Стояло прозрачное июньское утро. То самое время, когда совершенно невозможно сидеть в норке, какой бы уютной она ни была. Наскоро позавтракав, Суслик поспешил наружу. И стоило ему показаться над узеньким входом, как подлетел нетерпеливый летний Ветерок. Он щекотно ворошил шёрстку и легонько пихал Суслика в спину, в бока: "Побежали!". Через миг они уже радостно неслись по полю. Ветерок то налетал сзади, подталкивая и придавая скорости, то уносился далеко вперёд. Так за игрой в догонялки Суслик добежал до лесной тропинки, а Ветерок исчез, затерявшись в верхушках огромных вековых дубов.
Мощные деревья с обширными кронами и дали название тому месту, где жил Суслик. Дубрава. Дубрава - это и прохладный тенистый лес, и большое поле за ним, и озеро необычной формы - как рогатка. У каждой из частей озера имелось своё название: Среднее, Левый рог и Болотце. В Левом роге, где вода холодная и чистая, неутомимые трудяги-бобры построили ферму по разведению форели. Пёстрая рыбка была любимым лакомством длинноногой серой Цапли. Она, да крупные зелёные жабы населяли круглое Болотце с его вязкими топями и берегом, густо поросшими осокой и мхом. Жабы уважали рослую птицу, повидавшую мир, и были не прочь послушать о путешествиях. Цапле льстило такое внимание, и, время от времени, она снисходила до пары фраз в адрес соседей.
Для Дубравы то, что Цапля не питалась лягушками, было настолько же нормальным, насколько это странно для всех других мест. Здешние звери и птицы не ели друг друга. Так было заведено издавна. Даже старый Барсук не знал иного. Напротив, он вспоминал рассказы своего деда о том, что раньше в Дубраве бывали люди. Они приходили порыбачить и иногда зимой приносили хлеба для зверей. Никогда не причиняли вреда ни самой Дубраве, ни её жителям. Барсуку же приходилось видеть лишь тех людей, что жили в доме за полем. И они не входили в лес Дубравы.
Но вернёмся к нашему Суслику. Он бежал по тропинке к озеру, попутно решая, как провести ещё один прекрасный летний день. Для начала искупаться, потом подкрепиться вкуснейшими одуванчиками. И вздремнуть в гамаке, что под сенью Большого Дуба. Приятные мысли были оборваны видом двух воробьёв. На них Суслик наткнулся на полянке у озера. Растрёпанные и разгорячённые они скакали в луже пыли и сердито выкрикивали, перебивая друг друга:
- Зелёный!
- Нет, голубой!
- Зелёный, я говорю.
- Го-лу-бой, голубой, голубой!
- Эй, это вы о чём? - Суслик с трудом растащил забияк.
- Понимаешь, - сказал один воробьишка, разглаживая вздыбленные перья, - мы тут поспорили какой цвет лучше. Ну, я говорю зелёный. Это ж любому ясно. Жирная мохнатая зелёная гусеница, м-м-м, - воробей на секунду зажмурился от воображаемого удовольствия, - вкуснотища. А он упёрся: голубой, да голубой. А сам гусениц знаешь, как уплетает. И всё равно, говорит - голубой. Небо он, видите ли, любит.
- Ну, и люблю я небо, а тебе то что? - подскочил, уже было успокоившийся, второй воробей.
- Подождите, подождите, - снова вмешался Суслик, - я всё понял.
Он был поражён, как могут эти двое, так заблуждаться в столь ясном вопросе. Выпрямившись во весь рост, Суслик громко произнёс:
- Вы не правы! Оба не правы! Самый лучший цвет - жёлтый. Вот, что самое главное у нас в жизни?
- Гусеницы? - предположил один из воробьёв.
- Нет, нет и нет! Самое главное - это солнце. Огромное жёлтое солнце. Вот зимой день короткий, все сидят по норам, мёрзнут и всем т-а-аак скучно. Это потому, что солнца не хватает. К весне пригревает жарче, деньки подольше, всё и оживает. А потом появляются ОНИ - одуванчики. Такие свежие, такие жёлтые. И вот, ты их срываешь и ешь, - в это время Суслик и впрямь сорвал одуванчик и начал со вкусом медленно жевать. На его желтоватой мордочке было написано удовольствие.
Затем он произнёс оду золотой осени и жёлтым пшеничным колоскам, зерно из которых запасает на зиму.
Суслик так хорошо и ярко рассказывал о своем любимом цвете, что даже воробьи, заслушавшись, примолкли. А пролетавшая мимо Божья Коровка, зазевавшись, врезалась в мягкий лист высоченного лопуха. Шлепнулась на землю, пошевелила лапками, затем ловко повернулась со спины на брюшко и сказала, что её любимый цвет - красный. Она была модницей: носила ярко-красное платье в крупный чёрный горох. Следила за фигурой, а потому не ела, как остальные коровки, приторно сладких тлей, предпочитая им спелые ягоды земляники. А росу пила из самых красивых алых маков.
Спор разгорался всё жарче... И тут гордячка Цапля (она уже давно наблюдала за происходящим из камышей) сказала своим противным голосом: "А я люблю фиолетовый!". Все умолкли на время, соображая, за что же любить этот цвет, ведь он не так часто встречался в их Дубраве. Цапля была довольна, она любила казаться оригиналкой. Конечно, она не стала больше ничего говорить. Во-первых, у неё был очень противный голос, и она его стеснялась. Во-вторых, гордость не позволяла ей долго общаться с другими обитателями Дубравы. А, в-третьих, она и сама не знала, за что любит фиолетовый цвет. Так просто интересничала, ведь она была очень глупая птица, а, чтобы никто этого не заметил, говорила мало и редко. Всё больше стояла с надменным видом, глядя сверху вниз.
День уже клонился к вечеру, а на поляне перед озером собралась большая компания. Кроме основных спорщиков пришли два зайца, они были за зелёный, так как любили капусту и молодой горох. Приползла улитка, которая никак не могла сообразить, что за цвет ей больше по вкусу. А вдоль берега в тине сидело десятка два лягушек, которые беспорядочно и громко квакали, перебивая друг друга, и решительно никто их не понимал. Прилетели птицы: Дятел - за красный и Соловей - за синий. Стоял страшный шум и гвалт, когда из лесу вышел старый Барсук. Он давно жил в Дубраве, был мудрым советчиком и хорошим собеседником, его уважали. Узнав о чём спор, Барсук сказал:
- Не дело это решать какой цвет краше! Они все хороши, все вокруг нас. А если кому-то один больше по вкусу, так что о том спорить. Не надо.
Но в этот раз звери не послушали Барсука, они уже так расспорились, что не могли остановиться. Так бы и кричали, и ссорились дальше, но вдруг ясное голубое небо в миг заволокло серыми облаками. Очень быстро вокруг погасли все краски, а огромные тучи налились и стали иссиня чёрными. Яркие молнии сердито рассекли небосвод, и на пыльную землю упали тяжёлые, будто свинцовые, капли дождя. Чаще, чаще, и вот уже дождь превратился в ливень. И ливень этот шёл беспросветным сплошным потоком, словно занавесом закрывая всё на шаг впереди. Стало страшно, и звери попрятались: кто под куст, кто в нору. Сидели мокрые, нахохлившиеся, сердитые друг на друга.
* * *
А дождь всё не стихал, он шёл уже три дня, не прекращаясь даже на ночь.
И вот хмурым бледно серым утром, на четвертый день, когда сила дождя чуть ослабла, обитатели Дубравы один за другим пошли к Барсуку.
Нора Барсука - глубокая, большая, сухая и уютная - прекрасно подходила, чтобы переждать ливень. Она располагалась в корнях огромного дуба, которые одновременно служили и перекрытиями крыши, и (те, что под землёй) основаниями стен. Входная дверь - мощная дубовая - снаружи густо поросла мхом и была неразличима. Внутри норы длинные коридоры вели к обустроенным комнатам: кухне с просторной столовой, гостиной с камином, нескольким спальням, кладовым и разным подсобным помещениям.
Всех пришедших хозяин проводил в гостиную к камину. Озябшие звери усаживались поближе к огню. Кто-то устроился на низеньких резных табуретах, а кто и на ярких домотканых половичках, расстеленных прямо на земляном полу. Каждый получил по чашке ароматного травяного чая или желудёвого кофе с ложечкой малиновой настойки.
А после, обсохшие и согревшиеся зверьки собрались в просторной комнате - столовой, где уселись за большим круглым столом. И пока трудолюбивые белки хлопотали за приготовлением обеда, принялись рассказывать друг другу разные истории, волшебные сказки и семейные предания.
Первым рассказ завёл Дятел. Это было немного необычно, поскольку он не отличался болтливостью.
- Однако то, как мы с вами здесь сидим, напомнило мне одну историю, которую много лет рассказывают у нас в семье, - вежливым тоном произнёс Дятел.
- И что за история? - спросил Суслик.
- Это история о настоящей дружбе дятлов и белок. Возможно, наш добрый Барсук её уже неоднократно слышал, - Дятел учтиво склонил голову, глядя на хозяина дома.
- Может быть, может быть, - задумчиво произнёс Барсук, который помогал белкам составить травяной сбор для заварки чая. - Листья мелиссы, мяты и сушёные земляничины, - и, оборачиваясь к Дятлу, сказал, - Расскажи, а я, ежели и знаю, ещё раз со всеми вместе послушаю.
И Дятел, смахнув мнимую соринку с рукава своего чёрного фрака, начал рассказ.
История дятла
Однажды, давным-давно в Дубраве выдалось небывало жаркое лето. Растения и животные изнывали от зноя. И даже ночь не давала желаемой прохлады. Хуже всего, что дожди тем летом шли очень редко. С начала мая до середины августа прошелестело пять мелких дождичков, и пронёсся короткий ливень на пару с ураганом. Трещины в иссушенной жаром земле были такой ширины, что запросто мог провалиться упитанный заяц. А озеро обмелело настолько, что медведи переходили его вброд. Пшеница в поле сгорела, не успев заколоситься и родить зерна. Насекомые перевелись. Черви и комары почти все вымерли, а улитки закупорились в своих раковинах до лучших времён.
Обитатели Дубравы обрадовались дождливой прохладе осени, не ведая, что это лишь небольшая передышка перед ещё одним суровым испытанием. Зима пришла снежная и морозная. Звери и птицы сидели по своим норам, почти не выглядывая на улицу.
Надо ли говорить, что хуже всех пришлось птицам. Соловьи и скворцы ещё осенью улетели в теплый край. А оставшимся зимовать в Дубраве воробьям, вороне, сороке и дятлу жилось голодно. Как-то раз сорока принесла весть о птичьей кормушке в саду, что за полем. Этот сад и огород, и большой бревенчатый дом с просторным сеновалом и приземистыми сарайчиками принадлежали Человеку. И хотя хозяева дома иногда менялись, все они были людьми добрыми с чистым сердцем. Некоторым из них даже была открыта заветная тропа в Дубраву. Вот и тогдашний хозяин Дома за полем вспомнил о лесных птицах и устроил для них кормушку. На широкой дощечке, защищенной от снега крышей-домиком, регулярно появлялись хлебные крошки, семечки, зёрнышки просо, а иногда даже кусочки сала. Очень скоро воробьи и ворона наловчились летать в заветное место за компанию с сорокой. Им теперь жизнь казалась веселей, и стужу они переносили бойко.
Только воспитанный дятел всё никак не мог решиться полететь к кормушке. "Как же так лететь! Без приглашения. Возможно, Человек накрывает там стол для кого-то другого" - размышлял он, постукивая клювом по дереву и разыскивая букашек.
И вот как-то раз солнечным морозным февральским утром, когда голод стал нестерпим, дятел полетел к кормушке. " Я поем совсем немного, и за это летом буду лечить деревья в саду Человека, доставая жучков-вредителей из-под коры" - рассудил работящий пернатый.
Он был уже очень слаб, а от того летел низко, медленно и тяжело взмахивая крыльями. Быстро устал и присел на ближайшее дерево передохнуть. Сидя на ветке, дятел, сам того не замечая, проваливался в голодный сон. Просыпался, вяло постукивал по стволу в поисках жучков. Было нужно хоть немного восстановить силы. Поиски не увенчались успехом, и, через некоторое время, окоченевшие птичьи лапки непроизвольно разжались, и худенькое тельце камнем упало в мягкий снег. Там бы дятлу и замёрзнуть, если бы мимо не бежали две белки. Одна из них, заметив лежащую в сугробе птицу, сказала другой:
- Гляди! Дятел лежит. Он нам два года назад дупло делал. Отличное получилось жилище: просторно...
- Да он не шевелится, - перебила её вторая белка. - Неужели умер?!
Белки испуганно заверещали. В один прыжок, очутившись рядом с замерзающим, они увидели, что дятел жив. Тогда белки крикнули свою третью подружку, и все вместе втащили птичье тело в дупло.
Внутри было тепло и уютно пахло сушеными грибами. Их гирлянды висели от края до края в каждой комнатке на всех уровнях. Уровни или этажи, а было их три, соединялись крутыми винтовыми лестницами. Каждый этаж делился на три комнаты, дверей не было. Спальни и столовая находились на среднем уровне. Спали белки на тюфяках, набитых сухим мхом, вместо подушки - собственный хвост. На такой вот тюфяк они аккуратно уложили и дятла. Пока одна из них укутывала его озябшее тело одеялом, вторая уже готовила в кухоньке на верхнем уровне целебный травяной отвар и ароматный грибной бульон. А третья тем временем в кладовке наполняла плошку зерном, сушёными яблоками и вишнями. Кладовые занимали самый нижний этаж. Несмотря на неурожайный год, беличьи закрома были полны припасов. Сушёные груши, яблоки, вишни годились для варки сладкого компота, а жёлуди и корешки цикория для приготовления кофе. Из грибов готовили супы и различные соусы. Орехи (ещё прошлогоднего урожая) можно было погрызть зимними вечерами. Аккуратные снопы ржаных колосков (из которых зерно - для еды, а соломой можно выстилать пол в прихожей или добавлять как приправу в мочёные яблоки) стояли по углам кладовки. Под потолком висели пучки трав.
Два дня белки выхаживали несчастную птицу, отпаивая травяными отварами, день и ночь дежуря у "кровати". На третий день вечером, когда, наконец, дятел пришёл в себя и смог передвигаться, они устроили торжественный ужин. Воспитанный пернатый сердечно благодарил рыжих красавиц за спасение, и все вместе они строили планы на грядущую весну и лето.
Оставшийся зимний месяц пролетел незаметно в хлопотах и заботах, иначе белки не умеют. Благодаря сытным обедам дятел быстро окреп и включился в домашние дела. Он долбил дополнительные ниши в кладовке и на кухне, ровнял стены, а в гостиной одну из них даже украсил прекрасным панно. Картина занимала большую часть стены и громко именовалась "Подвиг белок или великое спасение дятла героическими белками". Название дятел придумал сам, очень им гордился, а от того написал крупно с затейливыми завитушками. Хозяйкам дупла такое украшение гостиной пришлось по вкусу. Некоторые жители Дубравы, заходя в гости к белкам, при виде полотна теряли дар речи, а иные и вовсе лишались чувств.
Март перевалил за середину, и солнце уже по-весеннему грело, когда дятел засобирался домой, на своё дерево. Белки на прощанье подарили ему шерстяной красный с люрексом шарф (моточек блестящей шерсти достался им от сороки). Дятел дал слово носить его зимой и больше не голодать.
Белки искренне привязались к своему зимнему квартиранту, и, конечно же, не расстались с ним навсегда. Он часто заходил к ним в гости попить яблочного компота. А ближе к лету друзья затеяли строительство новой кладовой. Дятел долбил её в дереве по соседству с беличьим домом.
Говорят, в следующую зиму Человек немало удивлялся, встретив у кормушки дятла в нарядном красном с люрексом шарфе. И вспоминал, что как-то летом жена жаловалась на пропажу клубка шерсти с блестящей ниткой.
* * *
Закончив говорить, Дятел обвел всех долгим взглядом, пытаясь понять, понравился ли рассказ. Был уже поздний вечер, но уставшие звери слушали внимательно. Только маленькие ежата тихонько сопели, уткнув носы в мягкие животики. А их мама вытерла глаза краешком передника и сказала: "Какая жизненная история!".
Умиротворенные рассказом, звери разбредались по отведенным им гостевым спаленкам. Над их головами, словно стайка светлячков, роились светлые мысли.
Даже гордячка Цапля искренне прониклась историей дружбы белок и дятла. Перестала воображать и думала - как бы ей тоже рассказать что-нибудь интересное. Но беда в том, что она не знала ни одной сказки. "Я её выдумаю" - решила птица, засыпая под стук капель по крыше.