То, что вставало из воды, совсем не напоминало живое существо.
Казалось, неведомый катаклизм вынес наверх одну из подводных гор. Гора содрогалась, роняя куски коры. Падая, тяжёлые бугристые пласты поднимали волны, которые с грохотом набегали на берег.
Дикари отползли дальше от воды. Фран залезла на камень. Когда она встала на ноги и выпрямилась - как тогда, перед лицом Чёрной Волны - сквозь донные наслоения и потоки илистой жижи на боках небесного змея кое-где уже пробивался тусклый бронзовый блеск. Была ли живая плоть под холодным металлом? Фран знала, что где-то внутри бьётся сердце, она сама его запустила - но чувствовала, что жизнь, которую оно поддерживает, происходит по каким-то своим законам, не совсем от этого мира.
Ни единой знакомой твари не напоминала она изнутри.
Дочь рыбака, Фран перепотрошила уйму всяческой рыбы - и кальмары попадались ей, и каракатицы. Птица или зайчатина тоже могли угодить на стол, а то и козлёнка Алма решалась пустить на мясо. Хлай однажды при Фран зарезал хромого коня - и разделывал с её помощью. Позже она кое-что узнала и о людских телах. Всё кроилось не по единому образцу - но, однако, во всём, что внутри, прятался некий смысл. Всему живому требовалось дышать, питаться, производить на свет себе подобных - любой кусок требухи для чего-то да предназначался. Но не у небесного змея.
От попыток понять, куда идут полые жилы и струятся по ним телесные соки, кружилась голова. Казалось, этот порядок изменчив и произволен - лишь каркас сохранял видимость заданной формы. Но под бронёй царил полный хаос. И даже крохотные частицы, видимые лишь на таком приближении, когда плотная материя кажется зыбкой сетью - вели себя не так, как обычно. Само вещество то и дело принимало новые свойства, ощущалось податливым и пластичным, как во сне.
Плоть небесного змея была огнём, а топливом для огня служила величайшая неутолимая страсть. Даже сейчас каким-то краем сознания Фран слышала его отчаянный зов, полный нечеловеческой жажды и муки - но плевать она хотела на терзания голодной пустоты.
Теперь уже - кто кого.
И с этой текучей изменчивой плотью она действительно может делать всё, что угодно.
Сознание Фран, как в собственную одежду, скользнуло под шкуру змея, обшарило все закоулки. Твёрдокаменный панцирь, наросший на ней за века - глина, ракушки и разная прочая дрянь - ещё сковывал свободу действий, мешал обзору. Фран осторожно вытянула шею, стряхивая приставшие комья - и вдруг прозрела. Посторонняя грязь, как скорлупа, осыпалась с дрогнувших век.
Она словно смотрела сквозь линзу, сквозь каплю воды - так причудливо искривилось пространство, так уменьшились знакомые вещи. Люди, словно букашки на берегу. Серые букашки, все в чём-то пёстром. И на отдельно стоящем камне - светлая тонкая фигурка.
Неужели на этом всё?
Это тело служило ей столько лет.
И ещё бы могло кое в чём послужить.
Глупо здесь его бросить - так.
Но вернуться обратно теперь - ни за что.
Всё равно, что родиться обратно.
Разве что на мгновение - убедиться, что переход не составит труда - и опять нырнуть под новую кожу, туда, где заканчивается грубая реальность и начинается та, что подвластна воображению.
***
Постепенно вой и крики стихли на берегу. Один за другим поднимались на ноги дикари и смотрели в глаза своему страшному божеству. Словно две безжалостные луны зажглись на выступе тёмной горы - и тогда только стало понятно, что вот она - голова, со спутанной гривой из лент почерневшей бронзы, вот круто вырезанные ноздри и глубокие борозды необъятного лба.
Но страшнее всего оказалось наступившее вдруг молчание.
От рождения и до смерти люди лягушачьего племени слушали голос змея и не ведали тишины. Голос был их воздухом, их домом, он дал им жизнь и сделал такими как есть. А теперь он оставил их, навеки осиротив.
Смерть могла бы стать милостью божества - но оно и думать забыло про смешных человечков на диком пустом берегу.
Впрочем, оно снизошло до их скромного дара, последнего жертвенного подношения.
Гора снова вздрогнула - но на этот раз не совсем как гора. Словно волна пробежала по шкуре зверя. Внезапным плавным движением морда змея приблизилась к плоскому камню, почти уткнулась в него.
В общем-то, чужаки привели неплохую замену оступившейся дочке вождя. Девица ухом не повела - стояла, как зачарованная, не пытаясь сбежать. А когда божество распахнуло огромную пасть - просто шагнула туда, и пропала из виду, заслонённая потемневшим от времени частоколом зубов, половина которых осталась видна снаружи даже тогда, когда захлопнулись мощные челюсти.
***
Говоря по правде, змей не мог её проглотить.
У него и желудка-то как такового не было.
Грандиозная пасть с устрашающими зубами скорее выражала в понятной для зрителей форме некую идею, нежели действительно что-нибудь пожирала.
Змей не нуждался в еде.
Пасть небесного змея могла при случае исторгнуть рёв или выпустить пламя, могла перекусить пополам корабль или перемолоть в труху десяток всадников.
Но рот исполинской твари мог послужить для чего-то ещё.
"Для поцелуев" - мысленно пошутила Фран.
На самом деле она вспомнила, как когда-то прятала во рту священную реликвию - стеклянный сосуд с небольшим количеством влаги, называемой "слёзы зеркала". Тогда всей её магии едва хватило на иллюзию, на видимость увечности, безъязыкости - чтобы в воюющем городе сохранить доверенное ей сокровище.
Теперь таким сосудом станет она сама, её собственное тело. Сокровище или нет, оно ещё может ей пригодиться.
Фран уложила себя на высокую тугую перину драконьего языка.
В общем-то, она могла обустроить спальню как угодно - и даже без всяких иллюзий. Просто не хотелось на это отвлекаться.
Девочка ещё успела почувствовать, что за наслаждение - после ночёвок на камне вытянуться на влажной, пружинящей, тёплой поверхности - как вся коралловая, вся атласная изнутри пасть захлопнулась - подобно раковине, подобно крышке саркофага - и не стало никакой девочки.
Фран торопилась снова увидеть мир глазами Змея.
***
У тех, кто наблюдал пробуждение Амей Коата со стороны, не так уж много слов было в ходу, чтобы описать потом это зрелище. Древний язык дошёл до лягушачьего племени в обедневшем и урезанном виде. Но в те мгновения казалось, что свет прекрасных и грозных слов всё ещё тлеет на самом дне тёмной дикарской памяти и грозится когда-нибудь выбраться на поверхность сквозь вековые заносы из пепла, костей и черепков.
С телом Змея происходили удивительные вещи.
Оно словно утратило тяжесть - будто ленты водорослей в воде, расправилась в воздухе грива, клубилась вокруг головы. По бокам под чешуями тёмной бронзы гуляли волны жара, красный свет пробивался между пластинами. Огромный зверь весь пришёл в движение: выгибался исполинскими арками, свивался в крутые кольца. Он как будто играл, пробовал силы, удивляясь и радуясь каждой удаче.
И наконец, весь стал словно струёй расплавленного металла, которая почему-то льётся не вниз, а вверх - и скрывается в облаках.