Нет, конечно, он даже не подозревал, что будет так тяжело.
Что когда-нибудь ему будет так тяжело.
Но если это когда-нибудь должно было случиться, то случилось сейчас. И произошло так внезапно, что он оказался к этому не готов. И подобное его расстраивало больше всего.
2
Карл Моисеевич всю жизнь (уже прожитую, по сути) избавлялся от чувства от чувства вины. Патологического чувства вины. Мучительного и ужасного чувства вины.
Избавлялся - и не мог избавиться.
Он жалел всех. И тяжелее ему было - от поступков, когда-то им совершенных.
Причину возникновения большинства из них - он не знал.
--Ну, как так выходит?--не раз задавал себе вопрос Карл Моисеевич.
...И уже дальше он обычно не продолжал. Знал, что и продолжить-то нечем.
И от всего этого настолько тяжело становилось Карлу Моисеевичу, что он все больше склонялся к мысли: жизнь у него не удалась.
Хотя и это, конечно, с какой плоскости смотреть. Ведь вполне можно было заметить и нечто иное. Например, то, что в советские годы Карл Моисеевич был орденоносцем. Работал в горкоме партии. Воспитал двух сыновей, которые принесли ему пятерых внуков. Был дважды женат. Второй раз уже после самоубийства первой супруги. (Женщина сошла с ума (наследственность); и случайно поскользнувшись во время припадка - ударилась головой об цементный пол их недостроенной дачи.)
Дачу Карл Моисеевич после смерти жены сжег. От детей отказался. Вернее, это они решили, что папа в припадке ярости убил маму. И от него отказались. Оградив в том числе от убийцы и внуков.
Было Карлу Моисеевичу пятьдесят девять лет. И он уже устал от жизни.
3
Но, конечно же, так говорить было бы слишком преждевременно.
Потому как Карл Моисеевич с недавних пор стал ощущать себя совсем другим человеком. Умным и молодым. Хотя подсознание усиленно намекало ему, что он старый дурак. Что он глуп и стар. Что он...
Но Карл Моисеевич никого не слушал. А подсознанию вообще не верил. Верил он только себе. И это ему было вполне достаточно.
4
Уже как неделю Карл Моисеевич мучился от какого-то нового чувства. Чувства неизвестности.
Причем, какое на самом деле произойдет событие, он не знал.
Но почему-то был уверен, что оно непременно произойдет. Да еще и - именно с ним.
Когда гонять собственные мысли не было уже никакой возможности, Карл Моисеевич взял ружье (он считался охотником и даже имел соответствующий документ), завел свой старенький УАЗик, и уехал.
Куда он ехал, Карл Моисеевич пока не знал. Но где-то впереди его маячила неизвестность. И он во что бы то ни стало обязан был ее разыскать.
Ну и поговорить, разумеется, с ней по-свойски. Чтобы разом решить вопрос. И, уже так получается, закрыть тему.
И Карл Моисеевич обязан был во что бы то ни стало это сделать. Чтобы даже не возникало соблазна больше о чем-то думать.
Когда он приехал на место, было уже за полночь. И Карл Моисеевич долго ругался (чертыхаясь и мастерясь) не находя того, что он искал. Зачем он приехал. Лишь палил во все стороны, пока не кончились патроны.
А потом уснул сном мертвецки пьяного человека.
(Вообще-то, Карл Моисеевич не пил. Но в этот раз - нажрался в хлам. И был этому, в общем-то, рад.)
И что еще было самое интересное - Карлу Моисеевичу снились хорошие сны. Добрые и светлые. Каким когда-то был он и сам. Пока его не скрутила жизнь.
И вот если бы кто спросил Карла Моисеевича: какая это жизнь,-- он бы наверное и не ответил. Только бы перезарядил ружье, да и пальнул не глядя. В сторону задавшего вопрос. Вопросы Левинсон.
А вообще Карл Моисеевич Левинсон был добрым человеком. Он просто запутался в жизни. Не зная выхода из сложившейся ситуации.