Аннотация: Теперь не умирают от любви - насмешливая трезвая эпоха. Лишь падает гемоглобин в крови, лишь без причины человеку плохо. Теперь не умирают от любви - лишь сердце что-то барахлит ночами. Но "неотложку", мама, не зови, врачи пожмут беспомощно плечами: "Теперь не умирают от любви..." Юлия Друнина.
Он вошел в её жизнь легко и солнечно, сделав всё вокруг похожим на сказку. Заканчивался октябрь, но ещё ни слезинки не обронило небо, воздух был прозрачным и звонким, а деревья щедро сыпали золото к их ногам.
Он называл её Птицей. Она сама чувствовала, что у неё выросли крылья. Жаль, что нельзя было увидеть их в зеркале. Но она-то знала, что они есть, такие огромные и невесомые, ослепительно сияющие на солнце. Может это осень соткала их из солнечных нитей и наполнила весь мир волшебством?
Утром, едва проснувшись, она улыбалась от того, что его рука касалась её щеки. Поздним вечером с нетерпением ждала его возвращения, чтобы вновь услышать низкий глубокий голос, проникающий в самую душу. Он тихо говорил: ?Привет, Птица?, и они долго целовались в маленькой прихожей, утоляя поцелуями жажду нежности. Потом проходили в комнату. Он брал гитару, и в бархатной тишине ночи её душа плыла по невидимым волнам мелодий, стекавших с серебряных струн.
Он научил её радоваться рождению нового дня, и с трепетом ожидать наступления ночи, прислушиваться к каждому шороху своей души и ощущать вкус поцелуя. Ей казалось, что уже тысячу лет они живут в сказке, которой не будет конца.
Сказочная осень была такой красивой и теплой, что природа никак не хотела с ней расставаться. Похолодало только в конце ноября. Зима пролетела быстро и незаметно, оставив после себя воспоминания о новогодних лужах. Наступила весна. Теперь уже всё живое томилось ожиданием любви. Никому бы и в голову не пришло, что именно сейчас сказка может закончиться.
Это случилось в середине апреля. Он коснулся ладонями её щек, глубоко заглянул в глаза, будто что-то хотел разглядеть в бездонной черноте зрачков, и медленно произнес: "Понимаешь, Птица, мы не можем больше встречаться".
Будто вспышка ярого белого света ослепила её. Она не увидела, а почувствовала, как всё вокруг вдруг стало обыкновенным: и яркое солнце, играющее в весенних лужах; и дымка первой зелени на деревьях; и лёгкий ветерок, перебирающий её волосы. Ей не было ни жарко, ни холодно, ни темно, ни светло. Её просто не было. Она даже не заплакала. Всё в ней замерло и замерзло. Её душа погрузилась в длинный холодный сон.
Прошло больше месяца прежде, чем к ней пришло осознание происшедшего. В сердце родилась боль и стала жечь её изнутри. Лёд, сковывавший душу, растаял и потоками горьких слёз хлынул из её глаз. Она звонила ему, чтобы услышать его голос, который был необходим ей как воздух. Она плакала и умоляла его вернуться. Шептала в телефонную трубку: "Почему ты не хочешь понять, что я не могу без тебя жить? Ведь ты и есть моя жизнь". А он всё понимал, жалел её и терпеливо объяснял: "Потерпи всё пройдёт. Мы никогда не сможем быть вместе, потому что так нам светят наши звезды".
Каждый вечер, ложась спать, она надеялась, что утром уже не проснётся. Но ночь была похожа на ночь, а день на день. И они сменяли друг друга бесконечно и однообразно. Ей казалось, что одна её половина уже умерла, а вторая болела так, будто её заживо жгли на погребальном костре.
Прошло много месяцев, и однажды она поняла, что всё ещё жива. Но было ли это её жизнью? Минуты отчаяния и хандры сменялись безудержным весельем, которое больше походило на безумие. Она то отпугивала мужчин высокомерием и цинизмом, то швыряла себя первому встречному, как разменную монету. Потом ненавидела себя за это и снова впадала в меланхолию. Её огромные крылья стали тусклыми и безжизненно обвисли. Длинным шлейфом тоски они волочились за ней, цепляясь за камни и кусты, постепенно превращаясь в лохмотья.
Где-то внутри её жил своей жизнью маленький кусочек льда. Стоило лишь на мгновение вспомнить о потерянном счастье, как эта льдинка превращалась в айсберг, начинала сжимать сердце, и возвращалась боль, стекая по лицу маленькими жгучими капельками.
Она всё ждала, когда же время вылечит её, но прошёл не один год, пока она научилась жить без него. Потеряв на перекрёстках жизни свои чудесные крылья, она стала такой, как все: при встрече со знакомыми улыбалась дежурной улыбкой, произносила дежурные фразы и не впускала никого в своё сердце. Лишь иногда она позволяла себе немного подумать о нём, и о том времени, когда была Птицей. И тогда её взгляд становился прозрачным и холодным, как лёд.