И при этом поначалу делал все, чтобы словно бы намеренно отдалить миг начала исполнения собственного желания. Можно даже сказать - миг удачи. Ибо если исходить из того, что удача в его нынешнем представлении как раз и была исполнением желания, то тут вроде как далеко ходить и не следовало. А все простиралось в плоскости того его отношения к жизни, которое Михаил Сикорский самым ненавязчивым образом угадывал.
Получалось так, что Михаил вдруг искренне поверил в исполнение собственного желания. И даже сделал несколько шагов на пути к нему. Тогда как после,-- он совсем неожиданно для себя повернул назад. Пошел, так сказать, на попятную,-- как пошутил он. И ведь если только предположить, что был он и действительно очень даже рядом...
Впрочем, изучающий когда-то неврологию (Сикорский был отчислен с 4-го курса медицинского вуза за хроническое пьянство и неуспеваемость), Михаил мог бы ответить, что способен объяснить причины подобного поворота событий. Да так вышло, что когда дело доходило до разгадывания себя - с ним случался некий ступор. Он останавливался, можно сказать, на полпути. Да и вообще, другими словами, замолкал он.
Но промолчав какое-то время, Михаил возвращался в свою жизнь. И при этом вел себя так, как будто с ним ничего такого и не случилось. Что, опять же, могло бы казаться сродни парадоксу, да как говорится, не тут-то было. И еще через какое-то время Михаил Сикорский забывал почти обо всем, что с ним случалось раньше.
И вот тут, как вроде бы, следовало "начать жить" (как по Карнеги, улыбнулся Сикорский), да все равно продолжало находиться нечто, что ему мешало приблизиться к подобному пониманию действительности.
Сикорский понял, что все его вопросы фактически находятся в спектре понимания действительности. Можно даже сказать, понимания того ("даже всего",-- уточнил он), что окружало его.
И вот в разрешении подобных вопросов, как видимо, и должно скрываться нечто, что уже так или иначе должно быть предрасположено к разрешению такого рода вопросов.
Михаил подумал, что он вновь и вновь запутывает себя. Вместо того, чтобы ему нащупать ту параллель, по которой мог бы выехать к разгадке всего и вся, он словно бы вновь бродил вокруг да около того, что ему намечалось разрешить. И даже если и приближался к какой разгадке, то это еще как будто бы совсем не означало, что что-то разрешить он сможет. Да и получится ли?-сомневался Михаил, и не знал, что ответить самому себе. А это, как он знал, было весьма печально ("да и чревато последствиями",-- добавил бы он). Потому как наверняка ведь разрешение вопроса было рядышком. Да он не знал.
Не понимал? Может, и не понимал. Хотя точно, что понимал. И также точно, что знал.
Но вот словно бы сознательно продолжал запутывать себя. Не понимая в чем, собственно, заключаются как эти вопросы, так и ответы на них. Разгадки, другими словами,-- сказал Михаил,-- и пустился, было, на поиски того, что ему было необходимо, да не смог толком рассудить, что да как. Что к чему. Что почему. И из-за этого...
Нет, самое любопытное казалось Сикорскому то, что он нисколько, на самом деле, не переживал по данному поводу.
Но еще более интересным казалось то, что Михаил Сикорский отчего-то верил во что-то свое. В то, что скрывалось где-то внутри него, и что наверняка способно было принести ему исключительную удачу. Пусть и не верил он пока, какова будет специфика того, что должно было принести ему это некое жизненное предназначение. По сути,-- рассудил Сикорский,-- ведь то, что было рядом, то, что виделось ему в последнее время, находилось, можно сказать, поблизости - все это как раз (Михаил еще раз было задумался, да тут же закивал, соглашаясь с собой, и словно опасаясь, что уйдет мысль) простиралось в плоскости того, что было ему необходимо.
Удивительно, но долгое время у Сикорского не возникало предположения, что он себя запутывал. И даже когда подобная мысль возникла, Михаил Юрьевич искренне верил, что такая мысль устранима. То есть он как бы стремился, в первую очередь, изменить направленность самой мысли. Потому как рассудил, что думать о чем-то плохом - уже в какой-то мере программировать себя на негатив в душе. И еще неизвестно,-- сказал себе Сикорский,-- чем этот негатив в итоге может аукнуться. Тогда как если просто не думать о плохом, то, вероятно, от этого станет ему как минимум ("как минимум",-- повторил Сикорский, акцентируя собственное внимание) легче жить.
И почти тут же Михаилу стало значительно легче дышать. Он как бы оказался преисполнен решимости идти, в собственных мыслях, до конца. И что важно,-- при этом нисколько не опасаясь, что подобные мысли приведут его к каким-то пагубным последствиям. Последние словно бы и вовсе отметались.
И ему действительно стало легче жить. Жить, и понимать жизнь. Да он ее, в общем-то, и понял. Пусть и не до конца, и лишь, быть может, такое понимание было недолговечным, и касалось лишь непродолжительного жизненного периода (как подумал Сикорский),-- он был к этому ко всему, в общем-то, готов. А потому нисколько не переживая о мимолетном, стал думать о вечном. Так ему было легче. Так хоть как-то разрешалась путаница в его голове. А это для него сейчас было самое главное.