Золотухин Михаил Сергеевич : другие произведения.

Mise en abime

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Измышления на тему повествовательных инстанций в нарративном тексте. Не пугайтесь - это не так страшно! Чистая беллетристика.

Mise en abНme

  

Фикциональные тексты фиктивны, если они фигурируют в

изображаемом фиктивном мире фикционального произведения,

другого или - что уже является нарративным парадоксом - того

же произведения (т.е. если герой романа читает тот роман, в

котором он сам фигурирует, в результате чего получается

структура "mise en abНme").

Вольф Шмид. Нарратология.

  
   - Говоря откровенно, господа, - Рязанцев прошелся по комнате из одного ее угла в другой, стараясь при каждом шаге наступить на какой-нибудь из разбросанных по ковру окурков, - я отнюдь не претендую на роль пророка, но, тем не менее, нисколько не хвастаясь, утверждаю со всей серьезностию, что способен предсказывать будущие события...
   Он выждал паузу, в течение которой успел вытащить из левого кармана и переложить в правый замызганный носовой платок, на коем черной гелевой ручкой были нарисованы жирные и наглые цифры 6 и 2. Затем он крутнулся на каблуках и направил свои стопы обратно - по той же диагонали в прежний угол комнаты. Там он запрыгнул на скамейку - одну из тех, что обыкновенно красят сразу после дождя, отчего краска на них поголовно наиоблупленнейшая, - поставив одну ногу на ее спинку, и бросил взгляд за окно, где то ли дождь, садистски изощренный, безжалостно хлестал землю, то ли прожорливая земля-Унголианта притягивала и частью всасывала, частью размазывала по себе небесную влагу. "На вчера и на сегодня падал дождь, моча Господня..." - подумал Рязанцев, даже не попытавшись вспомнить, откуда взялись в его голове эти строчки, и продолжал уже стоя спиной к комнате:
   - Способность сия вовсе не редкость - просто мало кто из обладающих ею сознает всё величие принадлежащего ему могущества. Поэтому принципиально важно говорить не о развитии дара предвидения, а об обнаружении оного дара. Второе включает в себя первое, в чем я убедился на собственном опыте...
   Здесь Рязанцев вновь погрузился в мысли и наткнулся на только что всплывшие в нем стихи: "На вчера и на сегодня падал дождь, моча Господня. Осень сделала, змея, дикий срач из бытия..." Ему подумалось: "Н-да, тут не бытие срач, а стишки твои! И что значит - на вчера и на сегодня?" Рязанцев представил себе два листка отрывного календаря, вымоченные ливнем, и поморщился, неприятно пораженный тем, как легко его мышление превратило временную категорию в вещественную. Он поправил левое ухо, которое то и дело норовило сползти куда-то к углу нижней челюсти, и уже было отверз рот, чтобы продолжить свою речь, но тут следующее четверостишие непоседливого творения мелькнуло прямо у него перед носом и, просочившись между пальцев, которыми он всё еще подтягивал и прилаживал ушную раковину, ворвалось в его сознание - "Ветром мокрых круч овеян," - вихрем, - "я шатаюсь по аллеям;" - хотя каким там вихрем? - "на пол ночи, полночь, прочь!" - короче, просто ворвалось, "вихрями" и "бурями" пусть у Фицджеральда врывается. - "Полу-день есть полу-ночь!". "Ого!!! - внутренне удивился Рязанцев. - На вчера и на сегодня - значит, в полночь!... А где у ночи пол? А почему "полу-день" и "полу-ночь" через дефис, а не слитно?... Ладно, черт с ним!"
   Рязанцев стал продвигаться к концу своего спича. Он, не слезая со скамейки, повернулся к комнате лицом и попытался пристально вглядеться в непроницаемые лица воображаемых слушателей:
   - Вы спросите: мыслимо ли, - Рязанцев потряс воздетой к потолку правой рукой, будто пытаясь проверить, есть ли таблетки в несуществующем аптечном пузырьке, зачем-то подвешенном в двух метрах от пола, - мыслимо ли, чтобы вполне заурядный индивид, каковским я и являюсь, - он ткнул себя пальцем в голую грудь, угодив прямо в татуировку, изображавшую полуночное небо, усыпанное звездами, как Чечня гильзами, - вообще заводил речь о подобных паранормальных феноменах?!... А я вам отвечу: а чо такого, чо нельзя, что ли?
   "Ну, заедренить твою мать и тебя заодно! - всплеснул мыслью Рязанцев, - Опять сбился на тон а-ля фрезеровщик после прогула! Пора уже греческую методику применять: набрать в рот воды из моря и перед камнями речь толкать... В рифму думать, кстати, тоже заканчивать пора!" Затем случилась вещь, которая ввергла его в состояние идола с острова Пасхи: присмотревшись к собственному отражению в темном стекле, он увидел, что между его бугристым затылком и лампочкой под потолком курсируют буквы, похожие на вырезанные из пенопласта, и складываются в строчки: "Полночь мне светлей лазури - я несу корабль дури. Пушкин с пристани палит, кораблю пристать велит"
   Рязанцев резко обернулся. Никого. Только воображаемые лица так же, как и прежде, на него пялились, поблескивая лисьим любопытством глаз и от нетерпения скрежеща зубами так, как, наверное, скрежетал ими во сне от неизбывной злобы Адольф Гитлер, когда ему весной сорок пятого удавалось хоть на часок забыться в объятьях Морфея, услужливо подставлявшего фюреру в качестве ложа то письменный стол, после которого у него оставалась на щеке отлежанная об чернильницу полоска, то один из широких (но не слишком мягких) бункерных диванов.
   Рязанцев перевел дыхание, сглотнул слюну и взял себя в руки. Немного покачав себя на руках и успокоившись, он вновь обратился к аудитории:
   - Прямо перед вами прямо сейчас, - от волнения, пусть и остаточного, у лектора сводило мышцы лица, и звук "р" получался чрезвычайно раскатистым, а вместо "я" образовывалась какая-то фонема-яма, - прямо я прямо продемонстрирую пример вполне успешного акта ясновидения.
   Рязанцев сделал несколько пассов руками. Затем чуть наклонился вперед, рискуя соскользнуть со скамейки, вытянул шею так, что та, казалось, вот-вот лопнет и голова, оторвавшись и задев лампочку, отлетит на другой конец комнаты. Лицо Рязанцева на глазах наливалось тухлотоматным багрянцем, он согнул руки в локтях и отвел их назад. Простояв так с полминуты, он неожиданно процедил сквозь стиснутые зубы:
   - Я сейчас пукну! - что и не замедлил сделать...
   ...Рязанцев повалился на ковер, взметая тучи пыли и эскадрильи окурков, и принялся перекатываться туда-сюда, что твоя скалка, и сучить ногами, выказывая все явные признаки истерики. Его всхлипывающий смех метался по комнате, отскакивая от стен и шкафов. Он уже так разошелся, что, выколачивая последние пылинки из ковра ударами рук и ног, напоминал человека, который втягивается в процесс обучения плаванию по бразильской системе, то есть, проще говоря, брошенного заботливыми товарищами с лодки на середине реки...
   ...Когда Рязанцев утихомирился и, наконец, поднял голову от ковра, он увидел ноги воображаемых слушателей, обступивших его полукольцом, и услышал зубовный скрежет, который давно уже звучал в полную силу и перешагнул порог толерантности, - сейчас он вызывал ассоциации со звуковым фоном спальни человека, не на шутку страдающего от глистов.
   Рязанцев молниеносным движением прыгнул спиной вперед обратно на скамейку и сел там совершенно по-тарзански. Аудитория приблизилась мелкими шажками, стараясь не шаркать, - видимо, боялась потревожить только что улегшуюся пыль. Их вития, центр их внимания, народный трибун - мутным взглядом ощупывал комнату, пытаясь найти выход из этой не сулящей ничего веселого Матрицы. Телефон не звонил, да его в комнате отродясь не было, но перед Рязанцевым замаячила надежда отвлечь внимание толпы и как-нибудь потрансцендентней выпрыгнуть из помещения.
   Сначала его взгляд наткнулся на выключатель, попиравший пространство выпуклыми буквами ON и OFF. "Only Night Offers Free Freedom, - привычно расшифровал Рязанцев, - явно не мой случай", - он бросил тоскливый взор за окно, где пресловутой бесплатной свободе не виделось конца и края. Пошарил глазами по другой стене - там не было ничего, кроме плаката с Бритни Спирз. "Сдрисни, Спирз!", - с ненавистью подумал Рязанцев. В итоге он остановился на стоявшем поблизости книжном шкафе как наиболее вероятном источнике спасения. Слез со скамьи и нетвердым шагом прошел до темной громады шкафа, в котором полное собрание сочинений Ленина могло поместиться, наверное, раз восемь. Громкость скрежета, несшегося от жвал воображаемых слушателей, уже превосходила все мыслимые пределы, приближаясь к тем показателям, которых мог бы достичь бесноватый вождь германской нации, если бы в самом конце апреля сорок пятого изнемогал от полчищ кишевших в нем паразитов. "Слушатели-суки - воображаемые, а вот горло-то они мне перегрызут, похоже, по-настоящему", - уже почти безразлично вывелось в рязанцевском уме.
   Он не глядя выдернул с полки первую попавшуюся книжку в мягкой обложке. Открыв ее где-то примерно посередине, Рязанцев промямлил:
   - Есть еще вот тут один древний способ... ну, типа как по библии гадали или по "Илиаде"...
   Он опустил глаза и стал читать вслух, поводя головою влево, как бы пытаясь выпростать ее из невидимого воротничка:
   - Вот Золотухин пишет: "Литературный прием, получивший среди стилистов обозначение "mise en abНme", что в переводе с французского означает "спуск, путь в пропасть" или, согласно терминологии профессора Блэцкого, "обезденение" (от слова "бездна"), довольно распространен в мировой беллетристике. Достаточно вспомнить хотя бы миниатюру Хулио Кортасара "Непрерывность парков" или рассказ Михаила Золотухина, который так и называется - "Mise en abНme". Главный герой последнего, некий Рязанцев, пытаясь спастись от галлюцинируемой им толпы, принимается толковать им будущее по случайно выбранному произведению, которым оказывается опять-таки "Mise en abНme"...
   По мере чтения Рязанцев принимал такой вид, что на него было больно и колюче смотреть. Тем не менее он продолжал бегать глазами по строчкам, не останавливаясь ни на секунду, и мертвенным голосом бормотать:
   - Уникальность этого рассказа (а рассказ действительно уникален, несмотря на некоторое самолюбование автора, именующего собственное творение "уникальным") заключается в том, что он не просто парадоксален и не "всего лишь" закольцован композиционно и даже не заканчивается "ничем", но забирается в такие метафизические дебри, для которых и пропасть, и бездна - слабые слова...
   Рязанцев тихо вскрикнул и был поглощен ужасной зияющей пустотой, при этом успев подумать, что, может статься, это будет лишь путешествие в тот угол комнаты, где он начал свою роковую речь, - вояж к истоку развязки. Возвращение на край пропасти...
   Da capo.
  
  
   Только Ночь Предоставляет Бесплатную Свободу (англ.)
   Сначала (итал.)
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"