Аннотация: Классическая фэнтези. Которая совсем не классическая и не совсем даже фэнтези.
'Пощады! Пощады, о великий король, пощады!' Желто-зеленый ком подкатился под ноги принцу из резко распахнувшейся двери зала совета. Разгневанный сюзерен стоял у порога.
-Стража! Взять его!
В полумраке низкого коридора стояли по обеим сторонам двери неподвижно алебардисты, уставившись на кончик носа, испуганно выпучив глаза, не решаясь оставить пост.
-Ну! - прикрикнул король.
Алебардисты сильнее вытянулись, выпятив железную грудь. Один наконец не выдержал и, перехватив древко алебарды ниже, двинулся к карлику, звеня железными башмаками.
-Пощады! - завопил пронзительно шут и вспрыгнул принцу на грудь. Колпак его, звякнув, свалился на пол. Принц почувствовал твердое в складках камзола и отшвырнул карлика. Но тщедушный человечек цепко держал юношу за воротник.
-Спрячь, но не читай, страшная книга, - прошептал дико карлик. Принц с отвращением разглядел глубокие морщины, грязную корку на носу, гноящийся красный глаз, кривую, словно переломленную, бровь, кровоточащую тощую губу, гнилой зуб, вдохнул смрад дыхания и впитал черную ненависть из бешеного взгляда, которого словно и не было, а были два огромных зрачка, две дыры в пропасть, бездну, сочащую ненависть, ненависть:
Лицо отскочило: стражник железной рукой снял шута за шиворот, и тонкие ноги в желто-зеленых трико заболтали над полом острыми носами башмаков. Но нить из глаз карлика тянулась в душу юноши, и круглый гладкий страх заполз в живот, переворачиваясь там:
В зале совета принц сел на место по правую руку отца, всмотрелся в присутствующих. С удивлением отметил среди тяжущихся старого генерала Олвира, бывшего наставника в мастерстве битвы. Тяжелое лицо покрывали красные пятна, губы сжались в линию, грудь под резным панцирем ходила ходуном. После смерти сына старик резко сдал. Напротив генерала стоял, сутулясь, казначей, светлые волосы закрывали глаза, длинный нос двигался, тонкие пальцы в бархатных рукавах шевелились, как змеи.
Какие претензии могут быть у генерала к казначею?
-Шуту нет веры, он не может быть свидетелем, после того как его уличили в воровстве. Взываю к твоему милосердию, государь! - продолжил казначей.
Король сидел мрачный, не поднимая глаз, прятал замерзшие пальцы в широкие рукава мантии.
-Никому нельзя верить, - прошептал он, вздрагивая.
-Что случилось, отец? - не выдержал Ролан напряженного молчания, установившегося в зале.
-Олвир обвиняет Мелвилла в том, что Мелвилл отравил его сына, - произносил король, с трудом справляясь с дрожью. Государя опять одолевал панический страх заговора. - И призывает в свидетели нашего шута. Казначей отрицает вину и обвиняет, в свою очередь, шута в краже золотой цепочки. Цепочка только что была найдена у карлика в кармане.
Принц замолчал, задумавшись.
-Сын, займись этим делом, - вдруг возвысил голос король. И прошептал горячо на ухо принцу: - Никому нельзя верить: Никому:
- Под домашний арест обоих! - крикнул король и махнул рукой. - Все вон!
Вернувшись в комнату, принц задумался. Вытащил то, что сунул ему шут, посмотрел. Что за книга? Почему страшная? 'Я ничего не боюсь, если же что-то вызывает мой страх, я должен победить это', - подумал Ролан. Взял, пролистал книжку и отложил. 'Это дневник. Чей? Не шута ли? Нет, дневник читать не буду, не пристало рыцарской чести лезть в чужие дела. Хотя я уже влез. Удружил отец: я, рыцарь, буду копаться в грязном белье казначея! Не говоря о том, что низкие записки не должны марать взгляда наследника престола. Да и когда буду этим заниматься? Совсем нет времени! Сейчас тренировка, ее нельзя отменить, ни даже сократить, иначе потеряю форму, что не пристало рыцарю. В мастерстве владения телом нельзя стоять на месте - промедление есть шаг назад, а то и два. Затем у меня смотр второго отряда, посвящение в рыцари юных дворян, после того - пир: Когда разговоры разговаривать? Дело надо делать, а отец предлагает заняться ерундой. Впрочем, с королем не поспоришь'.
Принц закинул плотный переплет за изголовье кровати и вышел из покоев:
Король почтил вниманием пиршество в честь новопосвященных рыцарей. Поздравив каждого лично, владыка сел на место и сквозь гудение труб, пение трубадуров и приветственные крики гостей, велел сыну:
-Хватит развлекаться, наконец, займись делом.
Принц, успевший только пригубить, голодный, встал:
-Слушаюсь, отец и король мой.
Король кивнул, улыбаясь гостям.
В коридоре принц позволил гневу вырваться.
-Я уже не ребенок! - и он ударил кулаком по стене. Известняк с шорохом осыпался из-под перчатки.
Когда принц спустился к казармам, уже стемнело, и огонь факелов, приплясывая, чадил от сквозняка. Пройдя коридором, наследник постучался в покои генерала.
Никто не откликнулся, и принц уже хотел войти, как дверь распахнулась. Молодой человек отшатнулся. Олвир смотрел на посетителя мутным, красным взором, держась за дверь и покачиваясь с нею. Одежда генерала, руки, небритое лицо были измятыми, грязными, от старика разило водкой, потом и мочой.
-Генерал Олвир:
-Что вам надо? - старик еле ворочал языком.
-Вы узнаете меня, генерал? - на всякий случай спросил принц, стараясь не морщиться. Его охватило отвращение. Старый вояка, лучший боец на коротких мечах, первый учитель принца, боевой товарищ, с которым пройдено не одно сражение, всегда подтянутый и тщательно выбритый, спокойный и уверенный в себе, всегда пример силы и чести для юного наследника - он ли это? Неужели вид смерти способен настолько изменить человека?
-Вы: принц, - прохрипел генерал. - Кажется:
-мне надо поговорить с вами, генерал Олвир, - решительно заговорил молодой человек, не привыкший отступать. К тому же он надеялся успеть на пир и поужинать. - Давайте войдем.
Старик, словно по волшебству обросший за день морщинами, смотрел мутно, без понимания. Тогда принц, отстранив генерала с прохода, ступил в комнату.
Скромная солдатская постель была смята и запачкана, на столе стояли бутылки, кувшины, стаканы, в лужах плавали окурки, корки и осколки, ночной горшок рядом с кроватью издавал резкое амбрэ. Принц распахнул ставни, и в загаженную комнату ворвался ночной прохладный ветер. Стало легче дышать.
-Садитесь, генерал, - сказал принц и сел сам, подвинув кресло ближе к окну. Снизу доносились веселые крики солдат. Ребята жгли костер прямо во дворе, и в комнату затягивало дымчатый запах жарившегося мяса. Вспомнив об ужине, молодой человек потянул носом - и закашлялся, вдохнув полной мерой вонь генерала, который сумел отклеиться от двери и плюхнулся на скамью рядом с молодым господином.
-Генерал, расскажите все, что вам известно. Почему именно господина казначея вы обвиняете? У вас есть доказательства?
Некоторое время старый солдат смотрел на принца, осмысляя вопросы.
-Мой сын: - начал он хрипло - и вдруг губы его дрогнули, набухая, генерал заморгал часто, и красные опухшие глаза наполнились слезами. - Он умер:
Принц вскочил, не в силах смотреть на всхлипывающего солдата.
-Возьмите себя в руки, генерал! - прикрикнул он. - Вспоминайте!
-Он умер: - икнул старик. - Погиб как подлец и предатель:
-Ближе к делу. При чем здесь казначей? Зачем было ему травить Олвира-младшего? Будущего зятя?
-Этот плебейк!, - генерала одолела икота, - возомник!л о себе, ик! Что сын заслужик!нного во-ик!-на не достоик!н его дочер-ик!:
-Хватит же, - поморщился принц, отворачиваясь. - Травить зачем? Оливия две недели как почила, бедняжка, и ваши счеты закончились.
-Я знаюк!, Олвир пошек!л к немук!, он узнал, чтоик!-то о смертик! невестык! И не вышел, - здесь взгляд старика немного прояснился, он даже перестал икать. - Его нашли в коридоре около казарм, - зашептал он горячо, наклоняясь к принцу, и принц вдыхал генеральские ароматы, совершая усилие, чтобы не отвернуться. - он словно бежал, губы его еще шевелились: он хотел сказать что-то, говорил, говорил, но никто не мог ничего разобрать: Спазм в горле: он задыхался: кажется, он узнал меня, он протянул мне руку: - седая бритая голова затряслась, и речь генерала заглохла, стала невнятной, похожей больше на бульканье. Принцу удалось только разобрать про какие-то бумаги, кажется, завещание. Отвращение пересилило застарелое уважение к бывшему учителю, и молодой человек быстро покинул пьяного.
Покои казначея находились рядом, надо было только пройти по галерее между казармами и южной башней и подняться на один пролет. На открытой галерее принц задержался, вдыхая свежий воздух, приводя в порядок мысли, спутавшиеся после вонючего помещения. Легкое головокружение исчезло, вернулся аппетит.
Казначей был любезен и холодноват. Принц не заметил некоторую сдержанность пожилого хранителя казны, и паузы перед ответами приписал волнению. Хотя на самом деле Мелвилл до сих пор не определился со своей линией, и играл, можно сказать. Импровизацию, что отнюдь не входило в его modus vivendi. Тщательное планирование, просчет на много ходов вперед - вот его кредо. Жизнь - не головоломка, а шахматная партия, любил повторять казначей.
Теперь обстоятельства изменились. Если раньше Мелвилл имел информацию из первых рук, уст, как хотите, всегда мог побеседовать с королем и уже тогда составлять планы, играть, тая тяжелую артиллерию - королевское согласие, - то сегодня он был предоставлен сам себе. Что это, шах или всего лишь он потерял крупную фигуру, но партия не проиграна? Раньше принц не принимал участия в делах государства и в интригах дворца, какой фигурой стал он теперь? Почему он появился на поле? На чьей стороне играет? Как много от него надо скрывать или, наоборот, сколько ему можно рассказать?
-Садитесь, Мелвилл, - сказал принц, выбрав место себе около стола: его привлекли искусно выточенные из слоновой кости и черного дерева шахматные фигурки на доске. Партия близилась к концу, судя по малому количеству участников.
-Вам нравятся эти шахматы, выше высочество? - спросил казначей, подходя.
-Забавные, - был вынужден признать принц, не ожидавший вопроса.
-Разрешите подарить их вам, - склонился казначей в поклоне, и длинные волосы закрыли ему лицо.
-Нет-нет, - принц оторвался от созерцания доски и выпрямился, напустив на себя деловой вид. - Я не играю.
Казначей прикусил губу.
-Я вас слушаю, ваше высочество.
Чувствуя, что не он ведет разговор, принц нахмурился.
-Сядьте же.
Казначей уловил недовольство в монаршем тоне и тут же сел, не прекословя.
-Расскажите в подробностях, что произошло между вами и молодым Олвиром в день его смерти. Вы были последний, кто его видел живым.
Здесь казначей хорошо подготовился. Он сморщил нос и губы, у него задрожал подбородок, в уголках глаз появились слезы. Принц скривился. Второй раз за день он видит, как плачут мужчины! Отвратительное зрелище.
-Ваше высочество: Вы же понимаете: Оливия: Мы говорили о ней, - казначей всхлипнул от усердия и волнения: он все же говорил правду. - Молодой человек приносил мне соболезнования:
-Через неделю после похорон?
-Да: До того времени он потерял дар речи:
-Неправда, я разговаривал с молодым Олвиром накануне его смерти, - нахмурился принц.
-Образно выражаясь, только образно выражаясь! - воскликнул казначей, смахивая слезу. - Печаль мешала ему говорить о погибшей возлюбленной, об остальном он очень хорошо мог говорить!
Принц помолчал, озирая комнату. Тяжелые гобелены не закрывали сырых стен, под потолком видны были разводы копоти; обстановка в красно-желтых тонах возбуждала и тревожила.
-Генерал Олвир сказал, что его сын пошел к вам, потому что узнал что-то о смерти вашей дочери, и не вышел.
-Как это не вышел? - удивился казначей. - Вышел своими ногами! Юношу нашли около казарм, вы не запамятовали?
-Ах да, - вспомнил принц. - Что же получается, генерал солгал?
-Старый генерал не мог солгать, - заверил наследника Мелвилл. - Честнейший солдат, почти настоящий рыцарь, если б не происхождение, давно бы был сеньором. Скорее, он просто немного: того: повредился умом с горя.
Вспомнив комнату генерала, принц подумал, что это может быть правдой. Чтобы Олвир так расквасился от смерти сына? Да он видел тысячи и тысячи смертей!
-А позвольте узнать, ваше высочество, - продолжил казначей мягко, - генерал говорил что-нибудь о том, что именно узнал достойный молодой человек о кончине несчастной Оливии? Что-нибудь про доказательства, улики, факты?..
-Нет, ничего, - покачал головой принц. - Генерал пьян, и его бормотание невозможно понять. Какие-то бумаги: нет, ничего.
-Какие бумаги? - насторожился казначей.
-И вообще, здесь вопросы задаю я. Так вы признаете, что отравили молодого Олвира?
-Что вы, ваше высочество, зачем мне травить прекрасного молодого человека, бывшего, можно сказать, зятя, почти родню, да еще когда он пришел с важными для моего исстрадавшегося отцовского сердца вестями! Он начал было что-то говорить, но вдруг замолчал, уставился на меня выпученными глазами, схватился за горло и выбежал из комнаты, я клянусь вам, так все и было.
Казначей не соврал, он только умолчал о некоторых подробностях вчерашнего свидания.
-А генерал утверждает, что шут видел, как вы травили беднягу, - вспомнил молодой человек.
-И вы верите шуту? - с легким укором произнес казначей, стараясь, однако, не переиграть. - Разве можно верить тому, кто сегодня только совершил кражу, да еще и нагло отрицал свою вину?
-Хорошо, - сказал принц, поднимаясь, ибо почувствовал, что дальше с ужином тянуть нельзя.
Казначей, кланяясь все ниже, провожал молодого господина до выхода.
-Так я могу выходить? - спросил он, распахивая перед будущим королем двери.
-Нет, конечно, король обо всем распорядится.
Казначей растерялся. Ему необходимо было выйти! Поиски в комнате шута ничего не дали. Значит, этот поганец успел перепрятать свой дневник, но куда? Придется пускать на поиски слугу, но вдруг тот заглянет и прочитает?.. Нет-нет, надо использовать малейший шанс!
-Ваше высочество, будьте столь любезны ответить мне на один-единственный вопрос, - проныл казначей в спину спешащего прочь принца.
-Что еще? - обернулся тут.
-Нижайше прошу прощения за то, что вынужден беспокоить вас своим вопросом, но вы же видите, я не в состоянии справиться сам, ибо вынужден находиться безвыходно в своих покоях: Небольшая черная книжечка в черном кожаном переплете, без украшений, без уголков, простейшая такая: Молитвенник, подаренный матушкой, дорог как память, куда-то запропастился: Ваше высочество не встречали его в чьих-нибудь покоях?..
От взгляда казначея не укрылось легкое замешательство молодого человека.
-Черная книжечка? - повторил принц, плохо соображая от голода. - Нет, не встречал.
И быстро ушел, думая об оленях, начиненных сочными хрустящими жаворонками, о пирогах и большом кубке вина.
'Врет, - заключил казначей. - Или видел, или даже заглядывал. Значит, кое-что он знает. И значит, можно сказать кое-что. Принц к шуту вроде не привязан, как король, значит, есть надежда перетащить его на свою сторону. В крайнем случае, пообещать заговор. Или даже составить:' - старик размечтался. Но затем сплюнул и вернулся к прерванной партии. 'Нельзя расслабляться ни на миг'.
Длинный, длинный был стол, чего уж там! (описание слямзить в Айвенго) Король уже покинул пиршество. Принц только обрадовался, что не потребуется тут же докладывать, тем более что он все равно ничего не понял, и накинулся на кушанья. Пока он насыщался, его чествовали трубадуры, как и всех присутствующих рыцарей; веселье было в разгаре.
Камера шута была сухой. На каменном возвышении лежал казавшийся огромным соломенный тюфяк, перед ним на столике стоял кувшин с водой, корзина с хлебом, сыром, тарелка с яблоками и колода карт Таро. Карлик, горбун, уродец - шут сосредоточенно разглядывал расклад, бормоча по нос.
-Откроет - не откроет: практика показывает, среди рыцарства честь нынче не в чести: как сказал один поэт: Никому нельзя доверять: Висельник: Ну что ж, выкрутимся: Но как он успел, неблагодарный: Думает, раз казначей, так все можно? Нет, погоди, не тебе смеяться надо мной. Умишком не вышел! Обошел ты меня, да я тоже знаю обходные пути: Однако как я опоздал? Нет, я не опоздал, но дядюшка Мелвилл сумел сделать ход: Неужели судьба более не благоволит мне? Мне, которого вместо наружности она одарила умом, талантами и удачливостью: Фортуна отвернулась от своего любимца и баловня? Что говорят карты?
Послышался стук отодвигаемого засова, и в темницу вошел король. Сощурившись, он вглядывался в желтые пятна света единственного факела.
-Здесь я, - буркнул шут, не слезая с тюфяка. - Присаживайся, братец.
-Ты прости, что я задержался, дела, сам знаешь, произнес король и подсел к шуту. - Можно сюда сесть?
-Если найдешь другое седалище, садись туда, я тебе не указ, - сердито сказал горбун.
Король огляделся и фыркнул.
-Ладно, братец, давай серьезно, - не радовался шут.
-Я за тем и пришел, - согласился владыка. - Я поручил дело принцу, чтобы никто не счел, что я пристрастен в суде. Но прежде чем выслушать, что он узнает, я должен знать правду. Признайся, крал цепочку Мелвилла?
Горбун оставил карты и посмотрел королю в глаза.
-Клянусь, что не брал цепочки.
-Хорошо, - произнес король устало. - Я рад. Ибо кому и верить, как не тебе?
Уродец подобрался, взял карты, зашелестел ими.
-Наследнику, к примеру, - бросил он.
-Принц прост, он только воин, ум у него не государственный:
-Ничего, братец, тебе показалось, - горбун оторвался от расклада и посмотрел на мужчину.
Король промолчал, но шут отметил с хищной радостью, что мнительный государь затаил нужную мысль. Возможно, в свое время она даст нужные всходы. Быть может, даже скоро. И пригодится. А нет - что ж, пусть будет, зачем владыке любить кого-нибудь, кроме него, его братца?
-Братец, - словно вспомнив, проговорил карлик. - принц простодушен, прям и честен, - в глубине монаршьего взгляда мелькнуло рожденное только что подозрение, - его ничего не стоит обмануть, а ты должен соблюсти закон, ибо честь для тебя превыше всего.
-Да, и что?
-Боюсь я, что хитроумный казначей, если уж решил извести меня, не остановится перед клеветой. Позволь мне выходить тайком из темницы, и я помогу принцу доказать мою невинность. Прослежу за ним:
-Зачем? - на венценосном лице проступало более явственно подозрение, и мнительность его явно уже начала необходимую работу. Пара штрихов - и можно считать, что козырь в рукаве.
-Зачем? - удивился шут. - Я хотел сказать, прослежу, чтобы никто не причинил вреда наследнику. Ведь каждый здесь так и норовит навредить будущему монарху: Никому нельзя верить!
Король нахмурился.
-Я распоряжусь, чтобы тебя выпускали в любое время. Только помни, что завтра утром принц придет с тобой разговаривать. Будь с ним таким же откровенным, как со мной. Расскажи ему всю правду. Затем я сам с ним побеседую, и скоро все закончится. Потерпи, братец.
Монарх вышел, бормоча сердито:
-Никому нельзя верить, никому: Увеличить стражу перед опочивальней: Казначея казнить: Нет, нельзя, он единственный, кто хорошо считает, а жаль! Как надоели мне его скользкие глазки: Я уже себе не верю, кажется:
Когда наследник, поддерживаемый слугами, добрел до своих покоев, стояла глубокая ночь. Голова гудела, хотя сознание не замутнело. Чтобы снять неприятные ощущения, принц раскрыл ставни. Холодный ветер вцепился в лицо, освежив разгоряченные щеки. В первый момент молодой человек зажмурился, но затем, щурясь, всмотрелся в ночь. Горизонт причудливо изгибался, приподнятый спинами гор, и снега там отсвечивали гладким прозрачным светом, в чашке озера лежали звезды. 'Все спят, а я делаю дело, - с удовлетворением подумал принц. - Как часовой на страже'.
Он прошел к постели, пошарил в изголовье. Вот она, черная книжечка в кожаном переплете, простая, без украшений. Зачем казначею дневник шута? Принц позвал из передней комнаты слугу, велел подкинуть дров в камин и никого не пускать, дождался, когда слуга выполнит приказание, сел за стол и открыл твердую обложку. 'На войне приходится делать обходные маневры, брать языка, засылать самому: и все это к вящей славе рыцаря, ибо для победы'.
':Опыты показали следующее: в брюхе человека кишок метров двенадцать, точнее измерить не удалось, при извлечении часть осталась внутри подопытного. Почему не принято гадать на человеческих внутренностях? Чем они хуже куриных потрохов?
:Она сегодня заметила меня. Да-да, я ясно видел: она остановила на мне светлый взгляд и даже улыбнулась. До вечера я был счастлив. Сейчас, ночью, меня одолевает желание и сомнение. Она улыбается мне не первый раз, но мне ли она улыбается? Скорее всего, ее веселят мои шутки, или мой нелепый наряд, или горб. Конечно, это так, почему я сразу не понял? Я был ослеплен ее красотой, небесной чистотой, я думал, она ангел: А она просто женщина, земная, обычная, и нежность ее кожи - результат мазей, и дивный запах ее - духи, духи из тех, что и я порой приготовляю в своей лаборатории. Когда же, наконец, добьюсь я, чтобы свинец в тигле моем превратился в золото? Братец глупец, поторапливает, одержимый страхом заговоров, жаждет золотом купить верность, хотя первый же в нее не верит. Но разве настоящий мудрец не полон терпения?
:Еще раз перечитать 'О п. в.', еще Н.Ф. Может ли быть, что я неправильно толкую знаки? Или до меня толковали их неправильно? Мне кажется, что годы я хожу по кругу, повторяя ошибки предшественников.
:На балу я развлекал дам, но они не оценили шуток, обозвали грубияном. Она смотрела на меня с состраданием! Сердце мое рвалось к ней: но я должен был скалиться и скакать: Да, я шут, так что же? Поистине, нет Бога! Ибо нельзя так издеваться над любимыми.
:Меня одолевают неведомые ранее мысли и чувства. Я словно сгораю. Нет, неверное слово, я словно разрываем на части: Нет, и это все неверно. Я мог найти нужное, самое точно слово, когда делал опыты, разрезал тела людей и животных, записывал результаты, когда наблюдал светила и выводил гороскопы, когда пел песни, смеялся и шутил, издевался над невеждами рыцарями и их пустоголовыми слугами. Почему сейчас меня тянет на пошлые, затасканные строки? Прочь, наваждение, я шут, я горбун и калека, мое дело - проникать в тайны мироздания, изучать человека, а любовь - одна морковь, пусть гниет в кухнях, где только ей и место. Амор - не бог, а бессильный и нарисованный херувим.
:Я - колдун, алхимик, астролог. И никакая казарменная шлюха не смеет мне указывать, пусть в ней хоть два метра. Самое ей место во рву, пусть улыбается вечно, в две улыбки, лицом и горлом.
:Служанка, которой я помог выкинуть дитя, когда она понесла от кого-то из стражников, согласилась помочь мне. Правда, пришлось пригрозить порчей. Сегодня я подмешал в ее вино любовное зелье.
:Никакого результата. Почему, что произошло? Ведьма дала не тот рецепт? Я перепутал что-то при изготовлении? Но нет, точности моих весов позавидовал бы любой аптекарь. Или у знатных дам другая химия? Поистине, неисчислимы загадки божьего мира! Или голубая кровь виновата? Поговаривали когда-то, что она плод королевских шалостей. Однако видел я кровь королей, обычная, как у последнего крестьянина. В чем дело?
:Я словно схожу с ума, надеясь на взаимность. Это безумие. И я должен покончить с ним. Я человек ума, и мне под силу справиться с болезненной, ненормальной страстью. С этого мига - ни единой мысли о ней'.
Далее пошли описания алхимических опытов, и принц скоро утомился их читать, и отложил дневник. Посмотрел в мерцающие рыжим черные угли, снял пальцами ниточки воска. Что нужно было казначею? Эти опыты? Зачем? У него свободный доступ к казне, эфемерное золото его вряд ли интересует. Молодой человек покрутил черную книжицу так и так, оглядел снаружи, нет ли каких признаков тайника? Нет, нигде ничего не выпирает, даже, кажется, страниц в середине не хватает:
Принц бросил в досаде книжку на стол, и она раскрылась на оборванных страницах. Корешки щерились, как зазубренное лезвие.
':Молодой Олвир прочел мои записки и даже вырвал несколько страниц, за что был наказан мною. Он узнал, что я сделал с Оливией, и побежал к Мелвиллу. Что ж, он получил по заслугам. Не каждый, кто рожден в замке, умрет в битве! Те, что преступили свои же законы, умрет как последний пес. Разве честь не предписывает не читать чужих писем? Впрочем, что я прикрываюсь чужой честью? Мне она ни к чему, у меня есть острый ум, который мое оружие, и я всегда буду в выигрыше, ибо побеждает не сила, а разум. Я едва успел втолковать Мелвиллу, что Олвир-младший узнал о поддельных письмах и расстроенном браке и сейчас будет убивать его. Что ж, господин казначей тоже умный человек, раз держит при себе пузырек с ядом. Надо иметь его в виду. Юнец успел рассказать Мелвиллу что-то. Что стоило мне подкрасться ближе! Я не расслышал, а ведь это может быть очень важно! Как бы Мелвилл не догадался, почему его дочь покончила с собой! Он сильный противник, и хотя в глазах короля он мне не повредит, а вот заколоть из-за угла - думаю, в его стиле. Значит, надо его подставить. Как? К примеру, рассказать старому Олвиру, как именно сдох его отпрыск. Пожалуй, так и сделаю. Сей же час поспешу к старику, этот прирожденный и прожженный интриган, плут, ловкач, вор, быть может, вовсе не испытывает ко мне благодарности за помощь в деликатном деле. Ему, плебею, не свойственно понятие чести. Что ж, и мне'.
Это была последняя запись. Принц сидел, глядя в желтые листы. Угли в камине посерели, все свечи, кроме одной, догорели, а последняя дергалась на фитиле, срываясь и вновь возникая. В открытое окно вливается мертвый лунный свет, от шелеста теней стены дрожат, пробирается сквозняк и тянет промозглые пальцы к горлу:
Принц вскочил и огляделся. Привидится же! Это не профиль шута, а только тень полога, и скрип шагов, и блеск клинка - все показалось.
-Эй, там! - крикнул молодой человек, поднимая остаток свечи. - Ко мне!
Пришел заспанный слуга, зажег свечи, раздул огонь, раздел хозяина.
-Проверь, нет ли здесь крыс, - приказал принц, поеживаясь под холодным одеялом. - Затем закрой дверь и спи под нею, чтобы ни одна живая душа не могла миновать тебя!
И долго лежал, всматриваясь в темноту по углам.
Утром, повинуясь воле отца и монарха, принц направился в тюрьму. По стенам каменных сырых коридоров пробегали прозрачные сизые тени, сумерки застаивались под низкими сводами, иногда шмыгали, шурша длинными хвостами, крысы. Дряхлая кладка дрожала, от свиста сквозняка сыпались песчинки т скрипели под сапогами.
'Рыцарь не бежит от опасностей' - говорил молодой человек, сжимая кинжал на поясе. Перед глазами тянулась веревка кишок и сквозь них мелькало белое в синих пятнах лицо младшего Олвира. Легко встретить лицом к лицу врага, но как быть, когда враг не виден и действует исподтишка? Впрочем, и это лучше, чем просто страх - страх неизвестно чего, гладкий, круглый, который лежит в животе, подступая к легким, мешая вдохнуть полной грудью, расправить плечи, поднять взгляд: Выходит, проклятый горбун сначала каким-то образом расстроил помолвку Оливии и младшего Олвира, затем добился, чтобы казначей отравил юношу, затем, чтобы обезопасить себя от возможной неблагодарности сановника, оговорил его перед генералом: Вернее, рассказал правду, но умолчал о своей роли в преступлении: Затем утащил цепочку у казначея: Зачем?
Перед дверью в камеру обвиняемого принц остановился, собрался с силами, попробовал задавить скользкое, сидящее внутри; то сжалось, но не ушло, став тяжелее. 'Он шут. Плебей, потеха для толпы'.
Мелькнула короткая остроносая тень, и принц, вздрогнул, дернул головой.
-Уже открываю, ваше высочество, - прошамкал дряхлый стражник, гремя ключами на поясе. Снял замок, поднял со стуком засов, чуть не уронив, и раскрыл перед его высочеством дверь в темноту.
Принц задержался на пороге, приучая глаза к тусклому свету единственного факела.
-Чего не изволите проходить, ваше высочество? - раздался из тьмы голос шута. - Брезгуете убогостью нашей?
Чтобы не дать заподозрить себя в страхе, принц шагнул вперед и заставил себя заговорить спокойно, без дрожи.
-Генерал утверждает, что ты свидетель гибели молодого Олвира. Расскажи подробно, как было дело.
-Присаживайтесь, племянничек!
-Благодарствуй, я постою.
Принц выпрямился. Расправил плечи, раздвинул ноги, распределив вес равномерно, одну руку положил на рукоять кинжала, взгляд направил на стену за допрашиваемым. Шут усмехался зло, глядя на следователя. 'Еще один носитель чести! Жалко братца, да только слишком много знает этот юнец:'. При каждом движении шута тюфяк скрипел.
-Я сидел у дядюшки Мелвилла в кабинете, мы играли в шахматы. И вот слышится грохот за дверью, звон стали, короче - звуки битвы. Дядюшка бледнеет, синеет, зеленеет, интересуется: что за шум среди сера дня? И тут слышит из-за двери: 'Убью гада!'. Дядюшка, словно чувствуя вину за собой, совсем с лица спадает, чуть в обморок не падает, из пояса вынимает пузырек махонький да и булькает целиком в бокал, между прочим, прекраснейшего вина, которое я только что, можно сказать, со смаком пригубил. И что ж вы думаете, вашество? Только влетел молодой Олвир - это он бушевал за дверью, - только, повторяю, влетел, - как наш душка Мелвилл, любимый дядюшка, вокруг него вертится, чего-то лопочет, вроде даже прощения просит, бокал сует вьюноше в самые усы и демонстрирует активно, какой он весь из себя безоружный и что бить его такого недостойно рыцарской чести. Вьюноша, конечно, достойный сын достойного отца, меч опускает, словеса ядовитые дядюшкины слушает, - шут в продолжение речи все более распалялся и чуть не кричал под конец: -И так как был есть простодушен, прям и честен, садится с дядюшкой за стол переговоров, вкушает бисквит и вино отравленное пьет, не морщась, и извинения выслушать готовится, да на первых же звуках с пеной у рта откидывается, за горло хватается сильными своими руками и падает на прекрасный персидский ковер, словно утомился вдруг и прилег отдохнуть. Что ж вы, говорю, дядюшка, достойного молодого человека столь легко и безболезненно грохнули? А ты, говорит дядюшка, вращая глазьями устрашающе, шут и плебей, и молчи, пока жив. Как бы и тебе не попасться под мою горячую безжалостную руку. Я что - я человек маленький, карлик, можно сказать, в ноги дядюшке кидаюсь, молю его и слезьми сапоги его омываю, мол, пощади. Он вроде успокоился, утих, меня выгнать пинком изволил, а на третий день, как вы имели возможность наблюдать, оклеветал черным образом пред любимым братцем и выставил не на посмешище - это что, дело наше такое, - а мелким воришкой. Я же никогда не крал, чем и горжусь! И так просто этого дела не оставлю, - добавил он совершенно спокойно, от какого тона у принца по спине пробежали мурашки.
-Осталось доказать, что тебе можно верить, - сказал Ролан, почти не разжимая зуб.
-О, об этом пусть племянничек не волнуется, - заверил шут, подскакивая на хрустящей соломе. - Братец позаботится о том!
Чувствуя, что в этой духоте ему становится не по себе, принц развернулся и выскочил из темницы, ничего не сказав. Горбун мрачно отвернулся к стене.
Казначей метался по опочивальне. 'Раз в жизни можно сказать правду. Нет, не всю, часть ее. Рассказать про шута, как он расстроил брак Оливии с Олвиром. Свалить на него, принц мне поверит. Подарю принцу шахматы, расскажу, что эта игра полезна будущему монарху, развивает широту мышления, позволяет овладеть искусством стратегии и тактики на качественно ином уровне. И исподволь обрисую ситуацию в выгодном для себя свете. Принц сообщит королю, король шута если не казнит, вроде не за что особо, но от себя отлучит, уже хорошо, уже я получу заметное материальное преимущество. Итак, пригласить его высочество сюда:'
В камере шута король сидел на хрустящем тюфяке, и говорил задумчиво, положив ладонь на маленькое плечо шута:
-Не надо было бояться меня огорчить, скрывая злодейство Мелвилла. Я знаю, что ты один из этой своры любишь меня, но скрывать подобное не след! Не дело! Этот казначей, отравитель: Не думаешь ли ты, что то мог быть более глубокий замысел: споить генерала Олвира, лишить меня поддержки гвардии, подкупить придворных, стражу из моей же казны, и самому стать королем?
-Фи, братец, да кто потерпит на троне безродного казначея?
Король потемнел лицом.
-Думай, что говоришь, шут! Ролан - единственный наследник, зачем ему убирать меня, когда скоро он и сам станет главой государства, которое я своими руками построил - для него же?
Шут улыбнулся мягко:
-Не прибедняйся, братец, ты процарствуешь еще пятьдесят лет. Посмотри на себя! Здоров как бык, силен, как лев, красив, как Аполлон! Да ты еще два раза женишься и родишь десяток наследников! Если же печаль по усопшей Марион, - добавил он почтительно, - все еще тяготит сердце, есть родственники по ее линии. Племянник Роджер, к примеру. Умен, обаятелен, широкий кругозор, деятелен:
-Этого недостаточно, - покачал седеющей головой король. - Чтобы управлять государством, нужны сила, храбрость, решительность, честь! А Роджер лжив, льстив, двуличен.
-Золотые слова, - покивал и шут. - Важное государственное решение требует и силы, и решительности, и ты всем этим обладаешь в полной мере.
-Без доказательств я не могу решиться на такой шаг. - Король дрожал мелко, кутался в шерстяную мантию на меху, прятал пальцы.
Шут исподлобья разглядывал владыку, размышляя лихорадочно. Если бы судьба сохранила его везение: Все пока что складывается хорошо, один к одному, гладко, как в детской мозаике. Значит, планида наградит его скоро за предыдущий промах, отплатит его врагам, как делала всегда, значит, пора действовать! Дорогу осилит идущий, следовательно, пора идти.
-Может, проверим, братец, где сейчас племянничек Ролан и дядюшка Мелвилл? Если они вместе, то заговор можно считать доказанным.
-Почему? Разве не может быть у них совместных дел?
Шут покатился от искреннего смеха и долго не мог успокоиться.
-Ох, уморил, братец, ох, не могу! Общие у принца и казначея? Ох-ха-ха-ха-ха! Ох, лопну от смеха!.. Да, впрочем, ох-хи-хи-хи-хи, пойдем все же сходим! Может, даже послушаем, о чем они говорят!
Король, дрожа, уставился непонимающе на горбуна.
-Да, братец, только не говори, что в детстве тебе не приходилось подслушивать, - засмеялся карлик, чувствуя, что его несет, видя, что счастливый случай пришел, наградив за ночи в мерзкой темнице, где было так мало света и ходили такие огромные наглые крысы.
Подбадривая венценосного братца, шут кривлялся, прыгал, корчил рожи, однако умеренно, чтобы владыка не заподозрил личной заинтересованности в исходе. Он шикал на слуг, гоняя тех с пути, стучал по латам стражников, ухал филином, но монарх шагал мрачный, и прятал ледяные пальцы в мехе.
Около покоев казначея король остановился. Шут пальцем поманил стражника.
-Дядюшка Мелвилл дома? - спросил он шепотом, корча рожи.
Стражник отдал честь государю и ответил чуть слышно:
-Дома, вашество!
-Один? - продолжил горбун гипнотизировать стражника.
-Никак нет, вашество! - шептал, краснея от напряжения великан, ибо говорить тихо не умел, и прилагал к тому массу усилий.
-Кто с ним? - шут задрожал, подпрыгивая и трясясь, понимая, что решается очень многое. Если там принц, это победа!
-Его высочество принц Ролан! - рявкнул стражник шепотом, но король замахал вдруг руками, призывая обоих подданных замолчать.
-:королю шах и мат, и вы полный хозяин положения! - донесся из-за двери ликующий голос казначея.
-Принц играет в шахматы? - спросил король сиплым полуголосом.
-Нет, братец, где ему, - вздохнул полной грудью горбун.
Король развернулся и быстро пошел, почти побежал прочь. Шут семенил следом, подпрыгивая и подкидывая колпак с бубенчиками. 'Братец снова мой, братец снова мой!' - напевал он про себя на мотив 'Лэ о жимолости'.
Оставшийся перед дверями стражник смотрел перед собой, краснота сходила с лица, сменяясь синеватой бледностью: с такой злобой глянул на него король, что честный солдат обмочился, предчувствуя скорую гибель от гнева монарха неизвестно за что.
Принц слушал отстраненно. Сложив руки на груди, погрузившись в кресло, опустив голову, чтобы не поддаться на ложь, молодой человек почти не слышал, как Мелвилл разливается соловьем. 'Я не боюсь, не боюсь', - повторял Ролан про себя. Когда казначей наконец выдохся, замолчал, не понимая, почему собеседник никак не реагирует, не видя лица его, принц вдруг поднял голову и спросил:
-Зачем вы отравили Олвира?
Казначей замер, открыв рот.
Король прошел в кабинет, смел все со стола на пол, схватил перо, выхватил из кучи на полу чистую бумагу и широкими росчерками исписал часть ее, развез росчерк подписи на остаток листа и гаркнул на бледного слугу, который стоял в дверях и не спускал глаз с повелителя.
-Большую печать!
Слуга испарился и вернулся во мгновение ока с секретарем в черной мантии. Немедленно из принесенного секретарем ящичка была извлечена печать и приложена, где полагается.
-Казначея в пыточную! - отрывисто приказал король. - Принца в камеру! Отдайте ему это! - и бумага полетела в секретаря. Тот поймал документ дрожащими руками, развернул и прочел дрожащим голосом, бледнея все больше с каждый словом:
-Приказываю: принца Ролана, наследника и проч: за государственную измену: предать казни: на рассвете сего дня: : года:
-Я сказал, пошел вон! - закричал король и схватил тяжелую чернильницу. - Во-он!
Чернила растеклись по косяку: по стене: на ковре набухло и разрослось черное пятно.
Генерал обнаружил, что кувшин пуст. И другой, и третий, и четвертый. А бутылки он сам разбил еще утром. Когда утром? Который нынче день? Не опоздает ли он на похороны?
Нехорошо заболело в груди, но генерал не был уверен, где находится сердце, поэтому не подумал, что же это с сердцем, а только замычал от неутопленного горя.
'Надо сходить в церковь, простится', - подумал Олвир. Не замечая ни своего безобразного вида, ни беспорядка и запаха в комнате, генерал, пошатываясь, хватаясь то за стены, то за грудь, двинулся вниз, во двор. Солдаты на пути жались к стенам, пропуская начальника, и отдавали честь.
В храме стояла тишина, слышно было, как на крыше ворковали голуби. Была ночь, горели только свечи вокруг открытого гроба, и черный священник пел над телом молитвы. При виде генерала священник замолчал на секунду, но затем затянул громче.
Старик подошел и пал перед гробом на колени. Белое лицо сына выделялось пятном на алом бархате, в руке на груди истекала воском свечечка. Чтобы не заплакать, генерал сжал зубы - и глухо зарыдал, биясь лбом о край последнего пристанища своего единственного чада. Долго тянулось заунывное пение, и рыдание старика ухало, как кашель.
Когда слез не осталось, Олвир поднялся, перекрестился, поцеловал мертвеца в лоб, положил ладонь на твердые пальцы сына, не чувствуя горячих капель воска.
-А почему одна рука? - вдруг спросил он, не понимая.
Священник, не прерывая пения, приподнял край покрывала, и генерал увидел тот самый сжатый кулак, которым сын отдавал отцу последнюю честь. Между пальцами торчал клочок бумаги.
Генерал потянул, но мертвые пальцы крепко держали добычу. Рыкнув, старик принялся разжимать мертвецу руку.
Священник всполошился, кинулся останавливать воина, но тот только сильнее вцепился в деревянные пальцы; свечка на груди наклонилась, и воск капал на пышные погребальные одежды, и жирные пятна расплывались по белому шелку.
Как потом каждый день до самой смерти вспоминал священник, 'свершилось чудо!'. Мертвец разжал сведенные смертельной судорогой и застывшие так пальцы, и по полу церкви покатился желтый комочек.
Старик поднял их и бережно разгладил. 'Твоя последняя воля для меня священна', - сказал генерал и не замечая застывшего в ужасе священника, вышел из храма, печатая шаг, как на параде.
:Я дождался, когда одурманивающее зелье подействовало, и я взял ее. Я должен был избавиться от жжения в паху, и еще должен узнать все.
:Но разве это блаженство? Разве это наслаждение? Ради этого сильные, красивые мужчины убивают друг друга? Я был слаб, как ребенок, я кричал от боли, а потом я потерял все силы. Я лежал рядом с нею, я дышал ее дыханием, и оно больше не казалось мне сладостным, я не мог и не хотел пошевелить ни единым членом. Что это было, неизвестное колдовство? Или все мужчины слабеют и теряют силу после женщины?
:Говорили, что она болеет, что она плачет целыми днями. Я продолжил опыты, ибо понял все, и любовь, и страсть. Теперь я мог вернуться к тому единственному, что и составляет мое счастье, - познание мира, раскрытие его тайн. Я стану великим ученым, когда поведаю миру о моих открытиях.
:Я не мог больше сдерживаться, и снова пошел к ней. Она плакала, она умоляла пощадить ее. Что же? Я так ее люблю, но не могу внять ее мольбам, я хочу ее, я должен ее взять. Что же это за любовь? Но я снова взял ее, и на этот раз был счастлив, я насладился ею сполна. Как же она узнала в первый раз? Наверное, зелье было недостаточно крепким и только обездвижило, но не лишило ее сознания. Не рассказала ли она отцу? Он думает наверняка, что она плачет по молодому Олвиру. Но вдруг Мелвилл решит все же расспросить ее, проявит участие? Или уже? И палач уже готовит мне петлю: Надо заставить ее замолчать:
:Я не успел. Оливия, ты покинула меня: Не могу спать ночами, меня преследует твой светлый взгляд: Теперь ты ангел: Наверное, ты ждешь меня на небесах, чтобы наказать: что ж, хорошо, что я не верю в небеса. Алхимия - вот правда мира, и я займусь ею втрое, вчетверо усерднее, чем до сих пор. Ночами не выйду из лаборатории: Но все же: помолись за меня, о нимфа:
Отведя взгляд от мятых листков, генерал долго смотрел на отражение звезд в подсыхающих винных лужах.
Шут поймал отзвуки переполоха, устроенного стариком генералом. И так как знать все было его главным делом, горбун в числе первых услышал о странном поступке Олвира.
'Вырванные страницы, вот они где! - запаниковал карлик, уже предавший злополучный дневник огню, найдя его сразу же, как только принца отвели в подвал. - Найти, отобрать! Старый генерал, говорят, он пьет второй день, я его легко убью:'.
Легких шагов карлика генерал не слышал. Он все смотрел - и видел вечность. 'Так проходит слава земная, - угрюмо думал он. - Рос изгоем, жил солдатом, помру бобылем: Чего ради жил? Чего добился? Чего совершил, о чем с гордостью поведаю Отцу Небесному?..'
Резкая, рвущая шею боль выросла, замутила глаза, залила руки кровью. Чувствуя, как хлещет из раны на шее, понимая, что это конец, генерал обернулся и посмотрел на убийцу. Самодовольный карлик ухмылялся и собирал листочки со стола. Последнюю память, последнюю честь его сына!..
Карлик пискнул и вытаращил глаза, когда сильные руки схватили его за горло. 'Ах, ах, ах', - хватал воздух ртом горбун и дергал тощими ногами. Генерал держал крепко, с ненавистью глядя на карлика, душил, душил, но руки слабели: Карлик хрипел все тише, вот уже еле слышный сип:
Мертвый генерал рухнул на стол, придавив собой шута. Карлик задергался, вдыхая желанный воздух, в глазах его прояснилось.
Вдруг он почувствовал на губах странный вкус. Карлик облизнулся, пошевелил руками, соображая, как бы выбраться: И начал быстро-быстро глотать, захлебываясь: рот заполнился кровью старика. Кровь из раны на шее заливала лицо, нос, рот, горло, и лилась, лилась: