем и другим, узкая полоса уходящих вдаль желто-зеленых пространств Межевых Земель. Из-за столь странной перспективы казалось, что Таррн расположен на краю земли. Интересно, подумала Мидж, так же ли выглядит континент цунцу, парящий в облаках, словно оторвавшийся от кроны Древа плод?
Ее позвали вниз, к обеду, не дав додумать. А ведь какой-то крохотный звоночек трепетал у нее в виске.
На широком и длинном дубовом столе каждому было отведено по три блюда: салат с квашеной капустой, густой супчик, и целая курица. А еще - кубок разбавленного водой легкого вина. Мидж напряглась еще больше. Щедрость? Подозрительно. Не будь она так голодна, не притронулась бы к еде. Но желудок протестовал.
Все три миски очистил один Грейсон. Геселин хватило супа, Джорди и Мидж накинулись на курицу. Экзорцистка единственная оставила нетронутым кубок. На вопросительный взгляд Геселин она отвечала:
- Мне предстоит разговор с местной жрицей. Не хочу не вполне понимать, что говорю и к чему могут привести мои слова.
Именно потому и курицу свою она не доела - чтобы не потянуло в сон.
Сразу после еды Мидж выскочила на улицу. Рорасы ыидно нигде не было, и экзорцистка осталась ждать ее у самых дверей. В Таррне отчего-то было теплее, чем в Межевых землях - быть может, стены помогали? Или жрица владела природной магией? Хотя последнее - сомнительно, маги редки в мире, большинство из них - обладатели крови цунцу. Время от времени, конечно, появлялись колдуны и среди людей, как, например, Айнар. У уризениан других и не было: там блюли чистоту крови. Впрочем, участи уризенианского мага не позавидуешь, для него всегда предполагалось ограничений куда больше, чем для обычного человека, практически рабский труд по зачаровыванию предметов... в основном, оружия и цепей, и, что немаловажно, отсутсвие спасения. Не только земного, но и посмертного. Любой уризенианин мог войти в чертог своего Высшего - Мидж тысячу раз слышала эти жестокие суеверия в женском монастыре - но только не маг. Маг, даже самый праведны, был обречен после смерти страдать хуже, чем убийца, не пожалевший собственных родителей. Просто потому, что его кровь была нечиста.
Размышляя обо всем этом, Мидж только еще больше разволновалась и расстроилась. Когда подошла Рораса, экзорцистка предпочла сделать вид, что не заметила ее: прием, усвоенный во время ее взросления в обители уризенианок - сделай вид, что ты глупее и беспомощней, чем есть на самом деле.
- Я не хотела тебя напугать, - улыбнулась жрица, когда Мидж наигранно вздрогнула, - идем, я хотела поговорить с тобой.
Старейшина предложила экзорцистке локоть, но та не приняла его. Женщины просто пошли рядом, не касаясь друг друга.
- Я видела, как ты излечила Зарию. Это очень редкий дар, дорогая. Я вижу на твоем бедре маску экзорцистов. Могу ли я просить тебя об еще некоторой услуге?
- Конечно. Я останусь настолько, насколько будет необходимо мое присутствие.
"Пока мое проклятие не позовет меня дальше." - подумала Мидж, ни ничего не сказала. Не спросила она у жрицы и того, отчего изгнание демона из Зарии было так... необычно. Весь Таррн был непохожим на все прочие города, где когда-либо приходилось бывать экзорцистке. Пахло странно... умиротворяюще. Как в детстве, подумала Мидж. И тотчас же ее осенило - нет, не так. А как в то время, когда она пьянела от любви Айнара. Ну, или того, что она за это принимала. Его... чар?
- Ты в беспокойстве, - Рораса наклонила голову, чтобы заглянуть в лицо Мидж. Между женщинами была огромная разница в росте - жрица возвышалась над спутницей почти так же, как Грейсон. О таких, как Рораса, в Бралентии говорили - доброе, богатое тело. Груди жрицы, свободно колыхавшиеся под белым одеянием, превосходили в размерах ее собственную голову. Она воплощала собой идеал айнианки - женщина-само-здоровье и мощь, сильная, как земля. К таким всегда благоволила Айне. Неудивительно, что ее избрали старейшиной и верховной жрицей города.
- Та девочка, которую ты излечила, дочь Филиппа... она была первой жертвой из нашего города. Уризениане и прежде доставляли нам много хлопот, но с каждым годом они подбираются все больше и больше. На айниан устроена настоящая охота. Мы же блюдем старую религию, мы сберегли ее в первозданном виде. Такой, какой она пришла от цунцу, когда еще те безбоязненно спускались на землю.
- Вы считаете, что айнианство Бралентии искажено влиянием адептов Уризена?
- Разумеется. Бралентия крутится среди политических союзов - и, ради сохренения экономики, подлаживается под уризениан. Больше не с кем им водить дружбу. Ни с цунцу, ни с линормами это невозможно. В Бралентии проживает много уризениан. Они стали строить свои храмы. Но разве строят они святилища Древа в своих городах? Нет. Наш лорд Райберт ни в одном не видел святилищ Древа.
- Ваш лорд, он...
- Официально - уризенианин, ради сохранения неприкосновенности нашего города. Но на деле он с детства исповедует культ Древа, слава Айне, - Рораса улыбнулась и опустила ресницы, - мы очень любим и почитаем нашего господина.
Жрица ненадолго замолчала. Лицо ее посветлело от воспоминаний. Мидж задумалась: она, что ли, влюблена в этого лорда? Не исключено, но может и оказаться неправдой.
Женщины уже давно шли меж домов, но вот улица кончилась, и путниц со всех сторон обступили деревья. Недостаточно часто растущие, чтобы решить, будто это лес, самовольно выскочивший из земли посреди селения. Мидж догадалась - то было начало святилища. Она читала об этом и слышала от бабушки. Прежде святилища не обносили ни заборами, ни стенами храмов. Древо, символизирующее свой мировой аналог, могло быть окружено только другими деревьями.
- Я вижу, вы действительно блюдете прежние традиции.
- Мы почитаем Айне превыше всех прочих Высших. Она - Госпожа Дверей и ЗамкОв, она открывает перед нами вход в мир духов и закрывает его, когда ограждает нас от демонов. Она - Королева Солнца, что носит утром желтую мантию, синюю - днем, и алую - на закате. Она - Госпожа Позволительница, Владычица Зверей, она - старуха, мать и дева одновременно. Уризениане называют Айне Аханией, и в современном айнинастве это действительно похоже на правду. Вы считаете, то Айне - Великая Мать, а Айфе - ее злая сторона. Мы считаем иначе. Великая Мать - отдельное существо. И это не женщина как таковая, ибо она единственная в своем роде. Нет мужчины ей в пару, чтобы именоваться женщиной. Это всеобъемлющая сущность, произведшая на свет все остальное - и потому мы зовем Ее Матерью.
Мидж слушала, чуть приоткрыв рот от изумления. Это было отлично от всего того, что она слышала с детства, и при том, такая версия религии вдруг пришлась ей по душе куда больше, чем ранее известная. Слова, что говорила Рораса, словно не звучали впервые для Мидж - экзорцистка узнавала их, как давно позабытое предание. Быть может, в далеком детстве она действительно слышала нечто подобное, до того, как попала в монастырь.
- Айниане в Бралентии зовут Айне сотворительницей всего сущего, но это всего лишь попытка примириться с давлением уризенианства, душащего их. Попытка сохранить свою веру в условиях угнетения. Смотри, так сдался Мелуккад - сперва у этой гордой страны были свои верования, не важно, насколько верные, но они были их традицией, их достоянием. Уризениане пришли и заменили их веру своей - огнем и мечом, но и нытьем, лукавством, настойчивостью. Мы же выбрали путь несгибаемости. Мы несем веру из глубин древности. У нас даже служат только жрицы. Жрецов нет.
- Отчего так повелось?
Рораса снисходительно улыбнулась, словно услышала вопрос трехлетнего дитяти, не понимающего, отчего вода мокрая, а огонь жжется.
- Уризениане осквернили нашу древнюю религию, осталось лишь Древо, символ жизни. Сейчас ему придано значение моста между мирами, но изначально дело было в ином. Древо плодоносит. Мать рожает. Женщины рожают. Древо теряет листья каждую осень - женщины сталкиваются со смертью каждый месяц. Женщины служат Матери - вот поэтому. Вы понимаете?
Мидж молчала. Она не то что бы понимала - мысль вилась рядом, словно нить сматываемого клубка, и все же поймать ее, трепещущую на границе сознания, было нелегко. Экзорцистка задумалась, и это не ускользнуло от внимания Рорасы. Жрица вновь улыбнулась, но на сей раз - нежно, терпеливо, без тени насмешки, унизительного снисхождения.
- Мужчины думают, что знают смерть и жизнь, потому что участвуют в войне. Это такая глупость! Сколькие из них за всю жизнь даже гуся не ощипали...
Мидж молчала, глядя на белые облака, табунами бегущие над ее головой - где-то там, за ними, в своей магической броне плывет остров ее прадедов и прабабок, родина цунцу.
- Удивительно, но я с радостью верю всему, что ты говоришь о Высших и Древе. Словно мое сердце узнает забытую правду среди потока лжи, в котором я барахталась до этого момента. Великая Мать... Безымянная, непознаваемая, такая огромная, что наш мозг не в состоянии ее помыслить - да, это я понимаю, в это я верю.
- Великая мать создала всех Высших. Кто знает, затем ли, чтобы они следили за нами, или нет? Или то было их самостоятельное желание? Высших куда больше, чем сейчас принято считать в Бралентии, и все они, как и мы - дети Великой Матери. Восславляя их, мы славим и Ее саму, но обращаться к матери напрямую бессмысленно. Наших просьб она не слышит, как мы не знаем, что может поведать нам блоха. Для нашей Матери мы меньше, чем блоха. Она любит нас, но не занимается нашими делами. И это нормально. У нас есть Высшие, чтобы обращаться к ним, чтобы задабривать их.
Мимо женщин пробежала ватага голоногих девчонок, гонящихся за барашком: растрепанные загорелые озорницы хотели украсить едва видные рожки или шерсть животного разноцветными лентами. В монастыре, где росла Мидж, такое поведение было бы немыслимо: Уризен не любит смеха, особенно женского, всякая шалость противна ему, всякая радость, даже самая невинная - достойна кары. Но даже в Бралентии шалили немногие, только самые маленькие дети. Рораса была права: уризенианство, не воцарившись в Бралентии - пока - офицаильно, уже запустило свои железные щупальца в уклад жизни айнианцев. Строгость, сухость уризенианцев уже отравило некогда жизнелюбивую религию Бралентии. Мидж не замечала этого, живя с бабушкой и мамой, чтящими традиции цунцу, а ведь другие люди, знакомые ей, поддерживая на словах свободные верования айниан, на деле трепетали перед Уризеном так, словно верили в него. Пусть даже - и в Святое Древо, и в Уризена одновременно.
- Уризениане ненавидят нас за свободу, и особенно свободу женщин. Но они неправы, если думают, что их женщины не знают смерти. Уризениане клянут нас за чтения заклинаний и зелья, которые не дают зачать детей невовремя или без охоты к тому. Они заставляют своих женщин рожать, а потом бедняжки вынуждены оставлять детей у ворот приютов или душить их во сне, делая вид, что совершили это случайно.
Ужасно, подумала Мидж, ужасно. И тут девушка поняла, что ее так беспокоило. Не Таррн как таковой. А ее воспоминания, ее ассоциации.
- Скажи мне, что заставляет тебя так напрягаться? - голос у Рорасы был молодой и приятный, но чем-то напомнил экзорцистке материнский, - Ты не доверяешь мне, я это вижу, но неужто ты можешь ждать какого-то зла от айниан?
Мидж колебалась. Однако что-то в ней, словно в одержимой, рвалось наружу. Она действительно никому по-настоящему не доверяла, но постоянно чувствовала потребность говорить - особенно о своем прошлом, о том, что взволновало ее или напугало однажды. Впоследствии ей нередко становилось стыдно и неловко (например, после минувшей ночи она старалась не сомтреть на Грейсона), но на те минуты, пока она переплавляла горечь в слова, она ощущала облегчение.
- Я воспитывалась в монастыре. Я никому доселе об этом не рассказывала - быть может, пришел срок.
Она вздохнула несколько раз, отступила на шаг. Деревья святилища чем дальше, тем плотнее стояли друг к другу, и женщины углубились уже настолько в рощу, что меж деревьев оставалось только такое расстояние, что нельзя было пройти, расикинув руки. Тут никто не мог их подслушать.
- Я выехала из монастыря уризенианок на два месяца раньше, чем в действительности мне полагалось. Потому что однажды на нас напали демоны, - глаза Мидж против ее воли округлились от страха. Она словно вновь переживала тот же ужас, - они не тронули меня, быть может, из-за крови цунцу, и еще некоторых пансионерок - не знаю, отчего. Но монахини и послушницы все были заражены. Они корчились, извивались, и кровь шла у них из глаз и ушей.
Рораса прижала руки ко рту. Бледные пушистые брови ее взметнулись ко лбу крылами напуганной чайки.
- Я не видела демонов, пока они не воплощались в их телах. Только когда они разрывали земные оболочки женщин, они становились видны. И ничем, ничем я не могла помочь монахиням.
Именно потому я попросила Айнара увеличить мою силу цунцу. Чтобы больше не повторилось ничего подобного, подумала Мидж. Но не сказала этого вслух.
Рораса подошла и сжала ее руку - мягко, и будто передавая какое-то сообщение.
- Вы должны задержаться еще ненадолго.
- Конечно, - повторила уже сказанное Мидж, - конечно. Я помогу выходить больных. Я уеду, только если дела - демона - для меня здесь больше не будет.
- Я хотела бы, чтобы Вы поучаствовали в вечерне.
- Конечно. Конечно.
На этом они разошлись. Мидж ощущала, что ей нужно поразмыслить в одиночестве какое-то время.
Мидж вернулась в свою комнату. На сей раз она согласилась принять ванну, когда служанки вновь предложили ей подогреть воды. Смены одежды у Мидж не осталось, и ей одолжила свое платье Геселин - самое просторное. Но даже в него широкоспинная, как все потомки цунцу, Мидж едва втиснулась. Придавленная атласом грудь, припухшая перед менструацией, топорщилась в вырезе, словно позлащенные солнцем спелые минеолы. Геселин оставила и несколько украшений - бусы, браслеты, диадемы. Мидж посчитала, что достаточно двух изумрудных серег и зеленой ленты в тон платью.
Она с удовольствием посмотрела в зеркало - хороша. Не так хороша, как Геселин или Рораса, но все же не хуже, чем была во времена своей юности, шесть лет назад. Мидж боялась, что годы скудного питания и усталости оставят на ее лице непоправимые следы, но то ли наследственность цунцу помогла, то ли хорошее питание весь последний месяц, но она выглядела даже моложе своего возраста. И свежей, чем женщина, регулярно страдавшая да неоднократно битая.
Даже несмотря на платье, было заметно, что и фигура Мидж утратила болезненность. Мышцы вспухли на бедрах с обеих сторон, живот перестал прилипать к спине, прочертился мышцами - продольные линии, заготовки для возвращения прежней мощи. И Мидж этому радовалась. Ей нравилась крестьянская красота: сильное, здоровое тело, румянец во всю щеку, крепкие, уверенные бедра и руки. Ей вдруг захотелось быть красивой. Она вспомнила, как Филипп помогал ей слезать с Ясеня: о, Святое Древо, какие у него были руки!
Филипп вовсе ей не нравился, но на миг он стал для Мидж воплощением всего мужского в мире, и она вздохнула судорожно - как девушка перед первым в жизни свиданием. То ли необыкновенно теплая погода в Таррне так на нее подействовала, то ли что-то еще, пока неосознанное до конца экзорцисткой.
тряхнув не до конца высохшими волосами, чтобы не лезли в глаза, Мидж вышла из комнаты. После разговора с Рорасой она чувствовала себя вдохновленной и полной энергии, будто после инвокации Айне на солнцестяние.
Казалось, Таррн напитал силой всех. Мидж видела Геселин - она стояла, перегнувшись через забор, и водила пальцем по воротнику... Филиппа. Что ж, подумала Мидж, его дочь теперь здорова - отчего бы вдовцу не получить немного положительных эмоций в компании красивейшей дамы Межевых земель? Невдалеке экзорцистка увидела и Зарию: переодетая в чистое нарядное платье, она уже хихикала с какой-то подружкой. Зария еще была слаба и потому сидела, опершись всем телом на ствол крупной вишни. Но на ее лицо вернулись краски - и это не могло не радовать.
Джорди и Грейсона Мидж нашла на тренировочной площадке. Оба оттачивали удары своими мечами. Мидж умиленно улыбнулась и затаилась у небольшого сарайчика, намеренная тайно понаблюдать за своими напарниками.
Оба походили на свое оружие. Джорди - тонкий, узкий, как его сабля, изящный. Он только начал свою тренировку и пока разогревал мышцы формальными ударами. Мидж знала этот стиль, и потому с бОльшим интересом обратилась к Грейсону. Он двигался незнакомым ей образом: широко, смертоносно, как истинный линорм. Огромный меч, казалось, не тяготит руку воина, будто весит едва ли пару килограмм. Грейсон побрился и остриг волосы - коротко, но неровно. Мидж в изумлении приложила руку ко рту, рассматривая его. Она будто впервые видела своего телохранителя, и теперь могла наблюдать за тем, как двигаются мышцы не только его тела, но и лица. Как он выдыхает на каждом ударе, как щурится из-за бьющего в глаза солнца, кривится, выполняя сложный финт... Дикая, медвежья сила пела в нем при каждом шаге, при каждом выпаде. Теперь он больше походил на тот портрет в медальоне: четко очерченные, но не выдающиеся вперед, как у маменькиных сынков, губы, подбородок - твердый, но не классической красоты, почти прямой, порченный сломом, нос. Грейсон вообще не был хорошеньким, как Бралентийские хлыщи, но уверенная сила, таящаяся в нем, ощущение, что он всегда - в каждую минуту - способен на большее, чем показывает, красила его. И все же, кое-чему он не мог противопоставить свою мощь - магии. Мидж вспомнила, как их захватили уризениане, и Грейсон пострадал... Из-за нее, ее оплошности. Сердце защемило.
"Нет, он сильный, такие не нуждаются в жалости. Я могу... могу им восхищаться, но ничего другого - не надо."
И все же... все же приоткрытый рот округлялся не по-мальчишески, но по-юношески, молодил Грейсона.
Мидж отвернулась так резко, что серьги хлестнули ее по щекам. Но уйти она оказалась не в силах. Стояла и глазела, пока Грейсон не закончил тренировку - не повернув головы, стыдясь того, что ей нравится смотреть на него.
Он вскоре закончил, подошел, все еще не замечая Мидж, к бочке, наполненной водой. Положил меч рядом на траву, нагнулся над бочкой, черпнул полной гростью, хлебнул, и начал плескать на себя горстями жемчужную влагу, чтобы смыть пот. Он расстегнул рубашку, закатал рукава под самые плечи, так что можно было увидеть рисунки на его руках: черная вязь, поблекшая от загара, едва видная на темной коже, от запястий вилась вверх, вздымалась угловатыми всполохами чернильного пламени до самых бугров бицепсов.
- Грейсон, - Мидж выплыла из-за угла. Мужчина вздрогнул при ее появлении, замер, упершись руками в края бочки. Дерево мелко крошилось под его пальцами, труха портила воду.
Мидж смотрела, как бегут капли по подбородку, груди Грейсона, запыхавшемуся тяжело дышащему животу. Полулинорм не был сложен как поджарый Джорди, с сухими мышцами - по нему было заметно, что он любит поесть и отдохнуть. И все же, мышц у Грейсона было столько, что они все равно были видны везде, и на животе в том числе.
Оттого, что быстрой мыслью сравнила их с Джорди, Мидж стало неловко, она наклонилась, пряча румянец - делая вид, что смотрит в воду. Они с Грейсоном молчали. Качалась подвеска Мидж, тихо бренча. Грейсон смотрел на девушку, поднимался взглядом медленно, с подола, до талии, подвязанной ярким поясом, к груди, непривычно открытой - оказывается, она у Мидж куда больше, чем ему казалось, когда он видел ее в узком топе. И выше, выше прыгнул взгляд - к выгнутой в жесте надуманного безразличия шее, лицу, оттененному рыжими волосами...
- Как ты? Раны зажили? - Мидж посмотрела на мужчину, их взгляды встретились, и он отвел глаза.
- Да. Почти уже затянулись. Я же полулинорм, все заживает, как на собаке.
Она едва замтено склонила голову.
- Я рада.
И направилась прочь.
Грейсон смотрел вслед Мидж. Он прежде не видел ее в платье. Что такое, отчего она вдруг стала ему так интересна? Потому ли, что он не хотел, но невольно разоткровенничался с ней? Или верно говороят - храни образ ушедших в сердце, но скажешь кому о них, и она уйдет на крону Древа?
Мидж вновь вернулась к себе, смущенная и раскаивающаяся - сама не понимая, отчего. День уже близился к закату, через час должно было стемнеть. Ну вот, подумала девушка, а я-то не потренировалась! Она давно дала себе зарок упражняться если не каждый день, то хотя бы через день, но в пути это обещание выполнялось не так часто, как ей бы хотелось - то голод, то кипящая в жилах магия мешали ей. Значит, нужно было наверстывать упущенное, пока имелась возможность. Перехватив на кухне полмиски каши, Мидж переоделась в свой походный наряд: мягкие брюки, пропитавшийся потом оранжевый топ. Взяла меч и вышла на тренировочную площадку. Джорди только что закончил свои упражнения и теперь утирался платком, облокотившись на ближайший забор. Не хочу, чтобы он смотрел на меня, подумала Мидж. Но что же делать, не прогнать же его. Мидж отдавал себе отчет, что Джорди кажется ей привлекательным, и в то же время отчаянно не нравится - она не могла не переносить на него те чувства, что будил в ней Айнар. Особенно после того, как минувшей ночью переосмыслила всю их историю.
Мидж упражнялась босиком. Ей нравилось ощущение скользящего под ступнями песка - за столько лет ноги ее огрубели, камни не доставляли ей боли. Мидж вспоминала все, чему учил ее МакБьои, с самого начала. Выпад, уход, ложный выпад, атака, уход, контратака, финт со сменой ног, комбинация, позволяющая оказаться за спиной у противника... Две недели назад, когда она впервые после долгого перерыва взяла меч в руки, она чувствовала себя неуклюжей, косолапой... Но теперь тело пело, звенело, как натянутая струна, как отпущенная тетива. Мидж наслаждалась не только теплой погодой Таррна, не только окутывавшими ее запахами детства: но и собой, и "боем с тенью", каждой мышцей, вспоминающей, чем она может послужить телу...
Джорди смотрел, как Мидж тренируется. Ее стиль не просто казался ему знакомым - он сам фехтовал точно так же. Ошибки быть не могло. Она училась у того же человека, что и он.
- МакБьои...
И Джорди понял, кто Мидж такая. Он чутко спал в ту ночь, когда на них в руинах напал тигр - что-то слышал в полудреме и знал, что она бралентийская аристократка, четвертьцунцу... Не оставалось сомнений в том, кто она такая на самом деле.
Мидж охнула, складывась пополам. Джорди бросился к ней, схватил за локоть.
- Ты в порядке?
- Ногу свело. Ерунда.
Он видел, как дергает мышцу на левом бедре девушки. Это явно была совсем не ерунда. Джорди перекинул руку Мидж через шею и помог ей дойти до чана с дождевой водой, стоящего под скатом крыши ближайшего дома. Молодой человек усадил девушку на широкую чурку, используемую то как скамья, то как стремянка - насколько он уже успел заметить. Мидж вцепилась руками в дерево, закусила губу. Дрожали мышцы на обоих ее бедрах, стреляя болью при каждом движении, но левой ноге было хуже, чем правой.
Джорди зачерпнул ладонями воду в чане, плеснул на бедро Мидж: теплая от солнца, но не горячая. Бесполезно. Он опустился рядом с девушкой на колено и схватился за напрягшуюся мышцу. Мидж охнула: не столько от боли, и без того резкой, сколько от ощущения рук на себе. Джорди еще ассоциировался у нее с Айнаром. Будь у нее силы, Мидж скинула бы с себя ладони молодого человека и ушла - но спазм сковал ее, вынуждая терпеть прикосновения Джорди.
- Мидж. Должен тебе открыть, что... Я знаю, кто ты.
Она посмотрела на него долгим взглядом, совершенно забывая о боли и руках, массирующих ноющее мокрое бедро. Стоит ли ей испугаться? Почувствовать отвращение? Узнал, кто она такая - и тотчас переменил свое мнение, что она ему не ровня? А сам-то? Можно подумать, принц Мелуккадский.
- Я знаю твое настоящее имя. Графиня Кэтлин Робартис.
Джорди смотрел на нее снизу вверх, улыбаясь. Мидж откинулась назад, опираясь руками в край чурки. Должна ли она испытать отвращение? Каким нужно быть жалким, чтобы позариться на титул? Но Мидж не чувствовала ничего. После того, что сделал с ней Айнар, она стала куда бесчувственней. А после того, как разоткровенничалась перед Грейсоном - хоть в глубине души не собиралась... и получила двойное унижение: когда поняла истинную природу Айнара и, несмотря на проявленние сочувствие Грейсона, словно получив пощечину его словами... Мидж совсем ожесточилась.
"Они вышли из одной утробы, не забывай, - сказала она себе, - о, Святое Древо, как я в глубине души устала от мужчин."
- Спасибо, - выдавила Мидж сквозь зубы, как только мышца в бедре перестала так сильно сокращаться, - я уже в порядке, я должна идти.
Они с Джорди поднялись одновременно. Он взглянул на нее совсем не так, как прежде: с участием.
- Ты не должна так перенапрягаться. Ты еще недавно была сильно истощена, тебе нужно копить силы. Зачем тебе военное искусство, если ты все равно не можешь сражаться?
Мидж отвернулась. Наконец-то она хоть что-то почувствовала к Джорди после его слов о ее настоящем имени - раздражение. "Зачем он это делает? Зачем вообще весь этот разговор, если на самом деле он ничего не понимает?"
- Я хочу быть готова, когда сниму свое проклятие. А я сниму его, можешь быть уверен.
И она похромала прочь.