Аннотация: ПЕРЕДЕЛЫВАЕТСЯ. Глава вторая, в которой Невидимка, как обещал, рассказывает о себе, а также тоскует по дому и встречает девочку.
Глава 2
Сон
Я сидел возле Алисы.
Солнце висело там же, где и прежде, так что мы либо провели без сознания совсем недолго, либо долго не в меру.
Она продолжала лежать с закрытыми глазами, и муравей полз по ее руке. Ни машины, ни Евгения не было поблизости. Вдалеке виднелись силуэты коттеджей.
За время, проведенное на Земле, я уже привык к тому, что необъяснимых обстоятельств в моей жизни нет. Например, люди пугаются моего пения посреди улицы и ночи, но чего пугаться мне, если я знаю, кто поет?
Теперь же я сидел на траве, рядом со мной валялся человек с грязью возле левого глаза и ссадинами на локтях, и я не знал, что случилось, и это нервировало.
Комар сел на нос Алисе и она поморщилась: она выглядела так, будто просто прилегла отдохнуть и заснула.
Атмосфера этого места показалась мне более приветливой, чем когда мы только подъехали.
"Где Евгений и машина?", - подумалось мне, и я еще раз огляделся по сторонам, но их присутствия и следа не было.
Боковым зрением мое сознание уловило нечто странное. Я обернулся, пытаясь найти источник беспокойства, но увидел только табличку с названием места.
"Табличка", - подсказал мне внутренний голос. Я посмотрел на нее пристальнее, прочитал название: "Жедочи" - обычное название, обычно напечатано обычным синим цветом. Только первый раз мне буквы показались бледнее и грязнее.
"Глупости", - ответил я внутреннему голосу и прекратил смотреть.
Алиса немного сменила положение, муравей уже заполз на рукав футболки.
Я вдруг будто завис, а потом - щёлк! - и я понял.
Табличка - висела.
Висела так, будто и не догадывалась, что ее сбили, и даже в мыслях у нее такого не было.
- Подъём! - закричал я на Алису. - Вставай! Фигня тут какая-то творится!
Мысль моя еще не сформировалась, оно и славно, потому что, если бы сформировалась, то я бы решил, что мы попали в прошлое.
- Ммм, - недовольно отозвалась Алиса.
Такая смешная и милая.
Я ничего не мог поделать. У меня даже дыхания нет, чтобы сдуть этого муравья.
- Блин! - выразил свои чувства я и лег ждать.
Что подумает и скажет Алиса, когда очнется? "Кто ты, невидимый преступник, что взрывает машины и крадет братьев"?
Когда же наконец я перестану быть бестелесным?
Я подумал, не пойти ли поискать ее дядю, которого, может быть, не существует вовсе (ведь кто знает, что бывает там, где таблички вот так неожиданно висят!), но боялся, что Алиса очнется, пока я блуждаю, тоже пойдет искать дядю и мы оба потеряемся.
- Эх, Алиса, Алиса, - говорил я, уже засыпая рядом с не такой уж и плохой грунтовой дорогой, - кто же тебя так назвал? В одном из справочников "как назвать ребенка" в самом начале написано: только не Алисой! Алисы всегда куда-нибудь проваливаются.
Мне снился вначале гигантский муравей, представившийся дядей Алисы, машина, говорившая, что она сама хочет выбирать себе имя, я, пытающийся муравья победить и проигрывающий: ведь все, что я мог сделать - это накричать на него. Медленно сумятица трансформировалась в мой постоянный сон.
Я стоял на оживленном перекрестке. Туда-сюда сновали туристы. Здесь сходились главные дороги города: туристов было очень много, но все равно не так, как магазинов с сувенирами, напитками и едой, волшебников-шарлатанов, пытающихся втюхать прохожим зелья супер-способностей, и гадалок, предсказывающих всем одно и то же: хорошую работу, скорый брак и внезапное наследство.
Волнением наполненное движение пешеходов совпадало с моим личным волнением. Я жил неподалеку и не был дома уже бог весть сколько! Я иногда скашивал взгляд на руки, настоящие, с ногтями, пальцами и заусенцами, с дорожками на коже и едва проглядывающими венами, руки.
Я обещал дома, что вернусь не только с руками, этими самыми замечательными руками, но и не менее замечательными ногами, туловищем и головой. Все на месте - мною будут гордиться.
Я не замечал, как сворачивал налево и еще два раза направо, прежде, чем оказаться дома, я только неожиданно оказывался у двери; пахло вкуснятиной, знакомой, но я никак не мог узнать какой.
Я снова оглядывал себя, проверяя замечательность всех частей тела и одежды, хотя одежда... что одежда, важно то, на чем она!
Удовлетворительно хмыкнув, я смотрел на дверь, синюю, потому что у меня дома синяя дверь, с колокольчиком вместо звонка. Мы никогда не любили современные, режущие по ушам, звонки, поэтому висел колокольчик, которого почти не было слышно, если кто-нибудь готовил или смотрел телевизор, и тогда гость просто открывал дверь, ведь она никогда не была заперта.
Тут всегда становилось страшно. А если она заперта сейчас?
Конечно же, нет. У этой мысли нет никаких оснований, и не ясно, отчего она неизменно появляется. С чего бы двери быть запертой? Глупая, случайная мысль. Стоит только протянуть руку и открыть, потом крикнуть: "Я тут!" - и услышать визг племянницы, звук упавшей, от неожиданности, крышки кастрюли где-нибудь в кухне под оханье мамы, и кряхтенье отца из рабочего кабинета слева, на первом этаже.
Они бы не сразу, кроме племянницы, которая бы повисла на шее (шее!), отреагировали бурно. Они сначала бы полчаса, час или даже два слушали бы меня, где я был, что я сделал, смотрели бы умиленно.
Мне оставалось только открыть дверь. Синюю дверь с небольшим непрокрашенным пятном, которое никто не найдет, кроме меня, потому что это я красил и не слишком, надо признаться, старался.
И я протягивал руку - сколько уже раз? - и пугался, и сон, будто живой организм, впитывал мой испуг, и ручка двери отъезжала. Просто оказывалась дальше, в нескольких шагах от меня. Я взволнованно выдыхал, пытаясь успокоиться, наверное, знал на самом деле, что это - сон, и что надо успокоиться, пока он не превратился в кошмар.
И я шел к отъехавшей двери, но она отъезжала снова, насмешливо звеня колокольчиком. И снова, и снова. Я будто чувствовал с самого начала, что ничего не выйдет, что, даже если бы дверь не уезжала, то все равно оказалась бы запертой.
- Мне только, мне бы только открыть дверь, - вскрикивал я непослушной двери, - пожалуйста!
От звука своего голоса я проснулся и собственное жалобное "пожалуйста" стояло в ушах. "Нет, я не расстраиваюсь, - сказал я себе и своей тоске, - лучше уж видеть дверь дома, которая скалит на тебя щепки, чем не видеть ее вовсе".
Погода уже не казалась такой прекрасной.
Вдалеке виднелась фигурка, направляющаяся в нашу сторону.
Алиса ходила неровными кругами, смотря на коттеджи, на траву, и между бровями была недоуменная, испуганная складка. Она постоянно рассеянно поправляла волосы.
- Алиса, - мягко начал я, но не придумал, как продолжить.
- Это не смешно! - возмутилась она, - это все брат придумал, ну, конечно, как я могла поверить, что он был так добр вчера! Ты - один из его дружков!
Идея ответа все еще не появилась.
- Это не смешно, - повторила она, - это, может быть, даже опасно! Вы что, вырубили меня? Ударили чем-нибудь? Вот как он с сестрой, значит! И все за что, так и злиться, что провод я перерезала от монитора к компьютеру, так ведь сама же пострадала, да и он первый начал, да и можно ли быть таким мстительным! Мало, что ли, этих белых прядок волос?
Я только подумал, что множество слов лучше множества слез, как она всхлипнула, и я имел глупость сказать ей то же, что в таких случаях говорил племяннице:
- Не плачь, будь мужиком.
Она злобно воскликнула что-то нечленораздельное (кажется, "точно друг брата!"), и закрыла лицо ладошками.
"Совсем не похоже на девчонку, которую я случайно заметил на улице несколько дней назад", - подумал я, решая, не стоит ли оставить плаксу тут.
Пока я размышлял, фигурка умудрилась подойти незамеченной.
Это был странный человек. В руках он держал деревянный посох с зеленым шаром на конце, словно он готовился к выступлению в роли волшебника перед детьми, но был в подвернутых джинсах и в носках на босоножках; лицо обрамляли длинные аккуратные белые волосы, должно быть, парик, но впечатление портила мятая футболка с жирными пятнами. Он ходил бесшумно и, еще, смотрел прямо на меня.
Переведя взгляд с меня на Алису, он внимательно и с интересом оглядел ее, затем нахмурил брови, тяжело вздохнул, щелкнул по кнопке вставленного в ухо аппарата и произнес:
- Придурки, это не моя племянница. За что я вам плачу?