Когда ты маленький, мир кажется таким большим. И вокруг всё такое большое, необъятное. Дома на улице большие-большие. Деревья огромные-огромные. Дороги долгие-долгие. А ты очень маленький...
Когда вырастаешь, на самом деле ничего не меняется. И метр прибавленного роста так и оставляет мир большим. Не потому что этот мир куда сильнее и весомее тебя, а потому что в нём столько всего удивительного, потому что он включает в себя столько много маленьких "тебя". И хочется расти и расти, объять необъятное и покорить самые высокие вершины.
Но вот, что важно: пока ты маленький, тебе хочется расти намного больше. Через некоторое количество лет станет меньше стремления дотянуться до самой красивой звезды. Из-за того, что видеться всё будет по-другому. Поэтому, мой маленький человечек, смотри сейчас с удивлением и интересом на всё, что есть вокруг тебя. Ведь мир такой большой-большой!
Дерево посередине дороги.
Нас с братом иногда называли сорванцами. Никому не удавалось понять, как от двух маленьких детей происходило столько событий. Порою даже чрезвычайных. Но, чем больше свободы у нас было, тем большую деятельность мы развивали. И, если в квартире мы с успехом придумывали, чем себя занять, то в деревне у бабушки нас было не остановить. Хотя, довольно часто с нами происходили такие ситуации, от которых мы взрослели, от которых мы задумывались и что-то вдруг понимали. И вот одна из таких историй.
В саду, что был у заброшенного соседского дома, росло много разных деревьев. Колючие кусты и густая трава затянули все тропинки вокруг них и всклокочено спускались по огороду до самого ручья, протекавшего в низине за домами и огородами. Этот деревянный дом с заколоченными окнами поначалу нас здорово пугал, мы даже в своих кроватях засыпать не могли: всё казалось, что слышится, как в соседнем доме скрипят половицы. Мы с ужасом представляли, как дом вздыхает по своим хозяевам и может даже что-то замышляет.
Подходить к нему близко мы не рисковали. И, когда пролазили в соседский сад через проржавевшую сетку в заборе, ограничивались лишь немытой красной смородиной, зеленым барбарисом и сахарными антоновскими яблоками. Мы любили того самого неведомого Антона, который придумал такие вкусные яблоки. Не вдаваясь в подробности, и я, и брат запомнили, что яблоки, нравившиеся нам, называются почему-то антоновские и растут в соседском никому не нужном саду. Кто таков этот Антон, мы решили не разбираться.
Приученные в городе никогда не кушать немытые ягоды и фрукты, мы с уверенностью думали, что в деревне идут совсем не те дожди, что в городе, и живут совсем не те люди, да и воздух совсем же не тот, и считали всё вокруг по-деревенски чистым. Не ясно было только, почему мы каждый вечер возвращались чумазые, и нам приходилось долго отмываться горячей водой с хозяйственным мылом в большом железном корыте. Поначалу в летний душ, как говорили взрослые, нас не пускали. Мылись мы на кухне и сильно расплёскивали воду на пол, за что нам и доставалось. Наверное, нам тогда дали испытательный срок, но, кажется, вредили больше себе. И однажды, когда мы сидели накупанные на диване, укутавшись в широкие махровые полотенца, мы услышали, как по старому черно-белому телевизору рассказывали интересную историю. Говорили про найденные треугольные письма в подвале одного развалившегося дома, который, как оказалось, раньше был почтой. Те, кто их нашёл, были в растерянности и не знали, что с ними теперь делать, и какие-то там "власти" тоже не знали. А бабушка нам сказала, что эти письма - очень важные, но уже на несколько десятков лет опоздали к своим адресатам. Писали такие письма, когда была война. И каждое письмо прятало в себе человеческие судьбы. Так сказала бабушка, а нам никак не было понятно, каким образом и что там прятали эти письма. Видимо, хорошо прятали, так как только через столько лет их смогли найти. И мы спросили у бабушки, писала ли она такие интересные письма. Она улыбнулась и ответила, что была ещё очень молодой и писала другие интересные письма.
- Какие? - удивились мы.
- Писала мальчику из другой деревни, который теперь ваш дедушка, - ласково посмотрела на нас бабушка. - Только война была тогда, тяжело всем было и сложно. Не часто удавалось нам видеться. Вот и использовали мы особую почту.
- Какую?! - в один голос закричали мы.
- Дупло в дереве, что ровно на середине дороги между деревнями нашими стояло, - загадочно сказала бабушка и ушла во двор.
А мы до самого рассвета перешептывались про дупло и представляли, как это всё тогда происходило.
Ещё мы верили, что, если перед сном взяться за руки и крепко зажмурить глаза, то нам приснятся одинаковые сны, в которых мы оба будем участвовать. Так и тогда, уже под лучи восходящего солнца, мы придвинули наши кровати на колёсиках, взялись за руки и очень сильно захотели увидеть, что происходило в те времена.
И вот, снится нам пыльная дорога, над которой пыль нависает, как туман под летней несносной жарой. За лесом на горизонте, словно раскатистое урчание огромного зверя, слышатся тяжёлые взрывы. Кукурузное поле с левой стороны дороги было перерыто взорванными несколько месяцев назад артиллерийскими снарядами. Ямы от них напоминали следы от копыт гигантских лошадей. Не трещали кузнечики, не колыхалась трава. Казалось, что всё живое спряталось где-то и ждёт, когда можно будет снова свободно дышать и не боятся ничего. Но вдруг робко и хрипло запел вдалеке петух. За тем холмом располагалась деревня.
Смотрим мы, а по дороге со всех ног бежит светловолосый парнишка. Штаны по колено закатаны, без рубашки, ноги чёрные от пыли. И в руке бумага трубочкой, перевязанная коричневой веревочкой. А мы с братом сидим, спрятавшись в кустах. Парнишка всё ближе и ближе. Как он подбежал к кустам, где мы спрятались, так у нас и вовсе дыхание перехватило. Но он будто нас и не заметил. Подошёл к дереву, которое росло ровно посередине дороги, а дорога вокруг него раздваивалась. Подтянулся, нащупал рукой дупло и кинул туда бумажную трубочку. А потом вдруг повернулся к нам и говорит:
- Сашка! Пашка! Обязательно отдайте бабушке письмо! Коли не получит она письмо - не бывать вам на этом свете!
У нас и сердце в пятки отвалилось. Да так, что с перепугу мы проснулись. Вскочили и, натянув одни шорты, побежали неумытые за велосипедами. Хорошо, что родители и бабушка с дедушкой ещё спали. А то не ушли бы мы из дому так просто.
Несёмся, значит, мы нас велосипедах в сторону другой деревни. Дыхание сбилось, спать хочется, но как представим мы, что скоро исчезнем, если бабушка письмо то не получит, так и сон с глаз долой. Мчимся мы и примчались уже в соседнюю деревню. А дерева-то по дороге не было! Мы обратно. Приехали примерно к середине пути. Велосипеды на обочину побросали и стоим. Нет поблизости таких деревьев!
Пашка предлагает:
- Саша, а, может, дерево сбоку дороги теперь стоит? Давай проверим!
Смотрели мы, смотрели. Везде маленькие деревья. И только три больших. Облазили мы их, как могли. Но нет там дупла...
В ужасе мы поехали домой. Пашка едет, слёзы по лицу растирает:
- Саа-ань... Исчезнем мы с тобой! Не знаю, как, но в воздухе растворимся, наверное...
- Брось, ты, - говорю ему я, - ерунду молоть! Сейчас у бабушки спросим, что делать! Она мудрая, всё знает!
Явились мы домой, а дома уже все на ногах. Нас ищут. И влетело бы нам не по-детски, если бы и я хныкать с порога не начал.
- Что случилось?! - бросились к нам мама и бабушка.
- Бабуль! - начал Пашка. - Где же то дерево, в котором твои письма?
- Так нет его уже давно! - отвечает бабушка. - Сначала молния в него ударила, а потом и выкорчевали его, дорогу поравняли.
- Как нет его?! - в один голос ужаснулись мы и заревели ещё пуще прежнего.
- Да зачем оно вам? - папа и дедушка встряхнули нас за плечи и потащили умываться.
Когда мы успокоились, рассказали всё, как было.
- И, если письмо бабушке не отдать, то исчезнем мы с Саньком, как пить дать! - выразительно закончил Паша.
А родители наши только рассмеялись!
- Не так всё, глупенькие! - сказала, улыбаясь, бабушка. - Если бы несколько десятков лет назад мы с дедушкой вашим не переписывались, не родился бы ваш папа. А не было бы его, не родились бы и вы... Хотя, может где-то и родились, но не у нас. Вот и всё. Сейчас уже ничего не нужно делать. И не исчезнете вы никуда! Судьбу никто не менял, и она сложилась правильно. Просто бывает такое, когда один случай, произошедший много лет назад, сложил всё так, как есть сейчас!
Потом-то мы с Павликом всё поняли. Но не давала нам покоя уже другая мысль: раз те треугольные письма из найденной почты вовремя не дошли адресатам, значит, столько детей и не родилось?! Как же так? Значит, потерянные письма изменили судьбу десятков людей... Вот ведь как бывает!
Зерновая гора.
Однажды утром проснулись мы с Пашкой от гула машины. Первое, что мы увидели из окна - это большой грузовой "Зил", который стоял, наполовину заехав в наш двор. Со стороны водительской двери возле машины крутился "круглый" дядя в раздавленной кепке. Круглым мы его посчитали, потому что он был толстенький и с животом, как шарик.
Странный дядя, и кепка у него странная: будто он "Зилом" по ней и проехал. Лежала на макушке головы, козырёк почти плоский, и, вообще, кепка-лепёшка. А в кузове громадной машины стояли папа и дедушка и скидывали прямо на землю во дворе зерно. Выяснилось, что кузов не опрокидывался, потому папуля и дедуля делали эту, как выразилась бабушка, "собачью" работу. Почему "собачью" было не ясно, но мы представили, как собаки, если их посадить в кузов, быстро-быстро выгребают зерно передними лапами. И решили мы, что есть специально обученные собаки, которые занимаются подобной работой. Бывают собаки спасательные, а бывают "выгребательные".
К нашей великой печали, мама нас во двор не пустила, пока мы не умылись, не почистили зубы и не позавтракали. А к тому времени, как пропуск во двор мы получили, "собачью" работу уже выполнили. Но, выбежав из двери, и я, и Пашка, застыли на месте: огромная гора зерна была высотой до крыши летней кухни! Под лучами солнца она казалась золотой. Золото переливалось, ссыпалось тонкими струйками сверху вниз и манило нас к себе. Куры, которые обычно ходили, где им вздумается, сейчас были заперты в загоне, обнесённом сеткой. Они, видимо, тоже зерно считали золотым и с завистью поглядывали на эту гору из-за сетки, поворачивая головы то одной стороной, то другой, и часто мигая.
Взрослые ушли на поле, которое начиналось за ручьём, что был в конце нашего огорода. Осталась только бабушка, но и она зачем-то спустилась в подвал и на наше счастье там задержалась. Эх, как рванули мы с братом к зерновой горе, и давай её покорять!
Зерно походило на прохладный песок. Стоило нам на четвереньках ступить на него, как оно посыпалось ниже и словно начало растекаться по земле. Руки сразу же провалились по плечи в зерно, кололись и чесались. Шорты тоже набрали зернышек. Мы буксовали ногами, но вверх так и не смогли залезть. Только ямы в горе вырыли, да много зерна по земле разбросали. Так что, счастье наше закончилось, и не начавшись. К тому же, бабушка вернулась к нам, охнула и, схватив нас за руки, завела в дом и молча поставила по углам.
Мы стояли и дулись. Обидно. Во дворе гора золотая, а мы наказанные за что-то стоим. Даже хуже, чем курам, нам наказание досталось: им хоть смотреть через сетку на гору можно, а мы из углов вообще жизни не видим. Разочаровавшись в справедливости, мы уловили момент и решили сбежать в соседний сад.
Крадучись, на носочках прошагали, втянув головы в плечи, под окнами с другой стороны дома.
- Тихо... Босоножкою не зацепись! - шепчу я Пашке, пролезая через дырку в заборе.- А то, как в прошлый раз будет.
Паша на год младше меня и, конечно, ещё ничего не понимает во взрослых делах. Куда там ему! Хорошо, хоть сообразительный брат мне попался: ежели чего не знает, просто повторяет за мной. Нормального мне брата родители выбрали. Жаль только, малость неуклюжий. Вон, в прошлый раз, зацепился обувью за забор, когда в соседский сад лезли, и он прямо вниз головой в репейник. Крику было столько, что удивительно, как родители с огорода нас не услышали. Я думал, и соседи все сбегутся. Еле уговорил его не кричать! Потом ходил Пашка, как ёжик, пока я его не привёл в порядок. Волосы во все стороны торчали, колючки из волос тоже торчали. А когда я распутывал ему эти колючки из волос, он нет бы "спасибо" сказал, так ещё сидел и шипел на меня:
- Не тяни ты! Сашка! Не тяни! Лысым меня сделаешь в молодость лет!
Прошмыгнули мы мимо старого дома, на всякий случай, с опаской поглядывая на него. И, посовещавшись, влезли на ветвистую яблоню.
- Посмотри, Саш! - сказал Пашка, усевшись поудобнее на ветке и свесив ноги по обе стороны от неё. - Яблоня портится! Вся зелёная, а с этой стороны пожухла. Почему?
- И то верно! - задумался я и начал внимательно осматривать ствол.
Оказалось, дятел, который иногда будил нас по утрам, сделал дырку в ветке. И теперь там было потайное отверстие.
- Слушай, Паш! - мне пришла в голову гениальная мысль. - А ведь зерно совсем как золото! Правда?
-Правда! - кивнул он.
- Давай тогда хоть по горстке возьмём и спрячем его сюда! Будет у нас с тобой клад! Всё равно родители уберут скоро зерно со двора. А, если мы возьмём немного, никто и не заметит.
У него аж глаза загорелись и чуть с ветки, бедный, не свалился.
- Давай! - с готовностью Паша согласился.
Как мелкие воришки, вернулись мы во двор. Спрятавшись за бочкой, мы представляли, что бабушка, обнаружив наш побег, всплёскивает руками (опять непонятное взрослое выражение, "всплеснуть руками", воздух всплеснуть что ли?) и говорит:
- Вот негодники! Терпения на них не напасёшься!
И ничего мы не негодники, а очень даже годники. Сначала я родился, а через год - Пашка. Странно, что бабуля не знает этого. И хихикая, мы думали, как она складывает терпение в баночки и пытается запастись им на зиму. Я считал, что терпение жидкое и синее, а Паша верил, что оно жёлтое и тягучее. Но оба его ни разу не видели. Хотя, бывало, взрослые пили успокоительное. Вероятно, это как-то связано с терпением. Такие капли, "успокоительное", они хранили в холодильнике, и нам было строго запрещено к этому приближаться.
Убедившись, что со всех сторон никого нет, мы бегом рванули к зерновой горе и набили вымышленным золотом карманы. Затаив дыхание, мы вновь потопали в заброшенный сад. Ох, как неудобно было с полными карманами взбираться на яблоню! По очереди мы ссыпали содержимое карманов в потайное дупло и с гордостью спустились вниз.
С довольными ухмылками мы пошли обратно к дырке в заборе. Но наши ухмылки вмиг стёрлись, так как у забора, подбоченившись стояла бабушка. Грозность её взгляда говорила сама за себя. Мне даже захотелось, как зерно рассыпаться и распластаться на земле.
- Ишь, партизаны! - возмутилась бабуля.- Ушли, вроде как, незамеченные! А что зерно дорожкой просыпано через двор до самого забора - это ничего!
Я руки в карман сую, а у меня, оказывается в правом кармане маленькая дыра. Незадача-то какая! Пока я шёл, зерно потихонечку и сыпалось... Эх! Была - ни была! Опустили мы с братом головы и пошли по углам в дом наказание двойное выстаивать. Что за жизнь такая?
Но, не смотря на случившуюся печаль, на душе было тепло: у нас есть клад! Кто ж знал, что через время этот клад сначала пустит зелёные тоненькие побеги, а потом снизу покроется плесенью и засохнет. Не золото, а несуразица какая-то! Хорошо хоть другим людям зерно большую пользу приносит!
По колено в ромашках.
Очень мы любили с папой ездить вокруг деревни. Даже просто так. Не на рыбалку. А, например, когда он едет куда-то по делам, берёт нас с собой, а на обратном пути останавливается в каком-нибудь месте и рассказывает нам интересные истории.
Однажды остановился он у камышей. Взял нас за руки и повёл по дорожке среди них.
- Раньше, - начал рассказ папа, - когда я был маленький, эта речка весной разливалась до самой деревни. Плохо тогда было это с одной стороны. Затапливало дорогу, подвалы в домах. А с другой стороны, когда начинала вода сходить, в канавах оставалось много рыбы. И мы с соседской детворой брали авоськи, натягивали сапоги, плащи и с утра до вечера эти несколько дней собирали рыбу. Потом взрослые её жарили, засаливали, варили уху и даже заготавливали на зиму. Так что, бывала и от нас польза. И вот, грязные по самые уши, мы плескались в лужах. Насобирав по авоське рыбы, мы устали. Смотрим, а недалеко от канавы лежит брёвнышко, немного мокрое, но нам-то что? Мы, деловые, и уселись на него. А оно как вильнёт хвостом, да так, что мы все кубарем с него скатились! Оказалось, что это - огромный сом! Заплыл он в канаву при разливе реки, а, когда вода сошла, не успел выплыть. Вот и лежит в почти высохшей луже. Обессилил, потому и не шевелился. Но, конечно, не выдержал такой наглости, в виде усевшихся на него ребятишек.
- Ничего себе! - удивились мы с Пашкой. - Обманываешь ты, папа! Не бывает таких больших рыб.
- Нет, сыночки, бывают. Не знаю, правда, остались ли сейчас, но в те времена двух и трёхметровые сомы в наших реках водились.
- И что дальше было? - спросил я, с нетерпением дёргая папу за рукав.
- Что дальше... - эхом повторил папа. - А дальше помчались мы по домам, рассказали родителям. И дедушка ваш взял у одного соседа кобылу, у другого телегу и поехал с третьим соседом за сомом. Хотели они его поднять в телегу, де не тут-то было! Как махнёт сом хвостом, и душа холодеет! Тяжёлый! Сильный! Подумали они, подумали.... И решили! Раз сом не идёт в телегу, значит, пойдёт он за телегой.
- Вот дела! - воскликнул Павлик.
- Ага, - продолжает папа. - Подложили они мешок большой под него, обвязали верёвкой вокруг жабр, привязали к телеге и поехали потихоньку! Потом поделили его поровну между соседями.
А мы шли за папой среди камышей и никак не могли поверить.
- Вот, смотрите, что теперь от той широкой реки осталось, - с сожалением сказал он.
Глянули мы и даже слегка расстроились: высыхает речка, остался только ручей от неё, густо заросший камышом. А вдоль него мостик деревянный, расшатанный, подгнивший, что идёшь по нему над кромкой воды и не поймёшь, то ли коленки трясутся от страха провалиться, то ли он так трясётся от страха, что сломается. Мы-то плавать умеем, но воды в реке мало, а ила много. Провалишься и застрянешь. Но всё равно очень уж нам нравилось с папой по разным загадочным местам ходить.
Ещё мы останавливались в другой день у резной избы на краю деревни. Сейчас там никто не живёт. Папа говорит, вымирает деревня. А раньше, по рассказу папы, там жил дядя, который деревянные игрушки делал. Мы посмотрели на его дом, и он нам и сам показался словно игрушечным. Ставенки резные. Крыша фигуристая, перила красивые. Как маленький цветной замок! Жаль, что краска облупилась давно, дерево всё потрескалось. Сказочные люди должны были жить в таком домике.
- Хоть я вас и ругаю иногда за ваши шалости, - начал папа, - но я и сам в детстве с ребятами баловался.
Он хитро нам подмигнул и подошёл к окну, которое выходило на улицу.
- Видите, - говорит он, - над окном резные фигурки похожи на крючки.
- Да! - ответили мы в один голос.
- Вот и нашли мы с ребятами им применение! - улыбнулся папа.
И я, и Пашка уже тоже улыбались в предвкушении того, что сейчас узнаем папину тайну.
- Пугали мы тётю Шуру, это жена дяди-мастера, - уточнил папа. - Брали картофелину, обвязывали её леской и цепляли леску к одному из крючков так, чтобы незаметно было. Прятались за забором и протягивали леску к себе. Дёрг, дёрг леску! А картофелина в окно: стук-стук! Тётя Шура выглядывает - нет никого. Только скроется она за занавеску, а мы опять. Стук-стук! Конечно, потом нас разоблачили... Но всё равно весело было!
Как-то раз привёз нас папа на ромашковое поле. Рассказал, что это - лечебное растение, его сушат и делают отвары из него. Потом горло полощут, если заболит, и многое другое лечат. Такое дело мы не любили, а потому не слушали и просто бегали по полю. Бежим! По колено в ромашках! Мошки в лицо летят! А нам хоть бы что! Разве можно не любить это тёплое солнце?! Этот простор, этот воздух! Эти запахи полевых трав! Бегу и понимаю: как же хорошо быть ребёнком! Ведь впереди ещё столько всего интересного, неизведанного, неразгаданного... Впереди столько всего!