Он видел небо, видел мир, замечал окружающих людей, да и вообще, если разобраться, не мог пожаловаться на то, что был обделен вниманием. Хотя и, если разобраться, сложно было сказать где здесь была правда. Скорее всего, правда всегда нечто поверхностное, то, что каждый видит с позиции своего внутреннего восприятия действительности. И Василий Мишкин верил и знал что это так.
Василий Мишкин был чуть выше среднего роста, обычной комплекции, носил окладистую бороду (она, по его мнению, придавала ему солидность), коротко стриг усы (оставляя тонкую полоску над губой), заплетал длинные волосы в косички, работал секретарем у шефа-гея (хотя сам геем не был), и все чаще задумывался о будущем, которого не было.
Точнее - все чаще ему начинало казаться так. Тогда как раньше он считал почти исключительно иначе. И сейчас почти невозможно сказать, когда произошел в душе его переворот, но он произошел. И вот после этого Василий Мишкин все чаще стал задумываться о жизни, и вскоре уже думал о ней каждый день. Даже, можно было сказать, что фактически жизнь его проходила в каких-то загадочных размышлениях. Природу которых Мишкин пока постигнуть не мог, но всячески стремился достигнуть хоть какого-то понимания. Отчего ему казалось, что в его жизни произойдут великие перемены. Притом что сейчас,-- полагал Мишкин,-- трудно было еще что-то предсказывать. Но то, что так когда-нибудь произойдет - верил. Верил искренне, и даже может быть до одури.
Притом что иной раз начинало казаться ему, что он совершает ошибку. И хоть характер подобной ошибки до конца не просматривался, а черты не распознавались, Мишкин вдруг и действительно начинал, было, чего-то опасаться, как вдруг все исчезало. И уже через минуту он оказывался не способен вспомнить нечто, что действительно могло бы так испугать его.
Но такие минуты уже не расслабляли его. Василий вообще всегда оставался сдержанным в проявлении собственных чувств. И если разобраться, по настоящему узнать -- к чему он стремился - было практически невозможно. Разве что за небольшим исключением следовало допустить, что не стремился он ни к чему, а просто умело маскировал внутреннюю никчемность да неумелость.
Но Василий так не считал. А узнал что о нем думают другие - от шефа-гея. И с тех пор стал шефа опасаться.
Если сделать еще набросок портрета Василия Мишкина, то, пожалуй, следовало бы признать, что был Василий до удивления ответственным человеком. И если он получал какое задание - можно было не сомневаться, что он его выполнит. Выполнит, отчитается о выполнении, и будет жить в предвкушении нового задания.
Косвенно это могло как раз свидетельствовать об его никчемности (несамостоятельности). Так тоже о нем кто-то подумал (но не сказал). Ну а сам Василий....
Сам Василий себя на самом деле любил. Он даже придумал себе несколько разных имен, и называл себя время от времени по разному.
Но это не меняло,--как предположил шеф-гей,-- сущности Василия.
По природе Василий был человек больше замкнутый, чем общительный. И хотя иногда он любил компании, но если присмотреться, выходило, что сами компании он подбирал таким образом, чтобы слушали его.
Иногда он действительно любил оказываться в центре внимания. И при этом было известно (от самого Василия), что больше всего ему нравилась тишина. Этакая постоянная тишина, когда никто бы ему не мешал, и он мог в течении долгого времени оставаться наедине со своими мыслями.
Собственные мысли Василия никогда не напрягали, в отличие от мыслей окружающих, которых он если и слушал (а он слушал), то почти всегда тяготился подобным "выслушиванием". Но что-то все равно уберегало его от того, чтобы окончательно замкнуться в себе. И видимо потому, иной раз словно намеренно он стремился оказываться в центре внимания. Быть может, чтобы не считать себя одиноким?
Он действительно задумывался об одиночестве. Но это, скорее всего, были лишь его надуманные мысли. Потому как одиноким он совсем даже не был. И хоть жил один, к нему периодически приходили различные женщины. Которые, впрочем, если и приносили ему тепло и уют, то это было как бы временно, и что уж точно - не могло стать постоянно, потому что Василий умел держать себя в руках. И как только подозревал, что идет в проявлении своих чувств дальше чем необходимо - делал шаг назад.
Он всегда умел делать шаг назад. Можно даже сказать, что как раз этим шагом Василий Мишкин был и характерен. И видимо как раз этим шагом он выделялся, отличаясь от большинства тех, кто о подобном вовсе не задумывается.
А он думал. Он вообще много думал. И хоть смыслового оттенка во всех этих раздумьях было не больше чем казалось, тем не менее, подобные размышления со временем изменили его. И Василий Мишкин стал если не окончательно умным человеком, то производил видимость такового.
Он вообще понял, что не обязательно быть тем или иным - достаточно показывать, что это так. Хотя и подозревал, что подобное возможно лишь при краткосрочных контактах.
Но ведь он и не стремился к каким-то длительным отношениям. Он, если разобраться, вообще мало к чему стремился. И потому уже из-за этого периодически испытывал определенный дискомфорт. Хотя и, опять же, старался не показывать вида.
Если спросить самого Василия о его жизни, о том какой она была в его представлении, то после начавшегося ответа первоначальный вопрос вообще мог уйти в иную плоскость восприятия реальности, а то даже и запутать самого Василия. И при этом можно было предположить, что Василий так-то уж и не стремился добиться скорого разрешения каких-то (как возникающих, так и давно существующих) вопросов. Такое разрешение если ему и было необходимо, то не сейчас. Да и ответ, можно было бы предположить, он знал заранее. Когда допуская многое - не замечал совсем мелочи. Или же наоборот - его внимание включалось на мелочи, и упускало главное. Тем самым со временем у Василия Мишкина выработалось свое понимание действительности, которое, как предполагал кто-то из его знакомых, вступало у некое противоречие с реальным положением вещей. Мишкин вообще стремился в такое время собственного бытия не замечать это реальное положение вещей. Так ему было проще. Спокойнее. Да и вообще, что самое любопытное, он чувствовал себе увереннее, когда происходило это именно так. Так, а не иначе. Не иначе, потому что иначе его не только бы не устроило, но и могло увести в некую плоскость неправдоподобия относительно той реальности, которая была. А этого ему не хотелось. Василию вообще было спокойнее, когда была только видимость каких-либо положений вещей; притом что он знал, что в иные разы как раз такая видимость может сойти и за самую настоящую правду. И так, по его мнению, становилось возможным потому, что какой-либо одной правды на самом деле не существует. По крайней мере, он в это не верил. Не верил еще и от того, что знал, что у различных людей всегда будет правда своя. Причем у одного и того же человека правда может меняться в зависимости как от его психического состояния, так и от времени, с которым изменяете все, в том числе и человек. И в этом диалектическом взгляде на мир Василий Мишкин был уверен настолько явно, что мог, наверное, убедить многих. Но не убеждал. Даже не пытался этого делать. Как и вообще не пытался с кем-либо спорить серьезно и долго. Василий вообще тяготел к некоторому одиночеству, предполагая, что в таком своем состоянии ему будет наиболее спокойно, и вообще - свободно. Свободно жить. Свободно существовать. Свободно,--хотя к самой свободе он никогда особенно не стремился.
Но уже тут можно было предположить, что этого на самом деле ничего не было. Что была только некая видимость ситуации, продиктованная определенной необходимостью.
И как раз в пользу этого говорило еще и то, что определенная видимость незримо присутствовала во взглядах Василий Мишкина на мир. И потому наличие этой видимости, даже можно признать - умение спрогнозировать наступление ее, Василий Мишкин ставил себе в заслугу.
И от понимания подобного ему становилось душевно комфортно, внутренне уютно, и необычайно спокойно. А это уже, по его мнению, было вообще самое важное.