Существование, которое приходилось влачить отцу Бераду, всё меньше напоминало человеческое.
Он думал порой, что в подобной жизни не больше смысла, чем в прозябании бледных тонконогих грибов в глубинах винного погреба, или бесцветных многоножек, которые непременно найдутся в любом подземелье.
Он чувствовал, что и сам обесцветился до пределов возможного, стал бессловесным, слабым, и жалким. Все его чувства померкли и стёрлись. Его перестало пугать разрушение гниющей заживо плоти - застуженные почки, обширные мокнущие язвы ниже колен и отнявшаяся левая рука существовали словно сами по себе, как незначительные штрихи безрадостной общей картины.
Хуже всего - он начал терять надежду когда-нибудь выбраться из тюрьмы.
Тогда как ему непременно нужно выбраться - только эта твёрдая, абсолютная уверенность и поддерживала горение жизни в униженном ветхом теле.
Единственной его отрадой стал луч из светового окна.
Рассмотреть что-нибудь сквозь дыру, пробитую в толще скалы, бесполезно даже пытаться - можно разве услышать шум ветра и далёкие крики чаек.
Но на стенке напротив, перемещаясь вслед за движением солнца, сияет ослепительный яркий кружочек.
Кажется, он смотрел на него часами - и молился.
Молился тому, кто и был Светом - изначальным, чистым, неразделённым.
Но однажды на его молитвы ответил кто-то другой.
Голос, раздавшийся в каменном мешке, поразил его дважды - тем, что оказался ему знаком, и тем, что не заставил его ни трепетать, ни ужасаться.
- Что, святой отец, вспоминал ли мои слова? Я говорила, что будет несладко.
Не с первого раза ему удалось заметить незваную гостью в тени у стены. Пришлось слегка приподняться на скудных остатках соломы, что служили ему постелью, и вытянуть шею. Встать у него всё равно не хватило бы сил.
- Ты человек или демон, - спросил он, - Саад из Халлы?
- Сложный вопрос, - с готовностью отозвалась она, - помнится, те же судьи, что заключили тебя в тюрьму, не смогли меня обвинить. Сама бы я нынче судила иначе. Однако и кары свыше покамест не дождалась - разве что вот, являюсь людям неупокоенным мертвецом. Проще считать меня призраком, полагаю. Любой бы на моём месте устал каждый раз восставать во плоти. Пора и честь знать.
- Зачем ты явилась?
- Из сострадания. Скверная, кстати, штука, источник всех бед. Однако клин клином, как говорится.
- Сочувствуешь мне? Но почему?
- Это ведь я разрушила твою жизнь. Мои записки. Кстати, прими благодарность за то, что уберёг ту тетрадку.
- Я растерял страницы.
- И записал по памяти снова. Очень лестно для автора. И вспоминал почти постоянно - с той стороны мы чуем подобные вещи.
- Это я призвал тебя? Ну и ну.
Фигура в тени шевельнулась.
- Нет, не ты. Но ты её знаешь. Все знают малышку. И только я с ней почти не знакома.
- Фран? Постой, Фран действительно твоя дочь? Еретикам не приснилось?
Ухо едва уловило тихий смешок.
- Говорят, у меня есть и сын. Но это - совершенно другое дело.
- Она славная девочка, - сказал он, подумав, - не причиняй ей вреда.
На какой-то миг ему показалось, что он остался в темнице один - и, к своему удивлению, даже заволновался, что собеседница не вернётся.
- Знаешь, - вновь раздавшийся в темноте голос звучал куда менее легкомысленно, - когда я стараюсь как лучше, случаются жуткие вещи. Так что давай без напутствий - пусть будет, как будет. Лучше молись за малышку, ей точно не помешает. Ну, и меня помяни заодно.
Теперь он хорошо её рассмотрел.
Старше Фран - но похожа, очень похожа.
Она прошла через луч, и красное платье вспыхнуло так, что ударило по глазам.
- Ты очень нарядный призрак, - сказал он, отчётливо вспоминая последний оскал старой ведьмы в приюте Девы Амерто, - и очень похорошела со дня нашей прошлой встречи. Сразу и не признать ровесницу Эмергисы.
- Дамская боевая оснастка - забавная штука, - улыбается она в ответ, - однако, мне нужно вспомнить, как такое носить. Веришь ли, переодеться нам ничего не стоит. Сделать тебя молодым и красивым - там, куда я тебя заберу?
- Вот так новость. Ты теперь ангел смерти?
- Не надейся, старик. Нет там у нас ангелов, и не было никогда. Пару жизней назад я считала иначе - и совершенно напрасно.
- Зовёшь меня в Место-которого-нет? - догадался отец Берад, - Но зачем?
Она словно даже смутилась.
- Ну, одной мне неловко. Я иду посмотреть на то, что было мне дорого - и что теперь предаю. Да поможет мне в этом Наар, госпожа вероломных. Нынче я вроде как мать - и должна послужить примером. Потому что малышке тоже трудно пройти через это одной.
- Ты раскаялась?
- Можно сказать и так, дорогой исповедник. Каяться мне до скончания века - но это потом, не теперь. Времени на всё - пока не зарыли Рэя Одвига, дальше будет поздно. Да и ты тут протянешь недолго. Поэтому поспешим. Найдём тебе тихий приют в тылу у врага.
- Я-то в призраки не стремлюсь. Или ты предлагаешь забрать меня в царство демонов во плоти?
- Это сложно. Разве стоит цепляться за это старое тело? Ему от силы пара недель осталась.
- Так уж вышло, что я к нему привязался. И ещё - мне нужно доставить письмо одному человеку. Не призрачное, настоящее. Это очень и очень важно.
Саад некоторое время изучала его, склонив прелестную голову на гладкой девичьей шее.
- Тогда тебе повезло. Ни раньше, ни позже - но нынешняя луна позволит рискнуть. Лучше тебе не знать, какой это тяжкий труд - но, если всё сложится, будешь первым, кому удалось провернуть этот номер. Однако отсюда дорога идёт в одни лишь владения Князя. Как потом отыскать твоего адресата - подумаем позже.
Не такими уж и бесплотными оказались её руки, когда она подхватила с пола кувшин, опустилась рядом на колени и поднесла отцу Бераду напиться.
Он думал, что кувшин давно пуст - но, возможно, тюремщицы всё же навещали его, пока он лежал в беспамятстве. Влага, смочившая губы, была чистой и ледяною, как родниковая струя - и с каждым глотком возвращала немного жизни.
Вместе с жизнью возвращалась и боль. Вновь защемило сердце, заныли язвы на ногах, заломило от холода кости. От нарастающей лихорадки пустились в пляс последние зубы, судороги крутили мышцы, словно простыни - руки прачек.
Некоторое время Саад просто смотрела.
Потом положила ему на лоб узкую тёплую ладонь. Слишком тёплую и нежную для мёртвой колдуньи.
- Тише, - шепнула она, - потерпи, скоро всё пройдёт.
Но делалось только хуже.
Вот уже его тело била такая крупная дрожь, что только рука Саад прижимала его голову к полу, удерживая от ударов.
Потом он услышал свой крик - и вторая рука зажала ему рот.
Он стал беспомощным, как младенец - и ничего не мог поделать, кроме того, чтобы впасть в отчаяние. И тогда, когда он достиг самого глубокого дна собственного ничтожества - всё внезапно закончилось.
Он лежал, беспомощный, как младенец - всё его тело превратилось в сонный молчаливый свёрток, полный неясных предчувствий. Под пропотевшей одеждой и липкой кожей больше ничего не болело - лишь иногда пробегали волны словно бы лёгкого покалывания, едва заметной приятной щекотки, с которой прибывали телесные силы.
- Вот так, - сказал над ним женский голос, - теперь хорошо. Теперь ты почти готов преподнести сюрприз сестре Эмергисе. Пусть её поломает голову, куда делась птичка из каменной клетки.
Он хотел взглянуть не свои руки - так, как любил их рассматривать в детстве, находясь на границе дремоты и пробуждения (в зеркала он и взрослым смотрелся нечасто и о переменах в своём внешнем облике привык судить именно так) - но не смог их поднять.
Потому что гостья успела усесться верхом и теперь расправляла, разглаживала его отросшую бороду и спутанные пряди волос.
- Знаешь, это ужасно странно, - вслух размышляла она, - то, что надобно сделать дальше. Скажи мне, святой отец - приходилось тебе когда-нибудь целоваться с женщиной? Впрочем, мать-то должна была тебя целовать. Видишь ли, в те края, куда мы с тобой собрались, открывает дорогу одна лишь любовная страсть. Поцелуй - тоже жертва Эмору, стражу Места-которого-нет. Есть, конечно, ещё вариант - жертвовать самому Ангромади - но для таких вещей мы с тобой слабаки. Если подумать, это довольно смешно - но я никогда никого не касалась губами. По крайней мере - так, чтобы помнить. Ченан такое проделывал, да - но я за него не в ответе.
У Берада словно вся кровь закипела в жилах, бросилась ему в лицо. Новая, молодая кровь.
- Что, - начал он говорить - и не смог продолжить, перехватило дыхание.
- Что я творю? - шептала она, наклоняясь всё ниже к его лицу, - мне и самой страшно хотелось бы знать. Ну, вот.