Железняков Юрий Юрьевич : другие произведения.

Светило вчерашнее солнце

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Падал прошлогодний снег посвящается...

  Светило вчерашнее Солнце
  
   "Падал прошлогодний снег" посвящается.
  
  Дед ЮркО сидел на лавке,
  внук его лежал на травке...
  Оба думали о том,
  как испить квасца потом.
  Ветра нет... И в чистом поле
  не шумит трава уж боле.
  Вдруг старик ЮркО сказал,
  пальцем в небо показал:
  - Хочешь, сказ вести я стану,
  всё, как было, без обману?
  Внук подумал и кивнул
  и на деда взгляд метнул.
  Дед, суровый, как обычно,
  просморкался в пальцы зычно
  И начал:
  
   Давно история эта приключилась. Когда ещё рыбы в воде не тонули, а птицы умели летать. И много что утекло с тех пор, а история всё жива: передается, понимаешь, из уст в уста и далее...
   Жили-были в одном царстве-государстве монархическом два брата-царевича - Юрко да Лёшко. Жили они время от времени нектар волшебный попиваючи, без царя в голове. Порою ходили на соседние государства с войною, но в пути чудотворное воздействие напитка прекращалось, и ворачивали они обратно.
   Чаще же сидели царевичи в палатах белокаменных, предаваясь царским игрищам да забавам с местной детворою: то - в пряталки, а то - в догонючки.
   Между собою были царевичи дружны - друзья не разлей вино, даром, что братья, а потому из-за трона не ссорились и однажды хотели даже спилить его безжалостно и выбросить к чёртовой матери, но опосля передумали: пущай себе стоит - оплот империализма - глаза мозолит. Бранными словами друг друга не крыли, не то, что прочие царевичи, которые ради столь пустой забавы соберутся, бывало, всем скопом в чистом поле и такую брань развяжут, что даже птица какая, над ними курс прокладывающая, едва заслышав их, краснеет в единую секунду от самого хвоста до самого клюва и рухается камнем на землю.
   Нет!
   Энти царевичи не из тех, кто пустозвонству досуг отдаёт, да и к тому же, как это отмечалось ранее, жили царевичи мирно, и лишь иногда, и то исключительно после нектару, перепуливались ребятишки солёными огурцами. Но делали они это по-доброму, и, ежли, скажем, у Юрца на лбу шишка выскакивала или пухлина объёмная под правым глазом наклёвывалась, он ничуть не обижался, а выбирал огурца покрупнее и от чистого сердца пулял солёного в Алексея, целясь последнему прям промеж его счастливых глаз. После чего, побитые, но довольные, уходили царевичи в опочевальни, где сообща соблазняли приглянувшихся им девиц, коих, кстати сказать, при дворе состоял чуть ли не цельный полк. Да какой там полк - дивизия цельна!
   Короче говоря, прозябали царевичи во славе и любви.
   И однажды по утру, ещё невстамши и на расписной потолок с утренней тоскою глядючи, сказал Алексей царевич своему брату:
  - Вот, братец, люди говорят, что шрамы украшают мужчину - у меня этих побрякушек с избытком, хоть в аренду сдавай, но мир по-прежнему спасаю не я!
  - Так то - мужчину, - пошутил я. - Да и не шрамы у вас, Алёша! Царапины. Шрам есть, конечно, но один. Вы им кушаете и глупости всякие говорите. Мир же спасти ума большого не надо. Вспомните, сколько раз на этой неделе мы с вами хотели войну великую развязать? Около ста... А развязали только свитер ваш старый и никому, кроме Вас, ненужный. А Вы попробуйте кроссворд целиком угадать. Даже мне это не всегда под силу.
  - Так вы, что же, с утра пораньше всё "Царску правду" глазами мусолите?
  - Угадали сударь. Если желание на то имеете, и вас позабавлю.
  - Имеем-с, ну те-с, забавьте...
  - Так... Объявления... Ковры-самолеты гуртом и в розницу у купцов-спекулянтов. Скидки ночью, утром и днём. Скидки детям и царям...
  - О-о! - обрадовался Алексей. - Нам скидки! Даже тройные.
  - Вам, братиша, скидки только со скалы грозят, - кинул я в него подушкой, дабы этикет блюл и не перебивал меня, речь говорящего:
  - Обменяю скатерть-самобранку х/б, б/у, но без дыр и отверстий на шапку-невидимку... Не судьба, а то б позабавились... Живая вода в розлив на Лысой горе. Спросить людолопа Васю... Утеряна палочка - фингалочка. Вернувшего не трону, остальным - хана. Злой волшебник. Уголовная хроника: разыскивается лягушка-квакушка, которая у Иванушки-кулачка золотую стрелу стибрила1. Особые приметы: на вид - маленькая, зелёная; на щупь - склизкая, холодная, взгляд фурлатильный2; в губах стрелу прячет. Вознаграждение обещается.
  - Ах! Уж и пернатые воровством промышляют! - воскликнул озабоченно Лёшка. - Нам в царстве только пернатов и не хватало.
  - А лягушки вовсе не пернатые, а сумчатые, - сказал я. - Это вы с крокодилами путаете... Если бы учили географию, как я, то в таких мелочах, для вашего возраста позорных, не ошибались!
  - Зато вы под описание подходите, - заметил брат. - Взглядом особенно! Будете дерзить, заверну вас в зелёную простынь и сдам вместо лягушки - отличие между вами одно: лягушки симпатичней и квакают режее.
   Алексей, выскользнув из-под одеяла, метнулся к окну, на ходу натягивая белые красивые панталоны.
  - Батюшки! Гляньте-ка! Утро-то какое! Чего это вдруг? Вроде праздника сегодня нет. И нектаром ещё не тешились! А что, братец, пойдемте после завтраку коз пасти. В такое утро грех не попасти. Пойдёмте, право, что вам - ломка?
  - Отчего же не пойти, пойдём, - согласился я. - Но сначала откушаем. Наше благородие за ночь оголодало. Да и ваше, видимо, тоже!
  - От нашего - только скелет в живых и остался, - кивнул Лёшка и хлопнул негромко в ладоши пару раз.
   И ожило наше превеликое королевство! Голосистый золотой петушок объявил всему свету, что новый день настал, такой же прекрасный, как и восемь тысячев предыдущих. Весело закудахтали, захлопотали наши придворные няньки. Глазом моргнуть не успели, а завтрак уже весёлым шкварчаньем яичницы манил нас за стол, но недолго щекотался он душистым ароматом. Миг, другой и от яичницы осталось лишь воспоминание. Пожалуй, даже его не осталось. Поднесли молоко, прямо из коровы на наших глазах сдоенное, напоились мы и, не желая время терять драгоценное, тут же на коней лихих воскочили и поскакали двумя красивыми стрелами навстречу тёплому солнечному всходу и приключениям необычайным...
   О, Русь! Россия! Величаво всплывало Солнце из-за гор и тёплым взором накрывало полей распаханных простор. За тот простор, что жизнями сражались, и мчали мы. Туда, где предки восхищались чудесной свежестью земли.
   В середине пути был я подвергнут атаке войска комариного. От нежданности сего даже вскрикнул и отмашкой уложил сотню другую.
  - Что это вы, Юрий, уже и комаров пугаетесь? - улыбнулся Алексей. - О вашей пугости пора легенды слагать!
  - А вы в детстве великанов боялись, - вспомнил я.
  - Всё вы врете, - вздрогнул Алексей, обрызгивая меня крупными холодными каплями пота. - Я их и сейчас боюсь. Но не из-за того, что я - трус. Нет! Просто боюсь и все... Что-то пить мне хочется. Терпеть до реки желанья нет. Напою-ка я тело молодецкое прямо из лужицы. Вода там дождевая, небом фильтрованная.
   Не успел я и слова молвить, был Алексей уж с коня таков и из лужицы обеими ладонями воду уж греб.
  - Аляксей! - только и успел я с коня спрыгнуть. - Забыли наказ маменькин: воду стоячую и лежачую с земли не пить, дабы беды не случилось?
   Не слушал меня Алексей, продолжая жадко воду пивать и причмокивать при том:
  - Ай студена! Ай и вкусна воденция!
   Тут из чистого неба молния грянула и в дым погрузила брата. Когда же дым рассеялся, а рассеялся он нескоро - оттуда искры сыпали и слова нехорошие, увидел я вместо брата тощую животинку на четырех лапах и с хвостом. И сперва непонятно было: то ли собакой он сделался, то ли волком обернулся. Кони наши, однако, быстро уразумели реалию и, как лошади ржа, исчезли от нас, куда ноги глядят.
   В печали я стоял, разглядывая скулящую фауну, не зная, что и предпринять.
  - Хоть и не ветеринар я, но сдаётся мне, что одной касторкой тут не обойдёшься. Пойдём же, брат, на Лысую гору. Cпробуем тебя живой водой вылечить.
   Кивнул братан безмолвной головою, и тронулись мы в дорогу дальнюю, неведомую, опасностями насыщенную.
   Шли мы ни долго, ни коротко. Дорога постепенно обратилась в тропку, тропка - в тропочку. Лес густел, росла тревога, сердце билось всё сильней.
   И вдруг...
   Сначала послышался тонкий девичий голосок, от которого задрожала листва на деревьях. Через полчаса показалась сама певунья. Нас с Лёшенькой она не замечала и с прежнею силой орала во все горло песенку про любовь. Не талантом брала - децибелом.
  - Здравствуйте, дяденька, - приветствовала меня юная незнакомка, окончив насиловать музу.
  - Здравствуй, девчушка, - согласился я и решил полюбопытствовать:
  - А вы кто?
  - А Бледная Тапочка мы, - отвечала она, приветливо треся головой. - Иду к своей бабушке. Несу ей пирожки с мясом. Пятнадцать штук... А! Нет... Вру... Двенадцать... Три я уже сожрала. Ведь я такая прожористая. Жру все подряд. К тому же с невообразимой скоростью.
   И в свою очередь поинтересовалась:
  - А кто вы будете? И что это за чудо страшномордое подле вас вокруг да около ходит?
  - А я, дорогая Бледная Тапочка, младой да пригожий царевич или словами другими - заморскими - говоря - прынц! А подле меня на четверых вертится, так то и не чудо вовсе, а братан мой родный, за оплошность свою час тому назад околдованный!
  - Ой! Да что вы! - всколыхнулась Тапочка. - Это же фэномен самый, что ни на есть. Парадокс, так сказать...
  - Какой там парадокс, - махнул я рукой. - Пара доск и опилки вместо мозгов - пожалуй, это всё, что я могу рассказать вам о брате.
   Бледная Тапочка немного улыбнулась и покраснела. Мило так... Почти незаметно. А я продолжал:
  - Сейчас за живой водой путь-дорогу держим, дабы брата в прежнее обличие вернуть. Скромно замечу и не буду... Вот так - я показал как. - Бить себя кулаком в грудь: исключительно по моей инициативе.
  - Благородство вам к лицу, - комплиментировала Тапочка. - Кстати, могу посодействовать. У бабульки моей запас кой-какой сего напитка имеется. Так что за мной, братаны!
   Шли мы, шли, и скоро лес пред нами расступился, и очутились мы на полянке, посередь которой покоилась на курьих ножках избушка. Неплохая такая избушка. Деревянная!
  - А ну-ка, избушка на курых ножках, давай-ка к нам передом, а к лесу... - заголосила Тапочка.
  - Задом, чё-ли, - сдавлено прошептала избушка.
  - Вот именно, - подхватила Тапочка. - Местом противоположным, озорным и тревожным.
   И тут я все понял:
  - Это что же такое получается, милая Бледная Тапочка? Ты меня с братом, с моим рОдным братом! к бабе Яге на съедение заманила?
  - Бабок не выбирают, - смутилась Бледная. - Да вы, царевич, не пужайтесь. Я её убедю, чтобы она вас не ела - зря вы так спужились! Вот, честное девчачечье, убедю.
   И в доказательство ноготочком по шейке провела, как приговорила!
   "Зря я все пирожки съел, - подумалось мне. - Пирожки хоть и были размякши, но в рот просились с дикой яростию, не смотря на то, что мясо у них было только в названии, вот жадость3 Юрия и сгубила. В расцветьи самом. Яга-то с голодухи и на меня позариться может. Хотя, милый Господи, не в обиду себе будет сказано: на что зариться-то, один мозг и только, да и тот слабый, недоразвитый, похабщиной набитый - такой и есть-то противно. Ладно, придумаем что-нибудь. Буду, как Шехерезада, лапшей уши украшать. Назову себя Шухер из ада, то-то перетрухает старая... Три дня продержусь, а там, глядишь, плесенью покроюсь, паутиной; прочерствею, она меня сама и выбросит..."
   А Яга уже на крылечко выпрыгнула. Эдакая, знаете ли, хрычовка: носик - гробиком, щёчки - попочкой, губы - щёлочкой, в глазах черти нагие танец живота вытанцовывают; одним словом, очень распутной женщиной показалась мне эта Яга. И коварной.
  - Внученька, милая, - заворковала она. - Шо? Гостинчик привела! Ну, молодец! Ну, добытчица! А я как раз гадала, с кем щи варить. Скорее в дом, ребяты, вода ужо кипит.
   Тапочка прошла первой, я - за нею, и дверь была тут же захлопнута бабой Ягой.
  - Бабуль, на пару слов, - отозвала её Тапочка.
   Пока девчонки шептались, я огляделся.
   Шумел огонь в печи, в углу лампадка тлела. Воколо печи стояла ступа с табличкой "Ступа Русь. Реактивная". Тут до меня донеслось:
  - Он невкусный, бауль, невкусный. В семечках сала и то больше, чем в нём... А уж витаминов...
  - Я невкусный, - подтвердил я. - И жесткий. В витаминах сам нуждаюсь. Подайте, Христа ради. Тапочка, вон, пожирнистей смотрится, аж глазами икрится, салом прыщится. Её и кушайте...
  - Первоначально все убеждены, что были они не для щей рождены, - откликнулась Яга и бросила в мою сторону двусмысленную улыбку, которую я понял однозначно: пирушке быть, а я в пирушке главным блюдом, и вторым - тоже я, и лишь на третье - кисель, куда меня добавлять не будут.
  - Ну, подожди, бауль. Не гони лошадёв!.. Тпру, я сказала! - остановила-таки Ягу Тапочка.
   И вновь они шептанью предались.
  - Что ж ты сразу-то не сказала, что он тебя замуж берёт! - услышал я. - Свершилось чудо! Сынок! Подь, поцелуемся, чай, тяперь не чужие! - и Яга хлынула ко мне, вытращив навстречу свои жадные до поцелуев губъя.
   Я от неожиданности на пол осел и замычал невесело и не по-русски, но большие и сильные руки Яги меня тут же и с полу то подняли, и пыльку отряхнули, и волосики, от испуга щёткой оттопыренные, мгновенно подутюжили, и за стол усадили, младога да красивага, щаи хлябать.
  - Оглодал, поди? - спросила Яга, в очередной раз пытаясь к моей щеке пригубствовать. - Поешь, вот, щипцов из крапивки, крошечка ты моя ненаглядная. И черпачок, вот, возьми самый загребущий... - и по ладошке меня стукнула, когда потянулся я было за самым загребущим. - После меня только...
   И вот я счи умял, Тапочка тоже умяла, распузилась вся, буквально, как шарик, стала. Колобком назойливым вокруг меня круги навиват, всё норовит касаньем ласковым смутить, но я от неё отпихиваюсь всеми силами да кулаками и спрашиваю у бабы Яги на чистом французском, к коему с детства приучен:
  - А что, baban, живой воды у вас случаем не будет?
   Поводила Яга рассеянным взором из угла в угол, будто веником пол подмела и тоже блеснула французским:
  - Имелась litre, конечно, но давеча Кощей, приятель мой антикварный, в гости заскакивал, да был с бодунов! Жа-а-аждал... Ой! Как жа-а-аждал!... Но, увы, не меня... Отказать я ему не посмела... А ты, значица, юноша прелестный, за живой водой охотишься?
  - Есть такое стремление, - ответствовал я, хмурея от досады.
  - Дак, я тебе способлю. Клубка наводящего дать не могу - то ли моль сожрала, то ли внучка...
  - Это моль! Моль! Баушка! - закричала одним мигом вспотевшая Тапочка. - Вон её тут сколько!.. Кишь! Кишь! Проклятая! Дышать нечем. Даже в носоглотку забралась!
   Тапочка вдруг страшно захрипела и пустым мешком рухнула под стол.
  - Воды, - угасая, прошептала она. - Хотя бы мёртвой... - ещё раз надрывно хрипнула, содрогнулась всем телом и угасла окончательно.
  - Одним словом, сожрал кто-то, - продолжала Яга. - А вот Тапочку с тобой, так и быть, отпущу.
  - Ура! Ура! - весело запрыгала вокруг стола внезапно, но совершенно напрасно ожившая Тапочка, тут же забыв о моли в носоглотке.
  - Она даже сподручней клубка будет. И потрепаться есть с кем - она у меня говорушка всеми признанная, да и похлебу каку в случае вострой нужды состряпать может, но лучше, конечно, не рисковать. Ты её особо-то не жалей... Характер у неё простой, деревенский, к ласке не привыкший, а потому, ежли чего, где-то прикрикни, чем-то пристукни. Топорик я дам. Хотя вижу, царевич, не врёт внучка! Ты на неё и в самом деле глаз положил.
  - Если честно, баб Ёж, то - все два, - схитрил я и показал куда. - Вот тут, - говорю. - И вот тут! Ну, и немножечко сюда! Да я, маманя, живота своего царского за вашу внучу не пожалею, до того я к ней расположен... И спины с шеею! Баб Ёж, а баб Ёж.
  - Чего ещё?
  - Дай на ступе полетать по такому случаю.
  - Вот вернетесь с походу, до усрачки налетаешься. Я её вам свадебным подарком оформлю. А теперь в путь, ребяты!
   Сказала Яга так, запрыгнула на печку и захрапела сладким послеобеденным сном, ротными пузырями сиё дело сопровождая, ну и прочими конфузами тоже.
   И пошли мы торопливо в края далекие, сказочные и чудесные...
  - А там, за холмами, - рассказывала Тапочка. - Кощеево царство кроется. Кощей - это изверг крупномасштабный, сволота беспредельная, размах его мне вряд ли по плечу.
  - Да ладно, Тап, не горюй, - сказал я. - Лучше в небо глянь. Что это за птица мне весь пейзаж небесный осрамляет?
  - И вовсе это не птица, а Змей Горыныч - шестёрка Кощеевская. С комарами в догонялки режется. Двадцать лет пацану, а всё дитя дитей.
  - Эх, - вздохнул я мечтательно. - Эту бы рептилию ко мне в планетарий. Большой Медведицей запустить.
  - Вонючий он, да и пожароопасный, - заметила практичная Тапочка. - Но до меня ему, конечно, далеко... В плане пожароопасности, естественно. Ведь степные просторы здесь лишь недавно разлеглись. А все благодаря кто? Благодаря - я! Когда маленькая была, с ноготок буквально, ойгоритом мечтала стать. Формулу воды даже выучила. Всю! Наизусть! Потому что любовь у мне к точным наукам, а к физике тем более. Не верите? А зря!
   Она плюхнулась на корточки и стала что-то быстро писать.
  - Вода равно аж то ли три, то ли пять, но точно меньше десяти! Отвечаю! Плюс на конце вроде ноль?.. Или - "Э"? Да... неважно...
   На земле появилось: "ВАДА=АЖ мельче 10 атвичаю + НАЛ или Э" и триумфирующая Тапочка зашагала дале, горделиво расправляя на ходу плечи, грудь и смятую юбчонку.
  - Сложнейшая формулёшка, скажу я вам. А что вы хотели? Высшая физика! Человечество девятнадцать веков над этой формулой билось, а я - два дня и готово! Потому что люблю я точные науки. Больше, чем картошку, люблю, правда меньше, чем сало. Ну и вот... - Тапочка глубоко взохнула, и взгляд её туманом заклубился: - Теорией оковавшись, решила я плановые учения провести. Погода располагала - жара несусветная! Лесок тот быстро занялся, я даже чирикнуть не успела. А у мне из пожарных принадлежностей только ведро дырявое да почётная грамота, которую я тут же сама себе торжественно вручила за успешное освоение методов пожаротушения. Короче говоря, ученья удались - лишь лесничий и уцелел, о чем я сожалею по сей пору, ибо организовал он на меня облаву столь многочисленную, что опосля её завершения я где-то с месяц в постельке жила безвылазно, еле обратно срослась. А ещё говорят, что знание - сила, знание - сила... Тем дубинкам супротив не нашла в себе актив. Стычка долгою была, пострадала я одна. А куда мне грамоту засунули, я вообще говорить отказываюсь. Показывать - тем более! Не получился из меня ойгорит, хоть и тяга была, и способность. Вот! Ой! Да что это я всё о себе, да о себе! А вы кем в недалёком будущем хотите стать?
  - Царём, конечно, - признался я скромно. - Самым главным царём! Пока всё к этому идёт. Вглядитесь в брата мово. Он и раньше-то не все буквы знал, а на текущий момент в своём текущем состоянии только одной и владеет.
  - Эт какой ещё такой буквой? - широко распахнула глаза Тапочка. - Я думала, он немой!
  - Лё-ошк, нуткать, покажь нам свою любимую буковку, - оглянулся я на брата.
   Подбежал он ко мне, куснул несильно за каждую из ног и завыл обиженно на весь лес:
  - У-у-у!!!
  - Что я говорил? - улыбнулся я. - До меня ему еще расти и расти. С такими темпами нескоро он даже первую сотню букв выучит. Кстати, Бледная Тапочка - это имя или фантазия?
  - Стиль жизни, - призналась Тапочка и снова глубоко вздохнула, и взгляд её туманом заклубился...
  - Понятно, - остановил я девчушку. - А мы вроде уже пришли?
   Тапочка покрутила головой по сторонам.
  - Теоретически - да. Вот и гора. Осталось, царевич, только на вершину забраться, а там меж скал источник живой воды бъёт. Поговаривают, что его в последнее время какой-то неместный людолоп узурпирует. Я с вами не пойду, не к лицу мне по камням шастать. Еще грудь поцарапаю.
   В гордом одиночестве полез я на самую верхотуру.
  - Эй, орёл, - окликнули вдруг меня. - Куда летишь?
  - Путь мой долог и далёк, курс держу я на восток, - ответил я и оглянулся на голос.
   Почти рядом на каменной площадке стоял полуголый мужик с дубиной в правой руке.
  - Порхай сюда.
  - Хоть бы вывеску какую повесили, - возмутился я. - Уже два года здесь парю и только щас на вас вылетел.
  - Ой, ну расчирикался-то, расчирикался... Всё брошу - жену, детей, буду ему вывеску строить. Может еще неоновые огоньки зажечь... А? Да строку бегущую пустить? Что умолк, сокол? Ладно, побунчали и будет. Заходи в вертеп. С жаною познакомься. Она хоть с виду неказиста, зато игрива и мясиста.
  - Людолопка Даша, - представилась та. - А вы - ничего, симпатичный, а в некоторых местах просто очаровательный.
  - Мерси, - поблагодарил я. - В вас тоже что-то где-то есть.
  - Вот, видишь, Вась. Совершенно посторонний человек и тот во мне изюминку углядел!
   Я-то, по правде говоря, углядел в ней аж две изюминки, так как обе были не прикрыты и раскачивались передо мной из стороны в сторону, маня к себе доступной наготой.
  - Иди прочь, милая, - приказал Василий. - Я с тебя потом весь изюм выкосю.
  - Ха-ха-ха, - рассмеялась она ему в лицо. - Накося, выкоси... Тоже мне косильщик изюма.
   И посмотрела на меня.
  - А вы мне понравились, мандой4 человек! - легкой блудинкой сверкнули её глаза. - Хотела бы я вас...
   "Стоит мне улыбкой нежной душу женскую согреть, чувством страстным и безбрежным будет долго сердце петь" - молнией сверкнула в голове моей пресладкая догада.
  - ... на шашлычек да с перчиком, - она еще раз поела меня глазами, рыгнула и растаяла в пещерной глубине.
   Моих фантазий фейерверк растаял вслед за нею.
  - Ты, эта... Путник-распутник! На жану мою не очень-то того-этого! Давай, згадку сказывай мне быстро. Но брегись, ежли я её раскушу, - а я её раскушу - сегодня же, слышь? Сегодня же, буквально час спустя - не доле, будешь у меня за щеками хрумстеть и стонать несладко! Тебе как приятнее стонать: жареным или варёным?
  - Ты меня не робь, зловредный людолоп, - сказал я, оставаясь в прежнем спокойствии и невозмутимости. - Не из робливых я. От бабы Яги ушёл и от тебя уйду... А згадка моя такова: на горе стоит мужик, смотрит в небо далеко, сам дурак, но не видно его.... Вишь, загада какая ладная вышла. Местами даже с рифмою.
   Задумался Василий, начал тревожно по пещере то кругами, то овалами ходить и дышать часто и неприветливо.
  - Ай, штуковата загада, - говорил Василий, смущённо улыбался и искал подсказку в моих глазах.
  Чрез час признался:
  - Все думы безнадежны. Сдаюся. Торжествуй. Только негромко - дети спят.
  - Эх, ты, людолоп бестолковый, - сказал я, вкушая от победы радость. - Это же Иванушка-дурачок шапку-невидимку надел и стоит ворон считает.
  - А почему на горе? - сурово осведомился Василий.
  - А вот пойми их дураков. Где хотят, там и считают!
  - Ладно, путник. Уел ты меня, - людолоп печально кивнул и крикнул в темноту: - Дашка!
  - Чего ещё? - раздалось оттолева.
  - Неси баул с водой!
  - Опять проигрался, что ли? Когда ж прок-то от тебя будет?
   Дашка выскользнула из темноты, кинула в меня баул и, очередью расстреляв Василия взглядом, снова в ней исчезла, плюнув сначала на него... Постояла чуть и в меня тоже плюнула.
  - Так и живём, - вздохнул людолоп, утираясь. - А может останешься? На ужин? Или, если хочешь, на завтрак? На обед, а? Вторую неделю одними змеями питаемся! Жена ужо ядом харкается и шипит по ночам. Сжалься, путник! Не дай окончательно соскотиниться!
  - Нет уж, увольте, - сказал я, подхватил баул и умчался прочь от голодной семейки.
   Запрыгал Алёшка при виде меня выше Тапочки, которая вдруг размякла и, тёплым мякишем облепив меня со всех сторон, уронила кудрявую головку ко мне на плечо и тихо заплакала.
  - Ну, буде, буде... Во, дурёха, - шептал я, наливаяся слезой тугою.
  - Мы же тебя уже похоронили, - бормотала Тапочка. - Лёшка ямку вырыл, я - гробик сколотила, за крестик принялась.
   Я еще крепче вжимал её в себя и нашёптывал благодарно:
  - Хлопотушка моя Бледная.
   А она ныла:
  - Лёшка вырыл, я сколотила... А ты живой вернулся. Что же, за зря всё: ямка, гробик? Да чёрт с ней - ямкой - Лёшка рыл, но гробик, гробик-то я своими, вот, руками...
   И грациозной ланью ускакала к своему гробику и уже в нём заревела во всю мощь:
  - Четыре мозоли, семнадцать заноз! Плюс небывалый моральный износ!
   Испил Алексей живой воды, головой о землю больно стукнулся и встал передо мною добрым молодцем.
  - Ах, братец, от спасибо-то вам, - дрожащим от радости голосом шепнул он и рухнул во мои счастливые объятия.
   А между тем смеркнулось уж, и звёзды яркою гурьбою рассыпались по небу, взошла прелестница Луна, и окружающее нас поле в единый миг укрылось серебром.
  - Нет ни сил, ни вдохновенья, мне бы сна одно мгновенье, - сказал Алешка и зевнул всем телом.
  - Что ж. Давайте спать, - кивнул я. - Утро вечера мутнее...
  - Мудрее, - поправила меня образованная Тапочка.
  - Пусть так, - согласился я.
   Баул под голову и тёплую ладошку. Но Тапочке, увы, и в гробу не спалось.
  - Лёш! А! Лёш! - загадочно вскрикивала она в сторону брата и уже шёпотом: - А меня Юрец любе?
  - Скажу прямо тебе в лицо, - отвечал братец, не задумываясь. - Любе! С первого взгляда, вздоха и вскрика, с первого щупа и первого мига! Любе каждой своей клеткой, каждой молекулой, каждым атомом своим и даже ядром, не говоря уже о нейтронах с протонами.
  - О-ё-ёй, - задыхалась Тапочка. - Что ж моя баса5 с человеком делает! По самое ядро, говоришь, засосало?
  - Все мысли их тобой поглощены, - подтвердил Алексей.
   Тапочка, ошалевшая от услышанного, под скрип измученного ею гробика опрокидывалась на спину и шептала:
  - Звёзды, звёзды... Час ночной! Я не сплю, лежу с тобой. Вот бы ты ещё не спал, ощутив любви накал.
   Наступала моя очередь.
  - Юр, а Юр, - ожигая дыханием ухо, шептала Тапочка.
  - Ну, - ворчал я спросонок.
  - Скажи мне - любишь? - и утихла, замерла, глазами сверкая, как звёздами.
  - Спи, а то овладею, - нежно пригрозил я.
   Победный вопль взорвал ночную тишь, прогнал весь сон и тучку мошкары над нами.
  - А я ведь знала... Знала я! Зачем же вы, догадками томя, скрывали то, что утаить нельзя.
   И ночное спокойствие снова подрывалось её радостным криком. Две минуты торопливой бормоты, внезапное признание: "Люблю и баста!" и счастливый пронзительный клич, развивающий тему любви до апогея. Звенящей тишины приятное мгновение, и вновь в ночи звучал восторженный крик длиною в пять секунд.
   Тапочка, охваченная ураганом любви, балдела...
   Утро наступило внезапно.
   К этому времени Тапочка охрипла и теперь не визжала, как раньше, а лишь жалко всхлипывала. Но глаза её лучезарили по-прежнему; улыбаясь, белозубил милый её ротик; курносый носишка дышал трепетно и живо.
  - Принц, - прохрипела она. - Я вами грезила всю ночь!
  - Очарованье ваших грёз осточертело нам до слёз, - ответил за меня Алексей. - Умные люди ночью спят, а грёзам предаются в свободное от работы время, но, вижу я, вы к нам не относитесь.
   Но Тапочка его не слушала и в ожидании продолжала смотреть на меня.
  - Очень хорошо, Тапочка, - приободрил я девчушку. - А рот можно уже закрыть. Это хоть и красиво, но негигиенично.
  - Или табличку повесьте "Мухам - нет! Пище - да!", - посоветовал Алексей.
  - Труба... - сказала Тапочка вдруг.
  - Сама ты - труба, - обиделся Алексей и зажмурился на всякий случай.
  - Что - труба? - не понял я, оглядевшись.
  - Зовёт!
   И в самом деле, где-то вдалеке зазвучала труба. Она и звала, и манила, и вздохом просила прийти.
   Алешка схватил баул, Тапочка - свой гробик, я хотел схватить Тапочку, но не успел - шестьдесят килограммов любви и безудержного счастья уже улетели далеко вперёд, правда совсем скоро отстали - вспотевшие! злые! матершинные! - и догнали нас без гробика. На мой вопрос:
  - Где же, Тапочка, твой гробик? - ответили, беззаботно махнув рукой:
  - А я и без гробика симпатичная, - и стали шептать мне что-то, то пощипывая меня, то поглаживая, то похлопывая дружелюбно по спине между лопаток...
   На вторые сутки стало ясно, что труба звала кого угодно, но только не нас.
  - Труба трубе, - разозлилась Тапочка, зверея на глазах. - Трубадува увижу - убью... Не смотрите так на меня, - а то и вас за одно!
   Лексей, как шёл, так и рухнул.
  - Воды...
   И без раздумий упичкал из баула с пол-литра где-то и крякнул весело:
  - Кряк, - и добавил: - Весьма неадекватно себя ощущаю. Благотворные последствия производит сия эмульсия.
  - Лепота-а, - простонала Тапочка, отваливаясь от баула в сторону. - Право же, бесценное сокровище хранит невзрачный с виду сей сосуд. И пусть ассортимент его ничтожно мал, он божеством пред нам предстал. Ой! У мне же стихи родились! - обрадовалась Тапочка. - Разрешилась-таки рифмою! Корявенькая, зато моя - родная и на меня похожая!
   И вот, былую силу обретя, отправились мы вновь на поиски родного царства.
   Тропа вывела нас к камню, на котором начертано было: "Налево пойдёшь - жизнь потеряешь. Прямо - морду намоют. Налево пойдешь -жену обретёшь".
  - Из трех зол выбираю меньшее, - сказал Алешка. -Я - этой каши повар, мне и поварёшку в руки. Айда прямо и пусчай мне лицо моют.
   Не прошли и часу, впереди лес завиднелся дремучий-дремучий; дремнее не куда.
  - Ой, страшно мне! - всё чаще вскрикивала Тапочка и жалась то ко мне, то к Лёшке. Ко мне - со страстью и надолго, к Алёше - секунд на десять и из жалости. Словно прощаясь...
  - Тебя-то не тронут, - успокаивал её брат. - А вот меня точно замочат.
   Таинственным и мрачным молчанием встретил нас лес, и мы, чувствуя нависшую над нами беду, тоже затихли и робким неуверенным шагом продолжили свой путь. Лишь Тапочка, как чокнутая, металась от одного мухомора к другому и протыкала их пальцем.
  - Дорогу мечу, - пояснила она. - Вдруг заплутаем.
  - Молодец, Тапочка, - согрел я её благодарностью. - Вот и ты нам пригодилась.
   Неожиданно раздались улюлюканье и свист, и с деревьев, как снег на голову, посыпало неотёсанное, чем попало вооруженное мужичьё. Скоро стало его больше мухоморов. Окружило нас оно стайкой комариной и, злобно усмехаясь, начало над нами куражиться да потешаться, кулачёнками предвкушающе помахивая и на длительную бойню намекая.
  - Стоп, стоп, стоп! - громче мужичья вскричал Алексей. - Молчать, раз-два! Насмешек беспричинных над братом не потерплю. Или морду ему бейте, или отпускайте с миром.
  - Не мне бейте, а, вон, ему, - указал я на Лёшку. - Он эту кашку заварил.
  - Каку кашку? - заинтересовалось мужичье, видимо голодное от самого рождения, и сладко облизнулось. - Гречневую или овсовую?
  - А вот каку, - и Лёшка поведал всю историю без утайки.
  - Ну и ну, - бурно восхитилось мужичьё. - Романтика нага, не то, что у меня, у мужичья, серость вокруг, даже в ушах! Однообразие... Не жизнь - влачьё! Или лицо случайному путнику бью, или мухоморку до общего опьянения лакаю. Как бы дело до утопии не дошло, до того всё опротивело. А тянет меня на дела великие, ратные. И даже грешную мысль по ночам смакую: мне бы ига в чистом поле, дабы игу супротив в раз громадою подняться, всю Европу поразив... И чтоб втюхаться, как Тапочка, от пупка до макушки по самую шею...
  - Скажете тоже, но мерси, - умлела счастливая Тапочка, а мужичьё, взволнованно дыхнув перегаром, добавило:
  - И чтоб мухоморка рекою лилась. Люблю я её все-таки - мухоморку эту... Привык.
  - А морду бить будешь? - не выдержал Алексей, устав разминать лицо.
  - Ну, тебя... Cтупай с миром, - разрешило мужичьё. - Мы, бандиты, тоже люди, пусть и не бритые. Чем кулаками махать, мы лучше в розовых облаках своей мечты повитаем.
   Только вышли мы из леса, как тропа вновь разделилась, и заросший мохом валун сказал нам о том, что налево - смерть, направо - жена.
  - Из двух - меньшее, - улыбнулся Алёшка. - Двум смертям не бывать, одной не миновать.
   А нас уже ждали, да не кто-нибудь, а сам воробей-разбойник.
  - Папка! Папка! - пронзительно громко закричала вдруг Тапочка и птицей метнулась к нему. - Сколько вёсен, сколько осен!
  - Тапочка-лапочка, дочурка моя! - вскричал разбойник, выпрыгивая из дупла, что во древе столетнего дуба, и принимая девицу во свои объятия. - Птичка моя беспризорная! Пичужка!
  - Папаня, - журчала Тапочка и ласково и нежно теребила его за бородку.
  Воробей хвастался:
  - А я вчера хотел Илью Муромца словить да учинить над ним злодеяние наиподлейшее, но он, сорванюга, оврагами ушёл.
  - А я, бать, по уши в одного царевича втюрилась! А он в меня - и того глубже!
  - Ай да, дочурка! Ай да, молодец! - расцвел разбойник-воробей. - Не по годам расчётлива, смекалиста не по-девичьи. Видно в мамку. Зато носюлька у тебя моя, - он жарко стиснул дивчинку в своих лапищах и лишь скупая мужицкая рассказала нам о его родительском волнении.
   Но тут вспомнил он про нас и отстранил Тапчонку прочь, и слезу втянул обратно в глаз.
  - Извини, дочур. Клиент подошёл. Посвистать надо бы.
  - Ой, пап! То ж, возлюбленный мой! - воскликнула испуганно Тапочка.
  - Эт который? - вопросил воробей, играя пальцами у самого рта предсмертную увертюру Баха. - Или оба?
  - Зачем - оба? - обрадовалась Тапочка. - Во-он тот чернявенький, - показала и смутилась от чего-то. - У которого губки бантиком так эффектно расфуфырены. Чуть ли не глаза загораживают!
  - Да-а, - задумчиво протянул воробей, но пальцы убрал. - По части красоты я его, конечно, тьмю, но, дочка, помни - не в красоте счастье. Главное, что - царевич.
  - Ага! - кивнула Тапочка. - На это я и купилась. Всё лучше ложками икру жрать, чем картошку вёдрами! Ну, мы пойдём, чё ли?
  - Идите, чё ли, - согласился разбойник. - На свадьбу пригласить не забудь. С меня приданое и пара тостов. С тебя - внуки и полцарства.
  - Приглашаю! Про внуков подумаю, про полцарства забудь. Ну, чмок тебя в леву щёк, - Тапочка лизнула его в подбородок и вернулась к нам.
  - Вишь, какое папка у мне!
  - Видная мужчина, - подтвердил Алексей. - Одной рожи рублей на сто. Нос - на пятнадцать сорок восемь.
   И мили не прошли, как впереди гора выросла. Величины не большой и не маленькой, а так - размеров средних, но внушительных. Во горе той, манящей темнотой отверстие зияло - тупиковое или сквозное понятия ни у кого не было. Лишь ветер задумчиво свистел, да Лёшка на нём покачивался и кряхтел не по-человечески жалобно.
   Ступили мы в отверстие и очутились в пещере, и узрели там гроб хрустальный, на златые цепи к потолку подвешенный, а в гробе - спящую дивчину со косою и со всеми другими необходимыми атрибутами. Атрибуты эти приковывали взгляд, да и остальные части тела тоже. А на крышке гроба записон лежал. Краткий, но содержательный: "Пацелуй меня, Алёшка, сладко пацелуй.".
   Далее до нас лишь негромкий, но сладкий чмок донёсся, и в тишину погрузилась пещера, видно девица в томлении ещё пребывала. Но, миг спустя, распался гроб, и дивчина та красная, что в нём свои года бесцельно проводила, сначала, конечно же, как и положено по закону химии, на пол шлёпнулась, а потом предстала вокольно Алёшки во всей своей, перу неподдающейся красе и, вскрикнув:
  - Спаситель мой! - приняла брата в горячие объятия. - Жених мой будущий.
  - Да будет так! - прохрипел Алексей, скуповатою слезою разрешаясь. - Назови имя своё, чаровница.
  - Василиса Прекрасная.
  - А по батюшке как? - вопросил Алексей, румянцем странным рдея.
  - Василиса Никитечная, - с готовностью подсказала она.
  - Прекрасная, да еще и Никитечная, - ахнула Тапочка.
  - А Добрыня Никитечный уж не братец ли ваш? - заинтересовался я.
  - Наш!.. наш!... - закивала головой Василиса. - Помнится, когда, вот, он помладше был, сопля-соплюхой, я его крапивкой да по попке, по попке охаживала - мальчишкой жирной озобразной рос он. Ну, а с годами возмужал Данила, ещё больше непослушничать стал - я уже с ним совладать не могла, и даже обратная картина проглядывалась - подробности оставлю. Пришлось его в богатырку сдать, в школу богатырей то есть. Да он и сам туда просился, говорил: "Быть хочу богатырём, пущай меня научат". Все песни богатырские наизусть выучил... Стихи. А в школе той он с Илюшкой Муровцевым скорефанился, да с Алёшкой - сынком поповским. Илюша-то у них за главаря был - статный такой мужчина. С бородой. Вылитый богатырь! Не то, что братец мой - чурка недоразвитая, а всё туда же, в богатыри... Ну, так вот. Бесчинствовали они поначалу, фулюганили каждый день, не ведая, куда удаль молодецкую направить. Бывало слышишь из соседней деревеньки крики да ругань и уже знаешь: Илюша там со своей бандой мордобитствует. А однова до такой степени ухрюкались, что между собой передрались. Ну, Илюша-то их обоих на славу уделал, как говорится, всю душу вложил. Но и сам, конечно, целым не ушёл - ребятишки ногами помогли. Через год, правда, помирились. А там и война... Полегче стало...
  - А у мне на Муромца давно кулаки чешутся, - призналась Тапочка. - Да какой там - кулаки, всё тело зудит! Как-то схватились они с папкой в чистом поле. Я, на всякий случай, белые тапочки на ножки накинула и - к ним. Ору Муромцу: - Асади, асади! - и давай ему кулаки надкусывать, да когтями лицо бороздить. Думала, рука у него на меня, на дитятко безгрешное, не поднимется... Ага! Как же! Недолго Муромца сомнения терзали. Приласкал он меня правой гирькой о пяти пудах так, что пока перелёт длился, успела я проголодаться и похудеть на три зуба. При посадке - ещё два скинула - весьма скорая диета! Про синячек же во всё лицо мне уже потом рассказали, а я-то думала - мозг в рост попёр, даже на радостях в университет заяву подала, сразу на последний курс. Там мне и сказали, что с моим лицом только в институт имени Дауна принимают. Тяга к знаниям пригасла после недели поисков этого института, через месяц - исчезла навсегда... Но, не смотря ни на что, Илья, как мужчина, мне глубоко симпатичен. И пусть знакома я с ним лишь поверхностно, чуется в нём какая-то прелестинка в виде кольчуги, которая по предварительным прикидкам рублей на двести золотом тянет.
  - Ну и я, Тап, уж ежели между нами такой разговор откровенный завязался, всей правды наготу выложу, - предупредила Василиса:
  - Мальчики отвернитесь, я вас стесняюсь. Выкладываю! Илья-то ранее со мной фантики крутил, финтифлюшки всякие. Как сейчас помню, пришел однова вдрызг пьяный и, ну, меня без всякой словесной подготовки руками целовать, губьмями тревожить. Тьфу ты! Губьмями целовать, руками тревожить. А губья у него, что твои ладошки, Алёша! - отвернись, зараза... Одной верхней - быка клал. И ласковые такие. Я поначалу-то не супротивилась. "Пущай, - думаю. - Мужичёк попотехствует. Все-таки заслуженный богатырь России". Но когда его губ громадьё мне на нос легло, да так, что я задыхаться стала, осерчала я вельми и на дальнейшие его домогания отвечала отказом решительным. Ну, он, конечно, чуть не в слёзы. На колени встал. Грозить взялся, что в куртизаны продастся. Вот ведь шлюх какой. А я ему "Нет" в ответ да кулаком по морде, по лицу, то есть, в самую верхнюю губу целясь. Тяжело было промазать, но мне это удалось - он! подлец! её в рот всосал, а рот зажмурил крепко-крепко. Скотина беспардонная. Пришлось Добрыньку кричать. У него как раз богатырские каникулы были. Илью кое-как наружу-то вытеснил, правда, далее на поводу у него пошёл. Этим чертям достаточно только в визуальный контакт войти и всё - пиво, водка. Девки, наконец. Домой Добрыня лишь через месяц вернулся. Пьяный, страшненький, как собака, голодный, и все скулил: "Да, по что я Мурома обидела? От Польши только и осталось, что шесть букв на карте. От Болгарии - восемь. Пожалей Европу, дура!". Но я, корневая россиянка, не из тех, кто из-за такой-то ерундовины будет кочки зрения менять. А год спустя, неведомо откуда, получила я яблочко наливное, да по простоте душевной ухрумкала его всё до косточки. Даже огрызка брату не оставила, клуша бессердечная. Ну, и дала дубу. Не в том смысле, что и дубу дала, а в смысле отошла я скоропостижно. Вероломным яблочко оказалось. Лёшка же вероломство это пресёк, за что ему и поклон нижайший и спасибо огромадное. Отныне я ваша, Алёша! Навеки!.. А может даже - на века.
  - Нужны вы мне, - буркнул Алешка. - Право же, одна морока с вами, а пользы никакой. Да и не любы вы мне!
  - Ну, что, вы такое, Алёша, сука-сволочь, говорите, - взметнуло Василису. - Вы только гляньте на меня позорче, и сразу же все мои плюсы к вам в лицо ринутся. Если плюсов будет недостаточно, могу и кулаком стукнуть... И нос у меня, как у богини! А глаза! До чего ж у меня чудные глаза! Любого мужика в бублик жгут... А губы! губы! - настоящая приманка любви! Да у меня жанихов раз в сто больше, чем у вас извилин в голове, Алёша!...
  - Ни одного, то есть? - хмыкнул я.
  - Господи! Алёшка, - не слышала меня Василиса. - Если бы вы, родимый, знали, как я вам завидую, что вы на мне женитесь!.. А вы говорите - не люба! Да чёрти, что говорите!.. Любить меня быстро, я сказала... - и в подкрепление словам хлоп Алёшку по щёчине, а по левой - ещё сильнее.
  - Что скрывать, - тут же сломался Алексей. - Будь я помоложе, я вами был бы увлечен...
  - Ой! - обрадовалась Василиса. - А я вам и двадцати бы не дала.
  - Двадцать и я не потяну, - кивнул Алексей. - А вот три раза с удовольствием.
   Василиса полыхнула всем телом.
  - Хоть сейчас! - жарко и томно шепнули её губы. Глаза прокричали о том же.
  - Я глупость сказал, а вы зажглись, - остановил её Алексей. - Словно сковородка.
   Василиса стала медленно остывать, но быстро одеваться.
   Впереди забор показался высокий-высокий. А на воротах кости да черепа.
  - Кощеево царство! - ахнула Тапочка. - Ну, что, орлы! Долетались? Ну, что, Василис. Всего три раза и то - обломалось!
  - Эй, хозяин, - застучала Василиса в ворота. - Открывай! Принимай гостей нежданых...
  - Иду-бреду! - скоро раздалось изнутри. - Щас только Горыныча на цепь посажу, а то он в последнее время совсем чудной стал. Видимо, перелётный возраст.
  - И нахарьник надень, - крикнула ему Василиса. - Не дай Бог, он в меня опять огнём плюнет, в собственном соку искупается. С тобою заодно.
  - Кто там жадно в пищу рвется? - вопросил Кощей, отворяя калитку. - Батюшки-матюшки! Знакомые всё рожи-хари! Василиса! А слух вроде был, что ты усопла уже. Я в печали неделю гудел. Думал, или сопьюсь, или от горя погибну.
  - Как усопла, так и рассопла, - оборвала Кощея Василиса. - Давай, гудини, в горницу нас веди, жрачку ставь. Я года два не ела, отощала вся, хоть на халяву отожрусь.
  - Ой! Да ты не одна, - отвлек её коварный Кощей.
  - Точно ухватил. Это - Лешка, жаних мой, это Юрко - баратан евошний, это Тапка Бледная, ну, а это -Кощей.
  - Кощей - гроза России всей, - похвастался Кощей.
  - Тебе, Кощей, только в лесу костями греметь. Погремушка ты, Кощей, - быстро расставила Василиса все точки и запятые.
   Кощей притих, но ненадолго.
  - Ах, - оживился он вдруг. - Я тут с вами лясы точу, а у меня самовар в доме во всю дурь визжит, будто рожает. C собой не зову: то - не дом, а скорее большой свинючник, а вы даже на свиней-то не похожи. Для вас - увы, для мне - ура! Ну, пока. Вам на север, мне на юг, чтоб не встретиться нам вдруг.
   И Кощея молнией унесло в домницу.
  - Пока? - хмыкнула Василиса. - Пока все только начинается. За ним шустро, или не хавать нам сегодня: это ж такой таз...
   И точно!
   Стол в горнице имелся, но был гол, и лишь мелкая хлебная крошка, рассыпанная по его поверхности, да несколько пустых сосудов осторожно намекали о былом, в пору нашего отсутствия здесь, пиршестве. Счастливый Кощей стоял в стороне и, отрешенно поглядывая по сторонам, тихо бормотал:
  - Соль да вода - вот и вся моя еда. Кабы знал, что гости будут, хоть травы какой нарвал.
   По столу от крошки к крошке лениво шастали черные пузастые муравьи. Один из них, уже отхарчевавшийся, в беспечной неге возлегал в самом центре стола. Приоткрыл он правый свой глаз - другой скрывала серая в клеточку кепчёнка - и обвел затуманенным взором всю комнату; увидел нас, отчего противно и громко рыгнул, но не смутился, напротив, повеселел, и, буравя Кощея ожившим глазом, с приятной картавкой сдал Бессмертного:
  - Они уже всё припрятали.
  - Да он пьян! - нашелся Кощей. - Ы-ых, бесстыдник. А еще в кепке.
  - Ладно, Кощей, - сурово оборвала его Василиса. - Я характер твой знаю, и добрый молодец, хоть и выпимши малость, но правду говорит. Пошарь по сусекам, может найдешь чего. Да прежде вспомни, кем у меня брательник значится... Хочешь крови? Будет битва, понятых прошу задержаться.
   Тут воздух вдруг задрожал, и с каждым мигом его дрожанье силилось. Все замерли. Дверь вышибло и раздалось:
  - Стой, раз, два! - в самый центр нашей компании со звуком "яблысь" плюхнулась Яга, а ступа ее, еще вертясь, с тем же звуком плюхнулась рядом. - Все в сборе? Знать время пришло свадьбы играть. Юрий! Как и обещала, подарочек! - Яга катанула ступу в мою сторону: - Летай на нём сам знаешь до чего, пока все поле не загадишь. Учти только, у нее правый движок барахлит. Всё - Тапочка.
  - Чиво я-то сразу, - взлетела на метр от земли обиженная Тапочка. - Я - знатная пилотка, сие всё царство знает.
  - А кто в прошлую неделю три часа кряду за бабочками гонялся, да ещё кричал возбужденно "Самцы! Самцы! Сюда! Ко мне!". Я, что ли?
  - Ну, я, - еле выдавила Тапочка и пояснила: - Я тогда мухоморов обожралась невероятно много. Чуть сама мухомором не стала. И покраснела в крапинку, даже глаза... А представьте мухомор в ступе - эротично же! Ну и потянуло эротику на экзотику! Я фурором пол-Россеи сотрясла.
  - А кто теми же криками в лесу медведей подманивал? - не унималась Яга.
  - Моя работа, - тихо призналась Тапочка. - Я тогда к мухоморам незаметно для себя поганок подмешала и... - Тапочка нервно хмыкнула. - Обожралась. Но я больше не буду... Наверное.
  - Не будешь, не будешь. В лесу из зверья только мухоморы и остались, да и их с твоим аппетитом, чую, придется скоро в Красную книгу заносить. Так что, царевич, вот тебе - Тапочка, а вернее - чёрт в юбке, чаще - без; вот, как и обещала - ступа, а теплицы под мухоморы ты уж сам ставь, иначе не прокормить тебе Тапочку. Не смотри, что в росте мала, как-то брюквы съела полподвала'. Пожелтела вся и в леса."Я, - говорит. - Вестник осени златой." Всей деревней её отлавливали, но рощицу берёзовую она таки успела обтрясти. Зимою вьюгой притворившись, такой вой подняла, что волки со всей округи сначала к ней на лекции бегали, потом стали к себе в стаю вожаком зазывать - еле я её отговорила, а она к себе уже и хвост коровий пришила, и при случае норовила меня за ногу укусить, волчара Бледная. Только зима со двора, Тапочка уже на завалинке сосульками сладко хрумкает. Нахрумкалась однажды и целую неделю в горячке с печи вниз головой висела, все бредила: "Я - сосулька хоть куда. Стопроцентная вода." Отлучилась я на минутку, возвращаюсь, а она на полу распласталась и булькает. "Тап, - спрашиваю. - Ты чего? Чай, совсем от ума избавилась?" "Это я растаяла, - говорит. - А сейчас испаряться буду." И испарилась без промедления. На неделю. Мне леший потом рассказывает: "Вышел в поле я, картошку сажать и прямо от чучела, что в поле стояло, начал. Мешок раскидал, собрался еще за одним идти, глядь, а чучело недалече от меня лежит, моей картошкой чавкает и хихичет развязано. Увидало, что я в его сторону смотрю, вскочило и замерло. Я ему еще мешок насыпал, даже не закапывал, а сам за топором пошел. Пока ходил, пока топор поострей искал, чучела и след простыл, только мешок стоит целехонький. Открываю, а оттуда с криком "Не ждал, Леша?" - чучело. Я без сознания на землю - бряк. Когда очнулся, ни чучела, ни мешков, ни топора, ни лаптей с бриллиантами, лишь фантики от картошки мне и остались." Я уж не стала ему говорить, чем меня внучка на имянины одарила. Хотя лапти без бриллиантов были, но теплые, мягкие - нога в них радовалась, не потела. А однова выскочил у Тапочки на шее прыщик, такой большой и такой симпатичный, что все думали, что это - голова. А на голову - прыщик. И все удивлялись, почему он волосатый и говорит. Со временем, конечно, что-то рассосалось. Что именно - для меня загада. Но ты, царевич, поверь, всем - лучше, если бы это была голова!
  - У прыщиков губов нет, - уверенно заявила Тапочка. - А у мня его две! - чуть подумала и добавила: - В любом случае, прыщик с губами - уже голова.
  - Голова - это ёмкость для мозга, - сказала Яга. - А его у тебя отродясь не было, даже зачатков, стало быть и головы - тоже.
  - Всё, что выше шеи - голова, а я на шее не кончаюсь, - отпарировала Тапочка. - И вообще, бауль, я, когда с тобою спорю, дебилею окончательно. А мне еще детей рожать. Правда, Юр? Способишь?
  - Дети - цветы этой жизни. Для того, чтобы они выросли, их надо посадить. К посадке у меня все готово - инструмент этот всегда при мне - кивнул я.
  - Так, садоводы-любители, - остановил нас Лешка. - Вы пока теплицу готовьте, а я пойду до ветру отлучусь - надо скорость его замерить, да и температуру окружающей среды не грех было бы проконтролировать. Дело-то серьезное!
  Вернулся он минут через пять и был в грусти превеликой.
  - Что случилось, родная Алёшка? - вопросила у него Василиса.
  - Вышел я во двор, а там откуда ни возьмись чудо зеленое прямо из синего неба на меня стремглав налетело, опрокинуло на спину и далее уж ягодицами запинало.
  - Что?! - грозно вскрикнула Василиса. - Где этот запинало с ягодицами? Горыныч, сюда быстро! Признавайся, по что Лешку обидел?
  - Не помню я. Пьяная была, - призналась первая голова.
  - А я ворон считала, - выпалила вторая.
  - А я ваще спала, - обиделась третья и огнем в потолок пыхнула.
  - Это что же, Горыныч, получается. Ты не знамо, чем занимаешься, а верные мне люди информируют, что ты маму любимцу, - она тыркнула пальцем в Алешку - Самому любимому любимцу из всего бесчисленного множества любимцев косточки пересчитываешь и тело деформируешь! Бюхгалтер сраный. Не гоже это. Ой, как не гоже... Вот что, Горыныч. Надоел ты мне, отристочертел даже в чем-то. Хочу тебя в расход пустить.
  - Ой! - взвился Горыныч. - Да за что ето, барыня?
  - За дела твои моей душе противные... - отвечала Василиса.
  - Прости убогого, - тут же сдался Горыныч. - Прости мутанта.
  - Не прощу, - прозвучал суровый ответ.
   Горыныч не выдержал и заплакал всеми головами сразу.
  - Ну, что ты, Горыныч, - смутилась Василиса. - Словно не мужчина.
  - Да какая я мужчина? - ныл змей. - Баба я! Самка, одним словом.
   Василиса ахнула:
  - Быть не может!
  - На все сто! Я и ты - одного пола ягоды. Я - калина, ты - малина, и в единстве наша сила! Пощади, Вась. Я ж ведь ребятёночка жду... - Горыныч выдул пузо колесом. - Долетался. Залетел... Тьфу. Долеталась. Залетела. Послушай. Чуешь? Уже брыкается! - и Горыныч от чего-то стал икать всеми головами поочередно и двигать пузом по кругу. - Жрать хочет... Да ты не ухом, ты губами, губами слушай. Только не в пупок, он у меня щекотки боится, еще убежит куда-нибудь, а у меня пупков больше нет. Слышь, Вась. Девка родится, назову Василиской, а если пацан - Васильком.
  - Ах, Горыныч, - растаяла Прекрасная. - Умеешь ты душу разбередить... Умом я знаю - врёшь, но сердцем отчего-то верю.
  - Прощаешь? - тут же оживился Горыныч, косясь на неё левой головой и шаловливо виляя хвостом.
  - Живи, скотинка, - улыбнулась Василиса и махнула в его сторону рукой. - На, вот, я тебе жирну косточку со стола заныкала.
  - Благодарствую. Я теперь верным подспорьем буду во всех твоих начинаниях и окончаниях.
  - Знаем мы, какое из тебя подспорье - срамота нестандартная. От коровы и то больше пользы.
  - А чем я хуже коровы, - удивился Горыныч. - Я, если хотите, тоже молоко давать буду, только змеюшник мне добротный отгрохайте. И ещё я могу, пчёлкам подобно, мёд добывать. А потом меня ведь вместо жажегалки использовать можно. Вы мне только команду бросьте: жажегалочка, зажгись! А я уж не подведу, полыхну, как следует. Москва знает!
  - Трепло ты, Горыныч, - не выдержал Алексей.
  - А чё? Дело говорю, - возразил Горыныч, всё боль и боле мечтою возгораясь. - Сооружу себе улей. Крылья имеются. Хоботок наращу. В цветах разбираюсь - пестики, тычинки. Технология известна - садишься на пестик, хоботок в тычинку и всю завязь в рот. Между делом опылять их буду - у Кощея на чердаке пыли на два луга хватит - я замерял. Ну, ладно. Я пойду, а вы помещение подготовьте, куда мед складывать. У меня норма - два бруска в день. И трафик графика спланируйте, чтобы меня заинтересовать - я задарма вкалывать не собираюсь, ночные - дороже. И про питание не забудьте... Я хоть и не слон, но питаюсь идентично, только чаще, а перед этим злоупотребляю - умеет разве кто не пить?
   Разбежавшись, взлетел Горыныч под самый потолок. Две его крайние головы упоённо зажужжали, а средняя восхищенно воскликнула:
  - Да, я даже не пчёлка. Я - матка какая-то!
   Это трёхголовая матка покружила над нами и, жужнув на прощание особенно громко, упорхнула в окно, оставив нас в полном ошеломлении.
   Когда его весёлый полупьяный жуж затих вдалеке, сказала Василиса, улыбкой губы осветив:
  - Как Горынычем был, так им и остался.
  - Улетела веселая змеючка, - кивнула Тапочка.
   На сём, в принципе, и заканчивается эта удивительная история, произошедшая однажды в государстве Россейском. И зажили царевичи после свадеб лучше прежнего, ибо было у них всё, что нормальному царю для нормальной жизни требуется: и трон златой, и жёны пылкие и страстные, которые в скором времени в один и тот же день, в одну и ту же минуту подарили царевичам по наследнику. И назвали наследников энтих - Лёшко да Юрко.
  
  Ночь неспешно
  Страну уж погружала в сон...
  Но надо помнить: перед нами -
  Полей невспаханных простор!
  
   (c) боянист-бололаешник первой, второй и третьей гильдий, неофициальный обладатель по версии FIDO трех почти золотых боянов и двух почти серебряных, лучший горнила седьмого велопехотного полка, эльф-флеетист из лапландских долин и чуть-чуть Шухер Махер: Sj... aka Железняков Ю... тьфу ты! Железняков Ю... aka Sj...
  1 Стибрить - свиснуть, умыкнуть.
  2 Дурашливый
  3 Жадость - жадность.
  4 младой, конечно же! 5 красота
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"