Иногда Степан Колесов ощущал себя сволочью. Ему, конечно, не нравились подобные ощущения. Можно сказать, он хотел (и даже собирался) от них избавиться. Но вероятно сделать это было намного труднее, чем того захотеть. А даже признаться, что не всегда у него получалось и захотеть.
И тогда уже почти все подобные попытки вполне можно рассматривать как нечто случайное, и от него независящее. Быть может вообще - ни от чего не зависящее. Ну а как еще иначе?
Степану Колесову было сорок. Подавая когда-то неплохие надежды (с отличием институт и аспирантура) он неожиданно спился. Так и не подойдя к защите диссертации. А потом и вовсе факты истории (планировал когда-то стать великим историком) Степан стал подвергать сомнению. И вовремя поняв, что начинает заниматься вообще черт знает чем, успел остановиться. И стал просто пить. Постепенно перестав обращать внимание на действительность. Словно бы этой действительности для него не было.
Но ровно за мгновение до того, как должен был погрузиться в свой внутренний мир (уже словно бы и окончательно, без надежды когда-нибудь оттуда выбраться, и готовясь потерять связь с миром внешним) Колесов как будто опомнился. В мозгах его вновь что-то перещелкнуло. И он остановился на нейтральной полосе. Так для себя и не решив, кем он стал: дураком или придурком.
Притом что Степану, разумеется, не хотелось быть ни тем, ни другим. Он вообще полагал, что человек не должен что-то подобное считать о себе. И пока он человек,-- у него был шанс изменить ход истории. Истории если не глобальной, мировой, то, по крайней мере, повлиять на то, что происходило рядом с ним.
И у него вполне были все основания одуматься. И даже появилась такая возможность. Как и вообще возможность подумать. Хоть о чем. Ну, хотя бы о том, что в собственной жизни можно достичь несравненно большего, чего к этому времени достиг он.
А так как, собственно, он почти ничего и не достиг, то перспектива перед ним открывалась более чем занимательная. И если что и нужно было делать в первую очередь, так это действовать. Действовать, невзирая ни на что. И, разумеется, действовать, не обращая внимание на какие-то побочные обстоятельства. Как-то - пьянка, например.
И, наверное, уже здесь можно заметить, что к самой пьянке Колесов относился как к чему-то, чего, в общем-то, и никогда не было. Да он и вообще, если разобраться (ну, то есть, если подойти к данному вопросу обстоятельно) и не пил-то вовсе. Никогда.
Степан был самым, что ни на есть, трезвенником. И что касалось алкоголя,-- не употреблял его ни в каких количествах. И относился к тому так, словно его никогда в его жизни и не было.
И это была одна из загадок, которые он бы очень хотел разрешить. Потому что Степан Колесов был пьяница. С одной стороны. А с другой - трезвенником. Да еще и трезвенником, каких свет не видывал. И все заключалось в том, что один вариант (уже считавшийся как бы обстоятельством его жизни) был в реальности. А второй - в его представлении об этой реальности. И если варианты пересекались, то только в обличительном давлении одного над другим. Причем иной раз между ними разгоралась самая настоящая борьба. Кто-то даже грозил одержать вверх. Но подобного не случалось. И прежде всего потому, что именно Степан и должен был решить: где же правда, а где вымысел. И уже в зависимости от этого, можно было разобраться и в том, кто же он на самом деле: пьяница (со всеми вытекающими отсюда последствиями) или же трезвенник (со своими последствиями тоже).
И как-то выходило так, что решить-то это толком оказалось невозможно. Ну, то есть, невозможно было придти к какому-то единому знаменателю. И, по сути, разобраться - кто есть кто.
И уже как бы за то, что Степан очень переживал из-за этого, говорило то обстоятельство, что он уже больше десяти лет пребывал как бы в неком вне временье. Откладывая все дела на потом. И конечно же, невероятно мучаясь от идентификации (отождествления) себя. Ибо это-то как раз сделать и не удавалось.
И было ему еще больнее от того, что уже именно вследствие этого считал он себя сволочью. Самой что ни на есть последней и распрекрасной. И знал, что подобные мысли уйдут после того, как они решит свою дилемму. Которая совсем и не хотела разрешаться. Ну не сволочь ли она после этого? Да и наверное - он.
И загонял себя Степан своими размышлениями еще глубже в бессознательное. И уже видимо так находил какую-то отдушину. Ну, если, -- это было возможно.
И наступил наконец-то день, когда Степан Колесов решил для себя разобраться во что бы то ни стало во всем. И придти к этому самому чертовому единому знаменателю.
Но - решить-то он решил, да у него толком ничего не выходило. И нужный ему ответ (видимо предчувствие этого ответа) никак не шел.
Хотя и отчаиваться Степан был не намерен. Он вообще с недавних пор решил для себя не отчаиваться.
Не отчаиваться, конечно, было намного сложнее, чем об этом говорить. А тем более - мечтать.
Можно даже сказать, что это и вовсе было невозможно. Ну, насколько, конечно, что-либо вообще можно сделать, если действовать по какому-то запрограммированному стандарту. Шаблону. Стереотипу. Стереотипу, выдуманному главным образом самим Колесовым. Потому что стал понимать он, что, по сути, привязывает сам себя к каким-то рамкам (загоняя в них). И словно бы и намереваясь выбраться. Да... Да не так-то и просто это сделать. А может с недавних пор уже и невозможно.
И уже стоило только Колесову решить так - как бросал он все дела. И словно бы отчаивался. Не решаясь (в течении какого времени) двинуться дальше. Останавливаясь, иной раз, на полпути. И...рассуждая.
...В этих вот рассуждениях и проходила его жизнь.
Рассуждения было тем, что подменяло его жизнь. Вынуждая оставлять как бы на втором плане - жизнь другую. И может даже... смириться с происходящим. Не решаясь на происходящее взглянуть трезвым взглядом. Увидеть в нем что-то замечательное. Нужное. Важное. Необходимое. Необходимое ему. И...
И когда Колесов готов был уже распростереть руки в крике отчаяния, крике о помощи, у него случилось озарение. И на миг удавалось увидеть какое-то будущее. Будущее, которое было радужным и очень-очень замечательным.
И уже видимо это дало ему силы к продолжению жизни. Хоть и ничего в его жизни не изменилось. И он все также ощущал себя сволочью.
Но уже знал, что когда-нибудь все изменится. И жил, наверное, ожиданием.