Кадры памяти
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Это давно обещанный взгляд со стороны. Алтонгирел посещает психоаналитика, и из его воспоминаний складывается история. ОСТОРОЖНО: несмешно, в целом довольно мрачно и есть вещи, которые Вы не хотели бы прочитать. Закончен. PS повторяю для альтенативно мыслящих: ОСТОРОЖНО, ЧИТАЙТЕ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК!!! ПРИСУТСТВУЕТ НАСИЛИЕ И ПСИХИЧЕСКИЕ ОТКЛОНЕНИЯ. В роман этот текст не войдёт и для сюжета не важен.
|
К тому моменту, как я принял решение, Азамата не было на планете две недели. Я знал, что завтра утром он вернётся; можно было подождать совсем немного и всё с ним обсудить. Этого-то я и страшился. То, что мне казалось совершенно естественным и единственно верным, мой друг и брат никогда бы не понял. Он ведь совершенно другой. Он добрый и отзывчивый, но откуда ему знать, что творится в моей голове?
Тем более, я точно знал, что он никогда не жаловал Изинботора -- ни когда тот был популярным столичным духовником, ни теперь, когда он стал Старейшиной. Азамат, как мне иногда мнится, нарочно сомневается в людях, уверенных в себе, чтобы компенсировать их уверенность. Какое это было прекрасное время, когда дорогой мой друг мог себе позволить кого-то не жаловать! Он был воплощением красоты и силы, добра и удачи, самой жизни в её наивысших проявлениях. Я знаю за собой, что по натуре завистлив, так говорит и мой Наставник, и я стараюсь пресекать свои порывы, -- но с Азаматом мне никогда не приходится обращать внимание на гложущую душу зависть. Это всё равно что завидовать ветру или солнцу, морю или степи. Странно даже сравнивать себя с такими вещами.
Однако, при всём его совершенстве, иногда мне казалось, что Азамат не может видеть так глубоко, как я. Не может чувствовать ритм серца мироздания. Я не корил его и не гордился, но какую-то часть себя всегда удерживал внутри, не открывая его взору, поскольку боялся, что он отнесётся к моим тревогам легкомысленно, даже насмешливо, как ветер может небрежно приподнять подол стыдливой девицы. Не знаю, были ли у меня серьёзные основания так думать о моём друге; скорее всего причиной моего недоверия к нему была кипящая во мне война детской и взрослой крови. Теперь я бы ни секунды не колебался, посвящая Азамата в свои тайны, однако теперь и его взгляд обрёл способность проницать оболочки.
Я шёл по тёмной столичной улице, дрожа от холода и потея от жара. То был темнейший месяц года, месяц Ирлика, и много раз я обвинял его в своём тогдашнем порыве. Я шёл и знал, как знает обречённый на изгнание, проходя последний раз по родной улице, что всё выйдет по-моему, что я получу своё, и что не буду счастлив в этом выборе. Я шёл и страшился гнева своего друга, как ранее страшился гнева матери за глупый проступок, и презирал себя за страх и за сравнение.
Дом Изинботора был ярко освещён и золотой громадой выступал из непроглядной тьмы. Я не оповещал открыто о своём намерении прийти, но вчера, когда я заходил в Дом Старейшин, чтобы провести моцог, Изинботор так в меня заглянул, что точно должен был увидеть мой грядущий визит. Я сутки не ел и тщательно вымылся. Хочу, чтобы сегодня всё прошло правильно. Даже когда знаешь, как всё будет, лучше не расслабляться, а то боги могут наказать за безалаберность.
Вот Азамат -- тот никогда не боится. И правила ему безразличны. Теперь-то, конечно, всё иначе, но в то время... Он всё делал, как ему хотелось, по прихоти, по движению души. Он даже впервые был с женщиной раньше, чем положено. Не потому что так сильно хотел, а из любопытства. Это был, кажется, единственный раз на моей памяти, когда отец его хвалил.
А я любил всё делать в срок и как положено. От горячей руки матери меня это никогда не спасало, но у меня не было такого мощного внутреннего стержня, чтобы полагаться на своё мнение и удачу, как это делал Азамат. Мне было тринадцать лет -- самый подходящий возраст, чтобы вступить в учение.
Дверь мне открыл пожилой слуга. Я ничего ему не сказал, и он так же молча повёл меня в глубь дома и наверх по широким лестницам. Бессчётные лампы давали поистине ослепительный свет, и я зачем-то старался вызвать в памяти ощущения от тёмной душной ночи, оставшейся у меня за спиной. Закутаться в неё и стать невидимым.
Изинботор ждал меня -- я сразу это понял, увидев его, хотя он делал вид, что читает книгу, и даже не сразу отвлёкся от неё, когда я вошёл. Слуга бесшумно исчез.
Изинботор был невероятно красив. Совсем не как Азамат -- тот олицетворял день, силу и здоровье, а Старейшина был сродни ночи, волшебству и произведению искусства. Я нахально пожирал его глазами.
-- Пришёл, -- отметил он, приподняв уголок точёных губ. -- И что же тебе от меня нужно, мальчик?
-- Я хочу пойти в учение, -- говорю спокойно, но не выдерживаю и облизываю губы. Я больше не дрожу, но от волнения появляется какая-то противная слабость. Он откидывается на подушки, отчего края его тонкого домашнего диля слегка расходятся, мягкая ткань принимает очертания прекрасного тела. Ему едва-едва сорок, и боги сберегли его совсем юным.
-- Можно узнать, почему именно ко мне? -- он поводит рукой в воздухе, и я снова начинаю дрожать. Я знаю, что он прикоснётся ко мне этой рукой.
-- Потому что вы прекрасны.
Это не вся правда. Я пришёл, потому что должен был. Всегда знал, что приду. И Азамат не смог бы это изменть, даже если бы был рядом.
Хотя теперь я думаю, что, может, и смог бы. И именно поэтому я ничего ему не сказал о своём выборе. Он знал, как лучше. А я тихо сходил с ума.
Дальше я помню только обрывки, и не знаю, что было раньше, что позже. Изинботор улыбался мне и ласкал меня, заставляя смотреть ему в глаза. Я боялся. Я старался не кричать от боли, но потом понял, что ему нравится слушать мой голос. Я хотел убежать, но знал, что эти муки целебны для моей искалеченной души, обернувшейся против самой себя. Он был восхищён моим рвением и, довольный, выставил вон.
Я покинул его дом ещё до рассвета. Ноги заплетались, перед глазами всё плыло, измученное тело молило о пощаде. Я залез в окно, испачкав подоконник кровью, и забился в угол кухни, убеждая себя, что я просто сгусток ночи, и с рассветом развеюсь.
Азамат вернулся, как и обещал, едва восток из серого стал розовым. Напевая что-то из Гимна Солнцу, он принялся греметь посудой, укрыл меня кофейным ароматом и слегка посыпал небрежно сметёнными со стола сырными крошками. Он увидел моё отражение в блестящей зелёной эмали его любимой пиалы.
-- Ой, Алтонги- Боги, что с тобой случилось?!
Он кинулся ко мне и обхватил за плечи, сжал стальными руками.
Я молчал. Моя дерзость и строптивость уступили место стыду и грусти. Даже знание, что я всё сделал правильно, и только так и могло быть, не утешало.
-- У тебя кровь на шее... И тут... Да ты... -- в его глазах вспыхивает понимание. -- Я сейчас протру настоем дымныша, меня Унгуц научил, чтобы всё зажило...
Он отпускает меня, мечется по кухне, потом возвращается с горячим мокрым платком и принимается бережно промокать укусы и ссадины.
-- Ну зачем ты к нему пошёл? -- бормочет он, глядя на меня жалостливо и тревожно. -- Тебе ведь говорили, что он ненасытен. И первый раз... Пошёл бы к Ажгдийдимидину. Он ведь тебе даже предлагал. Спал бы сейчас у него в гостевой комнате, сытый, пьяный и совершенно целый. Ты ведь знал, на что идёшь. Ну зачем так над собой издеваться?
Я начинаю плакать -- не от жалости к себе, но от всех чувств, что бесятся во мне, от слов, которыми я не могу ранить слух Азамата. Он никогда не поймёт, что мне нужен тиран, с которым я был бы вынужден бороться, потому что иначе начну уничтожать себя.
Азамат относит меня в постель и заставляет выпить очень горькой гармарры, чтобы я проспал всю боль, а потом целует в висок, садится рядом и согревает своим солнечным теплом, пока я не усну.
***
В дальнейшем моё учение мало отличалось ото всех прочих. Изинботор был груб, но совсем не так, как в первый раз. Одно время я подозревал, что Азамат ему пригрозил -- с моего друга сталось бы угрожать Старейшине, но потом я понял, что зря возвожу напраслину на Азамата: даже когда он был изгнан, Наставник не проявил ко мне больше интереса, чем обычно. Скорее всего он со временем охладел. Теперь мне даже смешно себе представить, чтобы я лёг на его ложе.
Учил он меня хорошо. Я был прилежным и старательным учеником, и все Старейшины не уставали повторять, что я наделён почти столь же редким даром, как Старейшина Ажгдийдимидин. Я принимал похвалу как должное, потому что заранее знал, что мне всё удастся, и по той же причине не радовался успеху.
***
Мы с Азаматом скачем на лошадях по степи к востоку от столицы. У него тогда был вороной конь, не очень высокий, зато невероятно сильный, и на его мощных лохматых боках Азамат регулярно с упоением выстригал охранительные орнаменты. У меня была невзрачная бурая кобыла, впрочем достаточно бодрая, чтобы поспевать за благородным собратом.
-- Поехали вдоль вон того отрога, -- Азамат со свистом машет рукой в сторону зелёных летних гор.
Я поворачиваю лошадь, и вдруг мир переворачивается, мои глаза ослеплены невозможным светом, в ушах звенит, и страшные слова мелькают в голове, и вызывают к жизни образы смерти.
-- Малыш, ты чего? -- Азамат поддерживает меня, чтобы я не свалился с лошади.
-- Не надо туда, -- говорю, заходясь кашлем. -- Там вот-вот будет обвал.
Вытираю слезящиеся глаза. До того случая я ещё никогда не предвидел, но Наставник и другие духовники много раз мне рассказывали, на что бывает похож первый раз, чтобы я сразу его узнал. Правда только Ажгдийдимидин упоминал, что предупреждение богов может быть опасно само по себе -- сбить с ног или временно ослепить, -- и подготовиться к нему невозможно.
-- Ты узнал будущее? -- Азамат смотрит на меня беспокойно, но теперь ещё и с любопытством. -- И как тебе?
-- Мне нельзя рассказывать, -- пожимаю плечами. Теперь у меня было официальное право не делиться с ним моими тайнами. Я радовался этому года два. Сейчас я предпочёл бы вернуть возможность рассказывать ему всё на свете.
Азамат поджимает губы, он немного обижен, хотя и знает, что таковы правила. Отъехав немного, он поворачивается.
-- Но я так думаю, ты не в восторге. Чуть с лошади не свалился! Ты смотри теперь, один далеко не ходи, а то ещё настигнет знание, так провалишься куда-нибудь, ноги переломаешь, и ищи тебя.
Он ворчит, а я невольно улыбаюсь, отвернувшись. Он думает, что теперь я часто буду видеть грядущее. В отличие от меня и других духовников он этого не знает наверняка, просто верит в меня.
Мы едем дальше молча, когда нас настигает грохот предсказанной лавины. Азамат заворожённо смотрит, как сыплются камни и взрываются облака пыли, а я смотрю на него, потому что лавиной я уже налюбовался заранее.
-- Ты молодец, -- говорит он мне потрясённо. -- Отличная работа.
Его похвале я радуюсь, как маленький, широко улыбаюсь и глупо хихикаю. Я и сам понимаю, что только что спас жизнь нам обоим, но внезапно после его слов чувствую счастье от сотворённого доброго дела. Я буду учиться ещё усерднее, и не буду пренебрегать скучными ежедневными ритуалами.
***
Я узнал, что его привезли из Сирия раньше всех, потому что непрерывно названивал его приятелю-оружейнику с того момента, как дошли вести о джингошской гранате. Я ворвался в рабочую комнату целителя Ндиса (этот человек так печётся о сохранности своего имени, что даже мы, духовники, вынуждены пользоваться прозвищем). У Ндиса в Сирии живёт жена, и он как раз был у неё, когда всё случилось. Местный целитель рассудил, что безнадёжного больного надо будет выхаживать там, где он обычно живёт, а не в чужом городе, так что отдал его Ндису сразу же. Тот сделал, что смог на месте, а потом перевёз Азамата в столицу, рассудив, что если боги хотят забрать его жизнь, то в дороге им это будет сделать легче.
Когда я вломился к целителю, Азамат был без сознания, а может, спал, откуда мне знать. Главное, что он не открыл глаз и ничего мне не сказал, хотя я звал его и задыхался от слёз, глядя на его изуродованное лицо. Я пытался творить молитвы, но ничего не выходило из-за переполнявшей меня злости на каверзных богов, лишивших этот мир сияющей красоты моего друга. Я даже не мог поверить, что вот это тело, покрытое красной коростой, и есть Азамат.
Я ушёл, поражённый в самую душу, я пошёл к Наставнику, чтобы он помог мне найти способ не утратить любви к богам после их жестокого деяния.
Изинботор подумал, прежде чем приступить к поучению, и это было странно, поскольку обычно у него был готовый ответ на все мои вопросы, ведь в молодости он сталкивался с теми же проблемами. Обдумав всё как следует, он встал и принялся искать что-то на бесконечных полках в своей рабочей комнате, и в то же время он сказал:
-- Боги не смотрят на счастье или несчастье одного человека. Их интересует только общее благо для всей планеты. Они могут убить гения, если знают, что из-за него в будущем начнётся война. А могут воскресить преступника, если от него произойдёт польза для всех нас.
-- Но кому могла помешать красота Азамата? -- твердил я. -- Теперь уже ясно, что боги не хотят брать его жизнь, а что такого может изменить его уродство?
Найдя то, что искал, Изинботор сел напротив меня и поставил передо мной курительную лампу красного цвета. Предупреждения богов часто настигают в самый неожиданный момент, и с этим ничего нельзя поделать, но духовники за много веков научились особыми упражнениями и молитвами вызывать предсказания. Для учеников вроде меня, которые ещё не овладели своими способностями в полную силу, существуют курения из трав, грибов и минералов. Лампы разного цвета используются для разных типов предсказаний. Я пока что имел дело с синими, которые помогают узнать погоду, и зелёными, с помощью которых можно предсказать урожайность года. Красные, как я знал, рассказывали о людях.
Изинботор зажёг лампу и я наклонился, вдыхая тёплый терпкий воздух и старательно изгоняя из своего сознания все мысли, не связанные с Азаматом. Я просидел так довольно долго, лампа прогорела наполовину, но мне так ничего и не явилось.
Наставник смотрит за мной от окна, к которому отошёл, чтобы не вмешиваться в мои мысли и не подвергаться воздействию дыма.
-- Боги не хотят открывать мне свои замыслы, -- вздыхаю я, отодвинувшись от лампы.
Он смотрит на меня оценивающе, но в итоге решает, что я достаточно преуспеваю в учении, чтобы не наделать ошибок, пусть даже и с новой лампой.
-- Возможно, мы не там ищем, -- задумчиво изрекает он. -- Как я уже сказал, богов интересуют более крупные вещи, чем жизнь одного человека, -- он снова обращается к полкам, роется ещё дольше, чем прошлый раз, и находит ларец, закрытый на ключ и на слово, из которого достаёт ещё одну лампу -- жёлтую. Я никогда раньше не видел жёлтых ламп.
-- Обычно, -- говорит он, уловив моё удивление, -- ученикам не доверяют тайны Вселенной, а Старейшины не пользуются лампами для предсказаний. Но для исключительных случаев существуют жёлтые лампы.
Он ставит лампу передо мной и зажигает. Я едва успеваю вдохнуть первую волну дыма, как мир перевернулся, все мои чувства обострились, а сердце забилось сильнее. Я попал в комнату, где на подушках лежал Азамат -- гораздо старше, чем сейчас, в красивой дарёной одежде, но лицо его было изборождено страшными шрамами. Однако он был весел, громко смеялся, и вокруг него было много друзей. Я чувствовал -- хотя и не видел, в предсказаниях не всё предстаёт перед взором, некоторые детали можно только услышать или почуять, а иные являются в виде слов, -- присутствие в комнате двух странных людей и, сосредоточившись на них, понял, что это жена и сын Азамата. Мне сразу стала ясна природа его веселья -- и тут же предсказание оборвалось.
Я очнулся, лёжа на полу. К тому времени я уже много раз видел будущее, и научился удерживать равновесие, а то и вовсе не меняться в лице. Но в этот раз предсказание свалило меня на добрых полчаса.
Я открыл было рот, чтобы передать своё знание Изинботору, но тот закрыл губы ладонью.
-- Боги открыли тебе больше, чем открыли бы мне, потому что Азамат твой друг. Когда настанет время, я узнаю его судьбу, а пока храни её в тайне. Как бы тебе ни хотелось поделиться с другим духовником или с самим Азаматом, сожми зубы и молчи. Ты уже не хуже меня знаешь, что боги не любят, когда в их замыслы вмешиваются.
Я кивнул, встал с пола и вышел вон, не обронив ни слова, потому что боялся сказать лишнее.
***
Подойдя к дому целителя Ндиса, я увидел расходящуюся толпу. Я поймал за рукав одного парня, который учился вместе с Азаматом.
-- Что тут происходит?
-- Да невесть что, -- он угрюмо пожимает плечами. -- Арават от него отрёкся.
-- Как отрёкся?! -- думаю, что говорю я, хотя у меня так спёрло дыхание, что вряд ли мой собеседник слышит что-то, кроме хрипа.
-- Да вот, представляешь, пришёл, посмотрел на сынка своего, и говорит, мол, за каким шакалом мне нужен такой урод? У меня ещё второй сын есть, лучше, да и новых наделать не штука, мол, не старый я ещё. И ушёл.
-- И что же теперь? -- спрашиваю дрожащим голосом. Я прекрасно знаю что, но так надеюсь...
-- Ну а что теперь, теперь всё! -- категорически заявляет он. -- Вышлют и с концами. Кому он нужен-то теперь?
И уходит прочь, махнув рукой.
Я стою посреди улицы на подгибающихся ногах. Мой друг -- урод -- всеми любимый -- никому не нужный -- но у него будут жена и сын! -- но он изгнанник... Вцепляюсь в волосы, мечусь. Сколько гнева обрушится на меня? Но неужели его у меня больше не будет? Мне отвратительно на него смотреть! Всем отвратительно! На что я буду похож, если... и как я буду жить без его похвалы? Я знаю теперь, что его будут любить потом, когда он будет старше... я видел расшитые самоцветами одежды и длинные волосы, перевитые драгоценными нитями... Он не навсегда впал в немилость богов. А я его духовник, я должен сберечь его до того счастливого времени...
Обливаясь слезами, я медленно вхожу в дом целителя. Кажется, прошлый раз я тут был вчера -- я не знаю, сколько времени провёл у Наставника.
Азамат лежит всё там же. Мне кажется, его ожоги стали ещё страшнее, но я плохо вижу сквозь слёзы. Я сажусь на край кровати и трогаю его за плечо. Он открывает глаза.
-- Малыш... Что ты тут делаешь?
Он давно меня так не называл. Я могу только всхлипывать.
-- Не смотри на меня, -- говорит он. -- Не печалься.
-- Что ты будешь делать дальше? -- выдавливаю я.
-- Наёмничать, что ж мне ещё остаётся, -- вздыхает он. -- Я уже пробовал. Не торговать же сидеть. Не унывай, малыш, я не пропаду.
А в глазах пустота.
Я так хочу ему сказать, что всё будет хорошо, что он ещё будет счастлив -- а он в это сейчас ни за что не поверит... Но нельзя.
-- Я поеду с тобой, -- говорю.
-- Да ты что! -- он кашляет, наверное, пытается усмехнуться. -- Куда ты поедешь, ты ещё учение не закончил!
-- К шакалам учение! -- рычу я. -- Я достаточно умею! Я не оставлю тебя одного, как все эти умхнувш!
Он улыбается одной стороной рта. Вторая теперь навечно в ухмылке.
-- Не надо. Я знаю, что ты меня любишь. Не губи свою жизнь вслед за моей. Пожалуйста, малыш, ради меня, выучись как следует. Я обещаю тебе, что со мной ничего плохого не случится за это время.
***
Когда Азамат смог ходить и пользоваться руками, я помог ему собрать вещи. Пока мы выворачивали бесконечные шкафы с одеждой, настала ночь, а с ней пришёл Арон. Он тоже был заплаканный, как я, да ещё постоянно озирался в страхе, что отец прознает, что он тут был. Мне-то бояться было некого, мой собственный отец давно умер, а братьев, кроме Азамата, у меня никогда не было. Я и сам родился вопреки желанию матери. Она была очень толстая и долго не замечала беременность, а потом стало поздно.
Азамат был рад видеть Арона, потому что не был уверен, как тот к нему теперь относится. В детстве я с Ароном очень дружил, но постепенно стал его сторониться, потому что Азамат любил его так же, как меня, а возможно и больше. Я боялся, что моя завистливая душа толкнёт меня на какой-нибудь злой поступок, и поэтому старался держаться подальше от Арона и никуда не ездил с ними обоими. В тот день, впрочем, всё было иначе.
Азамат разделил свою красивую одежду и драгоценности поровну между нами, потому что понимал, что ему теперь такого не нашивать. Он был спокоен и никак не показывал своих переживаний, и только это удержало мой рот на замке. Будь он хоть на каплю тумана грустнее, я бы обязательно выболтал, что к нему ещё вернётся былое уважение.
Он не сказал нам, но я позже узнал, что накануне он виделся со своей невестой, и ей хватило одного взгляда, чтобы забыть о его существовании. Ничего другого я от неё и не ждал. Он тоже.
Мы стояли с Ароном в темноте на продуваемом всеми ветрами плато, где грузился челнок до Броги, и прощались с нашим братом, улетавшим в неизвестность на неведомый срок. Мы крепко прижимались друг к другу и плакали, как девчонки. Азамат улыбнулся нам и помахал рукой, и началась моя жизнь без него.
***
Наставник отпустил меня день-в-день через десять лет учения. Мой уход не был ни для него, ни для меня особой драмой. Мы редко виделись в последние полгода. Я был вполне уверен в своих способностях, тем более, что мои успехи не прошли незамеченными для окружающих. Старейшины меня хвалили, а горожане напрашивались под опеку. Я никого не брал. Сначала говорил, что до конца учения можно брать только близких друзей, а таких у меня на планете не было, разве что Арон. А потом я улетел. Последний раз встретился с Наставником, собрал вещи и отправился на взлётное плато, где уже стоял готовый к отлёту космический корабль одного знакомого наёмника, которому я в прошлом году очень помог. Он обещал подкинуть меня сразу до Гарнета.
Прежде я никогда не был в космосе, но видел его в предсказаниях разнообразных катастроф, так что лететь мне было страшно. Остаться же я просто не мог. Там, в глубине черноты, на каком-то куске красного камня меня ждёт Азамат.
Я часто звонил ему вначале, но потом он нашёл работу и стал звонить сам, чтобы я не отвлекал его в ответственные моменты. Когда у меня стали водиться деньги, я купил нетбук. Я надеялся, что так мы сможем не только разговаривать, но и видеть друг друга. На деле же мы стали больше переписываться, а звонки сократились. Мне казалось, что Азамат нарочно отдалялся от Муданга и от меня, но я не понимал, почему. Я должен был разыскать его и всё исправить.
***
Азамат нашёлся в трактире среди других наёмников. Он чуть не поперхнулся, увидев меня, но быстро справился с собой.
-- Алтонгирел... -- выдыхает он, привстав из-за стола. Окружающие оборачиваются, кое-кто обо мне уже наслышан. Имена духовников не принято скрывать, потому что чего стоит духовник, неспособный защитить самого себя?
-- Здравствуй, -- говорю. -- Вот, я закончил учение. И приехал к тебе.
Он колеблется. Хочет меня обнять, но боится, что мне будет противно от его уродства. Я тоже не знаю, что делать, тоже хочу его обнять, но боюсь, что не стерплю и оттолкну его.
Он первым принимает решение:
-- Пойдём на воздух, я хочу на тебя взглянуть, -- он неловко улыбается. -- Ты так повзрослел...
Я думаю, что он хочет сказать "малыш", но не решается. Я больно прикусываю губу.
-- Как ты? -- спрашиваю, не имея понятия, что я хочу услышать в ответ.
-- Я хорошо, -- он вздыхает с облегчением, что можно поговорить о чём-то безобидном. -- Сейчас вот обновляю состав своей команды.
-- Своей команды?
-- Ну да, я разве тебе не говорил? Помнишь тот корабль, что я строил для капитана Руки? После его смерти команда распалась, и корабль остался за мной. И мне что-то так не захотелось ещё куда-то наниматься... Я подумал, может, мне одному пока полетать или с кем-нибудь в паре. А потом и третий добавился, и четвёртый... А сейчас совсем много народа стало, так что я решил оставить самых умелых, в конце концов я не нанимался возиться с этими папенькиными сынками без тени мыслей в голове!
Я смотрю на него новыми глазами. Он весел и полон энергии, почти как раньше. Есть люди, которые хотят работать под его началом. Я вижу, как покорённые галактики мелькают за иллюминатором его звездолёта. Он смог найти новое место в жизни, справиться со своей бедой, завоевать уважение -- и всё это без меня. Нужен ли я ему? Меня передёргивает от внезапного холода.
-- Я скучал по тебе, -- он грустно улыбается.
Спасибо, что сказал.
-- Я рад, что ты здесь хорошо устроился.
Он молчит. Мы стоим среди столиков внешней части трактира, облокотившись на перила, которые отделяют нас от пляжа с красным песком и бурого моря. Как-то так я и представлял себе чужие миры.
-- Я надеялся, -- медленно говорит Азамат, -- что ты обо мне забудешь.
Меня бросает в жар и в холод одновременно.
-- Почему?
Он долго вздыхает.
-- Потому что тебе открыты все дороги, и это большая глупость с твоей стороны следовать за мной, -- он набирает в грудь побольше воздуха, чтобы справиться со следующим словом. -- Дома ты можешь достичь фантастических высот. А здесь совсем другой мир. Здесь нет богов, и всё чужое. Тебе нечего тут делать.
Я слушаю его вполуха, потому что внезапно получаю предсказание. Азамат стоит один в центре поля, медленно обводя взглядом трибуны, он улыбается с вызовом, а судья объявляет бесконечные титулы.
Я слегка встряхиваю головой, возвращаясь в реальность. Азамат осекается на полуслове, приняв мой жест за несогласие.
-- Мне ничто не мешает достичь высот здесь, -- упрямо говорю я. -- Если ты не хочешь меня видеть, не нужно выдумывать себе оправданий.
-- О боги, -- он усмехается. -- Не глупи, малыш, конечно хочу! Просто мне жаль, что из-за меня ты стольким жертвуешь.
-- Ничем я не жертвую, -- пожимаю плечами. -- Если ты прав, и я действительно тут лишний, мне ничто не мешает вернуться обратно в любую минуту.
-- Да, конечно.
Он замолкает, как будто только что это понял. Подумав, он всё же объясняется.
-- Прости, ты тут ни при чём. Я пытаюсь оттолкнуть тебя, потому что ты слишком живо напоминаешь мне о том, чего мне никогда не суждено увидеть вновь. Я действительно неплохо здесь устроился и многого достиг, но это всё... Я могу черпать воду из колодца, но мне никогда не окунуться в реку. Я пытался забыть, чтобы было не так обидно, и надеялся, что ты мне позволишь. Арон уже давно не звонит, а больше никто и не пытался меня удерживать. Я рассчитывал, что и ты со временем увлечёшься чем-нибудь и забудешь обо мне, и тогда я стану настоящим человеком без родины и без неисполнимых желаний, -- он вздыхает. -- Но нет так нет. Раз ты приехал, значит боги не хотят пока меня отпускать.
Он оборачивается и неожиданно ласково мне улыбается. Так странно, как он изменился, и как в то же время остался прежним. Мне страшно его не хватало, но я понимаю это только сейчас. Я кладу ему руку на спину и прижимаюсь лбом к его плечу, чувствуя, как он глубоко и спокойно дышит. Потом снова опираюсь на перила.
-- Поможешь мне обосноваться? -- спрашиваю, стараясь не показать, что мне неловко. Возможно, он прав, и я действительно здесь ни на что не гожусь.
-- Конечно помогу. Я знаю пару мест, где ты можешь снять дом и набрать приличную опеку, чтобы жить с комфортом.
-- А ты сам-то где живёшь?
-- Так на корабле! Сейчас вот команду оформлю и дальше полечу. Я на Гарнете бываю всего два-три раза в год.
-- А духовник тебе в команду не нужен?
Азамат слегка разводит руками.
-- Ну, малыш... Это ведь опасная работа. Если бы ты хоть оружием владел или умел драться...
-- Я умею! Я тем летом на Белый День до Тигра продвинулся!
Азамат смотрит на меня, сощурившись.
-- Правда, что ли? А с чего это вдруг тебя на бои потянуло? Мне казалось, ты всегда считал, что это недостойно.
Я смущаюсь.
-- Подумал, что здесь пригодится.
Азамат ещё долго смотрит на меня изучающе.
-- Ну ладно, -- говорит он наконец. -- Раз ты так хорошо подготовился, значит, есть шанс, что из тебя выйдет толк. Хотя в упор не понимаю, зачем тебе лезть в чужие дебри, когда перед тобой и так весь мир двери раскрывает. Я возьму тебя в команду. Но учти, мои ребята уже все умелые и опытные, и тебе придётся попотеть и многому научиться, чтобы они тебя приняли как равного.
Я серьёзно киваю.
-- В инженерном деле ты, конечно, ноль, -- продолжает Азамат, уже скорее для себя, чем для меня. -- Со стратегией у тебя тоже плохо... А вот сбором информации ты можешь заниматься, и думаю, даже получше многих других, особенно когда освоишься. Что ты об этом думаешь?
-- Хорошо, у меня должно получиться.
-- Ну тогда замётано, -- он распрямляется во весь свой гигантский рост. -- Добро пожаловать, друг.
-- Спасибо, -- улыбаюсь неловко. -- А... ну, эта работа... это ведь просто за буком сидеть и с людьми говорить, так?
-- А ты чего хочешь, бегать-стрелять? -- он усмехается.
-- Я не то чтобы хочу, но вдруг придётся... Я думал, может, ты меня потренируешь? Ну, Арона же ты учил...
Азамат приподнимает брови.
-- Ну можно в принципе, хотя я бы лучше тебя приставил к кому-нибудь, кто практикует. А то я-то сам бои давно забросил.
-- Как забросил?! -- ахаю я.
-- Ну так... Понимаешь, там ведь руками хватать надо, -- он сконфуженно прячет изуродованные ладони за спину. -- Да и где на корабле поле возьмёшь...
-- Так надень перчатки! -- выпаливаю я так возмущённо, что он начинает что-то подозревать. Я прикусываю язык, но потом решаю, что хуже не будет. -- Азамат, послушай, ты должен возобновить тренировки! Это я тебе как духовник говорю! Пожалуйста!
-- Ты видел моё будущее? -- в нём просыпается старое любопытство.
-- Нет! Да! М-м-м... -- я хватаюсь за голову. -- Не важно! Просто поверь мне, ты должен заниматься боями!
-- Ладно, если ты так настаиваешь, -- он усмехается. -- Посмотрим, может, если подберутся противники...
-- Только не тяни с этим, -- говорю. -- А то потом понадобится, а за год не натренируешься.
-- А скоро понадобится-то?
Я смотрю на него, пытаясь понять, сильно ли старше он выглядел в видении.
-- Может, и скоро. Не знаю.
-- Ну хорошо, -- он кивает и поворачивается, чтобы войти обратно в трактир, но задерживается, чтобы спросить.
-- Алтонгирел, скажи... я когда-нибудь буду снова... как раньше?
А я откуда знаю? С другой стороны, если бы боги собирались вернуть ему красоту, я бы скорее всего увидел именно это, а не жену и сына.
-- Только если я чего-то не знаю, -- говорю наконец.
Он кивает и идёт к двери. Лица его я не вижу.
***
У Азамата в команде просто прекрасно. Никогда прежде я не чувствовал себя настолько спокойно и уверенно. Работать под его началом -- это сказка. Ты всегда знаешь, что должен делать, как и почему, в какой срок и с каким минимальным результатом. И в итоге всё получается! Я просто отдыхал душой. По моей основной профессии работать приходилось редко: члены команды почти не ссорились и не нуждались в помощи духовника. Разве что у кого заведётся женщина или нужно попросить богов об успехе рискованного дела. Я много чему научился в наёмничьем деле, а заниматься сбором информации, имея доступ к предсказаниям, оказалось интереснейшим делом. Я скоро стал известен среди других наёмников, как впрочем и все постоянные члены команды. Если раньше нужно было сказать "я работаю у Байч-Хараха", чтобы тебя зауважали, теперь нас всех знали по именам или прозвищам, и часто в лицо. Команды поскромнее отдавали нам самые сложные заказы, и мы выполняли их с блеском. Я был очень доволен жизнью, если не считать того, что у меня никого не было.
Конечно, я не страдал от недостатка внимания. Скорее уж от избытка. Первые плоды славы я пожал, когда обнаружил, что в мою постель пробираются на спор. Потом открылось, что некоторые считали это своеобразным благословением, вроде как бросить монетку в фонтан, как они это делают на Гарнете. Меня не слишком беспокоило такое отношение -- в конце концов, это прямое следствие моего могущества -- но приходилось с подозрением относиться к партнёрам, и не ждать, что они останутся со мной надолго. В принципе, я мог бы прекрасно существовать и в таком режиме. Если бы мне вдруг понадобилась поддержка близкого человека, у меня всегда был Азамат. Но я никак не мог избавиться от мысли, что рискую стать слишком похожим на Изинботора. Он тоже всю жизнь был один, без постоянной пары, хотя и пользовался чрезвычайной популярностью. Поэтому несмотря на вереницу корыстных любовников, я всё равно искал одного-единственного искреннего.
Он пришёл ко мне такой походкой, что я сразу его узнал. Мы снова были на Гарнете -- видят боги, последнее время абсолютно всё происходит в этом пыльном аду. В тот раз было исключительно жарко, и я лежал на подушках в заведении Толстой Мисы и пил ледяную разбавленную хримгу, с трудом находя равновесие, чтобы остыть, но не захмелеть. Вокруг шевелились или спали какие-то люди, в том числе кто-то из наших, текли вялые разговоры, никто никого не слушал, всем заложило уши от жары. Он прокрался ко мне, аккуратно выбирая дорогу меж распластанных тел. Я видел его раньше несколько раз, кто-то говорил, что он ищет работу, потому что ушёл из команды Папаши Огнемёта. Я подумал, что он хочет попроситься к нам на корабль, и уже начал прикидывать, как бы так ему отказать, чтобы он всё же остался со мной. Но он был умнее.
-- Здравствуйте, -- негромко произносит он, складывая стройные ноги рядом с моим локтем. -- Можно с вами поговорить?
Он нервничает, но скрывает это.
-- Говори, -- величественно разрешаю я, отхлёбывая хримги.
Он делает два коротких вдоха, собирая решимость.
-- Я хочу быть вашей парой.
Хримга едва не становится причиной моей скоропостижной смерти. Каков нахал! Да кто же начинает знакомство с такого заявления! Что он вообще о себе возомнил! Я ещё некоторое время молча возмущаюсь, во все глаза рассматривая его. Ему на лицо падает завитой локон, но тут же оказывается заткнут за ухо. Волосы у него ещё не длинные, уже не короткие. Значит, недавно умер отец. Конечно, мог быть и брат, хотя... такой холёный мальчик -- скорее всего, единственный сын. Смотрит на меня с вызовом и страхом. Кого-то он мне напоминает...
С ужасом понимаю, что меня. Всё повторяется. Он пришёл ко мне, как я пришёл к Изинботору. У парня умер отец, и он ищет опоры. Неужели я действительно так похож на Наставника? Бедный мальчик, я знаю, что творится в твоей душе. Не бойся, я не стану возмущаться на весь трактир и прогонять тебя прочь. Я молча отдаю ему свою хримгу. Он принимает пиалу двумя ладонями и опорожняет её одним глотком, а затем слегка кланяется. Я встаю и тяну его за руку. У него большие ладони с тонкими пальцами. Неженка, молокосос. Но как же ты прекрасен, мальчишка! Я веду его в свой номер.
Я был с ним нежен. Возможно, даже чересчур. Он быстро понял, что может взять верх, что я расслабился и не собираюсь его воспитывать. И так же быстро он понял, что это значит, к моему благоговейному ужасу, -- что я отпер все замки и дозволил ему незамеченным пройти мимо моей подозрительности и горького опыта, мнительности и даже знания будущего. Это был первый раз в моей жизни, когда столь близкий и жаркий контакт обошёлся без предсказаний. Я до сих пор ничего не узнаю о будущем Эцагана, как ни стараюсь. Равно как и о своём собственном. Он ласкал меня, и я прижимался к нему, как будто вокруг была не жара, а лютая стужа. Каждым жестом я отрекался от самостоятельности, и он это понимал. И я, не опасаясь, доверял ему себя.
***
Я решил познакомить его с Азаматом через пару месяцев. В конце концов, парню нужна была работа, и потрясающая его прелесть -- далеко не единственное его достоинство. Эцаган -- толковый, смелый и невероятно ловкий. Я знал, что Азамат не пожалеет, если возьмёт его. Мальчишка встретил меня в радостном волнении, он был, конечно, наслышан о нашем капитане, а поскольку от природы он весьма честолюбив, то ему, конечно, было невероятно важно попасть в самую лучшую команду. Он даже пару раз просил меня не рассказывать о нём Азамату, потому что хотел быть принятым в команду за собственные заслуги, а не по знакомству. Но я сказал, что уже поздно, Азамат не мог не заметить, что в моей жизни появился новый человек, и он всё равно всё поймёт.
С другой стороны, Эцаган -- настоящий породистый муданжец, не переносящий никакого уродства. Он знал, что Азамат в этом смысле будет неприятным зрелищем, но клятвенно обещал мне совладать с собой при встрече, потому что знал, насколько важен для меня мой друг. Азамат, конечно, сам понимает, что урод, и не рассчитывает произвести приятное впечатление, но мне было бы очень некомфортно, если бы два важнейших человека в моей жизни не смогли друг друга выносить.
Мои опасения оказались не напрасными. Когда мы вошли в ресторан, где назначили встречу, и обошли столик, за которым сидел Азамат, Эцаган весь напрягся и сжал зубы так, что желваки заходили. Пересилив себя, он всё-таки поздоровался, сел за стол и ответил на все вопросы, какие Азамат задавал соискателям.
-- Говоришь складно, -- довольно отмечает Азамат. -- Я, конечно, ещё в деле тебя проверю, уж извини, без этого никак. Ну а пока спрашивай всё, что хочешь, у тебя ведь есть опыт работы, значит, и требования сложились.
Эцаган немного колеблется, а потом опустив глаза произносит:
-- Про условия мне Алтонгирел рассказал уже... Вы... не обидитесь, если я ещё подумаю?
Азамат сужает веки.
-- Ну подумай, если есть, о чём.
Эцаган кивает, извиняется и уходит несколько более поспешно, чем было бы вежливо.
Азамат грустно смотрит ему вслед.
-- Сомневаюсь, что он придёт ещё раз. Я ему слишком неприятен.
-- Он привыкнет! -- я кидаюсь на защиту. Только бы они не поссорились, только бы не поссорились!
-- Ты это наверняка знаешь? -- хмыкает Азамат. Мне нечего ответить.
***
-- Как ты можешь на него всё время смотреть? -- Эцаган меряет шагами гостиную своей небольшой гарнетской квартирки. -- Он же ужасен!
-- Он мой лучший друг, почти брат, и отличный капитан!
-- Ну и что! Как я могу подчиняться такому пугалу?! Звездолёт -- очень тесное пространство, как можно терпеть такое соседство? Да я есть не смогу с ним за одним столом!
-- А чего ты хотел, мальчик мой, отправляясь в космос? Думал, тут все богоподобны? -- не выдерживаю я. -- Похоже зря тебя мамочка из родного дома отпустила, рано ещё, не готов ты к самостоятельной жизни!
Эцаган вспыхивает.
-- Моя мать убита.
Я замолкаю на полуслове. Почему же он мне раньше не сказал? Как это неудобно, что я не могу про него ничего выведать... Я пытаюсь извиниться, но у меня это всегда плохо получалось, а Эцаган совершенно не рвётся меня прощать. В итоге я ухожу совершенно раздавленный.
***
Я названивал Эцагану следующие три дня, но он меня игнорировал. Азамат, конечно, заметил мою озабоченность, догадался о её причинах и теперь смотрел на меня виновато, что ещё сильнее выводило меня из себя. На четвёртый день мы улетели на задание, а на пятый Эцаган сменил гнев на милость. Как я узнал позже, он пришёл в космопорт на встречу с другим капитаном, заметил, что нашего корабля нет, и испугался, что я совсем его бросил.
Дальнейшие три месяца мы изредка встречались на планете и периодически перезванивались по нетбуку, когда мне позволяла работа. Теперь я очень хорошо понимал, почему в своё время Азамат просил ему не звонить во время заданий. У меня снова появилось ощущение, что дорогой человек от меня отдаляется, а я ничего не могу с этим сделать.
После обряда смены сезонов, который я провёл в ночь на начало зимы по муданжскому календарю, я зашёл в кухню разговеться и встретил там неожиданно весёлого Азамата. Несколько часов назад мы снова приземлились на Гарнете, и вся команда разбежалась развлекаться, так что я был несколько удивлён, обнаружив Азамата на корабле.
-- О, Алтонгирел! -- приветствует он меня. -- Я как раз тебя ищу. Ты был прав, твой приятель и в самом деле пришёл.
-- Мой приятель? -- я моргаю.
-- Ну, Эцаган. Он ведь всё ещё твоя пара, разве нет?
-- Да, конечно... Погоди, он пришёл наниматься?
-- Ну да. Я послал его в зал размяться, потому что надо же проверить, на что он годится в рукопашной. Хочешь посмотреть?
-- Ещё бы!
Я мчусь в зал, оставив Азамата далеко позади. Эцаган оборачивается на шум и смущённо улыбается.
-- Ты всё-таки решил, что сможешь его терпеть? -- выпаливаю с порога.
Эцаган молчит, пару раз приседает и подпрыгивает, делает вид, что сосредоточен на разминке. Потом сдувает с лица завитой локон.
-- Я решил, что ты прав, я действительно веду себя, как ребёнок. Отец не был бы мной доволен, если бы узнал, что я из-за какой-то брезгливости потерял дорогого человека. А ты ради меня от Байч-Хараха не уйдёшь. Хотя... -- он поднимает на меня серьёзный взгляд. -- Забудь, что я это сказал. Я не хочу заставлять тебя выбирать. И, в конце концов, мне нужна работа, а он и правда лучший капитан. Так что не мешай мне, я хочу произвести хорошее впечатление.
Я отхожу в угол и усаживаюсь на корточки, пряча глупую улыбку за рукавом. Мне тепло и радостно на душе.
***
Проблемы начались из-за этих проклятых землян. Я всегда знал, что от них надо держаться подальше. Ещё когда я первый раз прилетел на Гарнет, я встретил нескольких из них, и разочарованию моему не было предела. Ну какие они боги! Мелкие, бледные, совсем не красивые, слабые... Думать о них как о высших созданиях можно только если никогда их не видеть. Однако остальные наёмники почему-то верят в их божественную природу, дескать они же дети Укун-Танив. По моему глубокому убеждению ни одна женщина не способна создать ничего достойного, и Богиня-Мать -- не исключение. Зато они прекрасно умеют завешивать мужчинам глаза золотым шитьём, и это единственная правдоподобная причина, почему у нас так уважают землян.
Лиза мне сразу не понравилась, и я не приложил ни малейшего усилия, чтобы это скрыть. Конечно, Наставник постоянно говорил, что при моей значительной одарённости предсказателя я абсолютно не разбираюсь в людях, и теперь я всё больше склоняюсь к мысли, что осудил её несправедливо. Но с другой стороны, я не просто какой-то уважаемый сноб, я проводник воли богов! Азамат говорит, что все мои попытки развести его с Лизой только сильнее их сближали -- что ж, скорее всего это не случайно. Я горжусь тем, что являюсь орудием в руках высших сил, даже если ради этого приходится идти против правды.
Самое неприятное в Лизе -- помимо того, что Азамат с первых слов преисполнился к ней трепетного восхищения, чего за ним никогда не водилось, -- было то, что я не мог и до сих пор не могу толком предсказывать её будущее, впрочем, прошлое тоже. При всём сосредоточении я вижу или слышу только крошечные обрывки, и тут же всё кончается. То какая-то пещера привидится. То распотрошённая рыбина на столе. То загадочное земное целительское устройство (и это я теперь знаю, что оно целительское, а когда увидел, понятия не имел, что это за инструмент для пыток). То услышу шакалий вой, то грохот вулкана... Ещё несколько раз слова всплывали -- мерин, парк, лилии, матушка, лыжи, кольцо. Ну и что из этого следует? Я перепробовал все методики толкования, какие были изобретены за историю Муданга. Зарисовывал изображения, отыскивал записи похожих звуков, записывал слова, дышал самыми невообразимыми курениями, смотрел заказные сны, но так и не получил ни одного цельного события. Мне оставалось только решить, что эта женщина -- провозвестник грядущего хаоса, и забросить попытки её разгадать, пока мой разум не дал трещину. Эцаган несколько дней отказывался заходить в мою каюту из-за густых запахов благовоний, Азамат в открытую на меня кричал, как в детстве, а двое из команды намекнули, что хорошо бы не пить с утра. Вдобавок я чуть не задушил эту несчастную землянку, а она меня затем чуть не застрелила, не говоря уже о том, что она умудрилась отравиться совершенно безобидным отваром солнечных грибов, который применяется для прояснения ума. Я мог только предположить, что весь её ум состоит из тумана, который нормальные люди стараются изгнать.
Но самое ужасное было наблюдать, как мой любимый друг, всегда такой уравновешенный и мудрый, с каждым выдохом теряет часть души в пользу этой стервы. Я метался и пытался как-то это прекратить. Разделить их, поссорить, напугать... Но, как я уже сказал, что бы я ни делал, всё сближало их только сильнее. Правда, должен признаться, я только сейчас понимаю, что их сближение было обоюдным. Поскольку Лизу я не знал и практически ненавидел, я замечал только, как она притягивает к себе моего друга, а что уж происходило в её женской душонке, я понятия не имел и иметь не желал.
***
-- Алтонгирел, одумайся, ты ведёшь себя непростительно! -- гремит Азамат, потрясая руками в воздухе. Я мрачно сижу на столе, болтая ногами. -- Ты её отравил! Ты вообще понимаешь, что поднял руку на женщину, да ещё с Земли?! Если тебя не пугает грех, то подумай хотя бы, в каком свете ты выставляешь меня перед её соотечественниками!
-- А то, что она меня чуть не застрелила, это тебя не смущает? -- бормочу я.
-- После того, как ты её чуть не задушил? Удивишься, но нет!