Аннотация: (внимание - нецензурная лексика и секс; ханжам читать не рекомендуется.)
рассказ
Ни о чем не жалею...
Я бы мог его, конечно, послать на хуй. Но это было бы излишне откровенно, грубо, и очень невежливо в отношении моего старшего товарища. То, что он мой товарищ -- считал именно он. Я же считал его как минимум пидарасом. А еще я бы с удовольствием подсыпал ему яду. Но такого, чтобы он умер мгновенной смертью, не мучаясь. Я не хотел его мучений. Но еще больше я понимал, что такая гнида жить не должна. И я был обязан на что-то решиться, чтобы спасти человечество.
Решиться я не мог. Мне было неудобно даже сказать ему, что я с ним не хочу общаться. Притом что сам он на удивление не понимал. А я после общения с ним чувствовал себя негодяем. И... ничтожеством.
"Весьма печально, молодой человек",-- сказал мне он, когда я как-то все же решился, и выпалил ему все, что о нем думаю. Думаю о тех словах, которые только что произнес он. Сейчас я уже не помню, о чем он говорил; но до сих пор уверен, что он думает всегда об одном и том же: о каких-нибудь мерзостях.
"Это исключительно мое мнение",-- зачем-то сказал я.
Борис Аркадиевич как-то загадочно на меня посмотрел. Он не любил свою работу бригадиром над рабочими сценами в театре кукол. В душе Борис Аркадиевич хотел стать артистом. Я же был его подчиненный. Проработал я уже месяц, и думал о том, как бы мне не остаться еще на один. Работать я не хотел. Ну, в смысле, работать я хотел. Но не рабочим, пусть и сцены. Мне тогда было восемнадцать. Я был молодой поэт. Мои три стихотворения опубликовал литературный альманах. И я верил в свое большое будущее.
Борис Аркадиевич верил только в то, что я должен выполнять свои рабочие обязанности. Проблема была только в том, что я ни хуя не понимал, что и как я должен делать. В то время я почти каждый день находился под легким кайфом от приема барбитуры. Что располагало к ведению спокойной жизни, и мешало запомнить технические обязанности. То обстоятельство, что до этого я не забил ни одного гвоздя, только усиливало проблему. Я был подобен ребенку, которому дали задание сколотить скворечник, забыв объяснить как держать молоток.
Борис Аркадиевич удивлялся моим неумелым попыткам и желанием все свести на шутку. "Да какая это на хуй шутка!" -- взорвался он, когда дал мне задание открыть служебный гараж, где хранился инструмент (у театра был свой автобус), а я, решив, что заклинило замок, распилил его ножовкой.
Я надеялся что меня выгонят. Поматерившись еще минут десять, Борис Аркадиевич сказал, что в принципе, хуй с ним, с замком. Повесим новый. Я понял, что работать сегодня все же придется. Хотя мне и удалось протянуть время до обеда.
"Обед, Аркадич,-- сказал я.-- Давай сгоняю за пивом пока работы немного"?
Бригадир как-то странно на меня посмотрел. Он понимал, что работать я не хочу. Но он хотел пива. Он был тихий алкоголик. Об этом признался мне как-то сам, в минуты откровений, которые иногда находили на него (обычно после пива или водки).
"Даю тебе десять минут",-- распорядился бригадир.
Я кивнул, не забыв собрать деньги с еще двух работников (они забивали "козла").
В тот день я на работу не вернулся. А в очереди за пивом познакомился с удивительным человеком, Сергеем Квитко. Сергей Квитко был поэт. А еще он был пьяница. Мне тогда было восемнадцать, ему тридцать восемь. Высокий, с пышными белыми усами. Сначала я хотел дать ему в морду (уж не помню за что). Ему удалось перевести назревавший конфликт в дружбу. Он действительно стал моим другом. Мы пили три дня. Сначала мы пили три дня. Потом я позвонил домой, извинился, сказал, что жив-здоров и отмечаю день рождения друга. Просил сообщить на работу. После чего продолжил пить.
В перерывах между пьянками, я помню, вкраплялись какие-то картинки (падшие женщины, мужики в наколках, водка, пиво, вино, какая-то нехитрая закуска... стихи, которые то ли писал я, то ли мне показывал свое написанное Квитко...). Причем, по-моему, я даже занимал у каких-то знакомых деньги. Я не очень люблю занимать деньги, поэтому скорей всего я это делал с подачи Сергея. А еще я договорился с Сергеем, что он будет работать вместо меня в театре. В должности рабочего сцены. Видимо поэтому я и позвонил бригадиру. У меня был повод позвонить. Я нашел, кто меня сможет заменить. И я мог теперь уволиться.
--Хуй два!-- быстро выговорил бригадир.
--То есть как?-- запротестовал я.-- Я же нашел человека. Работать я не могу. У меня убедительные причины. Человек готов хоть завтра приступить к работе, и...
--Он может прийти сейчас?-- перебил меня Борис Аркадиевич.
Я посмотрел на пьяного Сергея Квитко, спящего на полу.
--В принципе может,-- неуверенно сказал я.-- Приболел, правда, немного. Ангина.
--Значит пьяница,-- по-своему решил бригадир, вздохнув.-- Он сильно пьет? - через время спросил Борис Аркадиевич.
--Да нет, что вы?-- пытался я защищать друга до последнего.-- У него аллергия на алкоголь. Пьет только воду.
--Колется, нюхает, глотает?.. - быстро спросил бригадир.-- Ну, в смысле, какие наркотики употребляет?-- уточнил он.
--Почему вы так решили?-- опешил я. И подумал о том, что бригадир мог узнать, что наркотики принимаю я.
--Да нет, я так спросил,-- вежливо сказал бригадир.-- Как бы для порядка.
Я улыбнулся. Мне стало легче дышать.
--Ладно, давай, приходите завтра вместе. Напишите заявление. Ты "по собственному", твой кореш о приеме на работу.
Я поблагодарил Бориса Аркадиевича и повесил трубку.
На следующее утро я понял, что пойти на -- даже бывшую -- работу не смогу. Теперь мне было стыдно. Стыдно, что ушел в обеденный перерыв за пивом, и пропал почти на месяц. Стыдно за деньги, которые так и не отдал, пропив их с Квитко и с его собутыльниками. Мне вообще вдруг стало стыдно.
Сергей без меня идти отказывался.
--Не ставь меня в безвыходное положение,-- попросил я.
В один из дней я решил бросить пить. За эти дни в меня было влито столько, что организм уже начинал сигналить какими-то соматическими расстройствами. Квитко решил не пить еще вчера. У него вообще-то была язва. Водкой он по-своему лечил ее. Язва начала обостряться.
--Давай сделаем так,-- предложил я.-- Я наберу номер бригадира, а ты сам поговоришь с ним.
--И что я ему скажу?-- посмотрел на меня Сергей.
--Ну, объяснишь, почему ты не можешь выйти на работу...
Когда я позвонил, мне сказали, что театр уехал на гастроли. Я вспомнил, что начиналось лето. Гастрольная пора. С чистой совестью я стал искать другую работу. Квитко мне предложил жить литературными заработками. Мы подсчитали сколько платят в газетах за сточку стихотворения, и поняли что это невозможно. "Если не писать сразу поэмы",-- вздохнул Квитко. "Еще, наверное, надо чтобы их согласились печатать",-- предположил я. Настроение у нас ухудшилось.
--А знаешь что?-- загорелись глаза у Квитко.-- Давай я устрою тебя к знакомому на стройку?
--Кем?-- спросил я.
--Ну, начнешь разнорабочим,-- прикинул Сергей.-- Потом получишь какую-нибудь рабочую специальность.
Я согласился. Я был пьян. И на тот момент мне было все равно.
Знакомого Квитко я не нашел. Побродив минут десять по стройке, я подумал, что лучше воровать, чем вкалывать с утра до вечера в пыли.
--Странно что ты его не нашел?-- удивлялся Сергей, когда вечером я рассказал ему о своем "устройстве на работу".-- Давай я ему сейчас позвоню,-- предложил он.
Я послал и его и его знакомого. Знакомого заочно.
--Значит, ты работать не хочешь... -- все понял Сергей Квитко.
Я согласился.
--А как думаешь жить?-- искренне поинтересовался он.
--А ты как живешь?
Я узнал, что Квитко помимо стихотворений пишет статьи в газеты. Писать мне он не предложил. Да и в те годы, я, позже ставший зарабатывать писательством деньги, особо писать не стремился. Еще не был уверен в себе. Да и, если честно, я и сам не знал того что хотел. Передо мной была пустота. Чем заниматься в жизни я не знал. Мне хотелось руководить. Для этого надо было хотя бы закончить институт. Из института меня выгнали со второго курса (позже я сумел закончить даже два вуза). Еще было лучше просто сидеть дома. И писать, например, стихотворения. Сейчас думаю, если бы я выбрал этот путь, он бы ни к чему не привел. До распада СССР оставалось не больше года. А в начавшемся потом хаосе никто бы мои стихи не печатал. И что уж точно, я бы на них не смог прожить.
От полной безысходности меня спасла... тюрьма. Я случайно оказался во время очередной пьянки в каком-то притоне. Меня взяли вместе с теми, кто не смог убежать. Следователь стал "шить" дело, требуя, чтобы я сознался в избиении какого-то прокурорского работника. Потом неожиданно предложил взять на себя серию небольших краж, заверив, что тем самым я обеспечу себе авторитет в колонии, а за прокурорского работника меня могут убить или сделать инвалидом менты в СИЗО (пока я еще находился в КПЗ). Я согласился. Подписал все бумаги. На суде мне дали два с половиной года общего режима. Вышел я через полтора года по УДО. Передо мной была новая жизнь. Теперь я смотрел на нее другими глазами. От былой безысходности не осталось и следа.
И самое главное: я был преисполнен решимости жить. Обрел какую-то несвойственную раннее уверенность. И понял что смогу добиться всего что захочу.
За двадцать лет прошедших с тех пор, я успел закончить два института, написать несколько книг, несколько раз жениться. Жизнь у меня действительно изменилась. Так же как и изменилась жизнь в стране. Садился я еще при Союзе, а вышел уже при демократии. И как-то уверенно смог вписаться в новое время. Поэтому вполне могу признаться: я ни о чем не жалею. Если бы не было того срока, неизвестно кем бы я сейчас был. Быть может бомжем или пьяницей. А так...
P. S. Попытки отыскать Сергея Квитко ни к чему и не привели. Что с ним? Что произошло с некогда моим другом? Хорошо, если он смог вписаться в новую жизнь. Плохо, если сгнил где-нибудь... Мне бы этого не хотелось. И я очень хотел его найти...
![[]](/img/z/zelinskij_s_a/nio/kopija_oblozhka-3.jpg)