Уткнувшись в подушку, Анисим Чертопруд прислушался. За стеной продолжали глухо шептаться.
- А ты здесь давно?
- Не помню, был солдатом, а их убивают...
Анисим Чертопруд вдруг вспомнил, что вчера его сбила машина, и ударил кулаком по стене. Он содрал кожу, но кровь не сочилась.
- Тебя сюда сын отправил?
Приподнявшись на локте, Анисим увидел в углу высохшего, сморщенного старика.
- Говорю, не сын погубил? Может, квартира тесная, мешал?
Анисим покачал головой.
- Повезло, а меня дети со свету сжили...
Чертопруд заскрипел зубами. Это сын, в семье которого он жил, вчера послал его за хлебом, булочная была через улицу, но он до неё так и не дошел. Чертопруд был военным, служил при штабе, и рано вышел на пенсию. Свои полвека он тащил, как горб, - женился, воспитал детей, оброс внуками. И, рассчитывая пронести еще столько же, не мог поверить, что умер.
- Это там время ползёт с понедельника к пятнице, здесь оно течет к воскресению, - вздохнули за другой стеной. - Надо только потерпеть и верить...
- Тебе привычно, монах, - хмыкнули в ответ. - Ты прожил, как акробат в цирке - уцепился за небеса и парил над житейской бездной. А я всякого насмотрелся... И верить могу только тому, что мир жесток, а люди несчастны...
- Это люди жестоки и оттого несчастны... - эхом отозвался монах.
Комната была без дверей, и Анисим вдруг вспомнил, как влюбился в одноклассницу с рыжими волосами и зелёным бантом, а мальчишки-соперники заперли его в чулан. Там хранился садовый инвентарь, лопаты с налипшей землёй, ржавеющие грабли, пахло сыростью, и можно было спать с открытыми глазами. А он, вместо того, чтобы расплакаться, думал о смерти. Вглядываясь в темноту, он представлял, что когда-нибудь его не станет, и по сравнению с этим его прежние мысли казались ничтожными. "Как спастись?" - беспрерывно повторял он, так что, когда открыли дверь, уже твердо решил уйти в монастырь.
Но жизнь взяла свое, и вместо духовной академии он поступил в военную.
- А как было относиться к жизни всерьез? - раздалось за стенкой. - Живым-то из нее все равно не выбраться...
- Так именно поэтому!
И Чертопруд понял, что его окружают те, кем бы он был, сложись судьба иначе, кто испытал то, что могло выпасть на его долю.
За другой стеной жаловались:
- С мужем мы не находили общего языка...
Чертопруд узнал покойную жену.
- Помню одного, - пролаяли ей, - владел десятью языками, а ни с кем договориться не мог...
Это был его учитель истории, плешивый, сгорбленный старичок, с мягким характером. Когда Анисим, забравшись на заднюю парту, болтал на уроке с рыжей одноклассницей, он каламбурил нарочито строгим, отрывистым голосом: "Эй, вы, там, герои с парты!" Долгие годы "историк" враждовал с долговязым, желчным учителем французского, полиглотом, в конце жизни потерявшим дар речи от кровоизлияния. И теперь сводил старые счёты. В разводах на стене проступило и нервное лицо онемевшего полиглота, которому стал чужим даже родной язык. И Чертопруд подумал, что сам он мог договориться со всеми, кроме себя. Потом вспомнил, как, овдовев, стоял у гроба, перед ним всплыли тонкие руки жены, ее наглухо застегнутое платье, он вспомнил убранные лентой волосы и вдруг подумал, что мог бы родиться и женщиной.
- Он был из тех, - тараторила жена, - кто никак не решит, что лучше - старая жена и молодая любовница, или наоборот. И в душе остаются холостяками...
Анисим почесал затылок.
- В жизни, как в истории, каждый находит своё, - защищал его учитель. - А теряют все одно и то же...
Но жена гнула своё.
- Говорить он любил долго, а чтобы слушали его еще дольше. И быстро дожил до таких лет, когда уже не знал, кому верить...
Сосед Анисима ухмыльнулся:
"Нет, что ни говори, а миром правят бабы... - Подсев на кровать, он протянул окурок. - А мужики в нем - сексуальное меньшинство!"
Анисим жадно затянулся, пуская ноздрями дым, хотя раньше не курил. Тусклый матовый свет пробивался сквозь стены, наполняя комнату со всех сторон, так что предметы не отбрасывали теней. Неужели он не видел себя? Неужели ошибался в других? Он мнил о своих манерах, а их изучили, как повадки зверя. Анисим закашлялся. "Кури, кури, - похлопал по спине старик, - табак грусть-тоску выгоняет, жалею, что только перед смертью закурил..." Вступать в разговор не хотелось, и Анисим с основательностью военного задумался о похоронах, которые пройдут, раз он здесь, без главного участника. "А тебя разве там не было?" - когда-нибудь увидев его, смущенно удивится сын. "И хорошо, что не было..." - подумал Чертопруд, представив короткую процессию, наспех сколоченный гроб и едва скрываемое равнодушие.
"Водка!" - донеслось издалека, будто кто-то высунулся в форточку. Чертопруд узнал спившегося брата, который даже температуру на улице измерял градусами алкоголя. По утрам, выглянув из окна, он кричал: "Сухое белое!", если погода стояла ясная, зимняя, но не слишком холодная, и - "Красное полусухое!", если было столько же выше нуля, вставало багровое солнце, и накрапывал дождь. Около двадцати градусов шел "Яичный ликёр!", с тридцати - "Горькая настойка!", потом - "Бренди!" или "Ром!" При жизни Анисим презирал брата, а теперь понял, что вполне мог оказаться на его месте.
"Это прошлое у всех разное, - ковырял он лупившуюся краску, - будущее у всех одно".
А голоса лились отовсюду.
- У Господа мы по-прежнему, как Адам, - один человек, - причитал монах, - это дьявол придумал пространство, чтобы нас разучить...
- Но сюда попадают не фразой из контекста, - энергично возражал ему кто-то, в ком Анисим теперь узнавал себя, - а со всеми поворотами судьбы, мимо которых прошёл. Это и есть высший Суд, на котором ты сам себе судья!
И Чертопруд чуть не заплакал от жалости к себе. Он понял, что мог бы стать другим, мог идти на все четыре стороны, а провел жизнь в четырех стенах, которые выстроил внутри себя.
"Мы проживаем жизнь, не отдавая в ней отчета, - прочитали его мысли за стеной слева, - а время - как дождь на стекле..."
Это был голос отца, охрипший от долгого молчания.
И Анисим вдруг вспомнил, как, тяжело заболев, отец сидел за столом с прямой, будто прибитой к столбу, спиной и, вымученно улыбаясь, отгонял мух: "Я еще не умер!" А в последние годы он и сам был как натянутая струна, и при мысли о смерти вскрикивал по ночам. Чертопруд до хруста заломил пальцы и подумал, что при иной судьбе мог быть своим отцом.
"И странно всё получалось, - тихо удивлялся отец. - У меня было двое сыновей: один правильный, другой - непутёвый, так я больше второго любил. А почему?"
У Анисима сжалось сердце. Он вдруг вспомнил, как в гостиной, когда умер брат, остановились старинные настенные часы, и как ему захотелось перевести стрелки назад, чтобы опять, как в детстве, бегать босым по траве, рвать незрелый крыжовник и, указывая на озабоченные лица взрослых, надрывать от хохота живот.
"А по праздникам, - донимал его сбоку старик, которым бы он стал, доживи до его лет, - дети говорили: "Сделай нам подарок - умри!""
Анисим отвернулся. Перед ним проплыли образа в церкви, строгий, крестивший его батюшка: "Во имя Отца, Сына и Святого Духа..." "Отца? - подумал Чертопруд. - Какого Отца? Разве можно было такое устроить?" Он вспомнил себя ребёнком, когда жизнь представлялась долгой, солнечной дорогой, и он любил, взобравшись на высокий табурет, сесть по-турецки, слушая за столом разговоры взрослых, которые, оказалось, не стоили и выеденного яйца.
"В старости, как на войне, - бубнил сосед, - каждый год штыком подгоняет, мысли стреляют в спину, а из каждого угла целится болезнь..."
Анисим вытянул ладонь со стёршейся линией жизни, читать которую было всё равно, что букварь.
"Будущее у всех одно", - опять подумалось ему.
А за стеной его двойник убеждал монаха:
"Оглянись вокруг! Похоже, единственное оправдание Бога состоит в том, что Его нет... - Анисим представил, как его двойник разводит руками. - А мир без Бога - как старый озлобленный пес..."
Анисим сжал кулаки. И всё же после него останется недолгая память, каждое утро ему звонили внуки: "Дед, как дела?" И он старался понять их молодую, отличавшуюся от его, жизнь, а понять другого значит стать им. Анисим курил, но окурок все не кончался, точно время в комнате остановилось. Над потолком шептались, словно долбил дождь, под полом шушукались, будто скребли мыши.
- У всех по-разному складывается, - рассуждал погибший солдат. - Вот штабные, к примеру, какие вояки? А я в особой роте служил...
- Долго?
- Пока не убили...
- И сам убивал?
- На то и война! Только одно дело, когда убивает атеист, и другое, когда верующий...
- А в чём разница?
- В жестокости! Думать, что с могилой всё кончается, и убивать? Отправлять в пустоту?
- А я, когда стрелялся, мечтал о пустоте - настолько устал...
И Чертопруду было знакомо отчаяние. Когда на семейном фронте маячил развод, а на службе грозило увольнение, и он сжимал пистолет. Тогда же ему предложили контракт в горячую точку, он уже собрал чемодан, но в последний момент передумал. А потом кривая вывезла, и он зашагал привычной дорогой. "Переживая одно, упускаешь другое", - мелькнуло у него. Он обвёл взглядом четыре стены: "А умереть, значит встретить судьбу - пути, которыми пренебрёг..."
Анисим откинулся на подушку, уставившись в потолок, и ему показалось, что он прожил слепым, точно не выходил из чулана, в который его запирали. Он был от себя на расстоянии вытянутой руки, но так и не коснулся, а теперь обречён быть здесь, как жил, - один в четырёх стенах, а рядом, точно дразня, будут находиться взвалившие его судьбу, с которыми он, как и прежде - за стеклом.
- Вместе век коротали - что порознь куковали! - всхлипывала жена. - А ведь говорила мама: "Не становись Чертопрудихой!" И ухажёр был, умолял... Но как было разобраться? Хоть бы кто посоветовал!
- Ну-ну, - покосился на Чертопруда сосед, - скажи такой: "Нельзя выходить без любви!", а она и не поймет о чём речь...
А Чертопруд опять вспомнил рыжую одноклассницу, которой клялся в любви, и которая не стала его женой.
Поджав ноги, старик сел по-турецки.
- Многие просмотрели жизнь, будто по телевизору, - выпустил он дымное кольцо. - И только здесь поняли ее устройство...
Анисим потер виски. Пространство, населённое его отражениями, гудело, как улей. А внутри будто петух клевал. Это сердце отбивало время пролетевшей жизни. Медленно, как слепец, который простукивает перед собой палкой, тикало оно сквозь годы, отсчитывая заново дни, свернувшиеся в часы - от школы до военной академии, от свадьбы до похорон жены, приближаясь к тому мгновению, когда сын послал его за хлебом. Раньше Чертопруд думал, что стоит на пьедестале житейских истин, а оказалось, он разделял заблуждения своего времени и мыслил его стереотипами. "Стереотипы на пустом месте не возникают! - оправдывался он. - Из времени, как из штанов, - не выпрыгнешь..."
Но и сам не верил своим словам.
Неожиданно зазвонил "мобильный".
- Дед, как дела?
- Всё хорошо, я умер...
Анисим отбросил трубку. И вдруг подумал, что раз все люди - один человек, то, возможно, где-то он останется навсегда. Может, и умер он только в одном из времён, а в другом под его именем живет сейчас настоящий, незнакомый ему Чертопруд?
От этой мысли у него защипало в носу. Чихая, он повернул голову, и в это мгновенье увидел, что переходит улицу, а в двух шагах от него мчится машина.