И ведь не сказать, чтобы Семен Шпильман так-то уж чувствовал свою какую-то невменяемость в жизни.
Хотя если посмотреть правде в глаза, то есть, не отворачивая их, то Шпильман был забавной личностью. Всегда сам себе на уме, Шпильман находил выход, казалось, в таких ситуациях, из которых никто кроме него не мог бы выбраться без особых убытков. А Шпильман мог. И даже в большинстве случаев с какой-то выгодой.
Это удивительные наклонности Семен Шпильман развивал в себе с детства. С того самого детства, в котором сверстники сначала били его безжалостно, а потом - через несколько лет -- продавались ему, будучи готовыми выполнить любое дело, если это дело могло понравиться Семену Шпильману.
Семен действительно умел найти подход к людям. Внешне никогда не выделявшийся их толпы (ну разве что своим носом), Шпильман достаточно быстро раздобыл способ обращать врагов -- по желанию - или в друзей, или подчиненных. Причем как раз у Шпильмана подобные градации весьма смещались, наслаиваясь друг на друга. И через время мало кто уже мог определить, кем он приходится Шпильману.
Причем явно так получалось, что Шпильману нравилось играть во все эти игры.
Но самое любопытное, это отношения Семена с женщинами.
Женщины Семена делились в его представлении на две категории. С одними он мог вести интеллектуальные беседы и вообще радоваться жизни. С другими как бы тоже радоваться жизни, но главным образом вкушая запретные прелести, как Шпильман называл сексуальную связь в извращенной форме. Хотя, какая тут может быть извращенная форма, рассуждал Шпильман. Разве что в представлении сексуальных невежд? Ну так Шпильман верил, что пройдет какое-то время, и люди современной цивилизации научатся называть вещи своими именами. Хотя, догадывался он, до конца так не произойдет. Потому как этому есть как много сторонников, так и противников всего, что связано с сексуальной жизнью. И все потому,--рассуждал Шпильман,-- что народ попросту еще не готов к свободам, связанным с сексуальной вакханалией,-- решил Шпильман, вспоминая ситуацию 60-х годов прошлого века на Западе, разыгравшуюся в период так называемой сексуальной революции.
В общем, Семен хоть и наслаждался отношениями с женщинами, но предпочитал их особо не афишировать, понимая, что в наличие слишком большого числа умных женщин не поверят мужчины, а в наличие еще большего числа раскованных женщин не поверят сами женщины, предпочитающие по старинке умалчивать необходимое да быть может даже,-- задумался Шпильман,-- обязательное.
Однако нельзя сказать, чтобы Шпильмана так-то уж мучили подобные вопросы. Он если о них рассуждал, то делал это скорее в минуты каких-нибудь уж очень серьезных раздумий, вызванных к тому же, в большинстве случаев, хандрой или иным туманом в его голове. А так Семен Шпильман был, может даже, и веселым человеком. По крайней мере, грусть свою не выставлял наружу, предпочитая обществу не раскрывать всех секретов о себе. Да Шпильман и всегда знал, что делает. А потому нисколько не удивился, когда в его квартире раздался звонок, и пришли какие-то люди с надуманными обвинениями против него, после чего Шпильмана арестовали и заключили в кутузку.
На следующий день Шпильмана выпустили, извинившись, и выставив его вон из отделения, что-то буркнув про то, что случайно перепутали, но чтобы он никому не жаловался, а то "посадят по настоящему".
Шпильман понял, что это скорей всего заказ кого-то из его врагов, решивших таким образом проучить Шпильмана, да Шпильману уже было все равно, потому что в очередной раз убедившись, что в этой стране можно делать многое если не все то многое, Семен Шпильман в очередной раз подумал об отъезде на историческую родину. И пусть там его никто не ждал, но Шпильман давно уже обратил внимание на определенную тенденцию, когда в минуты тягостных раздумий мысли об отъезде в Израиль как-то по особенному согревали его душу, да и вообще, ему тогда становилось как-то по особенному легко, свободно, и даже -- необычайно приятно.
В такие минуты Шпильману так же очень хотелось женщину.
Но он всегда сдерживался, желая продлить нравственное удовольствие, потому как знал, что с приходом женщины его сознание переключится на другое, и конечно тоже после ожидаемого действа это будут приятные впечатления, но вот совсем не хотел сейчас этого Шпильман. В последнее время он как-то привык беречь то что имел, понапрасну не расставаясь со своими чувствами, потому как понимал, что вполне может быть, что было это самое дорогое, что только у него было, а значит... А значит лучше сохранить то что есть, потому как может так случиться, что еще неизвестно как и что будет в будущем. Да и где оно, будущее? А настоящее как будто бы рядом.
И пусть через время это настоящее уже станет прошлым, на самом деле все не так плохо,-- рассуждал Семен Шпильман, удобно развалясь по американски в кресле, вытянув ноги на стол, и попыхивая сигарой, которую всегда раскуривал в таких случаях.
Однако Шпильман уже пришел как-то к размышлению, что не стоит ему слишком много размышлять об одном предмете. Иногда для него был важен сам процесс. Но вот чтобы так-то уж зацикливаться на одном, а после как обычно мучиться и страдать,-- этого Шпильман не любил.
В своих отношениях с девушками Шпильман придерживался поразительного единства мнений. Своих прошлых мнений, и тех мнений, которые должны были изменяться со временем, да все не изменялись.
Причем тут как бы было не все так просто. На людях Семен Шпильман вполне мог быть таким, каким его хотели видеть. И даже при этом не настолько сильно играть. Просто он действительно был разным. И был разным не в зависимости от ситуаций (какая-либо игра на самом деле ему претила), а от своего внутреннего восприятия мира на тот или иной момент. То есть он мог быть одним или другим, а причина крылась где-то в глубине его психике. Причем нисколько эта причина не стремилась быть распознанной. Да и вообще, зачастую оказывалось так, что Семен Шпильман через какое-то время начинал вести некую шахматную партию со своей психикой. При этом не рассчитывая ни на победу, ни на поражение.
Странный он был, Семен Шпильман. И сам же знал о своих странностях. Знал, и порой немного даже опасался их. Понимая, что фактически ему уже не остается иного выхода, кроме как играть. Играть успешно, то есть непременно выходить победителем, в ином случае может ему стать как минимум скучно, а может и просто оказаться, что Шпильман поймет какой-то иной смысл в жизни. А то и сделает эту жизнь несколько увлекательнее, чем она была в его варианте. Потому что Шпильман на самом деле был консервативно скучен, даже в иных случаях скучен до занудства. Но зная за собой подобный недостаток, он охотно менял планы, внося неожиданные коррективы в жизнь. Отчего эта жизнь становилась хоть на миг, да веселее.
Однако веселость это было не совсем то, что необходимо Шпильману. Поэтому он вида особенного не показывал, когда что-то понимал. А вот если не понимал - всячески стремился добиться понимания. Подразумевая, при этом, в понимании иной раз нечто совсем необъяснимое. То есть то, что в обычном понимании - пониманием, вроде как, и не выглядит.
Так выходило, что он не мог до конца в этом признаться никому. Да и сам выработал для себя определенные правила да привычки, которые не позволяли ему в полной мере быть самим собой. То есть можно было говорит о том, что Семен Шпильман определенным образом сдерживал себя, понимая, что если даст волю - это может привести к нежелательным последствиям.
Не сказать, что Шпильман при этом как-то уж слишком себя ограничивал. Скорее всего так получалось, что он принял те правила внутреннего поведения, которые были близки ему. А приняв - привык к ним.
После чего говорить о том, что Семен что-либо делал в своей жизни не так, было уже как бы и неправильно.
А вообще любимое занятие в последнее время у Шпильмана было какое-то неестественное мечтание. Мечтал он о многом. В этом "многом" не было ничего конкретного. Шпильман только раз как-то до удивления задумался, попытавшись нащупать предмет мечтаний, да после понял, что делать подобное не стоило. Хотя бы потому, что, рассматривая вопрос собственных мечтаний, он подходил к этому как-то неестественно внимательно (сказывалось академическое образование), и тогда он словно бы становился заметно выше своего среднего роста, хотя и как-то суживался, притом что от природы итак не был крупным.
О чем на самом деле мечтал Семен, хотели бы узнать многие. Например, его коллеги по акционерному обществу, в котором Семен Шпильман занимал должность главного инженера.
Были, конечно, различного рода предположения. Но никто не ведал о том, что мечтал Семен на самом деле. И самое удивительное, что он и сам пока точно не знал. Хотя и надеялся, что это всего лишь вопрос времени. А значит пройдет какое-то время, и он, Семен Израилевич Шпильман, найдет ответы на все вопросы, которые так часто в последнее время задавал себе. А пока... Пока осталось только ждать. Но Шпильман был к этому готов.