Некоторые люди всерьез верят в судьбу. Дескать, каждому назначено его место, и как бы ты в жизни не барахтался, все равно пристанешь к берегу в одному тебе определенном месте. И если тебе назначено сидеть на троне, то хоть уйди в отшельники, его тебе не миновать. А если судьба твоя - свиней пасти, то даже если ты наследный принц, то хрюшки будут тебя преследовать. Довольно смешная теория, но некоторые вещи кроме судьбы, ничем не объяснишь.
Например, Орландо - давно ли он почитал за величайшую честь служить у герцога Карианиди. Он помнил, какой восторг испытал, когда этот управляющий,.. как там его звали... а, Кавалли! Так вот, когда Кавалли доверил ему уборку господских комнат, Орландо испытал огромную гордость - ведь это же не гнилую морковку чистить, это убирать за самим господином герцогом, дворянином!
А теперь? Теперь господа дворяне, в том числе и герцоги, толкались в его приемной. И все чего-то просили - иногда пафосно, иногда униженно, но бывший лакей, скромный и незаметный, всем был нужен.
Иногда Орландо испытывал от этого удовольствие, заставляя какого-нибудь особенно спесивого аристократа подолгу ожидать, кипя праведным гневом. Хотя, после такого он сам на себя сердился, ибо спесь аристократов и его презрение имели одинаковую природу - человеческую слабость.
А он хотел быть сильным, он хотел быть справедливым и дельным, он неуклонно работал над собой и у него почти получалось. Господам министрам далеко было до своего начальника, который вставал в 4 утра, принимал ванну, завтракал, гулял с полчаса по Сигизмундову саду и принимался за работу. Причем заранее, с вечера спланированную.
Затем он работал до полуночи, а иногда и дольше, не отвлекаясь ни на какие факторы. Как он умудрялся оставаться жив при таком режиме? Все просто - он любил свою работу. Хотя по сути ничего не изменилось: он оставался лакеем и убирал за теми же господами. Только уровень был другой.
Орландо поднялся из-за стола и вышел немного подышать на свой маленький балкон, бросив на ворох бумаг очередную записку от Правителя. Этот маленький клочок бумаги привел его в ярость - герцог Карианиди требовал выдать две тысячи септимов из казны на покрытие карточного долга.
Беспутство Правителя хоть и было довольно мелкого пошиба, все-таки стоило денег, а их катастрофически не хватало. Государственные финансы уже давно спели все романсы, и перешли к исполнению сиротского репертуара - страна досталась Орландо голой и нищей. Королевский двор существовал безбедно, не задумываясь, что стоит сопоставлять доходы с расходами. И вот поток иссяк.
Чтобы заткнуть самые значительные дыры, Орландо выставил требования об уплате налогов тем, с кого было реально их получить. Вернул в казну кое-что из растащенного, составил бюджет и строжайше следил за его исполнением. Это обеспечило ему функционирование государственного аппарата и пару сотен смертельных врагов.
И вот теперь, когда дело худо-бедно двинулось, герцог постоянно стал ставить ему подножки - в бюджете Орландо была предусмотрена статья "Содержание государственного аппарата", но не была предусмотрена статья "Красивая жизнь Правителя".
Две тысячи септимов у Орландо были, но он их припас для выплаты жалованья служащим министерств и мэрии. Еще со времен короля Ибрагима накопились большие долги перед людьми, и теперь премьер-министр понемногу, но регулярно рассчитывался. А уж выплату текущей заработной платы он вообще считал делом священным. Но что значат служащие мэрии для Правителя? Он вообще не подозревает об их существовании, считая, что все на свете как-то само собой делается. О лакеях пусть лакеи думают, а у него есть дела поважнее - например, бывшая танцовщица мадам Дулинская.
Проблема была в том, что слишком многие паразитировали на государственной казне - с одним герцогом еще можно было бы справиться. Кстати говоря, Карианиди был совсем не заинтересован в прекращении воровства, он жил по принципу: "воруй сам и дай украсть другому". Ему самому особо некуда было красть - Орландо сумел внушить ему, что вся страна и так его собственность, и суетиться не стоит. Но его постоянные приятели доставляли премьеру немало неприятностей.
Деньги... Деньги решали все, за деньги любой принц будет скакать лошадкой, кланяясь до земли, но это уже давно не забавляло Орландо. Он не хотел никого учить жизни, он просто хотел работать с адекватными людьми, но это, как оказалось, была самая большая роскошь.
Он вышел на балкон подышать холодным воздухом. Площадь пересекали какие-то люди в одежде Коммерческой коллегии, и стали кланяться, увидев его. Он поклонился в ответ - маленькие знаки признательности всегда поднимали ему настроение. Окинув взглядом Площадь, Орландо зацепился взглядом за ажурные фонари и поймал себя на мысли, что давно мечтает заняться Амарантой.
Город был прекрасен, но он был бы еще прекраснее, если бы мэр исполнял свои обязанности. Существовал целый ряд вопросов, требующих вмешательства: уборка улиц, вывоз мусора, уличное освещение, состояние дорог и многие другие, но при нынешней занятости руки у Орландо до него не доходили.
Утро было дождливым и пасмурным. Низкие мокрые облака то и дело пробрасывали дождем по улицам, редкие прохожие ежились под плащами и спешили поскорей юркнуть в тепло.
Деревья в Сигизмундовом саду были дивно хороши, с желтыми ветками, краснеющими на концах. Это придавало интересную окраску всему саду и радовало глаз. Сегодня Орландо утром не ходил гулять, он слегка простыл и чувствовал недомогание, а теперь пропущенная прогулка отзывалась тоской по свежему воздуху.
Постояв немного, он вернулся к себе и стал одеваться для визита к Правителю. Глядя в зеркало каждый день, Орландо не замечал, как он изменился за прошедшие пять лет. Волосы отросли и теперь доставали до плеч, к своему огорчению он обнаружил, что затылок стал предательски редеть, и от носа к губам протянулись жесткие складки. Но в целом он оставался таким же поджарым и жилистым, с длинным лицом, волевым подбородком и стиснутыми губами.
Потихоньку он стал похож на судейского чиновника - всегда одетый в черное, наглухо застегнутый, с холодным, тяжелым взглядом. Он уже ничем не напоминал того открытого и добродушного юношу, который пришел когда-то в Амаранту. Улыбка стала для него такой же редкостью, как когда-то монетка в кошельке.
Одеваясь, он мысленно прокручивал в голове предстоящий разговор, которому придавал большое значение. У него было несколько очень важных задач: во-первых, нужно было уговорить герцога не платить никаких карточных долгов. Во-вторых, он все-таки хотел зашить карманы некоторым рьяным поглотителям бюджетных денег.
Многое зависело от того, с какой ноги сегодня встал Его Светлость, ибо, как настоящий алкоголик, он был подвержен внезапным переменам настроения. Оглядев себя с головы до ног, Орландо убедился, что все в порядке, и двинулся в покои герцога.
С годами меняются не только люди, дворец тоже изменился - премьер-министр считал, что в лучшую сторону. Теперь в нем не было такого специфического королевского признака, как сочетание блеска и грязи. Все помещения были приведены в порядок, отремонтированы и так или иначе задействованы. Многие считали, что вместе с бардаком ушла и романтика, но Орландо был доволен.
Он поднялся по главной лестнице, направляясь к покоям Его Светлости, который не придумал ничего лучше, чем занять спальню Ибрагима. По мнению Орландо, жить в бывших комнатах Мередит было бы удобнее, тем более что там все привели в порядок. Но куда там - герцогу льстила мысль, что он спит на королевской постели.
Герцог Карианиди тоже не остался таким, как был. Он заметно растолстел и обрюзг, ежедневное обильное пьянство и праздность отразились на нем не лучшим образом. Он сильно поседел, глаза провалились и сверкали угольками из-под кустистых бровей. Осанка тоже не поражала своей величавостью, но ему было наплевать - собственное величие затмевало для него отражение в зеркале.
В обращении его появилась развязность. Вернее так: прежняя аристократическая небрежность и непринужденность теперь изменили свое качество и превратились в распущенность. Орландо, напротив, стал сдержаннее и суше. Они жили, как сообщающиеся сосуды, которые делятся друг с другом своим содержимым - что убывает у одного, прибывает у другого.
- Доброе утро, Ваша Светлость, как изволили почивать? - герцог только усмехнулся, ибо прекрасно понимал, что Орландо совершенно не волнует качество его сна. А Орландо прекрасно понял его усмешку и приготовился к обороне.
- Скверно, друг мой, скверно...
Правитель сидел, держа ноги в тазике с горчицей, в последнее время его стал беспокоить артрит.
- Нечистая совесть не дает мне покоя, я имею долги. И почему-то мой управитель не счел нужным избавить меня от мук совести.
Орландо и глазом не моргнул:
- Ваша Светлость, вино короля Ибрагима весьма низкого качества, оно заставляет вашу совесть обманываться по поводу истинной причины ее мук. Совесть Правителя может быть нечиста, когда его подчиненные не получают жалованья, ибо их деньги выманил какой-то мошенник под предлогом карточного долга.
- Причем тут вино? Я вчера надрался коньяком. Впрочем, сути дела это не меняет - я бы хотел знать, почему ты до сих пор не оплатил мой долг барону Муньозу?
- Все очень просто, у меня нет денег.
Карианиди прищурил глаза и закусил губу, это был нехороший знак, и Орландо об этом знал, но сейчас он тоже был раздражен и склонен к конфликтам.
- А если мы вызовем казначея и спросим? Я больше, чем уверен, что в казне есть деньги.
- На выплату жалованья служащим есть. На прокорм мошенника Муньоза нет. - отрезал Орландо. - Ваша Светлость, за последний месяц вы проиграли в карты восемь с половиной тысяч септимов, это гигантская сумма. А мадам Дулинская обошлась вам еще в две тысячи. Как вы думаете, деньги с неба падают? Если знаете такое место, пожалуйста отведите меня туда, и я охотно оплачу любой ваш долг.
Лицо герцога начало багроветь, но Орландо было наплевать, он закусил удила:
- Да будет вам известно, король Ибрагим проел наш бюджет на пять лет вперед, мы все в долгах. Я их не плачу, но нам все равно приходится себя содержать, а это нелегко. Я не буду оплачивать глупые карточные долги и содержание престарелых шлюх!
- Ах, не будет он! Ты кем себя возомнил, голубчик? Ты что, решил, что страна принадлежит тебе? И деньги в казне твои? Да тут вообще ничего твоего нет! Даже подштанники на тебе и те казенные!! - загрохотал бас Правителя, но Орландо в долгу не остался.
- И вашего тоже здесь ничего нет! А вы распоряжаетесь государственными деньгами, как своими собственными! Эти деньги не принадлежат ни мне, ни вам, они государственные! Государственные!!! И никто, ни Правитель, ни король не имеет права их проматывать!!!
- Как ты смеешь на меня орать???!!! Голос прорезался?! Так я знаю прекрасную камеру с непроницаемыми стенами, в которой ты сможешь упражняться в пении сколько душе угодно!!! И запомни - ты никто, и звать тебя никак! Ты здесь только потому... да я и сам не знаю, почему я терплю твою тошнотную рожу!!! Но однажды мне надоест, и никто не узнает, где могилка твоя!!! Был человек - нет человека!
Вот так, слово за слово, и получил ежик по морде. Крик стоял такой, что в кухне было слышно. Многочисленные прихлебатели, во главе с новым фаворитом Лан-Чженем, вечно торчащие в коридорах августейшей особы, затаили дыхание - что-то сейчас будет!
Среди этой публики Орландо пользовался феноменальной ненавистью, он был природным врагом, и каждый из них видел в розовых снах его гибель. Но год шел за годом, а этот лакей по-прежнему оставался на своем месте, несмотря на вопиющее неприличие ситуации.
Те, кто были поумнее, давно сообразили, что Орландо с герцогом связывает что-то покрепче рабочих отношений. Но при каждом столкновении их сердца загорались надеждой, что может быть, теперь они наконец-то вздохнут спокойно, избавившись от ненавистного временщика.
Орландо обманывал их надежды раз за разом. И вот сегодня, стоя в парадном, несколько десятков человек слушали не совсем приличный разговор между Правителем и его служащим, смея только тихонько возмущаться поведением последнего.
- Что он себе позволяет? Как смеет перечить Его Светлости, да еще в таких выражениях? Все-таки лакей и есть лакей, как его не назови.
Хлопнула дверь, Орландо выскочил в коридор, красный, как из бани. Вслед ему несся оглушительный вопль герцога:
- Чтобы до обеда все было оплачено!!!
Налитыми кровью глазами премьер-министр обвел собравшуюся публику, ненавидя их всей душой. Публика ответила ему взаимностью. Он пробормотал сквозь зубы неприличное слово, и треснул дверью так, что штукатурка посыпалась с потолка. Вслед ему смотрели глаза, полные ненависти и злорадства.
Вернувшись к себе, Орландо все с той же страстью шваркнул дверью, но даже это не помогло, и он излил ярость и унижение, пошвыряв об стену книжки. Он знал, с самого начала знал, что разговор хорошо не кончится. Сейчас ему хотелось удавить герцога, схватить его за толстую, дряблую шею, и трясти, трясти, пока из него не вылетит вся дурь!
Когда порыв иссяк, Орландо почувствовал слабость - из него словно выкачали всю энергию. Кабинет был разгромлен, повсюду валялись книги, ни в чем не повинные жертвы его гнева. Некоторые из книг порвались, и это еще больше расстроило Орландо.
- И чего я добился? - он сокрушенно смотрел на "Руководство по управлению казной", изданное еще в прошлом веке. Из него вылетели хрупкие, желтые страницы и рассыпались по комнате.
- Дурак, одно слово - дурак.
На полу, среди обиженных им книг, думалось лучше. Мысли были невеселыми, но лишенными иллюзий. Сейчас он видел ситуацию предельно ясно: времена, когда они с герцогом Карианиди действовали как единый слаженный механизм, давно остались в прошлом. Чем больше времени проходило с момента гибели короля, тем больше отдалялись они друг от друга.
Ему следовало подумать об этом давным-давно, но, занятый своими делами, он упустил герцога из виду. После гибели Сарне и Распопова, его собутыльники менялись с быстротой мысли. Орландо не вмешивался, он позволил ему вариться в собственном соку, и получил на выходе человека, который мешал ему столь же сильно, сколь он сам мешал ему. Когда-то совершенное преступление связывало их невидимой, но прочной нитью, а во всем остальном они уже давно перестали слышать друг друга.
Орландо хотел работать, но постоянно спотыкался о герцога, а герцогу мешал строптивый премьер, возомнивший о себе черт знает что. Им становилось тесно вдвоем. Неуютно, некомфортно и тесно.
Удивительно, но такой умный человек как Орландо, только теперь понял, что вопрос только в том, кто первый уберет другого. В кабинете мерно тикали часы, пробивая час за часом, а премьер-министр все так же сидел на полу в окружении разбросанных книг, пораженный внезапной догадкой.
Премьер-министр... Раскукарекался петушок, а ведь тюрьма на Рыбной улице строилась еще при Тамаре I, и качественных казематов там хватало. Вошедший в ее двери исчезал для мира, даже с официальных бумаг вымарывалось его имя. Был человек - нет человека.
Странно, что герцог Карианиди до сих пор сам до этого не додумался.
В последнее время до Орландо стали долетать обрывки его злословия, и только сейчас он понял, как же все изменилось: пять лет назад герцог бы слова дурного не сказал о своем управляющем, и никому другому не позволил. А теперь он исподтишка поощрял грязные сплетни в его адрес. Пьяненькие фавориты во главе с Лан-Чженем частенько прохаживались насчет премьера, придумывая всякую пакость на основании его холостого положения.
Обидно. Но это был знак - Орландо перестал быть священной коровой для своего покровителя.
Короткий осенний день понемногу таял, сумерки сгущались вокруг главы правительства, неподвижно сидящего на полу. Самый тревожный час, когда одиночество поднимает голову и страх заползает в сердце. Орландо сжался - на закате неприкаянные души бродят кругом и трогают живых за плечи.
Это был не абстрактный страх или тревога, которая гнет к земле плечи и рисует морщины на щеках - это был совершенно конкретный, осязаемый страх за свою жизнь.
Новое и неприятное чувство - никогда, даже в самые отчаянные моменты, Орландо не боялся за себя. Наедине со Змеем, ночью на поляне, полной трупов, в паникующей толпе у Малиновых ворот он не испытывал страха. Но приключение вдруг перестало быть интересным и захватывающим, превратившись в реальную опасность.
Он прекрасно знал, как это делается - тихие шаги по коридору, а потом несчастная случайность, и молодой талантливый премьер падает на самом взлете. Тут не надо большого ума, ведь у него даже охраны не было.
Первой мыслью было немедленно организовать себе эскорт, но успокоившись, он понял, что это совершенно бесполезно - если надо будет, его же телохранители его и удавят. Жгучее желание премьер-министра дожить до старости могло сбыться только его собственными усилиями.
Орландо поднялся и зажег свечи. Кабинет осветился и стал выглядеть намного приветливее, несмотря на беспорядок и разбросанные книги.
Как можно устранить опасность? Только устранив ее причину, а именно герцога Карианиди - как и поступил в свое время сам герцог. Безумная, казалось бы мысль, но у Орландо уже имелся богатый опыт по совершению невозможного. Не привыкать. Он позвонил в колокольчик и велел дневальному немедленно позвать к себе господина фон Тузендорфа.
А пока его искали, премьер-министр занялся уборкой.
Йозеф фон Тузендорф неотлучно был при нем уже пять лет. Все эти годы он понимал Орландо с полуслова, а иногда и без слов. Он выполнял все приказания в точности, никогда ничего не просил и постоянно был готов умереть за своего господина. Должность его все так же звучала невнятно - личный помощник премьер-министра, но на деле он выполнял множество самых разных функций.
Орландо никогда о нем не забывал, и достойно оплачивал его труд. Благодаря его милости Тузендорф навсегда забыл, что такое нищета. Он был все таким же толстеньким, приземистым и подслеповатым, но теперь его полнота дышала здоровьем и довольствием. Он женился на девушке из хорошей семьи, и уже успел обзавестись ребенком - так что за бывшего королевского следователя можно было только порадоваться.
Когда он вошел в кабинет, Орландо уже сосредоточенно листал какие-то записи. Одного взгляда Тузендорфу было достаточно, чтобы понять, что господин премьер чем-то обеспокоен. За время совместной работы он успел изучить его как свои пять пальцев. А Орландо сразу понял, что Тузендорф понял, что он обеспокоен.
Личный помощник был единственным человеком, которому Орландо действительно доверял, и на которого мог рассчитывать. Сидя перед ним, кругленьким и аккуратненьким, старательно моргающим глазками в знак величайшего внимания, Орландо даже не мог ясно сформулировать, зачем он его позвал. Как будто что-то хотел спросить, но не знал, что именно.
- Скажите, господин Тузендорф, каковы настроения среди народа? Нет ли недовольства? Что там с бунтом на Ферсангских шахтах?
Тот удивился, но виду не подал:
- Все спокойно, господин премьер-министр. Никаких бунтов не намечается. В Ферсанге был не бунт, а потасовка по пьяной лавочке между фабричными рабочими и местным населением. Ничего серьезного.
Орландо тупо посмотрел на него, потом задал еще несколько путаных вопросов, пытаясь нащупать нить в собственной голове. Но верный помощник понял его лучше, чем он сам себя - Йозеф открыл блокнот, одел очки, прокашлялся и заговорил своим гнусавым голосом:
- Если позволите, господин Орландо, я сделаю краткий обзор обстановочки.
Он перевернул несколько страниц, и пошлепал губами:
- Итак, на сегодняшний день обстановка в стране спокойная, бунтов и революций не намечается. К народным волнениям сейчас нет предпосылок - положение населения заметно улучшилось за последние пять лет, с тех пор как господин премьер-министр занял свою должность. Если в 616 году среднедушевой доход сельского населения составлял...
- Черт с ним, со среднедушевым доходом... - Орландо и сам знал все цифры. Но Тузендорф и глазом не моргнул, продолжив так же монотонно.
- Сельское хозяйство получило заметный толчок в своем развитии после отмены десятины, развивается торговля. В провинции Ферсанг найдены новые месторождения и, при активной поддержке правительства идет их освоение. До сих пор в провинциях остаются некоторые проблемы с сепаратизмом, но налоги стали меньше и осмысленнее, народ доволен. Его Светлость Правитель, господин герцог Карианиди весьма популярен...
Каким бы занудой ни был Тузендорф, он умел извлечь зерно истины. Слушая его монотонный бубнеж, Орландо вдруг прозрел: все это благополучие, добытое потом и кровью, в отчаянной борьбе с самим Правителем, играет последнему только на руку. Свою улучшающуюся жизнь народ связывает с образом Правителя, понятия не имея, кто за всем этим стоит. Орландо был обезьянкой, таскающей каштаны из огня.
Ой, как неприятны эти моменты истины! Несмотря на их очевидную полезность, Орландо всегда чувствовал себя последним дураком, годным только горшки выносить.
Вот и сейчас, прямо посреди излияний Тузендорфа, он упал в кресло и сидел там с открытым ртом, никак не реагируя на своего верного помощника. Тузендорф тоже не сразу заметил такое состояние начальника, а когда наконец увидел, то испуганно замолчал.
Впрочем, Орландо было все равно, и внезапно затихший голос никак его не потревожил. Перед глазами у него проплывали картины прошлого: визит к Змею, похороны короля, открытие горной школы в Ферсанге, банкротство королевского банка, указ о податях - как много он, оказывается, сделал. Но это ровным счетом ничего не значит: вся его жизнь, полная борьбы, труда и смысла, протекала скрытно. Орландо был как канал в Водном проходе, который отбрасывает причудливую тень на окружающую действительность.
Он сам так хотел, за человека должны говорить его дела. Они, конечно, говорили, но непонятно кому и непонятно что, а народ и вовсе оставался глух к их негромкому голосу. Кем он был для людей, каждое утро заполнявших улицы Амаранты? Безликим чиновником в черной одежде, не имевшим ни лица, ни имени. А Правитель, господин герцог Карианиди сиял как солнце в небе.
Орландо очнулся и посмотрел на Тузендорфа:
- Ступайте. Мне нужно подумать кое о чем, я потом вас позову.
Испуганный Йозеф пятясь вышел из кабинета, а Орландо положил перед собой чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и замер, не зная, что написать. Дилемма, вставшая перед ним, пугала своей определенностью: остаться должен был кто-то один. Или Орландо, или Карианиди.
Никогда не желал он зла герцогу, никогда не считал его себе соперником, никогда не претендовал на его место. Но сейчас, чтобы выжить, ему придется его убрать. Ничего личного, но лучше быть палачом, нежели жертвой. Ему еще столько всего предстояло сделать, а герцог... герцог фигура бесполезная. Картонная дурилка для публики. Жалко, конечно, но от него придется избавиться.
Вот только как? Тузендорф славный малый, но тут он бессилен - для таких дел нужна поддержка на высочайшем уровне. Или наоборот, волна снизу. Ни того, ни другого в ближайшее время не предвиделось.
Для аристократии Орландо не стал своим, он прекрасно понимал, что никогда и не станет. И снизу никто не придет. Премьер-министр по сути дела был совершенно один. Сидя в тишине ночного кабинета, Орландо слышал каждую секунду и ужасался тому, как много их он упустил.
Было душно, даже открытое окно не помогало наполнить комнату воздухом. Бывают такие ночи, когда жизнь замирает, и время до рассвета кажется бесконечным. Орландо даже и не пробовал лечь, все равно бы не уснул, а зря постель мять не хотелось. Он сидел за столом, смотрел как сгорает толстая белая свеча, и напряженно думал.
На исходе ночи он понял, как нужно поступить: герцог не король, а всего лишь правитель. Одного правителя всегда можно заменить на другого, и этим другим должен стать Орландо. Без вариантов и без экспериментов. Мечтать о перевыборах смешно, поэтому герцог Карианиди должен умереть, но случиться это должно не сразу, а где-то в течение полугода.
Полугодовой срок Орландо положил себе для того, чтобы можно было подготовить почву на решающий момент, обеспечить результат выборов, да и вообще избавить судьбу от малейшего влияния случая.
Ставку он решил сделать на мелкое дворянство, желающее выслужиться, и на деловую аристократию, которая желает порядка и спокойствия в стране, и которая положительно относится к деятельности Орландо.
- А после того, как я стану Правителем, я разгоню эту кодлу! У меня никто не будет даром хлеб жрать!
Необходимо было немного отдохнуть, но переутомленный организм отказывался успокаиваться, страх твердил, что нельзя терять ни секунды, и глаза сами собой открывались, даже когда он пытался их закрыть на минутку.
Чтобы устранить человека за полгода существует только один способ - яд. Яды бывают разные, существуют и такие, которые удачно мимикрируют под "тяжелую, продолжительную болезнь". Где можно достать яд? У ведьмы, вестимо, и одну он знает, причем очень хорошую.
Глядя на серо-розовый рассвет сквозь легкие газовые занавески, Орландо еще раз все обдумал, и наметил для себя программу действий. Когда у него появился план, ему заметно полегчало, жизнь снова обрела предсказуемость.
Примечательно было другое: он начисто забыл о герцоге Карианиди с тех пор как вынес ему смертный приговор. Теперь он строил планы по подготовке собственного лобби и устранению ненужных людей, а Правитель, пусть еще живой и здоровый, перестал для него существовать.
Дворец еще спал, Правитель только-только угомонился после очередной ночной пьянки, и лишь заспанные лакеи лениво шоркали вениками по углам. Пахло сыростью и пылью - туман заползал сквозь открытые окна и лип к стенам. На кухне потихоньку начинали греметь кастрюлями. Его Светлость раньше полудня все равно глаз не продерет, так какой смысл суетиться?
Завернувшись в плащ, чтобы защититься от утренней сырости, Орландо вышел из дворца. Путь его лежал в Касаблас, и пусть он когда-то зарекся туда ходить, сегодняшнее дело не терпело отлагательств. Идти предстояло долго, но он предпочел не брать лошадь. Тело требовало движения, немедленного действия.
На улицах было пустынно, уж очень рано сорвался Орландо для визита. Быстро проходя туманными переулками, он все думал и думал - как ему говорить с ведьмой? Нет ни одного вразумительного аргумента, кроме страха смерти, для того, чтобы убедить ее дать яд для герцога.
Возле рынка было оживленно - торговки расставляли свой товар по прилавкам, и некоторые ранние покупатели уже сновали туда-сюда, появляясь и пропадая в густом тумане. Крики зазывал тонули в мареве, стук колес внезапно раздавался за спиной и пропадал так же неожиданно, как и появлялся.
Орландо шел на ощупь, касаясь пальцами стены, холодной и мокрой от испарений, впитывая в себя окружающую обстановку. Точно так же, туманно и муторно, было у него на душе - он брел наугад, руководствуясь своими ощущениями, пугаясь самых обычных вещей, словно из тумана должен был вынырнуть кто-то и утащить его за собой на самое дно.
Пальцы его правой руки чертили линию на камнях, а левая придерживала завязки намокшего плаща, как вдруг чья-то холодная рука схватила его за локоть. Орландо дернулся от страха, но ледяные пальцы только крепче вцепились в руку, и в самое ухо раздался зловещий шепот:
- Пойдем со мной... Пойдем со мной, господин...
Обомлев от страха, Орландо отскочил в сторону, отчаянно задергался, пытаясь сбросить с себя потустороннего гостя. Но хватка у того была мертвая - в тумане перед ним замелькало белое, страшное лицо с оскаленными зубами.
- А-а-а-ааааа!!!! - заорал парень, запнулся и повалился назад, увлекая за собой назойливого призрака.
Он здорово приложился затылком о мостовую, но здесь, внизу, тумана не было, и он смог увидеть, что уличный призрак был не кем иным, как грязной и оборванной девчонкой-проституткой. Она упала на него, по-прежнему не выпуская его локтя, и испуганно моргая глазами. На вид ей было лет пятнадцать - совсем еще ребенок, но миленькое, худенькое личико ее было уже испитым и опухшим. Бровь была рассечена, а под глазом отливал дивным перламутром еще не заживший синяк. Грязные волосы неопределенного цвета выбивались из-под чепчика, а во рту определенно не хватало нескольких зубов.
Орландо перевел дух, одновременно устыдившись своего страха, и чувствуя радость от того, что страх ушел. Девочка тоже передохнула, и обнаружив, что бояться нечего, улыбнулась ему призывной улыбкой. По идее, он должен был почувствовать желание, но от ее улыбки его передернуло - от отвращения и острой жалости к этому погибшему ребенку. Он торопливо поднялся на ноги, сунул ей в руку золотой и пустился наутек, пока она изумленно таращилась на тяжелую монету, чудом оказавшуюся в руке.
Через пару поворотов Орландо выдохнул и остановился. Прислушавшись, он понял, что никто его не преследует. Черт знает почему, но эта встреча произвела на него гнетущее впечатление, как будто он действительно повстречал призрака. На душе стало как-то скверно и неустойчиво. Когда перед ним открылся спуск к Касабласу, он страдальчески выдохнул, испытывая сильнейшее желание развернуться и уйти отсюда, но все-таки переборол себя, направляясь к знакомому домику.
Было уже около девяти часов утра, туман потихоньку рассеялся, но небо было затянуто облаками, день предстоял пасмурный. Тихая улочка, на которой стоял домик Ирьи казалась особенно тихой и молчаливой. Тюлевые занавески на ее окнах не шевелились, было непонятно, то ли она дома, то ли нет.
Орландо постоял некоторое время перед дверью, набираясь храбрости и пытаясь повторить план беседы, который выстроил в своей голове, но только противный звон отвечал ему изнутри. Наконец он решился и постучал в дверь позеленевшим от времени молоточком - и этот стук заставил его вздрогнуть, раскатившись далеко по улице.
Через пару минут, показавшихся ему вечностью, он услышал легкие шаги за дверью, и понял, как же сильно надеялся, что ведьмы не будет дома. Однако шаги зазвучали громче, и наконец, дверь открылась - пахнуло чем-то домашним, а в темном проеме появилось бледное, невыспавшееся лицо Ирьи.
Вот уж кого она не ожидала! Если бы на пороге ее дома нарисовался Змей, она бы так не удивилась. Но визит Орландо ранним утром заставил ее усомниться в том, что она уже два часа как проснулась и встала с постели. Какое-то время они молча смотрели друг на друга - Орландо не решался заговорить, а Ирья не могла обрести дар речи. Наконец она очнулась и молча отодвинулась в сторону, как бы приглашая гостя войти. Орландо неловко поклонился ей и прошел внутрь, комкая в руках перчатки.
В гостиной все было по-прежнему, те же занавески в цветочек, те же кресла и круглый стол. Часы на стене все так же громко тикали, напоминая о том, что все проходит. Вот только кошка выросла и стала крупной зеленоглазой красавицей, презрительно рассматривающей гостя с высоты буфета.
- Какая она стала большая... - хрипловато произнес Орландо вместо приветствия.
- Это да. Она крупненькая девочка, хорошо кушает.
Ирья затворила дверь и вернулась в гостиную. Орландо не решался сесть, все так же комкая перчатки посреди комнаты. Он очень изменился, стал намного старше - словно не пять лет прошло с момента их последней встречи, а десять. Как же меняются люди, подумала она - он был таким солнечным и приветливым, а теперь превратился в ходячий гроб. Непроницаемой пеленой накрыли его душу, и в ней, чувствовала Ирья, жили страх, одиночество и печаль.
- Ну что ж, садись, раз пришел, в ногах правды нет. Чай или кофе?
Орландо немного подумал и решил воздержаться от угощения, кто его знает, что она туда положила. Ведьма подняла одну бровь, будто прочитав его мысли, но настаивать не стала и просто присела за стол на свое место.
В доме было тепло, даже жарко - чувствовалось, что с утра топили печь. Вкусно пахло каким-то супом. Тусклый свет едва пробивался сквозь окно, создавая мягкий полумрак, спокойный и обволакивающий. Захотелось снять ботинки, откинуться в кресле и задремать, глядя как жмурится на буфете сытая кошка.
Здесь была другая жизнь, в которой не было места страху и тревоге. Можно ведь вот так вставать и ложиться вместе с солнцем в своем маленьком домике, варить суп, гладить кошку, копаться в огороде - и никогда не знать ни предательств, ни побед, ни поражений.
Проглотив неожиданный трудный комок, Орландо вздохнул поглубже и попробовал начать разговор, но мысль не шла. Хитрить перед Ирьей было бесполезно. Тогда он решил просто поговорить - если и пользы от разговора не будет, то хотя бы душу отвести.
- Вы знаете, я тут придумал одну вещь, никому еще не говорил, но думаю, что идея перспективная. Вернее, это не я придумал, это еще король, но мне его идея нравится. Дело в том, что налоги платить должны все, а не только крестьяне, купечество и ремесленники.
Ирья снова подняла бровь.
- Король...
Но Орландо и глазом не моргнул. Он давно позабыл об убийстве короля, и оно его не тяготило.
- Смотрите: кто владеет землей? Кто получает самый большой доход в стране? Землевладельцы навроде моего герцога - и при этом они не платят ни копейки. А крестьянин, вкалывающий от зари до зари, вынужден отдавать половину своего заработка, глядя как дети мрут от голода. Это нормально?
Он действительно еще ни с кем об этом не говорил. Долгое время понадобилось ему, чтобы выйти из тени герцога и перестать считать эту мысль крамольной.
- Я ведь сам из крестьян. Я жил в деревне и знаю, что это такое. У меня родители и две сестры умерли от холеры. А почему умерли? Да потому что их от голода шатало! Я помню, как мать ходила - руками за стенку держалась, сил совсем не было. А потом и сестренки вслед за ней умерли, так и лежали вдвоем на кровати, словно спали, только мертвые уже. Отец ушел за подмогой и не вернулся - на дороге упал и умер. Я один сидел и все ждал, когда же он придет. День прошел, ночь наступила, я сидел и все смотрел на кровать - мне казалось, что девочки под одеялом шевелятся. Так страшно было, и убежать хотелось, и сил не было, не мог глаз оторвать от одеяла...
- Бумм! - зазвенел по полу подстаканник, милосердно сброшенный Брынзой. Он прервал поток воспоминаний Орландо, выдернул его из холодной трясины собственной памяти. Ирья тоже вздрогнула и заморгала, словно стараясь поскорее проснуться.
- И долго ты там сидел?
- Не помню. Мне восемь лет было, я тоже заболел, но выжил. Меня потом тетка к себе забрала.
Он чертил пальцами узоры на крышке стола, старательно обводя цветочки на скатерти.
- Сейчас я понимаю, что они бы не умерли, если бы не голодали. Мой отец был обычным, не очень-то удачливым крестьянином, обремененным семьей и податями. Как он ни работал, он никогда не мог заработать достаточно, чтобы заплатить налог, прокормить семью и не брать в долг у ростовщиков. Тетка потом говорила, что долги его задушили. А ведь он не один такой, их и сейчас много. Есть листик бумаги?
Ирья поискала глазами и протянула ему тетрадку, лежавшую на тумбочке, а заодно и карандаш. Получив в руки привычный инструмент, Орландо словно обрел крылья, он стал чертить на листочке и писать какие-то цифры.
- Вот какой у нас бюджет? На этот год государству требуется миллион двести пятьдесят тысяч септимов. Это значит, что эти деньги должны быть собраны с народа. А кто у нас платит налоги? Крестьяне, ремесленники и купцы. Соответственно, разделим эту сумму на три - на крестьян приходится четыреста двадцать тысяч септимов. Сколько у нас крестьян? По последней переписи - триста тридцать пять тысяч душ. Душ! Это значит, не полноценных работников, а всех, включая стариков и младенцев. Соответственно, каждый из них должен отдать в казну септим с четвертью, а что это за сумма для крестьянина!
- Септим с четвертью? Ничего себе...
Ирья, при всей ее проницательности, никогда не задавалась такими вопросами, и арифметика премьер-министра заставила ее забыть о том, зачем же он явился. Да он и сам забыл, потому что говорил о том, что действительно тревожило его сердце.
- Вот именно. И эта сумма должна быть выплачена с каждого члена семьи, невзирая на то, сколько в ней работников и иждивенцев. Для кого-то это смертный приговор, а что делать? Я должен собрать эти деньги, чтобы содержать армию, полицию, правительство и самого Правителя, чтоб ему пусто было.
Он перевернул листок и продолжил свои расчеты:
- А теперь представим, что эту сумму мы собираем не только с голодных крестьян, а с господ помещиков. И собираем ее не по количеству душ, а по величине дохода. Что такое септим с четвертью для барона Ферро? Или для княгини Шварцмауль? У них таких мелких денег и не бывает никогда. Так вот - если мы представляем, что налоги платит все население пропорционально получаемому доходу, то получается, что богатые люди, которые много имеют, и платят много. А бедному не приходится снимать с себя последнюю рубашку. Казне не приходится тратиться на то, чтобы отправлять в провинции солдат для сбора податей и подавления голодных бунтов. А я.... Я болтаюсь повешенным на ближайшем суку.
Орландо внезапно расхохотался:
- Почти как Его Величество Ибрагим, которого за это и убили. Он тоже хотел обложить графьев налогами. Не надо большого ума, чтобы понять, что аристократия костьми ляжет, чтобы этого не допустить. Но какова идея, а? Что вы там говорили про булочки?
Ирья всплеснула руками, и правда, что это они на сухую сидят? Метнувшись на кухню за чайником и булочками, она походя плеснула варенья в вазочку и быстренько плюхнула все это перед гостем - ей не терпелось дослушать его до конца.
Орландо схватил булку и с жадностью запустил в нее зубы, не переставая свободной рукой чертить что-то на листочке.
- Вот, если даже предположить, что богатые будут платить по пять процентов, мы быстренько набираем бюджет. При этом без особенных усилий, потому что люди вроде князя Аль-Нижада даже не заметят этой выплаты - она для них несущественна.
- Тогда почему ты сказал, что тебя повесят?
- Как это почему? Обложить аристократию налогами - значит уравнять ее в правах со всеми остальными, а этого потерпеть нельзя. Глядишь, скоро и крестьяне будут править страной.
- А что, уже нет? - Ирья хитро скосила глаз на собеседника.
А Орландо пододвинул к себе тарелку с булочками и начал трескать, как будто неделю ничего не ел. Ирья только дивилась, глядя на такой аппетит.
- Что, плоховато кормят во дворце-то?
- Кормят отлично. Но таких булочек не делают. А главное - поговорить не с кем, - он сделал могучий глоток.
- Честное слово, с тех пор как я переехал во дворец, я словно в тюрьму сел, в одиночную камеру. Вроде бы люди кругом, но никому нет до тебя дела, каждый хочет только что-нибудь урвать. Когда я жил в доме герцога, у меня была своя комната - маленькая мансарда с одним окном, выходившим на крышу. Когда я открывал окно, я слышал голубей, живших под козырьком, и я кормил их, несмотря на то, что они постоянно стремились загадить мне подоконник. Горничная злилась, а мне хоть бы что - подумаешь, великое дело убрать какашки! Можно подумать, я никогда их не убирал!..
Ирья слушала, как он торопится говорить с набитым ртом, и не знала, что и подумать. Он, вероятно, был преступником, но совсем не заурядным человеком. И, как ни странно жалеть того, кто находится на вершине власти, но его было жалко. Одиночество наложило на него свою печать, превратив в мрачное и угрюмое существо, которое становилось развязным, стоило ему чуть-чуть отогреться.
- ...я бы и дальше там жил, не люблю я дворца, но у меня нет времени туда-сюда ездить, да и герцог требует, чтобы я был рядом. Эх... Раньше я вставал, открывал окно и слышал воркование голубей. Видел, как солнце просвечивает сквозь листву, а теперь я слышу караул, цокающий набойками по мостовой, и вижу полосатый шлагбаум на площади.
- За все в жизни надо платить, - многозначительно заметила Ирья, пристально глядя на Орландо, но он словно не заметил ее взгляда.
- Золотые слова. Но я не жалуюсь, я ведь не задавался целью создать себе комфорт, я хочу работать на благо государства. Я многое хочу сделать! Если заглянуть в эту голову - он постучал пальцем себе по лбу, - можно увидеть много странных мыслей, и счесть меня сумасшедшим. Господа, протирающие штаны у меня в приемной, даже не догадываются, что я хочу сделать. А если бы догадались, то мигом повесили бы меня, как я уже сказал.
- И что же ты хочешь сделать помимо налогов?
- О, много всего! Например - упразднить продажу государственных должностей. Я готовлюсь к этому. Герцог так и не понял, но я создал параллельный аппарат, который работает, пока министры пилят бюджет. Когда-нибудь я разом с ними покончу. А еще я хотел бы сделать образование доступным для людей независимо от их происхождения. Вы слышали, я основал горную школу в Ферсанге?
Ирья кивнула. Несмотря на свои подозрения, она знала, что он действительно очень незаурядный человек, из тех, кого потом называют великими. Его идеи намного опережали свое время, и был он искренне ими увлечен.
- Так вот, там поступление бесплатное, а для малоимущих студентов предусмотрена выплата небольшой суммы, которая позволяет свести концы с концами. И поступить туда может любой, если докажет профессорскому составу, что он этого достоин. Возможно, именно поэтому школа весьма непопулярна среди нашей золотой молодежи - они приклеили к нему ярлык плебейства. Но это к лучшему, потому что там учат тех, кто будет работать на производстве, а я плохо представляю себе графских сынков и дочек, руководящих горными работами.
- Ты не особенно жалуешь аристократов, не так ли?
- Точно. Терпеть не могу прихлебателей и дармоедов.
- Гм, ты действительно думаешь, что вся аристократия состоит из прихлебателей и дармоедов?
- Я других не встречал. А вы?
- Встречала. Например, я. - Она посмотрела в круглое зеркальце с наборной ручкой, - сколько не смотрю на себя, не вижу ничего прихлебательского.
Орландо открыл рот:
- Разве вы из аристократии?
- Вообще-то да. Мое имя - Ирья София ДеГрассо, мой папа с королем Ольгердом ел из одной тарелки, мой брат служит послом в Ландрии. Насколько я знаю своих родных, никто из них не был пустышкой или дармоедом. Хотя, должна признаться, в твоих идеях что-то есть, вот только я не уверена, что их время уже наступило.
- Почему же не наступило?
Ирья вертела в пальцах зеркальце, глубоко задумавшись.
- Потому что до всего нужно дозреть. Сколько у тебя студентов в горной школе?
- Сорок семь.
- Вот. А много среди них крестьян? Скорее всего эти студенты - представители обедневшего дворянства.
Орландо задумался, вспоминая. Как ни странно, но ведьма была права - интересно, откуда она могла узнать об этом?
- А знаешь, почему? Потому что, как ты сам сказал - потенциальный студент должен оказать профессорам, что он годится для обучения в школе, то есть сдать экзамен. Кто может сдать экзамен? Тот, кто имеет хорошие мозги и какую-никакую подготовку. Ведь если ты не умеешь читать и писать, будь ты хоть семи пядей во лбу, учиться ты не сможешь. А многие из крестьян умеют читать и писать? Не мне тебе объяснять, что крестьянские дети с одиннадцати-двенадцати лет вкалывают в поле, не имея шанса когда-либо вырваться из замкнутого круга. Таких как ты, самородков, - один на миллион, большинству для обучения нужны соответствующие условия, а эти условия для своих детей может обеспечить только аристократия или богатое купечество.
- Так ведь все взаимосвязано - я же не собираюсь ломать дрова прямо сегодня. Для начала я отучу господ в провинции печатать свою монету и называть себя князьями. Потом разберусь с налогами, чтобы люди могли вздохнуть, обрасти шерстью. Если перед человеком не маячит голодная смерть, он подумает о том, что можно своих детей и читать научить. Или я не прав? А когда эти дети подрастут, они будут штурмовать школы, потому что они уже будут другими. Не замученными, темными и забитыми, как их родители, нет, они уже будут хотеть для себя лучшей доли. Вот он, где ресурс! Человеческий, культурный и производительный. Имея такой ресурс, грех им не воспользоваться.
- Но это долгий путь, тебе придется ждать всю жизнь. Да и то, жизни не хватит, чтобы вырастить тех, кто сможет заменить нынешних дворян в государственной системе. Все-таки не сравнивай человека, которого с младенчества растят в атмосфере высокой культуры, и человека от сохи.
- Высокой культуры? Ага, насмотрелся я на таких культурных - у меня Его Светлость перед глазами. Да, он знает все полагающиеся общие места, изумительно жонглирует поверхностной информацией, но стоит копнуть чуть глубже, и оказывается, что он потрясающе невежественен. Я не получил образования, но я знаю намного больше него.
- Не суди по себе. Ты такой один, другие уже обычные люди, не одержимые жаждой знаний или великими идеями. Чтобы вынести одного самородка, на берег хлынет огромная мутная волна. И она может смыть много хорошего и красивого.
Орландо задумался.
- Впрочем, это отдаленные планы, а сейчас я хочу дать людям возможность вырваться из нищеты, поднять голову и начать готовить в своих недрах эту прослойку. Я буду двигаться к их осуществлению медленно, но неотвратимо. Я положу на них жизнь и я добьюсь результата, если меня не остановят.
Его взволнованный голос звенел и увлекал, Ирья поневоле включилась в его орбиту, она сопереживала его горестям, понимала его трудности и разделяла его надежды. И вот теперь он начал постепенно подводить дело к истинной цели своего прихода.
- Должен признаться, что кроме меня, такие идеи никого не волнуют. Я пять лет борюсь с господином Правителем, пытаясь соблюдать бюджетную дисциплину, но все напрасно. Вот вчера он потребовал у меня две тысячи септимов на уплату карточного долга, и это происходит постоянно. То карты, то пьянки, то шлюхи... У меня складывается ощущение, что всех волнует исключительно свой собственный карман.
- Ты удивишься, но так и есть. Вообще всех (за редчайшими, вроде тебя, исключениями), волнует только свой собственный карман. Своя рубашка ближе к телу - так ведь говорят. Но люди часто бывают глупы и недальновидны, не понимая, что не стоит плевать в колодец.
- Вот! Даже Правитель, которому по должности положено знать, что если хочешь защиты от гвардейцев - надо платить им жалованье вовремя. Шлюхи могут и подождать, а могут и бесплатно поработать - за честь обслуживать Правителя.
Он усмехнулся с горечью. Ирья почувствовала, что у Орландо наболело, и то, что он говорит, идет от самого сердца.
- Он только тратит деньги, ни секунды не задумываясь, откуда они берутся. И ни секунды не задумываясь над тем, что эти деньги не принадлежат ни мне, ни ему. Он бесится, потому что я всеми силами сопротивляюсь его тратам, и пытается от меня избавиться. Его вообще не интересуют его обязанности! Он хочет только развлекаться, швырять чужими деньгами и ни о чем не думать!
Бледное лицо премьер-министра пошло красными пятнами от гнева. Он говорил быстро, словно стремился скорее избавиться от слов, душащих его, выплюнуть наконец долго сдерживаемое отвращение.
- Я вчера понял, что долго не протяну. Признаюсь честно - мне стало страшно, я вдруг понял, что рядом со мной никого нет. Никто не вступится за чудака, который за пять лет на государственной должности даже состояние себе не нажил. Все эти рожи в приемной ненавидят меня искренне и пламенно, и я отвечаю им взаимностью! Вот откуда у меня ненависть к аристократии, потому что я ежесекундно ощущаю их желание свернуть мне шею.
Орландо наклонился ближе к Ирье и почти зашептал ей в лицо:
- Вчера я в очередной раз поругался с Правителем. Теперь это происходит почти каждый день, и я чувствую, что он тоже меня ненавидит. Раньше я был ему нужен, но теперь дела идут неплохо, и ему начало казаться, что он и без меня проживет. Вокруг него развелось много прихлебателей, смотрящих ему в рот, и день и ночь убеждающих его в том, что от меня надо избавиться. Я не дорожу своей должностью, я бы с радостью ушел, жил бы в домике с голубями, завел кошку и собаку и ни о чем не печалился. Но я должен работать! Никто кроме меня не может и не хочет делать мою работу.
- Почему ты решил, что он хочет тебя убить?
- Потому что я мешаю ему. Потому что он недвусмысленно намекнул мне, что в наших тюрьмах толстые стены, хоть закричись. Я был слеп и глух, я верил в то, что раз я тружусь на благо государства - этот труд непременно будет оценен. Дурак, правда? Вчера я понял, что мои дни сочтены. Если он встал на этот путь, он не оставил мне выбора, теперь я должен нанести удар первым, если хочу выжить. Ирья, скажите, я слышал, что есть такие яды, которые убивают человека за полгода, и только редкая ведьма может опознать его, потому что все выглядит, как долгая болезнь, заканчивающаяся смертью. Мне нужен такой яд! - наконец выпалил он.
И чары рассеялись. Так вот зачем он явился к ней так рано! Она ничего не сказала, но Орландо за одну секунду понял, что потерпел поражение. Досада и страх наполнили его душу, и ведьма это тотчас поняла. Она привстала, тяжело опираясь на руки и проговорила, глядя ему в глаза:
- Орландо, что с тобой произошло? Неужели ты забыл, каким ты был когда-то? Я помню, а ты забыл. Ты был солнечным, от твоей улыбки на душе теплело, а сейчас кто ты? Ходячий гроб.
Она замолчала, и это молчание было наполнено такой тяжестью, что Орландо не мог даже глаз поднять от пола.
- Понимаешь, я ведь знаю, что ты короля убил. Доказать не могу, но знаю. А кого ты хочешь убить сейчас? Правителя? Сам хочешь править? О, у тебя получится, ты человек способный. Вот только выбрал ты кривой путь, а были и прямые...
Она смотрела в свою чашку, сжав ее ладонями. Жалко, в ней был только чай, но даже без кофейной гущи ведьма словно видела что-то на ее стенках:
- Мне так жаль. Тебя судьба поцеловала - столько сил и способностей тебе дано, хватило бы на целую провинцию. Я это еще тогда, у ворот увидела, но есть в тебе червоточинка. Помнишь, я как-то говорила тебе - не соверши преступления, не ищи легких путей. Ты все смог бы, всего бы добился, и не нужно было ради этого убивать.
Орландо дернулся выйти, но ведьма схватила его за руку:
- Послушай меня, если мои слова хоть что-то значат для тебя - остановись, не множь зло, которое однажды к тебе вернется.
Он выдернул руку.
Возвращаясь по грязным и мглистым улицам, он лихорадочно думал, что теперь делать. Когда перед его глазами вырос дворец, он наконец остановился и выдохнул. Сердце билось как сумасшедшее, перед глазами стояла кровавая пелена. Орландо оперся рукой о стену и постарался успокоить дыхание - нельзя было, чтобы главу правительства видели в таком виде. Постояв минут пятнадцать, он медленно двинулся дальше, нехотя, как будто его тащили на веревке.
В приемной топтались человека четыре, но он прошел мимо них, даже не повернув головы. Страх все так же надоедливо пищал где-то за ухом, словно голодный комар. Сколько ошибок человек может совершить за короткий промежуток времени? Вчера и сегодня он побил все рекорды.
Удивительно, но Ирья знает о его причастности к смерти королевской семьи. Доказательств нет, никто его не потревожит, но она почему-то знает, и от нее не скроешься. А теперь она еще знает о его намерении отравить Правителя. Проще было на заборе написать и не ходить в такую даль с утра пораньше. Нет, ведьмы - это зло, нельзя никому позволять влазить в головы к людям. Все должны быть в равных условиях.
Орландо сел за письменный стол, достал бумагу и перо и стал писать - путано, сбивчиво и непонятно. Это были первые тезисы того, что однажды станет законом против ведьм, он был уверен в том, что непременно исполнит свое намерение. Он писал, невольно вздрагивая от каждого шороха за дверью .А вдруг идут его арестовывать?
Пробоявшись таким образом до вечера, но никого так и не дождавшись, он вдруг устыдился собственного страха. Да, ставки высоки, и на кону его жизнь, но он искусный игрок.
- Я жив, пока я жив. И ведьм в городе много, - Орландо перечитал написанное. Для начала он перепишет ведьм - он должен знать их всех, чтобы не путаться и не делать неверных шагов в будущем. А пока велел позвать фон Тузендорфа.