- Из последних сил, ваша светлость, надо же их куда-то потратить, а времени у него осталось немного.
Хертаг хохотнул над не слишком изящной шуткой своего наперсника. Не многие, должно быть, способны блистать остроумием, присутствуя на казни через четвертование, да и не каждый станет при этом заливаться смехом. Юный рыцарь, по всему видно, совсем недавно посвященный в "солнечные стражи", скривил полные чувственные губы в издевательской ухмылке, от этого его свежее смазливое лицо с еще по-детски пухлыми щеками на миг стало старше. Люсин походил на переодетую девушку: его светлые вьющиеся кудри, отливающие на солнце золотом, большие карие глаза с поволокой в окружении густых черных ресниц и румяные щеки как-то странно смотрелись в сочетании с оружием и доспехами, в которые был облачен юноша. К тому же он был не слишком высок ростом и не широк в кости. Смех хертага смолк, резко оборвавшись. Правитель Лакардоса сделал жест, чтобы Люсин, стоявший слева от высокого кресла хертага, нагнулся к нему.
- Смотри за ними внимательно, я знаю, половина этих предателей сочувствуют мерзавцу, - тихим шепотом, чтобы его мог услышать только юноша, прошипел хертаг.
- Да, ваша светлость, я слежу за их лицами, - так же тихо ответил тот.
Он прекрасно понял, что под "ними" правитель подразумевал своих приближенных. На помосте истекал кровью из обрубков конечностей отнюдь не простолюдин, и далеко не все благородные господа в душе одобряли решение хертага предать такой мучительной и позорной казни рыцаря. Большинство про себя, а возможно и не только про себя, но и между собой считали, что даже покушение на убийство владетеля еще не достаточный повод для замены общепринятого обезглавливания четвертованием.
Лакардосскому хертагу Икратигу не были ведомы сострадание или какие бы то ни было соображения милосердия. Милостью же своей он щедро осыпал фаворитов, а мог осчастливить и первого встречного, если по какой-нибудь причине пребывал в особо хорошем расположении духа. Сумасбродный и деспотичный характер владетеля не облегчал существования его подданных, особенно тех, кто по праву рождения стоял ближе других к трону. Икратиг был еще достаточно молодым человеком, к своим тридцати годам он успел попрать большинство общепринятых законов рыцарства. Года три назад решением знаменитого Союза Чести хертаг был лишен ее, о чем во всеуслышание объявили герольды Союза по всем ближним и дальним государствам, однако ему было на это глубоко наплевать. Он не привык обращать внимание на чужое мнение, за исключением мнения своего советника-Мага, Дуатер же никогда не подавал советов в области морали и поведения. Маг молча взирал на буйные бесчинства владетеля Лакардоса, сосредоточившись на материальном благополучии хертагства и его внешней безопасности. Он лишь старался незаметно для правителя оградить от растлевающего влияния дядюшки и его ближайшего окружения молодого племянника хертага - Храстида, сына его покойной старшей сестры. Ему удалось убедить Икратига отправить племянника подальше от двора, когда тому было еще лет двенадцать, юноша вырос в безвременной ссылке, а хертаг так основательно забыл о нем, что очень бы удивился, узнав, что Храстид уже достиг совершеннолетия. Такую забывчивость можно было объяснить только тем, что, год за годом все глубже погружаясь в дурман неистовых развлечений, Икратиг утратил счет времени, себя он все еще ощущал совершенно юным, племянник же был младше него на десять лет. До сих пор хертаг не помышлял ни о браке, ни о продолжении рода, в смысле законных наследников, своих многочисленных незаконных отпрысков он даже не пытался когда-нибудь сосчитать. Возможно, их было бы еще больше, если бы в последние пять-шесть лет Икратиг не начал делить свое внимание пополам между девушками и юношами.
Обычно у него было одновременно около десятка любовниц и любовников, впрочем, постоянно меняемых, редко кто привлекал его внимание дольше трех месяцев. В этом смысле золотокудрый Люсин сумел побить своеобразный рекорд: он не только состоял в любовниках хертага уже не менее полугода, но и до сих пор оставался первым, самым любимым фаворитом. Наивный с виду юноша приобрел на редкость устойчивую привязанность Икратига, который не замечал ненавязчивого, но настойчивого влияния, оказываемого на него молоденьким рыцарем. Казалось, Люсин был неистощим на изобретение все новых развлечений для услады своего господина, хотя удивить последнего было очень не просто. Сегодняшняя казнь была результатом намеренно спланированной провокации, порожденной извращенным мозгом хертагского фаворита. Так как нравы двора поневоле соответствовали запросам правителя, подобное развлечение можно было отыскать только в глубинке.
С месяц назад подстрекаемый своим любимцем хертаг решил предпринять увеселительную прогулку по подвластным ему землям. Останавливаясь в замках своих провинциальных подданных, Икратиг вдоволь наразвлекался, неизменно укладывая в свою постель, а вернее в их общую с Люсином постель, жен, либо дочерей по необходимости радушных гостеприимцев. Подданные безропотно сносили оскорбление и позор, это могло бы лишить всю затею изюминки. Но все же нашелся тот не в меру преданный понятиям достоинства и чести (которой, как было упомянуто, хертаг давно был лишен) твердолобый болван, которого и искали наши герои. Рыцарь Отранк, до безумия любивший свою молодую жену, не смирился с тем, что ей пришлось пережить в покоях, отведенных развратному хертагу, пока хозяин замка всю ночь напролет был вынужден потчевать шумных спутников своего сюзерена. Понимая, что на поединок с ним хертаг не выйдет, Отранк попытался заколоть оскорбителя во дворе собственного замка. Но Икратиг и его приспешники ожидали подобного нападения, именно элемент риска придавал особую прелесть всей поездке. Кульминацией развлечения стал "справедливый" приговор, вынесенный преступнику после того, как его скованного по рукам и ногам привезли в обозе увеселительной процессии в столицу. Но, не желая довольствоваться приевшимся "усекновением главы", хертаг распорядился четвертовать напавшего на его светлость рыцаря. Это новшество также было нашептано ему в уши неутомимым на выдумку Люсином.
Надо сказать, что второй стороной натуры хертага, противоположной его беспечности, была временами вспыхивавшая в нем подозрительность. Именно сейчас Икратиг оказался во власти подобного приступа, ему чудились ростки заговора в среде своих же развращенных сподвижников. Вот он поймал быстрый, как отсвет при взмахе меча, взгляд, которым обменялись ронт Вуаргин с рыцарем Кодром. Нет, он положительно не может доверять никому из них, никому, кроме Люсина.
Икратиг не мог видеть обмена взглядами между Магистром-Созидающим Дуатером и своим возлюбленным фаворитом Люсином, потому что эти двое не смотрели друг на друга, а просто обменивались мыслями.
Закончилось долгое южное лето, располагавшее к путешествиям и приключениям, и хотя в Лакардосе не бывает суровой зимы, дожди, зарядившие на исходе осени, в значительной мере сузили возможности увеселений. Но и тут изворотливый фаворит нашел, чем увлечь своего высокого покровителя, дабы не лишиться расположения его заскучавшей светлости. Идея переодевания чрезвычайно понравилась хертагу. Как только он до сих пор не догадался использовать возможности маскарада, не дожидаясь празднеств Рассвета года?
Каждый вечер, переодеваясь в одежду, носимую подлым людом, то под видом рыбаков, то подмастерьев или солдат хертаг во главе ватаги своих приближенных, либо в сопровождении одного Люсина, отправлялся бродить по злачным местам нижнего города. Самым удивительным было то, что их действительно не узнавали. Частенько они вели себя не лучше банды разбойников, грабя запоздалых прохожих и вступая в потасовки с настоящим сбродом. Вылазки вдвоем отличались от этих бандитских рейдов. В таких случаях Икратиг и Люсин одевались немного поприличней, стараясь сойти за торговцев или прислугу из хертагского замка. Во время этих прогулок Люсину как-то даже удавалось выглядеть более мужественным, чем это было в рыцарском облачении, удивительно подчеркивавшем его женоподобность. Он становился просто миловидным юношей, вышедшим на поиски естественных развлечений под руководством более опытного старшего друга.
Комедиантство фаворита, не раз заставлявшее хертага трястись от беззвучного смеха, было выше всяческих похвал. Люсин так натурально краснел от смущения, когда в каком-нибудь трактире с ним начинали заигрывать трактирные девицы, что хертаг готов был поклясться, что сам почти поверил в невинность своего спутника. В другой раз он напротив мог разыграть роль довольно шустрого юнца, не робеющего нырнуть под женскую юбку. В зависимости от обстоятельств и костюмов их поведение могло варьироваться. Если вы не знаете, чем развлечь пресытившегося развратом и вседозволенностью владетеля, предложите ему сыграть в игру "ухаживание за простолюдинкой". Результат может превзойти все ваши самые смелые ожидания.
Ее звали Витея, и она была дочерью хозяина таверны "Полная бочка". Название, видимо, по мнению хозяина, должно было свидетельствовать о неисчерпаемости возможностей его заведения в обслуживании посетителей.
Однажды они завернули в таверну раньше своего обыкновения, когда та была еще почти пуста. Витея (имени ее они еще не знали) обслуживала редких посетителей, вместе с ней в зале находилась еще одна служанка, две другие помощницы хозяина - бойкие молодицы, не страдающие повышенной застенчивостью, пока отсутствовали. Прежде высокородные искатели приключений не видали ее потому, что Витея исчезала, как только таверна начинала заполняться шумными завсегдатаями. Подавая заказанное клиентам, девушка скромно опускала глаза, инстинктивно стараясь держаться на возможно большем расстоянии, как будто боялась обжечься. Она сразу же привлекла внимание, как хертага, так и Люсина и заинтересовала последнего значительно больше, нежели его господина. По-видимому, что-то особенное заставило любовника владетеля Лакардоса задержать взор на этой девушке. Слов нет, она была прелестна. Ни красива, ни ослепительна, а именно прелестна, как лесной ландыш, нежный и скромный, лишенный броской претенциозности роскошных цветов дворцового сада. Она не была ни хрупкой, ни изящной, стройной, да, но довольно высокой и крепкой. Определение "прелестная простушка" как нельзя более подходило к Витее, именно поэтому поначалу она не вызвала у хертага интереса сверх обычного любопытства, возникающего при виде нового лица. Но Люсин не преминул заострить это скользнувшее мимо внимание, чуть кивнув в сторону девушки, он сказал вполголоса:
- Это как раз то чудо, которое ты ищешь.
Фамильярность фаворита была воспринята Икратигом как должное, их отношения находились на той стадии близости и не только в физическом плане, когда условности становятся излишни. Люсин достиг очередного уровня успеха: из упрочившего позиции любовника он превращался в друга и советчика, какого прежде никогда не бывало рядом с хертагом.
- Ты находишь? - с сомнением спросил Икратиг, пригубляя свой бокал вина.
Он окинул спину удаляющейся девушки откровенно оценивающим взглядом.
- Уверяю тебя. Леность - враг истинного развлечения. Сам себя не развлечешь, никто тебе не поможет. И не смотри на нее такими глазами, а то испортишь всю забаву.
Хертаг настолько привык к своему наперснику, что его не удивляли подобные наставительные тирады из уст шестнадцатилетнего юнца.
- Полагаешь, она невинна?
- Сама чистота, голову даю на отсечение, - уверенно заявил Люсин.
- Смотри, поймаю на слове, - мягким голосом почти пропел Икратиг.
Люсин ничуть не усомнился в возможных последствиях этой якобы шутки: дружба дружбой, а самодурство само по себе, недаром в недобрых светло-карих глазах хертага так часто плясали злые демоны-трувы.
- Голова у меня одна, и мне она еще пригодится, здесь не может быть ошибки, - самоуверенно ответил Люсин, также прихлебнув вина.
- И что ты предлагаешь? - уже загораясь предчувствием пикантной интрижки, спросил Икратиг.
Он уже убедился, что малыш способен самое обычное дело, будь то любовная связь или что другое, расцветить новыми незнакомыми тонами.
- Я разузнаю все о ней, потом походим сюда пару дней...
- Зачем так долго?
- В этом вся и прелесть. Тебе надо сменить подход: не требовать любви, а добиваться.
- Мне добиваться трактирной служанки? Ты не в своем уме, должно быть, мой Люсин.
- Именно в своем, а не в чужом. Разве не за это ты его ценишь?
Юноша умолк, заметив, что бывшая предметом их беседы девушка, идет в их сторону с подносом. Она быстро поставила тарелки на стол и поспешила вернуться на кухню.
- Она дикарка, видишь. Что толку взять такую силой? Пять минут удовольствия и прежняя скука, - снова заговорил Люсин, отламывая ножку жареного труксана. - Ты можешь растянуть забаву на неделю, в ожидании есть свои преимущества.
- Ты хочешь, чтобы я стал ухаживать за ней?
- Да. С робостью и небольшой долей восхищения во взгляде, с придыханием и едва уловимой дрожью в голосе, со скромными дарами. Что-нибудь вроде гребня для волос из рутийского серого дерева должно произвести на нее неизгладимое впечатление, только не дари ей ничего стоящего, это отпугнет ее.
Хертаг выслушивал рекомендации любовника, отдавая должное своему труксану, на этот раз он как-то вскользь удивился тонкости замечаний Люсина. Мальчишка знал о женщинах и, вообще, о людях гораздо больше него самого, Люсин знал, чего они хотят или могут захотеть, Икратига же всегда интересовало только то, чего хочет он. В конце концов, его желания исчерпали сами себя. С тех пор, как он взошел на престол, он не пытался кому-то понравиться, снискать чье-либо расположение. Все и вся в Лакардосе принадлежало ему, все его прихоти исполнялись безоговорочно (за редкими исключениями, приводящими к смертной казни). Все, всё, всегда... Какое унылое однообразие! Вдруг его поразила мысль о возможности ощутить себя совсем иначе, получить расположение хотя бы этой простой девушки, получить ее любовь, потому что он - это он, человек по имени Икратиг (или Букард, например), а не всевластный владетель Лакардоса. Мысль казалась настолько необычной, чужой, словно кто-то нашептал ее со стороны, и, тем не менее, она целиком завладела его неистовой душой.
В этот вечер они покинули таверну "Полная бочка" почти сразу после того, как девушка перестала появляться в зале. Повертевшись немного у кухни, наперсник хертага разузнал и имя и положение девушки в этом заведении. Теперь они стали специально заходить в "Бочку" едва не сразу после полудня, изображая молодых торговцев лошадьми, благо, что на этот предмет оба могли рассуждать долго и со знанием дела. Засиживались они в таверне не более двух часов, пили умеренно. Пользуясь советами Люсина хертаг начал аккуратно заигрывать с Витеей, но девушка никак не реагировала на его старания. Учитывая то, что Икратиг был мужчиной видным и даже в скромном платье вполне мог произвести известное впечатление, это было достаточно удивительно. Более того, он признался наперснику, что и сам не испытывает к миловидной девушке никакого влечения. Люсин же утверждал, что причиной тому ее холодность.
- Скромная Витея так явно пренебрегает тобой, что с непривычки это отбивает у тебя охоту. Игра только началась, все впереди, мой милый, - подначивал он.
Постепенно дочь хозяина "Бочки" стала дольше задерживаться возле их стола, но при этом почему-то всегда старалась держаться ближе к той стороне, где обычно сидел Люсин, хотя тот практически не подавал вида, что обращает на нее какое-нибудь особое внимание. Знакомство все-таки состоялось.
- Ты нравишься ей больше, проказник, - как-то заметил хертаг, когда Витея отошла после недолгой беседы к другим посетителям таверны.
- Нет, просто рядом с младшим братом она чувствует себя в большей безопасности, - с невинным видом отшутился юноша.
Они выдавали себя за братьев, хотя трудно было бы представить себе двух менее похожих друг на друга людей.
Странная игра увлекла хертага, однако мало помалу он начинал терять терпение. С одной стороны, Витея несомненно выделила их пару из всех случайных и постоянных посетителей "Бочки", она никогда не задерживалась ни на полминуты дольше необходимого ни у одного другого стола, и это уже было известной победой. С другой стороны, короткие разговоры ни о чем были также далеки от цели предприятия, как Антибры от Лакардоса. Икратиг стал раздражаться, затея казалось ему все более бессмысленной. Именно в этот момент Люсин сказал, что, по его мнению, настало подходящее время для более активных действий.
- Завтра мы явимся в "Бочку" перед полуднем, наверняка там никого не будет, кроме Витеи и Лиги. Папаша Рактор поедет пополнять запасы вина. Ты пройдешь прямо на кухню, пора немного потискать нашу недотрогу. Все девицы мечтают о "пробе Бри", особенно невинные.
Люсин пакостно улыбнулся в темноте и впился губами в рот своего любовника, он знал, что делит с ним ложе в хертагской спальне последний раз.
Волна нестерпимой боли прожгла тело Витеи, когда руки Икратига внезапно обхватили ее и притянули к его груди, девушка закричала. "Нож, у тебя в руке нож", - отчетливо прозвучало у нее в голове.
- Чего ты орё...
Хертаг так и не успел выразить свое безмерное удивление тем, что девушка, которую всего лишь обняли, вопит, словно ее оседлали одновременно два насильника. Большой кухонный нож, который Витея за минуту до его появления перехватила в левую руку, чтобы поправить большой кусок окорока, вошел в печень владетеля Лакардоса.
В таверне все же оказалось два случайных посетителя, бросившихся на крики из зала, которые вместе с вбежавшей со стороны внутреннего двора Лигой и невесть откуда взявшимся Люсином стали свидетелями убийства. Стараниями бывшего фаворита никто не прикоснулся к убийце до появления отряда замковой стражи. Стражников отправил за телом хертага и преступницей лично Магистр Дуатер, им также было приказано не трогать девушку, а лишь препроводить ее в темницу замка.
Вряд ли при молодом хертаге любовник покойного Икратига мог рассчитывать сохранить свое привилегированное положение, Храстид не разделял увлечений дяди. К тому же, завладев в последнее время всем расположением и временем сластолюбца, Люсин успел многим насолить или перебежать дорогу. Поэтому никто особенно не удивился бесследному исчезновению златокудрого фаворита, пропавшего еще до церемонии похорон своего благодетеля.
Вскоре состоялась и казнь несчастной Витеи, хертаг Храстид настоял на том, чтобы девушке отрубили голову, а не сварили в кипящем масле, как полагалось согласно ее положению и преступлению. Все же он был обязан ей кое-чем весьма существенным. Когда скатилась на помост головка бедной преступницы, вздох прошел по рядам запрудившей площадь толпы. Высокий широкоплечий мужчина лет двадцати восьми в шерстяном плаще, стоявший во время казни в задних рядах с непокрытой головой, набросил на голову капюшон и, быстро выбравшись из толпы, скрылся в узком переулке. Никто, кроме разве что Мага Дуатера, не узнал бы в этом кареглазом темноволосом человеке с красивым, но суровым лицом изобретательного демона последних похождений хертага Икратига. Исполнив свою Задачу, Странник покинул изобильный Лакардос. Побочные следствия успешной деятельности Странников не должны были тревожить их совесть, как не волновали они и умудренных опытом незримого управления миром членов Совета Магов.
ПУТЬ II. СЕСТРЫ-РАЗБОЙНИЦЫ
Тихо спорят в сердце ласковом
Умирающем моем
Наступающие сумерки
С догорающим лучом.
О. Мандельштам
Глава I. РАБСКИЙ ТРАКТ
Свет, рассеиваясь сквозь ветви,
Смутно зыбкий наметит путь.
Ненавистные прутья клетки
Я сломаю когда-нибудь.
Нет, не так. Просочусь туманом,
Растворюсь в непрозрачной мгле...
А на тропке стоят капканы,
Жизнь скулит в затяжной петле.
Большая крытая повозка тряслась на бесчисленных ухабах размытой весенними дождями лесной дороги. Они были едва ли не первым торговым караваном, вновь накатывающим этот путь после весенней распутицы. Караван был велик - не менее сорока повозок и еще сотни всадников, через эти дикие места никто бы не рискнул путешествовать с меньшим количеством спутников. Что ни говори, а Тагарская Чащоба не слишком поредела со времен Рабранка III. Хотя земли эти уже около трехсот лет числились принадлежащими тесариям Тарники, фактически они по-прежнему не были заселены истинными тарниканцами, здесь обитали различные малоизвестные племена и далеко не все из них можно было причислить к людям. И все же проложенный через Чащобу путь был самой короткой и относительно безопасной дорогой к Люрановому морю, он выходил к его северному побережью, где двести с лишним лет назад тесарием Гурандом был заложен город-порт Суания. Сейчас это был один из самых крупных торговых портов, через который осуществлялась торговля с южными странами (быстрее и надежнее, чем по суше) и с заморским востоком. Чего только не везли караваны, идущие в Суанию: верольские шерстяные ткани и драгоценные вина Нуарли, оружие и лошадей, меховые шкуры и валитовое масло, изделия из кожи и костей буртудара, оперения северных ахитарт и много чего еще, а также, конечно, рабов. Не зря дорогу через Чащобу прозвали Рабским Трактом.
Повозку подбросило на очередной рытвине, и он больно ударился плечом о выступ бортика. Это повторялось снова и снова, и Матрихс всеми силами пытался отвлечься от ноющей тупой боли, его плечи и предплечья, по-видимому, уже представляли собой сплошной синяк, даже если этого не было видно под грязной одеждой. Избежать ударов было невозможно: цепь, сковывавшая пленников, с двух сторон притягивалась к бортику. Им еще повезло, так как в пяти других повозках с будущими рабами, места им не хватило, они двое совершали поездку в повозке, набитой рулонами тканей и тюками с одеждой.
- О, Сияющее Око, сколько еще мы будем мучиться в этом кошмаре, - не выдержал спутник Матрихса юноша по имени Зеалд.
- Считай, что это отдых, где-нибудь на полях Нандра ты будешь вспоминать о нем, как о празднике Торжеств в чертогах самого Солнца Истины, - скривил губы в вымученной улыбке Матрихс.
Он был не намного старше Зеалда и выглядел таким же тощим и замученным, но держался лучше, должно быть, был более вынослив от природы.
- Ох, дернуло же меня поехать за этими проклятыми лампами, - Зеалд едва не взвыл от очередного удара о бортик.
- Ты мне уже надоел с этими лампами, причитаешь всю дорогу, - обозлился Матрихс.
Само собой у каждого пленника была своя несчастливая история, в результате которой они и оказались на пути к рабству. Что бы ни послужило причиной - долги, пленение на поле боя, нападение разбойников, козни врагов или особая любовь родственников - результат был один: их продадут в Суании и отвезут туда, где они будут трудиться до изнеможения день за днем, пока один из этих дней не станет последним.
- Тебе что, а меня отец вздует так, что от шкуры одни клочки останутся.
- Ты чего, Зеалд, умом тронулся? Забудь про отца, если ты когда-нибудь переступишь порог его дома, он помрет от счастья. Только думаю, ему это не грозит, никогда тебе не вернуться в Бертре. Особенно, если будешь донимать меня своим нытьем, я тебя сам придушу.
- Все время ты на меня вот так, мы же в одной телеге, - попытался защищаться Зеалд.
- И я про то же, так что не донимай меня, думать мешаешь.
- О чем интересно?
- О том. Как будем к Суании подъезжать, надо попробовать унести ноги, - решился, наконец, поделиться планами Матрихс.
Он уже давно обдумывал возможность побега, но колебался, стоит ли брать с собой нытика Зеалда или лучше трахнуть его по голове цепью.
- Как унести? - встрепенулся Зеалд.
- Просто: ноги в руки и понес.
- Чтоб тебя квароч за язык тяпнул, Матрихс. Трув и тот, наверное, добрее будет.
- Ну, пускай тебя трув отсюда и вытаскивает, - Матрихс демонстративно сплюнул на дно телеги, точно попав в небольшой промежуток, разделявший пленников.
Замолчали. Зеалду было до смерти обидно, как ведет себя с ним, сыном зажиточного торговца, этот нахальный трувов сын. Если и были у него какие родственники, то уж точно демоны. Происхождения Матрихса Зеалд так и не смог у него выяснить, узнал только, что несколько месяцев Матрихс служил наемником-пехотинцем у одного тарниканского ронта, родился же он явно южнее. Ронт был из захудалых и сам со своей дружиной нанимался на службу к кому побогаче. В одной из стычек непонятно с кем и ради чего Матрихс был ранен и пленен. И все же Зеалду хватало ума или чутья не слишком выказывать свои обиды, только такой пройдоха, а это было прямо-таки написано на узком, смуглом лице Матрихса, был способен выжить в любых обстоятельствах или выпутаться из них.
- Матрихс, а, Матрихс, - окликнул через некоторое время товарища по несчастью Зеалд.
- Чего?
- Ты, правда, убежать надеешься?
- А ты думал, я мечтаю всю жизнь щеголять бритой макушкой? - снова огрызнулся Матрихс.
Действительно волосы у него были густые, длинные и немного волнистые, прежде он, видимо, хорошо за ними следил, сейчас определить их цвет было достаточно затрудни-тельно. Поскольку коротко стриженые волосы означали личную зависимость, а обритая голова - рабство, Матрихс очевидно подчеркивал свой статус вольного человека. Сейчас они были пленниками, но пока их не перепродали хозяину, никто их прически трогать не собирался. Эта была одна из причин, по которой убежать по дороге было проще, чем вырваться уже из настоящего рабства.
- Слушай, ты нарочно про побег сказал, чтоб меня помучить, да? - как ни старался он сдержаться, слезы обиды все же навернулись на глаза Зеалда.
- Нет. Ладно, - смилостивился он, - с цепью я тут управился, с моей стороны отстегнемся, когда понадобится. Теперь с твоей звено разогнуть надо.
- Разогнуть? Чем?
- Чем, да как? - передразнил Матрихс. - Раз говорю, значит, могу сделать. Главное не пропустить последней ночевки перед Суанией. А то...
Он не договорил, телегу особенно сильно подбросило, и Матрихс врезался в бортик позвоночником, досталось и Зеалду. Это ненадолго прервало разговор. Очухавшись от удара, Зеалд спросил:
- А то что?
- Что - что? - Матрихс даже потерял цепь своих рассуждений.
- Что будет, если пропустим последнюю ночевку? - напомнил Зеалд.
- А, - разработчик планов побега попытался слегка понаклоняться в разные стороны, что вызвало у него непроизвольный стон. - Если пропустим, то все. Из портовых "мешков" выход только на пристань, а оттуда на корабль. И охрана - не вырвешься.
- А почему нам не сбежать раньше?
- Потому. В одиночку и даже вдвоем мы здесь живыми не долго болтаться будем: или монстр нами пообедает или дикари изжарят. Тебе что больше нравится?
- Ничего, - вздохнул Зеалд.
- Мне тоже.
Где-то впереди, у головных повозок послышались громкие окрики, телега с Матрихсом и Зеалдом остановилась вслед за передними. Матрихсу подумалось, что для ночлега еще рановато, значит, впереди возникло какое-то препятствие. Голоса становились все громче, о чем-то спорили проводники.
- Что там случилось? - с тревогой спросил Зеалд.
- Тшшш, не мешай, - зашипел на него спутник, - я слушаю.
На слух Матрихс, похоже, не жаловался. Зеалд, как ни пытался, разобрать хоть что-нибудь из обрывков доносившихся фраз, так ничего и не понял. Слова "лемя" и "айка", чаще всего употреблявшиеся спорщиками, мало что ему говорили. Наконец, Матрихс поделился тем, что удалось расслышать ему:
- Дорогу недавно пересек большой отряд, не пойму только конный или пеший. Проводники опасаются, что это могло быть местное племя или большая разбойничья шайка. И те и другие могут попытаться напасть на караван.
- А может, они ушли своей дорогой?
- Может, ушли, - согласился Матрихс. - Трув раздери этого Тавропа, если он прав, нам сильно не поздоровится.
Тавроп был один из старших проводников, его густой низкий бас трудно было перепутать.
- Что он сказал?
- Он думает, это Бешеные сестрицы.
- Те самые? - голос Зеалда едва не поднялся до визга.
- Ты про других слышал?
Матрихс попытался вложить в последний вопрос максимум иронии, чтобы не показать товарищу, как сильно обеспокоило его самого предположение Тавропа. Оно имело под собой некоторые основания. Ходили слухи, что шайка Бешеных сестриц с наступлением весны была вынуждена покинуть южные области Сельинского леса, где обреталась зимой, под напором дружин Сантиньяна, возглавляемых самим хертагом Гидаром. Имя этого славного рыцаря говорило само за себя, уж если он поднял свой меч, противнику оставалось бежать или умереть, кем бы он ни был. Видно, злодеяния этих безумных женщин превысили все возможные границы, они стали уже не шайкой, а армией. Разумно было предположить, что сестрицы подались на север, но могли ли они уже добраться до Тагарской чащобы? Может, и могли, они двигались вместе с весной, которая приходит сюда намного позднее, чем в земли владетеля Сантиньяна.
Защелкали бичи, заскрипели колеса, караван снова тронулся по раскисшей дороге. Матрихс освободил цепь со своей стороны, перегнулся через Зеалда и стал разгибать кольцо. Правда, что и как именно он делал, Зеалду видно не было, результат же усилий Матрихса мог изумить кого угодно: кольцо буквально распалось на две половинки. Бывший наемник отнюдь не походил на силача, способного гнуть чугунные прутья словно лианы.
- Ты это как?
Если Матрихс и был расположен давать какие-то объяснения товарищу, то сделать этого все равно не успел. Оглушительный визг десятков снейских фитул пронзил тела, заставляя сжиматься внутренности. Повозка дернулась и резко остановилась, пленники покатились по полу, зажимая руками уши. Помогало это слабо: от звука фитул могли спасти лишь специальные "заглушки", какими обычно пользовались сами нападающие. Животные впадали в длительный ступор, а люди бились в конвульсиях. За это запретное творение Отпавшим перепадали солидные барыши от самых опасных и многочисленных разбойничьих шаек, с мелочью Маги Снейских Пропадей в сношения не вступали. Визг внезапно оборвался и надо сказать, вовремя. Еще немного, и в караване не осталось бы ни одного человека, а только ходячие тела, и то ненадолго: фитулы выдували души. Значит, нападающих интересовали не только ткани и благовония, но и рабы. Минутная тишина сменилась топотом, хлюпаньем, коротким посвистом клинков и глухими шлепками. Нападающие методично резали беспомощную охрану каравана. Матрихс дотянулся рукой до бортика, подтянул плохо слушающиеся нижние конечности, принял сидячее положение и потряс спутанной гривой. Зеалд все еще корчился на полу телеги, из угла его рта вытекала слюна, зрачки открытых глаз закатились, ногти конвульсивно царапали потемневшие от времени доски. Зубы наемника выбивали дробь, руки тряслись как с глубокого перепоя, но взгляд был осмысленным. Матрихс хотел осторожно выглянуть и рассмотреть нападающих. Но прежде, чем ему это удалось, удивленно-возмущенный возглас "Умри, мразь!" сообщил ему все, что он хотел знать. Видимо, кто-то из караванщиков, как и он сам, оказался более устойчивым к действию фитул и попытался то ли отползти в придорожные кусты, то ли оказать слабое сопротивление. Голос, безусловно, принадлежал женщине, хотя нежным его назвать было сложно. Матрихс слышал, что хертаг Гидар изгнал Бешеных сестриц не без поддержки Магистров, они прикрывали войско от пакостей снейских отступников. Он привалился к бортику многострадальной спиной, на мгновение опустил веки и глубоко вздохнул, внутренним усилием прекращая мелкие мышечные сокращения. Открыв глаза, юноша осторожно потянулся к тюкам, каким-то образом мгновенно находя нужное.
- Здесь еще две, - громко крикнула заглянувшая в одну из последних повозок воительница. - Эй, вы меня слышите?
Смуглая пленница кивнула и без того трясущейся головой, привалившаяся к ее плечу подруга все еще пребывала в глубоком обмороке.
- Живая? - озабоченно спросила разбойница, убирая в ножны короткий, широкий клинок.
- Дышит, - пискнула в ответ девушка.
Разбойница всунулась по пояс в повозку, пощупала шею беспамятной пленницы, приподняла веко и, удовлетворенная осмотром, вынырнула обратно:
- Пока до лагеря доберемся, оклемается, - убежденно сказала она. - Ты меня не бойся, девонька. Вообще ничего не бойся, никто вас больше не тронет, никогда.
Смуглянка снова испуганно кивнула. Бросив беглый взгляд в сторону тюков, разбойница кивнула в ответ и задернула полотнище.
Зеалд очнулся, когда отряд и добыча уже покинули Рабский тракт и, с трудом преодолевая бездорожье, углубились в лес. К тому времени Сияющее Око давно отправился на покой, двигались при факельном освещении, в повозке было совершенно темно. Услышав первый стон и причитания спутника, Матрихс зажал ему рот рукой и быстро растолковал ситуацию.
- Будешь Златой, меня называй Матисой. И старайся изо всех сил, хотя тебе за девицу сойти не трудно. Но если догадаются, разорвут на части, - шепотом закончил наставления Матрихс.
- Сам знаю, - также шепотом буркнул Зеалд.
Его снова трясло, теперь уже от животного страха. Уж лучше было бы оказаться на тех самых полях Нандра, которыми не так давно стращал его попутчик. На нелестное в других обстоятельствах замечание о собственной женоподобности Зеалд не отреагировал, отсутствие щетины на лице сегодня спасло им жизнь и еще, конечно, находчивость пройдохи. В полумраке телеги или при свете факелов женское платье и головные покрывала вполне убедительно превращали юношей в девушек. Но пройдет ли этот маскарад при свете дня? И сколько им придется пользоваться?
- Они ведь отпускают женщин, правда? - спросил с надеждой сын бертрского торговца.
- Разве только старух.
- А остальные?
- Из освобожденных пленниц и рабынь как раз и состоит армия Бешеных сестриц, - пояснил Матрихс.
- И все они становятся бешеными? - удивился Зеалд.
Ему почему-то представились собственные сестры, в роли безжалостных и хладнокровных убийц они не смотрелись. А среди пленниц были такие же миловидные хрупкие девушки, и предназначались они не столько для тяжелой работы, сколько для утех покупателей.
- Куда им деваться? Из Сельинского леса еще можно было выбраться, из Тагарской Чащобы вообще хода нет.
- Что же нам-то теперь делать? В конце концов, нас все равно раскроют, - содрогнулся Зеалд.
- Откуси себе, что между ног болтается, - хмуро и зло посоветовал Матрихс.
Бывший наемник уже пожалел о своем приступе человеколюбия, надо было добить хлюпика, пока тот валялся под действием фитул. Этот болван выдаст их с головой, несмотря на свою смазливую внешность. Он понял, что спутника надо подбодрить, а не доводить до истерики.
- Ладно, не трусь, Злата. Не будут же они нас ощупывать, осмотримся и дадим деру.
В лагерь прибыли далеко за полночь. По-видимому, стоянка бешеных сестриц занимала немалую площадь: гомон приветствий и расспросы сопровождали их уже больше четверти часа, а повозка все продолжала двигаться куда-то сквозь отблески костров, перемежающиеся причудливыми тенями.
Глава II. ЛАСКОВОЕ СЕРДЦЕ
Матрихс лежал на спине, уставившись открытыми глазами в наспех сооруженный, местами протекающий навес, по которому заунывно частил мелкий осенний дождик. Он мог бы заставить себя уснуть, чтобы не думать о приближающемся рассвете и исчезающих мгновениях жизни, ее жизни. Нет, он не хотел отпустить себя в спасительный омут сна, не мог позволить себе этого, пока она еще дышит, пока кровь, циркулирующая по сосудам, наполняет силой и жизнью ее молодое прекрасное тело, жаждущее любви, которой ей уже не узнать. Судя по звукам ворочающихся тел, этой ночью не ему одному не давали сомкнуть глаз дурные предчувствия. Да какие тут к труву предчувствия! Не хуже какой-нибудь веренты он знал, что завтра им выжить не суждено, он знал, что Ральти и Свера обречены, и потому, даже уцелей они в решающей схватке с акритонками, он добьет их своей рукой.
Впервые он увидел близняшек около четырех месяцев назад, в то незабываемое - попробуй, забудь такое - утро, когда пленников каравана, наконец, расковали и выпустили из повозок. "Освободительницы" не озаботились этим делом на ночь глядя по нескольким причинам. Во-первых, никто не вспомнил о ключах от замков, находившихся, по всей вероятности, у старшего караванщика. Возбуждение от легкой победы, а может быть и некоторое влияние фитул - говорили, что и сквозь заглушки они оказывают слабое действие, подобное бокалу разбавленного вина - слегка затуманили девушкам голову. Во-вторых, разбивать цепи в темноте желающих не оказалось даже среди тех, кто не принимал участия в набеге, не говоря уже об уставших от ратных трудов и неблизкого перехода победительниц. А, в-третьих, ничего с несостоявшимися рабами и рабынями до утра не сделается, ну, обмочится кто - не велика беда. И бежать никто не попытается, хотя после фитульной атаки этого можно было почти не опасаться, но опять же почти. Да нет, даже утром пленники еще нетвердо держались на ногах, многие спотыкались и покачивались, как после крепкой попойки. Их сразу разделили на две части - отдельно женщин, отдельно мужчин. С последними обращались откровенно грубо, к широкой поляне, служившей местом сбора женской разбойничьей армии, их гнали тычками копейных древков и рукоятей мечей, а кое-кому достались чувствительные уколы острием. Недавних пленниц - около двух десятков - оставили на краю поляны, выделив им небольшое пространство между двумя отрядами воительниц. Мужчин вытолкали в центр, где на двух солидных по ширине чурбаках расположились сами Бешеные сестрицы: две рыжеволосые статные красавицы с удивительно правильными чертами почти одинаковых лиц.
Утро выдалось зябкое, солнце едва-едва пригрело поляну, по краям которой кое-где пробивалась молодая трава, центр же был безжалостно вытоптан сапогами. Большинство разбойниц кутались в длинные плащи, накинутые поверх коротких туник, пар от дыхания почти пяти сотен человек был явственно виден в еще косых лучах солнца. Но птицы уже во всю верещали среди едва оперившихся листвой веток, наступал яркий весенний день, и так не хотелось умирать...
Затаив дыхание, спрятавшиеся под женскими одеяниями молодые люди, наблюдали за происходящим. Матрихс и Зеалд старались держаться в центре аморфной группы "нового пополнения", тем не менее, благодаря росту - среднему для мужчин, но высокому для женщин - передние ряды не загораживали им обзор. Впрочем, сын бертрского торговца был не слишком рад этому преимуществу: сначала Зеалд инстинктивно пытался пригнуться, но пройдоха зло прошипел ему в самое ухо, чтобы не валял дурака и не вызывал лишних подозрений.
Несколько минут наблюдений, привели Матрихса к неутешительному выводу: их маскарад продлится недолго. Разбойницы платьев не носили - кто же станет сражаться в таком виде. А вот сойдут ли за девушек два тощих, пусть и не слишком высоких парня в обычных штанах и куртках... один-то, конечно, сойдет. Видно, что-то не так с его сердцем, не закрылось оно до конца, как положено сердцу Странника. Пожалел бедолагу, а проку? Все равно распознают и поставят вот также на колени пред грозные очи рыжеволосых.
Практически не обращая внимания на слова, произносившиеся участницами этого действа, Матрихс внимательно вглядывался в лица сестер. На них явно читалось ничуть не наигранное отвращение, словно близкое присутствие мужчин вызывало у них физическое страдание. Странник потянулся к Бешеным своей внутренней психической силой и понял... Да, так оно и было! Девушек пробирал мелкий противный озноб, они с трудом переносили рядом с собой этих мерзких тварей. Вот так открытие, все оказалось еще хуже, чем он предполагал, хуже для Зеалда. Матрихс осторожно передвинулся в сторону и назад, никто не обратил внимания на его маневры, и вскоре десяток девушек отделил его от обреченного попутчика.
Бертрец этого не заметил, так как одна из сестер встала и подала знак девушкам, стоявшим позади каждого коленопреклоненного мужчины. Всего несколько мгновений и три десятка трупов рухнули к ногам Бешеных, чтобы перерезать горло много времени не требуется. До сих пор плохо воспринимавший окружающее Зеалд вдруг погрузился в полную тишину, он не слышал ни тихих испуганных вскриков окружавших его новеньких, ни рева старой гвардии, ни слов рыжей, отдавшей приказ об убийстве, с которыми она обратилась к своим соратницам. Будто во сне он смотрел, как, перешагнув через линию окровавленных тел, словно через кучу мусора, Бешеная направилась прямиком к нему. Пот ручьем заструился вдоль спины и по вискам Зеалда, он вдруг с кристальной ясностью осознал, что это прохладное утро последнее в его жизни.
Когда с пленниками было покончено, настал черед знакомства с новыми сестрами. Ральти, улыбаясь, подошла к перепуганным новобранкам. Вдруг ее улыбка потухла, Матрихс непроизвольно напрягся... да, она почувствовала.
Зеалд не сопротивлялся крепким рукам двух молодых разбойниц, выволакивающим его из толпы испуганных девушек. Он лишь оглянулся посмотреть, схватили ли Матрихса. Его глаза не сразу нашли бывшего попутчика, стоял он вовсе не там, где полагал бертрец. В последние мгновения жизни юноша еще успел поразиться тому, что Матрихс стоит с непокрытой головой... Их глаза встретились, во взгляде бывшего наемника не было ни тени смятения или страха, словно бы ему абсолютно ничего не угрожало. Вдруг до несчастного дошло, что Матрихс - вовсе не Матрихс, а самая настоящая Матиса. Красивая смуглая девушка с длинными черными волосами спокойно смотрела на его безвременную гибель.
Выражение детской обиды застыло на лице отрубленной головы юноши. Ральти вытерла окровавленный меч с прилипшей прядью золотистых волос о головное покрывало, сорванное с Зеалда перед расправой, и спрятала его в ножны.
Среди нового пополнения внимание Ральти почти сразу привлекла высокая стройная смуглянка, девушка держалась вполне уверенно, чем приятно выделялась из толпы забитых овечек, какими обычно и бывают эти несостоявшиеся рабыни. Она одна ответила на приветливую улыбку Бешеной, как улыбнулась бы старшая подруга после недолгой разлуки: со сдержанной, но искренней радостью. Странно, ведь девушка не выглядела старше, просто была в ее темно-зеленых, почти карих глазах какая-то особая глубина и... Ральти едва удержалась от возгласа: такие глаза были у Нальвы, да точно такие, показалось, это воскресшая сестра улыбается ей. Да нет же, Нальва была такой же рыжей, как она и Свера, только глаза у нее были темнее, в отличие от двух зеленоглазых сестер. Девушка наклонилась к спросившей ее о чем-то соседке, Ральти потеряла ее взгляд, наваждение пропало. Оно не возникло вновь, даже когда девушка лично представлялась Бешеной, но все равно от нее исходило какое-то удивительное тепло и надежность, что ли...
За день соорудили высокий погребальный костер, дабы предать тела сожжению во имя Великой Матери Араулы и удобрить ее лоно золой. Обряд возглавила молодая верента, пользовавшая раны и прочие болезни, которые не обходили воительниц армии Бешеных, несмотря на то, что в основном она состояла из молодых сильных женщин. Матрихс не врал, когда говорил несчастному Зеалду, будто отпускают они только старух, просто работорговцы предпочитают свежий товар, пользующийся наибольшим спросом.
На счастье Странника верента оказалась бескниженной, то есть еще не достигшей того возраста и знаний, когда служительница Араулы получает право заглядывать в будущее и читать книгу Судеб. Невысокая, сухощавая женщина лет тридцати с небольшим (для веренты это совсем не много) внешним видом она почти не выделялась среди других лесных сестер, только пара амулетов на шее и поясе указывали на ее принадлежность к целительницам. Судя по тому, какой танец завела знахарка, она была явно из черных, в чьих обрядах преобладают мотивы смерти и поглощения всего живого бездонными недрами Земли, тогда как белые больше подчеркивают ее порождающее начало, как матери Даурики.
Танцующие образовали вокруг костра две расположенные лицом друг к другу цепочки и медленно двинулись в противоположные стороны под сопровождение приглушенных ударов бубна, негромко напевая фразу: "А-ра-ула, А-ра-ула, пра-ах прими, пра-ах прими!" Рисунок танца был несложен и в то же время требовал определенной концентрации: вперед - вправо, назад - вправо, вперед - вправо, назад - вправо, так, чтобы при каждом сближении глаза встречались с глазами находящейся в противоположном круге исполнительницы. Главное тут не задумываться и не сбиваться с шага. По четкости движений можно было сказать с уверенностью, что участницы обряда совершают его достаточно часто.
При виде этого действа, о многом поведавшем будущему Магу, озноб продрал Матрихса по позвоночнику. Слушая убыстряющийся ритм и следуя набирающему силу и громкость голосу веренты, цепочки ускорили свое вращение вокруг полыхающего костра. Яркие блики плясали по поляне, отражаясь от оружия и других металлических деталей одежды, мощное звучание многоголосого хора накрыло лесной лагерь. Пришел в движение и третий круг, состоящий из сидящих на земле зрительниц, они начали медленно раскачиваться из стороны в сторону, также подпадая под гипнотическое действие танца. Матрихс ясно почувствовал тот момент, когда женщинами овладел Дервос, иначе говоря, они вошли в состояние глубокого транса, которое, как и сон, находится под покровительством сына Киойи. Вот она - загадка сплоченности и яростной агрессивности бешеных: экстаз вызывает такое же привыкание, как и курение канрийского тута. Обряд проводится при сожжении трупов захваченных или "освобожденных" мужчин, следовательно, возникает замкнутый круг: нападение - убийство (казнь) - экстатическая пляска - наслаждение - мучительная маята - нападение. Разомкнуть его могут только гибель или врачевание душ, доступное магам, впрочем, одному Пронзающему такая задача не по силам. Значит, его Задача иная...
* * *
Матиса легко влилась в ряды разбойничьей армии, благо, мечом она владела неплохо, ибо эта отчаянная девчонка уже успела послужить наемником, заморочив головы солдатам и самому ронту Квиру. Никто из обитателей Секрского замка даже не догадывался, что она - не мужчина. Поэтому ей не пришлось тратить время на обучение владению оружием как остальным новеньким. Напротив, используя свой боевой опыт, девушка предложила несколько полезных усовершенствований в плане структурной реорганизации и быстро выдвинулась в число "командирок". Хотя лучником Матиса была не важным, в отличие от самих Бешеных - дочерей покойного лесничего, главного смотрителя обширных лесов рода Антау, она сумела эффективно включить ударную силу стрелков в общую тактику боя. Кстати сказать, до ее появления, несмотря на устрашающую репутацию, шайка Бешеных Сестриц все же была только шайкой, и лишь тактические планы и операции Матисы превратили ее в настоящую маленькую армию, численность которой вскоре увеличилась почти вдвое.
Не обошлось, правда, и без косых завистливых взглядов, однако несколько удачных вылазок, совершенных по разработанным Матисой планам, заставили недоброжелательниц прикусить язычки. Тем более, что всего лишь за месяц новенькая коротко сошлась с Бешеной Ральти. Поговаривали, что их внезапная дружба того же характера, что и отношения Сверы с десятницей Абенарой, однако уверенности в этом не было. До сих пор Ральти не выказывала склонности заводить любовные связи, хотя сестра и не однажды подначивала ее, убеждая в нелепости воздержания. Подобных пар в шайке было немало, так что не будь Ральти одной из рыжих близняшек, никто бы на тесное общение Матисы с любой другой девушкой и внимания бы не обратил. Однако ж эта проныра играючи отодвинула в сторону "старых" боевых соратниц, прошедших с Сестрицами кровь и смерть, зимнюю стужу и пороги Тукина, многотрудные поиски Отпавших у гибельных Снейских Пропадей и поспешное отступление, можно сказать, бегство от войска Гидара Антау и сопровождавших его Магов. Но вот, поди ты, слово Темной, как прозвали Матису за смуглость кожи, стало значить гораздо больше, чем мнение самой Берлы, еще помогавшей сестрам вырезать отряд нобеля Лурра.
Историю превращения мирных девушек в грозных убийц-мужененавистниц Матрихс узнал из первых уст - от Ральти - в один из восхитительных вечеров, какие бывают лишь в конце первого месяца лета, выдавшегося в этом году жарким для этих мест. Они проверили несколько постов и незаметно углубились в лес довольно далеко от расположения лагеря. Светлая северная ночь даже в лесу казалась всего лишь сумерками, и можно было не особенно спотыкаться, делая вид, будто уроженица городских предместий еще не совсем освоилась в непривычной обстановке. Странник не мог не обратить внимания на какое-то особое душевное состояние Бешеной, она была необычно задумчива и, можно сказать, тиха, что в принципе противоречило ее бойкому характеру.
- Что случилось, Ральти? Что тебя беспокоит?
- Не беспокоит, нет. То есть, я хотела сказать, беспокоит, конечно, мучает... Ровно год прошел, понимаешь, год назад погибла Нальва, нас ведь было трое.
--
Я слышала об этом, - осторожно ответил Матрихс.
Сбивчивая речь девушки говорила о душевном смятении. До сих пор они шли рядом, внезапно Ральти остановилась и повернулась к спутнице.
- Все неправильно, Матиса, я чувствую это. Все, что мы делаем, это безумие. Зачем, зачем эта кровь, эти набеги, убийства? Я не знаю, не понимаю, не представляю, чем все закончится, - Ральти судорожно всхлипнула и вдруг разрыдалась, уткнувшись в плечо подруги, которая была немного выше ростом.
Матрихс не пытался прекратить поток ее слез (кто бы поверил, что Ральти может расплакаться), он молча гладил ее по пышным рыжим кудрям, незаметно воздействуя на ее душевное состояние, успокаивая без слов. Наконец, почувствовав момент, он попросил:
- Расскажи, как все началось, станет легче.
Ральти несколько смущенно отстранилась от Матисы, взяла ее за руку и потянула в сторону протекавшего поблизости ручья. Рыжая никак не могла понять, что же влечет ее к смуглянке, никогда в жизни ей не приходилось испытывать ничего похожего. Она желала и не желала ее ласк, но чувствовала почти непреодолимую потребность быть рядом, опереться на скрытую силу, которую неосознанно ощущала в бывшей наемнице, довериться, поделиться тем, чего не смогла или не захотела понять даже Свера.
- Этот человек, он сбился с дороги и подъехал к нашему дому, - не совсем понятно начала девушка, но Странник не стал перебивать и задавать вопросы, молча двигаясь вслед за Бешеной.
- Я была одна, в тот день в обход поехали Свера и Нальва, проверяли силки и порубку на просеке. Крестьяне всегда норовят забраться дальше, чем положено. Ты ведь из города, ты не знаешь, а, не важно, - Ральти махнула рукой и продолжала:
- Так вот, я услышала стук копыт за воротами, наш дом напоминал небольшую деревянную крепость, даже имел донжон с бойницами, его еще при деде построили. Раньше держали десятка полтора слуг, да и младшие лесничие жили там же, потом переселились в деревню, она в пяти ситах. Постепенно народу в доме становилось все меньше, после смерти папы остались мы втроем, кухарка и конюх. Бактор всегда сопровождал нас в объездах, так что дома кроме меня была только Тава. Да, всадник несколько раз ударил по воротам и громко попросил о помощи. Я поднялась на стену и выглянула. Это был мужчина лет тридцати пяти-сорока, одет богато и в то же время не броско, мне показалось, что он с трудом удерживается в седле, возможно, ранен или очень устал. Вместе с Тавой мы открыли ворота. Давай сядем здесь, - прерывая рассказ, предложила Ральти.
Матрихс не возражал. Они добрались до ручья, от него тянуло прохладой, и было приятно посидеть на невысоком берегу, спустив ноги в журчащую воду.
- Он сказал, что ехал всю ночь и сбился с дороги, - повторилась Ральти, - спешил по важному делу из Тадиона в Румс. Он просил позволить ему отдохнуть у нас пару часов и указать дорогу. Конечно, мы не возражали, Тава накормила его и проводила в одну из пустовавших комнат. Я сама занималась его конем, даже не подозревая...
Девушка снова всхлипнула пару раз, но удержалась от слез, только крепче сжала ладонь Матрихса.
- Он позволил себе грубость?
- Н-нет. Перед отъездом он наговорил мне кучу благодарностей и комплиментов, вежливо так, любезно. Предлагал заплатить за беспокойство. Я отказалась. А глаза у него, черные такие, сверлящие, сама понимаешь. В общем, взгляды его скромностью не отличались. Знаешь, как он был мне неприятен! До дрожи. Это как болезнь какая-то. После этого случая меня даже от старого Бактора трясти почему-то стало. Я рассказала сестрам, поговорили и забыли. А дней через десять он вернулся с отрядом. Вернее, как мы потом узнали от Тавы, подъехал он снова один, и Нальва впустила его. Наверное, мерзавец даже не понял, что перед ним другая...
Ральти замолчала, Матрихс понял, что история приближается к кульминации, в целом он вполне представлял ее продолжение, даже не прибегая к чтению мыслей.
- Старую Таву они оглушили и бросили в доме, а сестру увезли с собой. Мы нашли ее тело в лесу, одежда была разорвана в клочья, синяки, царапины. Нальва сопротивлялась, она была сильная, как мы, отец с детства тренировал нас. Но знаешь, мы так и не поняли, отчего она умерла, никаких серьезных ран мы не нашли, и, похоже, он так и не сумел овладеть ею. Но это ничего не значило, ведь Нальва погибла.
Воспоминания измотали Ральти, сквозь слезы она добавила:
- Мы отомстили...
- Не надо, не продолжай, у вас не было выбора.
Матрихс снова обнял девушку за содрогающиеся от рыданий плечи. В лагерь они вернулись только под утро, подбросив новый повод для пересудов.
Конечно, Странник не мог объяснить девушке, почему у них не было выбора, и кем красавицы-близняшки обречены на раннюю и ужасную кончину. Даже Тагарская Чащоба не укроет Ральти и Сверу от оркуллов, и вовсе не случайно прибилась к разбойничьей шайке черная верента Лия. Ничего этого сказать он не мог, да и зачем. Так или иначе, Бешеные должны умереть, и смерть в бою будет самой легкой и благой. Все очень просто: просто активизировать и сделать максимально эффективными вылазки женской армии, помешенной на поголовном уничтожении мужчин, наводя ужас на близлежащие к Чащобе поселения, просто перекрыть Рабский Тракт, прервав сообщение с Суанией и парализовав торговлю, просто вызвать яростный гнев тесария Тарники.
Но как непросто противостоять этой изматывающей боли, злобно впивающейся кривыми когтями и рвущей, рвущей в кровавые клочья глупое сердце и усталую душу. Нет, Маги - не служители сурового бога Тадирга, что требует от своих адептов воздержания и аскезы, им ли не знать сколь часто упертая Справедливость оказывается на ложном пути, не в силах различить истинного зла под маской показной добродетели. И в Слове нет параграфов, запрещающих любить. Напротив, будь его избранница рабыней или тессией никто не осудит Мага, никто не воспретит и не посмеет препятствовать. Он мог, конечно, мог забрать Ральти и скрыться с нею, предоставив остальных их судьбе. Когда-нибудь шайка Бешеных так или иначе прекратит свое существование. Но если он здесь, это должно произойти не через год или два, а в ближайшее время, ибо такова воля Совета. Если же он не исполнит Задачу, не завершит свой Путь, он даже не сможет уйти к Отпавшим, поскольку Странник еще не Маг: не принявшему Слова и отступаться не от чего. Смешно. Да, уж, смешно. Отпавшие с непосвященным Пронзающим дел иметь не станут, об участи же не прошедших Пути слухи ходят один мрачнее другого. Защитить Ральти ему не удастся, и тогда - палач или оркуллы, вот и весь небогатый выбор. До чего же злую шутку сыграл с ним Путь. Кто поверит, что можно полюбить Бешеную, по воле и руками которой было пролито столько крови ни в чем не повинных людей - крестьян, торговцев, рабов? Но какое все это имеет значение для него? Никакого, потому что он знает совсем другую Ральти...
К началу осени четыре отряда элитного корпуса акритонков, снабженные надлежащей защитой от фитул и других вероятных сюрпризов Отпавших, загнали вновь поредевшую армию Бешеных к подножию скальной гряды Фавред, в которую Чащоба упиралась на севере. Два месяца их выбивали из почти непроходимых лесов, где легко прятаться и тяжело ловить. Но устоять против лучших из лучших воинов Тарники, специально подготовленных не для рыцарских турниров и не для взятия замков непокорных феодалов, а для борьбы с горными племенами, лесными дикарями и жмургами, не смогла бы ни одна разбойничья шайка. Только знание дочерьми лесничего тайных секретов леса, их умение использовать его для укрытия и нападения, позволило им так долго продержаться против наследников военного искусства Акритонка - почти легендарного полководца времен Рабранка II. Более того, тарниканцы понесли ощутимые потери, каждая схватка велась на смерть, обе стороны не брали пленных. Но Матрихс знал, что Бешеных Сестер приказано взять живьем.
Проводить обряды, посвященные Арауле, возможности не было, и Лия начала использовала танец смерти в модифицированном варианте - перед битвой, как обещание Матери напоить ее кровью. Странная гибель веренты - в одну из ночей знахарка свалилась в овраг, возле которого временно расположилась спасающаяся от преследования, поредевшая армия Бешеных, и сломала шею - подействовала на девушек угнетающе. Словно только сейчас они начали замечать тучи зудящих кровососов, скудость пищи и холод предосенних ночей. Пожалуй, грозные воительницы начали бы разбегаться кто куда, но было уже поздно: чем дальше они уходили на север, тем более заболоченной становилась Чащоба, вот если бы они повернули к морю, как предлагала еще месяц назад Лия. Теперь же единственный путь, зажатый между двумя непроходимыми топями, пролегал по небольшому взгорью и, как оказалось, вел в идеальную ловушку...
Последние лучи Сияющего Ока окрасили белые скалы Фавреда и редкие облака, цепляющиеся за их острые вершины, в тесарский пурпур, так похожий на свежепролитую кровь. Глубокие тени залегли в расщелинах, черные, как оперение стервятников, десятками слетавшихся на обильное пиршество: более шести сотен трупов, это ли не роскошь? Живые несколько часов как покинули это место, предоставив мертвецов в распоряжение крылатой похоронной команды. Но что-то беспокоило птиц, они кружили и кружили в воздухе, некоторые расселись на уступах скал, не решаясь спуститься к подножию. Да, он был там, неподвижно сидящий перед грудой камней человек. Под эти камни он спрятал два тела, люди такие жадные существа...
Уже к полудню все было кончено, женщины дрались как дикие нандрские рыдлы, но превосходящие численностью тарниканцы вырезали их одну за другой. Матрихс не отходил от Ральти, рыжие волосы Сверы мелькали где-то в гуще кровавой бойни, и вдруг они пропали. Странник еще сумел "послушать", как недовольный гибелью одной из Сестриц командир акритонков обещает казнить каждого пятого в случае, если не удастся взять живой хотя бы вторую Бешеную. Когда Матрихс понял, что они продержатся не больше пяти минут, его меч вошел в спину Ральти. Они упали почти одновременно, Странник был перемазан своей и чужой кровью, а если кто и может убедительно притвориться мертвым, так это Пронзающий. Солдаты методично проверили каждый женский труп, добивая раненых разбойниц, хоронить никого не стали, даже своих.
Он отнес тело Ральти в сторону, подальше от остальных и просидел над ним несколько часов в странной коленопреклоненной позе, опустив лицо в ладони. Странник не плакал, не шептал слов любви и не молил прощения, он не проклинал несуществующих богов, таинственных оркуллов или всемогущих Магов и не стал призывать душу девушки, хотя и мог бы. Зачем? Он чувствовал, как пустота заполняет его сердце, и все внутри застывает, скованное абсолютным холодом межзвездных пространств, и не замечал ноющей боли от неглубоких, но сильно кровоточащих резаных ран на предплечьях и правом бедре, не обращал внимания на острые камни, впивающиеся в колени, не слышал клекота и пронзительных вскриков больших черных птиц.
Он сидел, пока один из стервятников едва не задел его широким крылом, Странник резко вскинул голову, отбрасывая с бледного лица кудри, почти такие же светлые и золотистые, как у несчастного Зеалда, только гораздо длиннее и, поднялся на едва не подогнувшиеся от слабости и долгого пребывания в неудобном положении ноги. Птицы взлетели с громким хлопаньем и с душераздирающими воплями поднялись к впивающимся в небо вершинам Фавреда. Он проводил их полет застывшим взглядом ставших темно-карими, почти черными глаз, попутно отмечая положение Солнца над горизонтом, до заката осталось совсем немного.
Пронзающий отыскал тело Сверы, заваленное сверху двумя другими трупами, оно еще не было тронуто падальщиками, прикрывшая подругу собой Абенара уже таращилась в небо пустыми глазницами, еще больше досталось акритонку со вспоротым животом - стревятники уже успели полакомиться его внутренностями. Мрамор разверзся, принимая в свои каменные объятия сестер, и над могилой образовался небольшой курган белого с чуть розоватыми прожилками камня. Он понимал, что это не имеет никакого смысла, и все же не хотел оставлять их хищникам. Кому достанется его собственный труп, Страннику было безразлично. Он потерял уже много крови, но процесс следовало ускорить. Устроившись поудобнее, так, чтобы опираться спиной на большой валун, Странник достал из складок мантии (право на которую он все же заслужил), тонкий острый кинжал и, закусив губу, полоснул им по левому запястью.