Сквозь пелену разглядеть что-либо было почти невозможно. Все сливалось в размытую картинку перед глазами. Словно неведомый художник собрал все имевшиеся у него краски и смешал кисточкой, размазав по стеклу. Рука потянулась к лицу. Захотелось стереть утреннее наваждение, но к моему удивлению, левая рука оказалась крепко привязанной к правой. Я дернулся и вдруг почувствовал, что падаю.
К счастью, падение было не долгим. Зато оказало воздействие холодного душа, мгновенно приведя в обычное для человека состояние. Перед моим носом лежали мягкие шкуры серо-коричневого цвета. Я перевернулся на спину и огляделся. Индейский вигвам. Самый обычный. Почти такой же, как тот, где я провел всю осень. В племени, на которое напали бандиты. Тот же куполообразный, покрытый шкурами потолок. Те же натянутые на длинные изогнутые жерди стены. Широкие лавки по краям, застеленные шкурами. Возле одной из которых лежал я. Справа горел огонь. Рядом со мной на соседней скамье сидел Грязный конь и что-то вырезал длинным ножом из небольшого куска дерева.
В памяти всплыли неясные картины прошлой ночи. Мы бежали. Я вспомнил глаза индианки. Испуганные, упрямые. Позади пыхтели волки. Я слышал их приближающееся дыхание. Скрип снега под огромными лапами. И в друг выстрел. Потом еще несколько. Только тогда я заметил людей впереди. Они бежали к нам. Вспомнил, как слезы обожгли холодом щеки. Как захотелось кричать, но отдышка не позволяла. Я, жадно ловя воздух, с улыбкой счастья на обезображенном лице, посмотрел на индианку. По ее лицу тоже текли длинные ручейки. Они начинались у глаз и кривыми блестящими полосками тянулись вниз, к самому подбородку. Девушка улыбалась. Такой улыбки я не видел на ее лице никогда до этого. В этой улыбке не было лжи, обычной для людей. Там была только радость и желание жить.
А потом мое счастье сменилось осознанием. Когда люди приблизились, я разглядел лицо вождя. Того самого, который хотел меня убить. Надо же, - подумал тогда, - от одних волков в лапы других. Кажется, я остановился. Хотя точно этого не помню. Кажется, даже улыбка не сошла с моего лица. Он бежал прямо ко мне. Я заметил, как у него в руке блеснул нож. Узкой полоской стали, вытаскиваемой из ножен на поясе. Вчера я должен был умереть. Револьвер был пуст. Заряжать одной рукой было очень сложно. Да и некогда. Отбиться от волков все равно не получилось бы. Поэтому, выпустив все пули в воздух, я даже не пытался и сунул его за пояс. А вступать в схватку уже не было сил. Кулак левой руки сжался. Мое тело напряглось.
Но вдруг нож нырнул обратно в ножны, и на миг рука застыла на рукояти. Видимо, старый индеец хотел сделать это неожиданно. Чтобы я не успел ответить. До меня донеслись крики индейцев. Я не мог разобрать слов. Да и так ли это было важно. В небе горели звезды. Они были такими яркими. И глубокими, как сама Бездна. Бросив последний взгляд на Вадзаих, краем глаза заметил мокрое пятно под ее ногами. Что-то больно и очень сильно ударило в грудь. А потом перед глазами мелькнул приклад ружья. И все полетело вниз. К белому призрачному снегу. А потом наступила тьма.
Грязный Конь стругал деревяшку и словно не замечал лежащего возле него человека. Громкий крик мучающейся женщины ворвался в жилище и резанул подобно острому кинжалу. Я с трудом узнал голос Вадзаих. Истошные крики боли проносились над лагерем между вигвамов. И отзывались в груди.
- Эй, ты, Грязный Конь! - крикнул я, поднимаясь, чтобы сесть. - Что с ней?
Индеец лишь слегка покосился в мою сторону и снова углубился в свое занятие.
- Ты слышишь меня? - изловчившись, я пнул его по ноге.
- Грязный Конь все слышит, но редко говорит, - оторвался тот от деревяшки.
- Где она? Какого дьявола ты здесь делаешь? - выкрикнул я.
- Ваша спутница, мистер Леверт, в доме для женщин, - невозмутимо пожал плечами индеец. - Она рожает.
- Где? - не понял я.
- В каждом поселении есть жилище, куда мужчины не заходят, - фыркнул он.
- Она рожает? - дошло до меня.
- Да, уже давно. Еще вчера начала. Вы, мистер Леверт, должны радоваться. Если бы женщина не решила рожать, то вас уже не было бы среди живых, - бросил он.
Я немного успокоился. Значит, она с другими женщинами этого племени. Ей помогут. И, наверно, ей ничего не угрожает. В конце концов, ведь как-то же эти индейцы рожали детей. Нет, ей ничего не должно угрожать. Крики девушки звенели в ушах. Женщины помогут ей. Развернувшись ногами к огню, я облокотился на скамью. Невозмутимость индейца раздражала. Он молча, не обращая ни на что вокруг внимания, стругал свою деревяшку. На его лице не вздрагивал ни один мускул от резких вскриков мучающейся Вадзаих.
- Эй, Грязный Конь! - совладав с собой, спросил я уже спокойным голосом. - Ты всегда такой. Неужели тебя ничего не тревожит?
- У Грязного Коня ничего нет, чтобы его сердце болело. Грязный Конь - воин, - он глубоко вздохнул и, бросив на меня быстрый взгляд, продолжил вырезать.
- А-а, понятно, - я посмотрел на пляшущие огоньки костра. - Эй, Грязный Конь, а ты как тут оказался? - вдруг вспомнил и перевел взгляд на него. - За нами, что ли, шел?
- Зачем? - он, кажется, даже удивился. - Женщина шла сюда сама. И тебя вела. Женщина искала место где рожать будет. Я это по следам понял. А ходить за вами мне не зачем. Реки всегда на змей похожи. Они извиваются и шипят, когда по камням ползут. Грязный Конь прямо ходит. Так быстрее.
Значит, Вадзаих все знала, - обожгла мысль. Она решила пожертвовать мной. Но на другой чаше весов был ребенок. Огонь потрескивал, облизывая языками пламени толстые ветки. И в жилище стоял легкий запах дыма. Вспомнился мой пес. Мистер Уайт. Который остался где-то у черной реки. Значит, скоро мы с тобой встретимся, - подумал я. Почему-то захотелось снова ощутить, как его горячий язык облизывает мое лицо. И услышать весело звенящий голос в глубине леса, когда он загонял какого-нибудь зверька на дерево. А мисс Анет? Красивое лицо возникло перед глазами. Внутри была пустота. Не было ни злости, ни страха. Наверное, когда часто умираешь, то к этому начинаешь привыкать. Как вспышка появилась мысль и исчезла где-то в глубине других.
Будь все проклято. И зачем я отправился на Аляску. Какого черта мне не сиделось дома в Техасе? Сейчас жил бы себе спокойно. Женился на красавице мисс Анет. И пошел бы к дьяволу этот мистер Кенди. Теперь мне прежние страхи казались такими не значительными. Невольно улыбка появилась на моем лице, и я, не сдержавшись, громко рассмеялся. Меня словно прорвало и что-то давно скопившееся выплеснулось наружу, подобно бурной реке. Что снесла платину, державшую ее воды. Индеец внимательно посмотрел в мою сторону, некоторое время, пока я смеялся, озадаченно рассматривал меня. Потом, видимо решив, что я сошел с ума, отвернулся и углубился в работу. Немного успокоившись, я бросил взгляд на костер. Вспомнился сон про Черную Антилопу. Как на ее лице плясали отблески языков пламени. Почему я тогда не вступился за нее? Чего-то боялся? Своих предрассудков?
Мы все боимся предрассудков. И почему я раньше этого не осознавал. Ведь предрассудки вели меня всю жизнь. Они толкали меня на какие-то нелепые поступки. Заставляли ехать в чужую страну на полярном круге. Искать какое-то золото для того, чтобы просто любить девушку. Чтобы взять ее в жены. Чтобы какие-то люди не смотрели в мою сторону с презрением, как на нищего, сорвавшего куш. Какая, в сущности, глупость. Или все же нет. Все не так? Я бежал от них? Хотел поменять в своей жизни все, что было до этого? Хотел стать настоящим? Или живым? А разве до этого я не жил? А какая разница?
Вспомнились глаза матери. Ее улыбка. Вспомнилось, как отец загоняет быков в загон. Как я скакал на своей лошади Виктории по бескрайним равнинам Техаса. Свистящий ветер и сильную спину под собой. Мне тогда казалось, что я сам становился подобным ветру и летел над землей, как и он. Вспомнился старший брат, всегда серьезный и суровый, как отец. Для него все было определено. Звезды на небе. Земля под ногами. Есть загон, значит, должны быть быки. В памяти всплыл наш дом. Двухэтажный, как и у Кенди, но не такой шикарный. Хотя мама всегда старалась наполнить его разной дребеденью, которую называла искусством, эксклюзивом или просто "смотри какая штука".
Внезапно пришла мысль. Наверно, я отгонял ее. Но все же она пробилась, словно вода сквозь сковавший ее лед. И встала передо мной подобно огромной высоченной скале, что возникает перед уставшим путником, многие месяцы пробиравшемся через джунгли. Той скале, которую невозможно обойти. Скале, бесконечно тянущейся в обе стороны от него и делающей все долгое путешествие бессмысленным. Простой вопрос, на который очень тяжело ответить. А хочу ли я вернуться обратно?
Послышались звуки шагов. За криками индианки я их не сразу разобрал. Лишь когда они приблизились почти к самому входу. Обернулся. Занавеска отодвинулась, и в жилище зашел вождь. Он сверкнул на меня глазами, полными злости, и, отвернувшись, принялся скидывать с себя одежду. Словно нарочито медленно. Предвкушая месть. И смакуя мое ожидание смерти.
- Если ты считаешь себя мужчиной, то сразишься со мной. У твоего сына была возможность защищаться. Я не лишал его такой возможности. Убивать связанного - это бесчестный поступок. Не достойный мужчины! - выпалил я ему. - Ты, Грязный Конь, переведи. Если он считает себя мужчиной, то пусть месть свершится в честном бою.
Индеец глянул на меня. Потом, о чем-то задумавшись, перевел взгляд на вождя и повторил мои слова. Тот, молча, бросив теплую индейскую куртку на лежак, прошел к огню и, глядя мне в лицо, что-то сказал. А затем, спокойно перешагнув через мои ноги, уселся в дальнем конце вигвама на свое место.
- Вождь дарует тебе жизнь, - перевел Грязный Конь. - Он поклялся твоей женщине перед племенем. Вождь не хотел этого. Он хотел убить тебя. Но женщина сказала, что если вождь не даст слово, что не тронет тебя, то она убьет младенца. И пусть вождь потом делает с ней все, что хочет. Вождь сделал глупость. Он поверил женщине. Но вождь - честный человек. Он держит слово. Если женщина родит мальчика, то он не тронет тебя. И ты сможешь уйти.
- А Вадзаих? Он отпустит ее со мной? - посмотрел я на вождя.
Грязный Конь перевел. Вождь бросил на меня гневный взгляд и что-то процедил сквозь зубы.
- Нет, - повторил за ним индеец. - Женщина с мальчиком останется здесь. Ты уйдешь один.
Перед глазами всплыла улыбка индианки. Еще там, в лагере. Счастливая и спокойная. Вспомнилось, как она нежно гладила круглый живот. И умиротворение на ее лице. Умиротворение, не знакомое мужчинам. И доступное только женщинам, передающим свою любовь младенцу. Вспомнилось, как тащил ее через лес на волокушах. Как в первый раз она ему улыбнулась. И как натравливал на нее мистера Уайта. А он, подбежав к девушке, принялся ластиться.
- Я не хотел убивать твоего сына, - мой взгляд упал на костер. - Это была случайность. Я просто шел к хижине у ручья. Хотел намыть золота и разбогатеть. Я не хотел никого убивать.
Грязный Конь, оторвавшись от деревяшки, глубоко вздохнул и перевел. Вождь что-то пробурчал и отвернулся.
- Какая разница, кто чего хочет, - перевел индеец. - Ты сделал то, что сделал, и этого не изменить. Мужчина не просит прощения. Он принимает справедливую месть. Или дерется за свою жизнь.
Индианка громко кричала, и ее крики давили на виски. Я бросил взгляд на невозмутимого индейца. Он спокойно стругал деревяшку.
- Зачем вам индианка? - посмотрел Грязному Коню в глаза. - Вы хотели отдать ее этому бандиту, как его. Французу, кажется? Но теперь ты здесь, у вождя. И она здесь. Что ты задумал, индеец?
- Грязный Конь к Французу не пойдет. Грязный Конь теперь сам по себе. Твоя женщина останется здесь. Можешь не переживать, Негой Хаа ти защитит ее. Мальчику нужен уход, - усмехнулся он.
- Грязный Конь предал Француза? - уточнил я.
- Ты не оставил мне выбора, - буркнул тот. - Никто не поверит, что ты мог убить двух воинов. Теперь у меня свой путь.
- А она останется здесь? - я задумался. - Но ведь Француз может прийти и сюда. Это поселение индейцев может постичь та же участь, что и то, на которое вы напали.
- Это проблемы вождя, - пожал плечами индеец. - Грязного Коня они не интересуют.
- Грязный Конь, если у тебя свой путь, то какая тебе теперь разница. Расскажи, кто этот Француз. Да и вообще, какого черта ему сдалась индианка? - попросил я.
- То, что знает Грязный Конь, умрет вместе с Грязным Конем, - бросил на меня грозный взгляд индеец.
- А вождь знает? Переведи ему, - вгляделся я в его лицо.
- Белому человеку не надо в чужие дела лезть, - бросил он. - Белому человеку надо за свою жизнь переживать. Она на волоске висит. А про женщину Белому человеку лучше забыть.
- Когда чужие дела вмешиваются в жизнь Белого человека, то они становятся уже его делами. И коли мне суждено умереть, то я хочу знать все! - воскликнул я. - Переведи ему мой вопрос, - мотнул головой на вождя.
Грязный Конь задумался. Он опустил деревяшку с ножиком и, о чем-то раздумывая, посмотрел на меня. Крики Вадзаих стали чуть протяжнее и словно тише. Теперь они иногда сменялись стоном, и были слышны всхлипы. Индеец что-то произнес, обращаясь к вождю. Тот с удивлением посмотрел мне в глаза. Потом начал что-то говорить на своем языке. Я не понимал его слов. И ждал, когда он закончит, прислушиваясь к звукам снаружи. Через несколько минут индеец замолчал, и я вопросительно посмотрел на Грязного Коня.