Аннотация: Вывешу-ка я остатки декабрьско-ноябрьских виршей +1 июльское, что ли
Я не встречу тебя нигде
не уйду от тебя куда
там где рыба живет в воде
там где в рыбе живет вода
протечет горизонт земной
кони прядают на рыси
не останешься ты со мной
ни в аду ни на небеси
даже волком, который есть
хищник леса, хрипливый враль
обтоптал еще я не весь
мир, включенный в горизонталь
телевизор кричит в ночи
диктор просит вино допить
потерялась, ищи-свищи
не велела себя любить
"утрясай неземной вопрос
тупость скал и ветров кляня
а целуй, как всегда, взасос
тьму и тени, но не меня..."
***
не умеешь ратрачивать мелочь
вот и меди скопилось изрядно
не умеешь придавливать целок
после пьянки в холодном парадном
хвост кометный деньгою не купишь
с отопленьем отверткой не сладишь
комариные брови насупишь
ошалело черкая в тетради
город выплюнет, как паутину
как жевалого яблока мякоть
и пойдешь по наклонной, где винный
где навоза раскисшего слякоть
и начнешь поездами давиться
отстраненно считая откосы
как веселая птица-синица
обожравшись халявного проса
На маршруте "Москва - Забугорье"
с остановкой "Гнилое-Задрищенск"
где в сугробах, зеленых от кори
стынут трупы селянок и нищих
а в карманах их, порванных где-то
по пути в никуда из когда-то
сохранилось ушедшее лето -
два-три яблока цвета заката.
***
"бессонница, Гомер, тугие паруса"
застанешь дома сдохнувшего пса
да крышу в отлущенной ржавой жести
и пожалеешь, что не сдохли вместе
мой милый, это, право, не гобой
то ангел с гнутой ангельской трубой
трубит под стенами не Трои - Ерихо
а где-то, невозможно далеко
жена плетет свой бесконечный плат
мой милый, это не Итака - ад.
но и в аду у кровли уши есть
грохочет облупившаяся жесть
и дождь смывает - слезы? пот? вода?
он шепчет "не вернешься никогда"
ни в реку ту, ни в первую волну,
ни в мертвую без пастыря страну,
ни в дом, где без отца подросший Телемак
отцовский лук наводит на бродяг
***
Центурион на башне
проверяет часы
стражник, старший и страшный
лезет к себе в трусы
ловит там - то ли вошь
то ли что-то. не разберешь.
колодцы засыпаны солью
на четырнадцать дней пути
рабов отпустить на волю
и дальше вперед ползти
до ворот Британии или
вообще туда, где моря
удобрены пылью
осколочного янтаря
у всех матерей округи
по сиамских два близнеца
центурион помнит руки
но увы, не помнит лица
и как они повстречали
друг друга на злом торжке
где их прижимали
вплотную, щека к щеке
моим ракетным паяцам
думает центурион
пора б надавать по яйцам
ибо имя им легион
и вправда, куда уж больше
а пушечный вар не в цене
в какой-нибудь, может, Польше...
но, увы, не в этой стране.
а мельница, значит, вертится
и вспарывает, значит, жесть
а центуриону не верится
что пальцев не пять, а шесть
на левой руке, а на правой -
кольцо, дешевый агат
подмигивает оправой
как будто твердит лукавый
привет, сынок, это ад.
о, дьявол коммуникабелен
он любит - о том, о сем
не с Каином, значит, с Авелем
не с Авелем, значит, с Бабелем
не с Бабелем - значит, с кабелем
и даже с ним, с кобелем.
o том, как строилась Троя
о том, как киряли по трое
о том, что вошь на толчке
равна журавлю в руке.
а у центуриона сушка.
- Пора поработать, душка!
Не хочешь рубить мечом -
флагшток подпирай плечом.
колодцы засыпаны солью
в Мертвом море вода - лазурь
податься, он думает, что ли
куда-нибудь к Мысу Бурь
и ползать там, очумело
про баб твердя и про ром...
но хоругви мятежников белы
направо, точнее, белы
налево - блестят серебром.
***
не будет уже ни хлеба
ни соли, ни молока
вода обратится в небо
от следующего глотка
смотри - из глубин колодца
глядит колдовская ночь
и только звезда смеется
от нас улетая прочь
ты хочешь любить созвездья
ты хочешь не гнать коней
а хочешь - мы будем вместе
четырнадцать долгих дней?
песок обернется ряской
к зиме повернет земля
мы будем питаться сказкой
дорожного короля
и плащ его обветшалый
тебя обовьет рекой
не нужен нам их усталый
заманчивый, злой покой
мы станем ловить лавины
мы станем снега толочь
мы станем чисты, невинны
прекрасны, как эта ночь.
***
я б и рад тебе показать
что глаза мои те же еще
что четырнадцать лет назад
но у них незнакомый взгляд
и прищур немного другой
а над озером ходит Смерть
на плече ее - пустельга
в пустельге - зерно, а в зерне
тоже смерть
такой вот облом
белый пляж
разрушен дворец
рыбаками и мелюзгой
догнивает его торец
у него незнакомый взгляд
и прищур немного другой
в светлых комнатах - витражи
а на них - не смерть и не жизнь:
полдороги с того конца
где еще не узнать лица,
полдороги к тому концу
где лицо тебе не к лицу.
2007-2008