Аннотация: Лубянско-ясеневские байки: главы из неопубликованного. Часть первая "Новый год в Ясенево"
Ирония судьбы шпиона с юго-запада Москвы. Часть 1
Сергей ЖИРНОВ, политолог, публицист, политэмигрант (Франция),
бывший кадровый старший офицер нелегальной разведки КГБ СССР и СВР РФ
Лубянско-ясеневские байки: главы из неопубликованного
Часть первая: Новый год в Ясенево
"Подмосковные деревни - Чертаново, Медведково, Тропарёво, Беляево-Богородское и, конечно же, Черемушки - и не подозревали, что обретают бессмертие, когда их навсегда сметали с лица земли. Деревня Черёмушки дала своё имя всемирно-известным московским новостройкам, которые расположились на юго-западе нашей столицы. Теперь чуть не в каждом советском городе есть свои Черёмушки." - кому не известны эти вступительные слова из бессмертной совковой комедии Эльдара Рязанова "Ирония судьбы или С лёгким паром!", ставшей классикой советского кино?
Но до недавнего времени, кроме местных жителей самых ближайших окрестностей мало кто в СССР знал, что помимо жилых микрорайнов-новостроек на юго-западе столицы нашей Родины, в 1972 году был построен секретный офисный комплекс за высоким сплошным бетонным забором - советское Лэнгли, по образу и подобию загородной вашингтонской штаб-квартиры американского ЦРУ - соперника нашей внешней разведки КГБ.
Туда, из центра Москвы, с Лубянки (площади Дзержинского с памятником "Железному Феликсу"), на самую окраину в Ясенево, за Московскую кольцевую автомобильную дорогу - в "лес" по соседству с совхозом "Коммунарка", и переехали в целях большей конспирации штирлицы - советские джеймсы бонды.
Итак, переехали в южный пригород Москвы наши шпионы-чекисты, да не все сразу. Самое секретное подразделение разведки, её святая святых - управление "С" (нелегальная разведка) - ещё долго оставалось на Лубянке, поближе к высокому начальству. Только десять лет спустя, после переезда Первого главка в Ясенево, встык к основному комплексу советской внешней разведки в форме большой иностранной буквы "Игрек" из стекла и бетона, было пристроено высотное здание в форме развернутой книги, получившее название 20-этажного. На самом деле, у него наверху было ещё два секретных технических этажа почти без окон, поэтому их, как бы, не считали. В здание имелся отдельный вход прямо с улицы, хотя через крытый переход оно было соединено и с основным комплексом Первого главного управления (ПГУ) КГБ СССР.
Его с сотрудники свободно переходили в главный корпус, в общую столовую, конференц-зал на 800 мест, центральный архив, бассейн или поликлинику. А вот в обратную сторону без специального пропуска не пускали даже основную массу кадровых сотрудников ПГУ. В этом особо секретном высотном корпусе разместилось уже целиком управление "С" (нелегальная разведка), навсегда покинув Большой дом на Лубянке.
Именно в этом высотном здании-книжке, в самой глубине длинного коридора на N-ском, начальственном этаже, 25 лет тому назад - 31 декабря 1987 года - ровно в 8 часов 45 минут, чисто выбритый и в строгом выходном импортном костюме-тройке, я вошёл в заставленную телефонами приёмную начальника нелегальной разведки КГБ СССР. Мне - старлею и младшему оперу 4-го (американского) отдела управления "С" - предстояло провести здесь следующие 24 часа, в том числе, всю ночь на Новый 1988 год, до 9-ти часов первого января, в качестве помощника оперативного дежурного по управлению.
Секретнее этого кабинета в Ясеневе не было ничего. За прошедшие 4 месяца после окончания Основного (трёхгодичного) факультета Краснознамённого имени Андропова института КГБ СССР ("К.И.", так называемой "Лесной школы", ныне - Академии внешней разведки России) и официального зачисления в штат центрального аппарата управления "С", в кабинете начальника я был только вторично.
Первый раз это произошло в середине сентября 1987 года когда командир нелегальной разведки и, по должности, заместитель начальника всей внешней разведки КГБ СССР, генерал-майор Дроздов Юрий Иванович, на пару с секретарём партбюро управления, дослужившимся впоследствии до звания генерал-полковника в СВР (двум этим людям предстояло сыграть огромную роль в моей личной и ироничной шпионской судьбе, о чём я тогда не знал), принимал у себя новое пополнение сотрудников.
Поздоровался. Крепко пожал руку каждому. Усадил за длинный стол. Осмотрел рентгеновскими глазами полтора десятка молодых оперов. Под крепкий и ароматный чай с баранками и пряниками, сказал дежурные слова про оказанные нам партией и правительством, а также руководством комитета госбезопасности и Первого главка честь и доверие. Звучали они хоть и пафосно, но не дежурно. Тон беседы был вполне себе товарищеский и доверительный.
Юрий Иванович вскользь упомянул пару-тройку самых героических имён разведчиков-нелегалов и операций нелегальной разведки, о которых тогда ещё и слыхом не слыхивала не только широкая советская публика, но и даже наши коллеги по Первому главку КГБ, не допущенные в святая святых внешней разведки - "нелегалку".
Мы - элита из элит советского шпионского ведомства - эти имена и операции уже неплохо знали, потому что за первые две недели пребывания в самом закрытом подразделении ПГУ успели по очереди прочитать внутреннюю брошюру с грифом "Совершенно секретно" - "История нелегальной разведки", которую развернуто не преподают даже в КИ и даже тем, кого кадровики и начальство в будущем планируют направить на службу в управление "С". Официальную историю нелегальных операций изучают только изнутри и только те, кто уже окончательно попал в нелегальную разведку.
Хотя сразу оговорюсь, понятие шпионской истории изначально и глубоко ненаучно, по определению. Широкая публика знает историю разведки только на примере самых крупных её провалов, когда из шпионов-неудачников - погибших, "расшифрованных", преданных и предавших, провалившихся и взятых с поличным - их любимое ведомство пытается получить последнюю пиар-выгоду, идеологическую туфту, романтическую и мифологическую героику с розовыми слюнями для десятков миллионов идиотов обыкновенных, а также для нескольких десятков, максимум сотен особо важных, кремлёвских идиотов от большой государственной политики, которые решают на что и сколько именно денежных и материальных средств выделять из секретных фондов госбюджета.
Настоящую историю разведки - то есть историю самых больших удач этого глубоко преступного государственного ведомства - в учебниках, диссертациях и закрытых мемуарах не описывают никогда, даже для своих, даже для внутреннего потребления. В сводных отчётах и развёрнутых справках особой важности в "Инстанцию" (Политбюро и ЦК КПСС), донесениях, рапортах, докладах и шифротелеграммах пишется далеко не вся правда.
Это - только самая вершина айсберга. В шпионском деле очень многое остаётся ненаписанным. На своём маленьком участке подлинную историю знают только боевые опера и их командиры, а в обобщённом виде - исключительно самые большие шпионские начальники. И тщательно скрывают её даже от политиков, унося с собой в мир иной, как Коротков, Крохин, Мортин, Сахаровский, Павлов, Кирпиченко, Лазарев, Крючков или Шебаршин.
Поэтому даже для нас - молодых оперов "нелегалки" - её начальник давал спектакль, делая вид, что доверительно приоткрывал "самые секретные и героические", самые подлинные страницы истории нелегальной разведки. Но таковы правила шпионской игры. Начальство делает вид, что доверительно нам рассказывает всё самое сокровенное, а мы делаем вид, что в это верим. Нам ведь - дуракам - когда-нибудь придётся рисковать своей жизнью. Официальная история подспудно готовит нас к этому и идеологически подсказывает нам - во имя чего мы должны будем сложить свою безрассудную шпионскую голову.
Комитет госбезопасности СССР - секретный вооружённый боевой отряд Партии (КПСС). Разведка (ПГУ КГБ СССР) - сверхсекретный авангард этого отряда на переднем крае "невидимого фронта" идеологической борьбы с международным империализмом за мировую победу коммунизма. Нелегальная разведка (Особый резерв КГБ и Управление "С" ПГУ КГБ СССР) - самое секретное, героическое и опасное подразделение авангарда, на фронте за линией фронта (отсюда - название фильма по книге Семёна Цвигуна), в глубоком тылу врага, в полном отрыве от поддержки и помощи основных частей. Оттого ему и почёт особый.
До сих пор почти никому даже внутри центрального аппарата комитета госбезопасности не было известно, что генерал армии, председатель КГБ СССР и член Политбюро ЦК КПСС, будущий генсек и глава государства, до самого своего последнего ухода в 1982 году из КГБ на высшие посты в партии и государстве, состоял на партийном учёте в одной из первичных парторганизаций управления нелегальной разведки ПГУ. Там платил партийные взносы. Туда приходил на партсобрания.
Что, уже по традиции, делал и его полновесный преемник на посту руководителя советской госбезопасности Виктор Чебриков (семь месяцев Виталия Федорчука в 1982 году - не в счёт). Правда, Чебриков на партсобрания в "первичку" и в начале работы на посту Председателя приходил значительно реже Андропова, а потом и вовсе перестал ходить. Чтобы получить с нового Председателя партвзносы и сделать отметку в его партбилете раз в месяц к нему из Ясенева на Лубянку на специальной персональной чёрной "Волге" ездили партийный секретарь или его заместитель.
И только самый ближайший помощник Андропова, прошедший с ним три десятилетия рука об руку, его административная тень - Владимир Крючков, ставший в свою очередь начальником лубянского ведомства, эту партийную традицию "любимого" шефа нарушил. Может потому так бесславно и закончилась его партийно-государственная карьера - подсудимым в тюрьме "Матросская тишина" по обвинению в государственной измене и попытке насильственного изменения государственного строя?
Надо отдать ему должное: Юрий Иванович Дроздов - великолепный актёр, рассказчик и писатель. Неплохо нам знакомая информация из официального учебного пособия в его устах звучала по-иному. Это не были абстрактные главы закрытого учебника истории. И с нами говорил не преподаватель, не учёный, не теоретик, а профессионал-практик, непосредственный участник, разработчик и руководитель операций. Происходила магия: история оживала.
Сначала мы слушали не разведчика-интеллектуала, бойца невидимого фронта, а настоящего боевого генерала, прошедшего последние годы Великой отечественной войны молодым офицером-артиллеристом до самой Германии, военный опыт которого пригодится ему снова в мирное время - в качестве руководителя вооружённого штурма группами спецназа дворца Амина в Кабуле, накануне ввода советских войск в Афганистан в декабре 1979-го года, а затем - в качестве создателя легендарных групп "Альфа" и "Вымпел".
После окончания войны, в Германии Юрию Ивановичу доведётся оказаться ещё не один раз. По иронии судьбы, именно в официальном представительстве КГБ при министерстве госбезопасности ГДР (Штази) - там, где бесславно закончилась, так и не начавшись, чекистская карьера Путина, настоящим разведчиком никогда не служившего, так им никогда и не ставшего (вопреки намеренно распространяемым кремлёвским мифам), для Юрия Дроздова реально начнётся карьера кадрового "легального" (официального) разведчика.
Затем будет опыт нелегальных операций, в самый захватывающий период "холодной войны". И вот перед нами сидел уже не советский генерал, а настоящий немец Юрген Дривс, близкий родственник - "кузен" пойманного в США, в результате предательства его радиста-шифровальщика, нелегального резидента Вильяма Фишера, которого большинство из нас живьём видело только в предисловии к фильму "Мёртвый сезон" 1968-го года и знало под псевдонимом "Рудольфа Абеля" - реально существовавшего человека, его бывшего сослуживца по КГБ, именем которого "герой невидимого фронта" Фишер трусливо прикрывался всю оставшуюся жизнь вплоть до могильной плиты, чтобы сохранить лживое лицо советского преступного шпионского ведомства.
С тех пор, особенно в эпоху перестройки, широкая публика узнала много подробностей об этих и других нелегальных операциях. Сам Юрий Иванович опубликовал несколько книг воспоминаний. Лично моё тогдашнее уважительно-завистливое отношение, со взглядом снизу вверх, сменилось на критическую переоценку ценностей. Но эмоциональная сила тогдашнего восприятия осталась навсегда, как бы я теперь не относился к идеологической подоплеке и этической стороне грязного и глубоко преступного ремесла всех шпионских ведомств.
Перед расставанием в сентябре 1987 года каждому из молодых оперативников управления "С" его руководитель и партийный секретарь вручили небольшой приветственный адрес - хоть формально и несекретный, но который было положено хранить в личной папке с секретными документами, в отделе, под замком в сейфе в служебном кабинете. Как я жалею, что не нарушил это дурацкое предписание и не унёс его домой, на второй день ГКЧП, перед отъездом в свою первую и последнюю длительную загранкомандировку в качестве кадрового сотрудника Особого резерва - шпиона-нелегала! А мог бы - имел полное право, да и обстановка дворцового переворота позволяла.
Но в 1991 году ещё давала себя знать рабская психология крепостного совкового шпиона. А мои бывшие коллеги из образованной на костях ПГУ КГБ СССР Службы внешней разведки России, при моём заочном увольнении со службы в 1993 году, не вернули мне почти ни одного моего личного документа, оставленного им на доверительное хранение, в том числе и того несекретного адреса с такой узнаваемой, красивой и характерной подписью генерала Дроздова. Тогда я ещё не знал, что из-за одного из этих несекретных документов - диплома об окончании КИ - в 2001-ом году мне придётся навсегда покинуть Родину и уехать из путинского режима в политическую эмиграцию во Францию.
А 25 лет назад, с 31-го декабря 1987 года на первое января 1988 года мне довелось провести целые дежурные сутки в приёмной начальника нелегальной разведки. Только те, кто никогда не служил в армии, могут подумать, что провести Новый год на суточном дежурстве под надзором большого начальства - это особая честь. Ничего подобного! Это - было наказание.
На мне ещё с КИ, с начала 1987 года, "висел" административный выговор (почему - разговор отдельный). Меня, как бы по наследству, при переходе на службу в ПГУ лишили тринадцатой зарплаты. И в довершение всего - назначили в наряд на дежурство по управе на праздники. Ну кому из семейных и заслуженных офицеров хотелось просиживать портки целые сутки на Новый год под бдительным оком босса в управлении, где и толком выпить-то было нельзя?! Подвернувшийся под руку "проштрафившийся" холостяк и "молодой" опер оказался очень кстати. В частях КГБ дедовщины отродясь не было, как в остальной армии, но мужской, мачистский дух давал себя знать и здесь - в более цивилизованных и изощренных формах.
Вообще, армейские и чекистские "наказания" за служебные провинности - это материал для глубокого отдельного исследования психологов и драматургов. Потому что сами ведомства вооружённых людей толкают своих сотрудников на преступления. Подумайте сами: во всех учреждениях, где есть человеки с ружьём и при погонах, самые рутинные и дежурные операции - самые ответственные.
И именно на них чаще всего направляются провинившиеся. Самое страшное армейское наказание - дополнительная, но ответственная служба! Потом удивляются, что получают Василия Митрохина. По дубовому армейскому принципу: лучшее поощрение в армии - праздный отдых, ленивое ничегонеделанье, внеочередная увольнительная, дополнительный отпуск. Только драять палубу или гальюн на флоте - наказание более-менее достойное своего названия.
Мне вспоминается по этому поводу весьма показательный случай, когда я впервые столкнулся с наказаниями в армии. Было это летом 1982 года, после окончания четвёртого курса МГИМО, когда все "мальчики" поехали на месяц в Путиловские военные лагеря под Калинином (Тверью) - для завершения институтской воинской подготовки, практических занятий и принятия присяги в качестве будущих офицеров-переводчиков запаса.
Мгимошные "девочки" от этой повинности были почему-то избавлены, хотя во всех странах современного мира женщины служат наравне с мужчинами, если получают те же погоны. Ну, да - не в этом сейчас суть.
С начальством мне всегда везло, в общем и целом. Только пару раз в жизни попадались подонки или мудаки, а в остальном - люди не просто нормальные, но даже и хорошие. А вот в военных лагерях, слегка не подфартило.
Дело в том, что, как и во всех советских ВУЗах, в МГИМО существовало два пути зачисления на учёбу: сразу после школы - через стандартный конкурсный отбор на экзаменах и после службы в армии - через подфак, подготовительное отделение.
Разница между "школьниками" и "подфаковцами" была огромная: в возрасте, жизненном опыте, уровне образования и образованности. В МГИМО это чувствовалось особенно остро, потому что большинство "школьников" обладало элитным социальным происхождением, высокопоставленными родственниками, нестандартным знанием иностранных языков и зарубежных стран по опыту проживания за границей. Один внук генсека Брежнева чего стоил!
"Подфаковцы" почти сплошь происходили из провинции, проживали скученно в институтском общежитии. Уже будучи с партбилетами после армии, они автоматически заняли большинство начальственных студенческих должностей. Но в мгимошной учебной аудитории и на экзаменах партбилет спасал далеко не всегда (двойки и тройки безжалостно ставили даже Андрею Брежневу), а начальственная должность не добавляла мозгов и знания предметов, скорее наоборот. Однако за четыре года постепенно всё как-то поутряслось, попритёрлось, резкие различия стали стираться. "Школьники" уважали "стариков" за жизненный опыт, а те, в свою очередь, первых - за знания, таланты и профессионализм. Чем более мы стареем, тем менее критичной становится разница в возрасте в пару-тройку лет.
Но на военных сборах все старые противоречия, противопоставления и затаённые обиды вдруг снова вылезли. Потому что "подфаковцы", уже прошедшие школу армейской срочной службы и имевшие сержантские и старшинские звания, снова вышли на первый план, оказавшись в более знакомой и привычной для них армейской среде, автоматически заняв должности младшего начальствующего состава - командиров отделений и заместителей командиров взводов (взводными и ротными командирами были профессиональные кадровые офицеры с военной кафедры института).
В нашем "французском" взводе, из-за языковой малочисленности, были перемешаны ребята со всех четырёх факультетов МГИМО (дипломаты, внешторговцы, журналисты и юристы). Командиром нашего отделения был "подфаковец" с моего курса на факультете МЭО ("Международные экономические отношения") - классный парень и, как оказалось, действительно толковый вояка и отец-командир, когда нужно требовательный и жёсткий, но понимающий, профессиональный, без заскоков и закидонов.
А вот замкомвзвода был незнакомый мне до этого "подфаковец", будущий дипломат с факультета МО ("Международные отношения"). Фамилия его из памяти давно стёрлась за ненадобностью. Наши отношения сразу не сложились. Не то, чтобы это было каким-то особым противостоянием или борьбой (нас по сути ничего особенно и не связывало, и не разделяло, не было никакого повода административно бороться - ни будущих совместных должностей, ни нынешних привилегий), но имела место некая "холодная война", чисто на человеческом уровне.
Я давно убедился в одном своём крупном и неисправимом недостатке: как бы я не прикидывался, не "играл социальные роли" и не пытался скрывать свои истинные, часто критичные мысли и нелицеприятные чувства, я всё равно непроизвольно источаю из себя уверенное ощущение свободно мыслящего и внутренне независимого человека (даже в условиях брежневского СССР), что особо остро, как собаки, чувствуют все начальственные держиморды, хамы и жлобы. Те, кто поумнее - опасаются и сторонятся. А активные идиоты - лезут на рожон, чаще всего натыкаясь на непредвиденный и жёсткий отпор. У недалекого человека с властью, пусть даже самой ничтожной, всегда есть возможность свои пристрастия проявить. Причем, чем слабоумнее человек и ничтожнее власть, тем в большей степени он стремится ею злоупотребить - это универсальный закон.
Короче, начались какие-то мелкие, но постоянные подначки. Ничего вроде существенного, но изо дня в день. Армейская дисциплина и беспрекословное подчинение младшего старшему по званию и должности не дают возможности подобному внутренне нечистоплотному, но внешне безупречному давлению противостоять. И такая игра идёт в одни ворота. Отыгрываться позволяли только занятия языком, по военному переводу - тут у меня было огромное и непререкаемое превосходство, но их было слишком мало. Приходилось терпеть, помалкивая.
В общем, копилось всё, копилось и однажды выплеснулось через край. Сейчас даже не вспомню конкретный повод и точные детали ссоры. Главное - как-то я не утерпел и со своим холерическим темпераментом и острым языком что-то язвительное, остроумное и весьма обидное для замкомвзвода громко, вслух и при всех сказанул. Взвод лёг на пол от смеха, потрясшего послеобеденную тишину занятий по "сампо" (самоподготовке) на свежем воздухе. Соседи сбежались полюбопытствовать, что случилось.
Позеленевший от уязвлённого самолюбия замкомвзвода, воспользовавшись удобным поводом, торжественно и прилюдно, не отходя от кассы, влепил мне за это два наряда вне очереди на дежурство по кухне - мыть грязную посуду. А взводный капитан, сам едва отдышавшись от смеха, добавил ещё один от себя - за пререкания и невыдержанное чувство юмора, негативно отразившееся на авторитете "младшего командира". Добавил, посматривая даже не на меня, а на своего зама с какой-то странноватой буддийской ухмылочкой, которую я тогда принял за издевку надо мной из чувства всемирной солидарности начальства.
Итак мне дали три наряда вне очереди на кухню мыть грязную посуду! Что меня, малолетнего дурака, ещё очень мало знавшего настоящую жизнь, сильно расстроило, несмотря на странно звучащие завистливо-ободряющие слова моего старшего по возрасту однокурсника, командира отделения, который толк в жизни знал, куда больше моего! Жизнь учит быстро. И уже через сутки я тоже узнал, эмпирическим, опытным путём открыл (не даром мне потом было суждено стать профессиональным шпионом) высшую военную тайну СССР, а заодно и всех армий мира, всех времён и народов, которую знает любой настоящий солдат и которая, как оказалось, была неведома моего недругу - идиоту замкомвзвода, даром, что отслужил уже два года срочником перед институтом. Тогда-то я по-настоящему оценил хитроватый буддизм моего взводного и еле скрываемую зависть командира отделения.
Только человек, совершенно неопытный и глубоко обделённый разумом мог себе возомнить, что направление на грязную работу на кухню может быть в армии наказанием! Читатель, если ты никогда не был в армии или на войне, и тебе предстоит туда отправиться, сильно моли бога или святых заступников, смело продавай свою бессмертную душу чёрту или дьяволу, плати любую взятку начальнику или кадровику, чтобы оказаться максимально близко к кухне, на любой, самой грязной и тяжелой работе! Присвоение звания Героя Советского Союза и награждение самым высоким воинским орденом во время боевых действий даже близко не может сравниться по уровню награды с прикомандированием к кухне на самую унизительную работу!
Если есть на Земле рай - это армейская кухня. Если есть на Земле бог во плоти - это армейский повар. Сойди на Землю второй раз прямо с небес Христос и встань рядом с армейским шеф-поваром, и тогда солдаты не будут ему покланяться так, как они боготворят повара! Папа Римский или Вселенский Патриарх по уровню влияния и власти не смогут и близко сравниться с самым последним прислужником на армейской кухне! В своей жизни я не ощущал большей полноты власти над людьми. Ибо дорога к мужчине, как гласит древняя мудрость, идёт через его желудок. А человек, открывающий врата на этой дороге, как Святой Пётр, владеет ключами к раю. Любой замухрышка, попавший на кухню, становится всесильным архангелом. У него сами собой отрастают крылья и образуется нимб над головой, который заметен невооружённым глазом всем остальным солдатам, простым смертным.
Тогда-то я и понял, что мой буддийски ухмылявшийся взводный, добавив лишние сутки к моему "наказанию", на самом деле производил меня в кавалеры всех боевых орденов всех времён и народов, издеваясь не надо мной, а над своим замом-дураком, который даже не понимал того, что творил. Дополнительные сутки при кухне были личной спецнаградой от взводного за мою отличную и злую шутку над идиотом и сволочью! Никогда в жизни я не испытывал большего удовлетворения от утолённой жажды мести, как в те три райских дня, проведенных на главной кухне Путиловских лагерей.
Как только я туда прибыл и представился шеф-повару по случаю своего откомандирования на трое суток, меня немедленно и отдельно накормили так, как я до этого никогда не ел. Не в том смысле, что на столе было что-то уж совсем умопомрачительно деликатесное. Я уже имел неоднократный личный опыт внештатной работы в закрытой номенклатурной системе ЦК ВЛКСМ, Комитета молодёжных организаций (КМО) СССР и ЦК КПСС с посланцами зарубежных комсомолов и вождями братских коммунистических партий, и удивить меня разносолами было больше невозможно. Просто всё познается и даётся нам в сравнении. После трёхнедельной убогой, стандартной, армейской кормежки любая приличная еда в неограниченных объемах покажется райской. Что со мной и произошло. Далее я получил приказ немедленно уматывать обратно в свою палатку для дообеденного отдыха и не появляться на кухню раньше 13.00, посылая всех встречных начальников, если таковые возникнут на моём пути, вежливо, но твёрдо к ****и матери.
Чем я и не преминул воспользоваться. В расположении взвода, с лоснящейся от сытости и самодовольства физиономией, подчёркнуто правильно отдав положенные воинские приветствия, я нагло проследовал мимо дневального и моего замкомвзвода прямо к своей койке и самым вызывающим образом совершил то, что было строго-настрого запрещено распорядком всем остальным смертным - снова разделся и преспокойно улёгся в кровать в дневное время, громко попросив дневального разбудить меня не раньше 12.45. Когда идиот замкомвзвода, как стервятник, подлетел к моей койке и, начальственно шипя от гнева, потребовал разъяснений, он их немедленно получил так, что мало ему не показалось. Причём давал я, их даже не вставая, прямо по Владимиру Маяковскому: не повернув головы качан и чувств никаких не изведав.
Смысл моей отменно вежливой фразы - слишком вежливой, чтобы не стать развязной и издевательской, как у крутых дворовых пацанов в бандитских районах, перед крупной дракой - сводился к тому, что мой "многоуважаемый" младший командир, самолично наказав меня откомандированием в наряд вне очереди на кухню, автоматически на трое суток перестал быть моим непосредственным и прямым начальником. Что я уже получил строгий приказ от нового непосредственного начальника на моём новом боевом посту - мойке на кухне - на обязательный уставной отдых перед тяжёлой работой. Что если у него есть сомнения, пусть перечитает Уставы Вооружённых сил СССР. А если у него остались дополнительные вопросы или претензии, то он может их предъявить рапортом в письменном или устном виде начальнику штаба батальона и далее, по команде, вплоть до министра обороны (короче, для непосвящённых в воинские премудрости: я его красиво и безнаказанно послал на три весёлых буквы). После чего презрительно отвернулся и немедленно уснул - от сытости, трёхнедельного недосыпа и особого морального удовлетворения столь скорым и великолепным отмщением гаду и подлецу своей обиды.
(Продолжение читайте во второй части: back in the USSR)