Чурбанов : другие произведения.

Репетитор

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


РЕПЕТИТОР

  
   Звонок от коллеги по кафедре застал доцента Андрея Ивановича Вострикова в час пик на выходе из метро. Звуковой сигнал утонул в монотонном гуле эскалаторов, а трепыхание телефона, лежавшего в кармане брюк, почувствовалось почему-то подмышкой. Андрей Иванович энергичным движением выбрался из плотного людского потока, тёкшего к ритмично двигавшимся тяжёлым дверям, отошёл к банкоматам, и достал мобильник.
   - Ты хотел умного ученика, Андрюша? - услышал он. - Готовь вискарь, нашёл я тебе такого. Переросток - за двадцать лет. Но - внимание - сын большого начальника. Папаша говорит, отрок хочет углубить школьные знания по литературе, а как уж на самом деле не знаю. Берёшься?
   - Почему нет, - ответил Андрей Иванович, доставая из стильной кожаной барсетки - подарка коллег на сорокалетие - ручку и записную книжечку, - номер телефона продиктуешь?
   - Убери письменные принадлежности, - усмехнулись на том конце, - и лови эсэмэску.
   - Экий проницательный, - проворчал Андрей Иванович. - Ладно, посылай.
   - ОК. Но если вся сложится...
   - Даже не сомневайся, бутылка за мной. Как зовут клиента?
   - Леонид Альбертович. Это папаша. С ним и договаривайся.
   - А переросток глухонемой, что ли?
   - Сказано говорить с папашей. Он спонсор.
   - Ну, с папашей так с папашей.
   Андрей Иванович вышел на улицу и зажмурился, попав под обстрел косых солнечных лучей, насквозь протыкавших хилую осеннюю листву тополей, большая часть которой уже лежала бурым ковром под стволами, поблескивая то тут, то там желтыми кленовыми листками. Отвернувшись к стене, Востриков нащупал в барсетке тёмные очки.
   Андрей Иванович направлялся к своей ученице Сашеньке Залесской, которая приехала из Сыктывкара доучиваться в выпускном классе и поступать в вуз по специальности "хореографическое искусство". Сашенька жила с бабушкой в центре города на третьем этаже мрачноватого дома в стиле "арт-нуво", узкий парадный фасад которого, покрытый нешлифованным гранитом, чинно смотрел на трамвайные пути, скрывая за спиной в глубине квартала многочисленные внутренние флигели. Комната бабушки Зинаиды Петровны была не просто большой - огромной, как футбольное поле, в одном конце которого вместо ворот располагалось узкое окно, выходившее во двор-колодец, а напротив - полукруглая печь, покрашенная в цвет розовых обоев. В этой комнате хотелось завернуться в плед, чтобы ощутить хоть какие-то границы. Верхний свет в комнате горел всёгда, а к приходу Андрея Ивановича включали ещё торшер и придвигали к низкому дивану журнальный столик.
   Сашенька - тонкая, вытянутая вверх, без малейшего намёка на округлости, как и положено танцовщице, встретила Андрея Ивановича на пороге квартиры и, будто спохватившись, быстрой тенью исчезла в тёмной глубине коммуналки, пропуская его вовнутрь. Она вела его по узкому коридору, и Андрей Иванович различал в темноте как сигналы маячка мелькание её тонких, но крепких ног.
   В комнате на журнальном столике стояла бутылка "Боржоми" зеленого стекла и простой стакан. Эту традицию установил сам Андрей Иванович, когда к концу второго месяца занятий понял, что больше не может отказываться от предлагаемого кофе и домашней выпечки. Зинаида Петровна, словно в отместку за его упрямство, использовала всё более изысканные рецепты, Сашенька всплёскивала руками и со слезами в глазах просила съесть хоть маленький кусочек, и в конце концов Андрей Иванович решил: хватит насилия, пора устанавливать собственный порядок.
   - К каждому занятию бутылку "Боржоми" и пустой стакан, - объявил он, сделав строгое лицо, - только это и ничего более.
   - Конечно, - обрадовалась Зинаида Петровна, будто только и ждала подобной инициативы, и понимающе подмигнула Вострикову, - здоровье надо беречь смолоду. Это я вам обеспечу по высшему разряду. У нас в аптеке покупать буду, не подделку магазинную.
   На краю стола рядом с бутылкой и стаканом лежала книжка "Лермонтов. Стихотворения".
   - Прочитали? - спросил Андрей Иванович Сашеньку, когда они устроились на низком диване: он, вальяжно облокотившись на расписную подушку, а она рядом с прямой спиной, на самом краешке, как птица.
   - Не всю, - ответила Сашенька и опустила глаза.
   - Что, и до "Завещания" не дошли?
   Сашенька покачала головой.
   - Сочувствую, барышня. Великое стихотворение. В топ десять всех времён войдёт однозначно. А, может, и в книгу рекордов Гиннеса как стихотворение, в котором нет ни одного прилагательного. Можете такое представить?
   - Нет, - тихо ответила Cашенька.
   - Творчество Михаила Юрьевича вам не близко, я вижу, - решил ещё помучить девчонку Востриков.
   - Нет, нет, не подумайте. Я Лермонтова люблю. Не как "Серебряный век", конечно, но тоже.
   Сашенька замолчала, опустив голову, и часто задышала.
   - Ну ладно, ладно, - успокаивающим тоном произнес Андрей Иванович, заметив, что Сашенькина рука скользит к тонкой шее, будто чтобы сдёрнуть невидимый душащий шарф. - Экое нежное создание. Как танцевать-то будете в Мариинке?
   - Простите, Андрей Иванович, - подняв глаза и усмиряя движение скромной груди, сказала Сашенька. - Вчера просмотр был. Сказали больше работать у станка. А у меня длинного дыхания пока нет. Устала, открыла книжку и уснула нечаянно.
   - Маленькая, а говорит хорошо, грамотно, - рассеянно подумал Андрей Иванович, - длинное дыхание... лёгкое дыхание... зачем танцовщице русская литература? Чтение ведь рождает мысли, а не движения. Тело отзывается на ритм, а не на слово... В крайнем случае, на звук... или на цвет... Мучают детей дурацкими экзаменами.
   - Хорошо, - сказал он, поднимаясь с дивана. Саша тоже быстро встала. - Я вам сам сегодня всё расскажу и стихи почитаю. А вы в следующий раз доложите мне подробно и интересно о двух пересекающихся вселенных: Пушкине и Лермонтове. Что за большой взрыв их породил, куда растратилась их энергия, кто пришёл за ними и что предложил взамен. Или не предложил? Проткните шпагой несколько главных десятилетий русской культуры ХIХ века. Скатерть не нужно расстилать, просто короткий, убийственный укол шпагой, чтобы всё скрытое стало явным: кто за кем, откуда и почему. Материал я дам.
   Язык, который использовал Андрей Иванович, разговаривая со своими студентами и учениками, казался поначалу непонятным, но быстро усваивался молодёжью. "Проткнуть шпагой" у Андрея Ивановича означало рассказать или изучить что-то в исторической ретроспективе, вскрыть последовательность и причинно-следственные связи исторических и культурных событий. Когда был недоволен, говорил "проткнуть шампуром": "Я вас просил проткнуть шпагой, а не шампуром, милейший".
   "Расстелить скатерть" или "разложить пасьянс" означало замереть в движении истории, чтобы спокойно и внимательно рассмотреть срез событий в статике, глазами их участников - здесь и сейчас. Протыкать шпагой больше нравилось парням, а расстилать скатерть девчонкам. Так и должно быть. Но в этот раз Андрей Иванович предложил Сашеньке сыграть роль пажа и опробовать мужское оружие.
   - На пользу пойдёт девчонке, - подумал он, - а то эмоций больше, чем знаний.
   Заканчивая занятие, ещё раз спросил: "Ну что? Совладаете со шпагой-то? Не уколетесь?"
   - Совладаю, Андрей Иванович, - радостно закивала Сашенька. - Подготовлюсь.
   - Ну и славненько. Диктантик ещё напишем, - для пущей строгости добавил Востриков.
   - Хорошо.
   - Тогда на сегодня всё.
   - Я хотела вам стихотворение прочитать. Одно, можно? Из "Серебряного века"?
   - Слушаю, Сашенька. Но - одно.
   - Хоть бы не "Девушка пела в церковном хоре", - мелькнуло у него в голове.
   - На бледно голубой эмали,
   Какая мыслима в апреле,
   Березы ветви поднимали
   И незаметно вечерели.
   - нараспев стала читать Саша, и у Андрея Ивановича по спине приятно забегали мурашки. Розовые губы выводили звуки с удовольствием, округло и влажно.
   - Узор отточенный и мелкий,
   Застыла тоненькая сетка,
   Как на фарфоровой тарелке
   Рисунок, вычерченный метко...
   Когда его художник милый
   Выводит на стеклянной тверди,
   В сознании минутной силы,
   В забвении печальной смерти.
   Сашенька замолчала, а Андрей Иванович отметил еле уловимую интонацию взрослой женщины, с которой она произнесла слово "милый".
   - Молодец, - похвалил он Сашу.
   Она, улыбаясь, протянула худую руку к журнальному столику и взяла длинными пальцами томик Лермонтова. Приоткрыв только ей известную страницу, Саша вытянула несколько денежных купюр и положила на край стола.
   - Вот, возьмите. Здесь ещё за одно занятие вперёд. Бабушки до вторника не будет.
   - А как же вы? - сделал удивленный вид Андрей Иванович. - Одна будете?
   - Одна. Я часто одна и не страдаю. Но если хотите, заходите в воскресенье в гости, просто так не для занятий. Правда, я приглашаю. Кофе попьём. Я шарлотку сделаю.
   Она улыбалась.
   - А балеринам можно шарлотку?
   - На осмотре сказали, что у меня "сухая" конституция, без тенденции к потолстению. Так что немножко можно.
   - Спасибо, Сашенька. Но в воскресенье я ангажирован на сбор урожая. К следующему занятию принесу вам яблок на пробу: осенняя полосатая.
   - Бабушка тоже этой полосатой привезёт.
   - Вот и сравним, чьи яблоки полосатее.
   Сашенька засмеялась, закинув голову.
   - Она не простая, - подумалось Андрею Ивановичу. Вострикову иногда казалось, что Саша смеётся над ним, не обидно и язвительно, а весело, показывая язычок, и без задних мыслей, которые могли бы смутить их отношения, а, может быть, и имея в виду что-то такое и заталкивая смехом внутрь непрошенные ощущения. Её девическая влюблённость в учителя вызывала у Вострикова не только снисходительную улыбку, но и лёгкое волнение.
   Он наблюдает, как её переменчивое лицо на мгновение становится серьёзным, будто тень пробегает от уголка сжатых губ к глазам, и тут же снова расцветает улыбкой, но взгляд - взгляд её карих глаз за этот миг уже промодулирован новым знанием или ощущением, и уже чуть-чуть более взрослый, чем был секунду назад. Непристальный наблюдатель не заметит этого изменения, как не заметит мгновенного изменения положения минутной стрелки на циферблате, но Андрей Иванович занимался с Сашенькой уже больше двух месяцев, и за это время её взгляд сильно изменился.
   - Экая нимфетка выросла, - хмурится Востриков, наблюдая за Сашенькой. - Ну, ничего, влюблённость у девчонок - великий стимул к труду. Будем направлять энергию в нужное русло.
   Они болтают ещё какое-то время в коридоре, и Саша непрерывно смеётся, переминаясь с ноги на ногу, носки вывернуты наружу.
   - В туалет хочет, а я тут лясы точу, - понимает Андрей Иванович и быстро раскланявшись, выходит на полутёмную лестницу. Саша стоит на пороге и не уходит, наблюдая, как он заглядывает сквозь пыльную сетку в шахту лифта и провожает взглядом удаляющуюся в темный проём кабинку, потом машет ей рукой и начинает спускаться по затёртой временем мраморной лестнице. Только когда он доходит до рассохшегося окна между этажами, широкий низкий подоконник которого усыпан пеплом и украшен круглой стеклянной банкой, полной окурков, дверь наверху с тихим щелчком закрывается. Востриков достаёт сигарету и закуривает. Ему становится по-отцовски жалко умненькую и сентиментальную девчонку, любящую стихи и бредящую "Серебряным веком", но почему-то решившую, что её судьба - это танцы.
   - Ничего, - думает Востриков, - "Серебряный век" - это и танцы тоже. Жаль только, что кончится всё, скорее всего, третьим рядом кордебалета, матерным шипением конкуренток и офисными кнопками в пуантах.
   Наверху слышится стук открываемой двери, и на пороге снова появляется Саша, в руках полиэтиленовый пакет с надписью "Vogue", в котором Востриков носил учебные материалы, когда выходил с барсеткой без портфеля.
   - Андрей Иванович!
   - Забыл, Сашенька, каюсь, забыл.
   Саша невесомыми балетными шагами - как улановская Джульетта слетает с лестничной площадки к окну, шутливо морщится, разгоняя тонкой рукой клубок дыма, выпущенный Востриковым, и протягивает ему пакет.
   - Сейчас я притушу, не подходите, - говорит Востриков, ломая сигарету и засовывая в банку.
   - Зря вы. У нас все курят, кроме меня. Я привыкла.
   Она стоит совсем рядом, ноги в третьей позиции, глядит, улыбаясь, на Вострикова и не уходит.
   - Покажите какое-нибудь балетное движение, - просит Востриков, хмурясь и отступая к стене, - что-нибудь из русских сезонов. Как раз ваш любимый "Серебряный век".
   - Из "Жар-птицы" могу показать.
   - Давайте.
   Сашенька становится в позицию, опускает голову и словно отдаляется, становясь взрослой и недоступной. Её руки начинают еле уловимое движение, которое подхватывается телом и разрешается в откровенном раскрытии ног, за которым следует разворот и снова целомудренная поза с опущенной головой: раковина, раскрывшись на мгновение, захлопывается.
   Откуда-то снизу или сверху слышится незнакомый звук открываемой двери.
   - Ну ладно, - машет Сашеньке рукой Андрей Иванович. - Спасибо. Не будем шокировать людей.
   - Шок - это по-нашему, - превращаясь обратно в школьницу, с лёгким вызовом говорит Сашенька, делает изящный поклон и со смехом взлетает по лестнице вверх.
   - Бай-бай, до вторника - кричит ей вслед Востриков и начинает спускаться.
   - Познакомить её с Мишкой Мордвиновым, что ли? - приходит в голову Андрею Ивановичу, когда он выходит из арки на залитый вечерним молочным светом проспект, - а что, хорошая была бы парочка.
   Он оглядывается, подмигивает каменной сове со строгим взглядом, примостившейся над парадной дверью, и быстрыми шагами идёт через трамвайные пути к метро.
  

* * *

   Репетиторством Андрей Иванович занимался много лет, делал это с неизменным удовольствием и достиг по отзывам коллег немалых успехов. Репетиторство приносило дополнительный к основному заработку доход, но Востриков не мерил значимость этого своего занятия сугубо деньгами. Ему нравилось личное общение с толковой молодёжью. Поэтому Андрей Иванович часто предпочитал выгодным предложениям по натаскиванию бестолковых школьников к единому государственному экзамену, подготовку выпускников к устным испытаниям по литературе и русскому языку, которые ещё не были упразднены для некоторых гуманитарных специальностей. В личном общении и индивидуальных занятиях раскрывались самые сильные стороны преподавательского таланта Вострикова. Он владел искусством воздействия на аудиторию и знал в себе эту силу.
   Иногда Андрей Иванович думал о том, что хорошо бы собрать талантливую молодёжь в литературный клуб, где он был бы хозяином, охранителем и создателем повестки. Учить их и учиться у них. В перспективе найти спонсоров и заняться изданием книг молодых авторов. Мечты городского интеллигента. Пока же основные жизненные силы уходили у Вострикова на содержание семьи и поддержание того скромного уровня жизни, ниже которого опускаться он считал неприличным. Главные свои деньги Востриков зарабатывал преподаванием в вузе, что-то ещё перепадало от научных грантов. Репетиторство, будучи для Вострикова отдушиной от вузовской рутины, тоже добавляло свою копеечку в семейный бюджет.
   Высшая школа - особенно гуманитарная - держала своих в чёрном теле: не "честная бедность", конечно, но иногда Вострикову казалось, что близко к тому. Андрей Иванович многолетним трудом заработал лишь на "народную" иномарку - один из тех популярных автомобильчиков, что собираются в пяти километрах за кольцевой автодорогой. Комплексов по этому поводу Востриков не испытывал. Тем более что его "народный" автомобиль был окрашен в модный золотистый цвет и представлял собой музыкальную шкатулку с добавленными шестью неплохими динамиками и мощным усилителем. Эта роскошь использовалась не в качестве бумбокса, вызывающего утробным уханьем сабвуфера сердечные перебои у водителей соседних машин в пробке, а для наслаждения прозрачностью верхнего диапазона средних частот в переборах джазовой гитары, густотой гармоник тенор-саксофона, глубиной панорамы и точностью расстановки в пространстве инструментов биг бэнда... Ну или ещё чего-то подобного. С такой гармонией не грех и в пробке постоять.
   Гармонию Андрей Иванович ценил в жизни выше всего. Гармонию звуков, форм, отношений, но прежде всего гармонию внутри себя. Эта внутренняя гармония - основа его душевной силы - не была привнесена извне, не являлась плодом знаний или воспитания, а существовала в Андрее Ивановиче изначально, сколько он себя помнил. С взрослением и возмужанием границы внутренней гармонии расширялись, в них в разное время были включены боль и смерть, а также обида и несправедливость - но до определенной меры, превышение которой требовало немедленного и активного вмешательства.
   Внутренняя гармония божьим промыслом и собственными усилиями Андрея Ивановича дополнялась гармонией внешней, материальной, которая строилась на понятных всем началах: любимая работа, любимая жена (которая тоже при своей любимой работе), любимые, здоровые и толковые дети. Всё это в приличной квартире на отдалённой, но в последнее время становящейся модной окраине. Родители, живущие отдельно, ещё бодрые и энергичные. Интеллигентный тесть - тоже из высшей школы, - с которым хорошо выпить и поспорить о насущном. Таким образом, Андрея Ивановича Вострикова вполне можно было считать баловнем судьбы, с чем он - спроси кто - с некоторыми оговорками согласился бы.
   Следующим клиентом, к которому направлялся Андрей Иванович, был ученик выпускного класса Миша Мордвинов. Он жил с родителями в спальном районе на последнем этаже блочной девятиэтажки, почерневшей от времени, со стенами, исхлёстанными кислотными дождями и с урбанистическим видом из окна, который в последние годы неожиданно осветлился, осовременился и приобрел некий авангардистский вид и даже технократический лоск а ля "Тейт гэллери" где-нибудь в перестроенных доках Ливерпуля или Манчестера. На первой линии прямо за домом тремя рядами протянулись гаражи, сразу за ними изящным пунктиром прокалывала пространство ЛЭП на паутинных конструкциях, дальше широким полукругом по-матерински крепко обнимала сгрудившиеся городские кварталы только что отстроенная и живописно освещаемая по вечерам кольцевая автодорога, а за ней прямо из земли вырастали циклопические градирни новой ТЭЦ, раскрашенные в цвета российского триколора, и ещё дальше, смыкаясь с горизонтом, чернела полоса леса, из-за которой выглядывали многоэтажки далеких областных новостроек.
   Андрей Иванович любил, чтобы во время занятий шторы в Мишиной комнате были открыты, и он стоял тогда, опершись на подоконник, и рассказывал под набухающий закат и каскад автомобильных огней на скоростной трассе. Миша Мордвинов, как и Сашенька, слушал внимательно и хватал налету, но в отличие от девчонки всегда имел собственное мнение по обсуждаемым вопросам и не стеснялся его высказывать. Он собирался поступать на исторический, и в рассказах Андрея Ивановича его интересовала больше не собственно литература, а взаимоотношения, а также философские и политические дискуссии прошедших времён: Пушкин - Чаадаев, западники - славянофилы. Андрей Иванович старался учитывать этот интерес, не забывая при этом напоминать о том, что от вступительного экзамена по литературе Мише не отвертеться. У парня при всех его способностях обнаружились глубокие прорехи в образовании, и Востриков очень быстро понял причину: Миша Мордвинов не любил читать. Это открытие, хоть и удивило Андрея Ивановича, но не обескуражило: ему встречались не только не читающие школьники или студенты, но и не читающие доценты.
   Однако, когда Востриков то ли в шутку, то ли всерьёз высказал свои мысли Мишиной маме, она перестала вежливо улыбаться и отвернулась к окну.
   - Мише не даётся чтение, - разглядывая что-то на улице, глухо произнесла она. - У него получается читать по странице в час, не больше. Врач сказал, что это особый вид дислексии. Но то, что прочёл, он запоминает наизусть. Текст любой сложности. А со слуха ещё лучше. Такая необычная болезнь. Я потому и пригласила вас, что вы известны как замечательный рассказчик. Он слушает вас и запоминает. Правда, правда, не хмурьтесь. Я проверяла. Он всё запоминает.
   - Как же Миша справляется со школой? У него ведь неплохие оценки. И знания какие-никакие есть.
   - Учителя нормальные попались... И родители.
   - Ясно... Ладно, - Востриков потёр подбородок, - посмотрю, что можно сделать.
   - Вы ему курс прочтите. Он запомнит и сдаст.
   - Хорошо, будем работать.
   Миша действительно замечательно хватал со слуха, а ещё у него обнаружилась особенность: он легко запоминал новые слова, с удовольствием слушал длинные умные речи, и его зажигали мобилизующие фразы.
   - Где же тут дислексия? - с досадой думал Андрей Иванович, слушая Мишины сложные рассуждения, - наверняка детская психическая травма, унизили мальчишку или наказали за то, что буквы не споро складывал в слова.
   Востриков сам не был ранним читателем, в первом классе ещё в слогах путался, пальцем водил по странице, и ничего: сейчас двухсотстраничный томик - что художественной, что научной литературы - за сутки запросто, без перескакиваний, с выписками и полным осознанием прочитанного.
   - Каков мужской стимул учиться? - размышлял Андрей Иванович. - Стремление показать себя; обида, в конце концов; плюс интерес. Этот коктейль - как у Сашеньки влюбленность: ингредиентов больше, но суть одна. Надо сбить парня с толку и одновременно заинтересовать.
   Востриков пришёл на занятие деловой и подтянутый. Сдержанно поздоровавшись, прошёл в комнату, весь в себе, словно замкнутый замок. Пока Миша устраивал на письменном столе конспект и ручки, протирал тряпочкой очки, Андрей Иванович, стоял неподвижно, опершись руками на подоконник, и весь ушёл в созерцание урбанистического пейзажа. Только дождавшись тишины за спиной и выдержав короткую паузу, он резко повернулся, по орлиному блеснул глазами и спросил, как выстрелил:
   - Миша, в чём ваше призвание?
   - История и политология, - не сразу, ответил Миша, обескураженный неожиданным напором.
   - Уверены? Хотите стать политтехнологом? Писать речи для туповатых чиновников?
   - Нет, почему политтехнологом, - Миша удивлённо смотрел на учителя, но с толку сбить его не удавалось. - Историком хочу стать, учёным.
   - Вот, - торжествующе воскликнул Востриков, поднимая вверх указательный палец. - Учёный! Слово произнесено и какое! Я рад за вас. Но учёный - это, прежде всего, читатель, Миша. Учёный должен очень много читать.
   - Да, я знаю.
   - И как? Читаете?
   - Читаю... - помолчав, сказал Миша, - Сколько могу...
   - Молодец! - бодро резюмировал Востриков.
   - Вы думаете? - с сомнением в голосе спросил Миша. - Вообще-то я медленно читаю и быстро устаю.
   - А как же призвание?
   - Буду развиваться.
   - Учёный! - не обращая внимания на сомнение в голосе ученика, повторил Андрей Иванович. - Я вижу в вас способности реализовать это призвание, Миша.
   - Не шутите?
   - Серьёзен, как никогда. Вот послушайте. Определение и реализация призвания это исключительное дело субъекта призвания. Его не навяжешь, не подкинешь, правда? Это ведь не профессия и не специальность. Миллионы профессионалов работают и мучаются, потому что чувствуют, что их призвание в другом. А вы имеете все возможности реализовать своё! Собственное! Призвание!
   Миша замер и ничего не отвечал.
   - Вы поняли, что я сказал? - сдвинул брови Андрей Иванович.
   - Понял, - торопливо ответил он, почему-то оглядываясь на дверь, - у меня есть призвание, и есть возможность его реализовать.
   - Что вы оглядываетесь? Боитесь?
   - Ничего подобного, - воскликнул Миша, - я вас слушаю.
   - Хорошо, продолжаю. Реализация призвания - это неотчуждаемая обязанность человека, его моральный императив. Вы меня поняли, Миша? Императив! И для того, чтобы идти по выбранному пути, нужно много читать.
   - Понял, Андрей Иванович. Не всё, но главное осознал. Я буду читать.
   - А знаете, что происходит, когда свои призвания открывают сразу много талантливых молодых людей, таких как вы? - с таинственным видом наклонился к нему Востриков.
   - Что? - спросил Миша и его глаза расширились. Он напрягся и будто прислушивался, то ли к себе, то ли к звукам с улицы.
   - Тогда из множества призваний - медленно и веско произнёс Востриков, - рождается национальная идея. Вот что значит ваше призвание. Вот для чего нужно читать.
   - Понял.
   - Что вы будете читать? С чего начнёте?
   - Подскажите, Андрей Иванович.
   - Подскажу, но сначала прочтите наизусть что-нибудь из Тютчева. Вы ведь Тютчева любите.
   - Люблю. - Миша вдохнул воздух и, слегка заикаясь, начал читать: "Когда дряхлеющие силы нам начинают изменять..."
   - Ещё, - потребовал Андрей Иванович, - как только он замолчал.
   Он прочёл ещё два стихотворения.
   - Молодец, - искренне оценил Востриков.
   - Спасибо, - ответил Миша, а в глазах у него читалось: и что дальше?
   - А дальше вопрос, - поднял палец Востриков, - знаете ли вы, дорогой Михаил Батькович, что Тютчев был не только гениальным поэтом, но и известным дипломатом?
   - Слышал, говорили на уроке.
   - У меня есть с собой книжка: письма Тютчева. - Андрей Иванович вынул из пакета потёртый томик в мягкой обложке с надписью "библиотека молодого рабочего".
   - Читать чужие письма нехорошо, - усмехнулся Востриков, - но письма великих - можно, а историку даже нужно. Даю общее представление, настройку, так сказать.
   Он облокотился на подоконник и скрестил руки на груди.
   - Итак: 1855 год. Тютчев - в Петербурге, приехал из Германии, где более двадцати лет служил по внешнеполитическому ведомству. А Россия в это время проигрывает Крымскую войну. Только что скоропостижно скончался император Николай Павлович, не выдержавший, как говорят, позора поражения. Ещё из последних сил сражается Севастополь, но скоро и он будет сдан. А в это время в Финский залив заходит английская эскадра. На пути в Петербург она разбомбила крепость Свеаборг, сожгла дотла город Котка - это всё российские форпосты в Финляндии, и вот теперь стоит перед Кронштадтом, прощупывает русские минные поля и проверяет дальнобойность орудий кронштадтских фортов.
   - Как же допустили?
   - Так британский флот - сильнейший в мире, а его поддерживают ещё и французские военные корабли. Вот и представь себе, каково было только что получившему державу и скипетр императору Александру Второму освободителю. А жителям Петербурга каково?
   - Даже не представляю.
   - Вот именно, - продолжал Андрей Иванович. - Но времена боевые были, нашего брата так легко не возьмёшь и не напугаешь.
   - Сейчас, - он открыл книжку. - Хотя нет, сам прочитаешь, что Тютчев в письме пишет.
   Востриков незаметно для себя и для Миши перешёл на "ты".
   - Я тебе коротко расскажу некоторые тютчевские зарисовки. Ну, вот например. Вражеская эскадра не сегодня-завтра начнёт бомбить столицу Российской империи, а народ валом валит на ораниенбаумские высоты - подивиться на неприятеля. Представляешь? Извозчики тройную цену задирают, так как к ним очередь из городских обывателей стоит. По Петергофской дороге не проехать - заторы из экипажей. Царская фамилия - сама регулярно приезжает на Бронную гору испить утреннего кофею в виду неприятеля. Поднимает государственный штандарт, чтобы виден был англичанам, и разглядывает врагов в подзорные трубы. Те начинают палить шрапнелью, и только когда уже почти пристрелялись, когда разрывы ломают ближайший березняк, царский экипаж покидает место пикника. Так вот тогда воевали.
   - И что, это Тютчев пишет? - недоверчиво спросил Миша. Взгляд его стал острым, глаза заблестели.
   - Точно. В письме к супруге Элеоноре Фёдоровне. Интересно?
   - Ещё бы. А что дальше было?
   - Держите, - Андрей Иванович, спохватившись, переходит на "вы". - Я отметил самые интересные и полезные для будущего историка места. Прочтёте к следующему занятию и потом мне расскажете близко к тексту. Чтение не простое, но захватывающее, уверяю вас.
   - Постараюсь, - с лёгким сомнением в голосе сказал Миша и взял из рук Вострикова книгу.
   - Уж постарайтесь. Там страниц десять, не более.
   На том распрощались. На следующем занятии, войдя к Мише в комнату и не увидев на столе книги, Востриков спросил строго: "Ну что?"
   - Прочитал. За два вечера, - с придыханием произнёс Миша, доставая из-за спины книжку, и с сожалением протягивая её Андрею Ивановичу.
   - И как?
   - Класс!
   - Тогда дарю, - сказал Андрей Иванович. - Как будущему учёному.
   - Спасибо.
   - Но теперь не обессудь, - Андрей Иванович, не заметив, снова перешёл на ты. - Читать у меня будешь к каждому занятию
   - ОК, - бодро ответил Миша.
   - ОК так ОК, - проворчал довольный Андрей Иванович. - А научишься быстро читать, я тебя познакомлю с Сашенькой Залесской - будущей знаменитой танцовщицей. Она тоже литературу любит. Будете друг другу стихи читать. Историк и танцовщица, плохо разве? Талантливые люди должны держаться вместе.
  

* * *

   Вечером Востриков позвонил новому ученику и сразу же был приглашен на рандеву. Предложенные финансовые условия его полностью устроили, даже более чем. Ещё Андрею Ивановичу было любопытно посмотреть, как живут состоятельные люди - сильные мира сего городского масштаба. Реальность не обманула. Новый престижный дом в глубине Петроградки произвёл приятное впечатление. Его радушно встретил плотный парень в спортивном костюме по имени Артур и провёл в просторную квартиру, поразившую Вострикова минимализмом обстановки.
  -- Наверное, недавно переехал, - решил он.
  -- Вот, я набросал примерную программу, - сказал Артур и протянул Андрею Ивановичу листок с отпечатанной таблицей, - это пожелания, которые нужно уточнить, структурировать.
   Андрей Иванович с интересом взял листок.
  -- Что это вы с "Серебряного века" начинаете? - покачал он головой, - (вот ведь живучий "век"!) надо хотя бы с Жуковского.
  -- Меня только двадцатый век интересует, - лаконично отреагировал Артур.
   - Да? - с сомнением спросил Востриков, не найдя, что ответить по существу.
  -- Да. Русская поэзия и проза двадцатого века, подробно и чтобы охват был максимально полный. Я уже в теме, углубился, так сказать. Но вопросов много. Начнем с символизма и акмеизма, хорошо. Вот что это было? Можете рассказать?
   Андрей Иванович смотрел на Артура и думал о том, как себя правильно повести. С одной стороны, неплохо было бы поставить парня на место, чтобы сбавил командирский тон. С другой стороны, Артур пока вёл себя адекватно, учитывая, что от него трудно было ожидать другого, и границу, поставленную для себя Востриковым, он не переходил. Названная цена обучения более чем устраивала, и к тому же предлагалась полная свобода преподавательского творчества, без привязки к экзамену, поступлению и тому подобным заморочкам.
   - Ну что ж, - решил Андрей Иванович. - Символизм так символизм. Начнём прямо сейчас, зря пришёл, что ли?
   Расположились у окна в пол, за которым виднелось чахлое строение дореволюционной котельной с высокой трубой, рядом потрёпанный временем четырёхэтажный доходный дом с выщербленной кирпичной стеной и полоска серой невской воды между ними. Артур держал в руках тонкий планшет и время от времени что-то быстро печатал, барабаня пальцами по экрану. Иногда задавал вопросы, но в целом был индифферентен, поначалу ставя Андрея Ивановича в тупик: интересно - неинтересно, то или не то. Однако задаваемые вопросы показывали, что ученик слушает внимательно, мало того, кое-что знает по теме сам, и Андрей Иванович, успокоившись, вёл рассказ вольно и витиевато, стараясь "проткнуть шпагой" и "расстелить скатерть" одновременно. Когда читал отрывки из стихотворений, Артур отрывался от планшета и покачивал головой в такт стихотворному ритму.
   Про символистов Андрей Иванович рассказывал с удовольствием и знанием дела: он их любил. Как и весь пресловутый "Серебряный век". Любил сентиментальной и порочной - "бабской", как ему иногда казалось, любовью, стесняясь его греховности и одновременно наслаждаясь тонкой эротикой звуков, фактурностью образов, красочностью фантазий и удивляясь наполненностью смыслами. А потому, сам не замечая, ревновал к другим любителям, будь-то безропотная влюблённая Сашенька или энергичный и неуступчивый Артур.
   Завершая тему, Востриков решил перебросить рискованный мостик из начала ХХ века во времена поближе.
   - Из обломков "Серебряного века", - объявил он, - построил фундамент своего творчества великий стилист, философ и циник - поэт, лауреат Нобелевской премии Иосиф Бродский.
   - Вот-вот, - оживился Артур, подняв глаза от планшета. - Циник, это вы правильно отметили. Не любил Бродский людей. А русских людей - особенно.
   - Упрощать только не нужно, - сделал строгое лицо Востриков.
   - Не нужно так и не будем, - с готовностью согласился Артур. Он отложил планшет и встал, потягиваясь и напрягая затекшие мышцы.
   - От истины не уйдёшь, - повернулся он к Вострикову, улыбаясь и одновременно делая круговые движения головой. - А разложили вы всё здорово. Прямо по полочкам. Теперь понятно, откуда что взялось. А если наложить на это их личные отношения, то вся картина будет как на ладони. Поэты и писатели, наверное, не могут иначе, да? Им обязательно нужно жёнами меняться, жить втроём, ходить по кабакам и нажираться, выкристаллизовывая собственное кредо.
   Андрей Иванович промолчал и не стал говорить банальности вроде "из какого сора..." и прочие "пока не требует поэта...". Он спокойно выслушал возбужденную речь Артура, а когда тот замолчал, спросил: "Это всё, что вы почерпнули из моего рассказа?"
   - Нет, почерпнул я гораздо больше. Вы глубоко копаете. Но всё-таки, положа руку на сердце, все эти Гумилёвы, Мандельштамы - хоть их и жалко, сажали, убивали как котят - не идут ни в какое сравнение с Маяковским. Да? Вот - глыба. Он всё за них сказал, а им оставалось поддакивать.
   - Вы меня расстроили, если в таком ключе восприняли мой рассказ, - с подчеркнуто сокрушённым видом покачал головой Востриков. - Владимир Владимирович, конечно, велик, в том числе и ростом, но Блок, Мандельштам, Гумилёв...
   - Не расстраивайтесь, - прервал перечисление Артур. - Я специально обостряю разговор, сознательно провоцирую на поиск истины... А Маяковский и кончил поприличнее: сам решил - сам выполнил.
   - Боюсь, что вы не поняли ни героев наших, ни времени, в котором они творили, - позволил себе контрвыпад Востриков. - Ну, ничего. Мы к этому не раз ещё вернёмся.
   - В том-то и дело, что понял, - не согласился Артур. - Все поэты "Серебряного века" - просто напросто мастера пиара. Удивляюсь, что никто об этом не говорит.
   - Не без этого, не без этого.
   - Да вся суть "Серебряного века" - это сплошной пиар. Там, может, и нет ничего больше. Вот мы с вами здесь и сейчас создаем поэтический кружок. ОК? Называем его, как-нибудь модно заумно, например, "точка бифуркации". Или что-нибудь неполиткорректное забацаем, не буду говорить, что. Составляем манифест. В качестве уставного капитала вкладываем по паре бредовых стихов. Я завтра иду к друзьям на Пятый канал и даю интервью. Открываем блог, нанимаем шуструю студентку - это ваш вклад, - которая будет вести его от нашего имени. Пнём кого-нибудь из тусовщиков, Диму Быкова, например, и всё! Мы вошли в медиа пространство. Теперь можно и нужно ругаться, жён чужих таскать или даже... говорить не хочется. Но всё в тон будет. Издательства в очередь встанут, чтобы сборники наши издавать. А ещё лучше: вы создаёте один поэтический кружок, а я другой, и мы начинаем ругаться в медиапространстве между собой.
   - А стихи-то будем писать?
   - Куда ж деваться? Сами не справимся, наймём "негров".
   - Боюсь, что не получится у нас.
   - Если технологично всё сделаем, то получится.
   - Как же вы в кабаках напиваться-то будете? Здоровье, вижу, бережёте.
   - Правы, как всегда, - с готовностью подтвердил Артур. - Не пью совсем. Рюмку, правда, всегда первый подымаю: давай-давай, а сам...
   - Ну, вот видите.
   - У вас острый взгляд. Но, возвращаясь к теме: кто меня разочаровал, так это акмеисты. Я их всех от корки до корки прочёл и вывод такой сделал: чего-то стоит только Ахматова. Тётка, а молодец, дала фору мужикам. "Сероглазый король" - как сказано! Это не про мужа её Гумилёва, а про мужчину... с большой буквы. Которого, может быть, и не бывает. Вы поняли, да? Каждый мужчина видит себя таким в глазах женщины, поэтессы, матери и гражданки великой. Без преувеличения великой.
   - Стиль "русского шансона", - отметил про себя Востриков. - Надо будет сказать парню.
   - Вот они взяли название "акмеисты", - продолжал между тем Артур, - а сами на него не потянули. "Акме" ведь знаете что такое? Это "вершина" по-гречески.
   - В "Википедии" прочли? - ещё добродушно, но уже начиная раздражаться, спросил Востриков.
   - Не только. Есть целая наука "акмеология". Сейчас...
   Артур постучал пальцами по экрану планшета и прочитал в открывшемся окне: "...изучает самосовершенствование человека на пути достижения социальных и профессиональных вершин".
   - Вот! - куда только делся его равнодушный вид: лицо оживилось, глаза заблестели, движения стали резкими и нервными. - Понимаете: социальных и профессиональных. В этом корень. Очень меня эта акмеология заинтересовала. Технология самосовершенствования.
   - Начинать, думается, нужно с книжки Дейла Карнеги "Как приобрести друзей и оказать влияние на людей", - не удержавшись, съязвил Востриков.
   - Вы меня недооцениваете, - ответил Артур, посмотрев на Андрея Ивановича острым, проницательным взглядом, отчего тот почувствовал себя неловко.
   Дома Востриков набрал в поисковой системе слово "акмеология" и долго читал тексты.
   - Ну, науки-то такой нет, - облегчённо вздохнул он, - в том, что называют "акмеологией" нет самостоятельного предмета изучения. Но вообще интересно. На вершину акмеисты и впрямь не тянут. Назвались ради красного словца, как и всё тогда...
   Андрей Иванович занимался с Артуром два раза в неделю и всегда выходил от него возбуждённым, а иногда и возмущённым, повторяя про себя то "наглец", то "молодец". Причиной копившегося напряжения была даже не манера Артура себя вести, не прямота и беспардонность его суждений, а нечто глубинное, коренное, важное для Вострикова, задевающее сами основы его внутренней гармонии. У него не пропадало ощущение, что им беззастенчиво пользуются, причём пользуются не по назначению. Если микроскопом забивать гвозди, он ведь рано или поздно сломается? Андрей Иванович - чувствуя себя прецизионным прибором на наковальне, однако терпел - профессионал должен уметь работать в любых условиях, но к концу курса ему изменила выдержка, которой он славился среди коллег-преподавателей и учеников.
   Занимались прозой: нобелевские лауреаты Шолохов и Пастернак. Дошли до Алексея Толстого, и Артур попросил остановиться.
   - Недооцененный писатель, - обронил он.
   - Ничего себе, недооценённый, - удивился Востриков, - классик при жизни, лауреат всех возможных премий, один их богатейших людей России того времени.
   - Сейчас недооценённый. Вот вам какое произведение больше нравится: "Пётр Первый" или "Доктор Живаго"?
   - Несравнимые вещи. Разные по замыслу и по масштабу.
   - А по таланту автора?
   - По таланту тем более несравнимые. Какие критерии?
   - Согласен. Нет единых критериев. Ну а вам лично кто больше нравится?
   - Артур, вы по-детски ставите вопрос, извините. - чувствуя знакомое зарождающееся раздражение, ответил Востриков. - А я по-детски и отвечу: мне оба нравятся. А ещё, продолжая отвечать по-детски, мне нравятся Платонов, Гроссман...
   - А я выше Алексея Толстого ставлю, - привычно оборвал его Артур. - И скажу почему. Могу обосновать. Хотите?
   - Ну, обоснуйте.
   - Он оптимист. Этого достаточно. А вы назвали одних пессимистов, хуже того - нытиков. Вообще, назовите мне хоть одного оптимиста в советской литературе кроме Толстого, а?
   - Для меня это вообще не критерий оценки писателя...- начал было Андрей Иванович.
   - Вот и я не назову, - не дожидаясь конца фразы, ответил Артур. - У Толстого даже "Хождение по мукам" заканчивается верой в лучшую жизнь. А уж Пётр Первый! Жаль, не успел дописать. Настольная книга каждого русского человека должна быть.
   Востриков медитировал, пытаясь справиться с растущим раздражением.
   - Знаете, мне один эпизод запомнился в этой книге. - Артур встал, и пошёл по комнате, разминаясь, будто перед выходом на ринг.
   - Помните, после взятия то ли города Нарвы, то ли крепости Орешек, не помню уже, но если нужно, могу посмотреть, Пётр с Меньшиковым встали на горочке под соснами, так сказать, по-маленькому. Проще говоря, встали поссать. И вот стоят они - царь Пётр двухметровый и его ближайший сподвижник, великий князь Александр Меньшиков после ратных дел, ссут и переговариваются радостно, планы обсуждают, как дальше шведов бить, как город строить, как Россию поднимать. Вот квинтэссенция оптимизма.
   - А больше проявлений оптимизма вы в романе не заметили? - кисло спросил Востриков.
   - Ждал такого вопроса. Заметил, но эта сцена - квинтэссенция. Её только гений мог придумать и так написать. Я уверен, что вы меня поняли, вы умный человек.
   - Спасибо за комплимент.
   - А можно вопрос? - как обычно, пропустив мимо ушей реплику Вострикова, продолжил Артур. - Вы роман "Улисс" Джеймса Джойса читали?
   - Конечно, - с подозрением ответил Андрей Иванович.... а вы?
   - Осилил. Понравилось. Но я не о том. Там главный герой, не помню, как зовут...
   - Леопольд Блум
   - Да. Леопольд Блум на двадцати страницах, извините, пердит. Автор описывает этот физиологический акт на двадцати страницах, представляете? И что? А ничего, критики восхищаются, мол, инновационный подход, ХХ век и всё такое. Только у Джойса - это выпендрёж, прикол, инновация ради инновации. А толстовская сцена у всякого, кто её прочёл, ещё долго перед глазами стоит...
   Голос Артура стал отдаляться, растворяясь в воздухе.
   - Ну, хватит, - услышав свой голос тоже со стороны, сказал Востриков и встал. - Закроем тему, Артур. Боюсь, что мне больше нечего вам дать. То, что вас интересует, вы знаете лучше меня. Предлагаю закончить занятия. Я человек занятый, вы, не сомневаюсь, тоже.
   - Извините, Андрей Иванович, - произнёс Артур, впервые за два месяца обратившись к Вострикову по имени-отчеству.
   - Извиняться не надо, - Востриков сделал протестующий жест рукой и начал собирать портфель.
   - Подождите! - крикнул Артур так отчаянно, что Андрей Иванович вздрогнул и испуганно поднял голову.
   - Подождите, прошу вас, - лицо Артура стало красным, глаза заблестели, вот-вот заплачет.
   - Сцен только не хватало, - с неприязнью подумал Востриков. - Ну что?
   - Я прошу вас... Прошу довести курс до конца. - Артур встал между дверью и Востриковым. - Обещаю больше острых вопросов не касаться. Пожалуйста.
   Дома после ужина, отправив детей спать, Андрей Иванович Востриков долго листал трёхтомник "Петра Первого".
   - Что ищешь? - спросила супруга Ирина, выходя из детской комнаты.
   - Да сцену одну... Ты не помнишь, где Пётр мочился с Меньшиковым?
   - Что!?
   - Не помнишь, была такая сцена, где они по-маленькому ходили под соснами, или нет?
   - Андрюша, чему ты ученика учишь?
   - Я? - не выдержав, поднял голос Востриков. - Это не я его, а он меня учит. Так была там эта сцена, или нет?
   - Что ты кричишь? Не помню. Что у вас вообще происходит? Ты говорил, что он умный и способный, чуть ли не восхищался им, а теперь что?
   - Не в уме дело, а в его направленности, - ответил Востриков, захлопывая книжку. - Надоело всё. Ей богу, ну откуда берётся это хамство у неглупых, вроде, людей?
   - Успокойся, Андрюша, - сказала Ирина, подсаживаясь к мужу, - на всёх хамов реагировать, нервов не хватит. Пойдём чай пить.
   - Даже не внешнее хамство, - продолжал диалог с самим собой Андрей Иванович, - а то, что внутри: мелкотравчатое, ограниченное, тупое и при этом наглое. Внешнее хамство можно прикрыть, заретушировать воспитанием, этикетом. А с внутренним-то что делать?
   - Пойдём, Андрюша, - Ирина увлекла Вострикова на кухню, где уютно пыхал чайник на плите и еле слышно играл джаз из радиоприёмника.
   - Я решил отказаться от дальнейших занятий. Позвоню папаше и дело с концом.
   Андрей Иванович уже успокаивался и теперь немножко играл, но прекратить занятия с Артуром задумал всёрьёз. И будто по заказу в этот же день после девяти часов вечера Вострикову позвонил сам Леонид Альбертович. Его голос в телефоне звучал громко и напористо, как и голос сына, а потому Андрей Иванович напрягся и приготовился дать отпор.
   - Не могли бы зайти ко мне после следующего занятия, хочу познакомиться с вами лично. Это в том же доме, только двумя этажами выше.
   - А нужно? - переспросил Востриков.
   - Конечно.
   - Хорошо, у меня к вам тоже есть разговор.
   - Значит договорились. Почту за честь принять вас в своём логове.
   - За честь они почтут, шарлатаны, - проворчал Востриков, нажимая "отбой".
   Консьержка за стеклом привычно кивнула Андрею Ивановичу, и он вошёл в лифт, отделанный полированным металлом, с большим затемнённым зеркалом и рядом цветных кнопок - современный и совершенный, как новенький айфон.
   Артур в этот раз вёл себя на занятии словно нашкодивший пацан перед разгневанным папашей. Отвечая на вопросы Вострикова, потел, подбирая слова, и к середине занятия окончательно замолчал. Учитель морщился, ученик отводил глаза. В конце концов, Вострикову надоело, и он, закругляясь на четверть часа раньше обычного, сказал: "На последнем занятии контрольный опрос по всём темам".
   Артур кивнул.
   - Бедный, - думал Востриков, поднимаясь по полированной мраморной лестнице к Леониду Альбертовичу. - Откроешь рот - ворона вылетит. Не откроешь - внутри наделает.
   Леонид Альбертович, как и Сашенька, встретил Вострикова на пороге, только не подался назад, а, наоборот, вышел за порог и двумя руками крепко пожал ему руку. Он был в распахнутой ковбойской рубахе, открывавшей крепкую шею, и в безрукавке тонкого трикотажа, обтягивавшей вполне допустимый при его комплекции мужской живот. Квартира Леонида Альбертовича, в отличие от полупустого жилища его сына, была декорирована и обставлена современно и со вкусом в любимом Востриковым конструктивистском стиле. Только цветовая гамма была необычной. Леонид Альбертович провёл Вострикова через гостиную, отделанную в сине-оранжевых тонах с панорамным окном, выходившим на широкий балкон, за которым скорее ощущался, чем наблюдался, невский простор. Они вошли в кабинет, где не было ни традиционного деревянного стола, ни деревянных книжных полок и панелей на стенах, - только металл, пластик, стекло и кожа. На прозрачном журнальном столике стояли бутылки со спиртным - все разной формы, - два квадратных стакана, из которых пьют виски, и блюдо с орехами и конфетами.
   - Я приглашаю вас сегодня на дегустацию редких напитков, - сказал Леонид Альбертович, усаживая Вострикова в кожаное кресло, которое с лёгким вздохом впустило его в себя и обхватило, словно мягкими губами.
   - А то молодёжь не пьёт, а одному надоело. Составите компанию?
   - Почему нет? - привычно ответил Андрей Иванович, прислушиваясь к ощущениям тела, зависшего как в невесомости в мягких кожаных подушках, и с интересом посматривая вокруг.
   Леонид Альбертович споро открыл две бутылки. Некоторое время думал, с какой начать, взял одну, подержал в вытянутой руке, потом другую. Наконец решил и со словами "начнём с этого" плеснул с квадратные стаканы ячменного напитка, взял один из них и протянул Вострикову.
   - Сначала вдохните запах, потом один полноценный глоток и - подержать, чтобы вкус наполнил до конца.
   Андрей Иванович выполнил.
   - Ну как?
   - Замечательно. Что за виски?
   - Страшно сказать, купажный сорокалетний. Вас ещё не было, наверное, когда его в бочку заливали.
   - Хорош, - оценил Востриков, делая ещё один полноценный глоток.
   - Это только начало, - пообещал Леонид Альбертович, добавляя в стаканы ещё понемногу янтарной жидкости.
   После нескольких "полноценных" глотков напряжение внутри Андрея Ивановича стало рассасываться.
   - Ругаться не буду, - решил он. - Тем более под такой виски. Грех.
   Востриков наблюдая за Леонидом Альбертовичем, понимал, что, несмотря на уверенность движений, это совсем не его амплуа, а лишь незатейливая приятная игра, которую, скорее, следовало относить к категории слабостей. Леонид Альбертович поднимал бокал чаще, чем Андрей Иванович, говорил много и уверенно, время от времени делая паузы в ожидании реакции собеседника. Движения его, будучи энергичными, не всегда казались завершёнными, так, словно он в любой момент был готов дезавуировать их, податься назад. Но закрывал тему или беседу всегда сам, властно занимая всё пространство, оставляя партнеру лишь небольшое место для почтительного поклона.
   - Любопытная личность, - констатировал Андрей Иванович. - Ясно, что в большой должности. Судя по простоте общения и темпу дегустации, опыт руководства приобретал не только в кабинетах. При этом - эстет.
   Воспользовавшись паузой в монологе Леонида Альбертовича, посвящённом тонкостям технологий производства шотландского и ирландского виски, Востриков задал давно интересовавший его вопрос: "А скажите, зачем Артуру это нужно?"
   - Русская литература?
   - Да.
   - Обещал не раскрывать тайну, - раскатисто рассмеялся Леонид Альбертович, - но, раз вы спрашиваете, нарушу обещание.
   Востриков лёгким движением бровей обозначил внимание и интерес.
   - Он влюбился, - объявил Леонид Альбертович, - в очень умную и самостоятельную девицу, которая профессионально изучает русскую литературу. Это ли не стимул для парня? Как там генералы говорят: солдаты - дети малые, только мудя у них большие, да? Ха-ха. То же и студенты. Я помню, а вы - молодой - тем более должны.
   Андрей Иванович отхлёбывал виски и понимающе качал головой. Он оценил откровенность и фельдфебельский юмор собеседника.
   - Интересно, чем он руководит? - думал Востриков. - На генерала не похож. Дом отделан со вкусом. Ну, разберёмся. Нет, так спросим.
   - А если серьёзно, - отсмеявшись продолжал Леонид Альбертович, - cын мой, конечно, барбос тот ещё, но пару важных вещей он от меня почерпнул. Одна из этих вещей - уважение к учителю. Очень нужно, чтоб учили. Понимаете? Не сам чтоб, деревенщина. Учитель нужен. У нас на Руси ведь как: захочу, сам английский выучу, в поэзии подкуюсь... Чушь. Я всю жизнь сам учил английский, и что? Пока профессионала - лучшего в городе - не нанял, ничего не двинулось. А сейчас переговоры на английском веду. И все понимают (смеётся). Так же и литература. Вот вы учитель...
   - Учитель..., - не заметив, что перебил собеседника, подхватил Востриков. - Учитель вкладывает не просто знания, он дает ещё и ключ к их использованию. Больше того, закладывает топливо, которое горит в человеке всю жизнь.
   - И я о том же, - с готовностью продолжил Леонид Альбертович. - Поэтому первая учительница для нас что мать родная. Родители дают нам жизнь, а учитель зажигает в нас огонь, дает потенцию. Согласны, господин репетитор?
   - Кто же не согласится с такой ролью: огонь в людях зажигать, потенцию опять же? А вы в душе поэт, - добавил он и посмотрел на Леонида Альбертовича, ожидая реакции.
   - Точно! - воскликнул он. - Не будь я химиком... И угль, пылающий огнем, во грудь отверстую водвинул.
   Андрей Иванович кивнул, показывая, что оценил знания. Наверное, суховато, потому что Леонид Альбертович замолчал и сразу стал похож на нахохлившуюся одинокую птицу.
   - Мне вас профессор Покровский рекомендовал, - наливая из другой бутылки, сказал он после паузы, - знаете такого?
   - Да, знаю. Но он германист, вообще-то.
   - Не важно. Мы с ним приятели по бане. Он однозначно высказался в вашу пользу. Сказал: лучшего не ищите. Всё равно не найдете.
   - Ну что ж. От коллеги редко услышишь комплимент.
   - Это да. Тут вы правы... А теперь попробуйте вот этого, - он протянул стакан Вострикову. - Выдержанный односолодовый виски. Сравните: тот - купажный - душистый, терпкий, а этот мягкий, расслабляющий.
   - Помещения у вас стильно оформлены, - отметил Востриков, сделав очередной полноценный глоток. - С фантазией. Я, видите ли, люблю конструктивизм. Но цветовое решение нетривиальное.
   - А знаете, кто оформлял? Архитектор Гордлевский, слыхали? Нет? Ученик Хундертвассера, между прочим. Отсюда и цвета. В Вене бывали?
   - Пока не пришлось.
   - Жаль. Там есть несколько домов. Да вот один на фотографии, - Леонид Альбертович встал и принёс фотоснимок в металлической рамке, на котором был запечатлён разноцветный многоэтажный дом причудливой формы.
   - Хундертвассер - это австрийский Гауди. Интересный малый. Носил всегда разные носки: на правой ноге красный, на левой - синий. Или наоборот.
   Леонид Альбертович, как показалось Вострикову, снова пришёл в хорошее расположение духа. Он ходил теперь с бокалом по кабинету и приносил сидящему в кресле Вострикову раритетные дореволюционные издания русских религиозных философов, потом притащил твёрдую и тяжёлую, как кирпич, библию в потёртой кожаной обложке.
   - Икону бы ещё на стену в стиле модернизма, - подумал Андрей Иванович.
   Леонид Альбертович, будто прочитав его мысли, ответил: "Богу молюсь только в похмелье, потому икон не держу, а книжки на старость собираю. Чтобы был повод причислить себя к интеллигенции".
   - Сейчас интеллигенция не в моде, - успокоил его Востриков. - Сейчас модно быть интеллектуалом.
   - Во-во. А в чём разница, не подскажете?
   - Интеллектуал определяет парадигму, реализует стратегию, решает задачи.
   - А интеллигент?
   - У интеллигента - миссия.
   - Какая?
   - Не важно. Человек, который свою деятельность рассматривает как миссию.
   - И всё?
   - Ну, рефлексия ещё.
   - Понятно. Миссия ещё туда-сюда, а вот рефлектировать времени нет. А то государству старикам пенсии будет нечем платить.
   Леонид Альбертович грузно опустился в кресло напротив Вострикова и они, не сговариваясь, сделали по полноценному глотку из квадратных бокалов.
   - Как у нас сейчас высшая школа? - после длинной паузы расслабленно спросил Леонид Альбертович. - Выкарабкивается?
   - Студент похуже, конечно, чем раньше, но толковые ещё встречаются, - также расслабленно ответил Востриков.
   - Со студентами понятно. - Леонид Альбертович потянулся за третьей бутылкой, стоявшей на столе. - А с зарплатами-то не очень, я вижу. Раз репетиторством перебиваетесь.
   - А когда в вузах хорошо платили, после перестройки, во всяком случае? - не чувствуя подвоха, риторически поинтересовался Андрей Иванович. - Но репетиторство - это так, для души, можно сказать. Я молодежь люблю.
   - Молодежь - это да. Особенно женского пола. Слушают внимательно, щёчками пунцовеют. А то с моим оболтусом вам, наверное, нелегко приходится.
   - Да нет, нормально.
   - Не наезжает он на вас? А то этот может, в папу пошёл.
   - Нет, всё хорошо. Я не люблю размазней.
   - Вот чего нет, того нет. Артур не размазня. Оцените: из-за бабы русскую литературу изучать. Каково? Но при этом - отметьте - оплачивает эту блажь папа. А ведь у него самого зарплата не вузовская, а газпромовская. Такая сейчас молодёжь.
   - Андрей Иванович кивнул.
   - Попробуем ещё вот этот купаж, - открывая третью бутылку, сказал Леонид Альбертович. - Потом скажете, какой из трёх больше понравился.
   - Хорошо, - уже без особого энтузиазма ответил Востриков и принял из его рук стакан.
   - Вы уж извините Артура за то, что он вам про Петра с Меньшиковым загибал. Ну, как они под соснами мочились. Хотя слов из песни не выкинешь. Я читал роман лет тридцать назад, но тоже хорошо помню этот эпизод.
   Андрей Иванович зримо представил, как Артур рассказывает отцу об их споре, они со смехом обсуждают неадекватную реакцию репетитора - его, Вострикова, реакцию на столь оптимистично исполненный и описанный физиологический акт... Впрочем, ссориться Андрею Ивановичу по-прежнему не хотелось.
   - Надо отчаливать, - подумал он.
   - Я, кстати, не нашел этого эпизода в книге, - произнёс он вслух.
   - Искали да? - оживился Леонид Альбертович. - Может быть, вырезали. Сейчас ведь тексты адаптируют
   - Всё может быть... Ну мне пора, дело ещё есть не сделанное.
   - Дело есть дело. Сейчас допьём и... Но подождите-ка. Я ведь вас как раз по делу и вызвал.
   Андрей Иванович чуть не поперхнулся виски: "Вызвал он! Нашёл подчинённого, начальничек...".
   - Я ведь не зря про зарплаты спрашивал, - будто не заметив его реакции, продолжал Леонид Альбертович. - Я всё понимаю и очень вам сочувствую.
   - Вот этого не надо.
   - Дослушайте. Я вам всё-таки сочувствую. А потому как несостоявшийся поэт, но состоявшийся профессионал, я хочу отблагодарить вас по-настоящему.
   - Что?
   - Называйте цену, не стесняйтесь.
   - Цену чего?
   - Не дурите, вы всё понимаете.
   - Я пойду.
   - Хотите, чтобы я назвал?
   - Поймите меня правильно, я не продаюсь.
   - Ждал, что вы это скажете, но это иллюзия. Мы все продаёмся: и я и вы. Иначе вас бы здесь не было.
   Видя, что Андрей Иванович колеблется, он после нескольких неудачных попыток встал с кресла, подошёл близко к Вострикову и, нагнувшись, сказал, понизив голос: "Я вас не покупаю. Но у нас у всех есть потребности, скажите, сколько вам надо".
   Востриков вдруг представил себя за рулём новой машины, буквально почувствовал упоительную мощь спортивного мотора, краем глаза зафиксировал восхищённый взгляд жены, сидевшей рядом, услышал смех детей, которые, сидя за его спиной, смотрят мультфильм на экране, встроенном в водительский подголовник.
   Представил и тут же понял, что Леонид Альбертович прочёл эту его дурную, короткую мысль.
   - Речь идет о разумных потребностях, - сказал он, улыбнувшись одними уголками рта.
   - Всё, - подумал Андрей Иванович. - Хватит унижений.
   - Благодарю покорно, - ответил он, с трудом вытягивая себя из кресла, не желавшего его выпускать. - Разумные потребности я как-нибудь и сам удовлетворю.
   - Я, наверное, не так выразился. - громче, чем обычно, сказал Леонид Альбертович. - Простите за прямоту деревенщину. Я хочу вас поддержать, и в вашем лице всю нашу высшую школу, которой сейчас нелегко.
   - Спасибо. Хотите поддержать, учредите персональную стипендию. А ещё лучше поддержите какую-нибудь больницу, детдом.
   - Наша фирма кормит десяток вузов, больниц и детдомов.
   - Что за фирма?
   - "Газпром", слыхали про такую?
   - Понятно.
   - Ну?
   - Подковы гну, - зло усмехнулся про себя Востриков, а вслух сказал: Пожертвуйте на церковь.
   - Да жертвую я, жертвую. - Я староста двух приходов, если хотите знать. Батюшки ко мне на чай и за деньгами без звонка ходят.
   - И что всё равно совесть не спокойна? - начал уже троллить Востриков.
   - Представьте себе. А вы думаете, бизнес только о "бабках" и собственном благополучии печётся?
   - А то нет?
   - А про социальную ответственность слыхали?
   - Не смешите. Да и причём здесь вообще бизнес? Я думал, вы платите мне из своего кармана.
   - Из своего, из своего. Вы человек гордый, неподкупный, каким, собственно, и должен быть русский интеллигент. А вы не подумали, что, может быть, кто-нибудь из ваших родных нуждается в помощи. И для чего здесь эта ваша гордость? Это интеллигентское чванство, не находите?
   - Пусть чванство, если вам так нравится. - Андрей Иванович, чувствуя, что всё равно теряет контроль над собой, отпустил вожжи, - А вы не очень-то воспитаны, раз бьёте по больному. Научились бы предлагать деньги так, чтобы человек не чувствовал себя купленным на толкучке. А то запомнили они как Петр ссал под сосной. Другого не запомнили.
   - Насчёт воспитания: для того и приглашают вашего брата, чтоб воспитывали, - Леонид Альбертович тоже, похоже, решил отпустить вожжи. - Не стесняюсь, как видите, признаю недостатки. А на романе "Петр Первый" я вырос. Он из меня человека и бизнесмена сделал. Страницами мог цитировать, когда моложе был.
   - Ну и ладно, беру слова обратно. - успокоительным тоном ответил ему Андрей Иванович (не хватало ещё подраться с клиентом). - Рад, что ошибся. Извините за прямоту. У меня осталось последнее занятие с Артуром.
   - Я помню. Поднимем бокалы?
   - Вперёд.
   Они выпили, и Андрей Иванович двинулся к выходу. Леонид Альбертович с початой бутылкой и стаканами поспешил за ним.
   - Послушайте, что я вам скажу, - сказал он уже в прихожей. - Вот вам моя визитная карточка. Предложение остаётся в силе. Передумаете, звоните домой или на работу. Мобильный не даю. Вы меня услышали?
   - Услышал.
   - Отлично. Какой напиток вам понравился больше всего?
   - Этот третий - он самый благородный по вкусу.
   - Лучший виски старого света. На посошок?
   - Давайте.
   Когда они выпили, Леонид Альбертович подмигнул Вострикову и погрозил пальцем.
   - А вы не простой, господин репетитор. Вас погладишь, так уколешься.
   - Всё нормально. Извините, если что. Не хотел вас обидеть.
   Сказав это, он поймал взгляд Леонида Альбертовича и с удивлением увидел, как из мягкого и добродушного он на глазах делается холодным и жёстким.
   - Ты такого не говори никогда, брат, - глухо как в бочку произнёс Леонид Альбертович - Обижают знаешь кого? И как?
   - Понял, виноват, - быстро сказал Востриков и взял портфель.
   - Ну ладно. И всё-таки, спасибо тебе, братан, - произнёс Леонид Альбертович чуть заплетающимся языком, забирая его руку в свою. - Мы после твоих занятий такие умные разговоры с сыном ведём.
   На Андрея Ивановича вдруг нашло прозрение.
   - Что смотришь, господин репетитор? - Леонид Альбертович отпустил руку Вострикова и отступил на шаг. - Догадался?
   - Мы разве уже на ты?
   - Не существенно. Можно обратно на вы, коли так щепетильны.
   - За что же вы сидели?
   - Никогда не спрашивайте, за что. Спрашивайте, по какой статье.
   - Ну и?
   - Не обязан докладывать, господин репетитор. Скажу только, что по уважаемой, - он поднял палец и покачал головой.
   - И ещё: не подумайте по простоте душевной, что я обычный бывший зек. Я управленец высшего ранга, доктор химических наук, на идеях и разработках моего института вся газовая отрасль держится и полбюджета России. Не верите?
   - Верю.
   - Хотите, дам мужской совет?
   - Слушаю.
   - Не увлекайтесь игрой. Цените в жизни результат. Работа без оплаты как сексуальная игра без коитуса не имеет смысла.
   - Нетактичное сравнение. Игра самоценна. Иначе чем мы отличаемся от лошадей?
   - Знаете, а ничем. По существу - ничем.
   - Не буду разубеждать.
   - Мое предложение остаётся в силе, карточка у вас. До свидания.
   Дверь закрылась за Востриковым уверенно и окончательно, как будто поставлена жирная точка.
   Андрей Иванович, не дожидаясь лифта, быстро пошёл вниз по лестнице с витыми перилами и через пару минут выскочил из залитого светом подъезда на тёмную улицу, мокрый, будто из бани. Поёжившись, застегнул воротник куртки и торопливо закурил. Взгляд Андрея Ивановича бесцельно бродил по неровной стене престижного дома, фиксируясь на мокрых пятнах и трещинах в штукатурке. В голове после трудного разговора и столь неожиданного поворота воцарилась редкая, а потому смешная и где-то даже восхитительная пустота. Несколько глубоких затяжек подействовали успокаивающе. Только сейчас Востриков почувствовал, что выпил лишку. Перед глазами снова возник волчий взгляд Леонида Альбертовича, задетого невинной в устах нормального человека фразой.
   - Кыш, серый, - цыкнул Андрей Иванович и усмехнулся.
   Возбуждение постепенно уходило. Востриков докурил и щелчком отправил окурок в урну, но он не долетел и, шипя, упал в лужу.
   - Вот так, - мстительно сказал Андрей Иванович и собрался уже двинуться к метро, как вдруг почувствовал требовательный и недвусмысленный сигнал организма, срочный позыв, приведший его в некоторое замешательство. Андрей Иванович переплёл ноги и чертыхнулся.
   - Трепался, а в туалет сходить не сподобился, - с раздражением подумал он и, оценив диспозицию, энергично, но осторожно, обходя лужи, двинулся из освещённого квадрата перед подъездом престижного дома в тёмный провал между двумя соседними чёрными от сырости и неухоженности дореволюционными строениями, из которого тянулись - будто к иллюзорному электрическому свету - ветки незнакомого дерева. Проход между зданиями оказался перекрыт решёткой с калиткой в центре, закрытой на кодовый замок.
   - Капитализм чёртов, - бормотал Андрей Иванович, перетаптываясь с ноги на ногу и нажимая по очереди на все задубевшие кнопки, - уже и до пролетарских окраин дошёл. Тут ему подумалось, что как раз от таких как он перепивших винтажных жидкостей интеллигентов кодовые замки и ставят. На душе помрачнело ещё глуше, а организм упорно требовал своего, и Андрей Иванович почувствовал, как стыдливость уступает место целеустремлённости. Он быстро осмотрелся, цепким взглядом выхватив из темноты контуры строений, железный остов трансформаторной будки, покосившийся столб и мусорный контейнер, пытаясь убедить себя, что там нет никого, кто мог бы застать русского интеллигента за непристойным занятием. Потом повернулся к ограде и, сделав несколько торопливых движений руками, замер в мужской позе. Послышался шум мотора и из-за поворота вывернул автомобиль, скользнув пучками света по припавшей к ограде замершей фигуре. Андрей Иванович увидел собственную тень, проплывшую по чёрной кирпичной стене и растворившуюся в ветвях дерева. И тут же справа совсем рядом колокольчиком зазвенел женский смех. Востриков поджался, подтянул брюки, опустил и огладил куртку, превратившись в праздно прогуливающегося интеллигентного мужчину с кожаным портфельчиком. Мимо, не обратив на него никакого внимания, прошла молодая пара.
   - Уф, - выдохнул Андрей Иванович, прислушиваясь к собственному организму. Настроение улучшалось.
   - Чёрт возьми, - уже вполне добродушно думалось Андрею Ивановичу на пути к метро, - Петру с Меньшиковым ей богу легче было: никаких дам на сто вёрст вокруг и Орешек взят.
  

* * *

   Дома за вечерним чаем, отправив детей готовиться ко сну, Андрей Иванович, ещё возбуждённый парами дорогих виски, театрально в лицах расписал супруге свой диалог c Леонидом Альбертовичем, упомянув и братана, и коитус. Закончил словами, о которых теперь жалел, брошенными в сердцах, хоть и по делу: "Пусть научится вести себя так, чтобы человек не чувствовал себя купленным на толкучке".
   - А он что на это? - спросила мужа Ирина.
   - Ничего, представляешь? - ответил Востриков и сам удивился, восстановив в памяти разговор. - Пропустил мимо ушей, гад.
   - Да, неприлично всё это, некрасиво, - соглашалась с мужем Ирина, но её лицо становилось всё более серьёзным и задумчивым.
   Андрей Иванович почувствовал что-то и покосился на жену.
   - Что, надо было продаться?
   - А он всерьёз предлагал деньги?
   - Откуда я знаю, всерьёз или в шутку? Выпил и предложил. Уже забыл, наверное. Хотя визитку дал, можно позвонить и напомнить.
   Ирина взяла в руки синий квадратик картонки с золотым гербом и эмблемой "Газпрома".
   - Леонид Арнольдович Шорохов, исследовательский институт, генеральный директор, - прочла она. - Да, немаленький начальник. Странно, что уголовник.
   - Проворовался, наверное, в 90-е годы. А, может, подставили, у них это запросто.
   - Всё бывает.
   - Так-то он, вроде, не глупый мужик. Квартира стильно обставлена. Потом, как выпил, перешёл на феню, но слегка, без фанатизма. А до этого - на "вы": как дела у высшей школы и всё такое...
   Востриков посмотрел на Ирину.
   - Так что, надо было продаться, да?
   - Не знаю, Андрюша, - ответила она, и стала набирать воду в чайник.
   Воцарилось молчание. Слышался только шорох стрелки на часах, висевших над холодильником, да плеск воды, проходившей через фильтр.
   - Папе твоему курс лечения бы ещё один провести, - наконец услышал Андрей Иванович голос жены, зазвучавший, словно с другой планеты. - Тебе вставить зубы, лекции ведь студентам читаешь...
   Востриков сидел и молчал.
   - На это деньги нужны. - Ирина повернулась к столу и присела рядом с мужем. - Тебе ноутбук нужен хороший, чтобы в командировках работать...
   - Ну что ж, - подал голос Андрей Иванович и решительным движением достал телефон. - Значит нужно продаваться.
   Востриков произнёс это со злорадным удовлетворением и добавил: "Промахнулся. Сразу нужно было, пока горячо... переходить к коитусу.
   - Ну не надо так, Андрюша. Я не говорю, чтобы продаваться. Мне не нравится это слово и жаргон твой не нравится.
   - С кем поведёшься...
   - Может быть, ты прав и не стоит связываться. Не знаю...
   - Да ладно, - сказал Андрей Иванович, - лучше посчитаем, сколько денег нужно.
   Он открыл на мобильнике калькулятор.
   - Лечение сколько?
   - Десять капельниц по полторы тысячи.
   - Пятнадцать тысяч. Хорошо. Зубы почём сейчас? Мост, чтобы три дырки закрыть?
   - Тоже тысяч пятнадцать, минимум.
   - Допустим... Итого тридцать тысяч. Ничего так получается. Не разорим газовщика? А если ноутбук прибавить, то все пятьдесят выйдет.
   - На ноутбук накопим, Андрюша, если сейчас не получится. Здоровье важнее.
   - Нет, почему. Продаваться так продаваться. Будем иметь в виду. Итак, максимум пятьдесят тысяч минимум тридцать. Завтра позвоню.

* * *

   - Будьте добры Леонида Арнольдовича. Андрей Иванович Востриков спрашивает.
   - Леонид Арнольдович в командировке.
   - Далеко?
   - В Новороссийске. По делам авторского надзора.
   - Он говорил. А когда вернётся?
   - Скоро не ждём. Из Новороссийска они на Дальний Восток отправятся на приёмку. объекта. Потом в Москву на газовый форум. В начале следующего месяца позвоните, яснее будет с расписанием. Если хотите сообщение для него передать, запишу. Вечером он будет на связи.
   - Нет, нет, спасибо, - быстро произнёс Андрей Иванович, попрощался и нажал "отбой".
   - Что и следовало ожидать, - спокойно подумал он как о чём-то очевидном. - Это по-нашему, по-интеллигентски. Сначала отказаться от предлагаемых денег, потом унизиться и просить, а в результате получить фигу...
   На следующий день Андрей Иванович провёл последнее занятие с Артуром. Ученик предстал перед Востриковым одетым как богатый жених: серый костюм, белая рубашка с увесистыми круглыми запонками на обшлагах, длинный узкий галстук - всё с иголочки. Когда закончили и Востриков собрался уходить, Артур быстрым движением достал из-под стола пакет.
   - Разрешите поблагодарить за отлично проделанную работу, - произнес он торжественно, протягивая пакет Вострикову, - примите от чистого сердца.
   - Что там? - спросил Андрей Иванович, пряча руки за спину.
   - Маленький подарок, - Артур поставил пакет на стол и одну за другой вынул из него две коробки.
   - Это для семьи: брют от лучших виноградников Шампани. А это - лично вам: новейший мужской аромат. Презентация в Париже запланирована на Рождество. Такие в России есть только у двух людей: у меня и теперь у вас. Прошу.
   - Даже так? - Андрей Иванович взял из рук Артура коробку с одеколоном, - ну что ж, попробуем ваш волшебный аромат, - и стал отковыривать крышку.
   - Что вы, не открывайте, - замахал на него руками Артур, - давайте из моего. Он выдвинул ящик стола и достал оттуда круглый флакон матового стекла.
   - Внимание, - Артур поднял флакон на вытянутой руке и выпустил к потолку облако аэрозоля. Воздух стал стремительно наполняться сменяющими друг друга ароматами: сначала терпкий запах смолёной лодки из далекого детства, который постепенно растворился в аромате моря с еле заметной хвойной ноткой и чем-то ещё, что заставляет расправить плечи, поджать живот и смотреть на мир орлиным взглядом.
   Ну что ж, очень мужественно, - одобрил Андрей Иванович. Он знал, что чем-то таким всё и должно было закончиться. Но, главное, знал, что делать дальше. Через два часа он уже выходил из банка, где у него на счету лежали кое-какие сбережения "на чёрный день".
   - Пятьдесят тысяч на покупки, десять на подарки, - подсчитывал Востриков, шагая по ветреной улице. - О процентах жалеть нечего. Зарабатывать нужно больше и все дела.
   Андрей Иванович достал мобильник и позвонил домой.
   - Да, Андрюша, - услышал он голос жены, показавшийся ему близким и родным.
   - Иду домой с шампанским, - бодро отрапортовал Востриков.
   - Что, заплатил?
   - Попробовал бы не заплатить, - ответил Андрей Иванович и засмеялся в трубку. - Заплатил с лихвой, ещё и вам на подарки хватит.
   - Молодец, Андрюшка! Я так волновалась. А мы, значит, всё правильно сделали. Молодец.
   - А то!
   - Ну, иди, иди скорее домой. Мы тебя ждём.
   - Сейчас, за ноутбуком забегу и приду.
   Андрей Иванович подходил к метро, когда в воздухе закружились первые в этом году снежинки. Низкое длинное облако, ползущее вдоль улицы и одарившее Вострикова нежданным снегом, распалось на две части, и улица осветилась трепетным зимним солнцем. Андрей Иванович улыбнулся пробегавшей девчонке, надел тёмные очки и закурил. На душе у него было спокойно. К нему возвратилась гармония.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"