Аннотация: Жизнь Винсента тиха, однообразна и бессмысленно-стабильна. Смерть близких, одиночество, нищета, чахотка, тусклые будни работника городского морга - он с равным безразличием сносит все выпавшие на его долю тяготы. Без ропота, без надежды, без цели. Но лишь один-единственный раз изменив своему профессиональному бесчувствию, он рушит на корню всë то шаткое подобие благополучия, на котором держалась его жизнь. Отныне в глазах общества он преступник и некрофил, на его руках труп незнакомой девушки, а впереди лишь пустынная, заснеженная дорога в никуда и призраки его прошлого.
Андрий Златарич
Как изготовить шкатулку для хранения фей
1. Бесчувствие - самое главное в моей работе. Не нужно их жалеть, симпатизировать им. Особенно это касается юных и прекрасных.
На протяжении трёх с половиной лет я служил помощником мистера Лича, однако после того, как директор застал его в процессе некого акта, что свершался им в обществе молоденького утопленника - красивого длинноволосого юноши чахоточного вида, скорее всего очередного поэта, которых нынче чуть ли не каждый день вылавливают из Темзы - нам пришлось распрощаться со стариком. С тех пор его должность занимаю я. Не желая порочить доброе имя мистера Лича и, в частности, из жалости к его пожилой супруге, директор решил не предавать дело огласке и обошёлся без вмешательства полиции. Да и нам самим ни к чему этот скандал. У красавца-утопленника всё равно не было никакой родни, так что едва ли кому-то было до него дело. К тому же мистер Лич был как всегда очень аккуратен - уж этого у него не отнять - так что тело несчастного юнца выглядело фактически нетронутым. Даже если бы в последний момент явились какие-нибудь дальние родственники, то и они бы не нашли, к чему придраться. Но никто так и не пришёл за ним. Так что мне опять пришлось хлопотать о похоронах и торговаться с гробовщиком - он очень упёртый малый, но учитывая, сколь ограничены мы в средствах, находясь на государственном финансировании, ему приходится сбывать нам свой товар по сходной цене. Тех мертвецов, за которыми никто не является по истечении двухнедельного срока, мы хороним за свой счёт. Мистер Каннинг - директор нашего заведения - как-то пошутил, что было бы куда экономичнее и проще отправлять их в топку. Посему, дабы не обременять директора, все вопросы относительно похорон наших неопознанных гостей приходится решать мне. Вообще-то это не входит в круг моих прямых обязанностей, но мистер Каннинг очень просил меня взяться за это дело и обещал небольшую прибавку к моему жалованию. Однако даже по прошествии года с нашего уговора он так не вспомнил о своём обещании - что, в общем-то, извинительно, учитывая его занятость. Тех средств, что я зарабатываю, мне хватало на месячную оплату сырой каморки в подвале питейного заведения миссис Тод, что я снимал до конца прошлого года, а также ровно на тридцать бутербродов с ветчиной и такое же количество чашек кофе. Поэтому я не люблю месяцы, в которых тридцать один день, и благодарю небеса за экономически благословенный февраль. Но мистер Каннинг, зная о моём бедственном положении, периодически угощает меня обедом - если быть точным, приносит остатки ужина из их дома. Миссис Каннинг замечательно готовит, но их маленькие дети - а их у четы Каннинг целая дюжина - не любят овощи, в частности, шпинат и сельдерей, благодаря чему у меня имеется шанс не умереть с голода. Мистер Каннинг по мере своих сил проявляет участие в моей судьбе, весьма ценя меня, как работника, особенно с тех пор, как мы лишились опытного в своём деле мистера Лича. Например, тремя месяцами ранее он подарил мне свой старый сюртук. Не имея возможности обратиться к модистке, я заштопал все дыры на нём самостоятельно, перед этим выменяв у миссис Тод свой детский молитвенник на иголку с катушкой замечательных чёрных ниток. Но, увы, надеть мне его так и не пришлось, потому что после пары минут, проведённых в этом сюртуке, моя кожа покрылась сыпью, на лечение которой я истратил последние сбережения, а также деньги, вырученные с продажи отцовского цилиндра. Вследствие сей неприятности я был вынужден провести почти неделю без еды и в Сочельник едва не преставился, лишь чудом не сделавшись при этом постояльцем нашего заведения. Но мистер Каннинг и на сей раз выручил меня и предложил мне пожить прямо на работе, чтобы больше не тратить деньги на съём жилья. С тех пор я пребываю на работе круглосуточно, а это к радости мистера Каннинга позволило ему наконец-то уволить нашего сторожа пьяницу-Фокса, от которого он постоянно ожидал какого-нибудь подвоха, как было в тот раз, когда Фокс в нетрезвом состоянии уронил керосиновую лампу и нечаянно подпалил труп миссис Грид - весьма почтенной пожилой леди. Но благодаря моей договорённости с театральным гримёром месье Бенар, нам удалось общими усилиями привести покойницу в приличным вид, достойный погребения, так что её правнуки даже и не догадались о произошедшей с ней неприятности. Таким образом, мистеру Каннингу гораздо сподручнее иметь одного работника, зато такого, на которого он может всецело положиться. Я тоже только выгадал, переехав жить на работу, ведь это экономит моё время и деньги, так что теперь я имею возможность питаться три раза в день и даже покупать опиум, который мне недавно прописал доктор Пейн. С недавних пор я также начал откладывать деньги, остающиеся от моего жалования в конце месяца, хоть и не знаю, с какой именно целью - но привычка жить скромно и на всём экономить оказалась неистребима. Однако пару дней назад я заметил, что часть накопленной мною суммы исчезла, чего со мной прежде никогда не случалось, ведь, не имея больших средств, я привык быть очень аккуратен с деньгами и ещё ни разу не был небрежен в обращении с ними. Но боюсь, я стал рассеян и всему виною моя собственная невнимательность, ибо мне некого обвинить в краже, ведь помимо мистера Каннинга и двух молоденьких практикантов из медицинского колледжа, которые изредка приходят помочь мне, здесь никого не бывает. Студенты, работающие со мной на вскрытиях, очень приличные молодые люди, одевающиеся гораздо элегантнее меня, так что было бы нелепо подозревать, что они станут воровать последние шиллинги у нищего патологоанатома работающего в городском морге. Посетители, приходящие к нам на опознание, не имеют доступ во внутренние помещения, а иных гостей - по крайней мере, живых - у нас не бывает. Впрочем, я уже перестал расстраиваться из-за потерянных денег, ведь, по правде, мне абсолютно не на что их тратить. В былые времена я питал глубокую страсть к книгам, но после того, как их все пришлось продать, я научился обходиться и без них, так что даже уже и не ощущаю этой потери. Ведь с недавних пор у меня фактически не остаётся времени на чтение и тому подобные праздные занятия. После увольнения мисс Порк - это была пожилая старая дева с подагрой и удручающей любовь к чесноку - к моим ежедневным обязанностям прибавилась уборка помещения. Но, учитывая охватившую меня в последние полгода бессонницу, занятие это для меня вовсе не обременительно, а даже напротив весьма полезно, ибо праздность, как верно заметил мистер Каннинг, питает дурные наклонности, разжигает нездоровые фантазия и желания, что совершенно излишне для человека моей профессии. Отсутствие лишних денег несёт неоценимую пользу того же свойства, ведь это избавляет меня от многоразличных искушений, что предлагает современный мир. Ограниченность свободного времени и финансов позволяет мне проводить скромную, тихую жизнь вдали от общества, что совершенно не тяготит меня, а напротив даёт ощутить в полной мере свободу духа пилигрима, не обременённого имуществом и пребывающего лишь временно на сей земле, как учит нас Писание. И в прежние, более благополучные годы, когда была жива матушка и мой младший брат Эдриан, я не имел товарищей и находил удовольствие в уединении. Боюсь, моя профессиональная бесчувственность распространяется не только на мертвецов, но даже в большей степени на живых. Уже долгие годы круг моего общения составляют лишь коллеги по работе и полисмены, которые изредка навещают нас в том случае, коли кто-то из наших гостей имел связь с криминальным миром, либо был исторгнут из сей земной юдоли не естественным, а насильственным путём. Одиночество ничуть меня не печалит, но приносит душе моей великое умиротворение и блаженство. К счастью для меня, никто из окружающих не стремится сблизиться со мною - угрюмый мой нрав и неприятная внешность, надо полагать, вполне объясняют причину сего - и благодаря этому я избавлен от необходимости вести жизнь в столь чуждом для меня обществе. Единственный, кто по-прежнему проявляет признаки дружелюбия по отношению ко мне, это мистер Лич. Частенько он проведывает меня с приходом темноты, справляется о моих делах, после чего принимается жалобно умолять пустить его внутрь и позволить хоть одним глазком взглянуть на "мёртвеньких мальчиков". Но я - не только из уважения к приказу мистера Каннинга, но в большей даже степени из своей личной неприязни к печальной склонности мистера Лича - решительно отказываю ему раз за разом, но, конечно же, в весьма вежливых выражениях, дабы не обижать старика. Однако, как я могу судить по той мстительной злобе, что читается в его глазах всякий раз после очередного моего отказа, в скором времени нашей дружбе, вероятно, придёт конец, о чём я, по правде говоря, едва ли сожалею.
Из всего вышесказанного, надо полагать, вы без труда сможете понять, что меня вполне можно считать счастливым человеком, которому не о чем тревожиться и печалиться. Именно такие люди, как я, могут безропотно, не ощущая себя при этом несчастными и обездоленными, исполнять самую рутинную и для многих отчего-то неприятную или даже пугающую работу в городском морге. Вполне возможно, я провёл бы в этой должности весь остаток своей жизни, покуда и сам не сделался гостем сего заведения. Вполне возможно. Если бы только в один совершенно не прекрасный день моё профессиональное бесчувствие не подвело меня.
***
Её привезли на рассвете - я как раз успел привести в порядок все последние отчёты, вымыл полы и заменил лёд для наших временных гостей в мертвецкой. Ещё до прихода мистера Каннинга и моих ассистентов из колледжа - они имели привычку появляться здесь не раньше полудня каждый выходной лень - я провёл осмотр тела и составил своё заключение. Девочка лет тринадцати-четырнадцати, девственница - что исключало возможность надругательства с последующим убийством, что частенько бывает в Ист-Энде, где её обнаружили, а также этот факт опровергал моё печальное подозрение, что это очередная малолетняя проститутка. Следов повреждения на теле обнаружено не было, и чтобы точно установить причину смерти, мне было необходимо произвести вскрытие, но я мог сделать это только с позволения мистера Каннинга. Скорее всего, девочка была беспризорницей или нищей попрошайкой - столь истощённым выглядело её детское тельце. Такая нескладная, почти девушка, но в то же время всё ещё ребёнок с неоформившимся телом и белыми, как лён, волосами до лопаток. Сквозь лиловатую кожу - что-то подсказывало мне, что она и при жизни была столь же болезненно-бледна - проступали остренькие рёбра и бедренные кости, которые, казалось, вот-вот прорвут её. Будто мёртвая рыбка - костлявая холодная рыбка, на которую уже не позарится ни один кот. Кроткое лицо мученицы, припухшие веки в синеватых прожилках и маленький ротик - печальный и будто удивлённый. Я аккуратно отмыл её замаранное личико и тело, потом тщательно расчесал волосы. Если у неё всё же найдутся родные, пусть она предстанет пред ними настолько ухоженной, насколько это вообще возможно в её состоянии.
Проработав здесь столько лет, я видел мертвецов и покрасивее её - соблазнительных проституток с роскошными формами - и меня ни разу не тронула их привлекательность, я смотрел на их нагие тела, как на освежеванные туши, подвешенные на крюке в лавке мясника. Так почему же?.. "Бесчувствие", - напомнил я себе и, подписав номер, повесил его на лодыжку, что была тоньше моего запястья.
До прихода мистера Каннинга я успел осмотреть ещё пару доставленных мертвецов - пьяницу, захлебнувшегося на переправе, и дряхлую лавочницу, скончавшуюся от пневмонии, как мне привезли ещё одного - ражего детину с угрожающей физиономией, застреленного минувшей ночью. С этим было не избежать лишних хлопот. Теперь надо было ждать совсем не желанных посетителей из Скотланд-Ярда. Мне никогда не доставляли радости встречи с полисменами, но я надеялся, что мистер Каннинг возьмёт на себя этот непростой вопрос. К счастью, на сей раз он не заставил себя долго ждать - а ведь в последнее время у него появилась привычка появляться в морге не раньше одиннадцати, да и то не каждый день. Как только он пришёл, я подробно рассказал ему про наших новых постояльцев, между делом попросив разрешение на вскрытие. Даже невзирая на те волнения, что доставил нам пристреленный бандит, директор уделил время маленькой мёртвой фее, но когда я повторил свой вопрос относительно её вскрытия, мистер Каннинг дал мне весьма странный ответ:
- Нет, не стоит её портить.
- Портить? - растерялся я, не уразумев смысла его слов, но более развёрнутого ответа так и не получил.
Меня это удивило, но спорить я не стал. У меня и без того хватало забот. День выдался столь хлопотным и утомительным, что даже я - человек, привыкший к нудной и тяжёлой работе - выдохся и впал в состояние сродни тому, что зовётся меланхолией и является чем-то вполне обыденным для праздных людей. Чтобы поскорее стряхнуть с себя это опасное настроение, я поспешил найти себе дело и вернулся в мертвецкую, дабы навести там порядок. Впрочем, если уж начистоту, порядок там и прежде был идеальный. И удручённо оглядывая привычное моему взору помещение, я осознал с тревогой, что меня привело сюда нечто другое. А когда мой взгляд упал на миниатюрные босые стопы с номерком, выглядывающие из-под простыни, я ощутил, как это беспокойное чувство усиливается. Моё врождённое бесчувствие, стократ обострённое в связи с непростой работой в морге, стремительно покидало меня именно в тот момент, когда я особенно в нём нуждался. Словно против своей воли, я откинул простынь с её бескровного личика и вновь принялся взволнованно рассматривать эти детские черты. Отчего же она умерла? И почему это не даёт мне покоя? Интересно, явятся ли за ней её родные? А если нет, что тогда? Мне придётся заказать для неё совсем крохотный, почти детский гробик и самому заняться её похоронами. Какие цветы она любили при жизни? Для неё я купил бы белые лилии - цветы Девы Марии - но мистер Каннинг явно не одобрит такие траты, а я не располагаю достаточными финансами для этого. Но что за глупые мысли? Безусловно, если у несчастной никого нет, я позабочусь о том, чтобы достойно проводить её на тот свет. Но ничего особенного для неё я делать не стану. Нет ничего глупее того, чтобы проникаться чувствами к мертвецам. Однако я всё-таки должен купить ей какое-нибудь простенькое платьице. Когда бедняжку нашли, на ней были какие-то ветхие лохмотья, покрытые личинками насекомых, так что я поспешно бросил эту ветошь в топку - ещё не хватало, чтобы здесь развелась всякая зараза.
С тяжёлым вздохом я покрыл лицо девочки простынёй и отошёл к столу, пытаясь успокоить свои мысли. Был уже поздний час и я полагал, что мистер Каннинг ушёл домой - он не имел привычки прощаться со мной перед уходом, поэтому я никогда не знал наверняка, где он находится - однако за дверью вдруг послышались чьи-то шаги. Насторожившись, я прислушался, впрочем, тут же облегчённо вздохнул. Это был голос мистера Каннинга, он обсуждал что-то с неизвестным мне человеком. Удивлённо взглянув на часы, я задумался, кто бы это мог быть. В столь поздний час мы уже не принимаем посетителей, а полисмены Скотланд-Ярда уже, скорее всего, предавались спокойному отдыху в своих постелях - ведь если бы не любовь наших служителей порядка ко сну, то большинство лондонских преступлений не только было бы раскрыто, но и своевременно предотвращено.
- Совсем свеженькая. Только на рассвете привезли. - донеслось до меня из-за двери. - Ещё нетронута. Да, это точно. Мы уже проверили.
Пока я пытался уловить суть этого разговора, дверь распахнулась, и в мертвецкую вошёл мистер Каннинг, а следом за ним важно шагал ужасно полный джентльмен в костюме из дорогого сукна.
- А-а, вы здесь? - с неприятным удивлением протянул директор, кинув на меня отчего-то недовольный взгляд. - Отчего вы ещё не спите в такой час?
- Я решил немного прибраться. - неловко промолвил я, ощущая, что не совсем честен в этот момент.
- Похвально, Ламб, похвально. - сердито буркнул мистер Каннинг и обратился к толстяку. - Этот юноша проявляет поразительное для его возраста усердие в работе. Ну что ж, приступим. Ламб, покажите-ка нам новенькую - ту девчушку. К счастью, неожиданно нашёлся её отец.
Изумлённо уставившись на одутловатого господина с пухлыми, влажными губами и противно поблёскивающими, поросячьими глазками, я совершенно точно заключил для себя, что измождённая оборванка, найденная мёртвой в грязной подворотне, никак не может быть его дочерью. Так что же здесь происходит?
- Вы уверены? - смущённо пролепетал я. - Как я могу судить по её внешнему виду...
- Насколько я помню, вас сюда наняли не для того, чтобы вы о чём-либо судили, а лишь затем, чтобы вы ответственно выполняли свою работу! - прервал меня директор. - Живее! Где она? Лорд Аддингтон уже заждался...
- Я же просил, не называть моё имя! - вдруг взбеленился толстяк, покраснев, как опущенный в кипяток рак, и я с отвращением отметил, какой у него раздражающе высокий, по-женски визгливый голос, который ужасно не сочетался с его внешностью и делал его образ ещё более гротескным.
- Прошу прощения, лорд Аддин... то есть, я хотел сказать... молчу-молчу. - извиваясь и унизительно лебезя, рассыпался в извинениях мистер Каннинг и досадливо прикрикнул на меня: - А всё из-за тебя, негодяя! Быстрее покажи нам девчонку! Мы должны сегодня же отдать малышку членам её семьи, а о дальнейшем они позаботятся сами.
Нехотя повинуясь этому приказу, я бережно приподнял простынь с её лица. Но директору, видимо, этого показалось недостаточным, и он резко откинул простынь, обнажив девочку с головы до пят.
- Зачем это?.. - печально вопросил я и впервые в жизни ощутил стыд за то, что смотрю на обнажённую покойницу, но мистер Каннинг бросил на меня столь гневный взгляд, что я вынужденно прикусил язык.
Отведя взгляд от несчастной, я посмотрел на этого мерзкого, жирного свина и, не сдержавшись, передёрнул плечами от отвращения. Приоткрыв свой мокрый, как склизкий моллюск, рот, толстяк бесстыдно уставился на девочку и принялся неспешно, с явным удовольствием разглядывать её, как какую-то намалёванную в непристойном издании куртизанку. Его лихорадочный взгляд почти не задержался на её личике, зато он тщательно рассмотрел незрелое девичье тельце - совсем маленькие, едва наметившиеся бутоны персей, впалый живот и ещё никем не тронутое лоно. Не вынеся этой гадкой сцены - плотоядно облизывающий губы мерзавец взирал на ребёнка, как на кусок сочного мясца - я подобрал простынь с пола и вновь заботливо укрыл её от этого гнусного взгляда.
- Так вы узнаёте её? - сухо осведомился я, враждебно уставившись на обрюзглого хряка.
- Да, это моя девочка. - с довольным видом пискляво ответствовал тот.
- Как её зовут? - с сумрачным торжеством процедил я сквозь зубы, предвидя, что у него не заготовлен ответ на этот вопрос. - Покажите мне документы, удостоверяющие её личность и подтверждающие ваше родство.
- Что? Вы не говорили о таком! Мистер Каннинг, что всё это значит? - испуганно и возмущённо воскликнул толстяк, переводя взволнованный взгляд на директора.
- Ах, что вы? О чём речь? К чему нам эти формальности? - замахал тот руками с напряжённой улыбкой и зло обратился ко мне. - Учитывая положение нашего гостя, подобные мелочи не имеют значения.
- Но я никогда не отдавал тело, не проверив надлежащие документы. Не вы ли сами учили меня этому? - стоял я на своём.
- Извините, лорд... Одну минуточку. - с угодливой улыбкой обратился директор к насупленному толстяку и, оттащив меня за грудки в сторону, раздражённо прошипел. - Ну, хорошо-хорошо. Сколько ты хочешь? Так и быть я поделюсь с тобой. Только сильно не зарывайся.
Меня обуял такой сильный, неведомый мне доселе гнев, что я едва смог совладать с собой. От моего хвалёного бесчувствия, которым я так гордился, не осталось и следа. Теперь всё было совершенно ясно. Тот порок, за который был уволен мистер Лич, как ни странно, ничуть не смущает мистера Каннинга, если речь идёт об уважаемых дворянах, которые могут с лихвой оплатить это развлечение. Проделывал ли мистер Каннинг такое прежде? Сомневаюсь. Во всяком случае, с тех пор, как я здесь работаю, у него не было шансов заниматься столь низким видом предпринимательства, ведь я бдительно слежу за выдачей трупов. Он не смог бы сделать это втайне от меня. Неужели мистер Каннинг совсем не боится? А что, если я заявлю в полицию? Или вдруг у бедняжки всё же найдутся родственники? Впрочем, при взгляде на сытую тушу сала в дорогом костюме, что в данный миг нетерпеливо поглядывала на свои золотые часы, я понял, что даже Скотланд-Ярд не станет связывать со знатным аристократом и затевать скандал из-за мёртвой голодранки. Если я попытаюсь им воспрепятствовать, они с лёгкостью раздавят меня, как назойливого комара. Люди, обладающие деньгами и властью, не привыкли слышать слово "нет". Мой единственный шанс это подыграть им и сделать вид, что я с ними заодно.
Эти мысли молниеносно пронеслись в моей голове за какую-то долю секунды, и я сдержанно ответил директору:
- О цене договоримся чуть позже. Сейчас я принесу платье и одену её. Вы ведь сами покупали ей это платье, сэр? - с прохладной улыбкой обратился я к свину. - Оно такое красивое. Вам ведь наверняка хочется, чтобы дочь вернулась домой в этом платье, а не завёрнутая в простынь, как какая-то нищая оборванка.
- К-конечно. - нервно кивнул тот, часто захлопав своими мерзко прищуренными глазками.
- Ах да, сэр, чуть не забыл. У вас же, надеюсь, нет аллергии на хлор? - с подчёркнутой учтивостью осведомился я у этой гнилой кучи мяса.
- Хлор? Что вы имеете в виду? - забеспокоился он.
- Я обработал тело вашей дочери раствором с хлором. Для дезинфекции. - едва сдержав злорадную улыбку, бесстрастно соврал я.
- Что ты сделал, подлец?! - возмутился мистер Каннинг и дал мне хорошую оплеуху, чего не водилось за ним никогда прежде, а испуганный хряк заморгал глазами ещё чаще со столь глупым видом, что мне стоило больших усилий не рассмеяться в голос.
- Её нашли в очень грязном закоулке. - пожав плечами, пояснил я. - Я беспокоился, что она занесёт нам какую-нибудь инфекцию. Вы же сами говорили, что я должен следить за порядком и чистотой. Я читал в одном медицинском журнале, что тела покойников обязательно надо дезинфицировать, потому что на них могут размножаться микробы, для которых гнилая плоть является идеальной средой обитания, что смертельно опасно для живых.
- Но не хролкой же, дурья твоя башка! - в сердцах воскликнул директор.
- И что теперь? - осторожно поинтересовался толстяк, на которого, по всей видимости, произвело достаточно сильное впечатление упоминание о микробах и гнилой плоти, что однако, к сожалению, не изменило его гнусных намерений.
- О, не тревожьтесь! Это пара пустяков. - заверил я его. - Я сейчас же отмою её тело. У меня есть очень хорошее мыло - французское, с ароматом ванили. Не останется даже запаха хлора. Это не займёт много времени.
- Только поживее. Это надо же было придумать... - сердито буркнул мистер Каннинг и вкрадчиво обратился к жирному извращенцу. - Лорд, прошу, проследуйте за мной в приёмную. Нам с вами надо решить ещё один маленький вопросик. Понимаете, я сразу этого не учёл... А теперь у нас возникло некоторое затруднение.
По всей видимости, мистер Каннинг надеется вытянуть у него ещё больше денег, чтобы было из чего поделиться со мной. Дождавшись, пока они выйдут и скроются в коридоре, я быстро завернул девочку в простынь и осторожно приблизился к двери. Хорошо, что ни одному из них не пришло в голову принюхиваться к её телу, дабы распознать запах хлора, которого здесь нет и в помине. И как только такая чушь пришла мне в голову? Оказывается, чтобы обмануть столь недалёких противников, не нужно быть гением. Когда их голоса стихли в дальнем конце коридора - это значит, что они свернули за угол по направлению к приёмной - я бесшумно покинул мертвецкую с девушкой на руках и спустился на пару ступенек, чтобы пробраться в каморку, где я обитал последние полтора месяца. Окно находится почти на уровне земли и выходит в грязную подворотню, не освещённую ни единым фонарём. Экипаж свина наверняка поджидает его у парадного входа, все остальные двери выведут меня на ограждённый бетонной стеной внутренний дворик, значит, сбежать незамеченным я смогу только здесь.
Не могу вспомнить, как я открывал окно, перелазил через подоконник - оказалось, это очень неудобно делать, когда твои руки заняты каким-то хрупким предметом - как бежал пустынной кривой улочкой между заброшенных сараев и мастерских, как петлял по ночному городу, будто ополоумевший завсегдатай Бедлама по лабиринтам своих бредовых фантазий. Опомнился я, лишь только нырнув под испещрённый ажуром сквозных дыр свод заброшенного дома на другом конце города. Всякий раз, когда я гулял по Лондону - а делал я это крайне редко (ибо как я уже говорил, праздность была чуждым и опасным для меня времяпрепровождением) и только в дождливую погоду, потому что в такие дни на улицах меньше прохожих - я частенько смотрел на этот дом и думал, как славно было бы поселиться там. Оставшись без средств к существованию, я почти на полном серьёзе собирался перебраться туда, и лишь щедрое - как мне на тот момент казалось - предложение мистера Каннинга пожить в подсобке морга избавило меня от этой необходимости. Дом этот в отличие от прочих заброшенных домов Лондона, где частенько селились бродяги, а то и опасные преступники, стоял пустым уже целую вечность. Помимо дурой славы - вы, верно, знаете все эти истории про проклятые места, убийства и привидений - имелся у него и не столь мистический недостаток, а именно - удручающая ветхость, так что, заходя в него, вы ощущали острое головокружение от вида шатающихся на ветру стен и изрешечённого потолка - сквозь него можно было пересчитать все звёзды - что ронял вам на голову остатки побелки, щепки, а порою и гнилые доски. Но сейчас меня мало заботила возможность погребения под стенами рухнувшего дома, ведь у меня были куда более серьёзные проблемы. Пробравшись внутрь, в самую глубь этих руин, я схоронился среди обломков разбитой мебели и, пристроив у себя на коленях украденное мною мёртвое существо, завёрнутое в простынь, затаился, как мышь. Сердце моё бешено колотилось в груди от быстрого бега, так что мне чуть не сделалось плохо - а я-то ещё наивно считал, что у меня крепкое здоровье. Но постепенно дыхание моё выровнялось, и я ощутил совсем не заслуженное и ничем не обоснованное чувство умиротворения. Голова моя была абсолютно пуста, так что я был бессилен здраво обдумать ситуацию, в которую угодил по собственной глупости. Постепенно меня начало клонить в сон, и я впервые за последние полгода смог уснуть без содействия опиума.
2. Отец мой по своему рождению был благородным джентльменом, однако же, вместе с тем человеком, лишённым состояния, и более того - совершенно опустившимся. Растратив всё своё наследство на сомнительные проекты по первой молодости, он разорился, предался пороку пьянства и покончил с собой вскоре после рождения моего младшего брата. А когда не стало и Эдриана - его нашли в Темзе в январе, и та застывшая гримаса отчаянья на его обледеневшем лице по-прежнему посещает меня во снах - здоровье моей матушки окончательно подорвалось, и она смогла пережить его лишь на полтора года. До последнего своего вдоха она твёрдо стояла на том, что произошедшее с Эдрианом это несчастный случай - хоть я и догадывался, что он сбросился с моста сам, не вынеся того, что сделал с ним профессор Вайс - этот добрый старичок, любезно предложивший бесплатно заниматься с ним, а после попросивший Эдриана за свои уроки об одной услуге. И мой пятнадцатилетний, чёрт его побери, брат с тем самоотверженным смирением, что является проклятьем всех членов моей семьи, оказал подонку эту "услугу", что и привела его в итоге на Лондонский мост. Иногда я задумываюсь о том, как горько и печально должно быть моей матушке пребывать в Царствии Небесном в полном одиночестве, ведь вопреки её ожиданиям она не встретила там ни нашего отца, ни своего любимого младшего сына. Да и меня, скорее всего, ей там не видать.
Потеряв всех близких и лишившись последних средств, я был вынужден бросить колледж и искать работу. Конечно, я уже не мог надеяться на то, чтобы стать настоящим врачом, но годы упорного труда и медицинские курсы, что открыл пастор Томпсон для образованных юношей, не имеющих за душой ни пенни - чтобы удержаться там, мне приходилось сдавать по десятку экзаменов ежемесячно, все ночи напролёт проводить над книгами и лезть из кожи вон, чтобы доказать придирчивому преподавателю, что из меня может выйти хоть какой-то толк - я смог добиться того, что меня приняли помощником патологоанатома в городском морге. И вот теперь, проявив это проклятое, неуместное и совершенно бесполезное сочувствие, я разом перечеркнул все свои старания, долгие годы упорного труда, да и всю свою жизнь. Я не только лишился работы и средств к существованию. Это ещё не самое страшное. Как только о моём поступке станет известно, меня объявят в розыск, как похитителя трупов и некрофила. Даже если я попытаюсь обратиться в полицию, мне никто не поверит. Этот жирный толстосум заткнёт им всем рты своими деньгами. А самое смешное, что пока я тут вожусь с этим трупом, тот извращенец уже наверняка нашёл себе другую жертву - мало ли в Лондоне каждый день мрёт хорошеньких нищенок, до которых никому нет дела. Так ради чего же я погубил свою жизнь?..
Проснувшись в сыром углу старого дома, я с трудом смог разогнуть свои кости и подняться на ноги. За эту ночь я и сам едва не окостенел, подобно моему нечаянному бремени, что лежит сейчас у моих ног, завёрнутым в эту отвратительную простынь. Нельзя же так бросать её на полу. С удручённым вздохом я опять поднял тело на руки и осмотрелся, куда бы её тут положить. Пора бы уже привести свои мысли в порядок и принять решение, что делать с ней дальше. Надо поскорее избавиться от неё. Меня и так наверняка скоро поймают. У меня нет шансов скрыться от полиции с трупом на руках. Бросить бы её в реку и дело с концом. А если её оттуда выловят и вновь отправят в покои мистера Каннинга? Я не удивлюсь, если судьба и на сей раз сыграет с этой девочкой такую злую шутку. Впрочем, к тому времени, надо полагать, её несчастное тельце придёт в такое состояние, что на неё уже никакой некрофил не позарится. И всё же нельзя так рисковать. Да и как я могу обойтись с ней теперь столь жестоко? Опять сочувствие? Будь оно проклято. Надо её похоронить. Тогда уже никто не причинит ей зла. Зарыть её в землю. Как можно скорее. Нужно раздобыть лопату и мешок. Но как можно хоронить человека в мешке? Разве она собака? Устроить бы девочке приличные похороны - купить ей нарядное платьице и раздобыть хороший гроб. Нет, я сошёл с ума. Откуда мне взять средства на это? Даже если бы я взял все, накопленные мною деньги, этого было бы недостаточно, к тому же все мои вещи остались на работе, а вернуться туда я уже никогда не смогу.
Пройдя в другой конец дома, я тщательно исследовал там каждый уголок и нашёл огромный комод вполне недурной сохранности. Выдвинув нижний ящик, я хорошенько осмотрел его и кивнул сам себе. А что, пожалуй, и войдёт. Она ведь маленькая, как эльф - если осторожно согнуть колени и склонить головку, она вполне поместится здесь. Как ребёнок в колыбели. Осторожно уложив свою печальную ношу в ящик, я получше укутал её в простынь и поправил волосы, упавшие ей на лицо. Пару мгновений я смотрел на неё, а потом неловко пробормотал:
- Извини...
А затем задвинул ящик, но не до конца - словно беспокоясь о том, что она задохнётся или испугается темноты. Теперь, когда мои руки были свободны, я мог идти на поиски... На поиски чего? Неужели я жду, что мне где-то попадётся пустой гроб и женское платье? Одежду можно будет подыскать на помойке. Безусловно, это не лучший вариант, но мне казалось неправильным хоронить её прямо так. Черви всё равно до неё доберутся - брось я её в землю нагишом или даже упакуй в золотой гроб. Нас всех ждут черви.
Обернувшись на комод перед тем, как выйти наружу, я ощутил томительное, ноющее чувство где-то в области желудка. А что, если вернувшись, я её не найду? Вдруг и сюда заявится какой-нибудь любитель мертвечины? Или её обнаружит полиция? Что ж, значит, так тому и быть. Я и сам могу не вернуться, если меня вдруг схватит констебль - не удивлюсь, если меня уже объявили в розыск. Преодолев себя, я отвернулся и сделал шаг к двери, но сей же миг вдруг резко вернулся обратно к комоду и, спешно выдвинув ящик, принялся одевать на девочку поверх простыни свой сюртук. Пробормотал ещё что-то утешительное на прощанье и только после этого вышел на улицу. Мёртвые не замерзают. Мёртвые, чёрт меня подери, не замерзают. Но какая теперь уже разница?..
Покинув своё убежище, я с бледным удивлением - теперь меня уже трудно было чем-либо удивить по-настоящему - заключил, что на улице глубокая ночь. Значит, я проспал целые сутки. Странно, такого со мной никогда не случалось прежде. Неужели присутствие трупа принесло такое успокоение моей душе, что я и сам уснул, как убитый? Что за ирония. Но ночь это даже к лучшему. Едва ли я отважился бы выйти в город при свете дня. За сутки они, конечно же, успели заявить в Скотланд-Ярд о моём поступке. Интересно, меня просто посадят в тюрьму или всё же повесят? Никогда не задумывался над тем, какая участь ждёт некрофилов.
Уныло шагая по безлюдным улочкам, я как-то незаметно вышел на более чистый проспект к районам, где проживают богачи. Вот уж чего делать не стоит. Здесь наверняка даже ночью царит оживление. У них так много денег, что им не достаточно солнечного дня, чтобы их потратить - для этого им требуется захватить и ночь. Но как ни странно, мне по-прежнему никто не попадался. Словно Лондон вымер. Иногда в детстве я мечтал, чтобы все люди - быть может, кроме Эдриана - исчезли с земли, и тогда я смог бы без страха и смущения гулять, где мне вздумается, заходить в магазины, парки и музеи. Как прекрасен был бы Божий мир, не обременённый человечеством.
Рассеянно озираясь окрест, я удручённо задумался о том, куда же несут меня мои глупые ноги. Мне давно следовало бы свернуть в район победнее и покопаться в каких-нибудь мусорных баках - авось моей мертвячке повезёт, и я смогу сыскать для неё не совсем изношенное платьице. Но вместо того, чтобы искать свалку, я остановился перед блестящей витриной роскошного магазина, внутрь которого такие люди, как я, не посмеют зайти никогда в жизни. Прямо за стеклом на манекене висело изумительной красоты подвенечное платье из искристой парчи, кружева и газа. Мне почему-то вспомнилась иллюстрация из "Смерти Артура" - книгу пришлось продать пять лет назад, чтобы купить новые ботинки, потому что старые однажды утром рассыпались в моих руках трухой - изображающая фею Моргану. Картинка эта будто бы источала сияние, что озаряло моё унылое детство, и заставляла сердце трепетать от предвкушения неизбежной - как мне тогда казалось - встречи с феей, что обязательно должна явиться мне, как и одному из артуровских рыцарей, в сверкающем уборе из цветов и бриллиантовых капель дождя. Но вот и минуло безвозвратно моё горькое детство, а фея из волшебной страны так за мной и не явилась. Вместо этого я брожу по ночному Лондону в поисках обносков, в которых можно похоронить украденную мною из морга покойницу.
На дальнейшие свои действия я смотрел как бы со стороны - обречённо и вместе с тем заинтригованно, словно ожидая, чем же всё это закончится. Рука моя сама собой подняла булыжник с мостовой - их, благо, всегда достаточно на улицах нашего города - и ловко, словно тем только и занималась всю жизнь, запустила его прямо в витрину. И вот уже я, вновь задыхаясь от быстрого бега, несусь по закоулкам и прижимаю к своей безумно колотящейся груди это необъятное ажурно-газовое великолепие, что застит мне глаза и дурманит сладким запахом чего-то доселе незнакомого мне - лилейного, девственного, женского. В столь поздний час в магазине уже никого не было, да и по пути мне не попалось ни единой живой души. Таким образом, моё первое в жизни воровство состоялось вполне успешно. Первое, обмолвился я? Увы, не первое. Как я мог забыть, что только вчера украл покойницу из морга? Похоже, теперь мне только и остаётся, что сделаться самым профессиональным вором.
О, небо, я украл подвенечное платье, которое стоит больше, чем вся моя чёртова жизнь, чтобы нарядить в него покойницу, которую я должен вот-вот похоронить! Наверное, я сошёл с ума. Быть может, нам всем даётся в этой жизни какой-то лимит благоразумия, и люди наиболее строгих правил, живущие в узах своей рассудительности, быстрее прочих растрачивают свой лимит и, единожды сбившись с пути, начинают творить столь полоумные поступки, что и не снились самым отъявленным негодяям?.. Вероятно, вместе с бесчувствием меня покинули и остатки моего разума. Но эта мысль, как ни удивительно, ничуть не огорчает меня. Как было утомительно и печально быть рассудительным и адекватным человеком. Пришла и моя пора сделаться безумцем.
Нет, всё же одна живая душа стала свидетелем моего сумасшедшего бегства. Я бы даже не заметил её, но этот голос - столь странный в своей нечеловеческой интонации, что он скорее должен был принадлежать зверю или ангелу, но никак не человеку - заставил меня остановиться и обернуться на неё. Посреди ночной улочки, измождённо прислонившись спиной к стене, стояла цветочница со своей корзиной. Откуда бы ей здесь взяться в этот час, да ещё и в середине февраля? Где она смогла вырастить свои цветы? Кому надеется их продать среди этой стылой безлунной ночи? А быть может, её породил мой больной разум, от которого теперь мне не стоит ждать ничего хорошего?
Лицо этой женщины напомнило мне всеми позабытую блудницу, обезумевшую от одиночества и смертной тоски. Глаза её, окружённые исчерна лиловыми тенями - только глаза и сохранились на выцветшем, потерявшем всякое выражение лице - горели лихорадочным огнём, изобличающим какую-то хроническую болезнь или же, быть может, пристрастие к тому же зелью, которым я травил себя по настоятельной рекомендации доктора Пейна. Спутанные тёмные волосы с проседью падали на истощённое лицо и обнажённые плечи - платье её было столь изношенно, что тут и там виднелась заморенная, расписанная кровоподтёками плоть.
- Сэр, купите букетик для вашей милой. - повторила она своим чуждым всему человеческому, небывалым голосом и с жалкой улыбкой брошенного ребёнка протянула мне дрожащей рукой пожухлые фиалки с обмороженными лепестками.
Молча я вынул из галстука булавку с перламутровой головкой - последнее, что осталось из некогда богатого гардероба моего отца, который мне пришлось распродать, чтобы не умереть с голода - и обменял на неё этот печальный, потрёпанный, как и его продавщица, букет. Я только что украл дорогое платье из магазина, но не посмел обворовать полубезумную цветочницу. Конечно, это не лилии, но богатый наряд должен компенсировать скромность её погребального букета - в нём моя бедная сворованная покойница и сама сделается краше всех лилий Господних.
Воротившись в наше временное пристанище, я с замиранием сердца кинулся к заветному комоду. Мой воспалённый разум рисовал разные картины - и все до одной ужасно трагичные - её украли, изнасиловали, убили... Но нет же, она ведь и так уже мертва. Однако открыв нижний ящик, я с чувством глубочайшего удовлетворения увидел, что девочка покоится там же, где я её оставил. Очень бережно достав её из этой неудобной колыбели, я принялся примерять на неё платье - конечно, великовато - очень длинные рукава, широко в поясе и груди, да и подол будет волочиться по земле. Впрочем, нет, не будет - ей же не придётся в нём никуда ходить. Будь у меня с собой иголка и нитка - те самые нитки и иголка, что любезно подарила мне миссис Тод в обмен на мой молитвенник с иллюстрациями Густава Доре, имени которого эта тупая трактирщица и не слышала за всю свою жизнь - я бы сам, как умею, подправил платье, чтобы оно лучше на ней сидело. Но нитки вместе с деньгами, документами, а также матушкиной Библией и "Романом о Розе" - двумя последними оставшимися у меня книгами, что я не сумел заставить себя продать - остались в каморке напротив мертвецкой, где я обитал последние полтора месяца. Что ж, придётся оставить, как есть.
Осторожно разоблачив девочку и высвободив её хрупкое тельце от застиранной простыни, я бережно нарядил её в прекрасный венчальный наряд. И вновь острое, как пчелиное жало, чувство стыда заставило моё лицо вспыхнуть, когда взгляд мой ненароком упал на её нагую грудь - а ведь, сколько мёртвых девиц я повидал за эти годы - сочных и спелых куртизанок с распутными телами, которые я безучастно осматривал, вскрывал, омывал, клал в гроб, не ощущая при этом ни смущения, ни вожделения, ни жалости, ни вообще какого-либо человеческого чувства. Так что же со мной теперь? Или я тоже стал извращенцем, как тот жирный скот с сальными губами?..
Я усадил её в трухлявое кресло, обитое выцветшим, некогда алым бархатом - у нас было почти точно такое же, когда ещё мы жили в собственном доме - и она сделалась похожей на прекрасную, сломанную куколку. Платье - слишком большое для её детской фигурки - ещё сильнее подчеркнуло хрупкость девушки, её беззащитность и очень печальную красоту. Она сидела, поникнув белокурой головкой, будто задумавшись о чём-то грустном, а в её миниатюрных ладошках лежал букетик фиалок - таких же мёртвых, таких же оледеневших, как и она сама. И тут я вспомнил, что на её изящной лодыжке всё ещё висит этот проклятый номерок. Сдёрнув и выбросив эту гадость, я обеспокоенно коснулся её окоченевшей стопы - она была холоднее льда - и принялся суетливо растирать её, как делал всякий раз, когда Эдриан прибегал по осени домой с промокшими насквозь, онемевшими от стыни ногами. Но почти сей же миг я опомнился и, мысленно коря себя за этот глупый поступок, поднялся на ноги. Ну, конечно, у неё ледяные ноги - она же мёртвая. И мне уже ничем её не согреть. И всё же печально оставлять её так - босой. Но уж туфелек на её детскую стопу, что меньше эльфийской, мне нипочём не раздобыть. Да и к чему они ей? Моей мёртвой фее больше некуда идти. А если понадобится, я всюду донесу её на руках.
Бережно, как хрустальную, я приподнял её с кресла и, аккуратно придерживая за талию, сделал пару танцевальных шагов, что помнил из безуспешно преподаваемых мне уроков месье Бенедетти - ещё при жизни отца матушка пыталась дать мне хорошее образование, к которому причисляла и танцевальные навыки, ведь была убеждена, что джентльмену без этой способности нечего делать в приличном обществе. Наверное, она была права. Я так и не научился вальсировать, да и светская жизнь мне больше не грозит. Но на сей раз я, по крайней мере, не мог отдавить ноги своей даме, ведь девочка парила над землёй в моих объятьях - её маленькие ножки не доставали до земли, и лишь подол платья стелился в пол, делая её похожей на невесомого призрака. Но, увы, я никогда не верил в привидений - это слишком романтичная фантазия для нашего циничного мира. Она не останется со мной в призрачном обличье. Через некоторое время моя маленькая покойница сгниёт, и я вновь останусь один. Надо поскорее её похоронить.
Смущённый своими более чем странными действиями, я с досадой усадил её обратно в кресло и пробормотал при этом какие-то бессвязные слова извинения. Что более безумно - танцевать с мёртвой или просить у неё за это прощение? Сегодня ты кружишь её в вальсе, а что ты захочешь сделать с ней завтра?.. Нет, как можно скорее. Скорее предать её земле. Ах, ну вот, ещё и подол запылился. Ругая себя последними словами, я присел на корточки и принялся отряхивать её платье. Не дело - отравляться на тот свет замарашкой.
Всё ещё сидя на полу, я поднял на неё взгляд и невольно вздрогнул. Её лиловатые веки были чуть приоткрыты, так что стали видны белки сквозь бледный полог золотистых ресниц. Это всё из-за того, что я не даю ей покоя - то укладываю в ящик, то принуждаю танцевать. Так капризные дети играют со своими куклами. Нервно утерев пот со лба, я плотнее прикрыл её веки и поправил немного растрепавшиеся волосы. Интересно, какого цвета её глаза? Теперь это уже не имеет значения. Очень скоро в её глазницах уютно расположатся трупные черви. Как только я предам её земле, они тут же устроят в её маленьком тельце жилище для своих малышей и выведут новое потомство. Из мёртвого выйдет живое. Жизнь продолжится в смерти. Жизнь всегда продолжается.
Завтра я её похороню. Завтра, потому что теперь уже слишком поздно. Светает. Не могу же я бродить средь бела дня с трупом, наряженным в подвенечное платье. Следующей ночью я найду для неё какой-нибудь ящик или хотя бы мешок. А если и с этим не повезёт, брошу в землю прямо так. Хотя было бы гораздо проще отправить её в путешествие по Темзе, туда же, где пытался обрести покой Эдриан - и пусть моя несчастная Офелия катится ко всем чертям. Но я стал слишком часто употреблять по отношению к ней слово "моя". Это очень опасная ошибка, а их у меня и без того уже достаточно.
Нужно переждать ещё один день. Только бы дождаться темноты. Ужасно похолодало, кровь стынет в жилах. Здесь ничуть не теплее, чем на улице, но, по крайней мере, мы надёжно скрыты от посторонних глаз. Мы? Это слово мне тоже лучше больше не употреблять.
Обследовав дом ещё раз, я нашёл пару диванных подушек, сваленных в кучу на полу. Вполне уютное место для отдыха. Заботливо закутав бледную невесту смерти в свой сюртук, я уложил её рядом с собой и погрузился в беспокойную дрёму. Покойница, приникшая к моей груди, не могла помочь мне согреться, она была лишь ненужным бременем, которое я добровольно взвалил на свои плечи, но сквозь свой тревожный сон я ощущал, как уголки моих губ, уже давно позабывших улыбку, раздвигаются сами собой в гримасе горького счастья.
3. Пробудил меня тяжёлый приступ удушливого кашля. Выпустив девочку из своих объятий, я поспешно отстранился от неё - боялся запачкать кровью её волшебное платье. И платок как назло потерялся. Ах, нет же, он в кармане сюртука, а сюртук на моей покойнице. Зажав рот платком, я изо всех сил попытался перебороть кашель и успокоить дыхание. Как бы кстати сейчас пришлась пара глотков опиума, склянка с которым осталась лежать под подушкой в моей каморке. И отчего я не имел привычки носить его с собой в кармане? Любопытно, что сделает мистер Каннинг с моими вещами после нашей размолвки? Скорее всего, выбросит всё, кроме денег, естественно. Вряд ли он пренебрежёт даже парой шиллингов, что у меня там припасено. А матушкина Библия? А "Роман о Розе"? Если он поймёт их стоимость, то вероятно, попытается продать. Но вполне возможно, что он попросту бросит их в топку. Закусив губу, я попытался отогнать от себя эту мысль. Из всех моих нынешних бед потеря того немногочисленного имущества, что я, можно так сказать, подарил мистеру Каннингу, является наименее тяжкой.
Утерев кровь с губ, я стыдливо покосился через плечо на мирно спящую вечным сном девочку в белых кружевах. Как я смею тревожить её своим гадким кашлем. Вероятно, мне в любом случае рано или поздно пришлось бы оставить мою работу. Это так бестактно и вульгарно - издавать шум и распространять инфекцию. Особенно когда ты работник морга.
Поднявшись на ноги, я печально посмотрел на безмятежно дремлющего ребёнка, что какой-то усмешкой судьбы оказался на моём попечении, и аккуратно поднял её на руки. Пора с этим закончить. Теперь я точно знаю, что делать. На том берегу живёт мой знакомый гробовщик - Диксон - возможно, я сумею уговорить его отдать мне какой-нибудь плохенький гробик для ребёнка. У меня больше не осталось ничего ценного - мой сюртук и ботинки столь изношены, что ими ни за что не получится оплатить столь ценное приобретение, как гроб. Мне придётся лишь надеяться на милосердие Диксона, чего за ним никогда не наблюдалось. Но, быть может, небо сжалится надо мной, и я сумею проводить свою девочку в последний путь, как положено.
Когда мы вышли на улицу, уже сгустились ночные сумерки. Я опять проспал целые сутки. Чем можно объяснить эту перемену в моём режиме дня, в котором сну прежде отводилось не более двух-трёх часов? Ты успокоила мою душу. Когда ты рядом, я мог бы спать целую вечность. Спать столь же крепким и сладостным сном, что и ты.
Теперь дело за малым, нам нужно незамеченными пробраться до пристани и переправиться на тот берег. А уж потом подумаем, как разжалобить Диксона. Наверняка ему уже известно о моих похождениях. Боюсь, что об этом уже судачит весь Лондон. Как хорошо, что матушка на небесах. У меня больше не осталось никого из родни, значит, некому будет за меня краснеть. В одиночестве есть нечто отрадное и утешительное. Так зачем же я так привязался к тебе, моя девочка? Как же мы теперь расстанемся? Нет, об этом ещё рано говорить. Сначала доберёмся до реки.
Пытаясь идти самыми тёмными и безлюдными переулками, вместе со своей скорбной ношей, я уверенно продвигался к реке. Не проще было бы пересечь её через один из многочисленных мостов над Темзой? Но там чересчур много прохожих, даже в этот час. Впрочем, мне и этот путь не удастся миновать без свидетелей. То и дело из туманных потёмок нам навстречу выныривают пьяные оборванцы или гулящие девицы. Некоторые из них провожают меня любопытными взглядами - особенно женщины. Что за зрелище я из себя сейчас представляю? И что они думают об этом эфемерном создании в ореоле белой парчи и кружев, что я бережно несу на своих руках, словно сломанную куколку? Мне уже всё равно, даже если кто-то из них догадается, что в моих объятьях нежится покойница - лишь бы никто не позвал констебля.
Нам всё же удалось без происшествий добраться до реки. А вот и лодочник - как кстати - с тихой руганью привязывает своё утлое судёнышко к пристани.
- Простите, сэр. - набравшись смелости, обратился я к нему. - Не могли бы вы переправить нас через реку? Моя сестрёнка приболела, а врач живёт на том берегу...
Я понадеялся, что в этих потёмках пьяный лодочник не сможет разобрать, что к чему. Она ведь и вправду почти как живая - только тиха и бледна, впрочем, думаю, она и при жизни была такой. Мужчина поднял голову, и я едва не отшатнулся от него. Был он безобразен, горбат и одноглаз - как и положено адскому перевозчику.
- Сестрёнка, значит? - неприятно хохотнул он. - Ну, запрыгивайте. Как же не помочь в таком деле добрым людям?
Осторожно вступив в лодку, я перенёс туда свою драгоценную ношу и пристроился на корме. От взгляда этого типа мне становилось не по себе. Устроив девочку на коленях, я покрепче прижал её к себе и поднял воротник на сюртуке, в который её закутал, чтобы порывистый ветер, гуляющий по реке, не застудил её. "Но она же мёртвая, этим ей уже не помочь", - упрямо твердил мой разум. Однако я уже давно перестал прислушиваться к нему. Насколько я помню, от тех советов, что давал он мне на протяжении всей моей жизни, всё равно не вышло никакого прока.
Когда мы были уже почти на середине реки, лодочник вдруг поднял вёсла и, перегнувшись ко мне, приглушённо прошептал:
- Слушай-ка, парниша, твоя "сестрёнка", как я погляжу, спит, так ты мне пока ответь: за сколько ты купил-то себе такую "сестрёнку"? Может, она и меня заодно обслужит? Перевозка-то через реку - она, знаешь ли, не бесплатная. А по тебе сразу видно, что у тебя в карманах пусто - я такие вещи по глазам всегда читаю. Благотворительность мне, понимаешь, не по карману. Так ты отдай мне её, а? А я тебе взамен дам полбутылки вина и вот ещё сыр, почти целый - пару раз только куснул. Вообще-то ты мне и так должен за переправу, но я малый добрый - угощу по-братски. Вот и ты не жадничай. Тем более видок у тебя, честно скажу, будто ты ща издохнешь. Куда тебе на девку-то лезть, ты вот возьми лучше, пожри. Оно тебе нужнее.
- Что вы себе позволяете?! - возмутился я, но не успел и договорить, как мерзавец уже протянул свои заскорузлые лапы к несчастной, пытаясь силой вырвать её из моих объятий.
Опасно балансируя в ненадёжной лодчонке, мы пару мгновений боролись друг с другом и прежде, чем я сам успел опомниться, мне удалось столкнуть его за борт. Стремительно подхватив вёсла, я как можно быстрее отвёл лодку от отчаянно барахтающегося в реке с бранной руганью перевозчика. Не оборачиваясь на его дьявольские вопли, я усердно грёб к берегу и через пару минут мы благополучно причалили. Ради того, чтобы защитить мёртвую, я готов был убить человека. Это и есть безумие? Не думаю, что этот мерзавец утонет - есть у подобной породы какая-то мерзкая живучесть, как у крыс и тараканов. Не то, что у тебя, маленькая моя. Вода, конечно, ледяная и если у него начнутся судороги, то плохи его дела. Да и без сильной простуды уже не обойдётся. Так что, может, в итоге он помрёт от пневмонии. И всё по моей вине. Но моё профессиональное бесчувствие, вновь вынырнув в добром здравии из самых недр моей души, не позволило мне печалиться об этом более четверти минуты. Я по-прежнему остаюсь безразличен ко всем окружающим меня людям. Ко всем, кроме тебя.
Когда мы сошли на берег, меня вновь одолел тяжёлый кашель. Платок пропитался кровью насквозь. Лишь бы не запачкать твоё платье. Прости, что тебе приходится видеть меня в столь мерзком состоянии. Потерпи ещё немного. Наверное, уже скоро я и сам сделаюсь так же тих и спокоен, как ты. А может, ты тоже умерла от чахотки?
Но что же дальше? Не могу ведь я идти к Диксону с трупом на руках. Хотя, казалось бы, что может быть естественнее, чем прийти к гробовщику с покойником - и примерить гроб на тебя, как платье. Но у меня нет причин, чтобы доверять Диксону - ещё не известно, чем завершится это моё сомнительное предприятие по добыче гроба. С какой глубокой тоской я вспомнил о нашем с тобой убежище - об уютном заброшенном домишке, о старом комоде, где я надёжно прятал мою куколку. Где же мне на сей раз укрыть тебя? Как холодно, как бесприютно в этом мире таким неприкаянным душам, как мы с тобой. Но в тот миг, когда отчаянье почти сломило мой дух, луна, вынырнувшая на миг из-за свинцового смога, окутавшего весь небосвод от края до края, осветила своей мертвецки бледной зарницей невысокое здание ветхой часовенки приблизительно в тридцати ярдах от берега. А ведь я уже и позабыл о ней. Может, нам хоть в этот раз повезёт.
Перебегая из тени в тень, я приблизился к часовне и попытался рассмотреть что-нибудь сквозь пыльный витраж. Похоже, она уже давно закрыта - на тяжёлых дубовых дверях висел заржавелый амбарный замок. Обойдя здание кругом, я нашёл на заднем дворе лопату, уже почти вросшую в землю. Лопата? Ты не находишь это ироничным? Вскоре она нам понадобится по прямому назначению. Ну, а пока можно применить её и для решения более насущной проблемы. Осторожно усадив девочку у стены, я при содействии лопаты сумел-таки через какое-то время сорвать замок с двери. Смотри, как всё славно складывается - завтра я похороню тебя прямо здесь, во дворе часовни, на освящённой земле. Это ведь куда лучше, чем закапывать тебя в какой-нибудь грязной подворотне. Сама судьба привела нас сюда. Осталось только разжиться гробиком для моей принцессы.
Внутри часовни стояла непроглядная тьма, а воздух там был такой затхлый, что меня вновь разобрал кашель. Однако когда луна своим холодным оком заглянула в окно, раскрасив поблёкший от пыли витраж, я смог немного осмотреться и пристроил своё лёгонькое, как пёрышко, бремя на одну из лавок. Всё здесь было ветхим и давно заброшенным. Посредине стоял саркофаг с мощами какого-то святого, по углам прятались скорбные статуи со стёртыми лицами. Какое прекрасное, печальное место. Как раз для тех, кто отвержен этой жизнью. На то оставшееся время, что нам с тобой отведено, оно станет нашим домом. Тебе тут нравится? Мне тоже. Но сейчас мне пора идти. Мы ещё успеем насладиться нашим уединением здесь. Я постараюсь вернуться, как можно скорее. Вот только... Тревожным взором окинув пространство часовни, я так и не нашёл, где бы понадёжнее спрятать мою фею. Изнутри нет никакого замка, а даже если бы он и был, она всё равно не сможет запереть за мной дверь. Что, если сюда забредёт какой-нибудь бродяга? Кто-нибудь вроде того гнусного лодочника. Как я могу так рисковать тобой. И тут мой взгляд упал на саркофаг. Что за безумие?.. Впрочем, безумие отныне, похоже, мой самый лучший друг. Разве не для того он и предназначен, чтобы быть колыбелью для мертвецов? Кто может сказать, в ком было больше чистоты и святости - в каком-то там епископе, жившим пару сотен лет назад, или в моей маленькой мученице? Разве она не сильнее прочих заслужила Божью любовь? А любовь объясняет и оправдывает всё на этом свете. Абсолютно всё.
Собрав все свои силы, я сумел-таки по прошествии нескольких минут сдвинуть крышку саркофага - а я уже начал беспокоиться, что она приделана намертво - и изумлённо воззрился внутрь. Признаться, я был уверен, что меня поджидает неприятное зрелище - истлевшие кости, останки кожи и прочая мерзость - так что я всё это время удручённо гадал, что с этим делать. Но вместо этого моему взору предстала совершенно пустая каменная гробница - даже и пылинки в ней не нашлось - будто она только и поджидала мою нежную святую. Ласково, словно в колыбель, уложив туда девочку, я приладил крышку обратно, но чуть наискось, чтобы осталась небольшая щель - как могу я оставить её одну в темноте без глоточка свежего воздуха?
Припав к крышке, я сдавленно прошептал:
- Потерпи немножко, милая, хорошо? Я скоро вернусь. И, надеюсь, не с пустыми руками.
Распростившись с ней таким образом, я поспешил покинуть часовню и нырнул в густой туман, поднимающийся от реки к центру города. Чем быстрее я со всем управлюсь, тем лучше. Шагал я так быстро, что добрался до мастерской Диксона меньше, чем за полчаса. Но когда до его дома оставалась лишь пара шагов, я удручённо осознал свою оплошность. Сейчас на дворе глубокая ночь, так куда я несусь? Я должен был дождаться утра - того часа, когда все нормальные люди решают свои дела. Но у меня нет времени, и я смертельно боюсь солнечного света, который отныне стал моим врагом, что с кровожадной радостью изобличит моё преступление и выдаст врагам, охотящимся за тем опасным некрофилом, которым я стал в глазах общества. Досадливо сбавив шаг, я всё же продолжил идти по направлению к мастерской Диксона - не назад же мне было поворачивать. По крайней мере, я увижусь с ним поутру, едва он только придёт сюда. Но приблизившись к зданию ещё на пару шагов, я вдруг с учащённым сердцебиением разглядел свет в окне его мастерской. Неужели небо и на сей раз смилостивилось надо мной? Быть может, у него какая-то срочная работа, вот он и засиделся допоздна. Как это мне на руку.
Отчаянно забарабанив в его дверь, я всей душой взмолился, лишь бы и во всём остальном мне также сопутствовал успех. Через некоторое время сам Диксон осторожно приоткрыл дверь - что и неудивительно в такой час - и изумлённо протянул:
- Винсент, дружок? Давненько не виделись. Похоже, это судьба... Но проходи-проходи...
- Мистер Диксон, простите за то, что тревожу вас в такое время. Но это очень важно. Мне нужен гроб. - без обиняков напрямую сказал я, когда он провёл меня внутрь мастерской. - Можно и детский. Вот только... у меня нет денег. И мне даже нечего дать вам в залог, кроме той одежды, что сейчас на мне. Если я когда-нибудь смогу, я обязательно рассчитаюсь с вами... Но у меня нет особой надежды на это. Сгодился бы и самый простенький гробик. Может, у вас что-то найдётся? Уверен, Господь зачтёт вам доброе дело, а я не перестану молиться за вас до конца своих дней.
- Гроб, значит? - после небольшой паузы, протянул мужчина и вдруг неприятно ухмыльнулся. - Что, уже наигрался со своей куколкой? Небось, когда твой цветочек начал смердеть, как отхожая яма, то сразу и всякая охота с ней развлекаться пропала. И то верно, найдёшь себе другую - посвежее.
И с этими словами он залился гадким, вульгарным хохотом, от которого мне сделалось невыносимо тошно, будто меня окатили помоями. Не было ничего удивительного в том, что ему уже обо всём известно. Примерно так я всё себе и представлял. Я больше никогда не смогу смотреть людям прямо в глаза. Все они будут считать меня преступником и извращенцем. А ты, милая... ты тоже думаешь, что я ненормален?
- Я... я ничего с ней не сделал. - тихо вымолвил я, нервно передёрнув плечами от неприязни.
- Да мне и дела-то до того нет. - безразлично отмахнулся Диксон. - Просто забавно вышло. Не ожидал от тебя такого сюрприза. Да хорош тебе уже хмуриться. На вот, хлебни, а то у тебя самого видок, как у мертвяка.
И он протянул мне свою флягу с бренди, но я поспешно отстранил его руку. Никогда в жизни я не имел тяги к спиртному, ведь эта мерзость погубила моего отца.
- А руки-то и впрямь, будто покойницкие. - поёжившись, пробормотал помрачневший мужчина. - Знаешь что, Винсент, голубчик, ты же помнишь, я всегда хорошо к тебе относился. - продолжил он. - Однако ты и сам умный мальчик и понимаешь, что в этом мире не бывает ничего бесплатного. Окажи мне одну услугу и, даю слово, я подарю твоей душечке самый лучший гроб, в котором саму королеву в пору хоронить.
- О чём идёт речь? - настороженно поинтересовался я.
- То, что ты пришёл ко мне именно нынешней ночью - это же перст судьбы. Вот сейчас подъедет доктор Флешер, и я тебе всё обстоятельно объясню. А вот и он! - радостно кивнул Диксон, заслышав глухой стук в дверь.
Когда он отпер, в мастерскую будто крадучись вошёл маленький неприметный человечек с густыми усами и в пенсне. Весь завёрнутый в необъятный плед мышиного цвета, он походил на подгорного тролля, впрочем, щуплое личико его смотрелось столь жалко, воровато и гротескно, что мне в тот миг показалось, будто эта нелепая фигура и вовсе является моей галлюцинацией, спровоцированной невзгодами последних дней, голодом и усилившейся болезнью.
- Кто это, Диксон? Зачем здесь посторонние? - бегая глазками по сторонам, сипловато прострекотал человечек в пенсне.
- Это мой давний приятель. Юноша в стеснённых обстоятельствах, посему и вызвался нам помочь. - приобняв меня за плечи, поведал тот своему приятелю. - Он поможет вам в нынешнем дельце. У меня, знаете ли, Флешер, ревматизм, да там ещё и дождь, похоже, собирается, а парниша крепок, как бык - вмиг управится.
- С чем управится? - холодно осведомился я, смахнув руку Диксона со своего плеча - я всегда питал глубокую неприязнь к прикосновениям посторонних людей. - Объясните мне, в чём дело?
- Понимаешь, малыш Винс, Флешер у нас, как я уже говорил, знатный эскулап, но ему для его исследований не хватает подопытного материала. - начал Диксон. - Так вот ты ему и поможешь разжиться этим самым материалом. А если говорить проще, вы сейчас прокатитесь на кладбище, где ты выкопаешь для него одного свеженького покойничка. Флешеру - мясо, а мне гроб - он же совсем новенький, не больше семи часов в земле. От землицы отряхну, дыры от гвоздей зачищу - и будет, как новенький - хоть в музее выставляй. Времена сейчас тяжёлые, надо уметь делать деньги на всём, что под руку подвернётся.
- Так может, вы и мне потом предложите гроб из-под какого-нибудь покойника? - раздражённо поинтересовался я, ошеломлённый его словами.
- Ну, а какая тебе разница-то? Не самому же в него ложиться. - загоготал Диксон.
- Я... я не стану в этом участвовать! - с отвращением вскрикнул я и вновь закашлялся.
- И этот вот чахоточный "крепок, как бык"? - скептически фыркнул Флешер, со злой иронией кивая на меня.
- Ну, подумаешь, подкашливает чуток. - пожал плечами Диксон. - Так-то он вполне ничего. А ты, Винсент, давай-ка не дури. Кто тебе ещё поможет?
- Я сказал, нет! - замотал я головой, словно пытаясь отогнать дурной кошмар. - Это мерзко.
- Уж кто бы говорил! - зычно рассмеялся тот. - Тебе же не впервой с мертвяками возиться. К тому же Флешер с их помощью изучает медицину. Будет людям жизни спасать. Он же не как ты, ради забавы покойничков тормошит.
- Заткнитесь. Вы ничего не понимаете. Я ухожу. - холодно откликнулся я на это.
- Диксон, нельзя его отпускать! Вдруг он заявит на нас в полицию! - всполошился Флешер. - И зачем вы только, чёрт вас подери, рассказали ему о нас? Ещё и назвали мою фамилию!
- Нет, малыш Винс не посмеет обратиться в полицию. - криво усмехнулся Диксон в ответ. - И он преступник поболе нашего. Слыхали, небось, про некрофила, что давеча из морга дохлую девку стащил? Так это он и есть - собственной персоной. Хорош, не так ли?
- Так что же вы раньше не сказали! - вдруг крайне оживился этот мелкий гаденький человечек, весь задрожав от возбуждения. - Мы же сами можем сдать его в полицию! И получить вознаграждение за это!
- Вознаграждение? - изумился Диксон, а вместе с ним и я, ибо до сей минуты я и не полагал, что моя жалкая шкура хоть чего-то да стоит. - Вы уверены?
- Я только сегодня видел объявление! - продолжил тараторить его сообщник. - Правда, не помню, что там за сумма. Но наверняка не мало. Диксон, у вас есть верёвка? Надо его связать и сходить за констеблем.
- Сейчас найдём! - воодушевлённо кивнул ему Диксон. - Вот уж не думал, что удача сама придёт ко мне в руки! Только, Флешер, учтите, делить будем семьдесят на тридцать. В конце концов, это же благодаря мне мы его схватили.
- Что?! - возмутился его приятель. - Только пятьдесят на пятьдесят! Да вам в одиночку с ним не справиться! Он же сбежит от вас.
- Ну, ладно, шестьдесят на сорок. - нехотя уступил Дикстон, но Флешера это решительно не устраивало.
Я не стал дожидаться, пока они придут к какому-то соглашению на этот счёт, а потихоньку отступил назад и нащупал на столе небрежно оставленный там Диксоном топор.
- Пропустите. - глухо прошипел я, прервав их перебранку и, набычившись, выставил перед собой своё оружие. - Мне уже терять нечего. А вот вы ещё можете выкупить свои жизни ценой моей свободы.
- Проклятье, Флешер, всё из-за вас. - зло процедил сквозь зубы Диксон, и по его взгляду я понял, что он так просто не сдастся. - Удумалось же вам рядиться, будто бабе на базаре. А теперь мы рискуем потерять всё.
Не давая им времени, чтобы обдумать ситуацию и найти какой-то способ одолеть меня, я подбросил стоящий рядом табурет прямо в Диксона и напролом кинулся к двери, по пути угрожающе замахнувшись на смертельно побледневшего докторишку, который тут же и обмяк от страха. Отлично, был я некрофилом, теперь ещё осталось сделаться убийцей. Хотя вряд ли этим уже кого-то удивишь.
Я боялся, что эти двое будут меня преследовать, но, похоже, у них всё же не хватило духу кинуться за мной в погоню. Сделав пару кругов в отдалении от часовни и убедившись, что за мной нет хвоста, я возвратился в наше сумрачное пристанище. Кто бы мог подумать, что за мою поимку назначать вознаграждение? Мне казалось, такой чести удостаиваются только самые прославленные маньяки. Неужто в Скотланд-Ярде боятся, что я, не удовлетворившись одной жертвой, выйду на ночные улицы города, чтобы отлавливать и убивать молоденьких девушек для насыщения своего нездорового аппетита? Интересно, что такое рассказал им обо мне мистер Каннинг, что они так всполошились? А если к этому ещё прибавится повесть этой смертельно перепуганной парочки дельцов, которые не меньше моего смахивают на некрофилов, и в полиции узнают, что я теперь вооружён топором, то тогда моя цена, вероятно, возрастёт ещё сильнее. Ну, наконец-то моя чёртова жизнь стала хоть что-то стоить.
Итак, я вернулся в нашу печальную обитель ни с чем. Мне так и не удалось раздобыть гроб. Как было с моей стороны наивно надеяться на чью-то бескорыстную помощь. При помощи лопаты я подпёр дверь в часовню и сдвинул к входу пару лавок. Едва ли это спасёт нас в том случае, если кому-нибудь станет известно о моём местонахождении, и всё же так я чувствую себя немного спокойнее. Только после этого я осторожно сдвинул крышку саркофага и с облегчением увидел, что моя спящая красавица цела и невредима. Мертва, конечно, но всё же цела. Прости, я такой неудачник. Не справился даже с этим лёгким делом. Не смог достать для тебя гроб. Надо было прикончить этих ублюдков и забрать один из гробов Диксона. Но куда уж мне браться за такое. Ты простишь меня? Я обязательно что-нибудь придумаю. Конечно, я мог бы оставить тебя прямо здесь, в этом саркофаге - чем не королевская гробница для принцессы? А если вдруг сюда забредёт какой-нибудь странствующий паломник и преклонит колени перед твоей могилой, Бог обязательно ответит на его молитвы - ведь ты, моя маленькая святая, наверняка восседаешь там, у ног самого Христа и поёшь Ему свои псалмы. Может, для того Он и забрал тебя к Себе в столь нежном возрасте, в твоём расцвете, чтобы ты была рядом с Ним. Бог тоже влюблён в тебя.
Но нет, нет, я не могу положить тебя в эту каменную коробку. Ты должна быть погребена в земле, как принято у всех христиан. Что, если кто-нибудь придёт сюда и догадается открыть крышку? Что, если какой-нибудь подонок надругается над твоим прахом? Нет, я положу тебя в гроб и закопаю во дворе. Там уже никто до тебя не доберётся. Только черви. Но даже они не столь страшны, как люди. Я найду для тебя гроб. Я обязательно что-нибудь придумаю. Доверься мне.
Я твержу это на разные лады и ласково обнимаю ту, которой уже безразличны мои заверения. Она же не слышит меня. Ей всё равно. Так зачем ты появилась в моей жизни? Зачем лишила меня моего бесчувствия, когда сама ты уже не способна ни на какие чувства?
Так глупые дети обнимают свои игрушки, жадно прижимают их к себе, ища в тех утешение. Глотая слёзы, я притягиваю к себе безжизненное, как осколок льда, тельце моей маленькой феи и вдыхаю лилейный аромат её невесомых волос. Постепенно ко мне приходит умиротворение. Пленительный покой без надежды на будущее. Мы оба с тобой мертвецы. Нас ничего не ждёт впереди. Наше счастье, наши мечты, наши страхи и потери - всё уже в прошлом.
Положив топор рядом на пол - я убью любого, кто попытается нарушить наш покой - я лёг в саркофаг вместе со своей девочкой, и она безмятежно приникла к моей груди. Гробница заменит нам брачное ложе. Но у нас не будет брака, не будет любви, не будет счастья - они нам ни к чему. Спи спокойно, дорогая, я не потревожу твой покой. Уже никто не причинит тебе зла. А завтра я придумаю, где раздобыть для тебя гроб. Я упакую тебя с таким тщанием, что ты отправишься в своё последнее путешествие, как куколка в красивой нарядной коробочке, посланная в подарок Богу. И пусть все ангелы Небесного Царства любуются тобой. Ты заслужила их любовь.
4. ...Но почему я допустил, чтобы Эдриан в одиночестве посещал эти проклятые занятия? Почему я посчитал, что пятнадцатилетний мальчик сможет постоять за себя в случае опасности? Почему я не раздобыл денег, чтобы устроить моего брата в нормальную школу? Как я мог поверить в искренность этого проклятого профессоришки, когда тот заверял меня в своём бескорыстном желании нам помочь? И почему в тот вечер, когда плачущий навзрыд Эдриан открылся мне, я не нашёл каких-то важных, правильных слов утешения, которые навсегда бы избавили его от необоснованного чувства вины? Почему я не обратился в полицию с заявлением на этого чёртова извращенца? Почему не заметил, как той злосчастной ночью Эдриан покинул наш дом и направился к Лондонскому мосту? И почему, наконец, после того, как моего несчастного брата выловили из вод Темзы, я не убил собственными руками того мерзавца, из-за которого всё это произошло? Да, знаю, это бы уже не вернуло Эдриана. И всё же почему, почему, почему?!
Теперь я знаю, как всё было. Моё молчание, мои сухие глаза, мои неловкие и сдержанные слова утешения - всё это смутило Эдриана и заставило его поверить в то, что я виню его самого во всём случившимся с ним. Мне не хватило слов, чтобы выразить, как болит моя душа за него, как я виноват перед ним, что не смог его защитить. Я боялся обнажить свою слабость перед младшим братом и не смел проронить ни слезы. Я был собранный и спокойный, как бесчувственная глыба льда. Этих холодных слов и неуклюжего объятья было недостаточно, чтобы спасти его. Я должен был прижать к себе моего бедного мальчика, целовать его ноги и молить о прощении. Эдриана убили не стылые воды Темзы и даже не старый извращенец, надругавшийся над ним. Эдриана убил я сам - своим проклятым бесчувствием.
А теперь я должен уложить в гроб ещё и её - эту хрупкую девочку, что даже младше моего брата. Отчего бы, милая, нам не обменяться местами - тебе жить под ясным солнцем, танцевать и любоваться цветением маргариток, а мне лежать спокойным и совершенно бесчувственным на дне могилы?.. Спокойным? О нет, смерть не принесёт мне покоя. В аду я буду веками искать своего бедного младшего брата. На каком кругу преисподней растёт дантов лес самоубийц? Но я не посмею поступить, как Эдриан - я не отвергну свою окаянную жизнь, хоть она и сама всегда отвергала меня, как неугодного, постылого ухажёра. Я доиграю свою жалкую роль до конца и покину сцену только, когда мне это позволит Господь - и тогда я приму смерть, как символ Его прощения, как Божий поцелуй. Мне нельзя своевольно идти туда вместе с тобой, милая моя. Я не заслужил эту награду. Нам не суждено соединиться ни в жизни, ни в смерти. Небо не подарило мне радости встретить тебя в те благословенные дни, когда ты ещё дышала этим воздухом и на бледных губах твоих играла улыбка. Чем я столь прогневил Бога, что мне отказано в таком счастье, как любить тебя - живой? Нежность маленькой нищенки, в чьих глазах я увидел бы своё отражение - неужели это так много? Но мне не дозволено даже этого. Хотя разве не я сам отринул жизнь и заперся в морге с трупьём? Не стало ли это моим добровольным жертвоприношением, которым я попытался искупить свою вину за то, что не спас Эдриана? И теперь всю свою оставшуюся жизнь я обречён укладывать людей в гроб. Но как мне проститься с тобой, моя маленькая? Я не могу потерять ещё и тебя.
Уронив лицо на ладони, я сидел на краю гробницы и не смел оглянуться на покоящуюся там девушку. Какое-то противное чувство и привкус соли во рту заставило меня опомниться от тяжёлого забытья, и я сплюнул на пол свой сломанный зуб и пару капель крови. Чуть больше года назад мои зубы стали крошиться, как те ракушки, что мы с Эдрианом собирали в детстве. А ведь я ещё не стар, но мои зубы уже гниют. Я стыжусь разговаривать с людьми и не смею улыбаться - вдруг они заметят эту мерзость. Зажав ладонью рот, я ощутил, как в глазах защипало от едва сдерживаемых слёз. Я и вправду отвратителен. Урод, которому самое место на погосте. Как мне стыдно, что ты видишь меня таким. Была бы ты жива, ты бы уже убежала от меня с отвращением. В этот миг, когда с моих ресниц всё же скатилась пара крупных слезинок, мне почудилось, словно кто-то коснулся моей спины. Нервно обернувшись, я устало воззрился на мою умиротворённую покойницу. Это ты, ангел мой, коснулась меня своей доброй рукой, чтобы утешить мою горечь? Похоже, я схожу с ума. Мне хотелось поцеловать твои тонкие пальчики, нежное прикосновение которых стало бы для меня самой великой наградой, но я не посмею коснуться тебя своим гадким ртом с гниющими зубами. Таким уродам, как я, позволено целоваться только с червями. Уже скоро придёт и мой черёд отправиться на свидание с ними.
Но теперь я точно знаю, что делать дальше. Было бы слишком проблематично искать для тебя гроб. Значит, я сделаю его сам. В часовне достаточно крепких скамеек - если разломать их на доски, вероятно, мне удастся сладить из них недурной гробик. Осталось только разжиться инструментами. У меня есть топор, но без гвоздей, молотка и пилы мне никак не обойтись. Придётся мне опять идти на ночную охоту. Быть может, на сей раз мне повезёт, и я сумею ограбить какого-нибудь плотника - не у Диксона же мне просить помощи. Да и к тому же это будет не воровство - как только я справлю твои похороны, я обязательно верну инструменты хозяину. А теперь, прости, мне надо идти. Потерпи ещё немного, скоро твои скитания по этой бесприютной, жестокой земле окончатся. Я скоро возвращусь и возьмусь за работу, а ты покуда спи спокойно, моя милая Элейна... Нет, нельзя давать имя мёртвой. Это ещё хуже, чем приручить бродячую собаку - собака, по крайней мере, жива, а моя возлюбленная - труп.
На улице ужасно похолодало, но тело моё уже давно настолько окоченело, что я почти перестал что-либо ощущать. Рубашка моя после суток проведённых в гробнице в объятьях трупа отсырела, а теперь на промозглом ветру она вмиг покрылась слоем инея. Будь я прежним собой, наверное, уже издох бы от этого мороза, но человека, у которого есть какая-то важная цель, не так-то просто затащить в могилу. Мне ещё рано умирать. Кто ещё кроме меня похоронить мою девочку? Надо идти вперёд. Среди запертых на ночь мастерских мне обязательно попадётся столярная. После непродолжительных блужданий среди потёртых домов, я наконец отыскал сарайчик плотника. Осталось только взломать дверь. Но тут за моей спиной раздался разъярённый собачий лай. Испуганно обернувшись, я попятился и вжался в дверь, оробев от вида крупного пса с сверкающими безумной яростью глазами. Сейчас эта тварь перебудит всю округу. Или хуже того - загрызёт меня. И чего ты только от меня хочешь, вшивая гадина? Думаешь, мои косточки такие сладкие? Они, наверное, тоже гнилые, как и мои зубы. И почему я только не догадался прихватить с собой топор? Сейчас он пришёл бы кстати. Хотя я едва ли могу представить себя сражающимся с бродячей псиной. Признаться, я всегда их побаивался. Да, я не только урод и некрофил, я ещё и отменный трус.
Пёс тем временем приблизился ко мне на достаточно опасное расстояние и, поведя носом, вдруг поджал хвост, а затем неожиданно отступил с ужасом в своих жёлтых глазах. Что это значит? Неужели я так провонял мертвечиной, что сумел напугать его? Или это гнилой запах моей собственной окостеневшей плоти - столь гнусный и нечеловеческий, что ни одна живая тварь не может его вынести? Так или иначе, как ни странно, столь устрашивший меня враг с жалобным скулением попятился назад и умчался прочь во мрак. Но едва ли у меня было время и силы, чтобы задумываться над значением этого события. Повезло - и на том спасибо. Замок на двери оказался достаточно хлипким, так что мне без особого труда удалось с ним справиться. Да и неудивительно, ведь в сарае почти не было ничего ценного - пара гнилых досок и ржавые инструменты в запущенном состоянии. Но мне сгодятся и такие. Горсть вполне сносных гвоздей и пила без пары зубьев, но пойдёт и такая. А вот молотка не нашлось. Придётся забивать гвозди топором. Припрятав пилу под жилет и разложив гвозди по карманам, я спешно покинул сарай и с облегчением пустился в обратный путь. Но по дороге я свернул не в тот проулок и неожиданно оказался в весьма неприятном районе, куда бы мне меньше всего хотелось попасть.
Как-то в прошлом году мистер Каннинг пригласил меня с собой в одно, как он тогда выразился, "приятное местечко", которое оказалось публичным домом. Когда я догадался, куда он меня привёл, меня охватил благоговейный ужас, и я поспешно сбежал оттуда, за что был впоследствии жестоко осмеян мистером Каннингом, который с тех пор неоднократно злорадно припоминал мне тот случай. Мне показалось странным, что почтенный отец семейства - как-никак целая дюжина отпрысков - имеет привычку посещать подобные места. Но его, похоже, ничуть это не смущало и он откровенно заявил, что миссис Каннинг уже не так хороша, а я, по его уверению, и сам всё пойму, когда женюсь и проживу с его на этой земле. Однако я решительно не желал понимать и уж тем более принимать такие вещи, за что мистер Каннинг начал меня ещё сильнее высмеивать и желчно подшучивал надо мной, намекая на то, что мне, возможно, и вовсе не интересен женский пол. Могу представить, что он скажет теперь, после произошедшего. Наверняка он с охотой станет рассказывать всем встречным о том, что я не ходил к проституткам только потому, что предпочитал мертвецов. Но какое мне до этого дело?
Однако тот район, куда я угодил сейчас, ещё хуже места, в которое меня водил мистер Каннинг. Я слышал прежде, что где-то есть такие заведения, но не задумывался об этом всерьёз. А теперь зато убедился в том, что это правда. Здесь всё было, как на Хеймаркете, только с той разницей, что свои услуги тут предлагали мужчины - в основном молоденькие, симпатичные юноши, но было немало и джентльменов совсем уже не первой свежести. Какое удручающее зрелище. И кого они тут ждут в эту стылую, промозглую ночь? Как печально и горько проводить свою жизнь за таким занятием. Впрочем, не печальнее, чем вскрывать трупы в морге.
Я уже хотел повернуть назад, но, обратившись вспять, увидел того самого пса, что давеча загнал меня в угол. Его силуэт чётко прорисовывался на фоне залитого бледным фонарным светом перекрёстка. Не знаю, что хуже - мериться силами с бродячей псиной или прогуляться по этому содому - но в итоге я предпочёл последнее. Угрюмо повесив голову, чтобы ни с кем не сталкиваться взглядом, я ускорил шаг и, не обращая внимания на их вульгарные оклики, припустился трусцой по тротуару. Казалось бы, этим всё и закончится - неприятная прогулка, навевающая грустные мысли о тщете человеческого бытия, по завершению которой я возвращусь к своей спящей принцессе. Но тут меня поджидал ещё один гадкий поворот судьбы. Когда я уже почти покинул этот грязный район и свернул на проспект, над моим ухом послышался знакомый голос, и чья-то рука цепко схватилась за моё плечо.
- Винсент, мальчик мой, вот так встреча!
Нервно вздрогнув, я обернулся и встретился взглядом с противно ухмыляющимся мистером Личем. А он-то, что здесь забыл? Впрочем, это вполне ожидаемо. Вероятно, когда ему не удаётся разжиться "мёртвенькими мальчиками", он готов довольствоваться и живыми.
- Как же давно мы не виделись, сынок. - прогнусавил он, склонив ко мне своё лицо и обдав меня запахом лука и спирта. - А я по тебе скучал. Мы же друзья, Винсент, не так ли? Я вот всегда был твоим другом, хоть ты меня и обижал. А вышло всё, как сказано в Писании: покуда ты искал сучок в моём глазу, у тебя самого выросло там целое бревно. Осуждая меня за мою слабость, ты поступил ещё хуже и устроил целый скандал на весь Лондон. Нет бы, тишком справлять свои дела, прямо не отходя от рабочего места, а ты зачем-то её украл. И охота была возиться? Мог бы прямо в морге всех испробовать - там всегда разнообразие - а ты по глупости лишился такой славой работёнки. А эта твоя Офелия скоро сгниёт к чертям, и останешься ты ни с чем...
- Отпустите. - глухо пробормотал я, не желая слушать эти мерзости, и попытался вырваться из его рук, но он лишь крепче ухватился за меня.
- Ты не больно-то рыпайся, сынок. - гадко оскалился старик. - Нам с тобой ещё есть, что обсудить. Не то сейчас же крикну мальчишкам, чтобы позвали констебля. Местные не шибко любят с полицией связываться, но как узнают, что ты маньяк, так будут только рады тебя сдать властям. Так что веди себя смирно, договорились? Я же зла на тебя не держу и ничего дурного не мыслю. Просто хочу, чтобы ты мне по старой дружбе свою кралю показал. Ты не бойся, я без задней мысли. В прежние-то времена я, конечно, всех перепробовал - выбор, благо, там был богатый - да мне больше мальчики по вкусу, в них есть такая прелесть, что и словами не передать. Так что мне на твою покойницу любопытно поглядеть просто, как на красивую безделушку в витрине магазина - неужели и вправду так она хороша, что ты по её милости вконец разума лишился. Хотя... говорили, она ещё совсем кроха. А девчушки в таких нежных летах чем-то даже походят на мальчиков. Было бы весьма интересно такую попробовать... Она же у тебя ещё не совсем там сгнила? Идём-идём, покажешь всё, как есть. И учти, мальчик мой, ты не вправе отказать мне. Мы с тобой теперь товарищи.
Смерив его досадливым взглядом, я решил сделать вид, что согласен, а чуть позже как-нибудь отвязаться от него. Коротко кивнув, я повёл мистера Лича в обратную сторону от часовни и принялся прикидывать, как лучше избавиться от этого навязчивого попутчика, а он, крепко ухватившись за моё предплечье, с довольным видом последовал за мной, видимо, посчитав, что ему удалось загнать меня в угол. Мне совсем не хотелось с ним драться, но, по всей видимости, у меня не было другого выбора. Есть у меня, конечно, при себе тупая пила, но что мне делать с таким нелепым оружием - отпиливать ему голову? И почему мне вечно не везёт? Как меня вообще угораздило наткнуться на него в этот час в таком ужасном месте? Может, я и вправду проклят небом, оттого и идёт в моей жизни всё наперекосяк?
А пока я предавался этим унылым мыслям, мистер Лич вновь завёл со мной разговор:
- И чего это ты так пригорюнился, мальчик мой? Всё молчишь да молчишь. Расстроился из-за своей голубушки? И то верно, нехорошо как-то у ребёнка любимую игрушку отбирать. Так мы бы с тобой могли и сами, без твоей малышки управиться со всем. Ты ведь понимаешь, Винсент, сынок? - склонившись к моему уху, дрожащим голосом прошептал этот мерзавец и ещё сильнее сдавил мою руку. - Я думаю, мы с тобой столкуемся. Отчего твоё милое личико так осунулось, а кожа... - и он положил свою дряблую руку мне на щёку. - ...сделалась так холодна, и некогда ясные глазки сверкают столь красивым, нездешним светом, как бывает только у людей, стоящих одной ногой в могиле? Таким ты мне даже милее прежнего. Если бы ты не трепыхался - ужас как не люблю, когда упираются и вопят - и вёл себя тихонько, как мёртвенький, так мы бы с тобой вполне сдружились. А покойница твоя пусть остаётся тебе. Ну, что скажешь, мальчик мой?
- Хорошо. - бесстрастно ответил я, обратив взор в его гнусно поблёскивающие бледные зрачки. - И где мы этим займёмся? Что мне нужно делать?
- Сейчас-сейчас, милый, только сыщем укромный уголочек, чтобы нам никто не помешал. - сбивчиво зашептал распалённый старик, потащив меня за собой в ближайшую подворотню. - Доверься папаше Джеймсу. Я ведь всегда тебе говорил, что ты просто чудо, как хорош собой. Знаешь, ты похож на архангела Михаила с открытки, что миссис Лич стянула в книжной лавке - я же тебе рассказывал, бедняжка страдает клептоманией, и как бы я её ни колотил, никак не исцелится от этой пагубной привычки. Так вот, ты просто копия Михаил. Как погляжу я на эту открытку, так и млею - ну, до чего же соблазнительно намалёван. А ты даже, пожалуй, ещё лучше всякого архангела. Я всегда дивился, и чего это ты с твоим милым личиком и таким стройным, упругим, гибким телом сидишь на этой паршивой работёнке. Тебе бы баб соблазнять, а не трупьё в морге вскрывать. Мужчины тоже ведь, знаешь ли, могут шлюхами стать и недурственно на том обогатиться. Есть ведь не только те оборванцы, которых мы с тобой сейчас видели. Тебя бы откормить да одеть поприличнее, и ты сделаешься краше всякого франта из этой дворянской сволочи. А уж там ты на свой выбор можешь обслуживать хоть баб, хоть мужиков - что больше по сердцу придётся. Ты всем сможешь приглянуться. Эти богатые дамочки - они просто страсть, какие изголодавшиеся. Таким ты точно придёшься по вкусу. Да и среди ихних джентльменов на тебя охотники сыщутся. Ты главное, не зевай и из всего научись извлекать пользу. Послушай моего совета, сынок, используй свою юность, пока она у тебя ещё есть. Ты ведь на этом только выиграешь - и сам развлечёшься, и деньжат заработаешь. А уж дохленьких девчушек ты всегда себе сыщешь - были бы деньги... Ну, вот мы и пришли. Смотри, какое славное местечко. Ты пристройся-ка сюда на ящики - только лежи смирненько, как твоя покойница, и чтоб мне ни-ни - а уж папаша Джеймс сам всё сделает, так что ты и сам в накладе не останешься...
Но прежде чем он успел договорить, я резко развернулся и, схватив старика за его сальные волосы, со всей силы ударил того головой об стену, а когда он выпустил мою руку, отшвырнул его на те самые ящики, что ему так приглянулись.
- Ах ты, ублюдок! - разразился он руганью мне вслед, когда я со всех ног кинулся прочь от него. - И всё равно тебя схватят! Полиция! Полиция! Помогите! Сукин ты сын, а я ещё к тебе, как к родному относился! Да чтоб ты сгнил вместе со своей дохлячкой!
Содрогаясь от омерзения и страха, я нёсся со всех ног по ночной улочке - быстрее, быстрее, быстрее укрыться под кровом нашей благословенной обители в твоих ледяных объятьях. Как отвратительны живые люди - их больные страсти смердят, как преисподняя. Отчего Бог ещё не уничтожил наш гадкий мир, эту великую выгребную яму? Неужели для нас есть ещё какая-то надежда? Бежать сделалось невыносимо тяжело, но я не смел сбавить шаг. Нет, я не боялся повторить судьбу несчастного Эдриана - старик был не сильнее меня и не смог бы ни к чему принудить меня против моей воли - но я так испугался, что нас с тобой могут разлучить. Если он всё-таки докричится до полиции или выследит наше с тобой убежище... Меня смертельно страшит всё, что может нарушить наше уединение и повредить этой хрупкой иллюзии жизни, что я веду с тобой, моя дорогая Элейна, под кровом нашей часовни.
Невольно опустив взгляд на бегу, я изумлённо увидел, как по моей жилетке расползается тёмное пятно, а, расстегнув её, разглядел, что вся рубашка моя в крови. Ах, ну да. Кажется, пила во время этого отчаянного побега прорезала ткань и полоснула по моей коже - а я и не заметил. С некоторых пор я перестал ощущать боль, чувство голода и холод. Я вполне готов к смерти. Но всё же, как дурно, что я так измарался. Что ты теперь скажешь обо мне? На кого я стал похож?.. Такой кавалер не достоин моей спящей феи в подвенечном наряде. Если не забуду, надо будет перед твоими похоронами раздобыть для себя свежую сорочку.
Возвратившись в часовню, я старательно забаррикадировал дверь и с отчаяньем ребёнка кинулся к моему единственному утешению - к нежному ангелу, что покоится в чужой гробнице и терпеливо дожидается, покуда я смастерю для неё колыбель. Мне так мучительно хотелось обнять тебя и, прижав к груди, выплакать всю свою боль, свой страх и отчаянье. Но я не посмел - боялся замарать тебя своей кровью. Пришлось разорвать свою рубашку и сделать из неё перевязку. Рана была неглубокой, но сильно кровоточила. Пусть я и не чувствую боли, но было бы неприятно лишиться сознания от потери крови. Да и нельзя замарать нашу святую обитель.
А теперь я наконец могу взяться за дело. Едва ли я имею хоть какие-то навыки в столярном ремесле, но ради тебя я должен приложить все усилия. Стараясь работать как можно тише, чтобы не нарушать покой моей возлюбленной, я принялся осторожно готовить доски для её будущего гроба. Я решил не укорачивать их по длине, так что размеры её последней обители пришлись бы и мне по росту. Пусть у неё будет достойный гроб, а не какая-то детская утлая коробочка. Мне бы очень хотелось уметь вырезать красивые узоры по дереву, чтобы украсить твой гроб, но, увы, я не имею к этому таланта. Единственное, что я могу сделать - это прибить к крышке найденное здесь распятие. Какая жалость, что я не выучился на гробовщика. Но я постараюсь. Я сделаю всё возможное. Ведь ты достойна самого лучшего. Чем ещё я могу искупить свою вину? Перед тобой, перед Эдрианом - перед всеми, кого я не спас. Это моё последнее дело в сём мире - проводить тебя на небо. После этого я готов низвергнуться в бездну ада на встречу с моим дорогим младшим братом. Сможет ли он простить меня? Можно ли вообще простить бесчувствие? Я прочитаю ответ на этот вопрос, заглянув в опустевшие глазницы Эдриана - он один вправе судить меня.
5. ...Но почему я не чувствую трупного запаха?
Я проснулся среди ночи на полу среди досок и разбросанных повсюду инструментов. Не знаю, сколько я проспал - сутки, двое, а может, лишь пару часов. Руки мои были покрыты мозолями, занозами и измазаны кровью - всё-таки плотник из меня вышел неважный. Утерев руки грязной тряпицей, которая ещё совсем недавно была моей рубашкой, я подошёл к усыпальнице, где по-прежнему сладко дремала моя украденная фея. И только в этот миг, любуясь её спокойным, прекрасным, как мечта, ликом, я впервые задумался, почему она до сих пор не тронута тлением. Сколько уже дней прошло с нашего побега? Конечно, сейчас довольно холодно, но этого недостаточно. Работая в морге, я регулярно менял лёд для своих безмолвных подопечных, покуда мои собственные руки не превращались в пару ледышек. А она по-прежнему свежа, как майская роза. Смертельно бледна, но всё же свежа. Ни трупных пятен, ни того тонкого аромата разложения, которым я уже успел пропитаться насквозь за эти годы работы с мертвецами. Даже букетик фиалок, что я купил ей недавно, уже пожух и завял, а она подобна цветущей лилии - чиста и благоуханна. Но что я делаю? Принюхиваюсь к её изящному тельцу, к безмятежному личику, к пушистым локонам. Прости меня за эту пошлость и грубость. Быть может, ты и вправду святая и твоего блаженного тела никогда не коснётся тление и распад? Или разум мой помутился настолько, что органы чувств обманывают меня, и я не ощущаю запаха разложения, не вижу следов тления, потому что моё обоняние и зрение одурманены жестоким бесом безумия? Как знать, может, для всех остальных ты уже смердящий и полуразложившийся труп и лишь я один в своём сумасшествии способен любоваться твоей красотой. Как мне самому определить степень своего помешательства?
Однако сейчас у меня есть более насущная проблема. Гвозди - я почти все истратил, а ведь работа ещё не продвинулась и наполовину. Их изначально было недостаточно, так я ещё и погнул пару из них - попытался выпрямить и совсем сломал. Какой же бездарный гробовщик достался моей печальной принцессе. Мне ужасно не хочется тебя вновь покидать, я боюсь расстаться с тобой даже на пару минут. Но ничего не поделаешь - я должен доделать начатое. Вот только... мне стыдно тебя просить об этом, но ты не обидишься, если я заберу ненадолго свой сюртук? От рубашки моей совсем ничего не осталось, а идти на улицу в одном жилете мне стыдно. Холод меня уже не пугает, но как подумаю, что попадусь в таком виде кому-нибудь на глаза, меня передёргивает от отвращения к себе самому. Я и так стал похож на грязного бродягу. Прости меня за это. Я надеюсь, ты не успеешь сильно замёрзнуть. Обещаю, я вернусь очень быстро. И наконец доделаю свою работу.
Получив безмолвное согласие от моей Элейны, я стыдливо снял с неё сюртук и, прикрыв крышкой её ложе, покинул часовню. Лишь бы никто не забрёл сюда в моё отсутствие и не увидел тот чудовищный кавардак, что я навёл на полу часовни. Я устроил плотницкую мастерскую прямо посреди Божьего дома. Но разве Ты сам не был плотником? Так, может, Ты всё же попытаешься меня понять? Ведь кроме Тебя никто не сможет оправдать моего безумия.
Гвозди. Гвозди. Куда же мне идти? Как тут страшно, как гадко. Я хочу как можно скорее спрятаться в нашей часовенке на руках моего мёртвого ангела. На этот раз я всё-таки прихватил с собой топор - довольно с меня всех этих Диксонов и Личей, которые хотят продать меня полиции или заставить изображать из себя "мёртвенького мальчика". Всю свою жизнь я пресмыкался и потворствовал чужим желаниям - довольно с меня. Уж если вы нарекли меня маньяком, так не удивляйтесь, что я теперь вынужден бродить по ночному городу с топором. А что ещё остаётся человеку, которому не осталось никакого места на этой земле? Я готов зарубить кого угодно, лишь бы раздобыть эти чёртовы гвозди. Вот только в этот глухой полуночный час мне на пути не повстречалась ни единая живая душа и уж тем более с гвоздями. Проходя мимо покосившегося заборчика, я споткнулся - кажется, ноги уже совсем отказываются держать меня - и, оперевшись на него плечом, наткнулся на торчащий из досок гвоздь. Попытался вытащить его оттуда, но лишь попусту сорвал ноготь. Попробовал подцепить другой топором, но тоже безрезультатно. Всё это походит на какой-то дурной сон. Бесконечный нелепый кошмар, от которого я никак не могу пробудиться. Опустившись на колени, я уткнулся лбом в проклятый забор и едва не разревелся, как в детстве. Впрочем... а разве я имел такую привычку в детстве? Не помню, чтобы я плакал до встречи с тобой, маленькая моя. Даже на похоронах Эдриана. Моё сердцем было камнем, но от присутствия мёртвой феи оно расцвело и поросло сорной травой неведомых мне доселе чувств. И мне захотелось плакать, плакать всю свою оставшуюся жизнь.
- Сэр, купите цветочков для вашей душеньки!
Этот пугающе нереальный, удручающе знакомый голос заставил меня очнуться и, в ужасе обернувшись, я увидел её - ту самую увядшую, как и её букеты, цветочницу с глазами вампира. Конвульсивно содрогнувшись, я вскинулся на ноги и испуганно прижался к забору. Откуда она здесь взялась? Ей-то, зачем переправляться на этот берег? Она мой морок, явственное доказательство моего безумия, следующее за мной по пятам.
- Сэр, купите букетик. - протянув мне засохшие маргаритки, промолвила женщина с отсутствующей улыбкой. - Порадуйте свою любимую.
- Мне не нужны цветы. Мне нужны гвозди. - сипло пробормотал я, смиряясь со своим сумасшествием и не отвергая порождённого моим больным разумом фантома.
Цветочница медленно воздела руку с маргаритками и указала куда-то в сторону с видом древней пророчицы. А когда я проследил за её дланью, то увидел скобяную лавку через дорогу. И почему я её раньше не заметил? А я тут готов был биться головой об этой треклятый забор и зубами вытаскивать из него гвозди. Или может, лавка появилась здесь по волшебству, что сотворила эта потрёпанная ворожея? Когда я перевёл взгляд обратно, туда, где стояла цветочница, то её уже и след простыл. На этот раз я даже не почувствовал удивления. Да, конечно, это была моя галлюцинация. Что в этом может быть странного, ведь я уже совершенно точно сошёл с ума. Главное, чтобы скобяная лавка была настоящей, а не очередным плодом моего ополоумевшего воображения.
Вновь отыскав на земле булыжник, я разбил ещё одну витрину и запрыгнул внутрь магазина. В этот раз было немного сложнее, ведь гвозди не дожидались меня прямо на витрине, так что мне пришлось пошарить на полках. Но к счастью, я вскоре сумел их отыскать и, прихватив сразу пару пачек - неизвестно, сколько ещё я их погну - спешно покинул лавку. Этой ночью небеса, видимо, решили смилостивиться надо мной, и мне не пришлось никого рубить топором ради гвоздей. Пробегая каким-то грязным двором, я неожиданно с изумлением увидел среди белья, что сушилось между двух близстоящих домов, прекраснейшую рубашку из дорогого шёлка - словно сшитую на меня. И кому только пришло в голову оставить здесь такую красивую вещь? Наверное, какая-то нерадивая прачка забыла перед сном унести богатые вещи своих хозяев. Как жаль, что ей достанется из-за меня. Но я должен хорошо выглядеть на похоронах моей невесты. Я не могу оскорбить её память. Помимо рубахи моё внимание также привлекло одеяло, отделанное кружевом - такие обычно дарят новобрачным. Вот чего недостаёт моей спящей принцессе - когда я закутаю в него мою Элейну, ей станет тепло и уютно даже в гробу. Стащив пару этих красивых вещиц, я поспешил домой к своей милой - сегодня мне есть, чем её порадовать. Да, я всё-таки стал вором. Но отчего-то я почти не чувствую стыда. Всё же это так приятно - когда тебе есть ради кого жить и даже ради кого воровать.
- Ты только посмотри, что я тебе принёс! - с порога радостно объявил я и, на ходу сняв с себя сюртук, поспешил укутать мою девочку, чтобы поскорее её согреть, а поверх укрыл прекрасным одеялом. - Теперь ты точно не замёрзнешь. Правда, на нём очень мягко лежать? Я рад, что тебе понравилось. Извини... сейчас я приведу себя в порядок. - смущённо пробормотал я, опустив взгляд на свой наряд.
Как это было грубо и некорректно - предстать перед ней в изодранном вдрызг жилете, надетым на голое тело. Наверное, я ужасно её огорчил. Долгие годы нищеты заставили меня позабыть о моём благородном происхождении и сотворили из меня неотёсанного плебея, не имеющего никаких понятий о приличии. Но я исправлюсь, милая, я обещаю.
Облачившись в новую сорочку, я сразу почувствовал себя увереннее, словно ко мне возвратилось некогда утерянное человеческое достоинство. Но тут внезапно, покуда я поправлял на себе рубаху, за моей спиной раздался жуткий гогочущий возглас:
- Ага, попалась, голубка!
В ужасе обернувшись, я увидел на пороге часовни какого-то оборванца, который, суетливо подхватив что-то с пола, засунул это в свой большой залатанный мешок. Как я мог забыть запереть дверь?! Я был так возбуждён от радости своих приобретений, что это совсем вылетело у меня из головы. Эта оплошность может дорого нам обойтись. Что ему здесь нужно? Если он сделает ещё шаг, то сможет разглядеть, что в открытом саркофаге кто-то лежит - уж больно заметны эти пышные белые кружева на фоне пыльной серости часовни. Пытаясь заслонить собой своё сокровище, я выступил вперёд и бросил взгляд в сторону. Топор лежит в паре шагов от меня на полу. Если не будет другого выхода, мне придётся сделать это. В конце концов, я бесчисленное количество раз вскрывал мёртвых людей в морге. Так ли велика разница между ними и этим голодранцем?
- Кто вы? Зачем вы сюда пришли? - дрогнувшим голосом выкрикнул я, слегка продвинувшись в сторону топора.
- Ох, сэр, а я и не заметил вас. - весело ответил тот. - Ну и темень же тут. Я вот, с вашего позволения, гнался тут за одной красавицей - чуть ли не весь Лондон, чертовка, обежать меня заставила. Но оно того стоило. Отродясь такой жирненькой не видал. Понимаете, сэр, это моё ремесло. Я охочусь за лучшими крысками Великобритании. - с этими словами он тряхнул своим мешком, откуда доносился какой-то противный писк. - На них сейчас большой спрос - кто берёт на обед, другие в качестве домашнего питомца, а есть одна затейница с Хеймаркета - так она их знаете, куда пихать наловчилась?.. - гадко расхохотался он. - Так может, сэр, и вы себе прикупите парочку? Или хотя бы эту красотку? Ох, и хороша, клянусь мамашиной могилой, вы сроду краше крыски не видали.
- Уходите. - тяжело сглотнув, хмуро промолвил я. - Мне не нужен ваш товар. Да у меня и денег нет.
- Возьмите, сэр. - продолжил гнуть своё приставучий крысолов. - Я дорого не беру. Всегда ведь можно сыскать, на что обменять. Потом же пожалеете, что упустили такую хорошую сделку. У меня в мешке все самые лучшие крысы города - можно сказать, всё ихнее крысячее дворянство. Да ежели бы самой королеве понадобилась крыска, то и она бы точно пришла ко мне и заплатила бы настоящим золотом. Потому что нельзя упускать такой товар - никогда ведь не знаешь, на что они, суки, сгодиться могут. Купите, сэр, не пожалеете. Я много с вас не возьму - уж больно вы мне понравились - а для хорошего человека я с себя последнее сниму. Ну, берите же. Я для вас не пожалею эту жирненькую красавицу - свеженькая, только миг назад пойманная, хороша - просто пальчики оближешь. А вот ботиночки у вас, сэр, вполне ещё даже ничего. Мне бы точно в пору пришлись. Или взять хотя бы ваши волосы. - с этими словами мерзкий бродяга приблизился ко мне вплотную и запустил свою грязную лапу мне в волосы. - Очень хороший товар - я в этом толк знаю. У вас же нет блох? По вам видно, что вы хорошего рода. Грязноваты они, конечно, но на ощупь довольно недурны, достаточно густые, да и цвета приятного. На дамский парик оно, естественно, маловато будет - любят же эти твари всякие куафюры крутить. А у вас тут, верно, не более фута. Но на добротный парик для джентльмена в самый раз пойдёт. Эти плешивые франты очень боятся лишиться дамского внимания по старости лет, вот и готовы себе на башку хоть мочалку приделать. За такую красоту они щедро заплатят. А вам, что за печаль - новые вырастут, ещё гуще прежних. В ваши-то годы вы и без волос красавцем будете. Ну, так я срежу их, да? Сейчас только лезвие достану...
- Убери от меня свои руки! - зло процедил я и, присев на пол, расшнуровал ботинки, после чего отдал их ему со словами. - Вот, возьми. И убирайся отсюда.
- Как же приятно иметь дело с таким человеком! - обрадовался крысолов. - Сэр, но вы же забыли о своей покупке. Вот, держите. Только полюбуйтесь, как хороша! Она точно королева среди всех английских крыс.
Пока я за шкирку выставлял его из часовни, он успел пихнуть мне в руку нечто тёплое, мерзкое, живое - какой-то гнусный трепыхающийся комок мяса и шерсти. Едва выйдя за порог, я поспешил отбросить от себя подальше эту дрянь, а та едва не цапнула меня за руку. Да, конечно, мне ещё не хватало умереть от столбняка. С отвращением я отмыл руку в бочке с ледяной дождевой водой, что стояла у водостока, и вернулся обратно в часовню. Скорее загородить вход, сдвинуть оставшиеся лавки к двери, чтобы в нашу святую обитель больше не проникли никакие полоумные крысоловы со своими питомцами. Как подумаю, что эти мерзкие писклявые твари могли добраться до тебя, мой ангел, меня начинает бить конвульсивная дрожь. Но теперь мы в безопасности. Присев на край саркофага, я удручённо опустил взгляд на свои ноги. Ужасное зрелище. Чтобы не оскорблять тебя, я поспешно снял свои дырявые носки и отшвырнул их в другой угол. Едва я обзавёлся новой рубашкой, как тут же лишился ботинок. Но в этом мы с тобой, по крайне мере, равны. Теперь мы оба босы, как Адам и Ева, ступающие нагими стопами по невинной зелени первого сада. Когда мы отправимся в твою страну фей, нам и не понадобится никакая обувь - мы будем гулять босиком по вечнозелёной траве под яблоневыми деревьями Авалона. Там мне уже нечего будет стыдиться.
Теперь, когда я раздобыл гвозди, можно продолжать работу, но эта тяжёлая ночь и пугающая встреча с гнусным крысоловом вконец меня измотала, так что мне требуется слегка восстановить силы. А завтра я доделаю твою колыбель. Усталость взяла надо мной верх, и я бессильно пристроился в наше печальное небрачное ложе рядом с моей малышкой. Как нам уютно под этим чудесным одеялом, что источает аромат ванили. Мы спрячемся под ним от всех ужасов мира живых - и они больше не потревожат наш смертный сон. Доброй ночи, моя леди. Вечной ночи тебе, моя Элейна. И она отвечает мне своей холодной улыбкой.
6. Сомнений нет, теперь я знаю это совершенно точно. Да, я безнадёжно безумен. Сегодня по пробуждению я услышал, как мой мёртвый ангел тихо молвил нежнейшим из всех слышанных мною голосов:
- Поцелуй меня, любовь моя.
Девочка не разомкнула вежд, и слабое движение восковых губ её было едва различимо для моего взора, но этот голос - пусть и слабый, как колеблемое ветром пламя свечи - ясно звучал в моих ушах, отчётливее всякого звука в мире сём. Испуганно отшатнувшись от любезной моей покойницы, я в благоговейном ужасе удалился в другой угол часовни и несколько раз ударил себя ладонью по лицу - чтобы отрезвиться от этого морока, а заодно и наказать. Да, я заслужил наказания - ведь чем является эта галлюцинация, как не моим тайным, извращённым вожделением, которое я отказываюсь принять разумом. Похоже, мозг мой - некогда ясный и трезвый - разлагается и гниёт даже быстрее, чем её хрупкое тельце. Как страшно и горько наблюдать за тем, как сам ты сходишь с ума. Быть может, "мёртвенькие мальчики" мистера Лича тоже молили его о поцелуе в воображении старика? Как знать, с чего начинаются подобные мерзости? Неужели я тоже вскоре стану, как он? Нет-нет, я всеми своими оставшимися силами отрицаю и отвергаю подобную гнусность. Я признаю смиренно, с горьким стыдом, что глубоко и нежно влюблён в мёртвую, но никогда это чувство не заставит меня надругаться над ней. Да и разве есть что-то общее у любви и похоти? Неужели невозможна любовь вне плоти, любовь, не ведающая низких желаний - да и вовсе не желающая ничего для себя самого? Так откуда же пришла ко мне эта мысль о поцелуе? Кто говорил со мной её устами - моя собственная испорченная натура или бесы преисподней, посланные окончательно погубить мою ничтожную душу? Это ведь из сказки. Да, принц целует свою спящую красавицу, свою мёртвую Белоснежку, и она оживает для счастливой жизни с ним. Но это не про нас, душа моя. Не для того я украл тебя из морга, чтобы пытаться вернуть из Божьего Царства на эту грешную землю, а лишь затем, чтобы достойно похоронить твоё несчастное тельце, обеспечив тебе вечный покой в обители червей. Но как тяжка, как невыносимо тяжка эта задача. С каждым днём мне всё невыносимее мысль о расставании с тобой. Оттого я так растягиваю наше прощание и уже второй раз переделываю этот проклятый гроб, как будто это имеет какое-то значение. И в те минуты, когда боль моя от предстоящей разлуки с тобой особенно сильна, на меня вновь находит это помутнение и начинает мерещиться, будто кожа твоя теплеет, а на ланитах играет бледный румянец. Душа моя противится нашему неизбежному прощанию и воображает совершенно безумные вещи, тщась обмануть и жизнь, и смерть. Но у нас нет никакого иного выбора. Ты должна быть похоронена, а я обязан продолжать своё бессмысленное существование под этим небом, где до меня никому нет дела. Если не эта мёртвая девочка, то ради кого ещё мне жить на свете? И когда ты окажешься в земле, куда податься моей бесприютной душе?
Чтобы хоть как-то справиться с этими сводящими меня с ума мыслями, я вновь берусь за свою работу и мучительно медленно, растягивая это занятие, как нищий ребёнок украденное лакомство, доделываю твой гроб. Он получился достаточно вместителен и просторен. В нём бы вполне хватило места нам обоим. Примеряясь к нему, я ложусь внутрь и какое-то время остаюсь в нём, отрешённо созерцая потолок часовни в кружеве паутины. На какой-то миг я будто бы лишился чувств - а может, и уснул - но, сколько времени минуло с моего обморока, я не ведаю, да и какое значение имеет для нас с тобой теперь время. Устелив гроб чудесным одеялом с кружевами, я бережно укладываю мою хрупкую куколку внутрь и долго любуюсь горькой красотой этой картины. Ах да, ещё фиалки - увядшие, засохшие трупики цветов, на фоне которых ты выглядишь ещё свежее и прелестнее, как ангел первой весны. Теперь ты готова к своему венчанию со смертью. Примерив крышку - на сей раз подходит идеально - я отставил её в сторону. Нет, ещё рано. Оставим погребение на завтра. Коснувшись губами подола твоего платья - это самое большее, что я посмел себе позволить - я забрался в опустевший саркофаг, лишённый твоего морозного присутствия. Мне нужен сон. Не знаю, где взять силы, чтобы перенести гроб во двор и выкопать могилу в промёрзлой земле. Душа моя истощена безмерно от скорби, но и плоть тоже едва жива. Без какой-либо видимой причины я ощущаю боль во всём теле, и каждое движение даётся мне с трудом. Быть может, сон хоть немного обновит мои силы, чтобы их хватило по крайней мере на твоё погребение. Как много я стал спать в последнее время. Наверное, скоро я усну насовсем.
***
Сегодня, когда ты коснулась меня своей рукой - о да, я знаю точно, рука твоя не случайно упала, потревоженная каким-то движением извне, но ты сама, сама дотронулась до меня - я осознал наконец, какую ошибку едва не совершил. Зачем нам земля, черви, лопаты и ямы? Путь к тебе домой, в твою страну фей лежит через реку. Я стану твоим кормчим, и мы поплывём по гнилым водам Темзы, пока не пересечём границы мира мёртвых и не вступим на блистающий Авалом. Да, Элейна, душа моя, я слышу тебя. Они уже заждались тебя там. Королевство твоё тоскует по своей принцессе, у нас больше нет причин медлить. Сегодня мы вернёмся туда, откуда когда-то пришли.
Из последних сил толкая перед собой твою колыбель, я покинул среди морозной полуночи нашу мирную обитель. Нам больше не потребуется укрытие. Все наши горести и опасности остались позади. Ах, милая, ты только посмотри на эту красоту. Небо в твою честь устроило бриллиантовый снегопад, и весь воздух стал подобен хрусталю. От этого так больно дышать, но боль эта приносит мне счастье, и я улыбаюсь окружающей красоте, что убивает, убивает всё, что осталось во мне от человека. Опять мою глотку сдавили стальные когти кашля, и кровь из уст хлынула фонтаном на непорочность блистательного снега. Но в сей миг даже это зрелище не смогло омрачить нашего торжества. Кровь моя розами расцветает на заснеженной земле - этой ночью даже самые уродливые вещи сделались прекрасными, так что я плачу от счастья, словно впервые осознав, как дивен и благ Господень мир.
Ещё немного усилий и мы достигнем реки. Какое счастье, что часовенка наша стоит невдалеке от воды. На преодоление большего расстояния мне бы точно не хватило сил. Смотри, Элейна, ангел мой, как красива эта ночь. Луна подглядывает за нами из-за туч, любуется твоей безмятежной красотой и кутает реку в пленительный полог искристого тумана. Даже грязные воды Темзы сделались нынче подобием Млечного пути, по которому наша ладья отправится в небеса.
Мириады ледяных игл впились в мою плоть, когда я вступил в воду и осторожно повёл за собой твою колыбель. Мне не пришлось грести - река сама понесла нас к небесам. Руки твои ласково обвивают меня за шею и укладывают рядом с собой на дно нашей колыбели, застеленной одеялом из снега и ангельских крыл. Сплетя руки и сердца воедино, мы любуемся приближающимся небом и пересчитываем звёзды, что снежинками слетают на наши ресницы и слезами катятся по скулам. Ангелы, пролетая мимо, заглядывают в нашу колыбель и вручают свои всепрощающие поцелуи - у одного из них лик Эдриана - и сердце моё рыдает от любви к Богу, Который отпустил моего брата из преисподней и позволил занять заслуженное им место среди воинства небесного. А после мы слышим дивный хор, приветствующий возвращение своей госпожи из мира страданий, где ты была обречена блуждать те тринадцать лет, что именовались твоей жизнью. И подняв голову, я вижу, что знобкий туман моего прежнего мира рассеялся, и передо мной предстала в лучах восходящего солнца твоя благостная зелёная страна. Вот они - идут берегами с венками в руках - твои сёстры в цветочных уборах. Бережно поднимая тебя из колыбели - время снов миновало, душа моя, - я ступаю босыми стопами на землю, поросшую росистой травой, и вижу идущую нам навстречу королеву фей. Да, это она - наша цветочница с неземным голосом и корзинкой увядших цветов - там, на земле все феи когда-то были блудницами и торговали своей юностью и любовью, как погибшим розовым бутоном. Теперь она прекрасна, как сон. Лохмотья обратились бархатом и парчой, бледность лица засияла перламутром, а спутанные волосы поросли цветами. Простерев к нам свои длани, матерь твоя молвила дивным голосом, от звучания которого сердце моё проросло милосердием, словно орошённое Господними слезами:
- Мир тебе, благородный рыцарь Гавейн. Ты доблестно исполнил свой подвиг до самого конца и возвратил мне мою милую дочерь, схоронив её от всех опасностей вашего злого мира. В благодарность за твою отвагу и смирение я позволяю тебе навсегда остаться в нашем краю. Оставь в прошлом свои печали и скорбь. Пришло время песен и весны.
Учтиво поклонившись королеве, я обратил свой любящий взор на тебя, ангел мой, и ты улыбнулась мне ясной улыбкой, распахнув свои вежды цвета... Ах, нет-нет, я никогда никому не раскрою тайну цвета твоих нежных очей. И когда ты приникла ко мне, и когда я склонился к тебе, наши губы встретились, как нетленные розовые лепестки в эдемском саду, и тепло твоих трижды благословенных уст растопило лёд моей души и исцелило от слепоты мой дух. И пробуждённый от бесконечно долгого сна своей жизни, я сумел наконец-то уразуметь, что это и есть воскресение, а всё, бывшее со мной прежде, являлось смертью.
Так, значит, покойником всё это время был я сам?..
Эпилог.
Из газетных сводок.
"...Каких только загадок и тайн не хранит в своих водах всем нам знакомая и в то же время такая непостижимая старушка-Темза. На рассвете девятнадцатого февраля лодочники заметили странное судёнышко, приставшее к берегу, в котором обнаружилась прекрасная юная пара - молодой человек приятной, хоть и несколько болезненной наружности, лет двадцати пяти на вид и совсем молоденькая девочка в подвенечном платье, которой можно дать не больше четырнадцати. Молодых людей можно было принять за спящих, но по их свинцовой бледности и отрешённому выражению лиц нетрудно было догадаться, что они мертвы. Несмотря на ранний час, очень многие мастеровые и торговцы находились неподалёку, так что мы имеем многочисленные свидетельства очевидцев этой странной находки. Лодка, в которой прибыли мёртвые новобрачные - толпа тут же окрестила красивую пару, Ромео и Джульеттой - при ближайшем рассмотрении напоминала собой не что иное, как гроб. Тем удивительнее было, как в столь ненадёжном судёнышке они продержались на воде и не ушли на дно. Странная конструкция вынесла вес их тел - хотя и истощённый юноша, и эфемерная девочка весили не так уж много - и даже невзирая на свою громоздкость, легко плыла по поверхности реки, словно при содействии какой-то волшебной силы, так что впору задуматься, что за чудесная древесина использовалась для неё. Трагичная красота молодой пары навела многих на мысль, что они совершили двойное самоубийство - подобные вещи уже не новость в наш безбожный век, особенно, когда речь идёт о юных и обездоленных, стеснённых нуждой и гнётом суровых родителей. Однако столь печальная на первый взгляд история на сём не завершилась. По стечению обстоятельств - или был то промысел Божий? - на пристани в этот час оказался доктор Хаммер, который, осмотрев тела, заключил, что девушка жива и находится в коме. Сколь отрадно, что хотя бы одна юная душа уцелела в этой трагедии. Но всё же горько становится на душе, как подумаешь, что почувствует бедняжка, когда узнает, что её возлюбленному повезло меньше, чем ей. Но будем надеяться, что сила духа, коей наделены юные сердца, поможет ей справиться с этой потерей и продолжить свою жизнь. Девушку отвезли в больницу, и доктор Хаммер самолично взялся за её лечение. Все мы желаем бедняжке скорейшего выздоровления и надеемся, что как только она очнётся, мы узнаем больше подробностей об этой загадочной истории...".
"...Установлена личность давешнего "Ромео", выловленного на днях из Темзы. Им оказался печально известный нам по причине недавнего скандала Винсент Ламб - тот самый юный некрофил, укравший из морга, где он проработал пять лет, труп девушки. Как мы можем понять, именно её и обнаружили вместе с ним, из чего напрашивается мысль, что, возможно, молодой человек ещё в морге установил, что та жива. Как показало вскрытие, Ламб скорее всего умер от истощения - в первую очередь нервного и, конечно же, физического. Судя по состоянию его желудка, он уже давно не ел, а также страдал от туберкулёза в запущенной форме. Учитывая отсутствие обуви и его лёгкий наряд, неудивительно, что молодой человек мог простудиться и умереть. Хотя эффектное появление у пристани в лодке-гробу в компании похищенной им девочки выглядело, как качественно поставленная театральная сцена, словно всё было подготовлено им заранее, и юноша знал, что умрёт. Мистер Каннинг - непосредственный начальник Винсента Ламба свидетельствует, что молодой человек всегда был странным, замкнутым, а ко всему прочему страдал от тяжёлой опиумной зависимости, из чего мистер Каннинг делает вывод, что тот вполне мог и раньше иметь пристрастие к мертвецам. Хотя после последних событий уже никто не может сказать наверняка, с какой целью он похитил девушку из морга. Как заключил доктор Хаммер, осматривающий её после госпитализации, на её теле отсутствуют следы насилия - девушка совершенно чиста и нетронута. Что же за странным некрофилом был мистер Ламб, если так и не решился ничего сделать со своей жертвой? Чего ожидался маньяк? Да и был ли он вовсе маньяком? По рассказам миссис Тод, у которой квартировался Винсент Ламб до прошлого декабря, молодой человек жил очень уединённо, никогда не водил к себе ни друзей, ни женщин - последнее по утверждению некоторых неудивительно во свете его увлечения мертвецами. Также у нас есть свидетельство мистера Лича, бывшего коллеги Ламба, который рассказал нам, что случайно встретил его в те дни, когда тот украл девушку. По его словам, Ламб вёл себя неадекватно - избил и ограбил бедного старика. Так являлся ли несчастный юноша развращённым преступником или попросту был болен душевно? Если молодой человек догадался, что девушка жива, то почему не обратился в больницу и не сделал ничего, чтобы помочь ей прийти в себя? Если же думал, что она мертва, и коли уж он и вправду был некрофилом, почему не надругался над бедняжкой? Вопрос на вопросе, а ответ мы могли бы надеяться получить лишь от его "Джульетты", когда та придёт в себя - если бы только она не пребыла в коматозном состоянии всё это время. Родственников у Ламба нет, пока что его тело покоится в городском морге под присмотром мистера Каннинга, который был бедному юноше вместо отца. Какая горькая ирония жизни и смерти, дамы и господа! Вчера работал в морге, сегодня - сам стал его постояльцем. Нам никогда не стоит забывать, что все мы лишь странники и пришельцы на этой земле...".
"...Хоть миф о романтической подоплёке этой истории отчасти развеян после установления личности Ламба, которого многие по-прежнему считают некрофилом, его спутницу всё также все зовут Джульеттой, ибо иного имени нам не известно. Вчера к нам поступило обнадёживающее известие, что "Джульетта" очнулась. Однако, по всей видимости, у девушки амнезия, что и не удивительно после всего, что бедняжка пережила. Врачи с сожалением заключают, что наша несчастная "Джульетта", похоже, не в себе и, вполне возможно, что и до этих событий она была не совсем здорова душевно. Имени своего девушка не знает, да и вовсе не отвечает ни на чьи вопросы. Только твердит постоянно: "Где мой рыцарь? Где же рыцарь?". Нам остаётся лишь гадать, кого бедняжка подразумевает под рыцарем. Кто-то утверждает, что тут и гадать нечего, что её рыцарем, безусловно, является Винсент Ламб. Однако, как мы можем понять, всё это время после её похищения из морга и до их прибытия по Темзе, девушка находилась без сознания, а значит, не могла видеть своего похитителя - или спасителя, как знать? Или же они были знакомы прежде, и всё было ими спланировано? История становится всё более загадочной, и у нас нет никаких зацепок, так что мы уже почти теряем последнюю надежду найти истину. Кем же были на самом деле Ромео и Джульетта из Темзы - маньяком и его жертвой или всё же тайными возлюбленными?..".
"...Очередная сенсация! Не успели мы обрадоваться тому, что "Джульетта" пришла в себя, как спустя сутки девушка исчезла из больницы. Что это - новое похищение или же она сама сбежала оттуда? Некоторые даже подозревают доктора Хаммера, хотя, как всем известно, это человек с безупречной репутацией. Полиция, а также немало добровольцев кинулись на поиски девушки, но пока всё безрезультатно. Вероятно, её утомили бесконечные расспросы и навязчивое внимание посторонних людей. Но что если бедняжка, лишившаяся памяти, очередной раз станет жертвой нового маньяка? Мы так же не можем исключать возможность того, что девушка попросту вернулась к своей семье после того, как смогла вспомнить что-то из своего прошлого. Недоумеваем и ждём новых вестей...".
"...Прошло уже больше недели после появления темзенских Ромео и Джульетты, однако история эта не перестаёт будоражить наши умы, дразнить любопытство и разжигать воображение. Сегодня до нас дошла новая шокирующая новость - тело Винсента Ламба исчезло из городского морга. Так и хочется покачать головой и вопросить мистера Каннинга, что же за порядки царят у него в заведении, что оттуда чуть ли не каждую неделю исчезают трупы. Очень многие люди - чуть не половина Лондона, начиная от дворян и до последнего бедняка - намеревались посетить похороны Ламба. Едва ли бедный юноша смел надеяться, что удостоится такого внимания после смерти. Скандальная история некрофила, обросшая слухами, так увлекла наших соотечественников, что похороны обещали быть весьма людными, словно речь идёт о выходце из королевской семьи. Полиция уже была напряжена в ожидании беспорядков. Многих дам, к слову, очень заинтересовало это событие по той причине, что очевидцы утверждали в один голос, что молодой человек был весьма хорош собой - они надеялись, что гроб будет открыт, и они смогут полюбоваться несчастным. Но в итоге все мы лишены этой возможности. Неужели Ромео и Джульетта воссоединились? Что означает исчезновение Ламба? Неужели кто-то, вдохновившись его собственным примером, выкрал тело юноши из морга - не забывайте о том, что он был, как мы говорили ранее, весьма красив, хоть и болезнен видом, что, однако частенько нравится маньякам такого свойства. Или же он, как и его "Джульетта", оказался жив и, очнувшись от летаргического приступа, сбежал из обители мёртвых, дабы встретиться с возлюбленной? Даже утверждения мистера Каннинга относительно того, что вскрытие безусловно доказало, что молодой человек мёртв, уже никого не убеждают. Также мы можем предположить и вовсе безумную вещь - что если сама невменяемая "Джульетта" выкрала тело своего недавнего похитителя из морга? Нам уже ничему не следует удивляться. Похоже, истина так и останется сокрыта. Но коли наша медицина находится на столь плачевном уровне, что живого не могут отличить от мёртвого, то можем ли мы с вами быть спокойны? Что, если кто-нибудь из нас с вами окажется завтра в морге на месте несчастной "Джульетты", и коли нам не посчастливится подобно ей быть своевременно похищенными, то не ожидает ли нас чудовищная участь быть погребёнными заживо? Невольно припомнишь истории Эдгара По. Не менее устрашает перспектива быть украденным из морга каким-нибудь маньяком. Кто знает, скольких ещё некрофилов вдохновит эта странная история?
Но всё же давайте не будем заканчивать на такой тревожной и печальной ноте. Как знать, может, наши прекрасные Ромео и Джульетта всё-таки сумели обрести своё счастье - в жизни или хотя бы в смерти. Кто-то из медработников пошутил, что эта прелестная девочка, что была не от мира сего, вернулась в свою страну фей и, быть может, прихватила с собой Винсента Ламба, который тоже, похоже, был не совсем в себе. Что ж, после всех недавних таинственных событий невольно уверуешь в любую небылицу. Берегите себя, уважаемые дамы и господа, и берегите своих близких, чтобы их у вас никто не смог похитить - ни в жизни, ни в смерти.