Насколько эта тайна была великой, Таничев не знал. Но он знал, что тайна это существует, и это тайна его. Он, именно он, был ее собственником. А если так,--рассуждал Таничев,--то он не только не обязан такой тайной с кем-то делится, но и мог распоряжаться информацией о ней по собственному, как говорится, усмотрению.
Он и распоряжался. Он мог в какие-то дни судорожно смаковать фантазийные подробности, рождающиеся в его бессознательном, а мог (в другие дни) забыть о тайне вовсе.
Но даже тогда он все равно знал, что тайна с ним. И он не только никому ее не отдаст, но и не даже не расскажет о ней. Не расскажет, потому что Владимир Петрович Таничев верил, что просто обязан жить со своей тайной сам.
Таничев относился к тайне как к невесте, ревновал ее, и предпочитал никому показывать.
Конечно, можно было заметить (и замечали), что подобный взгляд, как и отношение Таничева, к тайне не только слишком субъективен, но и видимо странен. Таничев даже сам не раз (в минуты алкогольных возлияний) о чем-то таком говорил сам себе, но...
Но несмотря на подобное видение ситуации, Владимир Петрович продолжал существовать со своей тайной, веря в нее, и даже немножечко ее скрывая.
Если разобраться, Таничев не знал даже, что из себя эта тайна представляет. Но отчего-то верил (вернее - допускал), что в настоящем периоде времени все действительно может быть так. Тогда как наступит другой период, и что-то может изменится.
--Ну, или же не изменится,--задумался Таничев. Он теперь часто рассуждал сам с собой. Можно даже сказать, что тайна, наличие ее, в какой-то мере изменили Таничева. Хотя он и не склонен был так-то уж признаваться в наличии подобных изменений. Продолжая рассуждать про себя о многом, и допуская еще больше.
И все же тайна была. Таничев знал, что она существует. Знал, верил, и искренне стремился узнать ее. Но узнать так, чтобы об этом знании не только никто не догадался, но и не догадался даже он сам. Так было ему необходимо. Это служило залогом, что тайна останется при нем. И даже если случатся какие катаклизмы, понимал Таничев, он не изменит своего отношения к тайне. Понимая что это, быть может, единственное, что держит его на свете. Что помогает выжить. Что способствует каким-то его стремлениям, и инициирует достижения.
--А значит,--задумался Таничев,--он никогда не станет делиться этой тайно ни с кем.
И в который уж раз приняв такое решение, Таничев успокоился, и приказал себе думать о чем-то другом. Ему всегда становилось легче, когда он что-то себе приказывал. Легче и спокойнее. Да и к тому же, даже если он не думал о тайне, она все равно оставалась с ним. И это было самое главное.